Смерть Артура. Книга 3

Мэлори Томас

В заключительную часть романа Т. Мэлори «Смерть Артура» входят наиболее известные легенды артуровского цикла: повесть о похищении королевы Гвиневеры, повести о поисках Святого Грааля, о славном рыцаре Ланселоте и его сыне Галахаде, о кознях Мордреда и последней битве короля Артура.

 

Перевод И. М. Бернштейн

Художники А. Алексеева, С. Радимов

М.: Объединение «Всесоюзный молодежный книжный центр», 1991

 

ПОВЕСТЬ О СВЯТОМ ГРААЛЕ

 

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

 

ГЛАВА I

В канун Пятидесятницы, когда все рыцари из дружины Круглого Стола собрались в Камелоте и выслушали праздничную службу и столы наконец уставили яствами для пиршества, вдруг въехала прямо в пиршественную залу прекрасная дама на коне, и видно было, что она гнала во всю мочь, ибо конь ее был взмылен. Спешилась она и сразу, приблизившись к королю, ему поклонилась, а он сказал ей в ответ:

— Девица, да благословит вас Бог.

— Сэр, — сказала она, — Бога ради, скажите мне, где сейчас сэр Ланселот?

— Вот он, вы можете его видеть, — отвечал король.

Тогда она подошла к сэру Ланселоту и сказала:

— Сэр Ланселот, я приветствую вас от имени короля Пелеса и прошу вас рыцарской честью последовать за мною в лес, что отсюда поблизости.

Тогда сэр Ланселот спросил ее, у кого она живет.

— Я живу, — она отвечала, — у короля Пелеса.

— Что же вам угодно от меня — спросил сэр Ланселот.

— Увидите, — отвечала она, — когда со мной прибудете на место.

— Что ж, — сказал он, — я с охотою последую за вами.

И сэр Ланселот повелел своему оруженосцу седлать коня и принести ему доспехи без промедления. Тот все исполнил. Но тут подошла к сэру Ланселоту королева и сказала.

— Неужели вы покинете нас на праздник?

— Госпожа, — сказала ей вновь прибывшая дама, — знайте, что завтра к обеду он уже снова будет с вами.

— Если бы я думала, — сказала королева, — что и завтра он не вернется, я бы его доброй волею с вами не отпустила.

И с тем сэр Ланселот отправился в путь, ехал, ехал и наконец приехал в лес, а в лесу была глубокая лощина, и в ней они увидели обитель святых монахинь. Ключарь их уже ждал и распахнул перед ними ворота, они въехали на двор монастыря и сошли с коней. Тут окружила сэра Ланселота большая толпа, и все очень радовались его приезду; они отвели его в аббатисин покой и помогли ему разоружиться.

И вдруг видит он там на ложе двух своих кузенов: сэра Борса и сэра Лионеля. Он разбудил их, и они, видя его, весьма обрадовались.

— Сэр, — сказал сэр Борс сэру Ланселоту, — что за приключение привело вас сюда? Мы думали найти вас завтра в Камелоте.

— Да поможет мне Бог, — сказал сэр Ланселот, — меня привела сюда одна женщина, а для чего, не знаю.

А покуда так они беседовали меж собою, вошли вдруг туда двенадцать монахинь и ввели с собою Галахада, а был он лицом столь прекрасен и статен телом, что едва ли можно было в мире сыскать ему равного. И все женщины шли и плакали.

— Сэр, — сказали они все разом, — мы привели вам этого отрока, которого мы вырастили, и просим вас посвятить его в рыцари, ибо от руки более достойной не мог бы он получить посвящение в Рыцарский Орден.

Поглядел сэр Ланселот на юного пажа и увидел, что он хорош собою и кроток, как голубица, и исполнен достоинств, и подумалось сэру Ланселоту, что среди его сверстников не попадался ему ни один столь совершенный обликом. И сказал тогда сэр Ланселот:

— От него ли самого исходит это желание?

И отрок и все они отвечали: «Да!»

— Тогда, — сказал сэр Ланселот, — он получит посвящение в Рыцарский Орден в славный день великого праздника.

И устроили Ланселота на ночлег со всем радушием. А наутро при первых лучах зари он по желанию Галахада посвятил его в рыцари и сказал:

— Бог да сделает тебя хорошим человеком, ибо красотой ты не уступишь никому на этом свете.

 

ГЛАВА II

— А теперь, любезный сэр, — сказал сэр Ланселот, — не поедете ли вы вместе со мною ко двору короля Артура?

— Нет, — тот отвечал, — пока еще я с вами не поеду.

Тогда сэр Ланселот с ними простился и уехал вместе со своими кузенами. И к исходу утра в Светлое Воскресенье они прибыли в Камелот. Король с королевой уже ушли к святому отцу слушать обедню. Они оба возрадовались от души возвращению сэра Борса и сэра Лионеля, и все их рыцари тоже.

Когда же король и все рыцари возвратились от обедни, увидели вдруг бароны, что на сидениях вокруг всего Круглого Стола золотыми буквами написано:

«Здесь должен сидеть такой-то» и «Такой-то должен сидеть здесь».

Так обошли они вкруг всего стола и дошли до Погибельного Сидения, и там они нашли свежую надпись золотыми буквами, так гласившую:

«Когда сравняется четыреста пятьдесят лет и еще четыре года со дня страстей Господа нашего Иисуса Христа, тогда будет занято это место».

И сказали тут они все:

— Это чудное дело и дивное!

— Во имя Господа! — промолвил сэр Ланселот, и он объяснил смысл той надписи от Рождества Господа нашего и по сей день.

— Мне сдается, — сказал сэр Ланселот, — что место это должно быть занято как раз сегодня, ибо сегодня первый праздник Пятидесятницы, после того как сравнялось четыреста пятьдесят лет и четыре года. И если все здесь согласны со мною, я бы сделал так, чтобы эти буквы были скрыты до той минуты, покуда не явится тот, кому дано исполнить этот новый подвиг.

И распорядились принести шелковый покров, чтобы укрыть надпись на Погибельном Сидении. После того велел король всем поспешать к обеду.

— Государь, — сказал ему сэр Кэй-Сенешаль, — если мы теперь усядемся прямо за ваш пиршественный стол, мы тем нарушим древний обычай вашего двора, ибо прежде никогда не садились вы в этот день за обед, не увидев или не услышав какого-нибудь чуда.

— Ваша правда, — отвечал король, — но я так обрадовался, что вижу сэра Ланселота и его кузенов вновь целыми и невредимыми у нас при дворе, что вовсе забыл про древние обычаи.

Но между тем, пока они так стояли и беседовали, является вдруг туда паж и так говорит королю:

— Сэр, я принес вам чудесные вести.

— Какие же? — спросил король.

— Сэр, здесь неподалеку, под стенами замка, протекает река, над рекою стоял большой камень, и я сам видел, как этот камень плывет по воде и не тонет, а из камня торчит меч.

И сказал тогда король:

— На это чудо я должен взглянуть.

И он пошел вместе со всеми своими рыцарями. Выйдя к реке, увидали они и впрямь камень, плывущий по воде, — глыбу красного мрамора, а в нее воткнут добрый меч, богато изукрашенный, рукоять его из драгоценных камней, с искусно выбитыми золотыми буквами. И прочли бароны надпись, в которой значилось:

«Ни один не извлечет меня отсюда, кроме того лишь, у кого на боку назначено мне висеть, и это будет лучший из рыцарей мира».

Увидевши такую надпись, молвил король сэру Ланселоту:

— Любезный сэр, этот меч должен принадлежать вам, ибо, вне сомнения, вы — лучший из рыцарей мира.

Но сэр Ланселот ответил здраво:

— Сэр, этот меч предназначен не мне; у меня не хватит духу наложить руку на него, ибо не на моем боку ему место. А кто попытается его извлечь и не сумеет, получит от этого меча жестокую рану, от которой долго не сможет исцелиться. И еще, да будет ведомо вам, с того мгновения, когда будет добыт этот меч, начнутся приключения со Святым Граалем, как именуется священная чаша.

 

ГЛАВА III

— Тогда, любезный племянник, — сказал король Артур Гавейну, — попытайте-ка вы удачи, ради меня.

— Сэр, — тот отвечал, — да не заслужу я немилости вашей, но я не хочу этого делать.

— Сэр, — молвил король Артур, — по моему желанию и повелению, попытайтесь выдернуть этот меч.

— Сэр, вашему повелению я покорюсь.

И с тем он ухватился за рукоять меча, но не смог даже пошевельнуть его.

— Благодарю вас, — сказал король.

— Господин мой сэр Гавейн, — сказал сэр Ланселот, — знайте, теперь этот меч поразит вас так жестоко, что вы не захотели бы к нему прикоснуться и за богатейший из замков в этом королевстве.

— Сэр, — тот отвечал, — я не вправе был оспаривать волю моего дяди короля.

Но король, слыша эти речи, сам раскаялся, и сказал он сэру Персивалю:

— Сэр, а вы не попытаете ли, ради меня, удачи?

И он с готовностью взялся за рукоять меча, чтобы разделить участь сэра Гавейна, и потянул со всей силы, но не смог и покачнуть его. Больше же так и не нашлось никого, кто отважился бы коснуться того меча.

— Ну вот, теперь вы можете садиться за обед, — сказал королю сэр Кэй, — ибо чудо вы уже видели.

С тем король и все остальные возвратились ко двору, и рыцари расселись по своим местам. А юные рыцари, которые уже отличились в боях, прислуживали им за столом. И вот, когда все блюда были расставлены и все места вкруг стола заняты, кроме одного лишь Погибельного Сидения, случилось вдруг дивное чудо: все двери и окна дворца захлопнулись сами собой. Но даже и при этом стало все же не совсем темно, и они все очень дивились и тому и другому. Наконец заговорил первым король Артур и сказал так:

— Клянусь Богом, любезные други и лорды, ныне повидали мы чудес немало! Но полагаю, до наступления ночи мы увидим их еще больше.

В это время вошел туда добрый старец, совсем дряхлый, в белых одеждах, и ни один из рыцарей не знал, кто он и откуда взялся. За собою вел он юного рыцаря в красных доспехах, но без щита и без меча — только порожние ножны висели у него на боку. И произнес старец такие слова:

— Мир вам, любезные лорды!

А потом обратился к королю Артуру и сказал:

— Сэр, вот я привел вам юного рыцаря, он королевской крови и из рода Иосифа Аримафейского, и через него будут свершены дивные чудеса при этом дворе и в чужих странах.

 

ГЛАВА IV

Король весьма обрадовался этим словам и так сказал доброму старцу:

— Сэр, добро вам пожаловать, и юному рыцарю, что явился с вами, тоже.

Тогда старец помог юноше снять доспехи, и он остался в рубахе из тонкой красной материи, а на плечи он накинул ему плащ, подбитый горностаем.

И сказал старый рыцарь молодому:

— Сэр, следуйте за мною.

И он подвел его прямо к Погибельному Сидению, подле сэра Ланселота, и поднял добрый старец покров, и открылась там надпись, гласившая: «Это место сэра Галахада, Высокородного Принца».

— Сэр, — молвил старый рыцарь, — знайте, что это место — ваше.

И он уселся без колебаний на Погибельное Сидение и так сказал старому рыцарю:

— Теперь, сэр, вы свободны отправиться, куда вам угодно, ибо вы все исполнили, как было вам предписано. И передайте поклон от меня моему деду королю Пелесу и господину моему королю Пешеру-Рыболову и скажите им от моего имени, что я навещу их, когда только смогу.

Добрый старец ушел, на дворе его ждали двадцать славных оруженосцев, все сели на коней и ускакали оттуда прочь.

А все рыцари Круглого Стола дивились сэру Галахаду, что он отважился сесть на то место, хоть сам еще был в столь нежном возрасте, и никто не знал, откуда он, — видно, промысел Божий его привел. И сказали они все так:

— Вот рыцарь, который достигнет Святого Грааля, ибо прежде никому не удавалось сюда сесть, не навлекши на себя несчастья.

А сэр Ланселот при виде своего сына радовался ему от души.

А сэр Борс сказал своим товарищам:

— Ручаюсь жизнью, этот юный рыцарь сподобится великой чести!

И много было толков при дворе, так что дошли они и до королевы. И она подивилась, что за рыцарь это мог быть, отважившийся сесть на Погибельное Сидение. А люди ей сказали, что он походит на сэра Ланселота.

— Можно догадаться, — сказала королева, — что это его сын, которого родила от сэра Ланселота дочь короля Пелеса, волшебными чарами склонившая его возлечь с нею. Тогда имя этого юноши — Галахад. Хотелось бы мне увидеть его, — сказала королева, — ибо он, уж конечно, должен быть благородным рыцарем, ведь таков его отец, породивший его; пусть подтвердят это все рыцари Круглого Стола.

Когда же они отобедали и король со всеми рыцарями поднялся от стола, подошел король к Погибельному Сидению, поднял покров и нашел на нем имя сэра Галахада. И тогда он показал его сэру Гавейну и молвил:

— Любезный племянник, с нами теперь сэр Галахад, который нас всех прославит. И ручаюсь жизнью, он достигнет Святого Грааля, как про то объяснял нам сэр Ланселот.

Потом приблизился король Артур к сэру Галахаду и сказал:

— Сэр, добро вам сюда пожаловать, ибо вы подвигнете многих славных рыцарей на достижение Святого Грааля и вы свершите то, чего еще многие благородные рыцари будут пытаться достигнуть, но тщетно.

И король взял его за руку и вышел с ним из дворца, чтобы показать сэру Галахаду чудо с камнем и мечом.

 

ГЛАВА V

А королева услышала об этом и тоже явилась туда вслед за ними, сопровождаемая многими своими дамами. И показали им камень, вздымающийся на воде.

— Сэр, — сказал король сэру Галахаду, — вот перед вами величайшее диво, какое только приходилось мне видеть. Многие добрые рыцари пытали здесь удачи, но не преуспел ни один.

— Сэр, — отвечал сэр Галахад, — тут нечему дивиться, ибо этот подвиг назначен не им, но мне. Я же, рассчитывая твердо на этот меч, меча с собой не привез, лишь ножны у меня на боку.

И с тем он наложил руку на меч и без труда вынул его из камня, вложил его в ножны и так сказал королю:

— Ну вот, так-то будет лучше, чем прежде.

— Сэр, — сказал король, — теперь да пошлет еще вам Бог щит.

— Теперь у меня есть меч, который некогда принадлежал доброму рыцарю Балину Свирепому, а он был славный рыцарь и добрый боец. Этим мечом он убил своего брата Балана, что великой жалости достойно, ибо и он был рыцарь добрый. Они зарубили один другого, и все через плачевный удар, что нанес Балин королю Пелесу, который по сей день еще не исцелился и не исцелится, покуда я его не исцелю.

И тут вдруг видит король, и все остальные тоже: скачет к ним во весь опор по-над рекою дама на белой лошади. Вот приветствовала она короля с королевой и спрашивает, с ними ли здесь сэр Ланселот. Он же сам ей отвечает:

— Я здесь, прекрасная дама!

И тогда она сказала, залившись слезами:

— Ах, сэр Ланселот! Куда подевалось все ваше величие за один нынешний день?

— Девица, отчего вы так говорите?

— Сэр, истинно я вам говорю, — отвечала девица, — ведь еще сегодня утром вы были первым рыцарем в мире. А кто скажет это теперь, тот будет лжецом, ибо есть теперь один рыцарь, лучший, нежели вы, и доказательство тому — этот меч, к которому вы не дерзнули даже прикоснуться. На этом переменяется слава ваша и уходит. А потому запомните: отныне не считайте себя более лучшим рыцарем в мире.

— Что касается до этого, — отвечал сэр Ланселот, — то я знаю отлично, что и раньше не был лучшим.

— Нет, были, — сказала девица, — вы и теперь — лучший среди грешных людей на этом свете. Вам же, государь мой король, отшельник Насьен велел передать вот что: вы сподобитесь величайшей чести, какая выпадала королю в Британии, ведь ныне в доме твоем объявился Святой Грааль и напитал тебя и всех рыцарей твоей дружины Круглого Стола.

И с тем она ускакала прочь той же дорогой, какою явилась.

 

ГЛАВА VI

— Ну, — молвил король, — знаю я, что на подвиг во имя Святого Грааля теперь отправитесь все вы, рыцари Круглого Стола, и никогда уж мне больше не видеть вас всех вместе. А потому напоследок я еще раз погляжу на вас всех на турнирном поле! На луг под стенами Камелота выезжайте все вы выступать в турнире и состязаниях, дабы после вашей смерти люди говорили о том, что за славные рыцари некогда сражались на этом лугу.

Все согласились с замыслом и желанием короля, и поспешили они облачиться в доспехи, какие потребны для турнира. Король же все это устроил затем лишь, чтобы увидеть в бранном деле сэра Галахада, ибо король знал, что, отправившись в странствие, сэр Галахад едва ли возвратится ко двору.

И вот собрались все на лугу, и велик и мал.

Сэр Галахад, по настоянию короля и королевы, облачился в добрый панцирь, надел также шлем, но щита не взял, как ни молил его об том король. Сэр Гавейн и другие рыцари стали просить его, чтобы он взял копье. Он так и сделал. Королева же со всеми своими дамами поднялась на башню, дабы наблюдать оттуда турнир.

И вот сэр Галахад выехал на средину турнирного поля и принялся ломать копья с чудесным искусством, так что все кругом ему дивились, ибо он всех, с кем ни встретится, выбивал из седла. И в короткий срок он одержал верх над многими славными рыцарями Круглого Стола, кроме лишь двоих, и это были сэр Ланселот и сэр Персиваль.

 

ГЛАВА VII

Тогда по желанию королевы король повелел ему спешиться и отстегнуть шлем, чтобы королева могла видеть его лицо. И, посмотрев в лицо ему, она сказала так:

— Воистину могу сказать, что его породил сэр Ланселот, ибо никогда еще два человека так не походили друг на друга видом. И потому не диво, что он столь доблестен в сраженье.

И сказала одна дама, стоявшая подле королевы:

— Госпожа, Бога ради, разве ему по праву рождения предназначено быть столь славным рыцарем?

— Да, воистину так, — отвечала королева, — ведь он с обеих сторон происходит из лучших рыцарских родов мира по самой высокой линии; ибо сэр Ланселот происходит лишь в восьмом колене от Господа нашего Иисуса Христа, и, значит, этот сэр Галахад — потомок нашего Господа Иисуса Христа в девятом колене. И потому можно считать, что они двое — первые рыцари мира.

С тем король и все сословия возвратились назад в Камелот, и собрались все к вечерней молитве в большом монастыре. А после того вернулись к ужину, и всякий рыцарь уселся на своем месте, как и прежде. И вдруг послышался треск и грохот грома, так что всем почудилось, что сейчас весь дворец рассыплется в прах. Но еще не смолк громовый раскат, а уже проник к ним туда солнечный луч, в семь раз яснее, чем в самый ясный день, и всех, кто там был, осветила благодать Духа Святого. И посмотрели рыцари один на другого, и каждый показался остальным словно бы прекраснее видом, чем прежде. Но долгое время ни один из них не мог вымолвить ни слова, и они лишь сидели и смотрели друг на друга, как немые.

Но вот очутилась в зале священная чаша Грааль под белым парчовым покровом, однако никому не дано было видеть ее и ту, что ее внесла. Только наполнилась зала сладостными ароматами, и перед каждым рыцарем оказались яства и напитки, какие были ему всего более по вкусу. И была священная чаша Грааль пронесена через всю залу и исчезла неведомо как и куда.

И тогда все вздохнули и вновь обрели дар речи, и король вознес хвалу Господу за благодать, что была им ниспослана.

— Воистину, — молвил король, — нам надлежит горячо возблагодарить Господа нашего Иисуса Христа за чудеса, которые он сподобил нас увидеть ныне, в славный день высокого праздника Пятидесятницы.

— Все мы, — сказал сэр Гавейн, — вкусили ныне от яств и напитков, каких только душе нашей было угодно. Лишь в одном мы все же обманулись: мы не смогли видеть Святой Грааль, он был скрыт драгоценным покровом. И потому здесь же, не сходя с места, я даю клятву, что завтра, без всякого промедления, отправлюсь на подвиг во имя Святого Грааля и пробуду в отъезде целый год и один день и даже больше, если будет в том нужда, и не возвращусь ко двору, покуда не увижу священную чашу яснее, чем нынче. Ну, а если не будет мне удачи, тогда вернусь я назад, ибо не должно человеку оспаривать волю Божию.

Когда услышали рыцари Круглого Стола такие речи сэра Гавейна, они повставали все со своих мест, и каждый повторил клятву, данную сэром Гавейном.

Но король Артур, слыша это, был очень недоволен, ведь он знал, что от раз данной клятвы он уже не мог их освободить.

— Увы! — сказал король Артур сэру Гавейну, — я убит вашей клятвой, ибо через вас я лишусь лучшей и вернейшей рыцарской дружины, какая собиралась когда-либо при королевском дворе. Ибо, отправившись в странствия, они, я знаю, никогда уже не съедутся вместе в этом мире, но погибнут многие в поисках. А это печалит меня немало, ибо я любил их, как жизнь мою. И потому я горько сокрушаюсь их предстоящему отъезду, ведь я издавна привык видеть их всех подле себя.

 

ГЛАВА VIII

И слезы упали из очей его, и он сказал:

— Сэр Гавейн, Гавейн, вы повергли меня в глубокую печаль, ибо боюсь, мои верные рыцари никогда уже больше ко мне не съедутся.

— О государь, — сказал сэр Ланселот, — утешьтесь! Ведь для нас это будет великой честью, куда большей, чем всякая иная смерть, а от смерти не уйти никому.

— Ах, Ланселот! — сказал король, — это великая моя любовь, которую я испытывал к вам всю мою жизнь, исторгает у меня столь горькие речи. Ибо ни у одного христианского короля не сидели за столом столько благородных рыцарей, скольких вижу я ныне у меня за Круглым Столом. Вот о чем печаль моя.

Когда же узнали эту весть королева, ее дамы и девицы, столько было плача и печали, что язык не в силах передать, ибо эти рыцари их чтили и защищали. Но всех больше убивалась королева Гвиневера.

— Дивлюсь я, — говорила она, — как это супруг мой отпускает их всех от себя?

И весь двор был в смятении из-за предстоящего отбытия рыцарей, а многие из дам, любившие тех рыцарей, пожелали последовать за своими возлюбленными. Так бы они и сделали, не объявись между ними старый рыцарь в церковных одеждах, который громким голосом сказал им так:

— Любезные лорды, давшие клятву отправиться на подвиг во имя Святого Грааля, отшельник Насьен шлет вам весть, что на этот подвиг ни один из вас не вправе взять с собою даму или девицу, ибо это не подобает при столь высоком служении, на каком подвизаетесь отныне вы. Говорю вам ясно: кто не чист от грехов, не увидит тайн Господа нашего Иисуса Христа.

И по этой причине они не взяли с собою своих дам и возлюбленных.

Королева же явилась к сэру Галахаду и спросила его, откуда он прибыл и из какой страны родом. Он ответил ей, где его родина.

— И вы сын сэра Ланселота? — спросила она.

— Что до этого, — он отвечал, — то я не скажу вам ни да, ни нет.

— Да поможет мне Бог, — сказала королева, — вам нечего стыдиться, ибо он добродетельнейший из рыцарей и из лучших людей, когда-либо живших на свете, и с обеих сторон происходит от королевского корня. А потому и вы должны выказать себя отличным рыцарем. Ибо воистину, — сказала она, — вы на него очень походите.

Сэр Галахад слегка устыдился и сказал:

— Госпожа, раз вы сами знаете наверное, для чего же задавать вопросы? Ибо в свой срок объявится перед всеми, кто мой отец.

После этого все разошлись на отдых. И, почитая высокое рыцарское достоинство сэра Галахада, его проводили в покой короля Артура и уложили отдыхать на королевской постели. А лишь забрезжил день, король поднялся, ибо он во всю ночь не забылся сном от горя. Он пошел к сэру Гавейну и к сэру Ланселоту, которые поднялись уже, чтобы выслушать обедню, и снова сказал король так:

— Ах, Гавейн, Гавейн! Вы меня предали, ибо возместить урон моему двору вы не сможете никогда. И вы не будете так оплакивать меня, как я оплакиваю вас!

Тут слезы потекли по его лицу, и он сказал так:

— Ах, учтивый рыцарь сэр Ланселот! Прошу вас, дайте мне совет, как мне быть, ибо я бы хотел отменить этот подвиг, если только возможно.

— Сэр, — отвечал сэр Ланселот, — вы сами видели вчера, сколько славных рыцарей дали клятву выехать на этот подвиг, так что теперь уже никак невозможно, чтобы они оставили свое намерение.

— Я и сам это знаю отлично, — сказал король, — но их предстоящий отъезд так печалит меня, что теперь уже никаким радостям меня не утешить.

И король с королевой отправились к священнику. А сэр Ланселот и сэр Гавейн приказали своим пажам принести им доспехи и оружие, и когда они уже были во всеоружии и в полном облачении, кроме щитов и шлемов, то присоединились к остальным рыцарям, тоже уже снаряженным, и поскакали в монастырь слушать обедню и всю службу.

По окончании службы король пожелал узнать, сколько же рыцарей вызвались на подвиг во имя Святого Грааля. И оказалось, что общим числом их было сто пятьдесят и все они — рыцари Круглого Стола.

Вот надели они шлемы и на прощанье все поклонились королю и королеве. И много было горя и слез при расставании.

А королева удалилась в свои покои, чтобы никто не мог видеть, как она убивалась. Скоро сэр Ланселот хватился королевы и пришел вслед за нею в дальний покой, и когда королева увидела его, то воскликнула так:

— Ах, сэр Ланселот, Ланселот! Вы предали меня и обрекли на смерть тем, что покидаете вот так двор моего супруга!

— О госпожа, молю вас, не гневайтесь на меня, ибо я вернусь назад, когда только смогу возвратиться с честью.

— Увы, — она сказала, — зачем только я увидела вас! Но пусть Он, принявший смерть на кресте за род человеческий, ведет и хранит вас и всю вашу рыцарскую дружину!

С тем оставил ее сэр Ланселот и присоединился к своим товарищам, поджидавшим его наготове, они сели все на коней и проскакали по улице Камелота. И плакали там бедные и богатые, а сам король отвернулся, ибо от слез не мог говорить.

Некоторое время скакали они все вместе, покуда не подъехали к городу и замку, который звался Вогон. Они въехали в ворота замка, а хозяином его был старый рыцарь по имени Вогон, муж праведной жизни. Он распахнул им ворота и принимал их со всем радушием, какое только было возможно.

А утром они все согласились, что им надо разъехаться. И они все расстались в утренний час и плакали, прощаясь, и каждый рыцарь свернул на ту дорогу, какая всего более пришлась ему по душе.

 

ГЛАВА IX

Вот скачет Галахад по-прежнему без щита, и так ехал он четыре дня, не встретив никаких приключений, и к исходу четвертого дня, после вечерней молитвы, подъехал он к белому аббатству. Там приняли его с великим почтением, проводили в покои, и там он снял свои доспехи. И встретил он в аббатстве двух рыцарей Круглого Стола — один был сэр Багдемагус, второй — сэр Ивейн, и когда они заметили сэра Галахада, они пошли к нему навстречу с великой радостью.

А затем все отправились ужинать.

— Сэры, — сказал сэр Галахад, — какие приключения привели вас сюда?

— Сэр, — отвечали они, — мы слышали толки, будто в этом монастыре хранится щит, и если кто навесит его себе на шею, то не пройдет и трех дней, как постигнет его беда, или смерть, или же увечье навеки. Но я, сэр, — сказал сэр Багдемагус, — завтра же надену его, дабы попытать удачи.

— Во имя Господа! — молвил сэр Галахад.

— Сэр, — сказал Багдемагус, — если же не будет мне удачи в приключении с этим щитом, тогда возьмите его вы, ибо вы, я уверен, не потерпите неудачи.

— Сэр, я на это согласен, ибо у меня нет щита.

Вот поднялись они наутро, выслушали обедню. И тогда спрашивает сэр Багдемагус, где же этот опасный щит. И повел его монах за алтарь и показал ему висящий там щит, белый, как снег, только с красным крестом посредине.

— Сэры, — сказал монах, — этот шит не должно навешивать на шею ни одному рыцарю, только лишь достойнейшему рыцарю в мире. И потому мой совет вам, рыцари, не поступать опрометчиво.

— Что ж, — сказал сэр Багдемагус, — я знаю, что я — не лучший рыцарь мира, однако я попытаю удачи и навешу этот щит себе на шею.

И, сделав так, он выехал из монастыря, сказав сэру Галахаду:

— Не соизволите ли повременить здесь до тех пор, покуда вы не услышите о том, что станется со мною?

— Сэр, я останусь здесь, — отвечал сэр Галахад.

Тогда король Багдемагус взял с собою надежного пажа, чтобы было кому принести сэру Галахаду известия о его приключениях. Вот проскакали они две мили и выехали в живописную долину, где стояла, отшельничья обитель, и видят: скачет им навстречу рыцарь весь в белом, и конь и всадник, несется его конь во весь дух, и копье уперто в надежный упор. Выставил сэр Багдемагус свое копье, устремился ему навстречу и поломал копье о белого рыцаря, а тот ударил на него с такой силою, что пробил на нем звенья кольчуги и пронзил ему правое плечо, ибо щит не укрыл его от удара. Выбил он сэра Багдемагуса из седла, спешился и сам, снял с плеча у него тот белый щит и сказал так:

— Рыцарь, ты поступил весьма неразумно, ибо этот щит может навесить на себя лишь тот, кто не имеет себе равных на свете.

И затем он подошел к юному пажу Багдемагуса и наказал ему:

— Отвези этот щит доброму рыцарю сэру Галахаду, которого вы оставили в аббатстве, и передай ему от меня низкий поклон.

— Сэр, — сказал паж, — а каким именем мне назвать вас?

— Мое имя — не твоя забота, — отвечал рыцарь, — ибо не тебе его узнать, да и никому из смертных.

— Тогда, любезный рыцарь, — сказал паж, — ради почтения перед Иисусом Христом, объясните мне, что за причина, что кто ни навесит этот щит, тому не избежать беды?

— Раз ты спрашиваешь меня его именем, — отвечал рыцарь, — то знай: этот щит предназначено носить лишь сэру Галахаду.

Затем подошел паж к Багдемагусу и спросил его, тяжка ли его рана.

— Да, воистину, — отвечал тот, — нелегко мне будет избегнуть смерти.

Юный паж повел под уздцы его коня и с великой болью доставил его назад в аббатство. А там сняли его бережно с коня, освободили от доспехов, уложили в постель, осмотрели его раны, и, как повествуется в Книге, он долго там пролежал и едва не лишился жизни.

 

ГЛАВА X

— Сэр Галахад, — сказал паж, — тот рыцарь, что ранил Багдемагуса, посылает вам привет, и он велел сказать вам, чтобы вы взяли себе этот щит, отчего произойдут великие приключения.

— Благословен будь столь счастливый случай! — сказал сэр Галахад.

И он потребовал свои доспехи, сел на коня, навесил белый щит себе на шею и поручил себя милости Господней. А сэр Ивейн сказал, что охотно поедет вместе с ним, если он согласен.

— Сэр, — сказал сэр Галахад, — это невозможно, ибо я должен странствовать в одиночку, вместе со мною будет лишь этот юный паж.

И тогда расстался с ним сэр Ивейн.

Поскакал сэр Галахад и вскоре приехал туда, где белый рыцарь поджидал его у отшельничьей обители. И они учтиво приветствовали один другого.

— Сэр, — сказал сэр Галахад, — с этим щитом, видно, связано много чудес?

— Сэр, — отвечал ему тот рыцарь, — случилось на тридцать втором году после страстей Господа нашего Иисуса Христа, что Иосиф Аримафейский, тот самый добрый рыцарь, что снял Господа нашего со святого креста, выехал из Иерусалима в сопровождении многих своих сородичей. Они добрались в конце концов до города под названием Саррас. А как раз когда Иосиф прибыл в Саррас, был там король по имени Эвелак, который вел великую войну против сарацин, в особенности же против одного сарацина, приходившегося ему кузеном, богатого и могучего властителя, с ним пограничного, по имени Толом ла Фентис. И вот однажды назначен был день, когда они двое должны были встретиться в поединке.

Тогда Иосиф, сын Аримафейский, явился к королю Эвелаку и открыл ему, что он будет побежден и убит, если только не откажется от веры в старый закон и не поверит в новый закон. И он научил его тут же истинной вере в Святую Троицу, и тот принял эту веру всем сердцем.

Вот тогда-то и был сделан для короля Эвелака этот щит во имя Того, Кто умер на кресте. Он же, через добрую свою веру, одержал верх над королем Толомом. Ибо поначалу, когда сэр Эвелак выехал на» поединок, его щит был спереди завешен покрывалом, а когда опасность стала ему угрожать не на шутку, он откинул покрывало, и тогда враги его увидели фигуру Распятого на кресте и были обращены в бегство.

Но случилось так, что одному из людей короля Эвелака отсекли в сражении руку, и он держал отрубленную руку свою в другой руке. Иосиф подозвал к себе этого человека и наказал ему с истинной верою прикоснуться к кресту. И лишь только он притронулся увечной рукой к кресту, как в тот же миг его рука срослась и стала цела, как ни в чем не бывало. А вскоре после этого случилось великое чудо: крест со щита вдруг исчез, и никто не знал, куда он девался. И тогда король Эвелак принял святое крещение, и почти все жители города тоже.

Вскоре же после того Иосиф собрался дальше в путь, и король Эвелак во что бы то ни стало пожелал последовать за ним, хотел он того или нет.

И по воле счастливого случая, прибыли они в эту страну, которая в те годы звалась Великая Бретань, но здесь их захватил злой язычник и бросил Иосифа в темницу. Но, по счастью, известия об этом достигли слуха достойного человека по имени Мондрам, и он, наслышанный об Иосифе, собрал для его спасения всех своих людей. И явился он с ними в страну Великую Бретань, сверг злого язычника и разбил его войско, а Иосифа освободил из темницы. И после этого весь народ обратился к христианской вере.

 

ГЛАВА XI

А в недолгом времени после того лежал уже Иосиф на смертном одре, и король Эвелак увидел это, он очень убивался и сказал так:

— Ради тебя покинул я мою страну, и коли теперь ты покидаешь меня и уходишь из этого мира, оставь мне на память что-нибудь, дабы мог я о тебе думать.

И сказал тогда Иосиф:

— Я сделаю это со всей моею охотою. Принеси мне щит твой, что я дал тебе перед поединком с королем Толомом.

И хлынула тут у Иосифа носом кровь, и никакими ухищрениями нельзя ее было остановить, а он своею кровью начертал на том щите крест и сказал так:

— Теперь есть у тебя память обо мне и знак моей любви, ибо, когда бы ни взглянул ты на этот щит, ты подумаешь обо мне. А знак креста всегда будет оставаться свежим, как сейчас, и кто бы ни навесил этот щит себе на шею, неизбежно об том пожалеет, и так будет до тех пор, пока не достанется он Галахаду, доброму рыцарю. Этот щит будет носить последний из моего рода, и он свершит немало чудных подвигов.

— Где же, — спросил король Эвелак, — хранить мне щит этот, чтобы он попал в руки достойному рыцарю, твоему потомку?

— Сэр, вам надлежит оставить его в том месте, где он будет находиться после смерти отшельника Насьена, ибо туда явится тот славный рыцарь на пятнадцатый день после посвящения в Рыцарский Орден.

И вот ныне настал назначенный день, когда он должен завладеть своим щитом. А в этом аббатстве покоится тело отшельника Насьена.

И, окончив речь, белый рыцарь исчез.

Юный паж слышал весь этот рассказ, и он поспешил слезть со своей лошади, опустился у ног Галахада на колени и стал молить его, чтобы он дозволил ему сопровождать себя до того дня, покуда сам не посвятит его в рыцари.

— Я не отказал бы вам, когда бы не должен был ехать один.

— В таком случае посвятите меня в рыцари! — сказал юный паж. — И, милостью Божией, я не опозорю высокий Рыцарский Орден.

Сэр Галахад согласился на его просьбу, и они возвратились назад в то самое аббатство, откуда начали путь, и там все весьма возрадовались при виде сэра Галахада.

Но лишь только они спешились, подошел к ним один монах, и он пригласил сэра Галахада к старой гробнице на кладбище, откуда, как сказал он, исходил столь ужасный шум, что кто ни услышит его, тот воистину лишается сил и рассудка.

— И мы полагаем сэр, что это дело диавола.

 

ГЛАВА XII

— Ведите меня туда, — сказал сэр Галахад.

И его привели на кладбище в полном облачении, но только без шлема.

— Вот, — сказал добрый старец, — теперь приблизьтесь к гробнице и подымите камень.

Он подошел, и донесся из могилы громкий крик, и голос произнес жалобно, но отчетливо:

— Сэр Галахад, слуга Иисуса Христа, не подходи ко мне, ибо иначе ты принудишь меня возвратиться туда, где я пребывал уже столь долго!

Но сэр Галахад ничего не побоялся и откинул надгробную плиту. Вырвался из земли зловонный дым, а вслед за тем увидел он, как выпрыгнуло из ямы мерзейшее из существ, когда-либо виденное им во образе человека. Посмотрел он, благословись, и понял, что перед ним — дьявол.

И услышал он тот же голос:

— Сэр Галахад, я вижу вокруг тебя такое множество ангелов, что сила моя бессильна противоборствовать тебе!

И увидел тогда сэр Галахад, что в могиле лежит мертвый рыцарь в доспехах, а сбоку — меч его.

— Вот что, любезный брат, — сказал сэр Галахад, — распорядись перенести отсюда это тело. Этот рыцарь недостоин лежать в ограде церковного кладбища, ибо он не был истинным христианином.

И с тем они оттуда ушли и возвратились в аббатство. Но там, лишь только снял он доспехи, подошел к нему какой-то добрый человек, сел подле него и сказал:

— Сэр, я объясню вам, что означает виденное вами сейчас в могиле. Сэр, плита, покрывавшая тело, означает тяготы жизни и тяжкие грехи, какие застал Господь наш в этом мире. Тогда такие царили пороки, что отец не любил сына и сын не любил отца. Это и было одной из причин, что Господь наш принял плоть и кровь чистой девы: ибо грехи наши были в те времена столь велики, что кругом и повсюду царил почти один порок.

— Истинно, — сказал сэр Галахад, — я верю в то, что вы говорите.

И сэр Галахад провел там ночь, а наутро он посвятил того пажа в рыцари и спросил его при этом, как его имя и откуда он родом.

— Сэр, — тот отвечал, — люди зовут меня Мелиас Островной, и я сын Датского короля.

— Ну, любезный сэр, — сказал Галахад, — раз вы происходите от королей и королев, так, уж верно, рыцарского звания не уроните, ибо вам надлежит быть зерцалом рыцарства.

— Сэр, — отвечал сэр Мелиас, — истинно вы говорите. Но раз уж, сэр, вы посвятили меня в рыцари, вам надлежит, по справедливости, исполнить мое первое желание, если только оно разумно.

— Верно вы говорите, — сказал сэр Галахад. — Я исполню ваше желание.

— Грамерси, господин мой, — сказал тот. — Дозвольте же мне сопровождать вас в ваших поисках Святого Грааля до тех пор, покуда приключения не разлучат нас.

— Я согласен на это, сэр.

И принесли люди сэру Мелиасу доспехи его и копье и привели коня. И поехал он с сэром Галахадом, и целую неделю не встречались им никакие приключения. Наконец в понедельник утром, покинув монастырь, где останавливались они на ночлег, выехали они на распутье, где расходилась надвое их дорога, и там увидели они надпись, гласившую:

«Вы, странствующие рыцари, едущие на поиски рыцарских приключений, здесь пред вами две дороги: одной дорогой ехать запрещается, ибо на нее свернешь — обратно не выберешься, если только ты не добродетелен и в бою не доблестен. А коли налево свернешь, то нелегко тебе будет стяжать славу, ибо долго не проедешь, как испытаешь нападение».

— Сэр, — молвил Мелиас сэру Галахаду, — если соблаговолите вы отпустить меня налево, то я туда и поеду, ибо на этом пути думаю я испытать мою силу.

— Лучше бы вам, — отвечал сэр Галахад, — не ехать этим путем, ибо думается мне, я легче избегну на нем опасностей, нежели вы.

— О нет, господин мой, прошу вас, поручите мне это приключение!

— Что ж, поезжайте, во имя Господа, — сказал сэр Галахад.

 

ГЛАВА XIII

Теперь обращается это повествование к сэру Мелиасу Островному. Вот едет сэр Мелиас вековым лесом, едет два дня, едет дольше. И выехал он на широкий луг, а посреди луга стоял просторный шалаш из сучьев и ветвей. Внутри увидел он кресло и на нем золотую корону, искусно и богато изукрашенную. На земляном же полу была разостлана скатерть, уставленная многими прекрасными яствами.

Посмотрел на это все сэр Мелиас, подивился чуду. Но голода он не испытывал, и потому приглянулась ему только золотая корона, он наклонился, подобрал ее и с нею поскакал дальше. Вдруг заметил он: скачет за ним вослед рыцарь и кричит:

— Положи корону, тебе не принадлежащую! И защищайся, если можешь!

Перекрестился тут сэр Мелиас и проговорил:

— Милостивый Господь небес, поддержи и спаси твоего новопосвященного рыцаря!

И пустили они навстречу друг другу коней во весь опор и сшиблись с налета. Но тот рыцарь пробил сэру Мелиасу кольчугу с левой стороны, так что он замертво свалился на землю. И тогда он отнял у него корону и ускакал прочь. А сэр Мелиас остался лежать недвижимый, не имея силы и пошевелиться.

Но, по воле счастливого случая, подъехал туда сэр Галахад и нашел его при последнем издыхании. Он спросил:

— Сэр Мелиас, кто нанес вам эту рану? Вот видите, лучше было бы вам ехать другой дорогой.

Услышал сэр Мелиас его голос.

— Сэр, — сказал он, — ради Господа, не оставьте меня умирать в этом лесу, но отвезите в ближнее аббатство, дабы я мог, как подобает, покаяться и получить отпущение грехов.

— Я это исполню, — отвечал сэр Галахад. — Но где же тот, кто нанес вам рану?

И тут вдруг услышал сэр Галахад из зарослей громкий возглас:

— Рыцарь, защищайся!

— О, сэр, — молвил сэр Мелиас, — остерегитесь, ибо это и есть он, тот, кто убил меня.

И крикнул в ответ сэр Галахад:

— Сэр рыцарь, пожалуй сюда, себе на погибель!

Тут оба они изготовились к бою и устремились навстречу друг другу во весь опор, И сэр Галахад ударил его с такой силой, что копьем пронзил ему плечо и лопатку и сбросил его с коня долой. И при этом сломалось Галахадово копье. Но тут выскочил из зеленых зарослей еще один рыцарь и поломал копье об сэра Галахада, не дав ему даже повернуть коня. Но сэр Галахад тогда выхватил меч свой и отсек ему левую руку, и она упала на землю. И тогда тот обратился в бегство, а сэр Галахад поскакал за ним вослед.

Но потом он возвратился к сэру Мелиасу, спешился, положил его бережно перед седлом, ибо в теле у него оставался обломок копья. А потом сам вскочил в седло, поднял его на руки и так довез до аббатства, а там снял с него доспехи и отнес на ложе. И тот попросил Святых Даров, а когда получил последнее причастие, то сказал сэру Галахаду:

— Сэр, теперь пусть приходит смерть, когда будет на то его воля.

И с тем выдернул обломок копья из своей раны и сразу лишился чувств.

Тут вошел к нему один старый монах, сам некогда бывший рыцарем. Поглядел он на сэра Мелиаса, осмотрел и промыл его рану и сказал сэру Галахаду так:

— Я могу исцелить его, буде на то милость Божия, за семинедельный срок.

Обрадовался сэр Галахад, снял с себя доспехи и сказал, что останется там на ночь. И пробыл он с ними три дня и три ночи, а потом спрашивает сэра Мелиаса, каково ему теперь, не лучше ли? И ответил сэр Мелиас, что, благодарение Богу, он чувствует, что поправляется.

 

ГЛАВА XIV

— Тогда я вас покину, — сказал сэр Галахад, — ибо мне предстоит еще многое сделать, и немало добрых рыцарей сейчас заняты тем же. Этот рыцарь и я, — сказал сэр Галахад монаху, — странствовали вместе в поисках Святого Грааля.

— Сэр, — отвечал этот добрый человек, — он за грехи свои был так изувечен. И я дивлюсь, — сказал он, — как вы дерзаете принять на себя столь важное нечто, как высокий Орден Рыцарства, и притом без очищения исповедью? По этой-то причине вы и получили вашу жестокую рану, ведь путь направо означал столбовой путь Господа нашего Иисуса Христа, путь истинной добродетельной жизни. А другой путь — это путь греха и неверия. И когда диавол увидел вашу гордыню, что вы осмелились присоединиться к взыскующим Святого Грааля, ваша же гордыня и послужила к вашему поражению, ибо этот подвиг предназначен лишь для мужей праведной жизни.

Да и сама надпись на распутье гласила о делах небесных и о рыцарских подвигах на Божиих путях, но не о подвигах рыцарей в Делах земных; гордыня же — глава всех грехов, это она побудила вас разлучиться с сэром Галахадом. А взяв золотую корону, вы свершили грех корыстолюбия и воровства. Все это — не рыцарские поступки. Когда же сэр Галахад, святой рыцарь, бился с теми двумя рыцарями, то два рыцаря обозначали эти два смертных греха, что гнездятся в рыцаре сэре Мелиасе; но против вас они выстоять не могли, ибо у вас нет смертных грехов.

После того простился с ними сэр Галахад и поручил их Богу.

И сказал тогда сэр Мелиас:

— Господин мой сэр Галахад, я разыщу вас, как только смогу сидеть в седле.

— Бог да исцелит вас! — сказал сэр Галахад.

И с тем сел он на коня и пустился в путь, и много ездил он по свету туда и сюда, и наконец случилось ему однажды покинуть замок, где он останавливался на ночлег, не выслушав поутру обедни. Название же тому замку было Аббласур. Ехал он, ехал и очутился на горе, а там стояла старая, ветхая часовня, и в ней не было ни души, ибо вокруг царило безлюдье. И преклонил он там пред алтарем колена и воззвал к Богу о добром наущении, и не кончил еще молитвы, как услышал голос, говоривший:

— Ныне ступай, о странствующий рыцарь, в Девичий Замок и положи конец его злым обычаям!

 

ГЛАВА XV

Услышавши это, возблагодарил сэр Галахад Бога и сел на коня и долго не проехал, как увидел в долине перед собою крепкий замок, окруженный глубокими рвами, а рядом бежала широкая река, что зовется Северн. И повстречался ему древний старец, и они приветствовали один другого, а потом сэр Галахад спросил у него, как называется этот замок.

— Любезный сэр, — тот отвечал, — это Девичий Замок. На нем лежит проклятье, равно как и на всех тех, кто в нем обитает, ибо сострадания там не ведают, зло же и жестокость всевозможные там процветают. И потому мой совет вам, сэр рыцарь, вернитесь назад.

— Сэр, — сказал сэр Галахад, — знайте, что назад я ни в коем случае не поверну.

И оглядел сэр Галахад свои доспехи, надежны ли они, крепки ли, и выставил перед собою щит. В это время вышли ему навстречу семь прекрасных девушек, и сказали они ему так:

— Сэр рыцарь, по великому неразумию вы сюда скачете, ведь вам надобно будет перебраться через реку.

— Отчего же бы мне и не перебраться через реку? — спросил сэр Галахад.

И с тем поскакал прочь от них своею дорогой, и повстречался ему молодой рыцарь, который сказал ему так:

— Рыцарь, знай, что рыцари этого замка запрещают тебе ехать дальше, покуда ты не объявишь, чего тебе здесь надо.

— Любезный сэр, — отвечал сэр Галахад, — я прибыл сюда затем, чтобы уничтожить здешний, злой обычай!

— Сэр, если вы от этого намерения не отступитесь, дела у вас будет немало.

— Поезжайте-ка своей дорогой, — сказал сэр Галахад, — и меня не задерживайте.

Тот возвратился в замок, и вот выехали из ворот замка семь рыцарей, все семеро — братья. И, завидев сэра Галахада, вскричали они громким голосом:

— Рыцарь, защищайся! Ибо мы можем тебе обещать лишь верную смерть.

— Как так? — спросил сэр Галахад, — неужели вы хотите биться против меня все сразу?

— О да, — они отвечали. — В этом ты можешь не сомневаться.

Тогда выставил сэр Галахад свое копье и сшиб переднего рыцаря наземь, так что тот едва не сломал себе шею. Тут остальные шестеро с размаху ударили его в щит копьями, но копья у них у всех поломались. А сэр Галахад обнажил меч и набросился на них так, что дивно было глядеть, и через великую свою мощь вынудил их под конец покинуть поле битвы. Сэр Галахад погнался за ними вослед, они же въехали в ворота замка, проскакали его насквозь и выехали вон через другие ворота.

И вышел навстречу сэру Галахаду старец в церковных одеждах и сказал:

— Сэр, примите ключи от замка.

Тогда сэр Галахад отпер ворота и увидел на улице столько людей, что и сосчитать нельзя. И все они сказали:

— Сэр, добро вам пожаловать, ибо мы давно уже ждем избавления!

Тут вышла вперед благородная женщина и сказала:

— Сэр, те рыцари бежали, но нынче же ночью они возвратятся и снова восстановят здесь свой злой обычай.

— Чего же вы желаете от меня? — спросил сэр Галахад.

— Сэр, — отвечала благородная женщина, — вы должны послать за всеми рыцарями, что держат земли от этого замка, и пусть они поклянутся вам в том, что будут верны прежним обычаям, которые повелись здесь издавна.

— Я охотно это исполню, — сказал сэр Галахад.

Тогда она принесла ему рог из слоновой кости с богатой золотой накладкой и сказала:

— Сэр, затрубите в этот рог, и его все услышат на две мили в округе.

Сэр Галахад протрубил в рог и сел на ложе. И пришел к Галахаду священник и рассказал ему:

— Сэр, уже тому прошло семь лет, как эти семеро братьев явились в наш замок, воспользовавшись гостеприимством герцога нашего Лианора, которому принадлежали все здешние земли. Когда же они увидели дочь герцога, даму весьма собой прекрасную, то коварно замыслили недоброе и затеяли между собою ссору. Герцог по доброте своей хотел было их разнять, но они убили его и его старшего сына. И завладели они прекрасной девицей и всеми сокровищами замка и силою держали всех рыцарей здешнего края в подчинении и повиновении, а простой люд грабили и обирали немилосердно. Но однажды сказала им герцогская дочь: «Вы сделали великое зло, убив отца моего и брата и завладев нашими землями. Но, впрочем, — она сказала, — вы не много лет будете владеть этим замком, ибо всем вам нанесет поражение один рыцарь». Так пророчествовала она тому семь лет назад. «Что ж, — отвечали ей семеро рыцарей, — коли так, то ни одна дама и ни один рыцарь, кто заедет в этот замок, его уже под страхом смерти не покинут, хотят они того или нет, покуда не объявится тот самый рыцарь, который его у нас отнимет». Вот потому-то и зовется он Девичий Замок, что здесь погублено немало девиц.

— А та, — спросил сэр Галахад, — из-за кого произошли все эти бедствия? Здесь ли она?

— Нет, сэр, — отвечал священник, — она умерла на третью ночь, как учинили над нею насилие. Они же содержали при себе в заточении ее младшую сестру, которая приняла немало мук вместе со многими другими дамами.

К этому времени собрались в замок все окрестные рыцари, и сэр Галахад пригласил их поклясться в вассальной верности меньшой герцогской дочери и тем облегчил их сердца. А наутро прибыл к сэру Галахаду человек и принес известие, что те семеро братьев убиты рукою сэра Гавейна, сэра Гарета и сэра Ивейна.

— Полагаю, что так оно и к лучшему, — сказал сэр Галахад, облачился в доспехи, сел на коня и поручил их Господу Богу.

Здесь оставляем мы сэра Галахада и поведем речь о сэре Гавейне.

 

ГЛАВА XVI

Когда сэр Гавейн, как рассказывается в повести, выехал в странствия, он изъездил много земель вдоль и поперек, и под конец прибыл он в то аббатство, где сэр Галахад добыл себе белый щит. Там узнал сэр Гавейн, каким путем следовать ему за сэром Галахадом, и так добрался до другого аббатства, где лежал больной Мелиас. И поведал ему сэр Мелиас о чудесных подвигах сэра Галахада.

— Правду сказать, — молвил тогда сэр Гавейн, — я сожалею, что не поехал с ним одной дорогой. И если только я встречусь с ним теперь, я так просто от него не отстану, какие бы небывалые приключения ни встретились сэру Галахаду.

— Сэр, — сказал один из монахов, — но он не согласится, чтобы вы его сопровождали.

— Отчего же? — спросил сэр Гавейн.

— Сэр, — тот отвечал, — ведь вы порочны и грешны, он же блажен.

Между тем как они беседовали, прискакал вдруг туда сэр Гарет, и они встретились друг с другом сердечно и радостно. А наутро они выслушали обедню и отправились дальше, и по пути повстречался им сэр Ивейн Отчаянный. И сказал сэр Ивейн сэру Гавейну, что у него не было ни одного приключения, с тех пор как он выехал в странствие.

— И у нас тоже не было, — сказал сэр Гавейн.

И они уговорились втроем не расставаться в этом странствии, разве что неожиданный случай их разлучит. Вот поехали они дальше и добрались до Девичьего Замка. Там в окрестностях завидели их те семеро братьев и сказали:

— Раз мы выгнаны из этого замка одним рыцарем, мы теперь будем убивать всех рыцарей короля Артура, каких сможем одолеть, в отместку этому сэру Галахаду.

И с тем они всемером напали на тех троих рыцарей. Но, по счастью, сэр Гавейн тут же одного из братьев убил, и товарищи его каждый поразил по брату, а затем они убили и остальных.

После этого они поскакали дальше под стенами замка, но утеряли след сэра Галахада, а утеряв след Галахада, решили разъехаться в разные стороны. Сэр Гавейн ехал, ехал и увидел хижину отшельника, а в ней нашел он доброго старца за молитвой Святой Деве. Сэр Гавейн попросил у него, Христа ради, ночлега, и добрый человек принял его с охотою. А потом спрашивает его старец, кто он таков.

— Сэр, — он отвечает, — я рыцарь короля-Артура, взыскующий Святого Грааля, имя же мое — сэр Гавейн.

— Сэр, — сказал тут добрый старец, — мне хотелось бы знать о счетах ваших с Господом Богом.

— Сэр, — отвечал сэр Гавейн, — я охотою открою вам мою жизнь, если будет на то ваша воля.

И он рассказал отшельнику, как один монах в аббатстве назвал его порочным рыцарем.

— И он вправе был вас так назвать, — сказал отшельник, — ибо, сделавшись рыцарем, вы должны были обратиться к благородным делам и к добродетельной жизни. Вы же поступали напротив того и много лет прожили греховной жизнью. А сэр Галахад девствен и не грешил никогда, и вот поэтому-то он достигнет того, за что взялся, в то время как вы и все, кто вам подобен, никогда этого не достигнете, и никто из ваших сотоварищей тоже, ибо вы вели жизнь неправеднейшую, какою когда-либо жил рыцарь. И воистину, не будь вы столь порочны, не были бы убиты вами и вашими товарищами те семеро братьев; ведь сэр Галахад один одолел их всех семерых накануне, однако он живет столь праведно, что просто так не убьет человека. И еще могу сказать вам, что Девичий Замок означает заточение, в котором пребывали души добрые прежде воплощения Господа нашего Иисуса Христа. А семеро рыцарей означают семь смертных грехов, что царили в то время в мире. Доброго же рыцаря сэра Галахада я могу уподобить Сыну Небесного Отца, родившемуся из чрева девственницы и выкупившему все души из неволи: так и сэр Галахад освободил девушек из мрачного замка. Тебе же, сэр Гавейн, — сказал добрый человек, — надлежит искупить твои грехи.

— Сэр, что же я должен сделать?

— Исполнить, что я тебе назначу, — сказал отшельник.

— Нет, — сказал сэр Гавейн, — я не согласен, ибо мы, странствующие рыцари, и без того слишком часто испытываем тяготы и мученья.

— Ну что ж, — только и молвил добрый человек и больше не сказал ни слова.

А наутро сэр Гавейн простился с отшельником и поручил его Богу. И случилось ему вскоре повстречать сэра Агловаля и сэра Грифлета, двух рыцарей Круглого Стола, и так, втроем, скакали они четыре дня безо всяких приключений. На пятый день они расстались, и каждый поехал дальше своим путем, как вела его судьба.

Здесь оставляет рассказ сэра Гавейна и его товарищей и обращается к сэру Галахаду.

 

ГЛАВА XVII

А сэр Галахад, покинув Девичий Замок, долго ехал и очутился в пустынном лесу, а там повстречал он сэра Ланселота и сэра Персиваля. Но они его не признали, ибо им незнакомо было его новое обличье. И, завидев его, отец его, сэр Ланселот, тут же выставил копье и сломал его об сэра Галахада, а сэр Галахад в ответ ударил на него так, что рухнули наземь и конь и всадник. А затем он обнажил меч и выехал против сэра Персиваля и такой удар нанес ему по шлему, что рассек сталь до кольчатого наглавника, так что, не подвернись меч у него в руке, быть бы сэру Персивалю убитым. И от этого удара вывалился сэр Персиваль из седла.

А происходил весь этот бой в виду одинокого дома, в котором жила затворница. И сказала святая женщина, глядя вслед сэру Галахаду:

— Бог да пребудет с тобою, лучший из рыцарей мира! Ах, воистину, — воскликнула она громко, так что и сэр Ланселот, и сэр Персиваль ее слышали, — если б те два рыцаря признали тебя, как я, они бы с тобою не бились!

Услышав слова ее, сэр Галахад испугался, как бы его не узнали, ударил шпорами коня и во весь опор поскакал от них прочь. Поняли они, что это был сэр Галахад, поспешили сесть на своих коней и пустились за ним вдогонку. Но вскоре он уже скрылся у них из глаз, и тогда они повернули печально назад.

— Может быть, нам лучше расспросить эту затворницу? — сказал сэр Персиваль.

— Поступайте как знаете, — сказал сэр Ланселот.

И с тем сэр Персиваль возвратился к затворнице, и она сразу же узнала его и сэра Ланселота тоже.

Но сэр Ланселот поскакал дальше, он долго ездил вдоль и поперек по дикому лесу, не разбирая дороги и положившись лишь на волю случая. Но под конец выехал он на распутье двух дорог, где на безлюдной равнине стоял большой каменный крест. А подле креста лежала мраморная плита, но она так потемнела, что сэр Ланселот не мог ничего на ней разобрать. И тогда огляделся сэр Ланселот кругом и увидел старую часовню, и туда направил он коня, думая найти там людей.

Вот привязал сэр Ланселот коня к дереву, снял щит свой с плеча и повесил на сук, и приблизился он к дверям часовни, но двери оказались разбиты и обрушены. А внутри разглядел он алтарь, прекрасно и богато убранный покровом из чистого шелка, а на нем стоял блистающий подсвечник с шестью большими свечами, и был этот подсвечник из серебра. И, видя такое сияние, пожелал сэр Ланселот во что бы то ни стало войти в ту часовню, но входа найти не мог. И тогда он, огорченный и опечаленный, повернул назад, туда, где был привязан его конь, снял седло и сбрую и отпустил его пастись, а сам отстегнул шлем, отвязал меч с пояса, лег на щит свой у подножия креста и уснул.

 

ГЛАВА XVIII

Дремлет он и, во сне ли, наяву ли, видит: скачут прямо к нему две лошади, белые как снег, и везут повозку, а в ней — недужный рыцарь. Подъехали к кресту и остановились. А сэр Ланселот все видит и замечает, ибо он спит ненастоящим сном. И услышал он, как тот проговорил:

— А, милосердный Иисусе! Когда оставит меня эта мука? Когда очутится вблизи меня священный сосуд, от которого мне будет исцеление? Ведь я так долго страдаю за столь малый проступок, страдаю уже давно!

Так жаловался рыцарь, а сэр Ланселот все слышал от начала и до конца.

И вдруг видит сэр Ланселот перед каменным крестом подсвечник с шестью зажженными свечами, но не видно было, кем он был принесен. И еще очутился там серебряный стол, а на нем — священный сосуд Святой Грааль, еще прежде виденный сэром Ланселотом во дворце Короля-Рыболова. В тот же миг сел в повозке больной рыцарь, воздел кверху обе руки и сказал:

— Милостивый, благостный Боже, здесь, в этом священном сосуде пребывающий, внемли мольбе моей, дабы мне исцелиться от моего недуга!

И на четвереньках подполз он к священному сосуду, коснулся его и поцеловал. И в тот же миг он был исцелен. И тогда он сказал:

— Господи Боже, благодарю Тебя, ибо я исцелен от моего недуга!

Долгое время пробыл там священный сосуд, а затем, вместе с подсвечником и огнем, исчез в часовне, так что сэр Ланселот и не видел этого, ибо, подавленный своими грехами, он не в силах был поднять глаз на священный сосуд. И оттого впоследствии многие дурно о нем говорили, он же после этого обратился к покаянию.

А исцеленный рыцарь облачился в одежды и поцеловал крест. Тут подоспел и паж с его оружием, и он спросил у своего господина, как он себя чувствует.

— Воистину, — он отвечал, — я, благодарение Господу, совсем здоров! Силою священного сосуда я исцелен. Но я дивлюсь на вот этого спящего рыцаря, что он не смог пробудиться, когда священный сосуд был здесь.

— Я полагаю, — сказал паж, — он пребывает в смертном грехе и в нем до сих пор не раскаялся и не получил отпущения.

— Клянусь, — сказал рыцарь, — кто бы он ни был, он несчастлив. Я полагаю, что он из рыцарей Круглого Стола, взыскующий Святого Грааля.

— Сэр, — молвил ему паж, — вот я принес вам все ваши доспехи, кроме шлема и меча, и потому мой вам совет: возьмите шлем и меч у этого спящего рыцаря.

Он так и сделал. И, оказавшись во всеоружии, он сел на Ланселотова коня, ибо он был лучше, чем его конь, и с тем ускакали они оттуда прочь.

 

ГЛАВА XIX

Вот очнулся сэр Ланселот, сел и задумался о том, что видел, сон ли то был или явь? И услышал он голос, говорящий:

— Сэр Ланселот, сэр Ланселот, твердый, как камень, горький, как древесина, нагой и голый, как лист смоковницы! Ступай отсюда прочь, удались от этих святых мест!

Услышавши это, опечалился сэр Ланселот и не сразу решил, как ему поступить. Отошел он оттуда прочь, горько плача и проклиная тот час, когда родился на свет, ибо он думал, что уже никогда не вернуть ему былой славы. Ибо те слова запали ему в сердце, и он понимал, чем заслужил их.

И когда он возвратился на перекресток, не нашел он там ни шлема, ни меча, ни коня своего. И тогда воскликнул он, что он бедный неудачник и несчастнейший из рыцарей, и сказал так:

— Мои грехи и пороки довели меня до этого бесславия! Ибо когда я брался за мирские подвиги ради мирских нужд, то всегда достигал цели и всюду одерживал верх и ни в одном бою не испытал поражения, прав ли я был или виноват. Но вот теперь я выехал на подвиг ради того, что свято, но чувствую и вижу, как прежние мои грехи препятствуют мне и меня позорят, так что я даже не имел силы ни шевельнуться, ни слова молвить, когда святая кровь явилась предо мною.

Так он убивался, покуда не настал день и не услышал он пение птиц; и тогда он немного утешился. Но, лишившись коня и вооружения, сэр Ланселот понял ясно, что подвиг его неугоден Богу. И он ушел пешим в густой лес и к исходу утра очутился на высокой горе, где нашел хижину отшельника, и святой человек как раз готовился служить обедню.

Опустился сэр Ланселот на колени и воззвал ко Господу о милосердии и прощении грехов. Когда же кончилась служба, сэр Ланселот окликнул отшельника и просил его, чтобы он выслушал милостиво рассказ о его жизни.

— С охотою, — отвечал добрый человек и спросил его, не из рыцарей ли короля Артура он, не из дружины ли Круглого Стола.

— Да, воистину, сэр, и имя мое — сэр Ланселот Озерный, о котором всегда говорили лишь доброе. Но теперь удача мне изменила, ибо я теперь всех несчастнее на свете.

Поглядел на него отшельник и подивился, отчего он так горько убивается?

— Сэр, — сказал отшельник, — вам надлежит благодарить Господа более, нежели какому-либо еще рыцарю на свете, ибо Он дал вам мирской славы больше, чем другим рыцарям. Но за то, что вы осмелились взыскать Его, будучи в смертном грехе, взыскать плоти Его и крови, вам не дано увидеть Его вашим смертным взором, ибо Господь не является грешникам, разве только им же на позор и на погибель. Но в мире нет второго такого рыцаря, кому столь же надлежит возносить хвалу Господу, как вам, ибо изо всех рыцарей лишь вас одарил Бог столь щедро красотой, благородным нравом, вежеством и великой мощью. И потому вы более, нежели кто-либо еще из смертных, обязаны Ему любовью и страхом, ибо сила ваша и мужество немногого бы стоили без Господня благоволения.

 

ГЛАВА XX

Тут заплакал сэр Ланселот с тяжелым сердцем и сказал:

— Вижу, что истинно говорите вы.

— Сэр, — сказал ему святой человек, — прошу вас, не скройте от меня ни единого вашего старого греха.

— Право, — отвечал сэр Ланселот, — мне очень неприятно поминать прошлое. Ведь вот уже четырнадцать лет, как я никому не открываю ничего о себе, и вот теперь должен я признать мой позор и мою слабость.

И с тем он рассказал святому человеку всю свою жизнь, как он без меры любил свою королеву безмерно долгий срок.

— И все мои бранные подвиги я почти всегда свершал во имя королевы и ради нее всегда готов был вступить в поединок, все равно, за правое или неправое дело. И никогда не бился я просто во имя Господа, но всегда желал завоевать себе славы и тем заслужить еще больше любви и редко когда благодарил за славу мою Господа Бога. — И под конец сказал сэр Ланселот:

— Сэр, я прошу у вас наставления.

— Сэр, я дам вам наставление, — отвечал отшельник, — если вы поручитесь мне вашей рыцарской честью, что воздержитесь от общения с вашей королевой, насколько возможно.

Тогда сэр Ланселот поклялся ему в этом душой и телом.

— Сэр, глядите, чтобы сердце ваше и язык были в согласии, — сказал добрый человек, — и я ручаюсь вам, что вы сподобитесь славы еще большей, нежели та, что у вас теперь.

— Святой отец, — сказал сэр Ланселот, — а что же это был за голос, произнесший мне те дивные слова, про которые я вам рассказал?

— Не удивляйтесь, — отвечал добрый человек, — ибо они означают, что Бог вас любит. Человек должен помнить, что камень тверд по природе, хоть есть камни мягче, а есть тверже. И это надлежит помнить тебе, сэр Ланселот, ибо ты не отступался от греха своего, как милостив ни был к тебе Господь. Вот потому ты тверже любого камня и тебя не размягчить ни воде, ни огню, и потому жар Святого Духа не проникает тебе в душу.

Но погляди, во всем мире не сыскать другого рыцаря, кому Господь наш ниспослал бы столько милостей, сколько тебе, ибо Тебе дал Господь красоту и вежество, а также смысл и рассуждение, дабы мог ты различить добро от зла. И еще он дал тебе доблесть и мужество и наделил тебя достоинствами столь щедро, что ты всю жизнь свою, куда бы ни направился, везде одерживал победы. Но вот теперь Господь наш не пожелал долее попускать тебе, покуда ты не познаешь Его, волей или неволею. А горьким, как древесина, голос назвал тебя потому, что где коренится грех, там нет места сладости; вот почему был ты уподоблен старому прогнившему стволу дерева.

Я показал уже тебе, почему ты тверд, как камень, и горек, как дерево; а теперь я покажу тебе, почему ты гол и наг, как лист смоковницы. Случилось так, что однажды в Вербное воскресенье Господь наш проповедовал в Иерусалиме, и нашел он, что народ там закоснел в жестокости, ибо во всем городе ни один не соглашался дать Ему приют. И тогда вышел Он из города, и по дороге набрел на смоковницу с густой, зеленой листвой, но без плодов на ветвях. И проклял Господь наш дерево, которое не приносит плодов. А означает эта смоковница город Иерусалим, имеющий листья, но не плоды. Вот и тебя, сэр Ланселот, когда явился пред тобою Святой Грааль, Бог узрел без плодов — без добрых мыслей, без возвышенных стремлений, лишь запятнанным похотью.

— Воистину, — сказал сэр Ланселот, — все, что вы говорите, — правда. И отныне, милостию Божией, я намереваюсь отказаться от прежних моих пороков, не откажусь лишь от рыцарства и от бранных подвигов.

И назначил святой человек сэру Ланселоту такое покаяние, какое только было ему под силу исполнить, не отказываясь от рыцарства. И отпустил он ему грехи и пригласил его провести у него весь тот день.

— Я готов, с доброй охотой, — отвечал сэр Ланселот, — ведь у меня нет ни шлема, ни коня, ни меча.

— Что до этого, — сказал отшельник, — то я к завтрашнему вечеру помогу тебе достать коня и все, что тебе потребно.

И раскаялся сэр Ланселот от души во всех своих прегрешениях.

Здесь оставляет повествование сэра Ланселота и обращается к сэру Персивалю Уэльскому.

 

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

 

ГЛАВА I

Как рассказывает повесть, когда сэр Ланселот отправился вослед за сэром Галахадом, о чьих подвигах говорилось выше, сэр Персиваль возвратился к затворнице, у которой он думал узнать вести про этого рыцаря, разыскиваемого сэром Ланселотом.

Он опустился на колени у ее окна, и затворница открыла окно и спросила сэра Персиваля, чего ему надобно.

— Госпожа, — он отвечал, — я рыцарь короля Артура, и мое имя сэр Персиваль Уэльский.

Услышала затворница его имя и очень обрадовалась, ибо он ей издавна был дорог более, чем какой-либо другой рыцарь. Да и не удивительно, ведь она приходилась ему теткой. Она распорядилась отпереть ворота, и был ему оказан добрый прием, сколько это было в ее силах.

Вот наутро явился сэр Персиваль к затворнице и спросил ее, знаком ли ей рыцарь с белым щитом.

— Сэр, — сказала она, — а что за причина вам спрашивать?

— Правду сказать, госпожа, — отвечал сэр Персиваль, — я не буду знать покоя, покуда не встречусь с этим рыцарем и не сражусь с ним. Так просто он от меня не уйдет, ибо я уже потерпел однажды от него поражение.

— А, сэр Персиваль! — сказала она, — неужели вы ищете сразиться с ним? Вижу я, что вам пришла охота погибнуть, как погиб когда-то ваш отец через свое неразумие.

— Госпожа, я сужу по вашим словам, что вы меня знаете.

— Да, — отвечала она, — уж конечно, я должна знать вас, ведь я ваша тетка, хоть я сейчас и в бедности. А некогда люди звали меня королевой Западных земель и я почиталась самой богатой королевой на свете. Но никогда богатство мое не радовало меня так, как моя бедность.

И заплакал сэр Персиваль от глубокой жалости, узнав, что она его тетка.

— Ах, любезный племянник, — сказала она, — когда слышали вы в последний раз вести о вашей матери?

— Правду сказать, — отвечал он, — я вестей от нее не имею, но часто вижу ее во сне и потому не могу сказать, жива ли она или умерла.

— Истинно, любезный племянник, ваша мать умерла, ибо, расставшись с вами, она так тосковала, что едва только успела исповедаться — и тут же скончалась.

— Господь да смилостивится над ее душою! — молвил сэр Персиваль. — Мне прегорестно это, но ведь каждому из нас предстоит расстаться с земным существованием. Однако, любезная тетушка, откройте мне теперь, кто таков был тот рыцарь? Сдается мне, что он — тот же самый рыцарь, что выступал на Троицу в красных доспехах.

— Знайте же, — она отвечала, — что это он и есть. Ему нельзя было явиться иначе, как в красных доспехах. И рыцарь этот не имеет себе равных, ибо все подвиги его чудесны и смертной руке его не одолеть.

 

ГЛАВА II

А Круглый Стол был сооружен Мерлином как знак истинной круглости мира, и людям так и надлежит понимать значение Круглого Стола. Ибо весь мир, и языческий и христианский, стремится к Круглому Столу, и когда человека избирают в братство рыцарей Круглого Стола, он почитает это для себя высшей милостью и вестью, нежели получи он полмира в собственное свое владение.

Вы сами видели, как рыцари лишались отцов и матерей, лишались рода своего и племени, и жен, и детей, чтобы только вступить в ваше братство. Вы и сами пример, ибо, оставив вашу матушку, вы никогда уже ее не увидите, — столь превосходное братство нашли вы за Круглым Столом.

Когда Мерлин затеял сделать Круглый Стол, он сказал так: «Те, кто будут рыцарями Круглого Стола, познают истину Святого Грааля». А когда его спрашивали, как же отличить тех, кто сподобится достичь Святого Грааля, он отвечал: «Три белых быка исполнят этот подвиг, и двое будут непорочны, а третий чист. И один из тех троих превзойдет отца своего, как лев превосходит леопарда, и силою и бесстрашием».

Слыхавшие же это из уст Мерлина сказали: «Раз должен появиться такой рыцарь, ты устрой для него силою чар твоих особое сиденье, чтобы никому нельзя было сидеть на нем, кроме лишь того, кто превосходит всех рыцарей». И Мерлин ответил, что так он и сделает. И устроил он Погибельное Сиденье, на котором сидел Галахад во время пиршества на прошлую Троицу.

— Теперь, госпожа, — сказал сэр Персиваль, — я столь многое услышал от вас, что своей охотою никогда не стану искать иной встречи с сэром Галахадом, как только учтивой и дружественной. Но, ради Господа, любезная госпожа, не можете ли вы научить меня, где мне его найти? Ибо быть с ним мне бы хотелось всей душой.

— Любезный племянник, — она отвечала, — отправляйтесь в замок, который зовется Гот, где живет один его кровный родич, и там остановитесь на ночлег. А утром, как он вас научит, туда и поспешите. Если же он ничего сказать вам не сможет, тогда поезжайте прямо в замок Корбеник, где находится Увечный Король, а уж там вы непременно узнаете о нем верные вести.

 

ГЛАВА III

Вот простился, в слезах, сэр Персиваль со своею теткой. И пустился он в путь и скакал до самой вечерни. Вдруг слышит он бой часов. Смотрит — стоит у дороги высокий дом за крепкими стенами и глубокими рвами. Постучал сэр Персиваль в ворота. Раскрылись перед ним ворота, въехал он внутрь, спешился, его проводили в покои, помогли снять доспехи, и ждал его там самый лучший прием и ночлег.

А наутро отправился он слушать обедню. В монастырском храме священник уже стоял в облачении пред алтарем, справа же увидел он скамью, забранную железной решеткой. А позади алтаря высилось прекрасное и роскошное ложе под шелковым, золотом расшитым покрывалом. И на нем заметил сэр Персиваль то ли женщину, то ли мужчину, ибо лицо от него было скрыто. Здесь перестал он оглядываться и погрузился в молитву.

Когда же дошло до освящения Даров, лежавший позади алтаря поднялся во весь рост и открыл лицо свое, и увидел сэр Персиваль глубокого старца с золотой короной на голове, плечи же его были не покрыты, и грудь нага до самого пояса. И увидел сэр Персиваль, что все тело его изъязвлено глубокими ранами — и плечи, и руки, и даже лицо. Вот воздел старец ладони к Телу Господню и воскликнул:

— Милостивый и благий Господи Иисусе Христе, не оставь меня!

И более он уже не ложился, но без устали творил молитвы и славословия, хотя с виду ему было лет, наверное, триста. Когда же кончилась обедня, священник поднес Тело Господне к израненному королю. И когда тот вкусил Его, то снял корону с головы и велел положить ее на алтарь.

Тут спросил сэр Персиваль одного из монастырской братии, кто этот король.

— Сэр, — отвечал добрый монах, — вы много слышали об Иосифе Аримафейском, как он был послан в наши земли учить и проповедовать святую христианскую веру и как за то принял он много страданий от врагов Христовых. В городе Саррасе он обратил короля, которого звали Эвелак, и король этот прибыл вслед за Иосифом в нашу землю, и постоянно стремился он быть там, где находился Святой Грааль. Но однажды он настолько приблизился к священной чаше, что Господь наш разгневался на него, но он все не отступался, все тянулся к ней, и тогда Бог поразил его почти полной слепотой.

И вскричал этот король:

«Господи милостивый, не дай мне умереть, покуда не объявится в девятом поколении из моего рода добрый рыцарь, который сподобится достичь Святого Грааля, чтобы только мог я узреть его и поцеловать!»

 

ГЛАВА IV

Когда взмолился так этот король, услышал он голос, произнесший: «Услышана твоя молитва, и ты не умрешь, покуда не поцелуешь его. И когда объявится этот рыцарь, ясность взора к тебе вернется, и ты прозреешь, и раны твои заживут, а до той поры они не закроются».

Вот что было с королем Эвелаком, и прожил этот король четыреста лет святой жизни, а теперь, говорят, рыцарь, что должен его исцелить, уже объявился при здешнем дворе.

— Сэр, — сказал добрый человек, — прошу вас, скажите мне, кто вы, не рыцарь ли Круглого Стола?

— Да, воистину я рыцарь Круглого Стола и зовусь сэр Персиваль Уэльский.

Услышал святой человек это имя и весьма обрадовался. А сэр Персиваль с ним простился и поехал дальше, и скакал он до самого полудня. И повстречались ему в долине двадцать всадников, что везли на носилках насмерть раненного рыцаря. Завидевши сэра Персиваля, они спросили его, кто он и откуда.

Он сказал:

— Я рыцарь короля Артура.

И тут они разом вскричали:

— Смерть ему!

Сэр Персиваль сшиб ближнего рыцаря наземь вместе с конем, и тогда семеро из тех рыцарей ударили его в щит своими копьями, а остальные убили под ним коня, так что он очутился на земле, и они так бы и убили его или захватили бы в плен, не окажись в тех краях по воле случая добрый рыцарь сэр Галахад в красных доспехах. Увидел он, что столько рыцарей нападают на одного, и сказал:

— Жизнь этого рыцаря должна быть спасена!

И он выехал против тех двадцати всадников, пустив коня своего во весь опор и уперев копье. Переднего рыцаря сокрушил он наземь с конем. Когда же копье у него сломалось, он зажал в руке меч и стал разить направо и налево, так что дивно было смотреть. И с каждым ударом падал один из его противников или же обращался в бегство, так что скоро некому уже было с ним сражаться, ибо они укрылись в густом лесу, и сэр Галахад устремился за ними в погоню.

Сэр же Персиваль при виде этого горько убивался, что у него нет коня. Он теперь догадался, что это сэр Галахад, и крикнул ему вслед громким голосом:

— Любезный рыцарь, постой! Позволь мне поблагодарить тебя за все, что ты для меня сделал!

Но сэр Галахад гнал коня и скоро уже скрылся из виду. А сэр Персиваль со всех ног торопился за ним пешком, крича и плача. Но вот повстречался ему йомен верхом на лошади, а в поводу вел он могучего вороного скакуна, мастью чернее черники.

— А, любезный друг, — сказал сэр Персиваль, — я что хочешь готов сделать для тебя и всегда буду тебе верным рыцарем, когда бы ты ни попросил меня о защите, но только ссуди мне этого черного коня, чтобы я мог догнать рыцаря, что скачет там впереди.

— Сэр, — отвечал йомен, — этого я сделать не могу, ибо владелец коня таков, что он убьет меня.

— Увы! — сказал сэр Персиваль, — потерять этого рыцаря мне всего горше на свете!

— Сэр, — сказал йомен, — мне очень жаль вас, ибо добрый конь был бы вам под стать, но отдать вам этого коня я не осмеливаюсь, разве что вы силой у меня его отберете.

— Нет, этого я не сделаю, — сказал сэр Персиваль.

На том они расстались, и сэр Персиваль уселся под деревом и стал плакать и убиваться. Вдруг видит он: скачет рыцарь в полном вооружении, а конь под ним тот самый, что вел в поводу йомен.

 

ГЛАВА V

А следом и сам йомен трусит, торопится, и спрашивает он у сэра Персиваля, не проезжал ли там рыцарь верхом на его вороном скакуне.

— Да, сэр, видел я его. А почему ты спрашиваешь?

— О сэр, этого коня отнял он у меня силой, и за это господин мой меня убьет на месте.

— Что ж, — сказал сэр Персиваль, — чего же хочешь ты от меня? Видишь сам, что я пеш. Конечно, будь у меня добрый конь, я бы быстро вернул тебе твоего скакуна.

— Сэр, — сказал йомен, — возьмите мою лошадь и постарайтесь сделать что возможно. Я же последую за вами пешком, чтобы увидеть, как вы преуспеете.

Сел сэр Персиваль верхом на его лошадь и погнал ее как мог скорее и наконец завидел впереди того рыцаря. Крикнул он ему:

— Рыцарь, поворачивай назад!

Тот повернул коня, выставил копье против сэра Персиваля и поразил его лошадь прямо в шею, так что упала скотина мертвая на землю. Тут рассвирепел сэр Персиваль и вскричал:

— Постой, рыцарь-злодей! Поворачивай снова коня, трусливый и вероломный рыцарь! Выходи биться со мною в пешем бою!

Но тот ничего не ответил и ускакал прочь. А сэр Персиваль, видя, что он и не думает возвращаться, бросил оземь щит свой, меч и шлем и воскликнул:

— Что я за несчастный рыцарь! Второго такого проклятого и незадачливого нет среди рыцарей!

И провел он там в печали целый день, когда же стемнело, он совсем обессилел, лег на землю, уснул и проспал до полуночи. В полночь проснулся он и видит: стоит перед ним женщина и говорит ему суровым голосом:

— Сэр Персиваль, что делаешь ты здесь?

— Ничего не делаю: ни добра, ни большого вреда.

— Если ты пообещаешь исполнить мою волю, когда я тебя призову, — сказала она, — то я ссужу тебе моего коня, который понесет тебя, куда ты ни пожелаешь.

Сэр Персиваль обрадовался такому предложению и пообещал выполнить все, что она от него пожелает.

— В таком случае подожди меня здесь, и я приведу тебе коня.

Скоро она возвратилась и привела в поводу коня, черного, как чернила. Поглядел на этого коня сэр Персиваль и диву дался: как он высок и статен и что за богатая на нем сбруя. Но все равно, ничего не побоявшись, он вскочил на коня верхом, не думая об опасности. А севши верхом, вонзил в бока коню шпоры и поскакал по лесу. А луна светила ясно, и дивный конь за час с небольшим перенес его на расстояние четырех дней пути. Наконец очутились они над пенным кипучим потоком, и конь устремился прямо в волны.

 

ГЛАВА VI

Но сэр Персиваль, подъехав к самому берегу, увидел, что вода вся так и бурлит, и замешкался, не решаясь ехать вброд. И осенил он крестом себе лоб.

Почуял черт огорчение, стряхнул с себя сэра Персиваля, а сам прыгнул в воду, ревя, крича и плача, и вода словно бы загорелась огнем. Тут понял сэр Персиваль, что его вез нечистый и едва не завлек к погибели. И предал он себя в руки Господу и помолился, чтобы Бог хранил его впредь от такого соблазна.

Он провел в молитве всю ту ночь, покуда не наступило утро и не стало светло, и тут увидел он, что находится на безлюдной горе, со всех сторон окруженной морем, так что нигде не видно было спасительной земли, только дикие твари вокруг. Спустился он вниз и увидел: змея влечет к нему за шею молодого льва. Вдруг выскакивает с ревом и рыком большой лев и бросается вслед за змеею. Лишь только завидел это сэр Персиваль, сразу же поспешил туда, где лев уже нагнал змею и завязал с нею бой. Сэр Персиваль желал помочь льву, ибо тот из них двоих был тварью более божеской, и с тем обнажил он меч, выставил щит перед собой и так ударил змею, что нанес ей смертельную рану. А лев, видя это, не напал на сэра Персиваля, но, напротив, преклонился перед ним, как только возможно зверю преклониться перед человеком.

