Балтийская система коммуникаций в I тысячелетии н. э

Е. А. Мельникова

Западная Балтика – Ютландский полуостров и Датские острова – играла структурообразующую роль в экономической и политической жизни Скандинавских стран и всего балтийского региона второй половины первого тысячелетия до и. э. – первого тысячелетия и. э. Поэтому в ментальной картине мира древних скандинавов обнаруживается отчетливый «даноцентризм», восходящий, возможно, к значительно более раннему времени.

Древнескандинавская пространственная организация ойкумены, отраженная в письменных памятниках XI–XIII вв. (рунических надписях, скальдических стихах, сагах), основывалась на системе ориентации с четырехчастным членением пространства по странам света: восток, север, запад, юг, и в этом отношении не отличалась от ориентационной системы других народов Евразии. Что делало ее самобытной и в корне отличной от картины мира европейских народов, восходящей к античности, – это границы и расположение частей света, отнесение к той или иной из них конкретных территорий и «путевой» принцип наполнения каждой из частей. В том виде, в котором эта система дошла до нас, ее органическая целостность языческого времени была уже несколько нарушена христианством: восточная четверть превратилась в половину ойкумены, что было характерно для средневековой географии в целом. Оставшаяся половина ойкумены делилась на северную, западную и южную трети, отнюдь не равные по размерам и соответствовавшие европейской (север и запад) и африканской (юг) третям христианской ойкумены. Можно полагать, что этому «контами-нированному» членению, отразившемуся в исландской «ученой» литературе и в примыкающих к ней произведениях, предшествовало менее сложное и более последовательное деление ойкумены на четыре четверти в соответствии со странами света, которое отразилось в памятниках, не связанных с «ученой» литературой (в рунических надписях, скальдических стихах, сагах).

Как показала Т. Н. Джаксон, в понятие восточной части включались все земли, лежащие к востоку от Норвегии и Дании (Швеция, Финляндия, Восточная Прибантика, земли по южному берегу Балтийского моря), но также и вся Восточная Европа и та часть Южной Европы, которая достигалась через Восточную (Византия). В северную часть входила Норвегия, к южной относились Дания, Германия и земли далее на юг (Италия). Западная часть охватывала побережье Северного моря, Англию, Францию, Испанию и даже Северную Африку. Подобного деления европейская средневековая география не знала. Набор стран и их отнесение к определенной части отражали круг знаний скандинавов, приобретенных в VI–X вв. в результате их плаваний на запад и восток Европы вплоть до Средиземного моря, и сложившуюся на этой основе пространственную модель ойкумены.

Принципиально важное значение в формировании знаний, полученных именно в ходе путешествий, отражается, с одной стороны, в продлении каждой из частей до самой дальней точки, достигаемой при путешествии, начатом в этом направлении, – вне зависимости от реального местоположения территории. Так, Византия, а затем Святая Земля оказывается крайней «восточной» страной, несмотря на ее расположение на юге Европы и к югу от Скандинавии. По тому же принципу Испания отнесена к «западной», а не «южной» части. С другой стороны, каждая из частей рассматривается не просто как некая территория с расположенными на ней странами, но как путь в соответствующем направлении. Поэтому обобщающие наименования земель, лежащих в каждой из частей, образовывались названиями соответствующих сторон света и словом «путь» (vegr): austrvegr («восточный путь»), norðrvegr («северный путь»), vestrvegr («западный путь») и suðrvegr («южный путь»). Лишь обозначения конкретных земель или государств включали термин land «земля» или ríki «государство» (очень редко эти термины могли сочетаться с наименованиями сторон света: Austrlönd, Austrríki).

Таким образом, древнескандинавская ойкумена моделировалась как расходящиеся в четыре стороны света пути: два меридиональных – северный и южный и два широтных – западный и восточный. Вдоль этих путей – за пределами Скандинавии – располагались страны, населенные известными скандинавам народами.

Распределение же самих Скандинавских стран по частям мира заслуживает отдельного внимания. Норвегия входила, скорее даже образовывала «северную» часть, что отразилось в ее наименовании Nóregr < Norðr-vegr. Сюда же, видимо, относилась и Исландия. Швеция обычно определялась по отношению к Норвегии, как лежащая «на востоке», но когда изображалась цельная картина мира – как, например, в исландских описаниях Земли, граница восточного региона проходила по Балтийскому морю: к нему относились Финляндия, Русь,

Восточная Прибалтика. Швеция описывалась вместе с другими Скандинавскими странами под общей рубрикой «Европа». «Юг», судя по материалам саг, приводимым Т. Н. Джаксон, начинался на Ютландском полуострове, «восток» – на славянском Поморье, «север» – в Норвегии, «запад» – в Фризии и Англии. Очевидно, Западно-Балтийский регион являлся своего рода ориентационным центром, из которого исходили пути.

Столь важное значение Западно-Балтийского региона для древнескандинавской ментальной картины мира было обусловлено, в первую очередь, его географическим положением: Ютландия и Датские острова являлись главным связующим звеном между континентальной Европой и Скандинавским полуостровом. Еще в послеледниковый период через них шли последовательные волны миграции человеческих коллективов, заселявших Скандинавию.

Не менее важным было его расположение и для экономики Скандинавских стран, начиная с неолита. Через Ютландский полуостров и Датские острова в Скандинавию приходили новые экономические и технологические импульсы из Центральной и Южной Европы: новые способы обработки камня, земледелие, производство бронзы и др. Тем же путем в эпоху бронзы в Скандинавию ввозилось сырье (бронзовые изделия и, возможно, слитки). С этого времени устанавливается регулярное поступление на север через Ютландию и Датские острова предметов роскоши из Средиземноморья, а в римское время (уже в железном веке) меридиональный торговый путь обеспечивает интенсивное взаимодействие Западной Балтики со средиземноморской цивилизацией. Тем самым Западно-Балтийский регион уже в эпоху бронзы становится коммуникационным узлом, куда поступают, где концентрируются и откуда перераспределяются получаемые с юга ценности.

Обмен с Центральной и Южной Европой длительное время носил престижный характер: поставляя янтарь, местная знать получала предметы роскоши – изделия из бронзы и реже золота, стекла и т. и. и сырье для их производства (бронза, золото). Престижный обмен являлся мощным стимулом экономического и социального развития Западно-Балтийского региона. Уже в эпоху бронзы на Ютландском полуострове и Датских островах (Фюн, Зеландия, Фальстер) выделяются области, где среди гнезд аграрных поселений возникают центры неаграрного типа (со следами специализированного ремесленного производства и торговой деятельности) с относящимися к ним богатыми могильниками. Важной особенностью этих центров является то, что первоначально возникает не изолированное от округи поселение с особыми функциями (торговой, ремесленной), выступающее резиденцией знати, а обособляется небольшая область, в которой характер занятий населения отличен от окружающих территорий. Здесь отмечается скопление знати (археологически выражающееся в появлении элитных некрополей, кладов и т. п.) и вырастает ряд взаимосвязанных поселений – одно из них впоследствии занимает в области ведущее место, но со временем может уступить его другому поселению, – но в пределах той же области. Находки в этих областях свидетельствуют о том, что в них сосредоточивается балтийская и североморская торговля с Центральной и Западной Европой. Они являются конечными пунктами и важнейшими местами перераспределения ценностей крупных торговых путей. К таким «торговым» областям в бронзовом веке относятся Вольдтофт на о. Фюн с курганом Лусехёй (Lusehøj), Стевнс на о. Зеландия с культовым центром Бослунде (Boeslunde) [1466]Ранее считался центральным поселением округи. См.: Kjcer Н. Boeslunde et oldtidens helligsted? // Arbog for Historisk samfund Sor0. 1928.
и Трюггвелде (Tryggvoelde), Тю (северо-восточная Ютландия) с Люнгбю (Lungby) и ряд других. Здесь над погребениями знати возводились огромные курганы, а в захоронениях представлены бронзовые, золотые и серебряные изделия, привезенные из Средиземноморья, кельтской Западной Европы, Подунавья. Находки свидетельствуют о непосредственной связи этих центров с системой центральноевропейского обмена.

