1

Качество нашей материальной части, применявшейся в этой кампании, оставляло желать много лучшего. У нас было несколько танков T-IV, вооруженных 75-мм пушками с низкой начальной скоростью снаряда, и некоторое количество танков Т-Ш с несовершенными 37-мм пушками. Основную же массу наших танков составляли Т-И, на которых были установлены лишь тяжелые пулеметы. Более того, не было еще твердо сложившихся взглядов на стратегию и тактику танковых войск. К счастью, во главе танковых и моторизованных дивизий, действовавших в составе группы армий «Север», стоял генерал Гудериан; благодаря тщательному изучению вопроса и опыту, полученному до войны, он глубоко понимал возможности танков и, что было не менее важно, понимал всю необходимость совместных действий танков, артиллерии и пехоты в рамках танковой дивизии.

Гудериан предвидел, что в конечном счете будут созданы танковые армии, и в данной кампании управлял двумя танковыми и двумя легкими дивизиями, входившими в состав группы армий «Север», как единым целым. Он отдавал себе отчет в том, что если танковые соединения слишком тесно связаны с полевыми армиями или армейскими корпусами, то не может быть должным образом использовано их самое ценное качество — подвижность. Эти взгляды Гудериана не нашли поддержки в группе армий «Юг», где танки были децентрализованы и распылены по разным армиям и корпусам.

Когда началась кампания, я был третьим офицером штаба 3-го корпуса, которым командовал генерал Гаазе. Это был тот самый корпус, где я служил в мирное время; он состоял из 50-й и 208-й пехотных дивизий. Мы входили в состав 4-й армии, и на нас была возложена задача, наступая из Померании, выйти на Вислу восточнее Бромберга (Быдгощ) и отрезать пути отхода польским войскам, обороняющим «коридор». Севернее наступал 19-й корпус Гудериана, который добился такого быстрого и замечательного успеха, что перед нашим фронтом было сломлено всякое сопротивление. Уже в первые дни вторжения мы взяли сотни пленных, причем сами понесли лишь незначительные потери.

И все же эти боевые действия принесли немалую пользу нашим войскам, которые получили боевое крещение и увидели разницу между настоящей войной и маневрами. Уже в самом начале кампании я убедился, какими нервными становятся в боевых условиях люди даже в хорошо подготовленных частях. Как-то раз над командным пунктом корпуса на небольшой высоте начал кружить самолет, и все, схватив какое попало оружие, открыли по нему беспорядочную стрельбу. Офицер связи с авиацией бросался то к одному, то к другому, пытаясь остановить стрельбу и крича возбужденным людям, что это один из наших добрых, старых «шторхов».

Вскоре самолет приземлился, и из него вышел генерал авиации, ответственный за непосредственную авиационную поддержку нашего корпуса. Генералу рассказали обо всем и передали слова офицера, назвавшего его аистом, однако он не нашел в них ничего смешного.

5 сентября авангард нашего корпуса подошел к Бромбергу, где не предвиделось серьезного сопротивления. Я двигался с передовыми частями, которые стремились поскорее войти в город и освободить множество проживавших там немцев. Но мы встретили ожесточенное и решительное сопротивление польского арьергарда, поддерживаемого многими вооруженными горожанами. Ворвавшись в город, мы обнаружили, что поляки хладнокровно умертвили сотни наших соотечественников, живших в Бромберге. Их мертвые тела валялись на улицах.

Между тем немецкие армии продолжали наступать по всему фронту. К 7 сентября группа армий «Юг» заняла Краков и подходила к Кельце и Лодзи; Польский коридор был преодолен, 3-я и 4-я армии соединились. Главные силы 4-й армии наступали на Варшаву вдоль правого берега Вислы, но 11 сентября 3-й корпус перешел в подчинение 8-й армии и получил приказ наступать западнее Вислы через Кутно. Мне было приказано вылететь на «Шторхе» на командный пункт 8-й армии, находившийся где-то около Лодзи, доложить о положении корпуса и получить дальнейшие распоряжения.

Мы поднялись в ясную погоду, пролетели над нашими наступающими авангардами, затем пересекли широкую полосу польской территории, где дороги были забиты войсками и беженцами, двигавшимися на восток, и достигли района, в котором предположительно можно было встретить передовые части 8-й армии. Я всегда относился к самолетам несколько скептически и не был удивлен, когда мотор вдруг начал давать перебои. Не оставалось иного выхода, как идти на вынужденную посадку, хотя мы не знали, занят ли уже этот район нашими войсками или нет. Когда мы с пилотом вышли из машины, то невдалеке увидели группы солдат в оливково-зеленой форме — без сомнения, поляков. Мы уже были готовы пустить в ход автоматы, как вдруг услышали слова немецкой команды — это был передовой отряд организации Тодта, занятый ремонтом мостов и дорог.

После доклада командующему 8-й армией я был введен в обстановку начальником штаба генералом Фельбером. Он рассказал мне, что 8-я армия только что преодолела серьезный кризис на своем северном фланге. 30-я пехотная дивизия, занимавшая широкий фронт по реке Бзура, была атакована превосходящими силами поляков, отходившими из Познани на Варшаву. Эту группировку из четырех пехотных дивизий и двух кавалерийских бригад поддерживали другие польские части, скопившиеся в районе к западу от Варшавы. Во избежание серьезных осложнений 8-я армия была вынуждена приостановить наступление на Варшаву и прийти на помощь 30-й дивизии. Атаки поляков были отбиты, и сейчас 8-я армия сама начала наступление через реку Бзура с целью окружить и уничтожить весьма значительные силы поляков в районе Кутно. 3-й корпус должен был закрыть образовавшийся на западе разрыв между наступающими войсками.

В течение недели мы сжимали кольцо вокруг Кутно, отбивая отчаянные попытки поляков прорваться из окружения. Обстановка во многом напоминала окружение русских под Танненбергом в 1914 году. 19 сентября остатки девятнадцати польских дивизий и трех кавалерийских бригад общей численностью до 100 тыс. человек сдались 8-й армии.

Этот день, в сущности, означал конец Польской кампании. Танковый корпус Гудериана, далеко опередивший некоторые соединения группы армий «Север», форсировал Нарев и 14 сентября прорвал укрепления Бреста. 17 сентября Гудериан установил связь с танковым авангардом группы армий «Юг» в районе Влодавы. Таким образом, клещи сомкнулись, и нам удалось окружить почти всю польскую армию. Оставалось еще ликвидировать отдельные очаги сопротивления. Упорная оборона Варшавы продолжалась до 27 сентября.

В соответствии с соглашением, подписанным в Москве 26 августа, русские войска 17 сентября вступили в Польшу, а наши войска оставили Брест и Львов, отойдя на заранее установленную демаркационную линию. Несмотря на блестящую победу над Польшей, многие из нас испытывали опасения, связанные с широким распространением советской власти на запад.

Глава II

 

ЗАВОЕВАНИЕ ФРАНЦИИ

На Западном фронте

Еще до окончания Польской кампании 3-й корпус был переведен на Запад, и в начале октября мы прибыли в район севернее Трира. Мой второй брат, который в мирное время занимал высокий пост в управлении лесного хозяйства, служил командиром взвода в резервной дивизии около Саарбрюкена, и я мог время от времени ездить к нему. Это позволило мне хорошо ознакомиться со знаменитым Западным валом, или линией Зигфрида. Вскоре я понял, какой опасной игрой была Польская кампания и как серьезно рисковало наше верховное командование. Второсортные войска, оборонявшие вал, были плохо вооружены и недостаточно обучены, а оборонительные сооружения были далеко не такими неприступными укреплениями, какими их изображала наша пропаганда. Бетонное покрытие толщиной более метра было редкостью; в целом позиции, безусловно, не могли выдержать огонь тяжелой артиллерии. Лишь немногие доты были расположены так, чтобы можно было вести продольный огонь, а большинство из них можно было разбить прямой наводкой без малейшего риска для наступающих. Западный вал строился так поспешно, что многие позиции были расположены на передних скатах. Противотанковых препятствий почти не было, и чем больше я смотрел на эти оборонительные сооружения, тем меньше мог понять полную пассивность французов. Если не считать поисков разведчиков в весьма отдаленном районе Саарбрюкена, французы вели себя очень мирно и не беспокоили защитников Западного вала. Такое бездействие должно было отрицательно сказаться на боевом духе французских войск, и, надо полагать, оно принесло им гораздо больше вреда, чем наша пропаганда, как бы она ни была эффективна.

Когда в октябре 1939 года предложения Гитлера о мире были отвергнуты, его первым стремлением было быстро добиться решения силой, предприняв новую молниеносную войну. Он боялся, что с каждым месяцем отсрочки союзники будут становиться все сильнее; к тому же никто по-настоящему не верил, что наш пакт с Россией будет долговечен. Вслед за ее наступлением в Польше уже последовала оккупация прибалтийских государств; в ноябре Красная армия начала наступление на Финляндию. Угрожающая тень на Востоке была еще одной причиной для того, чтобы искать победы на Западе.

Сначала наступление было намечено на ноябрь, но плохая погода, препятствовавшая действиям авиации, заставляла неоднократно откладывать день начала наступления. Зимой войска вели напряженную подготовку к предстоящим боям, проводились крупные маневры.

Я был переведен в 197-ю пехотную дивизию на должность начальника штаба. В дивизии беспрерывно проводились полевые занятия подразделений и частей с боевыми стрельбами; такая подготовка, проводившаяся в районе Познани, не прекращалась даже в самые сильные морозы, доходившие до 20–30 градусов ниже нуля.

В марте 1940 года дивизию инспектировал известный генерал фон Манштейн, в то время командир корпуса. Манпггейн фактически разработал план наступления на Западе, приведший к такому успеху, о котором никто не мог и мечтать.

Манштейн был лучшим умом германского генерального штаба, но действовал слишком прямолинейно; он всегда говорил то, что думал, и не пытался скрывать своего мнения, даже когда оно было нелестным для его начальников. В результате он был «законсервирован», и ему досталась сравнительно небольшая роль в той кампании, которую он так блестяще задумал.

Мое личное участие во Французской кампании ограничивается Лотарингией, я не принимал участия в великом походе через Северную Францию к Ла-Маншу. Тем не менее я намерен рассмотреть ход операций на главном направлении, поскольку они имели такое большое значение для развития способов ведения боевых действий бронетанковыми войсками.

План

Немецкий план наступления на Западном фронте был очень близок к знаменитому плану Шлиффена в Первой мировой войне. Главный удар по-прежнему намечался на правом крыле, но на несколько более широком фронте, чем в 1914 году, причем на этот раз предполагалось наступать и по территории Голландии. Эта операция была поручена группе армий «Б» генерал-полковника фон Бока, в которую должны были войти все десять наших танковых дивизий; главный удар наносился по обе стороны Льежа. Группа армий «А» генерал-полковника фон Рундиггедта, поддерживая наступление, имела задачу пройти через Арденны и выйти пехотными частями к Маасу, в то время как группа армий «Ц» генерал-полковника фон Лееба должна была занимать оборону перед линией Мажино.

Приемлемость этого плана вызывала сомнения. Особенно возражал против нанесения главного удара правым крылом генерал фон Манштейн, бывший в то время начальником штаба группы армий «А», так как это привело бы, по его мнению, к фронтальному столкновению между нашими танковыми частями и лучшими соединениями французов и англичан в районе Брюсселя. Простое повторение стратегического плана 1914 года означало бы отказ от надежды на внезапность, являющуюся вернейшим залогом победы. Поэтому Манштейн выдвинул хитроумный и в высшей степени оригинальный план. Как и раньше, предполагалось большое наступление нашего правого крыла; группа армий «Б», имея в своем составе три танковые дивизии1 и все наличные воздушно-десантные войска, вторгается в Голландию и Бельгию.

Наступление группы армий «Б» должно быть мощным и проводиться так, чтобы отвлечь внимание противника; оно должно сопровождаться высадкой парашютных десантов в наиболее важных пунктах Бельгии и Голландии. Можно было почти не сомневаться, что противник будет рассматривать это наступление как главный удар и начнет поспешно перебрасывать свои части через франкобельгийскую границу, чтобы выйти на рубеж Мааса и прикрыть Брюссель и Антверпен.

Чем больше сил он бросит в этот район, тем вернее будет его разгром.

Решающая роль отводилась группе армий «А». Она должна была включать три армии (4-ю, 12-ю й 16-ю) и танковую группу Клейста. 4-я армия, включавшая танковый корпус Гота 18 , должна была на-

СХЕМА

 

2

ступать южнее Мааса и форсировать его в районе Динана. Главный удар должна была наносить танковая группа Клейста в полосе нашей 12-й армии. В эту группу входили танковый корпус Рейнгардга (6-я и 8-я танковые дивизии), танковый корпус Гудериана (1-я, 2-я и 10-я танковые дивизии) и моторизованный корпус Витерсгейма (пять моторизованных дивизий). Ей предстояло пересечь Арденны — предполагалось, что эта труднодоступная для танков местность недостаточно хорошо оборонялась противником — и форсировать Маас у Седана. В дальнейшем, стремительно продвигаясь на запад, танковая группа Клейста выходила глубоко во фланг и тыл войскам противника, расположенным в Бельгии. Ее левый фланг первоначально должна была обеспечивать 16-я армия.

Таков был план, принятый германским верховным командованием по совету и под влиянием Манштейна. Нужно отметить, что предложения Мандггейна встретили вначале значительное сопротивление, и чаша весов склонилась в его пользу только благодаря одному удивительному случаю. В январе 1940 года немецкий самолет, на борту которого находился офицер связи, потерял ориентировку и приземлился на бельгийской территории. В кармане у офицера лежала копия первоначального плана, и у нас не было уверенности, что ее удалось уничтожить. Поэтому было решено принять план Манштейна, который особенно привлекал Гитлера своей оригинальностью и смелостью.

