— Она уснула?

— Кажется, да.

Адам устало провел рукой по волосам и опустился в кресло у камина. В бликах огня были отчетливо видны его морщины и глубокая складка на лбу, да кое-где в волосах уже проблескивала седина.

Моника сидела в другом кресле, прижав к груди ноги и закутавшись в теплый плед. Рядом стояла чашка с недопитым кофе. Когда Адам вошел в библиотеку, ей захотелось кинуться к нему и прижаться к любимому телу крепко-крепко, так, чтобы в одночасье ушли все тревоги и волнения этого дня.

Ее до сих пор охватывал ужас, стоило вспомнить о том, что произошло возле кондитерской несколько часов назад.

Лихим водителем джипа оказался семнадцатилетний подросток, только получивший права. Его родители отлучились в гости, и он решил воспользоваться ситуацией и с ветерком прокатиться с подружкой на недавно приобретенном автомобиле. Как он умудрился затормозить и не задеть Адама, остается загадкой. Но Моника запомнила выражение лица Адама, когда он подхватил на руки бьющуюся в истерике Кэтрин. Девочка что-то кричала сквозь слезы, намертво вцепившись в куртку отца. Тот прижимал ее к себе, успокаивал, гладил по волосам, целовал в макушку — шапочка слетела с Кэтрин, когда она бросилась к нему. Но его ледяные глаза неотрывно смотрели на извиняющегося и что-то мямлившего подростка. Монике казалось, что, если бы у него на руках не было Кэтрин, он не сдержался бы и ударил юношу, не приняв в расчет его малолетство.

Полицию вызывать не стали, но родителям подростка о случившемся сообщили. Позвонили и родителям бледной девицы, которая так и не вышла из джипа. Адам собирался встретиться с ними в предстоящий понедельник.

От испуга Моника выронила коробки с десертом, и пирожные расплющились об асфальт. Но они уже мало кого волновали.

Адам, прижимая Кэтрин к груди, спросил у Моники:

— Ты сможешь повести машину?

— Конечно.

— Тогда садись за руль.

Он открыл заднюю дверцу и что-то тихо сказал Кэтрин. Та подняла заплаканное личико и кивнула. Шок, испытанный ею, оказал на девочку сильное психологическое воздействие. Она заговорила. В глубине души Адам этому был безумно рад, хотя и надеялся, что психологический барьер будет преодолен иначе.

На глазах его ребенка едва не разыгралась трагедия, подобная той, которая случилась с Линдой.

Всю дорогу до дома Кэтрин просидела у него на коленях. Правила безопасности требовали, чтобы он пересадил ее в специальное детское кресло, но Адам пренебрег ими. Он прижимал к себе дочь и чувствовал, что может расплакаться.

Начавшийся дождь все усиливался. Моника сбавила скорость. Ее руки подрагивали, и она все силы потратила на то, чтобы сосредоточиться на дороге.

Дома Адам ее спросил:

— Ты сможешь приготовить обед? Я бы не хотел тревожить миссис Смит.

— Естественно, смогу.

— А мы поможем Монике? — тихо, почти робко, точно не доверяя своему голосу, спросила Кэтрин. Оба взрослых замерли.

— Непременно, только сначала переоденемся в сухую одежду, договорились?

Моника была даже рада, что Адам увел девочку наверх, потому что, как только она оказалась одна, напряжение дало о себе знать и она расплакалась.

Ужинали рано. Потом Кэтрин начала зевать, глаза девочки закрывались, и Адам пошел укладывать ее спать.

— Ты меня подождешь? — устало спросил он у Моники.

— В библиотеке.

Он коротко кивнул.

Моника сварила себе крепкий кофе в надежде, что горячий напиток сможет унять ее дрожь. Неужели она снова заболевает? Или это нервное? Девушка не желала разбираться в своих чувствах, не хотела копаться в себе. Она развела огонь в камине, закуталась в плед и стала ждать Адама.

Его не было долго, видимо, он читал Кэтрин книгу.

А когда пришел, то предложил Монике:

— Может, выпьем, по бокалу вина? Мне нужно снять напряжение.

— Я не возражаю, — согласилась она.

Ей нравилось наблюдать за тем, как двигается Адам. Его движения были плавными, но точными. Иногда он ей напоминал дикого зверя, вынужденного жить среди людей. Интересно, а каким он был со своей женой?

