Жан нервно ходил из угла в угол, ощущая себя зверем, загнанным в клетку. Вспоминал каждую минуту проведенного им сеанса регрессивного гипноза. Пациент — парень Игорь, с простым лицом и доверчивыми глазами, в открытом взгляде которых теплилась надежда. Рыжеватый, нескладный, словно подросток. Он и без гипноза как на духу выложил свою версию событий в Альпийских горах, а стоило коснуться пробелов его памяти, начинал заметно нервничать. Кусал губы, хмурился, вздыхал и сдавался, поднимая на Жана глаза, полные мольбы.

Переглянувшись с Сан Санычем, который занял угловое кресло возле окна, Жан приступил к сеансу. Приглушенный свет напольной лампы не давал ускользнуть вниманию, а ловец снов, висящий на белой стене напротив Жана, напоминал о необходимой концентрации.

Он помнил то неприятное волнение, которое охватило все его тело в преддверии беседы с парнем. Тот сидел на краю кремово-бежевой кушетки, свесив ноги и уставившись в одну точку. Его страшило неведомое, а отрывистые фразы Жана и многозначительные взгляды Сан Саныча усугубляли нервозность. Но Жан знал одно — парень должен быть твердо уверен в своем желании заглянуть в неведомое, каким бы оно ни оказалось, что бы там ни скрывалось.

Жан ходил кругами по кабинету психоаналитика, в котором почти восемь лет проработал его отец, кризисный психолог Кевин Франсуа.

Он помнил, как отец при нем ловко ввел клиента в состояние неглубокого транса. Помнил клиента — рыхлого банкира с пышными усами, которого на сеанс отправила бывшая жена, требующая алиментов. Перед сеансом мужчина, округлив глаза, честно признался, что его доходами управляет некая инопланетная раса в исследовательских целях, однако, эриксоновский гипноз показал истину: в роли инопланетной расы выступила хорошенькая горничная с необузданным воображением.

В этот раз было не до юмора, особенно под пристальным взглядом Сан Саныча, для которого любое слово, сказанное Игорем, было иглой в больное сердце, скорбящее по дочери.

Игорь вошел в трансовое состояние легко и незаметно для себя. На его лице некоторое время блуждала детская улыбка, плечи расслабленно сникли, словно парень присел на край песочницы, а не находился в полутемном кабинете психоаналитика в компании двух напряженных мужчин. Некоторое время парень предавался воспоминаниям о том, как они добирались до подножья Альп. Как растяпа Серега забронировал не тот рейс круизного аэробуса. Как Алиса обзывала парней маменькиными сынками, старательно пытаясь стать лидером их маленькой группы.

Поляна открылась ребятам так неожиданно, что те на мгновение растерялись. Игорь хмурился, рассказывая о том, что быстро стемнело и им пришлось разбить палаточный лагерь, поскольку темнота казалась слишком густой и непроницаемой. Вдобавок усилилось впечатление того, что за ними кто-то наблюдал. Кто-то осязаемо-опасный. В этот момент Жан краем глаза увидел, как передернуло Сан Саныча, как его руки крепко сжали подлокотники кресла.

— Непонятное чувство, что за нами наблюдают. Причем оно возникло у всех, — сбивчиво рассказывал Игорь.

— В чем это выражалось?

— Да просто страшно было, мурашки по спине! Какие-то светляки в траве передвигались, был еще свист — не похожий на птичий. Тихий такой, словно исподтишка. Как будто над нами кто-то издевался, нагоняя страху. Ребята нервничали. Мы решили сделать привал, так и не дойдя до поляны.

— Что дальше?

— Поставили палатки, поели и оставили дежурить Серегу, — парень усмехнулся, — хотя из него дежурный тот еще, задрых тут же.

— За ночь ничего не произошло?

— Да нет, все были живы, здоровы, только зря тряслись. Ночью все кажется страшным. Как под лупой.

— А дальше?

— А дальше мы позавтракали. Шутили еще друг над другом. Настроение поднялось. Потом пошли дальше, к той поляне.

Голос Игоря стал тише, когда в воспоминаниях он приблизился к страшному месту, описывая фигуры, словно обращенные Медузой Горгоной в камень. Рассказывал об исполинских валунах, застывших в причудливых позах, как в доисторическом музее. Вспоминал, как ребята играли в догонялки, петляя между камнями. Смех, эхом разносившийся по долине, разрядил обстановку, которая становилась напряженнее с приближением вечера.

