Легенда о св. Грале вызвала целую литературу, которая растет с каждым годом, вызывая все новые вопросы на очередь разрешения. Группируются они вокруг двух основных взглядов на происхождение легенды, разделяющих исследователей. Для одних она — уэльская сказочная тема, к которой применились мотивы и имена христианских сказаний; для других она — развитие христианского апокрифа, обставившегося фантастическими подробностями народной уэльской саги. Последний взгляд допускает разновидности понимания, смотря по тому, как представить себе зарождение апокрифической темы: захожая ли она с востока, или развилась самостоятельно на почве уэльского христианства. Я перечисляю полученные решения en gros, не касаясь мелочей.

Мне несколько раз приходилось касаться легенды о св. Грале, христианское происхождение которой казалось мне несомненным, восточный источник вероятным, британское приурочение относительно поздним. Не все восточные элементы, которые я пытался раскрыть в основах легенды, представляются мне теперь одинаково обоснованными; иные отождествления (Hevalach-Havila) придется заменить другими, не отдаляющими нас, впрочем, от христианского востока; некоторые выводы, полученные из прежних наблюдений, найдут себе место в новом построении, основы которого предлагаются далее. Новом и старом вместе; я только решился высказать определенный мой взгляд, что в источниках романов о Грале отразились сказания о христианско-еврейской диаспоре в Палестине, Сирии и Эфиопии и что применение к западу совершилось путем перенесения, механические приемы которого бросаются в глаза. В следующем сообщении, которое я считаю предварительным, я займусь главным образом сирийской диаспорой.

 

I

Уже в половине II века предание смешивало Филиппа апостола, родом из Вифсаиды, с Филиппом дьяконом из палестинской Кесарии. Филипп проповедует во Фригии; так у Дорофея, Псевдо-Епифания, Псевдо-Софрония, Псевдо-Ипполита и др.; но в Breviarium apostolorum он Gallis praedicavit; так у Псевдо-Исидора и Фрекульфа; Ordericus Vitalis дает указание, путем какой обмолвки совершилась замена восточной декорации западной: Gallis vel Galatis atque Scythis. У Фрекульфа (ок. 830 г.) западная декорация расширилась: апостол Филипп Gallis praedicavit Christum barbarasque gentes vicinasque tenebris et tumenti oceano conjunctas ad scientiae lucem fideique portum deducit. Вильгельм Мальмсберийский, ок. 1135 года, говорит уже прямо о Британии: туда апостол посылает двенадцать своих учеников, которые строют в 63 г. по Р. X. церковь во имя Богородицы: capellam angelica docti revelatione construxerunt, quam postmodum Filius Altissimi in honorem suae matris dedicavit. Церковь построена в Glastonbury; Вильгельм отождествляет его с Avallon'ом. Над учениками апостол поставил, ut ferunt, carissimum amicum suum Joseph ab Arimathia, qui et dominum sepelivit.

Источником легенды о проповеди христианства в Британии была, по всей вероятности, повесть, найденная Вильгельмом apud Sanctum Edmundum, по которой церковь в Glastonbury поставлена была не человеческой рукой, а Христовыми учениками, посланными ап. Филиппом. И это правдоподобно, замечает Вильгельм, quia si Philippus apostolus Gallis praedicavit, sicut Freculphus libro II ca.. II dicit, potest credi, quod etiam trans oceanum sermonis semina jecit. Если подложная Charta Patricii, начала XII века, один из источников Вильгельма, пользовалась тем же сказанием, то оно могло быть несколько древнее. Но откуда явилось у нашего летописца упоминание Иосифа Аримафейского? Это не позднейшая интерполяция, как полагал Царнке. Ferd. Lot прибегает к догадке, за которую, впрочем, не стоит: в главе, рассказывающей о пришествии учеников ап. Филиппа, и в следующей Фрекульф ссылается на Иосифа, т. е. на Иосифа Флавия; какой-нибудь читатель (не Вильгельм) мог сделать из него Иосифа Аримафейского. Это невероятно; мы увидим, что уже в более древней легенде Иосиф Аримафейский был приведен в связь ап. Филиппом.

Лет сорок спустя после Вильгельма Мальмсберийского является первое дошедшее до нас романическое сказание об Иосифе, вставленное в рамку легенды, сходной с Vindicta Salvatoris (VI–VII в.), но не тождественной с нею (болеет не Тит, а Веспасиан, Пилат невинен). Я разумею Joseph d'Arimathie де Борона (последней трети XII века), где Иосиф является блюстителем Граля, т. е. чаши, которая служила Христу для Тайной Вечери в доме Симона прокаженного; в нее-то Иосиф собрал кровь Христа и с нею совершает, по указанию Спасителя, безкровную жертву. Чаша блюдется в его роде; символ таинства и христианской проповеди, она переносится куда-то на запад, но уже в Perceval-Didot, приписываемом тому же де Борону, Граль очутился в Британии и в род Иосифа вторгается герой местной саги, первоначально не имевшей ничего общего с легендой о Грале: Персеваль. В хронике Гелинанда, доведенной до 1204 года, говорится под 717–719 годом: Hoc tempore in Britannia cuidam heremitae demonstrate fuit mirabilis quaedam visio per angelum de Joseph decurione nobili, qui corpus domini deposuit de cruce, et de catino illo vel paropside, in quo dominus caenavit cum discipulis suis, de quo ab eodem heremita descripta est bistoria quae dicitur gradale… Dicitur et vulgari nomine greal… Hanc historiam latine scriptam invenire non potui, sed tantum gallice scripta habetur a quibusdam prioribus. С этого видения пустыннику в Bloie Bretagne в ночь со страстного четверга на пятницу в 717 году по страдании Спасителя (750 по Р. X.) начинается Grand Saint Graal, написанный, очевидно, до 1204 года, на котором кончается хроника Гелинанда. Начало видения напоминает Апокалипсис ап. Иоанна: явившись пустыннику, Христос вручает ему небольшую книгу, свое рукописание, le livre du St. Graal. Христос дважды писал при жизни, говорится во 2-й части того же романа: молитву Отче Наш, начертанную им перетом на камне, и слова на песке, когда евреи привели к нему женщину, уличенную в прелюбодеянии; по воскресении написана la haute escripture dou Saint Graal. И в Joseph d'Arimathie говорится о письме с неба, врученном некоему Петру, которое он должен отнести в vaux Avaron и тайны которого объяснит ему властитель Граля. — Нет причины сомневаться в существовании какой-нибудь апокрифической статьи, примкнувшей к схеме уже сложившейся традиции Vindicta.

Содержание дошедшего до нас Grand Saint Graal удерживает знакомый нам тип Иосифа, прибавляя к нему новые черты: он также хранитель чаши Тайной Вечери, совершенной в доме Симона прокаженного; в нее он собрал кровь Спасителя; крещен апостолом Филиппом; устраивает, по указанию свыше, ковчег для чаши Граля; в дальнейшем ходе рассказа он раздваивается, у него является сын, Josephe, в сущности, не нужный для хода действия, потому что наследственные чудеса Граля творятся не в его роде. Josephe'а Христос ставит первым епископом христианским, руководит и поучает его при совершении таинства евхаристия; Josephe мог заменить какое-нибудь другое лицо, игравшее роль в легенде об его отце. Joseph: Josephe — проповедники и насадители веры; первый район их проповеди — Восток, затем география меняется, детски-механически, и место действия переносится в Британию.

Итак анализ древних западных свидетельств об Иосифе и Грале сводится к следующим общим фактам: Иосиф собрал кровь Спасителя в чашу Тайной Вечери, совершенной в доме Симона прокаженного; он друг апостола Филиппа, проповедник евангелия, совершающий, по образу Тайной Вечери, таинство евхаристии, строитель церкви во имя Божьей Матери; его сын — епископ.

Обратимся к восточным преданиям об Иосифе, на сколько мне, как неспециалисту, они были доступны; полагаю, что, при всей их отрывочности, они возбудят ряд вопросов.

Начну с грузинского помятника, потому что он цельнее других и, несомненно, воспроизводит более древний восточный, по всей вероятности, сирийский оригинал. Я имею в виду текст, пересказанный проф. Хахановым; точное заглавие следующее: «Книга, написанная Иосифом Аримафейским, учеником Господа нашего Иисуса Христа. Сказание о построении церкви святой царицы нашей Марии Богородицы, что в городе Лидде». Рукопись, которой пользовался проф. Хаханов, относится приблизительно к XI–XII веку; повесть здесь с пробелом в заключительной части; полностью содержат грузинский текст две другие рукописи: тифлисская также XI–XII в., если не древнее, и Афонская, датированная 977-м годом. Эти рукописи позволяют дополнить перевод проф. Хаханова, порой и исправить его; сведения об этих текстах сообщены были мне проф. Марром, который приготовил их к печати. Я ограничиваюсь пересказом легенды в размерах нашей задачи.

Книга, написанная будто бы в 19-м году царствования Тиверия, примыкает к рассказу Acta Pilati (с чертами Υφηγησις του Ίωσηφ). Иосиф заключен в темницу первосвященниками за то, что он выпросил у Пилата тело Христово и вместе с Никодимом предал его погребению. Спаситель является Иосифу в тюрьме и приветствует его: силы небесные прославляют его за деяние, совершенное им без страха перед Пилатом, тогда как Петр отрекся от Господа («Радуйся, Иосиф, более твердый в вере, чем Петр»). Происходит землетрясение, стены дома поднимаются, Спаситель выходит с Иосифом, которого ведет на Голгофу. «Я иду в Галилею показать раны неверующим ученикам», — говорит Он Иосифу, который собирает в головную повязку и плащаницу кровь Спасителя. Христос стал незрим, а Иосиф отправляется в Аримафею. Однажды он сидел в своем доме вместе с Селевком, Никанором, Абибом, сыном Гамалиила, Никодимом, Валадием и Ереем, когда показался свет, и они узрели Господа. Все пали ниц, а Господь ободряет Иосифа и велит всем просить у Отца небесного — Духа, при посредстве которого они всегда могут быть с Христом. Никодим молит о том, ибо кто не родится водою и Духом Святым, не внидет в царствие небесное. Господь исполняет их просьбу, дохнув на них, и велит Иосифу идти в город Луди (Лидда-Диосполь, ныне Лудд) для проповеди евангелия; туда явится и ап. Филипп; Иосиф боится жестоких фарисеев и их главы, тарсянина Савла, но Христос успокаивает его: Савл сделается ревностным Его последователем. Иосиф отправляется в Луди с Селевком и останавливается, по указанию Господа, в доме Никодима, рядом с синагогой — Вифелое (дом Божий); в Луди прибыл и ап. Филипп, крестит 1000 человек, и Христос является крещенным в доме Никодима. Когда вслед за тем Филипп удалился в Кесарию, Господь говорит: «Довольно здесь Иосифа, Селевка и Никодима.» Оставшиеся в Луди христиане недоумевают, кому и где построить храм; по этому вопросу отправлен в Иерусалим Селевк к ап. Петру. Петр застал в Луди большое собрание верующих; голос свыше указывает на место построения храма: Вифелое, Beth-El, у дома Никодима. Никодим возблагодарил Господа за указание на его жилище, как на место для храма Божия, и говорит евреям, что необходимо расширить синагогу его домом. Те согласились (полагая, очевидно, что дело идет о расширении именно синагоги); Петр и другие, вооружившись топорами, разрушили синагогу и дом и начали строить церковь. И сказал Петр: «Благодарю Бога и Отца Господа нашего Иисуса Христа, ибо это — первая церковь, основание которой я заложил моей рукою, и да назовется она второю после иерусалимской». Петр уходит в Иерусалим, а надзор за постройкой храма поручен Иосифу. — Следует эпизод об обращении Савла, крещенного Ананией. — Ап. Петр приходит в Луди посмотреть на строившуюся церковь, происходят исцеления, апостол исцеляет Эния, бывшего расслабленным в течение восьми лет (Деяния Ап. 9, 41: Эней); в благодарность за это Эний пожертвовал на создание храма все свое достояние (его дом был рядом с домом Никодима); его и Валадия делают блюстителями постройки. — Иосиф с Энием и Валадием идут в Иерусалим, где приветствуют апостолов; явившись в Лидду, апостолы Петр, Павел, Андрей и Фома ставят на восточной стороне церкви трапезу наподобие алтаря, Петр совершает таинство, все апостолы рукополагают Эния и сотворили его первым епископом, поставили кроме того трех епископов и семь дьяконов.

«Дом Божий», Beth-El, построен: так назвал Иаков камень, лежавший у него в изголовье, когда ему было пророческое видение лествицы; в христианской символике камень Иакова — один из прообразов алтаря.

Дальнейшее развитие легенды стоит вне нашего сюжета: евреи хотят отнять церковь у христиан, выгнали их и заточили, в числе других, Иосифа. Правитель Кесарии запечатал церковь на сорок дней: чудо должно решить, кому ей принадлежать. Эний идет в Иерусалим к Богородице и брату Господню Иакову, а Богородица говорит, что через сорок дней в запечатанной церкви явится ее образ. Чудо решает дело в пользу христиан.

