Зеркальная галерея
Когда изумленным взорам публики была для обозрения открыта Зеркальная галерея в Версале в 1682 г., совместное творение Лебрена и Мансара было встречено восхищенными криками. В декабре 1682 г. в «Меркюр галан» («Галантный Меркурий») по поводу сего чуда было написано следующее: «Иногда самые прекрасные вещи труднее всего поддаются описанию, ибо величие и блеск какого-то явления порой ослепляют». Каждый стремился присовокупить свою хвалебную тираду к общему хору восторженных восклицаний. Летописцы, дежурные панегиристы, состоящие на службе у короля, придворные борзописцы не находят слов, чтобы достойным образом воспеть «дворец радости и веселья», одновременно чарующий «взор, слух, вкус и даже обоняние». «О, это воистину ослепительное собрание несметных богатств и источников света, тысячекратно умноженных многочисленными зеркалами, так что взору открывается блестящее зрелище, более ослепительное, чем море огня. Прибавьте к этому блеску еще и блеск разряженных придворных дам и кавалеров, чьи драгоценные украшения горят огнем…»
Что еще может стать столь ярким символом ослепительного, блистательного царствования Короля-Солнце, как не эта чудесная, восхитительная галерея, в зеркала которой может смотреться королевский двор, с головы до пят увешанный драгоценностями, может смотреться и видеть себя в полный рост, может любоваться собой и восхищаться своим блеском и величием!
Итак, в декабре 1682 г. галерея еще не была готова полностью, но уже были установлены все панели и зеркала, заказанные для королевских празднеств в 1678 г. Для тех подданных Его Величества, кто не имел счастья быть приглашенным на один из этих блестящих «парадов», «Меркюр галан» служил зеркалом и показывал все детали меблировки и украшений галереи, придававших ей столь своеобразную красоту, что ее с трудом могли вообразить себе те, кто не были туда допущены. «Зеркала располагаются напротив настоящих окон и представляются как бы ложными окнами; они многократно, миллион раз множат все предметы, в том числе и друг друга, так что галерея кажется бесконечной…» Серебряные ланжероны, поддерживающие жирандоли, чередуются с серебряными вазонами, в которых высажены померанцевые деревца, большие и малые канделябры, бра, жирандоли, стоящие на круглых столиках на одной ножке, сияли тысячами и тысячами огоньков, и эти огоньки отражались в зеркалах, так что получалась россыпь огней»9. Все, что искусство и человеческая изобретательность смогли создать прекрасного в области убранства и украшения жилища: картины, статуи, мраморные и бронзовые вазы, ковры, изготовленные на мануфактуре Савонри, драпировки из дамаста, т. е. из шелковой узорчатой ткани, и, конечно же, зеркала, — все было здесь собрано для того, чтобы служить королю и возвеличивать его.
Окончательно все работы по обустройству галереи были завершены в ноябре 1684 г., последние зеркала в проемах устанавливали накануне торжественного открытия галереи. Описывая эту чудесную анфиладу весной 1685 г., маркиза де Севинье не скрывала своего восхищения: «Ничто не может сравниться с этой галереей, ибо красота эта воистину королевская, несравненная»10. Действительно, замысел по созданию этой галереи был сам по себе чрезвычайно смел, даже дерзновенен, хотя в те времена кое-где уже имелись зеркальные кабинеты. Галерея представляла собой длинную анфиладу, где зеркала, числом более трех сотен (306), заполняли все проемы между окнами, были они без рам и соединялись тонкими, ажурными вызолоченными «трубочками», так что создавалось впечатление, что с обеих сторон располагаются гигантские целые зеркала. Стен не было видно вовсе, они как бы исчезли под покровом блестящих зеркал и в ослепительном потоке света, так что у современников создавалось впечатление, что их взорам представилось совершенно новое явление: «архитектура пустого пространства».
Ж.-Б. Моникар, заточенный в Бастилию в 1710 г., написал поэму, в которой он перечислял все красоты Версаля и забавлялся тем, что «предоставлял слово» предметам меблировки и помещениям дворца; так вот, Зеркальная галерея говорила у него о себе примерно следующее: «Мой свод как будто бы парит в пространстве, ибо высокие стены, покрытые зеркалами, и прозрачные панели одни и служат ему опорой». Как и большинство «летописцев» того времени, т. е. мемуаристов и тех, кого можно отнести к числу первых журналистов, Моникар описывал, в какое изумление повергал всякого особый эффект раздвоения предметов и их многократного повторения, достигавшийся благодаря многочисленности зеркал и их расположению относительно друг друга, а также отмечал, что всякий, попадавший на галерею впервые, испытывал из-за этого некоторое замешательство и смущение11.
Можно смело утверждать, что создание зеркальной галереи и ее открытие для широкой публики было гениальным ходом настоящего мастера в сфере рекламы! Что лучше мог придумать тот, кто желал прославить Королевскую мануфактуру по производству зеркал? Галерея в Версале могла поразить воображение посетителей и тем самым дать столь необходимый импульс для развития нового производства. Если даже размеры зеркал и техника выдувания зеркал «на манер венецианских» и не были «революционными», то эффект аккумуляции повергал в изумление и восторг. В отчетах Управления королевскими зданиями за 1672 г. содержатся сведения, что Версаль уже «поглотил» зеркал на 38 000 ливров, а из отчетов за 1684 г. мы узнаем, что только создание Зеркальной галереи обошлось казне в 654 000 ливров, но в этой общей сумме не вычленена сумма, пошедшая на закупку зеркал12. Отметим, однако, что год за годом, начиная с 1666, заказы на зеркала в отчетах Управления королевскими зданиями становятся все крупнее и крупнее, нам представляется, что именно эти заказы были манной небесной для компании господина Дюнуайе, а король был первым и главным ее клиентом.
Конкуренция и контрабанда
В 1685 г., несмотря на королевские милости, на поддержку со стороны Кольбера, несмотря на хлопоты и усилия всех пятерых компаньонов-создателей, участь Королевской мануфактуры еще не была определена окончательно. Ее преследовали неудачи и затруднения, так что существовал совершенно определенный риск того, что она, как серьезное промышленное заведение, будет скомпрометирована и потерпит крах. Препятствия возникали самые разнообразные: прежде всего ощущалась нехватка капиталов, и вопрос о деньгах представлялся наиболее принципиальным для судьбы мануфактуры именно потому, что она должна была соглашаться отпускать клиентам товар в кредит, причем на длительный срок, да еще приходилось давать отсрочку по погашению долгов. К тому же с самого начала деятельности мануфактуры на складах должны были храниться в значительном количестве зеркала всех размеров и форм, чтобы в любую минуту можно было удовлетворить самого взыскательного покупателя, угодив его вкусу, что означало, что затраченные средства возвращались иногда через два, а то и через три года. Наконец, мешала и конкуренция, которую составляли изделиям мануфактуры зеркала, производившиеся в многочисленных мастерских зеркальщиков.
Разумеется, дарованные мануфактуре королем привилегии были огромны: кроме монопольного права на двадцать лет, королевская зеркальная мастерская получила право на то, чтобы не закупать, а конфисковывать необходимые для производства материалы (соду и т. д.), при транспортировке эти материалы освобождались от любых пошлин, от любых налогов в пределах королевства. Кроме того, король освободил всех компаньонов и работников мануфактуры от всех обычных податей и налогов, коими облагались все подданные королевства, от всяческих повинностей, вроде необходимости стоять в караулах и нести охрану города; король так же повелевал им в случае возникновения какой-либо тяжбы обращаться с жалобой не в обычный суд, а в особый Королевский совет13.