Вместе с тем они не обнаруживают следов дальнейшего, внутрибалтийского, перераспределения ценностей (хотя некоторые контакты между различными областями Скандинавии, очевидно, осуществлялись). Эти центры, видимо, являлись северными конечными пунктами европейской системы коммуникаций, и поступающие в них ценности по преимуществу оседали на месте, способствуя возвышению и обособлению знати, контролировавшей эти территории.

Наступление эпохи производства железа (с середины I тысячелетия до и. э.), сырьем для которого были богаты и Ютландский полуостров, и Средняя Швеция, привело к радикальному изменению характера торговли и реорганизации торговых путей. Тем не менее роль Западно-Балтийского региона как коммуникационного центра не уменьшилась, хотя на протяжении римского железного века (0-500 гг. и. э.) произошло расширение и перераспределение его функций.

Важнейшим фактором изменения ситуации на Балтике было то, что впервые в это время предметом торговли, как международной, так и внутрибалтийской, становится продукт местного производства – железо. Большие запасы и высокое качество руды делали главным его поставщиком север Упланда (северная область Средней Швеции, Свеаланда). «Железный путь» связывал его с оз. Меларен, откуда открывался выход в Балтийское море, и служил основой для формирования внутренней системы коммуникаций, консолидируя округу. Отсюда железо начинает доставляться в другие регионы Скандинавии и в Центральную Европу.

Благодаря этому, в дальнюю крупномасштабную торговлю, во-первых, были вовлечены новые области Северной Европы, которые, с одной стороны, поставляли в торговую сеть свои товары, а с другой, становились потребителями уже традиционных или новых товаров, привозимых на Балтику центрально-европейским путем. Таким новым регионом стал в первую очередь Свеаланд. В балтийскую систему обмена включилась также южнонорвежская область Вик, откуда вывозились высоко ценившиеся, по крайней мере в Балтийских странах, изделия из мыльного камня (жировика).

Во-вторых, эти области объединялись с центральноевропейской торговой системой с помощью новых путей, пролагавшихся по преимуществу вдоль побережий. Эти новые маршруты являлись пролонгацией ранее заканчивавшейся в Западной Балтике системы коммуникаций. При этом, как и в предшествующую эпоху, формирование торговых путей создавало условия для возникновения центров, где проходили торжища (подчас сезонные), накапливались предметы торговли, находились ремесленные мастерские. Однако торговые центры этого времени (часто называемые виками, поскольку они располагались в удобных гаванях), как правило, не связаны с округой или связь эта весьма ограничена.

В IV–VI вв. формируются торговые пути на восток вглубь Балтики, в первую очередь, вдоль юго-восточного побережья Скандинавского полуострова. От Южной Ютландии и Зеландии путь ведет к о. Борнхольм, к о. Эланд, на южной оконечности которого возникает торгово-ремесленное поселение Экеторп (Eketorp), а на восточном побережье – Исманторп (Ismantorp). Отсюда путь разветвлялся на северо-восточный маршрут– ко. Готланд и северный – в Среднюю Швецию, где на о. Экере в оз. Меларен вырастает поселение Хельгё (Helgö). Наконец, в V в. устанавливаются связи и с восточным побережьем Балтики. В каменном могильнике Прооза (ныне в черте г. Таллинна) найдены – наряду с другими предметами скандинавского происхождения – бронзовые пуговицы-аграфы, отлитые в формочке, найденной в Хельгё, что указывает на прямые связи населения Прооза с Хельгё. Для поселений этого периода характерны западноевропейские импорты, в том числе монеты и предметы роскоши, а также специализированная ремесленная деятельность: производство ювелирных украшений, костяных и керамических изделий.

В-третьих, в Западно-Балтийском регионе реорганизуется система торговых, а теперь и ремесленных центров, часть которых располагается непосредственно на торговых путях (как Экеторп, Хельгё и др.), а часть возникает в местах добычи и переработки железа. Ко второму типу относится поселение в Данкирке (Dankirke), зародившееся на юго-западном побережье Ютландии еще в I в. до н. э. как центр производства железа в широких (для того времени) масштабах, но достигшее расцвета в VI–VII вв. уже в качестве ремесленного и торгового поселения. Здесь сосредоточивалось производство костяных, стеклянных, керамических изделий, ювелирное дело; обнаружены многочисленные римские, меровингские, позднее фризские (включая монеты) импорты. Другим крупнейшим торговым центром Западной Балтики, но к востоку от Ютландии, т. е. собственно внутри Балтийского региона, в IV–V вв. становится поселение Люннеборг (Lundeborg) на о. Фюн (округ Гудме), в котором было налажено производство костяных, стеклянных, керамических изделий и где найдено большое количество римских импортов.

Таким образом, этот этап – IV–VI вв. – характеризуется пролонгацией системы коммуникаций по северному побережью Балтийского моря вплоть до устья Финского залива, образованием новых «узловых» областей в сети дальней торговли, главной среди которых становится Свеаланд, изменением функций Западной Балтики, которая превращается теперь лишь в одно из звеньев трансъевропейского пути, откуда поступающие по нему ценности перераспределяются в пределах всего Балтийского региона и куда доставляются продукты местного производства для их дальнейшего участия в торговле.

В VII–VIII вв. балтийская система коммуникаций приобретает новое содержание: из региональной она преобразуется в общеевропейскую и затем – в трансконтинентальную. Резкий рост значения Балтики был обусловлен радикальными переменами, происходившими в Средиземноморье, где арабские завоевания перекрыли традиционные пути, связывавшие его с Востоком, откуда поступали предметы роскоши, ткани (прежде всего шелк), пряности, специи. Центр тяжести в поисках новых путей на Восток был перенесен с юга Европы на север. Рейн, важная европейская магистраль еще с римских времен, становится одной из основных, по которым товары из Центральной и Южной Европы поступают на побережье Северного моря и оттуда в Англию и в Балтийский регион. Это вызывает чрезвычайное усиление Фризии, расположенной к востоку от Шельды, и рост фризской торговли. На побережье Северного моря возникает ряд новых эмпориев: Гамбург в устье Эльбы, Дорестад в устье Рейна и др., восстанавливается роль старых римских портов, таких как Квентовик в устье Канша. Объединение североморской и балтийской систем коммуникаций не заставляет себя долго ждать, и уже с начала VIII в. налаживается более или менее регулярное сообщение между Северным и Балтийским морями.