Именно этот последний эпизод нашей легенды сохранился и в византийских сказаниях о чудесном появлении иконы Божьей Матери в Лидде. Собственно дело идет о двух чудесах, объявившихся в той же местности. Об одном говорит соборное послание трех восточных патриархов к императору Феофилу (839 г.), на которое ссылаются, воспроизводя легенду, две проповеди X–XI и XI–XII веков; ее пересказывает Георгий мних (ок. 866-7 г.), она же имеется в виду в одном фрагменте, приписанном Андрею Критскому (ок. 726 г.): апостолы Петр и Андрей строят в Лидде церковь во имя Богоматери, идут к Ней в Иерусалим, моля Ее явиться на освящение храма; и там «Я с вами», — отвечает Она; вернувшись, они увидели отпечатанным на одной из колонн храма Ее образ, который напрасно силится уничтожить император Юлиан. — Соборное послание, а за ним одна из упомянутых византийских проповедей, присоединяет к этому и другое чудо: недалеко от Лидды Эней, исцеленный ап. Петром, расслабленный, строит своими руками с помощью некоторых учеников Христа, из числа семидесяти, храм во имя Богородицы; уже работа приближалась к концу, когда соседние евреи и эллины пожелали завладеть храмом, каждый в свою пользу. Дело перенесено на суд архонта, который велит запереть церковь, приложить к дверям печати и приставить сторожей; чье знамение веры объявится через три дня, того церковь и будет. Объявляется чудесная икона Богородицы с надписью: Мария, матерь царя Христа назареянина (о колонне нет речи). Так по решению Господа и явлению Божьей матери храм достался святым апостолам.

Насколько легенда о построении храма Энеем в сотрудничестве с апостолами древнее ее первого упоминания в 839 году, сказать нельзя; несомненно ее сходство со второю частью грузинской, конец которой указывает на мотивы сказания об изображении Богородицы на колонне диоспольской церкви: как там апостолы молят Богородицу явиться на освящение храма, так Эний отправляется к Ней в Иерусалим с просьбой заступничества и чуда.

Сказание об Эние могло существовать особо; история Иосифа сплетается с нею в грузинской легенде с момента его явления в Лидду по воле Господа; раздел еще ясен: а) церковь строится на месте синагоги и Никодимова дома, в присутствии ап. Петра, явившегося в Лидду; блюститель Иосиф; б) затем говорится о вторичном пришествии ап. Петра, чтобы осмотреть постройку, об исцелении Эния, пожертвовавшего на храм свое достояние — и блюстителями постройки названы Эний и Валадий. Какой из двух частей принадлежала первоначально подробность о поставлении епископом Эния, которого сирийские источники делают ставленником Петра? В греческой легенде ничего о том не говорится, в предполагаемой мною апокрифической статье об Иосифе могло стоять рядом с ним какое-нибудь лицо вроде Эния. Этим я объясняю себе, почему в Grand Saint Graal у Иосифа, устроителя ковчега для святой чаши, явился сын Josephe, которого Христос и ставит первым епископом, как Эния ставят апостолы. Может быть, еще одну подробность романа позволено вменить тому-же апокрифу: когда Josephe совершает таинство евхаристии, ему представляется, что он закапает и разнимает на части младенца. Подобное чудо приурочено греческой легендой к сирийскому городу Αμπελος, славянской — к Лидде-Диосполю, там и здесь к храму Георгия, которым славилась именно Лидда. Мы не отдаляемся от места действия грузинского сказания.

Реалистическо-символическое представление евхаристии в форме видения, обращающего на путь веры аравитянина, еврея, недоумевающего христианина, получило значительное распространение: везде тот же образ закланного младенца. Подобное крайне вещественное понимание жертвы-крови Христовой свойственно как египетским, так и сирийским церковным преданиям. Заимствую последние из книги Пчелы Соломона, епископа Басры (ок. 1222 г.): рассказывают иные, что когда Господь преломил тело Свое для учеников, то Иоанн, сын Зеведея, сохранил часть своей доли до воскресения Христова. Этой-то частью он отер кровь от раны явившегося по воскресении Спасителя, в которую ап. Фома вложил свой перст. Восточные отцы, Mвr-Addai и Мвг Mвri, взяли эту долю и ею-то они освятили опресноки, унаследованные до наших дней. Другие ученики ничего не взяли от той доли, ибо говорили: Мы сами будем освящать, когда пожелаем. — О елее, употребляемом при крещении, говорят, что это часть того елея, которым умащено было тело Христово, что относит нас к легенде об Иосифе Аримафейском, предавшем его погребению; либо это часть елея, служившего для помазания царей. Соломон присоединяет и еще одно толкование, которое он в писаниях не встречал, а слышал от схимника и периодевта: что когда ап. Иоанн взял в руки часть хлеба, освященного на Тайной Вечери, она загорелась, обожгла его ладонь, и ладонь вспотела; этот пот он сохранил, чтобы творить им знамение креста при таинстве крещения. — О месте совершения Тайной Вечери предание сирийцев разногласит: указывают на дом Лазаря, либо Симона Киринейского, Никодима и Иосифа Аримафейского, который похоронил Христа, зовется βουλευτης и является в числе апостолов: он проповедывал в Галилее и Декаполе и похоронен в своем городе Аримафее (Rameh). Мощи его видел в Иерусалиме, в монастыре сирийских христиан, диакон Игнатий; Барский поклонился в Иерусалиме «гробам Иосифа и Никодима, иже на той час копти отверзаху вход к ним, инного же времени всегда заключено есть и обладаемо от коптов».

Обобщая сирийские (и стоящее с ними в связи грузинское) предания об Иосифе, мы прийдем к таким чертам: Тайная Вечеря совершена была в доме Симона Киринейского, либо в доме Иосифа; Иосиф собирает кровь Христову; идет в Луди, для проповеди евангелия, куда, по указанию Господа, является и апостол Филипп; надзирает за построением церкви во имя Божьей Матери, где посвящен во епископы Эний; проповедует христианство в Галилее и (сирийском) Декаполе; похоронен в Аримафее.

Отметим одну особенность грузинской легенды: Иосиф собирает кровь Христову в головную повязку и плащаницу, не в чашу, как в легенде о Грале и в Иконописных изображениях, где кровь из язв Христа собирает в потир олицетворенная Церковь или Вера, либо Иоанн Богослов, который по преданию, записанному в синаксаре великого Поста, принял кровь Иисуса Христа в сосуде; либо ангелы; иногда кровь из прободенного ребра стекает в сосуд или сосуды у подножия креста.

 

II

С этими данными мы можем приступить к анализу двух версий легенды о св. Грале. Одна из них представлена романом de Boron, Joseph d'Arimathie, другая — первой, по моему мнению, древнейшей частью Grand Saint Graal, кончающейся уходом Иосифа и его товарищей из Сарраса, где они утвердили христианство (в издании Hucher, т. II, стр. 1-320). Вторая часть романа, начинающаяся а) испытаниями главных действующих лиц, содержит в себе некоторые древние черты, смешанные с литературными измышлениями, после чего б) все действие переносится в Британию, причем неловко вмешиваются мотивы и генеалогия Joseph d'Arimathie, представляющего совершенно иную версию легенды. Когда первая часть Grand Saint Graal попала в общий свод, и в ней очутились аллюзии на Британию, короля Утерпендрагона и т. д.

1. Joseph d'Arimathie. В четверг Спаситель совершил омовение ног и Тайную Вечерю в доме Симона прокаженного; какой-то еврей находит там чашу, служившую таинству, и относит Пилату; когда Иосиф является к нему с просьбой отдать ему тело распятого Христа, Пилат разрешает это и вместе дарит ту чашу Иосифу: он так любил Христа. Иосиф с Никодимом снимают с креста тело Спасителя, Иосиф собирает в чашу кровь, истекшую из Его ран, а тело погребает в своем склепе. Слышат о том евреи, хотят убить Иосифа и Никодима, но Никодим скрылся, а Иосифа заключили в темницу. Здесь является к нему Христос, у него в руках та же чаша с божественной кровью. Блюди ее, говорит Он Иосифу, после тебя будет блюсти ее тот, кому ты передашь ее; всех блюстителей будет трое. Христос напоминает заповедные слова, произнесенные Им за святой трапезой («Примите и ядите…»); во многих странах учредится подобная ей. Как ты снял Меня со креста и положил во гроб, так будут возлагать Меня на алтарь, принося жертву; плат, которым Я был обвернут, назовут антиминсом (corporans, лат. corporate), чаша, в которую ты собрал Мою кровь, назовется потиром (calices); дискос, который будет на нем, будет означать камень, запечатанный тобою, когда ты положил Меня в гробницу. Все, удостоившиеся лицезреть сосуд Иосифа, будут принадлежать к пастве Христовой; полноту духовной радости ощутят те, которые поймут и усвоят эти слова; не обойдут их права на суде, и будет им на войне победа.

Рассказ переходит к схеме Vindicta Salvatoris, перенесшей освобождение Иосифа из темницы Христом на много лет вперед ко временам Веспасиана, который, исцеленный от немочи нерукотворным образом Спасителя, идет с войском на Иерусалим и извлекает из заключения Иосифа; его все время поддерживала в жизни Христова сила; но в живых оказывается и Пилат. Иосифа и Веспасиана крестит св. Климент, а Иосиф обращает своих родственников, которых наставляет: не принимать христианство ложно, из страха смерти, оставить свое наследие, дома и поместья. Все обращенные им отправляются в какую-то далекую страну, где живут и трудятся, следуя его указаниям. Долгое время им жилось хорошо, но затем они стали бедствовать, потому что испортились нравы (luxu-ге). Тогда они обратились к посредничеству Hebron'a (вар. Bron), женатого на сестре Иосифа, Enysgeus (Anysgeus, Hannysgeus, Anygeus). Иосиф молится и слышит веление Св. Духа: пусть устроит трапезу в память трапезы Тайной Вечери, велит Hebron'y пойти на рыбную ловлю и принести первую пойманную им рыбу; чашу он, Иосиф, поставит посреди стола, покрыв ее платом, рыбу насупротив ее; пусть позовет к трапезе своих людей, сам сядет на место Иисуса Христа, Hebron по правую руку, оставив между собою пустое место — место Иуды; оно будет пустовать, пока жена Hebron'a не родит ему сына (Hucher I, стр. 254). Иосиф все так и устроил; те, что сидели за столом, исполнились всякой духовной сладости, чего не ощутили другие, не сидевшие; так они отвечали на вопрос одного из бывших за трапезой, Петра. Таким образом узнали, кто из них грешен, кто нет. Иосиф велит всем верующим ежедневно собираться к этой благодати. Грешники спрашивают их, как называют сосуд, доставляющий им такую усладу, который tant vous agrйe. Петр отвечает: кто захотел бы назвать его настоящим именем, назовет его, по праву, Graal (Grйal), ибо он усладит всякого, удостоившегося его лицезрения (qu'il ne li agrйe), и тот человек почувствует себя, как рыба, ускользнувшая в воду из рук рыбаря. — С тех пор верующие ежедневно сходились к святыне Граля в третьем часу дня; неверный Моисей, пытавшийся сесть на место Иуды, проваливается; его найдет лишь тот, кто займет это место, потомок Hebron'a (Hucher I, стр. 261).

У Hebron'a двенадцать сыновей; он спрашивает Иосифа, как их устроить. Ангел говорит Иосифу, что все они должны служить Господу, а старшим будет тот из них, который откажется от брака. Таким оказался Alain. Иосиф поучает племянника; поведай ему, вещает Иосифу Господь, как ты добыл чашу, собрал в нее Мою кровь, был заточен евреями, а Я явился тебе и принес дар тебе и твоему роду. Куда бы Alain не пришел, он должен проповедовать Христа; от него произойдет потомок, uns oirs malle (Hucher I, стр. 267), будущий хранитель Граля. Alain будет властвовать над братьями а затем отправится в далекие страны на Запад, vers Occident; завтра объявится письмо с неба, Иосиф должен вручить его Петру, который заявит желание пойти в долины Avaron, где будет ждать того, кто прочтет ему послание и объявит чудесную силу Граля (Hucher I, стр. 268).

На другой день за службой (servise) Граля объявляется небесное послание (brief); Alain с братьями идет в далекие страны проповедовать Христову веру, но Петр дождется, пока Иосиф не передаст Hebron'y святую чашу и тайны Граля — полные благодати и сладости слова, которые Спаситель сказал Иосифу в темнице и которые Иосиф объявляет одному лишь Hebron'y в рукописании. Отныне Hebron'a станут звать «богатым рыбарем», le riche Pescheeur, по рыбе, пойманной им, когда началась та благодать. Он отправится на запад и дождется сына своего сына (le fil de son fil, Hucher I, стр. 273), которому передаст Граль; хранителей Граля будет всего трое в иносказательное знаменование Св. Троицы (signifiance et demonstrance de la bйneoite Trinitй).

Hebron и Петр идут в далекие страны; Иосиф остается в своей земле, где и умирает.

Таково содержание романа de Boron'a. Предложу несколько объяснений.

