Завтра Глинис уезжает.

Как Алекс всегда и подозревал, он оказался не способен сделать женщину счастливой надолго, не способен быть хорошим мужем и таким отцом, каким он хотел. Дурная кровь…

Но он так тосковал по Глинис, что его сердце болело при каждом шаге. Он пытался кричать на нее, пытался ее урезонить, даже угрожал. И был очень близок к тому, чтобы ее умолять. Теперь он решил предпринять еще одну, последнюю попытку.

Алекс хотел, чтобы Глинис осталась с ним, потому что доверяет ему и уважает его. Черт возьми, он хотел, чтобы она с ним осталась, потому что она его любит! Но теперь, когда ее отъезд стал делом почти решенным, он был в таком отчаянии, что ему уже было все равно, по какой причине она откажется от намерения оставить его.

Пришло время использовать то, в чем он силен. Он уложит ее в постель. И там доведет до такого состояния, что она примет его обратно, несмотря на ее плохое мнение о нем, несмотря на ложь, в которую она поверила. А даже если она этого не сделает, у него будет одна последняя ночь с ней.

Глинис сидела у окна и шила, потому что вещи она уже упаковала, а больше заняться было нечем. Она бы с удовольствием вышла на улицу, но и для нее, и для Алекса лучше, чтобы они не встречались до того, как она завтра сядет на корабль. Стоял прекрасный осенний день, все наслаждались затишьем между штормами, а солнце светило так, будто еще не кончилось лето. Но на душе у Глинис было пасмурно.

В окно донесся смех Алекса. Рука Глинис, державшая иголку, замерла в воздухе. Алекс был жизнерадостным по натуре, но когда же она в последний раз слышала его смех? Глинис поняла, что скучала по этому звуку.

Может быть, он потому искал другую женщину, что она, Глинис, истощила запасы его веселья? Она же вся — сама твердость, сама жесткость. Если бы она была легкой, с приятным характером, как его сестры, может быть, Алекса и не потянуло бы никогда на сторону. Или, может быть, тогда она могла бы жить с ним, не обращая внимания на то, что он ей изменяет. Но она такая, какая есть, требовательная и неуживчивая.

Глинис отложила шитье и взяла со столика серебряный медальон с изображением святого Михаила. Она повертела его на тяжелой цепочке, глядя, как он вращается, и вспоминая, как она его купила. Медальон привлек ее внимание в одном из магазинов, по которым ее таскали дядя и тетя. В спешке покидая Эдинбург, она сунула его в сумку и забыла о нем, а сегодня наткнулась, собирая вещи. Глинис перестала крутить медальон, взяла его в руки и погладила большим пальцем. Она обменяла его на одно из своих колец, потому что изображение святого Михаила, ангела-воина, было очень похоже на Алекса.

В окно снова долетел смех Алекса. Звук притягивал Глинис, словно пружина, привязанная к самому ее сердцу. Она положила медальон на столик, подошла к окну и посмотрела во двор замка. При виде Алекса у нее захватило дух. Он показывал нескольким юношам свое искусство владения мечом, размахивая им стремительными и грациозными движениями. Алекс с мечом в руках являл собой воплощение мужественной красоты в движении. Глинис смотрела, как он ловко передвигается, словно в танце, со смертоносной силой рассекая мечом воздух, и у нее пересохло в горле. Он уверенно и плавно размахивал тяжелым мечом из стороны в сторону, и ей вдруг до зуда в пальцах захотелось прикоснуться к сильным мускулам его груди, рук, спины.

Мужчины сделали перерыв на отдых. Алекс хлопнул одного парня по спине и широко улыбнулся, показывая ровные белые зубы. Его улыбка снова напомнила Глинис о том, как редко она в последнее время ее видела. Алекс давно скрылся из виду, мужские голоса смолкли, а Глинис все стояла и стояла у окна. Она смотрела на море и вспоминала, как Алекс, бывало, смотрел на нее с блеском в глазах.

— Глинис…

Голос Алекса раздался прямо за ее спиной. У Глинис подпрыгнуло сердце. Она оглянулась и увидела, что он стоит в дверном проеме, прислонившись к косяку. Он не надел рубашку, и его кожа, казалось, все еще хранила в себе тепло солнца. Она перевела взгляд на его лицо, что оказалось ничуть не более безопасно, чем смотреть на его тело, и не нашла ничего умнее чем сказать:

— Я не слышала, как ты вошел.

В его лице она любила все, начиная от отросшей щетины на щеках, сильных скул и лба до крупного, чувственного рта. Когда она посмотрела в его зеленые глаза, то их взгляд обжег ее, в нем явственно читалось, что он знает каждый дюйм ее тела.

Сказал ли Алекс еще что-нибудь или только произнес ее имя? Ее сердце билось так сильно, что она могла что-то не услышать. Глинис застыла в напряжении. Она твердила себе, что если Алекс подойдет ближе, она должна его остановить. Но к ее разочарованию, он не подошел к ней, а пересек комнату и сел в кресло, поглядывая на нее краем глаза. Судя по его кривой усмешке, Алекс точно знал, как он на нее действует. Просто дьявол!