Адам откуда-то выудил несколько пледов и кинул их на пол рядом с камином. В его руках оказалась бутылка с белым вином и два фужера.

— Давай сядем на пол, — предложил он, и Моника пожалела, что он отвернулся и она не видела выражения его глаз.

Она молча встала с кресла и опустилась на мягкие пледы. Теперь огонь был совсем близко, и девушка тихо вздохнула. После суетного дня так приятно оказаться в тишине дома. А главное — рядом был любимый мужчина. Она смотрела на его склоненную голову и думала о том, что пусть сегодня будет их последняя ночь, но она сделает все, чтобы потом, холодными зимними вечерами ей было о чем вспомнить.

Внезапно она представила маму. Теперь, когда Моника полюбила человека, с которым ей не суждено быть, она стала лучше понимать Анжелу. Кто знает, какие чувства она испытывала к Николосу Картленду. Может быть, их любовь походила на ураган страстей? Может, она вспыхнула и очень быстро изжила себя? А есть вероятность, что все было по-другому, раз мама решила родить от Николоса ребенка. Кто теперь разберется в перипетиях судьбы? Но Моника знала одно — она никогда не станет осуждать мать за любовь.

Адам открыл бутылку и попросил Монику:

— Помоги мне, подержи фужеры.

Рука девушки дрогнула, когда она взяла их. Как же он красив в бликах огня!

— Ты необычно тиха, — заметил он, наполняя бокалы.

— Знаешь, Адам, говорить совсем не хочется, — призналась она. — В библиотеке так тихо. Горит огонь. На душе становится спокойнее.

— Да, денек выдался еще тот.

— Но я искренне надеюсь, что теперь у Кэтрин больше не будет проблем.

— Я непременно покажу ее специалистам.

— А может, не стоит? Подожди немного. Кто знает, все встанет на свои места и без вмешательства посторонних людей. Сейчас ей, как никогда, нужда твоя любовь.

Адам ничего не ответил, лишь молча поднял бокал, и они соединили фужеры.

Моника сделала несколько глотков и почувствовала дыхание Адама на своей шее. Она обернулась, и увидела, что он незаметно переместился в ее сторону.

— Иди ко мне.

Дважды Монику звать не надо было. Сегодня она сама хотела принадлежать ему. Пусть завтра она навсегда покинет его семью, но это будет завтра, потом.

Моника поставила бокал на пол и обвила руками крепкую шею Адама.

— Люби меня, — вырвалось у нее.

— Я очень хочу тебя, малышка… Желанная моя девочка…

Моника откинулась на спину, подставляя тело для ласк. Она растворялась в прикосновениях Адама. Его губы слегка коснулись ее шеи. Она бы не ощутила этого прикосновения, не будь так чувствительна к нему, к его физическому присутствию. Как же долго она этого ждала… Целую вечность…

Кончики ее пальцев прошлись по небритой щеке Адама и скользнули к его губам, очертили их контур. И когда он захватил один из пальчиков в плен, Моника прикрыла глаза. Ей стало жарко, и не от пламени в камине.

— Ты моя… слышишь меня, Моника?

— Да, — выдохнула она, — да…

На мгновение он оторвался от нее и хотел заглянуть в ее глаза, но они были закрыты. Тогда он стал легкими поцелуями покрывать трепещущие веки и делал это до тех пор, пока тело Моники не забилось в его руках. Ему хотелось сорвать с нее одежду и одним быстрым движением овладеть податливой плотью, но что-то нашептывало ему, что не стоит спешить. Разве не счастье — прикасаться к Монике? Видеть, как она пьянеет от его поцелуев? У Адама слегка закружилась голова, ответная реакция девушки сводила его с ума.

Его руки скользнули вдоль тела Моники, и она выгнулась дугой. Он тихо засмеялся.

— Одно удовольствие видеть твое желание, — шепнул он ей на ухо и потянул за мочку.

У Моники с губ сорвался полустон-полукрик. Она выдохнула его имя и вскинула руки за голову. Ее груди соблазнительно приподнялись, и Адам не смог устоять перед искушением. Прямо через свитер он сомкнул губы на желанном холмике страсти.