Седан

В 5 час 35 мин 10 мая 1940 года авангарды немецких войск перешли границы Бельгии, Люксембурга и Голландии. Как и в Польше, мы обладали господством в воздухе, но не предпринимали никаких попыток помешать движению английских и французских войск, устремившихся в Бельгию и Южную Голландию. Германское верховное командование радо было видеть, что его ожидания оправдались и что противник реагирует на наше наступление именно так, как нам было нужно.

Успех наступления решался танковой группой Клейста, которая углубилась в лесистые холмы Арденн и продвигалась к Маасу. Я должен подчеркнуть, что своими победами в мае 1940 года Германия обязана в первую очередь умелому применению двух величайших принципов военного искусства — внезапности и сосредоточению сил. Фактически немецкая армия уступала союзным армиям не только по количеству дивизий, но и главным образом по количеству танков. В то время как объединенные франко-английские силы имели около 4000 танков, немецкая армия могла выставить только 28001. Не было у нас также и реального качественного превосходства. Танки союзников и особенно английский танк «Матильда» имели более мощную броню, чем наши, а 37-мм пушка нашего Т-Ш — основного типа немецких танков — уступала английской двухфунтовой пушке. Но решающим фактором явилось то, что для прорыва между Седаном и Намюром мы сконцентрировали семь из десяти наших танковых дивизий, пять из которых были сосредоточены в районе Седана. Военные руководители союзников, в особенности французы, все еще находились в плену линейной тактики времен Первой мировой войны и поэтому распылили свои танки по пехотным дивизиям. 1-я бронетанковая дивизия англичан еще не прибыла во Францию, а формирование четырех французских бронетанковых дивизий находилось только в начальной стадии. Французы не задумывались над вопросом массированного использования своих бронетанковых дивизий. Распыляя свои танки по всему фронту от швейцарской границы до Ла-Манша, французское верховное командование играло нам на руку, и ему остается упрекать за катастрофу, которая должна была последовать, только себя 20 .

Танковая группа Клейста в Люксембурге не встретила никакого сопротивления, а в Арденнах противодействие французской кавалерии и бельгийских стрелков было быстро сломлено. Местность, без сомнения, не благоприятствовала движению войск, но хорошо организованное регулирование и тщательная подготовительная работа штабов сгладили трудности наступательного марша танковых и моторизованных дивизий, двигавшихся колоннами по сто километров длиной. Противник не был подготовлен к массированному удару, в этом районе его слабая оборона была преодолена с ходу, и вечером 12 мая авангард танкового корпуса Гудериана вышел на Маас, заняв город Седан. Клейст решил во второй половине дня 13 мая форсировать Маас передовыми частями этого танкового корпуса. Пехотные дивизии больше подходили для этой цели, но важно было воспользоваться растерянностью противника и не дать ему возможности привести себя в порядок. Для обеспечения переправы немецкое командование располагало большим количеством авиации.

Мне посчастливилось получить из первых рук описание форсирования Мааса, сделанное командиром 1-го мотострелкового полка 1-йтанковойдивизии полковником Бальком1. Вечером 12мая его полк вышел к Маасу южнее Флуэна и остановился в готовности к атаке. Офицеры и солдаты в точности знали, что от них требуется; несколько месяцев они готовились к этой атаке, изучали соответствующие карты и аэрофотоснимки местности. Наша разведка добыла точные и подробные сведения о французских позициях вплоть до отдельных дотов.

Тем не менее утром 13 мая обстановка представлялась штабу 1-го мотострелкового полка зловещей, французская артиллерия была настороже, малейшее движение наших войск вызывало огонь французов. Немецкая артиллерия задержалась на забитых дорогах и не сумела вовремя занять позиции; ни саперы, ни основная масса переправочных средств еще не были подтянуты к реке. К счастью, на участок полка привезли надувные лодки; войскам, правда, пришлось справляться с этой техникой без помощи саперов 22 .

Полковник Бальк послал офицера связи в штаб корпуса, чтобы просить максимальной авиационной поддержки и указать, что нельзя рассчитывать на успех атаки, пока не будет подавлена французская артиллерия. Огонь противника исключал возможность какого бы то ни было маневра.

Около полудня немецкая авиация в количестве до тысячи самолетов нанесла массированный удар по позициям французских войск. Пикирующие бомбардировщики полностью подавили французскую артиллерию, которая так и не сумела оправиться от этого удара. У полковника Балька создалось впечатление, что французские артиллеристы бросили свои батареи, и их никак нельзя было заставить вернуться к орудиям. Полное прекращение огня французской артиллерией оказало замечательное действие на боевой дух полка. Если еще несколько минут назад каждый искал укрытия, то теперь никто и не думал прятаться. Невозможно было удержать солдат. Надувные лодки подходили к берегу и выгружались на самом виду у французских дотов, в каких-нибудь ста метрах от них. Во время форсирования авиация проводила такие мощные атаки на французские позиции, что наши войска даже не заметили полного отсутствия артиллерийской поддержки. По ту сторону реки все шло по заранее намеченному плану, и к исходу дня полк овладел командными высотами на южном берегу Мааса. Французы, по-видимому, были ошеломлены атаками авиации и оказывали слабое сопротивление; к тому же каждое из подразделений Балька в течение нескольких месяцев репетировало ту роль, которую оно должно было сыграть в наступлении.

Полковник Бальк решил расширить плацдарм и продвинуться до Шемри, пройдя около 10 км. Это было очень смелое решение. Не подошли еще ни артиллерия, ни танки, ни противотанковые орудия, а наведение моста через Маас продвигалось медленно из-за непрерывных и ожесточенных налетов авиации. Но Бальк опасался, что небольшой плацдарм будет легко изолирован, и, несмотря на усталость солдат, он решил продвинуться в глубь французской территории. После десятикилометрового ночного марша Шемри было занято без сопротивления.

Утром 14 мая положение резко обострилось, что, кстати сказать, Бальк предвидел: французская танковая бригада контратаковала при поддержке низколетящих самолетов. К счастью, французы не сумели в короткий срок подготовить эту атаку; их танки двигались медленно и неуверенно, и к моменту, когда они начали бой, уже подходили наши противотанковые орудия, а также головные подразделения 1-й танковой бригады. Бой был короткий и жестокий; хотя французы атаковали храбро, но умения они проявили мало, и вскоре горело уже около пятидесяти французских танков. Средства связи во французской танковой бригаде были очень бедными, и современное радиооборудование наших танковых частей давало им явное преимущество

СХЕМА

 

3

в быстроте проведения маневра. Устаревшие французские самолеты несли тяжелые потери от пулеметного огня полка.

Во время этого боя, а также накануне, когда немецкие войска форсировали Маас, генерал Гудериан находился в боевых порядках первого эшелона, и Бальк имел возможность лично с ним советоваться.

Битва при Седане занимает важное место в развитии способов боевого применения танков. В то время обычно проводили резкое разграничение между пехотными и танковыми частями. Однако эта теория оказалась несостоятельной. Если бы при форсировании Мааса полковник Бальк имел в распоряжении танки, дело обстояло бы гораздо проще. Можно было бы переправить через реку отдельные танки, и не пришлось бы в ночь с 13 на 14 мая посылать войска вперед без всякой танковой поддержки. Наконец, если бы французы контратаковали более настойчиво, положение мотострелкового полка стало бы критическим, но в то время считали нецелесообразным придавать танки пехоте — танковая бригада должна была сохраняться для решающего удара. Начиная с Седана танки и пехота использовались в смешанных боевых группах (Kampfgrupperi). Эти боевые группы явились воплощением старого, как сама война, принципа одновременного сосредоточения всех родов войск в одном месте.

Сопротивление французов на Маасе рухнуло. Позиции по берегу реки обороняли резервные дивизии второй очереди с небольшим числом противотанковых орудий; боевой дух французских войск, по-видимому, был окончательно сломлен действиями немецких пикирующих бомбардировщиков. К северу от Мезьера две танковые дивизии генерала Рейнгардта в нескольких местах форсировали Маас, а танковый корпус Гота застиг французов врасплох у Динана. 14 мая танковый корпус генерала Гудериана расширил плацдарм к югу и к западу от Седана и отбил ряд контратак 3-й бронетанковой дивизии французов. Здесь шли очень упорные бои, и важнейшие высоты несколько раз переходили из рук в руки.

15 мая германское верховное командование начало «нервничать» и запретило дальнейшее продвижение танковых корпусов до тех пор, пока пехотные дивизии 12-й армии, которые тащились позади танковой группы Клейста, не будут готовы взять на себя прикрытие южного крыла наступающих войск. Но командиры танковых корпусов и дивизий, оценивая сложившуюся на фронте обстановку, ясно видели, что можно быстро добиться величайшей победы, если только продолжать движение на запад и не дать противнику времени для принятия контрмер. Учитывая их решительный протест, было дано разрешение «расширить плацдарм», и 16 мая танковая группа Клейста, окончательно прорвав фронт французов западнее Мааса, устремилась к морю.

Разгром

В то время как под Седаном осуществлялся прорыв центра французской обороны, в Бельгии 13 и 14 мая развернулись ожесточенные танковые бои. Танковый корпус Гёппнера, наступая севернее Мааса, около Жамблу встретился с превосходящими силами французов, но благодаря своей замечательной выучке и отличной службе связи немецкие танкисты в результате искусного маневрирования сумели оттеснить противника за реку Диль. Гёппнер получил приказ не наступать прямо на Брюссель, а направить главные усилия вдоль реки Самбра, чтобы все время поддерживать тесную связь с танковым корпусом, наступающим южнее реки.

Продвижение Гудериана вдоль Соммы развивалось с поразительной быстротой. К вечеру 18 мая он был в Сен-Кантене, 19-го пересек поле битвы на Сомме, а к 20 мая его авангард уже достиг Абвиля и Ла-Манша. Тем самым союзные армии были разрезаны надвое. Такое стремительное наступление было сопряжено с серьезным риском и вызывало тревогу за обеспечение южного фланга; 10-й танковой дивизии, моторизованному корпусу Витерсгейма и пехотным дивизиям 16-й армии последовательно поручалось прикрывать наступающие войска с юга вдоль рубежей рек Эны и Соммы. Кризис наступил 18 мая, когда 4-я французская бронетанковая дивизия под командованием генерала де Голля контратаковала в районе Лаона, но после упорного боя была вынуждена отступить с большими потерями. Для стратегии французов было типичным использование танков по частям: 14–15 мая была брошена в бой под Седаном 3-я бронетанковая дивизия, 18 мая под Лаоном — 4-я бронетанковая дивизия. Даже после нашего первоначального прорыва под Седаном французы все еще могли бы сохранять шансы на успех, если бы их верховное командование не потеряло голову и вместо того, чтобы проводить контратаки незначительными силами, сосредоточило все наличные бронетанковые войска для решительного удара.

Под сильным нажимом группы армий «Б» союзные войска в Бельгии отступили от Брюсселя на рубеж Шельды, имея свой южный флангу Арраса, расположенного всего в сорока километрах от Перон-

на на берегу Соммы. Если бы союзники могли закрыть разрыв между Аррасом и Перонном, то они отрезали бы наши танковые дивизии, прорвавшиеся к морю. 20 мая лорд Горт, командующий британскими экспедиционными силами, отдал приказ контратаковать на следующий день в районе Арраса немецкие войска; были предприняты также попытки заручиться поддержкой французов для более крупной операции с целью закрыть эту жизненно важную брешь1. Французы заявили, что они не могут начать наступление раньше 22-го, но части английской 50-й дивизии и 1-й армейской танковой бригады начали боевые действия южнее Арраса утром 21 мая. Эти силы были слишком малы, чтобы достигнуть какого-либо решающего результата, но они нанесли тяжелые потери 7-й танковой дивизии Роммеля. Наши 37-мм противотанковые пушки не могли, конечно, остановить английские тяжелые танки типа «Матильда» 25 , и только введя в бой всю свою артиллерию, и особенно 88-мм зенитные орудия, Роммелю удалось задержать наступление англичан.

Южнее Соммы вообще ничего не произошло — французские войска, сосредоточенные для контрудара, подвергались постоянным бомбардировкам со стороны наших военно-воздушных сил. В английском официальном историческом труде указывается, что «в этой критической обстановке французское верховное командование оказалось неспособным осуществить действенное управление войсками». Было много совещаний, дискуссий, директив, но почти никаких эффективных мер не предпринималось. Наша,4-я армия нанесла ответный удар, захватила Аррас и оттеснила англичан еще дальше на север. Положение союзников в Бельгии и Северной Франции вскоре стало катастрофическим.

Гудериан наступал к северу от Абвиля и 22 мая атаковал Булонь. Танковый корпус Рейнгардга, наступавший правее, 23 мая захватил Сент-Омер. Таким образом, передовые танковые дивизии оказались лишь в 18 милях от Дюнкерка, то есть гораздо ближе к порту, чем главные силы англо-французских войск в Бельгии. Вечером 23 мая генерал фон Рунднггедт, командующий группой армий «А», приказал своим танковым дивизиям 24 мая остановиться на рубеже канала между Сент-Омером и Бетюном.

Генерал фон Браухич, главнокомандующий сухопутными силами, считал, что все руководство операциями против союзных армий на севере должно быть сосредоточено в одних руках, а наступательные действия с целью окружения союзников должны продолжаться безостановочно. В соответствии с этим 24 мая он отдал приказ о подчинении 4-й армии Рундштедта, включавшей все танковые дивизии группы армий «А», группе армий «Б» генерала фон Бока, которая наступала на занимаемый союзниками выступ с востока. Однако 24 мая Гитлер посетил штаб Рундштедта и отменил приказ Браухича. После его отъезда Рундиггедт издал приказ, в котором говорилось: «По приказу фюрера… общую линию Лан, Бетюн, Эр, Сент-Омер, Гравлин (рубеж канала) не переходить». Когда Пгглер приказал Рундпггедту 26 мая возобновить наступление, было уже слишком поздно, чтобы достигнуть решающих результатов, и англичане сумели осуществить отход на побережье к Дюнкерку.

