5 марта 2140 года

Миссис Принсент — гадина. Питер был прав, миссис Принсент самая гадкая гадина из всех Правоимущих, которые когда-либо существовали на свете. Я ее ненавижу. Я никогда не думала, что смогу кого-нибудь так ненавидеть. Я ненавижу ее так сильно, что просто не знаю что с собой делать. Она действительно хочет убить Питера, а я ему не верила. Ему надо бежать, скрыться как можно дальше.

Думаю, мне самой больше не хочется здесь оставаться. Но куда мне деться? Я же не могу убежать вместе с Питером.

Не могу, и все.

Или все-таки могу?

Анна уже потеряла счет тому, сколько раз ополаскивала лицо водой. Глаза по-прежнему оставались красными, но теперь в тон им покраснело и все лицо. В девять часов вечера Анна вышла из Ванной для девочек № 2. Переступив порог, старательно игнорируя Лишних, которые столпились перед дверью, привлеченные звуками приглушенных рыданий, Анна направилась обратно в спальню. Когда девушка вошла, она заметила, что воспитанницы сидели кучкой на двух кроватях. Заметив ее, они сразу вскочили — все, даже Таня, и принялись за свои дела, которые надо было закончить перед отбоем и вечерними проверками. Кто-то стал мести пол, кто-то протирать подоконники. Однако сегодня Анна, которая обычно в таких случаях начинала рассыпать приказы или отчитывать провинившихся за пустопорожние разговоры, едва удостоила девочек взглядом. Какая разница — делают они уборку или нет? Кого волнует, что в спальне грязно? Анна чувствовала себя обессиленной. На душе было гадко.

— Анна! Анна, с тобой все в порядке?

Анна чуть вздрогнула. Она даже не заметила, как Шейла присела на ее кровать.

— Все нормально, — ответила она, заставив себя говорить спокойно. — Мне просто что-то попало в глаз.

Шейла кивнула:

— Я только думала, вдруг ты забыла, что сегодня мы должны проводить Поверку, — сказала она, с любопытством поглядев на Анну.

Анна дернулась. Поверка и вправду полностью вылетела у девушки из головы. Суть обязанности заключалась в том, чтобы после первого сигнала ко сну обойти свой этаж, проверяя, везде ли выключен свет и все ли Лишние разошлись по кроватям. Сигнал к отбою для средней группы подавался между девятью и десятью часами вечера, в зависимости от возраста обитателей той или иной спальни. Воспитанники подготовительной группы должны были спать к одиннадцати вечера. После одиннадцати повсюду — разумеется, за исключением самого верхнего этажа, — должна была царить гробовая тишина. Дети из младшей группы еще не понимали смысла правил и не знали, что такое отбой. Они пробыли здесь слишком мало, чтобы оказаться «слишком хорошо обработанными», с горечью напомнила себе Анна слова миссис Принсент.

— Нет, нет, нет, — быстро произнесла она нервным голосом. — Как я о таком могу забыть? Со мной все в полном порядке. Чего я никак не могу сказать вон про те подоконники. Я могу разглядеть на них пыль даже отсюда.

Шейла послушно кивнула и, взяв тряпку, принялась за дело. Тем временем Анна глубоко вздохнула и встала с постели. «Всегда есть какое-нибудь дело, — подумала она, — и всегда можно положиться на Анну. Она его непременно сделает».

Анна никогда не считала Поверку особо сложной работой. Некоторым ребятам из подготовительной группы не хватало авторитета, чтобы вселить в других Лишних достаточно страха и добиться, чтобы они замолчали и выключили свет, однако Анна к их числу не относилась. Воспитанники знали, как серьезно она подходит к своим обязанностям Старосты, понимали, что она не станет выполнять работу спустя рукава, и непременно, в случае необходимости, накажет. Когда дежурила Анна, избежать кары даже за малейшую провинность было невозможно. Ничто не могло ускользнуть от ее зоркого как у орла взгляда: обслуга, украдкой тащившая игрушки своим любимцам из младшей группы, кучки шепчущихся любителей поболтать, нерадивые воспитанники, бегущие в ванную комнату в последний момент, тогда как они должны были побывать там десять минут назад. В общем — Анна замечала все. Многие поговаривали, что Анне куда дороже и ближе миссис Принсент, чем кто-либо из Лишних.

Если бы кто-нибудь из обитателей Грейндж-Холла присмотрелся в ту ночь к Анне, он бы заметил в ее поведении апатию. Взгляд утратил былую сосредоточенность и пристальность, а в голосе слышался легкий оттенок равнодушия. Она, как и прежде, заходила в каждую из спален и восстанавливала порядок. Звенела в колокольчик и бранила Лишних, которые еще не успели разойтись по постелям, но все это без искорки, без огонька. Скорее всего, если бы кто-нибудь отказался ей подчиниться или же повел себя вызывающим образом, она, вместо того чтобы без всякой жалости наказать наглеца, просто пожала бы плечами и вышла. В тот вечер Анна не видела особого смысла в Поверке. Ну и что такого в нарушении правил? Какая теперь разница?

