Ограждение дороги было сделано по всем правилам, с табличками и флажками, украшенными готической "М". Таблички как и положено ограждали опасный участок, а флажки были воткнуты прямо в разрытое полотно дороги, обозначая этакими весёлыми цветочками места вероятного залегания смертельной начинки. Грузовик, по всей вероятности уже пострадавший, наполовину съехал с дороги и уткнулся мордой в кювет. Должно быть взрыв был не очень сильный, что взять с этих унтерменшей — даже нормально заминировать дорогу не умеют, и не повлёк слишком опасных последствий, хотя подножка под водительской дверью и была заляпана кровью, но к счастью не очень сильно. Может шофёр и выжил. Право, не стоит немецкому парню умирать в этой дремучей стране, не должно так быть.

Так, или вероятно так, думал немецкий офицер со знаками различия лейтенанта, но имеющего несколько странные погоны, притормаживая около унтер-офицера с сапёрными эмблемами.

— Что тут такое, унтер-офицер?

— Бандиты опять заминировали дорогу, господин цугфюрер.

— Что значит опять? Они что часто это делают?

— Последнее время частенько.

— И когда я смогу проехать?

— Скоро, не больше получаса осталось, но вам придётся отъехать вон туда, видите где грузовики стоят? — унтер показал чуть в сторону от дороги, где, и правда, стояли два грузовика, а около них расположились несколько военнослужащих. — Проходимости вашей машины хватит, чтобы преодолеть кювет?

— Хоть это и изделие лягушатников, но это всё же Трэкшен Авант, а Ситроен делает неплохие машины, даже если их сравнивать с германскими.

Вероятно офицеру хотелось поинтересоваться зачем отгонять машину с дороги, но он подумал что специалистам виднее, а так как на самом деле не был ни капли военным, решил выполнить рекомендации сапёра. Машина довольно легко преодолела сухую неглубокую канаву и встала около грузовиков. Зондерфюрер открыл дверцу и с наслаждением потянулся, покинув автомобиль — на плохой дороге даже два часа сильно выматывают водителя. Его слегка удивили странные жесты унтер-офицера — тот поднял руку, оттопырил большой палец и сделал круговое движение над головой. Выразить своё удивление вербально офицер не успел, так как на затылок ему обрушился удар, нанесённый странным предметом, больше всего напоминающим длинный и узкий мешок набитый песком. На этом сознание покинуло тело цугфюрера. Ему, сознанию, ещё предстояло вернуться, но ничего хорошего это не предвещало.

* * *

— Командир, время!

— Да, старшина, уходим. Давай команду сворачиваться.

— Провода оставляем?

— Всё сворачиваем. Телефонисты смываются своим ходом. Водителей у нас хватит?

— Впритык. Если так дальше пойдёт, надо ещё учить.

— Сплюнь. Трупы в кузов, зондера покрепче связать, кляп и туда же. На втором посту сколько взяли?

— По идее должно быть три, но все грузовики и все с хабаром.

Оцепление сняли за пару минут, как раз я успел переодеть китель и повесить на грудь жандармский горжет. Мотоцикл бойцы уже выкатили из кустов. До базы пилить километров пятнадцать, далеко забрались, потому решили организовать колонну. К такой кавалькаде из шести грузовиков, легковушке, и в сопровождении фельджандармерии, наглости прицепиться вряд ли у кого хватит.

Засаду мы организовали архипростейшую. Немцы уже привыкли к минированию их дорог. Ну, не привыкли конечно, но знают, что на мину нарваться можно — не запросто, но с вероятностью. Поэтому мы, отъехав полтора десятка километров, внаглую среди белого дня, оградили триста метров дороги, развесили таблички, поставили значки и занялись бесплодным делом разминирования пустого шоссе. Участок был выбран так, что от места ограждения дорога просматривалась в свободную сторону метров на двести. Поэтому на поворотах мы посадили по телефонисту и загодя знали кто и в каком количестве прётся. Повезло в том, что машины шли сплошняком одиночные, с колоннами связываться опасно — десяток человек без шума хрен положишь, а двух-трёх запросто. Тупо штыками кололи, только снабженца взяли живым, подсказало мне что-то, что может выгореть нечто стоящее. С восточной стороны, где я встал сам, шёл только порожняк, а вот с запада, где поставили для переговоров шепелявого юриста, добыча должна была быть поинтересней, оттуда машины уже гружёные шли. Времени мы себе дали на охоту полчаса — во-первых, на трассе могут заинтересоваться, чего это машины идти перестали, а во-вторых, не автобат мы — водителей по пальцам пересчитать можно, причём двух рук более чем достаточно. Даже капитана и танкиста припахали, хотя водители из них те ещё, но в колонне на сорока километрах в час удержатся.

А это кто навстречу чапает, ого бронеавтомобиль. Чего он тут забыл? Эх, тормознуть бы его — интересный трофей мог бы быть, но нельзя — вон ещё одна машина идёт, да и экипаж оттуда так просто не выковыришь.

— Гады, броник наш против нас же гонят, — Матвеев скрипнул зубами у меня за спиной.

— Это наш?

— Ну да, двадцатка.

Больше ничего интересного по дороге не произошло. Когда свернули с трассы на наш просёлок, у меня аж засвербело, как захотелось поговорить с зондерфюрером. Что-то тут нечисто, интуиция прямо вопила — если не решу сейчас этот вопрос, то много потеряю. Тормознул колонну около просеки и дал знак старшине загнать туда "ситроен".

— Матвеев, зондера мне вытащи и забрось вон в те кустики. На машину веток набрось, на всякий случай и покарауль тут. Старшине скажи, чтобы забирал мотоцикл, мы, если что — либо пёхом, либо на легковушке доедем.

Пока сержант вытряхивал и пристраивал немца, я быстро прошмонал салон и багажник. И что мы имеем с гуся? В салоне портфель и корзинка с продуктами. Продукты понятно, а вот портфель это интереснее. Так, бумаги, ого незаполненные бланки с печатями — это может быть интересно. Деньги! Ого, сколько же здесь? Марок тысяч пять, а то и больше, и шесть пачек червонцев. Богатый Буратино! Так, пачка патронов. Мелкие какие-то, точнее короткие. Калибр под семь с половиной, а длина совсем никакая. Слабые небось. Старшина как раз осёдлывал мотик.

— Михалыч, а где ствол этого франта?

— Чуть не забыл, — ага, так я и поверил. — Вот его игрушка.

Так, ага, "зауэр" тридцать восьмой, ну хорошо ещё не девятьсот десятый "маузер", из того только мух стрелять.

— Старшина, как приедешь подбей наши финансы, думаю скоро гроши понадобятся.

— Так я прямо сейчас могу сказать. Девятьсот двадцать марок и пять с половиной тысяч рубле, ну и золото.

— Красивенько всё упакуй.

— Понял.

