Вскочила со стула и начала ходить из угла в угол маленького фойе. Звуки за дверью недвусмысленно указывали на то, что девочки постоянно прибывали. Мне были прекрасно слышны их смешки и неприкрытый флирт с пажом на входе. И, судя по гомону, конкурсанток становилось все больше. Оно и неудивительно, всего пару минут назад дофин прошел в кабинет.

Луи-Батист удивленно осмотрел нас, видимо, не ожидал застать кого-то так рано. Надеюсь, он не посчитает нас особами, которые везде пытаются «пролезть без мыла», как говорит дедушкина повариха в «Гнезде».

Подумала об этом и сразу же сделала фигу, пряча руку за складками платья. Негоже виконтессе выражаться, как простая крестьянка, а менталистам слышать об этом. Накляузничают потом, что я не умею вести себя в приличном обществе. Подозрительно посмотрела на троих молодых «воронов» и вздохнула. По их лицам совсем не понять, о чем они думают. Может, им и дела нет до наших мыслей о фасонах шляпок и рюшах на платьях для бала. Вдруг они думают о пирогах? А что? Чем не тема для раздумий? У нас на кухне пекут знатные пироги с рябиной. Только студентам они не достаются и идут на стол учителям. Мы с Армель, правда, пару раз выменивали у поварят несколько штук на ученические чулки. Потом, правда, пришлось выслушать от классной дамы, что мы портим (кто же признается в обмене) третью пару первоклассных чулок всего за пару месяцев. Справедливости ради стоит отметить, что не такие уж они и хорошие, эти чулки, а на складе в академии их море. Зато пироги были вкусные.

Так почему бы менталистам, вместо того чтобы прислушиваться к нам, не думать на какие-нибудь нейтральные темы? Вряд ли в наших девчачьих головах есть что-то интересное. Вот о чем я думаю? Пирогах, чулках, выступлении, Персефоресте, наших с Армель тайнах, месье де Грамоне и Ноэле… К одной фиге присоединилась разом вторая — для надежности. Мысли в моей голове никак не выстраиваются в единый поток, разве «воронам» не будет скучно отслеживать их все? Или остальные девочки думают «по-взрослому»?

Я задумчиво посмотрела на Армель и Аврору. Подругам ведь тоже страшно. Но по ним не скажешь, бледность только делает их лица более похожими на картинки из альманаха. Вот бы мне так! А то, судя по тому, как щекам и ушам жарко, я похожа на перезрелый помидор. Еще и волосы наверняка выбились из прически. Села обратно к девочкам на скамейку и досадливо топнула ножкой. Просто вселенская несправедливость. Почему я не могу быть похожа на подруг? Рассчитывать на то, что дофин, увидев меня на испытании, прижмет руку к сердцу и воскликнет: «Мадемуазель Эвон, я в восхищении! Будьте моей женой!», не стоит.

Со стороны менталистов послышался кашель. Один из них даже покраснел весь от попыток прекратить приступ. Бедные они, несчастные! Сколько их вижу, постоянно дохают. Точно все дело в климате, у нас тут, на границе со Спанией, совсем другая влажность, чем в столице.

— Петер, запускай! — послышался голос месье де Грамона из-за дверей кабинета.

«Старик» даже не удосужился выйти. Просто лениво крикнул. Я едва не задохнулась от возмущения. Разве так поступают воспитанные люди?

Петер, молодой высокий мужчина, уверенно направился к нам. Армель и Аврора, которые словно только сейчас поняли, что значит этот крик месье де Грамона, вжались в спинку скамейки.

— Мадемуазель Эвон, прошу.

Посмотрела на протянутую руку с ужасом. Это сейчас меня поведут на позорище? Почему именно меня? Я уже начала сомневаться в своем выступлении — как оно у меня получится. И быть первой… Что бы ни говорила Армель, но запомнится именно последнее выступление, к концу показа может и забыться маленькая иллюзия одной несчастной Эвон.

— Отчего же я? — слабо пробормотала, пряча взгляд от менталиста.

— Вы же васконка, мадемуазель. Разве васконцы пасуют перед трудностями?

