– Это всё. – Мезьер подписал ведомость, половина пунктов в которой кардинально отличались от того, что на самом деле было погружено в сани, но выглядела бумага внушительно. Особенно подкреплённая соответствующими подписями и печатями на разрешении, полученном из управы.

Оплатой немец был доволен, хотя и пытался не показывать вида, ещё бы – кроме золота, всего, ему досталась и треть нашей казны, номинированной в рейхсмарках. Торговаться я особенно и не пытался, Огюст и так был несколько удручён тем наездом, что я устроил на него вчера. Вероятно, всю ночь оплакивал не только незавидную судьбу большевистского шпиона, вынужденного работать на ненавистных жидов, но и подсчитывал будущие убытки. Мне кажется, второе для него было много тягостнее.

– Э-э-э… Константин, как я понимаю, вы ещё располагаете неким количеством наличности?

Всё-таки что-то припрятал, старый жук.

– Имеете что-либо ещё предложить?

– Ко мне случайно попала партия стимуляторов, возможно, вас это заинтересует.

– Первитин?

– Нет… но это ничуть не хуже.

Угу, и наверное, ничуть не лучше. Вчера я снова поинтересовался у Ольги, как можно сравнительно безопасно использовать эти возбуждающие средства. Какую-то подозрительную методику, а также дозы потребления она раздобыла, но ещё раз настояла быть очень осторожным.

– Сколько?

– Двенадцать тысяч таблеток.

Ни хрена себе этот дилер затарился.

– И почём?

– Вообще-то нормальная цена – шестьсот марок, но вам я готов отдать за четыреста.

– А за триста готов? Нет, я не настаиваю и отнимать эту дрянь у тебя не собираюсь. Можешь сам вразвес попробовать продавать. Глядишь, и больше шести сотен заработаешь.

Очень похоже, что эта отрава жгла интенданту руки, и он не прочь от неё избавиться. Да и цена в шесть сотен, вероятно, была вполне реальной.

– Понимаете, не то что я что-то потеряю, если отдам вам это за триста марок, но уж точно ничего не заработаю.

Ну, да. Дело даже не в том, что однажды не заработает, а в принципе – один раз останешься без гешефта, второй раз уже проще такое вытерпеть, а на третий придётся из своего кармана докладывать. А это позор и разорение.

– Хорошо, пойду вам навстречу, Огюст, триста тридцать. Десять процентов на посреднической сделке это нормально, но я не настаиваю.

Мезьер чуть было не вздохнул от облегчения. Всё правильно я просчитал – тридцать марок – это, конечно, так, плюнуть и растереть, во время войн проценты считаются не десятками, а сотнями и тысячами, но, главное, он знает, что не потерял хватку, а, значит, ещё побарахтается. Пусть барахтается, главное, чтобы нам на пользу было, да и я слабины не дал – такому только дай намёк, сразу попытается вывернуться, да ещё за твой же счёт.

Уж полдень близится, а Германа всё нет. Он сегодня с Лиховеем обедает – в ресторане. Кто-то кого-то будет вербовать! А может, просто так водки нажрутся – тут уж как повезёт. Надеюсь, Аня за ними проследит – встреча эта залегендирована как смотрины, типа младшая родственница представляет дядюшке своего кавалера. Не понравилась мне идея с рестораном, но Аня объяснила, что дядя теперь персона публичная, и встреча с ним «втихую» более подозрительна, чем пьянка в ресторации с битьём посуды и морд халдеев. Скрепя сердце согласился, но вот что-то на душе кошки скребут.

Ну, наконец-то, вот она, сладкая парочка. От Фефера попахивало, но сочетание запахов было странное. Да и не шатался он только потому, что подпирала его настоящая русская женщина. Та, что коня на скаку да в горящую избу.

– Слышь, морда фолксдойчная, когда это ты успел с самогонки на коньяк перейти?

– Хорошие люди угостили, – не понял, он, правда, настолько датый или придуривается. – Настоящий кэ… вэ… кэ, вот!

– Ага, поверх самогона, а тот поверх водки? Ань, ты куда смотрела?

– А я тут при чём? Два мужика ханку жрут, а я виновата? Они у меня оба получат, и тот, и другой… Как протрезвеют. А то, ишь, придумали: «Молчи, женщина!»

Герку я, положим, сейчас увезу, а вот Лиховею, похоже, достанется. За двоих! А там, глядишь, перегорит – мне Фефер живой нужен, а раз ещё не убила, то есть все шансы, что пронесёт. Не в физиологическом смысле этого слова.