Трапеза, устроенная Иосифом в память Тайной Вечери, с чашей крови-вина, символической рыбой и рыбарем, напоминает древнейшие символические изображения таинства евхаристии; недостает лишь символа хлеба. Рыба давно была приведена в иносказательное соотношение с страданием и искупительною деятельностью Спасителя на основании Луки XXIV, 42 (они подали ему часть печеной рыбы и сотового меда), Иоанна VI, 11; XXI, 8-13, Матфея XIV, 19; хлеб и рыба поняты были в том же евхаристическом значении и в приложении к рассказам об умножении хлебов (Иоанн VI, 1-15; Матф. XIV, 19–20; XV, 32-8) и о трапезе семи учеников по воскресении Христа (Иоанн XXI, 1-13). Мотивы сплетались: рассказ о трапезе семи учеников с умножением хлебов и превращением воды в вино на браке в Кане. Символ упрощался: евхаристия изображалась под видом стола, на нем хлеб и рыба; в кубикуле св. Луцины — рыба, с плетеной корзиной на спине, в ней семь хлебов и сосуд, в котором просвечивает красное вино; так и в одной капелле Каллиста; «Нет богаче того, кто носит в плетеной корзине тело Христово, Его кровь в стеклянном сосуде», — писал Рустику бл. Иероним (ер. 125 ad Rusticum, с. 20: nihil illo ditius, qui Corpus Domini canistro vimineo, sanguinem portat in vitro). В эпитафиях Аверкия и Отенской Христос называется рыбою, питающею верующих, евхаристическою. Но символ рыбы получил и другое значение в связи с Матф. IV, 18, 19, 21: с прозванием рыбарей, Симона-Петра и брата его Андрея, «ловцами человеков». Рыбарь, улавливающий души — это Христос, ап. Петр; изображение Петра-рыбаря присоединяется к изображению евхаристии. Так во второй целле св. Каллиста рыбарь вытаскивает рыбу из воды; тут же треножник с рыбой и крестообразно разделенным хлебом, слева фигура в паллиуме, обращающая к трапезе руки в акте благословения, справа молящийся, воздымающий руки к молитве.

Символическое преобразование Христа, Петра — рыбарей видели в ветхозаветном Товите и его чудесной ловитве. Повесть о нем, сложившаяся в Осроэне или Адиабене, нашла отражение в какой-то легенде, вероятно сирийского происхождения, сохранившей предание о местной сирийско-христианской диаспоре, вроде сказания, с которым у него много общего, об обращении Авгаря. Легенда эта известна пока лишь в славянском пересказе; я имею в виду повесть о Прове; она осветит нам, быть может, некоторые черты Hebron'a-рыбаря.

Царь Селевкий воцарился на место Августа, он благоверен, «чая Бога видети» в дому своем. Однажды, войдя в церковь и поклонившись, он возлег на одре, уготованном ему в «притвори Соломони», хотя «дождати времене обеднаго». Как в легенде о Товите, птица засорила ему глаза; он боится ослепнуть и посылает сына своего Прова собрать дань, дабы ему было чем существовать, если бы его лишили царства, узнав о его немочи. О ней он никому не говорит, с той же целью велит сыну взять с собой не своих отроков, а людей из чужих земель. Пров отправился, встречает Христа, который говорит ему, что он от «вышних стран»; Пров понимает, что дело идет об иерихонских странах, и спрашивает Христа, знает ли он туда путь. Я сам оттуда, отвечает Христос, изъявляя согласие сопутствовать Прову: «того ради придох да вьзведоу те тамо и домь отца твоего спасоу»; «тамо», т. е. в горные места, понятые иносказательно. Пров берет Христа «на послоужение себе»; «и нача Пров любити Иисуса». В иерихонских странах он собирает дани; когда однажды они пришли к реке (варианты имени: Варсапь, Въасть, Воаста, Дасмас), отроки влезли в воду, а Пров говорит Христу: «Вьлезь и ты, брате!» Иисусъ же разумев, яко любить га Провь оть всего срдца, и вьлезь Иисусъ еть рыбоу. И рече Иисусъ: Се сотвороу, зане любить ме Провь. И показа емоу Иисоусъ рыбоу, дрьже е вь роуце левой и десницею кресте ю, глаголаше: Веси-ли, Прове, что есть рыба сия? Онъ же рече: Не веде. Иисоусь рече: Рыщ ми, чьто есть в рыбе сей? Провь же рече: Рех ти, брате, не веде. — Оле дивное чюдо, яко Провь брать богоу нарече се, зане лоубьзна бехоу словеса Иисоуса Провоу; того ради добро есть человеком братимити се. — Иисусъ же рече: Рыба сия, Прове, сама изедение есть, а зльчь на очиню болезнь, а оутроба на прогнание бесом». Пров прячет желчь и утробу, первую для глаз отца, вторую для жены и ребенка, которые были «на новь месяц бесноующи се». Оставив на пути собранную им дань, Пров является к отцу, исцеляет его, жену и ребенка и рассказывает о своем спутнике, которого он «сотвориль брата себе, а тебе сына, и сказаше словеса Иса Оцоу». Когда Пров назвал его имя, Селевкий говорит: «еда есть хотеи яви(ти) се, его же чаемъ хотеща се явити Бога… Поменоу же Провь глаголы Иисоусовы, еже рече: Того ради снидох, да возьведоу те и домь отца твоего спасоу». Привозят дань, Селевк велит сыну пойти на встречу «брата»: «приведи и семо, и створю соуседника црьствоу моемоу». Но брат сотворился невидим с утра; «вь истиноу то есть Бог, его же чаемь видети», — говорит Селевк. Все уверовали.

Место действия легенды ближе не определено, оно, очевидно, удалено от иерихонских стран, где собирается дань, куда Пров не знает пути и где течет река, настоящее название которой не восстановимо из вариантов. В основе рассказа о чудесной ловитве Прова и исцелении его слепотствовавшего отца легла легенда о Товите и Товии в соединении с Лук. XVIII, 35 след. (сл. Марк. X, 46 след.) и XDC: Христос исцеляет на пути к Иерихону слепого, взмолившегося к нему: Иисус, сын Давидов, помилуй меня! Иисус сказал ему: «Прозри, вера твоя спасла тебя». Следует в Иерихоне обращение мытаря Закхея. Не отсюда ли географические указания легенды о Прове, собирающем подати в Иерихонских странах? Благочестивый Селевк, чающий явления Христа в дому своем, как Авгарь, исповедующий еврейство (он покоится в притворе Соломоновом), не указывает ли на легенду об Авгаре? Она приурочена к Эдессе, по преданию, построенной или восстановленной Селевком.

Остановимся еще на идее братства, проникающей нашу повесть: в книге Товита она обнимает понятие рода, сопричастников одной веры; Товит должен брать жену из среды братьев своих, не возноситься над братьями своими (гл. 4); архангел Рафаил, вызываясь сопутствовать ему, зовет себя Азарией, из рода Анании великого (гл. 5). Иосиф Флавии обозначает именем братства φρατρια те еврейские общества, состоявшие из родственников, друзей и соседей, которые сходились по субботним и праздничным дням для традиционной вечери: произносилось благословение над двумя хлебами (в воспоминание удвоенного количества манны небесной, которое евреи собирали по пятницам, Исх. 16, 22) и установленная молитва над чашей вина; хозяин преломлял хлеб, оделяя им гостей, затем подавалась чаша, от которой отведывал сначала сам хозяин, после чего она обходила всех присутствовавших; в одной из раздававшихся при том песен упоминалась легенда о некоем Иосифе, награжденном за строгое блюдение субботнего дня находкой драгоценной жемчужины в рыбе, купленной им для обрядовой трапезы; вечеря кончалась благодарением Господу, подавшему хлеб и плод виноградной лозы. Пасхальная вечеря, которую отпраздновал и Христос с учениками, отбывалась с особым торжеством, и Мишна сообщает ритуал «чаши Гиллеля», с смешанными вином и водой, которая ходила по рукам при пении известных псалмов и с рядом заключительных эвлогий.

Христианские агапы, в начале тесно соединенные с евхаристией, вкушавшейся после трапезы, являются продолжением еврейских вечерь, но их содержание стало другое, расширилось и понятие братства, Христианская fratemitas, αβελφοτης, ecclesia fratrum обнимает всех без различия верующих; сл. Матв. V, 22–24; X, 37: «Кто любит отца или мать более неже ли Меня, не достоин Меня; ib. XII, 48–49»; «Кто матерь Моя и кто братья Мои?» И указав рукою Своею на учеников Своих, сказал: «Вот матерь Моя и братьи Мои». Все христиане братья друг другу, братья Христу. — Таков смысл обращения Прова к Христу: брате; славянская легенда или уже ее источник, поняла его чисто внешним образом, а ее последующие переделки лишь усилили этот реализм: братство понято было как братотворение, на что, в русской версии легенды, Христос дает Прову рукописание. Братство обнимает не всех христиан, а братующихся по обряду. Так в одной среднеболгарской молитве апостолы братуются попарно: «Господи вседержителю, створивый члка по образоу своемоу и по бию, дав емоу живот вечный, изволивый славная своя апостола Петра и Павла и Филиппа и Варфоломеа братитиса, не азож рожденною, на верою и любовию, даждь им (братующимся) любити дроуг дроуга независтно и безсъблазньно».

Легенда о Прове видимо отдалила нас от Joseph d'Arimathie, но параллель нам пригодится. Hebron, в эпизоде ловли, ближе к Товиту, чем Пров: он сам ловит рыбу, и ее дальнейшая роль в трапезе указывает на ее евхаристическое значение, чего нет в повести о Прове. В этом смысле Hebron — «богатый рыбарь», ловец; припомним слова бл. Иеронима: нет богаче человека, носящего в плетеной корзине тело Христово — рыбу. За трапезой Иосиф сидит на месте Христа, Брон по правую сторону, между ними пустое место, в соответствии с тем, которое занимал на Тайной Вечери Иуда. Место Иуды-предателя займет лишь чистый, непорочный человек; оттого проваливается неверный Моисей. Такова точка зрения Joseph d'Arimathie; во второй части Grand St. Graal пустое место отвечает тому, где сидел на Тайной Вечери Спаситель, что напоминает предание у Симона Солунского: будто бы после смерти Спасителя апостолы, приступая к трапезе, всегда оставляли место для Него, а против того места клали на стол хлеб. Если в той же части Grand St. Graal’я говорится, что это именно место займет избранник, будущий хранитель Граля, то едва ли это не поздняя перелицовка более древнего предания о месте Иуды. — Замечу, что западная иконописная традиция перенесла Иуду по другую сторону трапезы, выделяя его от других апостолов. Наш роман стоит на более древней точке зрения.

Вернемся к трапезе Иосифа. Он окружен родственниками и друзьями, что напоминает пасхальные фратрии; чаша блюдется в его роде, роде его сестры; его свояк Hebron; проф. Марр, которому я обязан сообщаемыми далее сирийскими этимологиями, подсказывает мне сир. habra (в западном чтении habro): товарищ, сам друг; ап. Петра и его товарищей, habre, поставил епископами Господь Иисус Христос; habrana: товарищейский. К Hebron'y переходит блюдение Граля, после Иосифа он второй его хранитель. У него двенадцать сыновей, но лишь один из них, Alain — Alanus, обрекающий себя на безбрачие, посвящен в тайны Граля; его девственность выделяет его из среды братьев, он властвует над ними своим авторитетом; может быть, и его имя означает: священник, священнослужитель, сир. a'lana: пастырь, вождь, в частности духовенство, за исключением епископа. У него будет потомок, последний, третий блюститель Граля: очевидно, не сын Akin, ибо Alain не ведает брака; можно предположить потомка по боковой линии, отдаленного или нет. Так было, несомненно, в древнем предании, неясном уже для автора Joseph d'Arimathie: он то говорит о наследнике, потомке Alain'a, oire malle — haeres (сл. Hucher I, стр. 267, 332), то о его сыне, внуке Bron'a (ib. стр. 261; стр. 254 следует читать: le fil du fil Bron), то о внуке Alain (ib. стр. 268: читать Bron?). Если de Boron'y принадлежит Perceval-Didot, перенесший место действия в Британию и сделавший Персеваля сыном Alain'a и хранителем Граля, то он забыл о девственном Alain; но во второй части Grand St. Graal'fl есть генеалогия, которой я уже занимался по другому поводу и к которой вернусь в продолжении настоящих сообщений; генеалогия, где последний, третий властитель Граля назван Галаадом: он девственник, потомок Alain'a по боковой линии, по его брату Josuй, что отвечает знакомой нам родословной Joseph d'Arimathie: Hebron, Alain и его потомок. Я считаю вероятным, что эта родословная древняя, внесенная в состав дошедшего до нас романа о Grand Saint Graal, но принадлежащая добороновской традиции Joseph d'Arimathie.

По Joseph d'Arimathie Иосиф умирает в своей стране, как в восточном предании. Куда отправляются Alain, Hebron и Pierre? О первых говорится неопределенно: на запад: о Петре, что он пойдет в долины Avaron. Могла иметься в виде местность чистых, белых людей; сир. hevara — albus, purus: разумеются, быть может, Λευχοσυροι, что было древним обозначением сирийских каппадокийцев у Тавра и Понта. Первое послание ап. Петра обращено к христианам Понта, Галатии, Каппадокии, Азии и Вифинии; Ориген и Епифаний приурочивают к этой местности и проповедническую деятельность апостола; Πραςεις Ανδρεου соединяют братьев апостолов в Каппадокийской Тиане и затем в Синопе на Понте, где они расстаются, Андрей для проповеди на востоке, Петр — на западе; отмечу еще арабск. havariyyun: апостол, ученик Иисуса. В нашем романе Петр отправился в долины Avaron'a с небесным посланием, очевидно, касающимся тайны Граля, которое ему не понять, а истолкует ее ему потомок Hebron'a, хранитель чаши, которого он дождется. Запад, куда удаляются Hebron и Alain, остается загадочным; ясна выжидательная, воспринимающая роль Петра: откровение веры не на его стороне, оно открыто другому. Это напоминает в сирийской легенде Соломона из Басры противоположение сирийских отцов церкви, в традиции евхаристии, всем другим.