К счастью, никто из Лишних не стал к ней особо присматриваться, поэтому все шло как обычно. Несколько девочек лежали на полу рядом с кроватями, однако это было вполне нормальным и не являлось нарушением режима.

Когда у девочек наступали месячные, они были обязаны носить на шее красные ленты, чтобы всем было видно — они гадкие, грязные, а их тела готовы подарить миру новую жизнь, что считалось постыдным и греховным. Всякий раз, когда воспитанницы Грейндж-Холла достигали половой зрелости и обнаруживали на трусах первую капельку крови, они отправлялась в кабинет миссис Принсент, где Заведующая им объясняла, что они более не жертвы собственного существования, а потенциальные преступницы; что теперь они стали врагами самой Матери-Природы, и боли, что им предстоит терпеть каждый месяц, являются карой Природы, напоминающей об их грехах. В том случае, если девушка пачкала простыню хотя бы крошечной капелькой крови, несчастную били и натирали проволочным ершиком, чтобы очистить от скверны. Девушки должны были ненавидеть собственные тела, гнушаться их и презирать. Мало кому удавалось избежать такого наказания, поэтому многие девушки предпочитали во время месячных спать на твердом холодном полу, чтобы не запачкать простыню. Подобное поведение миссис Принсент только поощряла, потому что было легче отмыть пол, чем отстирать простыни, а несколько бессонных ночей представлялись сущей ерундой по сравнению с наказанием за кровавое пятно.

К одиннадцати часам вечера все уже, как обычно, лежали в кроватях, а Грейндж-Холл погрузился в тишину. Анна тоже скользнула в постель и стала ждать, когда все уснут.

Сама она не думала о сне. Несмотря на усталость, она была настороже. В час ночи, будучи уверенной, что все Наставники и миссис Принсент уже спят, девушка села в постели и огляделась по сторонам. За окнами сквозь тонкие жалюзи было видно, как деревья склоняются под ветром, — казалось, что они двигаются в жутком танце и тянут к ней ветви, напоминавшие скрюченные пальцы. Ветви, должно быть, трещали, однако тройные стекла окон не пропускали внутрь ни единого звука. В помещении было слышно лишь тихое дыхание девушек, погруженных в сон.

Выскользнув из постели и чуть дрожа от холода, Анна накинула на плечи одеяло и медленно вышла в коридор.

Анна кралась по зданию, которое, с одной стороны, казалось таким знакомым, а с другой — из-за того, что кругом никого не было, — совершенно чужим. Неожиданно она поняла, что никогда еще не чувствовала себя настолько свободной. Да, здесь было холодно, темно, здесь, суля недоброе, по полу и стенам ползли тени от лучей лунного света, которым удавалось все-таки проникнуть через щели в жалюзи, но Анна радовалась воле. Она встала с кровати не по команде и не по приказу. Нет, она это сделала сама. Осознание того, что она может делать что хочет, пусть даже под угрозой заключения в карцер, наполнило девушку пьянящим чувством, кружившим голову. Ей показалось, что она отрывается от пола и плывет.

По-прежнему было страшно, Анна была бы безумной, если бы не испытывала страха. Однако она понимала, что в глубине души боится совсем другого — того, что ей больше никогда не представится возможность незамеченной прокрасться по Грейндж-Холлу.

Она была настолько погружена в свои мысли, что услышала позади звуки шагов, только преодолев половину коридора. В ту же секунду Анна застыла, не смея даже пошевелиться.

В ужасе она медленно повернулась, чтобы взглянуть на преследователя. Плавность движений являлась полной противоположностью мыслям, которые с дикой скоростью проносились в голове. Анна лихорадочно пыталась придумать повод, заставивший ее покинуть спальню. Она не могла заснуть. Ей захотелось попить. Да, она нарушила правила, и оправдания не снимут с нее вины, но они в любом случае лучше правды. Что бы ни случилось, ей надо попасть к карцеру. От этого зависит жизнь Питера.

Оглянувшись, Анна никого не увидела. В смятении она озадаченно посмотрела по сторонам. Никого. Неужели звук шагов — всего лишь плод ее воображения? Нет, такого просто не может быть. Невидимок на свете тоже не бывает.

Нахмурившись, охваченная беспокойством, Анна снова двинулась по коридору. Через несколько мгновений за спиной опять послышались мягкие шаги. Анна резко повернулась. При виде того, кто крадется за ней, глаза девушки расширились от изумления.

— Шейла? — недоверчиво спросила Анна, чувствуя, как ее волной накрывает облегчение от того, что перед ней не Наставник. — Шейла, что ты здесь делаешь?

Шейла была такой бледной, что казалось, светится в серебристом сиянии луны.

— Я хочу с тобой, — произнесла рыжеволосая девушка тихим робким голоском. — Хочу с тобой. И мне все равно куда ты.

Анна неуверенно посмотрела на нее.

— Никуда я не иду, — нарочито грубо ответила она, чтобы отбить у Шейлы желание спорить. — Иди спать.

— Ты хочешь найти Питера, — сказала Шейла. В ее голосе по-прежнему чувствовалось волнение, но на лице стало проступать знакомое решительное выражение. — Я все знаю.