Но история с наймом венецианцев дорого обошлась юной компании: в ноябре 1666 г. уже были затрачены 180 000 ливров, а результаты оказались весьма сомнительны. В одном из посланий, адресованных Кольберу, Дюнуайе сетовал, что собственного состояния явно недостаточно для поддержания и развития производства и просил о новых субсидиях, каковые в конце концов он и получил. Между компаньонами порой возникали споры и ссоры столь серьезные, что однажды даже пришлось прибегнуть к такому способу, как реорганизация, в результате чего к ядру основной компании пришлось присоединить еще двух членов, располагавших значительными средствами и вложивших в предприятие сумму, равную половине первоначального капитала. Два новых члена компании, господин П. Поклен и господин П. Жуссе, оба — жители славного города Парижа, были крупнейшими торговцами зеркалами в королевстве, и именно через них и шла в основном вся торговля с Венецией. Они привнесли в компанию не только деньги, но и обширные связи и познания, к тому же в будущем им предстояло осуществить переговоры с зеркальных дел мастерами Парижа от имени компании для ее блага. Кстати, следует заметить, что в 1667 г., пребывая в ожидании того момента, когда мануфактура заработает на полную мощность и сможет удовлетворить спрос на зеркала, король разрешил ввозить по 40 ящиков венецианских зеркал в год.
Что же касается конкуренции со стороны мастерских, занимавшихся незаконным изготовлением зеркал, то, несмотря на монопольное право, закрепленное указом (ордонансом) короля за Королевской мануфактурой, она была порой весьма успешной и конкурентам даже удавалось уйти от наказания. Первой «операцией по поглощению» предприятия-соперника можно считать удачно осуществленное в 1670 г. слияние с Королевской мануфактурой успешно конкурировавшей с ней зеркальной мастерской в Турлавиле. Надо признать, что эта мастерская, располагавшаяся неподалеку от Шербура, представляла реальную опасность для Королевской мануфактуры, ибо работавший там мастер, некто Лука де Неу, которому оказывал протекцию маркиз де Сеньеле, выказал большие познания и отменное умение и потому сумел достичь замечательных результатов: еще до наступления 1667 г. он сумел создать зеркало размером в двенадцать дюймов. Мастерская, располагавшаяся поблизости от морского побережья, в местности, богатой необходимым исходным материалом и лесом, была расположена чрезвычайно удачно и в плане возможности транспортировки товара: его можно было перевозить по морю и по Сене.
В соответствии с королевским указом интересы Турлавильской мастерской существенно ущемлялись. Неу оказался человеком дальновидным, как, впрочем, и Дюну-айе, и они, вместо того чтобы вести бесполезную борьбу, вступили в переговоры, достигли согласия и решили объединить усилия; вероятно, в этом деле сказалось и воздействие Кольбера, благодаря которому оно имело счастливый конец. Итак, в декабре 1670 г. господину де Неу было выдано свидетельство, подписанное Людовиком XIV, в котором подтверждался факт создания в Турлавиле отделения Королевской мануфактуры, чье основное производство находилось на улице Рейи; по указу Людовика в собственность были дарованы 12 арпанов земли, Неу вошел в состав компаньонов-учредителей на тех же условиях, что Поклен и Жуссе, и Кольбер предоставил компании субсидию в сумме 15 000 ливров из государственной казны для того, чтобы произвести благоустройство производства как в Париже, так и в Нормандии14. С этого момента процесс разделяется на два этапа: зеркала выдувают в Турлавиле, а затем доставляют в Париж, на улицу Рейи для дальнейшей обработки, т. е. для шлифовки и полировки.
Другие конфликты улаживались менее счастливо. В провинции существовало множество стекольных мастерских, где продолжали кустарным способом производить стекла для очков и для окон, мелкие зеркальца; особенно много таких мастерских было на западе, в лесах, вокруг местечка Лион-ла-Форс; своим товаром они обеспечивали зеркальщиков из Руана. С самого начала компания терпимо относилась к этой конкуренции, не видя в ней большой опасности для себя, по крайней мере, до тех пор, пока размеры изготавливаемых там зеркал не превосходили восьми дюймов. Но все же вскоре подделок стало уж слишком много, и пришлось «добиваться справедливости», прибегнув к помощи юстиции. Нарушители закона по приговору суда обязаны были разрушить свои печи и передать властям орудия труда и имевшиеся в запасе зеркала. Некоторые из тех, кого назвали «мошенниками», предпринимали все новые и новые попытки наладить производство зеркал и нарушить монопольное право компании; в последние двадцать лет XVII в., если судить по анналам судов, было множество подобных процессов, всегда венчавшихся одинаковым приговором, за которым следовало более или менее суровое наказание.
В случае с Бернаром Перро дело обернулось несколько иначе. Бернар Перро был племянником стекольных дел мастера Кастеллана, того самого, что помог Кольберу нанять венецианцев на Королевскую мануфактуру. Сам он в середине века создал в Орлеане стеклодувную мастерскую и многократно (в 1661, 1668, 1671 и 1672 гг.) получал патентные свидетельства, дозволявшие ему производить стекло. Он был замечательным знатоком своего дела, человеком умным и изобретательным, упорно вел поиски новых технологий, и примерно в 1680 г. ему в голову пришла мысль «выплавить» стекло и дать ему растечься по плоской поверхности, т. е. изготовить стеклянное зеркало тем же способом, что применяется при создании зеркал металлических, что должно было позволить получать зеркала гораздо более крупных размеров, чем при применении техники выдувания. В 1687 г. Перро сделал обстоятельный доклад на эту тему в Королевской Академии наук, и доклад этот наделал много шуму, быть может, даже слишком много, потому что в то время, когда Перро обратился с просьбой засвидетельствовать тот факт, что честь сего открытия принадлежит именно ему, что новая технология — его изобретение и его собственность и что ему на этом основании даруются королем особые привилегии, другие мастера, проведавшие о блестящих результатах его экспериментов, попытались последовать его примеру. Более всех в этом деле преуспел Лука де Неу, сумевший освоить и усовершенствовать технологию изготовления зеркал. Перро, разумеется, получил вожделенные привилегии, но четыре года спустя, когда Королевская мануфактура вновь столкнулась с серьезными затруднениями, все данные ему обещания были забыты, деятельность его мастерской была запрещена, а ему самому за каждый случай нарушения запрета грозил штраф в размере 3000 ливров. В качестве возмещения ущерба господину Перро милостиво пожаловали годовую ренту в 500 ливров, что означало признание приоритета его права на изобретение, но это, как говорится, давало лишь моральное удовлетворение.
Кольберу и его преемникам, т. е. тем, кто пришел ему на смену, пришлось с большим трудом добиваться того, чтобы их волю выполнили стекольных дел мастера, и это несмотря на усиление протекционистских и защитных мер по отношению к Королевской мануфактуре и несмотря на усугубление карательных мер по отношению к нарушителям ее монополии. Как всегда, при наложении запретов люди шли на хитрость: многочисленные стеклодувные мастерские создавались «по периметру» королевства, и нанимали туда уже французов-перебежчиков; дело зашло так далеко, что в 1700 г. пришлось специальным указом запретить вывоз за пределы границ Франции необходимые для производства зеркал «первичные материалы». В крохотном княжестве Домб, в Борегаре, герцог дю Мен, незаконнорожденный, но признанный сын Людовика XIV, создал в 1700 г. зеркальную мастерскую. В Савойе выходцы из Женевы и из некоторых городов Италии создали компанию, чтобы построить настоящую фабрику по производству зеркал. И несмотря на жесткий контроль со стороны властей (досмотры на дорогах, к примеру), изделия этих производств завоевывали Францию15.
