До конца её дежурства оставалась пара часов, так что, снабдив ключами от дома, Ольга выпроводила меня. К её приходу, как сумел, нажарил картошки с салом и репчатым луком.

– Ух ты, какой запах, – Оля заскочила в дом, стягивая на ходу пальто и сбрасывая валенки, обутые в калоши. – Прямо мечта гастроэнтеролога. Не может быть, варенье! А у меня чай есть, настоящий! А это что, масло? И творог? Я стану толстая и некрасивая, вот! Сейчас, только освобожусь от этого амбре.

Показала язык и побежала переодеваться. От неё, и правда, пахло лекарствами и ещё чем-то более неприятным, то ли карболкой, то ли ещё какой химией.

– Ой, ты даже бойлер нагрел! – раздалось из глубины дома. – Молодец!

– Погоди, там вода, небось, еле тёплая – я его только недавно растопил.

– Это лучше, чем холодная!

У хозяйки нашёлся даже суп, он стоял на холодной террасе. Кастрюля была погружена в наполненный снегом тазик, а крышка прижата здоровым камнем.

– От кого еду прячешь?

– Крысы. Никакого сладу с ними нет. Кошку, что ли, завести.

– Кошки вроде крыс не ловят, только мышей.

– Пусть для запаха, хотя некоторые и могут, но узнать это можно, если только взрослую брать. А вот коты, те точно не ловят.

– Ну да, у них других, более важных, дел хватает.

– Ага, все вы готовы за счёт слабого пола выехать.

– Да ты никак феминистка?

– Каким-каким словом меня сейчас обозвал?

В общем, ужин прошёл в тёплой атмосфере взаимного уважения.

Когда лежали в постели, уже отдышавшиеся после бурного проявления чувств, Оля, положив голову мне на грудь, тихо спросила:

– Кость, когда это всё закончится?

– Не знаю. Честное слово.

– А как думаешь?

– Судя по тому, что происходит под Москвой, немцы выдохлись. По крайней мере, зимой они наступать не смогут. А вот наши, – замолчал, обдумывая, что сказать дальше. Ну не стратег я, тем более при таком критическом недостатке информации. – Если наши смогут зимой организовать несколько котлов, таких же, что нам устроили, то весной немцы покатятся обратно, а может, и зимой. Хотя шансов повторить первую Отечественную немного.

– Ты веришь, что мы победим?

– Абсолютно.

Эх, мне бы на самом деле ту уверенность, с которой говорю.

– В крайнем случае, в сорок третьем должно всё закончиться.

Утром бриться не стал, отредактировал снова физиономию и отправился к старому доброму знакомому. Смотри-ка, ничего в этом мире не меняется, окромя, естественно, погоды. Дворик в этот раз был покрыт изрядно вытоптанным снегом, а на той же скамейке сидели и курили, похоже, те же два бездельника. В этот раз они, разумеется, вскакивать и отдавать честь не стали. Пара минут ушла на то, чтобы втолковать служивым, что я хочу предложить господину интенданту очень хорошие доски, брусья и дрова. Больше всего им, по-моему, понравилось упоминание дров, после которого они решили, что я могу пройти. Сопровождать меня пошёл один из солдат.

– Вайгель, что случилось? – послышался из-за двери, за которой скрылся солдат, оставив меня на лестнице, знакомый голос.

– Господин интендантуррат, тут русский. Предлагает дрова и прочие пиломатериалы. Впустить?

– Пусть войдёт.

Кабинет Огюста тоже не претерпел особых изменений. Пока солдат спускался по лестнице, я, путая немецкие и русские слова, нёс пургу про хорошие доски. Офицер морщился, пытаясь разобрать мой бред.

– Да, и ещё, – перешёл на нормальный немецкий. – Вам привет от цугфюрера Пауля Фриша.

Думал, интенданта удар хватит – он аж позеленел, а лицо покрылось потом. Нехреновый такой гормональный всплеск – долго, небось, напряжение копилось, а сейчас произошёл прорыв. Как бы кони не двинул.

– Но… Он же… Погиб…

– Когда?

– Попал в бандитскую засаду…

– А, это когда мы Блюме грохнули? И чего, тело нашли? Опознали?

