– Товарищ командир, немцы обход закончили.

– Понял, Полищук. Давай на пост. Ну что, товарищи диверсанты, делаем морду кирпичом и поехали.

Кузьма поудобнее устраивает на коленях корзинку с вызывающе торчащим горлышком четвертьведерной бутылки, наполненной мутноватым раствором, не оставляющим двоякого толкования о его предназначении. А уж кусок сала, выглядывающий из тряпицы розоватым боком, вообще убедит заядлого скептика, что тот не ошибся. Сидеть ему не слишком удобно – мешают автомат и мешок с гранатами, ничего страшного, проехать надо всего с полкилометра. Сержант благоухает самогонным духом так, что, сидя за его спиной, хочется закусить. Как бы не переборщить с этим делом, много хорошо – тоже нехорошо. Надо все же выяснить у Кузьмы, как он умудрился организовать перегар без пьянки. Вроде не нужное никому умение, а смотри-ка, пригодилось.

Вчерашняя диверсия удалась на славу. Подорвались две машины – пятидесятимиллиметровые мины с доработанными взрывателями показали себя с лучшей стороны. Мои подчиненные взрывоманы пытались чуть ли не стодвадцатидвухмиллиметровые фугасы заложить. Пришлось пресечь, шкодить, пока в нормальную силу не войдем, надо по-мелкому. А вот когда сила будет, тогда мы медленно спустимся в долину… Короче, позже будем отрываться. Вторые заряды немецкие саперы сняли без проблем – экспериментировать с ликвидаторами тоже запретил. Рано. Сегодня ночью мы поставили более плотную завесу, даже не с расчетом на подрыв, а просто занять немчуру тупой и опасной работой. Закладки ставили в схеме недостаточной маскировки, типа – вроде спрятано, но заметно. На три десятка закладок поставили шесть самодельных мин, в остальные ямки покидали металлолома. Пусть ищут, а мы пока делом займемся.

В этот раз ворот на въезде не было – был шлагбаум. Часовой тоже был спокойный. Это хорошо.

– Рядовой, позови разводящего. Господин обер-лейтенант должен быть предупрежден о нашем приезде.

Часовой сразу открыл шлагбаум, не пытаясь проверить документы. По-моему, его больше интересовало содержимое корзины. Совсем нюх потеряли. Хотя нет, он у них просто видоизменился. Байстрюк поставил мотоцикл аккурат в то место, о котором мы договорились, когда дверь, назовем это здание штабом, отворилась и из нее вышел немецкий офицер и направился к нам. Вот это лишнее. Я соскочил с седла и быстро сократил расстояние.

– Господин обер-лейтенант, унтер-офицер Цигель, сопровождаю местного бургомистра. Вас должны были предупредить из комендатуры.

– Да, унтер-офицер, мне звонил адъютант фон Никиша. Это бургомистр Гофороф?

– Так точно. Папире! – это уже Кузьме. Но тот, любовно пристроив около ноги корзинку, на которую внимательно поглядывал офицер, уже протягивал свой документ, низко при этом кланяясь.

Как раз в это время к нам подошел быстрой походкой обершутце, перехвативший бумаги Кузьмы.

– Да, господин обер-лейтенант, тот самый бургомистр.

– Тогда пройдемте в кабинет.

– Извините, господин обер-лейтенант, я на минуту задержусь.

Получив утвердительный кивок головой, под любопытными взглядами офицера и переводчика я быстро подошел к мотоциклу, вполголоса обругал водителя и махнул рукой в сторону казармы. Байстрюк утвердительно кивнул головой и тронул мотоцикл в указанном направлении, получив напоследок тычок в ребра. Проделано это было так, будто я хотел скрыть это действие, но все заинтересованные лица это заметили.

– Что-то произошло, унтер-офицер? – поинтересовался обер-лейтенант, когда я вернулся.

– Вчера было уже поздно ехать к вам, и мы заночевали у бургомистра, чтобы быть в лагере с самого утра. Так эта свинья нажрался местного шнапса до того, что пришлось вылить на него два ведра ледяной воды, пока проснулся. Вернемся в город, спишу на фронт.

– Можем отправить его за проволоку, – засмеялся офицер. – Русские обрадуются.

– Слишком легко отделается.

Офицер пошел к двери штаба, мы с Кузьмой за ним, а переводчик замыкал шествие. Домик оказался и правда небольшим. Сразу за прихожей находилась комната примерно на двадцать квадратных метров, в которой сидел пожилой, лет за сорок, солдат, закопавшийся в каких-то бумагах. При нашем появлении он вскочил, но, видя, что на него не обращают внимания, тут же сел обратно. В дальней стене было еще две двери. Мы направились в правую. Судя по всему, это и был кабинет обер-лейтенанта. Даже портрет Бешеного Адика присутствовал на видном месте. Что интересно, телефона не было, в приемной тоже, а провода к дому шли, значит, в соседней комнате что-то типа узла связи. Вопрос – там только телефоны или радиостанция тоже есть? Ох, как не хочется туда гранату бросать! А ведь где-то должна быть и спальня, не в кабинете же офицер спит. Здесь больше дверей нет.

– Присаживайтесь, господа.

Смотри-ка, демократ. Я бы лучше постоял, так маневр пошире, но не отказываться же. Сам начальник устроился за массивным, но обшарпанным столом, нам же достались места у противоположной стены.

– Итак, вы, господин бургомистр, хотите получить военнопленных для организации из них вспомогательной полиции, меня правильно информировали?

Дождавшись перевода, Кузьма вскочил, замахал головой и вдруг, схватив корзинку и переместившись к столу обер-лейтенанта, потянул на свет свою чудовищную бутыль. Надо было видеть ошалевшие глаза немца, когда он осознал реальные размеры скрывавшейся ранее тары.

И тут все пошло наперекосяк.

С улицы раздалась короткая автоматная очередь, за ней сразу вторая – длинная. Похоже, наш план накрылся. Кто там говорил про плохих организаторов? Ну, получи.

Штык доставать уже некогда, поэтому снимаю автомат с предохранителя и вскакиваю.

– Побег!

Это я ору. Естественно, по-немецки. Вторая очередь закончилась, и на секунду становится тихо. Немцы начинают соображать, но явно поздно. Стреляю в переводчика, и этот выстрел как будто спускает курок. На улице начинается полный тарарам. Оживают как минимум два пулемета на вышках и, заглушая все остальное, заходятся длинными очередями. Похоже, «максимы» тоже подключились к веселью, а вот стрельбу винтовок я не слышу. Это, конечно, ничего не значит, в этом грохоте одиночные выстрелы просто не прослеживаются, но ощущение, что все пошло кувырком, не из приятных. Кузьме оружие, спрятанное на дне корзины, доставать некогда, поэтому он просто бьет зажатой в руке бутылью офицера в голову. С замахом снизу вверх удар приходится в область левого виска, и немца буквально выметает из-за стола. Теперь справится. Дергаю ручку двери и выскакиваю в другую комнату. Находящийся здесь солдат, похоже, еще не врубился в ситуацию и тупо на меня смотрит, не пытаясь даже схватиться за стоящий у стола карабин. Уже и не схватится. Очередь, и он опрокидывается на стол, заливая бумаги кровью. Разворачиваюсь в сторону левой двери, за которой у нас то ли узел связи, то ли спальня, и слышу за спиной два выстрела, а через пару секунд еще один. Это, похоже, Кузьма контроль переводчику сделал.

