Следующая вьюга прихватила нас, когда мы уже подходили к базе. Детей распределили по всем ротным лагерям – три десятка впихнуть было куда, хотя красноармейцам и пришлось потесниться. А потом завьюжило и закрутило так, что лагеря отрезало не только от разведки и засадников, что караулили немцев у города, но даже друг от друга. За три дня нам на головы вывалило не меньше метра снега. Некоторые утверждали, что все полтора, но всё больше такие городские жители, как я. Деревенские соглашались на метр, глубокомысленно покачивая головами и с насмешкой поглядывая на спорщиков.

Этот же снегопад сорвал нам и очередную доставку ништяков с Большой земли. К тому же неприятности не ходят одни – почти треть детей заболели. Нелёгкая работа на холоде плюс стрессы от того, что их разлучили с родными и попадания в настоящий бой, сыграли свою роль. Странно – больных среди мальчишек и девчонок было поровну, хотя девочки и составляли две трети спасённого нами контингента. Слабый пол оказался покрепче сильного, однако, хотя я слышал, что девочки взрослеют быстрее. На самом деле из девочек заболели почти все младшие – тем, кому было лет по пятнадцать, редко шестнадцать. Мальчишки же температурили все подряд невзирая на возраст.

После начала этой респираторной эпидемии пришлось снова потеснить личный состав, впихнув в землянки бойцов здоровых детей, а в помещениях для больных организовать изоляторы. Сейчас в этих импровизированных больничных палатах вкусно пахло малиной и прочими витаминными взварами, усердно собираемыми старшиной по осени. Тут же, у меня в землянке, Кошка горестно качал головой, докладывая, с какой неимоверной скоростью испаряются наши запасы медикаментов и прочих витаминных варений и сушений.

Нет худа без добра – из-за сбитого графика поставок и нашего последнего улова Центр пообещал прислать самолёт с посадкой, предложив приготовить к эвакуации либо два десятка раненых взрослых, либо полсотни детей. Проблемных раненых у нас было на данный момент шестеро, потому, прикинув, решили, что три десятка мелких впихнуть сможем. Решили отправлять больных и самых младших, разрешив тем самым проблему с излишней тратой медикаментов, тем более что медициной Большая земля обещала помочь.

Ещё одной «приятной» новостью огорошил Жорка. Работая с документами, а на самом деле втихаря подрёмывая после обеда, услышал звук открывающейся двери. Скорее, не сам звук, а завывание вьюги, что вдруг усилилось и сразу затихло. Подняв глаза, увидел престранную картину – на середине небольшой лесенки стоял смущённый, уже одно это говорило о необычности ситуации, Байстрюк, а за ним прятался кто-то более мелкий. Освещения хватало на то, чтобы разглядеть раскрасневшуюся мордочку Маши.

– Ну, чего стоим – кого ждём?

– Товарищ младший лейтенант госбезопасности, разрешите обратиться с просьбой.

О, как! Всё страньше и страньше – начал вроде по-уставному, что на Жорку совсем не похоже, а закончил совсем непонятно.

– Обращайтесь, товарищ младший сержант, – решил подыграть на удивление серьёзному Байстрюку. Посмотрим, куда его нелёгкая заведёт.

– Разрешите сочетаться законным браком с гражданкой Марией Андреевной Жатовой.

Немая сцена, прямо как у Гоголя в «Мёртвых душах». Или не у Гоголя? Или не в «Душах»? Что-то меня переклинило. Через несколько десятков секунд, когда ранее спрятавшаяся Маша опять выглянула из-за Жоркиного плеча, сначала удивлённо на меня смотрела, а затем начала на глазах бледнеть, я очухался. Она ведь сейчас может чёрт знает что подумать. Например, что я её приревную, потому как чувства у меня к ней какие-нибудь всё же есть, хотя и старался своим поведением разуверить её. Попадалово.

– Ну, конечно, какие вопросы. Рад. Очень рад, – похоже, на меня напал «говорун», или как его ещё называют – словесный понос. – Будьте счастливы, совет да любовь и детишек побольше.

Чего я несу?

– В общем, я согласен. А сейчас мне некогда. Кыш. Зайдёте через пару часов. Дела.