Западная Балтика оказывается теперь на скрещении не только меридиональных, но и широтных торговых путей – между Северным и Балтийским морями. Они соединялись двумя способами: через юг Ютландского полуострова, где узкий перешеек пересекают, почти смыкаясь, реки Айдер и Трене с запада и залив Шлее (Шлой) с востока, и на севере через Лимфьорд. И тот, и другой пути маркируются новыми крупными торгово-ремесленными центрами: Хедебю (Heðeby) на берегу Шлее и Линдхольм Хёйе (Lindholm Høje) на берегу Лимфьорд а. Плавания вдоль западного побережья Ютландии к Лимфьорду вызвали к жизни появление нового центра неподалеку от Данкирке – Рибе (Старый Рибе). Все эти поселения отличаются интенсивными связями с Североморским регионом (многочисленны находки фризских скеаттов, керамических и стеклянных фризских и рейнских изделий, английских импортов и др.), с одной стороны, и очевидными следами экспорта продуктов местного производства (железа, жировика, скота, кож) – с другой.

Таким образом, к началу эпохи викингов Ютландский полуостров и Датские острова по-прежнему остаются крупнейшим узловым центром Европы, где пересекались меридиональный и широтный пути дальней торговли, центром обширной коммуникационной системы, объединявшей Североморский и Балтийский регионы.

Одновременно с интенсификацией торговли и нарастанием в ней удельного веса местного производства шло расширение и продление путей в самом Балтийском регионе. В VII–VIII вв. активно осваиваются пути вдоль южного и юго-восточного побережья Балтики. Именно этот маршрут получает название «Восточного пути» (Austrvegr) в скандинавских источниках. На землях поморских славян, балтов и прибалтийско-финских племен возникают такие центры как Рерик (у дер. Groß Strömkendorf на восточном берегу Висмарского залива), Ральсвик на о. Рюген, Менцлин на нижнем Пене, Волин в устье Одера, Трусо в устье Вислы, ряд поселений в землях пруссов, Кауп на их границе с территорией обитания куршей, Апуоле в области расселения куршей, Гробиня– ливов и др. К концу IX в. южное и восточное побережье Балтики усеяно крупными и мелкими поселениями, обслуживающими торговый путь и принимающими участие в торговле. Рассказ англо-сакса Вульфста-на, включенный в «Орозий» уэссекского короля Альфреда (конец IX в.), о его поездке вдоль южного берега Балтийского моря свидетельствует о налаженности, освоенности этого маршрута. Путь от Хедебю до Трусо занял у него 7 дней и пролегал по хорошо знакомым морякам землям: Вульфстан, очевидно со слов моряков, с которыми он плыл, подробно перечисляет земли, которые они миновали как по левому (Сконе, острова Борнхольм, Эланд и Готланд), так и по правому борту (Витланд, Веонодланд и др.). Более того, Вульфстан получил обильную информацию об обычаях народов, населявших эти земли, часть которой вошла в текст короля Альфреда: Вульфстан упоминает о существовании на о. Борнхольм нескольких «королей», подробно описывает видимо поразивший его обряд погребения у эстов и т. д.

Разрастается и разветвляется коммуникационная система и в северо-восточной части Балтийского моря. Новые торгово-ремесленные поселения основываются на о. Готланд: Вестергарн (Vdstergarn), затем Павикен (Paviken) [1493]Lundstrom Р. Paviken bei Västergarn // Society and Trade in the Baltic during the Viking Age. S.265–269.
и, наконец, Висбю на западном побережье острова и Эстергарн (Östergarn) – на восточном. Интенсифицируется движение вдоль северного и западного побережья Балтики: здесь возникают новые центры – иногда вместо старых (так, Бирка со временем вытесняет Хельгё), иногда – в дополнение к ним (например, Лёддечёпинг в Сконе). Но главным явлением этого времени, оказавшим наибольшее влияние на экономику балтийских стран эпохи викингов, равно как и на социально-политическое развитие народов Восточной Европы, был следующий этап пролонгации балтийской коммуникационной системы на восток сначала по Балтийско-Волжскому пути вплоть до Волжской Булгарин, Хазарин и стран Халифата, затем по Днепровскому пути вплоть до Византии.

Время формирования Балтийско-Волжского пути обычно определяется древнейшими комплексами, выявленными в Старой Ладоге, которые датируются 750-ми гг.. Предполагается, что возникновение поселения на высоком мысу над р. Ладожкой маркирует начало функционирования этого пути. Однако кажется значительно более вероятным, что появление крупного торгово-ремесленного центра на торговом пути знаменует не начало его освоения, а переход к его интенсивному функционированию. Подобного рода поселения, где движущиеся этим путем купцы могли останавливаться на отдых, чинить или менять средства передвижения, продавать свои товары и приобретать продукты местного производства и где это производство оказалось налаженным (так, жилой и производственный комплекс в Ладоге, считающийся древнейшим, принадлежал ремесленнику-ювелиру), вряд ли могли возникнуть, если движение по пути было слабым и нерегулярным. Требовалась постоянная, хотя бы и сезонная (вначале), потребность купцов в подобной стоянке, с одной стороны, и заинтересованность местного населения в сбыте своей продукции и уверенность в ее реализации – с другой. Разумеется, уловить действительно начальные этапы использования того или иного пути крайне сложно: в силу редкости плаваний и немногочисленности путешественников они почти не оставляют археологически определимых следов. Можно ли, например, отнести к подобным следам единичные и крайне редкие находки скандинавских древностей VII в. в Поволховье?

Ситуации, в которых есть какие-то временные ориентиры, подсказывают, что между началом освоения торгового пути и возникновением на нем крупных торгово-ремесленных центров проходит весьма длительное время – в рассматриваемый период около 100 лет. Так, Ладога существует уже в 50-е гг. VIII в., а восточное серебро начинает интенсивно поступать на Балтику на рубеже VIII и IX вв., т. е. по крайней мере, в середине VIII в. Балтийский путь активно используется. Однако следующие поселения на Балтийско-Волжском пути возникают только в середине IX в., идет ли речь о «контрольном» пункте (впрочем, с ярко выраженным ремесленным производством – «Рюриково» городище) или о сугубо торгово-ремесленных центрах (Сарское городище под Ростовом). Еще позже появляются поселения в Ярославском Поволжье, время расцвета которых приходится на X в.

Примерно такую же хронологию обнаруживает развитие и Днепровского пути. Первые известия о проникновении скандинавов в Византию относятся к началу IX в.; серединой – концом IX в. (условно под 860 и 882 гг.) «Повесть временных лет» датирует поход на Константинополь варягов Аскольда и Дира, незадолго до того обосновавшихся в Киеве, и перемещение в Киев будущего киевского великого князя Олега с войском, значительную часть которого составляли варяги. Эти события знаменуют возросший интерес скандинавов к византийским рынкам. Однако на протяжении всего IX в. в Среднем Поднепровье почти не обнаруживается скандинавских древностей и не найдены следы поселений, ориентированных на обслуживание Днепровского пути. Лишь на рубеже IX и X вв., т. е. примерно через 100 лет после начала плаваний по нему, возникает крупный торгово-ремесленный центр под Смоленском – Гнёздово. При всей специфике Северной и Южной Руси сходство ситуаций представляется достаточно красноречивым. Поэтому и в случае с Балтийско-Волжским путем – и особенно с его начальным отрезком, Волховским, – представляется более чем вероятным длительное, в 100 лет или более, постепенное и поэтапное его освоение: первые проникновения по нему; попытки, удачные и неудачные, найти дальнейшие пути вглубь страны; знакомство с местными условиями и местным населением; обнаружение скандинавскими торговцами в регионе ценнейшего товара – пушнины; знакомство, с другой стороны, местного населения с изредка появляющимися торговцами и воинами; установление контактов и обмена между теми и другими; постепенная концентрация местной знати, а вслед за ней ремесленников в местах сначала временных, а затем и стационарных стоянок. С учетом сезонности плаваний все эти этапы должны были занять достаточно большой отрезок времени. Поэтому, думается, ближайший к Балтике Волховский отрезок пути, маркированный в первую очередь Ладожским поселением и, наряду с ним, целой цепочкой поселений, образовавшихся в IX–X вв. вдоль Волхова (Холопий городок, Гостинополье и др.), начал использоваться уже в VII в., и в первой половине VIII в. движение по нему стало настолько интенсивным и регулярным, что потребовало хорошо оборудованной и постоянной гавани.