Город покинули без происшествий, но разве обойдут неприятности стороной того, кто их безустанно ищет? Вот и нас не обошли: не проехав и пяти километров, нарвались на патруль. Пожалел о старых добрых временах, когда единственно, на кого можно было нарваться, это жандармерия. С теми всё просто – документы на месте, езжай дальше, нет – руки в гору. С прибалтами всё сложнее – этим главное размер взятки, а каков он с нескольких полных телег, забитых явно не результатами крестьянского труда, даже представить сложно. Причём сложно не только нам, но и остановившим нас латышам. Предлагать взятку с ходу нельзя – кто первый обозначит свой интерес, тот и проиграл, даже слабину давать и то опасно, а значит, нас ожидала долгая торговля.

– Чего непонятно, документы на месте, печати и подписи на них. Чего тебе ещё, рожа чухонская, надо?

На конфликт пёр сознательно, потому как добром, было видно с самого начала, не разойдёмся. Латышей было мало – к нам вышло трое, но больше меня беспокоили не они, а шевеление в кустах метрах в пятидесяти, где явно был заныкан пулемёт, естественно с пулемётчиками. С этой позиции нас всех запросто положат, даже не вспотев. Не удивлюсь, если где и снайпер затихорился. Есть шанс добросить гранату до пулемётной позиции, но упокоить их на сто процентов маловероятно.

Что удивительно, русские пословицы, вероятно, рождаются не с бухты-барахты, а вполне целенаправленно, на основе конкретных фактов. Вот и сейчас: не было бы счастья, да несчастье помогло.

Латыш с немецкими знаками сержантского отличия упёрся как бывший таможенник, требуя разгрузить сани, чтобы далее сверять точное количество груза со списочным. Даже если бы с грузом было всё нормально, то и тогда настоящие белорусские мужики хрен на это пошли бы, потому как работать не любит никто, а уж делать работу, за которую не заплатят… Потому, не отказываясь напрямую, предложил заняться этим самим новоявленным проверяющим, причём затребовал ещё и шестьсот рублей залога, по полтиннику с каждого транспортного средства, если вдруг «таможня» после проверки бросит всё, как есть, решив не загружать товар обратно. Короче, образовался позиционный тупик: мы не даём взятки, латыши не дают нам проехать. Посылать за немцами, как третейским судьёй, не выгодно ни нам, ни им.

И тут проснулся Герман. Потыкался к Боровому, дыша на него свежим перегаром, от чего даже такого крепкого и привычного мужика слегка перекосило, прояснил для себя обстановку, что-то покумекал своим залитым алкоголем мозгом и отправился на разборку. Перехватить его сразу не успели, а уже потом, когда он вошёл в клинч с латышом, упирая тому в лоб ствол «нагана», было уже поздно. Кстати, я не ошибся, подозревая, что снайпер есть, сейчас я его и засёк – слишком уж он разволновался, беря Германа на мушку. Сейчас вообще все сосредоточились на Фефере – и снайпер, если это всё-таки был он: с сотни метров не очень и разглядишь, и пулемётчик, и пара автоматчиков, сопровождавших сержанта. А Герка на смеси немецкого и русского, там, где немецкой экспрессии не хватало, крыл латыша и всех его родственников, убивших в девятнадцатом его бедного папеньку-барона, и оставивших его сиротинушкой, а маменьку безутешной вдовой.

Немецкая речь, русский мат, водочно-коньячный перегар и ствол «нагана» подействовали в общей своей массе явно положительно – сержант поплыл. Когда же Фефер вывалил на латыша информацию, что к Рождеству он женится на племяннице бургомистра, что гауптман Коль, адъютант самого коменданта города господина фон Никиша, обещал посетить данное мероприятие и того и гляди привести с собой шефа… В общем, когда мы наконец отодрали Герку от находившегося в прострации латыша, тот только ругнулся на своём и убрёл, сопровождаемый охранниками, в сторону пулемёта. Ну что – не повезло с гоп-стопом. Раз на раз не приходится.

Дальше всё было проще, ехать было скучно, потому решил расспросить молодожёна, где он научился таким профессиональным наездам на должностных лиц при исполнении. Не повезло: растолкать алкоголика так и не получилось, спал как убитый без задних ног и улыбался. Наверное, представлял, как фон Никиш собственной персоной поздравляет его со знаменательным событием. Счастливец.

– Ну что, Леонид Михайлович, удачно мы скатались?