Фу, ушли! С чего бы это меня так распёрло? Нормальная вроде ситуация – по уставу, кажется, военнослужащему требуется разрешение начальника на заключение брака. Или только довести до сведения? Да не помню я, а точнее, что-то слышал, но сам не читал. Да нет – нормальная ситуация, разрешение спросили, я дал. Всё хорошо. Интересно, они теперь отдельную землянку потребуют? Так, закончили! Если даже захотят отдельную жилплощадь, то пусть сами и копают. В свободное от служебных обязанностей время. Мне-то какое дело?

Где-то тут шнапс был. Вот она бутылочка. Гадость, конечно, но хорошо пошла. Надо отвлечься от этой темы, у меня вот ещё – работа с документами, картами, потом ещё чего-нибудь придумаю, но за два часа надо успокоиться.

Так и не успокоился – вылез в метель и попёрся к старшине.

– Ну, да. Знаю. Я их к тебе и послал – положено так. А что, какие-то проблемы?

– Нет никаких проблем. Если ты прислал, то, значит, правильно. Так и должно быть.

– Странный ты сегодня какой-то, – Кошка озабоченно посмотрел на меня. – Температуры нет?

– Да нет у меня никакой температуры. И вообще мне работать надо, а не всякой ерундой с женихами и невестами разбираться. Что, кстати, с Кондратьевым?

– Да нормально всё – растяжение. Я ему говорил – ну куда ты почешешь за тридевять земель в такую погоду? Отойди километров на пять, да и радируй себе. Нет, упёрся – не меньше двенадцати кэмэ, говорит. Вот тебе результат – растяжение и глаз чуть на коряге не оставил, о которую долбанулся. Слава богу, что теперь только на приёме сидит. А Хейфецу я сказал, что следующий раз в метель он попрётся – не меньше чем на двенадцать километров, как по инструкции положено.

Всё-таки что-то у меня, то ли с нервами, то ли с психикой. Вот с чего я так завёлся от невинной, можно сказать, просьбы? Меня она не задевает никак, это я могу себе точно сказать. Ответственность за судьбу этих двух обормотов чувствую? Три раз ха-ха! На мне ответственность за жизнь пяти с лишним сотен человек. Тогда что? А вот не знаю, но чую пятой точкой, что что-то важное сейчас происходит. Вот это меня, наверное, больше и беспокоит – сотни и тысячи действий я произвожу каждый день, отдаю десятки приказов и не волнуюсь так, хотя иногда и мандражирую, как перед атакой на склад или на автоколонну. Но вот вдруг какой-то, по сути дела, пустяк, вроде никак не должный сказаться на окружающем – переклинило, и всё.

Хорошо, есть такой интересный способ, если проблема не решается, а тем более не знаешь, как к ней подойти, отложи её в дальний уголок – глядишь, проснёшься ночью с готовым решением.

Молодожёны появились, как и обещано, или, наоборот, потребовано, через два часа. В этот раз Маша вела себя посмелее, за Георгия не пряталась, стояла рядом с гордо выпрямленной спиной, только губы слегка подрагивали.

– Ну что, голуби, – после третьего прикладывания к бутылке чувствовал себя вполне комфортно. – Как уже и сказал, против вашего бракосочетания ничего не имею. Только учтите, всё это не должно влиять на исполнения вами своих обязанностей. На отдельную жилплощадь можете не надеяться, не те времена. В остальном не вижу препятствий.

– Не нужна нам никакая жилплощадь, – щёки Маши опять заалели. – Правда, Жор?

Жора явно не отказался бы, но согласно закивал головой.

– Отлично. Когда свадьбу справлять будем?

Молодые удивлённо посмотрели друг на друга.

– Вы чего, не решили главный вопрос, а зачем тогда…

– Да, мы это, командир… Мы спросить только – можно, нет…

– Думали, запрещу, что ли?

– Не думали, – губы у Маши затряслись ещё сильнее, того и гляди расплачется.

– Ладно, ладно – я понял. Не думали. Ну, сегодня подумайте, а завтра скажете. Первым делом старшине, как-никак провизией он заведует, так что праздничный стол… и всё такое. Короче, свободны.

Ух, вроде нормально всё прошло. Теперь можно и расслабиться – пара глотков, и спать буду, как ребёнок. Эй, боги и прочие, я сегодня не принимаю, компостируйте мозги кому-нибудь другому.