Если мое сопоставление: Avaron-Leukosyria верно, оно возбудит несколько вопросов. В числе источников Вильгельма Мальмсберийского оказались подложные, вроде Charta Patricii, составленные с целью доказать апостольское происхождение Глэстонберийской церкви, что давало ей преимущество перед Кентербери. Доказательством служили легенды, свои и привнесенные, шедшие навстречу местным преданиям! Предположим существование рассказа, типа Joseph d'Arimathie, где в долины Avaron'a отправлялся не Петр, посланник Иосифа, а сам Иосиф, — и мы придем к легенде у Вильгельма: об Иосифе и церкви, построенной в Glastonbury — insula Avalloniae, Avallon: Avaron; сир. hevara — белый объяснило бы и подробность интерполяции в тексте Gautier, одного из продолжателей Chrestien de Troies: Иосиф, изгнанный евреями, пристает к Белому острову (части Англии); сюда и является к нему Граль. Заметим, что в Grand Saint Graal эпитет Британии — la bloie: светлая. Далее предположения не идут: об Аваллоне как острове блаженных (кстати: Avallon географически не остров; образ навеян легендой; сл. vaux d'Avaron), у нас есть известия, которые связали с представлениями кельтской мифологии; для Аварона таких известий нет. Кто хочет досконально узнать эту повесть, говорит De Boron в конце своего романа, тому следует поведать, куда направился Alain, сын Hebron'a, кто нашел его, как он жил и какой у него был потомок; надо рассказать и о жизни Петра, куда он пошел и где его обрели. — Обо всем этом De Boron не успел написать; Петр, являющийся во 2-й части Grand Saint Graal в связи с генеалогией Joseph d'Arimathie (сл. выше стр. 413-4), дал одно лишь имя целому ряду романических измышлений: он христианский рыцарь, женится, и у него есть венчанное потомство.

Что такое Граль в Joseph d'Arimathie? К истории этого образа я вернусь в одной из следующих глав, но, быть может, рассказ De Boron'a осветит нам одну из первых его формаций. Чаша Тайной Вечери с кровью Христовой названа в начале vaissiaus (Hucher I, 216); с нею Христос является Иосифу в темницу и передает ее ему вместе с заповедными словами, которые следует произносить при великом таинстве, совершаемом над Гралем, т. е. над чашей (1. с. стр. 227: се est li secrez que Ten tient au grant sacrement que Ten feit sor lou Graal, e'est-а-dire sor lou calice). Я полагаю, что это отожествление Граля-чаши, упрочившееся в дальнейшем предании, поздний результат понятного смешения. Когда Иосиф учредил трапезу, поставил на нее свой vaissiaus и рыбу, уловленную Hebron'ом, происходит впервые чудесное, духовное питание верующих; на их вопрос, как им назвать этот vaissel, Петр отвечает, что его следует назвать Graal’ем, Grйal, ибо он услаждает, agree, пребывающих с ним. Мы не будем считаться с этой игрой в созвучия, а вспомним изображение евхаристии в виде рыбы с плетеной корзиной на спине, в корзине хлеб и сосуд с вином; Иероним разделяет представления: плетеная корзина (canistrum vimineum) с телом Христовым — и сосуд с Его кровью. Понятие Graal’я могло первоначально относиться именно к плетеной корзине с телом и кровью Христа: crates viminea; *cratalis (fiscina), *cratale (canistrum): *gradale: Graal; в северной саге о Парсивале говорится, что Граль похож на плетенку (pvi likast sem textus vaeri), а по-французски (i vцlsku) его зовут Гралем, что по-нашему можно назвать ganganda greita. Сев. greiti: entertainment, refreshment, что относит нас к этимологии Joseph d'Arimathie: Граль от agrйer, в духовном и вещественном значении этого слова (Граль питает, дает победу, как в сказке о Передуре. Сл. Loth, Mabin., стр. 59). Перенесение названия на чашу было вполне естественно.

 

III

2) Первая часть Grand Saint Graal открывается известным нам видением британского пустынника, который списывает врученную ему чудесную книжку, после чего мы входим в ее содержание, сходное в начале с соответствующим введением Joseph d'Arimathie. Как там, Христос совершает омовение ног и Тайную Вечерю в доме Симона Прокаженного; еврей находит там чашу, служившую для таинства и относит к Пилату, который дает ее Иосифу вместе с дозволением снять с креста тело Христово и предать погребению. В чащу Иосиф собирает кровь Христову; с нею Спаситель является к нему в темницу, куда Его заключили евреи. — Из новых эпизодов отметим пока следующий: у Иосифа жена Elyab и сын Josephe, они крещены Иаковом младшим (le menour), епископом Иерусалима, а Josephe'a так обуяла любовь к Христу, что он решился никогда не вступать в брак (Hucher II, стр. 72: fors que la sainte йglyse seulement). Это не тот Josephe, на которого так часто ссылаются в писаниях (Иосиф Флавий), а другой, не менее его ученый, поясняет текст; он тот, кто переправил за море, без весла и кормила, в Британию (en la bloie Bretagne qui ore a non Engleterre) род своего отца (l. с. стр. 48-9).

Следует, как в Josephe d'Arimathie, явление Веспасиана и освобождение Иосифа после 42-летнего заключения в тюрьме; Пилат еще жив; Felis, римский правитель Иудеи, названный вместо него в одном тексте нашего романа, перемещен сюда из другого эпизода; Иосифа и Веспасиана крестит св. Филипп. — Ночью Иосифу предстал в видении Христос, велит ему идти проповедовать Его имя. Никогда не вернешься ты сюда, говорит ему голос, ибо Я решил наполнить твоим семенем далекие страны; не семенем Josephe'a, ибо он дал Мне обет девства, а того, кто еще имеет от тебя родиться. Собери своих родных и друзей, а также родных и друзей твоей жены, и с теми, которые тебе поверят и захотят последовать за тобою, направься, выйдя из Иерусалима, по пути, который ведет во Францию, en France. Вариант дает а Effrate, к Евфрату, но издатель (Hucher) замечает: Франция здесь то же, что запад, «Effrate» не может означать Евфрат, ибо Иосиф отправляется не в его сторону (l. c. II, стр. 119–121 и прим. 1 и 2 на стр. 121).

Остановимся для нескольких замечаний. Я уже сказал, что Иосиф в Grand St. Graal'e двоится; подозрительно повторение имени и ничем не вызванная заметка: что Josephe'a следует отличать от Иосифа-историка; можно было бы предположить, что списателю дошедшего до нас текста Grand Saint Graal знакомо было предание о кончине Иосифа на востоке и он, ввиду британской локализации, создал соименного ему сына Josephe'a по типу Эния грузинской легенды (сл. выше стр. 399–400, 401); именно о Josephe'e сказано, что он переправит в Британию род своего отца. Между тем вместе с ним идет и отец, в сущности не нужный для следующего действия. Британской локализации принадлежит попытка приурочить к непосредственному потомству Иосифа отношения Joseph d'Arimathie, где генеалогия хранителей Граля велась, как мы предположили (стр. 413-4), по боковой линии: Alain, племянник Иосифа, девственник — и последний потомок Alain в роду его брата, девственник Галаад. Редактор Grand St. Graal'я дал Иосифу сына-девственника, Josephe'a (Alai) и рядом другого, о котором говорится в исследуемой нами части Grand St. Graal, что Иосиф зачал его уже будучи престарелым, по повелению Господа, во исполнение Его воли: населить поколением Иосифа страну, куда Он их поведет; имя ему будет Галаад; от него пойдет святое потомство, которое возвеличит имя Господа нашего Иисуса Христа — в Британии (Hucher II, стр. 167-8). Он зачат до переселения в Британию (сл. вторую часть Grand Saint Graal, 1. с. III, стр. 126), где и родится в замке Galefort, почему, будто бы, и прозван Galaad le Fort (ib. стр. 161); воцаряется в Hotelice (Cocilice), переименованном по его имени в Gales. Никакого святого потомства у него однако не оказывается, и то немногое, что сообщается о нем во второй части романа (l. с. стр. III, 272 след.), ограничивается набором общих мест, тогда как хранителем Граля является девственный Галаад, потомок Alain'a.

К попыткам британской локализации принадлежит и самая наивная, географическая. С одной мы уже встретились: Иосиф со своими идет куда-то; во Францию — или к Евфрату? Попробуем пойти к Евфрату, хотя и далее, уже без вариантов, говорится о дороге во Францию (l. с. II, стр. 123).

Первая остановка Иосифа и его спутников (он окрестил 65 человек) в лесу, находившемся в полу-лье от Bйthanie, вар. Bйtanie, Bйthaine: и Bretagne (что Hucher II, стр. 124 прим. 3 принял в текст, хотя и считает это чтение за lapsus). Я давно предположил, что Bйthanie-Вифания и что западным пересказчикам Britannia могла естественно подсказаться вместо менее знакомого Bethania, как галлы Фрекульфа вместо галатов в легенде об апостоле Филиппе. Я указал на аналогическое смешение в русских, галицких и польских списках «Сна Богородицы», где действие происходит в Британской земле, «Британе» на горе Оливной; вместо «в Британе» встречается и «в Битане», т. е., очевидно, в Вифании, лежащей за этою горою в 3/4 часа от Иерусалима по дороге к Иерихону.

Появление Bethanie в следующем эпизоде Grand St. Graal я объяснял себе следующим образом: как в Joseph d'Arimathie, так и в нашем романе Христос совершает Тайную Вечерю в доме Симона прокаженного; по евангелию от Матф. XXVI, 6 и след. в Вифании, в доме Симона прокаженного, женщина приступила к Христу с сосудом драгоценного мира, который возлила ему на голову; «возлив миро сие на тело Мое, она приготовила Меня к погребению», говорит Христос; следует предательство Иуды и вопрос учеников Христу, где приготовить Ему Пасху; Он велит им пойти в город к такому-то. — Смежность двух эпизодов объясняла, казалось мне, почему Тайная Вечеря могла быть перенесена в Вифанию. В одной миниатюре (IX в.) к речи Григория Богослова на Пасху представлен дом Симеона (Симона) с Марией Магдалиной, символической рыбой в сосуде на столе и Иудой, сидящим отдельно, задом к зрителю.

В Joseph d'Arimathie Иосиф учреждает, по образцу евангельской, другую трапезу; мы знаем, с какой символикой. Этому эпизоду отвечает в Grand St. Graal рассказ о том, что произошло в лесу под Bethanie: Господь велит Иосифу устроить небольшой ковчег, в котором он поместит святую чашу; когда ты захочешь беседовать со Мною, открой ковчег, но чашу могут лицезреть лишь Иосиф и его сын. Люди Иосифа располагаются в лесу, молятся и чудесно напитаны: всякий находит у себя все, что было ему по желанию (I. c. стр. 127-8). Таково чудесное питание Граля, понятое вещественнее, чем у De Boron'a; чудо в Bйthanie повторяло, казалось мне, Тайную Вечерю в Вифании.

Одна подробность текста, видимо, противоречит этому сближению. Лес под Bйthanie зовется «лесом засады» (Li bos des agais), ибо в нем именно евреи-предатели отдали в руки царя Дамаска, Rethe (вар. Reste, Rroce), тетрарха Ирода (Антипу), изгнавшего его дочь, а свою жену ради жены (в тексте: дочери) своего брата (Ирода) Филиппа (l. с. стр. 124-5 и прим. 1 на стр. 125-6). Исторический факт, сообщенный Иосифом Флавием (Ant. Jud. XVIII, 5, 1) здесь несколько изменен: Hдreth (Aretas) — Rethe, царь Петры, лишь позднее овладевший Дамаском, разбил Ирода Антипу в отмщенье за то, что он оставил свою жену, дочь Hвreth, чтобы соединиться с Иродиадой, бывшей замужем за своим дядей Иродом, не за братом Антипы, Филиппом (как значится и у Матф. XIV, 3, греч. текста, и Марка VI, 17). Поражение произошло в окрестностях Гомалы (сл. Hucher II, стр. 125, с ссылкой на Josephi Flav. Antiqu. Jud. XVIII, 5, l; cл. Renan, Hist, d. origines du christianisme, Index a. v. Harкth), не без участия предателей из подданных тетрарха.

Все выдвигает, по-видимому, вместо вифанской локализации другую. Если имеется в виду Гомала на восточном берегу Тивериадского озера, то мы на почве древней Батанеи, с ее дубовыми рощами и колониями иудео-христиан, эбионитов или назареев, лелеявших предания галилейской проповеди, отрекшихся от мирских благ (как последователи Иосифа), возлюбивших идеал духовной и телесной нищеты, имеющей восторжествовать в мире. В Батанею, Хауран и Декаполь бежали евреи от римского погрома, но из Иерусалима пошло сюда и христианство. Собственно Батанея простиралась от восточного берега Тивериадского озера до долины Хаурана и от южных отрогов Аэрмона (ныне Джебел-эш-шех) до реки Иармука (ныне Шериат ел Менадыре); к югу примыкал Галаад, название которого нередко обобщалось на все восточное Заиорданье. Св. Писание говорит о селах Иаира Галадитянина, судьи израильского в Галааде или Висанитиде: Авоф Иаир; у Евсевия и бл. Иеронима находим город Басан, прозванный Авот Иаир, — в Галааде; это Базанитис, ныне называемая Батанея (Βαταναια, Batanea). — Имя девственного Галаада, последнего хранителя Граля из рода Alain, несомненно отвлечено от местности, от которой направилась проповедническая миссия Иосифа.