Бабах!

Аж стекла вынесло. Жив Жорка, только его связка могла так рвануть. Старшина сделал ее все же не из трех, а из четырех гранат, оставив осколочную рубашку только на одной. По весу, считай, вышло то же самое, но приход гораздо круче. Блин, гранаты все в корзинке, я сейчас с одним автоматом, получается.

– Кузьма, гранаты!

– Да, несу…

А на улице стало потише. Немецкие пулеметы заткнулись, только «максимы» бьют короткими очередями, то попеременно, а то в паре. Хороший дуэт.

Бах! Это уже одиночная граната. Сержант продолжает зачистку, а мы тут застряли. Непорядок. Что это у меня с ремнем? А, господин бургомистр мне за него гранаты пихает. Теперь и нам пора. Кузьма держит в одной руке «браунинг», а в другой гранату с выдернутым кольцом. Даю очередь в дверь на уровне пояса и, дергая ручку, приседаю. Подарок летит над моей головой, захлопываю дверь, так и не рассмотрев, есть ли кто за ней, и откатываюсь в сторону, беря на прицел выход на улицу. Вдруг кого нечистая принесет, а мы тут спины подставили.

Бах! Бух! Бух!

Это не наша, это на улице.

Бабах!

А это – наша. Ушам-то больно как. Дверь распахнуло взрывной волной. Кузьма сейчас должен заскочить в зачищаемое помещение, но меня беспокоят взрывы на улице. Штурмовой группе рано еще, даже на мотоциклах. Ох, как мне все это не нравится!

– Чисто.

Раз не стрелял, значит, зря гранату потратили, да и для здоровья это, похоже, не слишком полезно – кричит во все горло, а я почти не слышу. Рот надо во время взрыва открывать – говорил старшина, а я забыл, забегался.

– Выходим!

Говоров кивнул, но, вместо того чтобы пойти к двери, вскинул пистолет и выстрелил в подстреленного мной старослужащего. По мне, так явная перестраховка, но ни в жизнь не скажу. Дальше мой напарник сделал еще одно действие, о котором я позабыл, – поменял обойму. Причем получилось у него это очень ловко – нажал на кнопку на рукоятке, перехватив на лету, единым движением убрал початую обойму в карман и тут же дослал следующую. У меня в магазине еще больше двадцати, но тоже лучше перезарядиться.

Слух начал возвращаться. Стрельба на улице продолжается, но еще какой-то звук на периферии мешает.

– Это что, сирена?

Получаю в ответ удивленный взгляд.

– Собака воет.

Вот ведь… Точно. Ладно, надо идти.

Бух! Бух!

Да что там такое?

Пинком дверь нараспашку… Куда он меня отталкивает и что за тряпка? Блин, да что со мной – это же отличительный знак, чтобы в мой фельдграу кто ненароком не прицелился. Кузьма выкатывается вперед, за ним я, повязав через плечо кусок белой материи. На плацу лежит человек в немецкой форме, к торцу казармы привалился другой. Второй – Жорка! Убит, ранен? Шевелится, значит, жив… Бегом к нему. Пытается перетянуть ногу ниже колена самодельным жгутом из автоматного ремня.

– Серьезно?

– Херня… Кровит… Еще спина…

Кузьма уже накладывает пакет прямо поверх пропитавшейся кровью штанины.

Бух!

Да что это такое?

– Гранаты бросают… в окна… вслепую…

– Понял, молчи, береги силы.

Крови на губах нет, значит, то, что попало в спину, до легких не добралось. Где же подмога? Ага, вот они, голуби шизокрылые, летят. Им еще метров сто, но на въезде придется останавливаться, мотоцикл не тот предмет, которым можно шлагбаумы таранить. Опасно.

– Я дорогу освободить…

Пригибаюсь и бегу навстречу двум нашим мотоциклам, на которых штурмовая группа спешит на помощь. Набились они здорово. Восемь человек на два мотика, один из которых без коляски. Шпроты какие-то. Пулеметчики заметили мой бросок и начали шить по казарме еще интенсивнее, не давая немцам возможности прицельно обстрелять ни меня, ни штурмгруппу. Гранату же сюда не добросить никак. Успеваю вовремя, наваливаюсь на короткий конец бруса, и оба мотоцикла проскакивают, не снижая скорости, в мертвую зону. Три четверти дела сделано. И мне пора обратно, а то как бы чего не прилетело.

Отдаленный взрыв. Где-то с другой стороны лагеря. Похоже, пленные решили под шумок сдернуть и нарвались на мины. Вот же ж… Что им не сидится?

Штурмовики уже работают. Даже не спросили ничего у главного командира, обидно.

Граната влетает в торцевое окно. Вряд ли там кто есть после Жоркиной связки, но страховка – великое дело.

Бах!

Первый пошел! Второй, третий, четвертый… Очередь из «дегтяря»… Тому в общем-то и внешние стены, сложенные из нетолстого бруса, не помеха, а уж внутренние перегородки… По крайней мере «максимы» прошивали здание насквозь.

Бах! Бах!

Бух!

А вот это опять немецкая, живы еще, похоже, гады, и главное – наши гранаты тратят. Непорядок. А это еще что? Какое-то шевеление в лагерной зоне. Ползут – голубчики. К пулемету ползут.

– Эй, там за проволокой, замерли.

Услышали. Один обратно пополз.

С Георгия уже сняли китель и бинтовали спину.

– Как он?

– В спине два осколка по касательной, один в ребре застрял, – санитар отвечал, не переставая заматывать сержанта. Как бы в мумию не превратил. – Ничего не сломано. В ноге сквозное, похоже, пулевое, кость тоже вроде не задета. Евстратововичьей самогонки бы в него влить, а то может шок…

– Кузьма, не всю на обер-лейтенанта извел?

– Не, бутыль крепкая, выдержала.

Бах! Бах! Очередь. Еще одна. Еще… А теперь пошли одиночные – это уже контроль.

– Матвеев, входить уже можно?

Голос специально могу не повышать, и так ору, но и Матвеев сейчас относится к отряду глухариных.

– Даже через дверь.

Намусорили-то как. Чего это меня так мутит? Пойду обратно на воздух. Фу, здесь полегче, вот и старший сержант поспешил покинуть этот филиал бойни.

– Языка взяли или всех порешили?

– Есть два подранка, сейчас притащат.

– Мы без потерь?

– Якименко зацепило осколком. В мягкие ткани нижней части спины, сидеть пока не сможет. С Байстрюком что?

– Серьезнее, но, похоже, не смертельно.

– Мы, как могли, спешили, командир…

– Видел. Все правильно. Уж вашей вины тут точно нет. Что-то не так пошло.

Вон и остальная «кавалерия из-за холмов» рысит. Старшина со своими хозяйственниками спешит заняться учетом и контролем. Вот пусть в кишках и покопаются. Где там наша самогоночка, мне она сейчас тоже будет в самый раз. Но ведь фиг – сейчас по плану общение с народом. Вон он за колючкой собирается. К тому же там уже кого-то бьют, нет, уже не бьют, уже ногами месят.