Сэр Персиваль отбросил щит свой, который был расколот, снял шлем с головы, чтобы получше отдышаться, ибо дыхание змеи его сильно обожгло; а лев следовал за ним повсюду и ластился, словно собака. И погладил Персиваль льва по загривку и по шее и возблагодарил Бога за дружбу зверя. А перед полуднем лев взял своего детеныша, поднял и унес туда, откуда они вылезли. И остался сэр Персиваль один. Но, как рассказывается в повести, сэр Персиваль в те дни был одним из тех немногих, в ком особенно тверда была вера в Господа нашего Иисуса Христа, ибо в те времена мало кто верил по-настоящему; ведь в те времена сын мог поднять руку на отца, как на чужого.

И вот стал сэр Персиваль искать утешения в Боге и помолился Ему, чтобы никакой соблазн не отвлекал его от служения Господу и чтобы оставаться ему всегда верным борцом за дело Божие. И лишь только он помолился, видит: лев подошел к нему опять и лег у его ног. И всю ту ночь спали вместе лев и он.

Заснул сэр Персиваль, и привиделся ему дивный сон: будто повстречались ему две дамы, одна верхом на льве, другая — на змее, одна молодая, другая же старая. И молодая будто бы говорит: «Сэр Персиваль, мой господин приветствует тебя и передает, чтобы ты облачился в доспехи и был готов к бою, ибо завтра предстоит тебе биться с сильнейшим рыцарем мира. И если ты будешь побежден, то не отделаешься тем, что лишишься руки или ноги, но будешь еще опозорен до последнего дня творения».

Тогда он спрашивает ее, кто же таков ее господин, и она отвечает: «Величайший властитель мира». И с тем вдруг она исчезла неведомо куда.

 

ГЛАВА VII

Выступила тут вторая дама, что сидела верхом на змее, и сказала:

— Сэр Персиваль, я приношу вам жалобу на обиду, что вы мне причинили, хоть я вам ничего не сделала.

— Уж конечно, госпожа, — отвечал он, — я никогда не причинил обиды ни вам и никакой другой даме.

— Нет, причинили, — сказала она, — а чем, сейчас вам открою. Я издавна воспитывала здесь змею, которую я очень любила, и она мне верно служила много лет. Вы же вчера убили ее, когда она ловила свою добычу. Скажите же мне, почему вы убили мою змею, ведь лев-то был не ваш?

— Госпожа, я согласен, что это был не мой лев, но лев по природе благороднее, нежели змея, и потому я убил ее, и я не думал, что тем обидел вас. Госпожа, — сказал он, — чего же вы теперь от меня хотите?

— Я хочу, — она отвечала, — чтобы вы возместили мне потерю любимой змеи и поступили ко мне в услужение.

И он ответил:

— Нет, этого я для вас не сделаю.

— Не сделаете? Да ведь вы всегда были моим послушным слугой, прежде чем начали поклоняться Господу нашему Иисусу Христу. И потому обещаю вам, что где ни застану вас врасплох, там и захвачу как бывшего моего слугу.

И с тем она пропала и оставила сэра Персиваля спать тревожным, беспокойным сном. Утром поднялся он, перекрестился и почувствовал, что совсем обессилел.

И вдруг заметил сэр Персиваль в море плывущий к нему корабль, и он взошел на тот корабль и увидел, что и снаружи и изнутри там все затянуто белым шелком. У руля же стоял старец в церковном облачении, по виду священник.

— Сэр, — сказал ему сэр Персиваль, — я рад вашему прибытию.

— Храни вас Бог, — отвечал старец. — Откуда вы?

— Сэр, я от двора короля Артура, рыцарь Круглого Стола, а сейчас взыскую Святого Грааля. Здесь терпел я жестокую нужду и вовсе не чаял спастись из этой дикой пустыни.

— Не сомневайтесь, — молвил святой человек, — если вы истинный и верный рыцарь, как того требует высокий Орден Рыцарства, и сердцем чисты, как надлежит вам, помните, что никакому врагу вас не убить.

— А кто вы? — спросил сэр Персиваль.

— Сэр, я из дальних стран прибыл сюда, дабы укрепить и наставить вас.

— Сэр, — сказал сэр Персиваль, — что означает сон мой, виденный мною минувшей ночью?

И он поведал ему весь свой сон.

— Та, что привиделась вам верхом на льве, означает Новый Завет святой церкви, под коим надо понимать веру, добрую надежду, упование и святое крещение. А что она казалась моложе, чем вторая, тому есть своя причина, ведь она рождена с воскресением и страстями Господа нашего Иисуса Христа. Из великой любви к тебе она явилась, дабы предуведомить тебя о предстоящей тебе великой битве.

— Против кого же, — спросил сэр Персиваль, — буду я биться?

— Против грознейшего в мире бойца; и, как сказала тебе дама, если ты не одолеешь его, тогда не отделаешься тем, что лишишься руки или ноги, но будешь еще опозорен до последнего дня творения. А та, что была верхом на змее, означает Старый Завет, змея же — это диавол. А что она упрекала тебя в убийстве ее слуги, не относится к той змее, которую ты в самом деле убил, но к диаволу, который занес тебя на ту скалу. Когда ты начертал крестное знамение, ты его тем убил и лишил силы. А что она требовала у тебя в возмещение, чтобы ты стал ей слугою, на что ты не согласился, это она хотела, чтобы ты уверовал в нее и отказался от святого крещения.

После этого повелел он сэру Персивалю оставить судно. Сэр Персиваль перепрыгнул через борт в воду, а корабль со всем, что там было, тут же исчез неведомо куда. Тогда он снова поднялся на скалу и нашел там льва, который делил с ним там одиночество, и он погладил его по спине и очень ему обрадовался.

 

ГЛАВА VIII

Так провел на скале сэр Персиваль много часов, а в полдень завидел он в море корабль, бежавший к нему, словно все ветры света гнали его к той скале.

И вот причалил корабль под скалою.

При виде этого поспешил туда сэр Персиваль, и увидел он корабль, весь затянутый черным, как черника, шелком. На корабле встретила его дама необыкновенной красоты в наряде столь богатом, что богаче не бывает. И когда она увидела сэра Персиваля, она спросила, как он попал в эту пустынную местность.

— Ведь отсюда вам не выбраться никогда, и вы умрете от голода и горя.

— Девица, — отвечал сэр Персиваль, — я служу мужу превосходнейшему изо всех на свете, и, как я состою у него на службе, он не попустит меня погибнуть, ибо кто стучится, тот войдет, и кто спрашивает, получит; и кто ищет его, от того он не скрывает слово свое.

И тогда она сказала:

— Сэр Персиваль, разве вы не узнаете меня?

— Кто научил вас моему имени? — спросил сэр Персиваль.

— Я знаю вас лучше, чем вы полагаете, ведь я только недавно из Пустынного Леса, где я видела Красного Рыцаря с белым щитом.

— Ах, любезная девица, как бы мне хотелось встретиться с этим рыцарем!

— Сэр рыцарь, — сказала она, — если вы поклянетесь верностью вашей славному рыцарству, что исполните мою волю, когда я вас призову, то я доставлю вас к этому рыцарю.

— Я согласен, — отвечал сэр Персиваль, — обещаю вам исполнить ваше желание.

— Хорошо, — сказала она, — тогда слушайте. Я повстречала его в Пустынном Лесу, он гнался за двумя рыцарями и загнал их в реку под названием Мортеза. Перебрались двое рыцарей на ту сторону, а Красный Рыцарь за ними, но конь под ним утонул, и он с великим трудом выбрался на землю.

Так она ему рассказывала, и сэр Персиваль весьма радовался вестям о нем.

А потом она спросила его, ел ли он что-нибудь?

— Нет, госпожа, правду сказать, я вот уже три дня ничего не ел, но некоторое время тому назад я беседовал тут с добрым человеком, и он напитал меня добрыми словами и тем весьма меня подкрепил.

— А, сэр рыцарь, человек тот, — сказала она, — чародей и умножитель словес, и если вы поверите ему, то в позоре и бесславии умрете на этой скале от голода, и дикие звери обглодают ваши кости. Но вы еще молоды и собой пригожи, и потому я спасу вас, если вы согласны.

— А кто вы, — спросил сэр Персиваль, — что хотите мне сделать столько добра?

— Я, — отвечала она, — теперь обездолена и лишена владений, а некогда почиталась богатейшею в мире дамою.

— Госпожа, — сказал сэр Персиваль, — кто отнял ваши владения? Ибо мне жаль вас от души.

— Сэр, — она отвечала, — я жила в доме величайшего из мужей, и он так холил меня и нежил, наряжал и украшал, что не было другой женщины, как я. Но красотой своей великой я чересчур возгордилась, и я сказала ему однажды обидное слово, и с тех пор он не пожелал больше терпеть меня подле себя. Он выгнал меня из отчего дома и навсегда лишил меня наследства и не желал сжалиться надо мною, ни над моими слугами и приближенными. Но хоть оказалась я повергнута в нищету, я сманила у него кое-кого из его людей, и они сделались моими слугами, ибо, что они у меня ни попросят, я даю им тотчас же, и еще того более. И веду я и слуги мои денно и нощно против него войну, вот почему, повстречавши доброго рыцаря или крепкого бойца, я всякий раз стараюсь заручиться его поддержкой. А так как я знаю, что вы — доблестный рыцарь, я прошу вас о помощи, и раз вы рыцарь Круглого Стола, вы не можете оставить без поддержки благородную женщину, если она обездолена и просит вас о защите.

 

ГЛАВА IX

И сэр Персиваль пообещал ей всю помощь, какая была в его силах, и она от души его благодарила. А в это время стоял сильный зной. И вот она кликнула одну свою даму и повелела принести шатер. И по ее повелению разбили шатер на прибрежном песке.

— Сэр, — молвила она, — здесь можете вы отдохнуть и укрыться от полдневного зноя.

Он поблагодарил ее, а она взяла у него шлем и щит, и он уснул и спал много часов подряд.

Пробудившись же, он спросил, нет ли у нее какой-нибудь пищи, и она ответила:

— Да, вы получите всего вдоволь.

И был там накрыт стол и столькими заставлен яствами, что сэр Персиваль лишь диву дался. И было там все, о чем он только мог помыслить. И пил он там вино, которого крепче, казалось ему, не отведывал он в жизни, и от вина захмелел сверх меры. Поглядел он на ту даму, и подумалось ему, что такой красавицы он еще не видывал.

И тогда сэр Персиваль предложил ей любовь и просил ее быть его возлюбленной. Но она отказала ему в его просьбе, ответив, что страсть его недостаточно горяча.

А он все не переставал просить ее о любви. И когда она увидела, что он уже довольно распалился, она сказала так:

— Сэр Персиваль, знайте, что я не удовлетворю вашего желания, пока вы не поклянетесь быть мне отныне верным слугою и делать лишь то, что я вам стану повелевать. Обещаете ли вы мне это, как есть вы верный рыцарь?

— Да, моя прекрасная дама, — отвечал сэр Персиваль, — клянусь телом и душою!

— Хорошо, — сказала она, — тогда можете делать со мною что захотите, ибо знайте, что изо всех рыцарей на свете вы теперь мне всего желаннее!

И приказано было двум пажам соорудить ложе посреди шатра, и вот она сняла свои одежды и легла. И сэр Персиваль возлег с нею рядом нагой.

И вдруг, по счастливому случаю, увидел он на земле меч свой обнаженный, с красной рукоятью в виде креста и с распятием. Тут вспомнил он о своем рыцарстве и об обещании, данном накануне святому человеку, и осенил он чело себе крестным знамением. В тот же миг обрушился шатер и превратился в дым и черное облако. Страшно стало сэру Персивалю, и вскричал он громким голосом:

 

ГЛАВА X

— Милосердный, всеблагий Господи Иисусе Христе, не попусти меня опозориться, ведь, когда бы не милость твоя, я бы уже погиб!

И взглянул он туда, где стоял ее корабль, и видит, что она уже всходит на борт и так ему говорит:

— Сэр Персиваль, вы меня предали.

И уплыл корабль, гонимый ветром, который выл и гудел, а на воде остался словно бы огненный след.

В великом сокрушении сэр Персиваль схватил меч свой и сказал так:

— Раз плоть моя стремится властвовать надо мною, я накажу ее.

И с тем он рассек себе бедро, так что кровь брызнула кругом, и сказал:

— О благий Господи! Прими это в возмещение того, в чем я преступил против Тебя!

А затем он оделся, облачился в доспехи и стал убиваться, называя себя несчастным из несчастных и говоря так: «Ведь я едва не погиб и едва не утратил то, чего бы уже никогда не смог получить назад, — моей девственности, ибо, потеряв, ее уже не вернешь».

Потом остановил он кровь из раны лоскутом, вырванным из своей рубахи. И, так стеная и скорбя, увидел вдруг, что с востока плывет к нему тот самый корабль, на котором накануне беседовал он со святым старцем. Тут так жестоко устыдился себя этот благородный рыцарь, что упал и лишился чувств. А когда очнулся, то пошел к нему навстречу из последних сил и приветствовал доброго старца.

Спрашивает старец у сэра Персиваля:

— Каково тебе тут было, пока я отсутствовал?

— Сэр, — он отвечал, — здесь объявилась дама и довела меня до смертного греха.

И он поведал ему все, как было.

— И вы не знаете, кто такая эта девица? — спросил святой человек.

— Сэр, — тот отвечал, — я не знаю, но, уж конечно, это диавол ее ко мне подослал, дабы меня опозорить.

— А, добрый рыцарь, — сказал старец, — ты глупец, ведь эта женщина и есть верховный диавол преисподней, в чьей власти все остальные диаволы. Это и есть та самая старуха, что приснилась тебе верхом на змее.

И он поведал сэру Персивалю, как Господь наш Иисус Христос изгнал того с небес за грехи его, а был он светлейшим из ангелов, но утратил все, чем владел.

— И это и есть враг твой, и он одержал бы над тобою верх, когда бы не милость Божия. Помни же об этом, сэр Персиваль, и прими как урок для себя.

Тут добрый старец исчез. А сэр Персиваль взял доспехи свои, взошел на корабль и так уплыл оттуда.

Здесь кончается эта повесть, и мы обращаемся к сэру Ланселоту.

 

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

 

ГЛАВА I

Когда отшельник продержал у себя сэра Ланселота три дня, он достал ему коня, шлем и меч, и сэр Ланселот с ним простился и отправился в путь и скакал до полудня. И вот увидел он маленький домик, а когда приблизился, оказалось, что это часовенка.

Подле часовенки увидел он старца в богатых белых одеждах. И сказал ему сэр Ланселот:

— Сэр, спаси вас Бог!

— Сэр, храни вас Господь, — отвечал добрый человек, — и да сделает Он из вас доброго рыцаря.

Тут сэр Ланселот спешился и вошел в часовню, и там увидел он мертвого старца в белой ризе из тончайшей ткани.

— Сэр, — сказал ему добрый человек, — этому мужу подобает не то одеяние, в каком вы сейчас его видите, ибо он нарушил клятву своего ордена, хотя он более ста лет был служителем веры.

И добрый старец возложил на плечи себе столу, взял в руки книгу и сотворил заклинание по этой книге. И тогда увидели они диавола в столь страшном обличии, что и самый храбрый на земле человек не мог бы глядеть на него без страха. И молвил тот диавол:

— Ты меня потревожил. Говори же, чего тебе от меня надобно?

— Я желаю, — отвечал старец, — чтобы ты поведал мне, как умер мой товарищ и спасен ли он или обречен на погибель?

И отвечал тот ужасным голосом:

— Нет, не обречен он погибели, но спасен!

— Как возможно это? — спросил старец. — Ведь он, мне думается, плохо жил, ибо он нарушил клятву ордена и облачен теперь в ризу не по заслугам, а кто преступает против нашего ордена, тот не добром живет.

— Нет, это не так, — сказал диавол. — Человек, здесь лежащий, происходил из великого рода. И был один лорд по имени граф Вальский, он вел жестокую войну против его племянника, которого звали Агвар. Увидел Агвар, что граф этот сильнее его. И тогда явился он за советом к дяде своему, что лежит здесь перед вами мертвый, и дядя покинул отшельничью обитель и отправился на поддержку племяннику в войне против могучего графа. И так случилось, что через мудрость свою и силу этот человек, что лежит здесь мертвый, так преуспел, что им захвачен был сам граф и три его барона.

 

ГЛАВА II

И установлен был мир между графом и Агваром, и даны были зароки, что граф никогда больше не пойдет на него войной.

Тогда этот человек, что лежит здесь мертвый, возвратился в обитель. Но граф послал двух своих племянников, чтобы они отомстили ему.

Вот прибыли они сюда и застали его за освящением Святых Даров. Они подождали, пока кончилась служба, а потом напали на него с обнаженными мечами и непременно бы его зарубили, но только мечи от него отскакивали, как от стали, ибо Тот, Кому он служил, оберегал его жизнь.

Тогда развели они большой костер и сорвали с него одежды и власяницу, что носил он на теле. И сказал им тогда этот отшельник:

— Уж не задумали ли вы сжечь меня? Нет, не в вашей власти погубить меня и ни единой нитки повредить на моем теле.

— Вот как? — сказал один из них. — Это мы проверим.

И с тем они, сорвав с него одежды, надели на него ризу и бросили его в костер. Но он пролежал в огне целый день до вечера и остался жив. И только наутро я нашел его мертвым, но ни единая нитка на его теле и коже нигде не пострадала. И тогда с великим страхом я вынул его из огня и положил тут, как вы его видите. А теперь отпусти меня, ибо я сказал вам всю правду.

И он с великим громом исчез. Обрадовались услышанному добрый старец и сэр Ланселот. И сэр Ланселот остался у него на ночлег.

— Сэр, — спросил у него этот добрый человек, — вы не сэр ли Ланселот?

— Да, сэр, — он отвечал.

— Сэр, чего же вы ищете в наших краях?

— Я странствую, сэр, взыскуя Святого Грааля.

— Что ж, — сказал тот, — искать-то его вы можете, но, будь он даже на этом самом месте, вы все равно не могли бы его увидеть, как слепой не может видеть сверкающего меча. Причина этому — ваши грехи, а когда бы не они, никто лучше вас не мог бы свершить этот подвиг.

Тут заплакал сэр Ланселот. А добрый старец спросил его:

— Исповедались ли в грехах своих, отправляясь взыскать Святого Грааля?

— Да, сэр, — отвечал сэр Ланселот.

А наутро добрый старец прочел обедню, и они похоронили мертвого инока.

— Теперь, — молвил сэр Ланселот, — научите меня, отче, что мне делать?

— Вот что, — отвечал он, — я велю вам взять власяницу, принадлежавшую этому святому человеку, и надеть ее прямо на тело. Это вам поможет.

— Сэр, в таком случае так я и сделаю, — сказал сэр Ланселот.

— И еще, сэр, велю тебе не есть мяса, покуда длится это твое странствие, и не пить вина и ежеутренне слушать обедню, если ты будешь вблизи храма.

И вот он надел на себя власяницу и после вечерней молитвы пустился в путь. И заехал он в густой лес. Там повстречалась ему дама на белой лошади, и она спросила его:

— Сэр рыцарь, куда вы едете?

— Правду сказать, девица, — отвечал сор Ланселот, — я еду не знаю куда, полагаясь на волю судьбы.

— Ах, сэр Ланселот, — сказала она, — я знаю, чего вы ищете, но прежде вы были ближе к цели, нежели теперь, вы в этом еще сами убедитесь, и в самом недолгом времени.

Потом спросил у нее сэр Ланселот, где он сможет найти ночлег.

— Вы не найдете себе сегодня ночлега и проведете всю ночь под открытым небом, а завтра утром отыщете вы себе пристанище и разрешите все ваши сомнения.

Тогда, поручив ее Богу, он поехал дальше и скакал, покуда не увидел у дороги крест, и этот крест дал ему приют на всю ту ночь.

 

ГЛАВА III

Он отпустил коня своего пастись, снял шлем и щит и сотворил перед крестом молитву о том, чтобы ему никогда более не впасть в смертный грех. А затем лег и уснул. И вот, когда он спал, было ему видение: явился пред ним некто, весь окруженный звездами и с золотой короной на голове. Вел он за собой в свите семь королей и двух рыцарей, и все они поклонились кресту, упав на колени и воздев руки к небесам, и в один голос сказали так:

— Милосердный Отец Небесный, приди и посети нас и воздай каждому из нас по нашим заслугам.

Поднял сэр Ланселот глаза к небу, и почудилось ему, словно облака разверзлись и спустился оттуда старец в окружении ангелов. Он ступил на землю среди них, каждого из стоящих у креста благословил и назвал их своими слугами и своими добрыми и верными рыцарями. А затем старец этот обратился к одному из рыцарей и сказал:

— Я потерял все, что вложил в тебя, ибо ты, воюя, обратился против меня и воевал в неправедных войнах из тщеславия и более ради мирских радостей, чем из желания заслужить мою милость. И потому ты будешь обречен погибели, если не возвратишь мне моего сокровища.

Вот какое видение видел сэр Ланселот ночью у креста, а поутру он снова сел на коня и скакал до самого полудня. В полдень же повстречался ему тот самый рыцарь, что захватил его коня, шлем и меч, пока он спал в ту ночь, когда явился у крести Святой Грааль. Когда увидел его сэр Ланселот, он не приветствовал его учтиво, но крикнул ему громким голосом:

— Рыцарь, защищайся, ибо ты причинил мне большую обиду!

И вот, выставив копья, они ринулись навстречу друг другу, и сэр Ланселот налетел на него столь яростно, что поверг и его, и коня под ним прямо наземь, так что тот едва не сломал себе шею. А сэр Ланселот взял тогда рыцарева коня, что прежде принадлежал ему, спешился, пересел на своего старого коня, а другого коня привязал к дереву, чтобы тот мог его найти, когда подымется на ноги. После того скакал сэр Ланселот до самой ночи и, по воле случая, повстречался с отшельником. Они приветствовали друг друга. И всю ту ночь он провел у святого старца, и тот, чем мог, накормил его коня. А потом спрашивает добрый человек:

— Откуда вы?

— Сэр, — он отвечал, — я рыцарь Артурова двора, и имя мое — сэр Ланселот Озерный. Я странствую, взыскуя Святого Грааля. И поэтому, сэр, я прошу вас, растолкуйте мое видение, которое было мне нынешней ночью.

И он рассказал ему все.

 

ГЛАВА IV

— Внимай же, сэр Ланселот, — сказал ему добрый старец, — надлежит тебе узнать о твоем высоком происхождении, ибо видение твое говорит о нем. Спустя сорок лет после страстей Иисуса Христа Иосиф Аримафейский прорицал о победе короля Эвелака, о том, что ему в битвах предстоит одолеть своих врагов, а также о семи королях и двух рыцарях. Из коих первым был святой человек по имени Наппус, второй же звался Насьен в память праотца своего, и в нем воплотился Господь наш Иисус Христос, а третьего звали Хелиас Дородный, четвертого — Лисайа, пятого — Иона; он покинул свою страну и прибыл в Уэльс и взял там за себя дочь Мануелеву, а за нею он взял страну Галлию. И он поселился в той стране, и от него родился король Ланселот, твой дед, который был повенчан с дочерью короля Ирландии, и был он столь же достойный муж, как и ты. От него же родился король Бан, твой отец. И это — последний из семи королей. Что же до тебя, сэр Ланселот, то ангелы тебе показывают, что ты — не из их числа. Девятым же был рыцарь, ему обозначение — лев, ибо он превзойдет всех земных рыцарей; и это — сэр Галахад, которого ты зачал от дочери короля Пелеса. Тебе же надлежит благодарить Господа более, нежели кому-либо из смертных, ибо из грешников ты не имеешь себе равных в рыцарстве и не будешь иметь. Но мало ты возносил благодарений Богу за все те великие достоинства, коими он тебя наградил.

— Сэр, — сказал сэр Ланселот, — этот добрый рыцарь мой сын?

— Это ты сам должен знать, — отвечал старец, — ведь ты познал плотски дочь короля Пелеса, и она понесла от тебя и родила Галахада, а он и есть тот самый рыцарь, что на праздник Пятидесятницы сидел на Погибельном Сиденье. И потому объяви открыто, что он рожден тобою. И еще мой совет тебе, где бы ты с ним ни встретился, не добивайся с ним поединка, ибо никому из рыцарей не будет чести от поединка с ним.

— Что ж, — сказал сэр Ланселот, — по-моему, этот славный рыцарь должен молиться за меня Всевышнему Отцу, дабы мне не впасть уже более в грех.

— Можешь верить твердо, — отвечал добрый человек, — тебе немало помогает его молитва, ведь на сына не ложится грех отца, ни на отца грех сына, но всякий несет свое бремя. И потому уповай лишь на Бога, и Он поможет тебе во всех твоих нуждах.

После того они с сэром Ланселотом поужинали, а затем легли на отдых, и власяница язвила сэру Ланселоту кожу, и жестоки были его терзания, но он принимал это с кротостью и стойко терпел боль. Наутро же он отслушал обедню, облачился в доспехи и, распрощавшись с отшельником, сел на коня своего и поехал прямо в лес, не разбирая дороги.

 

ГЛАВА V

Едет он и видит впереди зеленую равнину, на краю ее — славный замок, а перед замком — во множестве шатры из шелка разных цветов. И почудилось ему, будто скачут по равнине пять сотен рыцарей верхами, разделенные на две партии: те, что из замка, были все на черных конях под черными чепраками, а приезжие — на белых и под белыми чепраками. Вот начался там большой турнир, и налетели они друг на друга с такой силой, что сэр Ланселот только диву дался. Но вот наконец видится ему, будто рыцари замка терпят поражение. И тогда решил сэр Ланселот помочь слабейшей стороне и тем умножить свою рыцарскую честь. Ринулся он в гущу рыцарей замка, сокрушил одного рыцаря вместе с конем и стал носиться по полю, свершая во множестве дивные подвиги. А потом он обнажил меч свой и многих рыцарей поверг наземь, так что все, кто видел это, дивились, как может один рыцарь свершить столь много бранных подвигов.

Но белые рыцари все время теснились вокруг сэра Ланселота, желая, чтобы он утомился и задохнулся, и под конец — ведь силы человеческие не безграничны — сэр Ланселот так устал рубиться и скакать по полю и так обессилел от подвигов своих, что не мог уже более руку поднять для удара, словно бы никогда прежде и не брался за оружие.

Тут они все обступили его и отвезли его в лес, а там принудили спешиться и перевести дух. Между тем дружина замка, лишившись его помощи, была побеждена. А они сказали сэру Ланселоту так:

— Слава Господу, теперь вы на нашей стороне, ибо мы считаем вас теперь своим пленником.

И без долгих слов покинули его.

Стал тут сэр Ланселот убиваться прегорестно:

— Ведь никогда прежде, на турнире и в поединке, никто не мог взять надо мною верх. Ныне же я опозорен, видно, грехи мои еще умножились.

Так ехал он, горюя, чуть не целый день в полном отчаянии и заехал наконец в глубокую долину. Видит он, что не выбраться ему вверх по крутому склону. Тогда он спешился под яблоней, повесил на сучья шлем свой и щит, коня отпустил пастись, а сам лег под деревом и уснул.

И привиделось ему, будто явился пред ним старец и сказал ему так:

— Ах, Ланселот, слабый верою и порочный душою! Отчего так легко обратилась воля твоя к смертному греху?

И, сказав это, он исчез неведомо куда.

Тогда облачился сэр Ланселот в доспехи, сел на коня и поскакал дальше. Вот подъезжает он к часовне, а рядом там жила затворница, и в ее обители было оконце, чтобы ей виден был алтарь в часовне. И, видя, что скачет странствующий рыцарь, громко позвала она сэра Ланселота. Он приблизился, и она спросила, кто он и откуда и чего он ищет в странствиях.

 

ГЛАВА VI

И он поведал ей все слово за словом и всю правду о том, что приключилось с ним на турнире.

А потом рассказал ей о своем видении, что было ему во сне, и просил ее растолковать, что оно означает.

— А, Ланселот, — сказала она, — до тех пор, пока вы оставались рыцарем земного рыцарства, вы были славнейшим из мужей на свете и удачливейшим. Ныне же, — сказала святая женщина, — вступив в число рыцарей небесного подвига, не должно вам удивляться, если удача вам изменяет. Ибо на вчерашнем турнире вам было лишь знамение Божие, колдовства же в этом не было никакого. Ибо там, на турнире, сражались рыцари земные. Устроен он был для того, чтобы проверить, у кого рыцари доблестнее, у Элиазара, сына короля Пелеса, или же у Аргустуса, сына короля Харлона. И был Элиазар весь в черном облачении, Аргустус же — в белом. А что это означает, я сейчас вам открою.

Случилось в день Пятидесятницы, когда собрал король Артур двор свой, что земные и небесные короли и рыцари выехали на турнир-состязание, то есть отправились на подвиги, взыскуя Святого Грааля. Из них земные рыцари были те, что выступали в черном облачении, и цвет его знаменует грехи, в коих они не раскаялись. Те же, что были в белом, воплощают непорочность, это те, кто избрал участь чистоты. Так началось между ними состязание. И потому те, кого ты видел, были мужи грешные и мужи добродетельные. И когда на глазах у тебя грешников стали теснить, ты склонился на их сторону, ради тщеславия и светской гордыни, а все это надлежит тебе теперь отринуть, ибо среди взыскующих подвига вместе с тобою есть и равные тебе, и те, кто тебя превосходит, — ведь ты слаб истинной верою и добродетелью. Вот потому-то тебя и захватили и завели в лес.

Потом явился белым рыцарям Святой Грааль, но ты был так слаб верою, что не смог лицезреть его, несмотря на наставления святого старца. Ведь ты обратился к грешникам, и это и было причиною твоего поражения, ибо надлежит тебе различать Бога от суеты мирской, которая не стоит сушеной груши. Ты же по гордыне своей непомерной горевал, что не сумел одолеть всех белых рыцарей. И за это Бог разгневался на тебя, ибо в теперешнем странствии твоем бранные подвиги Богу не угодны. Потому-то и было тебе видение, возвестившее, что ты слаб верою и порочен душой, отчего предстоит тебе быть поверженным в адскую бездну, если ты не остережешься в будущем.

Вот я предостерегла тебя от твоей гордыни и тщеславия, что ты много раз преступил против твоего Создателя. Остерегись вечных мук, ибо изо всех земных рыцарей мне всех более жаль тебя, ибо я знаю, что тебе нет равных среди грешных людей на земле.

После этого отослала она сэра Ланселота обедать. А после обеда он снова сел на коня и, поручив ее Богу, поскакал дальше и подъехал к глубокому ущелью. Там протекала река под названием Мортеза, и ему непременно надо было перебраться через ее воды, что катились с устрашающей силой. И вот, с именем Божиим, он съехал в реку и с легким сердцем начал переправу.

Когда же он перебрался на тот берег, то повстречал там рыцаря, который был во всеоружии и с головы до ног во всем черном, и конь и всадник. Не вымолвив и слова, он замахнулся и убил под сэром Ланселотом насмерть коня. А затем ускакал и скрылся неведомо куда.

Тогда снял сэр Ланселот шлем свой и щит и возблагодарил Бога за это приключение.

Здесь оставляет повесть сэра Ланселота и поведет дальше речь о сэре Гавейне.

 

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

 

ГЛАВА I

Когда сэр Гавейн расстался со своими спутниками, он долго ехал безо всяких приключений, ибо приключения попадались ему вдесятеро реже против обычного. Так сэр Гавейн проездил от Троицына дня до Михайлова дня и не нашел приключения себе по вкусу. Вот как-то однажды повстречался ему сэр Эктор Окраинный, и они очень обрадовались друг другу. Поведали они один другому обо всем, что с ними было, и пожаловались друг другу, что не встречаются им приключения.

— Правду сказать, — молвил сэр Гавейн, — мне уже надоело это странствие, да и не хочется мне больше ездить по чужим краям.

— Одно меня весьма удивляет, — сказал сэр Эктор, — мне встретились двадцать добрых рыцарей, взыскующих этого подвига, и все они жалуются на то же самое;

— А мне хотелось бы знать, — сказал сэр Гавейн, — где сейчас сэр Ланселот, ваш брат.

— Правду сказать, — отвечал сэр Эктор, — я о нем ничего не знаю и о сэре Галахаде, сэре Персивале и сэре Борсе тоже.

— Пусть себе странствуют, — сказал сэр Гавейн, — ибо они четверо не имеют себе равных. И если бы не одна слабость, сэр Ланселот всех превосходил бы среди смертных. Но он таков же, как и мы, сколь бы он ни отличался в подвигах. И если эти четверо и равны меж собою, всякому бы не поздоровилось, кто бы пожелал сравниться с ними. Когда уж им не преуспеть и не достигнуть Святого Грааля, остальным бесполезно даже браться за этот подвиг.

Так ехали сэр Эктор и сэр Гавейн вместе восемь дней. А в субботу выехали они к старинной часовне, что была в полной ветхости и запустении, и, видно, ни один человек туда не заглядывал. Спешились они, копья свои прислонили у двери и вошли внутрь и долго там молились.

А после сели они на скамью в часовне и, беседуя меж собою о том и о сем, незаметно, поддавшись усталости, оба уснули. И случились с ними обоими чудесные приключения.

Сэру Гавейну привиделось, будто он очутился на лугу, покрытом травами и цветами, и там увидел он кормушку, у которой толпились быки числом в сто пятьдесят, и все гордые и черные, кроме лишь трех, цветом белых, а из них один был с черной отметиной. Два же других были столь чисты и белы, что не бывает белее. И эти три прекрасных быка были связаны между собой двумя крепкими веревками. Остальные же быки говорили меж собою так:

— Отправимся прочь отсюда, поищем лучших пастбищ.

И иные из них ушли, иные же потом возвратились, но были так тощи, что едва стояли на ногах. Из белых же быков лишь один вернулся назад, а другие два не вернулись. Но когда этот белый бык снова оказался в стаде, подняли все быки крик, что им не довольно пищи на всех, и разбрелись все в разные стороны, один туда, другой сюда.

Вот какое видение было в ту ночь сэру Гавейну.

 

ГЛАВА II

Сэру же Эктору привиделось совсем иное. Показалось ему, будто брат его сэр Ланселот и он сам сходят вместе с одной колесницы и вскакивают на коней. И один из них говорит другому:

— Едем разыскивать то, чего не найдем.

И увидел он, будто какой-то человек побил сэра Ланселота, сорвал с него рыцарское облачение, а затем нарядил его в другие одежды, все в узлах, и усадил верхом на осла. И поехал он на осле и выехал к источнику, которого прекраснее не видывал в жизни. Но когда он наклонился над источником, чтобы напиться, вода под ним отступила. И, видя это, сэр Ланселот повернул и поскакал туда, откуда приехал. Сам же он, сэр Эктор, словно бы скакал между тем все дальше и выехал к богатому дому, где как раз справляли свадьбу. Там встретил его король и сказал ему так:

— Сэр рыцарь, здесь нет места вам.

И тогда он тоже вернулся на колесницу, с которой сошел.

Вскоре пробудились сэр Эктор и сэр Гавейн и поведали друг другу, какие им были видения, и оба не знали, что подумать.

— Правду сказать, — молвил сэр Эктор, — я теперь не буду знать веселья, покуда не услышу вестей от брата моего сэра Ланселота.

Так сидели они и беседовали, и вдруг показалась им рука по локоть, в рукаве из красного шелка, на руке перекинута была старая узда, а в кулаке зажата была свеча, горевшая ясным светом. Миновала она их, прошла в дверь часовни и пропала неведомо куда.

И раздался тогда голос, произнесший:

— Рыцари, слабые верой и нетвердые духом, вот чего недостает вам, и потому не достичь вам Святого Грааля!

Первым опомнился сэр Гавейн и сказал:

— Сэр Эктор, вы слышали ли эти слова?

— Да, воистину, — отвечал сэр Эктор, — я слышал все. Давайте-ка отправимся к какому-нибудь отшельнику, — сказал он, — чтобы он растолковал нам наши видения, ибо сдается мне, труды наши все напрасны.

И вот они пустились в путь и заехали в долину, и там повстречался им добрый человек на кобыле, которого приветствовали они весьма учтиво.

— Сэр, — спросил его сэр Гавейн, — не можешь ли научить нас, как найти отшельника?

— Сэр, вон там на холме живет один, но дорога туда не расчищена, так что конем туда не проехать. Потому придется вам идти на гору пешком. Там найдете вы бедный дом, а в нем живет отшельник Насьен, святейший муж в нашем краю.

На том они расстались. Едут дальше, и в долине повстречался им рыцарь во всеоружии, и он, лишь только их завидел, предложил им бой на копьях и на мечах.

— Во имя Господа, — отвечал сэр Гавейн. — Ведь с тех пор, как я покинул Камелот, меня лишь однажды вызвали на поединок.

— Быть может, сэр, — сказал сэр Эктор, — вы позволите мне сразиться с ним?

— Ну, нет, не прежде, чем я буду побит. Тогда мне не будет обидно.

И вот они приготовились к бою и сшиблись на полном скаку, так что у обоих треснули щиты и лопнули кольчуги. И сэр Гавейн получил рану в левый бок, а у того рыцаря была пробита грудь и копье вышло под лопаткой наружу. И свалились они оба с коней и, падая, поломали свои копья.

Но сэр Гавейн тотчас же поднялся, положил руку на меч и перетянул наперед щит свой. Однако все это было напрасно, ибо тот рыцарь оказался не в силах встать против него. И сказал тогда сэр Гавейн:

— Вам должно признать себя побежденным и покориться, а иначе я вас убью!

— Ах, сэр рыцарь! — тот отвечал. — Я ведь убит. И потому, ради Бога и вашего благородства, доставьте меня в какой-нибудь монастырь, дабы я мог перед смертью причаститься Святых Даров.

— Сэр, — сказал сэр Гавейн, — я не знаю поблизости ни одного святого храма.

— Сэр, посадите меня перед собой на коня, и я покажу вам дорогу.

Сэр Гавейн подсадил его в седло, а сам вспрыгнул на коня сзади, чтобы его поддерживать.

Так прибыли они в аббатство, и там их ждал сердечный прием. Сняли с рыцаря доспехи, и причастился он Святых Даров. И тогда стал просить он сэра Гавейна, чтобы он вытащил у него из тела обломок копья. А сэр Гавейн спросил его, кто он такой.

— Сэр, — тот отвечал, — я рыцарь короля Артура и состоял в братстве Круглого Стола, в котором все мы были связаны клятвой. Ты же, сэр Гавейн, убил меня. А имя мое — сэр Ивейн Отчаянный, я был сыном короля Уриенса, и я странствовал, взыскуя Святого Грааля. Пусть же простит тебя Бог, ибо в веках будут рассказывать о том, как один названый брат убил другого.

 

ГЛАВА III

— Увы! — сказал сэр Гавейн, — почему приключилась со мною такая беда?

— Не печалься, — сказал сэр Ивейн, — раз уж выпало мне умереть этой смертью, то ведь от руки более достойной я не мог бы умереть. Вы же, когда возвратитесь ко двору, передайте поклон от меня господину моему королю Артуру и всем остальным, кто еще будет в живых. И по старому дружеству вспоминайте обо мне.

Тут заплакал сэр Гавейн, и сэр Эктор тоже.

А сэр Ивейн опять его просит вытащить из груди у него обломок копья.

Вот вырвал сэр Гавейн обломок копья своего, и в тот же миг покинула душа Ивейново тело. Похоронили его сэр Гавейн с сэром Эктором, как надлежало им похоронить королевского сына, и на камне могильном написали, как его имя и как он был убит.

А сэр Гавейн и сэр Эктор снова пустились в путь, горько сокрушаясь приключившейся с ними беде. Ехали они так, покуда не очутились у подножия поросшей лесом горы, и там привязали они коней и пешком поднялись к жилищу отшельника. Наверху нашли они убогий дом, а рядом, под стеной часовни, маленький огород, где отшельник Насьен выращивал коренья себе в пищу, ибо иной пищи он уже долгие годы не отведывал. И, завидя странствующих рыцарей, вышел он к ним и приветствовал их, а они его.

— Любезные лорды, — он сказал, — какое приключение привело вас сюда?

Тогда ответил ему сэр Гавейн, что они прибыли говорить с ним и у него исповедаться.

— Сэр, — молвил отшельник, — я готов.

По этим их речам он уже понял, кто они такие, и решил, если сможет, дать им наставление.

Вот начал сэр Гавейн и поведал ему о своем видении, что было ему в часовне, а потом и сэр Эктор поведал ему о том, что было с ним, как уже изложено выше.

— Сэр, — сказал отшельник сэру Гавейну, — под кормушкой на цветистом лугу надо понимать Круглый Стол, а под самим лугом — смирение и кротость: они всегда живы и свежи. Ибо людям никогда не победить смирения и кротости. Оттого и был основан Круглый Стол, и рыцарское благородство дружины Круглого Стола всегда стояло так высоко, что ее никому не под силу было победить: ведь люди говорят, что братство Круглого Стола было основано на смирении и кротости. Быки же, числом в сто пятьдесят, ели из кормушки, но не паслись на лугу, ибо иначе их сердца были бы вскормлены на смирении и кротости; эти же быки были горды и все, кроме трех, черны. Под быками надо понимать рыцарей Круглого Стола, черных от греха и гордыни, ибо чернота означает отсутствие добрых дел и свойств. А те три быка, что были белы и один с черной отметиной? Два белых означают сэра Галахада и сэра Персиваля, ибо они девственны и чисты, незапятнанны, а третий, что с пятном, это сэр Борс Ганский, который лишь однажды нарушил свою девственность. Но с тех пор он так свято хранит чистоту, что ему прощены его проступки и прегрешения. А на шее у них были веревки потому, что они — три рыцаря — едины в чистоте и непорочности и не ведают гордыни. А черные быки, говорящие: «Отправимся прочь отсюда!» — это те, кто на великий праздник Пятидесятницы вызвались на подвиг во имя Святого Грааля, не покаявшись в грехах своих: им нет места на лугу кротости и смирения. И потому они отправились в далекие пустыни; это означает смерть, ибо многие из них погибнут. Они будут убивать друг друга за грехи свои, а кто останется в живых, так отощает, что диво будет смотреть. Из трех же белых быков один возвратится, а два другие — нет.

 

ГЛАВА IV

— Воистину это так, что сэр Ланселот и вы сошли с одной колесницы; колесница же означает власть и могущество, от которых вы произошли. Но вы, двое рыцарей, — сказал отшельник, — странствуете в поисках того, чего вам не найти, то есть Святого Грааля, ибо он — тайная тайных Господа нашего Иисуса Христа.

Но как же надлежит понять, что сэр Ланселот оказался без коня? Это он оставил свою гордыню и обратился к смирению, ибо он во весь голос возопил о пощаде и горько раскаялся, и Господь облачил его в свои одежды, которые все в узлах, то есть во власяницу, что носит он неизменно на своем теле. Осел же, на котором он едет, это тварь смирения, ведь Господь не восседал верхом ни на боевом скакуне, ни на крестьянской лошади, но лишь на осле. В сне твоем осел, на котором верхом привиделся тебе сэр Ланселот, означает кротость.

Ну, а источник, где вода уходила под ним, когда он хотел зачерпнуть ее? Когда понял он, что не может испить ее, он вернулся туда, откуда прибыл, ибо источник тот означает небесную благодать Господню, которой чем более отведает человек, тем сильнее жаждет. И потому, когда сэр Ланселот окажется подле Святого Грааля, он уже впадет в такое смирение, что почтет себя недостойным приблизиться к священному сосуду, ибо за много лет он опорочил себя смертным грехом. Но когда он опускается пред источником на колени, то зрит великие обещания Святого Грааля; за то, что он столь долго служил диаволу, будет ему кара на срок в двадцать четыре дня, ибо он двадцать четыре года пробыл слугою диавола. А вскоре затем он возвратится из этих краев в Камелот и там поведает об иных из тех приключений, что ему здесь выпадут.

А теперь я скажу вам, что означает рука со свечой и с уздечкой: под ней надо понимать Святой Дух, Чье милосердие вечно и неизменно; узда же означает воздержание, ибо когда оно обуздывает природу христианина, то держит так прочно, что он уж не впадет в смертный грех. А свеча, источающая свет и ясность, означает прямой путь Иисуса Христа.

— Когда он уходил, он сказал так: «Рыцари, слабые верой и нетвердые духом, вот чего недостает вам: милосердия, воздержания и праведности. И потому не вам быть среди взыскующих Святого Грааля».

 

ГЛАВА V

— Воистину, — сказал сэр Гавейн, — все, что вы говорили, — правда, я вижу это ясно. А теперь скажите, прошу вас, отчего нам столь редко стали попадаться приключения?

— Я скажу вам с охотою, — отвечал святой человек. — Святой Грааль, которого ты и многие твои товарищи взыскуете безуспешно, не открывается грешникам, и потому не удивляйтесь, что вам не удается достичь его, как и многим другим. Ведь ты — неверный рыцарь и великий убийца. А Святой Грааль для добрых людей означает не убийства, а иное. Вот ведь сэр Ланселот хоть и грешен, но с тех пор, как странствует, взыскуя Святого Грааля, он не убил ни одного человека и не убьет, покуда не возвратится ко двору в Камелот; ибо он решился отстать от греха. Правда, он не стоек и готов в мыслях своих свернуть на прежний путь, а иначе он второй был бы достоин удач в этом подвиге, после сэра Галахада, своего сына. Но Богу ведомы его нестойкость и слабость. Однако все равно он умрет святым мужем, и, вне сомнения, ему нет равных среди смертных грешников на земле.

— Сэр, — сказал сэр Гавейн, — по вашим словам я понимаю, что через грехи наши для нас не будет проку от наших трудов в этом подвиге.

— Именно так, — отвечал святой человек, — вас таких целая сотня, которые ничего не достигнут, кроме позора.

И, выслушав такие его речи, они поручили его Господу. Но он подозвал к себе сэра Гавейна и сказал:

— Много лет уже прошло с тех пор, как тебя посвятили в рыцари, но ты никогда не служил Создателю твоему. А теперь ты уже столь старое дерево, что нет у тебя ни листа, ни зелени, ни плода. Позаботься же о том, чтобы Господу нашему вручить хоть голую кору, раз уж листья и плоды достались диаволу.

— Сэр, — сказал сэр Гавейн, — будь у меня досуг, я бы остался для беседы с вами, но мои товарищ сэр Эктор уже собрался в путь и ждет меня вон там под горой.

— Ну, — молвил святой человек, — мои наставления были для твоей пользы.

И с тем оставил его сэр Гавейн и нагнал сэра Эктора, и, сев на коней, они пустились в путь и скакали, пока не добрались до избушки лесника, где ждал их добрый ночлег. А наутро они простились со своим хозяином и долго ехали, прежде чем им встретились какие-то приключения.

Теперь обращается эта повесть к сэру Борсу Ганскому.

 

ГЛАВА VI

Когда сэр Борс покинул Камелот, повстречался ему святой человек верхом на осле, и сэр Борс приветствовал его.

Тот сразу же узнал, что перед ним один из странствующих рыцарей, взыскующих Святого Грааля.

— Кто вы? — спросил добрый человек.

— Сэр, — отвечал сэр Борс, — я рыцарь, всей душой жаждущий наставления, ибо я выехал на подвиг, взыскуя Святого Грааля. Ведь много чести и славы будет тому, кто преуспеет в этом приключении.

— Это правда, — сказал добрый человек, — все это именно так и есть, ведь он будет первым среди рыцарей мира и лучшим изо всех. Но знай, лишь чистотой можно этого добиться, которая есть полное покаяние.

Так ехали они вместе, покуда не приехали к жилищу отшельника, и он пригласил к себе сэра Борса на ночлег. Сэр Борс снял с себя доспехи и просил доброго человека, чтобы он его исповедал, и они вошли в часовню, и там получил сэр Борс отпущение грехов. А потом они вдвоем поели хлеба и выпили воды.

— Прошу тебя, — сказал святой человек, — чтобы ты не ел ничего иного, пока не будешь сидеть за тем столом, где окажется Святой Грааль.

— Сэр, — он отвечал, — я согласен на это. Но как можете вы знать, что я буду сидеть за тем столом?

— Да, это я знаю, — сказал святой человек, — но мало кто из ваших товарищей будет там с вами.

— Я с радостью приму все, — молвил сэр Борс, — что ни пошлет мне Бог.

— И еще, — сказал отшельник, — вместо рубахи, в знак покаяния, должно вам носить вот это облачение. А потому прошу вас, снимите все ваши одежды и рубаху тоже.

Он так и сделал. И тот дал ему алую рубаху, чтобы носить на теле, пока он не достигнет Святого Грааля. Этот святой старец счел жизнь его столь чистой и самого его столь стойким, что плотские страсти никогда им не могли овладеть, кроме лишь одного раза, когда от него родился Элин Белый.

Вслед за тем облачился сэр Борс в доспехи, простился с отшельником и продолжал свой путь. Проскакал он совсем недолго, поглядел вверх над собою и увидел в ветвях старого дерева огромную птицу. Дерево же было все сухое, без единого листа, и птица сидела у верхушки, а вокруг были птенцы ее, мертвые от голода. И видит он, как она ударила вдруг себя в грудь своим большим острым клювом, хлынула кровь у нее струей, и она тут же поникла мертвая среди своих птенцов. Но птенцы ее молодые обрели жизнь с кровию большой птицы.

Увидел все это сэр Борс и сразу догадался, что здесь сокрыт великий смысл. И, видя, что большая птица не оживает, он снова погнал своего коня и ускакал оттуда прочь.

И по воле случая, к вечерней молитве подъехал он к высокой и крепкой башне, и там приняли его радушно на ночлег.

 

ГЛАВА VII

Когда он снял с себя доспехи, его проводили в башню, а там встретила его дама, юная, веселая и прекрасная, и она принимала его с большой радостью и пригласила сесть рядом с нею. И сели они за стол к ужину, и было им подано мясо и многие редкостные яства.

Но, увидев все это, вспомнил сэр Борс о наставлении отшельника и велел пажу, чтобы тот принес ему воды. Тот исполнил его веление, и сэр Борс накрошил туда хлеба и ел.

— Ах, — сказала дама, — вижу, что вам не нравится угощение.

— Нет, нравится, — отвечал сэр Борс. — Бог да вознаградит вас, прекрасная госпожа, но я ничего иного не должен нынче есть.

Больше она ни слова ему не сказала, опасаясь рассердить его. А после ужина стали они беседовать о том и об этом. Вдруг является к ним паж и говорит:

— Госпожа, к завтрашнему дню вы должны найти рыцаря, который за вас сразится, а иначе этот замок и все ваши земли достанутся вашей сестре, если некому будет выступить за вас против сэра Придама Черного.

Тут стала она убиваться и плакать и говорила так:

— Ах, Господи Боже! Зачем только дано мне было владеть моими землями, которые ныне у меня отторгают без всякой причины и права?

И, слыша такие речи, сказал сэр Борс:

— Я готов помочь вам.

— Сэр, — сказала она, — я сейчас вам все расскажу. Жил здесь некогда король по имени Анианс, который владел всеми здешними землями. Но случилось так, что он полюбил одну даму, много старше меня. И он передал ей во владение все свои земли и всех людей своих в ее управу. Она же установила много дурных обычаев и через то перебила чуть не всех королевских родичей. Когда он увидел это, он изгнал ее из своей страны, а земли эти передал мне в мое владение. Но лишь только умер этот достойный король, та дама пошла на меня войной, она многих моих рыцарей перебила, иных же обратила против меня, так что у меня уже почти никого не осталось, и все, чем я владею, это вот эта высокая башня, которую она у меня еще не отняла. Но она пригрозила мне забрать и башню, если я не найду рыцаря, который будет биться с рыцарем, которого выставит она.

— Скажите мне, — спросил сэр Борс, — кто таков этот Придам Черный?

— Сэр, он самый грозный боец в этой стране.

— Тогда пошлите к ней сказать, что вы нашли рыцаря, который будет биться с Придамом Черным за Божью правду и за ваше право.

Обрадовалась эта дама и послала известить, что они готовы. А сэру Борсу она не знала, как угодить, но он не захотел лечь ни на какое ложе, а лег прямо на полу, ибо иначе он спать не желал, пока не исполнит подвиг Святого Грааля.

 

ГЛАВА VIII

Но пока он спал, было ему видение. Прилетели две птицы: одна белая, как лебедь; другая черная на диво, но она была не столь велика, а подобна размерами ворону. Вот приблизилась к нему птица белая и сказала:

— Если ты станешь кормить меня и мне услужать, я дам тебе все богатства мира и я сделаю тебя таким же белым и прекрасным, как я сама.

И с тем отлетела белая птица. А за ней приблизилась и черная и сказала так:

— Лучше сослужи завтра службу мне и не презирай меня, хотя я и черна. Ибо знай, что от моей черноты проку более, нежели от белизны других.

И с тем она отлетела. А ему после того было еще другое видение. Будто бы очутился он перед большим домом, по виду церковью, и там нашел он скамью, слева же от нее стояло гнилое, червями источенное дерево, а справа росли два цветка наподобие лилий, и одна лилия словно бы клонилась к другой, дабы похитить у нее всю белизну. Но какой-то добрый человек развел их, так что они не касались одна другой. И тогда из обоих цветков выросло еще по многу цветов и плоды в изобилии. И чудится ему, будто добрый человек говорит:

— Не свершит ли тот великого неразумья, кто погубит эти два цветка ради того, чтобы поддержать это гнилое дерево, дабы оно не упало на землю?

— Сэр, — он сказал, — сдается мне, что от этого бревна мало проку.

— Смотри же, — молвил добрый человек, — чтобы и с тобой не случилось такого.

С тем пробудился сэр Борс, осенил знаком креста лоб свой, а затем поднялся и оделся. И пришла к нему хозяйка башни. Она приветствовала его, и он ее тоже, а затем они прошли в часовню и прослушали там службу.

Между тем собрались рыцари, за которыми послала дама, чтобы они сопровождали сэра Борса к месту поединка. Тут велел он принести свои доспехи, и когда он облачился в них, она стала упрашивать его, чтобы он проглотил хоть крупицу пищи.

— Нет, госпожа, — отвечал сэр Борс, — этого я не сделаю, покуда милостью Божией не кончу поединок.

И он вскочил на коня и тронулся в путь, а рыцари и оруженосцы поскакали за ним.

А когда съехались обе дамы, то та, за которую предстояло сражаться сэру Борсу, стала упрекать другую, говоря:

— Госпожа, вы учинили мне великое зло, отторгнув мои земли, что отдал мне король Анианс, и, право, не следует затевать теперь поединок.

— Не вам решать, — отвечала та. — А не хотите поединка, прикажите вашему рыцарю, чтобы он признал себя побежденным.

Между тем было возглашено, что который из рыцарей одержит верх, того дама получит во владение все земли.

Вот разъехались рыцари один туда, другой сюда. А затем ринулись друг другу навстречу и сшиблись с такой силою, что пробили и щиты и панцири, а копья у обоих разлетелись в щепы, и оба оказались жестоко ранены. Но сшиблись они второй раз и повергли один другого наземь вместе с конями. Вскочили оба в тог же миг, наложили руки на мечи свои и с такой силою обрушили мечи один другому на голову, что пробили большие и глубокие раны, и кровь побежала из ран. Ибо сэр Борс встретил более искусного противника, чем ожидал, — ведь этот сэр Придам был превосходный рыцарь, и он жестоко поранил сэра Борса, а тот его. Но сэр Придам ни на минуту не ослаблял натиска. Это заметил сэр Борс, и он допустил того уже почти до победы, а затем набросился на него со свежими силами, и тот стал отступать шаг за шагом под страхом смерти. И, отступая, он упал навзничь, а сэр Борс потянул его за шлем так сильно, что сорвал его с головы, и плашмя ударил его несколько раз мечом по лицу и повелел ему покориться, а иначе он убьет его. Тут вскричал сэр Придам, прося пощады, и сказал так:

— Любезный рыцарь, ради Господа Бога, не убивай меня, я обещаю никогда больше не выступать против твоей дамы, но всегда держать ее сторону.

Сэр Борс подарил ему жизнь, и старая дама бежала оттуда со всеми своими рыцарями.

 

ГЛАВА IX

Затем созвал сэр Борс всех тех, кто держал земли от его дамы, и объявил им, что уничтожит из них всякого, кто не будет ей служить, как обязан держащий от нее земли. И они ей все поклонились, а те, кто не пожелал поклониться, были согнаны с ее земель. Так случилось, что молодая госпожа снова вступила во владение своими богатствами через славную мощь сэра Борса Ганского.

Когда же во всей той стране утвердился мир, сэр Борс с нею простился и снова тронулся в путь. Она благодарила его горячо и хотела наградить его богатыми дарами, но он ото всего отказался. Ехал он весь тот день до вечера, а на ночлег остановился у одной дамы, которая его хорошо знала и оказала ему радушный прием. Наутро же, лишь только занялся день, сэр Борс снова пустился в путь и до полуденного часа скакал по густому лесу.

И там было с ним чудесное приключение. На развилке двух дорог повстречались ему два рыцаря, которые вели сэра Лионеля, его брата, нагого и привязанного веревками к высокому коню, а руки его были скручены перед грудью. Они же оба держали в руках тернии и ими хлестали его так жестоко, что кровь бежала по его телу из сотни мест и весь он был залит кровью, спереди и сзади. Но ни слова не произносил он, как подобает мужу благородной души, но все терпел, что они над ним ни чинили, словно бы и не чувствуя боли.

В тот же миг изготовился сэр Борс выступить в защиту того, кто был ему братом. Но взглянул он в другую сторону и увидел там рыцаря, который влек за собою прекрасную даму и хотел затащить ее в самую непроходимую чащу, подальше от взгляда тех, кто станет ее искать. Она же, не терявшая веры, воскликнула громким голосом:

— Святая Мария, помоги слуге твоей!

И лишь только завидела она сэра Борса, она сразу же догадалась, что он — рыцарь Круглого Стола. И стала она заклинать его:

— Ради верности твоей тому, кому ты ныне служишь, и ради короля Артура, который, наверное, сам посвятил тебя в рыцари, помоги мне, не допусти моего позора!

Услышал сэр Борс такие ее слова и стал горько убиваться, не зная, как поступить.

— Ведь если я брошу в беде брата моего, он погибнет, а на это не согласился бы я за все блага мира. Если же я не помогу этой девице, она будет опозорена и утратит девственность свою, которую ей уже никогда не вернуть, — и, поднявши ввысь глаза, сказал он, плача: — Благий, милосердный Господи Иисусе Христе, Создатель мой! Храни, Господи, брата моего сэра Лионеля, не дай тем рыцарям убить его, я же, из сострадания Тебе и кроткой Деве Марии, заступлюсь за эту девицу.

 

ГЛАВА X

И с тем, изготовившись к бою, крикнул он рыцарю, который был с дамой:

— Сэр рыцарь, прочь руки от этой девицы — или же почитай себя мертвым!

Тот опустил девицу на землю и изготовился к поединку. Не было у него только копья. Но он загородился щитом и обнажил меч. Ударил его сэр Борс с такою силой, что пробил копьем и щит и панцирь, и вошло оно в левое плечо, и тем ударом поверг он его на землю. А как выдернул из его раны копье, тот от боли лишился чувств.

Подъехал сэр Борс к девице и говорит:

— Ну как? Сдается мне, вы избавлены от преследований этого рыцаря?

— Теперь, сэр, — сказала она, — прошу вас, отвезите меня туда, откуда этот рыцарь меня увез.

— Я сделаю это охотно.

И он взял коня, на котором приехал поверженный им рыцарь, посадил на него девицу и так доставил ее туда, куда она пожелала.

— Сэр рыцарь, — сказала она, — вы и сами не знаете, как много вы сделали, ведь если бы я лишилась девственности, пятьсот человек за это лишились бы жизни.

— А кто был тот рыцарь, завезший вас в лесную чащу?

— Правду сказать, это мой кузен. Я и не подозревала о том, в какие хитрые сети завлек его диавол, а он вчера тайком увез меня от отца моего, тогда как ни я сама и никто из людей моего отца не питали к нему недоверия. И если бы он лишил меня девственности, он умер бы за грех своей плоти, опозоренный и обесчещенный навеки.

Между тем как она там стояла и так говорила, прискакали двенадцать рыцарей, ее разыскивавшие. Она рассказала им, как сэр Борс ее спас. И они все очень обрадовались и стали звать его к ее отцу, могущественному лорду, у которого ждал его сердечнейший прием.

— Право, — отвечал им сэр Борс, — мне это сейчас никак невозможно, ибо мне еще предстоит в здешнем краю одно важное дело.

И он поручил их Господу и уехал. Теперь, по следам конских копыт, сэр Борс поскакал догонять своего брата сэра Лионеля.

Долго он так ехал, ища его, и нагоняет он человека в церковном одеянии верхом на крепком вороном коне, мастью чернее черники. Говорит человек:

— Сэр рыцарь, чего вы ищете?

— Сэр, — отвечал он, — я ищу брата моего, которого я видел раньше, избиваемого двумя рыцарями.

— А, сэр Борс, не беспокойся понапрасну и не льсти себя пустыми надеждами. Я сообщу тебе все, как есть: он умер.

И показал он ему свежеубиенное тело, лежащее в кустах, и увидел он, что это как бы и вправду тело брата его сэра Лионеля. Тут испытал он такое горе, что в бесчувствии свалился на землю и пролежал так долгое время. Когда же пришел в себя, то сказал так:

— Любезный брат, навсегда мы разлучены с тобою, и поэтому не ведать больше радости сердцу моему! Теперь лишь Он, Кого избрал я Господином моим, будет мне поддержкой.

И, сказавши это, поднял он с легкостью тело брата, положил его поперек своего седла и сказал тому человеку:

— Не укажете ли вы мне церковь где-нибудь здесь поблизости, где бы я мог похоронить его?

— Следуйте за мною, — тот отвечал, — здесь есть часовня совсем неподалеку.

Они поехали и наконец подъехали к высокой башне, а у подножья ее стояла старая, ветхая часовня. Спешились они оба и положили мертвого в мраморную гробницу.

 

ГЛАВА XI

— Оставим его здесь, — сказал добрый человек, — и отправимся на ночлег, а утром вернемся сюда снова и отслужим над ним последнюю службу.

— Сэр, — спросил сэр Борс, — вы священник?

— Да, воистину, — тот отвечал.

— Тогда прошу вас, растолкуйте мне сновидение, которое было мне минувшей ночью.

— Рассказывайте, — сказал он.

И он начал свой рассказ с той большой птицы, что он видел в лесу, а потом поведал ему о птицах из своего видения, одной белой, другой черной, и о гнилом дереве и о белых цветах.

— Сэр, я растолкую вам половину сейчас, а остальное завтра. Белая птица означает даму, прекрасную и богатую, у которой много возлюбленных и которая давно уже любит тебя. И если ты отвергнешь ее любовь, она в скором времени умрет — раз ты не хочешь сжалиться над нею. Это и означает черная птица, которая зовет тебя отвергнуть любовь той. Ты же не из страха Божия, не из боязни отвергнешь ее; ты сделаешь это, дабы сохранить чистоту свою и победить суетную страсть и тщету земной жизни. Ибо вот что произойдет, если ты отвергнешь ее любовь: сэр Ланселот, добрый рыцарь и твой кузен, должен будет умереть. И тогда люди станут говорить о тебе, что ты убийца и сэра Ланселота, и брата своего сэра Лионеля, которого ты легко мог спасти, ты же предпочел заступиться за девицу, хотя она тебе никто. Подумай теперь, что было хуже: чтобы умер брат твой или же чтобы она лишилась девственности? — И спросил он: — Понял ты теперь смысл своих видений?

— Да, — отвечал сэр Борс.

— Значит, твоя будет вина, если погибнет кузен твой сэр Ланселот?

— Сэр, — сказал сэр Борс, — мысль об этом мне ненавистна, ибо менее всего на свете я желал бы видеть гибель сэра Ланселота, да еще по моей вине.

— Выбирай же одно или другое.

И он отвел его в башню, и там встретили его дамы и рыцари и приветствовали его радушно. Они сняли с него доспехи и, когда он остался в одном дублете, принесли ему мантию, подбитую горностаем, и накинули ему на плечи.

И так все радовались и веселились, что он забыл о своем горе.

Но вот вышла к нему из дальнего покоя дама, прекраснейшая, какую случалось ему видеть, и наряженная богаче самой королевы Гвиневеры и любой другой знатной дамы.

— Взгляните, сэр Борс, — сказали все, — этой даме мы все служим, она же всех прекраснее и богаче на свете, и она изо всех рыцарей любит вас одного и никого, кроме вас, не желает.

Услышавши такие речи, смутился сэр Борс. Но она тут поклонилась ему, и он поклонился ей в ответ. И сели они рядом и беседовали о разных вещах, и наконец она стала просить его быть ее возлюбленным, ибо она любит его более, нежели кого-либо еще на свете, и сделает его самым богатым из всех его сверстников.

Выслушал сэр Борс эти ее слова, и тяжко стало у него на душе. Но он ни за что на свете не хотел нарушать чистоту свою и не знал, как ей ответить.

 

ГЛАВА XII

— Увы, сэр Борс! — воскликнула она. — Неужто не исполните вы моей воли?

— Госпожа, — он отвечал, — на свете нет женщины, чью волю в этом согласился бы я выполнить. Не должно желать этого, ибо брат мой, недавно убиенный, лежит не преданный земле.

— Ах, сэр Борс, — сказала она, — я так давно люблю вас за великую красоту, какую я в вас увидела, и за великую вашу храбрость, о которой я слышала, что вы непременно должны возлечь со мною нынче же ночью, и прошу вас согласиться на это.

— Воистину, — отвечал он, — я этого не сделаю.

Тогда стала она так убиваться, что казалось, вот-вот она умрет от горя.

— Вот, сэр Борс, — говорила она, — вы меня довели едва что не до смерти.

И с тем она взяла его за руку и стала просить, чтобы он взглянул на нее.

— И тогда вы сами увидите, что я умираю от любви к вам.

Но он отвечал:

— Я не стану глядеть на вас.

Тогда она покинула его и поднялась на самый верх башни, а с нею двенадцать дам, и одна дама крикнула ему сверху:

— О сэр Борс, благородный рыцарь! Сжалься над нами всеми и исполни волю госпожи нашей, а иначе мы все вместе должны принять смерть, бросившись вниз с высоты этой башни. И если из-за такой малости вы допустите нас умереть, все благородные дамы и девицы ославят вас и опозорят.

Поглядел он наверх и видит, что там собрались дамы знатные, в богатых и красивых нарядах. И стало ему их очень жаль. Но все равно про себя он твердо решил, что пусть лучше они погубят свои души, нежели он — свою. И тогда они все вдруг бросились с башни на землю, а он, видя это, диву дался, смутился духом. И осенил он себе грудь и лицо крестным знамением. В тот же миг раздался страшный вой и рев, словно все диаволы преисподней обступили его. И не увидел он больше ни башни, ни владычицы ее, ни дам и ни часовни, где оставил он своего брата. Тогда воздел он обе руки свои к небесам и промолвил:

— Благий милосердный Боже и Отче Небесный! Я спасен!

И он взял доспехи свои и коня и снова пустился в путь.

Едет он и слышит, справа доносится звон колокола. Повернул он в ту сторону и скоро подъехал к аббатству, обнесенному высокими стенами, и впустили его через ворота внутрь. А там с первого же взгляда догадались, что он рыцарь Круглого Стола, взыскующий Святого Грааля, и отвели его в отдельный покой и помогли снять доспехи.

— Сэры, — сказал сэр Борс, — если есть среди вас святой человек, прошу, позвольте мне поговорить с ним.

Тогда один из них отвел его в часовню к настоятелю. Приветствовал его сэр Борс, и он ответил на его приветствие.

— Сэр, — сказал ему сэр Борс, — я странствующий рыцарь.

И поведал ему обо всех своих приключениях.

— Сэр рыцарь, — сказал настоятель, — я знаю, кто вы такой, однако мне казалось, что рыцарь вашего возраста не может быть так крепок в деле веры. Но вы пока ступайте на покой, ибо ныне я не буду наставлять вас, уже поздно. Завтра же я наставлю вас по мере моего разумения.

 

ГЛАВА XIII

В ту ночь сэру Борсу ни в чем не было недостатка. А рано поутру он поднялся, отслушал обедню, и тогда явился к нему настоятель и пожелал ему доброго утра, а сэр Борс ответил ему тем же.

И рассказал сэр Борс, что он странствует, взыскуя Святого Грааля, и поведал о том, как святой старец повелел ему питаться только хлебом и водой.

— Это Господь наш Иисус Христос явился вам во образе птицы, ибо Он претерпел за нас великие муки на кресте, изойдя кровью сердца Своего за род человеческий. Видение, что вам было, означает Святой Грааль, ибо кровь, пролитая большой птицей, подняла птенцов ее от смерти к жизни. А голое дерево означает мир этот, который наг, убог и бесплоден, когда не приходит к Богу.

Так и та дама, за которую вы сражались. Король Анианс, прежний владыка, означает Иисуса Христа, который есть владыка всему миру. Бой же ваш с рыцарем той второй дамы надлежит понимать так: под вашей дамой понимайте новый закон Господа нашего Иисуса Христа и святую церковь; а под другой дамой понимайте старый закон и диавола, что денно и нощно воюет против святой церкви. Потому битва ваша была правой, ибо вы — рыцарь Иисуса Христа и вам надлежит быть защитником святой церкви. И под черной птицей должно понимать святую церковь, которая говорит: «Я черна», а в действительности она бела. Под белой же птицей надо понимать диавола, и я скажу вам, что лебедь тот был бел снаружи и черен изнутри: он знаменует лицемерие, которое снаружи желто и бледно и представляется верным слугой Иисуса Христа, внутри же столь черно от мерзости греха и столь коварно обманывает мир.

Когда же диавол явился тебе во образе святого старца и попрекал тебя тем, что ты оставил в беде брата твоего ради дамы, и отвел тебя туда, где лежал, как представилось тебе, твой брат мертвый, — а межу тем он жив, — все это было лишь для того, чтобы ввести тебя в заблуждение, соблазнить тебя тщеславием и плотской страстью, ведь он знал, что ты добр сердцем, и цель у него была одна: чтобы ты не исполнил подвиг Святого Грааля. Теперь сухое дерево и белые лилии. Засохшее дерево знаменует брата твоего сэра Лионеля, который высох без добродетели и может быть назван засохшим деревом, источенным червями, ибо убивает людей и преступает законы высокого Ордена Рыцарства. А два белых цветка означают две невинности: рыцаря, которого вы ранили накануне, и девицу, которую вы спасли. Клонился же один цветок к другому потому, что этот рыцарь хотел надругаться над девицею и над самим собою. И вы, сэр Борс, поступили бы весьма неразумно и предосудительно, поспешив на подмогу гнилому дереву, ибо, если бы они согрешили, они погибли бы. За то же, что вы спасли их обоих от погибели, теперь вас можно называть настоящим рыцарем Иисуса Христа и верным слугой Его.

 

ГЛАВА XIV

После того покинул сэр Борс монастырь, поручив настоятеля Господу. Ехал он весь день, а на ночлег остановился у одной старой женщины. Утром же он снова пустился в путь и подъехал к замку в низине. Видит он, навстречу ему торопится по пути к лесу крестьянин на лошади.

— Скажи мне, — спрашивает сэр Борс, — не будет ли здесь поблизости каких приключений?

— Сэр, — тот отвечал, — здесь под стенами замка состоится большой чудесный турнир.

— Какие же люди выступят на нем? — спросил сэр Борс.

— С одной стороны выступит граф — владетель Равнинных Земель, а с другой — племянник леди Гервины.

И тогда сэр Борс задумал быть там и попытать счастья; быть может, встретится ему на турнире брат его сэр Лионель или кто другой из его товарищей, взыскующих Святого Грааля. И свернул он к хижине отшельника, стоявшей на опушке леса.

И там, у отшельника, застал он сэра Лионеля, своего брата, который сидел на пороге часовни, вознамерившись так дождаться утра и начала турнира.

Когда увидел его сэр Борс, так велика был его радость, что невозможно передать. Слез он с коня и сказал:

— Милый, любезный брат, давно ли вы здесь?

А сэр Лионель, поглядев на него, ответил так:

— А, сэр Борс, не приближайтесь ко мне! По вашей милости я чуть не погиб. Вы видели, как два рыцаря, избивая, увозили меня, но вы поспешили на подмогу девице, меня же оставили в смертельной опасности. Никогда до этих пор не обходился брат с братом так несправедливо. И за эту несправедливость я обещаю вам только смерть, ибо вы ее заслужили. Берегитесь же меня отныне! Дайте только мне облачиться в доспехи.

Увидел сэр Борс гнев брата своего, опустился перед ним на колени и, воздев кверху руки, просил его смилостивиться и простить ему обиду.

— Ну, нет, — отвечал сэр Лионель, — этому не бывать никогда! И если только тебя одолею, то, клянусь Господом Богом, тебя ждет смерть, ибо жаль было бы дольше оставлять тебя в живых.

С тем зашел он в хижину, облачился в доспехи, сел на коня и, подскакав к нему, воскликнул:

— Сэр Борс, защищайся, ибо я обойдусь с тобою как с предателем и подлецом. Ибо ты — недостойнеший из рыцарей, вышедших из славного дома короля Борса Ганского, нашего отца. И потому садись на коня, дабы быть в равном со мной положении, а не желаешь, так наеду на тебя, прямо как ты стоишь там на земле, так что тебе будет хуже, а мне будет стыдно, — да только я тот стыд ставлю ни во что.

Видит сэр Борс, что не избежать ему сразиться с родным братом или же придется погибать. И не знает он, как ему быть. И сердце его ничего ему не подсказывало, кроме лишь того, что, как есть сэр Лионель ему старший брат, обязан он ему почтением. И он снова опустился на колени у копыт его коня и сказал так:

— Милый любимый брат, смилуйся надо мною и не убивай меня, помни о великой любви, какая должна быть между нами двоими.

Но что ни говорил сэр Борс, сэр Лионель слышать ничего не хотел, ибо диавол так распалил его ярость, что тот во что бы то ни стало желал его убить. И, видя, что сэр Борс не подымается, чтобы вступить с ним в поединок, сэр, Лионель пустил на него коня и сшиб сэра Борса наземь вверх ногами и так жестоко его поранил, что тот лишился чувств от горя при мысли, что умрет без покаяния. А сэр Лионель, видя это, спешился, дабы отсечь ему голову, ухватился за шлем его и хотел было сорвать его с головы. Но тем временем подбежал к нему отшельник, добрый муж и древний годами, который все слышал, что было сказано между ними. Он бросился между ними, упал прямо на сэра Борса и сказал так:

 

ГЛАВА XV

— О благородный рыцарь! Смилуйся надо мною и над твоим братом, ведь если ты убьешь его, от этого греха своего ты сам примешь смерть, и это было бы большой бедою, ибо он достойнейший из рыцарей мира и жизни праведнейшей.

— Да поможет мне Бог, святой человек, но, если вы не отойдете, я убью вместо него вас, а его отпущу.

— Воистину, — отвечал старец, — я предпочту, чтобы вы убили меня, нежели его, ведь от моей смерти не много будет ущерба, вполовину не так много, как если вы убьете его.

— Что ж, — сказал сэр Лионель. — Я согласен.

И он наложил руку на меч и ударил его так сильно, что голова его откатилась назад. Но и тем не спас добрый старец сэра Борса от злобы брата. Отстегнул сэр Лионель на нем шлем и хотел уже было отсечь ему голову долой, и так бы и убил он его, когда бы не товарищ его по Круглому Столу, чье имя было сэр Колгреванс, который заехал туда, ибо на то была воля Господа.

Когда увидел он святого старца убиенным, сильно он тому подивился. А потом увидел он и сэра Лионеля, который замахнулся на брата своего и узнал он сэра Борса, которого очень любил. Сошел он тогда с коня, взял сэра Лионеля за плечи, оттащил с силою от сэра Борса и сказал:

— Неужели вы хотите убить вашего брата, одного из достойнейших рыцарей мира? Этого никто не потерпит.

— Что вам за дело, — спросил сэр Лионель, — препятствовать мне? Если вы будете мне мешать, я убью вас, а уж затем его!

— Как? — воскликнул сэр Колгреванс, — значит, вы и вправду хотите убить его?

— Да, так я решил и убью его, что бы вы ни говорили! Ибо он такую обиду причинил мне, что заслужил смерть.

И снова ринулся он к поверженному брату и занес меч, чтобы отсечь ему голову. Но сэр Колгреванс бросился между ними и сказал:

— Если вы отважитесь сделать еще хоть шаг, мы с вами будем сражаться!

Услышав такие речи, поднял сэр Лионель свой щит и спрашивает его, кто он такой.

— Сэр, мое имя сэр Колгреванс, я один из его товарищей.

Изготовился тут сэр Лионель, набежал на него и нанес ему жестокий удар по шлему. Но и тот обнажил меч свой — ибо был он искусный боец — и мужественно от него защищался.

И так долго длился этот поединок, что сэр Борс очнулся и сел, жестоко страдая, и увидел он, что сэр Колгреванс, добрый рыцарь, сражается за него с его братом. Опечалился он, думая, что, если сэр Колгреванс убьет его брата, тогда не знать ему больше радости в жизни; если же брат убьет сэра Колгреванса, будет он также опозорен навеки.

Хотел было он встать, чтобы разнять их, но ноги его не держали. И увидел он, как рухнул наземь сэр Колгреванс, ибо сэр Лионель был искуснейший боец и весьма храбрый; он пробил на нем кольчугу и шлем, и того ожидала лишь смерть, — он потерял так много крови, что удивительно было, как он столько времени держался на ногах. И слышит сэр Борс, с трудом приподнявшись на земле, как сказал ему сэр Колгреванс:

— А, сэр Борс! Почему не спешите вы спасти меня от грозящей мне смерти, тогда как я бросился вам на подмогу, иначе бы вы уже погибли?

— Воистину, — сказал сэр Лионель, — от этого вам бы не было проку. Вы не годитесь друг другу в заступники, ибо вы оба погибнете от моей руки!

 

ГЛАВА XVI

Выслушал сэр Борс такие его речи, встал на ноги и надел шлем. И увидел он убитого отшельника и стал над ним горько сокрушаться. А сэр Колгреванс призывал сэра Борса, говоря так:

— Неужели вы допустите меня погибнуть здесь из-за вас? Но нет нужды, сэр! Если вам угодно, чтобы я умер, я смерть приму с радостью, ибо я не мог бы умереть, защищая мужа достойнее.

При этих словах его сорвал сэр Лионель шлем у него с головы; и, видя, что нет уже ему спасения, воскликнул сэр Колгреванс:

— Благий милосердный Иисусе Христе! В чем прегрешил я, отпусти душе моей! Сокрушается сердце мое по добродетели и по делам милосердия, что не исполнил я в этой жизни, и за то послужи облегчением мук души моей!

И при этих словах ударил его сэр Лионель с такой силою, что он рухнул наземь мертвый. А убивши сэра Колгреванса, набросился, словно одержимый диаволом, на брата своего и поразил его мечом с такой силой, что тот покачнулся и поник к земле. И взмолился он, исполненный кротости, чтобы, ради Господа, прекратил брат его этот бой.

— Ибо, случись ли, что я вас убью, любезный брат, или же вы меня, все равно мы оба погибнем из-за этого греха.

— Да поможет мне Бог, мне не надо иной милости Божией, лишь бы мне только расправиться с вами.

— Ну что ж, — сказал сэр Борс и, плача, обнажил меч свой, — любезный брат, воля моя чиста перед Господом, вы же свершили ныне великое зло, убив святого старца, никому не причинившего обиды. И еще вы убили благородного рыцаря, нашего товарища. Знайте же, что вас я не очень-то боюсь, но страшусь Господня гнева. Ведь война между нами — неправедная война. Яви же, Господи, нам обоим свое чудо и смилуйся, Господи, надо мною, хоть я и защищаю жизнь мою против родного брата!

 

ГЛАВА XVII

И с тем занес сэр Борс руку и хотел было уже поразить своего брата. Но тут раздался голос, произнесший:

— Беги, сэр Борс, не касайся его, ты его убьешь!

В тот же миг разделило их, спустившись на землю, облако, по виду подобное чудесному ясному пламени, и занялись огнем оба их щита. Охватил их обоих страх Божий, они упали на землю и долго лежали так без чувств. Когда же пришел в себя сэр Борс, поглядел он на брата и увидел, что тот невредим. Тогда воздел он ввысь руки, ибо боялся, как бы Бог не покарал сэра Лионеля. И услышал он голос, произнесший:

— Сэр Борс, уезжай отсюда, не медли дольше в обществе своего брата, но поспеши отсюда к морю, ибо там ожидает тебя сэр Персиваль.

Тогда обратился он к брату и сказал:

— Ради Господа, милый, любезный брат, простите мне, чем я вас обидел!

— Бог простит вас, а я прощаю охотно, — ответил тот.

И с тем сэр Борс его покинул и поскакал прямой дорогой к морю. Наконец, по воле счастливого случая, приехал он к аббатству, что стояло неподалеку от моря, и там остановился он на ночлег.

Но во сне раздался ему голос, повелевший ему, не медля, ехать к морю. В тот же миг встал он, осенил крестом чело свое, облачился в доспехи и оседлал коня. И выехал он через пролом в стене и достиг берега моря, а там у берега нашел он корабль, весь обтянутый белыми шелками.

Спешился сэр Борс, поручил себя Божьему попечению и взошел на корабль. В тот же миг корабль отчалил от берега и поплыл в море так быстро, что казалось, летел по волнам. Скоро совсем стемнело, и он никого не мог разглядеть. И тогда он лег и уснул и проспал до света. Пробудившись же, увидел он, что лежит на палубе рыцарь в полном облачении, только без шлема. И узнал он в нем сэра Персиваля Уэльского. Бросился он к нему радостью, но сэр Персиваль смутился и спросил его, кто он такой.

— А, любезный сэр, — сказал сэр Борс, — разве вы меня не узнаете?

— Воистину, — тот отвечал, — я диву даюсь, как вы сюда попали, если только не сам Господь привел вас на этот корабль.

Усмехнулся сэр Борс и снял шлем, и в тот же миг сэр Персиваль его узнал. Обрадовались они друг другу так, что дивно было на них смотреть. И рассказал сэр Борс, как он попал на этот корабль и по чьему велению. А потом рассказали они друг другу о своих искушениях, о чем вы слышали выше. Так носились они по морю то вперед, то назад, утешая друг друга и все время предаваясь молитве. И молвил сэр Персиваль:

— Теперь нам недостает лишь сэра Галахада, доброго рыцаря.

А теперь обращается наше повествование к сэру Галахаду.

 

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

 

ГЛАВА I

Дальше повествуется о том, как сэр Галахад, спасши сэра Персиваля от двадцати рыцарей, долго ездил по мертвому лесу, встретил немало приключений и из всех вышел победителем, о чем здесь в книге не упоминается.

Но затем направил он путь свой к морю, и случилось однажды, проезжал он мимо замка, у стен которого шел славный турнир. На нем приезжие рыцари так преуспевали, что совсем уже одолели рыцарей замка, хоть и были они рыцари не хуже прочих.

Видит сэр Галахад, что вовсе плохо им приходится, убивают их прямо у ворот замка, и вздумал он им помочь. Выставил копье и первого же, кто ему попался, ударил так, что полетел тот наземь, и копье разломалось в куски. Тогда вытащил он меч и стал разить, где они сбились погуще; и такие свершал там подвиги, что все, кто его видел, дивились.

А случилось так, что сэр Гавейн и сэр Эктор Окраинный выступали на стороне приезжих рыцарей. Но лишь только они увидели белый щит с красным крестом, один из них сразу же сказал другому:

— Это ведь сэр Галахад Высокородный Принц. Воистину, думается мне, тот будет великим глупцом, кто поскачет биться против него.

Но под конец, по воле случая, очутился сэр Галахад лицом к лицу с сэром Гавейном и нанес ему удар такой силы, что рассек на нем шлем и наглавник железный и голову до кости, так что рухнул сэр Гавейн на землю; и так могуч был тот удар, что меч, скользнувши вниз, разрубил еще и плечо коню. Когда увидел сэр Эктор, что сэр Гавейн упал, он отъехал в сторону и подумал, что неразумно было бы ему долее сражаться, также и из-за родства — ведь он приходился сэру Галахаду дядей.

Так, через свою доблесть, отбил сэр Галахад все нападения приезжих рыцарей, и тогда рыцари замка выехали из ворот и стали преследовать тех по всем окрестностям. Но сэр Галахад, видя, что те не думают нападать снова, тайно ускакал с поля, так что никто и не заметил, куда он исчез.