Мы еще не сбились с пути к Евфрату, куда направлялся Иосиф; но его деятельность совершается и далее, за Евфратом. На это есть указание в тексте, во второй части Grand St. Graal: утвердив христианство в Саррасе и окрестностях и готовясь переправиться в Британию, Иосиф переходит через Евфрат (Hucher III, стр. 126).

Место следующего действия в северной Месопотамии, и нам следует познакомиться с ее географией и религиозными отношениями, насколько все это отразилось в апокрифической повести, источнике первой части нашего романа.

В северной Месопотамии господствовали в древнейшее время астральные культы, народное сабейство, заслоненное впоследствии, а отчасти и усвоенное сменившими друг друга религиозными верованиями, в которых оно оставило свои следы. Еврейская диаспора, быстро развившаяся в Персии по падении Вавилона, коснулась и Месопотамии; она принесла свои легенды и привязала их к новой почве, на которой впоследствии христианство принималось туго и неравномерно: в Эдессе, ставшей его оплотом, оно явилось около 170 года, в половине III-го века сложилась там и легенда о сношениях Авгаря с Христом, хотя еще в 495-6 годах (весенние) народные празднества отбывались там на языческий лад. В Харране, первый христианский епископ которого, Barses, относится к VI-му веку, христианство никогда не пускало глубоких корней: для Ефрема Сирина и других церковных писателей он навсегда остается городом язычников, полным идолов; здесь император Юлиан нашел себе поддержку, принудил тамошних христианских священников к идолослужению, и язычники харранцы напутствуют его, удалявшегося, поручая его покровительству своего божества Sоn. На харранцев язычников жалуются императору Юлиану христиане Эдессы. В самом Харране паломница Сильвия (IV века) почти не нашла христиан, кроме монахов и клириков; еще во времена Прокопия город был полон язычников, ελληνοπολις, и Хосрой не взял с них дани, ибо они — не христиане, а держатся старой веры. Разумеется наследие сабейства, возбуждавшего преследования мусульман, занявших в VII-м веке Месопотамию и усвоивших библейские воспоминания, внесенные еврейской диаспорой и принятые христианством. В Харране следы сабейства исчезают лишь с половины XI-го века.

Перейду к частностям. Центром месопотамского христианства является Эдесса, древне-сир. Qrrhai (у Исидора из Харакса: Ορρα), Ourhвi, ныне Ourfah, Orfah; арабск. Roha, er-Roha, откуда старо-франц. Rohas, Rohais (Rochas, Rohes, Roas). Известен в Эдессе древний культ солнца и светил: храм солнца встретился на одной эдесской монете. Еврейскому преданию принадлежит рассказ об основании Эдессы Немвродом: еще существуют в развалинах цитадели две колонны греко-римского времени, которые магометане зовут «престолом Немврода»; надпись на одной из них упоминает Shalmath — так называлась та эдесская царевна, которую обратил в христианство ап. Аддей. В Эдессу явился будто бы из Харрана Авраам; предание, усвоенное мусульманами: показывают его пруд с священными рыбами, вероятно, посвященный когда-то богине Athargatis. Ручей, текущий по городу и вливающийся в реку Daiзan (древн. Σχιρτος, ныне Kara Koyun), называется ручьем Авраама; мусульмане сооружили у источника часовню, к которой не дерзают приблизиться христиане: источник объявился, будто бы, на месте, где Авраам готовился заколоть Исаака. Переход от еврейских начал Эдессы к христианским ярко характеризует следующая гипотеза Clermont-Ganneau: известно в легенде об Авгаре ответное послание к нему Иисуса Христа, которое служило оберегом от врага; Авгар выносит его перед врата осажденного персами города; с той же целью эдесситы замуровали послание в городские стены. У Псевдо-Мелитона говорится о еврейке Koutbi, предмете поклонения в Месопотамии, спасшей от неприятеля властителя Эдессы Bakrou. Koutbi означает «писание», и Clermont Ganneau сближает это слово с еврейским mezoыzah, небольшим свитком с извлечениями из Второзакония, который, прикрепленный к дверным косякам, служил оберегом, филактерием для дома. Такой филактерии мог явиться в легенде о введении еврейства в Эдессе; отсюда с одной стороны представление о Koutbi, с другой — мотив письма — оберега в сказаниях об Авгаре.

В Харране, греч. Καρραι, Καραι, Χαρρα, римск. Carrhae, христианство бледнеет перед элементами сабеизма, сплоченными с еврейскими. Еще в первом десятилетии IX-го века сабейство пользовалось здесь общественным культом, в центре которого стоял андрогинический Sоn-Селена и Deus Lunus; рядом с ним Schemвl, в котором проф. Хвольсон видит солнце; до нас дошли греческие названия харранских божеств: Гелиос, Арей, Гермес, Крон, но языческие святилища исчезли в христианских и мусульманских приурочениях. Группа развалин с известной харранской башней в северовосточной части города, севернее цитадели, описанной Ибн-Джобейром и также полуразрушенной, очевидно указывает, что здание это служило прежде христианскому культу, но нет никаких указаний, чтобы оно было лишь приурочено к нему. Говоря о главной харранской мечети, с большим куполом среди двора, Ибн-Джобейр усматривает в ней постройку ромеев, склад военных запасов — или укрепление. Если верна догадка Хвольсона, что следующий рассказ Ливания относится именно к Харрану, то мы имели бы дело с описанием настоящего языческого храма, великолепного и величественного, какие редко можно видеть: он стоял в центре города, на нем высилась башня, служившая сторожевым и военным целям, ибо с нее можно было обозреть всю долину вокруг Харрана; храм украшен был идолами. Когда в 386-м году Кинегий, префект Палестины, получил приказ закрыть языческие капища в Египте и Сирии, харранский храм был частью разрушен, идолы вынесены или уничтожены, и в то же время и по тому же выводу другое святилище было обращено в церковь, статуи богов удалены с площади и уничтожены, и почитание сирийской Венеры — Azыz потерпело урон. Но еще под 775 годом Баребрей, рассказывая о гонении, воздвигнутом при халифе Mohammed al-Mahdi на харранских сабеев, сообщает о разрушении их главного храма, носившего название Большого Дворца.

Больше сведений дошло до нас о харранском культе Sоn-Селены, о которой говорили, что гробница в Харране (Σεληνη δε εν Καραις: гомилия Климента). Главный храм-цитадель лежал на холме к западу от города; Грасс и Октавий расположились под Харраном в 12 стадиях друг от друга на двух холмах, один из них звался Sinnaca: холм с храмом богини Sоn. Под Харраном есть холм с храмом сабейцев, говорят Ibn Haukal и Istachri; они чтят его и возводят его основание к Аврааму; Хаджи Хальфа повторил это известие, указывая на расстояние храма от города: две парасанги; место богослужения сабеев на высоком холме, который они возводят к Аврааму (Kitвb-el-Aqвlim); Вениамин Тудельский еще нашел место, где стояло жилище Авраама, не было уже следов здания, но измаильтяне еще приходили туда на поклонение. Ориентация храма не определена; Ибн-Джобейр говорит о часовне Авраама в трех парасангах от города, но к востоку от него, при ручье; там было жилище Авраама и Сарры. К этому чередованию библейских и сабейских воспоминаний присоединяются и библейско-христианские, восходящие к далекой поре. В IV-м веке паломнице Сильвии показывали за городом место, где стоял дом Авраама, на его основаниях и из его камней построена была церковь, где покоились мощи священно-инока Эльпидия, которому праздновали 23 апреля, но который в других источниках не упоминается. Рядом был колодез, из него Ревекка поила верблюдов Авраамова посланца. Ко дню памяти Эльпидия прибыли из окрестной пустыни святые отшельники, но ночью все они разошлись по своим обителям. По этому-то поводу и Сильвия говорит, что в самом Харране христиан немного, sed totum gentes sunt, ибо, продолжает она, пока мы поклонялись в доме, бывшем Авраама, те люди чествовали, шагах в тысячи от города, память Нахора (брата Авраама) и Вафуила (отца Лавана и Ревекки). Из контекста выходит, что на этот раз дело идет не о христианах, а о каких-то gentes. Сильвия недоумевает: она знала из Библии, что Авраам прибыл в Харран с Саррой и племянником Лотом, но о Нахоре и Вафуиле в Харране писание не говорит. Это точно, поясняет ей епископ города, но оно говорит, что служитель Авраама приходил сюда за Ревеккой, приходил и Иаков за дочерьми Лавана; оттого их память и чествуется. — На шестом миллиарии от города находился и колодез, из которого Иаков поил стадо Ревекки, там был дом Лавана (ныне Fadana, сообщается в тексте) и стоит теперь церковь, вокруг монашеские обители.

Все эти библейские имена встречаются и в других старых и новых местных харранских приурочениях. По Антонину из Плаценции сам Авраам родом из Харрана; по мусульманским источникам город построен братом, либо двоюродным братом Авраама, либо сыном Лавана (Ibn-el-gвvвliqо, Dimeschki, Jвqut); на запад от Харрана еще стоит часовня шейха Яхьи, где, по преданию, похоронен отец Авраама, Terah; о храме отца Авраама, Азара, говорит Масуди; не далеко от Харрана река Belоkh берет начало из озера и ручьев кругом него: вся эта местность зовется «Источником Авраама», Ain Khalоl Errahmвn.

Может быть, некоторые из сообщенных сведений относятся не к храму Sоn, лежавшему на запад от Харран, а к другому, который помещают на восток от него: храму-цитадели, который зовется el-Modarriq, el-Modsarriq и служение в котором не прекращалось, по Димешки, до разорения его татарами в 1032 году. Проф. Хвольсон предполагает, что el-Modarriq совпадает с замком Hawв, в нескольких часах к востоку от Харрана, развалины которого видел Ибн-Джобейр (1184 г.) — и с храмом Kвdо или Kвdв, о котором говорит En-Nedоm.: 20-го Низана (Апреля) там приносили жертву Крону, Арею и Sоn — месяцу; так называемый «идол воды», почитаемый в Харране, удалился в Индию, рассказывает он далее со слов неизвестного автора, и харранцы устремились за ним, умоляя вернуться, но божество отвечало, чтоб в Харране его не ждали, а вернется оно в Кади, храм к востоку от города, в недалеком от него расстоянии. С тех пор харранцы, мужчины и женщины, ходят каждое 20-е апреля в Кади, поджидая возвращения божества. — «Идол воды», удаляющийся в Индию, напоминает индо-иранского Apam Napat, «дитя вод», в котором исследователи видят бога влаги, как производительной силы. Другие толкования отождествляли его с Сомой, солнцем и месяцем.

До нас дошел целый ряд известий о верованиях и мистериях сабеев мусульманской поры, наследников харранских язычников. Гонение мусульман вызывал обычай человеческих жертв с суеверной целью. О таком обычае рассказывает En-Nedоm и под 765 г. хроника сирийца Дениса из Tell-Mahre: в ту пору секта манихеев (сабеев) Харрана навлекла на себя презрение. У них был монастырь к востоку от города в расстоянии около мили, где раз в году они совершали великую и жестокую казнь. В этом монастыре они приносили жертвы, здесь обитал епископ этой безбожной секты, здесь они отбывали свое большое празднество и предавались волхвованию. У них обычай при наступлении праздника схватывать человека и держать его в заключении до следующего года; в день празднования они закапают его, снимают с него голову и, вложив ей в рот монету, ставят ее в нишу, и поклоняются ей и пользуются ею для волхвования и прорицания. Какой-то человек, схваченный таким образом, спасся, благодаря наставлениям своего товарища по заключению, уже бывшего на очереди смерти: схватив голову казненного, он бежал с ней, окропляя кровью всех присутствовавших, которые расступались перед ним. О другом жертвоприношении того же рода сообщает En Nedоm: 8-го августа сабеи приносят идолам богов новорожденное дитя мужеского пола; заколов его, они его варят, пока не спреет мясо, которое они отделяют от костей, и смешав его с мукой, шафраном, гвоздикой и олеем, месят небольшие хлебы величиной с фигу, которые и пекут. Они служат в течение года пищей для участников в таинствах Schemвl'я; женщине, рабу, сыну рабыни и исступившему из ума не дозволено отведать от них. При заклании ребенка и дальнейших действиях присутствует лишь три священнослужителя; кости, хрящи, жилы и т. д. сжигаются в жертву богам.

Отметим еще один обряд, приуроченный, по свидетельству En-Nedоm'a, к седьмому дню сабейских таинств: в них играла роль чаша с каким-то напитком, которую сабеи зовут Fвa или Fвga (непонятное слово; может быть, испорченное греческое, спрашивает проф. Хвольсон); мальчики-служители обращаются к своему главе со словами: «Да изречется неслыханное, о учитель!» Либо: «Да изрекут изобретшие то, что они написали!» Тот отвечает: «Принесите чашу, исполненную мистического напитка!» Либо: «Да услышим ответ Единственного». Таково непреоборимое таинство седьмого дня.