– Неплохо, – Кошка был явно доволен. – Теперь у нас вполне есть шанс пережить зиму.

– А что, раньше не было?

– Почему не было, был, но меньше. Главное, что есть, чего местным на обмен пустить можно. Той же соли и керосина у нас теперь избыток. К Новому году крестьяне всё одно резать скотину начнут, до весны не дотянут, кормов не хватит, вот тогда и мы кое-чего сменять сможем. Больше через Борового действовать придётся, он слух пустит, что с немчурой удачно расторговался, а мы, типа, у него половину отняли. За крышу так сказать.

– Михалыч, а у тебя точно родственников в Усть-Колымске нет, больно уж жаргон знакомый – где-то я недавно подобное слышал.

– А я даже про город такой не знаю и не понимаю, о чём ты, командир.

– Ну-ну, замнём для ясности.

Мы дружно рассмеялись.

– Что с реками, старшина, совсем встали?

– Да, разведка говорит, что хоть на танках катайся.

– Может, тогда пора?

– Да, стоит попробовать – опять гансы дорожку раскатали. Им вчера снова один эшелон подорвали, так, почитай, через два часа опять движение открыли.

– Вот и ладушки. Сколько времени нам понадобится для сбора транспорта? К завтрашнему вечеру успеем?

– Лучше к послезавтрашнему. Завтра ещё один попробуем под откос пустить, пусть привыкают к соразмеренности, а послезавтрашнюю закладку просто рванём без состава, немцы быстро восстановят и попробуют в это образовавшееся окно побольше составов пропустить – тут мы и выскочим.

– Хорошо, назначаем операцию «Доброхот» на послезавтра.

– Название, командир, стрёмное какое-то.

– А это чтобы никто не догадался. Название операций не должно даже рядом лежать с местом и целью оной. Например, «Багратион» – что, о чём, зачем, хрен разберёшь.

Транспорт, реквизированный с ближайших сёл, вначале концентрировался в лесу возле Церковища, а затем ближе к полудню перебросили к Сукневщине. Естественно, о реквизиях не было сказано ни слова, мужикам пообещали даже поделиться добром, запустив слух, что обнаружен секретный склад Красной армии и его надо срочно вывезти. Кое-чего обещали выделить и мужикам за помощь. Оттого и собирали транспорт достаточно далеко от железки. Всего набралось больше шести десятков саней. Оставив радиста и десяток человек охраны, сами начали выдвигаться к дороге. Когда подойдём, как раз уже и темнеть начнёт.

Всё складывалось, как и предположил старшина, – после утреннего подрыва обеих ниток пути немцы быстро, в течение двух часов, восстановили сообщение и ускоренно гнали составы на запад и на восток. В этот раз сил у нас хватало, поэтому кроме оправдавшей себя в прошлый раз установки засад на дорогах, мы смогли выделить и достаточно большие группы, которые блокируют немецкие блокпосты на станциях и разъездах, а также нарушат проводную связь. К сожалению, с радиосвязью мы поделать ничего не сможем. Надеюсь, немцы не отважатся на крупную операцию по перехвату – прошлый раз даже днём у них ничего не вышло, а уж ночью…

Сегодня подрыв эшелона намечался уже восточнее разъезда Полоты. Конечно, тут уже до Юровичей рукой подать, но два взвода местного гарнизона для нас не такая уж большая беда, тем более что их, на всякий случай, ждут. Да и не бросят они в бой оба взвода. Со стороны города помощь по железке также перебросить будет проблематично, там две группы подрывников со своим усилением – не одной так другой удастся вывести пути из строя.

Мы ещё только пересекали реку, когда услышали подходящий со стороны города поезд, а затем грохот, сопровождавший катастрофу. У Крамского был полный карт-бланш по началу операции, то есть он должен был рвать то, что ему понравится, в удобное для него время, но поближе к вечеру. Один из важнейших моментов – не прозевать последний эшелон, потому как переносить такую операцию на сутки, держа людей на позициях, это практически всё угробить.

– Кондратьев, давай команду к началу.

Радист кивнул и тут же на берегу начал разворачивать рацию, двое бойцов помогали ему, разматывая недлинную антенну, сами же работая подпорками для неё. Ну, сейчас всё завертится: сюда рванут наши шесть десятков саней, а ещё с двух точек, также оборудованных рациями, а это, к сожалению, всё, что у нас на сегодня есть, взлетят ракеты и побегут связные. После чего в десятке мест немцы будут атакованы, и у них не появятся в головах глупые мысли высунуть нос и помешать нашей новой экспроприации.