— Ныне, — сказал сэр Гавейн сэру Эктору, — клянусь головой, сбылись все чудеса, которые предсказывал сэр Ланселот: что меч, вырванный из камня, нанесет мне такой удар, что я и за лучший замок в мире не согласился бы принять его. И вот теперь воистину слова его исполнились, ибо никогда прежде не получал я от руки рыцаря такого удара.

— Сэр, — сказал сэр Эктор, — сдается мне, что ваш подвиг на этом кончается, мой же еще нет.

— Что ж, — отвечал сэр Гавейн, — я и в самом деле продолжать, это странствие не буду.

И отнесли сэра Гавейна в замок, там сняли с него доспехи и уложили на богатое ложе и призвали лекаря, дабы исцелить его раны. И сэр Эктор его не покидал, покуда он почти совсем не излечился.

Между тем добрый рыцарь сэр Галахад скакал во весь опор, спеша к ночи добраться до замка Корбеник. Но случилось, что ночь застигла его в пути, и он остановился в хижине отшельника. Обрадовался святой человек, что заехал к нему странствующий рыцарь. Но когда они уже улеглись на покой, вдруг стучится в дверь женщина и зовет сэра Галахада.

Добрый старец подошел к дверям узнать, чего она хочет. И тогда дама назвала отшельника по имени сэром Ульфином и сказала:

— Я хотела бы побеседовать с рыцарем, который сейчас у вас.

Тогда добрый человек разбудил сэра Галахада и сказал ему:

— Подымайтесь. Там какая-то дама, видно, нуждается очень в вашей помощи.

Вышел к ней сэр Галахад и спросил, чего она хочет.

— Сэр Галахад, — она отвечала, — я хочу, чтобы вы облачились в доспехи, сели на коня и последовали за мною, ибо не позднее чем через три дня встретится вам такое приключение, какое еще не выпадало на долю ни одному рыцарю.

Сэр Галахад тут же облачился в доспехи, сел на коня и поручил отшельника Господу. И сказал он даме, чтобы она скакала и указывала ему путь, он же последует за нею, куда она пожелает.

 

ГЛАВА II

Поскакала она так быстро, как только могла скакать ее лошадь. Они ехали к морю, что звалось Коллибским. И к ночи добрались они до замка в долине, со всех сторон окруженного проточной водой, стены же замка были высоки и прочны.

И въехала она в тот замок вместе с сэром Галахадом, и там был ему оказан радушный прием, ибо владелица того замка была госпожой его проводницы.

Вот снял он доспехи. И тогда сказала девица:

— Госпожа, неужели мы должны ждать здесь целый день?

— Нет, — она отвечала, — но лишь до тех пор, покуда рыцарь этот поест и поспит.

И он поел и немного поспал, и тогда девушка позвала его и при свете факелов помогла ему вновь облачиться в доспехи. И когда оба они сели на коней, владелица замка поднесла сэру Галахаду прекрасный щит, богато украшенный. С тем покинули они замок и поскакали дальше и приехали к морю. И увидели они у берега корабль, на котором находились сэр Борс и сэр Персиваль, и они сказали ему с корабля:

— Сэр Галахад, добро вам пожаловать, мы давно уже вас ждем!

Услышав это, спросил их сэр Галахад, кто они такие.

— Сэр, — сказала ему девица, — оставьте здесь коня своего, и я тоже своего оставлю.

И, взявши с собою седла и сбрую, осенили они себя крестом и взошли на корабль. И те двое рыцарей встретили их с радостью, и все узнали друг друга.

Между тем поднялся ветер и погнал их через море к чудесным местам. А вскоре затем наступил рассвет. Снял тогда сэр Галахад шлем свой и меч и спросил своих товарищей, откуда взялся этот прекрасный корабль.

— Воистину, — отвечали они, — вы сами знаете, как и мы, что он от милости Божией.

И тут поведали они друг другу обо всех приключениях и великих искусах.

— Воистину, — сказал сэр Галахад, — вы всем обязаны милости Божией, ибо вы избегли стольких страшных опасностей. Я же, правду сказать, никогда не попал бы сюда, когда бы не эта дама. И что до вас двоих, то я никак не думал найти вас в этих краях.

— Ах, сэр Галахад, — сказал сэр Борс, — если бы еще сэр Ланселот, ваш отец, был здесь, вот тогда не о чем нам было бы больше заботиться, ибо тогда, сдается мне, все было бы как надо.

— Этого не может быть, — отвечал сэр Галахад, — когда не будет на то воли Божией.

Между тем корабль уже на много миль отплыл от Логрской земли. И случилось так, что он оказался между двух на диво огромных скал, но высадиться было им невозможно, ибо там было бурление моря. Поблизости же очутился другой корабль, на который перейти можно им было без опасений.

— Перейдем туда, — сказала девица, — и увидим чудесные приключения, ибо такова воля Господня.

Приблизившись к другому кораблю, нашли они его богато убранным, но не было на нем ни живой души. На носу же корабля увидели они сверкающую надпись, которая грозными и чудесными словами гласила:

«Остерегись ступить на этот корабль, если ты нетверд в вере, ибо я есмь вера. И потому отступись, если вера твоя нетверда, ибо при недостатке веры тебе не будет помощи от меня».

И тогда сказала девица сэру Персивалю:

— Сэр Персиваль, ведомо ли вам, кто я?

— Правду сказать, — он отвечал, — нет. Насколько я знаю, я никогда вас прежде не видел.

— Знайте же, — сказала она, — что я ваша сестра, дочь короля Пелинора, и потому, уж конечно, вас я люблю всех более на свете. Если вы не совершенно тверды в вере вашей в Иисуса Христа, не всходите ни в коем случае на этот корабль, ибо тогда вы погибнете. Ибо он столь совершенен, что не потерпит грешника.

Когда узнал сэр Персиваль, что она подлинно сестра ему, обрадовался он в сердце своем и сказал:

— Любезная сестра, я взойду на корабль, и если я низок душой и недостоин звания рыцаря, пусть я там погибну.

 

ГЛАВА III

Между тем сэр Галахад перекрестился и взошел на корабль, а вслед за ним и девица, а за ней сэр Борс, а последним сэр Персиваль. И когда они очутились на корабле, было там все столь прекрасно и роскошно, что они диву дались. А посреди стояло богатое ложе. Не помедлив, приблизился к ложу сэр Галахад и нашел на нем шелковый венец в головах. В изножье же лежал меч, прекрасный и драгоценный, и он был вытянут из ножен на полфута и даже более.

И был тот меч по-разному изукрашен. Рукоять была из камня всех возможных цветов, какие может только измыслить человек, и каждого цвета там были различные оттенки. Чаша же рукояти была сделана из ребер двух зверей: змея, обитающего в Каледонии, где он зовется змеем диаволовым, а кость его обладает такой силою, что рука, к ней прикасающаяся, не ведает ни усталости, ни увечья; вторая же — кость рыбы, не очень крупной, которая обитает в водах Евфрата и зовется эртанакс, ее кости отличаются таким свойством, что кто касается их, у того воля становится крепка и тверда и он, не зная усталости и не припоминая прежних радостей и горестей, неотступно преследует лишь цель свою.

«А что до этого меча, ни один да не возьмет его в руку, кроме лишь единственного; он же превзойдет всех остальных».

— Во имя Господа, — проговорил сэр Персиваль, — я сейчас попытаю счастья, быть может, мне удастся взять в руки этот меч.

И он наложил ладонь на рукоять меча, но ухватить ее не смог.

— Клянусь, — сказал он, — я потерпел неудачу.

Вслед за ним сэр Борс попытался взяться за тот меч и тоже потерпел неудачу.

А сэр Галахад стал разглядывать меч и прочел на нем надпись, красную, как кровь.

«Лишь тот да отважится вытащить меня из ножен, кто доблестнее всех, и кто обнажит меня, никогда не испытает позора поражения, ни смертельной раны».

— Клянусь, — сказал сэр Галахад, — я бы извлек этот меч из ножен, но на нем такие запреты, что я не наложу на него руки.

— Да, сэры, — сказала тогда девица, — на этом мече лежит запрет против всех, кроме вас. Однажды этот корабль побывал в стране Логрской, как раз когда велась там смертельная война между королем Лабором, отцом Увечного Короля, и королем Хюрланом, который был сарацином. Но он тогда уже принял крещение и повсюду почитался потом одним из достойнейших мужей мира.

И вот случилось однажды, что король Лабор и король Хюрлан собрали людей своих для битвы на берегу моря, где стоял причаленный этот корабль.

И потерпел там король Хюрлан поражение, люди же его были перебиты. Король, страшась смерти, укрылся на этом корабле и здесь нашел этот меч, выхватил его из ножен и выбежал навстречу королю Лабору, который изо всего христианского мира обладал самой твердой верой. Замахнулся на него мечом король Хюрлан и так ударил его по шлему, что одним ударом рассек его до седла и коня под ним до земли.

И было это в королевстве Логрском, и вскоре разразился там страшный мор и начались великие бедствия в обоих королевствах; ибо хлеба не росли, ни трава, и никакие плоды не поспевали, и в водах пропала рыба. И потому люди зовут те места, пограничные земли обоих королевств, Мертвой землей, и все из-за плачевного удара.

А король Хюрлан поглядел на острое лезвие меча и возвратился за ножнами на корабль. Взошел он на корабль и вложил в ножны меч этот, и в тот же миг упал мертвый здесь перед ложем. Так исполнилась угроза, что, кто ни обнажит этот меч, умрет либо останется изувечен. И долго пролежал он здесь, пока не взошла на корабль одна девица и выбросила его в воду, ибо не было в мире мужа столь отважного, чтобы не побоялся взойти на корабль, нарушив запрет.

 

ГЛАВА IV

Выслушав ее, стали они разглядывать ножны и увидели, что они сшиты из змеиной кожи, а сверху была надпись золотом и серебром. Перевязь же была бедной в сравнении со столь роскошным мечом и слишком непрочной, чтобы выдержать его тяжесть. А надпись гласила:

«Кто подымет меня, да будет всех отважнее, если хочет носить меня по праву. Ибо тот, у кого на поясе предназначено мне висеть, не узнает позора поражения, до тех пор, пока он опоясан этой перевязью. И никто также да не отважится сменить эту перевязь, ибо это могут проделать лишь девичьи руки и чтобы девица та была дочерью короля и королевы. И она должна быть непорочна до конца дней своих, и в помышлениях и на деле; если же нарушит она свое целомудрие, то умрет ужаснейшей смертью, какой когда-либо умирала женщина».

— Сэр, — сказал сэр Персиваль, — давайте перевернем этот меч и посмотрим, что на нем с той стороны.

А с той стороны ножны были красны, как кровь, с черной, как уголь, надписью, которая гласила:

«Кто всех больше будет мной дорожить, всех меньше найдет во мне проку в нужде. И кому буду я самый верный слуга, тому буду и злейший враг. И случится это лишь однажды».

— Любезный брат, — сказала девица сэру Персивалю, — случилось спустя сорок лет после страстей Господа нашего Иисуса Христа, что Насьен, зять короля Мордрена, был, по воле Господа нашего, унесен в море на утлой лодочке за две недели пути от своей страны и попал на остров в Западных краях, который люди называли Остров Кружащийся.

И там случилось ему найти под скалой у входа в пещеру этот корабль, а на нем увидел он и ложе и меч, как мы теперь. Однако у него недостало дерзости вынуть меч из ножен. Прожил он здесь на корабле восемь дней, а на девятый день поднялся сильный ветер и отогнал его от острова и прибил его к другому острову под самый скалистый берег. А на том острове увидел он огромнейшего великана, когда-либо виденного человеком. Приблизился этот ужасный великан, желая убить его, а он огляделся вокруг, видит, что некуда ему бежать и защищаться ему тоже нечем. И тогда побежал он за этим мечом, обнажил, увидел его прекрасный клинок, обрадовался, взмахнул им у себя над головой, а меч тут возьми да и расколись на две половины.

«А, — сказал Насьен, — на что всего более я понадеялся, меня всего жесточе подвело!»

И с тем забросил он обратно на ложе обломки меча, а потом сам перепрыгнул через борт судна и схватился с великаном и убил его. После этого возвратился он на корабль, и поднялся ветер и погнал его по морю, и, по воле счастливого случая, повстречался ему другой корабль, а на том корабле плыл как раз король Мордрен, которого перед тем жестоко искушал диавол в Проливе Погибельных Скал.

Когда увидели они друг друга, то весьма обрадовались оба встрече. И поведали один другому о своих приключениях, и Насьен рассказал, как меч подвел его в минуту крайней нужды. Когда же Мордрен увидел тот меч, он его очень похвалил.

— А сломался он через собственную твою порочность, ибо ты, верно, в чем-то прегрешил.

И с тем взял он половинки меча, приставил одну к другой, и они соединились так прочно, как и прежде. Тогда он снова вдел меч в ножны и положил на ложе. И услышали они тут голос, изрекший:

— Ступайте скорее прочь с этого корабля и взойдите на тот другой корабль, а не то вы впадете в смертный грех. И если вы подпадете смертному греху, тогда нет вам спасения и вы погибли!

Вот перешли они на второй корабль. Но в тот миг, когда Насьен перешагивал за борт, ударило его мечом по правой ноге, так что он упал ничком на палубу и воскликнул:

— А, Господи милосердный, какая боль!

И снова прозвучал тогда голос, изрекший:

— Получи удар за то, что осмелился обнажить этот меч! За то и нанесена тебе рана, что не был достоин взять в руки такой меч, как об этом гласит надпись.

— Во имя Господа! — сказал Галахад. — Воистину мудры ваши речи!

 

ГЛАВА V

— Сэр, — она продолжала, — жил король по имени Пелес, которого люди зовут Увечный Король, и, покуда мог сидеть в седле, был он верной опорой христианства и святой церкви. Вот однажды охотился он в своем лесу, что тянулся до самого моря и растерял он в нем всех своих собак и всех рыцарей, кроме одного.

Ехал он вдвоем с этим рыцарем, ехал, и выехали они к самой Ирландии, и там нашел он этот корабль. Увидел он и прочел надпись, но все же взошел на борт, ибо он был муж жизни безгрешной. Но рыцарь его не отважился за ним последовать. И нашел он и меч этот и вытащил его из ножен вот на столько, как сейчас вы можете видеть. В тот же миг появилось там копье и пронзило ему оба бедра. И с тех пор так и не смог он никогда исцелиться, и не будет ему исцеления, покуда вы не явитесь к нему. Вот что произошло с королем Пелесом, вашим дедом, — заключила она, — изувеченным за свою дерзость.

— Во имя Господа, девица! — воскликнул сэр Галахад.

И приблизились они к ложу, чтобы разглядеть все получше. Сверху над ложем свисали два меча, и также висели там веретена, одно белое, как снег, а другое красное, как кровь, а еще выше — зеленое, как изумруд. Вот каких цветов были те веретена, и это были их природные цвета, а не краска снаружи.

— Эти веретена, — сказала девица, — остались от того времени, когда грешница Ева пришла сорвать плод, за который она и Адам были потом изгнаны из Рая. Она сорвала яблоко вместе с веткой, но потом увидела, что ветка осталась свежею и зеленой, и тем напоминала она об утрате, что постигла их от того дерева. И решила Ева сколько можно дольше сохранить ветку, но так как у нее не было сосуда, куда ее поставить, она воткнула ее в землю. И, по воле Господа нашего, выросла та ветка за короткий срок в большое дерево, и все то дерево было бело, как снег, — и ствол, и ветви, и листы; и это знаменовало, что оно посажено рукою девственницы. Но потом Господь наш явился Адаму и повелел ему познать жену свою плотью, как требует природа. И возлежал Адам со своею женою под этим же самым деревом, и тогда древо, бывшее белым, вдруг сделалось зеленым, как трава, не окрасились лишь ростки, которые оно пустило прежде. И в тот раз был зачат ими Авель.

Долго оставалось то древо зеленым. Но много дней спустя случилось так, что под этим же самым деревом Каин убил Авеля, и оттого произошло великое чудо: в тот миг, как принял Авель смерть свою под зеленым деревом, утратило оно свой зеленый цвет и сделалось красным; и этим знаменовалась пролитая кровь. От нее все прочие растения погибли, лишь то дерево разрослось и окрепло на диво и стало прекраснейшим изо всех деревьев, какие только видели люди на земле. Но не погибли ростки, что пустило дерево еще до смерти Авелевой.

И простояло это дерево так долго, что дожило до тех времен, когда Соломон, сын царя Давида, получил во владение царство после отца своего. А был этот Соломон мудр и знал все свойства камней и деревьев; знал он также пути звезд и многие еще другие вещи. Но у этого Соломона была злая жена, и оттого он полагал, что не рождена такая женщина, которая не была бы дурной. Он писал об них презрительно в своих книгах, но однажды ответил ему голос, сказавший:

— Соломоне, пусть от женщины и приходит печаль — нет нужды, ибо придет однажды женщина, которая принесет радости стократ более, нежели эта печаль приносит страданий. И женщина та родится от твоего семени.

Когда услышал это Соломон, он почувствовал себя полным глупцом. Но потом в старинных книгах он отыскал подтверждение этим словам. Так Святой Дух открыл ему будущий приход славной Девы Марии.

Тогда стал он вопрошать у голоса, Произойдет ли это все в его царствующем доме.

— Нет, — отвечал голос, — но явится некогда муж целомудренный, и он будет последний в твоем роду, и будет он рыцарем столь же доблестным, как и вождь Иисус Навин, твой свояк. Вот я разъяснил тебе то, в чем были у тебя сомнения.

 

ГЛАВА VI

Обрадовался Соломон, что произойдет от его рода, такой муж, но стал денно и нощно гадать и узнавать, кто он будет и каково ему будет имя. Заметила его жена, что он чем-то занят, и решила в свой срок разузнать, в чем дело. Выждала она, выбрала время, пришла к мужу и спросила. И он рассказал ей все, что объявил ему голос.

— Вот как, — говорит она. — Я бы тогда распорядилась построить корабль из лучшего дерева и самого прочного, какое только возможно сыскать.

И Соломон послал за плотниками, лучшими со всех концов страны. Когда же они построили корабль, сказала жена Соломону:

— Сэр, поскольку тот рыцарь должен будет превзойти всех, кто был до него и будет после, вот что я бы вам посоветовала, — сказала она, — отправьтесь в храм Господа нашего, где хранится меч короля Давида, отца вашего, чудеснейшее и острейшее оружие, какое держал когда-либо в руках рыцарь. И возьмите вы этот меч, отнимите его рукоять и насадите другую, из драгоценных камней; пусть смастерят ее так искусно, что, кто бы ни глянул на нее, все согласно восхитились. А сверху еще пусть сделают щиток всем на удивленье. И еще пусть сделают чудесные ножны. Когда же вы все приготовите, я тогда совью перевязь по моему вкусу.

Так и распорядился исполнить все царь Соломон, как она задумала, и корабль, и все остальное. И когда корабль уже был готов и спущен на воду, царица повелела поставить там большое ложе, на диво роскошное, сама же села в изголовье на шелковое покрывало, а меч положила в изножье. Перевязь же на нем была пеньковая.

Царь Соломон разгневался.

— Сэр, знайте, что у меня ничего не нашлось достойного держать столь чудесный меч.

И распорядилась она затянуть весь корабль шелковыми покровами, чтобы гниль его не затронула в любую непогоду. А потом привела она плотника к тому дереву, под которым был убит Авель.

— Вот что, — сказала она, — вырежь мне из этого дерева веретено.

— Ах, госпожа, — он отвечал, — это дерево посадила еще праматерь наша.

— Исполни, что велю, — сказала она, — а не то погибнешь.

Но лишь только взялся он за дело, выступили на древесине капли крови; он хотел было сразу все бросить, но она не позволила. И вырезал он кусок дерева на веретено, и по такому же куску заставила она его вырезать из зеленого дерева и из белого дерева. Когда же эти три веретена были готовы, она повелела привесить их к пологу над ложем. Когда же увидел это Соломон, он сказал жене своей:

— Вы сделали все это на диво хорошо, ибо, сколько ни окажись здесь сейчас народу, никто бы не подумал иначе, как только — что создано это самим Господом нашим. Но и ты, устроившая все это, не знаешь, какой в этом тайный смысл.

— Оставим же все как есть, — сказала она, — ибо еще скорее, чем ты предполагаешь, услышишь ты чудесные вести.

Здесь следует чудесная повесть о царе Соломоне и его жене.

 

ГЛАВА VII

В ту ночь расположился царь Соломон с немногими приближенными возле корабля. И когда он спал, привиделось ему, будто слетело к нему с неба большое воинство ангелов, опустились они на корабль и водою, что один из ангелов принес в серебряном сосуде, окропили его с носа до кормы.

Потом этот же ангел приблизился к мечу и написал надпись вокруг рукояти, а потом подошел к борту и там начертал другую надпись, гласившую: «Ты, желающий взойти на меня, исполнен ли истинной веры? Ибо помни, что я — это вера». Прочел Соломон эту надпись и сокрушился и не осмелился взойти на корабль. Он отошел прочь, а корабль между тем отчалил от берега. И он понесся так быстро, что в краткий срок Соломон потерял его из виду.

И снова тут раздался голос, сказавший:

— Соломон, последний рыцарь в твоем роду будет покоиться на этом ложе.

И тогда Соломон пошел и разбудил свою жену и поведал ей о том, что сталось с их кораблем.

А дальше повествуется о том, что трое рыцарей долго разглядывали роскошное ложе и три веретена. И убедились они, что веретена эти не раскрашенные, что это их природные цвета. Потом приподняли они ковер, лежавший на полу, и нашли там кошель, по виду полный денег. Сэр Персиваль его подобрал и в нем нашел записку; он прочел ее и узнал, что это были за веретена, и о корабле тоже: откуда он и кем построен.

— А теперь, — сказал сэр Галахад, — где нам найти девицу, которая смастерит нам новую перевязь для меча?

— Любезные сэры, — отвечала сестра Персиваля, — не печальтесь. Ибо я дам вам перевязь к этому мечу такую, чтобы была ему под стать.

И с тем открыла она шкатулку и вынула оттуда перевязь, сплетенную словно бы из золотых нитей, а на ней были нанизаны драгоценные камни и богатая золотая пряжка.

— Взгляните, лорды, — сказала она, — вот вам перевязь, достойная этого меча. Знайте, что она почти вся сплетена из моих волос, которыми некогда я очень гордилась, когда еще жила в миру. Но лишь только я узнала, что мне назначен этот подвиг, я обрезала волосы и сплела из них перевязь.

— Во имя Господа, как хорошо, что вы нам встретились! — сказал сэр Борс. — Ибо вы избавили нас от великих бед, которые постигли бы нас неизбежно, когда бы не ваши наставления.

И вышла девица вперед и прикрепила к мечу новую перевязь.

— Каково же, — сказали они, — имя этого меча и как нам называть его?

— Воистину, — она отвечала, — этот меч зовется Мечом-на-Чудесной-Перевязи, а ножны — Отворяющими Кровь. Ибо ни один человек, в чьих жилах бежит кровь, не увидит той стороны ножен, что сделана из древа жизни.

И тогда они сказали:

— Сэр Галахад, во имя Иисуса Христа, мы просим вас препоясаться этим мечом, который так желанен всем в королевстве Логрском.

— Сейчас я попытаюсь, — сказал сэр Галахад, — взять в руку этот меч, дабы придать вам храбрости. Но помните, что он принадлежит мне не более, нежели и вам.

И с тем сжал он изо всех сил пальцами рукоять меча, девица же обвязала его вокруг пояса перевязью.

— Теперь пусть я умру, нет нужды, ибо отныне я почитаю себя счастливейшей из дев мира, ибо мною посвящен лучший в мире рыцарь.

— Девица, — молвил сэр Галахад, — вы столько сделали, что теперь я до конца дней моих пребуду вашим рыцарем.

И с тем они покинули тот корабль и перешли на другой. И отогнал их сразу ветер далеко в море. А у них на борту не было никаких припасов. И случилось так, что к утру отнесло их под стены замка, который звался Картелойзским, что у границ Шотландии.

Когда они вошли уже в ворота замка, сказала им девица:

— Лорды, здесь находятся сейчас такие люди, которые сразу же напали бы на вас, знай они только, что вы рыцари Артурова двора.

— Ничего, девица, не печальтесь, — отвечал сэр Галахад, — ибо Он, вызволивший нас, застрявших между скал, спасет нас и отсюда.

 

ГЛАВА VIII

И так случилось, что, пока они между собою беседовали, приблизился к ним паж и спросил у них, кто они такие.

— Сэр, мы рыцари из Артурова дома.

— Это правда? — спросил паж. — Тогда, клянусь головою, — сказал он, — не в добрый час вы сюда приехали.

И с тем он возвратился в главную башню, и вскоре услыхали они звук рога. И вышла к ним навстречу дама и спросила их, откуда они. Они и ей ответили.

— Вот что, любезные лорды, — сказала дама, — ради Господа, возвращайтесь туда, откуда вы приехали, ибо сюда вы прибыли на погибель свою.

— Ну, нет, клянемся, — отвечали они, — мы не уедем, ибо нам поможет Тот, Кому мы служим.

Но пока они так беседовали, подъехали к ним десять рыцарей во всеоружии и крикнули им, чтобы они сдавались, иначе же им смерть.

— Много вам придется похлопотать, — они отвечали, — прежде чем мы вам сдадимся.

И с тем пустили рыцари на них своих коней, и сэр Персиваль первого же достал мечом и выбил из седла, а коня его взял и вскочил на него верхом. Так же поступил и сэр Галахад, а за ним и сэр Борс, ибо у них там не было коней, потому что своих коней они бросили, когда садились на корабль.

Когда же оказались они верхами, стали они теснить рыцарей, и те бежали и укрылись в главной башне замка, но эти трое погнались за ними, спешились, всех их порубили мечами и вошли в залу замка. Но когда они увидели, скольких они убили, опечалились они, что впали в такой грех.

— Право, — сказал сэр Борс, — мне думается, что, если бы Господь благоволил к ним, у нас недостало бы силы их вот так перебить. Но, видно, они столько прегрешили против Господа нашего, что Он не допустил их долее править этим замком.

— Не говорите так, — сказал сэр Галахад, — ведь если они преступили против Бога, не нам за то воздавать им, ибо Ему отмщение, в чьей деснице сила.

Между тем вышел к ним из дальнего покоя добрый старец, который был священником и нес в чаше Тело Господне. Но, увидя тех, что лежали мертвыми в зале, остановился он в испуге. Сэр же Галахад поспешил снять шлем свой и преклонил перед ним колена, и так же поступили его товарищи.

— Сэр, — сказали они, — не бойтесь нас, ибо мы рыцари короля Артура.

И спросил тогда их добрый человек, как случилось, что столько рыцарей вдруг оказались убиты. И они рассказали ему, как было дело.

— Воистину, — сказал добрый старец, — проживи вы даже до конца света, все равно не совершить вам второго такого же благого дела.

— Сэр, — сказал сэр Галахад, — я весьма раскаиваюсь в их смерти, ведь они были крещеные люди.

— Нет, не раскаивайтесь, — тот отвечал, — ибо они некрещеные люди. Я расскажу вам все, что знаю об этом замке. Был его владельцем граф по имени Хернокс, еще и года не прошло с тех пор. И было у него три сына, добрых рыцаря, и одна дочь, прекраснейшая дама, какую только приходилось видеть людям. И те трое рыцарей воспылали столь жестокой любовью к сестре своей, что сгорали от любви. И они все возлежали с нею, против ее желания. А за то, что она кричала и призывала отца, они ее убили, а отца своего схватили, ранили жестоко и бросили в темницу. Но один из племянников выходил его.

Они же продолжали творить великое зло, убивали писцов и священников и рушили храмы, чтобы нигде не служили службы Господу нашему и не читались молитвы. А как раз сегодня их отец послал за мною, чтобы я его исповедал и отпустил ему грехи. И не испытывал человек никогда такого позора, как я сегодня от тех троих братьев. Но старый граф убеждал меня терпеть, говоря, что долго они не процарствуют, ибо трое слуг Господних должны уничтожить их. И вот теперь наступил их власти конец, вы же можете видеть, что Богу был угоден ваш подвиг.

— Правду сказать, — молвил сэр Галахад, — не будь дела наши угодны Господу, нам никогда бы и не убить стольких рыцарей в столь короткое время.

И освободили они графа Хернокса из заточения и привели его и посадили посреди замковой залы. И он сразу же узнал сэра Галахада, хотя никогда прежде не видел его, но ему было откровение от Господа нашего.

 

ГЛАВА IX

Он заплакал нежно и сказал:

— Давно уже я жду вашего прибытия! Вы же, ради Господа, заключите меня в свои объятья, дабы душа моя могла расстаться с телом, оставив его в руках столь достойного мужа!

— С доброй охотою, — сказал сэр Галахад.

И тогда произнес он громко, так что все, кто там был, могли слышать:

— Сэр Галахад, ты сполна отомстил врагам Господа. Теперь надлежит тебе отправиться, нисколько не медля, к Увечному Королю, ибо через тебя будет ему исцеление, которого он так долго ждет.

Тут душа его рассталась с телом.

И сэр Галахад распорядился, чтобы его похоронили, как ему подобает. И с тем отбыли оттуда трое рыцарей, и сестра сэра Персиваля с ними. Завела их дорога в мертвый лес, и вдруг видят они впереди себя: четыре льва ведут белого оленя. Согласились они между собою последовать за ними и узнать, куда держат они путь. Долго скакали они за ними вослед и очутились наконец в долине. Там стояла хижина, убогое жилище отшельника, туда вошли и олень и львы. Видя это, они свернули в часовню и там нашли отшельника в церковном облачении, в доспехах Господа нашего, ибо он готовился в это время служить обедню.

И вошли они и выслушали службу, и в миг преосуществления на глазах у них олень превратился в человека, чему они весьма удивились; он же сел в алтаре, на богато изукрашенном месте. И львы тоже изменили обличье свое: один обратился человеком, другой остался львом, третий явился орлом, а четвертый — быком. И уселись они все рядом с оленем, посидели и вышли вон сквозь стекло в окне. И при этом осталось оно цело и не разбито.

И услышали они голос, сказавший:

— Вот так же вошел Сын Божий в лоно Девы Марии, Чье целомудрие осталось нетронуто, не нарушено.

И когда услышали они эти слова, то упали на землю без памяти. А кругом разлилось великое сияние. Когда же они вновь пришли в себя, то приблизились к святому старцу и просили его, чтобы он растолковал им их видение.

— Что же вы видели?

Они ему тут же все рассказали.

— А, лорды, — сказал он, — добро вам пожаловать, ибо теперь-то я знаю наверно, что вы и есть те трое рыцарей, которым суждено достичь Святого Грааля. Ибо это вам явит Господь наш тайная тайных Своя. И Господа нашего, верно, знаменует белый олень. Ибо олень, состарившись, снова затем становится молодым в своей белой шкуре. Точно так же и Господь наш приходит от смерти к жизни, ибо Он утратил лишь земную плоть, которая есть смертная плоть, принятая Им во чреве Святой Девы Марии. Вот почему явился вам Господь в образе белого оленя без единого пятнышка.

А четверо, бывшие с ним, это четыре евангелиста, которые запечатлели в Писании часть жизни и деяний Иисуса Христа, свершенных Им, когда был Он среди нас смертный среди смертных. Узнайте же истину, не известную еще доселе ни одному рыцарю: Господь наш нередко являлся святым мужам и добрым рыцарям в образе оленя. Но вы, думаю я, больше уж Его в этом обличии не узрите.

Обрадовались они его словам, и пробыли они там весь день. А наутро, выслушав обедню, они с ним простились и поручили его Господу. На пути же своем миновали они замок. Но вот нагоняет их вооруженный рыцарь и говорит:

 

ГЛАВА X

— Лорды, эта благородная дама, что едет с вами, девственна ли?

— Да, сэр, — отвечала она, — я девственна.

Тогда он взялся за узду ее коня и сказал;

— Клянусь Святым Крестом, вы не уедете отсюда до тех пор, пока не исполните обычай нашего замка.

— Отпустите ее! — сказал сэр Персиваль. — Вы заблуждаетесь: ведь девственница всюду вольна приезжать и уезжать.

Но тем временем выехало из замка десять или двенадцать вооруженных рыцарей и с ними — дама, державшая серебряное блюдо. И они сказали:

— Эта дама должна подчиниться обычаю нашего замка.

— Как так? — спросил сэр Галахад. — Что же это за обычай в вашем замке?

— Сэр, — отвечал один рыцарь, — всякая девственница, проезжающая мимо, должна наполнить это блюдо кровью из своей правой руки.

— Дурно поступает тот, — сказал Галахад, — кто насаждает такие обычаи. Но да поможет мне Бог, можете не сомневаться, от этой дамы вы не получите крови, покуда сила у меня в руках.

— И мне да поможет Бог, — сказал сэр Персиваль, — я скорее дам убить себя.

— И я тоже, — сказал сэр Борс.

— Клянусь, — объявил им тот рыцарь, — тогда вы умрете, ибо против нас вам не устоять, будь вы хоть самые лучшие рыцари в мире.

И устремили они друг против друга коней своих, и эти трое рыцарей взяли верх над десятью рыцарями, они наложили руки на мечи свои и повергли тех наземь. Но тогда выехало из замка шестьдесят вооруженных рыцарей.

— Ну, любезные лорды, — сказали им трое рыцарей, — пожалейте самих себя и не вступайте в бой с нами.

— Нет, любезные лорды, — отвечали рыцари замка, — наш совет вам — покоритесь. Вы, без спора, лучшие рыцари в мире, и потому не трудитесь боле, ибо вы и так уже сделали довольно. Мы пропустим вас, не причинив вам более вреда, но только обычай наш должен быть исполнен.

— Право, — сказал сэр Галахад, — впустую все ваши речи.

— Ну что ж, — сказали те, — значит, вы хотите смерти?

— Сэр, до этого еще не дошло, — отвечал сэр Галахад.

И началось тут между ними сражение. Сэр Галахад обнажил свой Меч-на-Чудесной-Перевязи и разил им направо и налево, убивая всякого, кто ни попадался ему на пути, и так он там преуспел, что, кто ни видел его, думал, будто он не смертный человек, но ужасное чудовище.

И два его товарища помогали ему доблестно, и так держались они, не дрогнув, пока не наступила ночь. Тогда пришлось волей-неволей прервать сражение. И вот приблизился к ним один добрый рыцарь и сказал:

— Если вы согласитесь провести эту ночь у нас в замке, приняв наше, пусть и убогое, гостеприимство, вам будут весьма рады. И мы поручимся вам телом нашим и душою, вот как есть мы верные рыцари, не тронуть вас и отпустить завтра такими же, какие вы сегодня, безо всякого предательства. Вы же, узнав подробнее про наш обычай, сами согласитесь его исполнить.

— Во имя Господа, — сказала их дама, — едемте, не отказывайтесь из-за меня.

— Ну что ж! Едем, — сказал сэр Галахад.

И они въехали в ворота замка, и когда они спешились, их встретили в замке с великим радушием. И в скором времени трое рыцарей захотели узнать все про обычай этого замка и как он был установлен.

 

ГЛАВА XI

— Сэр, мы расскажем вам всю правду, как есть. Живет в этом замке благородная дама, которой и сам замок принадлежит, и мы все, и еще много других владений. Но много лет тому назад случилось так, что охватил госпожу нашу какой-то странный недуг, она долго лежала с ним, но ей становилось только хуже. И никакой лекарь не мог ее исцелить, пока наконец не объявил один старец, что, если достанут ей блюдо крови молодой девицы, целомудренной девственницы и в помыслах и на деле и к тому же королевской дочери, эта кровь и послужит ей исцелением, когда ее его обмажут. Вот по какой причине был установлен в нашем замке этот обычай.

— Вот что, — сказала тогда сестра сэра Персиваля, — любезные рыцари, я вижу, что эта дама погибла, если ей не будет оказана помощь. И потому позвольте мне дать ей моей крови.

— Но, право, — сказал сэр Галахад, — если вы дадите ей столько вашей крови, вы можете умереть.

— Воистину, — отвечала она, — если я умру, чтобы исцелить ее, мне будет оттого честь и спасение души и честь моему роду. Да и лучше одному пострадать, чем двоим. И потому больше не будет сражения, но завтра я подчинюсь обычаю вашего замка.

В замке все тому очень возрадовались, ведь иначе назавтра был бы возобновлен меж ними смертный бой. Но хотели бы они того или нет, она все равно твердо стояла на своем. И вот в тот вечер принимали трех товарищей в замке со всем возможным радушием; а наутро они, поднявшись, выслушали обедню. И велела сестра сэра Персиваля, чтобы принесли больную даму. Вот принесли ее, страдающую жестоким недугом. И сказала девица:

— Кто отворит мне кровь?

И вышел один человек и отворил ей кровь. Полилась кровь и наполнила блюдо. Тогда подняла она руку, осенила себя крестным знамением и сказала той даме:

— Госпожа, я принимаю смерть мою ради вашего исцеления. И потому, Богом вас заклинаю, молитесь обо мне!

И с тем она упала без чувств. Подбежали тут к ней сэр Галахад и его двое товарищей, подняли ее с пола и остановили ей кровь. Но она уже все равно потеряла так много крови, что не могла жить. Когда она пришла в себя, то сказала так:

— Любезный брат сэр Персиваль, я умираю ради исцеления этой дамы. И когда я умру, прошу вас, не хороните меня в этих краях, но, лишь только испущу я дух, вы положите меня в барку у ближайшей пристани и пустите меня плыть, куда захочет случай. А когда вы трое приедете в город Саррас, чтобы там достигнуть Святого Грааля, вы найдете меня под стенами города. И там погребите меня в Божьем храме. Ибо, открою вам истину, там же будет со временем погребен и сэр Галахад, и вы двое тоже.

Выслушал ее сэр Персиваль и, горько плача, на все согласился. И тут раздался голос:

— Лорды, завтра в час рассвета вы должны расстаться друг с другом, и вы соединитесь лишь тогда, когда приключения приведут вас к Увечному Королю.

После этого попросила она дать ей последнее причастие, и лишь только приняла его, как тут же испустила дух. И в тот же день хозяйка замка исцелилась от недуга, когда ее обмазали тою кровью.

А сэр Персиваль составил запись обо всем, чем помогла она им в их чудесных приключениях, и вложил ей в правую руку. И положили ее в барку и закрыли черным шелком. Тут же поднялся ветер и погнал барку прочь от берега, и все рыцари, собравшись во множестве, долго смотрели ей вслед, покуда она не скрылась из виду.

Затем возвратились все в замок, и в тот же час разразилась внезапная буря, с громом, с молниями и с дождем, так что казалось, вот-вот расколется земля. И половина замка обрушилась. Только перед вечерней улеглась та буря.

И вдруг увидели: скачет рыцарь в полном вооружении, жестоко раненный и в грудь и в голову. И твердил тот рыцарь на скаку:

— О Господи милосердный, помоги мне ныне, в час нужды!

А вслед за этим рыцарем проскакал другой, и при нем был карлик, и кричал он тому, кто ехал впереди:

— Остановись! Все равно не спастись тебе бегством!

И воздел тогда руки раненый рыцарь и взмолился Богу, чтобы не умереть ему в этот час бедствия.

— Клянусь, — сказал тогда сэр Галахад, — я вступлюсь за него, ради Того, к Кому он взывает.

— Сэр, — сказал сэр Борс, — лучше пусть я сделаю это, ибо это подвиг не для вас, ведь там всего один рыцарь.

— Сэр, — он отвечал, — я согласен.

И вот сэр Борс вскочил на коня, поручил их Богу и поскакал вдогонку на помощь раненому рыцарю.

 

ГЛАВА XII

А теперь эта повесть обращается к сэру Галахаду и сэру Персивалю, которые всю ночь провели в церкви в молитвах за спасение сэра Борса.

Наутро же, облачившись в доспехи, они возвратились в замок узнать, что сталось с его обитателями. И увидели они, что там не осталось в живых ни мужчины, ни женщин, но всех убило отмщение Господне. И услышали они голос, изрекший:

— Это кара за пролитие крови девственниц!

А позади храма они нашли кладбище и там — шестьдесят каменных гробниц, и все было там тихо и прекрасно, словно бы никакая буря не бушевала над ними. В тех гробницах покоились тела всех непорочных девственниц, замученных ради исцеления госпожи того замка. Они нашли там имя каждой девицы и какого она рода. И все они были королевской крови, а двенадцать — королевские дочери.

Затем покинули они то место и отъехали в лес.

— Ну, — говорит сэр Персиваль сэру Галахаду, — теперь должны мы расстаться, и потому будем молить Господа, чтобы поскорее нам встретиться вновь.

И с тем сняли они шлемы и поцеловались, горько оплакивая свою разлуку.

Теперь обращается эта повесть к сэру Ланселоту.

 

ГЛАВА XIII

Дальше в повести речь идет о том, что, когда сэр Ланселот выехал к реке Мортезе, как говорилось выше, он очутился в великой опасности. Но он лег там прямо на землю и уснул, положившись на провидение Божие. И, пока он спал, было ему видение, и голос сказал:

— Сэр Ланселот, вставай и облачись в доспехи и взойди на первый же корабль, который увидишь.

Тут же очнулся он и увидел вокруг ослепительную ясность, и тогда он поднял руку и осенил себя крестом. А затем облачился в доспехи и пустился в путь по-над берегом.

И вскоре выехал он к излучине, где увидел корабль без парусов и весел.

Взошел он на него, и в тот же миг разлился вокруг сладчайший аромат, какой когда-либо он вдыхал, и оказалось перед ним все, чего он только мог задумать и пожелать. И тогда сказал он:

— Отче милостивый, Иисусе Христе! Я сам не знаю, отчего мне дано все это, ибо это превосходит все земные радости, когда-либо мною испытанные.

И в радости лег он прямо на палубу и проспал до рассвета. Когда же он проснулся, то увидел прекрасное ложе, а на нем лежала мертвая дама, и это была сестра сэра Персиваля. Лишь только взглянул на нее сэр Ланселот, сразу же увидел он запись у нее в правой руке, и в ней он прочел обо всех приключениях, о которых вы уже слышали, и какого она была рода. И провел там подле нее сэр Ланселот целый месяц и более. А если вы спросите, чем он жил, то Он, в пустыне напитавший манной народ Израиля, питал и его, ибо каждый день, произнеся молитву, он получал поддержание благодатью Святого Духа.

Но вот однажды вышел он на берег поразмяться, ибо он устал от пребывания на корабле. И вдруг прислушался он и услышал конский топот — какой-то всадник приближался туда. Поравнялся он с сэром Ланселотом, с виду — рыцарь в полном снаряжении, и направился прямо к кораблю. А там спешился, снял седло и сбрую, коня отпустил и взошел на корабль. Тогда и сэр Ланселот возвратился на корабль и сказал:

— Сэр, добро вам пожаловать!

А тот в ответ приветствовал его и сказал:

— Сэр, как ваше имя? Ибо сердце мое влечется к вам.

— Воистину, — он отвечал, — мое имя — сэр Ланселот Озерный.

— Сэр, — молвил тот, — я рад вас видеть! Ибо вы породили меня на этот свет.

— А, сэр, так вы — сэр Галахад?

— Да, истинно так.

И он преклонил колена и испросил его благословения. А потом он снял шлем свой, и они поцеловались, и радовались они друг другу ото всей души, так что никакими словами не передать эту их радость.

Они поведали один другому обо всех приключениях, что выпали им на долю после того, как они покинули двор короля Артура. Увидев же на ложе мертвую девицу, сэр Галахад сразу же узнал ее и говорил о ней с великим почтением, что она была одной из лучших девиц на свете и как жаль, что она умерла.

Но когда сэр Ланселот услышал о том, как был добыт чудесный меч и кто его сделал, и о всех чудесах, рассказанных выше, он стал просить сэра Галахада, чтобы тот показал ему свой меч. И он принес его и поцеловал рукоять, и перекладину, и ножны.

— Воистину, — сказал сэр Ланселот, — никогда прежде не слышал я о столь возвышенных, столь дивных и чудесных подвигах.

И прожил так сэр Ланселот с сэром Галахадом на корабле целых полгода, и служили они Господу денно и нощно, сколько могли. И часто заезжали они на дальние острова вдали от людей, где водились одни лишь дикие звери, и там встречалось им немало удивительных и опасных приключений, и всякий раз им сопутствовал успех. Но поскольку то были приключения с дикими зверями, а не во имя Святого Грааля, потому наше повествование ничего не говорит о них, ибо слишком уж долго было бы пересказывать все их приключения.

 

ГЛАВА XIV

Но вот однажды в понедельник очутились они у лесистого берега, где был перекресток дорог. И там увидели они рыцаря в богатых белых доспехах, а правой рукой вел он на поводу белого коня под белым чепраком, и приблизился он к самому кораблю, приветствовал обоих рыцарей во имя Божие и сказал сэру Галахаду:

— Сэр, вы уже довольно пробыли с отцом вашим. И потому сойдите с корабля и садитесь на этого коня и скачите снова куда глаза глядят, взыскуя Святого Грааля.

И он подошел к отцу, поцеловал его нежно и сказал:

— Любезный, милый отец, не знаю, увижу ли я вас еще до того, как узрю Тело Господне.

— Что ж, во имя Божие, — сказал сэр Ланселот, — молите за меня Отца Небесного, чтобы мне и впредь быть Ему верным слугою.

И сел Галахад на коня, и тут услыхали они голос, произнесший:

— Пусть каждый из вас помыслит о разлуке, ибо вы никогда больше не увидите друг друга до Дня Страшного Суда.

— Ну, сын мой сэр Галахад, раз предстоит нам расстаться и никогда уж больше не встретиться, я молю Отца Небесного хранить меня и вас.

— Сэр, — отвечал сэр Галахад, — ничья молитва не имеет такой силы, как ваша.

И с тем углубился сэр Галахад в лесную чащу. А ветер вдруг поднялся и больше месяца носил сэра Ланселота по морю, и все это время он почти не спал, но все молился о Святом Граале.

И случилось однажды ночью, что ровно в полночь пристал он у задних ворот замка, богатого и прекрасного, и были те ворота распахнуты на море, и никто их не сторожил, кроме двух львов, стоявших на страже. Луна сияла с небес и разливала свет. И услышал сэр Ланселот голос, произнесший:

— Ланселот, сойди с корабля и войди в этот замок, где ты увидишь исполненными многие твои желания.

Бросился он за своими доспехами, вооружился и подошел к воротам и увидел львов. Наложил он руку на меч свой и уже обнажил его, но тут явился вдруг карлик и ударил его по руке так больно, что меч выпал у него из пальцев. И произнес голос:

— О муж слабый духом и нетвердый верою! Отчего полагаешься ты более на твое оружие, нежели на твоего Творца? Ведь от Него, Кому ты ныне служишь, было бы тебе более помощи, нежели от доспехов!

И тогда воскликнул сэр Ланселот:

— Благий Отче Иисусе Христе! Благодарю Тебя за великую Твою милость, что Ты указуешь мне на прегрешения мои. Теперь я вижу, что Ты признаешь меня слугой Твоим.

И он подобрал меч свой и вложил его обратно в ножны. И осенил он себя крестом и пошел прямо на львов. Хотели было они броситься на него. Но он прошел мимо, и они не смогли причинить ему никакого вреда. И вошел он в ворота замка и приблизился к главной башне. А в это время все рыцари замка отдыхали.

Вошел сэр Ланселот в залу, не снявши доспехов, ибо никто ему не повстречался и все ворота и двери на его пути были открыты. Наконец нашел он один покой, куда дверь была закрыта, и он протянул руку и хотел открыть ее, но не смог.

 

ГЛАВА XV

Тогда навалился он на дверь со всей силою. И прислушался он и услышал голос, который пел столь сладостно, что казался неземным. И голос тот словно бы повторял:

— Славься и радуйся, Отец Небесный!

И опустился тогда сэр Ланселот на колени перед той дверью, ибо он понял, что за ней заключен Святой Грааль. И сказал он так:

— Благий и милосердный Отче Иисусе Христе! Если хоть раз свершил я что-то, чем заслужил Твою милость, сжалься надо мною. Господи, и не наказуй меня за прежние мои прегрешения, но дай узреть хоть частицу того, чего я взыскую.

И с тем увидел он, как отворилась дверь в тот покой и оттуда излилась великая ясность и стало сразу так светло, словно все на свете факелы горели за той дверью. Приблизился он к порогу и хотел уже было войти. Но тут прозвучал ему голос:

— Сэр Ланселот, стой и не входи, ибо не ты вправе сюда войти. И если ты войдешь, то горько раскаешься.

И отступил сэр Ланселот в глубокой печали. И взглянул он через порог и увидел там посреди покоя серебряный престол, а на нем священную чашу, покрытую красной парчою, и множество ангелов вокруг, и один из них держал свечу ярого воска, а другой — крест и принадлежности алтаря. А перед священной чашей он увидел блаженного старца в церковном облачении, словно бы творящего молитву. Над воздетыми же ладонями священника привиделись сэру Ланселоту три мужа, и тот, что казался из них моложе, поместился у священника между ладоней, он же воздел его высоко вверх и словно бы показал так всему народу.

Подивился этому сэр Ланселот, ибо ему показалось, что священник под тяжестью той фигуры вот-вот упадет на землю.

И, не видя вокруг никого, кто мог бы поддержать старца, бросился он к двери и сказал:

— Милосердный Отче Иисусе Христе! Не почти за грех мне поддержать этого доброго человека, который так нуждается в помощи!

И с тем шагнул он за порог и устремился к серебряному престолу, но когда он приблизился, то ощутил на себе дыхание, словно бы смешанное с пламенем, и оно ударило его прямо в лицо и жестоко его опалило. В тот же миг упал он на землю, и не было у него сил подняться, словно у человека, утратившего от потрясения власть над своими членами и слух и зрение. И тут он почувствовал, как множество рук его подхватили и вынесли вон из того покоя, и оставили его там за дверью, с виду для всякого — мертвым.

А наутро, при ясном свете дня, поднялись все обитатели замка и нашли сэра Ланселота лежащим перед закрытой дверью. Подивились они, как он там очутился. Они осмотрели его, пощупали ему пульс, чтобы узнать, сохранилась ли в нем жизнь. И оказалось, что он жив, но не в силах ни встать, ни двинуть рукой или ногой.

Тогда подняли его, подхватив со всех сторон, перенесли в дальний покой и уложили на богатое ложе вдалеке от людей. И там пролежал он четыре дня. И одни говорили, что он жив, а другие — что умер.

— Во имя Господа, — сказал наконец один старец, — истинно говорю вам, что он не умер, но так же полон жизни, как и самый здоровый из нас. И потому я наставляю вас: оберегайте его, покуда Господь не возвратит ему жизнь.

 

ГЛАВА XVI

Так продержали они там сэра Ланселота двадцать четыре дня и двадцать четыре ночи, и все время он лежал неподвижно, точно мертвый. Но на двадцать пятый день после полудня он открыл глаза. И, увидев собравшихся людей, стал горько убиваться, говоря:

— Зачем разбудили вы меня? Ведь мне было лучше, пока я лежал, точно мертвый. Ах, Иисусе Христе, кто же столь благословен, чтобы узреть воочию великие Твои чудеса и тайны там, куда нет доступа грешнику?

— А что же вы видели? — спросили его те, кто стояли вокруг.

— Я видел, — он отвечал, — великие чудеса, какие не передать словами, и столько их, что не вообразить сердцем. И если бы не грехи мои прежние, я увидел бы еще гораздо больше.

Они тогда рассказали ему, как он пролежал у них двадцать четыре дня и ночи.

И подумалось ему, что это было ему карой за двадцать четыре года его жизни во грехе, что Господь наш определил ему во искупление. И поглядел вокруг сэр Ланселот и увидел подле себя власяницу, что проносил он без малого целый год; и сокрушился он горько в сердце своем, что нарушил слово, которым поклялся тогда отшельнику.

А они между тем стали спрашивать, как он себя чувствует.

— Право, — он отвечал, — я здоров телом, благодарение Господу. И потому, ради Бога, скажите мне, где я нахожусь.

И ответили ему, что он в замке Корбеник.

И явилась к нему одна дама и принесла ему рубашку из льняного полотна, но он не надел ее, а решился снова облачиться в свою власяницу.

— Сэр, — сказали они ему, — для вас нынче окончен подвиг во имя Святого Грааля, и никогда вам не увидеть той святыни сверх того, что вы видали.

— Что ж, — отвечал он, — я благодарю Господа за великую милость Его в том, что дано мне было видеть, ибо этого мне довольно. Ибо, думается мне, ни один человек на этом свете не заслужил, как я, верою и правдой того, чего сподобился я.

И с тем взял он власяницу и надел на себя, а поверх нее надел льняную рубаху, а потом уже алое парчовое одеяние, свежее и новое. И когда он предстал перед ними в таком облачении, все очень удивились, ибо сразу же узнали в нем достославного рыцаря сэра Ланселота. И воскликнули они все:

— Господин наш сэр Ланселот, вы ли это?

И он им ответил:

— Воистину это я.

Вскоре и короля Пелеса достигла весть, что рыцарь, столь долго пролежавший замертво у него в замке, это благородный рыцарь сэр Ланселот. Обрадовался король всем сердцем и поспешил к нему, сэр же Ланселот, видя его приближение, бросился ему навстречу, и король обнял его с великим радушием.

Потом поведал ему король о том, что его прекрасная дочь умерла. И сэр Ланселот тяжко опечалился и сказал:

— Мне горестно слышать о смерти вашей дочери, ибо она была прекраснейшая дама, цветущая и молодая. И уж я-то знаю, что она родила на свет лучшего рыцаря изо всех ныне живущих и живших когда-либо с Рождества Господня.

И задержал его у себя король на четыре дня, с утра же на пятый день стал сэр Ланселот прощаться с королем Пелесом и со всем его двором и благодарил их за труды и заботу.

И как раз когда они все сидели в главной зале за обедом, Святой Грааль заполнил столы яствами, каких только можно душе пожелать, и увидели они, сидя за столом, как все двери дворца и все окна сами закрылись без руки человеческой. Замерли они от изумления.

А в это время у главных дверей появился рыцарь во всеоружии, стал стучаться и кричать:

— Отворите!

Никто из них не двинулся с места, а рыцарь все кричал:

— Отворите! Отворите!

Наконец не выдержал сам король, поднялся с места и подошел к окну, выходившему туда, где стоял рыцарь. И сказал король:

— Сэр рыцарь, вам нет сюда входа сейчас, когда здесь Святой Грааль. И потому поезжайте в другой замок, ведь вы не из взыскующих Святого Грааля, но из тех, что служат диаволу, оставив служение Господу.

Жестоко разгневался тот на речи короля.

— Сэр рыцарь, — молвил тогда король, — уж коли вы так этого добиваетесь, скажите мне тогда, из какой страны вы прибыли.

— Сэр, — он отвечал, — я из королевства Логрского и зовусь сэр Эктор Окраинный, родной брат господину моему сэру Ланселоту.

— Во имя Господа, — сказал тут король, — я сожалею обо всем, что вам говорил, ибо здесь с нами находится ваш брат.

Когда услышал сэр Эктор, что в замке брат его — а его он во всем мире всех более почитал и любил, — воскликнул он тогда так:

— А, милостивый господин, теперь удвоились стыд мой и беда моя! Истинную правду говорил святой человек на горе сэру Гавейну и мне, когда толковал наши сны!

И с тем ускакал он во весь опор вон со двора и из ворот замка.

 

ГЛАВА XVII

Тогда возвратился король Пелес к сэру Ланселоту и принес ему весть об его брате. Он очень сокрушался и не знал, как ему быть. Сэр Ланселот с ним простился, взял доспехи свои и объявил, что отправляется в королевство Логрское, которое он уже год не видал, и с тем поручил короля попечению Божию.

Он ехал через многие страны и наконец выехал к Белому Аббатству, и там был оказан ему в ту ночь радушный прием. Наутро же он поднялся, отслушал обедню, и там перед алтарем он увидел богатую могильную плиту, недавно уложенную. Пригляделся он и разобрал на гранях надпись, сделанную золотом:

«Здесь лежит король страны Гоор Багдемагус, которого убил племянник короля Артура». И дальше названо было имя сэра Гавейна.

Опечалился тут сэр Ланселот, ибо он любил его сильнее, нежели других, и, будь это не сэр Гавейн, не избежать бы убийце смерти. И сказал он себе:

— Ах, Господи! Великий это урон для короля Артура — утрата такого мужа!

И пустился он снова в путь и прибыл в аббатство, где у сэра Галахада было приключение с могильным камнем и где он добыл себе белый щит с красным крестом.

Там был оказан сэру Ланселоту наилучший прием, а наутро он снова пустился в путь и возвратился в Камелот, где нашел короля Артура с королевой.

Но многие рыцари Круглого Стола пали убитыми, более половины не вернулось ко двору.

Однако трое уже возвратились домой: сэр Эктор, сэр Гавейн и Лионель, — и еще многие, кого нет нужды здесь перечислять.

И весь двор очень радовался сэру Ланселоту, и король много расспрашивал о сыне его сэре Галахаде.

И поведал сэр Ланселот королю обо всех своих приключениях со времени отъезда. А также рассказал он о приключениях сэра Галахада, сэра Персиваля и сэра Борса, о которых он узнал из записи при мертвой девице, а также и из рассказов сэра Галахада.

— Да будет на то воля Божия, — сказал король, — чтобы им всем троим возвратиться сюда!

— Этому никогда не бывать, — молвил сэр Ланселот, — ибо двоих из них вам никогда уже больше не увидеть. И лишь один возвратится домой.

Здесь прерывается эта повесть, и дальше идет речь о сэре Галахаде.

 

ГЛАВА XVIII

Дальше повествуется о том, что сэр Галахад долго странствовал попусту, пока не прибыл наконец в монастырь, где находился король Мордрен. И, услышав о нем, сэр Галахад решил там остаться, чтобы его увидеть.

И вот наутро, отслушав обедню, явился он к королю Мордрену. И узрел его король, давно уже ослепший, поднялся ему навстречу и сказал:

— Сэр Галахад, слуга Иисуса и истинный рыцарь, которого я так давно дожидаюсь, обними же меня и дай мне почить на груди твоей, дабы мог я успокоиться в твоем объятье! Ибо ты целомудрен и чист среди всех рыцарей, подобный цветку лилии, знаменующему целомудрие. Также подобен ты розе, которая есть цвет всех добродетелей и рдеет, как огонь. Ибо огонь Святого Духа так разгорелся в тебе, что плоть моя, издавна мертвая от годов моих, снова стала юной.

Услышал сэр Галахад такие речи и обнял его и прижал к себе его дряхлое тело.

И сказал тот:

— Милосердный Господи Иисусе Христе! Исполнилась воля моя. Молю же Тебя, вот как я стою здесь сейчас, явись мне, о Господи!

И услышал Господь наш его молитву, и в тот же миг душа его рассталась с телом. Похоронил его сэр Галахад, как подобает королю. А затем пустился он снова в путь и заехал в погибельный лес, где увидел он источник, кипевший волнами, как описано выше.

Но лишь только протянул сэр Галахад к воде руку, волны тут же улеглись, и перестала вода кипеть, и жар охладился. А бурлил тот источник потому, что он знаменовал собою разврат, в те времена повсеместно распространенный, но жар не мог устоять против его девственной чистоты. И сочли это в их краю чудом, и с тех пор так и зовется тот источник Галахадовым.

А он, по воле случая, заехал в страну Гоор, в то самое аббатство, где побывал прежде сэр Ланселот, и нашел там гробницу короля Багдемагуса. Основателем того аббатства был сын Иосифа Аримафейского, и там была еще его гробница, и гробница Симеона, которых сэр Ланселот не увидел. А сэр Галахад затем заглянул еще в склеп под храмом и там в глубине разглядел могильную плиту, горевшую дивным пламенем.

И спросил он одного из братии, что это за плита.

— Сэр, — отвечали ему, — здесь заключено чудесное приключение, которое может исполнить лишь тот, кто рыцарственным благородством превосходит всех рыцарей Круглого Стола.

— Я бы хотел, — сказал сэр Галахад, — чтобы вы меня туда отвели.

— С охотою, — они отвечали.

И они отвели его ко входу в подземелье, и он спустился внутрь по ступеням и приблизился к той могильной плите. В тот же миг поникло пламя и погас огонь, столь много дней там пот пыхавший.

И тогда раздался голос:

— Воистину надлежит тебе горячо возблагодарить Бога за счастливый твой час, в который дано тебе вызволять души из земных мучений и обращать их к блаженству Рая. Сэр, я твой сородич, промаявшийся в этом огне ровно триста лет и пятьдесят четыре года, дабы очиститься от греха, совершенного мною против Иосифа Аримафейского.

И поднял сэр Галахад тело и отнес его в храм. Ночь он провел там в аббатстве, а наутро отслужили над мертвым службу и предали его земле перед высоким алтарем.

 

ГЛАВА XIX

А потом он оттуда уехал, поручив братию Господу. И проехал он еще пять дней, прежде чем прибыл к Увечному Королю.

И все эти пять дней сопровождал его сэр Персиваль, расспрашивая его о том, где он побывал, и тот поведал ему обо всех делах логрских. И однажды случилось, когда выезжали они из великого леса, пересеклись их пути с сэром Борсом, который ехал один. Не стоит и спрашивать, были ли они рады встрече! Он приветствовал их, а они поклонились ему и пожелали ему доброй удачи, и поведали они друг другу обо всем, что с ними было. И сказал им сэр Борс:

— Вот уже более полутора лет, как я и десяти раз не ночевал в людских жилищах, но лишь в диких лесах и в горах. Но Бог всегда был моим прибежищем.

И они еще долго скакали, покуда не прибыли в замок Корбеник. Когда же они вошли в залу, король Пелес их узнал. И было там много радости, ибо он знал, что раз они прибыли, значит, подошел к концу подвиг во имя Святого Грааля.

И вот сэр Элиазар, сын короля Пелеса, принес им сломанный меч, которым Иосиф был поражен в бедро. И наложил на него руку сэр Борс, думая починить его, если возможно, но это ему не удалось. Тогда поднес он его сэру Персивалю, но и сэр Персиваль оказался не в силах это исполнить.

— Теперь вы возьмите этот меч, — сказал сэр Персиваль сэру Галахаду, — ибо если смертному дано его соединить, то лишь вам.

И взял он обломки меча и соединил их, и показалось им, будто он никогда и не был сломан, а оставался таким, каким и был выкован. И когда обитатели замка увидели, что подвиг меча исполнен, они отдали меч сэру Борсу, ибо в лучшие руки он не мог был попасть, ведь сэр Борс был славный рыцарь и достойный муж.

А незадолго перед вечером поднялся меч, большой и дивный и полный чудесного жара, и попадали все кругом от страха. И раздался голос меж ними, произнесший:

— Да изыдут отсюда те, кто не достоин сидеть за столом Господа нашего Иисуса Христа! Ибо истинные рыцари сейчас напитаются.

И удалились оттуда все, кроме короля Пелеса и Элиазара, сына его, которые были святые мужи, и одной девицы, его племянницы. И остались там три рыцаря. Только эти трое, и больше никто. И вдруг видят они: входят в двери залы рыцари во всеоружии и снимают они шлемы и доспехи свои и так говорят сэру Галахаду:

— Сэр, мы спешили, как могли, чтобы быть с вами вместе за этим столом и вкусить божественной пищи.

И ответил он:

— Добро вам пожаловать! Но откуда вы?

И ответили трое из них, что они из Галлии, другие трое, что они из Ирландии, а последние трое — что из Дании.

Расселись они все, и вдруг из дальнего покоя появилось пред ними деревянное ложе, несомое четырьмя благородными дамами, а на ложе лежал в недуге благородный старец с золотым венцом на голове. Поставили его дамы посреди залы и удалились. И тогда он поднял голову и сказал:

— Сэр Галахад, добрый рыцарь, я рад видеть тебя, ведь я горячо желал твоего прибытия. Ибо я терплю такие муки и страдания, каких ни один человек не в силах долго переносить. Но теперь я верю, что пришел срок исцеления от моих мук, и я скоро покину этот мир, как было мне обещано.

И с тем раздался голос:

— Среди вас есть двое, не взыскующих Святого Грааля. Пусть же они удалятся!

 

ГЛАВА XX

Тогда удалились король Пелес и его сын. И вот представилось им, будто явился пред ними старец в сопровождении четырех ангелов небесных, и был он словно бы в епископском облачении и в руке держал крест. Четыре ангела несли его сидящим в кресле и опустили и поставили перед серебряным престолом, на котором стоял Святой Грааль. На челе же у него словно бы виднелись буквы, гласившие: «Вы видите пред собою Иосифа, первого епископа христианского, которого Господь наш поддержал в божественном храме в городе Саррасе». И подивились этому рыцари, ибо тот епископ уже триста лет и более как умер.

— Ах, рыцари, — молвил он, — не удивляйтесь, ведь некогда и я жил на земле.

И с тем услышали они, как распахнулись двери дальнего покоя, и внутри увидели они ангелов. Два ангела держали восковые свечи, а третий платок, четвертый же — копье, с которого чудесным образом бежала кровь, и капли крови падали в шкатулку, что держал он в другой руке. Вот поставили они свечи на престол, третий ангел опустил платок свой на священную чашу, а четвертый установил священное копье стоймя на крышке чаши.

И тогда епископ приступил к освящению даров, и поднял он облатку, наподобие хлебца. В тот же миг явилась фигура наподобие отрока с лицом красным и светлым, как огонь. И она вошла в тот хлебец, так что все видели, что хлебец тот из плоти человеческой. А затем старец поместил его обратно в священную чашу. И он проделал все остальное, что надлежит священнику во время мессы.

А потом приблизился он к сэру Галахаду и поцеловал его и велел ему поцеловать своих товарищей. Тот так и сделал.

— А теперь, — сказал епископ, — слуги Иисуса, вы вкусите пищу за этим столом и утолите голод сладчайшими блюдами, каких никогда еще не отведывал рыцарь.

И, сказав это, он исчез. Они же сели к столу в великом страхе и прочитали молитвы. И поглядели они и увидели, что выходит к ним из священного сосуда фигура человека, со всеми знаками Страстей Иисуса Христа, открытыми и кровоточащими, и говорит:

— Мои рыцари и слуги и верные Мои дети, от жизни смертной пришедшие к духовной жизни. Я не буду более скрываться от ваших взоров, и вы увидите ныне Мое тайное и сокровенное. Примите же и вкусите пищи, которой вы алчете.

И поднял он сам священную чашу и приблизился к сэру Галахаду. И тот преклонил колена и принял причастие. Вслед за ним приняли причастие и все остальные. И нашли они его столь сладким, что никакими словами нельзя передать. И молвил он сэру Галахаду:

— Сыне, ведомо ли тебе, что держу я меж ладоней?

— Нет, — отвечал, — покуда ты не сказал мне.

— Это, — сказал он, — священный сосуд, из которого ел я агнца на Пасху, и ты видишь теперь то, что видеть желал всего более. Но покуда ты еще видишь это не так ясно и открыто, как предстоит тебе это видеть в городе Саррасе, в храме духовном. И потому надлежит тебе покинуть здешний замок, взявши с собою этот священный сосуд, ибо нынче ночью назначено ему покинуть пределы королевства Логрского, и, больше его здесь никогда не увидят. А знаешь ли ты, почему? Потому, что ему не служат и не поклоняются в этой стране так, как должно, ибо здесь люди обратились ко злу, и я лишу их той чести, что некогда я им оказал. И потому отправляйся завтра поутру к морю, где ты найдешь корабль твой наготове, и с собою захвати Меч-на-Чудесной-Перевязи, и никто более не должен ехать с тобой, кроме сэра Персиваля и сэра Борса. И еще повелеваю вам взять с собою крови с этого копья, дабы натереть ею Увечного Короля, и ноги его и тело, и тогда он будет исцелен.

— Сэр, — сказал Галахад, — а почему бы и остальным тоже не отправиться с нами?

— По той же причине, что рассылаю я моих апостолов одного сюда, другого туда, также хочу я и вас разлучить. Двое из вас примут смерть, служа мне, и лишь один возвратится назад и принесет людям вести.

И с тем дал он им свое благословение и исчез.

 

ГЛАВА XXI

А сэр Галахад приблизился к лежавшему на столе копью и омочил пальцы в крови, с него стекавшей, а затем поспешил к Увечному Королю и обмазал кровью его тело и ноги. И в тот же миг поспешил король вновь облачиться в свои одежды и вскочил на ноги из постели, здрав и невредим, и возблагодарил Господа за чудесное свое исцеление.

А вскоре он удалился от мира и обосновался в святых местах у белых монахов и жил там жизнью праведной.

Им же раздался в ту самую ночь, незадолго до полуночи, голос, изрекший:

— Сыны Мои, но не самые главные, друзья Мои, но не воины, отправляйтесь же ныне повсюду, где вам лучше вершить дела свои, как Я повелеваю вам.

— Благодарение Тебе, Господи, что Ты признал нас и провозгласил сынами Твоими! Теперь-то мы докажем на деле, что не напрасны труды наши.

И со всей поспешностью разобрали они свои доспехи и снарядились в путь. Но трех рыцарей Галлии — одного из них звали Клаудин, он был сын короля Клаудаса, и двое других были знатные бароны — просил сэр Галахад, обратившись к каждому, чтобы они, если возвратятся когда-нибудь ко двору короля Артура, передали поклон «господину моему сэру Ланселоту, моему отцу, и всем рыцарям Круглого Стола». И заклинал он их, чтобы, когда будут в тех краях, они не забывали его просьбу.

После того отбыл сэр Галахад, и сэр Персиваль и сэр Борс с ним, и ехали они целых три дня. И выехали они на берег реки, а там нашли корабль, о котором была речь прежде. Когда же взошли они на борт, то увидели там в середине серебряный престол, который они оставили у короля Пелеса, и Святой Грааль под покровом красного шелка. Обрадовались они тому, что эти священные предметы при них. Они приблизились и склонились пред престолом, а сэр Галахад, опустившись на колени, долго молился Господу о том, чтобы ему покинуть мир этот, когда он попросит. И так долго он молился, что прозвучал наконец голос, изрекший:

— Сэр Галахад, твоя просьба будет исполнена, и когда ни испросишь ты смерти для тела твоего, тогда и ниспослана тебе будет смерть, и тогда будешь ты жить жизнью души твоей.

А сэр Персиваль услышал и стал спрашивать его во имя дружбы, какая была между ними, почему он молит Бога о смерти.

— Сэр, я отвечу вам, — сказал сэр Галахад. — В тот день, когда узрели мы толику чудес Святого Грааля, душа моя испытала такую радость, какой, думается мне, не ведал смертный человек. И потому я знаю, — когда тело мое умрет, душа моя еще больше возликует от каждодневного лицезрения Святой Троицы и величия Господа нашего Иисуса Христа.

Долго плавали они на этом корабле, и наконец сказали они сэру Галахаду:

— Сэр, вам должно возлечь на этом ложе, ибо так гласит надпись.

И лег он и спал долгое время, а когда пробудился и взглянул перед собой, то увидел город Саррас. Стали они причаливать и увидели там барку, на которой сэр Персиваль положил когда-то свою мертвую сестру.

— Истинно, — сказал сэр Персиваль, — во имя Господа, сестра моя выполнила уговор.

С тем вынесли они из корабля своего серебряный престол, и сэр Персиваль с сэром Борсом взялись спереди, а сэр Галахад сзади, и так вошли они в город. У городских же ворот увидали они ветхого согбенного старца, и окликнул его сэр Галахад и позвал его «помочь нести эту тяжелую вещь».

— Воистину, — отвечал старец, — вот уж десять лет, как я не могу и шагу ступить без костылей.

— Нет нужды! — сказал ему сэр Галахад, — встань и покажи твою добрую волю!

Тот приподнялся, и оказалось, что он здоров и крепок, как в прежние года. Тогда подбежал он к престолу и взялся за края против сэра Галахада.

Между тем прошла по городу весть о том, что чудесные рыцари, явившиеся в город, исцелили калеку у ворот. А рыцари снова возвратились к воде и вынесли на берег сестру сэра Персиваля и похоронили ее в храме богато, как подобало королевской дочери.

Когда услышал о трех рыцарях король той страны, — а имя ему было Эсторанс, — он позвал их и стал спрашивать, откуда они прибыли и что за предмет принесли в город на серебряном престоле.

И они рассказали ему всю правду о Святом Граале и про ту силу, какую Бог придал священной чаше.

 

ГЛАВА XXII

А этот король был великий тиран и родом происходил от язычников, и он схватил их и бросил их в глубокую черную яму. Но лишь только они там очутились, Господь наш перенес к ним Святой Грааль, и он благодатью своей питал их все время, что пробыли они в темнице.

А к исходу года случилось так, что король слег в недуге и почуял, что умирает. Тогда послал он за тремя рыцарями и, когда они явились перед ним, стал просить у них прощения за все, что над ними учинил. Они простили его в доброте своей, и он вскоре умер.

После смерти короля началась в городе смута, и не знали люди, кому теперь царствовать над ними. Но как раз когда они совещались, раздался над ними голос и повелел им избрать королем младшего из троих рыцарей, «ибо он будет надежным хранителем вам и всем вашим».

И так провозгласили они королем сэра Галахада по единодушному решению всего города, угрожая убить его, если он не согласится. И когда он вступил во владение королевством, он распорядился сделать поверх серебряного престола короб из золота и драгоценных камней, который закрывал священный сосуд. И каждый день рано поутру трое рыцарей представали перед престолом и произносили молитвы.

И вот по прошествии года, ровно в то же самое воскресенье, как надел сэр Галахад золотую корону, он поднялся ранним утром вместе со своими товарищами и пришел во дворец, и увидели они священный сосуд, а пред ним, преклонив колена, молился некто в обличии епископа, и вокруг него — великое воинство ангелов, как если бы то был сам Иисус Христос. Вот поднялся он и начал моление Богородице. Вот совершил он освящение Даров и окончил службу. А потом подозвал к себе сэра Галахада и сказал:

— Ступай сюда, о слуга Иисусов, и ты увидишь то, что горячо желал увидеть.

Тут сильно задрожал сэр Галахад, — это трепетала смертная плоть, которой открывались божественные явления. И воздел он руки к небесам и произнес:

— Господи, благодарю тебя, ибо вижу я то, что много дней уже стремился увидеть. Теперь, о благий Господи, я не хотел бы более ни дня оставаться в этом жалком мире, если будет на то воля Твоя, Господи.

Тут взял святой старец в ладони Тело Господне и протянул сэру Галахаду, и тот вкусил смиренно и радостно.

— Теперь знаешь ли, кто я? — спросив старец.

— Нет, сэр, — отвечал сэр Галахад.

— Я — Иосиф Аримафейский, которого Господь прислал тебе в сотоварищи. А знаешь ли, почему изо всех Господь прислал к тебе именно меня? Потому, что ты в двух вещах подобен мне: в том, что ты сподобился видеть чудеса Святого Грааля и что ты, как и я, целомудрен и чист.

 

ГЛАВА XXIII

И когда он так сказал, сэр Галахад приблизился к сэру Персивалю и поцеловал его и поручил его попечению Господню. А затем приблизился он к сэру Борсу, поцеловал его и его тоже поручил Богу, сказавши так:

— Любезный лорд, передай мой привет господину моему сэру Ланселоту, моему отцу, и, когда ни увидите его, напомните ему о непрочности этого мира.

И с тем опустился он на колена перед престолом и стал молиться. И внезапно отлетела душа его к Иисусу Христу, и великое воинство ангелов вознесло ее к небесам прямо на виду у двоих его товарищей.

И видели также двое рыцарей, как с небес протянулась рука, но тела они не видели, и та рука достигла до священного сосуда и подняла его и копье тоже и унесла на небо. С тех пор не было больше на земле человека, который мог бы сказать, что видел Святой Грааль.

И вот когда увидели сэр Персиваль и сэр Борс, что сэр Галахад умер, они плакали и сокрушались так, как никто на свете. И, не будь они мужи благие, они легко могли бы впасть в отчаяние. И все жители города и страны той тоже погрузились в уныние. Но вот наконец его похоронили, и лишь только был он предан земле, сэр Персиваль отправился к отшельникам за город и принял духовный чин и облачился в церковные одежды. А сэр Борс неотступно был с ним, но он не менял своего мирского платья, ибо намерен был еще возвратиться когда-нибудь в Логрское королевство.

Так прожил сэр Персиваль святой отшельнической жизнью целых два года и два месяца, а затем покинул этот свет. И тогда сэр Борс распорядился похоронить его рядом с сестрою его и с сэром Галахадом в Божьем храме. И подумал сэр Борс, что он в краю столь же дальнем, как земля Вавилонская, и тогда покинул он город Саррас, облачился в доспехи и, прибыв на берег моря, сел на корабль. И случилось ему, по счастью, пристать в королевстве Логрском, и от берега он скакал во весь опор, торопясь в Камелот, где находился король.

Много было радости при дворе, когда он возвратился, — ведь все полагали его погибшим, ибо он так долго находился в чужих странах. Когда же все поели, король призвал к себе главных писцов, дабы они увековечили благородные подвиги добрых рыцарей. И сначала сэр Борс поведал о тех возвышенных подвигах во имя Святого Грааля, что выпали на долю ему и трем его товарищам: Ланселоту, Персивалю и Галахаду и ему самому; а затем сэр Ланселот поведал о том, что было с ним, когда он странствовал, взыскуя Святого Грааля. И все это было записано в больших книгах и сложено в хранилищах Солсбери.

А сэр Борс сказал сэру Ланселоту:

— Сэр Галахад, ваш родной сын, прислал вам со мною привет, а после вас — господину моему королю Артуру и всему двору. И сэр Персиваль тоже. Ибо я похоронил их обоих моими руками в городе Саррасе. И также еще, сэр Ланселот, сэр Галахад просил вас помнить о непрочности этого мира, как вы обещали ему, когда вы целых полгода с лишком провели вместе.

— Это правда, — сказал сэр Ланселот, — и я верю, что его молитва обо мне будет услышана.

И сэр Ланселот заключил сэра Борса в объятья и сказал:

— Любезный кузен, я от души рад вас видеть! Все, что только смогу я сделать для вас и для ваших родичей, вы найдете меня всегда готовым исполнить, насколько это под силу бедному моему телу, пока душа не покинула его. В этом я вам твердо и неизменно клянусь. И знайте, любезный кузен сэр Борс, вы и я никогда не расстанемся друг с другом, покуда мы живы.

— Сэр, — тот отвечал, — я согласен.

Так кончается повесть о Святом Граале в кратком изводе с французского языка, в которой запечатлен рассказ о том, что есть самое святое и самое верное на свете, записанный сэром Томасом Мэлори, рыцарем.

О благословенный Иисусе, помоги ему твоим могуществом! Аминь.

 

КНИГА О ЛАНСЕЛОТЕ И ГВИНЕВЕРЕ

 

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

 

ГЛАВА I

Итак, когда был завершен подвиг Святого Грааля и все рыцари, оставшиеся в живых, возвратились домой к Круглому Столу, — как о том повествует КНИГА О СВЯТОМ ГРААЛЕ, — была при дворе великая радость, и король Артур с королевой Гвиневерой еще больше обычного ласкали оставшихся своих рыцарей. Особенно же радовались король и королева сэру Ланселоту и сэру Борсу, ибо они всех дольше пробыли в дальних странствиях, взыскуя Святого Грааля.

Но потом, как рассказывается в Книге, сэр Ланселот снова прилепился к королеве Гвиневере и забыл свое обещание и зарок, данный, еще когда он странствовал, взыскуя Святого Грааля, ибо, говорится в Книге, не будь сэр Ланселот тайными помыслами и сердцем своим так привержен к королеве Гвиневере, как по виду казался привержен Богу, ни один бы рыцарь тогда не превзошел его в подвиге Святого Грааля. Но он помыслами своими всегда стремился втайне к королеве, и они любили теперь друг друга еще жарче, чем прежде, и столь часто бывали у них тайные встречи, что при дворе многие об том говорили, и всех более — сэр Агравейн, брат сэра Гавейна, ибо он был из тех, кто дает языку волю.

Но к сэру Ланселоту все время обращались многие дамы и девицы, постоянно осаждавшие его просьбами, чтобы он бился за них на турнирах и в поединках. И во всех этих справедливых делах сэр Ланселот неизменно поступал, как должно рыцарю в угоду Господу нашему Иисусу Христу, и всегда, когда мог, сэр Ланселот избегал общества королевы Гвиневеры, дабы не питать клевету и пересуды. А королева за это гневалась на сэра Ланселота.

Вот однажды призвала она его в свой покой и сказала так:

— Сэр Ланселот, я вижу день ото дня, как любовь ваша оскудевает, ибо вы не рады быть со мною, но все время стремитесь прочь от двора, и поединки и заступничества ваши за девиц, дам и благородных женщин участились теперь даже против вашего прежнего обыкновения.

— Ах, госпожа, — отвечал сэр Ланселот, — за это вы должны извинить меня по многим причинам, и одна из них — что я лишь недавно возвратился из странствий во имя Святого Грааля и благодарю Бога и Его великую милость, что мне хоть и не по заслугам, но дано было узреть более в моих исканиях, нежели кому-либо еще из грешников на свете, о чем мне и было объявлено. И когда бы не сохранил я тайных помыслов возвратиться к вашей любви, то открылись бы мне такие же великие чудеса, как и сыну моему сэру Галахаду, Персивалю и сэру Борсу. И потому, госпожа, я так долго пробыл в отсутствии, и знайте, госпожа, не легко забывается такое, все труды мои прилежные ради высокого служения.

И еще, госпожа, да будет известно вам, что многие здесь при дворе говорят о нашей любви и упорно следят за вами и мною, как, например, сэр Агравейн или сэр Мордред. И знайте, госпожа, я опасаюсь их больше из-за вас, нежели стал бы бояться сам, ибо я ведь могу все бросить и уехать отсюда в случае нужды, вы же, госпожа, принуждены будете терпеть все, что ни скажут против вас. И если придется вам попасть в беду через упорное неразумение ваше, то ведь ни от кого не будет вам помощи, кроме меня и моих родичей.

И знайте, госпожа, наша с вами неосторожность принесет нам позор и наветы, а мне всего менее хотелось бы видеть вас опозоренной. Вот по какой причине я еще чаще, чем прежде, выступаю защитником девиц и дам, чтобы люди думали, будто мне в жизни всего милее и дороже — радость биться в поединках за прекрасных девиц.

 

ГЛАВА II

Королева же между тем стояла молча, дожидаясь, чтобы сэр Ланселот высказал все, что желал; а когда он кончил, она разразилась слезами и долго плакала и рыдала. И когда она смогла говорить, то сказала:

— Сэр Ланселот, вот теперь я вижу, что ты просто коварный рыцарь-изменник и любодей, что ты любишь и целуешь других женщин, а меня презираешь и ставишь ни во что. Знай же, что, раз мне открылась твоя измена, теперь я уже никогда больше не буду тебя любить, ты же не дерзай никогда более показаться мне на глаза. Сей же час я освобождаю тебя от службы при нашем дворе, и больше ты никогда сюда не возвращайся. Я лишаю тебя моего общества, и ты под страхом смерти никогда уже больше на меня не взглянешь!

И сэр Ланселот ее покинул в столь глубокой тоске, что едва держался на ногах от горя и печали. И призвал он к себе сэра Борса, сэра Эктора Окраинного и сэра Лионеля и рассказал им, что королева запретила ему оставаться при дворе и что он намерен отправиться к себе на родину.

— Любезный сэр, — сказал сэр Борс Ганский, — мой совет вам: не покидайте эту страну. Ведь вы должны помнить, кто вы, — самый прославленный изо всех рыцарей мира, свершитель многих славнейших подвигов. А женщины в своей поспешности нередко совершают поступки, в которых потом горько раскаиваются. И потому мой вам совет — садитесь на коня и поезжайте к доброму отшельнику, что обитает здесь по соседству от Виндзора, а некогда был славным рыцарем по имени сэр Брастиас. И у него подождите, пока я не сообщу вам добрые вести.

— Брат, — сказал сэр Ланселот, — уж конечно, мне самому не хочется уезжать из этого королевства, но королева так сурово корила меня, что, боюсь, никогда больше не будет уже она моей дамой.

— Не говорите так, — отвечал сэр Борс, — ведь она уже много раз на вас гневалась, а потом сама же первая раскаивалась.