 

IV

Из Bйthanie — Батанеи Иосиф со своими приходит в город Sarras, лежащий между Вавилоном и Salemandre, вар. Salavandre. Положение последней местности я не в состоянии определить. О Саррасе говорится, что отсюда вышли сарацины (Hucher II, стр. 128–129): не следует верить утверждающим, что сарацины названы так по Сарре, жене Авраама; Исаак был евреем, евреями были и его потомки, но если и были евреи из Сарраса (et puisque il descendirent juis de Sarras), из этого еще нельзя заключить, что потому именно сарацины получили свое прозвище (от Сарры), а получили они его к той причине, что Саррас был первый город, где они пришли к сознанию того, чему им покланяться (щ ces gens prйsissent certainitet de savoir que il aourent), где утвердилось их вероучение — до явления Магомета. Он послан был, чтобы их спасти, но погубил и их, и сам себя своей невоздержанностью (gloutronie, glouternie), Прежде чем установилось их вероучение, жители Сарраса поклонялись всему, что хотели; что чтили сегодня, того не чтили завтра; но затем они решили поклоняться солнцу, луне и светилам.

Саррас — это Харран, с его культом луне и солнцу; Авраам и Сарра применились к его легендам, и могло в мусульманскую пору сложиться сказание о наименовании сарацин по Сарре; автор отрицает его: сарацины названы от Сарраса, где возникло учение сабейства. Мы знаем, какое важное место занимал в Харране культ луны; проф. Коковцев подсказал мне сир. sahra — луна; не под этим ли влиянием сложился вариант: Саррас-Харран? Укажу еще на харранскую богиню Ssarah, в которой проф. Хвольсон видит Венеру; ее муж Faqr — нищета, либо Aqоr — бесплодный, евнух.

Когда Иосиф со своими вступил в Саррас, его властитель Evalach (или Hevalach) Неузнанный (или Незнаемый: li Mesconnйus, 1. с. II, стр. 131) находился в войне с египетским царем Птолемеем (Tolomers II, стр. 209; Tholomer Cerastre, вар. Tholomй Seraste ib., стр. 212). Прозвище Mesconnйus выясняется из предшествовавшей истории Эвалаха, напоминающей подобные положения во французских романах: Эвалах — худородный, сын бедного башмачника в Мт (Miaus-Meaux), посланный в числе других заложников в Рим к императору Августу, а при Тиверии очутившийся в услужении Феликса, правителя Сирии; убив в ссоре сына Феликса, он бежит к Птолемею, царю вавилонскому, называет себя рыцарем и помогает ему в войне против Олоферна; Птолемей водворяет его правителем в завоеванных им областях. Здесь он царил и состарился, а Птолемей пошел на него войною и уже одолевает (I. с. II, стр. 210 след.).

Египетский царь Птолемей указывает на обычное в средние века значение Вавилона: так обозначали Каир; Олоферн, по-видимому, не ведет ни к какому заключению, но в Chanson d'Antioche и других подобных памятниках Olipherne — обозначение Месопотамии (его пытались отождествить с Алеппо или Мосулом). Здесь воцарился Эвалах; это косвенно подтверждает наше отождествление Сарраса: Харрана. — Феликс, правитель Сирии, к которому император Тиверий (Тиверий Клавдий) отсылает Эвалаха — вероятно, тот самый прокуратор Феликс (в 52–60 гг.), к которому в Деяниях Апостольских 23 отправлен был в Кесарию ап. Павел (сл. выше стр. 416).

Жители Сарраса дивуются на босоногих спутников Иосифа, а они прямо направляются к центру города, где стоял великолепный храм солнца: его сарацины почитали выше всех других, ибо солнце выше всех светил. У входа в храм был высокий портик (loge), где граждане вершали суд и обсуждали свои дела; оттуда ему название: судейское седалище (siиges des jugemens). Сюда-то Эвалах созвал своих приближенных, дабы обсудить с ними, как бы отмстить за урон, нанесенный им египтянами (I. с. стр. 130–131). Храм солнца возвращает нас в Харрану, где также возвышался большой храм сабеев, называвшийся Большим дворцом; в портик сарраского святилища вершаются дела, как в Эдессе перед старой церковью, носившей название храма Субботы или синогоги, стоял Tetrapylum, где епископы или их наместники собирались после службы для обсуждения церковных и философских вопросов.

Представ перед Эвалахом, Иосиф ободряет его, обещая ему помощь свыше, если он разрушит идолов, и поучая его о Христе. Эвалаху многое кажется в его наставлениях невероятным, он просит Иосифа учинить с царскими мудрецами прение о вере, но сам приготовлен к принятию истины рядом видений. Между тем Иосифу был голос свыше (l. с. стр. 166 след.): «Я избрал сына твоего Josephe'a и сделаю его священнослужителем; он будет хранить Мою кровь, собранную тобою, когда ты снял Меня со креста и положил в гробницу; от тебя примут ее все те, которые будут в том же достоинстве, всюду, куда Я поведу тебя и твоих». На другой день все верующие собрались в месте, которое звалось Дворцом Духовным (palaмs esperiteus); так назвал его пророк Даниил; когда он возвращался из Вавилонского плена и проходил по Саррасу (par cele citet, l. с. стр. 161), увидел на дворце так именно гласившую еврейскую надпись. Это имя удержалось и не исчезнет, пока будет стоять дворец; до явления Иосифа жители не знали ни его имени, ни значения. — Из следующего ясно, что Даниил имел в виду языческий храм, жилище дьяволов, которому суждено быть христианским святилищем (l. с. стр. 180). — На присутствовавших сходит в уста каждого св. Дух в образе огненного луча, пронеслось тихое веяние, распространились неизреченные ароматы и послышался голос: «Внемлите, новые сыны мои! Я ваш Господь и духовный отец, искупивший вас Моей Кровью, пославший вам Духа Святого, взыскавший вас большею милостью, чем ваших праотцев в пустыне. Я подал им все, что они желали, но не подал Духа Святого. Я звал их к Моему великому празднеству, к Моему браку с Святою Церковью, а они отринулись от Меня и казнили Меня. Не уподобитесь предательскому отродью, и Я во все дни пребуду с Вами телесным образом, но не так как прежде, когда Я был на земле, ибо Меня не увидят». (I. c. стр. 170–173).

Следует рассказ о том, как Христос поставил епископом сына Иосифа, который и совершает, под верховным руководством, первую мессу (стр. 173 след.). Josephe вступил в роль Иосифа и, как я предположил, Эния грузинской легенды, рукоположенного апостолами в диоспольской церкви, блюстителем которой был Иосиф. Как у де Борона Иосиф устанавливает трапезу в архаическом стиле катакомбных изображений, так первая месса его сына отражает более развитое культовое предание, с реализмом сирийской легенды об эвхаристии.

Господь велит Josephe'у открыть ковчег; он видит там человека в платье огненного цвета, его лицо, руки, ноги огненные, кругом него пять шестикрылых ангелов с орудиями страдания в руках (крест, гвозди, копье, губка, плат), с которых стекала кровь; кровь струилась из рук и ног огненного человека. Все это виделось Josephe'y в ковчеге, чудесно разросшемся. Следовало другое видение: тот человек уже на кресте, который держит один из ангелов, в ноги и руки вбиты гвозди, по древку копья, вонзенного в бок, струится кровь и вода, стекая в стоявшую у подножья креста чашу Иосифа. Она, казалось, скоро наполнится; казалось, что гвозди на руках распятого подались, и сам он упадет. Josephe хочет помочь ему, но ангелы удерживают его у входа в ковчег. Отец недоумевает, чему так долго дивится сын, идет к нему. Не трогай меня, говорит ему Josephe, ты лишишь меня славы, в которой я пребываю; я видел такое, что сам как будто не на земле. Тогда Иосиф опускается на колени у входа в ковчег: видит в нем небольшой алтарь, покрытый белым платом, а поверх него красным бархатом; по одну сторону лежали гвозди и острие копья, окровавленные, по другую принесенная им чаша, посредине дорогой сосуд из золота наподобие кубка, с золотой крышкой; он видим был лишь спереди, ибо с других сторон его покрывал белый плат.

Отворяется дверь соседнего покоя и Иосиф присутствует при большом выходе, напоминающем своей символикой изображение, известное под названием «божественной литургии», где место служащего архиерея занял Великий Архиерей Иисус Христос, священников и диаконов заменили ангелы, херувимы и серафимы. В алтарной абсиде иверского собора Христос изображен в саккосе и омофоре без митры; возле Него ангелы, один с двумя рипидами в руках, другой со свечею, третий с кадилом и херувим с двумя свечами; по сторонам Великого Архиерея на северном и южном своде алтаря ангелы, совершающие великий вход: два ангела с рипидами, ангел с плащаницею, четыре ангела с потирами, херувим с дискосом на голове, еще два ангела с рипидами и ангел с воздухом-покровом на спине. Ниже — раздаяние Иисусом Христом св. хлеба и частей. В других изображениях являются ангелы с блюдами, сосудами и полотенцами — для омовения рук архиерею; либо с сосудами для крещенной и благословенной воды; ангел с сионом, выносимым обыкновенно диаконом по старинной литургической практике.

Все это символическое действие предполагается совершающимся на небе. Иосиф видит его в храме: ангелы несут в процессии сосуд со святой водой, кропило, кадильницы и т. д.; на лице одного начертано: Имя мое — Сила Всевышнего; у него в руках святая чаша на ткани цвета изумруда, как и у Вольфрама фон Эшенбах Граль несом ыf einem grьenen achmardо (вероятно, от месопотамского Mardin'a, славившегося, по Марко Поло, своими тканями); по правую руку ангел несет полотенце, по левую другой — меч с рукояткой из золота и серебра, острие цвета пламени. Следовали ангелы со свечами; за ними вышел Иисус Христос, каким он предстал Иосифу в темнице по воскресении, в ризах священника, готовящегося совершить таинство. Ангелы кропили всех верующих и храм, пока процессия его обходила (дворец: palais), а во время следования мимо ковчега все клали поклон Христу (оставшемуся при ковчеге), который объясняет Josephe'y, почему окроплен был храм: святая вода изгоняет злых духов, а это место было когда-то их жилищем. Святая вода очищает, когда на нее сошел Святой Дух, вода же крещения освящается знамением креста.

Но Господь хочет вручить Josephe'y еще высшее таинство: таинство Своей плоти и крови. На глазах всех Он сам, в сослужении ангелов, ставит его епископом; Josephe'a облачают, садят на престол, на который после его никто не садился без опасности жизни: либо умирал, либо был поражен телесно; так случилось, много лет спустя, с царем сарацин, у которого, в наказание, глаза выпали из орбит (стр. 183-4; эпизод этот рассказан в одной поздней branche'e романа I. c., III, стр. 508 след.). Затем Господь совершил над Josephe'ом помазание елеем от святильника, бывшего в руках ангела, который оттолкнул Josephe'a от ковчега; этот елей служил впоследствии для помазания царей — до короля Утерпендрагона, пополняет текст согласно с последовавшей британской локализации (1. с, стр. 184); далее (стр. 196) сказано, что этим елеем будут помазаны все цари, которых Josephe обратит к Христовой вере; по Malory, Morte Darthur, он вручен Иосифу семью ангелами и употреблен при венчании Артура (сл. выше, стр. 403, соответствующая сирийской легенды). — Следует в Grand Saint Graal другое действие: на Josephe'a возлагают митру, вручают ему посох, перстень и т. д. Господь толкует значение всех этих знаков епископского служения, соответствующих известным обязанностям и добродетелям — и затем велит новопоставленному совершить таинство Своей плоти и крови: ведет его перед ковчег, который чудесным образом расширился, когда Josephe вступил в него; ангелы движутся и сторожат перед входом. Josephe произносит заповедные слова Христа на Тайной Вечери, и хлеб (лежавший на дискосе поверх чаши) и вино обратились в плоть и кровь, и Josephe'y кажется, что в руках его — тело ребенка. Он в ужасе, умиляется до слез, а Господь велит ему разнять на три части то, что держит; Я не в силах, говорит Иосиф, а Господь вещает: «Если не сделаешь того, не будешь иметь части со Мной». Иосиф приступает к действию: отделяет голову так легко, как это бывает с мясом, которое забыли снять с огня; так поступил он и с другими частями, в великом трепете. Ангелы пали на колени. «Чего ты медлишь, почему не причастишься того, что будет тебе во спасение?» — вопрошает его Христос; Josephe коленопреклоняется со слезами покаяния, и когда поднялся, увидел на дискосе хлеб; он берет его, возносит горе с благодарением Господу, но когда готовится вкусить его, в его руках очутилось тело ребенка, он чувствует, что оно проникло в него, прежде чем он успел закрыть уста, и ощущает неизреченную сладость. Когда он причастился и от священной влаги чаши явился ангел, поставил в сосуд (sainte esquiиle) чашу, а поверх нея иескос, на котором оказались хлебы; затем три ангела вынесли друг за другом к верующим чашу, дискос и sainte esquiиle, и раздался голос, приглашавший всех к участию в таинстве. Ангел причащает Иосифа и всех других, и с каждым повторяется то же чудо: видение младенца.

Выше я указал на подобные же реалистические представления евхаристии, в особенности на диоспольскую легенду.