Хотя Дюнкерк и не принес немецким войскам того триумфа, которого они были вправе ожидать, тем не менее он означал сокрушительное поражение союзников. В Бельгии французская армия потеряла большую часть своих бронетанковых и моторизованных соединений, и у нее осталось только шестьдесят дивизий, которым предстояло удерживать длинный фронт от швейцарской границы до Ла-Манша. Английские войска потеряли всю артиллерию, танки и транспортные средства и теперь могли оказать французам лишь незначительную поддержку на рубеже Соммы 29 . В конце мая наши танковые дивизии начали движение на юг, и войска стали спешно готовиться к новому наступлению на так называемую линию Вейгана.

План германского верховного командования на последний этап Французской кампании предусматривал нанесение трех ударов. Группа армий «Б» с шестью танковыми дивизиями прорывает фронт противника между Уазой и морем и продвигается в южном направлении с задачей выйти к Сене в районе Руана. Через несколько дней группа армий «А» с четырьмя танковыми дивизиями начинает наступление по обе стороны Ретель и прорывается в глубь Франции, имея конечной целью плато Лангр. После того как развернется наступление обеих групп, группа армий «Ц» атакует линию Мажино и стремится прорвать ее между городом Мец и рекой Рейн.

К началу июня группировка германских танковых войск была следующей. Танковый корпус Гота в составе 5-й и 7-й танковых дивизий находился в районе Абвиля в распоряжении командующего 4-й армией. Танковая группа Клейста в составе моторизованного корпуса Витерсгейма (9-я и 10-я танковые дивизии) и танкового корпуса Гёппнера (3-я и 4-я танковые дивизии) стояла между Амьеном и Перонном. Танковые дивизии, расположенные в районе Ретель, образовали новую танковую группу под командованием Гудериана в составе танкового корпуса Шмидта (1-я и 2-я танковые и 29-я моторизованная дивизия) и танкового корпуса Рейнгардта (6-я и 8-я танковые и 20-я моторизованная дивизии) К

В начале июня противник еще более ослабил свои танковые силы рядом неблагоразумных атак против наших плацдармов в районе Абвиля и Амьена. 5 июня группа армий «Б» начала наступление; танковый корпус Гота сразу же глубоко вклинился в оборону противника. Противник не сумел задержать нас на абвильском плацдарме, и 7-я танковая дивизия под командованием генерала Эрвина Роммеля стала стремительно продвигаться к Сене. К 8 июня Роммель был в Руане и, воспользовавшись полнейшей растерянностью противника, повернул к морю и отрезал 51-ю английскую дивизию и значительные силы французов у Сен-Валери.

Однако восточнее наступление немецких войск шло не так гладко. Танковая группа Клейста тщетно пыталась прорваться с плацдармов у Амьена и Перонна; французские войска в этом районе сражались с исключительным упорством и наносили нам значительные потери. 9 июня перешла в наступление и группа армий «А». Первой ее задачей был захват плацдармов на южном берегу Эны. Эта задача была поручена пехотным частям 12-й армии, и, хотя им не удалось форсировать реку около Ретель, они создали три плацдарма западнее города. В ночь с 9 на 10 июня был наведен мост, и танки Шмидта переправились через Эну. Жестокие бои разгорелись 10 июня: район с многочисленными деревнями и рощами, прочно удерживавшимися французами, был труднопреодолимым. Ликвидация этих очагов сопротивления предоставлялась мотострелковым полкам, а танковые части проходили мимо, стремясь продвинуться как можно дальше на юг. Днем 10 июня французские резервы, включавшие вновь сформированную бронетанковую дивизию, контратаковали наши танки во фланг из Жюнивиля, но были отбиты после двухчасового танкового боя. В ночь с 10 на 11 июня Гудериан переправил на плацдарм, достигший к этому времени двадцати километров в глубину, танковый корпус Рейнгардга. 11 июня танки Рейнгардта отбили несколько контратак французских бронетанковых войск.

Успех Гудериана и неудача Клейста объясняются различием в их методах ведения боевых действий. Атаки последнего с амьенского и пероннского плацдармов говорят о том, что совершенно бесполезно бросать танковые части на хорошо подготовленные оборонительные позиции, занимаемые противником, который ожидает наступления и полон решимости его отразить. Танки Гудериана, напротив, не вводились в бой до тех пор, пока пехота не переправилась и не закрепилась основательно на противоположном берегу Эны. После неудачи Клейста на Сомме германское верховное командование проявило гибкость своего руководства, перебросив танковую группу Клейста в район Лаона. Здесь эта группа сразу добилась успеха: ее авангард, преодолев слабое сопротивление противника, начал стремительно продвигаться вперед и 11 июня вышел на Марну в районе Шато-Тьерри. На следующий день Марны в районе Шалона достигли и танки Гудериана. Восемь танковых дивизий, направляемые твердой рукой, устремились на юг по обе стороны Реймса, и противнику нечем было их остановить.

В противоположность 1914 году Париж не играл никакой роли в стратегических планах германского командования. Этот город не являлся более крупной крепостью, откуда могла угрожать нашим коммуникациям резервная армия. Французское верховное командование объявило Париж открытым городом, а германское верховное командование фактически не принимало его во внимание в своих расчетах — вступление немецких войск в Париж 14 июня было не более как эпизодом в этой кампании. Тем временем танковый корпус Гота действовал уже в Нормандии и Бретани, танковая ipynna Клейста направлялась к плато Лангр и в долину Роны, а танковая группа

Гудериана повернула на восток, в Лотарингию, чтобы атаковать линию Мажино с тыла.

14 июня 1-я армия, входившая в группу армий «Ц», южнее Са-арбрюккена вклинилась в линию Мажино. Вся оборона французов рухнула, и темп наступления немецких войск был ограничен лишь расстоянием, которое могли покрыть танковые дивизии за день — пехотные соединения остались далеко позади на пыльных дорогах. 16 июня танки Клейста прогрохотали по улицам Дижона, а 17 июня передовые отряды ГУдериана достигли швейцарской границы у Пон-тарлье. Окружение французских армий в Эльзасе и Лотарингии было завершено. 18 июня Гитлер и Муссолини встретились в Мюнхене, чтобы обсудить просьбу французов о перемирии.

Заключительные этапы кампании, когда немецкие танки ворвались в Шербур, Брест и Лион, сильно напоминают преследование после Йены, когда французская кавалерия наводнила равнины Северной Германии. Положение наших танков к концу кампании было очень похоже на то, о котором писал Мюрат в своем донесении Наполеону в ноябре 1806 года: «Ваше Величество, сражение закончено, потому что не с кем больше сражаться».

В Лотарингии

Как я уже указывал, мое личное участие в этой кампании ограничивалось боями в Лотарингии, где я служил начальником (первым офицером) штаба 197-й пехотной дивизии. Она входила в состав

1-й немецкой армии, войска которой 14 июня атаковали знаменитую линию Мажино у Пютланжа южнее Саарбрюккена. Мне представилась хорошая возможность непосредственно наблюдать эти бои, хотя из нашей дивизии в самом прорыве участвовали только артиллерия и саперный батальон.

Убеждение в неприступности линии Мажино получило широкое распространение, и, насколько мне известно, до сих пор еще есть люди, считающие, что ее укрепления могли бы выдержать любую атаку. Небезынтересно отметить, что оборонительные сооружения линии Мажино были прорваны за несколько часов в результате обычного наступления пехоты без какой бы то ни было танковой поддержки. Немецкая пехота наступала под мощным прикрытием авиации и артиллерии, которая широко применяла дымовые снаряды. Вскоре обнаружилось, что многие из французских дотов не выдерживают прямых попаданий снарядов и бомб; кроме того, большое количество сооружений не было приспособлено для круговой обороны, и их легко можно было атаковать с тыла и фланга с помощью фанат и огнеметов. Линии Мажино не хватало глубины, и, взятая в целом, она значительно уступала многим оборонительным позициям, созданным в дальнейшем ходе войны. В современной войне вообще неразумно рассчитывать на позиционную оборону, а что касается линии Мажино, то ее сооружения имели лишь ограниченное местное значение.

После прорыва 197-я пехотная дивизия форсированным маршем преследовала отходящего противника; войска шли с подъемом, проходя по 55 км в день — настолько каждому хотелось «быть там». Достигнув Шато-Салена, мы получили приказ повернуть в восточном направлении и продвигаться к Вогезам, имея конечной целью До-нон — самую высокую точку Северных Вогезов. На рассвете 22 июня мы прошли через боевые порядки какой-то дивизии, понесшей тяжелые потери в предыдущих боях, и продолжали пробиваться вперед через густо заросшие лесом холмы. Противник устраивал на дорогах завалы из деревьев, а его артиллерия, снайперы и пулеметчики широко пользовались преимуществами прекрасных естественных укрытий. Медленно, с жестокими боями пробивала наша дивизия свой путь к Донону и к исходу 22 июня была лишь в полутора километрах от вершины.

Вечером того же дня мне позвонил по телефону полковник Шпейдель, начальник штаба корпуса, и сообщил мне, что 3-я, 5-я и 8-я французские армии в Эльзас-Лотарингии безоговорочно капитулировали. Он приказал выслать к противнику парламентера, чтобы условиться о прекращении огня. На рассвете 23 июня офицер разведки установил контакт с командованием французских войск, находившихся перед нашим фронтом, а утром я поехал с командиром дивизии генералом Мейер-Рабингеном в штаб 43-го французского корпуса. Мы миновали наши передовые позиции и, проехав еще около километра, добрались до французского боевого охранения — французы уже убрали заграждения на дорогах. Французские войска приветствовали нас совсем как в мирное время. Представители французской военной полиции в коротких кожаных куртках дали нам разрешение следовать дальше, а французские часовые взяли оружие на караул. Мы прибыли на виллу «Ше ну», где располагался штаб генерала Лескана. Командиру корпуса было лет шестьдесят; он встретил нас со всем своим штабом. Старик, очевидно, был страшно подавлен и с трудом сохранял остатки сил, но внешне был вежлив; мы спокойно обсудили условия капитуляции, как подобает офицерам и джентльменам. Лескану и его офицерам были оказаны все подобающие воинские почести.

24 июня ставка фюрера объявила, что войска противника, окруженные в Вогезах, капитулировали у Донона. В сводке сообщалось о захвате 22 тыс. пленных, в том числе командира корпуса и трех командиров дивизий, а также двенадцати артиллерийских дивизионов и большого количества имущества и снаряжения.

Заключение

Каковы были причины столь быстрого разгрома Франции? Я уже касался большинства из них при описании операций, но, может быть, будет полезно вновь остановиться на наиболее важных моментах. Хотя политические и моральные факторы, несомненно, имеют большое значение, я ограничусь рассмотрением чисто военных причин поражения.

Вряд ли могут возникнуть сомнения в том, что исход кампании решили немецкие танковые войска, блестяще поддержанные авиацией. Это мнение не умаляет роли наших пехотных дивизий, которые полностью проявили свои высокие боевые качества во время ужасной войны в России. Но в молниеносной войне во Франции у них было мало возможностей проявить свою доблесть.

Исход кампании решали бронетанковые войска, так что по существу она была столкновением принципов боевого применения танков двух соперничающих школ. Военные руководители союзников мыслили нормами Первой мировой войны и распылили свои танковые силы, распределив их приблизительно равномерно по всему фронту, хотя лучшие их дивизии принимали участие во вступлении в Бельгию. Командование наших танковых войск считало, что танки надо использовать массированно, в результате чего на направлении главного удара под Седаном было сосредоточено два танковых и один моторизованный корпус. Наша теория боевого использования танков отнюдь не являлась тайной для союзников. В 1938 году Макс Вернеруказывал, что «немецкая военная теория видит только один путь использования танков — это применение их крупными массами».

Французские и английские генералы не только отказались признать нашу теорию, но и не сумели принять необходимые меры противодействия.

Даже после нашего прорыва на Маасе французские генералы были, видимо, неспособны сосредоточить свои танки, а тактика французских танковых частей была чересчур негибкой и шаблонной. Преимущество наших танковых корпусов и дивизий состояло не только в отличной подготовке и прекрасных средствах связи, но и в том, что командиры всех степеней хорошо понимали, что управлять танковыми войсками надо, находясь непосредственно в боевых порядках. Это позволяло им сразу же использовать характерную для действий танков быстро меняющуюся обстановку и открывающиеся при этом возможности.

Пожалуй, следует подчеркнуть, что хотя мы и придавали главное значение танковым войскам, однако в то же время мы отдавали себе отчет в том, что танки не могут действовать без непосредственной поддержки моторизованной пехоты и артиллерии. Танковые дивизии должны быть гармоничным соединением всех родов войск, как это было у нас, — таков был урок этой войны, который англичане не сумели усвоить вплоть до 1942 года.

Умелое использование внезапности было очень важным фактором нашего успеха. Клейст предпочел форсировать Маас 13 мая, не дожидаясь своей артиллерии, чтобы не лишиться преимуществ внезапности; успешное взаимодействие авиации с танковым корпусом во время этого форсирования осуществлялось и впоследствии при преследовании противника в Центральной и Южной Франции. Гибкие действия немецкого командования и стремительные маневры танков неоднократно приводили противника в замешательство. Успешное использование наших парашютных войск в Голландии также доказывает парализующее действие внезапного удара.