Освоение даже одного начального отрезка Балтийско-Волжского пути имело колоссальное значение для экономики Балтийского региона и всей сложившейся торговой системы. Север Восточной Европы, богатый пушниной, превратился в главного поставщика ценных мехов для всей Северной и Западной Европы. Продолжение же пути дальше на восток вплоть до Волжской Булгарин дало балтийской торговле еще один ценнейший предмет импорта – восточное монетное серебро, а также восточную поливную керамику, бусы из полудрагоценных камней (сердолика, халцедона) и другие предметы роскоши. Первые случайные находки восточных предметов – например, статуэтка Будды, изготовленная в северной Индии в VI–VII вв., фрагменты металлической посуды – происходят уже из Хельгё; более широко представлены восточные изделия в Бирке. Но особенно обильно поступали они – в первую очередь монетное серебро – на о. Готланд. Здесь, а также в Средней Швеции найдено более 100 000 восточных монет. При этом приток арабского серебра значительно ослабевал при продвижении на запад: на Борнхольме найдено только 3000 монет, в Сконе, Халланде и Блекните – немногим более 1000, и менее 1000 – на Датских островах и в Ютландии. То же распределение характерно и для других восточных, а в эпоху викингов – и византийских – импортов: они доминируют на востоке Балтийского региона и представлены в ограниченном количестве на западе. Обратная картина наблюдается с «западными» импортами: фризские и англо-саксонские монеты и вещи оседают в Западной Балтике и лишь немногие из них достигают в эпоху викингов Восточной Европы. Так, крайне редки находки здесь англо-саксонских монет и монет собственно скандинавской чеканки (например, известны лишь несколько полубрактеатов Хедебю в кладе, найденном у дер. Кислая).

Монетные, а также вещевые находки свидетельствуют, что после начала функционирования Балтийско-Волжского пути балтийская система коммуникаций, сохраняя общность и проницаемость, тем не менее, разделяется на две достаточно четко выраженные области: Восточная Балтика, включая о. Готланд, которая тяготеет к востоку и становится новым узловым регионом, ориентированным на транзит между странами Восточной Европы, Арабского халифата, Кавказа и Западной Европой; и Западная Балтика, которая сохраняет сложившиеся к середине первого тысячелетия направления торговли – североморское и центральноевропейское.

(Впервые опубликовано: ДГ. 2009 год. М., 2010. С. 43–57)

 

Скандинавы на Балтийско-Волжском пути в IX–X веках

Е. А. Мельникова

В отечественной и зарубежной историографии давно признана важная роль, которую играл Волжский путь в истории Европы после того, как арабские завоевания прервали существовавшие еще с античности маршруты из Средиземного моря на Восток. Особенно велико его значение было, как считается, в экономическом развитии Древней Руси и скандинавских стран, поскольку с Востока сюда поступало в больших количествах арабское серебро, широко использовавшееся и в зарождавшемся денежном обращении, и в ювелирном производстве. Эти, по преимуществу экономические, аспекты функционирования Балтийско-Волжского пути обстоятельно исследованы. Однако, как представляется, есть и другие, не менее значительные результаты его существования, в первую очередь, в социально-политическом развитии Восточной Европы, которые еще не получили достаточного освещения.

Балтийско-Волжский путь возник не как самостоятельная магистраль, но как продолжение на восток сложившейся к середине I тысячелетия и. э. системы торговых коммуникаций, которая связывала центральноевропейский, североморский и балтийский регионы. Пути из Центральной Европы и с побережья Северного моря сходились в Южной Ютландии и на датских островах, откуда начинался балтийский участок пути, достигший к IV–V вв. юго-восточного побережья Ёталанда (Экеторп на о. Эланд), а к VI–VII вв. – Свеаланда (Хельгё на оз. Меларен). Он проходил вдоль земель, населенных скандинавскими народами, племенная знать которых контролировала торговлю. Купцы, они же воины, осуществлявшие торговые поездки, были также в подавляющем большинстве скандинавами, хотя в торговую деятельность могли вовлекаться и вовлекались представители иных этнических групп, обитавших на южном и восточном берегах Балтийского моря.

Естественную почву для пролонгации этого пути в восточном направлении создавали эпизодические контакты между Восточной Скандинавией и севером Восточной Европы вплоть до Прикамья, зародившиеся еще в эпоху бронзы. Регулярные связи с Восточной Балтикой, особенно с эстами, по крайней мере с V в. подготовили почву для постепенного проникновения скандинавов вглубь Восточной Европы. Древнейшие единичные находки скандинавских предметов в Западном и Южном Приладожье датируются VII в., но они еще не свидетельствуют о сколько-нибудь постоянном присутствии здесь норманнов. Тем не менее даже редкие поездки способствовали знакомству скандинавов с регионом. Движимые естественным стремлением к привлечению новых ресурсов (пушнины) и к достижению новых рынков сбыта для своих товаров скандинавы стали первооткрывателями пути на восток.

Возникновение к середине VIII в. Ладоги справедливо связывается с ростом балтийской торговли; и на начальных этапах своей истории Ладога обнаруживает непосредственные контакты с Южной Ютландией, а через нее и с Фризией. Однако длительное (около столетия) изолированное существование Ладоги – единственного предгородского центра на северо-западе Восточной Европы вплоть до середины IX в. – говорит о том, что на протяжении всего этого времени Ладога была конечным пунктом этой крупнейшей торговой магистрали, использование которой далее на восток еще не стало регулярным.

Лишь к середине IX в. выход из Приладожья и Поволховья на Волгу, равно как и движение по Волге, были прочно освоены. Об этом свидетельствует появление вдоль пути торгово-ремесленных поселений и военных стоянок, где повсеместно в большем или меньшем количестве представлен скандинавский этнический компонент. Практически все известные ныне поселения IX в. на севере Восточной Европы располагаются на реках и озерах, образовывавших магистраль или ее ответвления. Таковы Ладога, Городище под Новгородом, Крутик у Белоозера, Сарское городище под Ростовом, позднее – древнейшие поселения в Пскове, Холопий городок на Волхове, Петровское и Тимерево на Верхней Волге – самый восточный из известных ныне центров северо-восточноевропейского отрезка Балтийско-Волжского пути. Следующим крупнейшим пунктом был Булгар – столица Волжской Булгарин, непосредственно связанная уже с арабским миром. Здесь в X в. завершался путь большинства скандинавских купцов, ездивших на восток, хотя некоторые из них достигали Каспийского моря и даже Багдада. Так, во второй половине VIII–IX в. крупнейший международный торговый путь связывал Западную Европу и Скандинавию со странами Арабского халифата.