Впереди защёлкали винтовочные выстрелы, после чего были тут же заглушены стрекотом пулемётов. У охраны поездов пулемётов не замечалось, да и скорострельность явно не немецкая, как и положено по плану, работали два ДП. Когда я с третьей ротой добежал, было уже всё закончено: около валявшегося под откосом парящего паровоза стояли четыре фигуры, в мышиного цвета шинелях, с поднятыми руками. Выстрелы были слышны только со стороны разъезда, но это явно надолго, по крайней мере, пока мы не покинем место аварии.

Кроме паровоза, слетели и частично опрокинулись четыре платформы, загруженные рельсами и какими-то металлическими брусками. Почти неповреждёнными оказались почти три десятка вагонов платформ и даже две цистерны. Бойцы под командованием младшего сержанта Смирнова, что были приданы группе Крамского, уже вскрывали вагоны.

Подошёл к ближнему сошедшему с рельс, но не опрокинувшемуся вагону, из которого кто-то вовсю выкидывал огромные, больше моего роста, прямоугольные блоки сена.

– Эй, кто там?

– Красноармеец Епишин, товарищ командир.

– Чего у тебя?

– Сено.

– И чего ты его выбрасываешь, есть будешь?

– Смирнов приказал, вдруг там за ним ещё чего есть.

– Ну, тогда ищи, ищущий да обрящет.

В следующем вагоне также было сено, а вот за ним вагон был набит мешками, но заинтересовало меня не это – из соседнего вагона были слышны человеческие голоса и лошадиное ржание.

– А у вас тут что за конеферма?

– Так лошади, тащ командир, – из вагона выглянул сам Смирнов. – Здоровущие, першероны наверно, я таких раз видел у артиллеристов на учениях. В соседнем тоже, всего двенадцать, а дальше на платформах повозки.

На платформах, и правда, были повозки с большими металлическими колёсами. На трёх платформах всего было двенадцать штук. И куда мы здесь по снегу на колёсах?

– Так, Смирнов, – обратился к мнущемуся рядом младшему сержанту. – Срочно ищешь инструмент, кого из плотников, или у кого топор из рук не выпадает. Тебе час времени, но полозья мне к этим коляскам приделай.

– Да как же…

– Просто выломай доски из вагонов и прикрепи к колёсам, но чтобы крепко.

– Есть!

– Выполняй. Бери в помощь кого хочешь. Будут ерепениться – это мой личный приказ.

Дальше шёл чрезвычайно нужный на данный момент фрицам груз – пять вагонов гробов. Жаль, что именно они до фронта не дойдут, ну да ничего – так в землицу побросают.

– Что, товарищ командир, думаете, как немцам в целости и сохранности передать?

О, Серёгин нарисовался, не сотрёшь.

– Угадали, товарищ старший лейтенант. У умных людей, говорят, мысли сходятся.

– Там дальше, интересней. Целый вагон вот такой херни, – лейтенант бросил на снег нечто, похожее на огромный соломенный валенок, невысокий, но широкий и длинный. – Это что?

– Фиг его знает. Похоже на снегоступ, только вот сомневаюсь, что такая конструкция долго проживёт.

– Он крепкий, хрен разломишь, попробуйте.

Поднимать этот валенок я не стал, просто наступил на него лыжей. Смотри-ка, правда, не ломается чудное изобретение сумрачного тевтонского гения.

Фиг с ним. За вагонами с соломенными валенками шли четыре платформы с двухосными опелевскими грузовиками. Вот этих будет жалко жечь – совершенно новенькие, только с завода. На платформах уже копошились люди, рядом стоял Кошка и командовал.

– Снимаем всё ценное: карбюраторы, ремни, лампочки из фар, хотя… отрывайте фары целиком. Ищите инструмент, ремкомплекты, если времени хватит, колёса разбортируйте…

Похоже, здесь без меня обойдутся. Из следующего вагона выгружали коробки. Размер коробок был практически стандартный, но вот материал отличался. В основном они были картонные, но попадались и фанерные и даже обтянутые тканью угловатые мешки. Уже темнело, но, присмотревшись, заметил на коробках рукописные надписи: цифры и немецкие имена с фамилиями. Блин, это же посылки. До Рождества католического, да и лютеранского, почитай, меньше трёх недель осталось. Это мы удачно зашли.

– Эй, там внутри коробок таких много?

– Да с треть вагона, – отозвались изнутри.

– А остальное?