– Отставить.

Ну да, так они меня и послушали. И что мне делать – как в плохом кино в воздух стрелять? Вот еще, раз бьют, значит, за дело, а патронов лишних у нас нема. А вот и еще нескольких тащат.

– Внимание! Командиры, наведите порядок. Если не прекратится самосуд и через минуту весь личный состав не будет построен, я соберу своих людей и уйду. Сможете здесь передавить друг друга.

Похоже, подействовало. И командиры вроде есть, а Матвеев говорил, что лагерь для рядовых и сержантов. Хотя последнее время сюда новых понагнали, возможно, не успели отсортировать.

За минуту, конечно, не уложились, но в три вполне. За это время Матвеев доложил, что у нас все же есть потери – еще один убитый и один раненый. Один из бойцов стрелковой двойки, несмотря на инструктаж, полез к проволоке. Второй пытался его остановить и оказался вблизи во время взрыва мины. Похоже, этот взрыв я и слышал. Что его туда понесло? Может, и узнаю, если раненый скажет, а возможно, так и останется тайной. Пока старший сержант докладывал, его кто-то узнал, и по шеренгам пошел шепоток. Сержанту приказал остаться, ему организацию эвакуации и передам. Наконец роение закончилось, и от строя отделился командир со шпалой и пушечками в уцелевшей петлице.

– Товарищ…

– Командир партизанского отряда товарищ Леший, – подсказал я ему.

– Товарищ командир партизанского отряда, сводный отряд бывших военнопленных по вашему приказанию построен. Докладывал капитан Нефедов.

– Вольно, капитан. Товарищи, освобождение лагеря произведено комсомольским партизанским отрядом «Полоцкий мститель». Прямо сейчас вы все должны определиться, чего вы хотите. У вас есть несколько путей. Можете остаться здесь, кому понравилось… Смирно! Похоже, никому не понравилось. Прекратить разговоры, потом поговорите, когда я закончу. Вольно. Можете идти на все четыре стороны. Можете присоединиться к нам. В последнем случае легкой жизни не обещаю, а те, кто забыли уже, что такое дисциплина и строгое выполнение приказов, вполне смогут оказаться у стенки. Хотя это вряд ли – патронов мало, потому просто повесим. И не говорите потом, что я вас не предупреждал, – Гуляй-Поля не будет. Кто уходит самостоятельно, два шага вперед.

Как я и думал, такие нашлись, меньше десятка. Наверно, и еще бы вышли, но боятся – а ну как лоб зеленкой намажут.

– Отлично. Свободны. Матвеев, сопровождающего им, по полбуханке хлеба, и пусть валят. Только одновременно со всеми, не дай бог, сразу на немцев напорются, тогда можем влипнуть. Остальные поступают в распоряжение старшего сержанта Матвеева. Через полчаса нас здесь не должно быть. Кстати, эти полчаса на раздумье для тех, кто колеблется. Если надумаете – скатертью дорога. Да, еще, саперам срочно собраться у шлагбаума. Капитан, за мной. Старший сержант, командуйте.

Мы с капитаном отошли на десять шагов от начавшего руководить Матвеева.

– Предателей били?

– Да, товарищ командир отряда.

– Сократим просто до командира.

– Есть.

– Дайте команду, чтобы их быстро придавили, без зверств, и возвращайтесь.

– Есть.

В сторону шлагбаума потянулись два тонких ручейка – дезертиры и саперы. На саперов у меня были планы. Старшина должен организовать снятие возможно большего количества мин с периметра, при этом он получил строгий приказ, что жертв быть не должно. Пусть лучше останемся без мин, чем без людей. Эх, было бы время! Может, оно и есть, и даже скорее всего, на крайний случай засада на дороге его может дать достаточно, но что-то не хочется мне здесь задерживаться.

– Товарищ командир…

– Извините, капитан, задумался. Что у вас?

– Да вот… Команду я отдал, но по-правильному трибунал нужен.

– А адвокат не нужен?

Веревки перебрасывали прямо через верхнюю балку ворот. Вдруг один, из почти десятка лежащих людей вскочил и с криком: «Товарищи! Простите!», побежал в нашу сторону.

Дах!

Бегущий рухнул как подкошенный, а Матвеев, повесив винтовку на плечо, продолжил отдавать распоряжения:

– Сколько всего человек в лагере и сколько командиров?

– Чуть меньше трехсот, командиров тринадцать.

– Не слишком счастливое число, но мне как раз, я мартовский.

Нефедов непонимающе посмотрел на меня.

– Нумерологией не интересовались? Видно. Для зодиакального знака Рыбы число тринадцать является удачным. Это так, к слову. Поговорить я с вами хотел по следующему вопросу: в отряде уже есть сложившаяся система командования, к тому же, если вы заметили, отряд является комсомольским. Понятно, к чему я клоню?

– Да. Вы не собираетесь передавать командование старшему по званию.

– Не только это. Я сам собираюсь расставлять командиров на должности, поэтому даже капитан может попасть под командование сержанта. Скорее всего командиры, которые смогут доказать свою полезность, займут достойные места, но само наличие звания для нас ничего не значит. Пока будем выдвигаться во временный лагерь, поговорите с людьми. Тому, кто откажется, поможем с выходом к линии фронта. Оружие скорее всего не дадим, сами не жируем, но минимальным количеством продовольствия снабдим. Если нет вопросов, можете идти.

– Есть вопрос? Какова моя роль на данный момент?

– На время марша вы назначаетесь старшим над бывшими пленными, мои люди вам не подчиняются. Они будут только проводниками, но вам лучше слушаться их советов. Назначьте командиров еще пяти отрядов, уходить придется по отдельности. Оружия будет всего по несколько единиц на отряд. Дадите его тем, кто останется задерживать немцев, если отряд догонят, других вариантов его применения не должно быть. Ваша главная задача – дойти. Да, еще – если кто попытается сбежать, естественно без оружия, не препятствуйте, нам они не нужны.

– Разрешите идти?

– Идите.

Матвеев уже отобрал самых крепких и наименее истощенных и отправил к старшине. Будут белорусскими кули – ну нет у нас китайцев, а груз таскать надо. Подойти к строю довелось как раз в тот момент, когда начали вешать хиви. Один что-то бормотал и пытался упасть на колени. Зрелище до крайности неприятное, но не увидел ни одного сочувствующего взгляда. Значит, и приказ отдал правильный, «кровавые мальчики в глазах» пусть обломаются. Чай, не цари мы, перетерпим.

– Сержант, что по людям? – спросил я Матвеева, отведя в сторону.

– Без отказников на данный момент двести шестьдесят два человека, но думаю, еще сбегут.

– Да и хрен с ними, волкам тоже надо кушать.

– Вроде нет здесь волков.

– Тогда ежикам. Не отвлекайся, сколько неходячих и ограниченно ходячих?

– Совсем – пятеро, их должны были расстрелять после развода на работы, а вот просто слабых, которые и километра не пройдут, много – человек тридцать.

– Значит, понесут. Что с нашим вторым раненым?