Однако значение протяженных торговых путей далеко выходило за область собственно торговли и не ограничивалось экономической сферой. Сложившаяся крупная магистраль, как установлено современными исследователями, являла собой отнюдь не просто дорогу (сухопутную или водную), по которой проходили караваны купцов. Вдоль нее вырастали поселения, обслуживавшие путешественников: пункты, контролировавшие опасные участки пути; места для торговли с местным населением (ярмарки) и т. п. Путь обрастал сложной инфраструктурой: системой связанных с ним комплексов, число и функциональное разнообразие которых постепенно росло. Одновременно происходило и расширение территории, в той или иной степени взаимодействующей с торговым путем, откуда поставлялось продовольствие, а при возможности и товары, реализуемые в торговле. Путь концентрировал и стягивал окружающие территории, вовлекал округу в сферу своего функционирования, т. е. играл консолидирующую роль. Путь дальней торговли, таким образом, представлял собой более или менее широкую зону.

В этой зоне протекание большинства экономических и социальных процессов определялось требованиями дальней торговли или стимулировалось ею. Участие в ней и тем более возможность установить контроль над отдельными участками пути привлекали верхушку местного общества возможностями быстрого обогащения. С одной стороны, это вело к ускорению имущественной и социальной дифференциации как общества в целом, так и нобилитета, приводя к иерархизации знати. С другой – вызывало перемещение знати к ключевым пунктам пути и ее сосредоточение в уже возникших или вновь основываемых поселениях, которые тем самым приобретали положение не только торговых и ремесленных, но и административных центров. В зонах торговых путей создавались благодаря этому предпосылки для более интенсивного социально-политического развития, нежели в сопредельных, подчас населенных тем же этносом землях, не имевших связи с торговой магистралью.

Чрезвычайно разветвленная речная сеть севера Восточной Европы, допускавшая множество маршрутов на отдельных участках пути, способствовала формированию вокруг него широкой зоны, захватывавшей земли вдоль Меты и Ловати, Свири и Паши, Молоти и Сухоны с выходами непосредственно на Верхнюю Волгу или на Белое озеро. Так же разнообразны были и пути к западу от Ильменя и Поволховья по Шелони, Великой, Чудскому озеру и др. Именно на этой территории повсеместно, хотя и в разной концентрации, представлены скандинавские древности.

Важной особенностью Балтийско-Волжского пути было и то, что его зона включала территории ряда племен различной этнической принадлежности: финских (чуди, мери, веси) и славянских (кривичей, словен). Древнейшие торгово-ремесленные поселения вдоль этого пути располагались по одному на земле каждого из племен: Старая Ладога – в земле чуди, Псков – кривичей, Городище– словен, Крутик– веси, Сарское городище– мери. Они несут неоспоримые следы присутствия местного, финского или славянского, а также скандинавского населения. Отмечая соотнесенность поселений с племенными территориями, исследователи в то же время не склонны считать их племенными центрами: на них отсутствуют признаки, характерные для последних (в частности, культовые комплексы, связанные с сакральными функциями племенных центров). Очевидно, не случайна приуроченность каждого из ранних торгово-ремесленных центров Балтийско-Волжского пути к одной из племенных территорий. Они возникают как стоянки для купцов и как места торговли и обмена, но начинают вскоре притягивать к себе местную знать, потому что именно здесь для нее открывались широкие возможности обогащения. Особенно благоприятным фактором для включения местной знати в систему международного пути были природные условия региона – наличие пушного зверя и ценных продуктов лесных промыслов, меда и воска, которые предоставляли местному нобилитету реальную возможность участвовать в торговле.

Даже достаточно скромное по объему включение в крупномасштабную международную торговлю и перераспределение ценностей служило мощным источником обогащения знати и создавало условия для ее дальнейшего отделения от племени. Потребность в местных товарах для их реализации в торговле усиливала роль даней: изъятие избыточного продукта требовалось теперь в количестве много большем, чем было необходимо для внутреннего потребления. Увеличение собираемых даней влекло за собой усложнение потестарных структур в регионе и соответственно усиление центральной власти.

Ведущая роль торговли для зоны Балтийско-Волжского пути прослеживается в археологических материалах и отмечается в единственных близких по времени письменных источниках – сочинениях арабских писателей. Ибн Русте (писал в первой половине X в., используя источники IX в.) сообщал о верхушке общества: «И нет у них недвижимого имущества, ни деревень, ни пашен. Единственное их занятие – торговля соболями, белками и прочими мехами, которые они продают покупателям». Предметы торговли, равно как и продукты для собственного потребления добывались поборами с местного населения во время набегов или объездов подвластных территорий: «Они нападают на славян… забирают их в плен, везут в Хазаран и Булкар и там продают».

Таким образом, в жизни Северо-Запада Восточной Европы IX в. с отчетливостью вырисовывается главенствующая и организующая роль Балтийско-Волжского пути, открытие и функционирование которого являлось результатом деятельности скандинавских купцов и воинов. В зоне пути возникают первые предгородские поселения, усиливаются процессы социальной и имущественной дифференциации в среде местных разноэтничных племен, укрепляются старые и возникают новые потестарные структуры. Наконец, благодаря этому консолидируется обширная территория, на которой в середине IX в. возникает первое раннегосударственное образование.

Сказание о призвании варяжских князей в «Повести временных лет» (далее – ПВЛ) передает сложившуюся во второй половине IX в. устную традицию об одном из эпизодов политического становления этого образования, который был интерпретирован летописцем конца XI – начала XII в. как начало Древнерусского государства. Условия «ряда», легшего в основу Сказания, равно как и пересказ летописцем предания (невзирая на ряд внесенных им изменений), проливают свет и на политическую структуру, и на территорию раннего государства.

«Вокняжение» Рюрика – видимо, предводителя одного из отрядов викингов – вряд ли являло нечто принципиально новое для поселений на Балтийско-Волжском пути. Можно с уверенностью предполагать, что до определенного времени скандинавы осуществляли контроль над большинством (если не над всеми) узловых пунктов пути, что отразилось в Сказании как сообщение о взимании дани варягами-находниками, а в арабских источниках (восходящих к сообщениям IX в.) – как противопоставление народа ар-рус (правителей, воинов, знати) народу ас-сакалиба (земледельцев), с которого русы собирают дань.

Принципиально новым было положение местной племенной знати. Ко времени, отраженному в Сказании, ее позиция в регионе коренным образом изменилась: местный нобилитет укрепился, очевидно, настолько, что смог диктовать свою волю пришельцам. Судя по Сказанию, которое в этом вопросе не противоречит сообщениям арабских авторов, к середине IX в. знать нескольких разноплеменных групп, обитавших на различных участках Балтийско-Волжского пути, установила достаточно прочные связи, которые позволили ей выступать совместно в борьбе против скандинавов за контроль над торговым путем, и установить его, подчинив себе центральную власть в регионе. «Призвание» Рюрика и одновременное ограничение его власти «рядом, правом» знаменовало победу местной знати, а также победу тенденций к консолидации племенных территорий в единое раннегосударственное образование. Скандинавы – лучшие воины Европы того времени – были реальной силой в регионе, и привлечение одной из их групп для защиты от других было естественным (именно так поступали и английские, и французские короли в IX–X вв.). Более того, не связанные с каким-то одним племенем, они представляли нейтральную надплеменную силу, способную обеспечить и стабильное функционирование пути, и регулярный сбор даней с местного населения, и подавление межплеменных конфликтов.