Так, а что у нас в багажнике? Богато! Два кожаных чемодана, один большой, другой поменьше и мешок какой-то. Нет, это не мешок, это чехол для шинели — шёлковый, мать твою. Ну, франт ты, дружок. Что в чемоданах? Комплект формы, ещё один — парадка что ли? Ага, она. Гражданский костюм, ещё один, плащ, три пары белья… Прямо, блин, как в санаторий собрался. А это что? Несессер! Серебряный помазок? Ладно, с этим извратом потом разберёмся. Пора браться за клиента.

Клиент уже оклемался и отчаянно вращал глазами, лёжа в кустиках на куске брезента. Это сержант молодец, нечего форму зеленью пачкать. Отдай кляп, ишь вцепился бультерьер недоделанный.

— Вы не имеете права! Вы нарушаете правила ведения войны! Одно то, что вы надели чужую форму, ставит вас вне закона!

— Чё он разорался? Может ему треснуть? — Сержант поднёс кулак к лицу цугфюрера. — Ещё чего без спроса вякнешь — зубами подавишься. Понял?

— Похоже он понял, сержант. Не слова конечно, но общий смысл. Вы поняли, господин цугфюрер?

Хорошо головой машешь, лошак ты недорезанный.

— Теперь я задаю вопросы, а вы на них отвечаете. Ясно? А то, что вы сказали о нашем нахождении вне закона, то вы совершенно правы. Мы не связаны никакими законами. Более того — по отношению к вам, не лично, а ко всем немцам, мы не связаны даже нормами морали и гуманизма. Наше самое большое желание уничтожить вас, а потом пойти к вам домой, убить ваших родственников, домашних животных, сжечь ваши дома и засыпать пепелища солью. Вам всё понятно?

Похоже клиент созрел. Надо бы с него форму снять, а то отстирывай потом.

— Вы, судя по всему, интеллигентный человек… — начал немец.

— Не-а, ни в малейшей степени. Я скиф. Сержант, сними с него сапоги, брюки, ну и то, что под ними.

— Что вы хотите делать? — взвизгнул зондер, когда Матвеев приступил к делу.

— Пока ничего, но если мне не понравится искренность ваших ответов… Вы знаете, что можно взять с гуся? Нет? Яйца, например.

Немец даже не побледнел, а позеленел.

— А чего ты хотел от унтерменшей. Вы же так нас называете, вот сейчас мы и посмотрим какова стойкость юберменша.

— Прекратите, я никогда не разделял эти бредни доктора Гиммлера.

— Ну вот, так даже не интересно. Как только поднесёшь юберменьшу нож к гениталиям, и он сразу сдувается. Уже я не я и лошадь не моя. И ведь не делаешь ничего с ним при этом, не ломаешь ни физически, ни психологически. Вон в Козьих Горках ваша сволота из зондеркоманды повесила десять человек, в основном стариков и подростков. Ни один в ногах у палачей не валялся, так и умерли молча. Точнее не молча — двое вас, гадов, прокляли перед смертью. Вот и считай, что одно из проклятий на твою голову пало. Не попасть тебе теперь в Валгаллу, будешь скопцом в Ирии этим безвинно повешенным прислуживать. Вечно!

— Это варварство!

— Естественно, — я кольнул немца во внутреннюю часть бедра. — Имя, фамилия, цель поездки?

— Пауль Фриш. А цель стандартная для зондерфюрера — заготовка продуктов для армии.

— Знаете, у нас был такой театральный режиссер — Станиславский, мой тёзка между прочим. Говорят, зрители его боготворили, а актёры ненавидели. На репетиции одной его фразы: "Не верю!", хватало чтобы репетиция продолжалась до бесконечности. Может это и легенда. Но вот я — не верю. Попробуй ещё раз, покойник.

— Мне нужно организовать вывоз продуктов в генерал-губернаторство.

— В Польшу что ли?

— Да.

— А почему не в Рейх?

— Потому что это неофициально, а на территории Рейха это может всплыть, у нас нет там серьёзной защиты.

— А в Польше значит крыша хорошая?

— Что?

— Есть кому задницу прикрыть.

— Да, можно сказать и так.

— А продукты попадут на чёрный рынок?

— Часть, у которых нельзя скрыть происхождение — тушёнка и прочие консервы, да, остальное будет перерабатываться и поступать в Рейх официально, как местное производство.

— Вывозить собираетесь только продукты?

— На самом деле всё, что может быть ценно и свободно реализуемо. Одежда, ещё какие другие товары. Предложение в генерал-губернаторстве очень бедное.

— Ага, а выручку с чёрного рынка пустите на оплату труда, тем более, что она там невысокая, а платить можно оккупационными марками.

— Да. Вы хорошо разбираетесь в экономике. Если мы договоримся, вы сможете неплохо разбогатеть.

— Ну, ты братец, нахал. Деньги на взятки интендантам?

— Да, просто чтобы обозначить серьёзность намерений. Основной доход они начнут получать позже, когда производство войдёт в силу.

— И насколько большое у вас там производство?

— Более двух десятков фабрик и цехов различной направленности. Будет больше. Раньше не имело смысла расширяться, потому как неоткуда было получать сырьё, а местные ресурсы уже распределены. Сейчас же — американский Клондайк это бледная тень того, что можно получить.

С клиентом похоже всё ясно. Перевербовать его мне не удастся — нет рычагов воздействия. Даже если я заставлю его перед кинокамерой, которой у меня нет, резать своих земляков, Вальтера к примеру того же, хрен мне это чего даст. А кусок в горло очень здоровый просится, как бы не подавиться. Насчёт Клондайка он конечно загнул, мы не в Канаде, но попастись тут можно хорошо. Стрёмно конечно, но очень хочется. Надо решаться — упущу такой шанс, не прощу себе потом. Свернуть башку можно запросто, а оно мне надо? Моё дело пересидеть тут спокойно, хотя конечно спокойно уже не получится. Вот чего я лезу в бутылку? А не знаю! Интересно, я сейчас себя на что уговариваю — рискнуть или наоборот? А ведь и сам не знаю, похоже шиза подкрадывается. По сути во мне сейчас три, если не личности, то по крайней мере базы данных, а что будет если подключу четвёртую? А чёрт его знает — пока не попробую не прочухаю и не факт ещё, что получится. Так что надо решаться или наоборот — не решаться.

— Так, голубок, раздевайся. Ну, что так уставился — здесь извращенцев нет, тут максимум убить могут, если команды быстро не выполнять. Бельё можешь оставить. Сейчас тебе сержант какого-нибудь тряпья принесёт.

Наблюдая как немец разоблачается, я махнул Матвееву рукой, давая сигнал заступить в охранение. Зондфюрер, увидев, что сержант уходит, слегка успокоился и поэтому пропустил момент удара. Я вогнал ему штык под левую лопатку и еле удержался, чтобы не провернуть его в ране — ни поток крови, что может на меня вылиться, ни быстрая смерть клиента мне были не нужны. Я вообще не был уверен, что Слияние сработает и в этот раз. Ошибся, сработало. Хотя на этот раз накатило и не так сильно, я даже сознания не потерял, что не помешало мне "поплыть" по полной. Ноги подкосились и я рухнул рядом с телом, сотрясаемым конвульсиями, да и самого трясло очень похоже. Чтобы я ещё раз… Да ни за что… Что ж за мука такая? Лучше уж сознание терять, чем такое терпеть.