– Нашли… Опознали с трудом… Сильно обгорел…

– Какое несчастье! Значит, мы всё хорошо сделали. А Пауль жив, не волнуйтесь. Ну, точнее, не сам Пауль, а тот, кто к вам приходил под его личностью. Он уже давно в Москве, а может, и ещё где. Работает! А вот документы, что вы выписали на груз, точнее, на два груза, они здесь – недалеко, и могут быть в любой момент предоставлены куда следует. Документы вы хорошо составили – всё до самого последнего килограмма учтено. Как вы думаете, это концлагерь или виселица? Да, забыл сказать, груз далеко не ушёл – ни в Варшаву, ни Краков, он тут недалеко – в партизанском отряде. Все партизаны, от командиров до самого последнего рядового бойца, крайне признательны вам за помощь. Как бы они без неё врага били? Так что, наверное, всё-таки виселица!

Если бы передо мной сидел не враг, то я, вполне вероятно, его даже пожалел. Вид у интенданта был – краше в гроб кладут.

– Да, хочу сразу предупредить – не пытайтесь подавать рапорт о переводе или делать что-либо подобное. Мы, может быть, вас и потеряем из виду, но вот те, кого вам стоит опасаться гораздо больше, найдут моментально. Вы меня поняли?

Мезьер закивал.

– Вот и хорошо. Времени на обдумывания вашего нового состояния я вам давать не буду, потому как у меня его и самого мало. Теперь поговорим о положении в городе. Не вздумайте юлить, эти сведения будут проверены из других источников – у нас их немало. Какова численность гарнизона и других частей, дислоцированных в Полоцке?

– Точную численность сказать не могу, кто-то приезжает, кто-то наоборот…

– Но снабжение вещевым и продовольственным довольствием осуществляется через вас, а значит, обычным математическим расчётом, поделив, например, количество отпускаемого ежедневно чая на вес одной порции, получаем количество личного состава.

– Да, это я и пытаюсь объяснить – отпуск продуктов идёт не совсем точно. Сегодня было отпущено, в общей сложности, на пятьсот шестьдесят человек, но по факту их может быть на двадцать-тридцать больше или меньше.

– Не похоже на немецкую педантичность.

– Почему же, просто частей и подразделений в городе несколько, и они подают документы для уточняющего расчёта раз в декаду. На конец прошлой декады могу назвать точную цифру – было четыреста шестьдесят два человека. Но уже три дня как прибыл латышский батальон, и пополнения для третьего батальона охраны тыла двести первой дивизии, а также взвод фельджандармерии из её же состава. В то же время убыли почти все, кто застрял здесь с эшелонами.

– Ясно. Пишите всё, что знаете о положении в городе, районе, слухи, которые ходят среди офицеров. Отдельно набросайте мне документик по состоянию складов – что лежит, чего из этого лишнее. Да не бойтесь – всё не заберём. У нас есть возможность сбросить часть на местный чёрный рынок, ещё и с прибылью останетесь. У нас, кстати, имеется некоторое количество рейхсмарок, которые мы не прочь потратить.

– Но если вас с этими документами поймают…

– Молитесь, чтобы не поймали, потому что если со мной что-либо случится, то мои товарищи подумают, что это вы меня выдали. Дальнейшие их действия стоит предсказывать?

Либо Мезьер вконец сломался, либо хороший актёр, потому как будто из него какой-то внутренний стержень вынули. Он одновременно обмяк и, будто постарел – теперь передо мной сидел не подтянутый, хоть и немолодой, немецкий офицер, а усталый пожилой мужчина с потухшим глазами. Ну, на то и война, она и молодых ломает. И не только тех, кто на фронте, но и в тылу никого не жалеет.

Писанина заняла у интенданта с полчаса. Я сидел напротив, что не мешало читать написанное прямо на месте. Потом ещё перечитаю, а пока мозг пусть обрабатывает информацию в фоновом режиме. Много интересного, оказывается, знают тыловики, а уж сколькими полезными вещами владеют…

Выходя со двора, даже шапку снял и поясной поклон отвесил служивым, до того был доволен удачным заходом. По-хорошему, конечно, не стоило лишний раз на себя внимание обращать, но такую сцену я уже в городе пару раз видел. Чудно, однако.

При подходе к комендатуре, где меня должны были ждать остальные, дважды проверили документы. Причём оба раза это были обычные комендантские патрули. Латышей, по всей вероятности, это были они, я тоже видел несколько раз, но те стояли в переулках или глубине дворов. Усиленное несение службы не отменено, наверно, не все полицаи и бургомистры вчера уехали, а может, подпольщиков опасаются, рванул же кто-то бомбу. Как бы ещё на местное подполье выйти?