У Анны едва не остановилось сердце. С трудом овладев с собой, она покачала головой, изобразив удивление:

— Не понимаю, о чем ты, — твердо сказала она. — Марш обратно в кровать.

— Если ты не к Питеру, то куда?

Анна уставилась на Шейлу, потом подошла ближе и положила руки девочке на плечи.

— Шейла, марш обратно в кровать. Ты меня слышишь? Если не будешь слушаться, я позабочусь о том, чтобы тебя завтра посадили в карцер. Ты хорошо поняла? — Она, сощурившись, посмотрела на Шейлу. — Я спрашиваю, ты меня хорошо поняла? — повторила Анна.

Шейла с несчастным видом кивнула.

— Я лягу, — сказала она. — Только обещай, что если вы с Питером куда-нибудь соберетесь, то возьмете меня с собой, — голос девочки дрожал от переполнявших ее чувств. — Ну, пожалуйста, Анна.

— Марш в кровать, — приказала Анна и сжала плечо Шейлы. — И не попадайся, — прошептала она, повернулась и пошла своей дорогой, вслушиваясь в шаги Шейлы, которая уныло поплелась обратно в спальню.

Когда Анна приблизилась к сырой холодной камере карцера, Питер явно не спал. Стоило ей поскрестись в дверь и прошептать его имя, она услышала, как юноша мгновенно вскочил и приблизился к двери.

— Анна! — произнес он.

Его голос был наполнен такой неподдельной радостью, что Анну охватил кружащий голову восторг. Она еще никогда не встречала человека, который бы так радовался звукам ее голоса, с таким упоением произносил бы ее имя.

— Я знал, что ты придешь, — проговорил Питер, — знал, и все.

Анна улыбнулась и прижала ладонь к двери.

— Питер, ты оказался прав, — поспешно прошептала она. — Прав насчет миссис Принсент. Она… она хочет от тебя избавиться. Тебе грозит опасность. Тебе надо отсюда бежать.

— Ну да, конечно, — отозвался Питер. — Но тебе обязательно надо бежать со мной.

Анна закусила губу.

— Не могу, — тихо произнесла она. — Мое место здесь. Я не похожа на тебя.

— Ты такая же, как я, — с некоторым трудом проговорил юноша. — Анна, послушай, тебе здесь не место. Тебе надо к родителям. Со мной. Тебе нужно пойти со мной.

— Я их не знаю, — сказала Анна и судорожно сглотнула, чувствуя, как глаза защипало от слез. — Как я могу вернуться к людям, которых даже не помню? Откуда мне знать, что я им нужна?

— Они больше всего на свете мечтают о том, чтобы ты к ним вернулась, — сказал Питер неожиданно печальным и серьезным голосом. — Я расскажу тебе о них. Анна, твои родители очень хорошие люди. Они взяли меня к себе и… — Он помолчал. — Они очень хотят тебя увидеть, — ласково промолвил юноша. — Они тебя любят, понимаешь? Любят больше всего на свете.

— Никто меня не любит, — слабым голосом произнесла Анна. — Никто. Я всего-навсего Лишняя.

— Нет, — с яростью возразил Питер. — Нет, это неправда. И когда мы сбежим, ты сама это поймешь. Когда ты увидишь, сколько в мире удивительных вещей, Грейндж-Холл покажется тебе дурным сном. Здесь все неправильно, Анна. Здесь все поставлено с ног на голову.

Анна ничего не ответила.

— У тебя есть комната, Анна. В этой комнате полно игрушек, — неожиданно промолвил Питер, — а еще там куча самых разных книг. И ты все их сможешь прочесть…

Анна почувствовала, как по щеке покатилась слеза, и быстро ее смахнула.

— А еще твои родители считают, что ты их самое драгоценное сокровище. Они поставили все на карту ради того, чтобы ты появилась на свет, ради того, чтобы дать тебе все, что ты хочешь…

Он снова замолчал, а потом начал рассказывать Анне об ее родителях, о папе и маме, которые хотели вернуть ее больше всего на свете. Он говорил о жизни, которой она могла жить. «Должна была жить», — сказал Питер. По мере того как Анна его слушала, ей все больше и больше казалось, что тяжкий груз боли и предательства истаивает, исчезает, растворяясь в небытии. Закутавшись в одеяло, Анна закрыла глаза и попыталась представить себе то, о чем говорил юноша. Казалось, она поднимается с ним на прекрасную гору, с каждым словом воздух становится все свежее, и перед ней открываются новые, изумительные виды, и, чем выше, тем чудесней. Сперва она осторожничала, но потом позволила Питеру увлечь себя. Однако с каждым шагом, кроме восторга, ее охватывал и страх, все больше и больше — страх высоты, страх перед неизведанным, страх, что, добравшись, наконец, до вершины и увидев на какой высоте оказалась, она поскользнется и рухнет вниз.

«Неужели это так плохо?», — подумала она. Может быть, лучше пусть на одно короткое мгновение, но все-таки оказаться на вершине, чем всю жизнь просидеть внизу, не смея даже и думать о том, чтобы подняться наверх? Или же миссис Принсент была права, когда говорила, что, чем выше забираешься, тем больнее падать?