– Мешки с письмами ещё и вот это, – передо мной бухнулся вспоротый полотняный мешок.

Посмотрим, что у нас тут. Штаны, нет, скорее, кальсоны. Что-то тонковаты они для зимы. Для европейской, может, и сойдёт за тёплое бельё, но для нашей никак, хотя нам сгодится.

Очередной вагон обрадовал огромной кучей железа и ящиков. Железо в основном было представлено траками гусениц и разноразмерными массивными металлическими колёсами. Память Зеленски подсказала, что это детали танковой ходовой части. Десяток красноармейцев, наплевав на железяки, тягали из вагона явно тяжёлые на взгляд ящики, и ставили прямо на снег, не вскрывая.

Следующие два вагона никто не разгружал. Около открытых дверей стояло по несколько бойцов и явно филонило.

– Что здесь? – спросил у Потапова, обескураженно заглядывающего внутрь.

– Бомбы. Здоровущие.

Заглянул. Точно бомбы и точно здоровущие. Точнее, стабилизаторы двух нижних в ряду бомб впечатляли своими размерами. Как бы эти дуры были не по тонне весом, а то и больше. Бомбы были упакованы в странную деревянную конструкцию, почему-то ассоциирующуюся со скелетом, наверное, потому, что деревянные брусья создавали нечто вроде редкого, но крепкого каркаса вокруг туши бомбы. Второй ряд бомб был значительно более мелким – эти были весом вряд ли более четверти тонны, да и брусья каркаса были в разы тоньше. Третий ряд, по сравнению с первым, казался совсем жидким, эти дуры весили не более сотни килограммов.

– Во втором тоже?

– Не, там мелочь.

И правда, мелочь – килограммов по пятьдесят, на взгляд, зато много.

А вот и наш транспорт подкатывает. Сани растянулись длинной полосой, первые уже можно под погрузку ставить, а последних и не видно в подступающей темноте.

– Командир, чего грузить будем, в каком порядке да чего мужикам скажем?

Да, мужикам тут поживы особой нет, обидеться могут, они-то рассчитывали со склада чего ценного поиметь, а тут поезд с бомбами да гробами. Всё одно надо идти разговаривать.

– В мешках, что в вагоне рядом с сеном, что?

– Овёс.

– Уже неплохо. А посылок много?

– Вот этого добра много, где-то под тысячу штук.

Штука штук это сильно.

Рядом с остановившимися санями заметил старшего лейтенанта.

– Серёгин, давай первую десятку под погрузку к последнему вагону перед цистернами, оттуда грузи самые мелкие бомбы.

Мужики от такой новости заволновались.

– Спокойно, товарищи, бомбы в транспортной упаковке, без взрывателей, ими сейчас хоть сваи заколачивай, всё по одному месту.

– Командир, – подошёл смутно знакомый мужик, вроде как из Гавриленков. – Парни твои говорили, что склад едем вывозить, и вроде как не забесплатно. А тут поезд и бомбы. Как-то нехорошо получается.

– А ты, дядя, думал, на складе пирожные будут да сапоги хромовые? Значит, гляди: из того, что вам в хозяйстве сгодиться может, здесь есть вагон овса, двенадцать лошадей с хорошими телегами, да исподнее немецкое, тонкое, но гладкое.

– Товарищ командир, лопаты ещё нашли, ломы да кирки – в вагоне с танковым железом, восемь ящиков.

– Ну вот, слышали старшину, ещё добра вам отыскал.

– И всё? – мужик хитро на меня посмотрел.

– Бомбы хочешь?

– Не, бонбы нам без надобности. Евсей, пойди на лошадок и телеги глянь.

– Гляну, Митяй, – один из мужиков отделился от всё разрастающейся толпы наших погонщиков и двинулся к вагонам.

– А ещё, Митяй, интересный груз нам достался. Скоро немцы Рождество справляют и шлют родственники своим козлам – доблестным немецким солдатам – на праздник подарки всякие. Вот эти подарки мы у них и прихватили. Не знаю, будете ли вы, мужики, справлять Рождество, но подарки вам положены, поэтому каждый получит по коробке.

– Большие коробки-то? – спросил кто-то из толпы.

– Вот примерно такие, – показал руками размеры.

– А внутри чё?

– А вот это чё кому достанется.

– Посмотреть надо, а вдруг там херня какая.

– Нет, мужики, копаться никто в коробках не будет. Это, так сказать, приз на удачу.

– А вдруг ерунду какую дашь?

– Выбирать будете сами – какая глянется, такую и возьмёте.