Холод-то какой! Как только закончился снегопад, столбик термометра словно обрушился – когда уходили из лагеря, показывал минус двадцать два, и есть такое неоспоримое мнение, потому как моё, что с этого момента похолодало ещё. И прилично. Сколько сейчас на моих швейцарских? Без пяти минут четыре. А самолёт должен был быть в два. Уже дважды подкидывали дров в огонь, а с неба ни звука.

– Веденеев, – окликнул командира первой роты. – Увози детей и раненых, а то поморозим всех нахрен.

– Может, ещё прилетит?

– Может, и прилетит. Ты представляешь, как они долетят – ещё несколько часов, да на высоте, да в вымороженном салоне. Ледышки выгрузят. Увози.

– Есть. А вы?

– Ждать будем до рассвета, и потом ещё пару часов. Если прилетит – разгрузим. Может, спрячем до завтра, тогда и отправим.

Холодрыга! Прямо Хель какой-то. Как ребята в засадах сидят, ума не приложу. Вообще-то засад оставили только две. Естественно, во время вьюги немцы из города никуда не высовывались. Что будет сейчас, не знаю, но в связи с тем, что практически все опорные пункты в нашем районе ими потеряны, а сутками на таком морозе находиться – полное самоубийство… Не думаю, что без достаточно долгой и кропотливой подготовительной работы немцы решатся на активизацию деятельности в контролируемой нами местности. А вот медленное затягивание петли – это то, чего стоит ожидать с очень большой степенью вероятности.

Самолёт так и не прилетел. Уходили в лагерь несолоно хлебавши – замёрзшие и злые. Хейфеца сразу отрядил отправить сообщение и выразить негодование, естественно, в наиболее нейтральных выражениях. Хоть как ни выражайся, но тенденция налицо – с поставками нас обламывают через раз. Что у них там за бедлам? Понимаю, что война, что затыки и накладки встречаются, но чтобы через раз.

Настроение у всех было не фонтан – сами намёрзлись, раненых и больных детей на морозе продержали, да не получили ни хрена. Пока новая шифровка не придёт, даже не будем знать – это очередная накладка или что-то более серьёзное. Надеюсь на первое.

А вот и неприятности вытекающие – некоторым детям стало хуже, то есть хуже многим, но некоторым совсем фигово. Сейчас их отпаивают кипятком с малиной, мёдом, липой, ромашкой да практически всем, чем можно. Также растирали спиртом, благо было его много, и из него же делали компрессы. Раненым прогулка на свежем морозном воздухе так же на пользу не пошла.

Хейфец с охраной из пяти человек вернулся к полудню. Доложил, что шифровку отправил, но с ходу ответа не получил – надо ждать вечернего сеанса, может, что конкретно и ответят. А могут промолчать, как уже было не раз. Есть такое мнение, что информация до нашего высокого руководства доходит либо не сразу, либо вообще не вся, тупо теряясь по дороге. Не понимаю!

Термометр застыл на минус двадцати пяти и ни вверх, ни вниз. Может, попробовать сводки погоды затребовать? В смысле прогнозы. Хотя, что-то мне говорит, что на точность наших прогнозов в данных обстоятельствах надеяться не следует, лучше уж на немецкие ориентироваться. По крайней мере по Польше, точнее, по генерал-губернаторству, прогнозы погоды давали, и хоть до него вроде рукой подать, но то, что мы видели на самом деле, значительно отличалось от того что слышали. Может, в Польше микроклимат какой другой?

Лучший способ слегка поднять настроение у народа – отвлечь чем-то позитивным. А что может быть позитивнее свадьбы? Нет, много чего могу с ходу придумать – парад Победы, например, но в наших условиях свадьба будет самое то.

А вот и зверь на охотника бежит. Жорка как раз притащил котелок с кипятком, в этот раз, судя по аромату, заваривали листья смородины. Вот такой у нас полезный чай. А что делать? К середине дня землянка, при такой температуре за бортом, уже вымораживается, тем более для двоих «естественных обогревателей» она слишком большая. Погода на улице лётная, и хотя немцы самолёт не выпускают, но всё может быть, так что печи не потопишь. При такой погоде дым над землёй не стелется, а стоит хорошо заметным столбом. Вот и кипятим воду на примусах и керосинках, сжигая дефицитное жидкое топливо.