Колбасило меня минут пять, пока мозг Фриша не умер окончательно, а ощущение, как будто полдня на дыбе у Малюты провисел. Эксперимент можно признать частично удачным — информацию получил, жив, с ума не сошёл и даже штаны сухие, а вот то, что башкой будто черти в гольф играли, это проблемы заказчика. Информация, правда, тоже не слишком полная — чем дальше в глубь времён, тем более обрывочны и фрагментарны сведения, но выдать себя за Пауля вполне смогу, морду лица надо только поправить. Хорошо, что немцы лоси те ещё, хоть форма сядет более-менее прилично, я правда похудее буду, но кто из строевиков ожидает, что на цивиле форма должна нормально смотреться, штатский он и есть штатский.

Хорошо полежать в тенёчке, но сейчас у меня время это далеко даже не деньги, это жизни. Если всё получится как задумал… Тьфу, чтобы не сглазить! Достаю манок, дважды крякаю и, не проходит минуты, как появляется Матвеев. Одним взглядом окинув поляну, удивлённо вскидывает бровь.

— Надо Федя, надо!

— Вообще-то я Коля?

— Странно, я даже не знал, привык либо Матвеев, либо старший сержант, извини.

— Проехали, командир. Что дальше делаем?

— Пауля Фриша.

— Не понял.

— Из меня делаем Пауля Фриша, — сую под нос удостоверение цугфюрера.

— Так не похож же.

— Если бы был похож, было бы сложнее. Короче, нужен немецкий бинт. Давай бегом к старшине, а я пока остальным займусь. Время тебе на всё час, должен успеть. Да, ТТ один ещё прихвати.

— Патронов сколько?

— Одной обоймы хватит.

Хорошо побежал, не олимпиец конечно, но если потренировать, то за ЦДКА выпустить можно. А я пока займусь подготовкой к премьере. Сначала бельё, хорошее чистое и видимо дорогое. Хорошо что сегодня с утра водой облился и побрился, а вот одеколончиком взбрызнуться стоит, но совсем чуть-чуть, по легенде я им с утра протирался, а значит запах должен присутствовать, но слабый. Теперь форма. Ну, нормально легла. Морщинит, конечно, но пойдёт. Причёска подкачала, не очень-то она для такого франта подходит, но голову я замотаю, да и хирургу меня брить придётся. Будем надеяться на лучшее. А вот с кольцом плохо, с моего пальца подарок фрау Фриш, так и норовит соскользнуть. Тихонечко царапаем сустав над первой фалангой безымянного пальца. Чёрт, чуть не перепутал, правую надо царапать, а не левую — немцы кольцо на правой носят. Теперь быстренько поднарастим мясца. Вроде нормально получилось. Осталось сложить аккуратненько вещички и ждать посыльного, тем более что отведённый для него час практически прошёл. Во, где-то здесь я заначку продуктовую видел на заднем сидении, надо её ополовинить — и для легенды хорошо, да и есть уже хочется, солнышко на запад клониться начало, однако.

Чу, кажись мотоцикл. Не захотел, видно, Матвеев назад пешим драпом передвигаться, а может просто не успевал, а может вообще не он. Нет, он, и Тихвинского зачем-то притащил.

— А чего это вы тут раскатываете? — я вышел к остановившемуся мотоциклу. — Бензина много лишнего или ноги ломать неохота?

— Никак нет, товарищ командир, старшина приказал. Сказал сопроводить до места назначения и сдать по месту прибытия.

— Кому?

— Да кто возьмёт, тому и сдать. А ничего так смотритесь, настоящий фашист.

— За козла ответишь. Ладно, раз приехали, слушайте задачу. То, что под жандармов нарядились это правильно, но поедем не вместе — вы впереди, метрах в двухстах-трёхстах. Таким макаром движемся в сторону Полоцка, не доезжая десяти километров проводим операцию, порядок действий доведу на месте. ТТ взяли? Пусть пока у вас будет. Задача ясна?

— Да, — ишь ты, Тихвинский решил слово взять. — Какие наши действия, в случае если вас остановят?

— Наблюдать. Действовать только в крайнем случае — если я не смогу отбазариться на дороге, то в городе мне вообще не светит. Ещё вопросы? Тогда двинули.

* * *

Легковой автомобиль, явно не немецкого производства, выскочил из-за поворота как чёрт из табакерки, у Отто была такая игрушка в детстве, и помчался в сторону поста, со скоростью явно превышающей сотню километров в час. Сильно превышающей.

"Он что, собирается шлагбаум таранить?" — подумал Отто сдёргивая с плеча карабин и вставая на колено. — "Фиг его так остановишь, говорил же Хоппу, что пулемёт надо ставить, а тому лишь бы поржать. Ещё обещал на фронт отправить, если не настрелялся. Думпкопф!"

К счастью стрелять не пришлось — автомобиль начал тормозить ещё метрах в пятидесяти от поста, и встал не доезжая десяти метров до шлагбаума. Здесь уже стало видно, что с левой стороны не осталось целых стёкол, а бело-красное пятно в салоне оказалось неумело забинтованной головой человека. Дверца распахнулась и на дорогу почти вывалился лейтенант, которому и принадлежал этот ком пропитанных красным бинтов, из коего лихорадочно блестели полузалитые кровью глаза.

— Господин лейтенант, вы ранены?

Отто метнулся к офицеру и поддержал его тяжёлое и какое-то мягкое, что ли, тело. Только тут, разглядев вблизи, шитьё погона он понял, что несколько перепутал — офицер оказался цугфюрером, но это мало что меняло для солдата доблестного Вермахта. В конце концов он тоже был в каком-то роде тыловой крысой, только не имеющей волосатой лапы, в возможности которой входит и выдача подобных погон.

— Стеклом лицо посекло, — раздалось бормотание из-под повязки. — Не смог нормально перевязаться, крови много…

Мундир раненого, и правда, был обильно залит кровью, особенно воротник и верхняя часть груди.

— Сейчас я постараюсь сделать нормальную повязку, господин цугфюрер, — Отто оглянулся на стоящего столбом напарника. — Фриц, чего встал как осёл, давай бинт! Да шевелись ты!

Повязка была наложена отвратительно, ну а что можно ожидать от человека, самостоятельно перебинтовывающего собственную изрезанную стеклом голову? Зондерфюрер скорее сделал себе ещё хуже, потеряв время. Лучше бы ехал сразу к ближайшему посту, глядишь и меньше крови потерял бы, получив помощь раньше, а не сооружая этот идиотский колпак, который ничем ему не помогал. На лице было не меньше десятка неглубоких, но отчаянно кровоточащих ран, а ещё несколько скрывались в волосах. Отто понадобилось не больше трёх минут, чтобы наложить нормальную повязку, да и то половина времени ушла на избавление от произведения Безумного Шляпника.