Около комендатуры было относительно пусто, трое полицаев получали оружие прямо из грузовика и громко ругались с кем-то. Наверно, мои с рынка ещё не вернулись. Ну что, пойду на рынок. Опять попал под проверку документов и снова дважды, правда, тоже около комендатуры. Интересно, немцам именно её приказано охранять или они пыль начальству в глаза пускают?

Рынок был… оживлённый, наверно, так будет сказать лучше всего. Вероятнее всего, оживление царило из-за наплыва продавцов. Продавцами же были всё те же полицаи и бургомистры, про которых я думал, что они ещё вчера уехали. Ан нет, крестьянская жилка оказалась сильнее. Мол, раз новая власть всё одно в город вызывает, то надо прихватить что-нибудь на продажу – чего зря лошадь с санями порожняком гонять. А вчера, небось, было не до торговли, наверняка самогонку пьнствовали, но это не повод, чтобы не расторговаться. Такой большой наплыв продавцов вызвал и рост покупательного спроса. Если продавцы в основном были здоровыми мужиками, ну а какие ещё в органах правопорядка могут быть, то покупками занимался женский контингент. Нет, мужчины, одетые по-городскому, тоже были, но как-то эпизодически.

Своих нашёл быстро, прямо около въезда.

– Привет, Кузьма.

– Здорово, Костик. Плохо выглядишь.

– Ничего, докторша сказала пройдёт, если раньше не подстрелят, – я рассмеялся. Говорили мы громко, так, чтобы окружающая публика слышала. – Как торговля?

– А… Беда, а не торговля. Понавезли, понимаешь ли. Одной бабе три мужика мешок бульбы пытаются всучить. Ну и как ей не кобениться, да цену не постараться скинуть. Придётся перекупщикам отдавать.

– Кому?

– Кому-кому, иродам, вон тем, – Кузьма указал кнутовищем на трёх мужиков.

Один был одет в приличное зимнее пальто и каракулевую папаху, двое других попроще: первый в потрепанном коротком пальтишке и треухе, тоже не первой свежести, второй в телогрейке и то ли странной фуражке, то ли кепке с лайковым козырьком. Мужик в треухе недобро покосился на нас и, сунув руку в карман, ощерился пеньками гнилых зубов.

– Урки, что ли?

– Двое, похоже, а вот этот, в папахе, странной масти. Не пойму, кто.

– Поговорить надо, от ушей подальше.

– Фёдор, посторожи. – Говоров с трудом, наверное, ноги затекли, слез с саней. – Ну, пошли погутарим.

Отошли подальше, под злым внимательным взглядом гнилозубого.

– Как думаешь, могут они быть с гестапо связаны?

– Так кто ж их знает.

– А пробить можно?

– Чё? Морды им набить? Я бы не стал, у этого, в треухе, нож в кармане. А то и револьвер, хотя вряд ли.

– Да нет, узнать про них у кого есть?

– Попробовать, конечно, можно. Только гарантию тебе никто не даст – госстраха сейчас здесь нет.

Ага, впрочем, как и госужаса, ну, если не считать той четвёрки, что мне с парашютами скинули.

– Как быстро?

– Часа два-три по минимуму.

– Сделай. Вообще-то нужны люди, связанные с чёрным рынком, но не с гестапо.

– Так бы сразу и сказал. Узнаю, но с этими лучше бы не связываться – не нравятся они мне. А ты чего, интенданта за жабры взял?

Вот жук, я же ему ничего не говорил. Как догадался?

– Ну, где-то, как-то…

– Молодец. Хорошо, пойду. Ты бы по базару не шлялся.

– На санях посижу, может, поторгую.

– Ага, ты наторгуешь, городской. Пусть Федька занимается, так посиди или вздремни под сеном да дерюгой – ночью, небось, не выспался.

– У самого вид не слишком свежий.

– А я и не отказываюсь, – Кузьма хмыкнул, хлопнул меня по плечу и заторопился в центр города.

Вернувшись обратно, залез в сани поглубже. Места было немного – больше половины занимали мешки с продуктами и вязанки дров. Дрова пользовались в городе спросом. Если не удастся продать, Ольге сгружу, да и картошка с зерном ей не лишними будут. Попытавшись поудобнее угнездиться, наткнулся под соломой на картонные коробки. Ого, уже успели фармацевтику раскидать и заныкать, молодцы – везти в одних санях, конечно, безопаснее, но уж больно много её, как бы внимание не обратили, отчего это крестьяне обратно с товаром возвращаются.