Германское верховное командование проявило себя в этой кампании с положительной стороны, его стратегическое руководство танковыми войсками было, в общем, смелым и уверенным. В действиях нашего верховного командования были только две серьезные ошибки: приказ, вынуждавший танки после захвата седанского плацдарма ожидать подхода пехотных дивизий, и особенно трагическое решение остановить танковые дивизии, когда они уже вот-вот должны были овладеть Дюнкерком.

В общем и целом битва за Францию была выиграна германскими вооруженными силами потому, что они вновь возродили принцип мобильности — решающий фактор успеха в войне. Они достигли мобильности гибким сочетанием сосредоточения сил и внезапности с огневой мощью, а также искусным использованием самых современных средств: авиации, воздушно-десантных войск, танков. Тяжелые поражения в последующие годы не должны умалить значения того факта, что в 1940 году германский генеральный штаб добился исключительного военного успеха, который можно поставить в один ряд с блестящими кампаниями величайших полководцев истории. Не наша вина, что плоды этого потрясающего триумфа пропали даром.

Глава III

 

БАЛКАНСКАЯ КАМПАНИЯ

Между двумя кампаниями

Лето 1940 года было для германской армии самым счастливым временем за всю войну. Мы одержали такие победы, каких не знала история со времен Наполеона; Версаль был отомщен, перед нами уже открывались перспективы прочного и почетного мира. Наши оккупационные войска обосновались во Франции и Нидерландах, и потекла спокойная и размеренная солдатская служба, совсем как в мирное время. Устраивались прогулки верхом и выезды на охоту, шел даже разговор о том, что нашим семьям разрешат к нам приехать.

Верховное командование готовилось расформировать большое число дивизий, были аннулированы крупные контракты на поставку вооружения. Однако наши надежды на спокойную жизнь рухнули, когда Англия отклонила предложения Гитлера и Черчилль заявил о непоколебимой решимости своей страны продолжать войну. Верховное командование приступило к спешной подготовке операции «Морской лев», и германские военно-воздушные силы стали готовиться к завоеванию господства в воздухе над Ла-Маншем и Ирл андским морем. Наша авиация блестяще выполнила свою задачу в молниеносной войне во Франции, но она использовалась главным образом для поддержки наземных операций. Вскоре стало ясно, что наши военно-воздушные силы были недостаточно сильны, чтобы по целым неделям вести жестокие бои с английской авиацией, обладавшей более совершенным радиолокационным оборудованием, и по мере роста наших потерь перспектива форсирования Ла-Манша становилась все отдаленнее.

За лето я имел возможность хорошо изучить условия жизни во Франции и Голландии. По окончании кампании наша дивизия была переведена в район Бреды, где корректное поведение немецких войск произвело прекрасное впечатление на голландцев. Я расположился в доме бывшего голландского офицера колониальной службы и с благодарностью вспоминаю те несколько недель тихой жизни, которые я провел в его гостеприимной и культурной семье. Можно сожалеть, что офицеры гестапо и партийные чиновники вскоре воздвигли барьер между оккупационными войсками и гражданским населением; их жестокость и полное отсутствие здравого смысла оттолкнули многих из тех, кто мог бы стать нашим другом. К несчастью, этим чиновникам не хватало культуры и образования — основы успешной деятельности в чужой стране.

После нескольких недель службы в Голландии я был переведен в штаб 1-й армии в Лотарингии на должность третьего офицера штаба (начальника разведывательного отдела). Мы прекрасно разместились в старинном готическом замке в Нанси, и я был чрезвычайно рад снова служить под начальством фельдмаршала фон Витцлебе-на — бывшего командира 3-го корпуса в Берлине, а теперь командующего 1-й армией.

По своим обязанностям мне приходилось соприкасаться со многими французами, игравшими видную роль в политической жизни страны, а также с крупными коммерсантами. Я встретил искреннее желание сотрудничать на базе объединенной Европы, основанной на принципе полного равенства. Высокая дисциплина и лояльное отношение германских оккупационных войск содействовали и укрепляли этот дух сотрудничества. Но Гитлер не мог решиться принять ясно выраженную умеренную политику в отношении Франции. Например, запрещалось давать французским беженцам, проживавшим к северу от Соммы, разрешение на возвращение домой, а вся Северная Франция и Бельгия были подчинены единому военному управлению. За этой мерой можно было видеть идею «Великой Фландрии».

СХЕМА

 

4

В течение осени 1940 года штаб 1-й армии разрабатывал план быстрой оккупации остальной части Франции. Этот план был вызван, помимо трений с петэновским режимом, предполагаемым наступлением через Испанию с целью захвата Гибралтара: Однако Франко не считал положение Англии безнадежным и с высоким дипломатическим искусством держал Гитлера на почтительном расстоянии.

В ноябре 1940 года я провел несколько дней в Риме в качестве гостя Генуэзского полка, очень старой и известной кавалерийской части. Там я очутился в глубоко мирной обстановке. Итальянские кавалерийские офицеры были в высшей степени гостеприимными и повезли меня в свою знаменитую школу верховой езды в Торди-Куинто. Они спросили меня, не желаю ли я попробовать взять несколько препятствий, и, когда я согласился, привели великолепного чистокровного коня. Мне показалось, однако, что они скептически наблюдают за моими приготовлениями; и в самом деле, вряд ли можно их упрекать за то, что они не ждали большого искусства в области верховой езды от немецкого штабного офицера. Я не говорил о своем многолетнем кавалерийском опыте и скачках, в которых я участвовал, и мне было приятно видеть их удивление, когда я чисто взял все препятствия.

Во время пребывания в Италии мне представилась возможность обсудить положение с генералом фон Ринтеленом, нашим очень способным военным атташе в Риме, с которым мне вновь пришлось несколько раз встречаться, когда я служил в штабе Роммеля. Он нарисовал мрачную картину. В Северной Африке наступление Грациа-ни полностью остановилось; по-видимому, причиной неудачи этой кампании было отсутствие должного руководства и решительности. Наступление Муссолини на Грецию в октябре 1940 года было предпринято совершенно ничтожными силами. После первой же недели боев греки захватили инициативу, и итальянские войска в Албании вскоре оказались в весьма критическом положении.

События в Греции развивались для нас очень неблагоприятно. Английские войска получили право высадиться в Греции, и румынские нефтяные промыслы в Плоешти, жизненно важные для наших вооруженных сил, были теперь в пределах досягаемости английских бомбардировщиков. До тех пор наша политика состояла в том, чтобы держать Балканы вне войны, но в начале декабря верховное командование было вынуждено начать подготовку к операциям в Греции.

В январе 1941 года я вернулся в штаб 1-й армии в Нанси. Там полковник Рёрихт, начальник штаба, сообщил мне, что переговоры между Гитлером и Молотовым, происходившие в Берлине в ноябре, потерпели полное фиаско. Вместо того чтобы присоединиться к трехстороннему пакту, как надеялся Гитлер, Молотов выдвинул, как говорили, непомерные требования, касающиеся Румынии, Болгарии и Турции. Гитлер ответил на это приказом вооруженным силам начать подготовку к операции «Барбаросса» — вторжению в Россию. День начала вторжения был окончательно назначен на 22 июня 1941 года. Эта довольно поздняя дата определялась тем, что сначала необходимо было покончить с Грецией, а затем перебросить танковые дивизии с Балкан в Россию.

Германское верховное командование рассчитывало захватить Грецию к началу апреля, и в январе 1941 года началось сосредоточение немецких войск в Румынии. Румыния и Венгрия уже присоединились к тройственному пакту, а 1 марта и Болгария стала его участницей. Германские войска сразу же вступили в Болгарию — ход, поставивший Югославию в незавидное стратегическое положение. В связи с этим правительство принца Павла 20 марта решило присоединиться к трехстороннему пакту, но coup d’etat, совершенный 27 марта генералом Симовичем, имел следствием полное изменение курса югославской политики. Поэтому Гитлер приказал одновременно с наступлением на Грецию начать вторжение и в Югославию.

Вторжение в Югославию

В конце марта 1941 года я был назначен третьим офицером штаба 2-й армии, которая в то время сосредоточивалась в южной части Австрии между Клагенфуртом и Грацем. Проехав без остановок Баварию, я прибыл в 1фац и представился командующему армией фельдмаршалу барону фон Вейхсу и его начальнику штаба полковнику фон Витцлебену. Меня сразу же ввели в обстановку.

Югославская армия располагалась тремя армейскими группами. 1-я армейская группа со штабом в Загребе стояла против нас по ту сторону границы; 2-я армейская группа прикрывала границу с Венгрией, а 3-я, включавшая большую часть войск, располагалась вдоль границ Румынии, Болгарии и Албании. Стратегическое положение Югославии было очень неблагоприятным; кроме того, к началу военных действий она успела отмобилизовать только две трети своих двадцати восьми пехотных и трех кавалерийских дивизий. У югославской армии не хватало современного вооружения, совсем не было танков, а военно-воздушные силы насчитывали только 300 самолетов.

Военная слабость Югославии еще больше усиливалась политическими, религиозными и национальными противоречиями внутри страны. Не считая двух основных национальных групп — сербов и хорватов, — были еще миллионы словенцев, немцев и итальянцев со своими особыми национальными устремлениями. Только сербы относились к нам действительно враждебно, поэтому наша пропаганда стала обещать освобождение другим народам, в частности хорватам. У нас в штабе армии была рота пропаганды, работавшая под моим наблюдением и укомплектованная лицами, знающими различные языки. Мы установили, что перед нами действуют состоящие преимущественно из хорватов соединения, в которых лишь около трети личного состава формально выполнили в свое время приказ о мобилизации. Рота пропаганды работала полным ходом, подготавливая листовки и пластинки для радиопередач, чтобы склонить наших противников к сдаче в плен.

Разработанный германским командованием план вторжения был следующим. 2-я армия должна была наступать на Загреб, а оттуда через горы Боснии и Герцеговины — в направлении на Сараево; одновременно ударная танковая группа должна была прорваться на Белград через венгерскую границу. Бгавный удар намечался из Болгарии, где сосредоточилась наша 12-я армия и танковая группа Клейста. Клейст должен был наступать через Ниш на Белград с юга, в то время как 12-я армия одновременно вступала в Северную Грецию и Южную Сербию. Поскольку развертывание 2-й армии еще не было закончено, 12-я армия начала действия 6 апреля, а 8-го началось наше наступление с севера.

12-я армия быстро продвигалась вперед и 10 апреля вступила в Скопле. Одна танковая дивизия повернула на юго-запад и вскоре установила связь с итальянцами в Албании, тогда как войска левого фланга 12-й армии вторглись в Грецию и успешно развивали наступление. Тем временем танки Клейста в первый же день боев смяли югославскую оборону. Клейст вступил в Ниш 9 апреля и, не обращая внимания на югославские войска на своем фланге — они находились в состоянии полнейшей дезорганизации, — совершил смелый бросок вдоль долины Моравы на Белград. К11 апреля танковая группа была лишь в ста километрах от столицы.

46-й танковый корпус 2-й армии быстро продвигался вперед на Белград с северо-запада, встречая незначительное сопротивление. Против этого корпуса действовали главным образом хорваты; они настолько были нами распропагандированы, что некоторые части взбунтовались и приветствовали нас как «освободителей». Главные силы 46-го танкового корпуса вошли в Белград 12 апреля, тогда как другая танковая дивизия этого корпуса заняла Загреб и была восторженно встречена населением. Одновременно пехотные дивизии 2-й армии наступали с севера на широком фронте, преодолевая незначительное сопротивление со стороны югославов, части которых быстро разлагались.

46-й танковый корпус продолжал наступление на Сараево и 13 апреля уничтожил последний очаг организованного сопротивления противника. 11 апреля штаб нашей армии переместился в Загреб, где мы обнаружили, что население положительно настроено по отношению к Германии. Причиной этого, несомненно, являлась плодотворная деятельность австрийской имперской администрации до 1914 года. К сожалению, наши политические руководители сочли целесообразным в свое время передать эту область Италии, чтобы удовлетворить честолюбие Муссолини. Итальянцы приступили к созданию хорватского государства, полностью от них зависимого, и вскоре оттолкнули от себя наших лучших друзей.

14 апреля штаб 2-й армии был переведен в Белград. Положение югославов стало настолько отчаянным, что генерал Симович ушел в отставку, а новое правительство запросило перемирия. Командующему 2-й армией было приказано подготовить условия, и эта задача была возложена на меня. Никакого документа, которым я мог бы воспользоваться в качестве образца, под руками не было, все же мой импровизированный набросок был одобрен начальником штаба.

Перемирие было подписано 17 апреля. Мы тщательно готовились к этой церемонии в прекрасном дворце принца Павла. В большом зале собрались все генералы югославской армии, которые смогли прибыть во дворец; после того как они расселись, вошел фельдмаршал барон фон Вейхс и при свете бесчисленного множества свечей зачитал условия перемирия. Вслед за подписанием документов оркестр полка «Великая Германия», расположенный у стен замка, сыграл торжественную зорю.

Если завоевание Югославии было для германской армии по существу военным парадом, то в Греции велась ожесточенная борьба, и боевые действия в этой стране являются весьма поучительными.

Греческая кампания

Когда наши войска 6 апреля перешли греческую границу, дислокация войск противника была следующей: четырнадцать греческих дивизий действовали в Албании против итальянцев, и только семь с половиной дивизий прикрывали границы с Югославией и Болгарией. Из числа последних три с половиной дивизии обороняли так называемую линию Метаксаса между долиной реки Струмы и турецкой границей, две дивизии занимали позиции между реками Струма и Вардар, и две дивизии находились западнее Вардара, пытаясь прикрыть сосредоточение английских войск вдоль реки Вистрица (Алиакмон). В состав этих войск, которыми командовал генерал Мейтланд Уилсон, входили 2-я новозеландская дивизия, 6-я австралийская дивизия и английская танковая бригада.