— Фриц, свяжись с караульным помещением, пусть они срочно позвонят в комендатуру или госпиталь. Пусть звонят и туда, и туда. Срочно нужна помощь для раненого офицера.

Удачный сегодня однако день. Можно получить что-нибудь и посущественнее благодарности.

* * *

Вроде неплохо всё прошло. Самое тонкое место в моём плане это количество стекляшек, которое я якобы мордой словил. Когда стекло боковое прострелил, да увидел как то осыпалось, понял, что объяснить массовый порез рожи будет сложно. Одна надежда что врач не поймёт, а расследовать данный инцидент серьёзно не станут, иначе погорю. На крайняк скажу: не помню. Типа стрельба, грохот, боль, искры из глаз, в общем хорошо что не загорелось. Обойму расстрелял, на мой взгляд, удачненько — стёкла с левой стороны побил, крышу подырявил, будто стреляли снизу вверх, то есть из положения лёжа, одна пуля должна в спинке сидения застрять. Вроде, если со стороны посмотреть, должна получится хорошая тупая засада, с везучей мишенью в моём лице.

"Авант" остался на въездном в город КПП, а мою тушку погрузили в какой-то фургон, украшенный красным крестом и повезли в больничку. Надеюсь, вещи не растащат, обер-вахмистр из комендачей клялся, что всё будет в полной сохранности. Но в портфель с бумагами и грошами я вцепился как клещ, вот он рядышком лежит. Надеюсь, не переиграл.

По приезду в госпиталь кровотечение полностью остановилось, а физиономия, судя по тому, что зуд, сопровождающий перестройку тканей, почти прекратился, стала близка фотографии в удостоверении.

— Не волнуйтесь так, цугфюрер, ничего страшного не произошло, — пожилой обер-арцт обработал мои порезы какой-то вонючей мазью, залил сверху субстанцией, похожей на клей, но повязку накладывать сам не стал, вызвал санитара. — Поверьте старику, вам здорово повезло, в моей практике был подобный случай, так там человек лишился глаза. И это при том, что ран было много меньше, чем у вас. Ваши же царапины заживут быстро, от некоторых даже шрамов почти не останется. Крови вы потеряли конечно немало, но в ваши годы это не проблема, здоровее будете, хотя если следующий раз захотите поработать донором, лучше сдайте кровь для солдат Рейха. Шучу.

— Вообще-то я здорово перепугался, господин доктор, столько крови.

— При любых ранениях в голову, даже слабых, кровотечение может быть очень сильным, такова уж природа кровеносной системы, здесь очень много мелких сосудов. Как вы себя чувствуете сейчас?

— Больно.

— А вы что хотели, молодой человек, чтобы щекотно было. Ладно, держите, — врач достал из стола пузырёк тёмного стекла. — Постарайтесь потерпеть, но если не сможете, примите таблетку. Только не пейте сразу много и вообще, старайтесь не злоупотреблять, привычка к этому зелью ничего хорошего не даст. С тяжёлыми ранами, никуда не деться, но в вашем случае лучше воздержаться.

— Это опиум?

— Нет, конечно, петидин. Опиум только в инъекциях. А у этого не такое сильное привыкание, но всё равно гадость. Запомните, это на крайний случай.

— А зачем тогда так много? — не то чтобы я был против, такой препарат пригодится, но надо расставить точки и убрать непонятки, безобидные сегодня они могут стать завтрашними проблемами.

— Берите, пригодится. Не нравится мне как развивается ситуация, если сразу после разгрома и отступления противника попадание в госпиталь раненых не на фронте стало нормой, хотя какие-то стычки с прорывающимися частями и одиночками случаются, то примерно через неделю это сходит на нет. По крайней мере в Польше и Франции было так.

— А здесь по-другому?

— Наверное да. Из раненых последнее время поступили только вы и один солдат, из-за несчастного случая при чистке оружия, а вот в морг постояльцы чуть не рекой текут — под три десятка за последние две недели. И боюсь, что тенденция будет только нарастать. Поэтому берите, может кому, надеюсь не вам, опять понадобится.

— Спасибо, доктор.

— Да, в общем, не за что. Вы везунчик. На перевязку — ежедневно.

Вот ведь гадость, придётся специально следить чтобы раны "нормально" не заживали.

— Может не стоит так часто, на мне всё как на кошке заживает. Организм такой, в детстве мамочка удивлялась — утром колено разобью, а вечером как не бывало.

— Завтра всё равно придите, а там посмотрим. Да, вот ещё, — врач протянул мне небольшую коробочку. — Это аспирин, если будет температура, принимайте порошки каждые четыре часа, заодно и боль немного снимет.

— Вы заботливы, доктор, как моя мамочка. Спасибо.

— Идите уж. У самого два таких оболтуса, где-то под Смоленском.

Из здания госпиталя вышел на своих двоих, хоть и пошатываясь, при этом практически не играл — правда потерял много крови. Слава Вотану, до здания комендатуры было не более пяти минут неспешного ковыляния. Прохожие, что местные, что пришлые, смотрели на меня с любопытством, опасением и страхом. Ещё бы, такое чудо — немецкий офицер с замотанной бинтами головой, так что остались только три тёмных дыры, под глаза и рот, в залитом кровью мундире и с фуражкой в руке, так как с головы она спадала. Доктор пытался оставить меня в палате, пока не подвезут мои вещи, но я мужественно отказался, мотивируя тем, что каждая минута моего безделья отодвигает победу Рейха, над еврейско-коммунистическими ордами. Интересно, за кого он меня всё же принял — за дурака, или хитрого демагога и карьериста? Да не всё ли равно. А вот такая моя прогулка по городу может дать гораздо больше, чем сотня листовок, расклеенных подпольщиками на ночных улицах, тем более что их нет, а я, вот такой красивый, тут как тут.

В комендатуре о моём печальном приключении уже знали, а потому тут же, не слушая возражений, какой-то гауптман распорядился погрузить меня в дежурную машину и отправить на квартиру. Мой "ситроен" также обещали доставить по тому же адресу, даже выделили какого-то замухрышного солдатика, вероятно в качестве временного ординарца. Квартира была так себе — пара комнат, одна побольше, другая, совмещённая с кухней, поменьше, в довольно старом и облезлом двухэтажном доме. Насколько я понял из объяснений Ганса, моего нового ординарца, местных выселили из нескольких рядом стоящих домов и поселили в них офицеров комендатуры и вспомогательных служб. Это удобно, сегодня идти с визитами и пугать интендантов уже поздно, но в скором времени нужно заняться наведением неформальных контактов.