Однако самую серьезную конкуренцию Королевской мануфактуре по-прежнему составляла Венеция. Начиная с 1672 г. король запретил ввоз во Францию зеркал, произведенных мастерами «Светлейшей Республики» в Мура-но, так как он предполагал, что теперь Королевская мануфактура сможет удовлетворить существующий спрос. На деле же запрет существовал лишь на бумаге, так как многие парижские и провинциальные торговцы закупали товары там, где они привыкли пополнять свои запасы, в частности и в особенности в Марселе, куда доставлялись из Венеции зеркала, якобы предназначенные для продажи в Испании. Марсель был вольным городом, там действовали законы «порто франко» и обслуживал он все страны Средиземноморья; он стал своеобразным перекрестком, местом обмена товаров и даже, если употреблять современную лексику, неким «поворотным кругом» торговли, так как товары там можно было выгружать и хранить на складах, а затем уже отправлять к месту назначения. Французские власти попытались поставить на пути контрабандных товаров кое-какие препоны; французским посланникам в Венеции (сначала Сент-Андре, позднее сменившему его господину д’Аво) было поручено осуществить слежку за перепиской, которую вели мастера из Мурано и парижские торговцы. Кольбер не раз писал Сент-Андре, то настойчиво требуя, то умоляя принять все меры к сбору интересовавших его сведений. «Заклинаю вас сделать все возможное, чтобы проникнуть во все тайны того, что происходит и будет происходить в данной сфере» (ноябрь 1669), «прошу вас по-прежнему пристально следить за всем, что происходит» (1671). Посланнику удалось собрать довольно обширное «досье», и он составил список торговцев, заподозренных в торговле контрабандным товаром, но он умолял Кольбера сохранить в тайне, из какого источника получены эти сведения, ибо иначе он опасался преследований и мести со стороны венецианцев: «Эти господа из Светлейшей Республики будут смотреть на меня с меньшей приязнью»16.
Соучредители Королевской мануфактуры и парижские зеркальщики добились от господина Ларейни, наместника полиции, принятия решения о назначении двух специальных уполномоченных, на которых будет возложена обязанность производить обыски в домах и лавках тех галантерейщиков, которые будут заподозрены в торговле контрабандными зеркалами. В архивах сохранилось множество упоминаний о фактах конфискации такого товара: «Встретив крючника, с трудом несшего четыре зеркала, якобы являвшихся собственностью Его Величества, которые ему якобы приказали отнести к некоему мастеру для амальгамирования, уполномоченные комиссары наложили на зеркала арест и заставили отнести их в ближайший полицейский участок (июль 1695)…»17 Затем на мануфактуре появились собственные особые служащие, которые исполняли эти обязанности в сопровождении судебного исполнителя. В вольных городах, там, где действовали «законы порто франко», в частности в Марселе, стали действовать новые правила хранения товаров, и по этому поводу даже были приняты специальные указы (эдикты) (1703): так, например, в соответствии с этими правилами, капитан всякого судна, имевшего на борту груз зеркал, произведенных за пределами Франции, и вынужденного по причине военных действий или жесткого шторма бросить якорь в одном из французских портов, должен был немедленно объявить о наличии у него на борту такого груза, сообщить о количестве зеркал, выгрузить их и отправить на специальный склад, где они и должны были находиться вплоть до отплытия судна. Контроль за действиями капитанов этих судов возлагался на одного из офицеров Адмиралтейства. Сразу же после введения в действие новых правил в порту Сен-Мало был перехвачен контрабандный груз: 588 зеркал.
Контрабандисты усиленно искали обходные пути и «дыры в сетях» и всегда находили, так что точно оценить нанесенный ими ущерб не представляется возможным. Например, в 1674 г. один торговец из Лиона закупил в Венеции 48 ящиков зеркал и доставил в Марсель, где они и были конфискованы. Так как этот торговец клялся и божился, что ему ничего не известно о запрете на ввоз зеркал, ему поверили, уж больно он был чистосердечен и простодушен, а потому компаньоны-учредители Королевской мануфактуры разрешили ему в виде исключения распродать свой товар в Лангедоке и Провансе. В дальнейшем подобные попытки пресекались при их выявлении гораздо более решительно и меры к нарушителям применялись более суровые. Так, например, известна история, произошедшая с неким банкиром, Пьером Формоном, который в обмен на так называемый тратту, т. е. переводной вексель, заказал у купца из Генуи два ящика зеркал и принялся просить для себя особого разрешения продать товар во Франции, ссылаясь на то, что только таким образом должник мог погасить свою задолженность перед ним, а он сам в свой черед мог расплатиться со своими кредиторами. Но товар был конфискован прямо на галере генуэзца и передан в распоряжение таможенного служащего Мануфактуры, так как возникли весьма обоснованные подозрения, что банкир просто служил посредником для двух хитрых торговцев из Марселя, которые с его помощью хотели таким образом обойти новые правила. Чаще всего контрабандой занимались люди, принадлежащие к сословию негоциантов, пользовавшихся своим положением, тем, что они бывали за пределами Франции, вели дела с заграницей и могли воспользоваться любым предлогом, чтобы закупить и попытаться доставить в королевство запрещенный товар. Они шли на всяческие хитрости. Однажды была обнаружена крупная партия зеркал, прекрасно упакованных и провозимых под видом картин итальянских художников. В 1685 г. компаньоны-соучредители Мануфактуры подали жалобу на неких парижских зеркальщиков и торговцев зеркалами; было проведено дознание, произведены обыски и в результате были обнаружены и конфискованы венецианские зеркала, причем в большом количестве. Занятие контрабандой процветало и в лоне самой компании. После обысков и конфискаций многие из тех, кто занимался разоблачением контрабандистов, представители откупного ведомства и служащие Мануфактуры позволяли себе присваивать часть конфискованного товара (дабы получить свою долю дохода от доносительства) и перепродавать его18.
В 1680 г. Кольбер оценивал ущерб, понесенный королевством из-за контрабандной торговли венецианскими зеркалами примерно в один миллион ливров! В то время в Венеции производили зеркала, стоившие примерно вдвое дешевле, чем зеркала французские, так что доходы тех, кто занимался их перепродажей, невзирая на затраты на транспортировку и на все риски, оставались очень и очень солидными. Можно смело утверждать, что в конце XVII в. юг Франции был буквально наводнен венецианскими зеркалами, а зеркала, производившиеся на Королевской мануфактуре, спросом почти не пользовались. И только в первом десятилетии XVIII в. благодаря изобретению новой технологии, а именно производству литых зеркал больших размеров, положение дел начало меняться в лучшую сторону.
Рождение компании Сен-Гобен
Наличием мощного потока контрабанды нельзя объяснить те финансовые затруднения, что испытывала компания. Когда в 1679 г. умер Дюнуайе, за королевской мануфактурой числилось около 50 000 ливров долга, так что следует признать, что результаты всех предпринятых усилий по развитию предприятия оказались плачевны. Когда подошло время просить о продлении срока действия привилегий (1685), компаньоны пребывали в сомнениях относительно того, стоило ли и далее компании влачить свое существование. Кольбер умер в 1683 г., и они лишились влиятельного покровителя. Появляются, однако, новые лица, желающие оказать поддержку Королевской мануфактуре, но они не хотят афишировать свою заинтересованность в данном деле, и компаньоны вынуждены согласиться принять в свои ряды подставное лицо, некоего Пьера де Банье. Необходимые патентные свидетельства получены, срок действия привилегий от 1665 г. продлен, но появляются и новые неожиданные затруднения, причем с той стороны, откуда их не ждали: министр Лувуа дал свое согласие стать «крестным отцом» недавно созданной зеркальной мастерской в предместье Сен-Жермен. Эта мастерская уже успела вступить с Королевской мануфактурой в конкурентную борьбу, потому что располагалась в чрезвычайно выигрышном месте под названием Гренуйер, что означает «лягушачье болото», неподалеку от берега Сены, между улицами Бак и Бельшасс; разумеется, близость Сены означала, что материалы для изготовления зеркал и уже произведенные зеркала можно легко и быстро перевозить на лодках по воде.
Управляющий зеркальной мастерской в предместье Сен-Жермен, некий Тевар, похвалялся, что сможет делать зеркала исключительно больших размеров, да еще столь прекрасные, что вообразить себе их красоту и величину могут лишь авторы волшебных сказок19. Короче говоря, он брался создавать зеркала размером более полутора метров в вышину! Этот господин Тевар незадолго до того переманил к себе одного очень знающего работника из мастерской в Турлавиле, а именно племянника Луки де Неу, научившегося применять при изготовлении зеркал технику литья, которую применял Бернар Перро в Орлеане, и достигшего результатов, внушавших большие надежды. Заверения Тевара и его вера в успех новой технологии обеспечили ему покровительство и поддержку Лувуа, так что в декабре 1688 г. Тевар получил патентное свидетельство о том, что ему дозволяется делать зеркала, а также и известие о том, что ему дарованы особые привилегии сроком на тридцать лет.