Из всего того, что предпринимали англичане во время войны, посылка экспедиционных войск в Грецию мне представляется наименее оправданной с чисто военной точки зрения. Греки хорошо воевали в Албании, но во время зимней кампании они понесли тяжелые потери и, конечно, были не в состоянии противостоять мощному наступлению германских вооруженных сил. Посланные для поддержки греков английские войска были лишь каплей в море по нормам континентальной войны, а между тем без них Уэйвелл лишился блестящей возможности захватить Триполи. Неужели люди, которые планировали операции английских войск, могли серьезно надеяться на то, что четыре британские дивизии были способны оказать в Греции длительное сопротивление немецким войскам, обладавшим неограниченными ресурсами? Сейчас, во всяком случае, этому трудно поверить, и я полностью согласен с критикой, данной генерал-майором де Гинганом в его книге «Operation Victory».

Фактически положение англичан стало безнадежным еще до того, как их войска приняли активное участие в боевых действиях. 6 апреля наша 12-я армия перешла границу, имея в своем составе десять дивизий, в том числе две танковые. 7 апреля линия Метаксаса была прорвана в нескольких местах, а 9 апреля 2-я танковая дивизия заняла Салоники и отрезала все греческие войска, расположенные восточнее реки Струмы. К10 апреля войска правого фланга 12-й армии заняли Южную Сербию и перешли границу южнее Монастир (Битоль). Сопротивление греков в этом районе было быстро сломлено, и мы продолжали наступать через Флорину к горам Пшщ, угрожая обойти с тыла греческие дивизии на Албанском фронте. 13 апреля греки начали отступление из Албании, но было слишком поздно, и вскоре наши танковые войска отрезали им все пути отхода. Пока развивались эти решающие операции, англичане подготавливали оборону на подступах к горе Олимп.

К 16 апреля всем уже было ясно, что разгром греческой армии неминуем, и английское командование отдало приказ об отходе на

СХЕМА

 

5

новый оборонительный рубеж у Фермопил. Греческое правительство стремилось избавить страну от излишних страданий, поэтому была достигнута договоренность, что англичане создадут предмостное укрепление у Фермопил и постараются погрузить свои войска на корабли. Последовавшие за этим арьергардные действия представляют большой интерес для изучающих боевое применение танков в горных условиях, и я намерен остановиться на них подробно (см. схему 5).

После захвата Салоник генерал Бёме, командир нашего 18-го корпуса, получил приказ наступать по обе стороны горы Олимп и овладеть Ларисой, отрезав тем самым английские и греческие силы, расположенные в Центральной Македонии. Генерал Бёме решил вести наступление 2-й танковой и 6-й горнострелковой дивизиями, для чего расположил их следующим образом.

На правом фланге боевая группа 2-й танковой дивизии наступала севернее Олимпа в направлении на Элассон, где находились позиции австралийских частей. На левом фланге другая боевая группа той же дивизии наступала вдоль линии железной дороги между горой и морем, стремясь прорваться через Темпейское ущелье на Ларису. В центре 6-я горнострелковая дивизия продвигалась прямо через гору Олимп и выходила в тыл войскам противника в Темпей-ском ущелье. В описании последующих событий я использовал донесения Балька, командовавшего в то время 3-м танковым полком

2-й танковой дивизии.

15 апреля Бальк принял командование левофланговой боевой группой 2-й танковой дивизии. Боевая группа продвинулась через Катерини и была остановлена перед горным кряжем, протянувшимся между Олимпом и морем. Этот кряж обороняли войска противника, поддерживаемые артиллерией, и наш 2-й мотоциклетный батальон залег в густом кустарнике перед английскими позициями. Противник так хорошо замаскировался, что поддерживающая нас артиллерия никак не могла обнаружить цели. В это время подходили немецкие подкрепления — 1-й батальон 3-го танкового полка, 2-й батальон 304-го пехотного полка и саперная рота. Сильно пересеченная местность, покрытая густым кустарником, была совершенно непроходима для танков; танки были привязаны к дорогам, а разведка обнаружила, что дороги заминированы.

После тщательной личной рекогносцировки Бальк решил, что единственная надежда на успех заключается в широком обходном маневре пехоты. Даже пешим солдатам было очень трудно преодолевать склоны Олимпа, но именно по этой причине было маловероятно, чтобы противник имел там прочную оборону. Одновременно танки получили приказ вести отвлекающие действия, и под прикрытием их огня 2-й мотоциклетный батальон начал без всяких транспортных средств широкий фланговый маневр. За ним следовал 2-й батальон 304-го пехотного полка, который принял еще правее и совершил невероятно трудный ночной марш по незнакомой местности, покрытой кустарником и валунами и перерезанной глубокими оврагами. Для прикрытия наших орудий и танков до утра была оставлена лишь саперная рота.

Утро 16 апреля показало, что тщательная подготовка и отличное физическое состояние наших пехотинцев принесли свои плоды. Было замечено передвижение войск противника, указывающее на отход, и Бальк тут же приказал своим танкам двигаться вперед, не обращая внимания на условия местности, и атаковать новозеландцев. В то время как наши мотоциклисты атаковали левый фланг противника, наша пехота зашла ему в тыл. Застигнутые врасплох новозеландцы бежали в южном направлении, бросая по дороге тяжелое оружие, транспорт и снаряжение.

О преследовании не могло быть и речи, так как пехотинцы были измучены ночным маршем, а танки и автомашины пока еще не могли двигаться по отвратительной проселочной дороге. Несколько солдат, у которых еще сохранилось достаточно сил, были посланы разведать восточный вход в Темпейское ущелье, а саперы широко развернули подрывные работы, чтобы расчистить путь для танков.

В середине дня 17 апреля две танковые роты подошли к входу в очень узкое Темпейское ущелье, где с обеих сторон вертикальной стеной стояли высокие горы, а между ними стремительно несла свои воды река Пеней. По ее северному берегу проходила железнодорожная линия Салоники — Афины, по южному же берегу шла шоссейная дорога, пока еще для нас недоступная, потому что не было мостов, а переправочное имущество еще не прибыло.

Танковая рота осторожно продвигалась вдоль железнодорожной линии; войска ни в коем случае не должны были скапливаться в этом узком проходе, где несколько снарядов противника могли нанести им огромные потери. Сначала все шло гладко, так как первый туннель остался неповрежденным. Но второй туннель был разрушен, и танки не могли дальше двигаться. Наши разведчики нашли место, где Пеней разделялся островом, — там танки, возможно, могли бы переправиться вброд.

Бальк решил для проверки рискнуть одним танком. Танк прошел. За ним успешно переправились еще два танка, но это было рискованным и трудным делом. На переправу каждого танка через реку уходило от получаса до часа; некоторым из них вода попала в моторы — они заглохли и не заводились. Тем не менее первые три танка пошли по шоссе и вскоре достигли разрушенного участка, обороняемого австралийцами. У австралийцев не было противотанковых орудий, поэтому, увидев танки, они бежали. Из мотострелкового полка были высланы вперед группы для ремонта дороги. В ночь с 17 на 18 апреля противник вел сильный артиллерийский огонь по долине, но потерь было мало.

Переправа через Пеней продолжалась днем и ночью, и к середине дня 18 апреля Бальк сосредоточил у западного входа в ущелье танковый и мотострелковый батальоны. Ни одна колесная машина пройти не смогла, но четыре 100-мм пушки на тракторной тяге переправились через реку. Для человека с таким темпераментом, как у Балька, этого было достаточно, и он бросил свои подразделения на австралийцев, прикрывавших западный вход в Темпейское ущелье.

16-я австралийская бригада удерживала подступы к Ларисе; на нее оказывали сильное давление 6-я горнострелковая дивизия, наступавшая через массив Олимпа, и правофланговая ударная группа 2-й танковой дивизии у Элассона. Наступление Балька по местности, считавшейся непроходимой, решило исход боя; его танки вскоре вырвались на равнину, устремились к Ларисе, и лишь наступление темноты вынудило их остановиться.

Ночью австралийцы отошли, и на рассвете 19 апреля боевая группа Балька вступила в Ларису.

В английской разведывательной сводке, попавшей в наши руки, говорилось: «3-й немецкий танковый полк способен действовать на любой местности и преодолевает даже такую, которая считается совершенно танконедоступной». Помимо этих обстоятельств, успех Балька следует приписать тому, что он смело ссадил пехоту с транс — портных средств и направил ее далеко в обход, что фактически следовало поручить лишь хорошо натренированным горным частям. Бальк указывает в своем донесении, что преодолеть такую исключительно трудную местность могли только танки и тракторы, и приходит к заключению, что из танковой дивизии надо изъять весь колесный транспорт, чтобы даже в тыловых службах иметь только гусеничные или полугусеничные машины. Он говорит, что эвакуация раненых и доставка бензина передовым частям была по существу невозможна, пока войска не заняли Ларису, хотя несколько бочек горючего были переправлены через Пеней на лодках, а затем перегружены на волов и ослов. К счастью, после того как был занят аэродром Ларисы, верховное командование прислало несколько самолетов с горючим, чтобы обеспечить дальнейшее наступление.

Теперь Греческая кампания быстро приближалась к концу. 16 апреля немецкие танковые войска, наступавшие из Македонии, достигли проходов через Пинд и отрезали пути отхода греческим дивизиям, отступавшим из Албании. Продолжать дальнейшее сопротивление стало бесполезно, и 23 апреля в Салониках была подписана капитуляция.

Однако нам не удалось захватить в плен британские экспедиционные войска. Местность была исключительно неблагоприятной для танков, а английские арьергарды в районе Олимпа и позднее на Фермопильской позиции действовали с большим искусством. Захват Коринфского перешейка немецкими парашютными войсками был выдающимся успехом, но он не смог помешать англичанам эвакуировать около 43 тыс. человек из Аттики и Пелопоннеса. Англичане потеряли около 12 тыс. убитыми, ранеными и пленными и понесли большие потери в судах, однако им удалось эвакуировать основную массу войск, несмотря на интенсивные действия немецкой авиации. Эта погрузка войск на суда, осуществленная в условиях подавляющего превосходства немецкой авиации, представляет собой замечательное достижение.

Новое назначение

В это время я находился в Белграде со штабом фельдмаршала барона фон Вейхса, назначенного главой военной администрации в Югославии. В результате наших переговоров со штабом 2-й итальянской армии по вопросу о демаркационной линии Италии достались Хорватия с Загребом и все Далматское побережье. Это была поистине замечательная политическая победа итальянцев, учитывая весьма скромную роль, которую они сыграли в Югославской кампании.

Хотя германская администрация и не везде пользовалась популярностью, она была по крайней мере действенной. Управление итальянцев, напротив, рассматривалось балканскими народами как унижение, главным образом потому, что они с презрением относились к итальянской армии. Это, несомненно, послужило причиной роста партизанского движения.

В конце апреля фельдмаршал фон Вейхс с офицерами своего штаба предпринял весьма приятную инспекционную поездку в специальном поезде принца Павла. Мы отправились через Ниш и Скопле в Салоники. Уже в Белграде как стиль зданий, так и расовые признаки части населения являли собой бесспорное доказательство длительного господства турок, но в Скопле мы почувствовали себя совсем как на Востоке: мы увидели там много мечетей, мужчин в фесках и женщин с закрытыми чадрой лицами. Освежающее купание в Эгейском море и величественный Олимп заставили нас на время забыть о войне.

В начале мая я получил приказ возглавить немецкий штаб связи при 2-й итальянской армии в Фиуме. Мы с шофером ехали без всякой охраны по стране, которая несколько месяцев спустя была объята огнем партизанской войны. В Фиуме я представился командующему 2-й итальянской армии генералу Амброзио, который после отставки Муссолини стал главнокомандующим итальянской армией. В течение последующих недель я присутствовал на маневрах итальянцев и очень хорошо узнал их. Меня поразила их устаревшая техника, и я отметил очень низкий уровень подготовки младших офицеров. Войска не были однородны по своим боевым качествам: например, в противоположность частям из Южной Италии альпийские дивизии производили отличное впечатление. После одного полевого учения генерал Амброзио поехал со мной на кладбище героев у реки Изонцо, где были похоронены во время Первой мировой войны германские и итальянские солдаты. Он выразил надежду, что мы никогда больше не будем воевать друг против друга.

Это интересное пребывание у итальянцев с экскурсиями по чудесному Далматскому побережью и частым освежающим купанием в «Голубой Адриатике», к сожалению, было очень коротким: уже в конце мая я получил приказ немедленно явиться в Мюнхен. Меня назначили третьим офицером штаба танковой группы «Африка», которая формировалась в Баварии. На мощном «мерседесе» я помчался через Венецию, Больцано и Инсбрук в Мюнхен. Обедая в отеле в Венеции, я привел в изумление итальянцев, посадив шофера за свой стол. Хотя обычно наши офицеры питались отдельно от унтер-офицеров и рядовых, но в подобных случаях, когда офицер и рядовой находились вместе вне части, мы считали вполне естественным есть за одним столом. В противоположность 1918 году внутреннее убеждение, что офицеры и солдаты являются частью одного целого, оставалось непоколебимым, и даже в 1945 году в германской армии не было никаких признаков разложения.

Из Инсбрука я решился на короткое время заехать в Митгенвальд, куда, спасаясь от бомбардировок, переехала из Берлина моя семья — жена и пятеро детей.

