Когда они пришли в его спальню, Уильям усадил ее на скамью перед затухающим огнем и первым делом подбросил в камин дров.

Пока он возился с камином, Кэтрин с удовольствием смотрела на его лицо в отблесках огня, на вспыхивающие золотом волосы. Как давно ей хотелось его увидеть! Она улыбалась ему каждый раз, когда он оглядывался через плечо. Она понимала, что ему тоже нужно снова и снова убеждаться, что она здесь, потому что испытывала то же самое.

Ревущее пламя скоро согрело комнату, и Кэтрин встала, чтобы сбросить мокрый плащ. Уильям с открытым ртом уставился на ее живот. Он не был еще большим, но, присмотревшись, любой бы заметил, что она носит ребенка.

Кэтрин увидела, как боль исказила его лицо, прежде чем он справился с ней. Это было для нее как удар. Как она могла так обмануться? Она боялась, что Уильям будет не рад ей. Но он не рад ребенку? Она ведь нисколько не сомневалась, что он будет счастлив появлению ребенка.

Он подошел к ней и взял ее руки в свои.

— Не тревожься за ребенка. Я признаю его, выращу его как своего собственного, — сказал он добрым голосом. — Я тебя не виню. У тебя были причины полагать, что я никогда не смогу тебя освободить.

Она остолбенела, не в силах вымолвить ни слова.

— Ты любила этого человека? — спросил он сдавленным голосом, сглотнул и добавил: — Ты все еще любишь его?

Она не знала, ударить его или заплакать.

— Этот ребенок был зачат летом, до того, как меня увезли, — холодным, как лед, голосом сказала она.

— Так ребенок мой? — спросил Уильям, расплываясь в улыбке.

— Разумеется, твой! — выпалила она. — И я молю Бога, чтобы он не стал таким глупцом, как его отец!

— Тогда пусть это будет девочка; — сказал он и подхватил ее на руки.

Прижимая ее к груди, он, смеясь, закружился по комнате. Остановившись, он стал покрывать поцелуями ее лицо. А потом поставил ее на ноги и взял ее руки в свои.

— Сегодня я так счастлив, что чувствую себя вознагражденным за все дни печали, когда тебя не было со мной. — Его глаза сияли. — Господь наказал меня за мое скудоумие. Но сейчас я благодарю небеса.

Она больше не могла сердиться и обняла его. Нельзя, чтобы оплошность, вызванная изумлением, разрушила их воссоединение. В конце концов, стоило ей сказать ему, что это его ребенок, как он тут же поверил ее словам.

— Я люблю тебя до глубины души, — произнес он где-то у ее волос. — Не знаю, как я сумел прожить без тебя эти месяцы.

Она притянула к себе его голову, чтобы прижаться губами к его губам. В один миг его поцелуй сделался голодным и требовательным. Его руки уже были везде, он водил ими по ее спине, по ягодицам, прижимая ее к себе.

И вдруг резко отпрянул:

— Мы не повредим ребенку?

Голова у Кэтрин шла кругом от его поцелуев, она не сразу поняла, что он сказал.

— С ребенком все в порядке, — сказала она, улыбаясь. — Марджед сказала мне, что если женщина здорова, она может делить ложе со своим мужем почти до рождения ребенка.

Она привстала на цыпочках и прижалась губами к его уху.

— Я очень здоровая женщина, Уильям.

Его не надо было убеждать дольше. Сами не зная как, они мигом оказались на кровати, срывая друг с друга одежду. Когда она оказалось обнаженной, он откинулся назад, чтобы полюбоваться ею.

— Ты еще прекраснее, чем я запомнил, — сказал он прерывающимся голосом.

— С таким животом? — сказала она, положив на живот руку и улыбаясь.

— Ты теперь округлилась, любовь моя. Не только живот, но и, — он весело улыбнулся, — твоя грудь.

Не в силах сопротивляться своему порыву, он уткнулся в нее лицом.

— Надеюсь, я буду нравиться тебе и в другом виде, — запротестовала она, — я ведь не всегда буду носить ребенка.

— Моя Кейт прекрасна для меня всегда.

От желания, которое она прочитала в его глазах, сердце Кэтрин забилось сильнее.