– А чего встали так неудачно, прямо у въезда?

– Ты чё? – удивился Фёдор. – Борь, скажи – самое хорошее место. Специально до рассвета встали.

Борис, второй полицай, ехавший с нами, угрюмо махнул головой. Был он в отличие от Фёдора неразговорчив. В этот раз Феде поговорить не удалось, так как рядом нарисовался владелец треуха.

– Эй, фраер, ты чего с паханом своим насчёт нас тёр? – даже с расстояния больше метра донеслось зловоние от его дыхания.

– Ты, дядя, берега попутал? И какой я тебе фраер? – постучал по белой повязке на рукаве. – По твоей классификации я «мусор». Видишь, чего написано?

– Да ты хоть собачку там себе нарисуй, всё одно до легавой суки тебе, как до Одессы раком.

При чём тут собака? Ах да, вспомнил – когда-то, в прошлой жизни, Костя слышал, что ещё в бытность существования Московского уголовного сыска его работники носили нашивки императорского охотничьего общества с изображением собаки. С точки зрения конспирации неумное решение, почему они просто в форме не ходили? Странно.

– А не слишком ли ты сам борзый? Может, тебя в комендатуру сдать, скажу, видел тебя в лесу с партизанами. По запаху определил.

Урка оскалился и потянул из кармана руку, но на него уже смотрел ствол ТТ. Фёдор с Борисом сунули руки в карманы полушубков, но свои наганы доставать не спешили. Хоть и считалось, что мы разоружены, но короткоствол у всех был, правда, советский – с ним отбазариться было проще, чем если бы поймали с немецкими пистолетами.

– Куда ты, дядя, со своим пером против шпалера?

– Убери волыну, – второй урка образовался рядом, демонстративно держа руки на виду. Следом, неспешной походкой, приближался третий, в папахе.

– Зубан, чё за разборки?

– Клещ, этот фраер грозится нас немцам сдать как партизан.

– Захотел полсотни марок на халяву срубить? – Клещ смотрел на меня заинтересованно, одновременно умудряясь контролировать моих напарников. – Не, твои не пляшут, а вот что ты волыной в городе размахиваешь, германцу может не понравиться. Оружие вам должны только перед отъездом выдать. Нарушаешь.

– Я этот шпалер у них не получал, мой он.

– Значится, не всё у вас партизаны поотбирали?

– Осталось кое-чего.

– Клещ, Зубан, что тут происходит?

Наконец до нас добрался прилично одетый.

– Фунт, этот на нас зыркал, – Зубан всё еще держал руку в кармане и был здорово напряжен. – Потом с Прапором базарил. Они на нас глядели, когда говорили, а потом Прапор быстро утёк.

– Прапор мужик правильный, подляны кидать не будет, – Клещ сплюнул на снег. – Я с ним чалился.

– Зубан, не мацай косарь, и ты волыну спрячь, – Фунт говорил спокойно, даже вальяжно. Судя по погонялу, был он из валютчиков. – Сами себе сейчас проблемы нарисуем.

Зубан заворчал, но руку из кармана вытащил, я тоже убрал пистолет под рогожку и даже щёлкнул курком. Откуда уркам знать, что он у меня на предохранителе до этого стоял, а сейчас как раз наоборот.

– Вот и хорошо. Кузьма Евстратович когда вернётся?

– Обещал часика через два-три.

– Нам с ним поговорить надо. О делах. Передадите?

– Всенепременнейше.

Ушли. Интересная история. Кузьму урки знают. Ну а что такого, то, что он сидел, я в курсе. Похоже, если не в авторитете, потому как Клещ его правильным мужиком назвал, то, по крайней мере, уважение имеет. Хотя можно было догадаться, не к попу же местному он пошёл о чёрном рынке договариваться, но то, что этих урок знает, не сказал. Сон мне перебили, вроде как адреналинчик после вербовки интенданта сошёл, так нет, эти ухари добавили. Пойду по рынку, что ли, прошвырнусь.

Хоть народу было и много, но особой бойкостью торговля не отличалась, всё больше торговались, ощупывали, обнюхивали, хвалили свой и хаяли чужой товар.