Территория древнейшего раннегосударственного образования на Северо-Западе Восточной Европы определена в Сказании перечнем племен, участвовавших в изгнании «находников», а затем призвавших Рюрика. Это – чудь, кривичи, словене, меря и, возможно, весь, т. е. финские и славянские племена, занимавшие земли от Финского залива до Белого озера и Ярославского Поволжья. На землях каждого из именно этих племен (как указывалось выше) располагались вдоль Балтийско-Волжского пути крупные торгово-ремесленные центры, возникшие по преимуществу в IX в. Называя далее города, в которых сели Рюрик и его братья и в которые позднее Рюрик посадил своих мужей, летописец допускает ряд анахронизмов, включая в этот ряд наименования нескольких городов, еще не существовавших в IX в., но игравших значительную роль в его время: Новгород, Ростов, а центр кривичей переносит из Изборска (Пскова) в Полоцк. Однако именно эти города связывались во времена составления ПВЛ с племенными землями словен, кривичей, мери, что отразилось и в других частях ПВЛ, и их присутствие в Сказании не бросает тени недоверия на перечень племен, но лишь еще ярче подчеркивает, какой представлялась летописцу территория этого раннего государства.

Важным свидетельством территориального распространения зоны Балтийско-Волжского пути являются клады арабских серебряных монет IX в. Они концентрируются вдоль рек, образовывавших Балтийско-Волжский путь на участке от Ярославля до Финского залива, т. е. от земли мери до земли чуди, а также в важнейших центрах пути (в Ладоге, Тимереве) или поблизости от них. Тем самым они обрисовывают тот же самый регион, что и письменные источники.

Ниже Ярославля по Волге клады отсутствуют полностью, и их цепочка на юг по Волго-Окскому междуречью, а также их концентрация в Верхнем Подонье отмечают основное направление движения восточного серебра – по Дону, а не по Волге. Единственное исключение составляет клад из 150 дирхемов, найденный у с. Элмед близ Билярска (Татарстан), в котором присутствуют две монеты с граффити (одно из них идентично скандинавской руне s).

Вместе с тем, в топографии кладов IX в. выделяется еще одно, значительно меньшее по числу, но тем не менее достаточно представительное скопление к востоку от Ярославского Поволжья. Оно состоит из 4 кладов, из которых три найдены на территории Вятской губернии (один, состоящий из 6 монет, – в самой Вятке) и один – в Удмуртии на границе с Кировской областью. По младшей монете все клады датируются первой половиной – серединой IX в.: известная монета из клада в Лелеки чеканена в 802/03 г., младшая монета Вятского клада датируется 835 г., младшая монета из клада из Ягошур, содержавшего 1500 дирхемов, – 842/43 г. и младшая монета из Лесогуртского клада (Удмуртия) – 841/42 г. Эта цепочка кладов пересекает течение Вятки и достигает верховьев Вятки и Камы. Вряд ли их скопление, компактное по хронологии кладов, можно считать случайным. Очевидно, близко расположенные верховья Вятки и Камы представляли особый регион, который, хотя и находился в стороне от основных магистралей, но чем-то специально привлекал торговцев (в IX в. преимущественно скандинавов), действовавших на Балтийско-Волжском пути.

Возможно, что этот регион завершался на востоке поблизости от современной Перми, где в мужском захоронении второй половины X – начала XI в. была найдена подвеска с изображением знака Рюриковичей (трезубца) на одной стороне и молоточка Тора, конец рукояти которого оформлен в виде рукояти меча, – на другой. Подвеска, как можно предполагать с большой долей уверенности, принадлежала княжескому дружиннику скандинавского происхождения. Его пребывание в этом регионе в то время, когда колонизация северо-востока еще не началась, вряд ли объяснимо без учета более ранних связей с верховьями Вятки и Камы.

Вопрос о причинах формирования и о характере этого региона требует специального исследования с использованием археологических материалов. Пока же можно лишь отметить его возникновение в первой половине IX в., которое, однако, не нашло отражения в одновременных письменных источниках. Лишь в начале XII в. при составлении ПВЛ летописец включил племена, размещавшиеся в этом регионе – черемись и пермь, – в списки народов, обитающих в «Афетовой части» этногеографического введения, и народов, платящих дань Руси. Эти списки отражают, в первую очередь, сведения, полученные в XI в. в процессе колонизации северо-востока. В обоих случаях перечислены финские народы, обитавшие вдоль Балтийско-Волжского пути (от чуди до мери и мордвы; последняя упомянута и в Сказании о призвании в числе земель, которыми «обладаша Рюрик»), а также на северо-восток от него: заволочская чудь (в списке данников Руси заменена на черемись), пермь, печера, югра. Очевидно, что на протяжении XI в. происходит окончательное освоение этого региона и его включение в территориально-административную структуру Древнерусского государства.

Активная деятельность скандинавов на севере Восточной Европы в VIII–X вв., таким образом, имела результатом возникновение трансъевропейского торгового пути, связавшего Западную и Северную Европу со странами Арабского халифата. В зоне этого пути местные племена подвергались мощному воздействию торговой экономики, которая стимулировала ускоренное социально-политическое развитие местных обществ. По мере укрепления местной знати скандинавы, первоначально контролировавшие узловые пункты пути, вытеснялись, а после объединения ряда племен вдоль наиболее оживленной части пути в раннегосударственное образование были поставлены на службу интересам местного нобилитета.

(Впервые опубликовано: Шведы и Русский Север: историко-культурные связи. Киров, 1997. С. 132–139)

 

Ладога и формирование Балтийско-Волжского пути

Е. А. Мельникова

В отечественной и зарубежной историографии давно признана важная роль, которую играл Балтийско-Волжский путь в истории Европы после того, как арабские завоевания прервали существовавшие еще с античности маршруты из Средиземного моря на Восток. Особенно велико его значение было в экономическом и в социально-политическом развитии Древней Руси и Скандинавских стран, поскольку с Востока по нему поступало в больших количествах арабское серебро, широко использовавшееся и в ювелирном производстве, и в накоплении богатств, и в зарождающемся денежном обращении. Балтийско-Волжский путь возник не как самостоятельная магистраль, но как продолжение на восток сложившейся к середине I тысячелетия и. э. системы торговых коммуникаций, которая связывала центрально-европейский, североморский и балтийский регионы.

Уже с середины I тысячелетия до н. э. Ютландия и датские острова вовлекаются в постепенно нарастающий по объему обмен с Центральной Европой, который длительное время носит престижный характер: в обмен на янтарь местная знать получает предметы роскоши – изделия из бронзы и золота, стекло и т. и. Усиление обмена и сложение более или менее устойчивых путей, по которым он осуществлялся, вели к концентрации знати в узловых пунктах важнейших линий коммуникаций: в областях Гудме на о. Фюн, Стевнс на о. Зеландия, на юго-западном побережье Ютландии, и к образованию в них уже в IV–VI вв. и. э. торгово-ремесленных поселений: Луннеборг в Гудме, Данкирке в Юго-Западной Ютландии.