– Так, товарищ сержант, ну что вы решили?

– О чём? – Георгий делает вид, что не понимает сути вопроса.

– Всё о том же – когда «горько» кричать будем.

– А я что? Мы старшине сказали, как вы велели. Мы, так завсегда…

– Понятно. Зови старшину. Хотя нет, давай хлебнём кипяточку, сам схожу – ноги разомну, проветрюсь.

Всё-таки хорошо, что я не курю – к бойцам в землянку как ни войдёшь, не продохнуть. Конечно, у них в тесноте потеплее. Где-то читал, что на единицу своего веса человеческое тело выделяет больше тепла, чем Солнце на такую же массу. Сначала не поверил, но потом наш школьный учитель физики объяснил, в чём закавыка. Солнце, оказывается, очень горячее внутри – ядро разогрето до многих миллионов градусов, но вот поверхность нашей звезды имеет температуру «всего» в несколько тысяч градусов. При этом отношение массы светила к площади поверхности, через которую излучается энергия, огромно. У человека такое соотношение оказывается на порядки меньше, и из-за этого получается казус, что, имея температуру тела в тридцать шесть и шесть десятых градуса, количество выделяемой энергии больше. Хотя точных цифр он не привёл, а потому сомнения остались – ну не укладывается в голове такой парадокс. Всё же интересная вещь – физика, хоть и часто непонятная с человеческой точки зрения. Наверное, чтобы стать настоящим физиком или математиком, тоже та ещё наука, надо иметь специальный склад ума.

Опять отвлёкся, наверняка на улицу не хочу идти. Организм у меня хитрый, если чего не хочет, или, наоборот, хочет, то тут же подбрасывает мозгу какую-нибудь задачку, следуя которой мозг и принимает нужное решение. Интересно, это у всех так, или я особенный? Ну, вот опять! Всё, хватит думать, идти надо. И, да – прямо на мороз. Раньше выйдем – раньше к старшине в землянку заскочим.

Нет, всё-таки, и правда, излишне холодно. Потому передвигаюсь рысцой, гоня Байстрюка перед собой. Зачем взял? Ну, во-первых, не одному же по холоду бегать, а во-вторых, с кем свадьбу обсуждать, как не с женихом. Согласен, надо ещё и с невестой, потому Жорка сначала за ней сбегает, а уж потом и нас с Кошкой они на пару и посетят.

– Анатолий Михайлович, будь здрав! Чаёк хлебаешь?

– Здоровались уже. Присаживайся, сегодня смородина.

– Про смородину знаю, сам только употреблял, но вот пробежался по улице и ещё от кружечки не откажусь. А что здоровались, так не было сегодня такого. Здоровались мы вчера, а потом всю ночь вместе мёрзли, затем вернулись, а вот теперь опять встретились.

Старшина внимательно смотрел на меня, слушая тот вздор, что я молол. Дослушал, вздохнул.

– Так понимаю, ты насчёт Жорки с Машкой пришёл? Что ты так нервничаешь, если тебе так их свадьба не по душе, то с девушкой поговори. А то тебя не поймёшь, то шарахаешься от неё, как чёрт от ладана, то вот как сейчас.

– Да ты чего, Михалыч? У меня Ольга есть.

– Я-то ничего, а вот у тебя что-то в бестолковке сдвинулось.

– Она у меня вообще сдвинутая, при этом к Маше у меня чувств никаких нет. Просто что-то мешает, кажется, не стоит им этого делать. Вот только логически обосновать не могу.

– Тогда и не лезь, логик, блин. А то что девка беременна логике твоей поддаётся?

– Ёшкин кот, когда же они успели? Хотя…

– Они не успели. Это от того гада ребёнок.

– А ты откуда знаешь?

– Работа у меня такая, сами мне всё рассказывают. Особенно девки, что помоложе, – старшина грустно улыбнулся, даже не грустно, а скорее, устало.

– А Георгий знает?

– Ну, ты даёшь, Костя! Романов перечитал, что ли? Конечно, знает, только он парень такой – если любит кого, то до гроба. А любит он здесь только двух человек, остальных либо уважает, – Кошка хмыкнул в отросшие усы, – либо не уважает.