В Мюнхене я нашел подполковника Вестфаля, первого офицера штаба (начальника оперативного отдела) танковой группы «Африка». В течение нескольких дней собрался весь личный состав штаба; мы чувствовали себя несколько неловко в новой тропической форме. 10 июня Вестфаль и я отправились по железной дороге в Рим, где встретили генерал-майора Гаузе, начальника штаба. Генерал фон Ринтелен познакомил нас с обстановкой в Северной Африке, и на следующий день мы вылетели на итальянском самолете через Сицилию в Триполи. Во время этого перелета мы убедились, что Средиземное море — это не совсем «Маге Nostrum». Несколько раз на горизонте появлялись английские истребители, и нашему самолету приходилось лететь над самым морем, чтобы его не обнаружили.

В Триполи мы провели ночь в роскошном отеле, но непривычная тропическая жара была очень изнурительной и не давала возможности уснуть. Отныне роскошные отели должны были стать для нас лишь приятным воспоминанием — их место заняли палатки и бронированные машины. Мы надолго завязли в песках Западной пустыни.

Часть вторая

ЗАПАДНАЯ ПУСТЫНЯ

Глава IV

 

В ШТАБЕ РОММЕЛЯ

Роммель

Летом 1938 года я служил в штабе 3-го армейского корпуса в Берлине. Я, молодой ротмистр, прибыл на свою первую штабную должность прямо из военной академии. Однажды в мой кабинет вошел полковник — коренастый, живой, полный энергии и пышущий здоровьем человек с составлявшим предмет наших вожделений орденом «Pour le Merite» на шее. Это был чисто служебный визит. Полковник Эрвин Роммель, недавно назначенный руководителем военной подготовки «гитлеровской молодежи», зашел обсудить некоторые второстепенные вопросы управления и дисциплины в Берлинском округе. Так я впервые увидел командира, с которым мне в течение пятнадцати месяцев пришлось делить все невзгоды африканской войны и которого я научился любить и уважать как одного из выдающихся полководцев нашего времени, Зейдлица танковых войск и, быть может, самого смелого и энергичного командира, какого знала германская военная история.

Даже в 1938 году репутация Роммеля в германской армии была уже высокой — блестящие командные способности, проявленные им в

Первую мировую войну, когда он был строевым офицером, предвещали его последующие успехи на высших постах. Он привлек внимание Гитлера, издав ценное руководство по тактике пехоты, и его назначение руководителем военной подготовки «гитлеровской молодежи», очевидно, было лишь ступенью на пути к важной командной должности. Позднее я узнал, что Роммель отнюдь не был доволен своим назначением и постоянно ссорился с Бальдуром фон Ширахом, имперским руководителем молодежи. Этот человек, который сам никогда не был военным, вообразил, что руководить молодежью должна сама молодежь, в результате чего эти шестнадцатилетние Schnoesels1, как говорил Роммель, подавали команды своим Schtandarten 43 , сидя в огромных сверкающих «мерседесах», как будто они были командирами корпусов. В общем, Роммель вскоре отказалея от своих обязанностей, и причиной этого было невозможное поведение Шираха.

Я прибыл в Африку в июне 1941 года в качестве офицера штаба танковой группы — этот штаб был сформирован в Германии, а затем в полном составе переброшен в Ливию к Роммелю. До сих пор Роммель был только командиром Deutsche Africa Koips — немецкого Африканского корпуса. Одержанные им в апреле 1941 года крупные победы увеличили масштабы его действий, и ему стал необходим соответствующий штаб. Сначала сам Роммель не сознавал этого, и я никогда не забуду сдержанного и холодного приема, который он оказал нам в Гамбуте. Мы все были типичными офицерами генерального штаба и в то же время совершенно не были знакомы с африканскими условиями.

Как боевой генерал, Роммель смотрел на нас скептически; более того, сам он никогда не был офицером генерального штаба и явно беспокоился, что мы попытаемся контролировать его действия и даже подменять его. В своих мемуарах Роммель говорит:

«Однажды в Африку прибыл генерал Гаузе с большим штабом. Ему было приказано изучить возможности применения крупных сил в Африке и подготовить наступление на Египет. Хотя у генерала Гаузе были ясные указания от ОКВ не поступать в мое подчинение, тем не менее он сделал это, после того как я сказал ему, что командование всеми немецкими войсками в Африке поручено мне одному».

В действительности мы никогда не ставили вопрос о том, чтобы оспаривать его права командующего; мы прибыли в Африку, чтобы служить ему, и вскоре он убедился, что не может командовать большой армией без нашей помощи.

Когда мы прибыли в Африку, обстановка была следующей. После разгрома армии Градиани в результате наступления Уэйвелла германское верховное командование было вынуждено вмешаться в африканские события, и в феврале и марте 1941 года в Ливию была отправлена 5-я легкая дивизия (впоследствии переименованная в 21-ю танковую дивизию). За ней должна была последовать 15-я танковая дивизия, но Роммель не стал дожидаться ее прибытия и, не обращая внимания на протесты итальянского верховного командования, в конце марта начал наступление. Вырвавшись через узкий проход у Гаср-эль-Брега (Мерса-Брега), Роммель захватил врасплох англичан и разбил их войска в Западной Киренаике. 4 апреля немецкие бронеавтомобили вступили в Бенгази, и Роммель начал преследование. Обычно сам он пользовался для своего передвижения «Шторхом» — маленьким самолетом, который мог приземлиться на теннисном корте. Известен факт, что во время этого наступления, пролетая над ротой, которая задержалась без видимой причины, он сбросил записку: «Если вы сейчас же не двинетесь вперед, я спущусь вниз. Роммель».

Бросив свои войска в наступление по пустыне через старый форт Эль-Мекили, где было взято в плен несколько генералов и более 2 тыс. солдат, Роммель вновь захватил Киренаику. Во время этого наступления был срезан «Киренаикский выступ» вместе с плоскогорьем Джебель-эль-Акдар — этот выступ не может служить препятствием для наступающего с востока или запада потому, что последний всегда вправе выбрать более короткий путь через пустыню. К 10 апреля наши войска заняли Бардию и перешли египетскую границу у Эс-Саллума. Слабые немецкие силы отвоевали почти всю Киренаику за двенадцать дней. Один Тобрук продолжал держаться еще и в мае, отражая решительные атаки немецких войск.

Эта блестящая победа придала совершенно иной оборот войне в Африке, но после неудачного наступления на Тобрук 3 мая Роммель вынужден был перейти к обороне. В конце мая войска Уэйвелла атаковали наши позиции в районе Капуццо и Хальфайи, но были отбиты; в середине июня они предприняли более широкую операцию под кодовым названием «Бэтглэкс», которая привела к тяжелым танковым боям в районе Капуццо и Сиди-Омара. Африканский корпус понес серьезные потери в танках, но благодаря решительным действиям Роммеля поменялся на этот раз ролями с 7-й английской бронетанковой дивизией1 и одержал замечательную победу. За этим последовало длительное затишье, и с июня по ноябрь в Западной пустыне серьезных сражений не было.

Прежде чем перейти к описанию значительной по масштабам операции «Крузейдер» и крупного сражения при Эль-Газале, а также нашего победоносного наступления через Тобрук к Эль-Аламейну — то есть периода, включающего ряд самых драматических и поучительных эпизодов в истории боевых действий танков, — я хочу изложить свои впечатления о Роммеле и службе в его штабе. Я также расскажу об общих условиях войны в пустыне.

Служить у Роммеля было нелегко: он так же мало щадил окружавших его людей, как и самого себя. Чтобы работать с Роммелем, надо было иметь железный организм и стальные нервы; вместе с тем я должен подчеркнуть, что хотя Роммель иногда не стеснялся в выражениях, «разнося» командиров частей и соединений, но по отношению к тем, кто принадлежал к его непосредственному окружению, он вел себя совершенно иначе: стоило ему убедиться в работоспособности и добросовестном отношении к делу кого-либо из офицеров — и он никогда не говорил ему грубого слова.

У Роммеля было довольно странное представление о штабной службе. Особенно надоедало его вмешательство во всякие мелкие дела, решение которых лежало на обязанности начальника штаба. Как правило, он требовал, чтобы начальник штаба сопровождал его в поездках по фронту, что часто означало посещение даже передовых позиций. Это противоречило установившемуся принципу генерального штаба, который гласил, что начальник штаба замещает командующего в его отсутствие. Но Роммель любил, чтобы его главный советник находился всегда под рукой, а если тот выйдет из строя — ну что ж, его всегда можно заменить 48 .

В критические периоды Роммель и его начальник штаба иногда отсутствовали не только весь день, но и несколько дней подряд. Это возлагало большую ответственность на других штабных офицеров, и в особенности на первого офицера штаба (начальника оперативного отдела). Мы охотно брали на себя эту ответственность, зная, что Роммель всегда поддержит любое решение, которое мы сочтем необходимым принять. Самым трудным для нас было его отсутствие в разгар операции «Крузейдер» в ноябре 1941 года, когда Вестфаль как первый офицер штаба и я — третий офицер — оставались полными хозяевами штаба танковой группы с 23 по 28 ноября. Вестфаль был вынужден отменить один из важнейших приказов Роммеля, и после своего возвращения командующий проявил великодушие, утвердив действия Вестфаля, хотя они находились в прямом противоречии с его прежними распоряжениями.

За период с августа по ноябрь 1941 года мне пришлось очень хорошо узнать Роммеля. Хотя на фронте было затишье, ни штабы, ни войска фактически не отдыхали. Роммель лихорадочно работал над усовершенствованием позиций на границе, и в результате между Сиди-Омаром и Эс-Саллумом вырос настоящий минный барьер. Роммель также усиленно занялся подготовкой к захвату Тобрука. В течение этих так называемых спокойных месяцев Роммель уже в 5 часов утра, бывало, заходил в бронированную машину первого офицера штаба, чтобы изучить последние донесения об обстановке. Затем он отдавал распоряжения штабу и в сопровождении штабного офицера отправлялся к войскам, расположенным у Эс-Саллума или Тобрука, где, как правило, проводил весь день.

Обычно за маршрутом движения следит штабной офицер, но Роммель обладал необычайной способностью чувствовать нужное направление и ориентироваться на местности и сам указывал путь. Во время посещения фронта он видел все, ничто не ускользало от его внимания. Он замечал, что орудие плохо замаскировано, что поставлено недостаточное количество мин или что у дозора мало патронов. Во всех случаях он лично убеждался, что его приказы и указания выполняются. Роммель пользовался большой популярностью среди молодых солдат и унтер-офицеров, во время бесед с которыми он обычно отпускал немало шуток; вместе с тем он мог быть очень резким с командирами взводов, если бывал недоволен их действиями. После такой проборки он, однако, с готовностью выслушивал доводы сопровождающего штабного офицера в защиту незадачливой жертвы, и, если его упреки оказывались необоснованными, Роммель при следующем посещении восстанавливал справедливость.

Энергии Роммеля можно было удивляться: как правило, он весь день проводил в таких проверках, не считаясь с сильной жарой, которая в летние месяцы иногда доходила до 43 градусов в тени. Завтрак его состоял из нескольких бутербродов, которые он съедал в машине, и глотка чаю из бутылки; поздний обед был не менее спартанским. Роммель по обыкновению обедал один или в обществе немногих штабных офицеров — своих ближайших помощников. Во время обеда он позволял себе выпить один стакан вина. Он требовал, чтобы лично ему и его штабу выдавали такой же паек, как и войскам. В Северной Африке не всегда было нормальное питание — месяцами мы не видели свежих овощей и жили только на консервах; к тому же вода всегда была солоноватая — этот привкус ощущался даже в кофе и чае. Мы имели значительные потери от желудочно-кишечных заболеваний, и мне самому пришлось в сентябре 1942 года уехать из Африки с амебной дизентерией.

Роммель не был все время только строгим командиром и, когда он становился менее суровым, бывал очень приятным в компании человеком. «Записки Роммеля» содержат следующую выдержку из его письма к жене:

«Юсент. 1941. Вчера вечером я ездил на охоту с майором фон Мел-лентином и лейтенантом Шмидтом (адъютантом). Это было очень увлекательно. Мне удалось подстрелить из машины бегущую газель. На обед у нас была восхитительная печенка».

Мои впечатления о Роммеле как о полководце будут изложены в последующих главах. По моему мнению, он был идеальным командиром для войны в пустыне. Правда, его обычай «командовать, находясь в боевых порядках», иногда обращался против него: на решения, касающиеся всей армии в целом, подчас оказывали чрезмерное влияние чисто местные успехи или неудачи. С другой стороны, отправляясь лично в опасные места — а он обладал какой-то сверхъестественной способностью появляться в нужном месте и в нужное время, — он тем самым получал возможность изменять свои планы в соответствии с новой обстановкой, что в условиях Западной пустыни имело исключительно важное значение. Он вдумчиво и тщательно планировал боевые действия, быстро и смело принимал решения на

СХЕМА

 

6

поле боя, всесторонне оценивая возможности того или иного смелого удара в меняющейся боевой обстановке.

Что больше всего меня восхищало, так это его мужество и находчивость, а также твердая решительность в самые критические моменты. Эти качества полностью проявились во время его блестящего ответного удара на Аджедабию в январе 1942 года, когда он захватил врасплох и наголову разбил победоносную 8-ю английскую армию; в ходе боев в «котле» в июне, когда Роммель спокойно и уверенно управлял войсками, находившимися на грани поражения и в то же время накануне величайшей победы; наконец, в июле 1942 года, когда он с железной стойкостью держался у Эль-Аламейна, хотя резервы и боеприпасы были уже почти все израсходованы.

Между Роммелем и его войсками установилось то необъяснимое чувство взаимного понимания, которое дается людям свыше. Африканский корпус шел за Роммелем, куда бы он его ни вел и как бы сурово он с ним ни обращался, это был все тот же Африканский корпус из тех же трех дивизий — и у Сиди-Резега, и у Аджедабии, и у Найтсбриджа, и у Эль-Аламейна. Солдаты знали, что меньше всего Роммель щадил самого себя; они видели его рядом с собой и чувствовали, что это их отец-командир.