Если вероятны мои соображения относительно древнего значения Граля (crataie) — корзины с хлебом и сосудом вина, то в культовой сцене нашего романа святой сосуд (sainte esquiиle), в который ставят и потир и дискос с хлебами, ответил бы древнему понятию Граля и, вместе, кивория, дарохранительницы. Когда это понятие сузится к представлению чаши, что произошло не без колебаний и смешения с прежним образом, чаша-Граль очутится в свою очередь в дарохранильнице, имеющей вид храма, как наши Иерусалимы или Сионы. Таково представление Граля во втором Титуреле.

Вернемся к нашему роману. Господь велит Иосифу и всем, кого он поставит в пресвитеры и епископы, ежедневно совершать Его таинство, и вещает об обращении Эвалаха, в присутствии которого Josephe препирается с языческими мудрецами. Один из них, кощунствовавший против Троицы, лишается языка; вели отнести его в твой храм, говорит Josephe колеблющемуся Эвалаху: увидим, помогут ли ему твои боги и что скажут тебе об исходе войны. Но боги оказываются бессильными в присутствии Josephe'a, Аполлон немотствует, а демон, сидевший в статуе Марса (Martirs, Martis) схватил громадного золотого орла, стоявшего на алтаре солнца и разбил вдребезги всех идолов. Мы в храме Солнца — Аполлона; одним из харранских божеств был Арей — Martis.

Эвалаху приносят вести о приближении египетского войска; он готов уверовать, если Josephe обеспечит ему победу, и тот обещает ее, вручает королю щит с прикрепленным к нему крестом из красного сукна; он должен взглянуть на это знамение, пока прикрытое, лишь в минуту крайней опасности. И опасность явится, ибо Господь решил, что Эвалах будет три дня в плену у неприятеля: это ему испытание за то, что он колебался принять Христову веру.

Эвалах отправляется на войну, и мы знакомимся с географией местностей вокруг Сарраса. Фиктивная она или нет, вот вопрос. Французские средневековые романы к нему приучили, хотя в иных случаях можно предположить искажение какого-нибудь топографического имени, пережившего фонетическую метаморфозу иного языка — и потому лишь неузнаваемого. Египетский царь Tholomer взял город Onage (вар. Onagre); для следующих местностей даются точные расстояния: Замок Terrabiel, куда Эвалах собирает свои войска, лежит в 9-и лье от Сарраса; может быть, в первой части имени скрывается Tell-; в 6-и лье от Terrabiel замок-крепость, построенная Эвалахом, Evalachin; не предположит ли храм укрепление Hвwa в нескольких часах от Харрана? (сл. выше стр. 427); другая крепость la Coisnes (вар. la Cones, la Choine), в двух лье от Evalachin, может быть, нарицательное имя, принятое за собственное; проф. Марр подсказывает мне сир. hesne, арабское hisn — крепость.

Крепость Evalachin описана подробно (I.e.стр.217 след.): она стояла на неприступной скале, окружена крепкими стенами, сложенными из зеленого и белого мрамора, а в ней на утесе башня, такая высокая, что с нее можно было видеть белеющие стены Багдада (Caudas, вар. Baudas?) и воды Нила в Египте; под замком быстрая, шумящая река, шириной в перелет стрелы; неприятель мог подойти только на судах к крепости, единственные ворота которой находились высоко над берегом, дорога от него к воротам шириной в две повозки, длиной в тридцать футов, так что доступ почти невозможен. Даже в жаркое время замок не был лишен пресной, холодной воды: между стенами замка и башней ручей стекал по медной трубе в мраморный водоем, где жители брали воду, и далее в выложенную мрамором поляну, обведенную оградой, высотой около двух с половиной тоазов (toises).

Я привел это описание, как характерное: в нем чувствуются какие-то местные черты, необщие места романического стиля. Далекая перспектива, открывающаяся с башни Evalachin, и воды Нила, принадлежат, быть может, последнему.

Разбитый под Evalachin, Эвалах отступает в Coisnes, откуда удаляется при вести о приближении неприятеля. На пути к нему нежданно пристает с войском его шурин Sйraphe: Эвалах женат на его сестре Sarracinte (вар. Saraquite), тайной христианке; она и упросила брата придти на помощь мужу, который до того времени питал к Серафу враждебные чувства, а теперь умиляется его готовности помочь ему омыть свой стыд и защитить владения сестры. Ее мать была властительницей Orbйrique; по-видимому, там властвует и Sйraphe; сир. or — город (указание проф. Марра); во второй части имени можно бы видеть Balik, Belich (Balissus у Плутарха, Bilecha у Исидора), реку начинающуюся к югу от Харрана и впадающую в Евфрат; недалеко от впадения лежат Er-Rakka, древняя Каллиника, которую, по Идриси, игреки называл Balanikos. Не это-ли Orbйrique?

Sйraphe советует Эвалаху отправиться в Orcaus, самый богатый (plantuieuse) город его царства (1. с. стр. 226). Сюда подходит войско Толомера и происходит ряд битв, описание которых не лишено поэтического колорита, смешения боевых мотивов с благочестиво-легендарными. Есть и топографические подробности: Эвалах преследует врагов до ущелья (destroit d'une moult haute roche), самого опасного прохода в той местности: утесы поднимались на высоту переброса камня (пращи? вариант говорит: а l’enging) и шли направо до реки Cordaniste, протекавшей в Orcaus, налево до ложа Babiel; на всем пространстве был один лишь проход настолько узкий, что десять человек не могли бы пройти рядом. Здесь произошло такое побоище, что следы крови еще окрашивают утесы, и так и останутся до конца мира; то место прозвано утесом крови, la roche del sane (стр. 229–230).

Ущелий, вроде описанных выше, много в окрестности Orcaus — Эдессы, но определение, о каком именно идет дело, затрудняется отсутствием ориентации. Стена утесов тянется с одной стороны к речке, протекающей Эдессу-Урфу: Kara-Kojun, Cordaniste нашего текста, с другой к ложу Babiel’я, что указывает на реку; вариант: до пустыни Babiel’я — Вавилона явился по созвучию. Babiel в первом значении я не умею отождествить на карте, как и «утеса крови». Подъезжая к Урфе с юго-запада (от Shabaka) Сахау следовал по ущелью (Wвdо) и поднялся на гору, где дорога прекратилась; далее открывался небольшой высеченный в скалах проход, за которым путь шел в узкой долине в круто поднимавшихся утесистых стенах. Проход носит название Sakal-dutбn: наводящий ужас; название связано с восточным жестом, выражающим внезапный страх схватыванием за бороду. — Ager Sanguinis у Galteri Cancellarii Bella Antiochena (с. II) относит нас к местности далекой от roche del sanc.

Героем битвы и, вместе, центральным лицом следующего рассказа является Сераф. Он совершает чудеса храбрости; Эвалах, так долго считавший его своим врагом, растроганный до слез, поручает его покровительству Того, чье знамение он носил (щит с крестом), и если Он воистину Бог, как о том свидетельствуют, то да спасет Он его от поношения и опасности (стр. 235-6). У Серафа чудесно прибавилось силы, сам он не знает, откуда (стр. 245-6); все это от молитвы Эвалаха. Между тем Эвалах бьется с Толомером; неприятели окружили его со всех сторон, и Сераф не может помочь ему. Уж Эвалаха и нескольких бывших при нем рыцарей схватили и ведут с поля битвы в соседний лес, чтобы там обезоружить; тогда-то Эвалах вспомнил о щите, сорвал с него покрывало и увидел изображение Распятого, из рук и ног Которого, казалось, истекала кровь. Он умилился и тайно молит: «Господи, знамение Которого я ношу, сохрани меня, дабы я мог принять Твою веру, и яви на мне, что Ты истинный и всемогущий Бог». — Как сказал он это, увидел рыцаря, выехавшего из леса, на белом коне, с белым щитом, на котором красовался красный крест; видимый одному лишь Эвалаху, рыцарь схватывает под уздцы коня Толомера и ведет его; за ним следуют люди Толомера и Эвалаха; всем кажется, что они едут лесом, и боевые крики где-то близко, слышен голос Серафа; они спешат на бой, а между тем незнаемый рыцарь приводит их ко входу в ущелье, где стоял отряд Эвалаха, и Толомер очутился в плену. Белый рыцарь и Эвалах возвращаются на поле битвы, где Сераф уже изнемогал, но снова ощутил силу, когда рыцарь подал ему секиру со словами: это посылает тебе Распятый (le vrais crucifis).

Неприятель разбит; у Толомера убит брат, у Эвалаха его сенешаль; в отместку за это он хочет казнить взятого в плен сенешаля Толомера, но Сераф его останавливает: ты потерял слугу, Толомер — брата.

Белый рыцарь исчез, его напрасно ищут; он напоминает свв. соратников Георгия, Феодора и Димитрия, явившихся на помощь христианам в рассказе Тудебода об осаде Антиохии в 1098 г., зеленого рыцаря (Хидра-Илью), сражавшегося на стороне мусульман в битве при Atharib'e 1119 года.

Когда Evalach и Sйraphe вернулись в Саррас, Иосиф увещевает последнего обратиться в христианство; тот просит чуда, и чудо совершается (кисть раненого прирастает к руке от прикосновения к щиту Эвалаха). Sйraphe окрещен под именем Nascien, вар. Nasceris, Naschiйris; при этом он осиян был великим светом, казалось, что окутан огнем и горящая головня вошла в его уста. Он мгновенно исцелился от ран, исполнился Святого Духа и пророчествует, цитуя Св. Писание и убеждая Эвалаха креститься. В крещении Эвалах получает имя Mordrains, что значит: en crйanche, в вере; вариант говорит, что имя положено было Mogdanis, что значит по халдейски: tardis en crйanche, медливший уверовать (l. с, стр. 293 и прим. 6). Жена Эвалаха объявляет себя христианкой; ея имя, Sarracinte, объясняется: plaine de foit, полная веры (I. c., стр.294).

Следует ряд обращений (Josephe крестит в один день 5359 человек) и проповедь христианства, обнимающая области Сарраса, Orcaus и Orbйrique. Доли Josephe'a и его отца определить трудно, они путаются, потому, вероятно, что тип Josephe'a обособился поздно и неясно. Nascien идет в свою землю (Orbйrique?), взяв с собою Иосифа (l. с, стр. 294), Josephe обращает в христианство жителей Сарраса и Orcaus; ковчег с чашей остается в Саррасе, куда является и Иосиф (в тексте Josephe, стр. 302), обративший подданных Nascien'a. Josephe рукополагает для владений Mordrain'a и Nascien'a тридцать трех епископов и шестнадцать пресвитеров и переносит, по совету Sarracinte, тела двух святых отшельников: Саллюстия (родом из Вифлеема) и Hermoines (вар. Jermones, родом из Тарса; Гермоген?), одно в Саррас, другое в Orbйrique (стр. 304), где сооружены великолепные храмы и поставлены епископы, Anathites (вар. Anathiestes) в Саррасе, в Orbйrique Ювенал. Orcaus-Эдесса отсутствует в этой повести церковного устроения.

Необходимо остановиться на одном ее эпизоде: Josephe обращает в христианство жителей Orcaus, а демон Selaphas (вар. Astaphath) убивает и калечит язычников, не пожелавших креститься и покидавших город. Услышав об этом, Josephe спешит к городским воротам, спрашивает дьявола, по чьему приказанию он так действует; по велению Иисуса Христа, отвечает тот. «Я тебе этого не приказывал!» — говорит Josephe и готовится связать его, когда является ангел с огненным лицом, черными, как смола, ногами, руками и одеждой, и ударяет его копьем в правое бедро; это ему в наказание за то, что, оставив крещение готовых уверовать, он пришел на помощь тем, кто презрел закон. Древко копья повисло при ране, Josephe отнимает его, но острие осталось в теле; боли он не ощущает никакой, хотя кровь сочится, но он остался хром на всю жизнь и еще позже поплатится за этот проступок. Древко копья Иосиф относит во дворец (el palais: храм?), где многие его видели и гадали, из какого оно могло быть дерева (стр. 297–307); позже он же переносит его в Саррас, оно стоит у ковчега вместе с другими святынями, которые он показывает Mordrain'y и Nascien'y (стр. 305 след.). Nasciens увлекается любопытством, приподнял дискос, лежавший поверх святой чаши, и слепнет, ибо узрел то, что не дано узреть смертному: он видел «источник великого мужества, начало великого знания, основание великой веры, отметание великих измен (предательств), доказательство великих чудес, совершенство истинной благости и милости (la coumenchaille dou grant hardiment, l’ocoison des grans savoirs, le fondement des grans religions, le dessevrement des grans fйlonnies, la dйmonstranche des grans mierveilles, la fin des bontйs et des gиntilleces vraies стр. 308). — Слышится голос: после моего великого мщения — мое великое исцеление, после моего гнева — милость (l. с. Aprиs ma grant venjanche-ma grant mйdйchine, et apres ma foursenerie mon paiement). Является ангел с белым сосудом в руках, берет древко копья, которым был ранен Josephe, всовывает в рану и извлекает острие; кровь капает с копья в сосуд, ею ангел омывает рану Josephe'а и глаза Nascien'a; оба исцелены. Копье означает начало чудесных деяний, которым предстоит совершиться в стране, куда Господь тебя поведет, вещает ангел; тогда снова засочится с копья кровь; всюду, где будет св. Граль и копье, сотворятся чудеса, и велико будет желание среди доблестных мужей познать их тайны, они совершат великие подвиги, но ни один из них не увидит желанного. А копьем этим будет ранен в оба бедра лишь один человек из рода Nasciens: он будет царем, последний из доблестных (стр. 312: li daarains des buens), и исцелится лишь тогда, когда чудеса Граля откроются одному, полному всякой благости, угодному Богу и людям, последнему потомку Nascien'a. Тайны Граля видел первый и узрит последний в роду; параллелизм простирается и на копье: им ранен первый и будет ранен последний из новых служителей Христа (стр. 313: de mes menistres nouviaus), Josephe и потомок Nascien, последний из доблестных; выше он назван царем, теперь последним служителем. — Я полагаю, что раненый царь ошибочно внесен в род Nascien: по генеалогии второй части романа последним из удостоившихся лицезрения Граля будет Галаад, потомок Nascien'a и, вместе, Alain'a, племянника Иосифа, но прадед Галаада, раненый царь, li rois mehaignies, — из рода Alain; вот почему он и противопоставлен Josephe'y. Параллелизм такой: Nascien-Галаад, Josephe — и li rois mehaigniйs.