– Ты чего, старая, моль же твой платок поела. Четыре кило дам, не больше.

– Где моль, где моль. Нюхай. Чуешь, нафталином пахнет. Платок настоящий, оренбургский.

– Какой ещё оренбургский? Пух грубый, даже на ангору не тянет.

– А ты в пухе, что ли, разбираешься? Да я тебе и козу доить не доверила бы.

Подобные диалоги звучали чуть ли не на каждом шагу. На московских рынках Костя был, да и на рынке в Коломне не раз, но не помнит такого остервенения и злости, какие слышались сейчас в голосах людей. Торговали же здесь многим, причём, как и в подслушанном разговоре, чаще не на деньги, а предпочитали бартер. Конечно, в подавляющем большинстве ассортимент был представлен продуктами: картофелем, зерном, мукой, разными овощами, реже фруктами, те чаще всего были представлены в виде варений, но немного – сказывался дефицит сахара. Солений было больше, но в цене они кусались – соль тоже была в дефиците. Было достаточно много молока и творога, масла меньше. Мясо же, несмотря на позднюю осень, присутствовало в исчезающе малом количестве, по ценам, превышающим даже стоимость масла. Было немало яиц, но цена тоже кусалась. Ещё один вид товара, поставляемый деревней, упоминал – дрова, ассортимент был широкий, а цены не очень велики. Также присутствовали такие товары, как небелёное полотно, вязаные вещи, просто шерстяная нить и валенки разных фасонов. Изделий из кожи и шкур, что полушубков, что шапок, было мало.

В ответ на это горожане предлагали готовую одежду и обувь, практически всю ношеную, нитки, иголки, всяческую бижутерию, в том числе и украшения из драгоценных металлов, патефоны, пластинки, даже музыкальные инструменты, посуду, немного электрических приборов, книги и разную мелочовку. В одном месте стоял комод и несколько стульев, но пока горожане, похоже, были не готовы распрощаться с предметами обстановки.

– Ей, парень, – меня дёрнул за руку невысокий, обладающий россыпью золотых зубов, мужчина, чуть старше меня возрастом, – девку хочешь? Хорошая девка, ядрёная, и может по всякому – обученная.

Захотелось дать в морду или вообще пристрелить. Шкет, видно, это понял – и моментально пропал, ввинтившись в толпу. Сволочи, совсем охренели. Гулять расхотелось, тем более ничего нужного я не увидел. Вернулся к саням и, забравшись под дерюгу, ночь и правда была беспокойная, уснул.

– Просыпайся, – толкнул в бок Говоров. – Не вылазь пока, у тебя рожа почти нормальная стала, не свети ею. Ребята говорят, ты с ворами чуть резьбу по кости не устроил, только смотрящий и разрулил.

– Не всё так страшно, как со стороны казалось, – скрыв лицо и поглядывая в зеркало, пока наводил марафет. – Похоже, проверяли на вшивость – увидели, что я с тобой, вот и решили Мельпомену потешить.

– Думаешь, спектакль разыграли?

– Ага, концерт по заявкам.

– А на хрена?

– Дело у них к тебе есть, вот и щупали, кто у тебя вокруг – на кого опереться сможешь. Если что. Будешь с ними говорить?

– Раз просят – надо уважить.

– Сейчас, с мордой закончу, и пойдём. Глухова с Боровым возьми. Фефера не берём – хлипковат пока.

– Не стоит такой толпой переться – слабость покажем. Ты себя уже проявил, Федька с Борькой тоже вроде не подкачали. А Степана с Григорием им стоит засветить, тут ты прав, тем более они срисовать должны, что те тоже со своими людьми.

– Цены, кстати, тут аховые, с довоенными не сравнить. Это что, из-за этих перекупщиков?

– Да нет, ты же сам Боровому объяснял, что немцы рубль обесценят, но использовать как местные деньги не откажутся.

– А ты откуда знаешь?

– Обсуждали мы этот вопрос с ним. Немцы выставили цены на нужные им продукты, ну те, что они скупают помимо налога, в своих марках, а выплачивают рублями один к десяти. Вот такое соотношение на рынке сразу и сложилось, а цены раза в три скакнули. Это в среднем, а так – где в два, а где и в четыре или больше. На мясо раз в пять. Крестьяне, пока корм есть, скотину не режут, ждут, когда ещё цена вырастет.

– Дождутся конфискации.

