Большую часть дороги до Лондона она везла нас на своей машине.

— Ей можно доверять?

— Ну да. Я ведь о чем? Если бы она хотела, чтобы нас поймали, она бы сдала нас Ловчим, когда они к ней пришли.

— Да, пожалуй. Дальше вы пошли пешком? Вас никто не видел? Ни единая живая душа?

Анна, колеблясь, замерла у дверей, ведущих на кухню, не зная, стоит ли заходить. Она чувствовала себя так, словно проспала несколько дней. Родители настояли, что ей нужно хорошенько отдохнуть, и она была не в силах отказаться. Девушка никогда в жизни не лежала на такой мягкой постели, она была даже мягче кровати, на которой она спала, когда работала у миссис Шарп. Теперь у нее было свое байковое одеяло и две подушки. Всякий раз, когда Анна пыталась встать, она тут же ложилась обратно, понимая, что еще не готова встретиться лицом к лицу с Внешним Миром.

Родители и Питер сидели за большим деревянным столом на кухне.

Мама подняла голову, увидела Анну и немедленно встала.

— Анна, Питер как раз рассказывал нам, как вы до нас добирались, — негромко произнесла она. — Хочешь позавтракать?

Анна кивнула. Ее все еще клонило в сон. Это было странно, ведь она и так проспала невесть сколько времени. Она подавила зевок и попыталась напустить на себя более бодрый вид.

Ее усадили за стол и поставили перед ней тарелку с едой. Что это было за блюдо, она не знала, но съела все до последнего кусочка. Никогда в жизни Анна не пробовала ничего вкуснее.

— Думаю, у нас есть немного времени, — сказал отец, налив Анне чашку чая. Она никогда прежде не пила чая. Он полагался только Правоимущим. Чай был обжигающе горячим, но, вместе с этим, сладким и вкусным.

— Нам надо залечь здесь на пару дней, — продолжил прерванный разговор отец. — Пуститься в путь, когда на дорогах рыскают Ловчие, было бы чудовищной глупостью. Пип тоже считает, что нам безопасней всего пока оставаться здесь.

— Барни говорит, что Ловчие повсюду кишмя кишат, — сказала мама. В ее голосе чувствовалось напряжение.

— Они у Барни вечно кишмя кишат. Он не сказал ничего нового.

Анна молчала, опустив взгляд. Ей хотелось узнать, кто такие Пип и Барни, почему у Барни Ловчие вечно кишмя кишат, однако она не знала, вежливо ли во Внешнем Мире задавать вопросы, а выставить себя грубиянкой не хотелось.

Питеру удалось поймать ее взгляд, и юноша улыбнулся.

— С тобой все в порядке? — спросил он. — Выспалась наконец?

Анна поняла, что он подтрунивает над ней, и заставила себя улыбнуться.

— Думаю, да, — девушка была рада видеть, что мысли о Ловчих не вызывают у юноши беспокойства. Может, они здесь и в самом деле в безопасности.

Питер снова встал, чтобы положить себе добавки, и Анна повернулась к маме. Пусть это невежливо, но она должна все-таки задать волнующий ее вопрос:

— Вас… вас посадят? Если Ловчие нас найдут? Они заберут малыша?

— Малыша? — Мама непонимающе посмотрела на нее.

— Бена. Она имеет в виду Бена, — пояснил Питер, который снова вернулся за стол.

— Конечно, — сказала мама. Потом посмотрела на Анну и взяла ее за руку: — Никто нас не посадит. — Она вздохнула. — Мне неизвестно, что нас ждет, — тихо проговорила она, — но я хочу, чтобы ты запомнила одну вещь. Мы знали, на что идем, когда решили, что у нас будешь ты, и мы безропотно примем все страдания, что могут на нас из-за этого обрушиться. Главное, чтобы ни тебе, ни Бену, ни Питеру ничто не угрожало. Остальное нам неважно. Здесь нам ничего не страшно. В Лондоне, да и вообще по стране полно людей, которые считают, что наше дело правое. У них есть свои дети. Они нам помогут. Они нам уже помогали — после того как мы вышли из тюрьмы. Поэтому мне не хочется, чтобы ты понапрасну волновалась. И я не желаю, чтобы ты думала, что подставляешь нас под удар. Мы добровольно пошли на риск, из-за нас ты столько лет просидела в Грейндж-Холле. Этого мы никогда себе не простим. Теперь ты в безопасности. Благодаря Питеру ты вернулась домой. Больше тебя никто отсюда не заберет.

Анна молча кивнула. Ей хотелось задать еще целую кучу вопросов: про Препарат Долголетия, про Отказ от Приема, про Барни, Пипа, Ловчих, Грейндж-Холл и Питера. Но она не знала, как спросить об этом, не выпалив все разом. Она боялась, что станет похожа на Лишнего из подготовительной группы, который, получив разрешение задавать вопросы мистеру Сарженту, не в состоянии себя остановить. Поэтому она решила пока помолчать и просто спокойно доесть завтрак. Время от времени она бросала на Питера взгляды. Он встретился с ней глазами, обхватил ее рукой и прижал к себе. Анну охватила волна радости.

— Это твой дом, Анна Кави, — прошептал он. — Я же говорил, что игра стоит свеч. Помнишь?

Анна улыбнулась. Неожиданно резко зазвонил телефон, и родители испуганно переглянулись.

Отец снял трубку.

— Пип, — улыбнулся он.

Вдруг он переменился в лице, а между глаз пролегла глубокая морщина. Несколько раз он кивнул, бросил «спасибо» и дал отбой.

— Они направляются в Блумсбери, — тихо произнес он. — Ловчих кто-то навел. Не понимаю. Ведь этого не знал никто. Никто.

Он опустился на стул и посмотрел на маму Анны, которая лишь беспомощно пожала плечами.

— Питер, ты ведь никому ничего не говорил?

— Конечно же нет, — с жаром ответил Питер. — Я что, совсем дурак?

— Тогда не знаю, — промолвил отец, уставившись в стену за спиной Анны. — Ничего не понимаю.

Стоило ему упомянуть про миссис Принсент и Ловчих, как Анна почувствовала, что ее сковывает ужас. Вдруг она поняла, как на них вышли. Она поняла, что это была расплата за Первый Грех, что ее судьба была определена в тот самый момент, когда она впервые нарушила правила Грейндж-Холла, и что своим преступлением она погубила не только себя, но и всех своих близких.

— Это я во всем виновата. Я вела дневник, — чуть слышно прошептала она. — Я писала обо всем, что со мной происходит. Обо всем, что говорил мне Питер. Я его прятала в Ванной для девочек № 2, а потом перед побегом переложила в карман, но, когда мы добрались до миссис Шарп, его там уже не было, — она сглотнула. — Наверное, выпал в туннеле. Или где-нибудь еще. Я… я не знаю.

Питер в изумлении воззрился на нее. Анна увидела, как изменились лица ее родителей, и у нее чаще забилось сердце. А потом она почувствовала, как внутри у нее все сжалось, и девушка съежилась, ожидая, что сейчас ее будут бить.