— Как долго я ждал этого, — шептал он, прижимаясь к ее шее, — ночь за ночью, день за днем.

— Я тоже, — шептала она в ответ, пока он покрывал поцелуями ее шею.

— Долгими ночами я не спал, воображая, как я это делаю, — сказал он, мучительно медленно начиная водить языком вокруг ее соска. — И это, — шепнул он, забирая сосок в рот.

Наконец-то. Она закрыла глаза. Потом он добрался до ее живота. Она смотрела, как он покрывает его нежными поцелуями.

Не спуская с нее глаз, он просунул руку между ее бедер.

— Можно, я покажу, что еще мне так хотелось делать?

Она сглотнула и кивнула.

Он проложил дорожку из поцелуев вниз к пальчикам на ногах. Потом так же медленно проделал обратный путь. Сердце ее стучало, дыхание участилось от предвкушения. Рука его, опередив губы, первой добралась до внутренней стороны ее бедра. Его пальцы оказались в том месте, которое больше всего нуждалось в его прикосновениях.

Все ее тело отвечало на круговые движения его руки между ее ног; она чувствовала, как его губы и язык дюйм за дюймом продвигались выше по ее ноге. Когда они оказались совсем близко от центра ощущений, она забыла дышать.

Его рот оказался там, где прежде была рука, и новые ощущения обрушились на нее. Это было так прекрасно. Боже мой! Неужели она произнесла это вслух? Она надеялась, что ее не убьет громом за такое богохульство. Но эта мысль, как и все другие, куда-то исчезла. Все, что она теперь знала, — это его язык. Он входил в нее пальцем, вынимал его и сосал.

Внутри ее нарастало нетерпение, голова металась из стороны в сторону. Ей хотелось сказать: «Не останавливайся, не останавливайся», — но слова не шли. Каждая мышца напряглась; она всем своим существом ощущала его язык, его рот. Ожидание становилось непереносимым, ей хотелось вопить от разочарования.

И вдруг ее тело стало содрогаться — по нему побежали волны наслаждения, такие сильные, что она подумала — этого ей не выдержать. А после она лежала безвольно, словно из нее вынули кости.

Когда он растянулся рядом, она вяло повернулась на бок. Он обхватил ее руками со спины. Она слышала, как он тяжело дышит у ее уха.

— Я люблю тебя, — сказал он, целуя ее в плечо.

Он легко касался пальцами ее кожи, отчего по телу побежали мурашки. Он целовал ее шею, щеки, волосы. Когда он взял в руку ее грудь, она почувствовала, что он возбудился, и придвинулась ближе. Он крепче сжал ее, и ей снова захотелось почувствовать его внутри себя.

Его рука снова была между ее ног, он горячо дышал ей в ухо.

— Ты моя единственная, Кейт. Единственная, которую я хочу. Единственная, кого я когда-либо хотел.

Когда он вошел в нее, она растворилась в его тепле и желании. Она не могла больше понять, где кончался он и начиналась она. Они двигались, как одно целое; они были одним существом. Когда он вскрикнул, его крик был и ее тоже, и она унеслась куда-то вместе с ним.

Она задремала в его руках, счастливая, с ощущением мира и покоя. Он хотел ее возвращения. Он любил ее.

Проснувшись, она повернулась в его объятиях, чтобы смотреть на него. Пламя камина подчеркивало мужественный силуэт, золотистую кожу и тугие мышцы. Ей давно хотелось вот так любоваться им. Он был так прекрасен, что у нее перехватило дыхание.

Он приложил ладонь к ее щеке. Его глаза цвета темного меда были серьезны, они смотрели в глубину ее глаз.

— Твое исчезновение чуть не убило меня, — шептал он. — Я не перенесу этого снова.

Утешая, она обхватила его руками и спрятала голову у него на груди.

Скоро они снова целовались. Это были теплые, длинные, влажные поцелуи. Расслабляющие, всепоглощающие, крепкие поцелуи. А потом он снова оказался внутри ее, и они задвигались вместе. На этот раз они двигались в бешеном темпе. Кэтрин перешла все границы. Она отдавалась полностью, ничего не оставляя себе. Она позволила его страсти и любви затопить ее и заполнить до отказа.

