Выпустив сигнальную ракету и тем самым оповестив товарища Суна, чтобы он готовил японскому бронепоезду подобающую встречу, Шэн Чжи побежал в темноту. На рассвете он уже подходил к окраинным фанзам деревни Тяндзы. Не слышно было ни лая собак, ни мычанья коров, а в бумажных окнах фанз не светилось ни огонька.
Судя по всему, деревня крепко спала, но для человека без документов время рассвета — самое опасное время, и Шэн Чжи решил не искушать судьбу. Окинув внимательным взглядом проступающие из рассветной синевы глинобитные заборы и крутые крыши из волнистой черепицы, он пошел в сторону от деревни, через огороды, решив укрыться в священной роще, выждать, когда совсем развиднеется, и войти в проснувшуюся деревню с другого конца. Что он будет делать в деревне? Отдохнет часок–другой на постоялом дворе. Содержатель постоялого двора — свой человек. Значит, в случае необходимости он не откажется засвидетельствовать, что Шэн остановился у него еще со вчерашнего вечера. Потом, когда на дороге заскрипят фургоны, задребезжат пролетки и брички, Шэн продолжит путь. Если повезет, то, может быть, даже на лошади.
Так рассудил Шэн. Тихо ступая по мокрой траве, он пересек лужайку, отделяющую священную рощу от проезжей дороги, вышел к опушке. И тут вдруг увидел перед собой двух маньчжурских жандармов с короткоствольными японскими винтовками, взятыми на изготовку.
— Кто ты такой? — угрожающе прищурившись, пролаял один — Документы!
Существуют сотни красивых китайских имен, и для Шэна не составляло труда назваться хоть Чаном, хоть Чуном, но вот что касается документов… документа Шэн не мог предъявить ни одного.
— Я — Фу Чин, — поклонился Шэн — Иду в Муданьцзян, чтобы найти работу.
— Документы!
Шэн еще ниже опустил голову.
— Документы украли, — тихим голосом ответил Шэн и, огорченно чмокнув губами, пояснил со вздохом: — Украли в дороге и деньги и документы — все украли.
Из священной рощи тянуло холодом и сыростью.
— Руки — за голову, мордой — к стенке! — грубо рыкнул один из жандармов и принялся ощупывать и обхлопывать Шэна. В заключение — подзатыльник и выкрик над самым ухом:
— Поворачивайся — и шагом марш! Руки не опускать!
Мягкий свет наступающего утра скрадывал тени и звуки. С руками, закинутыми за голову, Шэн покорно побрел в деревню. Слева и справа хищно покачивались лезвия плоских, словно кинжалы, холодно поблескивающих штыков.
Вот и деревенская улица, похожая на русло пересохшей реки. Все ворота на запорах, все окна темны. Вот просторная фанза, перед которой высокие шесты, украшенные шариками, подсказывали, что здесь проживает староста. Вот на воротах вывеска с изображением красной рыбы — это и есть постоялый двор, тот самый, куда Шэну уже никогда не зайти. Вот узкий проулок, обнесенный низкими глиняными стенами, а за ним — огороды, река…
Шэн рванулся вперед, в проулок. Сзади раздались яростные крики. Потом прозвучало несколько выстрелов. Шэн перемахнул через глинобитный забор и увидел колодезным сруб. Ухватившись обеими руками за веревку, намотанную на ворот, камнем ухнул вниз. Веревка напряглась, словно струна, однако не лопнула. Шэн нащупал ногами дно, прижался к холодному слизистому срубу. Над водой выступала только его голова.
Между тем жандармы вытолкали из фанз всех взрослых мужчин. На деревенской площади, куда их сгоняли, двое жандармов — те самые, которые проворонили за задержанного, — изучающе всматривались в каждое новое лицо и всякий раз бросали с досадой:
— Не тот!
Время уже подходило к десяти утра, когда один из жандармов, заглянув в очередной двор, увидел, что женщина, собравшаяся достать воды из колодца, вдруг отшатнулась и побежала обратно к фанзе. Жандарму это показалось подозрительным. Подойдя и колодцу, он заглянул в него. Глубоко внизу черным зеркалом мерцала вода. Над темной гладью виднелась голова человека, привалившегося спиною к стене колодца. Жандарм принялся кричать, бросать в колодец камни, однако человек не отзывался. Тогда хозяина фанзы, во дворе которой находился колодец, по приказу начальника комендатуры обвязали веревкой и спустили вниз. Потом ему бросили конец еще одной веревки, и через минуту жандармы дружными усилиями вытащили окоченевшего Шэна. С его одежды на землю ручьями сбегала вода. Одеревеневшие руки била мелкая дрожь. Начальник комендатуры кулаком ударил Шэна в лицо.
— Дрожишь? — со злорадной яростью выкрикнул он. — Ты у меня еще не так задрожишь!
Шэн ничего не ответил.