Однако, чтобы не наносить дополнительного ущерба Королевской мануфактуре, и без того пребывающей в плачевном состоянии, имелась одна оговорка: Тевару выставлялось условие, что он будет делать зеркала только превосходящие размерами те, что изготовлялись на Мануфактуре, которой теперь руководил господин де Банье, сменивший Дюнуайе, т. е. зеркала более 60 дюймов в высоту и 40 дюймов в ширину (более 1 м 56 см на 1 м 04 см). Ему было запрещено продавать зеркала меньших размеров; кроме того, было и еще одно условие: «Если большое зеркало разобьется, то использовать его осколки нельзя». Эти условия, вроде бы резонные, не выдержали испытания жизнью и были отменены. Дело в том, что бились зеркала так часто, что компания Тевара была близка к краху, к разорению, и в 1691 г. именно из-за возможности разорения Тевар получил разрешение продавать за пределы королевства куски разбитых зеркал и зеркала меньшего размера, чем было оговорено первоначально. «Порог» (или планка) допустимых в его мастерской зеркал был снижен до 54 дюймов20.
И все же Тевар преуспел довольно быстро и смог представить королю первое литое зеркало. Но зеркало больших размеров он создать так пока и не сумел… Из доклада архитектора Мансара мы узнаем, что итог десяти лет поисков и ошибок был печален: «Начиная с 1688 года, когда был изобретен способ изготовления больших зеркал, смогли изготовить таковых зеркал всего три, размерами от 80 до 84 дюймов в высоту и от 40 до 47 дюймов в ширину, которые остались целыми, хотя всего сделали более четырех сотен, но все они разбились, разлетелись на куски; другие же мастера производили только зеркала, чьи размеры были от 40 до 50 и до 60 дюймов в высоту, не более того»21.
От первых успехов у Тевара началось головокружение и, находясь в состоянии легкого «опьянения», он не отдавал себе достаточно ясного отчета в том, что существовали не только трудности технического плана, с одной стороны, но и трудности в плане конъюнктуры — с другой. А ведь положение дел в стране оставляло желать лучшего из-за войн и финансовых кризисов, и Тевар дорого заплатил за ошибки, допущенные при управлении производством: он залез в долги и в 1693 г. решил покинуть Париж и возобновить свои попытки в каком-то ином месте, где можно было развернуть более мощное производство, в более благоприятных условиях, где был бы обеспечен более высокий доход; он остановил свой выбор на пришедшем в упадок, полуразрушенном замке в Пикардии, неподалеку от Уазы, стоявшем в глубине лесного массива. Местечко это называлось Сен-Гобен, и за двести лет до того там уже существовала стеклодувная мастерская. Кроме несомненного преимущества, состоявшего в возможности транспортировать исходные материалы и готовый товар по реке, имелось и второе преимущество: наличие огромного запаса древесины для поддержания огня в печах.
Но сколь бы сложными ни были перипетии «похождений», т. е. рискованного предприятия господина Тевара, для Королевской мануфактуры в том не было никакой выгоды. Она тоже испытывала тяжкие удары от финансовых потрясений, огромные расходы вкупе с ошибками в подборе управляющих и в определении спроса, тяжелым грузом ложились на производство, разоряя его. Таким образом получалось, что государственная казна теперь должна была субсидировать не одно, а два предприятия! Желая положить конец этому соперничеству, не приносившему плодов, Людовик XIV потребовал, чтобы генеральный контролер финансов Луи-Филипо де Поншартен составил для него подробный доклад о положении дел22.
Изучив доклад, весной 1695 г. король принял решение навести порядок в сфере зеркального производства, где, по его мнению, воцарилась полная анархия, и аннулировал, т. е. отменил все привилегии, коими пользовались как де Банье, так и Тевар. Обе компании были ликвидированы, сообщества компаньонов распущены, а долги выплачены. Господин де Поншартен на «свободном листе» создал новую компанию — «Королевскую французскую мануфактуру по производству зеркал», получившую особые привилегии сроком на тридцать лет; возглавить компанию предстояло опять-таки подставному лицу, некоему господину Франсуа Платрие (или Пластрие), за спиной которого действовали очень опытные и сведущие компаньоны, не желавшие разглашать свои имена. Была подтверждена монополия на производство «зеркальных стекол разнообразных размеров, как в высоту, так и в ширину, квадратных и ромбовидных, прозрачных стекол для заполнения оконных переплетов, люстр и ваз самых разнообразных форм и видов, карнизов и лепных орнаментов, украшений из стекла для продажи в заморских территориях, изделий, покрытых эмалью, изразцов для отделки печей, печных труб, прозрачного и цветного стекла, стекол для очков, хрустального стекла, сервизов для сервировки стола…» Всякому стекольных дел мастеру, не состоящему в штате работников Мануфактуры, запрещалось изготавливать любой из видов вышеуказанной продукции под угрозой наложения штрафа, конфискации орудий производства и разрушения печей. Королевский эдикт многих заставил скрежетать зубами от злости. Мастера стекольных и зеркальных дел считали, что по отношению к ним проявлена вопиющая несправедливость, ведь обе ранее существовавшие компании не выполнили своих обещаний и не оправдали возлагавшихся на них надежд. С их стороны последовало столько нареканий и жалоб, что король пошел на некоторые уступки, правда, очень небольшие: отныне мастерам-зеркальщикам и мастерам по производству стекол для очков разрешалось амальгамировать зеркала, предназначавшиеся для продажи в Париже частным лицам, а также создавать различные композиции из стекла, предназначенные для украшения зданий. Нашлись и нарушители… Б. Перро, несмотря на оглушительный успех, сопутствовавший ему во время доклада перед членами Академии наук, первым пал жертвой сурового королевского решения и был наказан за то, что посмел ослушаться: все его орудия производства были конфискованы в марте 1696 г. в пользу господина Платрие.
В 1700 г. цель, заветная цель наконец была достигнута. Новая Сен-Гобенская мануфактура представила на всеобщее обозрение литое зеркало, создание коего было истинным подвигом, ибо высотой оно было 2 м 70 см, а в ширину — 1 м. Англичанин, бывший в тот период во Франции и оказавшийся в Париже, господин Мартин Листер посетил фабрику в Сент-Антуанском предместье в конце 1699 г. и записал в своем дневнике:
«Я видел там уже совершенно готовое зеркало с нанесенным слоем амальгамы, высотой в 88 и шириной в 48 дюймов, толщина же стекла сего чуда составляла всего ¼ дюйма. Не думаю, что таких размеров стекло можно было бы получить, если прибегнуть к технике выдувания»23.