Утро добрым не бывает — старая, но справедливая истина. Выспаться нормально не удалось — как только прекращался головной зуд, приходилось выбираться из дремоты и мысленно бередить раны, не давая им нормально закрываться. Организм наверное сошёл бы с ума, если бы у него был свой отдельный, пытаясь понять что от него хотят — делает вроде всё правильно, а ему целенаправленно мешают. Аспирин всё же пить пришлось, температура явно у болезного скакнула. Ганс накормил какой-то размазнёй и умчался в госпиталь. Вместо убелённого сединами юбер-артца, пришла миловидная блондинка, далеко не достигшая тридцатилетнего рубежа увядания, при этом ещё и оказавшаяся русской. На комплименты её несказанной красоте не прореагировала — то ли не поняла, то ли не приняла, не разобрал. Повязки снимала особо не церемонясь, но и садизма излишнего не проявляла, боевые раны обрабатывать не стала, только намазала лицо какой-то жирной мазью и, снова превратив меня в мумию, ушла сказав что-то Гансу. Мило. Наверно ей было просто некогда — где-то остались горящие избы и скачущие кони. Пришлось пытать ординарца.

— Ганс, что это была за фрау?

— Это фройляйн Ольга, она русская.

— Это я уже понял, медсестра?

— Нет, она врач, работает в госпитале. Господин Роге сказал, что температура это нормально и фройляйн сама разберётся.

— А на чём она специализируется?

Данный вопрос поставил моего Швейка в тупик, ответил он, только надолго задумавшись.

— На раненых.

— Здорово. Перевязки делает?

— Да. Но и режет тоже вроде.

А вот это уже очень интересно. Русский хирург в немецком госпитале — это тема для размышления.

К обеду валяться уже надоело, да и сам обед оставлял желать лучшего — какой-то пустой суп и похожаю на утреннюю размазня.

— Ганс, ты откуда эту гадость таскаешь?

— Из комендатуры, господин цугфюрер.

— И что, офицеры у вас питаются этим дерьмом?

— Нет, либо едят дома, либо в ресторане.

— Так принеси из ресторана.

— Там за деньги, обед не меньше двух марок, это без шнапса.

— На пятёрку и принеси что-нибудь нормальное.

Пока обед бежит, надо бы на солнышко вылезти, людей посмотреть, себя засветить, тем более что у крыльца и скамеечка удобная. Жаль семечек нет, посидел бы, полузгал сплёвывая через бинт, чем не рыцарь на отдыхе? Удача привалила почти сразу — не прошло и пары минут, как я устроился в тени сирени, как из-подъезда бодро вышел невысокий полноватый офицер с погонами интендантуррата. Думал, он сейчас на полной скорости пролетит мимо и уже готов был окликнуть его, но тот сам свернул в мою сторону.

— Не вставайте, цугфюрер, — тотчас остановил мою попытку подняться подошедший. — На раненых героев требования устава не распространяются.

— Что вы, господин индентантуррат, какой я герой, — нарочито скорбным голосом ответил я улыбающемуся интенданту. — В чертоги Одина не попал и то хорошо.

— О, молодёжь не забывает старых богов? Состоите в "Наследии предков"?

— Ну что вы, кто туда возьмёт восемнадцатилетнего сопляка. Правда бригадефюрер Бюлер обещал замолвить за меня словечко, когда я проявлю себя на службе во славу Рейха.

— Вы лично знакомы с Йозефом Бюлером, вторым человеком в генерал-губернаторстве?

— Он мой двоюродный дядя, у него очень большая семья, если вы знаете — одиннадцать только родных братьев и сестёр, вот и моя матушка оказалась в общем числе. А вы…

— Огюст Мезьер, заведую здесь продовольственными и материально-техническими складами, к вашим услугам.

— Какая удача, именно к вам я и ехал, ну то есть к вам в том числе. Вам просил передать привет оберстинтендант Кренц, он сказал, что вы знакомы, и сможете оказать мне помощь.

— Вильгельм из штаба группы армий, где он сейчас?

— Неделю назад я виделся с ним в Минске.

— Он здоров?

— Был здоров и даже весел.

— На него это похоже, завидую людям не умеющим грустить. Извините цугфюрер…

— Пауль Фриш.

— Извините Пауль, я спешу много работы — заканчиваем подсчёт трофеев захваченных с русских складов.

— Именно поэтому я здесь, — загадочную физиономию делать не стал, так как под бинтами не очень видно, но голос понизил. — Господин оберстинтендант просил не спешить предоставлять непроверенную документацию наверх. Ведь могут же вкрасться неточности, правда? Я бы зашёл к вам через пару часов, и мы бы обсудили вопрос, как свести могущие возникнуть неприятности к минимуму.

Мезьер внимательно посмотрел на меня, но увидеть под повязками конечно ничего не смог.

— Пара часов не сыграет никакой роли, но если вы сможете помочь мне, я охотно вас выслушаю. Здесь недалеко, вниз по улице и второй поворот направо, там сразу увидите мою контору. До встречи.

Похоже, рыбка клюнула, не будем спешить с подсечкой, пусть пока поразмышляет, покрутит в голове варианты. У него, вероятно, есть свои виды на учёт трофеев, но вряд ли сильно обширные. Что он тут украсть может, и главное, сколько? Мелочи, логистики у него своей нет, а я могу предложить. Настроение пошло в гору, не успело испытать усталость, как появился и мой кормилец с судками. Жить становится лучше, и веселей.

Не скажу, что обед меня восхитил, вероятно, здесь в понятие ресторан вкладывается какой-то другой смысл, по крайней мере не полностью связанный с гастрономией. Шнапс был просто поганый. Либо я чего-то не понимаю, либо Ганс попался излишне экономный, хотя две марки он и вернул. Ладно, вечером сам посещу данный центр культуры и досуга и разберусь лично. А сейчас время для посещения господина Мезьера.

Дорога, и правда, не заняла более трёх минут. Открытые ворота вели в небольшой чистый дворик, где при моём появлении, вскочили и отдали честь двое солдат. Это что, охрана склада такая? Интересно. Точно, вон и карабин к скамейке прислонен, значит один наверняка охранник, а второй вероятно его развлекает, дабы тот не уснул на посту. Расслабились. Это хорошо.

— Вольно, как мне найти интендантуррата Мезьера?

— Вот в ту дверь, господин цугфюрер, на второй этаж.

Спасибо говорить не стал, обойдутся, я типа в плохом настроении, или изображаю из себя настоящего офицера. Надо будет их немного понапрягать со временем, чисто чтобы боялись связываться, но не доводить до крайности, как бы подлянки вредине строить не стали. А может прямо сейчас и начать? Давить по службе не хочется, бардак здесь мне на руку, а вот к внешнему виду стоит придраться.

— Рядовой, да вы…

— Рядовой Вайгль.

— Вы так только здесь одеваетесь, или перед комендантским патрулём тоже не побоитесь пройтись?

— Виноват, господин цугфюрер, — Вайгль быстро застегнул пуговицы на кителе, а второй подхватил карабин и приставил к ноге.