Сидя в кресле, Алекс заложил руки за голову и вытянул длинные мускулистые ноги. Его взгляд обжигал Глинис, словно на ней ничего не было, ее дыхание участилось.

— Иди сюда, Глинис, сядь ко мне на колени, — сказал он, маня ее пальцем. — Ты же знаешь, что ты этого хочешь.

— Не собираюсь.

Но все ее тело тянулось к Алексу, как цветок к солнцу, она жаждала его прикосновения. Алекс рассмеялся.

— Ты никогда не умела врать.

Глинис напряженно выпрямилась.

— Не считаю это недостатком, — сказала она.

— Да, это часть твоего обаяния, — согласился Алекс и улыбнулся такой улыбкой, что ее захлестнула волна желания. — У меня есть к тебе предложение.

— Вот как? Готова выслушать.

Когда Алекс сказал эту же фразу в прошлый раз, ее жизнь изменилась.

— Иди, сядь со мной, и я тебе расскажу, что это за предложение.

Он не злился на нее, не кричал, он стал прежним, беззаботным Алексом. И Глинис, не спрашивая себя, почему она это делает, встала и подошла к нему. Он не пытался усадить ее к себе на колени, только медленно провел пальцем вверх по ее руке. Глинис не могла оттолкнуть его за такой незначительный жест, но от легкого медленного прикосновения все ее чувства воспламенились. Все ее существо сосредоточилось на движении пальца Алекса по ее руке под свободным рукавом. И когда он обхватил ее за талию и усадил к себе на колени, с ее губ не слетело ни единого слова возражения. Ей хотелось закрыть глаза и прислониться к его сильному телу. Ну почему, почему она не может просто принять его таким, какой он есть, принять хорошее вместе с плохим? Алекс ничего не может поделать с тем, что женщины тянутся к нему, как мухи к меду. Он такой, какой он есть.

И все-таки Глинис хотела быть единственной. Она должна быть единственной.

— Не так уж и плохо, правда? — спросил Алекс, играя ее волосами.

Когда его пальцы коснулись ее шеи, Глинис сдержала вздох. Наконец она вспомнила, что нужно спросить:

— Так в чем состоит твое предложение?

— Я знаю, что в постели тебе меня не хватает, — с уверенностью произнес Алекс. — И, видит Бог, я тоже по тебе скучаю.

Он по ней скучает. Это признание доставило Глинис неожиданное удовольствие, большее, чем следовало.

— Но этого недостаточно, — сказала она, хотя в эту минуту ей почти казалось, что лучше ничего и не надо придумывать.

Ей показалось, что на лице Алекса мелькнула боль, но он тут же скрыл ее за очередной непринужденной улыбкой.

— Я человек сентиментальный, — продолжил он развивать свою мысль и погладил костяшками пальцев ее щеку. — Думаю, нам нужно провести еще одну ночь вместе, чтобы мы друг друга запомнили. Тем более что мы еще муж и жена.

— Нет…

Слова застряли у Глинис в горле: она почувствовала на своем ухе его теплое дыхание. Он прошептал:

— Я знаю, как доставить тебе удовольствие.

Алекс потерся носом о ее шею так, как ей нравилось, и Глинис запрокинула голову. Он в самом деле знает, как доставить ей счастливые минуты. Она мечтала, чтобы он прикоснулся к каждому изгибу и каждой выпуклости на ее теле. Его близость действовала на нее колдовским образом. Когда его руки скользили по ее плоти, а губы приближались к ее губам, она теряла способность мыслить ясно. А когда его губы коснулись ее губ, она растворилась, утонула в нем. Все в этом мужчине — его запах, его поцелуй, его тепло — было знакомым и наполняло зияющую пустоту, которую он оставил в ней.

Алекс не торопился форсировать события, как будто боялся разбудить ее от сна. Она настолько забылась, что почти не сознавала, что он понес ее на кровать. Он прикасался к ней с нежностью, от которой ее сердце с неизбежностью таяло. Что бы он ни делал с другими женщинами, Глинис знала, что он к ней неравнодушен, она чувствовала это по тому, как он ее обнимал.

Они были обнажены, и ни один из них не заметил, как это произошло. Алекс снова и снова повторял ее имя, осыпая поцелуями ее плечи, руки, прижимая ее ладонь к своей шершавой щеке. Своей нежностью он разрушил все ее защитные барьеры, которые она против него возвела. Смотреть в его лицо… это было уже слишком, Глинис зажмурилась. Даже лежа в его объятиях, она скорбела о его потере. Ей было больно внутри, и она знала, что причинила сильную боль и ему, но она не знала другого способа перестать ранить друг друга, кроме как расстаться.

Глинис крепко обняла его, потребность почувствовать его внутри наполняла ее сладостным ожиданием. Если бы Алекс сейчас сказал, что любит ее, она бы ему поверила.

— Ты меня не забудешь, — сказал он перед тем, как войти в нее.

— Я не смогу, — прошептала Глинис. — Никогда.