КРУПНОЕ ПРОМЫШЛЕННОЕ ПРЕДПРИЯТИЕ СТАРОГО РЕЖИМА
Передовое головное предприятие французской промышленности
Стоит познакомиться с одной забавной и показательной историей, приключившейся на Сен-Гобенской мануфактуре, чтобы оценить всю меру ее уязвимости в самом начале ее деятельности и чтобы понять, в какой атмосфере всеобщей неуверенности, даже неверия в возможность ее успеха, она начала функционировать. Итак, 12 июля 1700 г. некий мастер по имени Бельманьер исчез: он тайно покинул Сен-Гобен ночью и пересек границу, направляясь в княжество Домб, где управляющий фабрики, конкурировавшей с Сен-Гобенской мануфактурой, предложил ему очень высокое жалованье. Надо сказать, что этот Бельманьер был фигурой заметной, он возглавлял целую бригаду из восьми человек и был признанным знатоком по части технологии литья, а потому его бегство могло очень и очень дорого обойтись мануфактуре, так как пришлось бы погасить огонь в одной из печей, что повлекло бы уменьшение количества выпускаемого товара, срыв поставок и т. д. Королевский наместник и королевский судья по уголовным делам бальяжа Ла-Фер был тотчас же извещен о произошедшем и провел свое расследование, но беглеца так и не удалось перехватить в дороге24. Случай подобного отступничества, предательства, столь вредоносного для компании, был далеко не единственным; многие заграничные владельцы стекольных и зеркальных производств стремились переманить работников из Сен-Гобена, подобно тому, как ранее французы переманивали мастеров из Мурано. Как отмечал Жермен Брис в середине XVIII в., «какие бы усилия не предпринимались для сохранения секрета литья стекла, способа, изобретенного во Франции, ничто не могло помешать тому, чтобы сей секрет стал известен в сопредельных странах, таких, как Англия, во владениях курфюрста Бранденбургского, в Саксонии…»25
Тайна воистину революционной технологии литья стекла довольно длительное время охранялась столь же ревностно, как в свое время хранила тайну выдувания Венеция. На данную тему не существовало теоретических работ, а в различных трактатах по оптике, в первых книгах, посвященных искусству создания изделий из стекла, практические вопросы почти или вовсе не затрагивались. В 1746 г. аббат А. Плюш опубликовал свой труд «Зрелище природы»; 7-й том он посвятил «описанию искусств, служащих к наставлению человека»; он превозносил предусмотрительность и осторожность лиц, управлявших Королевской мануфактурой, за то, что они «сохраняют для нашей нации знания, связанные с некоторыми приготовлениями к процессу»; сам ученый аббат стремился просветить своих читателей при помощи многочисленных гравюр, рисунков и таблиц, но он умалчивал о некоторых важных деталях, например, о том, из каких материалов строились печи и как они были «обустроены» внутри. «Я опустил все известные мне подробности относительно того, какие камни должны лежать в основании печи, каков состав смеси и как он приготовляется, какие при сем используются инструменты и каковы их размеры»26.
Процесс производства крупных зеркал можно разделить на пять основных стадий, и у каждой из них имелись свои трудности. Итак, сначала надо было построить печи и создать тигли необходимых размеров, затем происходил собственно процесс литья зеркального стекла, потом приступали к прокатке вязкой массы, чтобы получить тонкий слой, далее следовала закалка стекла и наконец амальгамирование. Состав, употреблявшийся при изготовлении стеклянной массы, на протяжении столетий изменялся мало; можно утверждать, что долгое время мастерам стекольных дел не было известно, сколь важную роль играет тот или иной элемент, входящий в состав смеси: кремнезем, окись натрия и известь; так, роль извести была признана лишь в середине XVIII в. Однако инстинктивно мастера постоянно наощупь осуществляли попытки дозировать составляющие элементы смеси в тех или иных пропорциях, что привело в конечном счете к постепенному улучшению качества стекла.
Аббат Плюш подробно описывает различные этапы процесса производства. Он указывает на то, что, после того как белый песок и сода были добыты и доставлены, двести рабочих приступали к их очистке и извлекали из массы любые, даже самые мелкие отбросы и посторонние частицы; затем песок промывали, высушивали и превращали в тончайшую пыль, пропустив через особую мельницу, жернова которой вращали ходившие по кругу с завязанными глазами лошади. Затем песок просеивали через частое шелковое (!) сито и еще раз просушивали, затем смешивали самые разные элементы и получали тягучую полужидкую массу при нагревании до 1500°. Плавление всех составляющих элементов происходило в огнеупорных тиглях, именовавшихся «котлами», каждый из которых мог вмещать до 300 кг стеклянной массы. Так как «первоначальные», т. е. необработанные элементы занимают места вдвое больше, чем уже готовая расплавленная стеклянная масса, то загружали печи многократно. Двое рабочих обслуживали одну печь, сменялись они через каждые шесть часов; обычно печь могла работать от семи до восьми месяцев, затем ее разрушали и отстраивали заново, что занимало примерно полгода.
В печи помещалось несколько котлов-тиглей, и такое их качество, как огнеупорность, составляло основу успеха производства зеркал. Изготавливали эти тигли из глины особого сорта, которая могла выдерживать жар до 1800°. Правда, аббат Плюш не сообщил никаких подробностей касательно производства самих тиглей. Известно только, что сначала глину подвергали первому обжигу, в результате которого получали очень твердые гранулы, называли такую гранулированную глину «шамотом» или «шамотной глиной», затем эти гранулы смешивали с сырой глиной, причем пропорции смеси хранили в строжайшей тайне. Когда котел из такой глины помещали в печь, сырая глина под воздействием высокой температуры расширялась, а твердые гранулы не двигались, так что сырая глина заполняла все мельчайшие пустоты и трещины. Котел изготавливали в особой литейной форме, его на протяжении долгих месяцев сушили и прокаливали на медленном огне, прежде чем начинать считать его пригодным для выплавки стекла. Котел-тигель использовали в течение нескольких недель, но никак не долее трех месяцев. Случалось, что котел раскалывался, лопался, будучи наполненным стеклянной массой, что было для Королевской мануфактуры чистым убытком. Котлы изготавливали по мере надобности. В 1705 г. в Сен-Гобене на две действующие печи имелось в запасе 95 котлов-тиглей27. В последние десятилетия XVII в. в мастерской в Турлавиле имелась одна печь, в которой размещались четыре котла; успешная работа печи требовала, чтобы ее обслуживали три мастера по литью и человек десять мастеров-стеклодувов.
Успех всего процесса во многом зависел от мастерства, вернее, от искусства главного мастера литейного дела и от того, насколько постоянно в печи поддерживалась одна и та же температура, т. е. от равномерности сгорания топлива. При помощи лопатки, напоминавшей черпак, которым вычерпывают воду из лодки, мастер-литейщик закладывал в котлы-тигли «первоначальные элементы» в пропорциях, известных только ему одному. Песок, смешанный с содой, находился в котлах на протяжении полутора суток; за температурой, поддерживавшейся в печи на уровне, обеспечивающем плавление, следили очень строго. После чего смесь должна была быть подвергнута осветлению и дополнительному провару, перелита в новые котлы из той же самой глины, что и предыдущие, где ее еще раз перемешивают и подвергают процессу фриттирования, т. е. повторного плавления. И вот теперь стеклянная масса была готова к литью.
Жар в печи уменьшали, что приводило к тому, что масса обретала необходимую вязкость. Тележка, снабженная особым приспособлением, напоминающим вилы, подвозила извлеченный из печи тигель со стеклянной массой к металлическому столу, на который рабочие по специальному сигналу, т. е. по свистку, и выливали вязкую, тягучую массу. Стекло, все еще достаточно жидкое, растекалось по столу, а надо сказать, что стол был снабжен по краям металлическими рейками определенного диаметра, на которых были укреплены чугунные валики, вращавшиеся вокруг своей оси; рабочие манипулировали этими валиками и таким образом раскатывали стекло ровным слоем. Лицо и грудь этих работников были защищены толстой тканью, чтобы уберечь их от ожогов. Похоже, валик-прокатчик, именовавшийся еще вальцовщиком и плющильщиком, был изобретением господина де Неу; известно, что первый литейный стол на мануфактуре в Сен-Гобене был длиной примерно в три метра.
Далее полученное таким образом отлитое зеркало должно было вновь подвергнуться обжигу, так называемому закаливанию, без чего оно бы очень быстро треснуло; вот почему зеркальное стекло вновь помещали в большую печь, где оно и оставалось на протяжении трех дней и где оно медленно остывало, так как температура там градус за градусом понижалась.