Во всех случаях первоначально возникало не изолированное, не связанное с округой поселение с особыми функциями (торговой, ремесленной), служившее резиденцией знати, а небольшая область, в которой характер деятельности населения отличается от окружающих территорий, отмечается скопление знати (археологически выражающееся в наличии здесь элитных некрополей, кладов и т. п.) и в которой вырастает ряд взаимосвязанных поселений – одно из них впоследствии занимает в области ведущее место и становится протогородом (иногда ведущее положение переходит от одного поселения к другому). Находки в этих областях свидетельствуют, что в конце первой половины – середине I тысячелетия и. э. здесь сосредоточивалась балтийская и североморская торговля с Центральной и Западной Европой. Они являются конечными пунктами крупных торговых путей и важнейшими местами перераспределения ценностей.

Именно с исключительно интенсивной торговой деятельностью исследователи ныне связывают быстрое становление древнедатского государства: уже к середине I тысячелетия н. э. на территории будущей Дании возникает ряд мелких предгосударственных объединений.

В VI веке на восточном побережье Швеции образуется второй центр балтийской торговли, являвшийся новым завершением центрально– и западноевропейских магистралей, ранее оканчивавшихся на датских островах. Сложение этого отрезка пути знаменуется появлением поселений на о. Эланд в V–VII вв. (Экеторп, Исманторп, Гроборг), затем становлением и расцветом торгово-ремесленных центров на оз. Меларен, Хельгё и позднее Бирки. Одновременно здесь начинаются и более активные процессы социально-политического развития.

Уже в вендельскую эпоху (VI–VIII вв.) в Свеаланде отмечается глубокая стратификация общества: выделение не только наследственного нобилитета, но и военного («дружинного») слоя, а также формирование территориально-политических образований. Узловой регион в сети дальней торговли, Свеаланд, где практически отсутствуют следы средиземноморских влияний, переживает резкое ускорение в своем социально-политическом развитии, приводящее к возникновению предгосударственных образований.

Важно отметить при этом, что возможности производящего хозяйства в Свеаланде более высокие, нежели в других областях Швеции (Сконе в это время входит в сферу датского влияния), были, тем не менее, недостаточно велики, чтобы обеспечить интенсивное развитие региона.

Сельскохозяйственное производство предоставляло средства лишь для поддержания жизни местного населения. Однако природные ресурсы – большие запасы и высокое качество железной руды на севере Упланда, добываемой открытым способом, давали Свеаланду возможность участвовать в международной торговле, позволили местной знати включиться в систему балтийского и европейского обмена и торговли и, более того, притянуть к региону сеть коммуникаций. «Железный путь» Свеаланда, ставшего основным поставщиком этого важнейшего сырья для балтийского региона, связывал север Свеаланда с оз. Меларен и служил основой для внутренней системы коммуникаций, консолидируя округу.

Не теряет при этом своего значения и Западно-Балтийский регион. В VII–VIII вв. благодаря усилению Фризии и росту фризской торговли (на побережье Северного моря возникает ряд эмпориев: Гамбург в устье Эльбы, Дорестад в устье Рейна, Квентовик в устье Соммы и др.) Западная Балтика оказалась на скрещении не только меридиональных, но и широтных торговых путей – между Северным и Балтийским морями. Они соединялись двумя путями: на юге Ютландского полуострова, где узкий перешеек пересекают, почти смыкаясь, реки Айдер и Трене с запада и залив Шлее (Шлой) с востока, и на севере через Лимфьорд. И тот, и другой пути маркируются новыми крупными торгово-ремесленными центрами: Хедебю – на берегу Шлее и Линдхольм Хёйе – на берегу Лимфьорда. Плаванья вдоль западного побережья Ютландии к Лимфьорду вызвали к жизни появление нового центра неподалеку от Данкирке – Рибе. Все эти поселения отличаются интенсивными связями с Североморским регионом (многочисленны находки фризских скеаттов, керамических и стеклянных фризских и рейнских изделий, английских импортов и др.), с одной стороны, и очевидными следами экспорта продуктов местного производства (железа, жировика, скота, кож), с другой.

Одновременно с интенсификацией торговли и нарастанием в ней удельного веса местного производства шло расширение и продление путей на востоке региона. В VII–VIII вв. активно осваиваются пути вдоль южного и юго-восточного побережья Балтики. Именно этот маршрут получает название «Восточного пути» (Austrvegr) в скандинавских источниках. На землях поморских славян, балтов и прибалтийско-финских племен в VIII–IX вв. возникают такие центры, как Ральсвик на о. Рюген, Менцлин на нижнем Пене, Волин в устье Одера, Трусо в устье Вислы, ряд поселений в землях пруссов (Кауп на границе с территорией обитания куршей), куршей (Апуоле), ливов (Гробиня), латгалов (Даугмале в низовьях Западной Двины), эстов. К концу X в. южное и восточное побережье Балтики усеяно крупными и мелкими поселениями, обслуживающими торговый путь и принимающими участие в торговле.

Разрастается и разветвляется коммуникационная система и в северо-восточной части Балтийского моря. Новые торгово-ремесленные поселения основываются на о. Готланд: Вестергарн (Västergarn), затем Павикен (Paviken) и, наконец, Висбю на западном побережье острова и Эстергарн (Östergarn) – на восточном. Интенсифицируется движение вдоль северного и западного побережья Балтики: здесь возникают новые центры – иногда вместо старых (так, Бирка со временем вытесняет Хельгё), иногда – в дополнение к ним (например, Лёддечёпинг в Сконе).

Но главным явлением этого времени был следующий этап пролонгации балтийской коммуникационной системы на восток: сначала вПоволховье, далее по Волжскому пути вплоть до Булгарин, Хазарин и стран Халифата, а затем по Днепровскому пути вплоть до Византии. Северо-Запад Восточной Европы, примыкавший к Восточной Балтике, стал третьим регионом, вовлеченным в систему балтийских торговых коммуникаций. Естественную почву для пролонгации Балтийского пути в восточном направлении создавали эпизодические контакты между Восточной Скандинавией и севером Восточной Европы вплоть до Прикамья, зародившиеся еще в эпоху бронзы. Регулярные связи с Восточной Балтикой, особенно с эстами, по крайней мере с V в., подготовили почву для проникновения скандинавов вглубь Восточной Европы. Древнейшие единичные находки скандинавских предметов в Западном и Южном Приладожье датируются VII в., но еще не свидетельствуют о сколько-нибудь постоянном присутствии здесь норманнов. Тем не менее, даже редкие поездки способствовали знакомству скандинавов с регионом. Движимые естественным стремлением к привлечению новых ресурсов (пушнины) и к достижению новых рынков сбыта для своих товаров скандинавы стали первооткрывателями пути на восток.

Время формирования Волховского участка пути обычно определяется древнейшими комплексами, выявленными в Старой Ладоге, которые до последнего времени датировались 760-ми, а ныне – 730-ми гг. (эта датировка предложена А. Н. Кирпичниковым в докладе на конференции «Балтийско-Волжский путь», 2002 г.). Предполагается, что возникновение поселения на высоком мысу над р. Ладожкой маркирует начало движения по этому пути. Однако кажется значительно более вероятным, что появление торгово-ремесленного центра на торговом пути знаменует начало не его освоения, а интенсивного функционирования. Требовалась постоянная, хотя бы и сезонная (вначале), потребность купцов в подобной стоянке, с одной стороны, и заинтересованность местного населения в сбыте своей продукции и уверенность в ее реализации, с другой стороны. Разумеется, уловить действительно начальные этапы использования того или иного пути крайне сложно: в силу редкости плавании и немногочисленности путешественников они почти не оставляют археологически определимых следов. Можно ли, например, отнести к подобным следам единичные и крайне редкие находки скандинавских древностей VII в. в Поволховье?