— Ты будешь думать обо мне по ночам. — Он обхватил ее лицо ладонями и заставил ее смотреть ему в глаза. — И будешь желать, чтобы я был рядом.

— Да.

Он начал двигаться, Глинис обвила его руками и ногами и прильнула к нему. Ее желание все нарастало, казалось, оно взорвется в ней, она впилась ногтями в его плечи, чувства, переполнявшие ее, были так сильны, что она не могла их сдерживать, по ее щекам потекли слезы. Глинис казалось, что она тонет в своей любви к нему.

Ну почему, почему он ее не любит? Разве она недостаточно дорога ему, чтобы быть единственной?

Разрядка была такой сильной, что все ее тело содрогалось, казалось, она познала одновременно и рай и ад.

— Бог мой, Глинис, как ты можешь от меня уйти? — прохрипел Алекс за мгновение до того, как взорвался в ней.

И Глинис знала, что он не запланировал этот последний, рвущий душу, призыв заранее. Потом он лежал, зарывшись лицом в ее волосы. Глинис хотелось сдаться, сказать ему то, что он хотел услышать, остаться в тепле его рук и никогда не покидать его. Если бы он хотя бы раз сказал, что любит ее, она бы не удержалась. Но он не сказал.

На следующее утро, когда Бесси вошла в спальню, Глинис быстро села и вытерла лицо простыней.

— Тормонд готов посадить вас в боевую галеру, — объявила Бесси. — Мне не подобает это говорить, но как вы можете оставить такого прекрасного человека? Разве можно бежать от своего счастья?

— Я не знаю, что делаю, — призналась Глинис. — Даже еще не сказала Сорче, что мы уезжаем. Наверное, откладывала до тех пор, пока не буду уверена, что не передумаю.

Но Сорча была таким ребенком, который понимает и без слов.

— Если она расстанется с отцом, это разобьет ее сердце, — всплакнула Бесси.

Это обвинение звучало в ушах Глинис, пока она одевалась и спускалась вниз. Ее обуревали сомнения, и она уже не знала, по-прежнему ли собирается уезжать или передумала. Нужно было оставить себе больше времени на раздумье, а не настаивать на том, чтобы уехать немедленно. Сейчас Глинис, наверное, впервые жалела, что не умеет делать что-то наполовину.

Алекса она нашла внизу, он сидел в зале один с Сорчей. Зал редко бывал пустым, и Глинис поняла, что все ушли, чтобы дать ему побыть наедине с дочерью.

— Нам с твоей мамой нужно поговорить, — сказал он Сорче. — Пусть кто-нибудь из конюхов отведет тебя навестить лошадок, я тебя найду, как только мы освободимся.

Сорча посмотрела поочередно на каждого из родителей, ее лицо было не по возрасту серьезным. Потом она поцеловала отца в щеку и поплелась из зала, волоча ноги. Алекс проводил ее взглядом, и его лицо исказилось от боли.

— Скажи Сорче то, что считаешь правильным, — сказал он. — По-моему, она недавно была близка к тому, чтобы заговорить. Надеюсь, она заговорит, когда все у вас наладится.

Глинис открыла было рот, чтобы признаться, что не уверена, хочет ли уезжать, но Алекс поднял руку.

— Это трудно, поэтому позволь мне закончить с этим вопросом. Если у тебя родится мальчик, я хочу, чтобы ты прислала его ко мне на обучение, когда он достаточно подрастет. Мы живем в опасном мире, и мальчик должен владеть боевым искусством, чтобы выжить и защищать свой клан. Я знаю, ты высоко ценишь своего отца, но он стареет. Я могу обучить и твоего брата, если ты его ко мне пришлешь.

Алекс не был смазливым непутевым красавчиком, каким Глинис его когда-то считала, хотя, конечно, он мог бы обольстить и святую. Для своих детей он готов был сделать все, даже расстаться с ними, если на новом месте им будет лучше. Хотя Глинис всегда гордилась своей способностью поступать так, как считала правильным, она сомневалась, что ей бы хватило характера на такую жертву. Может быть, она ошибалась насчет Алекса и в других отношениях? Он никогда не отрицал, что в прошлом у него было немало женщин, но, может быть, он изменился? Глинис всегда была решительной и уверенной в собственном мнении, но в этот раз она не знала, во что верить и что следует предпринять.

— Не я виноват, что наш брак приходит к печальному финалу, — сказал Алекс спокойным, ровным голосом. — Но я прошу тебя подождать, по крайней мере, год, прежде чем ты сочтешь себя свободной.

После того как она решила уйти, другой мужчина на его месте не поступился бы своей гордостью и пожелал ей счастья в личной жизни. Когда Алекс встал и пошел прочь, Глинис почувствовала себя ужасно, она ощутила себя холодной и черствой эгоисткой. И несмотря на все сомнения, она не могла себе представить жизнь без него.

— Алекс!

Но ее голос утонул в криках, влетевших в открытую дверь башни. Алекс выбежал наружу, Глинис последовала за ним. Наверху лестницы она резко остановилась. В их маленькую бухту входила боевая галера, держа курс прямо на замок.