Через несколько часов она проснулась от порыва холодного воздуха. Она потянулась и села. В дверях стоял Уильям с подносом, полным еды, и с тяжелым кувшином.

Она улыбнулась ему, укутывая плечи одеялом.

— Погода испортилась, — сказал он, расправляя ее плащ на кресле перед огнем. — Мне сказали, что Роберт уехал вчера в самую бурю.

От запаха теплого хлеба и жареного мяса в животе у нее забурчало. Она подсела к маленькому столику. Судя по тому, как Уильям набросился на завтрак, он так же проголодался, как и она. Несколько минут они ели молча.

— Я знаю, как ты хочешь скорее попасть домой и увидеть Джейми, — сказал он, — но нам надо подождать, пока не утихнет буря. — Она сжала губы и кивнула. — Ты не рассердишься, если я признаюсь — я рад, что моя жена еще какое-то время будет целиком принадлежать мне? — Он перегнулся через стол, чтобы поцеловать ее долгим поцелуем. — Завтра наступит уже скоро, тогда мы и отправимся в путь.

Когда они затворились в спальне в Бомарисе, Уильям ни о чем не хотел спрашивать, чтобы ничто не помешало их полному счастью. Отдавшись страсти, они почти не разговаривали, если не считать слов любви.

Только пустившись в долгий путь домой, они начали делиться тем, что происходило с ними, пока они были в разлуке. Сначала Уильям рассказал о новостях повседневной жизни в замке Росс. Потом он захотел узнать о ее жизни в плену.

Прежде всего он спросил ее о времени, проведенном у Тюдоров, поскольку знал, что у них с ней не обращались сурово. Она развлекла его рассказом о проделках маленького Оуэна. И тут же лицо ее стало серьезным.

— Если бы ты появился днем позже, я оказалась бы в Харлехе. — Она плотнее завернулась в свой плащ и смотрела куда-то за горизонт. — Это чуть было не случилось.

Он спросил о Глендовере. Судя по тому, как она о нем говорила, было ясно, что предводитель мятежников ее восхищает.

— Маредадд сказал мне, что Глендовер всегда знает, правду ли ему говорят, но я сумела его переиграть. — Она коротко рассмеялась, и в ее голосе прозвучали нотки гордости. — С каждым разом мне удавалось это все лучше. Когда я сказала ему, что не беременна, я смотрела ему прямо в глаза — а у него такие глаза, которые читают в душе. Конечно, если бы меня вернули в Харлех, он увидел бы, что я ношу дитя, и никогда больше не поверил мне.

Близился полдень, так что Уильям приказал своим людям остановиться, чтобы поесть и напоить лошадей в ближайшем ручье. Он взял Кэтрин за руку и отвел в сторону. Они уселись перекусить у ручья на плоский камень. Светило солнце, но было еще холодно. Придвинувшись к нему, она взяла кружку с медовым напитком, которую он наполнил — одну на двоих.

— Глендовер мог подумать, что вы носите ребенка принца? — спросил он, раскладывая на тряпице вяленое мясо, хлеб и сыр.

Вопрос прозвучал неловко, может быть, ему не следовало задавать его.

— Глендовер начал сомневаться в том, что ему наговорили обо мне и принце, — задумчиво сказала она. — Однако он не хотел терять шанс получить в заложники единственного ребенка наследника английского трона, он бы держал меня и ребенка под замком.

Если бы это случилось, Уильям мог бы не дождаться ее возвращения, пока не был бы подавлен мятеж.

— Уильям, мне больно.

Опомнившись, он ослабил пожатие. Он поцеловал ее пальцы, сказав: «Прости, любовь моя».

— Эдмунд был весь изранен, когда вас схватили, — сказал он.

Ее глаза широко открылись.

— Вот как?

— Он долго не мог поправиться, — сказал Уильям. — Но сейчас он так же силен, как прежде, только хромает на одну ногу.

Они посидели молча, а потом Уильям набрался храбрости и задал вопрос, который мучил его месяцами. Его люди уже собирали вещи, готовясь продолжить путь, но он не спешил. Этот вопрос можно было задать только с глазу на глаз, и он не мог больше ждать.