– Похоже, к тому идёт – немцы затребовали документы по скоту в личных хозяйствах. Так просто делать этого не будут.

– Подал?

– А куда я денусь. Только скота у нас мало-мало, от того, видишь, и цены такие.

– Не заметят, что у тебя мало, а у других много?

– Так и у других мало, чай, не дураки кругом сидят, помнят, как колхозы вводили.

– Да, ещё – представляешь, тут ко мне сутенёр подвалил!

– Ага, частное предпринимательство в интимной сфере тоже процветает. Помимо двух бардаков.

– Тут ещё и два публичных дома?

– Ну, так – один для немцев, другой для всех остальных.

– Дядька Кузьма, – влез в разговор Федька с горящими глазами. – А дорого берут? И почему у немцев свой, там девки лучше?

– Ну-ка прекратил мне, тебе чего, деревенских мало?

– То наши, а то городские…

– У всех у них всё одинаковое, а здесь, из нового, только хворь какую на конец себе намотаешь. Хорошо если просто гусарский насморк, да и тот по нынешнему времени лечить – без порток останешься, а если уж сифак зацепишь… Хочешь без носа ходить да гнить заживо?

– Типун тебе на язык, дядька Кузьма. Так почему у немцев-то девки свои?

– Да хрен их знает, но там именно немки.

– Не брешешь? – глаза у Фёдора опять разгорелись, видимо, желание заполучить немку превышало опасение загнуться от сифилиса.

– Федюня, успокойся. С местными шалавами риск, и правда, велик какую гадость прихватить, а немки тебе не светят.

– Почему это?

– Потому, что за связь с унтерменшем гражданину рейха положен концентрационный лагерь. Это касается обоих полов.

– Да ну, а тот, которого ты… Ну, когда он Любку…

– Цыц, – Говоров показал парню кулак. – Я кому сказал забыть? Всю деревню под виселицу подведёшь.

– Концлагерь, это если узнают да ход делу дадут. Причём посадят не за насилие, вот как раз на насилие им плевать.

– Чудны дела твои, – Федька почесал голову под шапкой. – Это они сифака боятся, что ли?

– Да нет, дурья твоя башка, они боятся свою арийскую кровь смешать с неполноценными расами.

– А мы, значит, неполноценные?

– А ты ещё не понял?

– Да сами они уроды!

Ну, вот и поговорили. Будем считать это за проведённую политинформацию. Говоров только хмыкал, слушая наш разговор.

– Лады, пойду побазарю с местным смотрящим.

– Кузьма, если что, у нас есть выход на немцев, которые могут предложить дефицит, какой, пока не знаем. Скажем в ответ на наши поставки древесины, ну и ещё кое-чего. Фигня всякая этих немцев не интересует, а нужны им рейхсмарки, золото, камушки, может быть, платина, на худой конец и серебро сойдёт. Рубли, впрочем, как и франки с прочими гульденами, короче, деньги тех стран, что под немцем, неинтересны, если это, конечно, не золотые или серебряные монеты. Подойдут американские доллары и английские фунты. Да, франки тоже, но если швейцарские.

– Понял, а не слишком ли жирно кое-кому будет?

– Стричь под ноль нельзя, поэтому кое-кто должен иметь свой профит, тогда и воровать будет с охоткой.

– Лады, что смогу.

Через пару минут после его ухода подрулил Герман.

– Здорово.

– И тебе не хворать. Как дела, как торговля, что в личной жизни?

– Торговля так себе, – Герка оглянулся, проверив, не слышит ли кто лишний. – Дела нормально – что в прошлый раз приобрели, но вывезти не смогли, загрузили. И в личной жизни всё хорошо – подруга моя знакомого старого встретила. Поговорить бы вам.

– С подругой?

– Со знакомым.

Ишь, конспиратор какой стал.

– Пойдём-ка, Гера, ноги разомнём, а то сидеть без движения зябко.

Отошли в сторону от толпы. Пару раз присел, взмахнул широко руками – если со стороны кто посмотрит, решит, что кровь застоявшуюся человек разгоняет. Сегодня с утра подморозило уже вполне прилично, ниже десяти по Цельсию точно, а то и все пятнадцать.

– Ну, что за знакомый?

– Бывший капитан-пограничник, сейчас служит в комендатуре.

– И что?

– Вроде бы взрыв в ресторане его рук дело.

– Откуда сведения?

– С его слов.