– Вот это добре, – народ оживился, вероятно, погонщики верили в свою удачу. – Если сами, то хорошо.

– Мало будет по одной, – снова вмешался Митяй. – Себе сколько возьмёшь?

– Себе я вообще ничего не беру, у нас в отряде, как в колхозе.

– Ага, знаем мы, как председатели колхозов живут.

– Значит, у нас колхоз неправильный, хочешь, у бойцов спроси, так что дадут мне только то, что посчитают нужным. И кстати, больше у нас получает тот, кто больше жизнью рискует, кто из разведки не вылезает, рискуя на карателей каждую минуту нарваться, да поезда немецкие рвёт.

– Митяй, – это вернулся Евсей. – Кони и телеги у германца добрые, но коли кто их увидит, то дорога прямая на осину – уж больно добрые и заметные. Да и не подержишь этих бугаёв на сене, им зерно подавай, они тебя сами скорее сожрут, чем их прокормишь.

– Видишь, председатель, придётся тебе тогда нам по две коробки выделить.

– Ну две так две. Старшина, грузи что есть для нас ценного. Мужикам по две коробки, и больше им ничего не надо.

– С чего это не надо? А инструмент, овёс да и бельё?

– Э, нет. Либо всё тобой перечисленное и приз, в котором может быть что-то ценное или ни хрена. Или два приза с непредсказуемым результатом.

Мужики заволновались и заспорили.

– Пока будете ругаться, несколько мешков с овсом распотрошите, да лошадям своим в торбы насыпьте, всё одно всё не увезём. И давайте под погрузку, товарищ старшина покажет, кому куда. Потом доспорите.

По сути, схема была простая – сначала грузим тяжёлое и малогабаритное, а потом уже добавляем объём. Потому сначала решили грузить бомбы и снаряды, которые оказались в вагоне с танковыми запчастями. Снаряды, с большой вероятностью, тоже были предназначены для танков, потому как представлены были тремя калибрами, двадцать, тридцать семь и семьдесят пять миллиметров. Естественно, больше всего обрадовали двадцатые и семьдесят пятые, под которые у нас были стволы. Если двадцаток было очень, на мой взгляд, много, больше двух тысяч, то семьдесят пятых набралось только двадцать ящиков, или восемьдесят штук. Больше всего было 37-мм – почти три тысячи, но нам они были не в жилу совершенно. Уговорил их не уничтожать Крамской.

– Леший, жалко же. Для начала порох из гильз есть на что пустить, хотя бы на те же ловушки и самодельные картечницы. А из снарядов неплохие гранаты выйдут, даже с самопальными взрывателями одна из двух будет срабатывать, а если с Большой земли помогут, всё ж таки взрыватели привезти это не то, что гранаты, то вообще любо-дорого выйдет.

Так что снаряды решили забирать все. Кроме снарядов были и четыре ящика винтовочных, ну, в этом случае скорее пулемётных, патронов. В общем, налёт получился не такой уж и обломный, как показалось на первый взгляд.

– Командир, – Кошка выглядел слегка озабоченным. – Как бы с мужиками неприятность не вышла, достанется кому-нибудь фигня полная, а это вполне возможно, дело может и до обид дойти. А как потом это скажется?

– Леонид Михайлович, конечно, кому-то достанется, как ты выражаешься, полная фигня, но кому-то и что-то стоящее попадётся – часы, бритва, зажигалка, что там ещё может в подарках к Рождеству оказаться? И тот, кому достанется хорошая вещь, разболтает об этом. Если бы я или ты раздали коробки, то тогда нас бы и обвинили, но раз сами будут выбирать, то виноватым окажется тот, кому повезло. И остальные захотят следующий раз опять поехать – вдруг в этот раз повезёт. Где-то примерно так.

Старшина задумался, а я стоял и смотрел на две концевых цистерны. Вот же ж проклятие: сначала платишь огромные деньги, чтобы купить бочку бензина, а через несколько дней приходится сжигать в сотни раз больше. Где справедливость?

– Есть у нас во что бензин слить?

– Нет. Несколько канистр в машинах, но они и так полные. Есть две небольших бочки, по пятьдесят литров, в вагоне со снарядами, но одна с жидким маслом, другая с густым. Самим надо, даже если густое выскребем, то бочку нормально не отмыть и бензин испортится всё одно.

– Вёдра-то хоть есть?

– Есть несколько.

– Ну, так пусть начинают вагоны поливать. Бомб сколько сможем забрать?