— Чем вы занимались? — спросил парня Жан.

— Обустраивались, сверяли маршруты и обдумывали новые. На поляне было так красиво, что решили там задержаться и погулять, осмотреть все.

— Где была Алиса в это время?

— Девчонки готовили обед. Алиса пыталась искупаться в озере, но вода была просто ледяная. Только радуга словно манила, переливалась… Девочки утверждали, что водопад скрывает грот, строили планы как до него добраться, а мы смеялись и отшучивались…

Игорь не помнил, сколько времени они провели на поляне: временные рамки смазались, растерялись среди молчаливых каменных исполинов. Парень помнил, что в те последующие дни ребята словно превратились в механических кукол. Они ели, пили, двигались, но как-то бесцельно. Планы поблекли, приготовленные карты с маршрутами так и не достали из рюкзаков, системы навигации перестали работать, но их это странным образом не волновало.

— Что произошло потом? — допытывался Жан.

— Очередным утром, нас пристыдила Лика, — Игорь судорожно вздохнул. — Мы не хотели идти в горы. Нам казалось, что все, мы пришли. Дальше некуда спешить…

— Что она сделала?

— Фыркнула, взяла рюкзак с провизией, а затем обозвала нас лентяями и тунеядцами.

— Она ушла?

— Да.

— Почему вы ее не остановили, она ведь ушла одна в неизвестном направлении?

— Не знаю. Было почему-то все равно…

— Что случилось затем?

— Стемнело. Погода изменилась. Солнечный день быстро сменился сумраком. Приближалась гроза. Мы, как дикие животные, сбились в кучу. Забрались в одну палатку и будто онемели от страха. А после… был свет. Возник, вдруг ниоткуда…

Игорь сжал руки в кулаки, по телу прошла судорога. Жан неотрывно смотрел на перекошенное от ужаса лицо парня. На лбу выступил пот.

— Свет, яркий, как днем, разноцветное сияние, — шептал Игорь. — Сквозь палатку к нам потянулись разноцветные лапы…

— Что это было?

— Радуга! Боже мой, это радуга!

Игоря трясло. Сан Саныч вскочил:

— Надо прекращать, — воскликнул он с неподдельной тревогой в голосе, — ты видишь, что происходит!

А ведь они почти подошли к ключевому событию!

Жан взял себя в руки. На сегодня было достаточно. Пытаясь успокоить дыхание, Жан медленно начал выводить парня из гипноза. Поэтапно, размеренно — так, как учил отец. Черты лица парня разгладились, тело обмякло, дыхание стало тише. Стоящий рядом Сан Саныч заметно расслабился и отступил к своему креслу.

Очнувшись, Игорь некоторое время лежал с закрытыми глазами. Наконец, сев на кушетке, робко посмотрел на Жана и опасливо — на Сан Саныча.

— Там было что-то страшное? — тихо спросил он.

— Все в порядке, — пытаясь придать голосу бодрость, ответил Жан. — На сегодня пока хватит. Это сложная информация, Игорь. Нам понадобятся твои силы для разгадки этой истории.

Игорь понимающе кивнул и, подняв с пола рюкзак, направился к двери.

— А вы расскажете мне? — обернувшись, умоляюще спросил он. — Я хочу знать! Хочу понять, что там произошло и почему мы не помним ни минуты из того дня. Память как отрезало…

— Расскажем, — пообещал Жан. — Но ты должен нам помочь в нашем расследовании.

— Конечно, конечно! — горячо воскликнул парень и, взъерошив рыжеватые волосы, поспешил покинуть кабинет.

Некоторое время Жан стоял неподвижно, затем обернулся к полковнику.

— Ну и что ты об этом думаешь? — спросил тот.

— Чертовщина какая-то, — признался Жан, — столько прошло сеансов, а упираемся в одно и то же… Мне надо туда наведаться.

Он взял тяжелый блокнот и набросал пометки, мысли, пришедшие во время сеанса, зацепки…Все это казалось детским лепетом. Камни, радуга, потеря памяти. И это среди Альп! В месте, где полным-полно пеших маршрутов, прекрасно работающая навигация и день и ночь функционирующая система поддержки туристов! И в одной единственной точке, о которой знал тот житель подгорной альпийской деревушки, с которым они беседовали после пропажи Марты, все это словно оказывается за невидимой чертой, где реальность искажается.