— Это правда, — сказал сэр Ланселот, — и оттого я поступлю по вашему совету: возьму коня и доспехи и отправлюсь к отшельнику Брастиасу и там останусь до тех пор, пока не услышу от вас новых вестей. Но прошу вас, любезный брат, если только возможно, возвратите мне любовь госпожи моей королевы Гвиневеры.

— Сэр, — отвечал сэр Борс, — вам нет нужды говорить мне это, ибо вы знаете, что я сделаю все возможное, дабы утешить вас.

И с тем сэр Ланселот вдруг уехал, и ни одна душа не знала, куда он исчез, кроме одного лишь сэра Борса. А королева, когда сэр Ланселот уехал, не показала и виду, что горюет, ни родичам своим и никому при дворе, но знайте, что в глубине души она, как повествуется в Книге, горько призадумалась. Однако держалась она гордо, словно бы не было у нее на сердце ни заботы, ни опасения.

 

ГЛАВА III

Вскоре задумала королева задать в Лондоне малый пир для рыцарей Круглого Стола, — и все лишь для того, чтобы показать, что ей так же милы все остальные рыцари Круглого Стола, как и сэр Ланселот. И был на том пиру всего-навсего сэр Гавейн со своими братьями: сэром Агравейном, сэром Гахерисом, сэром Гаретом и сэром Мордредом, а также сэр Борс Ганский, сэр Бламур Ганский и сэр Блеоберис Ганский, сэр Галихуд и сэр Галиходин, сэр Эктор Окраинный и сэр Лионель, сэр Паломид и сэр Сафир, его брат, сэр Лакот Мальтелье, сэр Персиант, сэр Иронсид, сэр Брандель, сэр Кэй-Сенешаль, сэр Мадор де-ла-Порте, сэр Патрис, рыцарь из Ирландии, сэр Алидук, сэр Аскамур и сэр Пионель Свирепый, кузен доброго рыцаря сэра Ламорака, которого сэр Гавейн и его братья предательски убили.

Были эти двадцать четыре рыцаря приглашены отобедать с королевой, и в назначенном месте ожидало их славное пиршество и яства всевозможные без счета.

Но у сэра Гавейна было одно обыкновение: он и на обед и на ужин каждый день ел непременно плоды и фрукты, а из них более всего любил яблоки и груши. И потому, кто бы ни угощал, ни потчевал сэра Гавейна, заботился неизменно, чтобы перед ним стояли отборные плоды. Позаботилась о том и королева: чтобы угодить ему, она повелела доставить на обед лучших плодов и фруктов.

Был этот сэр Гавейн по природе рыцарь весьма горячий, а сэр Пионель его ненавидел за убийство родича своего сэра Ламорака, и потому, из чистой злобы и ненависти, сэр Пионель напитал ядом несколько яблок, желая отравить сэра Гавейна.

Дело было уже к концу обеда, и случилось, на беду, что потянулся за яблоком добрый рыцарь сэр Патрис, родич сэра Мадора де-ла-Порте, ибо он был разгорячен выпитым вином. И как раз случилось ему, на беду, взять отравленное яблоко. Лишь только съел он его, как начал пухнуть, и наконец его разорвало, и упал среди них мертвым сэр Патрис.

Повскакали тут все рыцари со своих мест из-за стола, стыдом и гневом разъяренные до безумия, ибо они не знали, что сказать, ведь пир и обед устроила королева Гвиневера, и они все подозревали ее.

— Госпожа моя королева! — воскликнул сэр Гавейн. — Знайте, что это угощение предназначено было мне, ведь все, кто знаком со мною, помнят, как я люблю плоды и фрукты. И теперь я вижу, что едва не принял смерть. И потому, госпожа, боюсь, как бы не было вам великого позора.

А королева стояла молча, ибо она была так глубоко смущена, что не знала, как ответить.

— Так этому не должно кончиться, — сказал сэр Мадор де-ла-Порте, — ибо я потерял здесь славного рыцаря из моего рода, и потому за такой позор и оскорбление я буду искать отмщения!

И сэр Мадор при всех открыто обвинил королеву в смерти своего кузена сэра Патриса.

Они же все стояли молча, не желая говорить против него, ибо велики были их подозрения против королевы, ведь обед тот задала им она. А королева была в таком смятении, что могла только плакать и рыдать, пока не упала в обморок.

Между тем на шум и крики явился туда сам король Артур, и, когда он узнал о случившейся беде, он весьма опечалился.

 

ГЛАВАI V

А сэр Мадор молча стоял перед королем, обвинив королеву в предательстве. Ибо в те дни нравы были такие, что всякое коварное убийство почиталось государственной изменой.

— Любезные лорды, — молвил король Артур, — я очень сожалею об этой беде, но обстоятельства здесь таковы, что сам я не могу принять участия в этой распре, ибо мне должно оставаться справедливым судьей. Однако мне весьма жаль, что я не смогу сразиться за мою супругу, ибо, по моему мнению, это зло сотворено не ею. И потому, я надеюсь, она не будет опозорена, но какой-нибудь добрый рыцарь вызовется положить жизнь свою за королеву, чем ей сгореть на костре по облыжному обвинению. Поэтому, сэр Мадор, не будьте столь поспешны, ибо, клянусь Богом, может еще статься, что у нее найдутся друзья, готовые за нее заступиться. Назначьте же по своему желанию день поединка, и она найдет какого-нибудь доброго рыцаря, который ответит на ваш вызов, а иначе позор мне и всему моему двору.

— Мой милостивый государь, — сказал сэр Мадор, — прошу у вас прощения, но хотя вы и король наш, но в этом деле вы такой же рыцарь, как и мы, и вы так же, как и мы, давали рыцарскую клятву. И потому, прошу вас, не гневайтесь, но среди двадцати четырех рыцарей, которые были званы на этот обед, ни одного нет, кто не питал бы подозрений против королевы. Что скажете вы, лорды? — спросил сэр Мадор.

Они стали отвечать один за другим, и все говорили, что не находят извинения королеве за устроенный ею обед и что либо в несчастье повинна она, либо кто-нибудь из ее слуг.

— Увы! — сказала королева, — я устроила этот обед не по злым побуждениям, но лишь по добрым, и да поможет мне всемогущий Иисус в моей правоте, только у меня никогда не было на уме зла, и в том полагаюсь я на волю Божию.

— Господин мой король, — сказал сэр Мадор, — я прошу вас, как есть вы справедливый король, назовите мне день, в который должно свершиться возмездие.

— Хорошо, — сказал король, — ровно через четырнадцать дней смотрите явитесь на коне и во всеоружии на луг близ Винчестера. И если найдете там рыцаря, готового встретиться с вами в поединке, то бейтесь во всю мочь, и Бог да пошлет правому победу. Если же не окажется там рыцаря, готового к бою, то в тот же самый день должна будет принять смерть на костре моя королева, и она будет ожидать там суда.

— Я удовлетворен, — сказал сэр Мадор.

И все рыцари разошлись кто куда.

Когда же король и королева остались одни, король спросил ее, как все произошло.

И отвечала королева:

— Сэр, да поможет мне Иисус, я не ведаю, как и отчего это было.

— Где же Ланселот? — спросил король Артур. — Будь он сейчас здесь, он бы не преминул сразиться за вас.

— Сэр, — отвечала королева, — я не знаю, где он, но его брат и его родичи полагают, что он находится вне пределов этого королевства.

— Это жаль, — сказал Артур, — ведь если бы он был здесь, он быстро положил бы конец этой распре. Ну что ж, тогда вот какой я дам вам совет, — сказал король, — пойдите к сэру Борсу и просите его ради сэра Ланселота выступить за вас в поединке, и ручаюсь жизнью, он вам не откажет. А то, вижу я, ни один из двадцати четырех рыцарей, что были на вашем пиру, где пал сэр Патрис, не склонен сражаться за вас или заступиться за вас хотя бы словом, и оттого пойдут о вас при дворе враждебные толки. Я сожалею об отсутствии сэра Ланселота, ибо, будь он здесь, он скоро облегчил бы мне душу. Что за причина, — спросил король, — что вы не можете удержать при себе сэра Ланселота? Ведь знайте, — сказал король, — иметь на своей стороне сэра Ланселота значит располагать помощью благороднейшего мужа в мире. Ступайте же, — сказал король королеве, — и просите сэра Борса, ради сэра Ланселота, выступить за вас в поединке.

 

ГЛАВА V

И вот королева рассталась с королем Артуром и послала за сэром Борсом. И когда он явился, она просила его о защите.

— Госпожа, — он отвечал, — какую помощь вам угодно от меня получить? Ведь честь не позволяет мне сразиться за вас в этом деле, ибо я тоже был на вашем обеде и другие рыцари могут меня заподозрить в нечестии. Вот, госпожа, — сказал сэр Борс, — теперь вам недостает сэра Ланселота, ведь он бы не отказал вам в помощи ни в правом деле, ни в неправом, ибо он не раз помогал вам, когда вам грозили беды. Вы же изгнали из пределов вашей страны того, кто своим присутствием оказывал повседневно честь вам и всем нам тоже. И потому, госпожа, я просто дивлюсь, как, не стыдясь, испрашиваете вы помощи у меня, тогда как сами изгнали от своего двора того, кем мы были возвеличены и прославлены.

— Увы, любезный рыцарь, — сказала королева, — я всецело полагаюсь на вашу милость и готова исправить все мои промахи по вашему совету.

И с тем она опустилась на оба колена и умоляла сэра Борса сжалиться над нею — «ведь иначе я приму позорную смерть за преступление, которого не совершила».

Тут как раз явился король Артур и застал королеву коленопреклоненной.

И сэр Борс поспешил ее поднять и сказал так:

— Госпожа, вы позорите меня.

— А, благородный рыцарь, — сказал король, — сжальтесь над моей королевой, учтивый рыцарь, ибо я теперь уверен, что ее опозорили облыжно. И потому, учтивый рыцарь, — король продолжал, — обещайте сразиться за нее, я прошу вас во имя любви, которую вы питали к сэру Ланселоту.

— Господин мой, — отвечал сэр Борс, — вы спрашиваете с меня столь великую службу, что большего и спросить невозможно. А ведь знайте, если я соглашусь на поединок за королеву, я утрачу дружбу многих моих товарищей, рыцарей Круглого Стола. Но я, — сказал сэр Борс, — даю согласие, ради господина моего сэра Ланселота и ради вас, выступить в назначенный день заступником королевы, если только, по воле случая, не объявится к тому времени рыцарь получше меня и не вызовется сразиться за королеву.

— Вы поклянетесь мне в этом, — спросил король, — своей душою?

— Да, сэр, — отвечал сэр Борс, — в этом и вы и она можете на меня положиться. Но если объявится лучший рыцарь, тогда сражаться будет он.

Тут король и королева весьма возрадовались и простились с ним, благодаря его всем сердцем.

А сэр Борс вскоре тайно отъехал со двора и прискакал туда, где сэр Ланселот находился у отшельника Брастиаса, и поведал ему обо всем, что произошло.

— Ах, Иисусе, — сказал сэр Ланселот, — все складывается именно так, как мне бы и хотелось. И потому прошу вас, приготовьтесь к поединку и выезжайте на луг, но смотрите помедлите подольше и не начинайте, покуда не увидите, что еду я. Ибо я полагаю, что сэр Мадор горяч во гневе, и чем дольше вы промешкаете, тем сильнее он будет рваться в бой.

— Сэр, — сказал сэр Борс, — предоставьте его мне. И не сомневайтесь, я все исполню по вашей воле.

С тем сэр Борс от него уехал и возвратился ко двору. Между тем при дворе прослышали о том, что сэр Борс будет биться в защиту королевы, и многие рыцари были за то на него сердиты, ибо без малого все рыцари при дворе полагали королеву неправой и повинной в предательстве. И сэр Борс так отвечал своим товарищам по Круглому Столу:

— Знайте же, любезные лорды, что нам всем был бы великий позор, если бы мы допустили, чтобы благороднейшая в мире королева была так опозорена перед всеми, ведь ее супруг, наш король, — муж величайшей славы в христианском мире, и он прославил нас всех по всему белому свету.

Но многие из них сказали ему в ответ:

— Что до нашего благороднейшего короля Артура, мы любим и почитаем его не меньше, нежели вы, но что до королевы Гвиневеры, ее мы не любим, ибо она — погубительница добрых рыцарей.

— Любезные лорды, — отвечал сэр Борс, — сдается мне, вы говорите не то, что вам следует говорить, ибо за всю мою жизнь я не знал и не слышал, чтобы ее называли погубительницей добрых рыцарей, но всегда, сколько я помню, она почиталась покровительницей всех добрых рыцарей, и не было дамы щедрее ее на дары и на милости среди тех, кого я знаю или о ком слышал. И потому позор был бы всем нам, допусти мы, чтобы супруга нашего благороднейшего короля, которой мы обязаны верной службой, умерла бы позорной смертью. И знайте, — сказал сэр Борс, — я этого не допущу, ибо могу вам сказать: королева не виновна в смерти сэра Патриса, ведь она никогда не питала к нему зла, да и ни к кому из двадцати четырех рыцарей, которых пригласила на обед. Она звала нас по любви, а не из злого побуждения. И вскоре, не сомневаюсь, все будет раскрыто, ибо, как бы ни обернулось дело, меж нами все же было предательство.

Тогда сказал кто-то Борсу:

— Мы верим вашим речам.

И с тем иные остались удовлетворены, иные же нет.

 

ГЛАВА VI

И побежало время быстро, и настал наконец канун того дня, на который назначен был поединок. Королева послала за сэром Борсом и спросила его, каковы его намерения.

— Право же, госпожа, — он отвечал, — мои намерения те же, что и были, когда я давал вам обещание: я не откажусь за вас сразиться, если только не объявится лучший рыцарь, нежели я, который захочет вступить в этот поединок. На тот случай, госпожа, я должен быть освобожден вами от моего обещания.

— Вы желаете, — спросила королева, — чтобы я так и передала супругу моему, королю?

— Поступайте, как вам будет угодно, госпожа.

Тогда королева пришла к королю и передала ему ответ сэра Борса.

— Что ж, — сказал король, — в сэре Борсе вы не сомневайтесь, ибо его я считаю одним из благороднейших рыцарей среди ныне живущих и превосходнейшим из мужей.

Так подошло утро, и вот король и королева и все рыцари, находившиеся в то время при дворе, собрались на лугу близ Винчестера, где назначен был поединок. Когда явились туда король с королевой и многие рыцари Круглого Стола, тогда отдана была королева под стражу, и вокруг железного столба были разложены поленья для большого костра, дабы, если верх возьмет сэр Мадор, ее тут же предали бы сожжению. Ибо таковы были нравы в те времена: ни милость, ни любовь, ни родство не имели силы, но лишь справедливый суд, равно как для простого рыцаря, так и для короля, и равно для бедной дамы и для королевы.

Тем временем прибыл сэр Мадор де-ла-Порте и перед королем под присягой повторил свое обвинение в том, что королева совершила предательство против его родича сэра Патриса.

— И клятву эту я готов подтвердить моей жизнью лицом к лицу со всяким, кто бы ни стал утверждать противное. Тут выехал сэр Борс Ганский и сказал:

— Что до королевы Гвиневеры, то правда на ее стороне, и я готов доказать, что она не повинна в предательстве, в котором ее обвинили.

— Тогда готовься к бою, — молвил Мадор, — и мы увидим, кто из нас прав.

— Сэр Мадор, — отвечал сэр Борс, — я знаю вас как доброго рыцаря. Но тем не менее я не побоюсь вас, ибо, милостию Божией, я надеюсь против вашего гнева устоять. Ведь господину моему королю Артуру и госпоже моей королеве я обещал, что буду биться за ее правоту в этом деле до последнего, если только не объявится лучший рыцарь, нежели я, и возьмет этот бой на себя.

— Ты все сказал? — спросил сэр Мадор. — Либо кончай свои речи и выходи на бой, либо прямо скажи, что отказываешься от боя.

— Садись на коня, — отвечал сэр Борс, — я же, с Божьей помощью, не заставлю тебя долго ждать, и ты получишь удовлетворение.

Тут разошлись они оба к своим шатрам и изготовились к бою верхами со всем возможным тщанием. И вот выехал на поле сэр Мадор со щитом на плече и с копьем в руке и поскакал по кругу, громким голосом обращаясь к королю Артуру:

— Высылайте ко мне сюда вашего рыцаря на бой, или он боится?

Устыдился сэр Борс, пустил коня и выехал на другой конец поля. И тут вдруг видит он, как из ближнего леса выехал рыцарь на белом коне, и щит у него никому не известный, а на щите — никому не знакомый герб. Скачет рыцарь к ним во весь опор. Вот поравнялся он с сэром Борсом и говорит:

— Любезный рыцарь, прошу вас, не гневайтесь, ибо этот поединок должен достаться лучшему рыцарю, нежели вы. И потому, прошу вас, отступитесь, ибо знайте, что я прискакал сюда издалека и этот поединок по праву должен достаться мне. Так уговорился я с вами, когда мы виделись в последний раз, и я теперь благодарю вас от всего сердца за вашу доброту.

Тогда сэр Борс поскакал к королю Артуру и сказал ему, что на поле объявился другой рыцарь и желает сразиться за королеву.

— А что он за рыцарь? — спросил король.

— Я не знаю, — отвечал сэр Борс, — но он так условился со мною, что будет здесь в день поединка. Итак, господин мой, — сказал сэр Борс, — я уступаю поле боя.

 

ГЛАВА VII

Тогда король окликнул того рыцаря и спросил его, правда ли, что он желает сразиться за королеву.

И ответил тот:

— Сэр, для того я и прибыл сюда. И потому, король, не удерживай меня долее, ибо я сразу же по окончании поединка должен буду поспешить отсюда прочь, ведь меня ждет еще много поединков в других местах. Ибо знайте, — сказал рыцарь, — что вам и всем рыцарям Круглого Стола позорно смотреть, как столь благородная дама и столь милостивая королева, как Гвиневера, подвергается у вас на глазах наветам и поношениям.

И дивились все там собравшиеся, кто бы мог быть этот рыцарь, взявший на себя поединок? Ибо ни один его не признал, кроме сэра Борса. Между тем сказал королю сэр Мадор де-ла-Порте:

— Сейчас я узнаю, кто таков мой противник!

И вот разъехались они в концы поля, там наставили копья и ринулись друг другу навстречу со всей мощью. И Мадорово копье разбилось на куски, но копье его противника осталось цело, и оно отбросило сэра Мадора вместе с конем назад и сокрушило наземь. Но он ловко и проворно высвободил ноги из стремян, загородился щитом, обнажил меч и крикнул тому рыцарю, чтобы он спешился и бился с ним на мечах.

Сошел тот рыцарь с коня, перетянул наперед щит свой и обнажил меч. И бросились они яростно в бой, и осыпали один другого жестокими ударами, то наседая, то отступая, то сшибая мечи, словно два диких вепря, и так сражались они целый час. Ибо этот сэр Мадор был рыцарь могучий, не раз отличавшийся в богатырских боях. Но под конец противник поверг сэра Мадора наземь и тут же подступил к нему, дабы прижать его распростертого к земле. Но сэр Мадор успел вскочить и, поднимаясь, пробил тому бедро, так что кровь брызнула струей.

Когда он почувствовал рану и увидел кровь свою, он дал сэру Мадору подняться на ноги, а потом нанес ему по шлему мечом удар такой силы, что тот навзничь растянулся на земле.

Тогда подошел он к нему и хотел сорвать шлем у него с головы. Но сэр Мадор взмолился о пощаде. И признал он себя побежденным и ему покорился, объявив, что берет назад обвинение против королевы.

— Я не пощажу твоей жизни, — отвечал рыцарь, — покуда ты не откажешься навсегда от всех поклепов на королеву и не поклянешься, что на могиле сэра Патриса не будет даже упомянуто, что будто бы его убили с согласия королевы Гвиневеры.

— Даю в этом клятву, — отвечал сэр Мадор, — и раз навсегда беру назад все мои обвинения.

После этого рыцари с Мадорова конца поля подняли сэра Мадора с земли и отвели его к его шатру. А тот другой рыцарь направился прямо к подножью ложи, где сидел король Артур.

К этому времени королева уже возвратилась к королю, и они сердечно поцеловались. Когда же король увидел того рыцаря, он наклонился к нему и благодарил его, и королева тоже. И попросил его король снять шлем и отдохнуть с ними и принять от него кубок вина.

Снял он шлем с головы, чтобы выпить вино, и тогда все рыцари узнали в нем сэра Ланселота. И лишь только увидел король, что это сэр Ланселот, он взял за руку королеву, подвел ее к нему и сказал:

— Сэр, грамерси за ваши ратные труды, что приняли вы нынче за меня и за мою королеву.

— Мой государь, — отвечал сэр Ланселот, — знайте, что мой неизменный долг — всегда выступать на вашей стороне и на стороне госпожи моей королевы и биться за вас обоих, ибо вы, господин мой, посвятили меня в высокий Орден Рыцарства, и в тот же день госпожа моя, ваша королева, оказала мне великую милость. Так что, не храни я вам верности, позор был бы мне, ибо в тот самый день, когда я принял от вас посвящение в рыцари, я впопыхах обронил меч, и госпожа моя, ваша королева, нашла его, спрятала в шлейфе своего платья и передала его мне, когда он мне как раз понадобился. Если бы не она, я был бы опозорен перед всеми рыцарями. И потому, господин мой Артур, в тот день я поклялся ей всегда, и в правде и в неправде, быть ее верным рыцарем.

— Грамерси, — молвил король, — за ваш поспешный приезд. И знайте, — сказал король, — я не останусь у вас в долгу за ваше благородство.

А королева все глядела и глядела на сэра Ланселота и под конец так разрыдалась от всего сердца, что едва не упала на пол от горькой мысли, что он был к ней так добр, тогда как она обошлась с ним так немилостиво. Между тем окружили его рыцари из его рода, и все приветствовали его и радовались ему от души. Вслед за ними приблизились и все остальные рыцари Круглого Стола, кто был в то время, и поздравили его с возвращением.

А вскоре сэр Мадор исцелился собственным искусством от полученных ран, и сэр Ланселот тоже был исцелен от раны в бедре. И было там при дворе великое веселие и множество развлечений.

 

ГЛАВА VIII

И случилось так, что Дева Озера по имени Нинева, которая была женой доброго рыцаря Пелеаса, тоже явилась ко двору короля Артура, ибо она неизменно помогала королю и всем его рыцарям своими чарами и волшебством. И когда она прослышала о том, как королева попала в беду из-за смерти сэра Патриса, то она во всеуслышанье объявила, что королева ни в чем не повинна, и открыла людям, кто это сделал, и назвала имя сэра Пионеля и за что он его убил. И стало это всем известно и всем открыто, и так королева была оправдана. А этот рыцарь сэр Пионель сбежал в свою страну, и был он повсюду ославлен как отравитель, ибо он напитал ядом на пиру яблоки, желая погубить сэра Гавейна за то, что сэр Гавейн и его братья убили сэра Ламорака Уэльского, которому сэр Пионель приходился родичем.

А сэра Патриса вскоре похоронили в гробнице в Вестминстерской церкви, и сверху на гробнице было начертано:

«Здесь покоится сэр Патрис Ирландский, убитый сэром Пионелем Свирепым, который напитал ядом яблоки, дабы отравить сэра Гавейна, но, по несчастью, сэр Патрис съел одно из тех яблок, и тут же его вдруг разорвало». И еще было написано на гробнице, как в смерти сэра Патриса была обвинена сэром Мадором де-ла-Порте королева Гвиневера, а дальше излагалось, как сэр Ланселот сражался за королеву Гвиневеру и одержал верх в честном поединке. Все это было начертано на могиле сэра Патриса в оправдание королевы.

Сэр же Мадор долго и неотступно искал милости королевы и под конец, благодаря заступничеству сэра Ланселота, завоевал королевино доброе расположение, и все было прощено и забыто.

Так все шло до самого Успенья Богородицы. За две недели король распорядился огласить повсюду, что в день праздника у стен Камелота, который иначе зовется Винчестер, состоится большой турнир. И повелел король глашатаям объявить, что он сам вместе с королем скоттов будет сражаться против всех, кто ни вздумает на них выйти.

Когда был тот клич повсюду оглашен, съехались туда многие добрые рыцари: король Северного Уэльса, и король Ангвисанс Ирландский, и Король-с-Сотней-Рыцарей, и сэр Галахальт-Высокородный Принц, и король Нортумберландский, и еще многие благородные графы и герцоги из многих стран.

Вот приготовился король Артур ехать на турнир и стал звать с собой королеву, но она сказала, что не поедет, потому что больна и не в силах сидеть на лошади.

— Это жаль, — сказал король, — ибо вот уже семь лет, как вы не могли любоваться столь славным собранием рыцарства, с самого того дня, как сэр Галахад покинул наш двор.

— Право, — отвечала королева, — вы должны меня извинить, ибо я не могу ехать.

А многие при дворе полагали, что королева не хочет уезжать из-за сэра Ланселота: ибо он не сопровождал короля, так как еще не оправился от раны, нанесенной сэром Мадором.

Опечалился король и в великом гневе отправился в Винчестер со своею дружиной. На пути случилось королю остановиться ночлегом в городе, который назывался Астолат, а по-английски — Гилфорд. И там расположился он в замке.

Королева же, когда король уехал, призвала к себе сэра Ланселота и сказала ему так:

— Сэр, вы дурно поступили, что не последовали за королем, моим супругом. Ведь что теперь подумают и скажут ваши недруги и мои? «Посмотрите, как сэр Ланселот постоянно норовит отстать от короля, и королева тоже, и все затем, что они хотят насладиться любовью друг с другом». Вот что они станут говорить, — сказала королева.

 

ГЛАВА IX

— Это верно, госпожа, — отвечал сэр Ланселот, — я признаю вашу правоту. Но давно ли вы сделались столь рассудительны? Теперь, госпожа моя, согласен поступить по вашему совету: нынешней ночью я отдохну и завтра чуть свет поскачу в Винчестер. Но только знайте, — сказал сэр Ланселот королеве, — я на этом турнире буду выступать против короля Артура и против всей его дружины.

— Сэр, поступайте там, как вам будет угодно, — сказала королева, — но мой вам совет, не сражайтесь против вашего короля и против ваших товарищей, ведь среди них будет немало стойких бойцов, будут и ваши родичи.

— Госпожа, — отвечал сэр Ланселот, — я готов встретить любые опасности, какие ни пошлет мне Бог.

И вот рано поутру он отслушал обедню, утолил голод, простился с королевой и отправился в путь. И он скакал во весь опор, и как раз случилось, что к ночи он достиг Астолата и подъехал к замку старого барона по имени Барнард Астолатский. Когда въезжал сэр Ланселот в замок на ночлег, его заметил король Артур, гулявший в то время в саду под стеной замка, и сразу же его узнал.

— Ну, сэры, — сказал король Артур своим рыцарям, которые гуляли с ним у стен замка, — сейчас я видел рыцаря, — сказал он, — который на турнире, могу поручиться, покажет чудеса.

— Кто же он? — спросили рыцари.

— Пока еще вы этого от меня не узнаете, — отвечал король.

И, улыбнувшись, он удалился в свой покой.

Когда сэр Ланселот стал в отведенном ему покое располагаться на ночь и снял с себя доспехи, к нему явился старый барон сэр Барнард и приветствовал его любезнейшим образом. Однако он не узнал сэра Ланселота.

— Любезный сэр, — сказал сэр Ланселот своему хозяину, — прошу вас, не ссудите ли вы меня щитом, который не был бы известен повсеместно, ибо мой щит знаком всем?

— Сэр, — отвечал его хозяин, — ваше желание будет исполнено, ибо вы кажетесь мне одним из достойнейших рыцарей, каких мне случалось видеть, и потому я готов оказать вам дружеское расположение. — И еще он сказал: — Сэр, знайте, что у меня есть два сына, и они лишь недавно получили посвящение в рыцари. Старшего зовут сэр Тиррей, и он был ранен в тот самый день, как принял рыцарское посвящение, и по сей час не может сесть на коня; его щит вы и получите, ибо, ручаюсь, он известен только здесь, и больше нигде. А второго моего сына зовут сэр Лавейн. И, с вашего изволения, он поедет вместе с вами на турнир, ибо для своего возраста он крепок и силен. Мое сердце сразу расположилось к вам, так что вы, должно быть, рыцарь благородный. И потому я прошу вас, назовите мне ваше имя, — сказал сэр Барнард.

— Что до этого, — отвечал сэр Ланселот, — то вы должны меня покамест извинить. Если, с милостью Божией, я преуспею на турнире, тогда я возвращусь и назову вам мое имя. Но я прошу вас, как бы ни обернулось дело, все равно послать вместе со мною вашего сына сэра Лавейна и позволить мне воспользоваться щитом его брата.

— Сэр, все это будет исполнено, — отвечал сэр Барнард.

А у этого старого барона была дочь, которую в то время все называли Прекрасной девой из Астолата, и она, не отрываясь, глядела на сэра Ланселота с великим восхищением. (И, как рассказывается в Книге, она воспылала к сэру Ланселоту столь сильной любовью, что так и не смогла его никогда разлюбить, и от этого умерла. Имя же ее было Элейна Белокурая.)

Она входила туда и выходила много раз, и так разгорелась ее любовь, что под конец она попросила сэра Ланселота, чтобы он на турнире носил ее знак.

— Девица, — сказал сэр Ланселот, — если бы я согласился на эту вашу просьбу, вы смогли бы сказать, что ради вас я сделал больше, нежели ради какой-либо другой дамы или девицы за всю мою жизнь.

Но тут он вспомнил, что едет на турнир в чужом обличии, и, оттого что прежде он никогда не надевал знаков ни одной дамы, он решил надеть теперь ее знак, чтобы никто из его родичей не заподозрил, что это он. И тогда он сказал:

— Прекрасная девица, я согласен носить ваш знак на шлеме. И потому покажите мне, каков он.

— Сэр, — она отвечала, — это мой красный рукав из тонкой ткани, шитый крупным жемчугом.

И она принесла его сэру Ланселоту. Сэр Ланселот принял его и сказал:

— Никогда еще я не делал этого ни для одной девицы. И он передал этой прекрасной деве на хранение свой щит и просил ее сберечь его, пока он, сэр Ланселот, не возвратится. И в тот вечер сэра Ланселота принимали там с особым радушием и веселием, ибо девица Элейна все время, пока ей дозволено было, находилась подле сэра Ланселота.

 

ГЛАВА X

А назавтра поутру король Артур и все его рыцари снова пустились в путь, ибо король и так провел там целых три дня, поджидая, пока соберутся все его благородные рыцари. Когда же король отъехал, сэр Ланселот и сэр Лавейн тоже собрались в дорогу, и у обоих у них были белые щиты, и еще сэр Ланселот вез с собою красный рукав девицы Элейны.

И вот они простились с сэром Барнардом, старым бароном, и с его дочерью, Прекрасной Девой из Астолата, и пустились в путь и скакали до тех пор, покуда не достигли Камелота, как звался в те времена Винчестер. А там собралось уже великое множество королей, герцогов, графов и баронов и всевозможных благородных рыцарей. Но сэр Ланселот с помощью сэра Лавейна нашел себе тайно пристанище у одного богатого горожанина, так что никто в городе не знал, где они остановились. И там они отдыхали, пока не настал наконец праздник Успенья Богородицы, на который назначен был турнир.

И вот проиграли на поле трубы, и король Артур уселся на высоких подмостьях, дабы лучше видеть, кто выкажет себя лучшим изо всех рыцарей (но, как рассказывает Французская Книга, король не отпустил от себя сэра Гавейна, потому что сэр Гавейн никогда не одерживал верх, если на поле боя был сэр Ланселот, и много раз терпел сэр Гавейн поражения, когда сэр Ланселот вот так появлялся под чужим обличием), — и тогда иные из королей, как король Ангвисанс Ирландский и король скоттов, изготовились к бою на стороне короля Артура. А на другой стороне были король Северного Уэльса, и Король-с-Сотней-Рыцарей, и король Нортумберландский, и сэр Галахальт Высокородный Принц. Но эти три короля и один барон были слишком слабы против Артуровой стороны, ибо с теми были благороднейшие рыцари мира.

И вот когда они разъехались в противоположные концы поля и каждый рыцарь изготовился сделать все, что ему под силу, тогда снарядился к бою и сэр Ланселот и прикрепил себе на шлем красный рукав. И с тем сэр Ланселот и сэр Лавейн тайно выехали из Винчестера и укрылись в зеленом леске позади той партии, что должна была биться против рыцарей короля Артура. Там выждали они, покуда не сошлись обе стороны в сражении. И вот выехали с Артуровой стороны король скоттов и король Ирландии, а против них — король Нортумберландский и Король-с-Сотней-Рыцарей. И началась тут жаркая схватка. Король скоттов поверг наземь короля Нортумберландии, а Король-с-Сотней-Рыцарей сокрушил короля Ангвисанса Ирландского. Потом сэр Паломид, выступивший на стороне короля Артура, встретился с сэром Галахальтом, и они сокрушили наземь один другого, каждая сторона поспешила на подмогу своему рыцарю, и снова подсадили их на коней. И бросились тут в бой обе стороны.

Выехали сэр Брандель, сэр Саграмур Желанный, сэр Додинас Свирепый, сэр Кэй-Сенешаль, сэр Грифлет Божий Сын, сэр Лукан-Дворецкий, сэр Бедивер, сэр Агравейн, сэр Гахерис, сэр Мордред, сэр Мелиот Логрский, сэр Озанна-Храброе Сердце, сэр Сафир, сэр Эпиногрис, сэр Галерон Галовейский. Все эти пятнадцать рыцарей были рыцарями Круглого Стола, и они вместе с другими набросились на противную сторону и потеснили короля Нортумберландского и короля Северного Уэльса.

Видит это сэр Ланселот, укрывшийся поблизости в зеленом лесу, и говорит он сэру Лавейну так:

— Взгляните, вон добрая рыцарская дружина, и они держатся сплоченно, точно вепри, преследуемые гончими псами.

— Это правда, — отвечал сэр Лавейн.

 

ГЛАВА XI

— А теперь, — сказал сэр Ланселот, — если вы мне поможете немного, вы увидите, как вся эта дружина, что сейчас так теснит рыцарей нашей стороны, столь же быстро откатится назад, как сейчас продвигалась вперед.

— Сэр, не мешкайте из-за меня, — отвечал сэр Лавейн, — ибо я сделаю что смогу.

И вот сэр Ланселот с сэром Лавейном выехали на поле и вмешались в самую гущу схватки, и сэр Ланселот поверг наземь сэра Бранделя, сэра Саграмура, сэра Додинаса, сэра Кэя и сэра Грифлета, всех — одним копьем. А сэр Лавейн сокрушил сэра Лукана-Дворецкого и сэра Бедивера. Потом сэр Ланселот взял другое копье, потяжелее, и им сокрушил сэра Агравейна и сэра Гахериса, сэра Мордреда и сэра Мелиота Логрского, а сэр Лавейн сокрушил сэра Озанну-Храброе Сердце. Затем сэр Ланселот извлек из ножен меч и стал рубить направо и налево и мощью своею вышиб из седла сэра Сафира, сэра Эпиногриса и сэра Галерона.

И тогда рыцари Круглого Стола, поймав коней, как смогли отступили.

— А, спаси нас Иисус! — сказал сэр Гавейн. — Что это за рыцарь, являющий на турнирном поле такие чудеса?

— Я знаю, кто он, — отвечал король, — но покамест еще его имени не назову.

— Сэр, — сказал сэр Гавейн, — по посадке и по ударам, которые он наносит, я бы сказал, что это сэр Ланселот. Но мне думается, что это все-таки не он, ибо этот рыцарь носит на шлеме красный рукав, а я никогда не видел, чтобы сэр Ланселот носил на турнире знак какой-либо дамы или девицы.

— Оставим его, — молвил король, — ибо, прежде чем он уедет, он еще не так отличится и выкажет себя.

Между тем та сторона, что выступала против короля Артура, ободрилась, и рыцари, недавно отступавшие, снова сплотились и бросились в бой. Тогда сэр Борс, сэр Эктор Окраинный и сэр Лионель стали скликать рыцарей — своих родичей, как сэр Бламур Ганский, сэр Блеоберис, сэр Алидук, сэр Галихуд, сэр Галиходин и сэр Белингер Жестокий. И вот эти девять рыцарей Ланселотова рода стали мощно теснить противную сторону, ибо они все были славные рыцари, и, пылая жаждой мести, они с великой яростью устремились против сэра Ланселота и сэра Лавейна, ибо они не догадывались, кто это.

И вот сшиблись они с разгона, и было повержено наземь немало рыцарей Нортумберландии и Северного Уэльса. И, видя все это, успел сэр Ланселот схватить большое копье, и в тот же миг налетели они на него разом все трое: и сэр Борс, и сэр Эктор, и сэр Лионель. Они ударили на него в три копья и силой своею опрокинули Ланселотова коня на землю. И, на беду, сэр Борс пробил сэру Ланселоту щит и ранил его в бок, и копье его при этом сломалось, и наконечник остался у сэра Ланселота в боку.

Когда увидел сэр Лавейн своего покровителя поверженным, он ринулся на короля скоттов и выбил его из седла; а коня изловил и подвел к сэру Ланселоту и, хотя кругом его теснили противники, сумел подсадить сэра Ланселота в седло. И тогда сэр Ланселот взял в руку копье и сшиб наземь сэра Борса, и коня и всадника; так же обошелся он и с сэром Эктором, и с сэром Лионелем. А сэр Лавейн поверг наземь сэра Бламура Ганского. Сэр же Ланселот между тем обнажил меч свой, ибо он испытывал такую боль от своей раны, что уж думал, настал его смертный час. И нанес он сэру Блеоберису по шлему удар такой силы, что тот рухнул на землю в беспамятстве, и так же обошелся он с сэром Алидуком и с сэром Галихудом. А сэр Лавейн сокрушил сэра Белингера, который был сыном Александра-Сироты.

Но к этому времени сэр Борс уже снова сидел на коне, и он вместе с сэром Эктором и с сэром Лионелем опять напал на сэра Ланселота, и ударили они в три меча по шлему сэра Ланселота. Почувствовал он их тройной удар, и рана его тоже причиняла ему жестокую боль, и тогда он решил поспешить и успеть побольше, покуда силы не оставили его вовсе. Обрушил он на шлем сэра Борса такой удар, от которого низко поникла у того голова, а он сорвал с него шлем и мог бы убить его, но, увидев его лицо, только стащил его с коня. И так же обошелся он с сэром Эктором и сэром Лионелем; ибо, как повествуется в Книге, он мог бы их зарубить насмерть, но, когда он взглянул в их лица, сердце его не позволило это сделать, и он их оставил.

А после этого он устремился в самую гущу сражения и свершил там много чудеснейших бранных подвигов, когда-либо виданных на земле. С мечом в руках сэр Ланселот сшиб и стянул на землю, как говорит Французская Книга, более тридцати рыцарей, и почти все — рыцари Круглого Стола. И сэр Лавейн тоже немало отличился в тот день, сокрушив десятерых рыцарей Круглого Стола.

 

ГЛАВА XII

— Иисусе милосердный, — сказал сэр Гавейн королю Артуру, — я диву даюсь, кто бы мог быть этот рыцарь с красным рукавом?

— Сэр, — отвечал король Артур, — вы его узнаете, прежде чем он успеет покинуть турнирное поле.

И с тем протрубил король конец сраженью, и глашатаи объявили, что первенство присуждается рыцарю с белым щитом и с красным рукавом на шлеме. И вот подъехали король Северного Уэльса, и король Нортумберландский, и Король-с-Сотней-Рыцарей, и сэр Галахальт-Высокородный Принц и так сказали сэру Ланселоту:

— Любезный рыцарь, да благословит вас Бог, ибо вы немало сделали для нас сегодня. И потому мы просим вас поехать с нами и принять все почести первенства, которое вы с честью завоевали.

— Любезные лорды, — отвечал сэр Ланселот, — знайте, если я и заслуживаю благодарности, то я купил ее дорогой ценой и очень в этом раскаиваюсь, ибо мне уже, видно, не быть более в живых. И потому, любезные мои лорды, прошу вас, позвольте мне уехать, куда я пожелаю, ибо я ранен жестоко. И мне дела нет до всех ваших почестей, ибо я предпочту сейчас отдых владычеству над целым миром.

И с тем он застонал жалостно и быстрым галопом ускакал прочь и мчался, покуда не достиг опушки леса. Когда же он увидел, что отъехал от турнирного поля без малого на милю и что теперь его наверняка оттуда не видно, тогда воскликнул он громким голосом с жалобным стоном:

— О любезный рыцарь сэр Лавейн! Помогите мне извлечь этот обломок копья из моего бока, ибо он язвит меня столь жестоко, что жизнь вот-вот покинет меня.

— Ах, дорогой мой господин, — отвечал сэр Лавейн, — я бы с радостью исполнил ваше желание, но я очень боюсь, как бы мне, вытащив этот обломок, не подвергнуть самую жизнь вашу опасности смерти.

— Велю вам, если вы любите меня, сей же час его извлечь!

И с тем сошел сэр Ланселот с коня, и сэр Лавейн тоже, и тут же выдернул он наконечник копья из его бока, и сэр Ланселот издал пронзительный крик и ужасный стон, и кровь хлынула из раны большой струей, и вылилась сразу чуть не целая пинта, так что под конец он покачнулся, сел прямо на землю и, лишившись чувств, упал, бледный и безжизненный.

— Увы, — промолвил сэр Лавейн, — что мне делать?

Он повернул сэра Ланселота так, чтобы ветер дул ему в лицо, и тот пролежал там замертво целых полчаса. Потом наконец открыл сэр Ланселот глаза и сказал:

— Ах, сэр Лавейн, помогите мне сесть на коня! Ибо здесь поблизости, отсюда в двух милях, живет благородный отшельник, бывший некогда славным рыцарем и владетельным лордом. Теперь он, из добродетели, принял нищенство и отказался от богатых своих земель. Имя его — сэр Бодуин Бретонский, и он славится как искусный лекарь и добрый врачеватель. Посмотрим же, не удастся ли мне туда добраться, ибо сердце мое говорит мне, что на руках моего доброго кузена я не умру.

И с великой мукой поднял его сэр Лавейн в седло, и они быстро поскакали вдвоем, а кровь все бежала у сэра Ланселота из раны и стекала прямо на землю. И привел их путь к жилищу отшельника под сенью леса, а напротив высилась большая скала, и под нею бил чистый источник. Сэр Лавейн постучал в ворота древком копья и громко крикнул:

— Отворите, во имя Иисуса!

Вышел к ним прекрасный отрок и спрашивает, что им угодно.

— Сынок, — отвечал сэр Лавейн, — ступай и попроси твоего господина, во имя Бога, пустить себе раненого рыцаря. И скажи твоему господину, что сегодня у меня на глазах этот рыцарь свершил столько бранных подвигов, что я никогда и не слышал такого.

Отрок быстро ушел и вернулся с отшельником, благообразным старцем. Лишь только увидел его сэр Лавейн, он стал просить его, во имя Господа, о помощи.

— А что он за рыцарь? — спросил отшельник. — Он из Артурова дома или же нет?

— Я не знаю, — отвечал сэр Лавейн, — ни кто он, ни как его зовут, я только знаю, что сегодня у меня на глазах он совершил чудесные подвиги.

— На чьей же стороне он выступал? — спросил отшельник.

— Сэр, — отвечал сэр Лавейн, — сегодня он выступал против дружины короля Артура, но завоевал первенство среди всех рыцарей Круглого Стола.

— Я видел этот турнир, — сказал отшельник. — В прежние времена я бы не мог его любить, раз он дрался против господина моего короля Артура, ведь я сам некогда состоял в той дружине. Но теперь, благодарение Богу, я сужу иначе. Но где же он? Отведите меня к нему.

 

ГЛАВА XIII

Сэр Лавейн привел отшельника к сэру Ланселоту. Увидел его отшельник склоненного к самой седельной луке и жестоко истекающего кровью, и показалось рыцарю-отшельнику, что прежде он его уже встречал. Но вспомнить, кто это, он не смог, потому что сэр Ланселот был очень бледен и обескровлен.

— Что вы за рыцарь? — спросил отшельник. — Откуда вы родом?

— Любезный мой господин, — отвечал сэр Ланселот, — я чужеземец и странствующий рыцарь, который путешествует из страны в страну, добывая себе славу.

Но тут отшельник присмотрелся получше и по шраму на щеке узнал в нем сэра Ланселота.

— Увы, господин мой! — сказал отшельник. — Почему скрываете вы от меня ваше имя? Клянусь Богом, мне следовало бы узнать вас раньше, ведь вы — славнейший из рыцарей мира. Теперь-то я знаю, что вы — сэр Ланселот.

— Сэр, — он отвечал, — раз уж вы меня знаете, то помогите мне, если можете, ради Господа! Ибо жить мне или умереть, но я не могу больше терпеть эту боль.

— Не тревожьтесь, — сказал отшельник, — ибо вы будете еще долго жить и благоденствовать.

И с тем отшельник призвал к себе двоих слуг, и они перенесли сэра Ланселота к нему в дом, быстро сняли с него все доспехи и уложили его на постель. И тогда отшельник сразу же остановил ему кровь, дал ему испить доброго вина, так что он пришел в себя и силы начали к нему возвращаться. Ибо в те дни обычай был не таков, как теперь: тогда отшельниками становились только рыцари, некогда доблестные и благородные, и эти отшельники содержали богатые дома, где оказывали гостеприимство всем попавшим в беду.

А теперь мы обратимся к королю Артуру, оставив сэра Ланселота у отшельника. Когда съехались короли с обеих сторон и назначен был большой пир, король Артур спросил короля Северного Уэльса и его дружину, куда же девался рыцарь с красным рукавом на шлеме.

— Приведите его ко мне, — молвил король, — дабы он мог получить все хвалы и почести и награды, которые ему причитаются.

В ответ сказали ему сэр Галахальт-Высокородный Принц и Король-с-Сотней-Рыцарей:

— Мы боимся, что этот рыцарь так пострадал во время турнира, что едва ли мы его еще когда-нибудь увидим. И это величайшей жалости достойно.

— Увы, — сказал король Артур, — как это могло статься? Неужели он так сильно ранен? Однако как его имя? — спросил король Артур.

— Правду сказать, — они все отвечали, — мы не знаем ни имени его, ни откуда он родом, ни куда держал он путь.

— Увы, — сказал король, — это плачевнейшие вести, какие я слышал за последние семь лет! Ибо за все земли, которыми я владею, я не согласился бы, чтобы этот рыцарь был убит.

— Сэр, а разве вы знаете, кто он? — спросили все.

— Что до этого, — отвечал король Артур, — то, знаю я его или нет, вы от меня ничего об нем не услышите, до тех пор пока всемогущий Иисус не пришлет мне от него добрых вестей.

— Клянусь головой, — сказал сэр Гавейн, — если в самом деле этот добрый рыцарь так жестоко ранен, то это большой ущерб для всего королевства, ибо он — один из благороднейших рыцарей, какого я когда-либо видел на турнирном поле с копьем или мечом в руке. И если только возможно найти его, я его найду, ибо я уверен, что он не мог далеко уехать из этого города.

— Сэр, вы правы, — сказал король Артур, — вы его разыщете, но, может быть, ему настолько худо, что он себя не помнит.

— Упаси Иисусе! — отвечал сэр Гавейн: — Но если я найду его, то непременно узнаю.

И с тем сэр Гавейн, взяв с собой оруженосца, сел на лошадь и объездил на шесть миль всю округу Камелота, но так и возвратился, не узнав про него никаких известий. А через два дня король Артур и вся его дружина отправились обратно в Лондон. И на возвратном пути случилось сэру Гавейну стать в Астолате на ночлег у того самого сэра Барнарда, у которого останавливался сэр Ланселот.

И вот когда сэр Гавейн удалился на отдых, сэр Барнард, старый барон, явился к нему в покой вместе со своей дочерью Элейной, чтобы приветствовать и расспросить его о новостях и о том, кто завоевал первенство на турнире в Винчестере.

— Да поможет мне Бог, — отвечал сэр Гавейн, — там были два рыцаря с белыми щитами, и один из них еще носил красный рукав на шлеме, и он-то как раз и выказал себя лучшим изо всех рыцарей, кого я когда-либо видел на турнирном поле. Ибо, думается мне, — сказал сэр Гавейн, — этот рыцарь с красным рукавом один сокрушил сорок рыцарей Круглого Стола, да и его товарищ тоже бился славно и искусно.

— Слава Господу, — сказала Прекрасная Дева из Астолата, — что этот рыцарь так преуспел на турнирном поле! Ибо он — первый, кого я полюбила в жизни, и, клянусь, будет последним, кого я когда-либо полюблю.

— Вот как, прекрасная девица? — сказал сэр Гавейн. — Значит, этот добрый рыцарь — ваш возлюбленный?

— Именно так, сэр, — она отвечала, — он мой возлюбленный.

— Тогда вам известно его имя?

— Нет, сэр, — отвечала девица, — имя его мне не известно, и откуда он к нам прибыл, я тоже не знаю, знаю только, что я люблю его, и в этом клянусь перед Богом и перед вами.

— А как же вы с ним познакомились? — спросил сэр Гавейн.

 

ГЛАВА XIV

И она рассказала ему все, что вы уже слышали, и как ее отец послал с ним ее брата служить ему, и как он отдал ему щит ее другого брата, сэра Тиррея.

— А здесь у меня он оставил свой щит.

— Для чего же он так сделал? — спросил сэр Гавейн.

— Для того, — отвечала девица, — что его собственный щит хорошо знаком всем благородным рыцарям.

— Ах, благородная девица, — сказал сэр Гавейн, — не соблаговолите ли вы дать мне взглянуть один раз на этот щит?

— Сэр, — она отвечала, — он у меня в комнате, покрытый чехлом, и если вы последуете за мною, вы его увидите.

— Нет, нет, — сказал сэр Барнард своей дочери, — лучше пошлите за этим щитом.

Когда же щит был принесен, сэр Гавейн снял с него чехол, и когда он увидел щит, он сразу узнал, что это щит сэра Ланселота и его герб.

— А, милосердный Иисусе! — воскликнул сэр Гавейн. — Теперь на сердце у меня еще тяжелее, чем было прежде.

— Отчего? — спросила девица Элейна.

— На то есть немалая причина, — отвечал сэр Гавейн. — Значит, рыцарь, которому принадлежит этот щит, и есть ваш возлюбленный?

— Да, воистину так, — она отвечала, — его я люблю. Молю Господа, чтобы и он меня полюбил!

— Пошли Бог вам удачи, — сказал сэр Гавейн, — прекрасная девица, ибо вы правы, ведь если ваш избранник — он, значит, вы любите благороднейшего рыцаря в мире и мужа величайшей славы.

— Я и сама так думала, — сказала девица, — ибо ни один знакомый мне рыцарь прежде не внушал мне любви.

— Дай Господи, — сказал сэр Гавейн, — вам вкусить радость друг с другом, но только это весьма сомнительно. Однако воистину, — сказал сэр Гавейн девице, — можно сказать, что вам выпала удача, ибо, сколько я знаком с этим благородным рыцарем, а тому вот уже двадцать четыре года, никогда прежде ни я сам и никто из рыцарей, ручаюсь, тоже не видел и не слышал, чтобы он на турнирах и в поединках носил знак какой-нибудь дамы или девицы. И потому, прекрасная девица, вам должно быть ему признательной. Но боюсь, — сказал сэр Гавейн, — что вы уже никогда не увидите его в этом мире, и это величайшей жалости достойно.

— Увы, — молвила она, — как это возможно? Разве он убит?

— Этого я не сказал, — отвечал сэр Гавейн, — но знайте, что он, сколько можно заключить, был прежестоко ранен, и, судя по его виду, он, всего вернее, сейчас умер, а не жив. И знайте, что он — сам благородный рыцарь сэр Ланселот, ибо я узнал его по щиту.

— Увы! — воскликнула Прекрасная Дева из Астолата, — возможно ли это? Как он был ранен?

— Воистину, — отвечал сэр Гавейн, — его ранил тот, кто всех более его любит. Ручаюсь, — сказал сэр Гавейн, — что, если бы рыцарь, ранивший его, знал правду, что он ранил сэра Ланселота, это было бы для него величайшим горем, когда-либо им испытанным.

— Мой любезный отец, — сказала тогда Элейна, — прошу у вас изволения на то, чтобы мне отправиться разыскивать его, а иначе, я знаю, я сойду с ума. Ибо я ни за что не успокоюсь, покуда не найду его и моего брата сэра Лавейна.

— Поступайте по своему желанию, — отвечал ей отец, — ибо я от души печалюсь ранам этого достойного рыцаря.

В тот же час собралась девица в путь и простилась с сэром Гавейном, горько плача и печалясь. А сэр Гавейн на следующее утро явился к королю Артуру и поведал ему о том, как он нашел щит сэра Ланселота на хранении у Прекрасной Девы из Астолата.

— Я все это знал и раньше, — отвечал ему король Артур, — вот почему я и не позволил вам принять участие в турнире; ибо я видел его, когда он поздним вечером прибыл в Астолат и остановился на ночлег. Но вот что дивит меня весьма, — сказал король Артур, — как это он согласился носить знак дамы на своем шлеме? Прежде я никогда не видел и не слышал, чтобы он носил знак хоть одной женщины на свете.

— Клянусь головой, сэр, — сказал сэр Гавейн, — Прекрасная Дева из Астолата любит его всей душой. К чему это все приведет, я не знаю. Но сейчас она отправилась на поиски его.

 

ГЛАВА XV

Вскоре король и все остальные прибыли в Лондон, — и там сэр Гавейн открыл всему двору, что рыцарем, завоевавшим первенство на турнире, был сэр Ланселот. И когда сэр Борс услышал об этом, уж конечно, он опечалился жестоко, и все его сородичи тоже. Но когда узнала королева, что это сэр Ланселот носил на шлеме алый рукав Прекрасной Девы из Астолата, она от гнева едва не лишилась рассудка. Она послала за сэром Борсом Ганским и призвала его явиться к ней без промедления.

И как только он к ней явился, сказала королева так:

— А, сэр Борс! Слышали ли вы, как сэр Ланселот коварно меня предал?

— Увы, госпожа, — отвечал сэр Борс. — Боюсь, что он предал сам себя и всех нас.

— Пусть, — сказала королева, — хоть бы он и погиб, мне все равно, ибо он — коварный рыцарь-изменник.

— Госпожа, — сказал сэр Борс, — прошу вас, не говорите так больше, ибо, знайте, я не могу слышать о нем такие речи.

— Почему это, сэр Борс? — сказала она. — Разве я не могу назвать его изменником, если он носил во время турнира в Винчестере на своем шлеме чей-то красный рукав?

— Госпожа, — отвечал сэр Борс, — что он носил этот рукав, меня и самого печалит, но, ручаюсь, он это сделал не из злого умысла, — он для того нацепил этот красный рукав, чтобы никто из сородичей не мог его признать. Ибо до этого дня ни один из нас никогда не видел и не слышал, чтобы он носил знак какой-нибудь девицы, дамы или благородной женщины.

— Позор ему! — воскликнула королева. — И ведь, при всей его заносчивости и бахвальстве, вы выказали себя лучшим рыцарем, чем он.

— Нет, госпожа, не говорите так больше никогда, ибо он одолел меня и моих товарищей и мог бы нас убить, если бы только захотел.

— Позор ему! — сказала королева. — Я слышала, как сэр Гавейн рассказывал перед господином моим Артуром, что нет слов передать, какая любовь между ним и Прекрасной Девой из Астолата.

— Госпожа, — сказал сэр Борс, — я не могу запретить сэру Гавейну говорить, что ему вздумается, но что до господина моего сэра Ланселота, то я могу поручиться: он не любит ни одну девицу, или даму, или благородную женщину, но всех их почитает в равной мере. И потому, госпожа, — сказал сэр Борс, — можете говорить что хотите, но знайте, что я поспешу на его поиски и найду его, где бы он ни находился, и Бог да пошлет мне о нем добрые вести!

И на этом мы их оставляем и поведем речь о сэре Ланселоте, который лежал, страдая от жестокой раны. Когда прекрасная девица Элейна прибыла в Винчестер, она обыскала там все окрестности, и, по счастью, брат ее сэр Лавейн как раз прискакал на луг погарцевать и погорячить застоявшегося коня. И лишь только девица Элейна завидела его, она сразу его узнала и стала кричать ему громким голосом, покуда он не расслышал и не подъехал к ней. И вот спрашивает она своего брата:

— Как поживает господин ваш сэр Ланселот?

— Кто сказал вам, сестра, что имя моего господина — сэр Ланселот?

И тогда она рассказала ему, как сэр Гавейн узнал его по его щиту.

Поскакали они вместе и добрались до подворья отшельника, и там она сошла с коня. И отвел ее сэр Лавейн к сэру Ланселоту, и когда она увидела его столь больного и бледного на ложе, то не могла произнести ни слова, но вдруг упала без чувств на землю. И так она пролежала долгое время. А когда пришла в себя, то закричала так:

— О господин мой, сэр Ланселот! Увы, почему лежите вы здесь в болезни?

И снова лишилась чувств. Тогда сэр Ланселот попросил сэра Лавейна, чтобы он поднял ее и принес к его ложу. И когда она опять пришла в себя, сэр Ланселот поцеловал ее и сказал:

— Прекрасная девица, что с вами? Ведь вы причиняете мне еще большую боль. Почему вы так убиваетесь? Ведь если вы прибыли утешить меня, то добро вам пожаловать. Что же до этой моей легкой раны, то я от нее скоро уже оправлюсь, милостью Божией. Но я диву даюсь, — сказал сэр Ланселот, — откуда известно вам мое имя?

И тогда девица ему все поведала, как сэр Гавейн, остановившись на ночлег у ее отца, признал щит сэра Ланселота и открыл им его имя.

— Увы! — сказал сэр Ланселот, — мне очень жаль, что мое имя стало известно, ибо я уверен, это обернется худом.

Ибо сэр Ланселот представил в душе своей, как сэр Гавейн непременно расскажет королеве Гвиневере о том, что у него был красный рукав на шлеме и чей это был рукав, и понял он, что от всего этого произойдет немало зла. Девица же Элейна не покинула сэра Ланселота, но смотрела за ним денно и нощно и так за ним ходила, что, как рассказывает Французская Книга, ни одна женщина не была нежнее ни с одним рыцарем. И однажды сэр Ланселот попросил сэра Лавейна послать людей в Винчестер и проследить, не объявится ли там сэр Борс, и он научил его, по каким знакам узнать сэра Борса: по шраму на лбу.

— Ибо я уверен, — сказал сэр Ланселот, — что сэр Борс приедет разыскивать меня, ибо он и есть тот бесстрашный рыцарь, ранивший меня.

 

ГЛАВА XVI

А теперь обратимся мы к сэру Борсу Ганскому, который прибыл в Винчестер искать своего кузена сэра Ланселота. А там его признали люди сэра Лавейна и сообщили сэру Лавейну о его появлении, и тогда он нашел сэра Борса, приветствовал его и рассказал, от кого он прибыл.

— Любезный рыцарь, — сказал ему сэр Борс, — я рад встрече с вами и прошу вас, проводите меня к господину моему сэру Ланселоту.

— Сэр, — отвечал сэр Лавейн, — садитесь на коня, и не пройдет и часа, как вы его увидите.

И вот пустились они в путь и прибыли к подворью отшельника. И когда сэр Борс увидел сэра Ланселота на ложе, смертельно бледного и обескровленного, он переменился в лице и от жалости и любви не мог говорить, но долго прегорестно плакал. Когда же речь к нему вернулась, он сказал так:

— О господин мой сэр Ланселот, Бог да благословит вас и ниспошлет вам скорое выздоровление! Ибо я жестоко страдаю от моей беды и злосчастья. Ведь я и впрямь могу почесть себя злосчастным и боюсь, Господь разгневался на меня, что наслал на меня такой позор и попустил меня ранить вас, главного и славнейшего среди нас. Вот почему я почитаю себя злосчастным рыцарем. Увы, зачем только такой ничтожный рыцарь, как я, на беду, имел довольно силы, чтобы ранить благороднейшего рыцаря в мире! Ведь когда я так постыдно напал на вас и одолевал вас числом, вы могли меня убить, но вы меня пощадили. Я же поступил не так, ибо я и все наши родичи бились с вами без пощады. Дивно мне, — сказал сэр Борс, — что сердце мое и кровь моя не отказались мне служить. И за это я, господин мой сэр Ланселот, прошу вашего прощения.

— Любезный кузен, — отвечал сэр Ланселот, — добро вам сюда пожаловать, и знайте, вы из любви ко мне наговорили на себя чересчур много, мне же это вовсе не по вкусу, ибо и на мне вина не легче вашей: я по гордыне желал непременно одолеть вас всех. Из-за этой-то гордыни я едва и не поплатился жизнью, и в этом я сам виноват. Ведь я мог бы вас уведомить о себе и тогда не получил бы этой раны. Ибо так и древняя пословица говорит: «Жестока та битва, когда брат бьется с братом и друг сражается с другом», ведь в такой битве не будет пощады, но лишь смертное кровопролитие. И потому, любезный кузен, — сказал сэр Ланселот, — оставьте эти речи, и встретим с радостью все, что ни пошлет Господь. Оставим же это и поговорим о чем-нибудь веселом, ведь что сделано, то уже сделано. Лучше поищем для меня скорейшего исцеления.

Тут сэр Борс склонился на край его кровати и поведал сэру Ланселоту, как разгневана на него королева за то, что он носил во время турнира красный рукав на шлеме. И еще он поведал ему о том, как сэр Гавейн все раскрыл через щит, который оставался у Прекрасной Девы из Астолата.

— Так, значит, королева гневается? — сказал сэр Ланселот. — Это меня жестоко печалит, но ведь я не заслужил ее гнева, Я же поступил так только затем, чтобы не быть узнанным.

— Сэр, так я и объяснил ей, — сказал сэр Борс, — но все было напрасно, ибо она говорила мне против вас гораздо больше, чем я сейчас передаю вам. Но, сэр, эта девица, что так хлопочет здесь возле вас, — спросил сэр Борс, — это и есть та, кого люди зовут Прекрасной Девой из Астолата?

— Именно так, это она, — отвечал сэр Ланселот, — и я никаким способом не могу удалить ее от себя.

— А зачем вам удалять ее от себя? — спросил сэр Борс. — Ведь она прекрасна собой, богато наряжена и всему научена. Вот если бы, волей Божией, любезный кузен, — сказал сэр Борс, — вы могли бы полюбить ее, но в этом я не могу и не смею ни советовать вам, ни указывать. Однако я вижу по ее прилежанию, — сказал сэр Борс, — что она вас любит всей душой.

— Об этом я весьма сожалею, — сказал сэр Ланселот.

— Ну что ж, — сказал сэр Борс, — она не первая, кто хлопочет об вас понапрасну, и это тем более жалости достойно.

И так они беседовали еще о многих других вещах. А дня через три или четыре сэр Ланселот вновь почувствовал себя крепким и сильным.

 

ГЛАВА XVII

И тогда сэр Борс сообщил ему о том, что король Артур поклялся устроить под Винчестером большой турнир между своими рыцарями и рыцарями короля Северного Уэльса и назначил его на День Всех Святых.

— Это правда? — сказал Ланселот. — Тогда пробудьте здесь со мною еще немного, пока я совсем не оправлюсь, ибо я и сейчас уже чувствую себя изрядно окрепшим и сильным.

— Слава Господу! — сказал сэр Борс.

И пробыли они там вместе почти целый месяц, и все это время девица Элейна денно и нощно хлопотала и заботилась о сэре Ланселоте, и никогда ни жена, ни дитя не были так кротки с мужем и отцом, как Прекрасная дева из Астолата с сэром Ланселотом; и сэр Борс был за это ею очень доволен.

И вот однажды, уговорившись между собою, сэр Лавейн, сэр Борс и сэр Ланселот попросили отшельника поискать в лесах различные травы, и потом сэр Ланселот послал прекрасную Элейну собрать этих трав для купания. А тем временем сэр Ланселот велел сэру Лавейну облачить его в полные доспехи и хотел испытать, сможет ли он сидеть верхом и держать в руках копье после своей раны?

Вот сел он в седло, натянул сильно удила, а конь под ним заиграл и стал рваться в галоп, ибо он целый месяц не чуял поводьев. И попросил сэр Ланселот сэра Лавейна подать ему тяжелое копье, и упер сэр Ланселот древко копья в железный упор. Скакун под ним рванулся вперед, почуяв шпоры, и седок, искуснейший в мире наездник, напрягся могуче и твердо, и копье его не дрогнуло в упоре. Но при этом сэр Ланселот напрягся так сильно, направляя вперед скакуна, что затянувшаяся рана его разорвалась изнутри и снаружи и кровь хлынула мощной струей, и он почувствовал такую слабость, что не мог удержаться в седле. И тогда крикнул сэр Ланселот:

— А, сэр Борс и сэр Лавейн, на помощь! Ибо пришел конец мой!

И с тем повалился он на сторону с коня своего и рухнул наземь замертво. Бросились к нему сэр Борс и сэр Лавейн с громкими возгласами горя. И случилось как раз девице Элейне услышать их крики, и она возвратилась туда, и когда увидела сэра Ланселота в доспехах, то стала плакать и кричать, точно безумная. Она целовала его и всеми способами пыталась привести в чувство, а потом стала упрекать брата своего и сэра Борса, называя их изменниками и предателями.

— Как решились вы поднять его с ложа? — говорила она. — Знайте же, что, если он умрет, я обвиню вас перед судом в его смерти!

Тем временем явился туда отшельник, сэр Бодуин Бретонский, и, увидя сэра Ланселота лежащим замертво, не сказал ничего, но знайте, что, уж конечно, он был сильно разгневан. Он велел поднять его, и они отнесли его в дом, сняли с него доспехи и уложили на постель; и все время из раны его, не переставая, бежала кровь, и он лежал недвижно, не шевеля ни рукой, ни ногой. Тогда рыцарь-отшельник вложил что-то ему в нос и влил немного питья ему в рот, и сэр Ланселот наконец очнулся. Отшельник остановил ему кровь и, когда сэр Ланселот смог говорить, спросил его, отчего он подверг жизнь свою столь великой опасности.

— Оттого, сэр, — отвечал сэр Ланселот, — что я полагал себя уже довольно окрепшим, а сэр Борс как раз сообщил мне, что на День Всех Святых назначен большой турнир между королем Артуром и королем Северного Уэльса. И потому я подумал испытать свои силы: смогу ли я участвовать в том турнире или же нет.

— Ах, сэр Ланселот, — сказал отшельник, — ваше мужество и ратный дух ваш неистребимы до последнего дня вашей жизни. Однако послушайте ныне моего совета: отошлите от себя сэра Борса, и пусть он, как может, отличится на турнире. И с Божьей помощью, — сказал отшельник, — к тому времени, когда окончится турнир и сэр Борс возвратится к вам, вы, сэр, будете здоровы, если только станете исполнять мои веления.

 

ГЛАВА XVIII

И вот собрался в путь сэр Борс, стал прощаться, и сказал ему сэр Ланселот:

— Любезный кузен сэр Борс, поклонитесь от меня всем, кому должно. И прошу вас, уж вы постарайтесь отличиться на этом турнире, ради меня, не пожалейте трудов. Я же буду ждать здесь, с милостью Божией, вашего возвращения.

И с тем сэр Борс уехал и прибыл ко двору короля Артура и там рассказал о том, где он оставил сэра Ланселота.

— Весьма жаль, — сказал король. — Но он будет жить, и за это мы все можем возблагодарить Господа.

Потом сэр Борс рассказал королеве, как сэр Ланселот едва не умер, когда пытался сесть в седло.

— И все это он сделал ради вас, ибо он хотел быть на турнире.

— Позор ему, малодушному рыцарю! — сказала королева. — Знайте, я от души сожалею, что он не умер.

— Госпожа, как бы то ни было, он не умер и будет жить, — отвечал ей сэр Борс, — и всякому, кто желает ему иного, кроме вас, госпожа, мы, его сородичи, всегда готовы укоротить дни жизни! Но вы, госпожа, — сказал сэр Борс, — и прежде часто бывали недовольны господином моим сэром Ланселотом и всякий раз под конец убеждались, что он верный рыцарь.

И, так сказав, он ее оставил. Между тем все рыцари Круглого Стола, что были там в то время, готовились к турниру, назначенному на День Всех Святых. И съезжались туда рыцари из разных стран. А когда приблизился День Всех Святых, туда прибыл король Северного Уэльса, и Король-с-Сотней-Рыцарей, и сэр Галахальт-Выскородный Принц Сурлузский. И еще туда прибыли король Ангвисанс Ирландский, и король Нортумберландский, и король скоттов. Эти три короля прибыли, чтобы выступить на стороне короля Артура.

И в день турнира первым выехал сэр Гавейн, и он свершил великие бранные подвиги; герольды подсчитали, что сэр Гавейн сокрушил один двадцать рыцарей. Но и сэр Борс Ганский выехал одновременно с ним, и про него тоже подсчитали, что он сокрушил двадцать рыцарей; и потому первенство было присуждено им обоим, ибо они выступили всех ранее и всех долее оставались на турнирном поле. Также и сэр Гарет, как повествуется в Книге, отличился немало на том турнире, ибо он повыбивал из седел и стянул на землю тридцать рыцарей; но, совершив столько подвигов, он не задержался на поле, а ускакал прочь и потому лишился первенства. И сэр Паломид тоже в тот день отличился немало, ибо он поверг наземь двадцать рыцарей, но и он покинул вдруг турнирное поле, так что люди полагали, что он вместе с сэром Гаретом поспешил на поиски новых приключений. По окончании же турнира сэр Борс тоже поспешил прочь и возвратился к сэру Ланселоту, своему кузену. Он застал его уже на ногах, и они оба весьма обрадовались встрече.

Рассказал сэр Борс сэру Ланселоту о том, как прошел турнир, что вы уже слышали выше.

— Я удивляюсь, — сказал сэр Ланселот, — как это сэр Гарет, так отличившись на турнире, не остался там.

— Сэр, мы все тому дивились, — сказал сэр Борс, — ведь, не считая вас и благородного рыцаря сэра Тристрама или благородного рыцаря сэра Ламорака Уэльского, я не видел рыцаря, который мог один повергнуть наземь в столь краткий срок стольких рыцарей, как сэр Гарет. Но теперь он ускакал, и мы не знаем, что с ним дальше сталось.

— Клянусь головой, — сказал сэр Ланселот, — он благородный рыцарь, мощь его велика и дыхание ровно, и если он захочет, то, я думаю, одолеет любого из ныне живущих рыцарей. И он учтив и любезен и от души щедр, кроток и нежен, и в нем нет ни толики низкой хитрости, но лишь простота, преданность и верность.

Потом собрались они покинуть дом отшельника. Поутру сели они на коней и пустились в путь, и Элейна Белокурая с ними. А когда они прибыли в Астолат, их приняли там и расположили на ночлег с великим радушием сэр Барнард, старый барон, и его сын сэр Тиррей.

А наутро, когда сэр Ланселот собрался в дальнейший путь, пришла к нему прекрасная Элейна и привела с собою отца своего и братьев, сэра Лавейна и сэра Тиррея. И сказала она ему так:

 

ГЛАВА XIX

— Господин мой сэр Ланселот, я вижу, что вы собрались оставить меня. Прошу вас, любезный и учтивый рыцарь, — сказала она, — сжальтесь надо мною и не дайте мне умереть от любви к вам.

— Что же вам от меня угодно? — спросил сэр Ланселот.

— Сэр, я хочу, чтобы вы были моим мужем, — отвечала Элейна.

— Прекрасная девица, я благодарю вас от всего сердца, — сказал сэр Ланселот. — Но право, — сказал он, — я издавна решился никогда не жениться.

— Тогда, любезный рыцарь, — сказала она, — быть может, вы согласитесь стать моим возлюбленным?

— Упаси меня Иисусе! — воскликнул сэр Ланселот. — Ведь я отплатил бы великим злом отцу вашему и брату за их доброту.

— Увы! — сказала она, — в таком случае мне придется умереть от любви к вам.

— Нет, не должно вам умирать, — сказал сэр Ланселот, — ибо да будет известно вам, прекрасная девица, что, захоти я, я мог бы давно жениться, но я никогда не думал о женитьбе. Но раз вы, любезная девица, говорите, что так меня любите, я за доброту вашу и заботу тоже отплачу вам добром. Я назначу вам и тому рыцарю, кому вы отдадите свое сердце и кто станет вам мужем, тысячу фунтов в год, и вам и вашим наследникам. Все это я дарю вам, любезная девица, за вашу доброту и, покуда я жив, всегда буду вашим верным рыцарем.

— Сэр, — отвечала девица, — ничего этого мне не надобно, ибо если вы не женитесь на мне или, на худой конец, не согласитесь быть моим возлюбленным, то знайте, сэр Ланселот, что дни мои сочтены.

— Прекрасная девица, — сказал сэр Ланселот, — и от того и от этого, прошу вас, меня увольте.

Тут она вскрикнула пронзительным голосом и упала в обморок, и женщины унесли ее в ее покои, и там она убивалась прегорестным образом. А сэр Ланселот между тем собрался уезжать и стал спрашивать сэра Лавейна, что он намерен делать.

— Сэр, что же еще мне делать, — отвечал сэр Лавейн, — как не последовать за вами, если только вы не прогоните меня от себя или не прикажете вас покинуть.

Тем временем явился к сэру Ланселоту сэр Барнард и сказал ему:

— Вижу я, что из-за вас моя дочь умрет.

— Сэр, я в этом не повинен, — отвечал сэр Ланселот, — и весьма об ней сожалею, вы ведь и сами можете подтвердить, я предложил ей щедрый дар. И я от души сожалею, — сказал сэр Ланселот, — что она так сильно меня любит, ибо я этого вовсе не хотел, ваш сын подтвердит, что ни в начале, ни потом я не соблазнял ее ни подарками, ни клятвами. И что до меня, — сказал сэр Ланселот, — я всегда готов доказать в бою, как пристало рыцарю, что она для меня — непорочная девица, и на деле и в помыслах. И горе ее меня весьма печалит. Ибо она девица собой прекраснейшая, добрая и ласковая и всему обученная.

— Отец, — сказал сэр Лавейн, — ручаюсь, что она осталась чиста у господина моего сэра Ланселота; но с ней случилось то же, что и со мной, ведь и я как увидел, первый раз господина моего сэра Ланселота, так с тех пор и не в силах с ним расстаться, и ничего мне другого не надо, как только следовать повсюду за ним.

Вот сэр Ланселот простился со старым бароном, и они пустились в путь и добрались до Винчестера.

Когда же король Артур узнал, что сэр Ланселот возвратился жив и здоров, то не было конца его радости. Радовались его приезду и сэр Гавейн и все рыцари Круглого Стола, кроме сэра Агравейна и сэра Мордреда. И еще королева Гвиневера, она по-прежнему гневалась на сэра Ланселота и ни за что не хотела с ним разговаривать и совсем от него отдалилась. А сэр Ланселот испробовал все средства, чтобы склонить королеву выслушать его, но все понапрасну.

А теперь мы поведем речь о Прекрасной деве из Астолата, которая денно и нощно предавалась столь жестокой печали, что не ела, не пила, не спала, но все время жаловалась и вздыхала по сэру Ланселоту. Так прожила она десять дней и обессилела до того, что настал ее смертный час. Она исповедалась перед смертью и приняла последнее причастие. Но все время не переставала она повторять свои любовные жалобы. Тогда святой отец велел ей оставить такие мысли. Но она отвечала ему так:

— Отчего должна я оставить эти мысли? Разве я не земная женщина? И покуда дыхание есть в моем теле, я стану твердить мои жалобы, ибо, я верю, в том нет греха перед Богом, что я люблю земного мужчину, ибо для того и создал меня Господь, и всякая праведная любовь приходит от Него. Я же иначе как праведной любовью не любила сэра Ланселота Озерного. И Бог свидетель, кроме него, я никого не любила и не полюблю на этом свете. Я осталась непорочной девственницей перед ним и перед всеми остальными. И раз уж такова воля Божия, чтобы мне умереть от любви к столь благородному рыцарю, я молю Тебя, Отец Небесный, помилуй меня и душу мою, и пусть за бесчисленные муки, что я сейчас приемлю, мне простится часть моих прегрешений. Ибо, милосердный Господи Иисусе, — сказала прекрасная девица, — свидетель Бог, что я ни в чем не преступила против тебя и твоих законов, а только любила без меры лучшего из рыцарей, сэра Ланселота. И не было у меня силы, Господи милостивый, выдержать эту горячую любовь, И оттого ныне пришла моя смерть!

Тут она призвала к себе отца своего сэра Барнарда и брата сэра Тиррея и просила отца слезно, чтобы брат ее написал письмо словно бы от ее имени, и отец дал на то свое согласие. И когда письмо было написано, слово в слово так, как она задумала, она попросила отца, чтобы у ее ложа сидели, пока она не умрет.

— И пока тело мое еще будет теплым, пусть вложат эту запись в мою правую руку, сложат пальцы и обвяжут крепко, и так пусть останется, пока я не закоченею. А тогда пусть уложат меня на богатом ложе и затянут его всеми этими дорогими тканями, и пусть отвезет меня колесница прямо с ложем к берегу Темзы, а там пусть поставят меня в барку и пошлют со мною одного человека, кому вы всех более доверяете, чтобы провел барку вниз по течению, и пусть моя барка вся будет затянута черными шелками. И все это, отец мой, молю вас исполнить.

Отец ее обещал ей, что все будет сделано по ее замыслу. И после того отец и брат стали горько плакать над нею и убиваться. А когда они ее оплакали, она вздохнула последний раз и умерла.

И тогда тело ее вместе с ложем отвезли ближним путем на берег Темзы, и там спустили тело на воду и с ним кормчего и все, как она замыслила. И кормчий привел барку к Вестминстеру, а там она долго качалась и билась на волнах, прежде чем кто-либо успел ее заметить.

 

ГЛАВА XX

Но, по воле случая, как-то король Артур и королева Гвиневера у окна беседовали меж собою, и когда они взглянули на Темзу, то заметили на воде черную барку и подивились, что бы это могло означать. Король призвал сэра Кэя и показал ему барку.

— Сэр, — сказал сэр Кэй, — уж верно, нас ждут какие-то известия.

— Ну что ж, отправляйтесь туда, — сказал король сэру Кэю, — и возьмите с собою сэра Бранделя и сэра Агравейна и привезите мне оттуда верные вести.

Собрались эти три рыцаря, спустились к берегу и взошли на барку. И там они нашли труп прекраснейшей девушки, лежащий на роскошнейшем ложе, какое только приходилось им в жизни видеть, а на корме сидел бедный человек, но он не сказал им ни слова. С тем трое рыцарей возвратились к королю и рассказали ему обо всем, что видели.

— Эту Прекрасную покойницу я хочу увидеть, — сказал король Артур. И взял он за руку королеву и пошел к реке. Он повелел причалить барку и взошел на нее вместе с королевой и кое-кем из рыцарей. И там увидели они чудесную красавицу на богато убранном ложе, до пояса покрытую роскошными тканями и златотканой парчой. Она лежала и словно бы усмехалась.

Вдруг заметила королева в ее правой руке письмо и сказала об этом королю.

Король вынул письмо и сказал так:

— Я полагаю, что письмо откроет нам, кто она такая и почему очутилась здесь.

И король с королевой вышли из барки, оставив там людей сторожить тело. И когда возвратились они в свои покои, то король созвал своих рыцарей и объявил, что желает при всех узнать, что написано в том письме. И с тем король вскрыл его и передал писцу, чтобы он прочел его вслух.

И вот что значилось в том письме:

«Благороднейший рыцарь, господин мой сэр Ланселот, смерть из-за любви к вам встала между вами и мной, которая вас любила и которую люди звали Прекрасной Девой из Астолата. И потому с любовной жалобой моею я обращаюсь ко всем дамам, вы же молитесь за мою душу и позаботьтесь хотя бы о том, чтобы меня похоронили, закажите по мне погребальную службу, — такова моя последняя просьба. Умерла же я непорочной девственницей, в чем Господь мой свидетель. Молись же за мою душу, сэр Ланселот, как есть ты несравненный среди рыцарей».

Вот и все, что было написано в том письме. И когда его огласили, то король, королева и все рыцари плакали от жалости над ее горькими страданиями. Потом послали за сэром Ланселотом, и когда он явился, король Артур велел, чтобы для него еще раз прочитали письмо.

Выслушал его сэр Ланселот от первого до последнего слова и сказал так:

— Господин мой Артур, знайте, что я всем сердцем сокрушаюсь из-за смерти этой прекрасной дамы. Видит Бог, не моей волею я стал виновником ее смерти, и это вам подтвердит родной брат ее сэр Лавейн, который находится здесь со мною. Я не спорю, — сказал сэр Ланселот, — она была и прекрасна собой, и добра нравом, и я ей многим обязан, но она любила меня сверх меры.

— Сэр, — сказала королева, — вы могли бы явить ей больше учтивости и доброты и тем спасти ее от смерти.

— Госпожа, — отвечал сэр Ланселот, — она ничем не соглашалась удовлетвориться, как только тем, чтобы стать мне женой или возлюбленной, а я ни в том, ни в другом не мог согласиться с ее желанием. Но я предложил ей в награду за доброту ее и заботу тысячу фунтов в год ей и ее наследникам и чтобы она обвенчалась с каким угодно рыцарем, какого она ни найдет достойным своей любви. Ибо я, госпожа, — сказал сэр Ланселот, — не люблю принуждения в любви, потому что любовь должна рождаться в сердце сама, но не по принуждению.

— Это правда, сэр, — сказал король Артур, — любовь рыцарей свободна и независима и не терпит оков; а где она несвободна, там она пропадает.

И еще сказал король сэру Ланселоту:

— Сэр, ваша честь требует от вас, позаботьтесь, чтобы ее достойным образом предали земле.

— Сэр, — отвечал сэр Ланселот, — это будет сделано наилучшим, какой только смогу я измыслить, способом.

После этого многие рыцари отправились к реке посмотреть мертвую девицу, утром же ее богато похоронили. Сэр Ланселот заказал по ней заупокойную службу, и все рыцари Круглого Стола, которые были там на похоронах, тоже внесли от себя деньги на помин ее души. А бедный кормчий со своей баркой пустился в обратный путь.

Королева же послала за сэром Ланселотом и просила у него прощения за свой беспричинный гнев.

— Это не в первый раз, — сказал сэр Ланселот, — что вы гневаетесь на меня беспричинно. И всякий раз, госпожа, я сношу от вас все, вы же знать не хотите о страданиях, которые я терплю.

А время шло, и так миновала зима, среди охот и ловитв; и немало турниров и поединков было в тот год между великими лордами. И всегда и везде отличался в бранных трудах сэр Лавейн, так что слава его благородная утвердилась между рыцарями Круглого Стола.

 

ГЛАВА XXI

Наступило Рождество, и к Рождеству каждый день устраивали поединки и состязания на алмаз: кто одерживал верх, получал алмаз в награду. Но сэр Ланселот отказывался выступать, пока не объявят большого турнира; а сэр Лавейн сражался в каждом рождественском состязании и отличился немало, и все его хвалили, ибо мало кто еще отличился так, как он. И оттого многие рыцари считали, что сэра Лавейна должно возвести в рыцари Круглого Стола в будущий праздник Пятидесятницы.

После Рождества король Артур призвал к себе многих своих рыцарей и вместе они решили устроить празднество и большой турнир с поединками. Король Северного Уэльса объявил королю Артуру, что на его стороне выступит король Ангвисанс Ирландский, и Король-с-Сотней-Рыцарей, и король Нортумберландский, и сэр Галахальт-Высокородный Принц. Эти четыре короля и один могущественный герцог будут на турнире противниками короля Артура и рыцарей Круглого Стола.

И крикнули повсеместно клич, что турнир состоится близ Вестминстера на праздник Сретенья Господня, и все рыцари обрадовались и стали готовиться и собираться на турнир.

А королева Гвиневера послала за сэром Ланселотом, и сказала ему королева так:

— Повелеваю вам не являться более на турниры и поединки тайно от ваших сородичей и не узнанным ими, а для предстоящего турнира я дам вам мой золотой рукав. И заклинаю вас, ради меня, не жалейте сил, дабы о вас опять говорили с почтением. Но смотрите, если дорога вам моя любовь, пусть ваши сородичи знают, что во время турнира у вас будет мой золотой рукав.