– Трудно сказать, проникающие в брюшную полость и грудь. Но на излете. На «лягушку» нарвались.

– Тогда его и Байстрюка – в коляски, и я уезжаю. Эвакуация на вас со старшиной. Капитан Нефедов в теме, бодаться не будет, так что с остальными командирами через него.

– Понял.

Старшина самозабвенно руководил процессом хомячества. Из казармы и конторы один за другим, как на конвейере, выбирались нагруженные, будто трудолюбивые муравьи, люди.

– Как чистка, старшина?

– В графике. Они тут много добра успели накопить.

– Все утащишь?

– А то!

– Саперы справятся?

– Вроде должны, мы тут несколько щупов обнаружили. Один ефрейтор, кажись, неплохо разбирается, остальные на подхвате. Мин десятка два мы, кстати, и здесь нашли.

– Не зарывайся. Я уезжаю с мотоциклами и ранеными.

– Добро, командир.

– А Кузьма где?

– Убег уже. Добро свое собрал и к телеге помчался. Говорит, как бы его вторую, настоящую, корзинку не растащили засадники.

Поехали!

* * *

– Ну что, сержант, сколько еще народу сбежало?

– Двадцать два человека.

– Оружие наше хоть не унесли?

– Кто ж им даст. Налегке ушли, только с тем, что в животе было.

– Как командиры себя ведут?

– В общем нормально. Двое пытались права качать и меня строить, но капитан предложил им двойной паек и пинка под зад. Вроде успокоились.

– Ладно, показывай, как вы здесь обустраиваетесь.

– Лучше пусть инженер покажет, этим тут он распоряжается. Вон он, кстати.

Пройти пришлось метров пятьдесят, прежде чем мы окунулись в суету человеческого муравейника. Размах работ впечатлял. Все что-то копали, носили, пилили… Главного распорядителя работ можно было заметить сразу – высокий, под два метра роста, худой, чем-то напоминающий цаплю, в не по росту короткой солдатской гимнастерке молодой парень. Я вдруг подумал, что примерно так выглядел будущий Петр Великий в юности, где-нибудь при осаде Азова, особенно если сам предварительно поносил бревна и истрепал голландский камзольчик. Заметив меня, «прораб» смешно оправил, точнее, попытался оправить, гимнастерку и, изобразив строевой шаг, от чего еще больше став похож на болотную птицу, направился в нашу сторону.

– Товарищ командир партизанского отряда, сводная рота занимается фортификационными работами согласно утвержденному плану. Докладывал воентехник первого ранга Цаплин.

Чуть не хрюкнул от неожиданности. Это ж надо так в фамилию вжиться. Похоже, для него и позывной придумывать не придется.

– Введите меня коротко в курс дела, товарищ воентехник.

– В связи с пожеланием не сосредоточивать весь личный состав в одном месте, было принято решение создать три лагеря, одновременно являющиеся опорными центрами обороны. Лагеря расположены треугольником.

– Равносторонним?

– Нет, конечно, даже не равнобедренным. Упор сделан на использование естественных заграждений. Мы используем два оврага и ручей, вот он как раз протекает. Овраги, конечно, лучше, но есть мысли, как и это место сделать менее проходимым и усилить устойчивость обороны. Теоретически, при прочих условиях, таких, как насыщенность оружием, боеприпасами и минными заграждениями, мы сможем выдержать атаку пехотного батальона. Опять же при условии, что у него не будет поддержки тяжелой артиллерии и атаковать любой опорный пункт будут не более двух рот одновременно.

Мне осталось только хмыкнуть.

– И сколько раз вы давали такие обещания, а главное, сколько раз они сбылись?

– Практически ни одна позиция, строительством которых я руководил, не была захвачена противником.

– Это как?

– Все были оставлены без воздействия войск врага, путем отхода, – Цаплин слегка смутился. – Правда, атаковали нас только один раз, но тогда немцы обломали зубы, а во всех остальных случаях бросали позиции, чтобы не попасть в окружение.

– Ну сейчас нам это не грозит, мы и так в окружении. А вот насчет насыщенности… Старший сержант, что у нас с ней?

– Передали все вооружение под наш патрон и все патроны. Немного гранат.

– Вооружение точно все? – спросил, покосившись на винтовку, висящую на плече сержанта.

– «Светки» себе оставили, но отдали часть немецких с патронами. Сами теперь в основном на трофеях.

– Ладно, товарищ воентехник, стройте свою линию Маннергейма, только людей не ухайдакайте, а то некому будет защищать, да и не для кого. Кстати, как с питанием?

– Отлично.

– Ну да, после лагеря почти любая нормальная еда будет отличной.

– Вот если бы еще белков добавить, те, кто долго находился в лагере, без белковой пищи не скоро оклемаются. Мясо капитан приказал только им давать, но ведь и остальным тоже надо. И шанцевого инструмента не хватает, пил тоже.

– Делаем, что можем. Я не волшебник, еще учиться и учиться. Свободны.

– Сержант, капитан где?

– Должен быть во втором лагере.

– Веди.

Отойдя от места грандиозного строительства, продолжили обсуждения животрепещущей темы. Причем это не преувеличение, тема жизни именно трепетала на кончиках пальцев.

– Командир, так что с продовольствием делать будем? Уже сейчас нехорошо, а зимой совсем загнемся.

– Ты думаешь, у меня есть ответы на все вопросы? Вот ты только сегодня задумался, а я, как считаешь, когда, позавчера? У меня этот вопрос в печенках с того самого дня, когда Кузьма мне Жорку на шею подвесил, и растет он в геометрической прогрессии. Знаешь, что это? Вижу, образованный. Сначала думал, как прокормить двоих, потом восьмерых, потом нас стало тридцать пять, а теперь больше двух с половиной сотен. А что через месяц будет? Ты об этом подумал? А я уже прикидываю, чем зимой тысячу ртов кормить, вот такая прогрессия. Вот пока я об этом размышляю, вы со старшиной решайте, как накормить тех, что есть. Он уже с утра Фефера трясет.

– Может, опять мозговой штурм устроим?

– Что, понравилось? Устроим. Еще не единожды и на многие темы. Проблем у нас будет завались. То, что есть, еще цветочки, ягодки осенью пойдут. Пока мы в тепличных условиях, считай.

– Какие же это тепличные?

– Хочешь пример? Их есть у меня. Сколько раз за нами немцы гонялись?

– Да вроде ни разу.

– А почему? Вот тебе варианты ответов: они нас всерьез не принимают или за нами некому охотиться.

– Ну… подумать надо, взвесить…

– Ответ – оба варианта. А теперь прикинь, что будет, когда нас примут и найдут батальон. Мы что будем делать? Геройски защищаться в треугольнике?

– Так что делать?

– Ты еще задай второй исконный вопрос. Ждать не буду, а сразу отвечу – виноват я. Легче стало? Вариантов у нас особых нет – драться будем.

* * *

– Здравия желаю, товарищ командир!

– Здравствуйте, капитан! Как дошли, как обустроились?

– Дошли нормально, по дороге дезертировали двадцать два человека. Как вы и приказали, препятствий не чинили.

Не нравятся Нефедову такие приказы, сразу видно. Сейчас не понимает, позже поймет.