Мы пришли к концу рассказа. Теперь пора тебе отправиться, ибо ты совершил большую часть дела, возложенного на тебя Господом, говорит Josephe'y ангел (l. с.). Следует несколько эпизодов, не подвигающих действие: Josephe объясняет Mordrain'y (стр. 314 след.) значение символических видений, бывших ему ранее и ранее рассказанных в романе (стр. 156 след.), и обличает короля, уже обращенного, в старом грехе, который он продолжал таить: он удержал у себя в подпольном покое своего дворца статую красавицы, к которой пылал страстью и от которой, казалось ему, не был в силах отвязаться. Статуя сожжена, (стр. 318 след.). Она напоминает демона-Венеру средневековых сказаний, статую Венеры, с которой обручился неосторожный клерик одной мрачной легенды. Эвалах, женатый на христианке Sarracinte, мог упорствовать в культе Ssвrah'ы, Венеры Харрана (сл. выше стр.429).

Josephe со своими выходит из Сарраса (стр. 320) и надолго исчезает из романа; лишь во второй его части мы узнаем, что он перешел через Евфрат (III, стр. 126), чтобы направиться в Британию. Переходом за Евфрат могла кончаться древняя часть легенды, очертания которой были поглощены британской локализацией.

 

V

Мне остается сказать еще несколько слов о главных действующих лицах легенды и предложить несколько толкований собственных имен; толкований, вызванных моими вопросами; ответы принадлежат проф. Марру; я жду с понятным интересом и других разъяснений.

Evalach, с разночтением Hevalach, которое и дало мне повод к сближению с Havila, может быть, не что иное как сир. Jahbalah(a): Феодор. С его типом мы знакомы: он долго колеблется прежде, чем принять Христову веру; когда Josephe спрашивает его жену, почему она, тайная христианка, не постаралась обратить его, она отвечает, что боялась его гнева (стр. 283); и по крещении он, в эпизоде со статуей, является каким-то полуверным. Его назвали в крещении: Mordrain: en crйanche, либо Mogdanis: tardis en creanche. En creanche (в вере) — оборот грамматически неполный; можно предположить, что выпало то же прилагательное tardis, какое стоит при Mogdanis: стало быть, медлящий уверовать, коснеющий в (старой) вере, упорный в ней; проф. Марр подсказывает предположительно сирийское marod (западн. чт. morud) renya: упорный, упрямый в мышлении: Mordrain. Не знаю, помогут ли объяснению имени его варианты в других романах о св. Грале: Mordains (в Queste), Noodrans (Manessier: однажды), Mordrach (у Gerbert'a: однажды). — Mogdanis я объяснил себе в связи с древним наименованием северной Месопотамии — Mygdonia, перенесенным от македонской Мигдонии македонскими колонизаторами Месопотамии. Жители Карр-Харрана называются Μαχεδονων αποιχοι, χατψχισμενοι Μαχεδονες (Dio Cass. XXXVII, 5; Diodor. XDC, 91); Мигдония обнимала и Осроэну с Эдессой; известно, что это последнее, греческое обозначение Orhoi — Урфы перенесено на него с соименного города Македонии. Страбон перечисляет в области мигдонцев Низибис (Антиохию в Мигдонии), Тиграноцерту, Карры — Харран, Никефорий, Chorderaza, Sinnaca (под Харраном); у Плиния понятию Мигдония (северной Месопотамии) отвечает название Аравии с арабами Rhoali, Orei, Mardani. — Укажу еще на Mygdonius, приток Евфрата, на личное имя Мигдонии в отреченных деяниях ап. Фомы, которое впрочем также толкуют в смысле мигдонянки в связи с упомянутою выше областью Mygdonia (Ray, The Syrian church in India, стр. 364, 5); может быть, следует присоединить сюда и Магдуну «Слова о ветхом Александре», своеобразной переделки Троянской притчи, сохранившейся лишь в славянских текстах, но восходящей к какому-нибудь восточному оригиналу: роль Агамемнона играет царь Сион Аморрейский, Иог-Менелай царит в Васане, посылает за помощью в Ханаан, Халдею и Месопотамию; Кассандре отвечает Магьдоуна, «рекше сирианки премудра».

Главным героем, центром легенды об обращении, рассказанной в первой части нашего романа, является Сераф — Nasciens. Он и его род как бы предназначены, избраны сосудами веры. Мы уже знакомы с его сестрой Sarracinte, Sarraquite, что толкуется: полная веры. То, что повествуется о ней и о ее брате Серафе, насыщено легендарными мотивами и поэзией легенды. Сама Sarracinte рассказывает Josephe'y (стр. 267 след.), как ее мать, болевшая и исцеленная и крещенная пустынником Саллюстием, пожелала, чтобы и девочка уверовала в Того, кто ее излечил. Девочка полагает, что дело идет о Саллюстии, и не хочет: у него такая большая борода. — Не обо мне речь, смеется Саллюстии, а о другом, исполненном всякой красоты и благости. — Коли он так же красив, как мой брат (не Сераф), я готова. — Он так же красив, отвечает пустынник, и прибавляет пророчески: коли узришь одного, другого никогда более не увидишь. Как сказал он это, у его кельи показался свет и в нем образ человека, прекрасный и сияющий; у него в руках красный крест, из глаз исходят точно два луча, яркие, как раскаленный уголь. Пораженная видением девочка склонилась долу; когда она поднялась, видение уже исчезло. Она изъявляет желание креститься, и пустынник крестит ее, наставляет в вере и, совершив таинство евхаристии, причащает мать и дочь. Когда он положил ей в рот облату, он говорит ей, что это воистину тело Того, Кого носила в утробе Дева Мария. У девочки зародилось сомнение, и в то же время она ощутила, что то, к чему она приобщилась, и чудесный образ видения были одно и тоже. — Брата своего она действительно более не видала: он гонялся за каким-то страшным зверем, опустошавшим Orbйrique, и более не вернулся из леса. Зверь этот демонический, у него три рога, он уничтожал хлеб на корню, похищал детей из колыбели, вынимал плод у беременных женщин, когда они были одни. Все это напоминает la bкte glapissante романов бретонского цикла — и легенду о Сисиннии и демоне, гибельном для новорожденных и родильниц, за которыми он гоняется. Легенда эта, кажется, армянского происхождения; не было ли и сирийской версии? Это шло бы навстречу нашей гипотезе о местности, в которой зародились основы сказания, легшего в основу первой части Grand St. Graal.

Такая же легенда восточного происхождения примкнула, как пророческий мотив, к Серафу — Nasciens. Я имею в виду сказания о Евстафии Плакиде, Губерте, с символическим видением Христа в образе оленя. Как везде, так и в эпизоде о Серафе оно предваряет обращение к истинной вере, символизуя сердечную к тому готовность, взыскание Христом. Когда Josephe показывает Mordrain'y и Nascien'y святыню, Nasciens останавливается в изумлении перед святой чашей (стр. 305 след.), глядит на нее с большим вниманием и желанием, чем другие, и первый дает ей название, которое за ней осталось: Graal: Grйal от agrйer, потому что виденное им пришлось ему по сердцу (li plaisoit et agrйoit); до тех пор не было ничего земного, что бы его удовлетворило, теперь же его желание исполнилось (у De Boron'a такое же объяснение слова приписано Петру, сл. выше стр. 406). И он вспоминает, как однажды, когда он был еще конюшим, он отстал от своих товарищей и псов, погнавшихся за большим оленем. Его, в одиночестве, посетили неотвязные думы; О чем думаешь ты? — слышится ему голос; напрасно ты тщишься, ибо посетившие тебя мысли исполнятся лишь тогда, когда тебе откроются чудеса Граля.

Sarracinte, Saraquite — pleine de foi; проф. Марр сближает с окончанием — cinte, — qui(n)te, сир. kahinta (k-h-y-n-t-a): богатая, изобилующая, полная, если допустить в предполагаемом сирийском подлиннике наличность слова, означающего «веру»; в противном же случае с тою же целью можно привлечь к делу другое сир. прилагательное kinta: праведная; мужской род этого прилагательного (kina) — обычный епитет Авраама (см. напр. Budge, History of Blessed Virgin Mary, стр. 104, 21). — Sйraphe (отмечу вариант Serasphe), может быть, не что иное как сир. sraphe (с армянской вокализациею Serope), серафим, обращенное в личное имя. В крещении он назван Nascien, это имя полюбилось в романе, оно как бы романского склада; в варьянтах осталось Naschieris, и я не колеблюсь отожествить его с nesвra (сир. nasraya, араб, nasranyyun с мн. ч. nasaray), назарянин, обычное название на востоке для христианина.

Если предложенные мною географические, культурно-религиозные и этимологические сближения имеют за собою долю вероятия, то они позволяют сделать несколько заключений.

В основе первой части Grand Saint Graal лежит какая-нибудь местная легенда о иудейско-христианской диаспоре в северной Месопотамии; легенда сирийская; Orcaus указывает на сир. Orrhвi, не на арабск. Roha-Rohais западно-европейских исторических памятников. В этом рассказе Иосиф являлся проповедником, крещенным ап. Филиппом, обладателем крови Христовой. Около 1135 г. У Вильгельма Мальмсберийского, и уже в его источнике, показывается неясное известие об Иосифе, друге ап. Филиппа, но уже как о проповеднике христианства в Британии; до 1204 года распространилась на западе повесть об Иосифе и чаше Тайной Вечери, объявленная в видении какому-то британскому пустыннику в 750 году; чаше с кровью Христовой, как выясняется из пролога к Grand Saind Graal, говорящего о таком именно видении. Все это могло принадлежать какому-нибудь отреченному сирийскому сказанию иудейско-христианской, может быть, несторианской окраски, сказанию VIII-го века, непосредственно перенесенному на романский запад, в обработке, которое обличает человека, знакомого с восточной декорацией не по слухам только. Это указывает на пору крестовых походов, начало XII века; хронологическая точка отправления определяется, по моему мнению, франкским господством в области Эдессы: Orcaus с 1097 по 1144 год.

Труднее установить древность той параллельной версии легенды, которая отразилась у De Boron'a и в эпизодах 2-й части Grand Saint Graal. Лишь одна подробность представляет в этом отношении некоторый интерес: письмо с неба, врученное некоему Петру, становится в ряду других подобных же откровений, связанных с именем Петра. Я имею ввиду послание с неба о культе воскресного дня, которое по древнейшей версии (VI века) опускается на алтарь в храме св. Петра; в последующих пересказах назван между прочим город (Gazize), где апостол был епископом; либо он сам находит его, будучи епископом антихийским. В конце XI века легенда об эпистолии обновляется в новой форме — с именем Петра пустынника.

Византию сказание о Грале миновало; там, сколько мне известно, нет его следов; на запад оно перешло в двух знакомых нам родственных версиях, распространяясь в районе Эльзаса, Фландрии, Бургундии, Шампани, Англии: на особую редакцию указывает Flegetanis-Kiot — Вольфрам. Религиозное содержание легенды, не внятное людям, выросшим в римско-католическом предании, усваивалось неравномерно и в разных направлениях. С одной стороны, действовало местное приурочение, какому нередко подвергаются бродячие повествовательные мотивы — захожее предание притянуло черты народной саги, тесно сплетаясь с ними. Так оно приобщило к себе Персеваля; Hebron, в сокращенной форме Bron, мог быть отождествлен с уэльским Браном Благословенным, Граль с сказочным талисманом и т. д. Таким образом рассказ о проповеди христианства в каком-то восточном захолустье очутился повестью об евангелизации Британии, более древней, чем пошедшая из Рима. Это поднимало самосознание британской церкви, и легенда пошла в оборот, отвечая целям религиозно-политической борьбы. И в то же время ей предстояла другая, литературная эволюция: ее религиозное содержание изменилось, постепенно затемняясь посторонней фантастикой, выходя на пути мистицизма и новых психологических задач: моменты родовой предызбранности и испытания, господствовавшие в древней легенде, заменились моментами предопределения свыше, искания и тревожного подвижничества мысли, жаждущей просветления св. Гралем. Между Галаадом и Персевалем. между апокалипсическим видением пустынника и Вольфрамом фон-Эшенбах прошли века.