Процесс этот был очень сложен, требовал большой сноровки и не всегда протекал гладко и завершался удачей; в самом начале существования производства в Сен-Гобене лишь малая часть зеркал выдерживала испытание закалкой; но стеклянный бой тоже шел в дело, так как осколки вставляли в рамки, и из них получались средние и маленькие зеркала. К тому же очень редко мастерам удавалось получить зеркало без каких-либо недостатков, вроде крохотных сгустков, прожилок, помутнений, пятен ржавчины, потому что любая примесь, будь то жир, свинец, сталь или уголь могли причинить ущерб чистоте стекла. В 1699 г. в многомесячных неудачах, преследовавших работников мануфактуры, оказался «повинен» поврежденный стол. Количество и качество никогда не шли рука об руку, и торговцы часто сетовали на плохое качество товара, предназначенного для продажи частным лицам. Когда в 1752 г. один из управляющих пожелал сделать производство более доходным и сделать ради этого так, чтобы можно было в одной печи варить четыре порции вместо трех, чтобы получать в неделю двадцать четыре зеркала дополнительно, он столкнулся с невероятными трудностями28. Все дело было в том, что при этом процесс плавления, аффинажа и литья первой порции занял вдвое больше времени, чем обычно, когда же зеркала были готовы, то обнаружилось, что они приобрели грязновато-зеленоватый оттенок, что кое-где стекло мутновато и что в нем заметны мельчайшие камешки и так называемые «зерна», т. е. песчинки и сгустки. Когда же зеркала доставили в Париж, чтобы подвергнуть их дополнительной обработке, т. е. шлифовке и полировке, почти все они разбились. И произошло это потому, что в реальности печь и поддерживавшаяся в ней температура были предназначены для «обработки» 4800 фунтов стеклянной массы, а не 6400 фунтов.
Чтобы превратиться в настоящее зеркало, зеркальное стекло должно было подвергнуться механической обработке в «холодном виде», и происходила эта обработка в два этапа. Шлифовка и полировка зеркал производились в Париже, на улице Рейи, а не в Сен-Гобене. Еще не обработанные стекла доставлялись по реке к пристани Сен-Никола-дю-Лувр, в Сент-Антуанское предместье. Транспортировка была делом рискованным, и стекла часто бились в пути: однажды из партии в 72 стекла до места назначения целыми и невредимыми довезли лишь дюжину! Так что теперь становится понятно, почему стекла предпочитали доставлять в столицу необработанными29.
Для осуществления шлифовки стекло или так называемый «стеклянный лист» клали на отполированный каменный стол, на него насыпали слой мокрого песка, а сверху клали второе стекло. На протяжении многих дней рабочие шлифовали оба стекла способом трения друг о друга. Шлифовку завершали, обрабатывая поверхность наждаком. При полировке стремились добиться наибольшей прозрачности стекол: на этой завершающей стадии стекло обрабатывали вручную, многократно протирая его специальным абразивом (шлифовальным материалом, представлявшим собой размолотую в тончайший порошок окись железа). Вот что писал по этому поводу господин Листер, посетивший мануфактуру в 1698 г.: «На этой работе ежедневно занято шестьсот работников, но все надеются, что скоро их понадобится не менее тысячи. На нижнем этаже обрабатывают совсем еще необработанные стекла, подвергая их шлифовке при помощи растертого в порошок песчаника; на верхних этажах зеркала полируют, работники располагаются там в три ряда, по двое на каждое зеркало и протирают они их порошком, именуемым сагуиной… Должен сказать, что звуки, издаваемые при полировке, совершенно невыносимы для слуха»30.
Последний этап — амальгамирование. «Это чудесное действо, осознание сути коего превратилось не для одного философа-мыслителя в настоящую пытку, — пишет Плюш, — для работников представляется очень простым, ибо они берут немного олова и ртути и аккуратно наносят их на одну из сторон стекла». Но прежде чем осуществить эту операцию, лист олова толщиной в дюйм обрабатывали валиками, т. е. вальцевали, растягивая и расплющивая во все стороны. Когда слой олова становился толщиной не более нескольких миллиметров, его раскладывали на камне, а именно на так называемом лиесе (твердом строительном известняке), затем терли куском кожи, «смоченной» в ртути, далее его буквально заливали ртутью, а сверху на него клали стекло и плотно прижимали сверху, чтобы не образовывались пузырьки воздуха. Стекло лежало под гнетом в течение суток, затем его постепенно ставили в наклонное положение, изменяя угол наклона до тех пор, пока оно не становилось в вертикальное положение; операция занимала несколько дней, и за это время вся ртуть должна была либо стечь, либо испариться. Надо было выждать еще дней 15–20, чтобы амальгама приклеилась и «прикипела», схватилась, и только после этого зеркало считалось готовым к продаже. Процесс амальгамирования был очень трудоемок, в ходе его осуществления выделялись крайне вредные пары, к тому же он был столь несовершенен, что позволял нанести на стекло очень тонкий, «хрупкий» слой амальгамы, быстро подвергавшийся разрушению, чувствительный к сырости, к тому же цвет амальгамы был темный, и потому зеркало не сияло тем блеском и не излучало тот свет, что мы видим сегодня.
Модернизация процессов производства
Настоящий переворот в производстве зеркал произошел в 1830 г., а до этого имели место лишь небольшие изменения, приводившие к улучшению качества продукта и условий труда. Господин Боек д’Антик, один из управляющих Королевской мануфактуры, ввел следующее новшество: вместо старых столов поставил новые, больших размеров, и не из железа, а из меди. Применение соли натрия с 1752 г., а затем и переход с древесины на уголь для поддержания огня в печах привели к явному прогрессу в производстве зеркал. В 1763 г. в Сен-Гобене окончательно отказались от техники выдувания зеркального стекла и построили новые обширные помещения для цехов с большими галереями, а также для складов.
О живом интересе к новой отрасли промышленности можно судить по количеству разнообразных попыток усовершенствовать производство. Так, господин Деланд, назначенный управляющим в 1758 г., человек очень осторожный и предусмотрительный, «поставил на службу делу» все свои знания и умения, а также известных ученых, но среди ученых и алхимиков и особенно среди тех, кого называют «мастером на все руки», «самоделкиным», находились и такие, что не желали работать на государственном производстве, а в соответствии с веяниями моды устраивали у себя дома маленькие лаборатории и производили в таких кустарных условиях собственные опыты. Периодическое издание «Альманах су вер» извещало своих читателей о различных «открытиях, изобретениях и опытах, недавно осуществленных в науках, искусствах, ремеслах и промышленности». Там публиковалась самая свежая информация о состоянии дел в сфере производства изделий из стекла и делались прогнозы на ближайшее будущее, а также оценивались результаты тех опытов, что сулили недавно большие надежды31. В 1781 г. некий господин Бурбон счел, что открыл секрет создания «покрытия», которое может уберечь зеркала от сырости и позволяет помещать их в залах, расположенных на нижних этажах зданий, куда их прежде «не допускали из-за их хрупкости». Он утверждал, что это покрытие позволит транспортировать зеркала по морю без ущерба для амальгамы и блеска зеркала! Другой исследователь предлагал использовать особый лак, изготовленный по его рецепту. В 1785 г. господин Пилатр (Пиластр) де Розье, прославившийся своим участием в полете на воздушном шаре братьев Монгольфье, в часы досуга предававшийся изучению химии, стал утверждать, что нашел способ, позволявший выявлять все скрытые дефекты зеркал. Распространились самые невероятные, самые фантастические слухи! Дело дошло до того, что некоторые изобретатели (из числа не слишком серьезных) начали биться над разгадкой того, как бы умудриться вновь соединять осколки разбитых зеркал в единое целое, да так, чтобы зеркала вновь обретали все свои качества, в том числе прозрачность и способность к отражению. Прекрасная мечта! И все же кое-кто считал, что она может сбыться наяву! Так, один парижский зеркальщик даже рекламировал свое искусство в данной сфере, извещая всех о том, что он «починяет для частных лиц комнатные зеркала, каковые были повреждены»32. Сто лет спустя, в 1786 г., по Парижу распространился слух, что наконец-то раскрыта тайна «восстановления зеркал из осколков разбитых зеркал, зеркала выглядят точно так же и имеют такой же блеск и столь же гладкую поверхность, как если бы они были сделаны из целого стекла»33. Такие же надежды питал в годы Революции гражданин Пажо-Дешарм (год IX): «Люди научились вновь скреплять, соединять в единое целое разбитые зеркала таким образом, что след от излома или трещины исчезает полностью; теперь можно даже соединить крупные осколки, чтобы сделать из них трюмо; теперь умеют уничтожать и пузырьки воздуха, которые иногда остаются в стекле, а также умеют осветлять, отбеливать слой амальгамы, покрывающей зеркало, если оно имеет явно выраженный зеленоватый оттенок».