— Госпожа, — отвечал сэр Ланселот, — я все исполню. И они оба радовались от души своему согласию и своей любви. И вот, выждав, сколько было нужно, сэр Ланселот сказал сэру Борсу, что уезжает с одним лишь сэром Лавейном к доброму отшельнику по имени сэр Брастиас, который жил в Виндзорском лесу. Там думал он отдохнуть и набраться свежих сил к предстоявшему турниру.

Вот отбыли сэр Ланселот и сэр Лавейн, да так, что ни одна живая душа не ведала, куда они исчезли, кроме лишь добрых рыцарей — его родичей. И когда он прибыл к отшельнику, знайте, что, уж конечно, он был встречен с радушием. И там сэр Ланселот каждый Божий день стал ходить к источнику, что был неподалеку от дома отшельника, ложился над водою и подолгу лежал, любуясь бурлящей струей, а порой погружаясь в сон.

А в те времена жила в Виндзорском лесу одна дама, она была искусная охотница и всякий день выезжала на охоту. Она носила на плече лук, и ее никогда не сопровождали мужчины, но только женщины, и все они были искусницы стрелять из луков и легко могли убить оленя что на скаку, что из засады. Всякий день они возили с собою луки, стрелы, охотничьи рога и ножи, и было у них много добрых псов, натасканных и гонять и задирать зверя.

И вот однажды пес этой леди-охотницы поднял и погнал на нее яловую лань, а лань та ушла в сторону и помчалась по лесам и лугам. Леди же и ее дамы гнались вслед за ланью, пока не услышали наконец по собачьему голосу, что лань настигнута за лесом у ручья. А это был тот самый ручей, у которого проводил время сэр Ланселот во сне и дремоте. А лань, когда выскочила к ручью, то, разгоряченная, залегла в топи у самой воды. Между тем показался и пес и стал шарить вокруг, потеряв у ручья след дичи. А вслед за псом появилась и леди-охотница, и она сразу догадалась, что лань залегла где-то здесь в топи у воды. Она подъехала прямо к ручью и увидела лань. В тот же миг положила она на лук стрелу с тяжелым наконечником, пустила ее, но стрела, на беду перелетела через лань и вонзилась по самое древко прямо в мякоть бедра сэру Ланселоту.

Почуя боль, вскочил сэр Ланселот в бешеной ярости, но увидел, что рану ему нанесла женщина. И, видя, что обидчик его — дама, сказал ей сэр Ланселот так:

— О дама или девица, кто бы вы ни были, в недобрый час взяли вы в руки этот лук. Дьявол научил вас стрелять!

 

ГЛАВА XXII

— Простите меня, великодушный сэр, — сказала та леди. — Я — благородная дама и всегда охочусь в здешних лесах, вас же, свидетель Бог, я не заметила, ведь я целилась вон в ту лань, что залегла у воды. Я не думала, что могу промахнуться, но видно, дрогнула у меня рука.

— Увы, — сказал сэр Ланселот, — вы причинили мне зло.

С тем ускакала от него леди-охотница прочь. А сэр Ланселот, как смог, вытащил стрелу из раны, но наконечник застрял у него в теле. И побрел сэр Ланселот, ковыляя, к дому отшельника, на ходу истекая кровью. И когда сэр Лавейн и отшельник увидели, что случилось с сэром Ланселотом, уж конечно, они жестоко опечалились. Как был ранен сэр Ланселот и кем, этого сэр Лавейн не узнал, но они оба были разгневаны без меры. С большими муками извлек отшельник наконечник стрелы у сэра Ланселота из бедра, и пролилось при этом немало рыцаревой крови. Но рана продолжала причинять ему жестокую боль и была в столь неудобном месте, что сэр Ланселот не мог сидеть ни в одном седле.

— О Иисусе милосердный! — воскликнул сэр Ланселот, — воистину я несчастнейший из живущих, ибо, как раз когда мне так желанна слава, со мною непременно случается какая-нибудь незадача. Однако, да поможет мне Иисус, — сказал сэр Ланселот, — пусть будет, что будет, но на этот раз я на праздник Сретенья Господня все же буду в назначенный час на турнирном поле, и да свершится воля Божия!

И собраны были все средства для излечения сэра Ланселота. Когда же настал день турнира, сэр Ланселот распорядился, чтобы он сам, и сэр Лавейн, и кони под ними были в облачении сарацинском. И в таком виде они пустились в путь и подъехали к назначенному месту.

У короля Северного Уэльса было на турнире сто рыцарей, и король Нортумберландский привел с собою сотню добрых рыцарей, и король Ангвисанс Ирландский тоже привел сотню добрых рыцарей, готовых к бою. Сотню рыцарей привел с собою и сэр Галахальт-Высокородный Принц, и Король-с-Сотней-Рыцарей привел столько же, и все это были добрые рыцари, испытанные в ратном деле.

Вслед за тем выехала на поле партия короля Артура, а заодно с ним выступали король скоттов и с ним сто рыцарей и король страны Гоор Уриенс со своей сотней рыцарей, король Бретани Хоуэлл и с ним столько же рыцарей, а также герцог Чаленс Кларанский и с ним тоже сотня рыцарей.

Сам же король Артур выехал на поле с двумя сотнями рыцарей, почти все — рыцари Круглого Стола, бывалые и славные бойцы. А на подмостьях расположились старые рыцари, чтобы судить вместе с королевой, кто одержит верх на турнире.

 

ГЛАВА XXIII

Вот затрубили к бою. И выехал король Северного Уэльса и повстречался с королем скоттов, и был король скоттов повержен на землю. А король Ирландии сокрушил короля Уриенса, король Нортумберландии сокрушил короля Хоуэлла Бретонского, и сэр Галахальт-Высокородный Принц выбил из седла герцога Чаленса Кларанского. Тут разъярился король Артур, он ринулся на Короля-с-Сотней-Рыцарей и поверг его наземь. А затем, не меняя копья, он сокрушил еще троих рыцарей, и лишь тогда сломалось его копье, но он продолжал свершать чудесные подвиги.

Вслед за тем выехали на поле сэр Гавейн, сэр Гахерис, сэр Агравейн и сэр Мордред, и каждый их них сокрушил по рыцарю, а сэр Гавейн положил четверых. И началось тут большое сражение, ибо выехали на поле рыцари из Ланселотова рода и с ними сэр Гарет, и сэр Паломид, и еще многие рыцари Круглого Стола. Они стали так наседать на четырех королей и могущественного герцога, что тем уже не на шутку грозило поражение. Но сэр Галахальт-Высокородный Принц был доблестный рыцарь, и силою своего оружия он сдерживал продвижение рыцарей Круглого Стола.

Все это видит из леса сэр Ланселот, и вот будто гром грянул — это он выехал на поле вместе с сэром Лавейном. И лишь только увидели его сэр Борс и остальные рыцари, они поспешили предостеречь своих товарищей:

— Смотрите берегитесь вон того рыцаря с золотым рукавом на шлеме, ибо это сам господин наш сэр Ланселот.

По доброте своей, сэр Борс предостерег и сэра Гарета.

— Сэр, я вознагражден уже тем, — отвечал сэр Гарет, — что могу с ним встретиться.

— Но кто же это, — спрашивали все, — там вместе с ним, облаченный в такие же одежды?

— Сэр, это доблестный и учтивый рыцарь сэр Лавейн, — отвечал сэр Борс.

Между тем сэр Ланселот встретился лицом к лицу с сэром Гавейном, и сэр Ланселот с разлета сбил наземь сэра Гавейна вместе с его конем. И так же сокрушил он сэра Агравейна и сэра Гахериса, сокрушил он и сэра Мордреда — и все одним копьем.

А сэр Лавейн встретился с сэром Паломидом, и они сшиблись так яростно и сильно, что под обоими кони рухнули на землю. Но они тут же вскочили и снова взобрались в седла.

Затем сэр Ланселот съехался с сэром Паломидом, и сэр Паломид оказался повержен наземь. Сэр же Ланселот, не останавливаясь, помчался дальше и, на ходу меняя сломанные копья, поверг наземь тридцать рыцарей, почти все — рыцари Круглого Стола. Одни только его родичи уклонялись от столкновений с ним и бились в другом конце поля, куда не заезжал сэр Ланселот.

А король Артур разгневался, видя подвиги сэра Ланселота, и призвал король к себе сэра Гавейна, сэра Гахериса, сэра Агравейна, сэра Мордреда, сэра Кэя, сэра Грифлета, сэра Лукана-Дворецкого, сэра Бедивера, сэра Паломида и сэра Сафира, его брата. И с этими десятью добрыми рыцарями король приготовился выступить против сэра Ланселота и сэра Лавейна.

Но все это заметили сэр Борс и сэр Гарет.

— Боюсь, — сказал сэр Борс, — что теперь господину моему сэру Ланселоту придется тяжко.

— Клянусь головой, — сказал сэр Гарет, — я поскачу на подмогу господину моему сэру Ланселоту, что бы меня ни ждало. Ведь это он посвятил меня в рыцари.

— Нет, сэр, мой вам совет — не делайте этого, — сказал сэр Борс, — если только вы не переоденетесь так, чтобы никто не мог вас узнать.

— Сэр, вы сейчас увидите, что я сделаю, — отвечал сэр Гарет.

И с тем, осмотревшись, он заметил одного уэльского рыцаря, отдыхавшею на краю поля, ибо незадолго перед тем он получил жестокую рану от руки сэра Гавейна. К нему-то и подъехал сэр Гарет и просил его рыцарской его честью обменяться с ним щитами.

— Я готов, и с охотою, — отвечал рыцарь из Уэльса.

И когда сэр Гарет взял его щит — в Книге говорится, что щит тот был зеленый с фигурой девы на зеленом поле, — в тот же миг помчался сэр Гарет на полном скаку к сэру Ланселоту и крикнул ему.

— Сэр рыцарь, берегитесь, ибо вон оттуда скачет на вас король Артур с десятью славными рыцарями и хочет нанести вам поражение. Я же прибыл сюда разделить с вами опасность, ибо когда-то вы выказали мне дружескую любовь.

— Грамерси, — отвечал сэр Ланселот.

— Вы, сэр, — сказал сэр Гарет, — выезжайте навстречу сэру Гавейну, я же схвачусь с сэром Паломидом, а сэр Лавейн пусть начинает бой с благородным королем Артуром. Когда же мы разделаемся с этими тремя, то будем все трое твердо держаться вместе.

Меж тем приблизился король Артур со своими десятью рыцарями, и сэр Ланселот выехал против сэра Гавейна и нанес ему такой удар, что у того лопнула подпруга седла, и рухнул сэр Гавейн на землю. А сэр Гарет сшибся на скаку с сэром Паломидом и так ударил, на него, что рухнули наземь и конь и всадник. Король же Артур оказался лицом к лицу с сэром Лавейном, и они повергли друг друга наземь вместе с конями и долго оба пролежали, не в силах подняться.

После того сэр Ланселот сокрушил еще сэра Агравейна, и сэра Гахериса, и сэра Мордреда; а сэр Гарет поверг с коней сэра Кэя, сэра Сафира и сэра Грифлета.

Тем временем сэр Лавейн снова сел на коня и ринулся в бой и поверг сэра Лукана-Дворецкого и сэра Бедивера, и началось тут великое сражение доблестных рыцарей. Сэр Ланселот носился в гуще битвы туда и сюда, срывая и сбивая с голов шлемы, так что ни один не мог удержаться в седле, испытав удар Ланселотова копья или меча.

И сэр Гарет свершал столь славные подвиги, что все рыцари гадали, кто таков этот рыцарь с зеленым щитом, ибо он в тот день повыбил и стянул с седел более тридцати рыцарей. И сам сэр Ланселот, повествуется во Французской Книге, тоже дивился, видя доблесть сэра Гарета, и гадал, что он за рыцарь. И сэр Ланселот тоже поверг в тот день более двадцати рыцарей. Но, как ни ломал голову сэр Ланселот, не мог он узнать сэра Гарета; ибо, будь тогда в живых сэр Тристрам Лионский или же сэр Ламорак Уэльский, сэр Ланселот сказал бы, что это — один из них двоих. Но все время, пока сэр Ланселот, сэр Гарет и сэр Лавейн сражались на одной стороне, сэр Борс, сэр Эктор Окраинный, сэр Лионель, сэр Блеоберис, сэр Галихуд, сэр Галиходин и сэр Пелеас и еще многие рыцари из рода короля Бана бились на другой стороне и сдерживали натиск Короля-с-Сотней-Рыцарей и короля Нортумберландского.

 

ГЛАВА XXIV

Так продолжался турнир чуть не до ночи, ибо рыцари Круглого Стола один за другим устремлялись на подмогу к королю Артуру. Но, как ни гневался король, он и его рыцари не в силах были одержать верх. Наконец сказал королю сэр Гавейн:

— Сэр, удивительно мне, где это пропадают сегодня целый день сэр Борс Ганский и все остальные рыцари из Ланселотова рода. Их вовсе не видно подле вас, и я полагаю, что этому есть своя причина, — сказал сэр Гавейн.

— Клянусь головой, — сказал сэр Кэй, — сэр Борс нынче весь день сражается вон там, в правой стороне поля, и там он со своими родичами преуспевает получше нашего.

— Возможно, что и так, — сказал сэр Гавейн, — но я опасаюсь хитрости. Ибо жизнью ручаюсь, этот рыцарь с золотым рукавом на шлеме — сам сэр Ланселот, я вижу это по его посадке и по могучим ударам. Второй рыцарь в таком же облачении — это добрый юный рыцарь сэр Лавейн, а рыцарь с зеленым щитом — это мой брат сэр Гарет, скрывшийся под чужим обличием; его никто не заставит выступить против сэра Ланселота, ибо от него он получил посвящение в рыцари.

— Клянусь головой, племянник, — сказал король Артур, — я вам верю и потому скажите, как вы советуете нам поступить.

— Сэр, — отвечал сэр Гавейн, — мой совет вам трубить к окончанию турнира. Ибо если это в самом деле сэр Ланселот Озерный и мой брат сэр Гарет и с ними еще этот добрый юный рыцарь сэр Лавейн, то, уж верьте мне, драться с ними бесполезно, пока у нас не будет по десять — двенадцать рыцарей против каждого из них, а это будет нам не честь, но позор.

— Правду вы говорите, — сказал король, — позор был бы нам, если мы все, сколько нас тут есть, стали бы и дальше наседать на них. Ибо знайте, — сказал король Артур, — они все трое добрые рыцари, в особенности же тот, что с золотым рукавом на шлеме.

И вот затрубили к окончанию турнира, и тотчас же король Артур послал к четырем Королям и к герцогу и просил их, чтобы они не отпускали рыцаря с золотым рукавом, покуда он, король Артур, не побеседует с ним. Сам же король, не тратя времени, спешился и снял тяжелые доспехи, и сел он на низкорослую лошадь и поехал туда, где находился сэр Ланселот, за которым он все время следил. Он застал его вместе с четырьмя королями и с герцогом, и всех их король пригласил к себе на ужин. И они приняли приглашение с доброй охотою. Когда же явились они без доспехов, король Артур сразу узнал сэра Ланселота, сэра Гарета и сэра Лавейна.

— А, сэр Ланселот! — сказал король Артур, — вы нынче заставили попотеть меня и моих рыцарей!

И так они все вместе отправились к королю Артуру, а там их ждало богатое пиршество и великое веселье. И победителем турнира был провозглашен сэр Ланселот, ибо герольды объявили, что он сокрушил пятьдесят рыцарей, а сэр Гарет — тридцать пять рыцарей и сэр Лавейн — двадцать четыре. И рассказал сэр Ланселот королю с королевой о том, как в Виндзорском лесу его ранила тяжелой стрелой в мякоть бедра леди-охотница, и о том, что рана его была в шесть дюймов глубиной и такой же ширины. А король Артур стал укорять сэра Гарета в том, что он оставил своих и держал сторону сэра Ланселота.

— Государь, — отвечал сэр Гарет, — от него получил я посвящение в рыцари, и когда я увидел, какая ему грозит опасность, я подумал, что честь велит мне выступить ему на подмогу. Ибо я видел, как он свершал один славные подвиги, а против него билось столь много благородных рыцарей, что, когда я узнал в нем сэра Ланселота Озерного, мне стыдно было смотреть.

— Воистину, — молвил король Артур, — хорошо вы говорите и поступили вы по чести и себе на славу. Знайте же, что до конца дней моих, — сказал король Артур сэру Гарету, — я буду любить вас и во всем вам доверять. Ибо для настоящего рыцаря это всегда первое дело — прийти на помощь другому рыцарю, которому грозит опасность. Ведь честный человек не может смотреть спокойно, как оскорбляют другого честного человека, от того же, кто бесчестен и труслив, не увидишь рыцарской учтивости и вежества, ибо трус не знает милосердия. А хороший человек всегда поступает с другими так, как хотел бы, чтобы поступали с ним.

После того устроено было для королей и герцогов великое пиршество и веселие с играми, состязаниями и со всеми благородными искусствами. И всякий, кто был учтив, честен и верен другу, был в те дни обласкан и прославлен.

 

ГЛАВА XXV

Так прошло время от Сретения до Пасхи, и наступил месяц май, когда всякое живое сердце пробуждается и расцветает. Ибо подобно тому, как наливаются соками и цветут в мае деревья и травы, точно так же и всякое горячее любящее сердце дает новые побеги, наливается соками, распускается и цветет радостью жизни. Потому что веселый месяц май поощряет всех влюбленных более, чем какой-либо другой месяц, и тому есть разные причины: ведь деревья и травы возрождают сердца женщин и мужчин, и влюбленные припоминают прежние ласки и былую учтивость и все хорошее, что было раньше, но без внимания забылось.

И как зимние стужи всегда побеждают и изгоняют зеленое лето, так же бывает и с непостоянной любовью в сердце женщины и мужчины, ибо многим людям свойственно непостоянство: мы всякий день видим, как с первым же дыханием зимних холодов забывают и забрасывают, как безделицу, старую любовь, которая на самом деле драгоценна. И в этом нет мудрости и постоянства, а лишь слабосилие натуры и великое нечестие, кто бы так ни поступал.

И потому, как месяц май цветет пышным цветом у каждого в саду, подобным же образом пусть расцветает в этом мире сердце каждого, кому дорога честь: прежде всего любовью к Богу, а потом и ко всем тем, кому ты клялся в верности; ибо не было еще на свете честного мужчины, ни честной женщины, которым кто-то не был бы дороже остальных, а честью пренебрегать нельзя. Но прежде всего воздай почести Богу, а потом пусть твои мысли будут о твоей даме. И такую любовь я называю праведной любовью.

Но в наши дни люди и недели не могут любить, чтобы не удовлетворить всех своих желаний. Такая любовь недолга, и это понятно: когда так скоро и поспешно наступает согласие, столь же скоро приходит и охлаждение. Именно такова любовь в наши дни: скоро вспыхивает, скоро и гаснет. Нет в ней постоянства. Но не такой была старая любовь. Мужчины и женщины могли любить друг друга семь лет кряду, и не было промеж ними плотской страсти; а это и есть любовь, истинная и верная. Вот такой и была любовь во времена короля Артура.

Потому-то я и уподобил любовь в наши дни лету и зиме: нынче она горяча, как лето, завтра холодна, как зима. И потому все вы, влюбленные, отмечайте всегда наступление месяца мая, как делала и королева Гвиневера, о которой я здесь скажу, что до конца дней ее она была постоянной в любви и за то ей уготован был добрый конец.

 

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

 

ГЛАВА I

Случилось так, что в начале мая королева Гвиневера призвала к себе десять рыцарей Круглого Стола и объявила им, что назавтра рано поутру она отправится майским поездом по лесам и лугам близ Вестминстера.

— Повелеваю вам, чтобы каждый из вас явился на добром коне и с ног до головы облаченный в зеленое, в шелк или полотно. Со мною же поедут десять дам, так что каждому рыцарю будет дама. Только пусть каждого рыцаря сопровождает оруженосец и двое прислужников, и повелеваю всем им явиться верхами на добрых конях.

И вот снарядились они к выезду со всем возможным тщанием. Имена же тех десяти рыцарей таковы: сэр Кэй-Сенешаль, сэр Агравейн, сэр Брандель, сэр Саграмур Желанный, сэр Додинас Свирепый, сэр Озанна-Храброе Сердце, сэр Ладинас-из-Дикого-Леса, сэр Персиант Индийский, сэр Иронсид-Железный Бок, по прозвищу Рыцарь Красного Поля, и сэр Пелеас Влюбленный. И все эти десять рыцарей со всем тщанием снарядились сопровождать королеву.

И вот ранним майским утром, еще до света, они уселись на коней своих и вместе с королевой отправились майским поездом и скакали, не разбирая пути, через леса и луга, с шутками и весельем. А в десять часов, самое позднее, королева хотела возвратиться к королю Артуру, так что к десяти часам назначено было окончание их поездки.

Но был один рыцарь по имени сэр Мелегант, сын короля Багдемагуса, и этот рыцарь получил в те дни в дар от короля Артура замок не далее как в семи милях от Вестминстера. А этот рыцарь сэр Мелегант уже многие годы питал любовь к королеве Гвиневере. И, как повествуется в Книге, он постоянно устраивал засады, чтобы силою захватить королеву, но ни разу не отважился напасть из-за сэра Ланселота, ибо он не решался тронуть королеву, если с нею рядом или же где-то поблизости ехал сэр Ланселот.

А в те дни был такой обычай, что королева никогда не ездила без сопровождения целой рати вооруженных рыцарей. То были добрые рыцари, все больше молодые, искавшие чести, и их называли Рыцари Королевы. И никогда, ни в битвах, ни в поединках, они не носили никаких своих знаков, но лишь гладкие белые щиты, за что и было им дано прозвище Рыцари Королевы. И когда кому-либо из них случалось всех более отличиться в бранном деле, тогда в ближайший праздник Пятидесятницы, если умирал или погибал в бою кто-нибудь из рыцарей Круглого Стола — а в те времена не проходило года, чтобы хоть одним рыцарем да не стало меньше, — и тогда на освободившееся место избирался достойнейший из Рыцарей Королевы. Так был избран еще задолго до того, как прославился, и сэр Ланселот, и все остальные тоже.

Но тот рыцарь, сэр Мелегант, выследил майский поезд королевы, разузнал и о том, куда она направляется, и о том, что сэра Ланселота при ней нет, а сопровождают ее лишь десять рыцарей, облаченные в зеленые одежды ради летнего праздника. И собрал он двадцать вооруженных рыцарей и сотню лучников и приготовился напасть на королеву и ее поезд, ибо он рассудил, что это — самое удобное время, чтобы завладеть королевой.

 

ГЛАВА II

И вот скачет по лесу королева со своими рыцарями, изукрашенными с ног до головы зелеными уборами из трав, мхов и цветов, и вдруг выскакивает из рощи им наперерез сэр Мелегант со ста шестьюдесятью людьми, все в полном боевом снаряжении, и крикнул он королеве и ее рыцарям, чтобы они остановились, ибо, хотят они того или нет, им все равно придется покориться.

— Рыцарь-изменник! — сказала королева Гвиневера, — что ты задумал? Или ты решился опозорить себя навеки? Вспомни, ведь ты — королевский сын и рыцарь Круглого Стола, а ты собрался причинить обиду благородному королю, посвятившему тебя в рыцарство! Ты позоришь рыцарское звание, ты позоришь себя и меня. Но знай, что меня тебе опозорить не удастся никогда, ибо я скорее перережу себе горло, чем позволю тебе меня обесчестить!

— Что до этих ваших речей, — отвечал сэр Мелегант, — то это мы еще увидим. Ибо да будет вам ведомо, госпожа, я уже много лет люблю вас и никогда до сих пор не мог к вам приблизиться. И потому, как бы там ни было, я все равно вас не отпущу.

Тут заговорили все десять благородных рыцарей и сказали в один голос так:

— Сэр Мелегант, знай, что ты погубишь честь свою и покроешь себя позором, да и самую жизнь свою обречешь гибели. Ибо хоть мы и безоружны и числом уступаем сильно твоей дружине — ибо ты хитро нас здесь подкараулил, — но, чем отдавать на бесчестие королеву и самим лишиться чести, мы скорее согласимся жизни свои положить, ибо в противном случае мы были бы опозорены навеки.

И тогда сказал им сэр Мелегант;

— Что ж, готовьтесь, как можете, к бою и защищайте с оружием в руках свою королеву!

Тут десять рыцарей Круглого Стола обнажили мечи, а Меленгантовы рыцари поскакали на них, навесив копья, и десять рыцарей встретили их мужественно и порубили мечами их копья, так что ни одно копье не причинило вреда. После того стали они рубиться на мечах, и вот уже сэр Кэй, сэр Саграмур, сэр Агравейн, сэр Додинас, сэр Ладинас и сэр Озанна повержены наземь с жестокими ранами. Но сэр Брандель и сэр Персиант, сэр Иронсид-Железный Бок и сэр Пелеас бились еще долго и тоже получили ужасные раны, и все эти десятеро рыцарей, прежде чем полегли, зарубили сорок своих противников из числа храбрейших и искуснейших. Когда же увидела королева, что все ее рыцари тяжко ранены и неизбежно будут убиты, тогда заплакала она от жалости и горя и сказала так:

— Сэр Мелегант, не убивай моих благородных рыцарей. И тогда я согласна последовать за тобой, но при том лишь условии, что ты сохранишь им жизнь и не велишь их больше увечить, и пусть они сопровождают меня, куда бы ты меня ни увез. Ибо я предпочту лишить себя жизни, чем следовать за тобою, если этих благородных рыцарей со мной не будет.

— Госпожа, — отвечал сэр Мелегант, — ради вас я согласен, чтобы их препроводили вместе с вами в мой замок при условии, что вы будете мне послушны и покорны.

И крикнула королева тем четырем рыцарям, чтобы они прекратили бой, если они не хотят с нею расстаться.

— Госпожа, — отвечал ей сэр Пелеас, — мы поступим по вашему велению, но что до меня, то жить или умереть — мне теперь все равно.

А этот сэр Пелеас, как говорится во Французской Книге, наносил мечом своим столь могучие удары, что никакие латы не могли их выдержать.

 

ГЛАВА III

Но вот, по велению королевы, они прекратили бой, подняли в седла раненых рыцарей, иных верхами, иных же поперек седла, так что жалко было глядеть.

А сэр Мелегант объявил королеве и всем ее рыцарям, что ни один из них не вправе ее теперь покинуть, ибо он очень боялся, как бы сэр Ланселот Озерный не прознал о том, что произошло. Все это поняла королева, и она тайно призвала к себе одного из своих пажей, дала ему доброго коня и сказала так:

— Улучи минуту и скачи отсюда прочь прямо к сэру Ланселоту Озерному. Ты передай ему это кольцо и проси его, во имя его любви ко мне, пусть он прибудет сюда и меня спасет, а иначе не видать ему больше меня и любви моей. Да смотри ни жалей коня, — сказала королева, — ни на суше, ни на воде.

И вот улучил отрок удобную минуту, дал коню шпоры и поскакал прочь во весь опор. Видит сэр Мелегант, что сбежал один паж, и он сразу же догадался, что это королева послала его к сэру Ланселоту. Бросились за ним в погоню лучшие всадники, и стреляли ему в спину лучшие стрелки, но отрок ушел от них от всех и вскоре уже скрылся из глаз.

И сказал тогда королеве сэр Мелегант:

— Госпожа, вы затеяли предать меня, но я позабочусь о том, чтобы сэр Ланселот не скоро мог до вас добраться.

И он поскакал с королевой и со всеми рыцарями, поспешая к себе в замок.

А по пути сэр Мелегант оставил засаду из лучших лучников, каких только можно было сыскать в тех краях, всего числом в тридцать человек, и приказал им караулить сэра Ланселота.

— И если увидите, что скачет такой-то и такой-то рыцарь на белом коне, то любым способом убейте под ним коня, с ним же самим не вступайте в бой, ибо его одолеть вам не под силу.

После того прибыли они в его замок; но королева ни на минуту не отпускала от себя никого из десяти рыцарей и из своих дам, и они все постоянно были при ней. Ибо в Книге говорится, что сэр Мелегант не осмеливался учинить насилие, боясь сэра Ланселота, который, как он знал, был уже обо всем оповещен.

А отрок, вырвавшись от сэра Мелеганта, в скором времени достиг Вестминстера и разыскал сэра Ланселота. И когда он пересказал сэру Ланселоту, что ему было поручено, и отдал ему королевино кольцо.

— Увы! — воскликнул сэр Ланселот, — я опозорен навеки, если не спасу эту благородную даму от бесчестия!

И он громко крикнул, чтобы ему поскорей подали доспехи.

А юный паж поведал сэру Ланселоту о том, как славно бились те десять рыцарей, как всех доблестнее оказались сэр Пелеас, сэр Иронсид-Железный Бок, сэр Брандель и сэр Персиант Индийский, в особенности же — сэр Пелеас, чьих ударов не выдерживали никакие латы; и как они сражались до тех пор, покуда все не были повержены; и как королева, ради спасения их жизней, согласилась последовать за сэром Мелегантом.

— Увы! — воскликнул сэр Ланселот, — неужели эта благороднейшая из дам обречена на гибель? Пусть бы мне предложили всю Францию, — сказал сэр Ланселот, — я лучше предпочел бы очутиться тогда подле моей королевы с оружием в руках.

Когда же сэр Ланселот в полных доспехах уже сидел на коне, он попросил королевина пажа пойти к сэру Лавейну и рассказать ему, как и зачем сэр Ланселот столь поспешно уехал.

— И проси его, если он любит меня, пусть поспешит мне вослед и скачет, не переводя духа, пока не достигнет Мелегантова замка. Ибо там, — сказал сэр Ланселот, — он услышит обо мне, если только буду я жив.

 

ГЛАВА IV

И с тем поскакал сэр Ланселот во весь опор, и в Книге рассказывается, что у Вестминстерского моста он переплыл на коне через Темзу и вышел на том берегу у Лэмбита. И так, в короткое время, он добрался до того самого места, где десятеро благородных рыцарей сражались против сэра Мелеганта.

И дальше сэр Ланселот ехал по их следам, покуда не заехал в рощу, а там, в узком месте, преградили ему путь тридцать лучников и крикнули, чтобы он поворачивал и не ехал дальше этой дорогою.

— А вы кто такие, — спросил сэр Ланселот, — что указываете мне, рыцарю Круглого Стола, где мне сворачивать с моего пути?

— Этим путем нет тебе проезда, разве что пойдешь ты пешком, ибо знай, что конь под тобою будет сейчас убит!

— Невеликая это доблесть — убить под рыцарем коня! — сказал сэр Ланселот. — Но вот что до меня самого, то и без коня не ставлю вас ни во что, будь вас даже не три десятка, а пять сотен!

И застрелили они из луков Ланселотова коня, поразив его многими стрелами. Высвободил сэр Ланселот ноги из стремян и остался пеш, но их отделяло от него столько плетней и канав, что он не мог до них добраться.

— Увы, позор, — сказал сэр Ланселот, — что один рыцарь предает другого! Но старая пословица говорит: «Доброму человеку грозит лишь тогда опасность, когда он во власти труса».

И зашагал сэр Ланселот дальше пешком, но тяжело ему было идти в доспехах, со щитом и с копьем. Сэр Ланселот досадовал и ярился, но бросить что-нибудь из своего снаряжения не решался, ибо опасался предательства сэра Мелеганта.

И вдруг, по воле случая, показался ему навстречу возчик с телегой, приехавший туда за дровами.

— Скажи мне, возчик, — спросил его сэр Ланселот, — много ли ты спросишь с меня за то, чтобы я MOI забраться в твою телегу и ты бы доставил меня в замок, что здесь неподалеку?

— Ты не должен залезать ко мне в телегу, — отвечал возчик, — ибо я послан сюда за дровами.

— Для кого же дрова? — спросил его Ланселот.

— Для господина моего сэра Мелеганта, — отвечал бедный человек.

— А я как раз с ним и хочу говорить, — сказал сэр Ланселот.

— Но я тебя не повезу! — сказал возчик.

Тогда сэр Ланселот бросился на него и так ударил его тыльной стороной своей латной рукавицы, что он замертво повалился на землю. А второй возчик, его товарищ, боясь, как бы и ему не отправиться той же дорогой, крикнул тогда:

— Не губите мою жизнь, милостивый господин, и я отвезу вас, куда вы пожелаете.

— Тогда велю тебе, — сказал сэр Ланселот, — отвезти меня на этой телеге к воротам сэра Мелеганта.

— Забирайтесь же на телегу, — сказал возчик, — и вы вскорости будете на месте.

И припустил возчик галопом, а конь сэра Ланселота поспевал следом за телегой, хотя в теле у него торчало сорок стрел.

А королева Гвиневера более часа сидела со своими дамами в ожидании у верхнего окна. Но вот одна из ее дам заметила рыцаря в доспехах, стоя ехавшего на телеге.

— Я вижу, госпожа, — сказала она, — там на телеге рыцаря в добрых доспехах, — наверное, его везут на повешение.

— Где он? — спросила королева.

Выглянула она из окна и в тот же миг узнала по щиту сэра Ланселота, и увидела она, что за телегой тащится его конь и сам наступает на свои вываливающиеся внутренности.

— Увы! — сказала королева, — теперь я вижу, что хорошо тому, у кого есть верный друг. Да, да, — сказала королева Гвиневера, — вижу я, что вам пришлось нелегко, если вы едете на телеге.

И упрекнула она ту даму, что сравнила сэра Ланселота с едущим на казнь.

— Воистину, злые то были слова, — сказала королева, — и негодное сравнение, когда благороднейшего рыцаря в мире уподобили осужденному на столь жалкую смерть. Ах, храни и спаси его, Иисусе, — сказала королева, — от всякого дурного конца.

К этому времени сэр Ланселот уже подъехал к воротам замка, и вот сошел он с телеги и крикнул так, что отдалось по всему замку:

— Где ты, коварный изменник сэр Мелегант, рыцарь Круглого Стола? Выходи, рыцарь-предатель, и выводи всю твою дружину, ибо это я, сэр Ланселот Озерный, здесь буду биться со всеми вами!

И с тем толкнул он ворота, и распахнулись они широко, отбросив прочь привратника, а он ударил привратника по уху своей латной рукавицей, и у того шея переломилась надвое.

 

ГЛАВА V

А сэр Мелегант, услышавши, что прибыл сэр Ланселот, прибежал к королеве, упал перед нею на колено и воскликнул:

— Пощады, госпожа! Вашему милосердию поручаю я мою жизнь!

— Что это вдруг случилось с вами? — спросила королева. — Клянусь Богом, разве не ясно было и так, что кто-нибудь из добрых рыцарей поспешит отомстить за меня, пусть даже сам господин мой король Артур и не знает об этом вашем черном деле.

— Ах, госпожа, — отвечал сэр Мелегант, — в чем я против вас повинен, я все искуплю по вашему желанию, я же всецело поручаю себя вашему милосердию.

— Чего же вы от меня хотите? — спросила королева.

— Госпожа, я прошу лишь, — отвечал сэр Мелегант, — чтобы вы распорядились и усмирили господина моего сэра Ланселота. И чем богаты мы в этом жалком замке, все будет к вашим и его услугам, а завтра вы и все они сможете вернуться в Вестминстер. Я же всю мою жизнь и все мое достояние отдаю в вашу власть.

— Хорошо, — сказала королева. — Мир всегда лучше ссоры, и чем меньше будет толков и пересудов, тем это благоприятнее для моей чести.

И королева со своими дамами спустилась к воротам, где стоял, сэр Ланселот, охваченный безмерной яростью, и вызывал на бой противника, повторяя:

— Эй, рыцарь-изменник! Выходи!

Королева приблизилась к нему и сказала:

— Сэр Ланселот, отчего вы так разгневаны?

— А, госпожа! — отвечал сэр Ланселот, — как можете вы меня об этом спрашивать? Ведь вы, думается мне, должны испытывать еще более сильный гнев, нежели я, ибо это вам нанесен ущерб и бесчестие. Ведь я пострадал не много, только разве коня потерял убитым, и оскорбление, вами испытанное, гнетет меня куда более, чем все мои потери.

— Воистину, — сказала королева, — правду вы говорите, и я всем сердцем вас благодарю. Но теперь, — сказала королева, — вы должны последовать за мною мирно в замок, ибо здесь теперь распоряжаюсь я, а все обиды будут искуплены, ибо этот рыцарь от души раскаялся в том, что произошло.

— Госпожа, — отвечал сэр Ланселот, — раз вы с ним примирились, то я, уж конечно, перечить вам не стану, хотя сэр Мелегант и обошелся со мною весьма коварно и трусливо. И знай я, госпожа, — сказал сэр Ланселот, — что вы так скоро с ним примиритесь, я бы не так спешил к вам на помощь.

— Для чего говорите вы так? — сказала королева. — Или вы раскаиваетесь в своем добром деле? Ведь знайте, — сказала королева, — что я примирилась с ним не из милости или любви, но лишь затем, чтобы разумно пресечь все оскорбительные слухи и пересуды.

— Госпожа, — сказал сэр Ланселот, — вам известно, что я всегда опасался и избегал позорных слухов и наветов. Но нет на земле ни короля, ни королевы, ни рыцаря, кроме господина моего короля Артура и вас, госпожа, которые могли бы помешать мне пронзить сердце сэра Мелеганта, прежде чем я покину этот замок.

— Я это знаю, — сказала королева. — Но помимо этого чего еще вы желали бы? Я распоряжусь, чтобы любое ваше желание было исполнено.

— Госпожа, — отвечал сэр Ланселот, — были бы только вы довольны, а что до меня, то коли вы довольны, то и я доволен.

И тут королева взяла сэра Ланселота за голую руку, ибо рукавицу он снял, отвела его к себе в покои и повелела ему разоружиться и снять доспехи. И спросил сэр Ланселот королеву, где ее десять рыцарей, которые были ранены, ее защищая. И тогда она показала ему, где они лежали, и они весьма обрадовались приезду сэра Ланселота, он же горько сокрушался их ранам. И он рассказал им о том, как сэр Мелегант коварно и трусливо выставил против него лучников, которые убили под ним коня, и как ему пришлось ехать на телеге. Так жаловались они друг другу и горячо желали мести, но сохраняли мир ради королевы.

Вот тогда-то, как повествует Французская Книга, сэр Ланселот и получил прозвище «Рыцарь Телеги» и носил его долгое время, совершив немало славных и великих подвигов.

Мы же теперь оставляем рассказ о «Рыцаре Телеги» и возвратимся к нашему повествованию.

Королева была весьма милостива к сэру Ланселоту. И они условились между собой, что ночью сэр Ланселот проберется к ее окну, выходившему в сад; окно это было забрано железной решеткой, и там сэр Ланселот должен был встретиться с королевой, когда в замке все будут спать.

Тем временем подъехал к воротам сэр Лавейн и крикнул:

— Где господин мой сэр Ланселот?

И вышел сэр Ланселот к нему навстречу, и когда сэр Лавейн его увидел, то сказал:

— Ах, господин мой! Я знаю, как тяжко вам пришлось, ведь я видел вашего коня, убитого многими стрелами.

— Что до этого, — сказал сэр Ланселот, — то прошу вас, сэр Лавейн, поговорим о чем-нибудь другом, а это пока оставим до иных времен.

 

ГЛАВА VI

Между тем раненых рыцарей осмотрели, к ранам их приложили целительные снадобья, и так приблизилось время ужина. За ужином королеву и ее рыцарей угощали всем, что только можно было найти в замке, а когда настал срок, то все разошлись спать, но королева ни за что не соглашалась отпустить от себя своих раненых рыцарей, и их уложили в нишах по стенам ее спальни, дабы королева сама могла заботиться о том, чтобы у ее рыцарей ни в чем не было недостатка.

А сэр Ланселот, оказавшись в отведенной ему комнате, тут же призвал к себе сэра Лавейна и открыл ему, что этой ночью он должен увидеться с госпожой своей королевой Гвиневерой.

— Сэр, — сказал ему сэр Лавейн, — позвольте мне пойти вместе с вами, ибо я сильно опасаюсь предательства сэра Мелеганта.

— Нет, — отвечал сэр Ланселот. — Я вас благодарю, но со мною никому не должно быть.

И взял сэр Ланселот в руку меч свой и тайно вышел к тому месту, где еще днем приметил лестницу, подхватил лестницу под мышку, пронес через сад и приставил к окну. А там уже поджидала его королева.

Стоя у окна, они беседовали о многих вещах, поверяя друг другу свои печали, и сэр Ланселот сказал, что хотел бы проникнуть к ней за решетку.

— Знайте, — отвечала королева, — что я не менее вашего желала бы, чтобы вы могли проникнуть ко мне.

— Вы всем сердцем желаете, госпожа моя, — спросила сэр Ланселот, — чтобы я был сейчас с вами?

— Да, воистину, — отвечала королева.

— Тогда, ради вашей любви, я покажу свою силу, — сказал сэр Ланселот.

И он наложил руки на железные прутья решетки и дернул с такой мощью, что вырвал их из каменной стены. При этом один из прутьев врезался в мякоть его ладони по самую кость. И прыгнул сэр Ланселот через окно в спальню королевы.

— Тише, — сказала она. — Мои раненые рыцари спят здесь же неподалеку.

И вот, говоря коротко, сэр Ланселот возлег с королевой на ее ложе, забыв и думать о своей поврежденной руке, и предавался радостям и наслаждениям любви, покуда не занялся новый день, ибо знайте, он всю ночь не спал, но бодрствовал. Когда же он увидел, что настало его время и что более медлить там ему невозможно, он простился с королевой и вылез через окно, приставив, как мог, обратно решетку, и возвратился к себе. А там он рассказал сэру Лавейну, как поранил себе руку. И сэр Лавейн перевязал ему рану, остановил кровь и надел ему сверху перчатку, чтобы никто ничего не заметил. И после этого они все утро пролежали в постелях до девяти часов.

Наконец сэр Мелегант подошел к спальне королевы и там нашел ее дам, давно уже одетых и ожидающих свою госпожу.

— Ах, помилуй, Иисусе! — сказал сэр Мелегант. — Что это с вами, госпожа, что вы так долго спите?

И с тем он раздвинул полог. И увидел ее лежащей на ложе, и вся ее постель: и подушки, и простыни, и одеяла, — все было запятнано кровью сэра Ланселота, вытекшей из его растерзанной ладони. Но сэр Мелегант, видя эти пятна крови, решил, что королева изменила королю Артуру и что она возлежала эту ночь на своем ложе с одним из своих раненых рыцарей.

— А, госпожа! — воскликнул сэр Мелегант. — Теперь я вижу, что вы — коварная изменница государю нашему королю Артуру, ибо у меня есть доказательства, что неспроста вы пожелали уложить всех рыцарей у себя в спальне! И потому я обвиню вас в измене перед королем Артуром. Ибо я застал вас, госпожа, с вашим позором; а из этих рыцарей все ли изменники или лишь иные из них, все равно вашу измену я докажу, ибо все видят: нынче ночью с вами возлежал раненый рыцарь!

— Это ложь, — отвечала королева, — и все они мне в том свидетели.

И десять рыцарей, услышав его речи, все сказали в один голос так:

— Сэр Мелегант, ты облыжно клевещешь на госпожу нашу королеву, и за это любой из нас готов с тобой биться в поединке. Ты только выбери из нас, кого пожелаешь, и дай нам оправиться от ран, которые ты нам нанес!

— Ну, нет! Ни к чему все ваши надменные речи! Взгляните, и вы сами увидите, что нынешней ночью с королевой возлежал раненый рыцарь.

Посмотрели все и горько устыдились при виде тех кровавых пятен. И знайте, что сэр Мелегант весьма радовался, что может обвинить королеву, ибо он надеялся так скрыть свою собственную измену.

Среди этого шума вошел сэр Ланселот и застал их в большом волнении.

 

ГЛАВА VII

— Что тут случилось? — спросил сэр Ланселот.

И тогда сэр Мелегант поведал ему о том, что он обнаружил, и показал на ложе королевы.

— Воистину, — сказал сэр Ланселот, — вы поступили не по правилу и не по-рыцарски, что коснулись королевина ложа в то время, как полог был задернут и она сама еще там лежала.

— Ручаюсь, — сказал сэр Ланселот, — что и сам господин мой король Артур не стал бы раскрывать королевина полога, пока она находится на ложе, если только он не пожелает возлечь с королевой. И потому, сэр Мелегант, вы поступили не по чести и на позор себе.

— Сэр, я не ведаю, о чем вы говорите, — сказал сэр Мелегант, — знаю только одно, что нынешней ночью с королевой спал один из раненых рыцарей. И я готов своими руками подтвердить, что она изменница господину моему королю Артуру.

— Остерегись говорить так, — сказал сэр Ланселот, — ибо твой вызов может быть принят.

— Господин мой сэр Ланселот, — отвечал сэр Мелегант, — это я вам советую быть осмотрительнее, ибо, хоть вы и лучший из рыцарей, кому, я знаю, нет равных, все же и вам не следует биться за неправое дело, ибо без вмешательства Бога не проходит ни одного поединка.

— Что до этого, — сказал сэр Ланселот, — то да будет над нами страх Божий! Но я открыто отвергаю ваше обвинение и утверждаю, что ни один из этих десятерых рыцарей не возлежал нынешней ночью с госпожой моей королевой Гвиневерой, и вашу неправду в этом я готов подтвердить моими руками. Что скажете вы на это? — спросил сэр Ланселот.

— Я скажу, — отвечал сэр Мелегант, — что вот моя перчатка тому, кто будет отрицать, что королева — изменница господину моему королю Артуру и что нынешней ночью один из этих рыцарей возлежал с нею!

— Что же, сэр, вашу перчатку я принимаю, — сказал сэр Ланселот.

И они скрепили договор свой малыми печатками и поручили их на хранение десяти рыцарям.

— На когда же назначим мы поединок? — спросил сэр Ланселот.

— Через неделю в этот же день, — отвечал сэр Мелегант, — на лугу близ Вестминстера.

— Я согласен, — сказал сэр Ланселот.

— Но теперь, — сказал сэр Мелегант, — раз нам с вами предстоит бой, я прошу вас, как есть вы благородный рыцарь, не замышляйте и вы все тоже против меня во весь этот срок ни хитрости, ни предательства.

— Да поможет мне Бог, — молвил сэр Ланселот, — вам бы надо знать, что хитрость вообще не в моем обычае. Ибо спросите рыцарей, которые со мной знакомы, и они вам подтвердят, что я и сам никогда не прибегал к хитростям, и не любил общество тех, кто к ним прибегает.

— В таком случае, идемте обедать, — сказал сэр Мелегант, — а после обеда королева и все вы можете уехать в Вестминстер.

— С охотою, — отвечал сэр Ланселот.

И тогда сэр Мелегант сказал сэру Ланселоту:

— Сэр, не пожелаете ли осмотреть все покои этого замка?

— С доброй охотою, — отвечал сэр Ланселот.

И они пошли с ним вдвоем из покоя в покой, ибо сэр Ланселот не опасался никаких ловушек: ведь честные и доблестные люди не опасаются чужого коварства, ибо они думают, что другие подобны им. И потому хитрый и коварный человек нередко несет погибель тому, кто правдив и прям.

Так было и с сэром Ланселотом, который шел, не подозревая злого умысла: в одном из покоев он ступил, не заметив, ногою на люк, доска перевернулась, и сэр Ланселот упал с высоты десяти локтей в яму, набитую соломой.

А сэр Мелегант воротился к гостям, не показал даже и виду, что только что отсутствовал. Когда же хватились сэра Ланселота и подивились, куда он исчез, то королева и остальные решили, что он просто уехал из замка внезапно, как было у него в обыкновении. Ибо сэр Мелегант поспешил распорядиться, чтобы тайно увели коня сэра Лавейна, так что все предположили, что это сэр Ланселот внезапно на нем ускакал.

Так шло время к вечеру, и тогда сэр Лавейн стал собираться в дорогу и не удовлетворился, покуда не раздобыл конные повозки для каждого раненого рыцаря. И вот, вместе с королевой, ее дамами и прислужницами, они двинулись в путь и прибыли в Вестминстер, и там рыцари рассказали о том, что сэр Мелегант обвиняет королеву в измене королю и что сэр Ланселот принял его вызов.

— И ровно через неделю в этот же день у них будет поединок здесь перед вами.

— Клянусь головой, — сказал король Артур, — боюсь, что сэр Мелегант накликал на себя большую беду. Однако где же сэр Ланселот? — спросил король.

— Сэр, мы не знаем, где он, но полагаем, что он отправился на поиски новых приключений, как это в его обыкновении, ведь он взял коня у сэра Лавейна.

— Пусть его, — сказал король. — Он объявится в срок, если только его не задержит предательство.

 

ГЛАВА VIII

Мы же оставили сэра Ланселота в черной яме терпящим великие мучения. Всякий день к нему являлась дама и приносила пищу и питье и всякий раз соблазняла его возлечь с нею, но сэр Ланселот неизменно отвечал ей отказом.

Вот как-то раз она ему сказала:

— Сэр, вы поступаете неразумно, ведь из этого заключения вам не выбраться без моей помощи. К тому же по вашей вине сгорит на костре ваша дама, королева Гвиневера, если в назначенный день вы не сможете явиться на поединок.

— Боже упаси, — сказал сэр Ланселот, — чтобы по моей вине ее сожгли! И если уж правда, — сказал сэр Ланселот, — что я не сумею туда явиться, то всякий догадается: и король, и королева, и все честные люди, — что я либо мертв, либо болен, либо заключен в темницу. Ибо все, кто знают меня, поймут, что я попал в беду, раз в назначенный день не явился на бой. И точно так же я думаю, что найдется какой-нибудь добрый рыцарь, из моего ли рода или из другого, который возьмет на себя мое дело. И потому, — молвил сэр Ланселот, — знайте, что вам не удастся меня запугать, и пусть бы даже во всей этой стране не было другой женщины, кроме вас, все равно я не возлягу с вами.

— Ну, тогда ты опозорен и погиб навеки, — сказала дама.

— Что до мирского позора, то Иисус будет мне заступником! — отвечал сэр Ланселот. — А бед я не боюсь, ибо с радостью приемлю все, что ни пошлет мне Господь.

Но в день, когда назначено было состояться поединку, явилась она к нему опять и сказала:

— Сэр Ланселот, право же, вы чересчур жестокосердны. Подумайте еще раз, и если только вы поцелуете меня всего один раз, я выпущу вас на волю, и верну вам ваши доспехи, и дам вам лучшего скакуна из конюшен Мелеганта.

— Что до поцелуя, — отвечал сэр Ланселот, — то я могу поцеловать вас без ущерба для моей чести. Но знайте, если бы я полагал, что, целуя вас, совершу бесчестие, вы бы меня к этому не склонили.

И с тем он поцеловал ее. И она тотчас же вывела его туда, где хранились его доспехи, и когда он облачился в них, она отвела его в конюшни, где стояло двенадцать добрых боевых коней, и предложила лучшего на выбор. Огляделся сэр Ланселот, и всех более приглянулся ему белый скакун, и его-то повелел он седлать лучшей боевой сбруей. А потом сэр Ланселот взял в руку копье, привесил сбоку меч и, поручив ту даму Господу, сказал ей так:

— Госпожа, за услугу нынешнего дня я теперь всегда и сам готов вам услужить во всем, что в моих силах.

 

ГЛАВА IX

На этом оставляем мы сэра Ланселота, пустившего коня самым быстрым галопом, и поведем речь о королеве Гвиневере, которую уже подвели к сложенному костру; ибо сэр Мелегант, видя, что сэр Ланселот не явился на бой, расхрабрился и кричал королю Артуру, что требует исполнить правосудие либо выслать к нему сэра Ланселота. Опечалился и устыдился король и с ним весь двор, что из-за отсутствия сэра Ланселота королева должна будет сгореть на костре.

— Господин мой король Артур, — молвил сэр Лавейн, — вы сами понимаете, что с господином моим сэром Ланселотом приключилась беда, ибо, если б он был жив, здоров и на свободе, уж конечно, он был бы сейчас здесь. Ведь никто еще не слышал, чтобы сэр Ланселот не явился в условленный день на поединок. И потому, — сказал сэр Лавейн, — господин мой король Артур, я прошу вашего изволения, чтобы выступить мне сегодня в поединке вместо господина моего и учителя и спасти жизнь нашей королеве.

— Грамерси, учтивый сэр Лавейн, — отвечал король Артур, — ибо я готов ручаться, что все обвинения, какие сэр Мелегант возвел против моей королевы, ложны. Я беседовал со всеми рыцарями, и среди них нет ни одного, который не жаждал бы сейчас, если бы зажили раны, сразиться против сэра Мелеганта и доказать, сколь ложны его обвинения.

— К этому же стремлюсь и я, — сказал сэр Лавейн, — и отстою также и честь господина моего сэра Ланселота, если только будет на то ваша королевская воля.

— Я даю вам мое согласие, — молвил король Артур, — и призываю вас биться жестоко, ибо, думается мне, сэра Ланселота задержало какое-то коварное предательство.

Вот облачился сэр Лавейн в доспехи, сел на коня и с дальнего конца поля поскакал, торопясь начать поединок. Но в тот самый миг, когда герольды крикнули: «Расступитесь все!» — появился сэр Ланселот, во весь опор скакавший к месту боя. И крикнул тогда король Артур:

— Эге-гей! Остановитесь!

И призвали сэра Ланселота к королю Артуру, и он открыто поведал королю обо всем, как с ним поступил сэр Мелегант. И когда король и королева и все бароны узнали о предательстве сэра Мелеганта, они все за него устыдились. И послали за королевой Гвиневерой и усадили ее подле короля, ибо никто уже не сомневался в победе ее рыцаря.

И вот, навесив копья, сшиблись сэр Ланселот и сэр Мелегант, точно гром грянул. И сэр Ланселот перекинул того через круп коня. Затем спешился и сэр Ланселот, перетянул щит свой на плечо, выхватил меч, и они снова бросились друг на друга и осыпали один другого множеством жестоких ударов. Наконец сэр Ланселот нанес тому по шлему такой могучий удар, что поник сэр Мелегант на одну сторону и рухнул наземь.

И тогда крикнул он громким голосом:

— Благороднейший рыцарь сэр Ланселот, помилуйте и не убивайте меня! Ибо я сдаюсь и прошу вас, как есть вы благородный рыцарь и один из товарищества Круглого Стола, оставьте меня в живых, я же покоряюсь и, живой или мертвый, отныне вручаю судьбу мою королю Артуру и вам.

Сэр Ланселот не знал, как ему поступить, ибо ему дороже всех благ в мире была бы месть сэру Мелеганту. И поглядел сэр Ланселот на королеву, надеясь прочесть по ее лицу или жестам, как она желает, чтобы он поступил. Королева же покачала сэру Ланселоту головой, словно бы говоря: «Убей его!» И по этому ее знаку сэр Ланселот ясно понял, что она желает смерти сэра Мелеганта.

И тогда приказал ему сэр Ланселот:

— Вставай, позор тебе! Вставай и доведи поединок до конца!

— Ну, нет, — отвечал сэр Мелегант, — я не встану, покуда вы не примете у меня меча, как у побежденного.

— Ну, вот что, — сказал сэр Ланселот, — я сделаю вам такое предложение: я обнажу голову и левую половину тела, насколько возможно, и левую руку велю привязать у меня за спиной, дабы я не мог ничего ею сделать, и в таком виде я буду продолжать с вами поединок.

Тогда сэр Мелегант вскочил и крикнул громким голосом:

— Слышал ли ты это предложение, король Артур? Ибо я намереваюсь его принять. Пусть же он будет разоружен и связан по своему предложению!

— Что скажете вы? — спросил король Артур сэра Ланселота. — Исполните ли вы ваше предложение?

— Да, государь мой, — отвечал сэр Ланселот, — ибо я никогда не отступаюсь от того, что раз мною сказано.

И вот рыцари, следившие за поединком, обнажили сэру Ланселоту сначала голову, а затем левую руку и левую сторону тела и левую руку привязали ему за спиной, так что он остался без щита и без защиты. И вот сошлись они снова.

И знайте, немало дам и немало рыцарей дивились сэру Ланселоту, что он таким образом подвергает опасности свою жизнь.

Вот сэр Мелегант бросился на него с высоко поднятым мечом, а сэр Ланселот показал ему свою обнаженную голову и обнаженный левый бок. Но когда сэр Мелегант хотел поразить мечом его непокрытую голову, он вдруг быстро ступил назад левой ногой и подставил под удар свою правую руку с мечом и с легкостью отбил его меч. А затем сэр Ланселот обрушил ему на шлем удар такой силы, что рассек ему голову надвое.

После этого ничего уже не оставалось, как только утащить его с поля, и по горячему настоянию рыцарей Круглого Стола король позволил его похоронить и сделать надпись о том, кем он был убит и за что.

А король с королевой после этого были еще милостивее к сэру Ланселоту и ласкали его еще больше, чем прежде.

 

ГЛАВА X

В те времена, как повествует Французская Книга, жил в земле Унгарской добрый рыцарь по имени сэр Уррий. Он был большой охотник до приключений, и где бы ни открывались благородные приключения и подвиги чести, там неизменно объявлялся и он.

И случилось так, что в Испании жил один граф, а у него был сын по имени сэр Алфеус. Однажды на большом турнире встретились в поединке сэр Уррий, унгарский рыцарь, и сэр Алфеус Испанский, и из соперничества решились они биться до смертного конца. По воле случая, сэр Уррий убил в том поединке сэра Алфеуса, сына испанского графа. Но, прежде чем быть ему сраженным, сэр Алфеус успел нанести сэру Уррию семь жестоких ран: три в голову, три в грудь и одну в левую руку. А у этого сэра Алфеуса мать была искусная волшебница, и она, в отместку за смерть сына, своими тонкими чарами сделала так, чтобы сэру Уррию никогда не исцелиться, чтобы одни раны у него гноились, другие кровоточили, и так все время, покуда лучший рыцарь мира не коснется его ран. Так она и объявила открыто, и все узнали, что сэру Уррию никогда не исцелиться.

И тогда его мать распорядилась приготовить конную повозку, запрячь в нее двух лошадей и положить туда сэра Уррия. И еще она взяла с собой его сестру, Прекрасную девицу по имени Филелоли, и юного пажа — присматривать за лошадьми, и так возили они сэра Уррия по многим странам. Ибо Французская Книга говорит, что мать семь лет возила его по всем христианским землям, но нигде не могла найти такого рыцаря, который исцелил бы ее сына.

Так попали они в Шотландию, а оттуда в пределы Англии. И, по воле случая, как раз на праздник Пятидесятницы она прибыла ко двору короля Артура, а двор он держал в те дни в Карлайле. Приехав туда, она объявила всем, что ищет в этой стране исцеления своему сыну. Тогда король Артур распорядился призвать к нему эту даму и стал расспрашивать ее, для чего привезла она в эти края раненого рыцаря.

— Благороднейший король, — отвечала эта дама, — знайте, что я привезла его сюда, дабы исцелить его раны, от которых он страдает вот уже семь лет.

И она поведала королю все о том, где и кем он был ранен, как мать убитого им противника из гордости открыла, что навела на него чары и что теперь он не исцелится, покуда лучший рыцарь мира не коснется его ран.

— И так я объехала с ним, ища ему исцеления, все земли христианские, кроме этой страны, и если я и здесь не преуспею в моих поисках, то оставлю всякие старания. А это будет великой жалости достойно, ибо он — рыцарь доблестный и благородный.

— А как его имя? — спросил король Артур.

— Мой добрый и милостивый господин, — отвечала она, — его имя сэр Уррий-Горец.

— В добрый час, — молвил король, — и добро вам пожаловать, раз вы прибыли в нашу страну. Знайте же, что здесь будет ваш сын исцелен, если только есть среди крещеных людей человек, могущий принести ему исцеление. А дабы показать пример всем честным мужам, я первый прикоснусь к вашему сыну, а за мною и все короли, герцоги и графы, которые находятся здесь в настоящее время. Я вовсе не хочу сказать, будто я и есть лучший рыцарь мира и от меня будет исцеление вашему сыну, но лишь подвигну остальных благородных мужей последовать моему примеру.

И повелел король Артур всем королям, герцогам, графам и всем благородным рыцарям Круглого Стола, бывшим там в то время, собраться всем на Карлайлском лугу. Но в то время там было всего лишь сто десять рыцарей Круглого Стола, ибо сорок рыцарей находились в отъезде. И тут мы должны начать с короля Артура, ибо так и подобает первым помянуть того, кто был в те дни достославнейшим мужем в христианском мире.

 

ГЛАВА XI

Поглядел король Артур на сэра Уррия, и подумалось ему, что, исцеленный, он был бы прекрасен собой. Он дал знак, чтобы его сняли с повозки и положили на землю, и вот уже принесена золотая подушка, чтобы королю стать на колени. И сказал король Артур:

— Любезный рыцарь, я сожалею о твоей болезни, и, дабы положить почин для всех остальных рыцарей, я прошу тебя кротко претерпеть, пока я займусь твоими ранами.

— Благороднейший из христианских королей, поступайте, как сочтете нужным, — отвечал ему сэр Уррий. — Ибо я поручаю себя милости Божией и вашим заботам.

И тогда король Артур осторожно стал ощупывать его раны. И часть его ран открылась и стала вновь кровоточить.

После него прикоснулся к ранам сэра Уррия король Клариеис Нортумберландский, но и он не помог. — Затем попытал удачи Сэр Берант-Последыш, по прозвищу Король-с-Сотней-Рыцарей, и тоже не преуспел. Также и король Уриенс из страны Гоор. И король Ангвисанс Ирландский тоже, и король Нантрес Гарлогский. А за ними и король Карадос Шотландский. И герцог Галахальт-Высокородный Принц. И сэр Константин, сын короля Корнуэльского Кадора. И герцог Чаленс Кларанский. И граф Ульбанс, и граф Ламбаль, и граф Аристанс.

После этого приблизился сэр Гавейн и его три сына: сэр Гингалин, сэр Флоренс и сэр Ловель (два последних — рожденные от сестры сэра Бранделя), и ни один из них не преуспел. Затем подходили сэр Агравейн, сэр Гахерис и сэр Мордред и добрый рыцарь Гарет, который в рыцарском своем благородстве один стоил всех своих братьев.

Вслед за тем выступили рыцари Ланселотова рода, но самого сэра Ланселота в то время не было при дворе, ибо он где-то странствовал в поисках приключений. И приблизились сэр Лионель, сэр Эктор Окраинный, сэр Борс Ганский, сэр Бламур Ганский, сэр Блеоберис Ганский, сэр Сахалантин, сэр Галиходин, сэр Менадук, сэр Вилар Доблестный и сэр Эб Достославный — все рыцари из Ланселотова рода; и ни один из них не преуспел.

Затем выступили сэр Саграмур Желанный, сэр Додинас Свирепый, сэр Динадан, сэр Брюнор Черный, которого сэр Кэй-Сенешаль прозвал Худая Одежка, и сам сэр Кэй-Сенешаль, и сэр Кэй-Чужестранец, сэр Мелиот Логрский, сэр Петипас из Винчелси, сэр Галерон Галовейский, сэр Мелион-Горец, сэр Кардок, сэр Ивейн Отчаянный и сэр Озанна-Храброе Сердце.

После них, пытали удачи еще сэр Аскамур, и сэр Груммор Грумморсон, и сэр Кроссельм, и сэр Северанс ле Брюс, о котором шла слава как о весьма могучем рыцаре. Однажды, как рассказывает Французская Книга, главная Владычица Озера потчевала у себя сэра Ланселота, а в другой раз — этого сэра Северанса, и когда она каждого напотчевала, то от обоих испросила в награду, чтобы они исполнили ее желание. И от сэра Северанса она потребовала обещания, что он никогда не будет сражаться против сэра Ланселота, а от сэра Ланселота потребовала обещания, что он не будет сражаться против сэра Северанса. И оба они дали ей такое обещание. А про этого сэра Северанса во Французской Книге рассказывается, что его и так никогда не влекло в бой с рыцарями, но только с великанами, драконами и дикими зверями.

На том мы оставляем этот рассказ и возвращаемся назад к тем рыцарям Круглого Стола, кто по королевскому приказу собрались в день праздника попытать удачи в исцелении семи ран сэра Уррия. Для того король сам осмотрел его раны первым, ибо он был меж ними благороднейший рыцарь.

Своим чередом выходили сэр Агловаль, сэр Дарнард и сэр Тор, рожденный от жены скотопаса, но только он был зачат еще до того, как скотопас Арий на ней женился. (Все они были рождены королем Пелинором: первый сэр Тор, и сэр Агловаль, и сэр Дарнард, и сэр Ламорак, благороднейший рыцарь, какой только был во дни короля Артура среди земных рыцарей, и еще сэр Персиваль, не имевший себе равных, кроме сэра Галахада, в делах неземных. Но они умерли, взыскуя Святого Грааля.)

Выходили затем сэр Грифлет-Божий Сын, сэр Лукан-Дворецкий, сэр Бедивер, брат его, сэр Брандель, сэр Константин, сын Кадора Корнуэльского, который стал королем после Артура, сэр Клегис, сэр Садук, сэр Динас-Сенешаль Корнуэльский, сэр Фергус, сэр Дриант, сэр Ламбегус, сэр Кларус Клермонтский, сэр Клодрус, сэр Хектимер, сэр Эдвард Карнарвонский, сэр Приам, принявший святое крещение через сэра Тристрама, благородного рыцаря, и эти трое были родные братья, за ними — сэр Элин Белый, приходившийся сыном сэру Борсу, ибо тот зачал его от дочери короля Брангориса, и сэр Бриан Листенойзский; сэр Гаутер, сэр Рейнольд, сэр Гилмер — три брата, которых сэр Ланселот победил когда-то на мосту, облаченный в доспехи сэра Кэя; сэр Гунрет Низкорослый, сэр Белингер Жестокий, сын доброго рыцаря Александра-Сироты, убитого предательством короля Марка.

И еще этот коварный король ударом острого копья убил благородного рыцаря сэра Тристрама, когда тот сидел и играл на арфе у ног своей дамы и госпожи Изольды Прекрасной, и смерть его была горько оплакана каждым рыцарем в Артуровы времена, — ни по ком так не скорбели рыцари, как по сэру Тристраму и по сэру Ламораку, ибо они оба были убиты через предательство: сэр Тристрам рукою короля Марка, а сэр Ламорак рукою сэра Гавейна и его братьев.

А сэр Белингер отомстил за смерть своего отца, сэра Александра, и за смерть сэра Тристрама, и убил короля Марка. Прекрасная же Изольда умерла, упав без чувств на труп сэра Тристрама, и это тоже весьма прискорбно. Убиты были также и все, кто состоял при короле Марке и был причастен к смерти сэра Тристрама, как сэр Андрет и многие еще другие.

Выходили также пытать удачи сэр Эб, сэр Морганор, сэр Сентраль, сэр Супинабиль, сэр Белиас Надменный, которого добрый рыцарь сэр Ламорак победил когда-то в честном бою, сэр Неровенс и сэр Пленориус, два добрых рыцаря, некогда побежденные сэром Ланселотом, сэр Дарас, сэр Харри Фиц-Лейк, сэр Хермин, брат короля Херманса, за которого сражался в Красном Городе сэр Паломид против двух братьев, и сэр Селис из Башни Слез, сэр Эдвард Оркнейский, сэр Иронсид-Железный Бок, называемый также рыцарем Красного Поля, которого победил сэр Гарет ради любви прекрасной дамы Лионессы; сэр Арус, сэр Дегревант, сэр Деграв Бесхитростный, что бился с великаном у Черной Воды; сэр Эпиногрис, сын короля Нортумберландского, сэр Пелеас, что любил леди Этарду (и он бы принял за нее смерть, когда бы не Дева Озера по имени Нинева: она вышла замуж за сэра Пелеаса и оберегала его и спасала от смерти до конца своих дней; и был он рыцарь предоблестный); и сэр Ламиель Кардиффский, великий любовник, сэр Плэн де Форс, сэр Мелиас Островной, сэр Борр-Бесстрашное Сердце, сын короля Артура, сэр Мадор де-ла-Порте, сэр Колгреванс, сэр Хервис из Дикого Леса, сэр Маррок, добрый рыцарь, которого предала жена его, на семь лет сделав его оборотнем; сэр Персиант, сэр Пертолип, брат его, прозванный Зеленым Рыцарем, и сэр Перимон, брат этим двоим, по прозвищу Красный Рыцарь, — их всех троих победил сэр Гарет, когда он еще носил прозвище Прекрасные Руки.

Все эти сто десять рыцарей, по велению короля Артура, пытались исцелить раны сэра Уррия.

 

ГЛАВА XII

— Милосердный Иисусе! — сказал король Артур. — А где же сэр Ланселот Озерный, почему в такой час его нет с нами?

И как раз когда они так стояли и беседовали обо многих вещах, вдруг кто-то заметил сэра Ланселота, скакавшего прямо к ним. И об этом сказали королю.

— Тише, — сказал король, — пусть никто ему ничего не говорит, покуда он не присоединится к нам.

А сэр Ланселот, увидевши короля Артура, сошел с коня, подошел к королю и приветствовал его и всех остальных.

И лишь только увидела сэра Ланселота девица — сестра сэра Уррия, она отошла, туда, где брат ее лежал в повозке, и сказала:

— Брат мой, сюда прибыл еще один рыцарь, и сердце мое сразу к нему склонилось.

— Любезная сестра, — отвечал сэр Уррий, — и мое сердце тоже тянется к нему, и я чувствую к нему гораздо более расположения, нежели ко всем этим рыцарям, ощупывавшим мои раны.

Между тем молвил король Артур сэру Ланселоту:

— Сэр, вам надлежит проделать все то же, что проделали и мы.

И он рассказал ему, для чего они ощупывали раны сэра Уррия, и указал ему на всех тех, кто уже пытал там удачи.

— Иисусе меня упаси, — отвечал сэр Ланселот, — чтобы я, когда столько благородных королей и рыцарей потерпели неудачу, думал преуспеть в том, в чем вы все, господа мои, преуспеть не смогли.

— Не вам это решать, — молвил король Артур, — ибо я повелеваю вам последовать нашему примеру.

— Мой достославнейший господин, — сказал сэр Ланселот, — я знаю, что я не смею, да и не вправе ослушаться вас. Но если бы мог я и смел, то знайте, я бы никогда не взял на себя прикоснуться к этому раненому рыцарю, будто бы я могу превзойти всех других рыцарей.

— Сэр, вы не правы в этом, — молвил ему король Артур, — ибо вам должно сделать это не из самонадеянности, но из товарищества, дабы вам быть заодно со всеми рыцарями Круглого Стола. И да будет вам известно, — сказал король Артур, — если вы не преуспеете и не сможете его исцелить, значит, можно поручиться, нет в нашей стране рыцаря, могущего дать ему исцеление. И потому прошу вас не отстать от всех нас.

И тогда все короли и почти все рыцари стали тоже просить сэра Ланселота осмотреть и ощупать раны сэра Уррия. И сам раненый рыцарь сэр Уррий сел на повозке из последних сил и проговорил так:

— Учтивый рыцарь, прошу тебя, во имя Господа, исцели мои раны! Ибо сдается мне, с того мгновения, как появились вы здесь, мои раны болят не так сильно, как прежде.

— Ах, любезный господин, — отвечал сэр Ланселот, — дай Бог, чтобы я сумел вам помочь! Но мне стыдно, что от меня ждут такого, ибо не мне, недостойному, преуспеть в столь возвышенном деле.

И с тем сэр Ланселот опустился на колени подле раненого рыцаря со словами: «Господин мой король Артур, я обязан исполнять ваше веление, хотя оно мне совсем не по сердцу». После этого он воздел кверху ладони и, глядя на восток, неслышно промолвил про себя: «Благий Отец и Сын и Дух Святой, взываю к милости Твоей, да спасешь Ты простую честь мою и доброе имя мое, Святая Троица. Ниспошли мне силы исцелить этого недужного рыцаря, от великой благодати и от заслуг Твоих, Господи, но отнюдь не от моих».

После того сэр Ланселот попросил сэра Уррия, чтобы тот дал ему осмотреть его голову. И, благочестиво коленопреклоненный, сэр Ланселот ощупал все три раны у него на голове, и вот они вдруг затянулись, словно зажили еще семь лет тому назад. Подобным же образом он ощупал три раны на его теле, и они точно так же зажили у всех на глазах. Последней же он коснулся раны на его руке, и тотчас же она затянулась и зажила.

Тут король Артур и все короли и рыцари опустились на колени и вознесли хвалу и благодарение Богу и Его Святой Матери. Сэр же Ланселот сам плакал, словно малый ребенок, которого наказали.

После того король Артур повелел священнослужителям высших и низших степеней облачиться в торжественнейшие одеяния, дабы они сопровождали сэра Уррия в Карлайл с песнопениями и восхвалениями Господа. А затем король сам явился в богатых одеждах, и мало тогда было при дворе рыцарей прекраснее видом, ибо король Артур был собой прекрасен, строен и могуч.

И спросил король у сэра Уррия, как он себя чувствует.

— Ах, мой добрый и достославный господин, я никогда не чувствовал себя столь полным сил.

— Тогда, быть может, вы захотите выступить на турнире и показать свое воинское искусство? — спросил король Артур.

— Сэр, если бы у меня было все потребное для боя, я не много времени потратил бы на сборы.

 

ГЛАВА XIII

Тогда король Артур выделил одну сотню рыцарей выступать против другой сотни, и наутро состоялся у них турнир, и в награду победителю был назначен драгоценный алмаз. Но ни один из грозных рыцарей не выступал на том турнире, и, говоря коротко, в тот раз изо всех отличились сэр Уррий и сэр Лавейн, ибо и тот и другой сокрушили в тот день по тридцать рыцарей.

После того, с согласия всех королей и лордов, сэр Уррий и сэр Лавейн были приняты в рыцари Круглого Стола. И сэр Лавейн полюбил прекрасную даму Филелоли, сестру сэра Уррия; и вскоре они обвенчались с великим веселием, а король Артур пожаловал обоим рыцарям большие баронские владения.

И сэр Уррий не пожелал ни за что покинуть сэра Ланселота, и они вдвоем с сэром Лавейном служили ему всю жизнь. Всеми при дворе они оба почитались как добрые рыцари и желанные товарищи по оружию. Они свершили немало славных воинских подвигов, ибо они без устали сражались и искали случаев отличиться. Так они прожили при Артуровом дворе с честию и веселием долгие годы.

Но день за днем и ночь за ночью сэр Агравейн, брат сэра Гавейна, следил за королевой Гвиневерой и сэром Ланселотом, желая обречь их обоих позору и поруганию.

Здесь я оставляю эту повесть и пропускаю большие книги о сэре Ланселоте и о том, какие славные подвиги он свершил в те дни, когда он носил прозвище «Рыцарь Телеги». Ибо, как рассказывает Французская Книга, сэр Ланселот, желая досадить тем рыцарям и дамам, которые укоряли его тем, что он ехал на телеге, словно бы его везли на виселицу, — желая досадить всем им, сэр Ланселот целый год потом разъезжал на телеге; за целый год, после того как он убил, защищая честь королевы, сэра Мелеганта, он ни разу не сел на коня. Но в этот год, как повествует Французская Книга, он провел более сорока поединков.

Оттого же, что я упустил самую суть рассказа о «Рыцаре Телеги», я здесь оставляю повествование о сэре Ланселоте и приступаю к Смерти Артура, которую причинил сэр Агравейн. Далее на оборотной стороне следует «Плачевнейшая повесть о смерти Артура Бескорыстного», написанная кавалером сэром Томасом Мэлори, рыцарем.

Иисусе, поддержи его своей милостью! Аминь!

 

ПЛАЧЕВНАЯ ПОВЕСТЬ О СМЕРТИ АРТУРА БЕСКОРЫСТНОГО

 

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

 

ГЛАВА I

В мае, когда каждое сердце наливается соками и расцветает (ибо это время года ласкает взгляд и приятно для чувств, потому мужчины и женщины радостно приветствуют приход лета с его новыми цветами, тогда как зима с ее суровыми ветрами и стужами заставляет веселых мужчин и женщин прятаться по домам и сидеть у очагов), в тот год в месяце мае случилось великое несчастие и раздор, которые продолжались до тех пор, пока лучший цвет рыцарства не был погублен и уничтожен.

И всему этому виною были два злосчастных рыцаря, сэр Агравейн и сэр Мордред, которые приходились родными братьями сэру Гавейну. Ибо эти рыцари — сэр Агравейн и сэр Мордред — издавна питали тайную ненависть к королеве Гвиневере и к сэру Ланселоту, и они денно и нощно следили за сэром Ланселотом. И однажды случилось, на беду, как раз когда сэр Гавейн и все его братья были в покоях короля Артура, что сэр Агравейн сказал открыто, не таясь, но во всеуслышание, так:

— Дивлюсь я, как это нам всем не стыдно видеть и знать, что сэр Ланселот всякий раз и всякую ночь возлежит с королевой? Все мы про это знаем, и стыд нам и позор терпеть, чтобы столь славный король, как наш король Артур, подвергался такому бесчестию.

Тут ответил ему сэр Гавейн и сказал так:

— Брат мой сэр Агравейн, прошу вас и требую, не говорите больше при мне такое, ибо я не заодно с вами.

— Да поможет нам Бог, — сказали сэр Гахерис и сэр Гарет, — и мы тоже не желаем слышать такие речи.

— Зато я заодно с вами! — сказал сэр Мордред.

— Уж этому-то я верю, — сказал сэр Гавейн, — ибо вы, сэр, всегда готовы на любое недоброе дело. Послушали бы вы меня и не затевали ничего, ибо мне хорошо известно, — сказал сэр Гавейн, — чем все это кончится.

— Пусть кончится, как кончится, — отвечал сэр Агравейн, — я все открою королю!

— Мой совет, не делайте этого, — сказал сэр Гавейн, — ведь если из этого получится вражда и раздор между сэром Ланселотом и нами, знайте, брат мой, что многие короли и владетельные бароны примут сторону сэра Ланселота. И еще, брат мой сэр Агравейн, — сказал сэр Гавейн, — вам должно помнить, сколько раз сэр Ланселот спасал короля и королеву; и из нас лучшие уже давно полегли бы хладными трупами, когда бы сэр Ланселот не выказал себя многократно первым среди всех рыцарей. И что до меня, — молвил сэр Гавейн, — то я никогда не выступлю против сэра Ланселота уже за то одно, что он избавил меня от короля Карадоса из Башни Слез, убив его и тем спасши мне жизнь. И подобным же образом, братья мои сэр Агравейн и сэр Мордред, сэр Ланселот и вас избавил, и с вами еще шестьдесят два рыцаря, из заточения у сэра Тарквина. И потому, братья, мне думается, что такие благородные и добрые дела нельзя забывать.

— Как вам угодно, — отвечал сэр Агравейн, — а я больше этого скрывать не намерен.

И как раз при этих его словах вошел король Артур.

— Прошу вас, брат, — сказал сэр Гавейн, — умерьте вашу злобу.

— Ни за что! — сказали сэр Агравейн и сэр Мордред.

— Значит, вы решились? — молвил сэр Гавейн. — Тогда да хранит вас Бог, ибо я не желаю об этом ни знать, ни слышать.

— И я тоже, — сказал сэр Гахерис.

— Ни я, — сказал сэр Гарет, — ибо я никогда не скажу худого слова о том, кто посвятил меня в рыцари.

И с тем они трое удалились, предаваясь глубокой печали.

— Увы! — говорили сэр Гавейн и сэр Гарет, — погибло, уничтожено все это королевство, и благородное братство рыцарей Круглого Стола будет рассеяно.

 

ГЛАВА II

И с тем они удалились, а король Артур стал спрашивать, о чем у них велась речь.

— Мой государь, — отвечал сэр Агравейн, — я вам все скажу, ибо долее скрывать это я не в силах. Я и брат мой сэр Мордред пошли против брата нашего сэра Гавейна, сэра Гахериса и против сэра Гарета, а дело, в котором мы не согласны, коротко говоря, вот в чем: все мы знаем, что сэр Ланселот обнимает вашу королеву, и притом уж давно, и мы, как сыновья сестры вашей, не можем этого более терпеть. И все мы знаем, что вы выше сэра Ланселота, ибо вы — король и вы посвятили его в рыцари, и потому мы утверждаем, что он изменник.

— Если это все так, — сказал король, — то, уж конечно, он и есть изменник. Но я не намерен засевать такое дело без ясных доказательств, ибо сэр Ланселот — рыцарь бесстрашный, и все знают, что он лучший рыцарь изо всех нас, и если только он не будет схвачен с поличным, он захочет биться с тем, кто заводит о нем такие речи, а я не знаю рыцаря, которому под силу было бы сразиться с сэром Ланселотом. И потому, если то, что говорите вы, — правда, пусть он будет схвачен с поличным.

Ибо, как говорит Французская Книга, королю очень не по сердцу были все эти разговоры против сэра Ланселота и королевы; ибо король и сам обо всем догадывался, но слышать об этом не желал, ибо сэр Ланселот так много сделал для него и для королевы, что король его очень любил.

— Господин мой, — сказал сэр Агравейн, — поезжайте завтра на охоту, и вы увидите, что сэр Ланселот не поедет с вами. А ближе к ночи вам надо будет послать к королеве с известием, что вы не вернетесь ночевать и чтобы вам прислали ваших поваров. И, жизнью готов поручиться, в эту же ночь мы застанем его с королевой и доставим его вам, живого или мертвого.

— Я согласен, — молвил король. — Только мой совет вам — пригласите с собою надежных товарищей.

— Сэр, — отвечал сэр Агравейн, — мой брат сэр Мордред и я, мы возьмем с собою двенадцать рыцарей Круглого Стола.

— Смотрите, — сказал король, — я предупреждаю вас, вы найдете в нем могучего противника.

— Положитесь на нас! — сказал сэр Агравейн и сэр Мордред.

И вот наутро король Артур уехал охотиться и прислал известить королеву, что пробудет в отъезде всю ночь. И тогда сэр Агравейн и сэр Мордред призвали еще двенадцать рыцарей и тайно спрятались в одном из покоев Карлайльского замка. Имена же тех двенадцати рыцарей были сэр Колгреванс, сэр Мадор де-ла-Порте, сэр Гингалин, сэр Мелиот Логрский, сэр Петипас из Винчелси, сэр Галерон Галовейский, сэр Мелион-Горец, сэр Аскамур, сэр Грумморсон, сэр Кроссельм, сэр Флоренс и сэр Ловель. Вот эти двенадцать рыцарей были с сэром Агравейном и сэром Мордредом, и все они были из Шотландии, или же из рода сэра Гавейна, или же из доброжелателей его брата.

И вот, когда настала ночь, сэр Ланселот сказал сэру Борсу, что пойдет повидаться с королевой.

— Сэр, — отвечал ему сэр Борс, — мой совет вам, не делайте этого нынче ночью.

— Почему же? — спросил сэр Ланселот.

— Потому, сэр, что я всей душой опасаюсь сэра Агравейна, который денно и нощно выслеживает вас, желая обречь позору и вас, и всех нас. И никогда еще мое сердце не подсказывало так ясно, что вам не следует идти к королеве, как нынче, ибо я не верю, что король в самом деле не ночует нынче у королевы, — может быть, он устроил засаду против вас и королевы Гвиневеры. И потому я очень страшусь предательства.

— Не страшитесь понапрасну, — сказал сэр Ланселот, — ибо увидите, я схожу к королеве и возвращусь без промедления.

— Сэр, — сказал сэр Борс, — мне прискорбно это слышать, ибо боюсь, как бы это ваше намерение не погубило нас всех.

— Любезный племянник, — отвечал сэр Ланселот, — я дивлюсь, что вы так говорите, ведь королева посылала за мной. И знайте, я никогда не буду таким трусом, чтобы королева могла усомниться в моей готовности ее видеть.

— Да хранит вас Господь, — сказал сэр Борс, — и да возвратит он вас назад целым и невредимым!

 

ГЛАВА III

И сэр Ланселот с ним простился, спрятал под мышкой меч свой и вышел вон, закутавшись плащом, и обрек себя этот благороднейший рыцарь великой опасности. Он пришел к покоям королевы и был сразу же впущен к ней.

Ибо, как повествует Французская Книга, королева и сэр Ланселот провели ту ночь вместе. Но возлежали ли они вместе на ложе или же предавались иным усладам, об этом говорить мне нет охоты, ибо любовь в те времена была не такой, как в наши дни.

Но пока они пребывали там вдвоем, сэр Агравейн и сэр Мордред с двенадцатью рыцарями Круглого Стола подкрались к их двери и крикнули громкими грозными голосами:

— Ага, изменник сэр Ланселот, теперь ты попался!