Я резко подняла голову, задетая за живое словами месье Петера, который произнес вслух мои обычные мысли, но в его интонации мне послышалась некая насмешка. Да! Я — васконка. И черт подери Атенаис (ну не меня же, верно?), если я отступлю.

Расправила плечи так, как учил мэтр Шарль: подняла, отвела назад, опустила — и одним движением поднялась со скамейки. Рассчитываете, что я растеряюсь, господа? Не дождетесь! Я — Эвон де Сагон. И если надо войти в самую страшную комнату, я сделаю это, да так, что ни один паж не заподозрит, насколько мне страшно.

Где-то позади испуганно ахнула Армель, а я уже шла впереди, едва касаясь пальцами руки менталиста. Идти было легко, все мысли будто разом испарились из головы, только в животе, словно живой жгут, поселился страх. Но позволю ли я, чтобы это увидели все? Ни-ког-да! Мне показалось, менталисты одобрительно кивнули, когда я проходила мимо них. Почему-то именно это придало мне уверенности, ведь наверняка они уже читают мои мысли. А я думаю по-взрослому. Так, как приличествует будущей королеве.

— Удачи, мадемуазель, и пусть все старые боги благоволят вам, — шепнул на ухо менталист, останавливаясь около входа в кабинет и отступая в сторону, давая мне сделать последний шаг самостоятельно.

Кивнула и, открыв дверь, решительно ступила вперед.

Часто заморгала, привыкая к полумраку, все шторы в классе были задернуты, не пропуская ни единого лучика света. Парты были сдвинуты к стенам, освободив площадку для выступления. На небольшом возвышении за учительским столом расположился дофин. Он сидел с неестественно прямой спиной, будто готовый к длительному утомительному ритуалу. А ведь ему действительно предстоит долгий день, чтобы просмотреть сорок конкурсанток.

Фавориты примостились прямо на ступеньках, ведущих к возвышению, и перебрасывались какими-то шутками, которые мне было не расслышать с такого расстояния. Месье де Грамон и еще несколько менталистов стояли в тени портьер, прямо за спиной дофина.

— Мадемуазель Эвон! Рад, что первой выступаете именно вы. Безусловно, это хорошее начало дня, — лучезарно улыбнулся принц. — Что покажете?

Пока дофин приветствовал меня, один из фаворитов нашел на столе нужную папку и передал ее Луи-Батисту. Думаю, это то самое «личное дело», куда вносятся разные пометки о конкурсантках.

— Книжная магия, мадемуазель?

— Иллюзия, ваше высочество. — Я сделала реверанс.

— Прекрасно! Обожаю иллюзии, — ободряюще подмигнул принц. — Приступайте и не волнуйтесь.

Кивнула, приказывая себе успокоиться. Волноваться действительно было нельзя. Когда нам объясняли порядок проведения испытания, классные дамы акцентировали наше внимание на том, что каждое выступление должно длиться не более десяти минут. И если беспокоиться, то отпущенного времени может не хватить.

Меня же вопреки собственным мыслям снова охватила легкая паника. Получится ли? Смогу ли? Я ведь замахнулась на небывалое… Ночь — время некромантов, а я совсем не некромант. Но если Тьма будет ко мне хоть немного расположена…

«…Пусть все старые боги благоволят вам».

Я, конечно, слышала, что менталисты, как и некроманты, частенько выбирают себе в покровители старых богов, но сама задумалась об этом впервые. Больше просить о помощи все равно некого, не так ли? Ну же… узнай меня, древняя богиня! Помнишь, я дарила платок Ноэлю? Знаю, что это глупо. Доподлинно неизвестно, существуют ли тотемные символы у некромантов, но… так легче — думать, что она поможет мне как женщина женщине.

Казалось, я услышала легкий смешок и, посчитав это за добрый знак, закрыла глаза, сосредотачиваясь. Будет непросто. Может, зря я это выбрала? Но стихи… почти те самые, что читал папа. У него же получалось. Хотя отец всегда говорил, что есть какой-то секрет, но в чем он был? Не знаю, но пусть моим станет алхимия. Готовясь к большому представлению, растерла в руках капли зелья с ароматами, которые придадут моей иллюзии реалистичность, дополнив ее запахами травы, цветов и густого ночного воздуха.