Сходные ситуации показывают, что между началом освоения торгового пути и возникновением на нем крупных торгово-ремесленных центров проходит весьма длительное время. Так, по крайней мере, к концу VIII в., судя по потоку арабского серебра, Балтийский путь активно используется. Однако поселения, маркирующие освоение следующих участков Балтийско-Волжского пути, возникают только в середине IX в. («Рюриково» и Сарское городища). Еще позже появляются поселения в Ярославском Поволжье, время расцвета которых приходится на X в.

Примерно так же развивается и Днепровский путь. Первые известия о проникновении скандинавов в Византию относятся к самому началу IX в.; серединой – концом IX в. (860 и 882 гг.) «Повесть временных лет» датирует поход на Константинополь варягов Аскольда и Дира, незадолго до того обосновавшихся в Киеве, и перемещение в Киев будущего киевского великого князя Олега. Однако на протяжении всего IX в. в Среднем Поднепровье не обнаруживается скандинавских древностей и не найдены следы поселений, ориентированных на обслуживание Днепровского пути. Лишь на рубеже IX и X вв., т. е. примерно через 100 лет после начала плаваний по нему, возникает крупный торгово-ремесленный центр под Смоленском – Гнёздово. При всей специфике Северной и Южной Руси сходство ситуаций выглядит достаточно красноречивым. Поэтому и в случае с Балтийско-Волжским путем – и особенно с его начальным отрезком, Волховским, – представляется более чем вероятным длительное, в 100 лет или более, постепенное и поэтапное его освоение: первые проникновения по нему, попытки, удачные и неудачные, найти дальнейшие пути вглубь страны; знакомство с местными условиями и местным населением; обнаружение в регионе ценнейшего товара – пушнины – со стороны скандинавских торговцев; знакомство, с другой стороны, местного населения с изредка появляющимися торговцами и воинами; установление контактов и обмена между теми и другими; постепенная концентрации местной знати, а вслед за ней ремесленников в местах сначала временных, а затем и стационарных стоянок. С учетом сезонности плаваний все эти этапы должны были занять достаточно большой отрезок времени. Поэтому, думается, ближайший к Балтике Волховский отрезок пути, маркированный в первую очередь Ладожским и, наряду с ним, цепочкой других поселений, образовавшихся в IX–X вв. вдоль Волхова (Холопий городок, Гостинополье и др.), начал использоваться уже в VII в., но лишь в первой трети VIII в. движение по нему стало настолько интенсивным и регулярным, что потребовало хорошо оборудованной и постоянной гавани.

Возникновение Ладоги в первой половине VIII в. справедливо связывается с ростом балтийской торговли, и на начальных этапах своей истории Ладога обнаруживает непосредственные контакты с Южной Ютландией, а через нее и с Фризией. Однако длительное, около полустолетия, изолированное существование Ладоги – единственного протогородского центра на северо-востоке Восточной Европы вплоть до середины IX в., а также образование «куста» поселений по Волхову – говорит о том, что на протяжении всего этого времени Ладожский регион был конечным пунктом этой крупнейшей торговой магистрали, а использование Ладоги как центра, открывавшего путь далее на восток, еще не стало регулярным.

Лишь к середине IX в. выходы из Приладожья и Поволховья на Волгу, равно как и движение по Волге, были прочно освоены. Об этом свидетельствует появление вдоль пути торгово-ремесленных поселений, военных стоянок и контрольных пунктов, где повсеместно в большем или меньшем количестве представлен скандинавский этнический компонент. Практически все известные ныне поселения IX в. на севере Восточной Европы располагаются на реках и озерах, образовывавших магистраль или ее ответвления. Таковы сама Ладога и поселения вдоль Волхова, Городище под Новгородом, Крутик уБелоозера, Сарское городище под Ростовом, позднее – древнейшие поселения в Пскове, Холопий городок на Волхове, Петровское и Тимерево на Верхней Волге – самый восточный из известных ныне центров северо-восточноевропейского отрезка Балтийско-Волжского пути. Следующим крупнейшим центром был Булгар, столица Волжской Булгарин, непосредственно связанная с арабским миром. Именно здесь в X в. завершался путь большинства скандинавских купцов, ездивших на восток, хотя некоторые из них и достигали Каспийского моря и даже Багдада. Так, во второй половине VIII в. торговый путь связал Западную Европу и Скандинавию со странами Арабского халифата.

Между тем, важнейшие признаки функционирования торгового пути: в первую очередь, торговые поселения, а также клады восточного серебра, столь обильно представленные с конца VIII и в IX в. в Поволховье, практически исчезают ниже Ярославля по Волге, равно как единичными находками представлены здесь и скандинавские древности. Одним из немногих исключений является Альметьевский клад из 150 дирхемов, найденный у села Альметьево (Элмед) близ Билярска, в котором присутствуют две монеты с граффити, одна из которых идентична скандинавской руне s.

Вместе с тем, в топографии кладов IX в. выделяется не слишком крупное по числу, но, тем не менее, достаточно представительное скопление к востоку от Ярославского Поволжья. Оно состоит из четырех кладов, три из которых найдены на территории Вятской губернии (один, из 6 монет, – в самой Вятке) и один – в Удмуртии на границе с Кировской областью. По младшей монете все клады датируются первой половиной – серединой IX в.: известная монета из клада в Лелеки чеканена в 802/803 г., младшая монета Вятского клада датируется 835 г., клада из Ягошур, содержащего 1500 дирхемов, – 842/843 г., а Лесогуртского клада (Удмуртия)– 841/842 г.. Эта цепочка кладов пересекает течение Вятки и достигает верховьев Вятки и Камы. Вряд ли их скопление, компактное по хронологии кладов, можно считать случайным. Видимо, близко расположенные верховья Вятки и Камы представляли особый регион, который, хотя и находился в стороне от основных магистралей, но чем-то специально привлекал торговцев в первой половине – середине IX в.

Возможно, что этот регион завершался на востоке поблизости от современной Перми, где в мужском захоронении второй половины X – начала XI в. была найдена подвеска с изображением знака Рюриковичей (трезубца) на одной стороне и молоточка Тора, конец рукояти которого оформлен в виде рукояти меча, – на другой. Подвеска, как можно предполагать с большой долей уверенности, принадлежала княжескому дружиннику скандинавского происхождения. Его пребывание в этом регионе еще до начала древнерусской колонизации северо-востока вряд ли объяснимо, если не учесть более ранние связи с Вятско-Камским регионом.

Таким образом, на протяжении V–IX вв. происходит постепенное освоение последовательных отрезков Балтийско-Волжского пути от Финского залива до Булгара с ответвлением вплоть до верховьев Вятки и Камы. Ключевую роль в его формировании и функционировании играло Поволховье с Ладогой, которое на начальном этапе стало узлом, завершавшим систему балтийских коммуникаций, а позднее превратилось в центр, из которого расходились крупнейшие водные магистрали Восточной Европы.

(Впервые опубликовано: Ладога и истоки российской государственности и культуры. СПб., 2003. С. 157–165)