— Ребята рассказывали одно и то же, — полковник, помолчав, продолжил, — да, забыл сказать, в тот день в районе стоянки грозы не было.

Жан удивленно посмотрел на Громова. Еще одно доказательство измененной реальности.

— Да, тогда по сводкам метеорологов была замечательная погода. Хорошо, когда едем?

— Поеду я один, нужно проверить одно предположение.

— Я-то чем помешаю?

Жан покачал головой:

— Мне надо там быть одному.

На следующий день Жан прибыл в лабораторию профессора, который готовил снаряжение для поездки. Одежда, которую предложил профессор Алексей Евгеньевич, полностью состояла из искусственного материала метафлекса. Эта ткань, созданная несколько десятилетий назад, была усовершенствована, став почти волшебной. Она как кольчуга защищала от режущих и рубящих ударов, была способна следить за физическим состоянием своего обладателя. В ткань были вплетены особые электроды, реагирующие на биение сердца, температуру тела, уровень физической активности. Незатейливая одежда: брюки, длинный черный плащ с капюшоном, обувь практичного асфальтового цвета охлаждала в жару и согревала в холод. В полном обмундировании Жан мог бы сойти за странствующего монаха или паломника. Биологический микрочип, вживленный в тело, выполнял функции компьютера и средства связи, освобождая тем самым его обладателя от лишнего багажа и систем, которые могли выйти из строя.

— Иван, я тебя очень прошу, будь осторожен, — полковник по-отечески крепко обнял молодого человека перед самым его отъездом. — Я не переживу, если и с тобой что-то случится. Не прощаюсь.

— Что ж, бывай, Сан Саныч!

Пока Жан вместе с Громовым разгадывал подкинутый провидением ребус, Арин превратилась в механическую заводную машинку. Они с Жаном видели такую игрушку в антикварном магазине. День на взведенной стальной пружине проходил на ура: дела, общение с партнерами и коллегами спорились, а жизнь была насыщенной и интересной. Но наступал вечер, завод заканчивался, и все валилось из рук. На диване вместе с ней и свернувшейся калачиком кошкой покоилась темнота. Жан, ее опора и отдушина, уехал, оставив после себя только древесно-пряный аромат туалетной воды на наволочке и холодную пустоту на сердце. В это вечернее время мысль ее останавливалась, и она теряла способность рассуждать здраво. Одно только тело не прекращало жить и двигаться.

— Возьми себя в руки, — пытался сказать ей рассудок.

— Как? — спрашивало сердце.

В один из таких томительных вечеров раздался телефонный звонок.

— Привет, подруга, — услышала она задорный голос на том конце провода. — Изводишь себя как обычно?

— Привет, Адель, как дела? — спросила Арин только чтобы спросить. Настроение было на нуле. Не хотелось поддерживать никакие светские беседы.

— По голосу слышу, что не ошиблась, — проговорила подруга, проигнорировав вопрос.

— Ты сама чем занимаешься? — спросила Арин, пытаясь избежать скользкой темы.

— Да все как обычно, — весело ответила подруга, — у меня нет повода сводить себя с ума.

Арин смолчала. Продолжать разговор в том же ключе не хотелось. Она уже собиралась свернуть беседу, сославшись на срочное дело, как Адель, заговорщицки понизив голос, сказала:

— Меня недавно познакомили с классной гадалкой. Ух, до сих пор мороз по коже.

— Что так? — заинтересованно спросила Арин.

— Зацепило? — подруга рассмеялась, излучая волны позитива. — Да, совсем извел тебя твой Жан! А что касается гадалки, может, тебе и стоит ее посетить?

Арин пожала плечами и… согласилась.

Следующим вечером, встретившись с бойкой подругой, они остановились возле подъезда двухэтажного скромного дома в старой части города. Дверь им открыла молодая женщина, в которой нетрудно было узнать горничную.

— У нас встреча с мадам Огюст, — радостно сообщила Адель.