– Размещаться продолжаем – работы еще много. Минимум на неделю, а больных и истощенных половина состава. Им бы мяса и витаминов.

– Все, что могли, кроме консервов, отдали. Сам с утра пустой пшенкой завтракал. Уже после обеда будет дополнительное продовольствие. Вы подготовили списки личного состава по званиям и военно-учетным специальностям?

– Не успел. Точнее, списки есть, но они по отрядам и не отсортированы.

– Время до вечера. Да, пусть уточнят по знанию немецкого языка. Очень нужны люди с языком, ну вы поняли.

– Понял. Будет сделано.

– Что с оружием?

– Вооружено более девяноста процентов личного состава. Практически всем ходячим оружия хватило, но вот с патронами и гранатами плохо. Если раздать стрелкам патроны по норме, то останемся без поддержки пулеметов. Патроны нужны.

– Капитан, а чего вам не надо? Ну чего у вас в достатке?

– Даже так сразу и не отвечу.

– Вот именно. У нас всего не хватает. Еды, оружия, боеприпасов, инструмента, что смешно, людей тоже не хватает. Вот скажите – людей достаточно?

– Если бы все смогли работать и воевать в полную силу…

– Ну, что замолчали? И если бы еще батальончик с артиллерией, танками и авиацией, да? Вы бы немцам задали.

– Не совсем так, но…

– Так вот, капитан, ничего этого не будет. Вы, наверно, уже начали учиться воевать в условиях цейтнота, теперь у нас цейтнот не только по времени, но и по любому другому ресурсу. Вы чем командовали?

– Дивизионом полковых семидесятишестимиллиметровых пушек.

– О чем вы в основном думали тогда?

– Как выполнить боевую задачу.

– Это хорошо. Теперь вы будете думать не только, как ее выполнить, но и чем, где и когда. А боевую задачу я ставлю вам прямо сейчас – победить в войне. Сложная задача? Сложная, но вы ее получили, вот и думайте. Все остальное – частности. Вас старший сержант ввел в обстановку?

– Нет, времени не было, пока размещаемся только.

– Товарищ старший сержант, введите товарища капитана в обстановку. В тактическую, оперативную, стратегическую… Расскажите ему все, что он захочет знать, и особенно то, чего он знать не хочет. Пусть впрягается по полной.

– А вы, товарищ капитан, начинайте действовать, а не плыть по течению, только, пожалуйста, первое время, при действиях во внешней среде, советуйтесь предварительно со старшим сержантом. Партизанство дело тонкое, здесь недостаточно военного профессионализма. Во многом это политика, хотя я и ненавижу это дело, но придется измазаться всем.

Нефедов стоял слегка обалдевший, но возражать, похоже, не собирался.

– Немцев пленных довели или кончили где по дороге?

– Как можно. Даже покормили.

– Хорошо. Есть время или отрываю от важных дел?

– Время есть.

– Тогда пойдемте с пленными поговорим.

Немцы сидели под сосной со связанными руками и ногами, заодно привязанные к этому же дереву. Оба были рядовые, ну да и ладно.

– Ты, фамилия, должность.

– Шутце Клоц, охранник.

– Ты?

– Шутце Нотбек, повар.

– В каком лагере вы несли службу? Почему такая большая охрана и инженерное обеспечение?

– Штатлаг номер триста четыре, создан как транзитный лагерь для крупных партий пленных.

– Куда дальше отправляют пленных и каким порядком?

– Куда, не знаем, а отправляют либо пешими колоннами, либо автотранспортом, но к нам вообще поступало мало контингента.

– Когда должна прибыть следующая партия?

– Я не знаю.

– А повар? Должны же производиться поставки продовольствия.

– Я тоже не знаю, еду для пленных привозили без расписания.

– Бесполезно, капитан, они ничего не знают. Можете отправлять их в расход.

– Но так не положено… Это не значит, что я оспариваю ваш приказ…

– Вот и не оспаривайте. Можете подать на меня рапорт, хоть сейчас, хоть после войны. Да, патроны берегите. Жду вас через час у себя.

Мало он, видать, в лагере посидел. Чистоплюйствует. Это пройдет. Хреново, конечно, таким образом человека ломать, может в последующем сказаться, но без этого как бы не оказаться без последующего.

Дорога до основного лагеря, хотя это теперь спорно – какой из лагерей считать основным, заняла почти час. Напрямую было бы меньше, но болото надежно прикрывало нам фланги, ну и тыл с фронтом, конечно, так что пришлось месить кругаля. Зато, пока идешь по лесу, можно и подумать. Думы были не то чтобы радостные, но явно и не заупокойные – жизнь-то налаживается. Новому пополнению, конечно, еще отъедаться надо, да и учебу для действий в незнакомой обстановке устраивать, ну так и старое у меня не жирное и не ученое нормально. Можно, конечно, и откормить, и подготовкой замордовать, только тогда война, боюсь, без нас кончится, чисто естественным ходом событий. Короче, пора выходить на Большую Дорогу. Немцы не дураки и давно должны догадываться, что кто-то им тут гадит, а после лагеря у них точно сомнения отпали. Так что скрываться теперь только темп терять. Информация какая по расположению оккупантов у меня есть, и ничего страшнее комендантской роты в Полоцке я пока не вижу. Могут, конечно, какую проходящую часть тормознуть и на нас бросить, но это небось кучу согласований требует. Значит, что? Значит, скоро в окрестные деревни зачастят подпольщики и окруженцы, мечтающие влиться в ряды, и все такое. Блин, надо еще один лагерь построить, что ли? Нужен чекист, очень нужен. Ау, чекист! Нет ответа. Да пошло оно все… Будем решать проблемы по мере их поступления. Так, а это что за шум? Никак лесопилка опять заработала? Точно, она, вон и Степан распоряжается. Достал манок на утку, Степаном же и презентованный, и дважды крякнул. Глухов глянул в мою сторону и крякнул в ответ, что примечательно, без манка, а фиг отличишь. Можно выходить.

– Здорово, Леший.

– И тебе не болеть!

Пожал протянутую руку, заодно угостив собеседника трофейной сигаретой.

– Окурок только не забудь изничтожить. Вас что, опять старшина припахал?

– Не совсем. Немцы. За каждый куб обрезной доски десять марок дают. Много это или мало?

– Вообще-то много, но с вами скорее всего рублями по курсу десять к одному будут рассчитываться.

– Сотка за куб это очень прилично.

– Дело в том, что рубль цену здорово потеряет. За червонец до войны почти пять рейхсмарок давали. Вот и считай.

– То есть реально двадцадку получим. Ну да ладно. Зато у нас твердая отмазка будет – работаем на немца, все сдаем. Заодно и вам чего подкинем, теперь вам оно здорово нужно будет.

– Да, народу слегка добавилось. Рабочая сила нужна.

– Тут сами справимся, да и мало ли кто понаедет, а вот схроны под продукты в лесу понадобятся. Подсобишь?

– А куда я денусь?

– Ну и лады, тогда я старшине говорю, что ты добро дал.

– А он что у вас?

– В деревню пошел. Фельдфебельские погоны ему к лицу, – хохотнул Степан, растирая в пыль окурок. – Как увижу, чего передать?