– Сейчас точно не скажу, с учётом остального груза, примерно полсотни пятидесятикилограммовок. Ещё пару-тройку десятков можно на руках упереть. Это конечно, если часть овса не бросим, но мужики тогда недовольны останутся – им вроде как половину груза обещали за работу.

– Надо оставшиеся бомбы тогда вдоль пути растащить да заряды под них подвести.

– Много детонаторов уйдёт.

– Тогда сложить по пять-десять штук, и не забыть паровоз.

– Уже распорядился, Крамской делает. Лошадей этих великанских нам всё одно, думаю, не прокормить. Придётся под нож пустить, жалко – хорошие лошади. Не першероны, конечно, скорее, отбраковка какая-то, но всё ж сильные звери. А вообще хорошо, что они нам попались – утащат не меньше трети, то есть вполовину от того, что без них сумели бы. Эх!

– Об этом ещё успеем подумать, сейчас бы свои ноги унести без происшествий.

Пока суд да дело, решил посмотреть, что за металлические бруски были на передних платформах. Из четырёх рухнувших платформ две были загружены рельсами, а вот на двух других увидел то, о чём однажды рассказывали на лекции в институте – металлические шпалы. Вещь редкая, делали их в промышленных масштабах только немцы. У остальных стран либо было в достатке древесины как на своей территории – например у СССР и САСШ или как у Британии в колониях, либо не требовалось такого количества дорог, в чем пример те же Бельгия и Голландия. Либо не имелось столько угля и железа, чтобы тратить их на шпалы.

Кроме минуса, коим являлась цена таких шпал, имелся и плюс – служили они, по расчётам, вчетверо дольше деревянных. Почему по расчётам? Да потому, что если деревянные шпалы, по определению, менялись, или должны были меняться, раз в четверть века, то ни одна из металлических шпал ещё не прожила целый век – больно молоды они были для такого опыта. Впрочем, преподаватель металлические шпалы не хвалил, как и появившиеся опытные железобетонные шпалы – по его словам, терялась пресловутая мягкость хода. Упомянутые железобетонные шпалы являлись неким промежуточным звеном между деревянными и металлическими и, опять же по расчётам, должны были служить пятьдесят лет. Эти были совсем свежие – прямо на шпалах был указан год изготовления, тридцать восьмой.

– Товарищ командир, – снова объявился Серёгин. – Никак не пойму, что это, по виду на шпалы похоже, но кто шпалы из металла делает?

– Они и есть, а делают, если не догадался, немцы. У них, в Германии таких много.

– Но зачем их сюда тащить? Леса-то кругом вон сколько.

– А это есть тайна, покрытая мраком.

На самом деле появилась неприятная мысль, делиться которой ни с кем не спешил. Ещё одной удобной особенностью таких шпал была та, что с их помощью можно легко монтировать и разбирать пути. Из-за этого они полюбились военными, особенно обслуживающими крупнокалиберную артиллерию на железнодорожном ходу. Потому появление этих шпал неприятно напоминало о том, что фашисты уж больно близко подобрались к Москве.

– Так, Серёгин, засуньте-ка вы в эти кучи по паре бомб, да и в вагон с танковым железом тоже. По уму, в реке бы это всё утопить, но времени у нас нет, пусть хотя бы по полю да лесу разметает.

– Сделаем, товарищ командир.

Так, чего ещё забыл? Пойти глянуть, что ли, как там с живым трофеем и новым подвижным составом? Пока сюда шёл, обогнул это скопление людей, лошадей, повозок и мата по большой дуге, а теперь вроде можно и глянуть.

Лошади оказались, и правда, почти великанскими – минимум раза в полтора больше крестьянских коников и кобылок. Да ещё явно злыми – одну пара бойцов пыталась впрячь в повозку, но больше уворачивались от зубов.

– Ща! – крикнул кто-то из бойцов, подскакивая к оскаленной морде. – Получи паскуда фашистская!

Хлёсткий удар заставил коня замотать мордой. Очухавшись, тот злобно заржал, но, получив ещё один тумак, заткнулся.

– Ты чего животину мучишь? – обратился кто-то к драчуну.

– Ничего, я знаю, как с такими обращаться. У нас на конюшне был жеребец, Колчаком кликали, так тот без затрещины хрен пошевелится. А сколько народа перекусал. Кастрировать хотели, но председатель не давал, уж больно жеребята от него справные были, хоть тоже злюки те ещё.

Конь на самом деле угомонился и дал себя впрячь.

– Смирнов, – заметил сержанта, – как успехи?