— Еще…

Моника сама не знала, чего именно она требовала или хотела, но Адам давал ей это. Он ловким движением расстегнул пуговицу на джинсах, послышался звук расходящейся молнии. Моника готова была сама сорвать с себя джинсы, но сдержалась, предоставила эту возможность Адаму. Она решила, что он относится к числу тех мужчин, которые предпочитают сами раздевать женщин.

И не ошиблась.

Адам уделял внимание каждому кусочку обнажающейся кожи. Моника дрожала и билась в его руках, не представляя, что тем самым еще сильнее возбуждает мужчину.

Наконец она оказалась полностью обнажена, и Адам немного отодвинулся назад, чтобы полюбоваться ее красотой. В отблесках пламени ее тело казалось бронзовым, тени языков огня переливались, играли на нем.

И он не выдержал. Свою одежду он снимал куда быстрее, и, когда он, полностью обнаженный, скользнул к Монике, та порывисто потянулась к нему.

Их тела сплелись в едином порыве, ее хрупкое тело стало продолжением его мускулистого, сильного. Волна страсти подхватила любовников, и они растворились друг в друге.

Прошло немало времени, прежде чем они смогли отдышаться и заговорить.

Адам заботливо укрыл обнаженное тело Моники пледом и потянулся за своим бокалом.

— В горле пересохло.

— Дай мне тоже, — попросила она и приподнялась на локте.

Адам ласково улыбнулся и поправил светлую прядь, упавшую на ее лицо.

— Ты очень красива после занятий любовью.

У Моники оборвалось сердце. Зачем он так? Зачем он говорит «заниматься любовью», а не «сексом»? Она смотрела на него, такого родного, близкого, любимого и далекого, и не находила слов.

Она сделала глоток вина, в надежде, что он не сможет разглядеть на лице ее истинные чувства. Ни к чему им выяснять отношения. Все и так предельно ясно.

Но между тем она глухо спросила:

— Завтра мы возвращаемся домой?

— Да.

— Адам, я не смогу работать няней у Кэтрин.

Ну вот, она сказала это. Возможно, ей следовало бы подождать до завтрашнего утра и не портить сегодняшний вечер, но для нее это решение было невыносимым грузом, который давил на нее, не давал покоя.

Некоторое время Адам молчал, и у Моники закрались сомнения, слышал ли он вообще, что она сказала.

— Адам, — позвала она его.

Он резко повернул голову, его серые глаза яростно сверкали. Он с трудом сдерживал бушующие эмоции.

— Твое решение окончательное?

Зачем он спрашивает?

— Да.

— Тогда в понедельник я перечислю на твой счет деньги, сообщи его моей секретарше.

От его хладнокровного тона Монике стало не по себе.

— Я не возьму денег, — твердо сказала она.

— Моника, не стоит. Я принимал тебя на работу, ты потратила свое время, и я хочу возместить ущерб.

Моника ожидала чего угодно, но только не этого холодного тона. О каком ущербе он говорит? Ей нравилось заниматься с Кэтрин, да к тому же она несколько дней проболела. Но, взглянув на Адама, Моника поняла, что спорить бесполезно. Пусть он думает что хочет, но она сообщать свой счет никому не собирается!

Точно прочитав ее мысли, Адам сказал:

— Если ты не выполнишь мою просьбу по каким-то причинам, то доставишь лишние хлопоты Шэрон. Шэрон — это моя секретарша. Ей придется разыскивать тебя.

Моника сцепила зубы. Ах вот ты как!

Она поставила бокал на пол и дрожащими руками принялась обматывать вокруг себя плед. Она больше не намерена оставаться с ним в комнате ни минуты! Самоуверенный тип, который не слышит, что ему говорят! Да ему попросту все равно, что решают другие! Верно только его решение!

Он заметил неловкие попытки Моники подняться на ноги и ухватил ее за руку.

— Куда это ты собралась?

— Подальше от тебя! — выпалила она.

Его сдвинутые брови не предвещали ничего хорошего.

— Мы еще не закончили разговор.

— Это ты так считаешь!

— Хотя, малышка, ты права! К черту разговор! Иди сюда. — И он потянул Монику на себя.

Та не устояла на коленях и рухнула ему на грудь.

Ее первым порывом было возразить и настоять на своем, но она почувствовала, что спор — или, как она смела надеяться, что-то другое — возбудил Адама.

И она, забыв про гордость и достоинство, сама прильнула в поцелуе к Адаму.