– Пусть в лагерь возвращается. Хозяйство, видишь, у нас теперь выросло, даже не знаю, когда теперь разберемся. Видно, немцу отдых вышел.

– Это правильно, после такой бучи затихариться надо бы.

– Лады, прощевай.

Почему слил дезу Степану, сам не понял. Похоже, прогрессирует профессиональная болезнь шпионов и подпольщиков, да и преступников тоже. Скоро всем врать начну и всех подозревать.

В старом лагере, ого – он теперь уже старый, стоял шорох, только тихий, по сравнению с новостройкой. На огромном куске брезента, даже не знаю откуда именно это уперли, были разложены последние трофеи – пулеметы, автоматы, винтовки. Что-то было уже раскидано по частям и проходило процесс чистки, что-то лежало целым – либо ждало своей очереди, либо уже отдыхало после процедуры. Четверо бойцов усиленно надраивали средства производства.

– Полищук, ты здесь старший?

– Да, тащ командир.

– Как обновки?

– Отлично. Немцы за оружием уход блюдут. Нагара вообще нигде нет, даже на станкаче, хотя он вообще древний, не с империалистической, конечно, но не сильно моложе.

– Хорошо, Вальтер где?

– На перевязку отправил. Мы же с ноль восьмым дела раньше не имели, вот он пока его потягал, рана и закровила.

– Понял. Пойду Байстрюка проведаю, заодно и посмотрю, как там дела.

Немецкий оружейник, похоже, прижился, кое-кто косо еще поглядывает, но пристукнуть вроде не пытаются. Если мозгов у того хватит, а я ему конкретно объяснил, что первая попытка побега автоматически станет неудачной и последней, то сможет еще и домой вернуться.

Отдельной землянки под лазарет сначала не было, в связи с отсутствием как больных, так и собственно тех, кто лечит. Санитара я, конечно, назначил «доктором», хотя это и профанация. Первым же нашим больным оказался Вальтер, вот для него и построили, как я его назвал про себя, тюремно-больничный блок. Охрана больнички легла на плечи часового, сторожившего наш арсенал, типа чтобы не распылять ресурсы. Теперь лазарет пополнился еще двумя жителями. Рядом с землянкой наш «доктор» как раз стирал бинты, трудности у нас с перевязочным материалом.

– Павленко, как раненые?

– Немец ничего, – санитар понизил голос и продолжил, – а наши плохо. У сержанта жар, я раны, как мог, почистил, но тут хирург нужен. Станчук же совсем плохой – из шести картечин я только четыре удалил, две в брюшной полости мне не достать. Боюсь, что не выживет.

– Хреново. Ладно, пойду проведаю.

В землянке уже успел настояться неприятный больничный дух. На мой взгляд, больничный дух бывает двух видов – обычный, когда пахнет какими-то лекарствами, карболкой и хлоркой, и плохой, когда к этим запахам примешивается запах страданий и смерти. Вот сейчас здесь стоял именно второй. В таком даже не сильно больным людям не стоит долго находиться, ущемляет он желание выздороветь, это я прямо шкурой чувствую.

– Привет выздоравливающим. Извините, без гостинцев. Рассказывайте, как дела.

Внутри было темновато, несмотря на открытую дверь. Станчук лежал в глубине, сержант же с немцем устроились недалеко от входа. Байстрюк лежал на нарах, а Вальтер сидел у него в ногах.

– О чем секретничаете, никак господин Мельер агитирует за вступление в НСДАП?

– Никак нет, товарищ боевой секретарь. – Вид у Жорки был так себе – бледный с мокрым от пота лицом, он лежал на боку, морщился, но продолжал шутить. – Вальтер меня немецкому обучает. Выполняет, так сказать, комсомольское поручение.

– И как успехи?

– Скажем так – есть, и главное будут.

– Хорошо, продолжайте, я пока с Борисом поговорю.

Тот самый неприятный дух шел как раз из глубины землянки. Ранения в живот вообще пахнут отвратительно, и никакие запахи лекарств и антисептиков перебить это не могут. С учетом того, что Станчук лежит здесь менее суток, миазмы еще не набрали своей тошнотворной плотности, но процесс интерполяции давал неутешительные прогнозы.

– Ну, ты как, Боря? – Присев на край нар, я взял мокрую тряпку, что лежала рядом, и обтер пот с его лица. – Гляжу, не стонешь, проявлять сочувствия не требуешь, то есть держишься молодцом.

– Не надо, товарищ командир, я же понимаю все – с такими ранами меня и на Большой земле хрен выходили бы. Гаврилов, бля, дурак и сволочь. Если бы не этот осел…

– Боря, сожалеть о том, что случилось, контрпродуктивно. Придется принять как данность.

– Да понимаю я, но обидно ведь. До смерти. А до нее уже недолго осталось. Вот только успокаивать меня не надо и рассказывать, как я поправлюсь, тоже – кишки мне порвало, а «доктор» наш, назначенный по комсомольскому призыву, тут совершенно, как вы говорите, некопенгаген. Поэтому дайте мне слово, что письмо мое попадет к родителям, пусть они знают, что их сын погиб не в немецком лагере, а сражаясь с фашистами. Только не говорите, что смерть моя была нелепа и совершить я ничего не успел. И Катька, сестра младшая, пусть гордится…

На глазах у бойца выступили слезы. Тяжело умирать, когда тебе нет и двадцати лет, когда тебя выдергивают из лап смерти, дают надежду, но старуха опять находит тебя. Дрожащей рукой парень протянул мне свернутый треугольником лист бумаги с адресом.

– Хорошо, Боря, уйдет на Большую землю с первой же надежной оказией, только ты заранее не сдавайся. Что от меня потребуется, чтобы письмо дошло, сделаю, но шанс, что вернешься сам, есть всегда. Знаешь такое изречение: пока живу – надеюсь? Вот и ты надейся, не раскисай. Может, тебе помочь чем, переложить поудобнее, принести чего?

– Не надо, командир, Пашка все сделает.

– Ну, не прощаюсь…

– Спасибо.

Надо срочно отойти в сторону, потому как слезы на глазах командира не вселяют оптимизм в подчиненных.

– Вальтер, иди на улице посиди, мне надо с сержантом поговорить.

Немец вскочил, отдал честь и выметнулся.

– Как он?

– Да вроде нормально, а что такое?

– Не собирается нас покинуть?

– Да не заметил ничего такого, вообще, это Ермолова работа.

– Это работа всех, а Ермолов за нее ответственность несет. Ладно, мил-человек, расскажи, как ты нам чуть операцию не сорвал.

– Вот не виноватая я. Сижу себе, значит, на мотике, похмельного изображаю, а тут немец из-за угла и чего-то меня спрашивает. Ну я морду пожалостнее скроил и в сторону его ручкой эдак, типа не до тебя сейчас. А этот хрен с горы ко мне, и еще чего-то балакает. Ну чего делать? Я головой мотнул, ну вроде как соглашаюсь, сую руку в люльку, достаю «шмайсер» и практически в упор его короткой. Тут же длинную по немцам с «максимом», ну или как он у них называется.

– Эмгэ ноль восемь.