Тебя, надо понимать, уважает, а вот любит… Ну, надеюсь понятно… Правда, в душе что-то нехорошее шевельнулось, что-то прямо сказать, похабное. Где-то на краю сознания мелькнула гадостная, неоформленная мысль, связанная с любовью одного мужчины к другому, которая была тут же отогнана. Возбуждённый мозг Константина, буквально ногами выпихнул из себя эту гадость и, кажется даже, покрутил воображаемым пальцем у воображаемого же виска. Как нормальному человеку вообще такие мерзости могут в голову прийти? А я знаю? В каком-то странном и, возможно, мерзком месте мне, видно, пришлось пожить, раз приходят. Хотя явление это, судя по лекциям нашей исторички, древнее, но в СССР почти изжитое. Ну-ну, будем надеяться.

– Хм, не скажу, что это сильно меняет дело, но теперь понятна хотя бы эта скоропалительность.

Дверь заскрипела, и на пороге нарисовалась тема нашей со старшиной беседы, в двух экземплярах, естественно.

– Давайте, давайте, залетайте, голуби сизокрылые, – с усмешкой подбодрил гостей старшина. – Командир уже заждался вас сидючи тут и меня пытаючи о тайнах разных ему неведомых.

Ну, прямо кот-баюн, какой-то, старославянский.

– Не будем вокруг да около разводить, – начал, глядя на смущённую пару. – Разрешение своё вам даю. Даже приказом по отряду проведём. Так что готовьте партизанско-комсомольскую свадьбу. С размахом, но без особого шика. Продукты, и что покрепче, впрочем, в пределах разумного, а также птицу-тройку предоставит присутствующий здесь товарищ Кошка. С него всё и требуйте, а я взыщу, если какой перерасход образуется.

Старшина только хмыкнул в усы, понятно, что в его хитрой бухгалтерии сам Михаил Иванович Калинин, староста всесоюзный, ногу сломит, а не только такой дилетант, как я. На этой радостной ноте решил свернуться и не портить людям увлекательный процесс подготовки к свадьбе, то есть попросту сбежал.

Свадьбу играли через неделю. Сначала хотели пораньше, но завертели всех дела. Самолёт, что к нам летел, а он всё-таки вылетел, на аэродром не вернулся, а значит, сгинул где-то по дороге к нам. С концами. С этими же самыми концами сгинул и очередной проверяющий, что в этом самолёте и был. К добру ли или к худу данный поворот событий, сказать сразу не могу, но то, что о прибытии дорогого гостя не предупредили заранее, радужных надежд не внушает. Зиновьев ходит хмурый, а когда смотрит на меня, становится ещё и каким-то злым, озабоченным. Хорошо, что у меня алиби – самолёт мы вместе с ним ждали, в поле мёрзли, а то бы он заподозрил, что я на чёрных крыльях в ночи слетал и собственноручно этот аэроплан и угробил.

Похоже, это профессиональный вывих сознания. Лично я не хотел бы быть на его месте. Только представлю, что не только по долгу службы, но и по жизни начнёшь подозревать всех и всякого – тут свихнуться можно на раз. А они не только подозревают всех и копают под каждого, при этом подавляющая часть их работы по сути бессмысленна, если, конечно, не считать результатом подтверждение неосновательности подозрений. Выявив врага, они часто не ограничиваются тривиальным наказанием, а пытаются даже его наличие использовать для пользы общего дела. Как представлю, что дружески разговариваю, курю или выпиваю наркомовские сто граммов, зная, что передо мной враг, на руках которого кровь товарищей и друзей… Нет, на это моего актёрского таланта не хватит.

На что хватит? На роль посаженого отца, например. Хотя какой из меня отец, я моложе жениха почти на месяц оказался. Не совсем я, скорее, Константин, но не станешь же это всем объяснять.

Свадебный стол оказался куцый – попробуй размести в землянке хоть два десятка человек с комфортом, тут и спали-то вповалку на двухэтажных низких нарах, так теплее. Потому основные мероприятия проводили, как обычно, на свежем, даже слишком свежем, воздухе. Мороз ощутимо пощипывал лица, так что к чему так раскраснелась невеста, сказать сложно, но, думаю, способствовало данному обстоятельству множество факторов.