Обычный день

Быть может, читателю будет интересно, если я подробно опишу обычный день в штабе Роммеля во время напряженных боевых действий. Выбранный мною период составляет двадцать четыре часа — от 18.00 15 июня до 18.00 16 июня 1942 года. Общая обстановка на этот день была такова.

После решающей победы, одержанной 12 июня в крупных танковых боях между Найтсбриджем и Эль-Адемом, Африканский корпус устремился на север и 13 июня сломил сопротивление англичан в районе Найтсбриджа. 14 июня Ритчи решил отвести свои войска с позиций у Эль-Газалы, и в течение дня части Африканского корпуса продолжали наступать западнее Тобрука и подошли к гряде холмов, откуда были видны шоссе Виа-Бальбиа и море. Утром 15 июня Роммель решил, что уже не удастся отрезать главные силы 1-й южноафриканской дивизии, которая отходила из Эль-Газалы на Тобрук по Виа-Бальбиа. Он приказал 15-й танковой дивизии спуститься к морю, чтобы отрезать южноафриканские арьергарды, а 21-ю танковую дивизию направил далеко в обход в направлении к Эль-Адему, где 29-я индийская бригада обороняла сильно укрепленный опорный пункт. По мнению Роммеля, было чрезвычайно важно не дать англичанам возможности оборудовать новую позицию южнее Тобрука, поэтому 21-я танковая и 90-я легкопехотная дивизии получили приказ захватить Эль-Адем и Бельхамед, а затем продолжать наступление через Гамбут с целью отрезать Тобрук с востока. Таков тактический фон того двадцатичетырехчасового периода, который я теперь опишу.

Командный пункт Роммеля в Бир-Лефа, время — 18.15. Генерал-полковник Роммель с начальником штаба полковником Байерлей-ном вернулись из поездки по дивизиям и входят в мою бронированную штабную машину. Со мной находится старший лейтенант Фосс.

Командующий, вернувшийся из 15-й танковой дивизии (у Виа-Бальбиа), говорит, что часть арьергарда 1-й южноафриканской дивизии взята в плен, но большей части соединений, отходивших из Эль-Газалы, удалось ускользнуть; поэтому 21-я танковая дивизия в полдень получила приказ преследовать противника, повернув на восток от Тобрука.

Я докладываю обстановку. 21-я танковая дивизия передовыми подразделениями вышла в район западнее Эд-Дуда, где была встречена сильным огнем противника с укрепленных позиций Эд-Дуда и Бельхамед. По донесениям, полученным из 90-й легкопехотной дивизии, части дивизии вклинились на отдельных участках восточного и западного секторов опорного пункта Эль-Адем в оборону англичан, однако сопротивление противника в целом сломить не удалось. Командиры трех немецких разведотрядов докладывают, что в районе к югу и юго-востоку от Эль-Адема они отбросили разведывательные подразделения противника, 20-й итальянский (моторизованный) корпус сосредоточивается вокруг Найтсбриджа, 10-й и 21-й итальянские корпуса продвигаются на восток через Эль-Газалу.

Противнику удалось избегнуть захвата в клещи, и он отходит с позиций у Эль-Газалы. Части, занимавшие эти позиции (1-я южноафриканская и 50-я английская дивизии), а также утратившие боеспособность танковые бригады 1-й и 7-й бронетанковых дивизий сосредоточиваются на ливийско-египетской границе. Воздушной разведкой подтверждается непрерывное движение от Тобрука на восток; радиоперехватом подтверждается, что 1-я южноафриканская и 50-я английская дивизии совместно с двумя бронетанковыми

дивизиями находятся на границе1. Следовательно, в районе Тобрука могут быть только 2-я южноафриканская дивизия с 11-й и 29-й индийскими бригадами, расположенными на дальних подступах к крепости.

Командующий: «Я намерен взять Тобрук путем coup de main 53 . С этой целью следует незамедлительно занять районы южнее и восточнее Тобрука, а 8-ю английскую армию оттеснить дальше на восток. Вот мой приказ на 16 июня (Роммель несколькими штрихами наносит свой замысел на карту):

“Немецкий Африканский корпус силами 21-й танковой дивизии овладевает Эд-Дуда и Бельхамед. 15-я танковая дивизия, расположенная сейчас западнее Тобрука, будет сменена итальянцами — пока что дивизией “Триесте” — и направится в район Эль-Адем. Танковая дивизия “Ариете” обеспечивает южный фланг в районе юго-западнее Эль-Адем. 90-я дивизия овладевает опорным пунктом Эль-Адем, 10-й итальянский корпус окружает Тобрук с юго-запада, а 20-й итальянский корпус — с запада.

Просить командующего военно-воздушными силами сосредоточить 16 июня главные усилия в районе Эль-Адем, Эд-Дуда”».

Все эти распоряжения были отправлены самолетом во все упомянутые корпуса как частные приказы: в те дни не отдавалось официальных общих приказов по армии, за исключением приказа на штурм Тобрука, отданного 18 июня.

В 19.30 командующий ужинает в своей машине и приглашает начальника штаба и меня разделить с ним ужин (обычно Роммель садился за стол один или со своим адъютантом). Вначале наша беседа ограничивается воспоминаниями о гарнизонной жизни в Винер-Нёйпггадге и о лыжных прогулках, к которым Роммель питал большое пристрастие. Вскоре, однако, темой разговора, как всегда, становится Тобрук. Роммель думает лишь об одном — о захвате Тобрука. Войска должны наступать в том же направлении, как намечалось в ноябре 1941 года, то есть с юго-востока. Начальник штаба взвешивает наши шансы и оценивает возможные ответные меры противника, но умолкает, видя, что Роммель уснул в своем кресле. Природа берет свое даже у такого закаленного человека — ведь он с пяти часов утра ездил по позициям.

Вечерние донесения от разных корпусов продолжают поступать до полуночи; старший лейтенант Фосс обрабатывает их, и сводка посылается по радио в ОКХ; одновременно сводку получает итальянский штаб связи при танковой армии для передачи итальянскому верховному командованию в Риме.

16 июня, 4.30. Первый офицер для поручений наносит обстановку по утренним донесениям на карту.

4.50. Командующий приходит в машину начальника оперативного отдела: Я докладываю утреннюю обстановку.

Вызывается генерал-майор Краузе, командующий артиллерией армии, и получает распоряжение к полудню сосредоточить основную массу артиллерии для поддержки наступления 90-й легкопехотной дивизии. Затем следует обмен мнениями между командующим и начальником инженерной службы армии полковником Геккером, которому поручается разведать минные поля на юго-восточных подступах к Тобруку.

Второй офицер штаба (начальник отдела тыла) полковник Шульте-Хёйтхаус получает распоряжение выбрать место для нового командного пункта армии в районе непосредственно северо-западнее Эль-Адема.

В 6.00 командующий с начальником штаба уезжает на командный пункт 90-й легкопехотной дивизии. Оттуда он хочет проехать на командный пункт Африканского корпуса, а затем — 21-й танковой дивизии. Его сопровождают несколько связистов с радиостанциями, позволяющими установить прямую связь со всеми корпусами и дивизиями.

В 8.45 из Африканского корпуса поступает сообщение о том, что 21-я танковая дивизия заняла опорный пункт Эд-Дуда.

С 9.00 истребители-бомбардировщики противника проявляют активность в полосе Африканского корпуса и 90-й дивизии. Командный пункт армии несколько раз подвергается штурмовым налетам английской авиации.

В 10.15 ко мне приходит майор Отто, начальник снабжения армии, и я кратко информирую его об обстановке и намеченном штурме Тобрука. Он жалуется на то, что за последнюю неделю итальянское верховное командование значительно урезало тоннаж морских перевозок для немецких войск в пользу итальянской танковой дивизии «Литторио», которая перебрасывается в Африку.

Поэтому создалось весьма критическое положение со снабжением, особенно не хватало горючего. (В последующие дни, когда в районе Гамбута было захвачено большое количество бензина, положение значительно улучшилось.)

В 10.30 командир роты радиоперехвата докладывает о радиопереговорах открытым текстом между 29-й индийской бригадой и 7-й бронетанковой дивизией, из которых явствует, что гарнизон опорного пункта Эль-Адем готовится к прорыву в ночь с 16 на 17 июня. Сообщение об этом немедленно передается Роммелю и 90-й дивизии.

11.30. Роммель по радио приказал командиру 90-й дивизии: «Немедленно прекратить наступление. Надежно окружить опорный пункт Эль-Адем. Армейской артиллерии усилить огонь по опорному пункту».

11.30. Мы с майором Цоллингом, третьим офицером штаба, обсуждаем обстановку. Дополнительно подтверждается, что главные силы 8-й английской армии отошли к самой границе, 2-я южноафриканская дивизия оставлена в Тобруке — это позволяет заключить, что крепость будет обороняться.

12.15. Полковник Бюхтинг, начальник связи армии, докладывает, что узел связи на новом командном пункте будет полностью оборудован к 15.30.

12.40. Мы обсуждаем обстановку с генералом графом Барбасетги, начальником итальянского штаба связи. Он сообщает, что танковая дивизия «Литгорио» находится на подходе и ее передовые подразделения этой ночью будут в районе Эль-Газалы. Но итальянское верховное командование еще не дало разрешения на участие дивизии в боевых действиях.

12.50. 21-й итальянский корпус доносит по радио, что все части 15-й танковой дивизии на побережье сменены.

13.15–13.50. Получено несколько донесений от итальянской танковой дивизии «Ариете», а также от 3-го и 580-го разведотрядов о том, что все беспокоящие атаки 7-й английской моторизованной бригады южнее и юго-восточнее Эль-Адема отражены.

15.00. Я с частью офицеров оперативного отдела перемещаюсь на новый командный пункт. В пути мы попадаем под артиллерийский огонь с юга и несколько раз подвергаемся атакам с воздуха.

(Третий офицер штаба с остальными офицерами оперативного отдела остаются на старом командном пункте до тех пор, пока я не сообщу, что новый командный пункт начал работать.)

15.45. Я являюсь на новый командный пункт и узнаю, что командующий прибыл туда раньше меня.

16.15. В моей машине происходит обмен мнениями между командующим и фельдмаршалом Кессельрингом. Роммель докладывает об обстановке и объясняет свое намерение атаковать Тобрук с юго-востока. Кессельринг обещает поддержать наступление всей имеющейся в его распоряжении авиацией. Он объясняет, что 15 июня, а также сегодня его части не имели возможности поддерживать танковую армию, поскольку они действовали против шедшего в Мальту английского конвоя.

18.15.21-я танковая дивизия овладела пунктом Сиди-Резег.

19.00. Я докладываю обстановку Роммелю. Он отдает следующие распоряжения на 17 июня: «Продолжать действия по захвату внешних оборонительных сооружений Тобрука, завершить окружение крепости и сдерживать силы противника на востоке и юге».

Вооружение и техника

В своих мемуарах Роммель пишет1: «Северная Африка с полным основанием может считаться театром, где военные действия носили самый современный характер… Только в пустыне смогли найти полное применение и широкое развитие те принципы боевого использования танков, которые были теоретически разработаны перед войной. Только в пустыне развертывались настоящие танковые сражения с участием большого количества танков» 56 .

Нельзя понять сущность ожесточенных танковых сражений в Западной пустыне, если не упомянуть о боевой технике обеих сторон. Вопреки общепринятому мнению, немецкие танки по своим качествам нисколько не превосходили танки наших противников, а по численности мы всегда были слабее. Во время операции «Крузейдер» в ноябре 1941 года англичане наступали, имея 748 танков, в числе которых было 213 «матильд» и «Валентайнов», 220 «крузейдеров», 150 крейсерских танков более старого образца, чем «Крузейдер», и 165 «стюартов» американского производства. Наша танковая группа могла противопоставить им лишь 249 немецких и 146 итальянских танков. Итальянские танки с их недостаточной броневой защитой и 47-мм пушками с низкой начальной скоростью снаряда значительно уступали всем типам танков противника и к тому же были механически непрочными.

В числе немецких танков было 70 машин Т-И — они были вооружены лишь тяжелыми пулеметами и поэтому могли использоваться только для целей разведки.

Основную массу наших сил составляли 35 танков типа T-FV и 139 машин Т-Ш (у нас имелось также пять английских «матильд», о которых мы были высокого мнения).

Танк T-IV завоевал у англичан репутацию грозного противника главным образом потому, что был вооружен 75-мм пушкой. Однако эта пушка имела низкую начальную скорость снаряда и слабую пробивную способность, и хотя мы и использовали T-IV в танковых боях, они приносили гораздо большую пользу как средство огневой поддержки пехоты1. Т-Ш, входившие в состав танковой группы во время операции англичан «Крузейдер», имели только 50-мм пушку с малой начальной скоростью снаряда; как теперь признают английские специалисты, она была ничем не лучше двухфунтовой пушки. По толщине брони наши танки также не превосходили машины англичан.

Английские пехотные танки «Матильда» и «Валентайн» имели более сильную броневую защиту, и даже «крузейдеры» и «стюарты» были защищены лучше, чем наши Т-Ш. Например, максимальная толщина брони танков Т-Ш, участвовавших в боях в ходе операции «Крузейдер», составляла 30 мм, тогда как «крузейдеры» имели лобовую броню толщиной 47 мм, а «стюарты» — 44 мм» 58 .