– Три штуки уже переделали. Процесс уразумели, теперь быстрее пойдёт. Ещё полчаса, ну, максимум минут сорок.

– Не отвалится ничего по дороге?

– Не должно. Но даже если – враз починим.

– Старшину видел?

– Нет.

Сам найду. И нашёл, пойдя на шум. Около большого штабеля с посылками столпилось десятка три наших мобилизованных ездовых.

– Нет, вот ту нижнюю давай.

– На хера я буду всё разбирать, чтобы достать для тебя нижнюю?

– Знаю я вас, хитрюг, вы всё лучшее подальше попрятали, а на вид что поплоше положили.

Мужики загомонили, явно соглашаясь с крикуном. Видимо, тоже были ушлые.

– Ты мозгой своей пошевели, как я знать могу, что внутри, если я их не открывал?

– А мне почём это знать, можа ты их по весу разобрал. Те, что потяжельше, вниз сунул.

– Тьфу ты! Тогда стой и следи за своей коробкой – последним будешь.

– И послежу! Токма не последним, а крайним. Понимать надо.

– Кто сверху будет брать?

Желающих не нашлось. Похоже, мужики посчитали старшину не глупее себя, но в обман решили не даваться. Ну и пусть развлекаются – лотерея, она вещь такая.

– Ну, а чего тогда столпились. Тяжести уже загрузили? Вот, кто загрузил – подъезжайте, будем верхние коробки грузить, чтобы вам удобнее было до нижних добраться.

Вдоль состава уже бегали люди с вёдрами. Как только пробегали мимо, так сразу в нос шибало запахом бензина. И судя по этому запаху, бензин был авиационный – знакомый такой ещё по аэродрому запах. А вот четверо красноармейцев протащили мимо бомбу, и не «пятидесятку», а более крупную. Странно, такие были в предпоследнем вагоне на верхнем ярусе вроде. Зачем они её оттуда сняли, так, без крана или тали, и задавить кого-нибудь может. Надо глянуть.

Распоряжался разгрузкой бомб Потапов. Судя по всему, разгружали только последний вагон, около которого сейчас стояло трое саней.

– Потапов, откуда крупные бомбы взял?

– Так в глубине вагона, командир, по низу «сотки» лежат.

– А чего ты их не грузишь?

– Так команда была «пятидесятки» грузить.

– Сотки тоже грузи, в них взрывчатки должно быть больше.

– Так они и сами тяжелей.

– Я имею в виду – больше, чем в двух «пятидесятках».

– А, понял. Сделаю.

А вот сам задумался. Может, правда, лучше мелкие забрать. Откуда я вообще взял, что стокилограммовая бомба содержит больше взрывчатки, чем две пятидесятикилограммовые? Ладно, менять тут же приказ на обратный совсем не годится. Даже если привезём десяток «соток», всё одно в дело пойдут. Основную-то массу Потапов мелочью загрузил, даже если взрывчатки там меньше, то выплавлять её проще – не нужен такой большой казан.

Через час с небольшим, уже совсем стемнело, последние самодельные сани, запряжённые здоровенным жеребцом, покидали разворошённый состав. Лыжники, нагруженные в основном полупустыми мешками с овсом, часть зерна высыпали прямо на снег, куда позже было выплеснуто ведро отличного авиационного бензина, ушли раньше. Здесь оставались только сапёры, готовые по команде запалить огнепроводные шнуры, что свисали из дверей заминированных вагонов или торчали из-под сложенных авиабомб. Вагоны и платформы, не подлежащие минированию, уже горели, будучи обильно политы топливом.

Первыми начали взрываться бомбы, что лежали прямо на путях на протяжении пары сотен метров правее и левее горящего эшелона. Люди и кони добавили прыти, а затем почти одновременно прогрохотало несколько взрывов и тут же были заглушены адским грохотом – сдетонировал полный бомб вагон. Взрыв был такой силы, что пылающие цистерны отбросило на несколько десятков метров, они были уже не настолько тяжелы как пару часов назад, так как огромное количество бензина вылилось и тут же впиталось в насыпь. Последний взрыв буквально сдул пламя, что в прямом смысле слова вырывалось из земли. Но нефтепродукты настолько опасны и по своей природе склонны к горению, что через пару минут пожар снова разгорелся.

Не знаю, насколько понравится немцам фейерверк, но явно меньше они будут довольны тем фактом, что тотальному восстановлению подлежит не менее полукилометра пути. Думаю, работы здесь уж точно не на один день.