Горничная приветливо улыбнулась и, склонив голову, предложила девушкам пройти в холл. Проследовав за подругой, Арин нерешительно застыла на пороге гостиной в викторианском стиле. Стиль давно ушедшего времени, оставившего после себя уют и комфорт, таящийся в завитках изысканных роз, фарфоровых фигурках ангелочков на каминной полке, пушистой бахроме кистей бархатных портьер…

Мадам Огюст вышла к девушкам. Она оказалась высокой, статной, с проницательными серыми глазами, а густые, высоко забранные в хвост каштановые волосы и гордое выражение лица делали ее почти красавицей. Однако взгляд ее был жестким, цепким, выдавал силу и решимость. Казалось, что если она поставит цель, то непременно достигнет этой цели любыми путями. Арин невольно вспомнила романы викторианской эпохи, в которых фигурировали злодейки и невинные розовощекие девушки, чьи сердца томились от первых влюбленностей.

Пытливый взгляд гадалки прошелся по гостье вскользь, а после, словно споткнувшись о ее глаза, опять вернулся к лицу Арин, изучая его заинтересованно, с пристрастием. Под гнетом этого взгляда девушка смутилась, но, взяв себя в руки, спросила как можно тверже:

— Очевидно, вы гадалка?

Дама с ледяной вежливостью качнула головой и жестом пригласила Арин в кабинет.

— Почему вы так пристально меня изучали? — опять спросила Арин, нарушая все законы приличия. Сердце тревожно билось внутри, словно пойманная в силки птица.

— У тебя, девочка, интересная судьба, — протянула мадам Огюст.

Арин покоробило обращение к ней: «девочка». Странно было услышать такое от женщины, недалеко ушедшей от нее по годам. Девушка недоуменно посмотрела на гадалку и ахнула. Стоящая перед ней женщина внешне не изменилась, изменились только глаза. Они стали темными и пустыми, а в их глубине застыл лед. Разом повеяло холодом.

— Чем же интересна моя судьба? — выдавила из себя Арин, отводя взгляд от этого мрака, затягивающего подобно черной дыре.

Женщина села напротив, но прошло бесконечное множество секунд или минут, прежде чем она произнесла странную фразу:

— Твоя жизнь расколется на две половинки. В каждой из этих половинок будет любовь, только…

Она подошла к огромному зеркалу, занимающему большую часть стены. В этом зеркале отражалась и Арин, сидевшая в кресле со сжатыми кулаками.

— Смотри, — сказала гадалка, указывая в зеркало.

В глубине его, разрастаясь, вырисовывалась фигура Жана. Его взгляд пронзал насквозь, сводя с ума. Такой родной, такой близкий и одновременно такой чужой и далекий! Арин поймала себя на мысли, что успела сильно соскучиться по нему. Но ведь Жан совсем рядом, он вернется! Изображение подмигнуло ей, и картинка мгновенно сменилась другой.

…Черный фрак, белая атласная бабочка. Жан склонился в поклоне, приглашая на танец. Вальс закружил молодую пару в волшебном вихре. Раз, два, три. Раз, два, три… Арин приветливо кивала гостям. Безграничное счастье окрашивало румянцем щеки. Музыка смолкла. Жан, поцеловав ей руку, повел к столику. Но у столика в кресле в нарочито непринужденной позе сидел… Жан. Жан? Белый фрак, черная атласная бабочка. Он встал, протянул ей руку, приглашая на вальс. Раз, два, три. Раз, два, три… В зал вошла фантастически красивая девушка, лицом похожая на богиню. Арин осталась одна посреди зала, а рядом с незнакомкой стояли молодые люди…

Звук щелчка вернул Арин из страны грез. Она в замешательстве смотрела на стоящую у зеркала женщину с мрачными глазами.

— Что это было? — непонимающе спросила Арин в ужасе.

— Твоя жизнь, твоя судьба.

— Я не понимаю…

Гадалка пожала плечами, словно удивляясь этому непониманию:

— Один уйдет в Зазеркалье, другой из него выйдет.

Арин замерла под гнетом нахлынувших воспоминаний.

Неужели это то, о чем предсказывала Нира: «Счастье ты обретешь с его зеркальным отражением, через много, много лет…» Чушь какая-то!

Она с тоской и нежностью вспомнила мудрую стихиалию, свое зеркальное Я. Вспомнила об удивительных ее предсказаниях и о той смелости, которой делилась подруга в тяжелые моменты ее жизни. Вспомнила, как Нира подстрекала к тому, чтобы позволить Ворону проникнуть в кабинет отца и обо всех ее подсказках.

«Где ты сейчас?» — со вздохом подумала Арин.