– И всё? Знаешь, сколько я могу тебе рассказать? Тебе тогда нужна будет кепка с тремя козырьками.

– Зачем.

– Один глаза от солнца защищать, а два других, чтобы лапша на ушах не скапливалась.

– Вот, надо с ним встретиться, поговорить.

– Ох, не нравится мне это. Немцы командиров Красной армии не жалуют, а пограничников тем более, они же вроде как под комиссариатом. С чего бы они такого человека на службу взяли?

– Так, может, они и не знают, кто он.

– Думаешь, совсем тупые?

– Но ведь это шанс.

– Подожди, подумаю.

Проще всего, конечно, проверить самому – пускать на такое другого, как-то не по-человечески. Но эту сентиментальность и игру в благородство надо давить. Я командир, а значит, всё одно буду посылать людей на опасные дела или вообще на смерть. Потому тут надо с умом. Если это провокация гестапо, то Аня попадает под удар, даже в случае самого факта встречи. Но это если этот пограничник пробует наладить связь только через неё. Даже если это пока и так, то стоит обождать, возможно, он попробует через других. Тогда если с ним встретиться не на его условиях, а, например, зайти к нему домой и не упоминать, от кого, то есть шанс Аню не засветить. Будет ли он тогда говорить откровенно? Если немецкий агент, то пойдёт на контакт, а если подпольщик, то, скорее всего, пошлёт. Вот если пошлёт, а связной уйдёт без проблем, тогда можно попробовать навести контакты.

– Как они говорили, о чём, что Анна ему пообещала?

– Встретились на улице, зашли к Ане…

– Прямо сразу с улицы? Почему?

– Он ей дядька двоюродный, по матери.

– Дальше.

– Чаю попили. Он и сказал, что состоит в подпольной группе сопротивления.

– Именно так и сказал? Такими словами?

– Не знаю, так она мне сказала.

Надо бы с Анной самому поговорить. Эх, сейчас нельзя – если провокация, то за домом следить могут. Не то чтобы я так уж опасался, но если начнут шляться кто ни попадя, вельми подозрительно будет.

– Продолжай.

– Предложил присоединиться.

– Слова красивые говорил?

– Какие?

– Ну, типа: все как один, на борьбу с врагом, не пожалеем жизни и прочее.

– Не знаю, я не спрашивал.

Плохо, что не спрашивал, хотя что мне это дало бы – и подпольщик мог пытаться увлечь молодую девушку броскими лозунгами, всё же народ тут мало циничный.

– Она дала согласие?

– Да.

Плохо.

– О медикаментах ему рассказала?

– Нет.

Это хорошо. Но почему?

– Она ему не доверяет?

– Доверяет, но сказала, что это не её тайна, а значит, она не может самостоятельно ею распоряжаться.

Умница. Даже при плохом варианте, возможно, не всё ещё потеряно. То, что этот погранец родственник девушки, тоже хорошо, ведь какой надо быть сволочью, чтобы родную кровь под петлю подвести. Может, всё ещё устаканится. Да и сделать мы уже практически ничего не можем – вряд ли Аня согласится взять слово обратно, а значит, она по-любому под ударом. С ней вместе и Герка попадает, что плохо, но отсюда можно кое-что хорошее получить.

– Герман, тебе задание. С Аней прямо сейчас сможешь поговорить?

– Да.

– Отличненько. Поступаем следующим образом – она агитирует тебя вступить в подполье, и ты нехотя соглашаешься. Так она должна своему дядюшке рассказать. Доверять тебе можно, но ты не хочешь участвовать в активных действиях, потому как боишься. Не хмурься, так надо. Поговоришь с дядей, прощупаешь его. Я надеюсь, ты не поведёшься на горячие речи? Нет, если они будут, то сделать вид надо, но вестись – ни в коем случае.

Эх, мало, мало цинизма в молодом поколении, выросшем при советской власти.

– Понял, что от тебя надо?

– Да, я должен проверить, не является ли это происками немцев, а если является – то с меня взятки гладки. Состоял, но не участвовал.

Молодец, сообразил.

– Не радуйся особо, захотят повесить – повесят. Хотя, двум смертям не бывать, а одной не миновать. А теперь давай, беги.

– А Аня согласится?

– А вот это уже твоя работа сделать так, чтобы согласилась. Скажи, что выполняешь задание командования, да и её из отряда никто не отпускал, потому она тоже выполняет задание.