Субботний день начался взбалмошно и суматошно. Старшина со своими людьми готовил хоть и небогатое, но явно не обычное ежедневное угощение. Калиничев, прослышав про упомянутую мной птицу-тройку, на самом деле расстарался и организовал оную. Ну и ладно, что некуда нестись сломя голову, разбрасывая в стороны искрящийся студёный январский снег. Даже круг по нашему невеликому острову привёл немного испуганную и слегка суетливую невесту, наряженную в длинную фату из парашютного шёлка, в крайне возбуждённое состояние. Когда же народ потащил жениху и невесте подарки, после недлинной речи, сваленной мной на Нефёдова, Мария стала полностью оправдывать звание красной девицы.

Подарков оказалась уйма, ведь, кроме бойцов из нашего лагеря, присутствовали представители и из трёх других, по прибытии сравненных Тихвинским с мулами, до того тяжело оказались нагружены. Чего здесь только не было, по большей части красноармейцы передарили молодым всякие мелочи, что достались им из немецких рождественских посылок. По крайней мере, обилие синих коробочек с кремом, что виднелись в куче свёртков и узелков, громоздившихся на специально выделенном для подарков столе, говорили именно об этом.

Как уже говорил, общего стола не было, после торжественного построения празднование разбилось на несколько обособленных посиделок, меж коими происходило интенсивное бурление и перемещение личного состава. Возможно, не все периодически меняли местоположение, но молодым и командирам пришлось погулять. Слава Кошке, спиртного было выдано бойцам в обрез, только чтобы обозначить неординарность проводимого мероприятия, но и так пришлось выпить прилично. А ведь только пригубливал. Уж больно много было желающих сказать тост и поздравить молодожёнов. Да, сильно стосковался народ по нормальной жизни, раз такое нередкое, пусть и неординарное событие, как свадьба, воспринималось с огромным воодушевлением.

На фоне праздника не особо хорошо выглядело положение с медициной. Особенно со здоровьем детей. Слава нашему доктору-ветеринару, многие пошли на поправку, но положение двух девочек и одного пацанёнка, совсем мелкого, выглядящего лет чуть ли не на десять лет, хотя, по его словам, ему было тринадцать… У этих троих дела шли совсем не лучшим образом – подозревалось крупозное воспаление лёгких. В наших условиях, да на самом деле в любых других, это было чрезвычайно опасно.

Хорошо, что никто ещё не впал в бессознательное состояние. Дети очень страдали – температура была под сорок, спасались, считай, почти исключительно спиртовыми компрессами, естественно не забывая и все прочие, как народные, так и научные медицинские методы. Но всё это помогало очень плохо.

Ребята лежали в отдельном закутке. Похоже, у них не было сил даже кашлять, только хрипло негромко с перерывами дышали. Присел около топчана, где на слежавшемся набитом сеном матрасе, пропитанном запахом пота и алкоголя, лежала темноволосая девочка. Мокрые волосы облепили обтянутый пергаментом влажной кожи, под которой, казалось, не сохранилось ни малейшей толики мяса и жира, череп. Прикрытые подрагивающими веками глаза буквально выпирали из запавших глазниц. Взяв в ладонь тонкую, почти светящуюся в полумраке кисть, заметил, как веки дрогнули и на меня глянули карие, с красными прожилками белков, наполненные болью глаза. Тонкие губы исказились в гримасе боли, которую только через пару секунд я осознал. Девочка пыталась улыбаться через боль.

– Тётя Маша женилась? – еле расслышал тихий шёпот.

– Вышла замуж твоя тёзка. Девушки выходят замуж, женятся мужчины. На таких вот красавицах, как ты. Вот выздоровеешь, подрастёшь немного, и мы тебе такого справного жениха найдём – все подруги обзавидуются.

Снова гримаса боли. Нет, это улыбка. И ею она и будет. У Багрицкого Валя умерла. У Константина всегда, даже после десятка прочтений, это стихотворение вызывало щемящее чувство тоски. Надо сделать так, чтобы вот эта девочка Маша и все прочие дети выжили, даже если придётся положить за это свои жизни, наша наипервейшая задача. Спасая настоящее, думай о будущем, а наше будущее – эти дети.