– Ну да. Потом соскакиваю, пока по мне часовой у въезда шмалять не начал, хватаю мешок с гранатами и к казарме бегом. Часовой шмальнул, да не попал, а вот пулеметчики с вышек достали. Кто-то из них мне ногу и прострелил. Хорошо, стрелки всех быстро поснимали, не то они б из меня окрошку сделали. Ну как потише стало, наши станкачи подключились, я сразу за связку схватился…

– Даже перевязаться не попытался?

– Да не до того было – немчуру надо было срочно глушить. Связка так рванула, что меня чуть через стену не сдуло. Я ползком к следующему окну, пулеметы казарму-то насквозь дырявили. Бросил одну гранату, а как следующую начал бросать, гляжу – из окна немецкая «колотушка» летит, ну я ноги в руки и ходу оттуда на четырех. Если бы нога целая была, то, честное комсомольское, сбежал бы, а так… В общем, зацепило меня двумя осколками, хоть я и залег. Ну а дальше вы выскочили.

– Понятно, его величество случай… Ну, хорошо, давай быстрее приходи в норму и в строй. Пойду дальше руководяжничать.

Выйдя из лазаретной землянки и пройдя десяток шагов, вдохнул и выдохнул полной грудью, освобождаясь от неприятных запахов. Надо еще раз на карту взглянуть, прикинуть театр военных действий к натуре. Не нравится мне, что гадим мы там, где живем, уж очень легко нас вычислить. Справки конфискационные на какое-то время немцев могут ввести в заблуждение, но боюсь, очень ненадолго. Надо сместить область активных операций на юго-восток. Жаль, место дислокации саперов в этом случае выпадает из сферы действия, ну да пусть пока живут.

Не заметил в думах тяжелых, как прошел час. В сознание меня привело легкое покашливание за спиной. Кто это у нас тут, в дебрях лесных, такой деликатный? Смотри-ка, капитан, однако.

– Товарищ капитан, у вас интеллигентов в роду не было?

– Отец преподает в политехе, тетя – театральный критик, дед по материнской линии был профессором, умер в гражданскую. А что?

– Да так, прискорбно это все. Ну да не до того сейчас, что там у вас за история с попыткой бунта?

– Какого бунта? – Глаза Нефедова сделались круглые, и он начал на глазах бледнеть. Вот же, блин, интеллигенция, с первого же наезда поплыл, и как он до капитана дослужился?

– Матвеев не распространялся, сказал, что вроде все уладилось, но я хотел бы услышать подробности.

– А, вы об этом. Не было никакого бунта, – видно, капитан слегка успокоился и решил нагадить начальству в мозг. – Есть у нас два лейтенанта – Тихвинский и Калныш, точнее, первый младший военюрист, а второй техник-интендант второго ранга. Не знаю, по какой причине они со старшим сержантом сцепились, но ничего такого не было. Вопрос мною решен.

– Совсем?

– В каком смысле?

– Гарантируете, что проблем с ними не будет?

– Товарищ командир, ну как я могу такое гарантировать? Я вообще не представляю, какие проблемы появятся уже сегодня вечером. Одно могу обещать – приложу максимум усилий.

– Хорошо, списки принесли?

– Да, вот они.

– Что с немецким языком?

– Пятеро могут изъясняться. Тихвинский утверждает, что владеет свободно, с каким-то там акцентом – васт… вист…

– Вестфальским?

– Вроде да.

– Надо послушать этого шепелявого.

– А откуда вы знаете, что он шепелявит?

– Догадался. Значит, точно вестфальский. Так, капитан, пойдем, я тебе кое-что покажу. Старшина еще не вернулся, значит, время у нас есть.

Повел я капитана не куда-нибудь, а в арсенал, значительно похудевший вчера вечером, но не утративший актуальности. Стрелковку я ему показывать не стал, а сразу подвел к нашему артпарку. Нефедов впечатлился. Сначала. То, что замки к сорокапяткам присутствуют, его обрадовало, хотя сразу определил, что не родные, профи, однако. Что прицелы придется прилаживать с помощью зубила и чьей-то матери, не испугало. Не обрадовало его наличие и номенклатура боеприпасов. А вот когда он добрался до минометов… Тут оказался больше огорчен я.

– С пушками, командир, не так уж и плохо, видали и похуже. А на минометы, считай, можешь не рассчитывать. «Восемьдесят второй» только без прицела, пострелять можно – плюс-минус стометровка, а «пятидесятые» – лом. Кранов нет, хотя можно просто заклепать газоотводные трубки, но тогда стрельба только на одну дальность, но у двух еще и стволы деформированы. Короче, про минометы забудь. А вот орудиями надо заняться, особенно прицелами. Кстати, командир, это у вас лазарет?

– Ага, с гауптвахтой в одном флаконе. А что?

– Я хотел узнать, как у вас с медикаментами. У нас есть вроде неплохой фельдшер…

– И ты молчал! Где он?

– В лагере. Вообще-то я его в списки внес – все честь по чести. Только он сейчас не очень в форме – ранение и истощение. Сюда его на руках несли.

– Срочно организуй его доставку сюда. Погоди, я сам. Павленко, срочно организуй доставку из нового лагеря… Капитан, как найти этого военфельдшера?

– Он не военфельдшер, обычный сержант, и он вообще-то ветеринар, но в лагере многим помогал. Во втором лагере, фамилия Геращенко.

– Павленко, мухой, обе ноги уже здесь.

– У вас кто-то серьезно ранен?

– Да, брюшная полость.

– Плохо.

– Ладно, капитан, ты пока здесь осмотрись, а я к повару – нарушать собственные распоряжения, калории для твоего фельдшера добывать.

Скандала с поваром не получилось – бульон и шоколад будет, а дальше как сложится. Около штабного стола меня уже ждал Кошка.

– Командир, подкулачников растряс, продукты будут. Боровой обещал на остальных, кто справки уже получил, нажать. Обговоренный объем точно будет, но есть большие шансы, что, узнав о налете на лагерь, мужики еще добавят.

– Отлично, молодец, старшина. Хватай капитана, он у арсенала должен обретаться, и давай на совещание.

– А о чем?

– Старшина, не тормози, все узнаешь в свое время, должен же я вас ошарашивать время от времени, а то мозги жиром заплывут.

– Ага, зажиреешь тут.

Так, пока карту разложу. Совещание будет в сокращенном расширенном составе. Расширенном, потому как капитан добавляется, а в сокращенном из-за отсутствия Матвеева, Байстрюка и Говорова. Как там, у Кузьмы, все прошло? Он хотел сегодня уже прибечь, но пришлось запретить, пусть пока заляжет на дно, подождет, пока пройдет волна, и уж тогда ловит рыбку в мутной воде. Ну, а мы пока фашистов слегка отвлечем.

– Итак, товарищи командиры и старшины, у меня есть для вас преприятнейшее известие – я решил, что нам пора заняться ревизией, ну и реквизией тоже. Вы, конечно, скажете, что последним мы только и занимаемся, и будете правы. Дело в том, что ранее мы занимались этим из-за недостатка сил и средств. Их, конечно, и сейчас не густо, но качественно мы уже переросли процесс организации и накопления первоначального, нет, не капитала, а скажем так, первоначальной военно-технической базы. Короче, пора бить немцев. Причем грабеж для нас теперь становится хоть и важной, но второстепенной задачей. Товарищ капитан, вижу, у вас уже появились вопросы?