И они кричали столь громкими голосами, что по всему замку было слышно. И все они, четырнадцать рыцарей, были в полном вооружении, словно сейчас собрались на бой.

— Увы! — сказала королева Гвиневера, — теперь мы оба погибли!

— Госпожа, — спросил сэр Ланселот, — не найдется ли здесь, в ваших покоях, каких-нибудь доспехов, чтобы мне прикрыть мое тело? Если найдется, то дайте мне их скорее, и я, милостью Божией, быстро умерю их злобу.

— Воистину, — сказала королева, — здесь нет ни лат, ни шлема, ни щита, ни меча, ни копья, и потому боюсь, наша давняя любовь пришла к печальному концу. Ибо по их крикам я слышу, что там много доблестных рыцарей, и, уж конечно, они во всеоружии, вам же не с чем им противостоять. И потому вас наверное убьют, меня же сожгут на костре! А вот если бы вы могли спастись от них бегством, — сказала королева, — я не сомневаюсь, что тогда вы бы защитили меня, какая бы беда мне ни угрожала.

— Увы! — сказал сэр Ланселот, — за всю мою жизнь со мной не случалось такого, чтобы мне вот так принять позорную смерть из-за того, что я безоружен.

А сэр Агравейн и сэр Мордред все продолжали кричать:

— Рыцарь-изменник! Выходи из опочивальни королевы! Ибо знай, нас тут против тебя столько, что тебе от нас не уйти!

— Ах, милосердный Иисусе! — воскликнул сэр Ланселот, — эти оскорбительные крики и вопли я не в силах более слышать, и лучше уж погибнуть сразу, нежели долее терпеть такое мучение.

И с тем он заключил королеву в объятия, поцеловал ее и сказал так:

— О благороднейшая из христианских королев! Молю вас, как есть вы и всегда были моя прекраснейшая и возлюбленная дама, а я — ваш бедный рыцарь, верный вам, по мере сил моих, и как я ни разу не оставил вас в беде, ни правую, ни виноватую, с самого того первого дня, когда король Артур посвятил меня в рыцари, — заклинаю вас, молитесь за мою душу, если я буду убит. Ибо я твердо знаю, что сэр Борс, мой племянник, и все остальные рыцари из моего рода, а также и сэр Лавейн и сэр Уррий, — они все не оставят вас и непременно спасут от костра. И потому, возлюбленная госпожа моя, утешьтесь: что бы ни сталось со мною, вы уезжайте с сэром Борсом, моим племянником, и все мои родичи, по мере сил своих, будут во всем исполнять вашу волю, и вы сможете жить королевой на моих землях.

— Нет, сэр Ланселот, ни за что! — отвечала королева. — Знай, что после тебя я долго не проживу. И если тебя убьют, я приму смерть мою столь же кротко, как святой мученик принимает смерть во славу Иисуса Христа.

— Что же, госпожа моя, — молвил сэр Ланселот, — раз настал день нашей разлуки, знайте, что я продам свою жизнь так дорого, как только смогу. Но в тысячу раз горше, — сказал сэр Ланселот, — я скорблю о вас, нежели о себе! И сейчас, чем быть мне владыкой всего христианского мира, я предпочел бы иметь надежные доспехи, чтобы люди еще рассказывали о моих подвигах прежде, чем мне умереть.

— Воистину, — отвечала ему королева, — будь на то милость Божия, я бы предпочла, чтобы они схватили и убили меня, а вам бы зато спастись.

— Этому не бывать никогда, — сказал сэр Ланселот. — Упаси меня Бог от такого позора! И пребуди, о Иисусе Христе, щитом моим и панцирем!

 

ГЛАВА IV

И с тем обернул сэр Ланселот плащ свой плотно и крепко вокруг своей руки; между тем снаружи к дверям подтащили из зала большую скамью и с нею приготовились набежать на дверь.

— Вот что, любезные лорды, — сказал сэр Ланселот, — не шумите так и не высаживайте двери, ибо я сейчас ее отопру, и тогда вы сможете сделать со мною что пожелаете.

— Давай же, — отвечали они, — отпирай дверь, ибо сражаться тебе против всех нас нечего и пытаться! И потому впусти нас, и мы сохраним тебе жизнь, дабы ты предстал пред королем Артуром.

Тут сэр Ланселот отодвинул дверные засовы, левой рукой приоткрыл нешироко дверь, так что лишь по одному можно было пройти. И шагнул первым в дверь добрый рыцарь по имени Колгреванс Гоорский, могучий и грозный муж. Ударил он сэра Ланселота мечом, но сэр Ланселот отбил его могучий удар и сам с такою силой обрушил меч свой ему на голову, что тот ничком повалился мертвый прямо в спальню королевы.

Тот же час заперли дверь, и сэр Ланселот с помощью королевы и ее дам быстро облачился в доспехи сэра Колгреванса. А сэр Агравейн с сэром Мордредом все стояли за дверью и кричали:

— Рыцарь-изменник! Выходи из королевиной опочивальни!

— Сэры, не кричите понапрасну, — отозвался им сэр Ланселот, — ибо знайте, сэр Агравейн, что на этот раз вам меня не взять! А потому мой совет вам, ступайте же прочь от дверей этого покоя и не занимайтесь больше доносами и наветами. Ибо, клянусь моею рыцарской честью, если вы разойдетесь и перестанете шуметь, я завтра утром предстану перед королем и перед вами, и тогда посмотрим, который из вас — или, может быть, вы все вместе — осмелитесь завтра обвинить меня в измене. И тогда я отвечу вам так, как надлежит рыцарю, и докажу, что я пришел сюда к королеве не со злым умыслом, и сумею подтвердить это моею рукою.

— Позор тебе, предатель! — отвечали сэр Агравейн и сэр Мордред. — Мы все равно захватим тебя, желаешь ты того или нет, и мы убьем тебя, если захотим! Ибо знай, что мы от короля Артура получили право выбора: убить тебя или оставить в живых.

— Ах, так! — молвил сэр Ланселот. — Тогда защищайтесь, злосчастные!

И тут сэр Ланселот распахнул двери и могучей рыцарской поступью вышел им всем навстречу. С первого же удара он убил сэра Агравейна и обратился против его двенадцати товарищей. И в короткий срок он уложил их всех замертво, ибо ни один из тех двенадцати рыцарей не в силах был выдержать Ланселотова удара. А сэра Мордреда он ранил, и тот с поспешностью обратился в бегство.

После этого сэр Ланселот возвратился к королеве и сказал ей так:

— Госпожа, вы сами видите, что всей нашей верной любви пришел конец, ибо отныне король Артур будет мне врагом. И потому, госпожа моя, если только вы пожелаете последовать за мною, я избавлю вас от всех бед и опасностей.

— Сэр, мне думается, — отвечала королева, — что это было бы неправильно, ибо столько бед уже здесь свершено, что вам лучше теперь на время остаться в стороне. Если же завтра вы узнаете, что меня решено казнить, тогда вы меня спасете.

— Я согласен, — отвечал сэр Ланселот, — ибо, не сомневайтесь, покуда я жив, я вас в беде не оставлю.

И с тем он ее поцеловал, и они обменялись кольцами, и он оставил королеву и возвратился к себе.

 

ГЛАВА V

Когда сэр Борс увидел сэра Ланселота, он так обрадовался его возвращению, как не радовался никогда прежде.

— Иисусе милосердный! — воскликнул сэр Ланселот. — Что это значит? Что за причина вам всем встречать меня во всеоружии?

— Сэр, — отвечал сэр Борс, — когда вы ушли, всем нам, вашим родичам и доброжелателям, приснились такие тревожные сны, что иные из нас повыскакивали нагие из постелей, другие со сна хватались за мечи. И потому, — сказал сэр Борс, — мы решили, что начинается война и что мы попали в предательскую ловушку; потому-то мы и поспешили приготовиться к бою, на случай если вам угрожает опасность и нужна наша подмога.

— Мой любезный племянник, — сказал сэр Ланселот сэру Борсу, — знайте же, что в эту ночь мне угрожала такая опасность, какой я не видел еще за всю мою жизнь. Но, благодарение Богу, я сам ее избегнул и спасся от них. — И он поведал им, как и что с ним было, как вы уже слышали выше.

— И потому, друзья мои, — сказал им сэр Ланселот, — прошу вас, воспряньте духом и поддержите меня, когда мне будет в том нужда, ибо отныне к нам пришла война.

— Сэр, — отвечал ему сэр Борс, — что ни пошлет нам Господь, мы все встретим с радостной душою. И как приняли мы при вас много добра и чести, так же готовы мы принять при вас и беду, как приняли благо.

И сказали они, все добрые рыцари:

— Не сокрушайтесь сердцем, сэр! Ибо нет таких рыцарей на свете, которым мы не сумеем нанести урон не меньший, чем они нам. Не падайте же духом, мы соберем всех, кою мы любим и кто любит нас, и все, что повелите вы, будет исполнено. И потому будем принимать горести заодно с радостями.

— Грамерси, — отвечал им сэр Ланселот, — за вашу добрую поддержку, ибо в моей тяжкой беде, любезный племянник, вы очень поддержали меня. И вот что, любезный племянник, я поручаю вам сделать со всею возможной поспешностью, прежде чем пройдет этот день: навестите тех, кто здесь находится при короле, и разузнайте, кто примет мою сторону, а кто нет. Ибо теперь настало мне время знать, кто мне друг и кто враг.

— Сэр, — сказал сэр Борс, — я приложу все мои старания, и еще до семи часов вы будете знать наверное про тех, в ком вы сомневались, на чью сторону они встанут.

И призвал к себе сэр Борс сэра Лионеля, сэра Эктора Окраинного, сэра Бламура Ганского, сэра Блеобериса Ганского, сэра Гахалантина, сэра Галихуда, сэра Менадука, сэра Вилара Доблестного, сэра Эба Достославного, сэра Лавейна, сэра Уррия Унгарского, сэра Неровенса, сэра Пленориуса (ибо они двое были теми самыми рыцарями, которых сэр Ланселот победил на мосту, и потому они ни в чем не выступали против него), сэра Фиц-Лейка и сэра Селиса из Башни Слез, сэра Мелиаса Островного и сэра Белингера Жестокого, что был сыном Александра-Сироты, а так как его мать была из Ланселотова рода, то и он держал его сторону.

И прибыли также сэр Паломид и сэр Сафир, его брат; сэр Клегис, сэр Садук, сэр Динас и сэр Кларус Клермонтский.

Собрались эти двадцать четыре рыцаря верхами и в полных доспехах, и они дали обещание сэру Ланселоту исполнять его волю. И еще пристали к ним, кто там был из Северного Уэльса и Корнуэлла, ради памяти сэра Ламорака и сэра Тристрама всего числом в сто сорок рыцарей. И молвил им сэр Ланселот:

— Знайте все вы, что я с первого дня, как появился здесь при дворе, по мере сил моих стремился сохранять дружеское расположение господина моего Артура и госпожи моей королевы Гвиневеры. Но нынешней ночью королева призвала меня к себе, как я полагаю, по предательскому наущению, однако я ото всей души ее извиняю, хотя я у нее едва не погиб, когда бы Господь Бог не вступился за меня.

И тут благородный рыцарь сэр Ланселот поведал им обо всем, как его пытались схватить, четырнадцать на одного, в королевиных покоях и каким образом удалось ему спастись и уйти живым.

— И потому знайте, любезные лорды, я вижу, что мне и тем, кто за меня, теперь войны не избежать. Нынешней ночью я убил сэра Агравейна, Гавейнова брата, и еще не менее двенадцати его товарищей, и по этой причине я обречен теперь на смертную вражду. Ибо эти рыцари были посланы королем Артуром, чтобы предательски меня схватить, и теперь король в ярости и злобе присудит королеву к сожжению на костре, я же никогда не потерплю, чтобы королеву сожгли из-за меня. Если только меня согласятся выслушать и принять, тогда я буду сражаться за королеву и сумею доказать, что она — верная супруга своему государю. Но боюсь, король в пылу гнева не пожелает выслушать меня и дать мне право сразиться за королеву.

 

ГЛАВА VI

— Господин мой сэр Ланселот, — сказал сэр Борс, — мой совет вам: примите зло вместе с добром. И раз уж так все случилось, мой совет вам собраться с силами и защищаться, ведь если вы решитесь выступить, то и целая рыцарская дружина не сможет причинить вам зла. И еще мой совет вам, господин мой, если госпожа королева Гвиневера попадет в беду и пострадает из-за вас, спасите ее, как подобает рыцарю; ведь если вы этого не сделаете, весь мир будет говорить о вашем позоре до скончания века. Раз уж вас застали у нее, то, правы ли вы или виноваты, ваш долг теперь — не оставлять королеву и уберечь ее от оскорблений и от позорной смерти. Ибо, если она умрет этой страшной смертью, вечный позор падет на вас.

— Упаси Иисусе меня от позора, — отвечал сэр Ланселот, — и защити и сбереги госпожу мою королеву от злобы и от постыдной смерти! А уж я не дам ей погибнуть! Итак, мои любезные лорды, родичи мои и други, — спросил сэр Ланселот, — как вы решились поступить?

И ответили они ему разом, в один голос:

— Сэр, мы будем стоять за вас.

— Тогда скажите мне, — спросил сэр Ланселот, — если завтра господин мой король Артур по злому наущению и в пылу гнева своего отправит госпожу мою королеву на костер и обречет на сожжение, тогда, прошу у вас совета, как мне наилучшим образом поступить?

И ответили они ему все разом, в один голос:

— Сэр, нам думается, всего лучше, чтобы вы спасли королеву, как подобает рыцарю. Ведь если ее обрекут сожжению, то из-за вас; и надо думать, захвати они вас, и вам была бы уготована такая же смерть, а то и постыднее. И мы все знаем, сэр, что вы уже много раз спасали королеву от беды, которую навлекали на нее другие люди; и потому нам думается, что тем более честь ваша требует спасти ее теперь от этой беды, в которую она попала из-за вас.

Тогда встал Ланселот и сказал так:

— Любезные лорды, знайте, что я ни за что не желал бы поступить так, чтобы навлечь позор на себя или на род свой; знайте также, что я ни за что не желал бы, чтобы госпожа моя королева приняла столь позорную смерть. Но если уж вы советуете мне спасти ее, мне придется много бед причинить в здешних краях, прежде чем она будет спасена, и кто знает, возможно, от моей руки падут иные из дорогих мне друзей, и это мне будет весьма прискорбно. И возможно, среди них есть такие, кто немедля стал бы на мою сторону, если бы только мог и осмелился ослушаться господина моего короля Артура. И этих мне тоже не хотелось бы губить. А если мне все же удастся отбить у них королеву, где мне поместить ее?

— Сэр, об этом нам всего менее должно заботиться, — отвечал сэр Борс, — ибо как поступил благороднейший рыцарь сэр Тристрам? Разве не по вашей доброй воле провел он вместе с Прекрасной Изольдой без малого три года в замке Веселой Стражи, послушавшись вашего совета? Замок же этот принадлежит вам, и вы тоже, если хотите, можете поступить так: по-рыцарски увезти королеву, если дело обернется так, что король приговорит ее к сожжению. В замке Веселой Стражи она может пробыть с вами столько времени, сколько понадобится, чтобы прошел гнев короля Артура, и тогда вы с честью возвратите ему королеву и, быть может, заслужите благодарность и признательность короля вместо вражды и злобы.

— Это все сделать непросто, — сказал сэр Ланселот, — ибо пример сэра Тристрама служит мне предостережением: ведь сами посмотрите, что получилось под конец, когда сэр Тристрам по мирному согласию доставил Изольду Прекрасную из замка Веселой Стражи обратно королю Марку? Как предательски заколол его этот коварный изменник король Марк, когда он сидел у ног госпожи своей Изольды Прекрасной и играл на арфе! Навостренным бердышом он пронзил его сзади до самого сердца, и мне весьма прискорбно, — сказал сэр Ланселот, — говорить о его смерти, ибо во всем мире не сыскать второго такого рыцаря.

— Все это правда, — сказал сэр Борс, — но есть одно, что должно внушить смелость и вам и всем нам, ведь все знают, что король Артур никогда не походил на короля Марка своими обычаями, и не было еще на свете человека, который мог бы уличить короля Артура в том, что он неверен своему слову.

И вот, говоря коротко, они все, на горе ли, на счастье, согласились на том, что если завтра королеву повезут на костер, то будь что будет, но они все вместе ее отобьют. И по замыслу сэра Ланселота они как смогли попрятались в лесу близ Карлайля и там, притаившись, дожидались решения короля.

 

ГЛАВА VII

А теперь мы обратимся к сэру Мордреду, который, спасшись от меча сэра Ланселота, вскочил на коня и прискакал к королю Артуру, жестоко пораненный и весь залитый кровью.

И поведал он королю о том, как все это было и что все остальные убиты, кроме лишь его одного.

— О, милостивый Иисусе! Возможно ли это? — воскликнул король. — И вы застали его в спальне королевы?

— Именно так, да поможет мне Бог, — отвечал сэр Мордред. — Мы застали его там невооруженным, но он убил сэра Колгреванса и облачился в его доспехи. — И он рассказал королю все от самого начала и до конца.

— Господи спаси! — воскликнул король. — Он рыцарь чудесной доблести! Увы, — сказал король, — мне весьма прискорбно, что сэр Ланселот оказался моим противником, ибо теперь я знаю, благородное братство рыцарей Круглого Стола распадется навеки, ведь многие благородные рыцари примут его сторону. И теперь все обернулось так, — сказал король, — что честь требует от меня, чтобы моя королева была предана смерти, — так сказал король с сердечным волнением.

И в страшном гневе издал он повеление судить королеву, и предстояло ей быть осужденной на смерть. Ибо в те дни закон был таков, что кто бы ни был человек, высокого ли звания и положения или же низкого, но если окажется он повинен в измене, то ничего ему не остается, кроме смерти, и если он захвачен с поличным или же есть еще другие обстоятельства, то тем лишь ускоряется суд и расправа. Так было и с королевой Гвиневерой: жестокая рана сэра Мордреда и гибель тринадцати рыцарей Круглого Стола — эти причины и обстоятельства побудили короля Артура незамедлительно присудить королеву к сожжению и отправить ее на костер.

Но тут заговорил сэр Гавейн и сказал так:

— Господин мой Артур, мой совет вам не спешить так, лучше бы вам отложить этот суд над госпожой моей королевой, к чему есть много причин. Одна причина в том, что хоть сэр Ланселот и, был застигнут в королевиной спальне, но ведь, может статься, он явился туда не со злыми целями. Ведь вы знаете, господин мой, — сказал сэр Гавейн, — что госпожа моя королева многим обязана сэру Ланселоту, гораздо более, нежели какому-либо еще рыцарю; ибо не раз он спасал ей жизнь и бился за нее в поединках, когда все другие при дворе отказывали королеве в защите. И кто знает, быть может, королева призвала его по доброте, а не для зла, дабы вознаградить его за его прежние пред нею заслуги. Быть может, госпожа моя королева послала за ним ночью для того, чтобы сэр Ланселот мог прийти к ней тайно, ибо она полагала, что таким путем всего легче избегнуть пересудов и наветов; ведь нередко мы делаем такое, что представляется нам к лучшему, а при случае может обернуться злом. И я полагаю, — сказал сэр Гавейн, — что госпожа моя ваша королева сохраняет вам верность и любовь. А что до сэра Ланселота, то могу поручиться, он с оружием в руках отстоит честь свою против любого рыцаря, который осмелится обвинить его и оскорбить; и подобным же образом отстоит он и честь госпожи моей королевы.

— Этому я готов поверить, — сказал король Артур, — но больше я сэру Ланселоту этого не позволю, ибо он слишком уж доверяет рукам своим и своей силе и не боится никого на свете. И потому он уже более никогда не выступит в поединке за мою королеву, ибо с ней будет поступлено по закону. И если я доберусь до сэра Ланселота, то знайте, что и он примет столь же позорную смерть.

— Упаси меня Иисусе, — сказал сэр Гавейн, — узнать такое или увидеть.

— Отчего говорите вы так? — спросил король Артур. — Ведь, клянусь Богом, вам нет причины любить его! Ибо минувшей ночью он убил вашего брата сэра Агравейна, благороднейшего рыцаря, и едва не убил второго вашего брата — сэра Мордреда, и всего он убил в ту ночь тринадцать благородных рыцарей. Помните также, сэр Гавейн, что среди них он убил двоих ваших сыновей, сэра Флоренса и сэра Ловеля.

— Мой господин, — отвечал сэр Гавейн, — обо всем этом я извещен и об их смерти горько сожалею. Но, поскольку я их предупреждал и наперед сказал брату моему и моим сыновьям, чем все это кончится, и поскольку они не пожелали послушать моего совета, я устраняюсь, не буду искать и мести за их гибель; ведь я говорил им, что вражда с сэром Ланселотом не принесет добра. Как бы я ни печалился о смерти моего брата и двух моих сыновей, все же это они сами повинны в своей смерти, ибо много раз предостерегал я брата моего сэра Агравейна от грозящих ему бед.

 

ГЛАВА VIII

Тогда сказал король Артур сэру Гавейну:

— Собирайтесь, прошу вас, вместе с братьями вашими сэром Гахерисом и сэром Гаретом, облачитесь в лучшие ваши доспехи и отвезите мою королеву на костер.

— О нет, благороднейший мой король, — отвечал сэр Гавейн, — этого я не сделаю, ибо, знайте, меня не будет там, где столь благородная дама, как госпожа моя королева Гвиневера, должна будет принять такую позорную смерть. Ибо, да будет вам ведомо, — молвил сэр Гавейн, — сердце мое не вынесет подобного зрелища, и никто никогда не скажет про меня, что я был в этом согласен с вами.

— Тогда, — сказал король сэру Гавейну, — дозвольте братьям вашим, сэру Гахерису и сэру Гарету, присутствовать при казни.

— Мой господин, — отвечал сэр Гавейн, — знайте, что они бы с радостью уклонились от вашего поручения, ибо от этого последует еще немало бед, но они молоды и не могут ослушаться вас.

И сказали сэр Гахерис и сэр Гарет королю Артуру:

— Сэр, вы вправе, конечно, послать нас, но знайте, что это будет против нашей воли. И если мы и будем присутствовать там по прямому вашему велению, то в одном вам все равно придется нас извинить: мы явимся туда мирно, без доспехов и не при оружии.

— Во имя Господа, — молвил король, — собирайтесь в путь, ибо суд над нею будет скорый.

— Увы! — сказал сэр Гавейн. — Зачем дожил я до этого скорбного дня.

И с тем отвернулся сэр Гавейн и, горько заплакав, удалился в свои покои.

И вот вывезли королеву за стены Карлайля, вот уже сорвали с нее одежду и подвели к ней ее духовного отца, дабы она покаялась в своих прегрешениях. И поднялся тут среди лордов и дам плач и вой и ломание рук; но мало кто явился туда в гербах и доспехах торжествовать смерть королевы. Но был среди них посланный от сэра Ланселота, которому поручено было следить, когда начнется казнь. И вот, видя, что с королевы сорвали дорогие одежды и что она уже покаялась перед смертью, он дал сэру Ланселоту условный сигнал. Пришпорили они коней, погнали во весь опор и подскакали прямо к костру. А кто противился им, те все пали убитыми, ибо никто не мог выстоять против сэра Ланселота.

Так были убиты там все, кто с оружием в руках пытался их задержать, и полегло немало благородных рыцарей: сэр Белианс Надменный, сэр Сегварид, сэр Грифлет, сэр Брандель, сэр Агловаль, сэр Тор; сэр Гаутер, сэр Гилмер и сэр Рейнольд — три брата; сэр Дамас, сэр Приам, сэр Кэй-Чужестранец, сэр Дриант, сэр Ламбегус, сэр Хермин и сэр Пертолип с сэром Перимоном, два брата, которых называли Зеленый Рыцарь и Красный Рыцарь. Но в схватке и толчее, устремляясь то туда, то сюда, сэр Ланселот, на беду, убил, не разобрав, сэра Гахериса и сэра Гарета, двух благородных рыцарей, безоружных и не ожидавших худого. Как повествует Французская Книга, сэр Ланселот рассек сэру Гахерису и сэру Гарету головы, и оттого они пали мертвыми прямо на поле. Но истина в том, что сэр Ланселот их не заметил. И только потом их нашли мертвыми в самой гуще сражения. После того сэр Ланселот, порубив и обратив в бегство всех, кто пытался ему противостоять, подскакал прямо к королеве Гвиневере. Он набросил на нее платье и плащ, усадил ее позади себя на коня и сказал ей, чтобы она воспрянула духом. И знайте, что, уж конечно, королева была рада избавиться от неминуемой смерти, и она возблагодарила Господа и сэра Ланселота. И ускакал он с королевой, как повествует Французская Книга, в замок Веселой Стражи, и там содержал он ее так, как подобает благородному рыцарю. И многие короли и бароны послали к сэру Ланселоту своих рыцарей, и многие благородные рыцари сами пристали к сэру Ланселоту. И, услышав о распре между королем Артуром и сэром Ланселотом, иные рыцари радовались, иные же горько печалились их вражде.

 

ГЛАВА IX

Теперь же мы вновь обращаемся к королю Артуру, — а он, когда ему сообщили о том, как и при каких обстоятельствах была похищена от костра королева, и когда он услышал о гибели многих своих благородных рыцарей, в особенности же о смерти сэра Гахериса и сэра Гарета, то он от великой жалости и печали лишился чувств. Когда же он очнулся, то сказал так:

— Увы! Зачем только ношу я корону на голове моей? Ибо вот теперь я утратил прекраснейшую рыцарскую дружину, какую когда-либо содержал христианский король. Увы, мои добрые рыцари пали убитыми или покинули меня, и я за прошедшие два дня лишился без малого сорока рыцарей, не считая сэра Ланселота и его сородичей, ибо отныне честь моя мне не дозволяет быть с ними в мире! Увы, увы! зачем только началась эта распря! Однако, любезные други, — сказал король, — я повелеваю, пусть никто не говорит сэру Гавейну о гибели его братьев, ибо я знаю, — сказал король, — что, когда он услышит о том, что умер сэр Гарет, он почти что лишится рассудка. Боже милостивый, — сказал король, — почему же он убил сэра Гахериса и сэра Гарета? Ибо что до сэра Гарета, то ведь, ручаюсь, он любил сэра Ланселота более всех людей на свете.

— Это правда, — отвечали иные из рыцарей, — но они были убиты в общей схватке, когда сэр Ланселот разил, не разбирая, в самой гуще сражения. На них не было доспехов, и он поразил их, не ведая, кого убивает, и так, по несчастью, были они убиты.

— Ну, — сказал король Артур, — их гибель вызовет величайшую смертельную войну, какая была на земле, ибо я уверен, что, когда сэр Гавейн узнает о том, что сэр Гарет убит, я не буду знать от него покоя до тех пор, пока не уничтожу весь род сэра Ланселота и его самого или же он уничтожит меня. И потому, — сказал король, — знайте, что никогда еще сердце мое не сокрушалось так, как ныне. И я гораздо более скорблю о потере моих добрых рыцарей, нежели об утрате моей любезной королевы; ибо королев я всегда смогу найти довольно, а такую дружину добрых рыцарей не собрать больше никогда на свете. И могу сказать, — молвил король Артур, — ни у одного христианского короля не было еще такой дружины. И вот, увы! теперь между сэром Ланселотом и мною вражда! Ах, Агравейн, Агравейн, — молвил король, — Христос да помилует твою душу, ибо ненависть, которую ты и сэр Мордред, брат твой, питали к сэру Ланселоту, породила все эти беды.

И плакал король, повторяя свои жалобы, и лишался чувств.

Но к сэру Гавейну явился один человек и поведал ему о том, что королева похищена сэром Ланселотом и без малого двадцать четыре рыцаря пали убитыми.

— Ах, Господи, помилуй и храни моих двух братьев! — воскликнул сэр Гавейн. — Ведь я так и знал, — сказал сэр Гавейн, что сэр Ланселот явится к ней на помощь и спасет ее либо погибнет на поле боя. И правду сказать, он не достоин был бы рыцарской славы, если бы не спас королеву, ведь это из-за него обрекли ее на костер. Так что сэр Ланселот, — сказал сэр Гавейн, — поступил по-рыцарски, так же и я поступил бы, окажись я на его месте. Но где же мои братья? — спросил сэр Гавейн. — Мне странно, что я их не вижу.

И тогда тот человек ему сказал:

— Сэр Гахерис и сэр Гарет убиты.

— Боже упаси! — молвил сэр Гавейн. — За весь этот мир я не согласился бы, чтобы они были убиты, в особенности же мой добрый брат сэр Гарет.

— Сэр, — сказал тот, — он убит, и это весьма прискорбно.

— Кто же убил его? — спросил сэр Гавейн.

— Сэр Ланселот, — тот отвечал, — убил их обоих.

— Этому я не могу поверить, — сказал сэр Гавейн, — не мог он убить моего доброго брата сэра Гарета, ибо, ручаюсь, мой брат любил его более, нежели меня или всех остальных наших братьев или даже короля. И также я знаю, что, пожелай сэр Ланселот призвать моего брата сэра Гарета на свою сторону, он бы сразу же к нему примкнул против короля и против всех нас. И потому я никогда не поверю, что сэр Ланселот мог убить моих братьев.

— Воистину, сэр, — молвил тот человек, — все говорят, что это он убил его.

— Увы! — воскликнул сэр Гавейн, — не видать мне больше радости на свете!

 

ГЛАВА X

И с тем он упал и лишился чувств и долго так пролежал, словно мертвый. А когда он очнулся от своего обморока, то вскричал горестно: «Увы мне!» — и побежал к королю, рыдая и плача, и сказал ему так:

— О дядя мой, король Артур! Мой добрый брат сэр Гарет убит, убит и другой мой брат, сэр Гахерис, оба добрые рыцари.

Тут заплакал король, и он вместе с ним, и оба они упали без памяти. Когда же их привели в чувство, то заговорил сэр Гавейн и сказал:

— Сэр, я желаю увидеть тело моего брата Гарета.

— Сэр, вы не сможете увидеть его, — отвечал король, — ибо я повелел предать его земле и сэра Гахериса тоже, ибо я ведь знал, что вы будете убиваться сверх меры и вид сэра Гарета удвоит ваше горе.

— Увы, господин мой, — молвил сэр Гавейн, — как случилось, что он убил моего брата сэра Гарета? Прошу вас, расскажите мне.

— Воистину, — отвечал король, — скажу вам, как сказали мне: сэр Ланселот зарубил и его, и сэра Гахериса.

— Увы, — сказал сэр Гавейн, — ведь они оба были безоружны против него!

— Я не знаю, как это было, — сказал король, — но рассказывают, что он убил их в гуще битвы, не узнав ни того, ни другого. И потому давайте измыслим способ, как нам отомстить за их гибель.

— Мой король, мой господин и мой родной дядя, — сказал сэр Гавейн, — знайте же, ныне я даю вам слово, которое подкреплю всей моей рыцарской честью: отныне и впредь я неотступно буду преследовать сэра Ланселота, пока один из нас двоих не будет убит. И потому прошу вас, мой господин и король, готовьтесь к войне, ибо, знайте, я не успокоюсь, покуда не отомщу сэру Ланселоту; и если вы дорожите моей любовью и моей службой, то поспешайте и созовите ваших друзей. Ибо, клянусь Богом, — сказал сэр Гавейн, — в отместку за смерть брата моего сэра Гарета я семь царств обыщу, а сэра Ланселота найду, и либо я его убью, либо же он убьет меня.

— Сэр, вам не придется искать его так далеко, — сказал король, — ибо, как я слышал, сэр Ланселот поджидает меня и всех нас в своем замке Веселой Стражи. И люди говорят, что туда к нему стекается немало народу.

— В это я легко поверю, — отвечал сэр Гавейн. — Однако, господин мой, — сказал он, — собирайте ваших друзей, а я соберу моих.

— Так и будет сделано, — молвил король, — и думается, у меня достанет силы и мощи выбить его из крепчайшей башни его замка.

И разослал король письма и бумаги вдоль и поперек по всей Английской земле, призывая к себе всех своих рыцарей. И съехались к королю Артуру многие рыцари, герцоги и графы, так что собралось у него большое войско. И когда они все съехались, король поведал им о том, как сэр Ланселот похитил у него королеву.

И приготовился король со всем его войском обложить сэра Ланселота в его замке Веселой Стражи.

Сэр Ланселот о том прослышал и тоже призвал к себе многих добрых рыцарей, ибо немало рыцарей держали его сторону — одни ради него самого, другие из-за королевы. И вот оснащены были обе стороны всем, что ни на есть потребного для ведения войны. Но войско короля Артура было столь велико, что войско сэра Ланселота не могло встретиться с ним на поле. И сам сэр Ланселот не хотел сражаться против короля. Он удалился в свой крепкий замок, запасшись в изобилии всем нужным провиантом и взяв с собою столько доблестных мужей, скольких возможно было расположить внутри замка и в городских стенах.

И вот подошел король Артур и сэр Гавейн с огромным войском и обложил со всех сторон стены Веселой Стражи — и город и замок. И было там между ними немало жестоких схваток, но сэр Ланселот не выезжал надолго за крепостные стены и никому из своих добрых рыцарей не позволял делать вылазки ни из города, ни из замка; и так продолжалось целых пятнадцать недель.

 

ГЛАВА XI

Но вот в один прекрасный день сэр Ланселот выглянул через стену и громким голосом обратился к королю Артуру и к сэру Гавейну:

— Любезные мои два господина, знайте, понапрасну вы ведете эту осаду, ибо здесь не завоюете вы чести, но лишь горе себе и позор. Ведь если я пожелаю выйти за стены с моими добрыми рыцарями, то я в краткий срок положу конец этой войне.

— Выходи же, — отвечал сэру Ланселоту король Артур, — если смеешь, и я обещаю встретиться с тобою посреди этого поля.

— Господь меня упаси, — отвечал сэр Ланселот, — когда-либо встретиться в бою с благороднейшим из королей, посвятившим меня в рыцари.

— Позор тебе! Не желаю я слушать твои сладкие речи! — отвечал король, — ибо, знай и не сомневайся, я твой смертный враг и останусь им до последнего дня моей жизни. Ибо ты убил моих добрых рыцарей, мужей славных и моих сородичей, и этой потери мне ничем не возместить. Кроме того, ты возлежал с моей королевой и был ее возлюбленным много лет, а потом еще, как настоящий изменник, похитил ее у меня силою.

— Благороднейший мой господин и король, — молвил сэр Ланселот, — вы можете говорить все, что пожелаете, ибо вам отлично известно, что на вас я зла держать не стану. А что вы говорите, что я убил ваших добрых рыцарей, то это я и сам знаю и горько об этом скорблю; но я вынужден был вести с ними бой ради спасения моей жизни, иначе оставалось мне допустить, чтобы они убили меня. Что же до госпожи моей королевы Гвиневеры, то, кроме вашего величества и еще господина моего сэра Гавейна, ни один рыцарь на свете не посмел бы в лицо обвинить меня в измене вашей особе. А что вы изволите говорить, что я долгие годы был возлюбленным госпожи моей, вашей королевы, на это я всегда готов дать ответ и доказать с оружием в руках против любого рыцаря на земле, кроме вас и сэра Гавейна, что госпожа моя королева Гвиневера — верная супруга вашему величеству и нет на свете другой дамы, которая тверже бы хранила верность своему супругу; и это я готов подтвердить с оружием в руках. И если ей угодно было в милости своей оказывать мне ласку и предпочтение перед всеми рыцарями, то по мере сил моих я заслужил ее любовь, ибо много раз, господин мой, вы соглашались в гневе предать ее сожжению и гибели, и всякий раз мне выпадала честь за нее сразиться, и прежде чем я расставался с моим противником, он всегда признавался в своей неправоте и честь королевы бывала восстановлена. И в такие минуты, господин мой Артур, — сказал сэр Ланселот, — вы тоже ласкали и благодарили меня за то, что я спас от костра вашу королеву, и вы клялись навеки быть мне благосклонным сюзереном. Теперь же, сдается мне, вы платите мне злом за мою добрую службу. Ибо, думается мне, господин мой, я утратил бы едва что не всю мою рыцарскую честь, когда бы потерпел, чтобы госпожу мою, вашу королеву, сожгли на костре, тем паче если это случилось бы из-за меня. Ведь если прежде я сражался за вашу королеву и спасал ее из беды, что навлекли на нее другие, то тем более я должен был спасти ее от облыжного обвинения на этот раз. И потому, мой добрый и милостивый господин, — сказал сэр Ланселот, — примите милостиво назад вашу королеву, ибо она верна вам и добродетельна.

— Тьфу на тебя, трусливый рыцарь-изменник! — воскликнул тогда сэр Гавейн. — Ибо да будет ведомо тебе: что бы ты ни говорил, мой господин и родной дядя король Артур все равно получит назад свою королеву и тебя тоже и убьет вас обоих или помилует, как ему заблагорассудится.

— Возможно, что и так, — отвечал сэр Ланселот, — но знай и ты, господин мой сэр Гавейн, что если мне вздумается выйти за городские стены, то, чтобы захватить меня и королеву, вам придется выиграть нелегкий бой, какого жесточе еще не случалось вам выигрывать.

— Тьфу на твои хвастливые речи! — сказал сэр Гавейн. — Что до госпожи моей королевы, то знай: я никогда не скажу про нее худого слова. Но ты, коварный и трусливый рыцарь, — сказал сэр Гавейн, — за что было тебе убивать моего доброго брата сэра Гарета, который любил тебя сильнее, нежели меня и весь род наш? И ведь ты, увы, своей рукою посвятил его в рыцари! Почему же убил ты его, который так тебя любил?

— Извинения мне в этом нет, — отвечал сэр Ланселот, — но, клянусь Иисусом и моей верностью высокому Ордену Рыцарства, для меня это было все равно что убить моего собственного племянника сэра Борса Ганского. Увы мне, почему случилось со мною такое злосчастье, — сказал сэр Ланселот, — что я не заметил сэра Гарета и сэра Гахериса!

— Ты лжешь, трусливый рыцарь! — воскликнул сэр Гавейн. — Ты убил их из ненависти ко мне. И потому знай, о сэр Ланселот, я буду вести войну против тебя, и покуда я жив, я — твой враг!

— Мне прискорбно это, — отвечал сэр Ланселот, — ибо я понимаю, что напрасно буду искать примирения, пока вы, сэр Гавейн, настроены так злобно. А когда бы не вы, я не сомневаюсь, что возвратил бы себе милость господина моего короля Артура.

— Охотно верю этому, коварный, трусливый рыцарь, ибо ты долгое время высокомерно помыкал нами и погубил немало наших добрых рыцарей.

— Сэр, говорите, как вам будет угодно, — отвечал сэр Ланселот, — и все же никто не может обвинить меня и доказать перед всеми, что я когда-либо убил рыцаря коварными ухищрениями, как это сделали некогда вы, господин мой сэр Гавейн. Я же убивал, только защищаясь, понужденный к этому ради спасения моей собственной жизни.

— А, лживый рыцарь! — сказал сэр Гавейн. — Ты намекаешь на сэра Ламорака. Но знай же, я убил его моею рукою!

— Сэр, вы убили его не один на один, — отвечал сэр Ланселот, — это было бы вам не под силу, ибо он почитался среди сверстников своих одним из лучших рыцарей в христианском мире. И это великой жалости достойно, что он погиб.

 

ГЛАВА XII

— Что ж, ладно, сэр Ланселот, — сказал сэр Гавейн, — раз уж ты упрекаешь меня за сэра Ламорака, то знай, я буду преследовать тебя до тех пор, покуда и ты не попадешь мне так, что уже не уйдешь из моих рук.

— В это я легко поверю, — отвечал сэр Ланселот, — и если уж вы до меня доберетесь, то мне не дождаться пощады.

Но Французская Книга говорит, что король Артур склонялся принять свою королеву обратно и примириться с сэром Ланселотом, да только сэр Гавейн ни за что не желал на это согласиться. Сэр Гавейн собрал людей, велел им всем разом трубить в рога и вызывать сэра Ланселота, и они в один голос кричали ему, что он — «коварный и трусливый рыцарь».

Но когда эти возгласы услышали сэр Борс Ганский, сэр Эктор Окраинный и сэр Лионель, то они призвали к себе сэра Паломида и сэра Лавейна и сэра Уррия и еще многих добрых рыцарей из своего рода, и все вместе они явились к сэру Ланселоту и сказали так:

— Мой господин, знайте, что мы глубоко презираем все эти оскорбительные речи, что сэр Гавейн говорил против вас. И мы просим вас и требуем, если дорожите вы нашей службой, не удерживайте нас более в этих стенах, ибо мы объявляем вам, что желаем выехать на поле и сразиться с ними. Ибо вы поступаете, как человек, который боится, а ведь все ваши прекрасные речи вам не помогут, ведь сэр Гавейн все равно никогда не допустит вашего примирения с королем. И потому сражайтесь за вашу жизнь и ваше право, если только вы не боитесь!

— Увы! — отвечал сэр Ланселот, — выезжать из замка и завязывать бой я бы никак не хотел!

И крикнул сэр Ланселот громким голосом королю Артуру и сэру Гавейну:

— Мой господин, прошу вас и заклинаю, раз уж я вынужден выехать на поле боя, вы, господин мой король Артур, и вы, сэр Гавейн, воздержитесь и не появляйтесь там.

— А что же нам делать? — спросил сэр Гавейн. — Разве не королю надлежит биться с тобою за те оскорбления, что ты ему нанес? И разве не мне биться с тобою за смерть брата моего сэра Гарета?

— Ну что ж, ничего не поделаешь, — сказал сэр Ланселот. — Приходится мне выходить на бой. Но знайте, господин мой Артур, и вы, сэр Гавейн, вы еще пожалеете, что настояли на сражении со мной.

И с тем они разошлись; и обе стороны стали готовиться к завтрашнему бою, и большие приготовления были сделаны и с той и с другой стороны. А сэр Гавейн собрал много рыцарей и поручил им преследовать сэра Ланселота, обступить его плотно, когда представится случай, и убить. И вот на рассвете король Артур с тремя большими полками уже стоял готовый к бою у стен замка.

Тут и Ланселотово войско выехало на поле через трое ворот в полном боевом порядке; с первым полком выехал сэр Лионель, со средним полком — сэр Ланселот, а в третьи ворота выехал сэр Борс. Они двигались ровным строем, как подобает благородным рыцарям. Но сэр Ланселот наставлял своих рыцарей щадить жизнь королю и сэру Гавейну.

 

ГЛАВА XIII

И выехал вперед королевского войска сэр Гавейн и вызвал любого, кто пожелает с ним сразиться. Сэр Лионель был горячий рыцарь, в тот же миг он ринулся ему навстречу, съехались они, сэр Гавейн пробил ему грудь, так что сэр Лионель рухнул замертво с коня на землю. И тогда сэр Эктор вместе с другими рыцарями унес его в замок.

Тут завязалось великое сражение, и много полегло в нем народу; но все время сэр Ланселот старался щадить людей короля Артура. Ибо сэр Борс и сэр Паломид и сэр Сафир сокрушали многих рыцарей, ведь они были грозные бойцы; и вместе с сэром Бламуром Ганским, сэром Блеоберисом и сэром Белингером Жестоким они вшестером нанесли врагам немалый урон. А король Артур все прорывался к сэру Ланселоту, желая его убить, но сэр Ланселот терпел его удары и не разил его в ответ. И схватился с королем Артуром сэр Борс и выбил его из седла; а затем он и сам спешился, обнажил меч и крикнул сэру Ланселоту:

— Сэр, не положить ли мне конец этой войне? (Ибо он подразумевал, что убьет его.)

— Не смейте! — воскликнул сэр Ланселот. — Под страхом смерти, не дерзайте более к нему прикоснуться! Ибо я никогда не допущу, чтобы благороднейший из королей, посвятивший меня в рыцари, был убит или посрамлен!

И с тем сэр Ланселот сошел со своего коня, поднял с земли короля, подсадил в седло и сказал так:

— Господин мой король, ради Иисуса, прекратите эту войну, ибо вам не будет от нее чести, если я стану биться до последнего. Ведь я все время щажу вас, вы же сами и все ваши наседаете на меня без пощады. И потому, господин мой, прошу вас, припомните все мои многочисленные заслуги, за которые я сейчас получаю дурную награду.

А король Артур, вновь очутившись в седле, посмотрел на сэра Ланселота, и слезы брызнули из глаз его при мысли о великом благородстве сэра Ланселота, которому равного не было среди мужей. И с тем ускакал король прочь, не в силах более его видеть, и горестно молвил про себя; «Увы, увы, зачем начинали мы эту войну!»

Между тем отошли полки обеих сторон на отдых, стали хоронить убитых, осматривать раненых и прикладывать к их ранам утоляющие снадобья. И так провели они ту ночь, пока не настало утро. А к рассвету все вновь изготовились к бою, и передовой отряд возглавил сэр Борс.

И когда наступило утро, выехал вперед сэр Гавейн, свирепый, как вепрь, и в руке он держал тяжелое копье. Увидел его сэр Борс и задумал отомстить за брата своего сэра Лионеля, который потерпел от него поражение накануне. И вот — признав издалека один другого, навесили они свои копья, ринулись друг на друга со всей своей мощью и мощью коней своих и сшиблись столь яростно, что пронзили друг друга копьями и оба рухнули на голую землю.

И встретились тут полки, вновь завязался бой, и много народу пало убитыми с обеих сторон. Сэр Ланселот успел подобрать сэра Борса и отослал его в замок, и ни сэр Гавейн, ни сэр Борс не умерли от тех ран, ибо им была оказана добрая помощь.

И стали сэр Лавейн и сэр Уррий просить сэра Ланселота, чтобы и он сражался в полную силу, как и они:

— Ибо мы видим, что вы щадите и уклоняетесь разить врагов, мы же от этого терпим урон. И потому мы просим вас, не пекитесь о ваших врагах, как они не пекутся о нас.

— Увы, — сказал сэр Ланселот, — не велит мне сердце сражаться против господина моего Артура, ибо кажется мне, будто я поступаю не так, как предписывает мой долг.

— Господин мой, — сказал сэр Паломид, — как бы вы их ни щадили, они вам будут за это только благодарны, если же им удастся захватить вас, то почитайте себя убитым.

И понял сэр Ланселот, что они говорят правду. И стал он сражаться с большей силою, чем прежде, к тому же и раны племянника его сэра Борса распаляли в нем ярость.

И в скором времени, еще до начала вечерни, сторона сэра Ланселота стала одерживать верх, и кони их шагали выше копыта в крови — так много людей было убито в тот день.

И пожалел их снова сэр Ланселот, он удержал своих рыцарей и позволил войску короля Артура отойти с поля боя. Затем и сэр Ланселот удалился со своими силами в замок, и оба войска стали хоронить убитых и раненым прикладывать утоляющие снадобья. Но теперь, когда был ранен сэр Гавейн, рыцари на стороне короля Артура уже не столь пылко рвались в битву.

Тем временем о войне между королем Артуром и сэром Ланселотом распространилась весть по всем христианским землям и достигла наконец через донесения до слуха римского папы. И папа, зная о великой добродетели короля Артура и о высокой доблести сэра Ланселота, который почитался благороднейшим рыцарем мира, призвал к себе одного благородного служителя веры, который в то время находился в Риме (а Французская Книга говорит, что это был епископ Рочестерский), и вручил ему папа буллы со свинцовыми печатями и отправил его к королю с повелением, под угрозой интердикта всей Англии, принять назад свою королеву и примириться с сэром Ланселотом.

 

ГЛАВА XIV

И вот когда прибыл епископ в Карлайль, он показал королю буллы, и король, услышав, что в них написано, не знал, как ему дальше быть: он бы с превеликой охотою примирился с сэром Ланселотом, но сэр Гавейн этого не допускал. На возвращение королевы он согласился, но допустить, чтобы король примирился с сэром Ланселотом, он не согласен был ни в коем случае, он дал только согласие, чтобы вернулась королева. И получил епископ от короля Артура заверения под большой королевской печатью, что, как есть он истинный и помазанный король, сэр Ланселот сможет уехать в неприкосновенности, а королева будет принята обратно, и никто при дворе, ни сам король ни словом не помянут ей того, что было. И верную запись этих условий епископ отвез показать сэру Ланселоту.

Когда он прибыл в замок Веселой Стражи, то объявил и доказал сэру Ланселоту, что послан папой римским с буллами к королю Артуру и к нему. И он объявил сэру Ланселоту, что ему грозит, если он откажется возвратить королю Артуру его королеву.

— Сэр, у меня в мыслях не было, — сказал сэр Ланселот, — отказаться возвратить королеву господину моему Артуру. Я держу ее у себя вот по какой причине: поскольку она была обречена на сожжение из-за меня, я счел моим долгом спасти ей жизнь и защитить ее от опасности, до тех пор пока не объявится заступничество надежнее моего. И вот теперь, хвала Господу, — сказал сэр Ланселот, — папа римский позаботился о королеве и установил меж ними мир. Ибо видит Бог, — сказал сэр Ланселот, — мне в тысячу раз радостнее возвратить ее королю, нежели было раньше ее похитить, при том условии, что я смогу приехать и уехать неприкосновенным и что королева будет на свободе и никогда впоследствии не подвергнется опасности, в чем бы ее ни обвиняли теперь. В противном же случае, — молвил сэр Ланселот, — я не побоюсь оставить ее у себя, пусть даже враги мои нападают на нас еще яростнее, чем прежде.

— Сэр, вам нет нужды, — сказал епископ, — этого опасаться, ибо знайте, повеления папы никто не вправе ослушаться. И ни честь римского папы, ни мое смиренное достоинство не допустят, чтобы вы или королева вновь попали в беду и чтобы вам грозила гибель или поношение.

И он показал сэру Ланселоту все бумаги, и от папы, и от короля Артура.

— Это надежные заверения, — сказал сэр Ланселот, — ибо я всегда готов довериться письму господина моего и его печати, ведь никто не слышал, чтобы он когда-либо нарушил свое слово. И потому, — сказал сэр Ланселот епископу, — поезжайте к королю Артуру вперед меня, приветствуйте его от меня и сообщите, что ровно через семь дней, милостию Божией, я сам привезу к нему королеву. И еще скажите моему достославному господину, что я перед всеми готов защищать честь королевы и ни для кого не сделаю исключения, кроме лишь самого короля и господина моего сэра Гавейна, и то более ради короля, нежели ради сэра Гавейна.

И отбыл епископ и приехал в Карлайль к королю и пересказал ему ответ сэра Ланселота, и покатились у короля слезы из глаз. Между тем сэр Ланселот собрал сотню рыцарей, облаченных в добрые одежды из зеленого бархата и верхом на конях, по копыта покрытых чепраками из той же ткани, и каждый рыцарь держал в руке оливковую ветвь в знак мира. И таким же образом сопровождали королеву двадцать четыре дамы. А за сэром Ланселотом вели двенадцать коней, и на каждом сидели верхом дворянские сыны, и все они были облачены в одежды из белого бархата с золотыми цепями вокруг бедер, и кони покрыты белыми же чепраками по самые копыта, а сбруи унизаны драгоценными пряжками, шиты каменьями и жемчужинами в золотой оправе — всего числом в тысячу на каждом коне. И в подобном же облачении была королева, а также и сэр Ланселот — в одеждах из белой ткани с золотым шитьем.

И вот в таком-то виде, как повествует Французская Книга, сэр Ланселот отправился из замка Веселой Стражи в Карлайль. Он проследовал через весь город в замок, так что все жители могли его видеть. И было там по пути их немало плачущих глаз. Приехав, спешился сэр Ланселот и отдал коня, снял с седла королеву и повел ее туда, где король Артур восседал на своем месте; перед ним же сидел сэр Гавейн и еще многие великие лорды. Увидел сэр Ланселот короля и сэра Гавейна, подвел он королеву за руку, и преклонили они оба перед королем колени. И знайте, многие мужественные рыцари, вместе с королем Артуром, плакали при этом так горько, словно все их родичи до последнего лежали перед ними мертвые!

А король сидел неподвижно, не произнося ни слова. Поглядел в лицо ему сэр Ланселот и встал во весь рост, поднял и королеву с колен, и так сказал он по-рыцарски:

 

ГЛАВА XV

— Мой грознейший из королей, вы видите, что по повелению римского папы и вашему я привез вам госпожу мою королеву, как того требует право. Но если есть здесь, кроме вашего величества, хоть один рыцарь, высокого ли звания и рождения или низкого, все равно, который осмелится отрицать, что она верна вам и чиста, то я, сэр Ланселот Озерный, с оружием в руках против него докажу, что она — ваша верная супруга.

Но вы, сэр, послушали лжецов, и это породило великую распрю между мною и вами. Ведь было время, господин мой Артур, когда вы были довольны мною за то, что я защищал госпожу мою, вашу королеву, и вам отлично ведомо, о благороднейший из королей, что она не раз и прежде подвергалась великим опасностям. А раз в прежние времена вы были довольны, когда я за нее сражался, то тем паче, казалось мне, я должен был спасти ее от костра, который грозил ей из-за меня.

Те же, кто передавали вам все эти рассказы, были лжецами, и им досталось по заслугам; ибо, всего вернее, не будь могущество Божие на моей стороне, мне бы не выстоять одному против четырнадцати рыцарей. К тому же они были вооружены и знали, на что шли, я же был безоружен и застигнут врасплох, ведь я был зван к госпоже моей, вашей королеве, а для чего, я не знал, но едва только переступил порог королевиных покоев, как тотчас же сэр Агравейн и сэр Мордред стали кричать мне из-за двери и называть меня изменником и трусом.

— Клянусь, они называли тебя правильно! — воскликнул сэр Гавейн.

— Господин мой сэр Гавейн, — сказал сэр Ланселот, — в той схватке им не удалось выказать себя ни правыми, ни сильнейшими.

— Ну, ну, сэр Ланселот, — сказал король, — я не давал вам причины поступать со мною так, как вы поступили, ибо вы и ваша родня были у меня в чести большей, чем другие рыцари.

— Мой господин, — отвечал сэр Ланселот, — не прогневайтесь, но ведь я и мои сородичи не однажды сослужили вам лучшую службу, нежели другие рыцари; и всякий раз, как вам приходилось тяжко, я избавлял вас от всевозможных опасностей; я всегда по мере сил моих рад был оказать услугу вам и господину моему сэру Гавейну. И в поединках, и на турнирах, и в сраженьях, пеший и конный, я много раз повсюду спасал вас и вас, господин мой сэр Гавейн, и еще многих ваших рыцарей.

И сейчас я смело скажу, — продолжал сэр Ланселот, — да будет вам всем ведомо, что еще ни разу не встретил я такого рыцаря, который мог бы против меня выстоять в честном бою до последнего. Помилуй меня Господь! С какими бы славными рыцарями мне ни приходилось сражаться, будь то даже сэр Тристрам или сэр Ламорак, я никогда не бился из всех моих сил, ибо щадил их, догадываясь, кто они. И я беру Бога в свидетели, никогда я не питал зла и зависти к добрым рыцарям, добывающим себе славу в поединках, и всегда был рад, если мне встречался рыцарь, хоть недолго могший выстоять против меня, в пешем ли бою или в конном. Только вот, пожалуй, сэр Карадос из Башни Слез, он был боец превосходнейший и муж силы превеликой, и кому и знать это, сэр Гавейн, как не вам, ведь того нельзя не почитать превосходным бойцом, кто великой мощью своею стащил вас с коня, положил поперек своего седла и прикрутил веревками к луке. И в тот раз, господин мой сэр Гавейн, я вас спас и убил его у вас на глазах. А в другой раз я повстречал брата вашего сэра Гахериса и сэра Тарквина, который вез его перед собою, связанного по рукам и ногам. И тогда я спас вашего брата и убил сэра Тарквина и к тому же вызволил из заточения еще шестьдесят четыре рыцаря господина моего короля Артура. И потому говорю теперь, — сказал сэр Ланселот, — что никогда не встречал столь могучих рыцарей и столь искусных бойцов, как сэр Карадос и сэр Тарквин, ибо с ними обоими я бился в полную мою силу. И потому также думается мне, — сказал сэр Ланселот сэру Гавейну, — что и вам не должно об этом забывать. Ибо если я склоню к доброму расположению вас, то, с помощью Божией, я добьюсь и милости господина моего короля Артура.

 

ГЛАВА XVI

— Сэр, король пусть решает, как ему угодно, — отвечал сэр Гавейн, — но знай, сэр Ланселот, между мною и тобой никогда не будет мира, покуда мы живем на свете, ибо ты убил трех моих братьев. И двоих из них ты убил предательски и безжалостно, ибо они были безоружны, да и никогда бы не подняли против тебя оружия.

— Сэр, видит Бог, я желал бы, чтобы они были в доспехах, — сказал сэр Ланселот, — ибо тогда они были бы сейчас живы. Что до сэра Гарета, то никого из своих кровных родичей я так не любил, как его, и покуда жив я, — сказал сэр Ланселот, — я буду оплакивать смерть сэра Гарета, и вовсе не из страха перед вами, но по многим другим причинам, причиняющим печаль мою. Одна из них та, что я сам посвятил его в рыцари; вторая причина — что, я знаю, он любил меня более, нежели кого-либо еще из рыцарей; а третья — что он был благороден и верен, любезен и учтив и нравом весьма добр. Четвертая же причина в том, что я сразу же понял, услышав о смерти сэра Гарета, что мне никогда уже больше не пользоваться вашею, господин мой сэр Гавейн, любовью, но лишь вражда вечная будет между нами. И также я понял, что вы склоните господина моего короля Артура на вечную и смертельную со мною вражду. Но, клянусь моей рыцарской честью и как есть Иисус мне защитник, я не убивал ни сэра Гарета, ни брата его моею волею, но увы! — на беду явились они в тот день без доспехов! Но вот что я предложу вам, — сказал сэр Ланселот, — если угодно будет королю и вам, господин мой сэр Гавейн: я выйду из Сандуича босой и в одной рубахе и отправлюсь в путь, и через каждые десять миль буду основывать и закладывать святые обители, какого ордена вы мне назначите, и часовни, чтобы в них день и ночь пели и читали молитвы, в особенности же по сэру Гарету и по сэру Гахерису. И это я сделаю на всем пути от Сандуича до Карлайля, и каждой обители придам довольно имущества и добра. И покуда останется у меня хоть какое-то имение на земле, ни один из этих Божьих домов не будет испытывать недостатка ни в чем, что потребно для устройства, содержания и кормления святых обителей. И это будет дань во спасение их душ достойнее и святее и Богу угоднее, нежели когда вы, мой благороднейший король, и вы, сэр Гавейн, идете на меня войной, ибо этим вы ничего не добьетесь.

Тут все рыцари и дамы, при том присутствовавшие, стали плакать, как безумные, и на щеки короля Артура тоже упали слезы.

— Сэр Ланселот, — сказал сэр Гавейн, — я выслушал твои прекрасные речи и щедрые посулы. Но знай, пусть король поступает, как угодно ему, я же никогда не прощу тебе смерть моих братьев, в особенности же смерть брата моего сэра Гарета. И если мой дядя король Артур пожелает помириться с тобой, он лишится моей службы, ибо говорю тебе, — сказал сэр Гавейн, — ты изменник и королю и мне.

— Сэр, — отвечал сэр Ланселот, — не родился еще на свете такой рыцарь, который сумел бы доказать это против меня с оружием в руках! И если вы, сэр Гавейн, бросаете мне столь ужасное обвинение, то уж извините меня, но мне придется на него ответить.

— Ну, нет, — сказал сэр Гавейн, — теперь уж об этом речи нет из-за папы римского, ибо он повелел дяде моему королю принять назад королеву и примириться, сэр Ланселот, с тобою и на этот раз дать ручательство, что ты сможешь уехать невредим, как и приехал. Но в нашей земле тебе не должно оставаться долее пятнадцати дней — такое предупреждение тебе делаю я, ибо еще до твоего приезда мы с королем в том сговорились и согласились. А если ты замешкаешься, — сказал сэр Гавейн, — то знай, что лучше бы тебе вовсе сюда не приезжать, ибо ты заплатишь головой. И, когда бы не повеление папы, — сказал сэр Гавейн, — я бы своими руками бился против тебя, один на один, и доказал бы, одолев тебя, что ты — изменник и дяде моему королю Артуру, и мне. Я еще докажу это в поединке с тобою после того, как ты отсюда уедешь, где бы я тогда тебя ни встретил!

 

ГЛАВА XVII

Тут вздохнул сэр Ланселот, и слезы упали на щеки его, и он сказал:

— О, благороднейшее христианское королевство, возлюбленное мною превыше всех королевств! В твоих пределах добыл я почти всю мою славу, но ныне, когда должен я вот так бесславно тебя покинуть, воистину мне жаль, что когда-то я прибыл сюда, откуда я столь позорно изгнан, незаслуженно и беспричинно! Но так уж изменчива судьба и безостановочно ее колесо, что нет в жизни постоянства. И тому есть много свидетельств в старых хрониках, как, например, в историях благородного Гектора Троянского или Александра, этого могущественного завоевателя, и еще многих других: они были вознесены на царственную высоту, а потом падали всех ниже. Так случилось и со мною, — сказал сэр Ланселот, — ибо в этом королевстве я пользовался величайшей славой, и подвигами моими и сородичей моих умножена была слава всего Круглого Стола более, нежели кем-либо еще из вас.

И потому знай, сэр Гавейн, я проживу на моих собственных землях не хуже любого из здесь находящихся рыцарей. И если вы, мой достославный король, придете на мои земли с сэром Гавейном войной против меня, то я уж постараюсь, как смогу, противостоять вам. Но что до вас, сэр Гавейн, если вы пойдете на меня, то прошу вас, не обвиняйте меня в измене и предательстве, ибо иначе я должен буду ответить на ваши обвинения.

— Поступай как тебе будет угодно, — отвечал сэр Гавейн, — только поторопись скрыться с наших глаз! И знай, мы скоро последуем за тобою и обрушим крепчайший из твоих замков тебе на голову!

— В этом вам не будет нужды, — молвил сэр Ланселот, — ибо, когда бы я был столь же воинственно настроен, как вы, я бы непременно искал с вами встречи на ратном поле.

— Не надобно нам больше речей твоих, — сказал сэр Гавейн, — вручи королю королеву и поспеши вон из этого замка!

— Ну, что ж, — сказал сэр Ланселот, — знай я, какая меня здесь ждет встреча, я бы дважды подумал, прежде чем ехать сюда. А если бы королева и вправду была мне так дорога, как вы на нее нашептываете, уж я бы не побоялся оставить ее у себя и отстоять ее даже и против сильнейшей в мире рыцарской дружины.

И с тем обратился сэр Ланселот к королеве Гвиневере и при короле и при всех, кто там был, сказал ей так:

— Госпожа, теперь я должен навсегда покинуть вас и это благородное общество. И раз уж это так, я заклинаю вас молиться за меня, как я буду молиться за вас. Если же лживые языки еще когда-нибудь навлекут на вас беду, без промедления, добрая моя госпожа, дайте знать об том мне, и если хоть один рыцарь на всем свете сможет вас спасти, то этим рыцарем буду я, и я спасу вас с оружием в руках.

И с тем сэр Ланселот поцеловал королеву и сказал громким голосом:

— А теперь посмотрим, найдется ли здесь кто-нибудь, кто осмелится сказать, что королева неверна господину моему королю Артуру? Пусть говорит, если посмеет.

И с тем он подвел королеву к королю, а потом поклонился и вышел. И не было там ни короля, ни герцога, ни графа, ни барона, ни рыцаря, ни дамы, кто бы не плакал, как безумный, кроме лишь сэра Гавейна. И когда благородный рыцарь сэр Ланселот садился на коня, чтобы покинуть Карлайль, поднялись тут великие стоны и рыдания, и горько был оплакан его отъезд. И пустился он в путь к замку Веселой Стражи, который он с тех пор всегда называл замком Печальной Стражи. Так покинул сэр Ланселот навсегда двор короля Артура.

Когда же он прибыл к себе в замок, то призвал к себе свою дружину и спросил рыцарей, как намерены они поступить дальше. И ответили они все разом в один голос, что как он поступит, так и они.

— Тогда, любезные мои други, — сказал сэр Ланселот, — мы должны покинуть пределы этого благороднейшего королевства. И теперь, когда я должен отсюда уехать, мне это очень горько, ибо отъезд мой будет бесславен, ведь изгнанник всегда удаляется бесславно. А это меня очень печалит, ибо я боюсь, что люди после моей смерти запишут в хроники, что я был изгнан из этой земли. А иначе, любезные лорды, когда бы не боялся я позора, госпожа моя королева Гвиневера и я не расстались бы никогда.

Тут заговорили благородные рыцари сэр Паломид и сэр Сафир, его брат, и сэр Белингер Жестокий, и сэр Уррий с сэром Лавейном, и еще многие другие, и сказали так:

— Сэр, если вы склонны не уезжать и остаться в этой стране, то мы не подведем вас, вы можете на нас положиться. Если же вы надумаете покинуть эту страну, то здесь нет ни одного доброго рыцаря, который бы не последовал за вами, и тому есть много причин. Одна из них та, что все мы, хоть и не вашей крови, при дворе короля не встретим радушного приема. И раз уж мы предпочли в беде вашей принять вашу сторону, когда вы находились здесь, знайте, что мы также последуем за вами и в другие страны и разделим с вами и там вашу судьбу.

— Любезные лорды, — отвечал им сэр Ланселот, — я вас понял и отблагодарю как могу. Вы же знайте: все мои наследственные владения я разделю с вами, то есть я разделю все мое имение и все земли между вами и себе возьму ровно столько же, сколько достанется и всякому из вас; и если будет у меня довольно, чтобы жить мне одному, то больше мне не надо ни богатств, ни роскошеств. И с Божьей помощью я надеюсь содержать вас на моих землях не хуже прежнего.

Тут сказали все рыцари в один голос:

— Позор да будет тому, кто вас покинет! Ибо мы все понимаем, не будет мира в этом королевстве, но лишь раздор и война, когда распалось братство рыцарей Круглого Стола. Ведь это дружиною Круглого Стола держалась слава короля Артура, ее доблестью поддерживался мир и покой короля и всего королевства. И немалая доля, — сказали они все, — в этом и ваших заслуг, сэр Ланселот.

 

ГЛАВА XVIII

— Воистину я благодарю вас всех за добрые ваши слова. Как бы то ни было, я знаю, что не на мне одном держалось благоденствие этого королевства, но, в чем мог, я исполнял свой долг. И, право, я помню в мои дни немало смут и мятежей, которые мною и моим родом бывали усмирены. Но о мятежах, я знаю, все мы еще скоро услышим, и это мне весьма прискорбно. Ибо я очень опасаюсь, — сказал сэр Ланселот, — что сэр Мордред учинит в стране смуту, ибо он человек злобный и весьма склонный творить беды.

Так было между ними решено отправиться вместе с сэром Ланселотом в его владения. И, говоря коротко, они наняли и закупили все потребное снаряжение, и собралась при сэре Ланселоте целая сотня рыцарей, и они приняли присягу, что бы ни было, не покидать его ни в славе, ни в беде.

Сели они на корабль в Кардиффе и отплыли в Бенвик; сейчас иные зовут его Байонна, а иные — Бонн, откуда вино боанское. Но правду сказать, сэр Ланселот и его племянники владели всей Францией и всеми землями, к Франции принадлежащими; он и весь его род приобрели все эти владения через благородную доблесть сэра Ланселота.

Прибыв, стал он укреплять и оснащать все свои славные города и замки и ставил в них отряды-гарнизоны. И тогда признали его власть все жители тех земель и смиренно ему покорились. Когда же распорядился он всем в тех краях, то вскоре созвал парламент, и там он короновал сэра Лионеля королем Франции, а сэра Борса он короновал королем всех бывших владений короля Клаудаса, а сэра Эктора Окраинного, младшего своего брата, короновал он королем Бенвика и всей Гийенны — наследными владениями сэра Ланселота. И он сделал сэра Эктора князем над ними всеми.

Так расчленил он все свои земли и наделил ими своих благородных рыцарей. Сначала он пожаловал владения своим сородичам: сэра Бламура он сделал герцогом Лимузина, что в Гийенне, а сэра Блеобериса — герцогом Пуатье. Сэру Гахалантину он отдал герцогство Овернь, сэру Галиходину — герцогство Сентон, сэра Галихуда сделал графом Периге, сэра Менадука сделал графом Руэрга, сэра Вилара Доблестного — графом Беарна, сэра Эба Достославного — графом Коммана, сэра Лавейна он сделал графом Арманьяка, сэра Уррия — графом Астарака, сэра Неровенса — графом Пардиака, сэра Пленориуса — графом Фуа, сэра Селиса из Башни Слез он сделал графом Маргана, а сэра Мелиаса Островного — графом Турсана, а сэра Белингера Жестокого — графом Ланд, а сэра Паломида — герцогом Прованса и сэра Сафира, его брата, — герцогом Лангедока. С эру Клегису он пожаловал графство Ажен, сэру Садуку — графство Сарла, сэра Динаса-Сенешаля он сделал герцогом Анжуя и сэра Кларуса — герцогом Нормандии.

Так наградил сэр Ланселот своих благородных рыцарей, этих и еще многих других, которых слишком долго было бы, мне думается, здесь перечислять.

 

ГЛАВА XIX

Теперь мы оставляем сэра Ланселота в его владениях, и с ним — его благородных рыцарей, и возвратимся к королю Артуру и сэру Гавейну, которые собрали большое войско, всего числом в шестьдесят тысяч. Все уже было готово для переезда через море и для войны против сэра Ланселота и против его земель. И вот в Кардиффе погрузились они на корабли.

А король Артур назначил сэра Мордреда главным управителем над всей Английской землей и под его началом оставил также королеву: оттого что был сэр Мордред сыном королю Артуру, король на время своего отсутствия поручил ему в управление свою страну и свою королеву.

Переехал король через море, высадился на земле сэра Ланселота и стал предавать страну грабежам и пожарам — ради мести сэра Гавейна. Когда же достигла сэра Ланселота весть о том, что король Артур с сэром Гавейном высадились на его землю и все разоряют и губят, то сказал ему сэр Борс:

— Мой господин сэр Ланселот, позор нам, что мы вот так допускаем их хозяйничать на наших землях. Ведь знайте, как бы вы ни попускали, они вам за то не сделают снисхождения, если вы попадете к ним в руки.

Потом заговорил сэр Лионель, рыцарь разумный и осмотрительный, и сказал ему так:

— Мой господин сэр Ланселот, вот какой я дам вам совет: отсидимся за крепкими стенами в городах наших, покуда противники наши не начнут испытывать голод и холод и не будут дуть себе на пальцы, а тогда нападем на них со свежими силами и порежем их, как овец в загоне, чтобы навсегда запомнили чужестранцы, на них глядя, как высаживаться на наших землях!

Потом заговорил король Багдемагус и сказал сэру Ланселоту так:

— Сэр, ваша учтивость погубит нас всех, ваша учтивость породила и все эти бедствия, но ведь если они так будут хозяйничать на наших землях, то постепенно они и нас самих уничтожат, если мы вот так попрячемся по норам.

Затем сказал сэру Ланселоту сэр Галихуд:

— Сэр, среди нас немало рыцарей королевской крови, и долго они не согласятся сидеть и бездействовать в этих стенах. И потому позвольте нам, как должно рыцарям, встретить врага в поле, и мы так разделаемся с ними, что они проклянут тот час, когда ступили на нашу землю.

Затем заговорили семеро братьев из Северного Уэльса; то были семь благороднейших рыцарей, — семь королевств можно было обыскать и все же не найти других таких семерых рыцарей. И сказали они все семеро в один голос так:

— Сэр Ланселот, ради Христа, позвольте нам с сэром Галихудом выехать за стены, ибо мы не приучены прятаться по замкам и крепким городам.

И тогда заговорил сэр Ланселот, который всем им был глава и господин, и сказал так:

— Любезные лорды, знайте, я никак не хотел бы выезжать из стен замка ради пролития христианской крови. Но я вижу, что мои земли окажутся вовсе разорены, если на них еще долго будут кормиться большие армии, занятые великой войной, какую еще во время оно вел на них король Клаудас против здешних людей, а также против отца моего короля Бана и моего дяди короля Борса. Но все же пока еще мы останемся за этими крепкими стенами. Я же пошлю посольство к господину моему королю Артуру для примирения, ибо мир лучше, нежели постоянные войны.

И послал сэр Ланселот девицу и с нею карлика, дабы просили они короля Артура не воевать более его земли. Пустилась она в путь на лошади, ее карлик бежал сбоку, и когда она подъехала к шатру короля Артура, то спешилась. И встретил ее учтивый рыцарь сэр Лукан-Дворецкий и сказал:

— Прекрасная девица, вы прибыли от сэра Ланселота Озерного?

— Да, сэр, — она отвечала, — для того я прибыла сюда, чтобы говорить с королем Артуром.

— Увы, — сказал сэр Лукан, — господин мой Артур рад был бы примириться с сэром Ланселотом, но сэр Гавейн до того не допустит. — И еще он сказал: — Молю Бога, девица, чтобы вам преуспеть, ибо все мы, состоящие при короле, почитаем сэра Ланселота за лучшего среди всех рыцарей на свете.

И с тем сэр Лукан отвел девицу к королю, где он сидел с сэром Гавейном, чтобы они могли выслушать ее посольство. И когда она кончила говорить, побежала влага из королевских глаз. И все лорды с превеликой радостью стали советовать королю примириться с сэром Ланселотом, кроме лишь одного сэра Гавейна. А он сказал так:

— Господин мой и родной дядя, как намерены вы теперь поступить? Неужели решитесь вы повернуть назад, когда уже так далеко зашли? Весь мир будет говорить о вас со смехом и презрением.

— Знайте, сэр Гавейн, — отвечал король, — что я поступлю по вашему совету. Однако сдается мне, — сказал король Артур, — что не следовало бы отвергать его справедливых предложений. Но раз уж я зашел так далеко, дать ответ этой девице я поручаю вам, ибо сам я не в силах от жалости говорить с нею, ведь ее предложения столь благородны.

 

ГЛАВА XX

И тогда сказал сэр Гавейн девице так:

— Передайте вы сэру Ланселоту, что посылать посольства к моему дяде для него — напрасный труд. Ибо, скажите ему, если он в самом деле желает приложить старания для мира, надо было сделать это ранее, ибо теперь уже поздно. И скажите ему, что я, сэр Гавейн, просил ему передать, что я клянусь верностью моему Господу и рыцарству преследовать его неотступно до тех пор, пока он меня не убьет либо же я его!

Заплакала тут девица и удалилась, но и там осталось немало плачущих глаз. Сэр Лукан отвел ее туда, где стояла ее лошадь, и она возвратилась к сэру Ланселоту. А он был со своими рыцарями, и когда сэр Ланселот услышал ответ короля, то слезы сбежали по щекам его. А благородные рыцари обступили его и сказали:

— Сэр Ланселот, почему вы так невеселы? Вспомните, кто вы такой, вспомните, кто мы такие, и давайте, благородные рыцари, померимся с ними силами на поле брани.

— Это-то легче легкого, — отвечал сэр Ланселот, — но никогда еще не был я менее склонен к сраженью. И потому прошу вас, сэры, если вы меня любите, то послушайтесь вы меня и поступите по-моему. Ибо я буду всегда избегать боя с благородным королем, когда-то посвятившим меня в рыцари. Перед ним я буду обращаться в бегство, а если уж некуда мне будет дальше бежать, только тогда стану обороняться. И оттого будет мне и всем нам больше чести, чем если бы стали мы биться против благородного короля, которому прежде мы все служили.

На том прекратили они свои речи, и в ту ночь все расположились на отдых.

А рано поутру, когда еще только светало, выглянули рыцари и увидели, что осада со всех сторон подступает к городу Бенвику и уже лестницы наставлены. А из города их отбивают и сбрасывают со стен.

И выехал вперед сэр Гавейн, во всеоружии, на могучем скакуне, остановился перед главными воротами с копьем в руке и крикнул:

— Где ты, сэр Ланселот? Или меж вами, гордыми рыцарями, ни один не осмелится поломать копья со мною?

Тут изготовился сэр Борс и выехал за стены города. И встретился сэр Гавейн с сэром Борсом и сшиб его с коня и самого его едва не убил. Подобрали сэра Борса и унесли обратно в город.

Тогда выехал сэр Лионель, желая отомстить за сэра Борса. Вот оба они наставили копья, ринулись друг против друга и сшиблись жестоко, но сэру Гавейну была в тот день такая удача, что он сшиб наземь сэра Лионеля и нанес ему глубокую рану. Подобрали тогда сэра Лионеля и внесли за ворота в город.

И так сэр Гавейн приезжал каждый день, и не было случая, когда он не сокрушил бы кого-либо из рыцарей сэра Ланселота. Так продолжалось целых полгода, и немало народу было побито с обеих сторон.

Но вот случилось однажды сэру Гавейну подъехать к воротам города, как всегда, в полном вооружении и верхом на отличном скакуне и с тяжелым копьем в руке, и крикнуть громким голосом так:

— Где же ты, коварный изменник сэр Ланселот? Почему прячешься, как трус, за стенами и укрытиями? Выгляни только, коварный рыцарь-предатель, и я отомщу тебе за смерть моих трех братьев!

Все эти речи слышал сэр Ланселот от начала до конца. И тут обступили его со всех сторон родичи его и его рыцари, и так сказали они сэру Ланселоту все враз:

— Сэр, теперь должно вам непременно защитить себя, как подобает рыцарю, либо же быть опозоренным навеки, ибо когда вас открыто обвиняют в измене, тогда настает время действовать! И так слишком долго вы спали и слишком много терпели.

— Да поможет мне Бог, — отвечал сэр Ланселот, — меня жестоко печалят слова сэра Гавейна, ибо ныне он бросает мне тяжкое обвинение. И потому знаю я, как и вы, что мне должно теперь непременно защищаться либо же оказаться трусом.

И приказал сэр Ланселот седлать своего лучшего коня и нести свои доспехи в надвратную башню. А сам сэр Ланселот обратился к королю громким голосом и сказал так:

— Господин мой Артур, благородный король, когда-то посвятивший меня в рыцари! Знайте, сокрушается сердце мое за вас, что вы вот так преследуете меня. Я же все от вас сносил, ведь, будь я мстителен, я бы давно уже встретился с вами на бранном поле и усмирил бы самых храбрых ваших рыцарей. Вот уже полгода, как я все терплю и сношу от вас и от сэра Гавейна. Но теперь я уже более терпеть не могу и непременно должен защититься, раз уж сэр Гавейн обвинил меня в измене. Но это будет против моей воли, ибо я не хотел биться против рыцарей вашей крови, однако теперь уже мне нет пути назад, как зверю, загнанному в засаду.

Тогда сказал сэру Ланселоту сэр Гавейн:

— Если ты отважился на бой, то оставь пустые речи и выходи на поле, и мы отведем душу!

Тогда облачился сэр Ланселот в доспехи и сел на коня своего и оба рыцаря взяли в руки тяжелые копья. Отступило от ворот осаждавшее войско, и вышли из города благородные рыцари, числом столь многие, что, когда увидел король Артур такое множество воинов и рыцарей, подивился он и сказал себе:

— Увы мне, что сэр Ланселот против меня! Ибо теперь я вижу, что он и вправду, до сих пор меня щадил.

И заключен был между ними двумя договор, что никто не должен к ним приближаться и ввязываться в бой, покуда один из них не будет убит или не покорится.

 

ГЛАВА XXI

И вот разъехались далеко сэр Ланселот и сэр Гавейн и пустили друг на друга коней во всю мочь и во весь опор, сшиблись и ударили один другого в середину щита. Но так могучи были рыцари и так тяжелы их копья, что не выстояли кони под этими ударами и рухнули наземь. Встали рыцари, бросив узду, перетянули наперед щиты и, сойдясь, стали рубиться, нанося один другому жестокие удары по всему телу, так что кровь хлестала у них отовсюду.

А у сэра Гавейна была такая тайная сила в ладанке, полученной от святого старца, что всякий день в году с девяти часов утра и до полудня за три часа мощь его возрастала втрое против обычного. И это помогло сэру Гавейну снискать себе немало славы. Из-за него-то и издал король Артур такое повеление, чтобы все поединки Божьего суда, которые должны были происходить пред королем Артуром, назначались как раз на это время; и все это — ради сэра Гавейна, дабы он, если случится ему выступить на одной стороне, успел одержать в поединке верх, покуда сила его не начнет убывать. Но мало кто из рыцарей в то время знал о тайном преимуществе сэра Гавейна, кроме одного лишь короля Артура.

А сэр Ланселот продолжал биться с сэром Гавейном, и, чуя, как все возрастает у того сила, испугался сэр Ланселот, как бы ему не потерпеть поражения, ибо, как повествует Французская Книга, он подумал, почуяв, как удвоилась сила сэра Гавейна, что это сам дьявол с ним бьется, а не смертный человек.

И стал тогда сэр Ланселот наклоняться и уклоняться и щитом загораживаться и так сберегал свои силы и дыхание в продолжение трех часов. И немало нанес ему за то время сэр Гавейн могучих ударов, рубя и коля, так что все рыцари, следившие за сэром Ланселотом, дивились, откуда берутся у него силы все это выстоять, но и им невдомек было, как трудно приходилось сэру Ланселоту.

Но когда миновал полдень, пропала волшебная мощь сэра Гавейна, и осталась у него лишь его собственная сила. Почувствовал сэр Ланселот, как поник сразу же сэр Гавейн, выпрямился он во весь рост, подошел к сэру Гавейну и сказал так:

— Ну, теперь чую я, что могли, вы уже сделали. И теперь, господин мой сэр Гавейн, наступил мой черед! Ибо за нынешний день я натерпелся от вас немало и принял жестоких и могучих ваших ударов без счета.

И удвоил сэр Ланселот свои удары и с такою силой обрушил меч на шлем сэру Гавейну, что тот рухнул во весь рост на бок. А сэр Ланселот от него отступил.

— Зачем ты отступаешь от меня? — спросил сэр Гавейн. — Вернись, коварный рыцарь-предатель, и убей меня насмерть! Ибо, если ты меня так оставишь, знай, что лишь только я оправлюсь, я буду биться с тобою снова!

— Сэр, — отвечал сэр Ланселот, — как-нибудь, с Божьей помощью, я выстою против вас! Но знай, сэр Гавейн, что поверженного рыцаря я разить не стану.

И с тем сэр Ланселот удалился и вернулся в город. А сэра Гавейна отнесли в шатер короля Артура, и призваны были к нему тотчас же лучшие лекари, и они осмотрели и промыли ему раны и смазали утоляющими снадобьями.

Сэр же Ланселот сказал так:

— Приветствую вас, господин мой король! Но знайте, что у этих стен вам не завоевать себе славы, ибо захоти я вывести из города моих рыцарей — и многие достойные мужи примут смерть свою. А потому, господин мой Артур, не забывайте о прежней любви между нами, и да наставляет вас во всяком деле Иисус, что бы ни случилось дальше со мною.

 

ГЛАВА XXII

— Увы мне, — сказал король, — зачем только началась эта злосчастная война! Сэр Ланселот постоянно и повсеместно щадит меня и избегает боя со мною и со всеми моими сородичами, и это все видели нынче, когда он столь благородно поступил с племянником моим сэром Гавейном.

И заболел Артур от горя, что сэр Гавейн столь жестоко изранен и что между ним и сэром Ланселотом идет война. И долго еще после этого войско короля Артура продолжало осаждать город, но схваток у них почти не было, ибо осажденные сидели за стенами и только защищались, когда была нужда.

А сэр Гавейн пролежал в своих шатрах три недели больной и недужный в окружении лучших лекарей, каких только удалось сыскать. Но лишь только смог он ходить и ездить верхом, он тут же облачился в доспехи, сел на могучего скакуна, в руку взял тяжелое копье и подскакал к главным воротам Бенвика. И крикнул он громким голосом так:

— Где ты, сэр Ланселот? Выходи, коварный и трусливый рыцарь-изменник! Это я, сэр Гавейн, готовый подкрепить с оружием в руках все мои против тебя обвинения!

Все эти речи слышал сэр Ланселот, и сказал он так:

— Сэр Гавейн, я слышу ваши грубые речи и сожалею, что вы никак не угомонитесь. Ведь вам ведомо отлично, сэр Гавейн, что я знаю вашу силу и ваше искусство и что большого вреда вы мне нанести не сможете.

— Спускайся сюда, рыцарь-предатель, — отвечал он, — и подтверди правоту твою с оружием в руках! В прошлый раз мне не посчастливилось и я пострадал от твоей руки, но знай, я прибыл сегодня расплатиться с тобою, ибо я повергну тебя, как ты поверг меня!