Следует сказать, что проблема амальгамы была в центре всех исследований и опытов. Кроме недолговечности и непрочности слоя амальгамы, наносимого при амальгамировании с применением ртути, сам процесс был очень трудоемок и неприятен, так как при его проведении выделялись крайне вредоносные пары, на что очень жаловались рабочие. Издание под названием «Бюллетен д’анкуражеман пур л’индюстри насиональ»34 («Бюллетень содействия национальной промышленности») стало своеобразным «рупором исследователей» в XIX в. и распространяло все известия о попытках преодоления столь существенных недостатков процесса амальгамирования.
Известно, что в 1812 г. сумма в 150 франков была выплачена некоему господину Вереа, заявившему, что ему «удалось заново амальгамировать зеркала, у коих слой амальгамы был поврежден, но этот новый слой наносится совсем иначе, нежели при обычном амальгамировании: просто берут очень тонкий лист металла, представляющий собой сплав олова с другими металлами, и помещают позади зеркала так, что его при желании можно было бы убрать». Господин Раврио, скульптор и фабрикант, изготавливавший изделия из бронзы, тот самый, на которого ссылается и которого цитирует Бальзак, в 1814 г. предложил награду тому, кто сумеет устранить ужасный эффект, производимый парами ртути и влекущий за собой тяжелое отравление. В 1842 г. один зеркальных дел мастер с бульвара Тампль в Париже получил свидетельство за особые заслуги в деле сохранения амальгамы на длительный срок. Он использовал этот почетный диплом в целях рекламы и объявил о том, что благодаря его усилиям «зеркала теперь могут находиться в сырых помещениях»35, что свидетельствует о том, что прогресс в данной области осуществлялся не слишком быстро.
Только в 1850 г. проблемы, связанные с амальгамированием, начали решать по-настоящему. В Англии исследователь Дрейтон осуществил амальгамирование серебром, пришедшим на смену ртути, и он отправился со своим свидетельством во Францию, чтобы продать свое изобретение. И все же даже в 1858 г. в «Кратком словаре наук, искусств и литературы» упоминается только способ амальгамирования при помощи ртути, но спустя двадцать лет, в «Словаре искусств, ремесел и промышленных мануфактур» (1877) уже приводится довольно подробное описание нанесения серебряной амальгамы и указывается, что этот способ является изобретением англичан. Наконец-то зеркало утрачивает тот сероватый оттенок, что так вредил четкости и ясности изображения при отражении предметов.
Основные изменения, произошедшие в XIX в. в производстве зеркального стекла, связаны с процессами шлифовки и полировки, а именно с изобретением водяного колеса с лопастями, что позволило механизировать эти процессы, осуществлявшиеся прежде исключительно вручную. Так как помещения цехов в Сент-Антуанском предместье оказались уже недостаточно просторны и удобны для модернизированного производства, руководство компании купило неподалеку от Сен-Гобена, в Шони, участок земли, где стояли мельницы, и именно там расположились цеха, где полировка производилась по новому методу; машины там приводили в движение семь водяных ко лес с лопастями, установленные на реке Эне. Чтобы не дробить, не рассредоточивать производство, вскоре и шлифовку зеркал стали производить в Шони, так что роль предприятия на улице Рейи существенно уменьшилась, там уже трудилась не тысяча человек, а сотни четыре.
Еще одной «новацией» стало применение искусственной соды, производство которой получило развитие в период Империи. К 1860 г. в производстве зеркального стекла стали применять так называемые печи Сименса, что позволило достигать более высоких температур, чем прежде, к тому же и жар в такой печи везде поддерживался практически одинаковый, что способствовало улучшению консистенции стеклянной массы. Постепенно из производства уходил ручной труд: для извлечения из печей котлов с массой стали применять особо усовершенствованные подъемные краны, механизированы были и процессы литья, вальцовки и плющения стекла. Выгода получилась двойная: выигрыш во времени и в качестве. Вот так компания Сен-Гобен вступала в новые времена, в нашу эпоху.
Социальные аспекты деятельности компании Сен-Гобен
В масштабах промышленности Старого режима Королевская мануфактура в Сен-Гобене была предприятием не просто крупным, но гигантским. Но прежде чем к ней пришел оглушительный успех, ей пришлось преодолеть немало трудностей и препятствий. Так, в самом начале XVII в. из-за неумения правильно оценить возможности производства и распределить во времени сроки исполнения заказов мануфактура едва не потерпела финансовый крах именно по причине несостоятельности руководства, так что потребовалось вмешательство самого монарха, чтобы спасти ее от гибели. Платрие был отстранен от должности, деятельность компании на некоторое время приостановлена, а выплаты долгов отсрочены. Группа финансистов-протестантов, среди которых были и женевские банкиры, питая надежды в будущем извлечь из вложенных средств неплохой доход и имея поддержку министра господина Шамийара, объявила, что берет на себя обязательство расплатиться с кредиторами. Через подставное лицо, а именно через парижанина Антуана Дажинкура, они, приняв надлежащие меры, оздоровили финансы компании и вновь запустили производство, имея за спиной новую солидную финансовую базу36.
Также Королевской мануфактуре приходилось защищаться от конкуренции как внутренней, так и внешней: например, приходилось выдерживать конкуренцию с зеркальными мастерами в Сен-Кирене и в Руэле; приходилось противостоять разгневанным зеркальных дел мастерам, страдавшим от штрафов и конфискаций, налагаемых на них за нарушение монопольного права Королевской мануфактуры. В Сен-Кирене стали изготавливать литые зеркала в начале XIX в., для чего переманили старого мастера из Сен-Гобена. Англичане тоже на протяжении всего XVIII в. развивали у себя стекольную промышленность: сначала в 1701 г. была создана мануфактура в Вокс-холле около Лондона, а в 1773 г. — крупная мануфактура в Равенхэде в Ланкашире, где трудились два перебежчика из Сен-Гобена; однако английские зеркала долгое время были более дорогими, чем французские, вплоть до 1830 г., т. е. до того момента, когда предприятие в Сен-Гобене было передано в частные руки и когда в связи с этим отменены все привилегии (период Революции следует исключить как совершенно особый). Французская зеркальная промышленность добивалась успехов в улучшении качества производимой продукции и оставалась конкурентоспособной.
Луи-Себастьен Мерсье незадолго до Революции посетил цеха и мастерские Сент-Антуанского предместья, а потом описал этот свой «визит»; мы ощущали, как он был одновременно и восхищен и возмущен всем увиденным; возмущен он был потому, что видел там рабочего, «вынужденного выполнять столь тяжкие работы, на которые не осмелился бы осудить его даже тиран», и сие зрелище заставляло его разразиться гневной тирадой о капризах и прихотях юных богатых бездельников, его современников, «которые встают меж четырех зеркал, чтобы видеть, плотно и хорошо ли облегают их ноги их панталоны», этих праздных молодых людей, которым неведомо, каким количеством тяжких вздохов, пота и крови оплачено их желание лицезреть себя в зеркале и то удовольствие, которое они при этом испытывают37. Но эффективность труда и огромные размеры фабрики заставляют его исторгнуть из своей груди вопль восхищения и преисполненного почтения изумления: «Сия мастерская поразит вас своей величиной, великим множеством ко лес и обилием блоков песчаника, которые под руками четырехсот рабочих скользят и вращаются на зеркалах, полируя их». Что бы он сказал, если бы посетил цеха в Сен-Гобене, где восемьсот человек служили верой и правдой королю, облачившись в длинные белые рубахи, синие штаны и белые гетры? К тому же все они носили фетровые шляпы с опущенными полями, а лица у всех у них были защищены полумасками из саржи38. (Следует заметить, что это одеяние королевских зеркальщиков в XIX в. стало праздничным нарядом французского простолюдина.)