– Я в некотором роде удивлен вашей терминологией.

– Понял. Старшина выдаст вам тетрадку, и вы с ним или Матвеевым составите словарик. Типа: «гоп-стоп, грабеж, экс-захват трофеев» или «мокруха, секир-башка – уничтожение личного состава противника». Как акклиматизируетесь, сможете уже обходиться без оного. Устроит?

– Я не о том. Как-то несерьезно выглядит ваша терминология в связи с обсуждаемыми вопросами.

– Знаю, но если мы будем слишком серьезны, то можем в будущем огрести много других неприятностей. Вам кажется, что я отношусь к вопросам жизни и смерти, будущего государства и людей, его населяющих, как к игре? Вам правильно кажется. Дело в том, что я собираюсь не только увидеть поражение Германии, но и затем жить долго и счастливо. Если вы считаете, что для одержания победы ваша жизнь не является высокой ценой, то тогда стоит выкладываться полностью. Потому что если сейчас вы отдадите все свои помыслы победе, пойдете к своей цели с надрывом, то если вдруг уцелеете в этой бойне, то дальше получите массу проблем, по большей части психологических. Первое, что вы ощутите после счастья, это будет пустота. Когда вы справитесь с этим чувством и сумеете не скатиться в алкогольную, как наиболее простую, или другую зависимость, то начнутся другие, уже физиологические процессы. Гипертонии, аллергии, псориазы, неврастении и прочие мерзости – вплоть до сумасшествия. Организм, вздрюченный до наивысшей меры, начнет сдавать, разваливаясь прямо на глазах – ваших и тех, кому вы дороги. Конец будет в общем один – смерть, возможно, что крайне неприятно, сначала духовная, а потом уже физическая. Поэтому хочу предупредить – не ставьте себе цель типа: дойти, порвать глотки, а потом можно и умереть. Даже терминологии такой старайтесь избегать, при этом мысленно тоже.

– А как же тогда?

– А просто! Они в меня стреляют? А вот хрен им по всей морде! Сейчас дойду, мочкану всех на хер, у них там должен быть не самый плохой шнапс – выпью, закушу, и можно к Гальке заглянуть с трофеями. Там сниму стресс и вон в ту деревню пойду фрицам глаз на задницу натягивать.

– Да-а-а! Вы это серьезно?

– Старшина, я это серьезно?

– Вполне!

– Видите, старшина считает, что я серьезно. Что, мысль появилась – а не пора ли валить из этого бедлама? Можете. Если выживете – я вам в желтый дом передачки буду носить. Не часто, других дел будет много.

– Мысль и правда появилась, но я погожу. Хочется мне посмотреть, как этот цирк работает. Ведь работает же, раз я здесь с оружием, а не в лагере с голодным брюхом.

Молодец, капитан, уже в тон попадать начал, хоть и поскрипывает. Ничего, стерпится – слюбится. С нашими красными командирами, конечно, проблемы будут, особенно, вероятно, с двумя. Но в два рыла мы их должны укатать.

– Так, прекращаем отвлекаться на философию с психологией, время для этого еще будет, перейдем к насущным баранам. Смотрим на карту. Это лес, на котором мы базируемся. Вот это точки приложения наших усилий, то есть там, где мы отметились со стрельбой и прочим. Что получается?

– Довольно компактный район, – взял слово Нефедов. – И что?

– А вот места, где мы производили отвлекающее минирование, а вот это деревни, где мы раздали справки и будто бы конфисковали продукты питания.

– Ну, район становится достаточно размытым, при этом сильно удлиняется на восток. Так примерно могла бы выглядеть зона химического заражения при сильном западном ветре. Я все равно не понимаю, к чему это.

– К тому, что мы порядочно наследили, и немцы уже не могут нас игнорировать. Я думаю, у них есть карта с теми же отметками, на основе которых они постараются вычислить место базирования. Вероятнее всего, силы для нашего уничтожения они получат только после этого и на ограниченный отрезок времени. Какие мысли?

– Надо бы им ложный лагерь подкинуть, – в этот раз слово взял Кошка.

– И я, Леонид Михайлович, придерживаюсь того же мнения. Только мне нужны рекомендации, как это сделать.

– Ну, раз мы все равно решили активизироваться, так как терять нам, кроме темпа, нечего, надо организовать акции таким образом, чтобы они указывали на то, что направляются из некоего центра. Центр должен бросаться в глаза, а значит, нам нужно его организовать. Вот этот лес подходит вполне, – старшина ткнул в карту. – Если организовать несколько нападений южнее и восточнее него, то он автоматически окажется в центре активного района.

– Это не все, товарищи, – капитан отчего-то занервничал. – Вряд ли, основываясь на таких данных, фашисты будут планировать операцию. Скорее всего постараются разведать этот район.

– Я тоже так считаю. Как, на ваш взгляд, они поступят?

– Право, не знаю. Скорее всего сначала зашлют одиночных шпионов, возможно, проведут авиаразведку.

– С первым согласен, авиаразведка над лесом лишена смысла, хотя, если они на это пойдут, надо также пойти им навстречу. Жечь костры днем, конечно, не стоит, но вот утром и вечером… Тут надо подумать.

– А может, обстрелять самолет?

– Ну, даже не знаю, старшина. Не слишком нагло?

– Только если он уж очень сильно спустится, типа нервы не выдержали.

– Посмотрим. Тут еще такой вопрос – после агентурной и воздушной, устроят ли они войсковую разведку? Какова вероятность, что запустят в лес разведгруппы?

Нефедов и Кошка молчали. Ну да, откуда им знать методы работы гестапо и Вермахта. Мой немецкий опыт тоже молчал. Слишком далеко солдат-техник был от таких высоких материй.

– Капитан, как вы считаете, сколько времени понадобится вам для обустройства лагеря?

– Не более двух дней, если, как и обещал старшина, будет в достаточном количестве пиленый лес.

– Все равно готовьте десяток человек для переброски в новый район. И там никакого пиленого леса – только бревна, лапник и земля. Сортир пахучий надо обязательно организовать на отшибе. Агентов внутрь пускать не будем, базарить с ними только у параши. Их место там.

– Теперь вы, старшина. У нас вроде большое пополнение в саперах?

– Если бы. Толковый только один оказался, да и тот пару мин снял, а потом говорит – ну их…

– Заочковал?

– Типа того. Увидел какой-то взрыватель с самоликвидатором, что ли, как-то еще назвал его хитро, говорит, в финскую с такими встречались. Снять просто нельзя. Правду сказал или нет, не знаю. Поэтому плюнул и заставил их проволоку резать. Ты говорил, для пружин нужна, вот и нарубили, сколько могли.

– Но ставить-то мины он сможет?

– Думаю, да, даже наши из минометок. Знает как.

– Тогда тоже готовь ему группу и посылай их прямо в ночь под Захарничи. Чтобы утром уже мины стояли. Точки определишь сам, из наших прикидок по ложному лагерю. А мы подумаем, как здесь напакостничать.