Чемжетовдаследуетобъясшпъблестящиеуспехи Африканского корпуса? По моему мнению, наши победы определялись тремя факторами: качественным превосходством наших противотанковых орудий, систематическим применением принципа взаимодействия родов войск и — последним по счету, но не по важности — нашими тактическими методами. В то время как англичане ограничивали роль своих 3,7-дюймовых зенитных пушек (очень мощных орудий) борьбой с авиацией, мы применяли свои 88-мм пушки для стрельбы как по танкам, так и по самолетам. Вноябре 1941 года у нас было только тридцать пять 88-мм пушек, но, двигаясь вместе с нашими танками, эти орудия наносили огромные потери английским танкам. Кроме того, наши 30-мм противотанковые пушки с большой начальной скоростью снаряда значительно превосходили английские двухфунтовые пушки, и батареи этих орудий всегда сопровождали наши танки в бою. Наша полевая артиллерия также была обучена взаимодействию с танками. Короче говоря, немецкая танковая дивизия была в высшей степени гибким соединением всех родов войск, всегда, и в наступлении и в обороне, опиравшимся на артиллерию. Англичане, напротив, считали противотанковые пушки оборонительным средством и не сумели в должной мере использовать свою мощную полевую артиллерию, которую следовало бы обучать уничтожению наших противотанковых орудий.

Наша тактика танковых войск была развита в предвоенные годы генералом Гудерианом, принципы которого были восприняты и творчески применены в условиях пустыни Роммелем. Их ценность полностью подтвердилась во время крупнейшего сражения, начавшегося 18 ноября 1941 года.

Глава V

 

СИДИ-РЕЗЕГ

С 19 по 23 ноября 1941 года между 8-й английской армией и танковой группой «Африка» шло танковое сражение, занимающее исключительно важное место в истории военного искусства. Никогда еще не было сражения, протекавшего в таком быстром темпе и с такой головокружительной сменой успехов и неудач. Свыше тысячи танков при поддержке множества самолетов и орудий были втянуты в водоворот сражения, которое развернулось на местности, допускавшей полную свободу маневра, и велось командирами, готовыми бросить в бой последние резервы, чтобы добиться победы. Обстановка менялась так стремительно, что трудно было следить за передвижением своих собственных войск, не говоря уже о войсках противника. Облака пыли, поднимаемые атакующими танками и движущимися колоннами, усиливали неясность обстановки, и, как говорит Окинлек, «по временам туман войны в буквальном смысле слова окутывал поле боя».

Это сражение предъявляло огромные требования к командованию и штабам, и по этой причине я считаю, что оно заслуживает внимательного изучения в наши дни. Из этих крупных «маневренных боев» можно извлечь гораздо больше поучительного, чем из последующих операций Второй мировой войны, в которых исход решался превосходством в численности и вооружении. В соответствии с этим я намерен подробно рассмотреть это сражение, но сначала кратко обрисую стратегическую обстановку.

Стратегическая обстановка

В конце лета и осенью 1941 года все наши планы в Северной Африке определялись тем, насколько удастся разрешить проблему снабжения. И германское и итальянское верховное командование понимало, что до тех пор, пока Роммель не захватит Тобрук, невозможно добиться значительных успехов в Африке. В июне Роммель получил приказ готовиться к наступлению на крепость, и он рассчитывал, что его удастся начать в сентябре. Однако англичане все время топили направлявшиеся в Африку транспорты, что заставляло нас с месяца на месяц откладывать наступление. Наконец была назначена окончательная дата — 21 ноября.

Англичане, владея Мальтой, господствовали над нашими коммуникациями между Европой и Африкой. Я, не колеблясь, могу заявить, что этот остров оказал решающее влияние на весь ход войны в пустыне. Это обстоятельство учитывал гросс-адмирал Редер, когда в апреле 1941 года он настойчиво убеждал Гитлера захватить Мальту, прежде чем наступать на Россию. Нежелание Гитлера поступить так, как советовал Редер, стоило нам слишком больших людских и материальных жертв и, по существу, сделало наше окончательное поражение неизбежным. Английские боевые корабли и самолеты, базирующиеся на Мальту, проявляли особую активность в период, предшествующий операции «Крузейдер», о чем свидетельствуют следующие цифры. В июле 1941 года было потеряно 17 процентов всех грузов, отправленных в Африку, а в августе — 35 процентов. В сентябре потери судов на пути в Африку возросли до 38 процентов, в том числе 49 тыс. т было потоплено и 14 тыс. т повреждено. Из 50 тыс. т грузов, отправленных в Ливию в октябре, только 18,5 тыс. т прибыли по назначению. В ночь с 8 на 9 ноября конвой из семи транспортов, охраняемых итальянскими крейсерами и эсминцами, был уничтожен англичанами без всяких потерь с их стороны. Нечего и говорить, что эти потери серьезнейшим образом обострили наше положение со снабжением в Африке и сыграли важную роль в конечном успехе 8-й английской армии и операции «Крузейдер».

Когда Роммель впервые прибыл в Африку, он мало интересовался вопросами снабжения. Однако впоследствии он понял, что снабжение является на этом театре основной проблемой.

В то время как наши ослабевшие войска стояли у крепости Тобрук, ожидая, пока будут пополнены запасы и прибудут подкрепления, численность английских войск на Среднем Востоке быстро возрастала. Окинлек мог продолжать подготовку к широкому наступлению с целью очистить Киренаику от наших войск, основывая свои планы на предположении, что главные военные усилия Британской империи должны быть направлены на Средний Восток. Мы в штабе танковой группы хорошо представляли, что должно произойти, а я как начальник разведывательного отдела отвечал за всестороннюю информацию о противнике.

В середине октября я составил разведывательную сводку для рассылки всем частям, в которой подчеркивал вероятность крупного наступления англичан в ближайшем будущем. В течение нескольких недель наша воздушная разведка продолжала сообщать о строительстве железнодорожной линии от Мерса-Матрух к границе, а в сентябре прекрасно работавшей радиоразведкой было установлено, что

СХЕМА

 

7

1-я южноафриканская и 2-я новозеландская дивизии переместились из дельты Нила в район Мерса-Матрух. Дальняя воздушная разведка подтвердила движение многочисленных конвоев по Красному морю в направлении Суэцкого канала.

Эти события поставили нас в исключительно тяжелое положение, однако большую часть наших затруднений можно было разрешить, захватив Тобрук. К 26 октября Роммель решил, что у него достаточно сил для наступления, и отдал соответствующие распоряжения. Наши приготовления предполагалось закончить к 15 ноября, но наступление нельзя было начать ранее 20 ноября, пока не наступят лунные ночи. Существовала реальная опасность, что 8-я армия начнет наступать первой или же нанесет удар, когда наши войска глубоко втянутся в бои за крепость, что поставило бы нас в весьма критическое положение.

К тому же Роммель был глубоко озабочен поведением итальянцев. Главнокомандующий итальянскими войсками в Северной Африке генерал Бастико, которому формально подчинялся Роммель, был убежден, что англичане готовят наступление, и говорил, что противник предпримет не просто демонстративные действия, а мощное наступление с целью добиться решающего результата. Бастико считал, что оно начнется одновременно со штурмом Тобрука, и поэтому энергично настаивал, чтобы Роммель отменил свой план наступления на крепость. Роммель и слышать не хотел об этом, и, вообще говоря, я думаю, что он был прав. В войне всегда есть элемент риска, а отменить наш план наступления на Тобрук и ограничиться лишь пассивной обороной означало бы передать инициативу в руки противника. Захват Тобрука намного усилил бы наше положение, и Роммель был готов пойти на это рискованное предприятие.

Чтобы рассеять опасения итальянцев и предотвратить вмешательство в его планы, Роммель дал указания своему штабу вести переговоры с итальянскими офицерами в самоуверенном тоне, и в ноябре всякий раз, когда мне приходилось разговаривать с нашими союзниками, я намеренно преуменьшал возможности наступления англичан. Во время посещения Рима в ноябре Роммель в своей беседе с Каваллеро, начальником итальянского генерального штаба, проводил такую же точку зрения. В своих мемуарах Каваллеро говорит:

«Я спросил Роммеля, возможно ли, что противник предпримет широкое наступление с целью окружения наших войск. Роммель считал такую возможность весьма маловероятной, поскольку противник будет опасаться, что итало-немецкие дивизии отрежут ему пути отхода. Он предвидел лишь действия незначительных сил противника при поддержке авиации»1.

То же самое отмечается и в труде по истории боевых действий итальянской армии:

«Немецкая разведка по мотивам, которые не легко объяснить, отвергала мысль о том, что англичане замышляют наступление, и приписывала сведения, полученные нашими разведорганами, “чрезмерной латинской нервозности”; 11 ноября начальник немецкой разведки (то есть я как начальник разведывательного отдела) в споре с итальянским офицером связи, который говорил о предстоящем наступлении англичан, заметил: “Майор Реветрия (начальник итальянской разведки) слишком нервничает. Скажите ему, чтобы он не беспокоился, потому что англичане наступать не будут”» 63 .

На самом же деле нас очень тревожила возможность наступления англичан, и Роммель принял все необходимые меры для его отражения. Наши позиции на границе простирались на тридцать километров от Эс-Саллума до Сиди-Омара; они были прикрыты плотным поясом минных заграждений и оборонялись батальонами итальянской дивизии «Савона», усиленными немецкими отрядами с 88-мм пушками. Эти позиции вынуждали англичан при любом варианте наступления произвести широкий обход по пустыне, во время которого их растянутые коммуникации оказались бы под угрозой.

После длительного размышления Роммель решил, что привлекать 21-ю танковую дивизию к наступлению на Тобрук не следует, и расположил это соединение южнее Гамбута с целью отразить любую попытку англичан помешать нашим планам. Роммель сделал этот шаг потому, что, как явствовало из наших разведывательных донесений, наступление англичан было весьма вероятно. 15-я танковая дивизия и вновь сформированная дивизия «Африка» наступали на Тобрук, но 15-я дивизия должна была планировать свои действия с учетом того, что она в двадцать четыре часа может быть переброшена на поддержку 21-й дивизии.

Кроме того, итальянский танковый корпус должен был удерживать Бир-Хакейм и Бир-эль-Гоби и прикрывать подступы к Тобруку с юга.

Два немецких разведывательных отряда (3-й и 33-й) прикрывали разрыв между Бир-эль-Гоби и Свди-Омаром, а наши самолеты-разведчики проникали далеко за границу. Главные силы противника располагались в районе Мерса-Матрух, и, оценивая обстановку на 11 ноября, я писал: «Серьезного наступления с целью освобождения Тобрука нельзя ожидать до тех пор, пока главные силы противника не будут переброшены из района Мерса-Матрух, Эд-Дабба в район сосредоточения вблизи Эс-Саллума». Я считал, что если англичане в ответ на наше наступление на Тобрук в свою очередь начнут наступать, то им потребуется три дня, прежде чем они сумеют оказать серьезное воздействие на положение в районе Тобрука. А за это время мы рассчитывали овладеть крепостью.

Танковая битва

16 ноября артиллерия 15-й танковой дивизии начала выдвижение на позиции юго-восточнее Тобрука, а части дивизии «Африка»1 стали готовиться к штурму крепости. Весь день дул ураганный ветер; вслед за тем на Киренаику обрушился ливень небывалой силы, который продолжался двадцать четыре часа. Мосты были снесены, дороги превратились в реки, и все наши аэродромы оказались под водой. В течение нескольких дней ни один самолет не мог подняться в воздух, и деятельность нашей воздушной разведки была сведена к нулю 66 67 .

15 ноября наша радиоразведка донесла, что 1-я южноафриканская дивизия предположительно перемещается к западу от Мерса-Матрух, а на следующий день эти донесения подтвердились. 17 ноября генерал фон Равенпггейн, командир 21-й танковой дивизии, решил усилить разведывательный заслон противотанковой ротой, а в журнале разведки в тот вечер появилась запись: «В английской радиосети полное молчание»1.

Утром 18 ноября мы снова отметили «почти полное радиомолчание» противника. Мы также констатировали, что ведение воздушной разведки с нашей стороны невозможно, так как «посадочные площадки превратились в море грязи, а вади наполнились водой». Но начиная с середины дня стали поступать донесения от 21-й дивизии: с английской стороны явно усилилась активность разведчиков, много бронеавтомобилей спешило к северу, в направлении дороги Тарик-эль-Абд 69 . Роммель считал, что это будет только разведка боем, и штаб танковой группы весь день был занят подготовкой к штурму Тобрука.

В тот вечер генерал Крювель, командир Африканского корпуса, приехал к Роммелю. Он доложил, что фон Равеныггейн обеспокоен возросшей активностью англичан и утром 19 ноября хочет выслать сильную боевую группу в направлении Габр-Салех. Крювель доложил Роммелю, что он предупредил командира 15-й танковой дивизии о необходимости быть готовым выдвинуться из района Тобрука в район южнее Гамбута для поддержки 21-й танковой дивизии. Роммель был раздражен поведением Крювеля. Он ни за что не хотел отказаться от давно задуманного наступления на Тобрук и сказал: «Мы не должны падать духом». Он запретил высылку боевой группы на Габр-Салех, «чтобы не спугнуть противника». Тем не менее он дал указание итальянскому танковому корпусу «усилить наблюдение» к востоку и югу от Бир-эль-Гоби.

Утром 19 ноября Крювель снова явился в штаб в Гамбуте и имел длительную беседу с Роммелем. Он объяснил, что положение серьезное: наши разведывательные отряды были оттеснены за дорогу Тарик-эль-Абд крупными танковыми силами противника, которые энергично продвигаются в северном направлении. Это не разведка, а большое наступление, и крайне необходимо безотлагательно принять контрмеры. Роммель согласился на то, чтобы 21-я танковая дивизия направилась к Габр-Салеху, а 15-я танковая дивизия вечером двинулась в район сосредоточения южнее Гамбута. После завтрака Роммель лично поехал

СХЕМА