Принц, заметив приготовления, заинтересованно посмотрел в мою сторону. Догадается ли, что я использую в выступлении второй дар? Хотя не об этом надо думать. Не об этом.

Выдохнула.

Нет дофина и свиты. Нет месье де Грамона. Только я и моя сказка. То чудо, о котором рассказывал отец: высокий ковыль, покачивающий «седыми» хохолками, и простор. Да еще степные бабочки, создаваемые отцом как воспоминание о своей службе, те самые, которых мы с братом ловили по всей библиотеке.

Нет комнаты с десятком людей, нет испытания, дофина и менталистов. Только мой голос, рвущий тишину, и мой мир. Я читала стихи о бескрайней степи, и в моем воображении существовала только она. Найдет ли это отклик в душе дофина? Не знаю… но ничего прекраснее быть не может!

Подняла ресницы, но присутствующих не видела. Лишь преображающееся в дымке пространство, переход от реальности к волшебству. Я говорила, что мой дар ничтожен? Забудьте. Он потрясающ! И только сейчас, почувствовав, как все меняется вокруг меня и даже воздух становится другим, я поняла, что принимаю его весь без остатка.

Медленно, начиная от моих ступней, расцветала иллюзия. Вот из-под подола платья тонкими разломами побежали зеленые нити травы. Они ускорялись, причудливыми зигзагами устремляясь к стенам. И каждая нить превращалась в нечто особенное, словно выпуская откуда-то из глубин изумрудную траву, расцветая неброскими степными цветами. Отец часто показывал нам в травнике картинки, потому мне не составляло труда представить любое из растений.

Казалось, трава и ковыль всюду, куда ни повернись. Сплошной живой ковер. Но менялся не только пол под ногами — в воздухе появились быстрые маленькие птицы, которые ловили на лету шустрых стрекоз. Даже легкий ветерок, стелющийся над самым полом, покачивал нежные бутоны ярких маков.

Со стороны дофина послышался восхищенный вздох. Им уже нравится? Но это только начало! Подняла лицо к потолку и улыбнулась.

Ночная тьма опускалась медленно, точно черную краску разливали по стеклу. Тягучей смолой она ползла по стенам с потолка, там, где еще секунду назад было видно простор степи, теперь лишь одно бархатное марево. Не было больше ни горизонта, ни неба. Чудилось, что еще немного — и темноту можно будет пить, как густой кисель.

Я развела руки в стороны, уж очень тяжело было сдерживать иллюзию. Победно улыбнулась. Не знаю, насколько понравилось дофину, но папа бы мной гордился.

Яркий ночной воздух, пропитанный сладостью степных цветов, обволакивал. Касался кожи.

Сердце замирало от звуков, где-то вдалеке слышался приглушенный вой волков, шуршала трава и пели цикады. Целая симфония звуков! Но сердцем слышала каждый.

Я была степью. Травой, ночными птицами и даже светляками, мерцающими над равниной. Я была здесь и всюду. Дышала ночным воздухом, жадно глотая сладость ароматов, и рассматривала мир сразу со всех сторон.

«Вдалеке», на самой границе с горизонтом, виднелось множество костров. Стоянка людей? Не знаю. Может, то древние боги спустились на землю в такую ночь. Вздрогнула от ощущения ветерка на щеке. Даже я начинаю верить в реальность иллюзии. Но она еще не окончена!

Воображение дорисовало луну и щедро рассыпало звезды по небосклону. Даже одна падающая затесалась — звезда пролетела, оставив яркий росчерк в небе.

Оглянулась. Моих сил не хватило, чтобы вовлечь в волшебство иллюзии дофина, ночная темнота остановилась в полуметре от возвышения, где располагался принц. Тьма жадно лизала воздух недалеко от людей, будто живая. Месье Рауль и месье Гастон были далеко впереди остальных фаворитов. Они с каким-то странным выражением лица протягивали руки к моей иллюзии, словно боясь коснуться. Видя их благоговейный трепет, я по-настоящему улыбнулась. Да, я могу собой гордиться!

Впрочем, не только некроманты были поражены, дофин тоже стоял с безумными глазами, оглядываясь. Изредка он вдыхал «ночной» воздух, будто не верил своим глазам. Граф де Армарьяк пораженно смотрел на звезды, что-то периодически шепча.