— И Эдмунд, и Стивен говорили, что валлийцы, которые схватили тебя в то утро…

Он сделал паузу, размышляя, как спросить у нее о том, что было очень важным для него, чтобы его слова не прозвучали как обвинение или оскорбление.

— Ну, они подумали — те люди знали, где тебя найти, знали, что ты поехала тогда в аббатство.

— Так и есть! Я много думала над этим, — сказала она, наклоняясь к нему и дотрагиваясь до его руки. — Должно быть, в замке или в деревне есть предатель.

В его воображении появилась непрошеная картина — его жена смеется, рассказывая, как ловко она обманула Глендовера.

— Я спросила Маредадда, как они узнали, — сказала она. — Он ответил, что сам не встречался с предателем, это сделал Рис Гетин.

Уильям терялся в догадках, не участвовала ли в этом она сама. Но он хотел, чтобы она знала — ей не нужно его обманывать. Ни в чем, никогда.

— Я хочу, чтобы отныне мы были честны друг с другом, — сказал он, кладя руку на ее колено. — Ты сказала, что я заставил тебя страдать еще больше, чем Рейберн. Может быть, ты хотела скрыться, убежать от меня, а потом переменила свое решение. Если и так, я пойму. Нет, я буду испытывать благодарность за то, что ты переменилась.

Он взглянул на нее и был поражен, каким гневным сделалось ее лицо. Он заторопился исправить ошибку.

— Я не говорю, что так и было, — заговорил он, удерживая ее руки. — Я только хочу сказать — мне все равно, как это произошло и что ты делала, важно только, что теперь ты со мной. Ничто другое не имеет значения.

Кэтрин плеснула полную кружку медовухи ему в лицо и вскочила на ноги.

— Очень многое имеет значение!

Глаза ее сделались как щелочки, она говорила тихо и угрожающе.

Ему приходилось видеть ее в гневе и прежде, но не в таком. Мелькнула мысль о кинжале, который она обычно держала при себе, и он понадеялся, что похитители разоружили ее.

— Честность! Ты хочешь, чтобы мы были честны друг с другом? — Гнев кипел в ее голосе. — Два дня ты не выпускал меня из своей постели и все это время считал, что я сама организовала свое похищение? Что я покинула дом по своей воле и начала сожалеть об этом лишь потому, что Глендовер угрожал выдать меня замуж за «самого свирепого»?

— Чем угрожал Глендовер? — произнес Уильям, поднимаясь на ноги.

Обрушившиеся на него гневные слова Кэтрин могли бы сильно задеть его, но он весь ушел в ожидание ответа на свой вопрос. Когда она повернулась и пошла от него прочь, он побежал за ней и схватил ее за руку.

— Кто тот, кого вы называете «самым свирепым»?

Она обернулась к нему и обеими руками толкнула в грудь.

— Ты оскорбляешь меня гнусными подозрениям и все, что можешь сказать: кто этот «самый свирепый»?

Он запоздало понял, что если она не принимала участия в собственном похищении, он совершил непоправимую ошибку, спросив ее об этом. Почему он теряет способность соображать, когда дело доходит до этой женщины? Он никогда бы не совершил такого промаха в отношении любого другого человека.

— Мне очень жаль, прости меня, Кэтрин, — запинаясь произнес он. — Я… я только хотел найти другое объяснение. И я хотел, чтобы ты знала, что я люблю тебя, люблю, что бы ты ни сделала.

— Я не хочу, чтобы ты любил меня, несмотря на то что я делаю, — накинулась она на него. — Я хочу, чтобы ты любил меня такой, какая я есть. Если ты думаешь, что я способна на предательство и нарушение обещаний тем, кто мне дорог, или, хуже того, способна бросить своего ребенка — тогда ты совсем меня не знаешь. Я не знаю, кого, как тебе представляется, ты любишь, Уильям Фицалан, — закончила она, — но явно не меня.

Сердце Кэтрин разрывалось от боли и обиды, от горького разочарования. Она тосковала по Уильяму все эти долгие месяцы, а он так плохо думал о ней.

Она подошла к человеку, державшему ее лошадь, и выхватила у него повод. Отмахнувшись от его попыток ей помочь, она села на лошадь и тут же пустила ее в галоп.

Пусть догоняют, если смогут. Она и так слишком долго отсутствовала. Ее ждет сын.