— Да, на фронт бы вас, — я устало махнул рукой, повернулся и пошёл к указанной двери, чувствуя спиной злые взгляды немцев. Хорошо, можно работать, главное чтобы их ненависть не перешла в злостное соблюдение устава.

Лестница была деревянная и дюже скрипучая, причём каждая ступенька пела по-разному. В голове всплыла где-то слышанная или прочитанная история про "музыкальные полы" в средневековой Японии. Там будто бы такие полы делали специально, чтобы какой ниндзя бесшумно не добрался до заказанной к ликвидации тушки, причём хозяин знал какие половицы как скрипят и мог схватиться с нарушителем в темноте, имея некоторое преимущество. Интересная конечно история, но по-моему бред. Была ли в этой байке какая правда или нет, но Мальцер явно был предупреждён о моём приходе. Кстати, возможно лестница и не виновата, а он просто услышал разнос, коий я устроил внизу, правда высказывать претензии, что я "строил" его подчинённых не спешил.

— Проходите, Пауль, чувствуйте себя как дома, — интендант второй раз подряд назвал меня по имени, это явно говорило о том, что он хочет перевести наше общение в неформальную плоскость. Ну что же — я не против. Совместная деятельность, для моей пользы, объединяет.

— Спасибо, господин интендантуррат…

— Просто Огюст.

— Спасибо, Огюст.

— Выпьете что-нибудь? Не стесняйтесь, в вашем состоянии алкоголь это как лекарство. У самого, неделю как, разболелся зуб, этим только и спасался.

Понятно почему у тебя подчинённые так себя ведут, если командир целыми днями подшофе.

— Я уже глотнул сегодня какого-то мерзкого шнапса…

— Я всё понял, Пауль. Сейчас мы будем лечить ваше настроение.

Что я увижу в качестве главного блюда, понял узрев моментально появившиеся на столе два широгорлых бокала, на низкой ножке, но решил не расстраивать интенданта, выразив голосом, за отсутствием видимой мимики, своё восхищение. Хотя бутылка "Мартеля", а судя по этикетке, выпущенного ранее тридцать шестого года, должна была привести настоящего Пауля Фриша в хорошее настроение априори. И ерунда, что она уже была прилично почата, настоящего алкоголика такие мелочи не останавливают.

— Ого, ещё доконтрольный.

— Приятно встретить знатока. Да, тридцать третий год, может не самый лучший, но и далеко не худший для "Мартеля". Кордон Блю к сожалению закончился, но не факт, что больше не будет, — Мезьер подмигнул, разливая коньяк в бокалы.

— За успех наших начинаний, — я поднял свой "снифтер" и отпил янтарную жидкость.

— Это божественно, Огюст, — морда немца расплылась в ещё более широкой улыбке.

Жаль, что швабы переняли привычку лягушатников пить коньяк без закуски, лайм с корицей был бы сейчас в самый раз. К сожалению всё хорошее быстро заканчивается.

— Ещё по бокалу?

— Давайте пока прервёмся, как вы относитесь к тому, чтобы обсудить наши дела прямо сейчас?

— Ну что ж, дела превыше всего, — Мезьер с явным сожалением убрал бутылку с бокалами обратно в тумбу стола и посмотрел на меня внимательным и трезвым взглядом.

Точно алкоголик, это на пользу, я, несмотря на пресловутую медленную всасываемость коньяка, уже слегка поплыл. Не зря ранее упомянул про выпитый поганый шнапс — буду изображать более пьяного, чем есть на самом деле, а на трезвую голову это тяжело. Ну не актёр я, а надо.

— Герр Мезьер, — вступление должно быть торжественным. — Я представляю здесь, как вы уже поняли, не себя, а группу, не побоюсь этого слова, значительных людей. Очень значительных. Естественно, все их действия направлены на благо Рейха и германской нации. Я прошу именно так рассматривать все озвучиваемые мной предложения. К сожалению, не все чиновники государства верно понимают как надо правильно поступать, имея такие возвышенные цели, а потому нам, патриотам, приходится иногда идти на мелкие нарушения существующих правил ведения дел. Я ни в коем случае не утверждаю, что сами эти правила неверны, но иногда они не учитывают некоторых нюансов. Если бы данные нюансы были более значительны, то естественно было бы пойти по пути исправления самих правил, но в случае незначительности вышеупомянутых нюансов, иногда их проще обойти, чем ввязываться в длительный процесс согласований. Вы со мной согласны?

Конечно согласен, куда ж ты денешься, раз так внимательно слушаешь ту ахинею, что я несу. А ведь посмотришь на него и подумаешь, что верит. Вот она — сила искусства. Главное в нашем деле что? Правильно — не переборщить со вступлением, а то зритель отправится в гости к Морфею, и весь бенефис насмарку.

— Не буду напрасно занимать ваше время, а перейду к сути. Сейчас, когда все силы нации брошены на борьбу с жидо-большевизмом, когда множество сынов Германии покинули нивы и цеха заводов, чтобы в рядах непобедимой германской армии в едином усилии сломать хребет одному из главных врагов Рейха и фюрера, когда жёны, дети и матери великих наших воинов терпят лишения, мы должны приложить все усилия, для того чтобы всемерно помочь нашей армии и нашему народу. Для этого мы должны направить на решение временных трудностей труд других, пусть отсталых, наций и народностей, если к ним конечно можно применить столь возвышенные понятия. Если коротко, нужно заставить унтерменшей ещё больше работать. Но даже животные мрут если их не кормить. Поэтому у ряда особо ответственных наших геноссе, появилась здравая мысль направить некоторые, замечу, не являющиеся дефицитными и необходимыми для Рейха, ресурсы на эти цели. Я надеюсь вы меня понимаете?

— Э… Не совсем. Можно поточнее, что это за ресурсы?

— Ну, я не могу сказать вам конкретные позиции, но скажем так — то что будет пользоваться спросом в генерал-губернаторстве, но со сбытом чего в Рейхе могут быть проблемы.

— Вы имеете в виду чёрный рынок.

— Нет конечно, как вы могли подумать… Но, в том числе.

— Вот, наконец-то я понял. Дорогой Пауль, я конечно понимаю ваши затруднения, при первом общении с незнакомым человеком, но раз вы передали мне привет от Вильгельма, особенно его слова о возможной ошибке в расчётах, то… В общем давайте перейдём от словесной шелухи к делам.