И лишь месье де Грамон смотрел прямо в мои глаза. Не отрываясь. И вот странное дело, я выдержала взгляд. Это было не восхищение, нет. Но признание моего дара, моего таланта. Меня!

За спиной медленно вставало солнце. Вот край моего платья, насколько мне видно, вспыхнул розовым маревом, словно торжествуя над Тьмой. Но я не дала свершиться такому кощунству, ведь древняя богиня явно помогла мне, без нее не обошлось точно. Мой голос затих, и иллюзия, не подкрепленная больше словами, осыпалась, прекращая волшебство. Серебряным дождем падали на пол звезды, стрекозы и трава, стирая воспоминание о магии, которая творилась. Последней, что странно, ушла темнота. Она подобно туману таяла, понемногу растворяясь.

— Это было… — Дофин подался вперед и замолчал, не в силах подобрать слов.

— Восхитительно! — воскликнул месье Рауль, разглядывая меня блестящими глазами.

— Чудесно! — подхватил месье Гастон, незаметно оттесняя друга плечом.

— Такой уровень владения даром! Примите мое восхищение, мадемуазель Эвон, — кивнул граф де Армарьяк, толкая в бок дофина, который так и не закончил мысли.

Широко улыбнулась, мне были приятны похвалы мужчин.

Посмотрела на месье де Грамона. Цепной Пес поклонился. Следом за предводителем склонились остальные менталисты. Не было лишних слов, но… на секунду мне показалось, что это поклон равных. Может, даже поклон будущей королеве.

Присела в реверансе, не сводя взгляда со «старика». И в кои-то веки эта «пытка», установленная этикетом, получилась у меня как надо.

Месье Гай, не участвующий в восхвалениях, задумчиво на меня посмотрел и оглянулся на менталистов. Держу пари, фаворит понял, кому адресован мой реверанс. Под внимательным взглядом этого неприятного мужчины из свиты принца я почувствовала себя неуютно. Ведь мне положено смотреть на дофина, а не на его дядю.

Щекам стало жарко.

— Мадемуазель Эвон, позвольте выразить восхищение еще раз, — справился с волнением дофин, бросая отчего-то короткий взгляд в сторону стола. — Такой дар — редкость!

— Темнота была как живая. Казалось, я слышал голос своей богини, — услышала я от месье Гастона, который выступил вперед, ненавязчиво оттесняя принца. — Позвольте поцеловать вам руку.

Некромант склонился, а я едва не отпрянула. И лишь в последний момент, когда мои пальчики уже дрожали в его широкой ладони, мне удалось взять себя в руки. Даже если это, с моей точки зрения, весьма постыдное занятие, то в столице так принято. Пора привыкать, я ведь всерьез планирую пройти отбор.

Однако «поцелуй» некроманта весьма отличался от того, которым наградил меня Ноэль. Месье Гастон, казалось, лишь коснулся губами воздуха около моей ладони и тут же распрямился, рассматривая меня влажными глазами. Я же испытала… разочарование? Да, ситуация в темном коридоре была из ряда вон выходящей, но как замерло тогда сердце испуганной пташкой, а сейчас? Ничего. Смущенно покосилась на отошедшего некроманта, не заметил ли он моей реакции. Не обиделся ли? Но нет, месье Гастон, как и другие мужчины, был непривычно возбужден и о чем-то перешептывался с остальными фаворитами. С облегчением перевела дух и наткнулась на насмешливый взгляд месье де Грамона.

Цепной Пес, видимо без труда прочитав мои мысли, улыбнулся и приложил палец к губам. Будет молчать? Но какой же надшей женщиной он меня, наверное, считает. Хотя, если верить альманахам, ничего предосудительного я не сделала. А по совести? Разве не положено принимать такие поцелуи только от того, кого любишь? И то… если связала судьба. Вот, например, если я стану королевой, то хоть трижды я симпатизируй Ноэлю, подобные знаки внимания недопустимы. Судя по одобрительному взгляду менталистов, я права.