— Иисусе меня упаси, — отвечал сэр Ланселот, — оказаться в вашей власти, как вы в тот раз оказались в моей, ибо тогда мне пришел бы конец. Но, Гавейн, — молвил сэр Ланселот, — не думай, что я стану долго медлить, и раз уж ты столь несправедливо обвиняешь меня в предательстве, ты сейчас получишь, чего добиваешься, и будет тебе со мною дела по горло.

И сэр Ланселот облачился во все доспехи, сел на коня, взял в руку большое копье и выехал из ворот. Собрались и оба войска, и осаждавшие, и осажденные, и стояли грозным строем, и было им приказано не двигаться и следить за поединком этих двух благородных рыцарей.

Вот уперли они копья в свои седельные упоры, ринулись друг на друга и сшиблись, точно гром грянул. У сэра Гавейна копье сломалось по рукоять на сотню кусков, сэр же Ланселот ударил его сильнее, так что конь под сэром Гавейном копытами вскинул, и рухнули конь и всадник наземь. Тогда сэр Гавейн высвободил проворно ноги из стремян, загородился щитом, выхватил яростно меч из ножен и крикнул сэру Ланселоту:

— Слезай с коня, рыцарь-изменник! Ибо, если сын кобылы и отказался мне служить, знай, что сын короля и королевы по-прежнему к твоим услугам!

Тогда спешился и сэр Ланселот, загородился щитом, обнажил меч, и сошлись они яростно и осыпали друг друга жестокими ударами, так что люди с обеих сторон только диву давались.

Но когда сэр Ланселот почувствовал, что сила сэра Гавейна чудесно возрастает, он умерил свою храбрость и стал сберегать свои силы и дыхание, обороняясь мечом и укрываясь за щитом: он наклонялся и уклонялся туда и сюда, отбивая удары сэра Гавейна и умеряя его напор. А сэр Гавейн напрягал всю мощь и силу, чтобы зарубить сэра Ланселота, ибо, как рассказывает Французская Книга, вместе с мощью возрастала у сэра Гавейна его злоба.

Так три часа наседал он на сэра Ланселота, причиняя ему жестокие страдания, и тому великих трудов стоило от него обороняться. Но когда миновали те три часа и сэр Ланселот почувствовал, что сэр Гавейн вновь остался при своей собственной силе, тогда сказал он так:

— Сэр, вот уже дважды вы доказали мне, что вы грозный рыцарь и муж дивной мощи. И много чудесных подвигов вы свершили за жизнь свою, ибо не один благородный рыцарь был обманут вашей волшебно возрастающей силою. Но теперь, сдается мне, вы уже свершили все ваши чудесные подвиги, и знайте, теперь настал мой черед свершать подвиги!

И сэр Ланселот приблизился к сэру Гавейну и удвоил свои удары, и, как ни оборонялся сэр Гавейн, все же сэр Ланселот успел нанести ему такой удар по шлему и по старой ране, что сэр Гавейн поник, упал наземь и лишился чувств. Но лишь только пришел он в себя, как стал лежа размахивать мечом и метить в сэра Ланселота, говоря так:

— Рыцарь-предатель, знай, я еще не убит! И потому приблизься, и мы доведем этот бой до конца!

— Я не сделаю более ни шагу, — отвечал сэр Ланселот. — Ибо, когда я вижу вас на ногах, я готов с вами биться все время, пока вы стоите на ногах; но поразить раненого человека, который не в силах стоять, — упаси меня Бог от такого позора!

И с тем повернулся он и направился к городу, а сэр Гавейн кричал ему вослед: «Предатель!» — и говорил так:

— Знай, сэр Ланселот, когда я вновь оправлюсь от ран, я опять буду биться с тобою, ибо я не отступлюсь до тех пор, пока один из нас не будет убит!

И так вновь продолжалась эта осада, и сэр Гавейн пролежал больной без малого месяц, а когда он поправился и был уже готов через три дня снова затеять бой с сэром Ланселотом, прибыли вдруг к королю Артуру из Англии вести, которые заставили его со всем войском двинуться в обратный путь.

 

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

 

ГЛАВА I

Оставшись правителем всей Англии, сэр Мордред повелел составить письма, которые пришли словно бы из-за моря, а в письмах тех значилось, что король Артур убит в бою с сэром Ланселотом. И тогда сэр Мордред назначил парламент и созвал баронов и принудил их провозгласить его королем. И был он коронован королем в Кентербери и устроил там пир на пятнадцать дней.

А после прибыл он в Винчестер, захватил королеву Гвиневеру и открыто объявил, что намерен на ней жениться (а она была женой его дяди и его отца).

Стали готовиться к празднеству, и назначен уже был день, когда должны были они повенчаться; и тяжко было на душе у королевы Гвиневеры. Но печаль свою она открыть не осмелилась, говорила речи любезные и согласилась поступить по желанию сэра Мордреда.

И для того испросила она у сэра Мордреда позволения отправиться в Лондон и закупить там всякой всячины, потребной к свадьбе. Сэр же Мордред из-за речей ее любезных ей поверил и ее отпустил. А она, лишь только прибыв в Лондон, удалилась в Лондонский Тауэр и, со всей поспешностью запасшись всевозможным провиантом, засела там с надежным гарнизоном.

Когда узнал об этом сэр Мордред, жестока и безмерна была его ярость. И, говоря коротко, он обложил Тауэр могучей ратью, то и дело пускаясь на штурмы, наставляя стенобитные машины и паля из тяжелых пушек. Но все было напрасно, ибо королеву Гвиневеру ни добром, ни угрозами не удавалось склонить довериться сэру Мордреду и вновь отдаться ему в руки.

И прибыл к сэру Мордреду епископ Кентерберийский, муж ученый и святой, и сказал ему так:

— Сэр, что задумали вы? Или вы хотите оскорбить Господа Бога, а затем еще опозорить себя и все рыцарство? Ибо разве король Артур вам не дядя родной и не далее как брат вашей матери? И разве не от него же она и родила вас, его родная сестра? И потому как можно вам взять себе жену вашего собственного отца? Потому, сэр, — сказал епископ, — оставьте этот замысел, а иначе я прокляну вас Книгой, колоколом и свечой.

— Делай что хочешь, — отвечал ему сэр Мордред. — Я же знать тебя не желаю!

— Сэр, — сказал епископ, — да будет вам ведомо, что я не побоюсь исполнить мой долг. К тому же вы пустили слух, будто господин мой Артур убит, а это ложь, и потому черное дело затеяли вы на этой земле!

— Молчать, лживый поп! — вскричал сэр Мордред. — Если ты еще будешь меня попрекать, я отсеку тебе голову!

Епископ удалился и предал его самому грозному проклятью, какое только можно произнести. Тогда сэр Мордред решил разыскать епископа Кентерберийского и предать его смерти. Пришлось епископу бежать, захватив с собою часть своего добра, и скрылся он в окрестностях Гластонбери. Там жил он отшельником в часовне, пребывая в бедности и в святых молитвах, ибо он хорошо понимал, что близится усобная война.

А сэр Мордред меж тем пытался письмами и посольствами, добром или хитростью выманить королеву из Лондонского Тауэра; но все его усилия были тщетны, ибо королева отвечала ему кратко, и на открытые его послания и на тайные, что она охотнее убьет себя, чем станет его женой.

Но вот прибыло к сэру Мордреду известие, что король Артур снял осаду с сэра Ланселота и возвращается домой с большим войском, дабы отомстить сэру Мордреду. И тогда сэр Мордред разослал письма ко всему баронству нашей страны. Собралось к нему множество народу, ибо среди баронов общее было мнение, что при короле Артуре нет жизни, но лишь войны и усобицы, а при сэре Мордреде — веселие и благодать. Так был ими король Артур подвергнут хуле и поруганию, а между ними были многие, кого король Артур возвысил из ничтожества и наделил землями, но ни у кого не нашлось для него доброго слова.

О вы, мужи Англии! Разве не видите все вы, какое творилось злодейство? Ведь то был величайший из королей и благороднейший рыцарь в мире, всего более любивший общество благородных рыцарей и всем им слава и опора, но даже и им не остались довольны англичане. Вот таков был прежде обычай и нрав в нашей стране, и люди говорят, что мы и по сей день не отстали от этого обычая. Увы! это у нас, англичан, большой порок, что долго нам ничто не мило.

Так было с людьми и в тот раз: им более по нраву стал теперь сэр Мордред, а не благородный король Артур, и много народу стеклось к сэру Мордреду, и они объявили ему, что будут стоять за него и в беде и в удаче. И вот с большим войском сэр Мордред подошел к Дувру, ибо там, он слышал, должен был высадиться король Артур, и потому он задумал силой не допустить родного отца на родную землю. И почти вся Англия была на стороне сэра Мордреда, ибо люди так падки до перемен.

 

ГЛАВА II

И вот, когда сэр Мордред со своим войском был уже в Дувре, прибыл туда король Артур с большим флотом кораблей, галеонов и карак, но сэр Мордред уже наготове поджидал его на берегу, дабы воспрепятствовать родному отцу высадиться на земле, над которой тот был королем.

Стали спускать на воду суда большие и малые, полные славных воинов; и немало благородных рыцарей тут было побито и немало высокомерных баронов повержено в ничтожество с обеих сторон.

Но король Артур был так храбр, что никто из рыцарей не смог помешать ему высадиться на берег, и его рыцари бесстрашно пробились вслед за ним. Так высадились они вопреки сэру Мордреду со всем его могуществом и обратили в бегство его и его войско.

А когда окончился бой, король Артур повелел разыскать всех своих рыцарей, кто был ранен или убит. И был найден сэр Гавейн лежащим замертво на дне большой лодки. Когда услышал король Артур про такую беду, он пошел к нему и нашел его при смерти. Горько заплакал король, убивался жестоко, он заключил сэра Гавейна в свои объятья и трижды лишился чувств. А когда пришел в себя, то сказал так:

— Увы! сэр Гавейн, сын сестры моей, вот лежишь ты, кого я всех более на свете любил! Не видать мне больше радости! Ибо теперь, племянник мой сэр Гавейн, я открою тебе, что в тебе и в сэре Ланселоте была вся моя радость, на вас — все мое доверие. И теперь я лишился вас обоих, и потому не видать мне уж больше радости на этом свете!

— Ах, мой дядя, — сказал сэр Гавейн, — знайте же, что наступил мой смертный срок. И все это через собственную мою нетерпимость и ненависть, ибо моею ненавистью я навлек на себя же погибель; ведь нынче я принял удар по старой моей ране, которую нанес мне сэр Ланселот, и чувствую я, что к полудню должен буду умереть. Это из-за меня, из-за моей гордыни, терпите вы такой позор и урон, ведь будь благородный рыцарь сэр Ланселот сейчас с вами, как бывал он прежде и был бы и в этот раз, эта злосчастная война никогда бы не началась; ибо он рыцарским своим благородством вместе с рыцарями его благородной крови всех ваших злобных врагов держал в страхе и повиновении. И вот теперь, — молвил сэр Гавейн, — вы пожалеете, что нет с вами сэра Ланселота. Увы! зачем я не примирился с ним! И потому прошу, любезный дядя, пусть мне дадут бумагу, перо и чернила, дабы я мог написать письмо сэру Ланселоту, начертанное моею собственной рукой.

И вот, когда принесли бумагу, перо и чернила, сэр Гавейн едва приподнялся на ложе с помощью короля Артура, ибо незадолго перед этим он уже покаялся в своих грехах и приготовился к смерти. И взял он в руку перо и, как сказано во Французской Книге, написал так:

«Тебе, сэр, Ланселот, цвет благородного рыцарства, лучший изо всех, кого только видел я и о ком слышал за всю мою жизнь, я, сэр Гавейн, сын короля Лота Оркнейского и сын сестры благородного короля Артура, шлю приветствие и оповещаю тебя о том, что десятого дня мая месяца мне был нанесен удар по старой ране, полученной мною от тебя под стенами города Бенвика, и через эту рану настал теперь мой смертный час. И я хочу, чтобы весь мир узнал, что я, сэр Гавейн, рыцарь Круглого Стола, сам повинен в моей смерти и умираю не по твоей вине, но по моей. И потому я заклинаю тебя, сэр Ланселот, возвратиться в это королевство и посетить мою могилу и прочитать, быть может, молитву-другую за упокой моей души. Написано мною это послание в тот самый день, когда я был смертельно ранен, но рану эту еще прежде нанес мне ты, сэр Ланселот, и я не мог бы принять смерть от руки благороднее той, что убила меня.

Ты же, сэр Ланселот, ради прежней любви, что была некогда между нами, не медли, прошу тебя, но переезжай через море со всею возможной поспешностью, и твои благородные рыцари пусть приедут с тобою, и спасите благородного короля, который посвятил когда-то тебя в рыцари, ибо ему угрожает жестокая опасность от коварного изменника — моего единоутробного брата сэра Мордреда. Ибо тот короновался здесь королем и задумал еще жениться на госпоже моей королеве Гвиневере; и так бы он и сделал, когда бы королева не засела в Лондонском Тауэре со своими людьми. А десятого дня минувшего месяца мая господин мой король Артур и мы все высадились в Дувре и обратили этого коварного изменника сэра Мордреда в бегство. Вот тогда-то и пришлось мне получить удар по старой ране, нанесенной вами. А время написания этого письма — всего лишь за два с половиной часа до моей смерти. Писано моею собственной рукой и подписано кровью моего сердца. Прошу тебя, прославленнейший рыцарь мира, посети мою могилу».

Тут он заплакал, и король Артур тоже, и они оба лишились чувств. А когда они пришли в себя, то король распорядился, чтобы дали сэру Гавейну последнее причастие, а потом сэр Гавейн стал просить короля послать за сэром Ланселотом и принять его с лаской и почетом, как ни одного из рыцарей.

А в час полудня сэр Гавейн испустил дух. И повелел король похоронить его в часовне в стенах Дуврского замка. Там и сейчас все люди могут видеть его череп, и видна та рана, что нанес ему в поединке сэр Ланселот.

Вскоре король узнал о том, что сэр Мордред опять расположил войска свои для боя на взгорье Бархем-даун. Ранним утром король Артур поскакал туда со своей ратью, и там был у них великий бой, и много людей было побито и с той, и с другой стороны. Но под конец войско короля Артура одержало верх, и сэр Мордред со своими людьми бежал в Кентербери.

 

ГЛАВА III

А король распорядился обшарить холмы, разыскать всех убитых рыцарей и похоронить, а тем, кто ранен жестоко, намазать раны целительными снадобьями. В тот день многие перешли на сторону короля Артура, и говорили они, что война сэра Мордреда против короля Артура — несправедливая война.

А король со своим войском пошел на запад к морю, в сторону Солсбери. Там в назначенный между ними день король и сэр Мордред должны были встретиться на холме в окрестностях Солсбери, неподалеку от берега моря. А день, назначенный между ними, был понедельник после Троицына дня, и король Артур радовался, что сможет отомстить сэру Мордреду.

Сэр Мордред собрал под Лондоном большое войско, ибо в Кенте, Сассексе и в Саррее, в Эссексе, Саффолке и Норфолке держали большей частью его сторону. Немало благородных рыцарей съехалось к нему и к королю тоже; но получилось так, что те, кто любил сэра Ланселота, принимали сторону сэра Мордреда.

Но в ночь на Троицу привиделся королю Артуру дивный сон. Представилось ему во сне, будто стоит перед ним на возвышении кресло на одном колесе, а в кресле сидит сам он, король Артур, в богатейших золотых одеждах. А внизу, глубоко, будто бы чернеет под ним бездонный колодец, и в воде кишат всевозможные змеи и черви и дикие твари, мерзкие и ужасные. И вот словно бы кресло перевернулось вверх колесом, и король упал в самую гущу гадов, и они стали раздирать его тело. И закричал король на ложе своем: «Спасите! Спасите!»

Тут рыцари, пажи и слуги разбудили короля, и он был так потрясен, что долго не понимал, где он находится. И пролежал он, бодрствуя, почти до света, а потом снова впал в дремоту, и, не то во сне, не то наяву, видит король: пришел к нему сэр Гавейн, и с ним — прекрасные дамы. Когда увидел его король, то сказал так:

— Я рад видеть вас, сын моей сестры, я ведь думал, что вы умерли! Но теперь я вижу, что вы живы, и за то благодарю всемогущего Иисуса. А кто же эти прекрасные дамы, любезный племянник, что вас сопровождают?

— Сэр, — отвечал сэр Гавейн, — это все дамы, за которых я сражался, когда был жив. Это те, за кого я заступался по справедливости, и Господь даровал им милость в ответ на их молитвы, раз я был их заступником, сопровождать меня сюда к вам. Господь дозволил мне предостеречь вас от погибели: если завтра вы будете биться с сэром Мордредом, как между вами условлено, то, знайте, вы будете убиты, и с вами — множество вашего народу с обеих сторон. И, по великой милости и любви своей к вам и из сострадания к вам и еще многим добрым мужам, которым предстоит пасть мертвыми вместе с вами, Господь послал меня сюда предостеречь вас, дабы вы ни в коем случае не затевали завтра боя, но заключили бы перемирие на целый месяц. И в переговорах не скупитесь, лишь бы получить завтра отсрочку. Ибо через месяц сюда прибудет сэр Ланселот со всеми своими доблестными рыцарями и спасет вас с честью и убьет сэра Мордреда и всех, кто стоит за него.

Тут сэр Гавейн и все дамы вдруг пропали, а король крикнул к себе своих рыцарей, пажей и слуг и повелел им поспешно призвать к нему его благородных баронов и мудрых епископов. И когда они собрались, король поведал им о своем видении, как с ним говорил сэр Гавейн и посоветовал ему воздержаться от завтрашнего сражения, ибо иначе он будет убит. И назначил король сэра Лукана-Дворецкого и брата его сэра Бедивера Бесстрашного и с ними двух епископов отправиться к сэру Мордреду и любым способом добиться перемирия сроком на один месяц.

— И не скупитесь, предлагайте ему земли и сокровища, сколько ни сочтете нужным.

С тем отбыли они и явились к сэру Мордреду туда, где он стоял с грозным войском в сто тысяч человек, и там они долго его убеждали и уговаривали. Наконец сэр Мордред согласился, что, пока жив король Артур, он будет владеть только Конуэллом и Кентом, а после Артуровой смерти и всей Англией.

 

ГЛАВА IV

И на том они сговорились, что король Артур и сэр Мордред встретятся на глазах у обеих армий, каждый в сопровождении четырнадцати человек. С тем и возвратились они к королю Артуру.

И сказал он:

— Я доволен, что дело удалось.

И отправился на поле.

Но, уходя, король Артур наказал своему войску, что, если где-нибудь блеснет обнаженный меч, пусть нападают, не мешкая, и убьют этого предателя сэра Мордреда.

— Ибо я вовсе ему не доверяю.

Точно так же и сэр Мордред наказал своему войску:

— Если только заметите вы блеск меча обнаженного, нападайте, не мешкая, и рубите всех, кто будет перед вами, ибо я вовсе не доверяю этому перемирию. Ибо я, — сказал сэр Мордред, — знаю наверное, что мой отец захочет мне отомстить.

И вот встретились они, как было условлено, и обо всем сговорились и согласились. Принесли вино, и они выпили друг с другом. Но в это самое время из кустика вереска выползла гадюка и ужалила одного из рыцарей в ногу. Почуяв боль, взглянул рыцарь вниз, увидел гадюку и, не чая зла, выхватил меч свой, чтобы ее убить. Но в тот же миг оба войска, заметив блеск обнаженного меча, затрубили в рога, трубы и горны и с грозными возгласами ринулись навстречу друг другу. Тогда вскочил король Артур на коня, молвил: «Увы, несчастный этот день!» — и поскакал к своим; и так же поступил и сэр Мордред.

С тех пор не видел свет ни в одной христианской земле битвы ужаснее, — разили пешие, кололи конные, носились воины по полю, и немало страшных слов было произнесено между врагами, и немало обрушено смертоносных ударов. Но король Артур скакал сквозь ряды Мордредова войска, свершая славные подвиги, какие подобают столь благородному королю, и не дрогнул ни разу. Также, и сэр Мордред поступал в тот день по долгу чести, идя навстречу жестоким опасностям.

Так бились благородные рыцари целый день без передышки, покуда не ложились костьми на сырую землю. И продолжалась битва до самой ночи, а к тому времени уже сто тысяч человек полегло мертвыми на холмах. И жестоко разгневался король Артур, видя, сколько народу его перебито.

Вот огляделся он вокруг себя и ото всего его славного войска и ото всех его добрых рыцарей лишь двух рыцарей увидел в живых: один был сэр Лукан-Дворецкий, а второй — брат его сэр Бедивер. Но и они оба были тяжко изранены.

— Иисусе милостивый! — молвил король, — куда же делись все мои благородные рыцари? Увы! зачем дожил я и увидел этот горестный день! Ибо теперь, — сказал король Артур, — наступил мой конец. Но, клянусь, хотелось бы мне знать, — сказал он, — где сейчас этот предатель сэр Мордред, по чьей вине случилась вся эта беда?

Тут король Артур оглянулся еще раз и увидел сэра Мордреда — он стоял, опираясь на меч свой, а вокруг него была большая груда мертвых тел.

— Дайте мне мое копье, — сказал король Артур сэру Лукану, — ибо вон там я вижу предателя, который навлек на нас все это горе.

— Сэр, оставьте его, — сказал сэр Лукан, — ибо он несчастен. И если только вы переживете этот злосчастный день, вы еще будете отомщены. Ибо вспомните, мой господин, сон, что приснился вам минувшей ночью, вспомните, о чем предупреждал вас дух сэра Гавейна, и все же Господь, в милости своей, сохранил вас от смерти. Потому, Господа Бога ради, оставьте это, ибо, благословенье Богу, победа нынче осталась за вами, ведь нас с вами в живых здесь трое, тогда как у сэра Мордреда в живых нет больше никого. И потому, если теперь вы прекратите бой, этот недобрый День Рока с тем и минет.

— Нет, смерть ли, жизнь ли будет мне дальше уделом, — отвечал король, — но я вижу его там одного и он не уйдет из моих рук! Ибо больше он мне, быть может, уже никогда не попадется.

— Помоги вам Бог! — сказал сэр Бедивер.

Вот взял король копье обеими руками и побежал на сэра Мордреда, крича так:

— А, предатель! Пришел твой смертный час!

Но сэр Мордред, увидя бегущего на него короля, устремился ему навстречу с обнаженным мечом в руке. Король Артур достал сэра Мордреда из-под щита и пронзил его насквозь острием своего копья. Но, почуяв смертельную рану, из последних сил рванулся сэр Мордред вперед, так что по самое кольцо рукояти вошло в его тело копье короля Артура, и при этом, держа меч обеими руками, ударил он отца своего короля Артура сбоку по голове, и рассек меч преграду шлема и черепную кость. И тогда рухнул сэр Мордред наземь мертвый.

Но и благородный король Артур повалился без чувств на землю. И много раз он падал без чувств, а сэр Лукан с сэром Бедивером его поднимали, и так, потихоньку, из последних сил, довели они его до маленькой часовни у самого моря, и когда король очутился там, ему словно бы сразу полегчало.

Вдруг слышат они крики на поле.

— Пойди, сэр Лукан, — сказал король, — и узнай мне, что означает этот крик на поле.

Сэр Лукан с ними простился, ибо был он тяжко изранен, и отправился на поле, и услышал он и увидел при лунном свете, что вышли на поле хищные грабители и лихие воры и грабят и обирают благородных рыцарей, срывают богатые пряжки и браслеты и добрые кольца и драгоценные камни во множестве. А кто еще не вовсе испустил дух, они того добивают, ради богатых доспехов и украшений.

Разглядев все это, поспешил сэр Лукан, как мог, к королю и поведал ему обо всем, что видел и слышал.

— И потому мой совет, — сказал сэр Лукан, — чтобы мы доставили Вас в ближайший город.

 

ГЛАВА V

— И я бы этого хотел, — отвечал король, — но я не в силах держаться на ногах, так болит моя голова… Ах, сэр Ланселот! — сказал король. — Вот когда мне особенно тебя не хватает! Ибо пришла смерть моя, как предупреждал меня во сне сэр Гавейн.

Тогда сэр Лукан поднял короля с одной стороны, а сэр Бедивер с другой, но когда они его подымали, король лишился чувств, и сэр Лукан, подымая короля, тоже упал без чувств, ибо внутренности выпали из его иссеченного тела, и тут сердце благородного рыцаря разорвалось. И когда король очнулся, то увидел, что сэр Лукан лежит с пеною у рта, а под ногами у него — его вывалившиеся внутренности.

— Увы, — сказал король, — вот для меня прегорестное зрелище — видеть этого благородного герцога умершим за меня. Ибо он хотел помочь мне, хотя сам еще более моего нуждался в помощи! Увы, зачем не произнес он ни слова жалобы, зачем во что бы то ни стало решил помочь мне! Иисусе, помилуй его душу.

А сэр Бедивер стал оплакивать смерть брата.

— Оставь слезы и стенания, любезный рыцарь, — сказал ему король, — ведь ими ты не поможешь. Ибо знай, когда бы остался я жив, я бы сам, не переставая, оплакивал смерть сэра Лукана. Но время мое убегает быстро, — сказал король. — И потому, — сказал король Артур сэру Бедиверу, — возьми добрый меч мой Экскалибур и ступай с ним на берег, а когда придешь туда, велю тебе, брось меч в воду и возвратись ко мне рассказать, что ты там увидишь.

— Мой господин, — отвечал сэр Бедивер, — ваше повеление будет исполнено, и я сразу же ворочусь к вам с известием.

И отправился сэр Бедивер на берег. А по пути рассмотрел он благородный меч, увидел, что рукоять с перекладиной вся усажена драгоценными камнями. И тогда сказал он себе: «Если я заброшу этот богатый меч в воду, от того никакого не будет добра, но лишь урон и ущерб». И потому Бедивер спрятал Экскалибур под корнями дерева, а сам поспешил воротиться к королю и сказал, что будто бы дошел до берега и зашвырнул меч в воду.

— Что же ты там видел? — спросил король.

— Сэр, — он отвечал, — я не видел ничего, но лишь волны и ветер.

— Неправду ты говоришь, — сказал король. — А потому отправляйся туда поскорее снова и выполни мое повеление. Как мил ты мне и дорог, прошу тебя, не жалей, забрось его в воду.

И пошел сэр Бедивер назад, и вынул меч, и взял его в руку, и снова подумалось ему, что грех и позор бросать такой добрый меч. И тогда он опять спрятал его и воротился назад и опять сказал королю, будто бы был у моря и исполнил его повеление.

— Что же ты там видел? — спросил король.

— Сэр, — он отвечал, — я не видел ничего, но лишь колыханье волн и плеск прибоя.

— А, обманщик и предатель своего короля! — воскликнул король Артур. — Дважды ты меня предал. Кто бы подумал, что ты, кто мне так мил и дорог, кто прославлен как столь доблестный рыцарь, предаешь меня ради драгоценностей этого меча! Смотри же отправляйся снова, да поспеши, промедление твое грозит мне гибелью, ибо холод охватил мое тело. И если ты и на этот раз не сделаешь, как я тебе сказал, я убью тебя моими руками, как только увижу, ибо ты ради моего драгоценного меча обрекаешь меня смерти.

И снова ушел сэр Бедивер, пришел туда, где лежал меч, вытащил его поспешно и принес на берег. И там намотал он перевязь на рукоять и зашвырнул меч в воду как только смог далеко. В тот же миг поднялась из волн рука, поймала меч, сжала пальцами, трижды им потрясла и взмахнула и исчезла вместе с мечом под водою.

Возвратился сэр Бедивер к королю и рассказал ему о том, что видел.

— Увы, — сказал король, — помоги мне выбраться отсюда, ибо боюсь, я уже и так пробыл здесь слишком долго.

Тут сэр Бедивер поднял короля к себе на спину и вышел с ним на берег. Подошел он к воде и увидел под самым берегом маленькую барку, а на ней — много прекрасных дам и среди них — королева, и у всех у них головы покрыты были черными капюшонами. И при виде короля Артура они стали плакать и стенать.

— Отнеси меня на эту барку, — сказал король.

Он так и сделал, отнес его осторожно, и приняли у него короля три женщины в глубокой печали. Они сели все рядом, и на колени одной из них положил король Артур голову.

И молвила королева:

— Милый брат мой! Почему так долго ты медлил вдали от меня? Увы! рана у тебя на голове чересчур остудилась!

И стали они грести прочь от берега, и увидел сэр Бедивер, что они уплывают.

Тогда вскричал он:

— О господин мой Артур, что же будет теперь со мною, когда ты покидаешь меня здесь среди моих врагов?

— Не убивайся понапрасну, — отвечал король, — и позаботься о себе сам, ибо на меня теперь тебе не в чем полагаться и надеяться. Я должен поспешать в долину Авалона, дабы залечить там мою жестокую рану. И если ты никогда более обо мне не услышишь, то молись за мою душу!

Он говорил, а королева и все дамы так плакали и стенали, что прегорестно было слышать. Вот скрылась барка из глаз сэра Бедивера, и тогда он заплакал, зарыдал и вошел в лес и шел по лесу целую ночь. А поутру он увидел меж двух крутых лесистых бугров дом отшельника с часовней.

 

ГЛАВА VI

Обрадовался сэр Бедивер и поспешил туда, но когда он вошел в часовню, то увидел там отшельника, простертого ниц подле свежего надгробного камня. Отшельник же, поднявши голову сразу же признал сэра Бедивера, ибо прежде он был епископ Кентерберийский, незадолго перед тем изгнанный сэром Мордредом.

— Сэр, — сказал ему сэр Бедивер, — что за человек погребен здесь, за которого вы молитесь так горячо?

— Любезный сын мой, — отвечал отшельник, — верно я этого не знаю, а только догадываюсь. Ибо нынешней ночью, ровно в полночь, сюда явилось много дам, и они принесли с собою мертвое тело и просили, чтобы я похоронил его здесь. И они поставили по нем сто больших свечей и пожертвовали тысячу безантов.

— Увы! — воскликнул сэр Бедивер, — тот, кто лежит погребенный в этой часовне, был прежде господином моим королем Артуром!

И сэр Бедивер упал без чувств, а когда пришел в себя, то просил у отшельника позволения остаться с ним и жить в посте и молитве.

— Ибо отсюда мне некуда идти, — сказал сэр Бедивер, — и здесь я желал бы остаться навсегда и молиться за господина моего Артура.

— Сэр, я рад принять вас, — отвечал отшельник, — ибо я знаю вас лучше, чем вы полагаете: вы — сэр Бедивер Бесстрашный, и благороднейший герцог сэр Лукан-Дворецкий был вам родным братом.

Тут рассказал сэр Бедивер отшельнику все, что вы уже слышали, и так поселился он у отшельника, прежде бывшего епископом Кентерберийским. Он облачился в бедные одежды и служил ему смиренно, в посте и молитвах.

И более про Артура я ничего не нахожу в моих верных книгах, и про смерть его я тоже больше ничего надежного и достоверного не слышал, кроме лишь того, что на корабле, его увезшем, были три королевы: одна была сестра короля Артура королева Фея Моргана, другая — королева Северного Уэльса, а третья — королева Опустошенных земель.

(И еще там была дама Нинева, главная Владычица Озера, которая была женой доброго рыцаря сэра Пелеаса; она немало сделала когда-то для короля Артура. А сэра Пелеаса не допускала дама Нинева в такие места, где жизни его могла грозить опасность, и оттого он прожил с нею в мире и покое до конца дней своих.)

А больше о смерти короля Артура я не смог найти ничего, говорят лишь, что эти дамы принесли его в часовню и там его похоронили, как о том свидетельствует отшельник, бывший некогда епископом Кентерберийским. Но наверное отшельник не знал, точно ли то было тело короля Артура. Для того-то сэр Бедивер, рыцарь Круглого Стола, и позаботился записать все, как было на самом деле.

 

ГЛАВА VII

Однако многие люди во всех краях земли Английской полагают, что король Артур не умер, но был по воле Господа нашего Иисуса перенесен отсюда в другие места; и говорят, что он еще вернется и завоюет Святой Крест. Я, однако, не стану утверждать, что так будет, вернее скажу: в этом мире он расстался с жизнью. Но многие рассказывают, будто на его могиле написано так: «Hic jacet Arthurus rex quon dam rexque futurus».

И на том оставляю я сэра Бедивера у отшельника, который обитал при часовне в окрестностях Гластонбери, и там был его дом. И жили они там в молитвах и постах и в великом воздержании.

А королева Гвиневера, узнав о смерти короля Артура и всех благородных рыцарей и сэра Мордреда и всех остальных, тайком покинула двор и с пятью дамами пришла в Эмсбери. Там она постриглась в монахини, носила белые одежды и черные и приняла суровейшее покаяние, какое когда-либо принимала грешница в нашей стране. Никто не мог ее развеселить, и она жила в неизменных постах, молитвах и делах благотворительных, и все люди только дивились тому, сколь праведно она переменилась.

 

ГЛАВА VIII

А теперь мы оставим королеву в Эмсбери монахиней в белых одеждах и черных — а она там, как и должно по разуму, была аббатисой и правительницей, — и от нее обратимся к сэру Ланселоту Озерному, который, услышав в своих владениях о том, что сэр Мордред короновался в Англии королем и пошел войной на короля Артура, своего родного отца, и задумал помешать ему высадиться на родную землю (и еще ему рассказали, как сэр Мордред осаждал Лондонский Тауэр, оттого что королева не пожелала стать его женой), разгневался тогда сэр Ланселот прежестоко и сказал своим родичам так:

— Увы! Этот дважды предатель сэр Мордред! Я раскаиваюсь, что отпустил его живым из моих рук, ибо великий позор причинил он господину моему Артуру. По этому горестному письму, что прислал ко мне сэр Гавейн — да помилует Иисус его душу, — чувствую я, что господину моему Артуру сейчас приходится тяжко. Увы, — сказал сэр Ланселот, — зачем дожил я до этого дня, когда я слышу, что этот благороднейший из королей, посвятивший некогда меня в рыцари, в своем собственном королевстве должен обороняться от своего же подданного! А это горестное письмо, что господин мой сэр Гавейн отправил ко мне перед смертью, прося, чтобы я посетил его могилу, — знайте, что его горестные слова никогда не уйдут из моего сердца. Ибо он был благороднейшим из рыцарей в мире! В недобрый час я родился на свет, раз мне выпала злосчастная доля убить сэра Гавейна, сэра Гахериса, доброго рыцаря, и друга моего сэра Гарета, благороднейшего из рыцарей. Увы, я могу сказать, что я несчастный рыцарь, раз мне досталось в удел все это. И, однако же, увы! этого предателя сэра Мордреда мне убить не пришлось!

— Оставьте ваши жалобы, — отвечал ему сэр Борс, — и прежде всего отомстите за смерть сэра Гавейна, помилуй, Иисусе, его душу. Будет хорошо, если вы и в самом деле поспешите посетить его могилу. А вслед за этим и отомстите за короля Артура и за госпожу мою королеву Гвиневеру.

— Благодарю, — сказал сэр Ланселот. — Вы всегда печетесь о моей чести.

И они собрались со всей возможной поспешностью, снарядили корабли и галеры и погрузились на них со всем войском, чтобы плыть в Англию. И вот наконец достигли они Дувра, и высадился там сэр Ланселот с семью королями, а их войско было столь велико числом, что страшно было смотреть.

Стал спрашивать сэр Ланселот у мужей Дувра, что сталось с королем Артуром. И поведали ему люди о том, что король убит, и сэр Мордред тоже, и с ними еще сто тысяч человек полегло мертвыми за один день. Рассказали ему и о том, как сначала сэр Мордред дал бой королю Артуру, когда он высаживался на английский берег, и как в том бою был убит сэр Гавейн.

— А на следующее утро сэр Мордред сражался с королем на холмах Бархем-даун, и там король одержал над ним верх.

— Увы, — сказал сэр Ланселот, — вести горестнее этих никогда еще не достигали моего сердца! А теперь, любезные сэры, — попросил сэр Ланселот, — покажите мне, где могила сэра Гавейна.

И проводили его в Дуврский замок и показали ему могилу. Преклонил сэр Ланселот колена на могиле и заплакал и горячо помолился за его душу. А вечером устроил сэр Ланселот людям угощение — всякий, кто ни приезжал, что из города, что из деревни, получал поровну мяса и рыбы и вина и эля, и, кто ни подходил, каждого, мужчину и женщину, наделяли деньгами по двенадцати пенсов. Сэр Ланселот своею собственной рукою одарял люд деньгами, стоя в траурных одеждах, и при этом он горько плакал и каждого просил молиться за душу сэра Гавейна.

Наутро же собрались туда все прелаты и священники, каких только можно было сыскать в городе и в окрестностях, и отслужили по нем заупокойную мессу. После того первым делал приношение сэр Ланселот, и он пожертвовал сто фунтов, а за ним и все семеро королей, и каждый пожертвовал по сорок фунтов. И еще из тысячи рыцарей каждый пожертвовал по фунту. И приносили пожертвования с утра и до самой ночи.

Две ночи пролежал сэр Ланселот на могиле сэра Гавейна, горько плача и молясь. А на третий день сэр Ланселот созвал всех королей, герцогов и графов, и всех баронов, и всех своих благородных рыцарей и сказал им так:

— Любезные мои лорды, благодарю вас всех за то, что вы вместе со мною приехали в эту страну. Но знайте все вы, мы приехали слишком поздно, и об этом я буду сокрушаться до конца дней моих, однако против смерти не восстанешь. Но раз уж это так, — сказал сэр Ланселот, — я сам отправлюсь на поиски госпожи моей королевы Гвиневеры. Ибо, как я слышал, ей досталось немало страданий и мук, и говорят, она бежала на запад. И потому вы ждите меня здесь, и если через две недели я не возвращусь, садитесь на корабли со своими дружинами и возвращайтесь на свою землю, а я как сказал, так и сделаю.

 

ГЛАВА IX

Тут выступил сэр Борс и сказал:

— Господин мой сэр Ланселот, что это вы задумали пуститься в странствия по здешним краям? Ведь, знайте, на пути вы встретите мало друзей.

— Будь что будет, — отвечал сэр Ланселот, — а вы оставайтесь здесь, ибо я отправляюсь в путь, в котором ни рыцарь, ни паж не должен сопровождать меня.

Напрасно бы стали они с ним спорить — он сел на коня и уехал на закат. Дней семь или восемь провел он в поисках, но наконец однажды выехал он к монастырю, и королева Гвиневера, гуляя за стенами, вдруг узнала сэра Ланселота. Тогда она трижды подряд упала в обморок, так что всем дамам и благородным девицам было немало заботы ее поддерживать и подымать с земли. Когда же речь к ней вернулась, она призвала их всех к себе и сказала так:

— Вы, верно, удивляетесь, любезные дамы, тому, что со мною происходит. Правду вам сказать, — молвила королева, — всему виною вон тот рыцарь, который стоит вон там. И потому прошу вас, призовите его сюда ко мне.

Привели к ней сэра Ланселота; и тогда сказала королева всем дамам:

— Из-за этого рыцаря и из-за меня случилась вся эта ужасная война и погибли благороднейшие в мире рыцари; ибо из-за нашей любви, что мы любили друг друга, убит мой благороднейший супруг. И знай, сэр Ланселот, потому-то я и приемлю ныне столько трудов для спасения моей души. Но все же я уповаю, что, через милость Божию и через Страсти Его ран разверстых, я после смерти смогу узреть благословенный лик Иисусов и в День Страшного Суда буду сидеть одесную Его, ибо такие же грешники, как я, теперь стали святыми в небесах. И потому, сэр Ланселот, я прошу тебя и умоляю всей душой, во имя всей нашей любви, никогда больше не ищи увидеть лицо мое. И велю тебе именем Господа Бога, покинь меня навсегда. Возвращайся назад в твое королевство и храни владения твои от войн и разорения, ибо как я любила тебя прежде всем сердцем, так теперь я не могу тебя видеть, ведь через тебя и меня погиб весь цвет рыцарства. Потому отправляйся ты в свое королевство, там возьми себе жену и живи с нею в радости и блаженстве. И прошу тебя от души, молись за меня предвечному Господу, дабы мне простилась моя прежняя неправедная жизнь.

— Как, возлюбленная госпожа моя, — сказал сэр Ланселот, — неужели вы желаете, чтобы я вернулся в мою страну и там — женился? Нет, госпожа, знайте, этого я никогда не сделаю, ибо я никогда не нарушу данной вам клятвы. Но доля, к которой я вас привел, станет и моей долей. Я заслужу милость Божию и в особенности буду молиться за вас.

— Ах, сэр Ланселот, если бы вы так сделали и сдержали свое слово! Но увы, я не могу вам поверить. Вы опять обратитесь к мирской жизни.

— Хорошо, госпожа моя, — отвечал он, — говорите, как вам будет угодно, хотя никогда еще не бывало, чтобы я нарушил данное мною слово. Но Боже меня упаси так покинуть мир, как это сделали вы! Ведь когда-то в поисках Святого Грааля я отрекся от суеты мирской, но мне воспрепятствовала ваша любовь. А если бы в то время я это сделал всем сердцем, волею и помышлениями, то я превзошел бы всех рыцарей, взыскующих чаши Святого Грааля, кроме лишь сына моего сэра Галахада. И потому, госпожа, если вы обратились к святой жизни, то и я, уж конечно, должен к ней обратиться. Ибо, Бог мне свидетель, в вас одной были все мои земные радости, и, когда бы я не нашел вас столь переменившейся, я намерен был увезти вас в мое королевство.

 

ГЛАВА X

Но поскольку теперь помыслы ваши устремлены к иному, я истинно объявляю вам, что отныне до конца дней моих буду жить в покаянии и молитвах, если только найду монаха-отшельника, серого или белого, который согласится меня принять. А потому госпожа моя, прошу вас, поцелуйте меня сейчас в последний раз.

— Нет, — отвечала королева, — этого я не сделаю, и вы воздержитесь от подобных дел.

И они простились друг с другом; и не нашлось бы человека столь жестокосердного, чтобы не заплакал при виде их горя, ибо они стонали жалобно, словно пронзенные копьем, и, расставаясь, много раз лишались чувств. Наконец дамы унесли королеву в ее покои.

А сэр Ланселот, очнувшись, вышел вон, сел на коня, и весь этот день и всю ночь он ехал по лесу, плача и не разбирая дороги. Наконец увидел он вдруг впереди жилище отшельника и часовню меж двух скал и услышал колокольчик, звонящий к обедне. Туда и направил он коня и, спешившись, привязал коня к ограде и выслушал обедню.

А служил ту обедню как раз епископ Кентерберийский. Он и сэр Бедивер сразу узнали сэра Ланселота, и, когда служба была закончена, они с ним разговорились. Но когда сэр Бедивер поведал ему до конца свою историю, сердце сэра Ланселота едва не разорвалось от горя, он широко раскинул руки и воскликнул:

— Увы! Можно ли довериться этому миру?

Потом преклонил сэр Ланселот одно колено и просил епископа исповедать его и отпустить ему его грехи. И просил он епископа, чтобы он сделал его своим братом. Отвечал ему епископ: «Я готов, со всей моей охотою», — и он облачил сэра Ланселота в монашескую рясу. И остался там Ланселот служить Господу денно и нощно в постах и молитвах.

Великое же войско его пребывало в Дувре. Но потом сэр Лионель призвал к себе пятнадцать баронов и с ними отправился в Лондон на поиски сэра Ланселота; и там был сэр Лионель убит, и с ним — многие его бароны.

Тогда сэр Борс Ганский отправил великое войско в обратный путь, а сам сэр Борс, сэр Эктор Окраинный, сэр Бламур, сэр Блеоберис и еще многие из Ланселотова рода остались с намерением объехать всю Англию вдоль и поперек и разыскать сэра Ланселота.

И вот ехал сэр Борс, ехал, до тех пор пока, по воле случая, не выехал к той самой часовне, где находился сэр Ланселот. Слышит он, колокольчик звонит, возвещая начало обедни. Он спешился, вошел и прослушал обедню. Когда же служба кончилась, епископ, сэр Ланселот и сэр Бедивер приблизились к сэру Борсу, а он, увидевши сэра Ланселота в подобном облачении, просил епископа, чтобы и ему можно было последовать его примеру.

И вот его облачили в рясу, и он остался жить там в посте и молитвах.

А не прошло и полугода, как туда заехали сэр Галихуд, сэр Галиходин, сэр Бламур, сэр Блеоберис, сэр Вилар, сэр Кларус и сэр Гахалантин. Эти семеро благородных рыцарей остановились там, и когда они увидели, что сэр Ланселот обратился к святой жизни, то не пожелали ехать дальше и также облачились в монашеские рясы. Так прожили они в суровом покаянии шесть лет. После этого сэр Ланселот принял от епископа священнический сан и целый год сам служил обедни. А все остальные рыцари, с ним бывшие, читали по книге, и прислуживали во время обедни, и звонили в колокола — и смиренно все исполняли. А кони их разбрелись, куда им вздумалось, ибо они теперь не заботились о достоянии земном: ибо когда они видели, каким тяготам подвергал себя в постах и молитвах сэр Ланселот, то уж не думали о том, каково приходилось им самим, ибо они видели, как благороднейший из рыцарей мира живет в столь суровом воздержании, что вовсе отощал и обессилел. Но вот однажды ночью было сэру Ланселоту божественное видение и повелело ему, во искупление его грехов, поспешить в Эмсбери: «А к тому времени, как ты туда прибудешь, ты найдешь королеву Гвиневеру мертвой. И потому возьми с собой товарищей твоих и снаряди конную повозку, возьми в Эмсбери тело королевы, отвези и похорони ее подле ее супруга, благородного короля Артура».

 

ГЛАВА XI

И являлось это видение сэру Ланселоту трижды в одну ночь. И поднялся сэр Ланселот еще до света и поведал об этом отшельнику.

— Надобно, — сказал отшельник, — чтобы вы поспешили в путь и не ослушались вашего видения.

И взял сэр Ланселот с собою семерых своих товарищей, и пешком они отправились из Гластонбери в Эмсбери, что находился оттуда немногим более чем в тридцати милях, но прибыли они туда лишь к исходу второго дня, ибо были слишком слабы и обессилены для ходьбы.

Когда сэр Ланселот достиг ворот Эмсберийского монастыря, королева Гвиневера уже ровно полчаса как скончалась. И женщины поведали сэру Ланселоту, что перед смертью королева сказала им о том, что сэр Ланселот уже целый год как стал священником. «И он придет сюда сразу же со всею возможной поспешностью за моим телом, и подле господина моего короля Артура он похоронит меня». И так королева сказала во всеуслышание: «Молю всемогущего Господа, чтобы никогда мне более не узреть сэра Ланселота земными очами!»

Так молилась королева неотступно два последних дня до самой своей смерти. После этого увидел сэр Ланселот ее мертвый лик, но не заплакал, а лишь вздохнул. И отслужил он сам по ней всю службу — и панихиду, и заупокойную мессу поутру. И была снаряжена конная повозка, и тронулись они в путь; сто факелов полыхали вокруг тела королевы, и сэр Ланселот со своими восьмью товарищами окружали ее, распевая тропари и читая молитвы, и курились над телом благовонные курильницы. Так пришли пешком сэр Ланселот и его товарищи из Эмсбери в Гластонбери, и когда они достигли часовни, то отслужили там по королеве торжественную панихиду. А наутро сам отшельник, некогда бывший епископом Кентерберийским, пропел над нею заупокойную мессу, а потом стали подносить приношения, и первым жертвовал сэр Ланселот, а за ним и все его восемь спутников. После этого трижды с ног до головы обернули ее в рейнское вощеное полотно, поместили в свинцовый ларь, а свинцовый ларь поставили в мраморный гроб. Когда же опустили ее в землю, сэр Ланселот упал без чувств и долго пролежал так, покуда отшельник не приблизился, привел его в чувство и сказал так:

— Грех вам, ибо вы, так предаваясь горю, гневите Господа.

— Истинно, — отвечал сэр Ланселот, — я уповаю, что не прогневил Господа, ибо Он знает: я убивался и убиваюсь не о греховных радостях, но горю моему никогда не будет конца. Ибо когда я вспомню красоту ее и благородство ее и короля и когда я вижу теперь ее могилу рядом с его могилой, то воистину сердце мое отказывается служить моему отягощенному печалями телу. И когда я вспоминаю, как по моей вине, из-за моей надменности и гордыни, они оба оказались повержены в ничтожество, кому нет и не было равных во всем христианском мире, то знайте, молвил сэр Ланселот, — эта память об их доброте и о моей неблагодарности проникает меня до самого сердца, и я не в силах этого вынести.

 

ГЛАВА XII

С этого дня сэр Ланселот почти не принимал пищи и не пил, пока не умер, ибо он все больше слабел и чахнул и жизнь в нем угасала. Но ни епископ и ни один из его товарищей не могли уговорить его есть, и пил он так мало, что на целый локоть стал ниже ростом, и люди уже не узнавали его. И он неотступно, день и ночь, молился, лишь изредка забываясь неспокойной дремотой. Все время лежал он, распростершись ниц, на могиле короля Артура и королевы Гвиневеры, и как ни пытались его утешить епископ и сэр Борс и все его товарищи, их старания оставались безуспешны.

Шесть недель так прошло, и сэр Ланселот занемог и слег в постель.

И тогда послал он за епископом, который там жил отшельником, и за всеми своими верными товарищами.

И так сказал сэр Ланселот унылым голосом:

— Сэр епископ, прошу вас, пусть будут исполнены надо мною последние обряды, как надлежит христианину.

— В том нет нужды, — отвечали епископ и все его товарищи, — это просто тяжесть в вашей крови. К завтрашнему утру, с Божией помощью, вы поправитесь.

— Любезные лорды, — сказал им сэр Ланселот, — знайте, что мое отягощенное печалями тело стремится в землю. И мне было открыто больше, чем я сейчас вам говорю. А потому пусть исполнят надо мною все обряды.

И вот, когда он принял последнее причастие и соборование, то стал просить сэр Ланселот епископа, чтобы товарищи перенесли его тело в Замок Веселой Стражи, про который некоторые говорят, что это Анвик, а иные — что Бамборо.

— Хоть мне и самому это горько, — говорил сэр Ланселот, но я когда-то дал клятву, что меня похоронят в Замке Веселой Стражи. И дабы не нарушить мне моей клятвы, прошу вас всех, отвезите меня туда.

Начали тут плакать его товарищи, ломая руки. А когда настала ночь, улеглись они все на свои ложа, ибо они все спали в одном покое. И вот, когда миновала полночь и близился уже рассвет, епископ-отшельник, спавший на своем ложе, вдруг громко рассмеялся. Пробудились все, сбежались к нему, стали спрашивать, что с ним случилось.

— Иисусе милостивый! — отвечал епископ. — Зачем вы меня разбудили? Мне никогда еще в жизни не было так весело и приятно.

— Отчего? — спросил сэр Борс.

— Истинно, — отвечал епископ, — я видел рядом с собою сэра Ланселота в окружении ангелов, и было их такое множество, что я никогда столько и людей не видывал. Они подняли сэра Ланселота к небесам, и врата небес распахнулись перед ним.

— Все это лишь тревожные сны, — сказал сэр Борс, — ибо сэр Ланселот, я уверен, сейчас уже совсем выздоровел.

— Возможно, что и так, — сказал епископ. — Ступайте же к его ложу и удостоверьтесь.

Но когда сэр Борс и его товарищи приблизились к ложу сэра Ланселота, они нашли его мертвым. Он лежал словно бы улыбаясь, а вокруг него разлился сладчайший аромат, какой только случалось им вдыхать. Тут они заплакали горько, ломая руки, и так по нем убивались, как никогда еще не убивались мужи.

А поутру епископ отслужил заупокойную мессу, а потом епископ и все девять рыцарей уложили сэра Ланселота в ту же повозку, на которой везли к месту погребения королеву Гвиневеру. И день за днем шли епископ и все остальные за телом сэра Ланселота, покуда не достигли они замка Веселой Стражи; и всю дорогу окружали их сто горящих факелов.

На пятнадцатый день прибыли они в замок Веселой Стражи. Положили его тело в алтаре и читали и пели над ним псалмы и молитвы. И все время лицо его было открыто, дабы все люди могли его видеть, ибо таков был обычай в те времена, чтобы благородные мужи лежали с открытым лицом, пока их не похоронят.

И вдруг, как раз пока шла служба, явился туда сэр Эктор Окраинный, семь лет искавший по всей Англии, Шотландии и Уэльсу брата своего сэра Ланселота.

 

ГЛАВА XIII

Услышал он звуки молитвы, увидел свет в алтаре церкви Веселой Стражи, спешился, отпустил коня и вошел в церковь. Видит он людей, плачущих и молящихся, но кто они, не узнает, хотя они узнали его сразу.

И тогда приблизился к сэру Эктору сэр Борс и сказал ему, что это брат его сэр Ланселот лежит здесь мертвый. Отбросил сэр Эктор щит свой, меч и шлем и при виде лица Ланселотова упал без чувств. Когда же он снова очнулся, то ни один язык не в силах передать те жалобные речи, какими он оплакивал своего брата.

— Ах, Ланселот! — говорил он, — ты был всему христианскому рыцарству голова! И скажу теперь, сэр Ланселот, когда лежишь ты здесь мертвый, что не было тебе равных среди рыцарей на всей земле. Ты был благороднейшим из рыцарей, когда-либо сидевших верхом на коне, и самым верным возлюбленным изо всех грешных мужей, когда-либо любивших женщину, и самым добрым человеком, когда-либо поднимавшим меч. Ты был собой прекраснейшим изо всех в среде рыцарей, и ты был кротчайшим мужем, когда-либо садившимся за стол вместе с дамами, а для смертельного врага — суровейшим противником, когда-либо сжимавшим в руке копье.

И поднялся тут великий плач и стон.

И пролежало тело сэра Ланселота на возвышении пятнадцать дней, а потом торжественно было предано земле. После того не спеша возвратились они с епископом Кентерберийским в его обитель и там провели все вместе больше месяца.

А потом сэр Константин, сын короля Корнуэльского Кадора, был избран королем Англии, и был он благороднейший рыцарь и с честью правил своим королевством. И этот король Константин послал за епископом Кентерберийским, прослышав о том, где он скрывается. И получил он обратно свое епископство и покинул отшельническую обитель, но сэр Бедивер оставался там отшельником до конца дней своих.

А сэр Борс Ганский, сэр Эктор Окраинный, сэр Гахалантин, сэр Галихуд, сэр Галиходин, сэр Бламур, сэр Блеоберис, сэр Вилар Доблестный и сэр Кларус Клермонтский, — все эти рыцари возвратились в свои владения. Правда, король Константин хотел, чтобы они жили у него, но они не согласились остаться в этом королевстве. Они уехали к себе и жили каждый жизнью святой и праведной.

Правда, иные английские книги утверждают, будто после смерти сэра Ланселота ни один из них не покинул пределов Англии, — но это все лишь измышления сочинителей! Ибо во Французской Книге говорится — и это достоверно, — что сэр Борс, сэр Эктор, сэр Бламур и сэр Блеоберис отправились в Святую Землю, где жил и принял смерть Иисус Христос. И после того, как они водворились в своих владениях — ибо в Книге говорится, что так повелел им перед смертью сэр Ланселот, — эти четыре рыцаря многократно сражались против неверных турок. И умерли они в один год на Страстную пятницу, во славу Господа.

Здесь кончается вся книга о короле Артуре и о его благородных рыцарях Круглого Стола, которых, когда они собирались вместе, было всего числом сто сорок человек. И здесь кончается «Смерть Артура».

Я же прошу вас, всех джентльменов и дам, кто прочтет эту книгу об Артуре и о его рыцарях от начала и до конца, молитесь за меня, покуда я еще жив, дабы Господь ниспослал мне освобождение. А когда я умру, то прошу вас, молитесь все за мою душу.

Книга эта окончена в девятый год правления короля Эдуарда Четвертого сэром Томасом Мэлори, рыцарем, да поможет ему Иисус во всемогуществе Своем, как есть он смиренный слуга Иисусов и денно и нощно.

 

Академик А. Н. ВЕСЕЛОВСКИЙ

ГДЕ СЛОЖИЛАСЬ ЛЕГЕНДА О СВЯТОМ ГРАЛЕ?

несколько соображений

 

Легенда о св. Грале вызвала целую литературу, которая растет с каждым годом, вызывая все новые вопросы на очередь разрешения. Группируются они вокруг двух основных взглядов на происхождение легенды, разделяющих исследователей. Для одних она — уэльская сказочная тема, к которой применились мотивы и имена христианских сказаний; для других она — развитие христианского апокрифа, обставившегося фантастическими подробностями народной уэльской саги. Последний взгляд допускает разновидности понимания, смотря по тому, как представить себе зарождение апокрифической темы: захожая ли она с востока, или развилась самостоятельно на почве уэльского христианства. Я перечисляю полученные решения en gros, не касаясь мелочей.

Мне несколько раз приходилось касаться легенды о св. Грале, христианское происхождение которой казалось мне несомненным, восточный источник вероятным, британское приурочение относительно поздним. Не все восточные элементы, которые я пытался раскрыть в основах легенды, представляются мне теперь одинаково обоснованными; иные отождествления (Hevalach-Havila) придется заменить другими, не отдаляющими нас, впрочем, от христианского востока; некоторые выводы, полученные из прежних наблюдений, найдут себе место в новом построении, основы которого предлагаются далее. Новом и старом вместе; я только решился высказать определенный мой взгляд, что в источниках романов о Грале отразились сказания о христианско-еврейской диаспоре в Палестине, Сирии и Эфиопии и что применение к западу совершилось путем перенесения, механические приемы которого бросаются в глаза. В следующем сообщении, которое я считаю предварительным, я займусь главным образом сирийской диаспорой.

 

I

Уже в половине II века предание смешивало Филиппа апостола, родом из Вифсаиды, с Филиппом дьяконом из палестинской Кесарии. Филипп проповедует во Фригии; так у Дорофея, Псевдо-Епифания, Псевдо-Софрония, Псевдо-Ипполита и др.; но в Breviarium apostolorum он Gallis praedicavit; так у Псевдо-Исидора и Фрекульфа; Ordericus Vitalis дает указание, путем какой обмолвки совершилась замена восточной декорации западной: Gallis vel Galatis atque Scythis. У Фрекульфа (ок. 830 г.) западная декорация расширилась: апостол Филипп Gallis praedicavit Christum barbarasque gentes vicinasque tenebris et tumenti oceano conjunctas ad scientiae lucem fideique portum deducit. Вильгельм Мальмсберийский, ок. 1135 года, говорит уже прямо о Британии: туда апостол посылает двенадцать своих учеников, которые строют в 63 г. по Р. X. церковь во имя Богородицы: capellam angelica docti revelatione construxerunt, quam postmodum Filius Altissimi in honorem suae matris dedicavit. Церковь построена в Glastonbury; Вильгельм отождествляет его с Avallon'ом. Над учениками апостол поставил, ut ferunt, carissimum amicum suum Joseph ab Arimathia, qui et dominum sepelivit.

Источником легенды о проповеди христианства в Британии была, по всей вероятности, повесть, найденная Вильгельмом apud Sanctum Edmundum, по которой церковь в Glastonbury поставлена была не человеческой рукой, а Христовыми учениками, посланными ап. Филиппом. И это правдоподобно, замечает Вильгельм, quia si Philippus apostolus Gallis praedicavit, sicut Freculphus libro II ca.. II dicit, potest credi, quod etiam trans oceanum sermonis semina jecit. Если подложная Charta Patricii, начала XII века, один из источников Вильгельма, пользовалась тем же сказанием, то оно могло быть несколько древнее. Но откуда явилось у нашего летописца упоминание Иосифа Аримафейского? Это не позднейшая интерполяция, как полагал Царнке. Ferd. Lot прибегает к догадке, за которую, впрочем, не стоит: в главе, рассказывающей о пришествии учеников ап. Филиппа, и в следующей Фрекульф ссылается на Иосифа, т. е. на Иосифа Флавия; какой-нибудь читатель (не Вильгельм) мог сделать из него Иосифа Аримафейского. Это невероятно; мы увидим, что уже в более древней легенде Иосиф Аримафейский был приведен в связь ап. Филиппом.

Лет сорок спустя после Вильгельма Мальмсберийского является первое дошедшее до нас романическое сказание об Иосифе, вставленное в рамку легенды, сходной с Vindicta Salvatoris (VI–VII в.), но не тождественной с нею (болеет не Тит, а Веспасиан, Пилат невинен). Я разумею Joseph d'Arimathie де Борона (последней трети XII века), где Иосиф является блюстителем Граля, т. е. чаши, которая служила Христу для Тайной Вечери в доме Симона прокаженного; в нее-то Иосиф собрал кровь Христа и с нею совершает, по указанию Спасителя, безкровную жертву. Чаша блюдется в его роде; символ таинства и христианской проповеди, она переносится куда-то на запад, но уже в Perceval-Didot, приписываемом тому же де Борону, Граль очутился в Британии и в род Иосифа вторгается герой местной саги, первоначально не имевшей ничего общего с легендой о Грале: Персеваль. В хронике Гелинанда, доведенной до 1204 года, говорится под 717–719 годом: Hoc tempore in Britannia cuidam heremitae demonstrate fuit mirabilis quaedam visio per angelum de Joseph decurione nobili, qui corpus domini deposuit de cruce, et de catino illo vel paropside, in quo dominus caenavit cum discipulis suis, de quo ab eodem heremita descripta est bistoria quae dicitur gradale… Dicitur et vulgari nomine greal… Hanc historiam latine scriptam invenire non potui, sed tantum gallice scripta habetur a quibusdam prioribus. С этого видения пустыннику в Bloie Bretagne в ночь со страстного четверга на пятницу в 717 году по страдании Спасителя (750 по Р. X.) начинается Grand Saint Graal, написанный, очевидно, до 1204 года, на котором кончается хроника Гелинанда. Начало видения напоминает Апокалипсис ап. Иоанна: явившись пустыннику, Христос вручает ему небольшую книгу, свое рукописание, le livre du St. Graal. Христос дважды писал при жизни, говорится во 2-й части того же романа: молитву Отче Наш, начертанную им перетом на камне, и слова на песке, когда евреи привели к нему женщину, уличенную в прелюбодеянии; по воскресении написана la haute escripture dou Saint Graal. И в Joseph d'Arimathie говорится о письме с неба, врученном некоему Петру, которое он должен отнести в vaux Avaron и тайны которого объяснит ему властитель Граля. — Нет причины сомневаться в существовании какой-нибудь апокрифической статьи, примкнувшей к схеме уже сложившейся традиции Vindicta.

Содержание дошедшего до нас Grand Saint Graal удерживает знакомый нам тип Иосифа, прибавляя к нему новые черты: он также хранитель чаши Тайной Вечери, совершенной в доме Симона прокаженного; в нее он собрал кровь Спасителя; крещен апостолом Филиппом; устраивает, по указанию свыше, ковчег для чаши Граля; в дальнейшем ходе рассказа он раздваивается, у него является сын, Josephe, в сущности, не нужный для хода действия, потому что наследственные чудеса Граля творятся не в его роде. Josephe'а Христос ставит первым епископом христианским, руководит и поучает его при совершении таинства евхаристия; Josephe мог заменить какое-нибудь другое лицо, игравшее роль в легенде об его отце. Joseph: Josephe — проповедники и насадители веры; первый район их проповеди — Восток, затем география меняется, детски-механически, и место действия переносится в Британию.

Итак анализ древних западных свидетельств об Иосифе и Грале сводится к следующим общим фактам: Иосиф собрал кровь Спасителя в чашу Тайной Вечери, совершенной в доме Симона прокаженного; он друг апостола Филиппа, проповедник евангелия, совершающий, по образу Тайной Вечери, таинство евхаристии, строитель церкви во имя Божьей Матери; его сын — епископ.

Обратимся к восточным преданиям об Иосифе, на сколько мне, как неспециалисту, они были доступны; полагаю, что, при всей их отрывочности, они возбудят ряд вопросов.

Начну с грузинского помятника, потому что он цельнее других и, несомненно, воспроизводит более древний восточный, по всей вероятности, сирийский оригинал. Я имею в виду текст, пересказанный проф. Хахановым; точное заглавие следующее: «Книга, написанная Иосифом Аримафейским, учеником Господа нашего Иисуса Христа. Сказание о построении церкви святой царицы нашей Марии Богородицы, что в городе Лидде». Рукопись, которой пользовался проф. Хаханов, относится приблизительно к XI–XII веку; повесть здесь с пробелом в заключительной части; полностью содержат грузинский текст две другие рукописи: тифлисская также XI–XII в., если не древнее, и Афонская, датированная 977-м годом. Эти рукописи позволяют дополнить перевод проф. Хаханова, порой и исправить его; сведения об этих текстах сообщены были мне проф. Марром, который приготовил их к печати. Я ограничиваюсь пересказом легенды в размерах нашей задачи.

Книга, написанная будто бы в 19-м году царствования Тиверия, примыкает к рассказу Acta Pilati (с чертами Υφηγησις του Ίωσηφ). Иосиф заключен в темницу первосвященниками за то, что он выпросил у Пилата тело Христово и вместе с Никодимом предал его погребению. Спаситель является Иосифу в тюрьме и приветствует его: силы небесные прославляют его за деяние, совершенное им без страха перед Пилатом, тогда как Петр отрекся от Господа («Радуйся, Иосиф, более твердый в вере, чем Петр»). Происходит землетрясение, стены дома поднимаются, Спаситель выходит с Иосифом, которого ведет на Голгофу. «Я иду в Галилею показать раны неверующим ученикам», — говорит Он Иосифу, который собирает в головную повязку и плащаницу кровь Спасителя. Христос стал незрим, а Иосиф отправляется в Аримафею. Однажды он сидел в своем доме вместе с Селевком, Никанором, Абибом, сыном Гамалиила, Никодимом, Валадием и Ереем, когда показался свет, и они узрели Господа. Все пали ниц, а Господь ободряет Иосифа и велит всем просить у Отца небесного — Духа, при посредстве которого они всегда могут быть с Христом. Никодим молит о том, ибо кто не родится водою и Духом Святым, не внидет в царствие небесное. Господь исполняет их просьбу, дохнув на них, и велит Иосифу идти в город Луди (Лидда-Диосполь, ныне Лудд) для проповеди евангелия; туда явится и ап. Филипп; Иосиф боится жестоких фарисеев и их главы, тарсянина Савла, но Христос успокаивает его: Савл сделается ревностным Его последователем. Иосиф отправляется в Луди с Селевком и останавливается, по указанию Господа, в доме Никодима, рядом с синагогой — Вифелое (дом Божий); в Луди прибыл и ап. Филипп, крестит 1000 человек, и Христос является крещенным в доме Никодима. Когда вслед за тем Филипп удалился в Кесарию, Господь говорит: «Довольно здесь Иосифа, Селевка и Никодима.» Оставшиеся в Луди христиане недоумевают, кому и где построить храм; по этому вопросу отправлен в Иерусалим Селевк к ап. Петру. Петр застал в Луди большое собрание верующих; голос свыше указывает на место построения храма: Вифелое, Beth-El, у дома Никодима. Никодим возблагодарил Господа за указание на его жилище, как на место для храма Божия, и говорит евреям, что необходимо расширить синагогу его домом. Те согласились (полагая, очевидно, что дело идет о расширении именно синагоги); Петр и другие, вооружившись топорами, разрушили синагогу и дом и начали строить церковь. И сказал Петр: «Благодарю Бога и Отца Господа нашего Иисуса Христа, ибо это — первая церковь, основание которой я заложил моей рукою, и да назовется она второю после иерусалимской». Петр уходит в Иерусалим, а надзор за постройкой храма поручен Иосифу. — Следует эпизод об обращении Савла, крещенного Ананией. — Ап. Петр приходит в Луди посмотреть на строившуюся церковь, происходят исцеления, апостол исцеляет Эния, бывшего расслабленным в течение восьми лет (Деяния Ап. 9, 41: Эней); в благодарность за это Эний пожертвовал на создание храма все свое достояние (его дом был рядом с домом Никодима); его и Валадия делают блюстителями постройки. — Иосиф с Энием и Валадием идут в Иерусалим, где приветствуют апостолов; явившись в Лидду, апостолы Петр, Павел, Андрей и Фома ставят на восточной стороне церкви трапезу наподобие алтаря, Петр совершает таинство, все апостолы рукополагают Эния и сотворили его первым епископом, поставили кроме того трех епископов и семь дьяконов.

«Дом Божий», Beth-El, построен: так назвал Иаков камень, лежавший у него в изголовье, когда ему было пророческое видение лествицы; в христианской символике камень Иакова — один из прообразов алтаря.

Дальнейшее развитие легенды стоит вне нашего сюжета: евреи хотят отнять церковь у христиан, выгнали их и заточили, в числе других, Иосифа. Правитель Кесарии запечатал церковь на сорок дней: чудо должно решить, кому ей принадлежать. Эний идет в Иерусалим к Богородице и брату Господню Иакову, а Богородица говорит, что через сорок дней в запечатанной церкви явится ее образ. Чудо решает дело в пользу христиан.

Именно этот последний эпизод нашей легенды сохранился и в византийских сказаниях о чудесном появлении иконы Божьей Матери в Лидде. Собственно дело идет о двух чудесах, объявившихся в той же местности. Об одном говорит соборное послание трех восточных патриархов к императору Феофилу (839 г.), на которое ссылаются, воспроизводя легенду, две проповеди X–XI и XI–XII веков; ее пересказывает Георгий мних (ок. 866-7 г.), она же имеется в виду в одном фрагменте, приписанном Андрею Критскому (ок. 726 г.): апостолы Петр и Андрей строят в Лидде церковь во имя Богоматери, идут к Ней в Иерусалим, моля Ее явиться на освящение храма; и там «Я с вами», — отвечает Она; вернувшись, они увидели отпечатанным на одной из колонн храма Ее образ, который напрасно силится уничтожить император Юлиан. — Соборное послание, а за ним одна из упомянутых византийских проповедей, присоединяет к этому и другое чудо: недалеко от Лидды Эней, исцеленный ап. Петром, расслабленный, строит своими руками с помощью некоторых учеников Христа, из числа семидесяти, храм во имя Богородицы; уже работа приближалась к концу, когда соседние евреи и эллины пожелали завладеть храмом, каждый в свою пользу. Дело перенесено на суд архонта, который велит запереть церковь, приложить к дверям печати и приставить сторожей; чье знамение веры объявится через три дня, того церковь и будет. Объявляется чудесная икона Богородицы с надписью: Мария, матерь царя Христа назареянина (о колонне нет речи). Так по решению Господа и явлению Божьей матери храм достался святым апостолам.

Насколько легенда о построении храма Энеем в сотрудничестве с апостолами древнее ее первого упоминания в 839 году, сказать нельзя; несомненно ее сходство со второю частью грузинской, конец которой указывает на мотивы сказания об изображении Богородицы на колонне диоспольской церкви: как там апостолы молят Богородицу явиться на освящение храма, так Эний отправляется к Ней в Иерусалим с просьбой заступничества и чуда.

Сказание об Эние могло существовать особо; история Иосифа сплетается с нею в грузинской легенде с момента его явления в Лидду по воле Господа; раздел еще ясен: а) церковь строится на месте синагоги и Никодимова дома, в присутствии ап. Петра, явившегося в Лидду; блюститель Иосиф; б) затем говорится о вторичном пришествии ап. Петра, чтобы осмотреть постройку, об исцелении Эния, пожертвовавшего на храм свое достояние — и блюстителями постройки названы Эний и Валадий. Какой из двух частей принадлежала первоначально подробность о поставлении епископом Эния, которого сирийские источники делают ставленником Петра? В греческой легенде ничего о том не говорится, в предполагаемой мною апокрифической статье об Иосифе могло стоять рядом с ним какое-нибудь лицо вроде Эния. Этим я объясняю себе, почему в Grand Saint Graal у Иосифа, устроителя ковчега для святой чаши, явился сын Josephe, которого Христос и ставит первым епископом, как Эния ставят апостолы. Может быть, еще одну подробность романа позволено вменить тому-же апокрифу: когда Josephe совершает таинство евхаристии, ему представляется, что он закапает и разнимает на части младенца. Подобное чудо приурочено греческой легендой к сирийскому городу Αμπελος, славянской — к Лидде-Диосполю, там и здесь к храму Георгия, которым славилась именно Лидда. Мы не отдаляемся от места действия грузинского сказания.

Реалистическо-символическое представление евхаристии в форме видения, обращающего на путь веры аравитянина, еврея, недоумевающего христианина, получило значительное распространение: везде тот же образ закланного младенца. Подобное крайне вещественное понимание жертвы-крови Христовой свойственно как египетским, так и сирийским церковным преданиям. Заимствую последние из книги Пчелы Соломона, епископа Басры (ок. 1222 г.): рассказывают иные, что когда Господь преломил тело Свое для учеников, то Иоанн, сын Зеведея, сохранил часть своей доли до воскресения Христова. Этой-то частью он отер кровь от раны явившегося по воскресении Спасителя, в которую ап. Фома вложил свой перст. Восточные отцы, Mвr-Addai и Мвг Mвri, взяли эту долю и ею-то они освятили опресноки, унаследованные до наших дней. Другие ученики ничего не взяли от той доли, ибо говорили: Мы сами будем освящать, когда пожелаем. — О елее, употребляемом при крещении, говорят, что это часть того елея, которым умащено было тело Христово, что относит нас к легенде об Иосифе Аримафейском, предавшем его погребению; либо это часть елея, служившего для помазания царей. Соломон присоединяет и еще одно толкование, которое он в писаниях не встречал, а слышал от схимника и периодевта: что когда ап. Иоанн взял в руки часть хлеба, освященного на Тайной Вечери, она загорелась, обожгла его ладонь, и ладонь вспотела; этот пот он сохранил, чтобы творить им знамение креста при таинстве крещения. — О месте совершения Тайной Вечери предание сирийцев разногласит: указывают на дом Лазаря, либо Симона Киринейского, Никодима и Иосифа Аримафейского, который похоронил Христа, зовется βουλευτης и является в числе апостолов: он проповедывал в Галилее и Декаполе и похоронен в своем городе Аримафее (Rameh). Мощи его видел в Иерусалиме, в монастыре сирийских христиан, диакон Игнатий; Барский поклонился в Иерусалиме «гробам Иосифа и Никодима, иже на той час копти отверзаху вход к ним, инного же времени всегда заключено есть и обладаемо от коптов».

Обобщая сирийские (и стоящее с ними в связи грузинское) предания об Иосифе, мы прийдем к таким чертам: Тайная Вечеря совершена была в доме Симона Киринейского, либо в доме Иосифа; Иосиф собирает кровь Христову; идет в Луди, для проповеди евангелия, куда, по указанию Господа, является и апостол Филипп; надзирает за построением церкви во имя Божьей Матери, где посвящен во епископы Эний; проповедует христианство в Галилее и (сирийском) Декаполе; похоронен в Аримафее.

Отметим одну особенность грузинской легенды: Иосиф собирает кровь Христову в головную повязку и плащаницу, не в чашу, как в легенде о Грале и в Иконописных изображениях, где кровь из язв Христа собирает в потир олицетворенная Церковь или Вера, либо Иоанн Богослов, который по преданию, записанному в синаксаре великого Поста, принял кровь Иисуса Христа в сосуде; либо ангелы; иногда кровь из прободенного ребра стекает в сосуд или сосуды у подножия креста.

 

II

С этими данными мы можем приступить к анализу двух версий легенды о св. Грале. Одна из них представлена романом de Boron, Joseph d'Arimathie, другая — первой, по моему мнению, древнейшей частью Grand Saint Graal, кончающейся уходом Иосифа и его товарищей из Сарраса, где они утвердили христианство (в издании Hucher, т. II, стр. 1-320). Вторая часть романа, начинающаяся а) испытаниями главных действующих лиц, содержит в себе некоторые древние черты, смешанные с литературными измышлениями, после чего б) все действие переносится в Британию, причем неловко вмешиваются мотивы и генеалогия Joseph d'Arimathie, представляющего совершенно иную версию легенды. Когда первая часть Grand Saint Graal попала в общий свод, и в ней очутились аллюзии на Британию, короля Утерпендрагона и т. д.

1. Joseph d'Arimathie. В четверг Спаситель совершил омовение ног и Тайную Вечерю в доме Симона прокаженного; какой-то еврей находит там чашу, служившую таинству, и относит Пилату; когда Иосиф является к нему с просьбой отдать ему тело распятого Христа, Пилат разрешает это и вместе дарит ту чашу Иосифу: он так любил Христа. Иосиф с Никодимом снимают с креста тело Спасителя, Иосиф собирает в чашу кровь, истекшую из Его ран, а тело погребает в своем склепе. Слышат о том евреи, хотят убить Иосифа и Никодима, но Никодим скрылся, а Иосифа заключили в темницу. Здесь является к нему Христос, у него в руках та же чаша с божественной кровью. Блюди ее, говорит Он Иосифу, после тебя будет блюсти ее тот, кому ты передашь ее; всех блюстителей будет трое. Христос напоминает заповедные слова, произнесенные Им за святой трапезой («Примите и ядите…»); во многих странах учредится подобная ей. Как ты снял Меня со креста и положил во гроб, так будут возлагать Меня на алтарь, принося жертву; плат, которым Я был обвернут, назовут антиминсом (corporans, лат. corporate), чаша, в которую ты собрал Мою кровь, назовется потиром (calices); дискос, который будет на нем, будет означать камень, запечатанный тобою, когда ты положил Меня в гробницу. Все, удостоившиеся лицезреть сосуд Иосифа, будут принадлежать к пастве Христовой; полноту духовной радости ощутят те, которые поймут и усвоят эти слова; не обойдут их права на суде, и будет им на войне победа.

Рассказ переходит к схеме Vindicta Salvatoris, перенесшей освобождение Иосифа из темницы Христом на много лет вперед ко временам Веспасиана, который, исцеленный от немочи нерукотворным образом Спасителя, идет с войском на Иерусалим и извлекает из заключения Иосифа; его все время поддерживала в жизни Христова сила; но в живых оказывается и Пилат. Иосифа и Веспасиана крестит св. Климент, а Иосиф обращает своих родственников, которых наставляет: не принимать христианство ложно, из страха смерти, оставить свое наследие, дома и поместья. Все обращенные им отправляются в какую-то далекую страну, где живут и трудятся, следуя его указаниям. Долгое время им жилось хорошо, но затем они стали бедствовать, потому что испортились нравы (luxu-ге). Тогда они обратились к посредничеству Hebron'a (вар. Bron), женатого на сестре Иосифа, Enysgeus (Anysgeus, Hannysgeus, Anygeus). Иосиф молится и слышит веление Св. Духа: пусть устроит трапезу в память трапезы Тайной Вечери, велит Hebron'y пойти на рыбную ловлю и принести первую пойманную им рыбу; чашу он, Иосиф, поставит посреди стола, покрыв ее платом, рыбу насупротив ее; пусть позовет к трапезе своих людей, сам сядет на место Иисуса Христа, Hebron по правую руку, оставив между собою пустое место — место Иуды; оно будет пустовать, пока жена Hebron'a не родит ему сына (Hucher I, стр. 254). Иосиф все так и устроил; те, что сидели за столом, исполнились всякой духовной сладости, чего не ощутили другие, не сидевшие; так они отвечали на вопрос одного из бывших за трапезой, Петра. Таким образом узнали, кто из них грешен, кто нет. Иосиф велит всем верующим ежедневно собираться к этой благодати. Грешники спрашивают их, как называют сосуд, доставляющий им такую усладу, который tant vous agrйe. Петр отвечает: кто захотел бы назвать его настоящим именем, назовет его, по праву, Graal (Grйal), ибо он усладит всякого, удостоившегося его лицезрения (qu'il ne li agrйe), и тот человек почувствует себя, как рыба, ускользнувшая в воду из рук рыбаря. — С тех пор верующие ежедневно сходились к святыне Граля в третьем часу дня; неверный Моисей, пытавшийся сесть на место Иуды, проваливается; его найдет лишь тот, кто займет это место, потомок Hebron'a (Hucher I, стр. 261).

У Hebron'a двенадцать сыновей; он спрашивает Иосифа, как их устроить. Ангел говорит Иосифу, что все они должны служить Господу, а старшим будет тот из них, который откажется от брака. Таким оказался Alain. Иосиф поучает племянника; поведай ему, вещает Иосифу Господь, как ты добыл чашу, собрал в нее Мою кровь, был заточен евреями, а Я явился тебе и принес дар тебе и твоему роду. Куда бы Alain не пришел, он должен проповедовать Христа; от него произойдет потомок, uns oirs malle (Hucher I, стр. 267), будущий хранитель Граля. Alain будет властвовать над братьями а затем отправится в далекие страны на Запад, vers Occident; завтра объявится письмо с неба, Иосиф должен вручить его Петру, который заявит желание пойти в долины Avaron, где будет ждать того, кто прочтет ему послание и объявит чудесную силу Граля (Hucher I, стр. 268).

На другой день за службой (servise) Граля объявляется небесное послание (brief); Alain с братьями идет в далекие страны проповедовать Христову веру, но Петр дождется, пока Иосиф не передаст Hebron'y святую чашу и тайны Граля — полные благодати и сладости слова, которые Спаситель сказал Иосифу в темнице и которые Иосиф объявляет одному лишь Hebron'y в рукописании. Отныне Hebron'a станут звать «богатым рыбарем», le riche Pescheeur, по рыбе, пойманной им, когда началась та благодать. Он отправится на запад и дождется сына своего сына (le fil de son fil, Hucher I, стр. 273), которому передаст Граль; хранителей Граля будет всего трое в иносказательное знаменование Св. Троицы (signifiance et demonstrance de la bйneoite Trinitй).

Hebron и Петр идут в далекие страны; Иосиф остается в своей земле, где и умирает.

Таково содержание романа de Boron'a. Предложу несколько объяснений.

Трапеза, устроенная Иосифом в память Тайной Вечери, с чашей крови-вина, символической рыбой и рыбарем, напоминает древнейшие символические изображения таинства евхаристии; недостает лишь символа хлеба. Рыба давно была приведена в иносказательное соотношение с страданием и искупительною деятельностью Спасителя на основании Луки XXIV, 42 (они подали ему часть печеной рыбы и сотового меда), Иоанна VI, 11; XXI, 8-13, Матфея XIV, 19; хлеб и рыба поняты были в том же евхаристическом значении и в приложении к рассказам об умножении хлебов (Иоанн VI, 1-15; Матф. XIV, 19–20; XV, 32-8) и о трапезе семи учеников по воскресении Христа (Иоанн XXI, 1-13). Мотивы сплетались: рассказ о трапезе семи учеников с умножением хлебов и превращением воды в вино на браке в Кане. Символ упрощался: евхаристия изображалась под видом стола, на нем хлеб и рыба; в кубикуле св. Луцины — рыба, с плетеной корзиной на спине, в ней семь хлебов и сосуд, в котором просвечивает красное вино; так и в одной капелле Каллиста; «Нет богаче того, кто носит в плетеной корзине тело Христово, Его кровь в стеклянном сосуде», — писал Рустику бл. Иероним (ер. 125 ad Rusticum, с. 20: nihil illo ditius, qui Corpus Domini canistro vimineo, sanguinem portat in vitro). В эпитафиях Аверкия и Отенской Христос называется рыбою, питающею верующих, евхаристическою. Но символ рыбы получил и другое значение в связи с Матф. IV, 18, 19, 21: с прозванием рыбарей, Симона-Петра и брата его Андрея, «ловцами человеков». Рыбарь, улавливающий души — это Христос, ап. Петр; изображение Петра-рыбаря присоединяется к изображению евхаристии. Так во второй целле св. Каллиста рыбарь вытаскивает рыбу из воды; тут же треножник с рыбой и крестообразно разделенным хлебом, слева фигура в паллиуме, обращающая к трапезе руки в акте благословения, справа молящийся, воздымающий руки к молитве.

Символическое преобразование Христа, Петра — рыбарей видели в ветхозаветном Товите и его чудесной ловитве. Повесть о нем, сложившаяся в Осроэне или Адиабене, нашла отражение в какой-то легенде, вероятно сирийского происхождения, сохранившей предание о местной сирийско-христианской диаспоре, вроде сказания, с которым у него много общего, об обращении Авгаря. Легенда эта известна пока лишь в славянском пересказе; я имею в виду повесть о Прове; она осветит нам, быть может, некоторые черты Hebron'a-рыбаря.