И мы перешли. Трудно сказать, что меня спасло, то ли опыт Пауля, то ли ещё какие качества привнесённые другими личностями или бывшие исконно моими — я был близок либо к провалу, либо к полному финансовому краху. Напор интенданта был ужасен, вероятно будь в его возможностях продажа Земли, то он бы её продал, при этом выкрутил зелёным человечкам с Альфы Центавра все их псевдоподии, и они пожалели что связались. После того, как лёгкий сумбур, начал укладываться, а лёгким, он стал, кстати, значительно позже полного, изначально посетившего мою голову, я хотел даже поинтересоваться от какого из колен израилевых происходит его мамочка, но подумал, что такое любопытство может крайне негативно отразиться на моих торговых позициях, и решил не рисковать. Почему я хотел поинтересоваться родословной именно его матушки? Так это у подавляющего количества населения планеты род ведётся по отцовской линии, а у богоизбранного народа совсем даже наоборот, замашки же Мезьера не тянули на простую генетическую связь, хотя я Менделя и не люблю, эта связь была духовная и кармическая. Что интересно, он не пытался надуть меня в абсолютных цифрах, но процент запрашиваемый им был просто смехотворен. Восемьдесят процентов от цен варшавского чёрного рынка! Да если бы Фриш согласился на пятьдесят, то дядя закопал бы его живьём, причём место на освящённой кладбищенской земле ему не грозило бы, ибо самоубийц хоронят исключительно за оградой. Ещё интересный вопрос — откуда его оппонент так хорошо знал варшавские цены? То есть я не уверен, что он их знал точно, так как сам был посвящён в них только поверхностно, то есть не я конечно, а Пауль, но это ничего не меняет. Дело в том, что какие-то цены я всё же знал, а так как Мезьер ни разу не ошибся, если называл их, то я уверился, что и всё остальное является истиной. Сплошные загадки.

Печально было другое — наши переговоры зашли в тупик. Нет, я конечно мог согласиться на все условия этого хитровыдолбленного полунемца, выполнять-то мне их не обязательно, тем более, что оплаты он вперёд и не требовал, но что-то, скорее всего интуиция, подсказывало мне, что такой кидок не пройдёт. Не удастся мне загрузиться самым вкусным и интересным и сделать дяде ручкой. Всё, что сейчас произошло, это не зашедшие в тупик переговоры, а банальная проверка на вшивость. Но что же он задумал? Понятно ведь — на отказ от выдвинутых требований он пойти не может, иначе потеряет лицо, и тогда его можно додавить на любых условиях, но и держаться на выдвинутых позиция невозможно, это прямой срыв сделки. А вдруг он и вправду пытается от меня тупо избавиться? Или у него есть другой канал или он уже заключил другую сделку. Ну конечно, выдвигая такие требования он просто заставляет меня самого отказаться. Кренцу это конечно может не понравиться, но большая часть вины падёт на Фриша — не сумел, молокосос, договориться с уважаемым человеком. Ловко! Здесь просматривается ещё одна интрига, а не хочет ли хитрый лис подвинуть молодого и сам сесть на товарно-денежные потоки? Может быть, но слабо верится — так внаглую отодвигать родственника Бюлера, можно и мешалкой схлопотать. Что смешно, мне это всё глубоко по фиолетовому барабану. Мне надо хапнуть и свалить! А это мысль — сделаю жалкую рожу, скажу что меня послали родственнички к многоуважаемому господину Огюсту, с целью уговорить его занять место в нашем семейном бизнесе. Поговорив с ним, я уверился, что не потяну на таком высоком уровне, но чтобы совсем не ударить в грязь лицом, нижайше умоляю дать провести первую сделку. Пауль конечно от стыда бы умер, вот и мне надо правдоподобно разыграть эту трагикомедию. Хорошо, что не успел, не факт что не получилось бы, но финт предложенный этим хитрецом разом снимал все проблемы.

— Похоже, мой дорогой Пауль, наши переговоры зашли в тупик.

— Не вижу никакой похожести, — злость в голосе я даже не пытался скрывать. — Вы использовали все возможности для того, чтобы договорённость не смогла состояться. Уж не обессудьте, но я так и скажу господам оберинтенданту и дяде.

— Не горячитесь, молодой человек, если мы и вправду не хотим разрыва в только что состоявшемся знакомстве, то должны искать компромиссы.

— И где эти компромиссы, что-то я их не вижу — согласиться с вашими условиями я никак не могу, ну а вы, похоже не собираетесь от них отказываться.

— Не надо всё измерять в деньгах, мой друг, услуги тоже могут многого стоить.

— И что я могу вам предложить?

— Дело в том, что у меня есть, и я надеюсь в будущем ещё и будут, некоторые материальные ценности, но кое-чего у меня нет.

— И чего же?

— Нет возможности превратить их во что-то менее осязаемое, по крайней мере имеющее меньший вес и объём, но не менее ценное.

— Так я же вам и предлагаю деньги и поддержку влиятельных людей.

— Нет, вы мне предлагаете только деньги, и очень небольшие, между нами говоря, а я хочу попросить вас о поддержке.

— И в чём же она должна заключаться?

— Ничего сложного — транспорт. У меня есть то, что можно реализовать, но нет возможности доставить это туда, где на это есть спрос. И здесь мы можем помочь друг другу.

Вот тут-то ты и попал. Ты разыграл отличную партию в преферанс, но я-то играю в лапту. Так что, держи подачу.

— Вы знаете, Огюст, я даже не знаю что вам ответить, на такой оборот у меня нет инструкций, а получить их, например по телефону я не могу, только лично.

— Вряд ли это нас устроит, время — деньги. Мне нужно срочно передать данные по трофейным запасам, занижать значения, надеясь на будущие договорённости я не могу — ближайшая проверка вскроет это, и отправка на фронт покажется мне удачным исходом. Так что решать нужно сейчас.

Давай, зажимай меня в угол. Классический розыгрыш шести взяток на пиках или, как говорят немцы, листьях. Хорошо, буду брать висты, они мне ни к чему, но игру надо поддержать, а саму лапту за спину спрятать — не стоит смущать оппонента.

— Ваш вариант, признаюсь, не лишен интереса, но всё равно входит в противоречие с полученными мной указаниями. К тому же есть несколько вопросов, решение которых войдет в разрез с нашими планами.

— Вот и давайте их решать совместно. Что вас смущает?

— Ну, во-первых, при вашем варианте уменьшаются потоки, так как вы, вероятно, претендуете на тот же перечень товарной продукции, что и мы.

— Скорее всего так, но возможно я захочу получить и другие виды ресурсов, вам не интересные, к тому же вам не придётся в этом случае тратить денежные средства, так как свою часть я смогу получить теми же транспортными услугами. А во-вторых?

— Во-вторых, мы пользуемся несколько необычным транспортным каналом, по крайней мере здесь — на оккупированной территории, и не хотели бы чтобы он попал под внимание недружелюбных нам людей или служб.

— В чем необычность вы мне конечно не скажете?

— Пока нет, от себя могу только добавить, что доставку мы можем организовать в восточные области генерал-губернаторства, и только. Дальше весь риск на вас.

— Меня устроит товарная станция в Кракове.

— Это вряд ли. Краков — да, станция — нет. Исключительно склад на территории города или в его окрестностях, и невоенный.

— Это несколько сужает возможности, но, я думаю, мы договоримся.

— Хорошо, осталось решить финансовый вопрос.