Украдкой, пока не видели дофин и фавориты, повторила жест месье де Грамона, что порядком развеселило всех менталистов. Широко улыбнулась в ответ. Если дурачатся взрослые мужчины, почему не могу и я. Тем более дофин и не смотрел в мою сторону. Гости переговаривались между собой, начисто забыв обо мне. Особо ярыми спорщиками оказались некроманты. У меня не было сил прислушиваться к разговору, кураж после выступления начал пропадать, и я обнаружила, что совершенно вымотана и еле держусь на ногах. Хотя, может, причина в слишком тяжелой иллюзии. Учитель говорил, что «оживление творчества» отнимает много энергии.

— Регламент, мой принц, — послышался голос месье де Грамона, прерывая какое-то жаркое обсуждение фаворитов.

— Что? — Дофин вздрогнул и удивленно посмотрел на дядю. — Регламент? Вы правы… Но мне все равно потребуется время, чтобы отойти от увиденного. Позвольте проводить вас, мадемуазель.

Сделала реверанс и положила ладонь на протянутую руку дофина.

Долго ли идти до дверей кабинета? Пара шагов. Мало? Но у меня чуть сердце из груди не выпрыгнуло. От Луи-Батиста пахло степью и костром, словно он действительно побывал внутри моей иллюзии. Мгновение — и все закончилось. Дофин собственноручно открыл дверь и так же, как месье Гастон, склонился над моей рукой. Похоже, я становлюсь отъявленной кокеткой, потому что мне начинает это нравиться. И невесомый быстрый поцелуй, и легкое головокружение от собственного смущения. Щекам стало жарко, и я подумала, как глупо выгляжу, наверняка растрепанная и раскрасневшаяся.

— Еще раз благодарю, мадемуазель Эвон, за доставленное удовольствие.

— Это я вас должна благодарить, ваше высочество, — улыбнулась из последних сил, старательно копируя улыбки из альманахов.

— Жак, пригласите следующую конкурсантку через десять минут.

Паж, стоящий слева от двери, коротко поклонился, но едва за дофином закрылась дверь, подозрительно на меня посмотрел. Я же перевела дух. Это было… сложно.

— Эвон!

— Боже мой, боже мой, Эвон! — выпалила на одном дыхании Армель, налетев ураганом. — Это просто подарок свыше, что дофин взял перерыв. Рассказывай!

Подруги были взволнованны. Видимо, те несколько минут моего выступления тяжело им дались — напридумывали всякого. И только сейчас я оценила всю прелесть того, что пошла первой. Я уже закончила, мне не нужно в исступлении кусать губы, думая, как же я выступлю. А не пойдет ли что-то не так? И чем дольше я бы сидела, тем хуже было бы мое выступление. Натянутые нервы никому не помогают. Волнений и так хватило, мне казалось, я не скажу ни словечка.

— Как все прошло? Там есть стеллаж с книгами? Я, конечно, подавала менталистам прошение со списком необходимого, но…

— Есть, — кивнула, вспоминая, что же стояло вдоль стен класса, кроме парт.

Перевела дух. Хотелось столько всего рассказать подругам, но внезапно поняла, что чем больше думаю о произошедшем, тем сильнее меня начинает бить дрожь. Как же много зависело от этого выступления! А если бы я ошиблась?

— Эвон, Эвон, Эвон! Не молчи! — трясла меня за плечо Армель. — Ну почему ты никогда ничего толком не рассказываешь?

Вместе с усталостью накатило и раздражение. И это я не рассказываю? Возмущенно посмотрела на маркизу. Что за глупости? Это Армель иногда бывает бесцеремонной, частенько спрашивает по сто раз одно и то же, только другими словами, или вовсе не дает никому ответить. Вот и сейчас даже не дала мне немножечко времени, чтобы собраться с мыслями. Открыла было рот, чтобы высказать все, что я думаю о беспардонности подруги, но меня остудили слова Авроры:

— Полно! Посмотри на Эвон, она просто еще под впечатлением. Ее уже почти трясет. Где уж тут слова сразу подобрать? Пойдем, Эвон, присядем.

Аврора… Я говорила, что блондинка глупа? Может, это я была глупа, а баронесса позволяла мне тешить свою гордыню? Ведь сейчас именно она поняла меня, как никто другой. Благодарно посмотрела на подругу. Именно. Что сказать-то? Перед глазами до сих пор стоял класс, а вот слова… Меня мелко трясло от пережитого, и накатывала волной тревога, о которой я благополучно забыла на испытании.