– А разве мы в отряде?

– Ну, ты спросил – если не спишь в лесу и с винтовкой не бегаешь, это не значит, что ты свободен, как голубь сизокрылый. Её это тоже касается.

Ой, какой довольный, чуть рот в улыбке не порвал. Блин, детский сад – штаны на лямках. Как они могут вести себя, как дети, а умирать, как солдаты? Ведь эти пацаны и девчонки должны были строить коммунизм, создавать прекрасные семьи, растить счастливых детей… За одно только то, что их планы разрушены, а мечты отодвинуты на неопределённое будущее, стоит закопать весь рейх с его проклятыми жителями, а чем уплатить за отнятые жизни, даже представить себе не могу.

Говоров ещё не вернулся, видно, разговор оказался не из простых. За него и мужиков я не опасался, таких на мякине не проведёшь и так просто не возьмёшь. Время коротал беседой с Фёдором, который постоянно пытался перевести разговор на немецких продажных девок. Когда мне это надоело, поинтересовался, не девственник ли он, после чего отдыхал в тишине. Борис только посмеивался, косясь на обиженного товарища.

А вот и наш переговорщик, по виду не скажешь, доволен или нет.

– Не замёрз? – Говоров остался стоять, намекая, что и мне надо слезать.

Ну вот, опять греться. Сегодня уже столько раз изображал дефиле за ворота рынка, что на меня скоро коситься будут.

– Пошли попрыгаем.

– Поговорили, – Кузьма закурил, как только отошли подальше. – Как ты и предполагал, хотели наладить через себя торговлю продуктами, по их словам, многие с ними уже работают. На предложение немецкого дефицита отозвались положительно, но цены надо утрясать. Цены по продуктам… ну, скажем, приемлемые, повыше тех, что предлагают сейчас за скупку на месте. Но есть у них одно предложение, на которое я им ничего не ответил.

– Оружие?

– Как догадался?

– Перья они носят не из страха, что заметут, думаю, эти мало чего боятся, а с того, что серьёзнее ничего нет.

– Говорят, есть, но мало.

– Чего хотят?

– Пистолеты. На предложение обрезов, а их я всё же предложил, поморщились. И автоматы.

– Губа не дура, автоматов я и сам прикупил бы, да вот только беда – где такого продавца найти.

– Вот они и ищут. Деньги обещают хорошие. Рыжьём.

– А это мысль. Может, им немцы и продадут?

– Не поверят.

– Неужто нет на свете немца, который за хороший кусман золота автомат не продаст?

– Как-то это всё… стрёмно.

– Вот что значит с урками побазарил: рыжьё, стрёмно… Всё одно закинь удочку, что за хорошую цену немчура может и стволы организовать, но цена должна быть очень хорошей. То есть вообще запредельной! Вот тогда поверят и будут торговаться, а дальше посмотрим.

– А с пистолетами? Говорят, раз у нас так много, то, может, поделимся?

– Нет, у нас мало.

– Я то же самое сказал.

– За оружие они нам хорошей цены не дадут, а немцам дадут, никуда не денутся.

– Могут у других купить.

– Чего же не купили? На дворе война, оружия кругом полно, но им нужно специфическое, которое спрятать удобно, и самозарядное, а лучше автоматическое. А где его взять? Пистолеты и револьверы в Красной армии только у комсостава, автоматов мало, зато много автоматических и самозарядных винтовок, но бандитам они, по понятным причинам, не подходят. Из них даже обреза толкового не сделаешь из-за специфического способа работы автоматики – там не пистолетный патрон, со свободного затвора не постреляешь. Так что, считай, всё, что найдут, им не годится. Думаю, дегтярёвские пулемёты и «максимы» им тоже не в жилу. С немецким оружием и проще, и сложнее – пистолетов у них больше, а про автоматы вообще не говорю, но на поле боя их не подберёшь, враг своё оружие не разбрасывает, его только с боем брать. Что-то у урок, конечно, есть, но видно не так много, как хотелось бы, а все другие варианты, или большинство из них, уже опробованы.

– Да, возможно, ты и прав.

– Чего думаешь с продуктами и дровами делать?

– Фунту отдавать смысла нет. Своей хочешь подогнать?

– Была такая мысль, терраса у неё не закрывается, думаю, не утащат.

– И мне есть куда скинуть.

– Фефер будет какое-то время занят. Пока развезём, он и освободится.