— Как раз никаких финансовых вопросов мы не будем решать. Вы занимаетесь доставкой, а я получаю половину груза, естественно в весовых мерах. Не волнуйтесь, вы получите то что вам нужно, в крайнем случае найдём компромисс. Сейчас главное — заключить принципиальное соглашение.

Обманул, запутал, в морду бы тебе вцепиться…

— Хорошо, я согласен, хотя думаю, дядя вряд ли будет доволен.

Надо же тебя хоть чем-то припугнуть.

— Ну что вы, я думаю, что мы сделаем так, что уважаемый бригадефюрер не испытывал неудовольствия. Да, теперь вы можете сказать, что необычного в вашем транспортном канале?

— Нам удалось, скажем так, получить контроль над одной из автоколонн Имперской трудовой службы. В ней двое наших людей, а остальных водителей набрали из хиви. В конце концов это наша политика — неполноценные должны работать на немцев, да и секретность так проще соблюдать. Надеюсь все неясности между нами вскрыты и мы можем приступить к планированию поставок?

— Да, конечно, Пауль. Давайте глянем, что нас может заинтересовать.

Ну что ж, согласие есть продукт при полном непротивлении сторон, как сказали ещё пока не классики. А посмотреть было на что, одних консервов было тридцать с лишним центнеров, хорошо вспомнил, что немецкий центнер вдвое худее против нашего, но полторы тонны тоже хорошо. Не все были мясные, правда, но почти половина. Самое невкусное, в основном какие-то огурцы, решили оставить и не наглеть. Мезьер сразу наложил лапу на половину, а я, поморщившись, согласился — всё равно хрен чего ему обломится, уж я постараюсь. Круп и муки было ещё больше, что неудивительно — если уж красноармейцы не смогли унести, или им не дали, тушёнку, масло и крабов, полсотни банок которых тоже обнаружились в перечне, то о "шрапнели" и ячке говорить нечего. С солью, сахаром и чаем было значительно хуже, не говорю уж про кофе. Ишь размечтался — всё украдено до нас, не пойму почему крабов не спёрли. Было немного сигарет, но зато много махорки и почему-то приличное количество трубочного табака, чуть ли даже не английского, хотя может это у него название такое: "Табак трубочный английский". Зато порадовали две тонны сухофруктов, почему-то в смеси из десятка видов, от яблок до изюма. Пять столитровых бочек постного масла внесли смуту в наши ряды, проще было оставить одну на складе, а остальное поделить по-братски, но земноводное задушило — проще отдать эту бочку хитромудрому интенданту, всё одно моя будет, но надо фасон держать. Уступил остатки сахара, но масло отвоевал. С барского плеча отдал все приправы, да и было их немного, и сухое молоко, типа поляки перетопчутся, зато забрал сто двадцать килограмм патоки. Сырые овощи решили не брать — осень скоро на дворе, в хранилищах практически одна гниль осталась, да и нельзя увезти всё, не поймут.

Много интересного оказалось в ведомости с вещевых складов. Так как в большинстве склады эти были военные, оставалось только облизываться, ну почти. Просматриваю перечень и аж сердце кровью обливается, хочу: взрыватели, аммонал, детонаторы, взрывные машинки, теодолиты, нивелиры и прочее, и прочее, и прочее… Ну не смогу я залегендировать для чего мне это добро может понадобиться. Не буду уподобляться сгубленному фраеру. А вот сукно, обувь, в том числе и несколько сотен пар валенок, форму, шинели… Ого полушубки, почти полторы сотни, хрен отдам. Это железно. Лыжи, три сотни пар… Жалость какая, пролистываю как и не заметил, не дано мне их прибрать, не до лыж сейчас полякам. А это что? Бензин, смазочные масла, камеры, покрышки, детали какие-то…

— Огюст, а что вы захотите за горючее и прочий хлам из этой ведомости?

— Хотите подпитать свою транспортную артерию? — всё так же хитро улыбается тот. — Ну бензин и смазка это понятно, но зачем вам русские запчасти?

— Есть несколько советских машин, но они не на ходу, правда я совсем не знаю что нужно для их починки, но машин у нас не слишком много, а добра у вас здесь…

— Ну, вы на всё то, Пауль, карман не раскрывайте, мне же что-то и приходовать надо.

— Ну вот это, — указал я на самую "вкусную" пачку бумаг, — можно и оприходовать, здесь ничего интересного нет.

— Не скажите, для вас может и нет, а кое-кто другой может заинтересоваться. Могу уступить центнеров сорок-пятьдесят не самых дефицитных продуктов, круп например, а сам из этих списков что-нибудь подберу.

— Я надеюсь, там не будет ничего такого, из-за чего нам накинут петлю на шею.

— Побойтесь Бога, если бы я занимался такими делами, дожил бы я до таких лет и советовали ли вам иметь со мной дело? Тем более, что вы сможете всё проверить. Доверия не купишь. Ещё по бокалу?

— Нет, давайте сначала подобьём тоннаж и объёмы — машин у нас не так и много, меньше десятка на ходу. Боюсь за один раз всё забрать не удастся, а время нас, как я понимаю, поджимает.

— Да, неплохо было бы управиться за неделю. Вы можете вызвать машины или требуется ваше присутствие?

— Надо ехать в Витебск, наши машины сейчас приданы одной из рот Тодта, что ведёт там работы. Попробую выехать прямо завтра, если доктора разрешат.

Максимум, что я мог предоставить, это восемь грузовиков разной грузоподъёмности, немало, конечно, но за одну ходку всего не забрать. Мезьер сам предложил, чтобы свою долю я увозил первым, он не укладывался в сроки по подготовке склада в Кракове. Я не гордый, неизвестно удастся ли второй заход провернуть — боязно, но на месте сориентируемся. По всему выходило, что свою долю забрать смогу, даже немного остаётся. Может чем удастся с немецких складов поживиться. Мой вопрос не застал интенданта врасплох, похоже он сам уже прикидывал чего бы такого мне впарить.

— Даже не знаю, что вам предложить, у меня тут строгий учёт, знаете ли. Хотя… Есть пара центнеров, может даже чуть больше, где-то килограмм сто двадцать маргарина, но сразу предупрежу, что он загрязнён. Неудачная партия, слегка попахивает керосином, химики что-то перемудрили, но в целом вполне съедобен. Я бы конечно сам есть не стал, но варварам сойдёт. Он уже списан, но пока на всякий случай хранится на складе. А больше вроде и ничего.

Так я тебе и поверил, если бы меня не раскрутил на транспорт, можно было ещё чего поиметь, но будем надеяться что возьмём трофеями. Если, конечно, этот хитрован не перестрахуется и не отправит первой партией всякую фигню.

— Всё, Пауль, заканчиваем, скоро уж и ночь на дворе. Заработались мы с вами. Когда работа интересная, не замечаешь как время летит. Ещё по бокалу и домой.

Теперь я кочевряжатся не стал, мы добили бутылку, что Мезьера совсем не огорчило, думаю у него есть ещё. И не одна.