Армель мигом замолчала и взволнованно заглянула мне в глаза. И, видимо, настолько странный был у меня взгляд, что маркиза, тяжело вздохнув, потянула нас к окну. Менталисты, поняв, что нам требуется время, отошли в дальний угол и тихо переговаривались между собой. Даже паж отвернулся, словно ему самому было не интересно послушать.

Послушно опустилась на скамью и перевела дух. Гнала от себя разные мысли и глупо улыбалась. Справилась же!

— Прости меня, Эвон! — прошептала на ухо подруга, обнимая. — Следовало спросить, как ты, а не есть ли там стеллаж.

Аврора прижалась ко мне со спины, обвивая руками за талию. А я… едва не разревелась от счастья. С этим отбором мы так отдалились друг от друга. Стали говорить только о дофине и о том, как пройти конкурс ради выигрыша, а надо было о нас, о нашей дружбе, которой целый год! И за это время мы ни разу не ссорились. А тут на тебе! Но ведь трудности сплачивают дружбу, так дед говорил. Почему же мы едва не переругались? Почему Армель было интересно не мое состояние после отбора, а что там произошло. И оттого ценнее было осознание, наступившее сейчас.

Мы просидели, тесно прижавшись друг к другу, несколько минут, словно прося прощение. Мысли читать мы, конечно, не могли, но тут явно было все понятно и без слов. Ничего. У нас еще весь день впереди. Проведем его и без наблюдений за дофином.

— Мадемуазели, следующая конкурсантка, — мягко напомнил один из менталистов.

Мы с девочками дружно вскинули глаза на «ворона». В глазах мужчины — ни тени насмешки. Только глубокое сочувствие. А ведь он знает, что у нас в головах, видит, какие мы мелочные, как разбрасываемся нашей дружбой. Все самое сокровенное и ужасное. Возможно, Аврора… чистая девушка, а вот я точно злая и плохая. Армель… вот на меня мгновение назад ей было наплевать. Значит, и она не святая. Но почему менталист смотрит с таким пониманием?

Аврора и Армель переглянулись, и маркиза решительно поднялась со скамьи, на прощанье сжав наши руки. Я проводила взглядом подругу и вздохнула. Вот бы Армель выступила хорошо!

— Все еще плохо? — прошептала баронесса, сжимая мои руки.

— Уже нет. Спасибо, — улыбнулась, прислушиваясь к себе.

Мне действительно было лучше, будто бы подруги забрали у меня все волнения. Я же справилась? Все были восхищены моим талантом. Уверена, что мой успех сможет повторить не каждая девушка.

— Мадемуазель Эвон, возьмите.

Все тот же менталист протянул мне стакан молока и улыбнулся.

— Спасибо, — кивнула, принимая напиток, и немного отпила, окончательно успокаиваясь.

— Мадемуазель, может быть, вам тоже молока или воды?

Аврора немного испуганно вскинула глаза на менталиста и помотала головой.

— Благодарю, месье Петер, не надо.

Мужчина с достоинством поклонился и отошел к своему сослуживцу.

— По-моему, менталисты к тебе неравнодушны, — прошептала Аврора мне на ухо. — Заметила, как они внимательны?

— Нет-нет, ты ошибаешься, Аврора, — покачала я головой.

Мне вспомнился подслушанный на балконе разговор и слова месье де Грамона. Наверняка Цепной Пес просил следить за мной, чтобы не разболтала лишнего. Но разве я так глупа, чтобы подставить подруг под Абасту?

— Тогда, может быть, конкретно месье Петер влюблен в тебя? Думаешь, он с каждой так приветлив?