Царь Селевкий воцарился на место Августа, он благоверен, «чая Бога видети» в дому своем. Однажды, войдя в церковь и поклонившись, он возлег на одре, уготованном ему в «притвори Соломони», хотя «дождати времене обеднаго». Как в легенде о Товите, птица засорила ему глаза; он боится ослепнуть и посылает сына своего Прова собрать дань, дабы ему было чем существовать, если бы его лишили царства, узнав о его немочи. О ней он никому не говорит, с той же целью велит сыну взять с собой не своих отроков, а людей из чужих земель. Пров отправился, встречает Христа, который говорит ему, что он от «вышних стран»; Пров понимает, что дело идет об иерихонских странах, и спрашивает Христа, знает ли он туда путь. Я сам оттуда, отвечает Христос, изъявляя согласие сопутствовать Прову: «того ради придох да вьзведоу те тамо и домь отца твоего спасоу»; «тамо», т. е. в горные места, понятые иносказательно. Пров берет Христа «на послоужение себе»; «и нача Пров любити Иисуса». В иерихонских странах он собирает дани; когда однажды они пришли к реке (варианты имени: Варсапь, Въасть, Воаста, Дасмас), отроки влезли в воду, а Пров говорит Христу: «Вьлезь и ты, брате!» Иисусъ же разумев, яко любить га Провь оть всего срдца, и вьлезь Иисусъ еть рыбоу. И рече Иисусъ: Се сотвороу, зане любить ме Провь. И показа емоу Иисоусъ рыбоу, дрьже е вь роуце левой и десницею кресте ю, глаголаше: Веси-ли, Прове, что есть рыба сия? Онъ же рече: Не веде. Иисоусь рече: Рыщ ми, чьто есть в рыбе сей? Провь же рече: Рех ти, брате, не веде. — Оле дивное чюдо, яко Провь брать богоу нарече се, зане лоубьзна бехоу словеса Иисоуса Провоу; того ради добро есть человеком братимити се. — Иисусъ же рече: Рыба сия, Прове, сама изедение есть, а зльчь на очиню болезнь, а оутроба на прогнание бесом». Пров прячет желчь и утробу, первую для глаз отца, вторую для жены и ребенка, которые были «на новь месяц бесноующи се». Оставив на пути собранную им дань, Пров является к отцу, исцеляет его, жену и ребенка и рассказывает о своем спутнике, которого он «сотвориль брата себе, а тебе сына, и сказаше словеса Иса Оцоу». Когда Пров назвал его имя, Селевкий говорит: «еда есть хотеи яви(ти) се, его же чаемъ хотеща се явити Бога… Поменоу же Провь глаголы Иисоусовы, еже рече: Того ради снидох, да возьведоу те и домь отца твоего спасоу». Привозят дань, Селевк велит сыну пойти на встречу «брата»: «приведи и семо, и створю соуседника црьствоу моемоу». Но брат сотворился невидим с утра; «вь истиноу то есть Бог, его же чаемь видети», — говорит Селевк. Все уверовали.

Место действия легенды ближе не определено, оно, очевидно, удалено от иерихонских стран, где собирается дань, куда Пров не знает пути и где течет река, настоящее название которой не восстановимо из вариантов. В основе рассказа о чудесной ловитве Прова и исцелении его слепотствовавшего отца легла легенда о Товите и Товии в соединении с Лук. XVIII, 35 след. (сл. Марк. X, 46 след.) и XDC: Христос исцеляет на пути к Иерихону слепого, взмолившегося к нему: Иисус, сын Давидов, помилуй меня! Иисус сказал ему: «Прозри, вера твоя спасла тебя». Следует в Иерихоне обращение мытаря Закхея. Не отсюда ли географические указания легенды о Прове, собирающем подати в Иерихонских странах? Благочестивый Селевк, чающий явления Христа в дому своем, как Авгарь, исповедующий еврейство (он покоится в притворе Соломоновом), не указывает ли на легенду об Авгаре? Она приурочена к Эдессе, по преданию, построенной или восстановленной Селевком.

Остановимся еще на идее братства, проникающей нашу повесть: в книге Товита она обнимает понятие рода, сопричастников одной веры; Товит должен брать жену из среды братьев своих, не возноситься над братьями своими (гл. 4); архангел Рафаил, вызываясь сопутствовать ему, зовет себя Азарией, из рода Анании великого (гл. 5). Иосиф Флавии обозначает именем братства φρατρια те еврейские общества, состоявшие из родственников, друзей и соседей, которые сходились по субботним и праздничным дням для традиционной вечери: произносилось благословение над двумя хлебами (в воспоминание удвоенного количества манны небесной, которое евреи собирали по пятницам, Исх. 16, 22) и установленная молитва над чашей вина; хозяин преломлял хлеб, оделяя им гостей, затем подавалась чаша, от которой отведывал сначала сам хозяин, после чего она обходила всех присутствовавших; в одной из раздававшихся при том песен упоминалась легенда о некоем Иосифе, награжденном за строгое блюдение субботнего дня находкой драгоценной жемчужины в рыбе, купленной им для обрядовой трапезы; вечеря кончалась благодарением Господу, подавшему хлеб и плод виноградной лозы. Пасхальная вечеря, которую отпраздновал и Христос с учениками, отбывалась с особым торжеством, и Мишна сообщает ритуал «чаши Гиллеля», с смешанными вином и водой, которая ходила по рукам при пении известных псалмов и с рядом заключительных эвлогий.

Христианские агапы, в начале тесно соединенные с евхаристией, вкушавшейся после трапезы, являются продолжением еврейских вечерь, но их содержание стало другое, расширилось и понятие братства, Христианская fratemitas, αβελφοτης, ecclesia fratrum обнимает всех без различия верующих; сл. Матв. V, 22–24; X, 37: «Кто любит отца или мать более неже ли Меня, не достоин Меня; ib. XII, 48–49»; «Кто матерь Моя и кто братья Мои?» И указав рукою Своею на учеников Своих, сказал: «Вот матерь Моя и братьи Мои». Все христиане братья друг другу, братья Христу. — Таков смысл обращения Прова к Христу: брате; славянская легенда или уже ее источник, поняла его чисто внешним образом, а ее последующие переделки лишь усилили этот реализм: братство понято было как братотворение, на что, в русской версии легенды, Христос дает Прову рукописание. Братство обнимает не всех христиан, а братующихся по обряду. Так в одной среднеболгарской молитве апостолы братуются попарно: «Господи вседержителю, створивый члка по образоу своемоу и по бию, дав емоу живот вечный, изволивый славная своя апостола Петра и Павла и Филиппа и Варфоломеа братитиса, не азож рожденною, на верою и любовию, даждь им (братующимся) любити дроуг дроуга независтно и безсъблазньно».

Легенда о Прове видимо отдалила нас от Joseph d'Arimathie, но параллель нам пригодится. Hebron, в эпизоде ловли, ближе к Товиту, чем Пров: он сам ловит рыбу, и ее дальнейшая роль в трапезе указывает на ее евхаристическое значение, чего нет в повести о Прове. В этом смысле Hebron — «богатый рыбарь», ловец; припомним слова бл. Иеронима: нет богаче человека, носящего в плетеной корзине тело Христово — рыбу. За трапезой Иосиф сидит на месте Христа, Брон по правую сторону, между ними пустое место, в соответствии с тем, которое занимал на Тайной Вечери Иуда. Место Иуды-предателя займет лишь чистый, непорочный человек; оттого проваливается неверный Моисей. Такова точка зрения Joseph d'Arimathie; во второй части Grand St. Graal пустое место отвечает тому, где сидел на Тайной Вечери Спаситель, что напоминает предание у Симона Солунского: будто бы после смерти Спасителя апостолы, приступая к трапезе, всегда оставляли место для Него, а против того места клали на стол хлеб. Если в той же части Grand St. Graal’я говорится, что это именно место займет избранник, будущий хранитель Граля, то едва ли это не поздняя перелицовка более древнего предания о месте Иуды. — Замечу, что западная иконописная традиция перенесла Иуду по другую сторону трапезы, выделяя его от других апостолов. Наш роман стоит на более древней точке зрения.

Вернемся к трапезе Иосифа. Он окружен родственниками и друзьями, что напоминает пасхальные фратрии; чаша блюдется в его роде, роде его сестры; его свояк Hebron; проф. Марр, которому я обязан сообщаемыми далее сирийскими этимологиями, подсказывает мне сир. habra (в западном чтении habro): товарищ, сам друг; ап. Петра и его товарищей, habre, поставил епископами Господь Иисус Христос; habrana: товарищейский. К Hebron'y переходит блюдение Граля, после Иосифа он второй его хранитель. У него двенадцать сыновей, но лишь один из них, Alain — Alanus, обрекающий себя на безбрачие, посвящен в тайны Граля; его девственность выделяет его из среды братьев, он властвует над ними своим авторитетом; может быть, и его имя означает: священник, священнослужитель, сир. a'lana: пастырь, вождь, в частности духовенство, за исключением епископа. У него будет потомок, последний, третий блюститель Граля: очевидно, не сын Akin, ибо Alain не ведает брака; можно предположить потомка по боковой линии, отдаленного или нет. Так было, несомненно, в древнем предании, неясном уже для автора Joseph d'Arimathie: он то говорит о наследнике, потомке Alain'a, oire malle — haeres (сл. Hucher I, стр. 267, 332), то о его сыне, внуке Bron'a (ib. стр. 261; стр. 254 следует читать: le fil du fil Bron), то о внуке Alain (ib. стр. 268: читать Bron?). Если de Boron'y принадлежит Perceval-Didot, перенесший место действия в Британию и сделавший Персеваля сыном Alain'a и хранителем Граля, то он забыл о девственном Alain; но во второй части Grand St. Graal'fl есть генеалогия, которой я уже занимался по другому поводу и к которой вернусь в продолжении настоящих сообщений; генеалогия, где последний, третий властитель Граля назван Галаадом: он девственник, потомок Alain'a по боковой линии, по его брату Josuй, что отвечает знакомой нам родословной Joseph d'Arimathie: Hebron, Alain и его потомок. Я считаю вероятным, что эта родословная древняя, внесенная в состав дошедшего до нас романа о Grand Saint Graal, но принадлежащая добороновской традиции Joseph d'Arimathie.

По Joseph d'Arimathie Иосиф умирает в своей стране, как в восточном предании. Куда отправляются Alain, Hebron и Pierre? О первых говорится неопределенно: на запад: о Петре, что он пойдет в долины Avaron. Могла иметься в виде местность чистых, белых людей; сир. hevara — albus, purus: разумеются, быть может, Λευχοσυροι, что было древним обозначением сирийских каппадокийцев у Тавра и Понта. Первое послание ап. Петра обращено к христианам Понта, Галатии, Каппадокии, Азии и Вифинии; Ориген и Епифаний приурочивают к этой местности и проповедническую деятельность апостола; Πραςεις Ανδρεου соединяют братьев апостолов в Каппадокийской Тиане и затем в Синопе на Понте, где они расстаются, Андрей для проповеди на востоке, Петр — на западе; отмечу еще арабск. havariyyun: апостол, ученик Иисуса. В нашем романе Петр отправился в долины Avaron'a с небесным посланием, очевидно, касающимся тайны Граля, которое ему не понять, а истолкует ее ему потомок Hebron'a, хранитель чаши, которого он дождется. Запад, куда удаляются Hebron и Alain, остается загадочным; ясна выжидательная, воспринимающая роль Петра: откровение веры не на его стороне, оно открыто другому. Это напоминает в сирийской легенде Соломона из Басры противоположение сирийских отцов церкви, в традиции евхаристии, всем другим.

Если мое сопоставление: Avaron-Leukosyria верно, оно возбудит несколько вопросов. В числе источников Вильгельма Мальмсберийского оказались подложные, вроде Charta Patricii, составленные с целью доказать апостольское происхождение Глэстонберийской церкви, что давало ей преимущество перед Кентербери. Доказательством служили легенды, свои и привнесенные, шедшие навстречу местным преданиям! Предположим существование рассказа, типа Joseph d'Arimathie, где в долины Avaron'a отправлялся не Петр, посланник Иосифа, а сам Иосиф, — и мы придем к легенде у Вильгельма: об Иосифе и церкви, построенной в Glastonbury — insula Avalloniae, Avallon: Avaron; сир. hevara — белый объяснило бы и подробность интерполяции в тексте Gautier, одного из продолжателей Chrestien de Troies: Иосиф, изгнанный евреями, пристает к Белому острову (части Англии); сюда и является к нему Граль. Заметим, что в Grand Saint Graal эпитет Британии — la bloie: светлая. Далее предположения не идут: об Аваллоне как острове блаженных (кстати: Avallon географически не остров; образ навеян легендой; сл. vaux d'Avaron), у нас есть известия, которые связали с представлениями кельтской мифологии; для Аварона таких известий нет. Кто хочет досконально узнать эту повесть, говорит De Boron в конце своего романа, тому следует поведать, куда направился Alain, сын Hebron'a, кто нашел его, как он жил и какой у него был потомок; надо рассказать и о жизни Петра, куда он пошел и где его обрели. — Обо всем этом De Boron не успел написать; Петр, являющийся во 2-й части Grand Saint Graal в связи с генеалогией Joseph d'Arimathie (сл. выше стр. 413-4), дал одно лишь имя целому ряду романических измышлений: он христианский рыцарь, женится, и у него есть венчанное потомство.

Что такое Граль в Joseph d'Arimathie? К истории этого образа я вернусь в одной из следующих глав, но, быть может, рассказ De Boron'a осветит нам одну из первых его формаций. Чаша Тайной Вечери с кровью Христовой названа в начале vaissiaus (Hucher I, 216); с нею Христос является Иосифу в темницу и передает ее ему вместе с заповедными словами, которые следует произносить при великом таинстве, совершаемом над Гралем, т. е. над чашей (1. с. стр. 227: се est li secrez que Ten tient au grant sacrement que Ten feit sor lou Graal, e'est-а-dire sor lou calice). Я полагаю, что это отожествление Граля-чаши, упрочившееся в дальнейшем предании, поздний результат понятного смешения. Когда Иосиф учредил трапезу, поставил на нее свой vaissiaus и рыбу, уловленную Hebron'ом, происходит впервые чудесное, духовное питание верующих; на их вопрос, как им назвать этот vaissel, Петр отвечает, что его следует назвать Graal’ем, Grйal, ибо он услаждает, agree, пребывающих с ним. Мы не будем считаться с этой игрой в созвучия, а вспомним изображение евхаристии в виде рыбы с плетеной корзиной на спине, в корзине хлеб и сосуд с вином; Иероним разделяет представления: плетеная корзина (canistrum vimineum) с телом Христовым — и сосуд с Его кровью. Понятие Graal’я могло первоначально относиться именно к плетеной корзине с телом и кровью Христа: crates viminea; *cratalis (fiscina), *cratale (canistrum): *gradale: Graal; в северной саге о Парсивале говорится, что Граль похож на плетенку (pvi likast sem textus vaeri), а по-французски (i vцlsku) его зовут Гралем, что по-нашему можно назвать ganganda greita. Сев. greiti: entertainment, refreshment, что относит нас к этимологии Joseph d'Arimathie: Граль от agrйer, в духовном и вещественном значении этого слова (Граль питает, дает победу, как в сказке о Передуре. Сл. Loth, Mabin., стр. 59). Перенесение названия на чашу было вполне естественно.

 

III

2) Первая часть Grand Saint Graal открывается известным нам видением британского пустынника, который списывает врученную ему чудесную книжку, после чего мы входим в ее содержание, сходное в начале с соответствующим введением Joseph d'Arimathie. Как там, Христос совершает омовение ног и Тайную Вечерю в доме Симона Прокаженного; еврей находит там чашу, служившую для таинства и относит к Пилату, который дает ее Иосифу вместе с дозволением снять с креста тело Христово и предать погребению. В чащу Иосиф собирает кровь Христову; с нею Спаситель является к нему в темницу, куда Его заключили евреи. — Из новых эпизодов отметим пока следующий: у Иосифа жена Elyab и сын Josephe, они крещены Иаковом младшим (le menour), епископом Иерусалима, а Josephe'a так обуяла любовь к Христу, что он решился никогда не вступать в брак (Hucher II, стр. 72: fors que la sainte йglyse seulement). Это не тот Josephe, на которого так часто ссылаются в писаниях (Иосиф Флавий), а другой, не менее его ученый, поясняет текст; он тот, кто переправил за море, без весла и кормила, в Британию (en la bloie Bretagne qui ore a non Engleterre) род своего отца (l. с. стр. 48-9).

Следует, как в Josephe d'Arimathie, явление Веспасиана и освобождение Иосифа после 42-летнего заключения в тюрьме; Пилат еще жив; Felis, римский правитель Иудеи, названный вместо него в одном тексте нашего романа, перемещен сюда из другого эпизода; Иосифа и Веспасиана крестит св. Филипп. — Ночью Иосифу предстал в видении Христос, велит ему идти проповедовать Его имя. Никогда не вернешься ты сюда, говорит ему голос, ибо Я решил наполнить твоим семенем далекие страны; не семенем Josephe'a, ибо он дал Мне обет девства, а того, кто еще имеет от тебя родиться. Собери своих родных и друзей, а также родных и друзей твоей жены, и с теми, которые тебе поверят и захотят последовать за тобою, направься, выйдя из Иерусалима, по пути, который ведет во Францию, en France. Вариант дает а Effrate, к Евфрату, но издатель (Hucher) замечает: Франция здесь то же, что запад, «Effrate» не может означать Евфрат, ибо Иосиф отправляется не в его сторону (l. c. II, стр. 119–121 и прим. 1 и 2 на стр. 121).

Остановимся для нескольких замечаний. Я уже сказал, что Иосиф в Grand St. Graal'e двоится; подозрительно повторение имени и ничем не вызванная заметка: что Josephe'a следует отличать от Иосифа-историка; можно было бы предположить, что списателю дошедшего до нас текста Grand Saint Graal знакомо было предание о кончине Иосифа на востоке и он, ввиду британской локализации, создал соименного ему сына Josephe'a по типу Эния грузинской легенды (сл. выше стр. 399–400, 401); именно о Josephe'e сказано, что он переправит в Британию род своего отца. Между тем вместе с ним идет и отец, в сущности не нужный для следующего действия. Британской локализации принадлежит попытка приурочить к непосредственному потомству Иосифа отношения Joseph d'Arimathie, где генеалогия хранителей Граля велась, как мы предположили (стр. 413-4), по боковой линии: Alain, племянник Иосифа, девственник — и последний потомок Alain в роду его брата, девственник Галаад. Редактор Grand St. Graal'я дал Иосифу сына-девственника, Josephe'a (Alai) и рядом другого, о котором говорится в исследуемой нами части Grand St. Graal, что Иосиф зачал его уже будучи престарелым, по повелению Господа, во исполнение Его воли: населить поколением Иосифа страну, куда Он их поведет; имя ему будет Галаад; от него пойдет святое потомство, которое возвеличит имя Господа нашего Иисуса Христа — в Британии (Hucher II, стр. 167-8). Он зачат до переселения в Британию (сл. вторую часть Grand Saint Graal, 1. с. III, стр. 126), где и родится в замке Galefort, почему, будто бы, и прозван Galaad le Fort (ib. стр. 161); воцаряется в Hotelice (Cocilice), переименованном по его имени в Gales. Никакого святого потомства у него однако не оказывается, и то немногое, что сообщается о нем во второй части романа (l. с. стр. III, 272 след.), ограничивается набором общих мест, тогда как хранителем Граля является девственный Галаад, потомок Alain'a.

К попыткам британской локализации принадлежит и самая наивная, географическая. С одной мы уже встретились: Иосиф со своими идет куда-то; во Францию — или к Евфрату? Попробуем пойти к Евфрату, хотя и далее, уже без вариантов, говорится о дороге во Францию (l. с. II, стр. 123).

Первая остановка Иосифа и его спутников (он окрестил 65 человек) в лесу, находившемся в полу-лье от Bйthanie, вар. Bйtanie, Bйthaine: и Bretagne (что Hucher II, стр. 124 прим. 3 принял в текст, хотя и считает это чтение за lapsus). Я давно предположил, что Bйthanie-Вифания и что западным пересказчикам Britannia могла естественно подсказаться вместо менее знакомого Bethania, как галлы Фрекульфа вместо галатов в легенде об апостоле Филиппе. Я указал на аналогическое смешение в русских, галицких и польских списках «Сна Богородицы», где действие происходит в Британской земле, «Британе» на горе Оливной; вместо «в Британе» встречается и «в Битане», т. е., очевидно, в Вифании, лежащей за этою горою в 3/4 часа от Иерусалима по дороге к Иерихону.

Появление Bethanie в следующем эпизоде Grand St. Graal я объяснял себе следующим образом: как в Joseph d'Arimathie, так и в нашем романе Христос совершает Тайную Вечерю в доме Симона прокаженного; по евангелию от Матф. XXVI, 6 и след. в Вифании, в доме Симона прокаженного, женщина приступила к Христу с сосудом драгоценного мира, который возлила ему на голову; «возлив миро сие на тело Мое, она приготовила Меня к погребению», говорит Христос; следует предательство Иуды и вопрос учеников Христу, где приготовить Ему Пасху; Он велит им пойти в город к такому-то. — Смежность двух эпизодов объясняла, казалось мне, почему Тайная Вечеря могла быть перенесена в Вифанию. В одной миниатюре (IX в.) к речи Григория Богослова на Пасху представлен дом Симеона (Симона) с Марией Магдалиной, символической рыбой в сосуде на столе и Иудой, сидящим отдельно, задом к зрителю.

В Joseph d'Arimathie Иосиф учреждает, по образцу евангельской, другую трапезу; мы знаем, с какой символикой. Этому эпизоду отвечает в Grand St. Graal рассказ о том, что произошло в лесу под Bethanie: Господь велит Иосифу устроить небольшой ковчег, в котором он поместит святую чашу; когда ты захочешь беседовать со Мною, открой ковчег, но чашу могут лицезреть лишь Иосиф и его сын. Люди Иосифа располагаются в лесу, молятся и чудесно напитаны: всякий находит у себя все, что было ему по желанию (I. c. стр. 127-8). Таково чудесное питание Граля, понятое вещественнее, чем у De Boron'a; чудо в Bйthanie повторяло, казалось мне, Тайную Вечерю в Вифании.

Одна подробность текста, видимо, противоречит этому сближению. Лес под Bйthanie зовется «лесом засады» (Li bos des agais), ибо в нем именно евреи-предатели отдали в руки царя Дамаска, Rethe (вар. Reste, Rroce), тетрарха Ирода (Антипу), изгнавшего его дочь, а свою жену ради жены (в тексте: дочери) своего брата (Ирода) Филиппа (l. с. стр. 124-5 и прим. 1 на стр. 125-6). Исторический факт, сообщенный Иосифом Флавием (Ant. Jud. XVIII, 5, 1) здесь несколько изменен: Hдreth (Aretas) — Rethe, царь Петры, лишь позднее овладевший Дамаском, разбил Ирода Антипу в отмщенье за то, что он оставил свою жену, дочь Hвreth, чтобы соединиться с Иродиадой, бывшей замужем за своим дядей Иродом, не за братом Антипы, Филиппом (как значится и у Матф. XIV, 3, греч. текста, и Марка VI, 17). Поражение произошло в окрестностях Гомалы (сл. Hucher II, стр. 125, с ссылкой на Josephi Flav. Antiqu. Jud. XVIII, 5, l; cл. Renan, Hist, d. origines du christianisme, Index a. v. Harкth), не без участия предателей из подданных тетрарха.

Все выдвигает, по-видимому, вместо вифанской локализации другую. Если имеется в виду Гомала на восточном берегу Тивериадского озера, то мы на почве древней Батанеи, с ее дубовыми рощами и колониями иудео-христиан, эбионитов или назареев, лелеявших предания галилейской проповеди, отрекшихся от мирских благ (как последователи Иосифа), возлюбивших идеал духовной и телесной нищеты, имеющей восторжествовать в мире. В Батанею, Хауран и Декаполь бежали евреи от римского погрома, но из Иерусалима пошло сюда и христианство. Собственно Батанея простиралась от восточного берега Тивериадского озера до долины Хаурана и от южных отрогов Аэрмона (ныне Джебел-эш-шех) до реки Иармука (ныне Шериат ел Менадыре); к югу примыкал Галаад, название которого нередко обобщалось на все восточное Заиорданье. Св. Писание говорит о селах Иаира Галадитянина, судьи израильского в Галааде или Висанитиде: Авоф Иаир; у Евсевия и бл. Иеронима находим город Басан, прозванный Авот Иаир, — в Галааде; это Базанитис, ныне называемая Батанея (Βαταναια, Batanea). — Имя девственного Галаада, последнего хранителя Граля из рода Alain, несомненно отвлечено от местности, от которой направилась проповедническая миссия Иосифа.

Мы еще не сбились с пути к Евфрату, куда направлялся Иосиф; но его деятельность совершается и далее, за Евфратом. На это есть указание в тексте, во второй части Grand St. Graal: утвердив христианство в Саррасе и окрестностях и готовясь переправиться в Британию, Иосиф переходит через Евфрат (Hucher III, стр. 126).

Место следующего действия в северной Месопотамии, и нам следует познакомиться с ее географией и религиозными отношениями, насколько все это отразилось в апокрифической повести, источнике первой части нашего романа.

В северной Месопотамии господствовали в древнейшее время астральные культы, народное сабейство, заслоненное впоследствии, а отчасти и усвоенное сменившими друг друга религиозными верованиями, в которых оно оставило свои следы. Еврейская диаспора, быстро развившаяся в Персии по падении Вавилона, коснулась и Месопотамии; она принесла свои легенды и привязала их к новой почве, на которой впоследствии христианство принималось туго и неравномерно: в Эдессе, ставшей его оплотом, оно явилось около 170 года, в половине III-го века сложилась там и легенда о сношениях Авгаря с Христом, хотя еще в 495-6 годах (весенние) народные празднества отбывались там на языческий лад. В Харране, первый христианский епископ которого, Barses, относится к VI-му веку, христианство никогда не пускало глубоких корней: для Ефрема Сирина и других церковных писателей он навсегда остается городом язычников, полным идолов; здесь император Юлиан нашел себе поддержку, принудил тамошних христианских священников к идолослужению, и язычники харранцы напутствуют его, удалявшегося, поручая его покровительству своего божества Sоn. На харранцев язычников жалуются императору Юлиану христиане Эдессы. В самом Харране паломница Сильвия (IV века) почти не нашла христиан, кроме монахов и клириков; еще во времена Прокопия город был полон язычников, ελληνοπολις, и Хосрой не взял с них дани, ибо они — не христиане, а держатся старой веры. Разумеется наследие сабейства, возбуждавшего преследования мусульман, занявших в VII-м веке Месопотамию и усвоивших библейские воспоминания, внесенные еврейской диаспорой и принятые христианством. В Харране следы сабейства исчезают лишь с половины XI-го века.

Перейду к частностям. Центром месопотамского христианства является Эдесса, древне-сир. Qrrhai (у Исидора из Харакса: Ορρα), Ourhвi, ныне Ourfah, Orfah; арабск. Roha, er-Roha, откуда старо-франц. Rohas, Rohais (Rochas, Rohes, Roas). Известен в Эдессе древний культ солнца и светил: храм солнца встретился на одной эдесской монете. Еврейскому преданию принадлежит рассказ об основании Эдессы Немвродом: еще существуют в развалинах цитадели две колонны греко-римского времени, которые магометане зовут «престолом Немврода»; надпись на одной из них упоминает Shalmath — так называлась та эдесская царевна, которую обратил в христианство ап. Аддей. В Эдессу явился будто бы из Харрана Авраам; предание, усвоенное мусульманами: показывают его пруд с священными рыбами, вероятно, посвященный когда-то богине Athargatis. Ручей, текущий по городу и вливающийся в реку Daiзan (древн. Σχιρτος, ныне Kara Koyun), называется ручьем Авраама; мусульмане сооружили у источника часовню, к которой не дерзают приблизиться христиане: источник объявился, будто бы, на месте, где Авраам готовился заколоть Исаака. Переход от еврейских начал Эдессы к христианским ярко характеризует следующая гипотеза Clermont-Ganneau: известно в легенде об Авгаре ответное послание к нему Иисуса Христа, которое служило оберегом от врага; Авгар выносит его перед врата осажденного персами города; с той же целью эдесситы замуровали послание в городские стены. У Псевдо-Мелитона говорится о еврейке Koutbi, предмете поклонения в Месопотамии, спасшей от неприятеля властителя Эдессы Bakrou. Koutbi означает «писание», и Clermont Ganneau сближает это слово с еврейским mezoыzah, небольшим свитком с извлечениями из Второзакония, который, прикрепленный к дверным косякам, служил оберегом, филактерием для дома. Такой филактерии мог явиться в легенде о введении еврейства в Эдессе; отсюда с одной стороны представление о Koutbi, с другой — мотив письма — оберега в сказаниях об Авгаре.

В Харране, греч. Καρραι, Καραι, Χαρρα, римск. Carrhae, христианство бледнеет перед элементами сабеизма, сплоченными с еврейскими. Еще в первом десятилетии IX-го века сабейство пользовалось здесь общественным культом, в центре которого стоял андрогинический Sоn-Селена и Deus Lunus; рядом с ним Schemвl, в котором проф. Хвольсон видит солнце; до нас дошли греческие названия харранских божеств: Гелиос, Арей, Гермес, Крон, но языческие святилища исчезли в христианских и мусульманских приурочениях. Группа развалин с известной харранской башней в северовосточной части города, севернее цитадели, описанной Ибн-Джобейром и также полуразрушенной, очевидно указывает, что здание это служило прежде христианскому культу, но нет никаких указаний, чтобы оно было лишь приурочено к нему. Говоря о главной харранской мечети, с большим куполом среди двора, Ибн-Джобейр усматривает в ней постройку ромеев, склад военных запасов — или укрепление. Если верна догадка Хвольсона, что следующий рассказ Ливания относится именно к Харрану, то мы имели бы дело с описанием настоящего языческого храма, великолепного и величественного, какие редко можно видеть: он стоял в центре города, на нем высилась башня, служившая сторожевым и военным целям, ибо с нее можно было обозреть всю долину вокруг Харрана; храм украшен был идолами. Когда в 386-м году Кинегий, префект Палестины, получил приказ закрыть языческие капища в Египте и Сирии, харранский храм был частью разрушен, идолы вынесены или уничтожены, и в то же время и по тому же выводу другое святилище было обращено в церковь, статуи богов удалены с площади и уничтожены, и почитание сирийской Венеры — Azыz потерпело урон. Но еще под 775 годом Баребрей, рассказывая о гонении, воздвигнутом при халифе Mohammed al-Mahdi на харранских сабеев, сообщает о разрушении их главного храма, носившего название Большого Дворца.

Больше сведений дошло до нас о харранском культе Sоn-Селены, о которой говорили, что гробница в Харране (Σεληνη δε εν Καραις: гомилия Климента). Главный храм-цитадель лежал на холме к западу от города; Грасс и Октавий расположились под Харраном в 12 стадиях друг от друга на двух холмах, один из них звался Sinnaca: холм с храмом богини Sоn. Под Харраном есть холм с храмом сабейцев, говорят Ibn Haukal и Istachri; они чтят его и возводят его основание к Аврааму; Хаджи Хальфа повторил это известие, указывая на расстояние храма от города: две парасанги; место богослужения сабеев на высоком холме, который они возводят к Аврааму (Kitвb-el-Aqвlim); Вениамин Тудельский еще нашел место, где стояло жилище Авраама, не было уже следов здания, но измаильтяне еще приходили туда на поклонение. Ориентация храма не определена; Ибн-Джобейр говорит о часовне Авраама в трех парасангах от города, но к востоку от него, при ручье; там было жилище Авраама и Сарры. К этому чередованию библейских и сабейских воспоминаний присоединяются и библейско-христианские, восходящие к далекой поре. В IV-м веке паломнице Сильвии показывали за городом место, где стоял дом Авраама, на его основаниях и из его камней построена была церковь, где покоились мощи священно-инока Эльпидия, которому праздновали 23 апреля, но который в других источниках не упоминается. Рядом был колодез, из него Ревекка поила верблюдов Авраамова посланца. Ко дню памяти Эльпидия прибыли из окрестной пустыни святые отшельники, но ночью все они разошлись по своим обителям. По этому-то поводу и Сильвия говорит, что в самом Харране христиан немного, sed totum gentes sunt, ибо, продолжает она, пока мы поклонялись в доме, бывшем Авраама, те люди чествовали, шагах в тысячи от города, память Нахора (брата Авраама) и Вафуила (отца Лавана и Ревекки). Из контекста выходит, что на этот раз дело идет не о христианах, а о каких-то gentes. Сильвия недоумевает: она знала из Библии, что Авраам прибыл в Харран с Саррой и племянником Лотом, но о Нахоре и Вафуиле в Харране писание не говорит. Это точно, поясняет ей епископ города, но оно говорит, что служитель Авраама приходил сюда за Ревеккой, приходил и Иаков за дочерьми Лавана; оттого их память и чествуется. — На шестом миллиарии от города находился и колодез, из которого Иаков поил стадо Ревекки, там был дом Лавана (ныне Fadana, сообщается в тексте) и стоит теперь церковь, вокруг монашеские обители.

Все эти библейские имена встречаются и в других старых и новых местных харранских приурочениях. По Антонину из Плаценции сам Авраам родом из Харрана; по мусульманским источникам город построен братом, либо двоюродным братом Авраама, либо сыном Лавана (Ibn-el-gвvвliqо, Dimeschki, Jвqut); на запад от Харрана еще стоит часовня шейха Яхьи, где, по преданию, похоронен отец Авраама, Terah; о храме отца Авраама, Азара, говорит Масуди; не далеко от Харрана река Belоkh берет начало из озера и ручьев кругом него: вся эта местность зовется «Источником Авраама», Ain Khalоl Errahmвn.

Может быть, некоторые из сообщенных сведений относятся не к храму Sоn, лежавшему на запад от Харран, а к другому, который помещают на восток от него: храму-цитадели, который зовется el-Modarriq, el-Modsarriq и служение в котором не прекращалось, по Димешки, до разорения его татарами в 1032 году. Проф. Хвольсон предполагает, что el-Modarriq совпадает с замком Hawв, в нескольких часах к востоку от Харрана, развалины которого видел Ибн-Джобейр (1184 г.) — и с храмом Kвdо или Kвdв, о котором говорит En-Nedоm.: 20-го Низана (Апреля) там приносили жертву Крону, Арею и Sоn — месяцу; так называемый «идол воды», почитаемый в Харране, удалился в Индию, рассказывает он далее со слов неизвестного автора, и харранцы устремились за ним, умоляя вернуться, но божество отвечало, чтоб в Харране его не ждали, а вернется оно в Кади, храм к востоку от города, в недалеком от него расстоянии. С тех пор харранцы, мужчины и женщины, ходят каждое 20-е апреля в Кади, поджидая возвращения божества. — «Идол воды», удаляющийся в Индию, напоминает индо-иранского Apam Napat, «дитя вод», в котором исследователи видят бога влаги, как производительной силы. Другие толкования отождествляли его с Сомой, солнцем и месяцем.

До нас дошел целый ряд известий о верованиях и мистериях сабеев мусульманской поры, наследников харранских язычников. Гонение мусульман вызывал обычай человеческих жертв с суеверной целью. О таком обычае рассказывает En-Nedоm и под 765 г. хроника сирийца Дениса из Tell-Mahre: в ту пору секта манихеев (сабеев) Харрана навлекла на себя презрение. У них был монастырь к востоку от города в расстоянии около мили, где раз в году они совершали великую и жестокую казнь. В этом монастыре они приносили жертвы, здесь обитал епископ этой безбожной секты, здесь они отбывали свое большое празднество и предавались волхвованию. У них обычай при наступлении праздника схватывать человека и держать его в заключении до следующего года; в день празднования они закапают его, снимают с него голову и, вложив ей в рот монету, ставят ее в нишу, и поклоняются ей и пользуются ею для волхвования и прорицания. Какой-то человек, схваченный таким образом, спасся, благодаря наставлениям своего товарища по заключению, уже бывшего на очереди смерти: схватив голову казненного, он бежал с ней, окропляя кровью всех присутствовавших, которые расступались перед ним. О другом жертвоприношении того же рода сообщает En Nedоm: 8-го августа сабеи приносят идолам богов новорожденное дитя мужеского пола; заколов его, они его варят, пока не спреет мясо, которое они отделяют от костей, и смешав его с мукой, шафраном, гвоздикой и олеем, месят небольшие хлебы величиной с фигу, которые и пекут. Они служат в течение года пищей для участников в таинствах Schemвl'я; женщине, рабу, сыну рабыни и исступившему из ума не дозволено отведать от них. При заклании ребенка и дальнейших действиях присутствует лишь три священнослужителя; кости, хрящи, жилы и т. д. сжигаются в жертву богам.

Отметим еще один обряд, приуроченный, по свидетельству En-Nedоm'a, к седьмому дню сабейских таинств: в них играла роль чаша с каким-то напитком, которую сабеи зовут Fвa или Fвga (непонятное слово; может быть, испорченное греческое, спрашивает проф. Хвольсон); мальчики-служители обращаются к своему главе со словами: «Да изречется неслыханное, о учитель!» Либо: «Да изрекут изобретшие то, что они написали!» Тот отвечает: «Принесите чашу, исполненную мистического напитка!» Либо: «Да услышим ответ Единственного». Таково непреоборимое таинство седьмого дня.

 

IV

Из Bйthanie — Батанеи Иосиф со своими приходит в город Sarras, лежащий между Вавилоном и Salemandre, вар. Salavandre. Положение последней местности я не в состоянии определить. О Саррасе говорится, что отсюда вышли сарацины (Hucher II, стр. 128–129): не следует верить утверждающим, что сарацины названы так по Сарре, жене Авраама; Исаак был евреем, евреями были и его потомки, но если и были евреи из Сарраса (et puisque il descendirent juis de Sarras), из этого еще нельзя заключить, что потому именно сарацины получили свое прозвище (от Сарры), а получили они его к той причине, что Саррас был первый город, где они пришли к сознанию того, чему им покланяться (щ ces gens prйsissent certainitet de savoir que il aourent), где утвердилось их вероучение — до явления Магомета. Он послан был, чтобы их спасти, но погубил и их, и сам себя своей невоздержанностью (gloutronie, glouternie), Прежде чем установилось их вероучение, жители Сарраса поклонялись всему, что хотели; что чтили сегодня, того не чтили завтра; но затем они решили поклоняться солнцу, луне и светилам.

Саррас — это Харран, с его культом луне и солнцу; Авраам и Сарра применились к его легендам, и могло в мусульманскую пору сложиться сказание о наименовании сарацин по Сарре; автор отрицает его: сарацины названы от Сарраса, где возникло учение сабейства. Мы знаем, какое важное место занимал в Харране культ луны; проф. Коковцев подсказал мне сир. sahra — луна; не под этим ли влиянием сложился вариант: Саррас-Харран? Укажу еще на харранскую богиню Ssarah, в которой проф. Хвольсон видит Венеру; ее муж Faqr — нищета, либо Aqоr — бесплодный, евнух.

Когда Иосиф со своими вступил в Саррас, его властитель Evalach (или Hevalach) Неузнанный (или Незнаемый: li Mesconnйus, 1. с. II, стр. 131) находился в войне с египетским царем Птолемеем (Tolomers II, стр. 209; Tholomer Cerastre, вар. Tholomй Seraste ib., стр. 212). Прозвище Mesconnйus выясняется из предшествовавшей истории Эвалаха, напоминающей подобные положения во французских романах: Эвалах — худородный, сын бедного башмачника в Мт (Miaus-Meaux), посланный в числе других заложников в Рим к императору Августу, а при Тиверии очутившийся в услужении Феликса, правителя Сирии; убив в ссоре сына Феликса, он бежит к Птолемею, царю вавилонскому, называет себя рыцарем и помогает ему в войне против Олоферна; Птолемей водворяет его правителем в завоеванных им областях. Здесь он царил и состарился, а Птолемей пошел на него войною и уже одолевает (I. с. II, стр. 210 след.).

Египетский царь Птолемей указывает на обычное в средние века значение Вавилона: так обозначали Каир; Олоферн, по-видимому, не ведет ни к какому заключению, но в Chanson d'Antioche и других подобных памятниках Olipherne — обозначение Месопотамии (его пытались отождествить с Алеппо или Мосулом). Здесь воцарился Эвалах; это косвенно подтверждает наше отождествление Сарраса: Харрана. — Феликс, правитель Сирии, к которому император Тиверий (Тиверий Клавдий) отсылает Эвалаха — вероятно, тот самый прокуратор Феликс (в 52–60 гг.), к которому в Деяниях Апостольских 23 отправлен был в Кесарию ап. Павел (сл. выше стр. 416).

Жители Сарраса дивуются на босоногих спутников Иосифа, а они прямо направляются к центру города, где стоял великолепный храм солнца: его сарацины почитали выше всех других, ибо солнце выше всех светил. У входа в храм был высокий портик (loge), где граждане вершали суд и обсуждали свои дела; оттуда ему название: судейское седалище (siиges des jugemens). Сюда-то Эвалах созвал своих приближенных, дабы обсудить с ними, как бы отмстить за урон, нанесенный им египтянами (I. с. стр. 130–131). Храм солнца возвращает нас в Харрану, где также возвышался большой храм сабеев, называвшийся Большим дворцом; в портик сарраского святилища вершаются дела, как в Эдессе перед старой церковью, носившей название храма Субботы или синогоги, стоял Tetrapylum, где епископы или их наместники собирались после службы для обсуждения церковных и философских вопросов.

Представ перед Эвалахом, Иосиф ободряет его, обещая ему помощь свыше, если он разрушит идолов, и поучая его о Христе. Эвалаху многое кажется в его наставлениях невероятным, он просит Иосифа учинить с царскими мудрецами прение о вере, но сам приготовлен к принятию истины рядом видений. Между тем Иосифу был голос свыше (l. с. стр. 166 след.): «Я избрал сына твоего Josephe'a и сделаю его священнослужителем; он будет хранить Мою кровь, собранную тобою, когда ты снял Меня со креста и положил в гробницу; от тебя примут ее все те, которые будут в том же достоинстве, всюду, куда Я поведу тебя и твоих». На другой день все верующие собрались в месте, которое звалось Дворцом Духовным (palaмs esperiteus); так назвал его пророк Даниил; когда он возвращался из Вавилонского плена и проходил по Саррасу (par cele citet, l. с. стр. 161), увидел на дворце так именно гласившую еврейскую надпись. Это имя удержалось и не исчезнет, пока будет стоять дворец; до явления Иосифа жители не знали ни его имени, ни значения. — Из следующего ясно, что Даниил имел в виду языческий храм, жилище дьяволов, которому суждено быть христианским святилищем (l. с. стр. 180). — На присутствовавших сходит в уста каждого св. Дух в образе огненного луча, пронеслось тихое веяние, распространились неизреченные ароматы и послышался голос: «Внемлите, новые сыны мои! Я ваш Господь и духовный отец, искупивший вас Моей Кровью, пославший вам Духа Святого, взыскавший вас большею милостью, чем ваших праотцев в пустыне. Я подал им все, что они желали, но не подал Духа Святого. Я звал их к Моему великому празднеству, к Моему браку с Святою Церковью, а они отринулись от Меня и казнили Меня. Не уподобитесь предательскому отродью, и Я во все дни пребуду с Вами телесным образом, но не так как прежде, когда Я был на земле, ибо Меня не увидят». (I. c. стр. 170–173).

Следует рассказ о том, как Христос поставил епископом сына Иосифа, который и совершает, под верховным руководством, первую мессу (стр. 173 след.). Josephe вступил в роль Иосифа и, как я предположил, Эния грузинской легенды, рукоположенного апостолами в диоспольской церкви, блюстителем которой был Иосиф. Как у де Борона Иосиф устанавливает трапезу в архаическом стиле катакомбных изображений, так первая месса его сына отражает более развитое культовое предание, с реализмом сирийской легенды об эвхаристии.

Господь велит Josephe'у открыть ковчег; он видит там человека в платье огненного цвета, его лицо, руки, ноги огненные, кругом него пять шестикрылых ангелов с орудиями страдания в руках (крест, гвозди, копье, губка, плат), с которых стекала кровь; кровь струилась из рук и ног огненного человека. Все это виделось Josephe'y в ковчеге, чудесно разросшемся. Следовало другое видение: тот человек уже на кресте, который держит один из ангелов, в ноги и руки вбиты гвозди, по древку копья, вонзенного в бок, струится кровь и вода, стекая в стоявшую у подножья креста чашу Иосифа. Она, казалось, скоро наполнится; казалось, что гвозди на руках распятого подались, и сам он упадет. Josephe хочет помочь ему, но ангелы удерживают его у входа в ковчег. Отец недоумевает, чему так долго дивится сын, идет к нему. Не трогай меня, говорит ему Josephe, ты лишишь меня славы, в которой я пребываю; я видел такое, что сам как будто не на земле. Тогда Иосиф опускается на колени у входа в ковчег: видит в нем небольшой алтарь, покрытый белым платом, а поверх него красным бархатом; по одну сторону лежали гвозди и острие копья, окровавленные, по другую принесенная им чаша, посредине дорогой сосуд из золота наподобие кубка, с золотой крышкой; он видим был лишь спереди, ибо с других сторон его покрывал белый плат.

Отворяется дверь соседнего покоя и Иосиф присутствует при большом выходе, напоминающем своей символикой изображение, известное под названием «божественной литургии», где место служащего архиерея занял Великий Архиерей Иисус Христос, священников и диаконов заменили ангелы, херувимы и серафимы. В алтарной абсиде иверского собора Христос изображен в саккосе и омофоре без митры; возле Него ангелы, один с двумя рипидами в руках, другой со свечею, третий с кадилом и херувим с двумя свечами; по сторонам Великого Архиерея на северном и южном своде алтаря ангелы, совершающие великий вход: два ангела с рипидами, ангел с плащаницею, четыре ангела с потирами, херувим с дискосом на голове, еще два ангела с рипидами и ангел с воздухом-покровом на спине. Ниже — раздаяние Иисусом Христом св. хлеба и частей. В других изображениях являются ангелы с блюдами, сосудами и полотенцами — для омовения рук архиерею; либо с сосудами для крещенной и благословенной воды; ангел с сионом, выносимым обыкновенно диаконом по старинной литургической практике.

Все это символическое действие предполагается совершающимся на небе. Иосиф видит его в храме: ангелы несут в процессии сосуд со святой водой, кропило, кадильницы и т. д.; на лице одного начертано: Имя мое — Сила Всевышнего; у него в руках святая чаша на ткани цвета изумруда, как и у Вольфрама фон Эшенбах Граль несом ыf einem grьenen achmardо (вероятно, от месопотамского Mardin'a, славившегося, по Марко Поло, своими тканями); по правую руку ангел несет полотенце, по левую другой — меч с рукояткой из золота и серебра, острие цвета пламени. Следовали ангелы со свечами; за ними вышел Иисус Христос, каким он предстал Иосифу в темнице по воскресении, в ризах священника, готовящегося совершить таинство. Ангелы кропили всех верующих и храм, пока процессия его обходила (дворец: palais), а во время следования мимо ковчега все клали поклон Христу (оставшемуся при ковчеге), который объясняет Josephe'y, почему окроплен был храм: святая вода изгоняет злых духов, а это место было когда-то их жилищем. Святая вода очищает, когда на нее сошел Святой Дух, вода же крещения освящается знамением креста.

Но Господь хочет вручить Josephe'y еще высшее таинство: таинство Своей плоти и крови. На глазах всех Он сам, в сослужении ангелов, ставит его епископом; Josephe'a облачают, садят на престол, на который после его никто не садился без опасности жизни: либо умирал, либо был поражен телесно; так случилось, много лет спустя, с царем сарацин, у которого, в наказание, глаза выпали из орбит (стр. 183-4; эпизод этот рассказан в одной поздней branche'e романа I. c., III, стр. 508 след.). Затем Господь совершил над Josephe'ом помазание елеем от святильника, бывшего в руках ангела, который оттолкнул Josephe'a от ковчега; этот елей служил впоследствии для помазания царей — до короля Утерпендрагона, пополняет текст согласно с последовавшей британской локализации (1. с, стр. 184); далее (стр. 196) сказано, что этим елеем будут помазаны все цари, которых Josephe обратит к Христовой вере; по Malory, Morte Darthur, он вручен Иосифу семью ангелами и употреблен при венчании Артура (сл. выше, стр. 403, соответствующая сирийской легенды). — Следует в Grand Saint Graal другое действие: на Josephe'a возлагают митру, вручают ему посох, перстень и т. д. Господь толкует значение всех этих знаков епископского служения, соответствующих известным обязанностям и добродетелям — и затем велит новопоставленному совершить таинство Своей плоти и крови: ведет его перед ковчег, который чудесным образом расширился, когда Josephe вступил в него; ангелы движутся и сторожат перед входом. Josephe произносит заповедные слова Христа на Тайной Вечери, и хлеб (лежавший на дискосе поверх чаши) и вино обратились в плоть и кровь, и Josephe'y кажется, что в руках его — тело ребенка. Он в ужасе, умиляется до слез, а Господь велит ему разнять на три части то, что держит; Я не в силах, говорит Иосиф, а Господь вещает: «Если не сделаешь того, не будешь иметь части со Мной». Иосиф приступает к действию: отделяет голову так легко, как это бывает с мясом, которое забыли снять с огня; так поступил он и с другими частями, в великом трепете. Ангелы пали на колени. «Чего ты медлишь, почему не причастишься того, что будет тебе во спасение?» — вопрошает его Христос; Josephe коленопреклоняется со слезами покаяния, и когда поднялся, увидел на дискосе хлеб; он берет его, возносит горе с благодарением Господу, но когда готовится вкусить его, в его руках очутилось тело ребенка, он чувствует, что оно проникло в него, прежде чем он успел закрыть уста, и ощущает неизреченную сладость. Когда он причастился и от священной влаги чаши явился ангел, поставил в сосуд (sainte esquiиle) чашу, а поверх нея иескос, на котором оказались хлебы; затем три ангела вынесли друг за другом к верующим чашу, дискос и sainte esquiиle, и раздался голос, приглашавший всех к участию в таинстве. Ангел причащает Иосифа и всех других, и с каждым повторяется то же чудо: видение младенца.

Выше я указал на подобные же реалистические представления евхаристии, в особенности на диоспольскую легенду.

Если вероятны мои соображения относительно древнего значения Граля (crataie) — корзины с хлебом и сосудом вина, то в культовой сцене нашего романа святой сосуд (sainte esquiиle), в который ставят и потир и дискос с хлебами, ответил бы древнему понятию Граля и, вместе, кивория, дарохранительницы. Когда это понятие сузится к представлению чаши, что произошло не без колебаний и смешения с прежним образом, чаша-Граль очутится в свою очередь в дарохранильнице, имеющей вид храма, как наши Иерусалимы или Сионы. Таково представление Граля во втором Титуреле.

Вернемся к нашему роману. Господь велит Иосифу и всем, кого он поставит в пресвитеры и епископы, ежедневно совершать Его таинство, и вещает об обращении Эвалаха, в присутствии которого Josephe препирается с языческими мудрецами. Один из них, кощунствовавший против Троицы, лишается языка; вели отнести его в твой храм, говорит Josephe колеблющемуся Эвалаху: увидим, помогут ли ему твои боги и что скажут тебе об исходе войны. Но боги оказываются бессильными в присутствии Josephe'a, Аполлон немотствует, а демон, сидевший в статуе Марса (Martirs, Martis) схватил громадного золотого орла, стоявшего на алтаре солнца и разбил вдребезги всех идолов. Мы в храме Солнца — Аполлона; одним из харранских божеств был Арей — Martis.

Эвалаху приносят вести о приближении египетского войска; он готов уверовать, если Josephe обеспечит ему победу, и тот обещает ее, вручает королю щит с прикрепленным к нему крестом из красного сукна; он должен взглянуть на это знамение, пока прикрытое, лишь в минуту крайней опасности. И опасность явится, ибо Господь решил, что Эвалах будет три дня в плену у неприятеля: это ему испытание за то, что он колебался принять Христову веру.

Эвалах отправляется на войну, и мы знакомимся с географией местностей вокруг Сарраса. Фиктивная она или нет, вот вопрос. Французские средневековые романы к нему приучили, хотя в иных случаях можно предположить искажение какого-нибудь топографического имени, пережившего фонетическую метаморфозу иного языка — и потому лишь неузнаваемого. Египетский царь Tholomer взял город Onage (вар. Onagre); для следующих местностей даются точные расстояния: Замок Terrabiel, куда Эвалах собирает свои войска, лежит в 9-и лье от Сарраса; может быть, в первой части имени скрывается Tell-; в 6-и лье от Terrabiel замок-крепость, построенная Эвалахом, Evalachin; не предположит ли храм укрепление Hвwa в нескольких часах от Харрана? (сл. выше стр. 427); другая крепость la Coisnes (вар. la Cones, la Choine), в двух лье от Evalachin, может быть, нарицательное имя, принятое за собственное; проф. Марр подсказывает мне сир. hesne, арабское hisn — крепость.

Крепость Evalachin описана подробно (I.e.стр.217 след.): она стояла на неприступной скале, окружена крепкими стенами, сложенными из зеленого и белого мрамора, а в ней на утесе башня, такая высокая, что с нее можно было видеть белеющие стены Багдада (Caudas, вар. Baudas?) и воды Нила в Египте; под замком быстрая, шумящая река, шириной в перелет стрелы; неприятель мог подойти только на судах к крепости, единственные ворота которой находились высоко над берегом, дорога от него к воротам шириной в две повозки, длиной в тридцать футов, так что доступ почти невозможен. Даже в жаркое время замок не был лишен пресной, холодной воды: между стенами замка и башней ручей стекал по медной трубе в мраморный водоем, где жители брали воду, и далее в выложенную мрамором поляну, обведенную оградой, высотой около двух с половиной тоазов (toises).

Я привел это описание, как характерное: в нем чувствуются какие-то местные черты, необщие места романического стиля. Далекая перспектива, открывающаяся с башни Evalachin, и воды Нила, принадлежат, быть может, последнему.

Разбитый под Evalachin, Эвалах отступает в Coisnes, откуда удаляется при вести о приближении неприятеля. На пути к нему нежданно пристает с войском его шурин Sйraphe: Эвалах женат на его сестре Sarracinte (вар. Saraquite), тайной христианке; она и упросила брата придти на помощь мужу, который до того времени питал к Серафу враждебные чувства, а теперь умиляется его готовности помочь ему омыть свой стыд и защитить владения сестры. Ее мать была властительницей Orbйrique; по-видимому, там властвует и Sйraphe; сир. or — город (указание проф. Марра); во второй части имени можно бы видеть Balik, Belich (Balissus у Плутарха, Bilecha у Исидора), реку начинающуюся к югу от Харрана и впадающую в Евфрат; недалеко от впадения лежат Er-Rakka, древняя Каллиника, которую, по Идриси, игреки называл Balanikos. Не это-ли Orbйrique?

Sйraphe советует Эвалаху отправиться в Orcaus, самый богатый (plantuieuse) город его царства (1. с. стр. 226). Сюда подходит войско Толомера и происходит ряд битв, описание которых не лишено поэтического колорита, смешения боевых мотивов с благочестиво-легендарными. Есть и топографические подробности: Эвалах преследует врагов до ущелья (destroit d'une moult haute roche), самого опасного прохода в той местности: утесы поднимались на высоту переброса камня (пращи? вариант говорит: а l’enging) и шли направо до реки Cordaniste, протекавшей в Orcaus, налево до ложа Babiel; на всем пространстве был один лишь проход настолько узкий, что десять человек не могли бы пройти рядом. Здесь произошло такое побоище, что следы крови еще окрашивают утесы, и так и останутся до конца мира; то место прозвано утесом крови, la roche del sane (стр. 229–230).

Ущелий, вроде описанных выше, много в окрестности Orcaus — Эдессы, но определение, о каком именно идет дело, затрудняется отсутствием ориентации. Стена утесов тянется с одной стороны к речке, протекающей Эдессу-Урфу: Kara-Kojun, Cordaniste нашего текста, с другой к ложу Babiel’я, что указывает на реку; вариант: до пустыни Babiel’я — Вавилона явился по созвучию. Babiel в первом значении я не умею отождествить на карте, как и «утеса крови». Подъезжая к Урфе с юго-запада (от Shabaka) Сахау следовал по ущелью (Wвdо) и поднялся на гору, где дорога прекратилась; далее открывался небольшой высеченный в скалах проход, за которым путь шел в узкой долине в круто поднимавшихся утесистых стенах. Проход носит название Sakal-dutбn: наводящий ужас; название связано с восточным жестом, выражающим внезапный страх схватыванием за бороду. — Ager Sanguinis у Galteri Cancellarii Bella Antiochena (с. II) относит нас к местности далекой от roche del sanc.

Героем битвы и, вместе, центральным лицом следующего рассказа является Сераф. Он совершает чудеса храбрости; Эвалах, так долго считавший его своим врагом, растроганный до слез, поручает его покровительству Того, чье знамение он носил (щит с крестом), и если Он воистину Бог, как о том свидетельствуют, то да спасет Он его от поношения и опасности (стр. 235-6). У Серафа чудесно прибавилось силы, сам он не знает, откуда (стр. 245-6); все это от молитвы Эвалаха. Между тем Эвалах бьется с Толомером; неприятели окружили его со всех сторон, и Сераф не может помочь ему. Уж Эвалаха и нескольких бывших при нем рыцарей схватили и ведут с поля битвы в соседний лес, чтобы там обезоружить; тогда-то Эвалах вспомнил о щите, сорвал с него покрывало и увидел изображение Распятого, из рук и ног Которого, казалось, истекала кровь. Он умилился и тайно молит: «Господи, знамение Которого я ношу, сохрани меня, дабы я мог принять Твою веру, и яви на мне, что Ты истинный и всемогущий Бог». — Как сказал он это, увидел рыцаря, выехавшего из леса, на белом коне, с белым щитом, на котором красовался красный крест; видимый одному лишь Эвалаху, рыцарь схватывает под уздцы коня Толомера и ведет его; за ним следуют люди Толомера и Эвалаха; всем кажется, что они едут лесом, и боевые крики где-то близко, слышен голос Серафа; они спешат на бой, а между тем незнаемый рыцарь приводит их ко входу в ущелье, где стоял отряд Эвалаха, и Толомер очутился в плену. Белый рыцарь и Эвалах возвращаются на поле битвы, где Сераф уже изнемогал, но снова ощутил силу, когда рыцарь подал ему секиру со словами: это посылает тебе Распятый (le vrais crucifis).

Неприятель разбит; у Толомера убит брат, у Эвалаха его сенешаль; в отместку за это он хочет казнить взятого в плен сенешаля Толомера, но Сераф его останавливает: ты потерял слугу, Толомер — брата.

Белый рыцарь исчез, его напрасно ищут; он напоминает свв. соратников Георгия, Феодора и Димитрия, явившихся на помощь христианам в рассказе Тудебода об осаде Антиохии в 1098 г., зеленого рыцаря (Хидра-Илью), сражавшегося на стороне мусульман в битве при Atharib'e 1119 года.

Когда Evalach и Sйraphe вернулись в Саррас, Иосиф увещевает последнего обратиться в христианство; тот просит чуда, и чудо совершается (кисть раненого прирастает к руке от прикосновения к щиту Эвалаха). Sйraphe окрещен под именем Nascien, вар. Nasceris, Naschiйris; при этом он осиян был великим светом, казалось, что окутан огнем и горящая головня вошла в его уста. Он мгновенно исцелился от ран, исполнился Святого Духа и пророчествует, цитуя Св. Писание и убеждая Эвалаха креститься. В крещении Эвалах получает имя Mordrains, что значит: en crйanche, в вере; вариант говорит, что имя положено было Mogdanis, что значит по халдейски: tardis en crйanche, медливший уверовать (l. с, стр. 293 и прим. 6). Жена Эвалаха объявляет себя христианкой; ея имя, Sarracinte, объясняется: plaine de foit, полная веры (I. c., стр.294).

Следует ряд обращений (Josephe крестит в один день 5359 человек) и проповедь христианства, обнимающая области Сарраса, Orcaus и Orbйrique. Доли Josephe'a и его отца определить трудно, они путаются, потому, вероятно, что тип Josephe'a обособился поздно и неясно. Nascien идет в свою землю (Orbйrique?), взяв с собою Иосифа (l. с, стр. 294), Josephe обращает в христианство жителей Сарраса и Orcaus; ковчег с чашей остается в Саррасе, куда является и Иосиф (в тексте Josephe, стр. 302), обративший подданных Nascien'a. Josephe рукополагает для владений Mordrain'a и Nascien'a тридцать трех епископов и шестнадцать пресвитеров и переносит, по совету Sarracinte, тела двух святых отшельников: Саллюстия (родом из Вифлеема) и Hermoines (вар. Jermones, родом из Тарса; Гермоген?), одно в Саррас, другое в Orbйrique (стр. 304), где сооружены великолепные храмы и поставлены епископы, Anathites (вар. Anathiestes) в Саррасе, в Orbйrique Ювенал. Orcaus-Эдесса отсутствует в этой повести церковного устроения.

Необходимо остановиться на одном ее эпизоде: Josephe обращает в христианство жителей Orcaus, а демон Selaphas (вар. Astaphath) убивает и калечит язычников, не пожелавших креститься и покидавших город. Услышав об этом, Josephe спешит к городским воротам, спрашивает дьявола, по чьему приказанию он так действует; по велению Иисуса Христа, отвечает тот. «Я тебе этого не приказывал!» — говорит Josephe и готовится связать его, когда является ангел с огненным лицом, черными, как смола, ногами, руками и одеждой, и ударяет его копьем в правое бедро; это ему в наказание за то, что, оставив крещение готовых уверовать, он пришел на помощь тем, кто презрел закон. Древко копья повисло при ране, Josephe отнимает его, но острие осталось в теле; боли он не ощущает никакой, хотя кровь сочится, но он остался хром на всю жизнь и еще позже поплатится за этот проступок. Древко копья Иосиф относит во дворец (el palais: храм?), где многие его видели и гадали, из какого оно могло быть дерева (стр. 297–307); позже он же переносит его в Саррас, оно стоит у ковчега вместе с другими святынями, которые он показывает Mordrain'y и Nascien'y (стр. 305 след.). Nasciens увлекается любопытством, приподнял дискос, лежавший поверх святой чаши, и слепнет, ибо узрел то, что не дано узреть смертному: он видел «источник великого мужества, начало великого знания, основание великой веры, отметание великих измен (предательств), доказательство великих чудес, совершенство истинной благости и милости (la coumenchaille dou grant hardiment, l’ocoison des grans savoirs, le fondement des grans religions, le dessevrement des grans fйlonnies, la dйmonstranche des grans mierveilles, la fin des bontйs et des gиntilleces vraies стр. 308). — Слышится голос: после моего великого мщения — мое великое исцеление, после моего гнева — милость (l. с. Aprиs ma grant venjanche-ma grant mйdйchine, et apres ma foursenerie mon paiement). Является ангел с белым сосудом в руках, берет древко копья, которым был ранен Josephe, всовывает в рану и извлекает острие; кровь капает с копья в сосуд, ею ангел омывает рану Josephe'а и глаза Nascien'a; оба исцелены. Копье означает начало чудесных деяний, которым предстоит совершиться в стране, куда Господь тебя поведет, вещает ангел; тогда снова засочится с копья кровь; всюду, где будет св. Граль и копье, сотворятся чудеса, и велико будет желание среди доблестных мужей познать их тайны, они совершат великие подвиги, но ни один из них не увидит желанного. А копьем этим будет ранен в оба бедра лишь один человек из рода Nasciens: он будет царем, последний из доблестных (стр. 312: li daarains des buens), и исцелится лишь тогда, когда чудеса Граля откроются одному, полному всякой благости, угодному Богу и людям, последнему потомку Nascien'a. Тайны Граля видел первый и узрит последний в роду; параллелизм простирается и на копье: им ранен первый и будет ранен последний из новых служителей Христа (стр. 313: de mes menistres nouviaus), Josephe и потомок Nascien, последний из доблестных; выше он назван царем, теперь последним служителем. — Я полагаю, что раненый царь ошибочно внесен в род Nascien: по генеалогии второй части романа последним из удостоившихся лицезрения Граля будет Галаад, потомок Nascien'a и, вместе, Alain'a, племянника Иосифа, но прадед Галаада, раненый царь, li rois mehaignies, — из рода Alain; вот почему он и противопоставлен Josephe'y. Параллелизм такой: Nascien-Галаад, Josephe — и li rois mehaigniйs.

Мы пришли к концу рассказа. Теперь пора тебе отправиться, ибо ты совершил большую часть дела, возложенного на тебя Господом, говорит Josephe'y ангел (l. с.). Следует несколько эпизодов, не подвигающих действие: Josephe объясняет Mordrain'y (стр. 314 след.) значение символических видений, бывших ему ранее и ранее рассказанных в романе (стр. 156 след.), и обличает короля, уже обращенного, в старом грехе, который он продолжал таить: он удержал у себя в подпольном покое своего дворца статую красавицы, к которой пылал страстью и от которой, казалось ему, не был в силах отвязаться. Статуя сожжена, (стр. 318 след.). Она напоминает демона-Венеру средневековых сказаний, статую Венеры, с которой обручился неосторожный клерик одной мрачной легенды. Эвалах, женатый на христианке Sarracinte, мог упорствовать в культе Ssвrah'ы, Венеры Харрана (сл. выше стр.429).

Josephe со своими выходит из Сарраса (стр. 320) и надолго исчезает из романа; лишь во второй его части мы узнаем, что он перешел через Евфрат (III, стр. 126), чтобы направиться в Британию. Переходом за Евфрат могла кончаться древняя часть легенды, очертания которой были поглощены британской локализацией.

 

V

Мне остается сказать еще несколько слов о главных действующих лицах легенды и предложить несколько толкований собственных имен; толкований, вызванных моими вопросами; ответы принадлежат проф. Марру; я жду с понятным интересом и других разъяснений.

Evalach, с разночтением Hevalach, которое и дало мне повод к сближению с Havila, может быть, не что иное как сир. Jahbalah(a): Феодор. С его типом мы знакомы: он долго колеблется прежде, чем принять Христову веру; когда Josephe спрашивает его жену, почему она, тайная христианка, не постаралась обратить его, она отвечает, что боялась его гнева (стр. 283); и по крещении он, в эпизоде со статуей, является каким-то полуверным. Его назвали в крещении: Mordrain: en crйanche, либо Mogdanis: tardis en creanche. En creanche (в вере) — оборот грамматически неполный; можно предположить, что выпало то же прилагательное tardis, какое стоит при Mogdanis: стало быть, медлящий уверовать, коснеющий в (старой) вере, упорный в ней; проф. Марр подсказывает предположительно сирийское marod (западн. чт. morud) renya: упорный, упрямый в мышлении: Mordrain. Не знаю, помогут ли объяснению имени его варианты в других романах о св. Грале: Mordains (в Queste), Noodrans (Manessier: однажды), Mordrach (у Gerbert'a: однажды). — Mogdanis я объяснил себе в связи с древним наименованием северной Месопотамии — Mygdonia, перенесенным от македонской Мигдонии македонскими колонизаторами Месопотамии. Жители Карр-Харрана называются Μαχεδονων αποιχοι, χατψχισμενοι Μαχεδονες (Dio Cass. XXXVII, 5; Diodor. XDC, 91); Мигдония обнимала и Осроэну с Эдессой; известно, что это последнее, греческое обозначение Orhoi — Урфы перенесено на него с соименного города Македонии. Страбон перечисляет в области мигдонцев Низибис (Антиохию в Мигдонии), Тиграноцерту, Карры — Харран, Никефорий, Chorderaza, Sinnaca (под Харраном); у Плиния понятию Мигдония (северной Месопотамии) отвечает название Аравии с арабами Rhoali, Orei, Mardani. — Укажу еще на Mygdonius, приток Евфрата, на личное имя Мигдонии в отреченных деяниях ап. Фомы, которое впрочем также толкуют в смысле мигдонянки в связи с упомянутою выше областью Mygdonia (Ray, The Syrian church in India, стр. 364, 5); может быть, следует присоединить сюда и Магдуну «Слова о ветхом Александре», своеобразной переделки Троянской притчи, сохранившейся лишь в славянских текстах, но восходящей к какому-нибудь восточному оригиналу: роль Агамемнона играет царь Сион Аморрейский, Иог-Менелай царит в Васане, посылает за помощью в Ханаан, Халдею и Месопотамию; Кассандре отвечает Магьдоуна, «рекше сирианки премудра».

Главным героем, центром легенды об обращении, рассказанной в первой части нашего романа, является Сераф — Nasciens. Он и его род как бы предназначены, избраны сосудами веры. Мы уже знакомы с его сестрой Sarracinte, Sarraquite, что толкуется: полная веры. То, что повествуется о ней и о ее брате Серафе, насыщено легендарными мотивами и поэзией легенды. Сама Sarracinte рассказывает Josephe'y (стр. 267 след.), как ее мать, болевшая и исцеленная и крещенная пустынником Саллюстием, пожелала, чтобы и девочка уверовала в Того, кто ее излечил. Девочка полагает, что дело идет о Саллюстии, и не хочет: у него такая большая борода. — Не обо мне речь, смеется Саллюстии, а о другом, исполненном всякой красоты и благости. — Коли он так же красив, как мой брат (не Сераф), я готова. — Он так же красив, отвечает пустынник, и прибавляет пророчески: коли узришь одного, другого никогда более не увидишь. Как сказал он это, у его кельи показался свет и в нем образ человека, прекрасный и сияющий; у него в руках красный крест, из глаз исходят точно два луча, яркие, как раскаленный уголь. Пораженная видением девочка склонилась долу; когда она поднялась, видение уже исчезло. Она изъявляет желание креститься, и пустынник крестит ее, наставляет в вере и, совершив таинство евхаристии, причащает мать и дочь. Когда он положил ей в рот облату, он говорит ей, что это воистину тело Того, Кого носила в утробе Дева Мария. У девочки зародилось сомнение, и в то же время она ощутила, что то, к чему она приобщилась, и чудесный образ видения были одно и тоже. — Брата своего она действительно более не видала: он гонялся за каким-то страшным зверем, опустошавшим Orbйrique, и более не вернулся из леса. Зверь этот демонический, у него три рога, он уничтожал хлеб на корню, похищал детей из колыбели, вынимал плод у беременных женщин, когда они были одни. Все это напоминает la bкte glapissante романов бретонского цикла — и легенду о Сисиннии и демоне, гибельном для новорожденных и родильниц, за которыми он гоняется. Легенда эта, кажется, армянского происхождения; не было ли и сирийской версии? Это шло бы навстречу нашей гипотезе о местности, в которой зародились основы сказания, легшего в основу первой части Grand St. Graal.

Такая же легенда восточного происхождения примкнула, как пророческий мотив, к Серафу — Nasciens. Я имею в виду сказания о Евстафии Плакиде, Губерте, с символическим видением Христа в образе оленя. Как везде, так и в эпизоде о Серафе оно предваряет обращение к истинной вере, символизуя сердечную к тому готовность, взыскание Христом. Когда Josephe показывает Mordrain'y и Nascien'y святыню, Nasciens останавливается в изумлении перед святой чашей (стр. 305 след.), глядит на нее с большим вниманием и желанием, чем другие, и первый дает ей название, которое за ней осталось: Graal: Grйal от agrйer, потому что виденное им пришлось ему по сердцу (li plaisoit et agrйoit); до тех пор не было ничего земного, что бы его удовлетворило, теперь же его желание исполнилось (у De Boron'a такое же объяснение слова приписано Петру, сл. выше стр. 406). И он вспоминает, как однажды, когда он был еще конюшим, он отстал от своих товарищей и псов, погнавшихся за большим оленем. Его, в одиночестве, посетили неотвязные думы; О чем думаешь ты? — слышится ему голос; напрасно ты тщишься, ибо посетившие тебя мысли исполнятся лишь тогда, когда тебе откроются чудеса Граля.

Sarracinte, Saraquite — pleine de foi; проф. Марр сближает с окончанием — cinte, — qui(n)te, сир. kahinta (k-h-y-n-t-a): богатая, изобилующая, полная, если допустить в предполагаемом сирийском подлиннике наличность слова, означающего «веру»; в противном же случае с тою же целью можно привлечь к делу другое сир. прилагательное kinta: праведная; мужской род этого прилагательного (kina) — обычный епитет Авраама (см. напр. Budge, History of Blessed Virgin Mary, стр. 104, 21). — Sйraphe (отмечу вариант Serasphe), может быть, не что иное как сир. sraphe (с армянской вокализациею Serope), серафим, обращенное в личное имя. В крещении он назван Nascien, это имя полюбилось в романе, оно как бы романского склада; в варьянтах осталось Naschieris, и я не колеблюсь отожествить его с nesвra (сир. nasraya, араб, nasranyyun с мн. ч. nasaray), назарянин, обычное название на востоке для христианина.

Если предложенные мною географические, культурно-религиозные и этимологические сближения имеют за собою долю вероятия, то они позволяют сделать несколько заключений.

В основе первой части Grand Saint Graal лежит какая-нибудь местная легенда о иудейско-христианской диаспоре в северной Месопотамии; легенда сирийская; Orcaus указывает на сир. Orrhвi, не на арабск. Roha-Rohais западно-европейских исторических памятников. В этом рассказе Иосиф являлся проповедником, крещенным ап. Филиппом, обладателем крови Христовой. Около 1135 г. У Вильгельма Мальмсберийского, и уже в его источнике, показывается неясное известие об Иосифе, друге ап. Филиппа, но уже как о проповеднике христианства в Британии; до 1204 года распространилась на западе повесть об Иосифе и чаше Тайной Вечери, объявленная в видении какому-то британскому пустыннику в 750 году; чаше с кровью Христовой, как выясняется из пролога к Grand Saind Graal, говорящего о таком именно видении. Все это могло принадлежать какому-нибудь отреченному сирийскому сказанию иудейско-христианской, может быть, несторианской окраски, сказанию VIII-го века, непосредственно перенесенному на романский запад, в обработке, которое обличает человека, знакомого с восточной декорацией не по слухам только. Это указывает на пору крестовых походов, начало XII века; хронологическая точка отправления определяется, по моему мнению, франкским господством в области Эдессы: Orcaus с 1097 по 1144 год.

Труднее установить древность той параллельной версии легенды, которая отразилась у De Boron'a и в эпизодах 2-й части Grand Saint Graal. Лишь одна подробность представляет в этом отношении некоторый интерес: письмо с неба, врученное некоему Петру, становится в ряду других подобных же откровений, связанных с именем Петра. Я имею ввиду послание с неба о культе воскресного дня, которое по древнейшей версии (VI века) опускается на алтарь в храме св. Петра; в последующих пересказах назван между прочим город (Gazize), где апостол был епископом; либо он сам находит его, будучи епископом антихийским. В конце XI века легенда об эпистолии обновляется в новой форме — с именем Петра пустынника.

Византию сказание о Грале миновало; там, сколько мне известно, нет его следов; на запад оно перешло в двух знакомых нам родственных версиях, распространяясь в районе Эльзаса, Фландрии, Бургундии, Шампани, Англии: на особую редакцию указывает Flegetanis-Kiot — Вольфрам. Религиозное содержание легенды, не внятное людям, выросшим в римско-католическом предании, усваивалось неравномерно и в разных направлениях. С одной стороны, действовало местное приурочение, какому нередко подвергаются бродячие повествовательные мотивы — захожее предание притянуло черты народной саги, тесно сплетаясь с ними. Так оно приобщило к себе Персеваля; Hebron, в сокращенной форме Bron, мог быть отождествлен с уэльским Браном Благословенным, Граль с сказочным талисманом и т. д. Таким образом рассказ о проповеди христианства в каком-то восточном захолустье очутился повестью об евангелизации Британии, более древней, чем пошедшая из Рима. Это поднимало самосознание британской церкви, и легенда пошла в оборот, отвечая целям религиозно-политической борьбы. И в то же время ей предстояла другая, литературная эволюция: ее религиозное содержание изменилось, постепенно затемняясь посторонней фантастикой, выходя на пути мистицизма и новых психологических задач: моменты родовой предызбранности и испытания, господствовавшие в древней легенде, заменились моментами предопределения свыше, искания и тревожного подвижничества мысли, жаждущей просветления св. Гралем. Между Галаадом и Персевалем. между апокалипсическим видением пустынника и Вольфрамом фон-Эшенбах прошли века.

Ссылки

[1] Стола — деталь богослужебного облачения в виде узкого полотна.

[2] Преосуществление — превращение во время литургии хлеба и вина в плоть и кровь Христовы.

[3] Облатка — круглая лепешка из пресного теста.

[4] …рукав из тонкой ткани. — В средние века рукава были самостоятельной деталью одежды и могли пришиваться или пришнуровываться к разным костюмам. Рукава дам часто служили рыцарям вымпелами на турнирах.

[5] …везут на повешение. — В средневековой Европе приговоренные к смерти ехали на казнь стоя в телеге.

[6] …женой его дяди и его отца. — Т. к. Артур одновременно приходился Мордреду отцом и дядей.

[7] …Книгой, колоколом и свечой. — Формула передает ритуал церковного отлучения, при котором читается Библия, звонит колокол и гасятся свечи.

[8] …завоюет Святой Крест. — В этой фразе звучит отголосок крестовых походов европейского рыцарства.

[9] Здесь лежит Артур, король в прошлом и король в грядущем (лат.).

[10] Тропари — богослужебные песнопения.

[11] Девятый год правления Эдуарда IV — с 4.03.1469 по 3.03.1470.

[12] Я не стану теперь на защиту некоторых взглядов, высказанных мною в работе 1872 г.: Славянские сказания о Соломоне и Китоврасе и т. д. Сл. с тех пор мои статьи: Алатырь в местных преданиях Палестины и легенды о Граале (Разыскания III, стр. 1 след.); Амфилог — Evalach в легенде о св. Граале (Журн. Мин. Нар. Просв. 1889 апрель, Разыскания XVII, стр. 331 след.); К видению Амфилога (Разыскания XXI, стр. 137, след., 1891 г.); Сказания о Вавилоне, скинии и св. Грале (Изв. 2 Отд. Имп. Акад. Наук, т. I, кн. 4-я, стр. 647 след.).

[13] Сообщение это сделано мною 13-го марта в заседании Нео-Филологического Общества и повторено в заседании Восточного отделения Императорского Археологического Общества 28-го апреля.

[14] f. lot, romania № 108, стр. 539, 550.

[15] Хаханов, Очерки по истории грузинской словесности (Москва, 1897), стр. 32 след.

[16] Сл. Dobschьtz, Christusbilder, стр. 80, 146*-147*, 204**след., 219**след., 237**след.

[17] Сл. указанные выше статьи об Амфилоге-Эвалахе и Покровского, Евангелие в памятниках иконописи, стр. 288 след.

[18] Сл. the book of the bee, ed. by ern. a. wallis budge (Oxford 1886), стр. 97, 102-3,109, 113.

[19] Сл. Православный Палестинский Сборник, вып. 36, стр. 17; Странствования В. Г. Барского, изд. Барсукова, I, стр. 333. По сирийскому преданию Никодим-Закхей, его сын Стефан, Гамалиил и его сын Хабиб похоронены были в Kephar-Gamla; место их погребения найдено было впоследствии Луцианом и там построена церковь. Сл. The book of the bee, стр. 109–110, прим. 2 и Ryssel в Brieger's Zs. f. Kirchenges-chichte, B. XV, стр. 222 след.

[20] Покровский 1. с, стр. 329, 336, 337-8, 341, 343, 344, 364, 365, 383.

[21] Некоторыми из этих сообщений я обязан С. X. Бейлину.

[22] Сл. мой: Гетеризм, побратимство и кумовство в купальской обрядности, Журн. Мин. Нар. Просв. 1894, № 2, отд. 2, стр. 304 след.; Яцимирский, Мелкие тексты и заметки по старинной славянской и русской литературе, Изв. отд. русск. яз. и словесн. Имп. Ак. Наук 1899, т. IV, кн. 2, стр. 467.

[23] lipsius, die apocryphen apostelgeschichten u. apostellegenden II, I, стр. 4–5.

[24] Амфилог-Эвалах l. с. стр. 346-7.

[25] Сл. Разыскания VIII, стр. 35 прим. к стр. 33 след.

[26] Евсевия Панфила, еп. Кесарии Палестинской, о названиях местностей, встречающихся в св. Писании. Бл. Иеронима, пресвитера Стридонского, о положении и названиях еврейских местностей. Перевел и объяснил И. Помяловский, Православный Палестинский Сборник, вып. 37, стр. 29 (Авоф. Иаир), 36 (Васан); сл. прим. 175 (стр. 178– 9), 224 (стр. 188), 241 (стр. 192), 318 (стр. 211-12).

[27] Для следующего сл. Chwolsohn, Die Ssabiei und der Ssabismus (S. Pt. 1856) passim; Mez, Gesch. der Stadt Harrвn in Mesopotamien bis zum Einfall der Araber (Strassb. 1892); Duval, Hist, politique, religieuse et littйraire d'Edesse jusqu'а la prйmiиre croisade (Paris 1892); Sachau, Reise durch Syrien und Mesopotamien (Lpz. 1883).

[28] dobschьtz, christusbilder, стр. 115, 117*.

[29] nцldeke, ueber den syrischen roman vom kaiser Julian в Zeitschrift der deutschen morgenlдnd. Gesellsch. XXVIII B. (1874), стр. 274, 281.

[30] clermont-ganneau, recueil d'archйologie orientate III, § 41: Lalettre de Jйsus а Abgar, la Koutbi juive et la mezoыzah.

[31] (silviae) peregrinatio ad loca sancta saeculi iv exeuntis, ed. Pomialowsky, § 12, стр. 29, 30; Proc, Debello Persico II, 12.

[32] l. с, стр. 32–36.

[33] Сл. описание того же обряда в mйmoire posthume de m. dozy, contenant des nouveaux documents pour l'йtude de la religion des Harraniens, achevй par M. J. De Goeje (Leide 1884), стр. 13–14, 83 след. Место действия храм: Maison du Serpent либо Chambre du Paradis; из непосвященных туда никто не проникает. Голову относят в храм Кади или Када (сл. выше, стр. 426).

[34] Покровский, I. c. стр. 285 след.

[35] Сл. Мои Разыскания, VII, стр. 231, прим. 1.

[36] О Ниле, как названии двух каналов у Вавилона, и об епископе Nili in provincia patriarcali… cui aliquando junctus fuit episcopatus Zabй (Al-Zawabi) inter Seleuciam et Kaschkar сл. Analecta Bollandiana IV: Acta Sancti Mans, стр. 81, прим. 1.

[37] Roman d'Alexandra заводит македонского героя в Карры-Харран. Это вызывает несколько вопросов об источниках дошедшего до нас текста в александрийских стихах и о произошедшем между ними смешении (Сл. Paul Meyer, Alexandre le Grand II, стр. 126-7, 145-6, 198). В древнем романе Альбериха, дошедшем до нас в отрывке и отражениях, противник Александра, Николай, царит в Cйsaire, что несогласно ни с Валерием (rex Acernauum, Acemarum), ни с Historia de preljis (царь Пелопоннеза). Под Cйsaire, очевидно, не разумеется ни одна из известных Кесарии, ибо в первой branche романа в александрийских стихах бой происходит под Cesaire, но на реке Copar, Cobar, в которой P. Meyer усматривает Птолемеев Χαβωρας, один из притоков Евфрата в Месопотамии, у границ Персии. С другой стороны эпизод, вставленный в 3-ю branche того же романа, рассказывает следующее: Александр отправляется в Халдею, поименованы города Defur, Almere — и Caras, несомненно Carrhae — Харран, ибо говорится об участи Красса, разбитого при Каррах Парфянами. В этих-то Каррах, а не в Cйsaire, царил когда-то Николай, при Александре же властвует Solomas, у него дочь Кассандра.

[38] Сл. мою заметку: Молитва св. Сисинния и Верзилово коло в Журн. Мин. Нар. Просв. 1895 г., май, стр. 226 след.

[39] Этой версией я займусь в продолжении настоящих сообщений; сл. пока мою статью: Сказания о Вавилоне, скинии и Грале (I. с.). С работой Hagen'a, Der Gral (Strassburg, 1900) я мог познакомиться лишь при последней корректуре предлагаемой заметки.

Содержание