Труд там был организован разумно и строго ради соблюдения мер безопасности, являвшихся непременным условием новейшего, передового для своего времени производства, так что рабочие, занятые на этом производстве, одновременно и пользовались несомненными преимуществами, и подвергались большему принуждению к соблюдению дисциплины, чем рабочие, занятые в других отраслях промышленности. Но если учитывать все факторы, то все же положение персонала мануфактуры было довольно завидным, так что просьбы о приеме на работу следовали одна за другой.
Контракт по найму повелевал ученику, желавшему стать работником мануфактуры, подчиняться строжайшим правилам. Брали такого ученика на пробу с испытательным сроком (на неделю); за довольно скромное вознаграждение в десять су в день он должен был работать с пяти часов утра до семи часов вечера как летом, так и зимой; рабочий имел право трижды прервать работу: получасовой перерыв полагался утром, часовой — в полдень, и еще один получасовой — в четыре часа дня. Жалованье сначала поднимали до 15, а потом и до тридцати су в течение первых месяцев после найма, но из заработной платы вычитали стоимость разбитых по вине работника зеркал39, вне зависимости от того, разбивались ли они от его неумения или по недосмотру. Если ученик выказывал наличие у него некоторых способностей и рвения, то с ним заключали контракт сроком на год, по истечении срока контракт возобновлялся. Хороший рабочий мог проработать на мануфактуре в одной и той же должности лет тридцать, но он не имел права отлучаться с рабочего места без особого разрешения, а также не имел права удаляться от Сен-Гобена на расстояние более лье. Подобные меры предосторожности были предусмотрены для того, чтобы лишить работников мануфактуры всякой возможности наняться на другую зеркальную фабрику, соперничавшую с Королевской мануфактурой. Чтобы покинуть предприятие, надо было известить управляющего о своем желании за два года до означенной даты.
Мануфактура вкладывала большие средства в обучение своих работников, обучение это было делом долгим и дорогим (не менее 1000 ливров в год на одного работника), на производстве применялись суровые меры наказания; там преследовали и карали «дезертиров». Так, в 1693 г. трое рабочих-литейщиков бросили свои печи, перелезли ночью через стену и ударились в бега. Тотчас же в погоню за беглецами устремились драгуны, они их настигли и доставили в тюрьму. В начале своей деятельности компания выказывала совершеннейшую безжалостность к тем, кто наносил ей какой-то ущерб; так, бывший управляющий, считавшийся протеже министра Лувуа, господин де Ла-Поммере имел несчастье рассориться с бывшими друзьями и был вынужден покинуть свой пост, после чего основал в княжестве Домб, а затем в Испании предприятия, составившие конкуренцию Королевской мануфактуре, за что в 1714 г. был приговорен к возмещению убытков в крупных размерах.
Величина заработной платы зависела от квалификации, от стажа работы, от сноровки и мастерства работника; можно утверждать, что на Королевской мануфактуре плата за труд была несколько выше, чем на других предприятиях, в других отраслях промышленности. На мануфактуре существовала строгая иерархия: управляющие получали 2400 ливров в год, а также долю из прибыли, следом за ними шли заместители и начальники различных подразделений (1200 ливров), секретари, приказчики (600 ливров), смотрители складов (40 ливров).
Рабочим выплачивали жалованье еженедельно; делились они на две категории: на работников цехов и мастерских и на подсобных рабочих. К числу первых относились рабочие, имевшие высшую квалификацию, они занимались варкой стекла, литьем, вторые же выполняли самую черную работу, возили и носили элементы смеси и следили за состоянием орудий труда. Мастер-литейщик мог получать до 600 ливров в год, мастер, засыпавший смесь в тигель, получал чуть меньше; за ними шли кочегары (истопники), резчики стекла, шлифовщики, полировщики. И те и другие ставили на каждом зеркале, прошедшем через их руки, свой особый знак, своего рода клеймо, для того, чтобы труд каждого был оценен по достоинству и лучшим из них вручали премии за отменное качество товара. По ночам в цехах и мастерских дежурили особые бригады работников (сменявшихся еженедельно), они спали на соломенных подстилках прямо в цехах, около печей, и обеспечивали относительную безопасность на производстве. Женщины и дети тоже могли работать на мануфактуре, в основном они были заняты на вспомогательных работах и получали по несколько су в день.
Работники мануфактуры жили отшельниками за высокими стенами, и многие на это сетовали. Чтобы избежать стычек и драк, руководство компании запретило продажу алкогольных напитков на территории предприятия и определило крайне малое число нерабочих дней, лишив работников почти полностью поводов «расслабиться». Ворота предприятия закрывались в восемь часов вечера зимой и в десять — летом; после чего привратник отдавал ключи управляющему. Все работники должны были вернуться за четверть часа до закрытия ворот, и всякие нарушения правил (пребывание в состоянии опьянения, опоздание, упущение в работе) карались вычетом из жалованья, размер этого вычета или штрафа был соразмерен вине работника.
Столь суровый режим, установленный на мануфактуре, имел свои преимущества, среди коих первым следует назвать социальную защищенность персонала. Даже в периоды застоя, когда торговля зеркалами шла вяло или вовсе замирала, в периоды политических бурь и потрясений компания не увольняла работников в массовом порядке. Во время Великой Французской революции, когда в Сен-Гобене были вынуждены погасить печи из-за отсутствия спроса на зеркала, даже тогда рабочих не выставили за ворота, а продолжали сохранять, занимая на других работах, и, что очень важно, без ущерба для жалованья. Причиной такого отношения к рабочим были опасения, что уволенные рабочие будут тотчас же наняты за границу, а дирекция предприятия, возлагавшая надежды на то, что настанут лучшие времена, подобного оборота дела, разумеется, не желала. В неурожайные годы, когда в стране ощущался голод, работников снабжали провизией бесплатно, а также им бесплатно раздавали блузы и сабо. Работники мануфактуры имели бесплатное жилье, не платили за отопление и пользовались медицинскими услугами, так что их физическое выживание было обеспечено. Специально нанятые архитекторы даже задумали было возвести в Сен-Гобене, в местечке Бель-Эр большое жилое здание, очень современное и функциональное, но сей проект вызвал столь бурные протесты, что от него были вынуждены отказаться; реакция на него оказалась столь бурной, видимо, по той причине, что там намечалось создать нечто вроде коридорной системы со смежными комнатами, и рабочие опасались, что гнет такого совместного существования у всех на виду усугубит тяготы и без того непростой то ли монастырской, то ли тюремной жизни.
Королевская мануфактура в Сен-Гобене была передовым предприятием и в сфере социальной, «опередив» тогда еще не существовавшее трудовое законодательство. Компания разработала и ввела систему социального обеспечения при несчастных случаях, а также по случаю болезни и в старости. Так, по болезни работники получали половину жалованья, а если они были ранены или получили увечье в процессе работы, то на весь период нетрудоспособности им устанавливали пособие по инвалидности. Начиная с 1760 г. дирекция компании стала выплачивать пенсии рабочим, проработавшим на производстве двадцать пять лет, а также тем, кто потерял здоровье на службе компании, правда, если они были «усердны, благоразумны и аккуратны». Вышедшие на пенсию работники сохраняли за собой право пользования жильем, предоставленным компанией, и получали пожизненную ренту. Кстати, рабочий мог получать прибавку к заработной плате за счет того, что иногда по особому разрешению он мог изготавливать для себя изделия из стекла, предназначенные для продажи. Наконец, рабочий получал дополнительное вознаграждение за выполнение самой тяжелой работы (складывать печи или очищать их после очередной варки), а также получал премиальные за честный труд. Можно смело сказать, что, несмотря на тяжелые условия труда, на суровую дисциплину и на нелегкие условия жизни, Королевская мануфактура в Сен-Гобене, позднее переименованная в Сен-Гобенскую компанию по производству зеркал выглядела настоящим первопроходцем в сфере социальной защиты своих работников.