Недоверчиво посмотрела на мужчину. Влюблен? Против воли нахмурилась. Может ли быть такое? Наверное, менталист — выгодная партия: как минимум он дворянин, один из помощников месье де Грамона, сравнительно молод, чтобы мне не было с ним скучно. Я бы смогла полюбить такого, как месье Петер, ведь так? Да и дедушке понравился бы человек, состоящий на королевской службе, но богат ли месье Петер? Конечно, это не так важно было бы в любой другой ситуации… но как быть с «Гнездом»? Помотала головой. Как же сложно найти то, что устроило бы мое сердце и разум: и богатого, и умного, и с деньгами. Да и здоровье у них слабое — вон как он снова зашелся в кашле. Возможно, издержки профессии. Нет, менталист явно не для меня. Еще умрет, его возраст (не ровесник все-таки) и неважное здоровье — плохое сочетание. А быть вдовой…

Вздохнула.

— Волнуешься? — спросила подругу, отгоняя мысли о месье Петере.

— Немного. — Аврора улыбнулась, спокойно посмотрев мне в глаза.

Я была удивлена. Мне казалось, что из нас троих больше всего панике подвержена баронесса, но уж никак не я. Совсем по-новому посмотрела на подругу — железные нервы.

Скрипнула дверь, и из класса вышла довольная Армель. Ее также провожал до дверей его высочество. Маркиза присела в реверансе и что-то сказала дофину, отчего тот улыбнулся. На этот раз дофину, похоже, не требовалось дополнительное время, так как он, посмотрев на нас с баронессой и поцеловав руку Армель, подал знак пажу и менталистам.

— Мадемуазель Аврора, — тихонько пригласил баронессу паж, — пора.

Аврора спокойно поднялась со скамьи и, коротко выдохнув, с решительностью, которой от нее никто не ожидал, направилась к двери. Армель тихонько скользнула в нашу сторону, пропуская подругу мимо себя. Лишь коротенькое рукопожатие выдало эмоции девушек. Я взволнованно следила за прямой спиной баронессы. Напускное ли это спокойствие, чтобы я не переживала за Аврору? Кто знает.

Я же, поставив стакан с молоком на подоконник, протянула руки вперед, и Армель упала в мои объятия, так же, как и я после испытания, полностью обессиленная.

— Как прошло?

— На мой взгляд, хорошо, — улыбнулась маркиза. — Все книги «танцевали» как надо. Правда, с твоим выступлением, Эвон, видимо, тяжело тягаться. Дофин только и делал, что все время смотрел в какой-то медальон.

В голосе подруги слышалось разочарование, и мне даже стало немного стыдно. С другой стороны, это же соревнование. Хотя мне бы точно было обидно, если бы дофин не поднимал глаз от стола, когда я творила иллюзию.

— Мадемуазели, вам потребуется время, чтобы прийти в себя? — любезно поинтересовался подошедший месье Петер, протягивая и для Армель стакан молока.

— Благодарю, — улыбнулась маркиза. — Если вы не против, я бы немного посидела.

— Месье, позвольте нам дождаться нашу подругу. Аврора очень тонкой душевной организации, ей потребуется наша поддержка. — Я молитвенно сложила руки, банально боясь выходить к остальным девочкам.

Молодой менталист переглянулся с коллегой и тяжело вздохнул. Судя по взгляду, второй месье был недоволен таким поворотом дел. Не по правилам? Выражение лица «воронов» не обещало нам ничего хорошего. И ведь неизвестно, кто зайдет вместо нас. Аврора выйдет… а нас нет.

— Хорошо, мадемуазель Эвон, вы можете дождаться подругу. Жак, запусти пока следующую тройку девушек.

Паж с любопытством оглядел нас с Армель и вышел в коридор.

Когда дверь открылась, в проеме мелькнули взволнованные девичьи лица и пестрые платья, а мне мигом стало не по себе. Ведь нам предстоит выйти к жаждущей подробностей толпе.

— Проходите, мадемуазели, — послышался за спиной голос пажа.

Месье Петер скривился, словно он отведал кислого молока, и, откланявшись, отошел к стене. Интересно, что ему так не понравилось? Неужели посчитал слабостью мои мысли?

— Ну, кто бы сомневался, что ваша троица будет первой, — раздался недовольный голос за спиной.

Я едва не застонала, узнав Луизу. Хорошо, что мы не бросили Аврору на растерзание этой… Скорчила недовольное лицо иронично улыбнувшейся Армель и повернулась к однокурсницам.

— Кто рано встает, тому Бог дает, — почти пропела, радуясь, что Атенаис не участвует в отборе.