На следующее утро я вошла в комнату Мелиха, когда пора было идти в школу, и увидела, что он выкладывает все из своего портфеля. У него были новые карандаши, новые ручки, наверняка до этого ему запрещали приносить их домой. Там была даже перьевая ручка, которая когда-то принадлежала моему отцу, а до него — моему деду, там были выгравированы их инициалы, но она была пока еще слишком большой для его маленьких пальцев. Он старательно вынул свои новые ручки, выбрал некоторые из них и положил в пенал. Прежде чем положить в портфель тетради, он вынул оттуда толстую книгу и важно протянул ее мне.

— Возьми, — сказал он. — Бабушка давно дала мне его, но это был секрет. Теперь ты тоже можешь посмотреть.

Я взяла ее в руки и открыла. Я помнила эту обложку из потрескавшейся голубой кожи, которая, казалось, была готова рассыпаться в пыль прямо в руках, я знала, что, открыв ее, увижу картонные страницы, разделенные прозрачной бумагой, черно-белые и поблекшие цветные фотографии с датой, подписанной над каждой из них витиеватым почерком.

— Ох, он такой старый, — прошептала я. — Мне кажется, что это все было в другой жизни.

Сев на кровать, я положила альбом на колени и перевернула первые страницы. Мелих стоял на коленях позади меня и заглядывал через мое плечо. На первых фотографиях была запечатлена свадьба: моя мать в белом платье, ее длинные распущенные волосы развевались под фатой, отец в серых перчатках торжественно стоял рядом с ней. Потом было какое-то море; старый автомобиль с крыльями, похожими на плавники; мой отец, сидящий на лестнице и красящий ставни дома, молодое вишневое дерево, такое же тонкое, как стебель подсолнечника, который мама, обхватила, смеясь, двумя пальцами; папа и мама, стоят, обнявшись у двери, два раза одно и то же фото, на одном они улыбались, на другом их лица серьезны, даже торжественны. «Как жаль, что у меня не было этого альбома раньше, — на мгновение подумала я, — я могла бы показать его тебе», — но что-то заставило замолчать эти мысли, словно рука, зажавшая мне рот. Я переворачивала страницы дальше, скоро появился младенец, маленькая девочка, как она похожа на Мелиха, когда он был малышом, подумала я, те же прозрачные и серьезные глаза, тот же сжатый, как будто хранящий какой-то секрет рот, но ее головка была почти лысой, а родничок розовым, хрупким и таким уязвимым.

Страница за страницей я смотрела, как она росла, вот она сидит на высоком стульчике, вот на плечах у отца, на покрывале в саду, а вокруг нее плюшевые игрушки и цветы, которые она даже не трогала, ребенок, который никогда не улыбался, смотрящий в объектив как в бездну. Я переворачивала страницы все быстрее, я не хотела ничего говорить Мелиху, пока не найду тебя, прежде чем смогу показать пальцем на маленького мальчика, который наверняка тоже был похож на него.

— Видишь, — мягко сказала я, — тут нет ничего страшного.

Девочка в альбоме росла, казалось, все время готовая убежать, ускользнуть из кадра, и ее глаза на худеньком лице всегда были тревожны.

Я перевернула уже много страниц, но тебя все не было; девочка уже стала большой и была одета в короткие платьица с оборками, которые носили в то время, на носу у нее были толстые очки, ей было уже шесть или семь лет, дата, написанная под фотографиями, не могла лгать. Меня охватила тоска, прозрачный листок порвался под моими пальцами, и Мелих воскликнул с упреком: «Осторожно, мама, ты испортишь его». Он положил свою руку на мою, чтобы не дать мне листать так быстро. На следующей странице я увидела девочку в поле, она смотрела в объектив, сжимая в руках куклу, и что-то изменилось в ее взгляде.

Еще страница, и я, мне показалось, я теряю сознание от облегчения, — наконец, ты появился, верхом на нелепой пегой лошадке, словно взятой из цирка, а сзади виднелся дом с красными ставнями. Папа держал лошадь за поводья и улыбался, ты тоже улыбался, жмурясь от солнца, на тебе был голубой костюм, а волосы были коротко острижены. Я заметила что-то в твоих руках и, приглядевшись, различила куклу, ту самую куклу, которую я дала тебе поиграть в тот самый день. На следующих страницах были другие твои фотографии — на велосипеде с маленькими колесиками, снова на плечах у отца, на берегу моря с кругом на талии, но на всех этих страницах не было меня, казалось, что я исчезла, неужели родители перестали фотографировать меня после твоего рождения?

Мои руки дрожали, и Мелих взял альбом и стал листать его сам, каждый раз облизывая пальцы. Вот ты ешь бутерброд, сидя на ступеньках крыльца, в странном костюме с картонными крыльями, криво висящими на твоей спине; а вот ты загримирован — у тебя клоунский красный нос и обведенные черным глаза. Я смотрела на эти фото, где не было меня, и помимо своей воли искала маленькое светлое очертание, то и дело видневшееся тут и там, маленький силуэт в голубом со светлыми волосами. Ты держал ее в руках или за руку, но она обязательно занимала какое-то место на снимке. Вдруг мне показалось, что я вспомнила, и особенно ясно, эти глаза — они были голубыми, но одноцветными, без зрачков, как глаза Кармина, неожиданно подумалось мне. Неужели это я все время искала в нем — этот знакомый слепой взгляд? Мелих прижался ко мне и обвил мою шею руками.

— Мама, можно я возьму одну фотографию себе? — прошептал он мне на ухо. — Тут есть одна моя самая любимая.

Я могла только кивнуть, не произнося ни слова, но, когда я начала листать альбом обратно, он заложил пальцем одну из последних фотографий.

— Вот эту, мам, — сказал он. — Вот эту, где ты на смешной лошадке.

Я оцепенела. Он принял мое молчание за согласие и чмокнул меня в щеку, прежде чем вытащить фотографию. Спрыгнув на пол, он побежал поставить ее на подоконник, потом, не обращая на меня внимания, стал собирать свой портфель.

Когда Адем вошел в комнату, я все еще сидела, держа альбом на коленях, сжимая побелевшими пальцами страницу, где теперь не хватало одного фото.

— Вы еще не ушли? — спросил он. — Мелих, ты опоздаешь.

Потом он заметил альбом, открытый у меня на коленях, бросил на меня короткий взгляд и, повернувшись к сыну, сказал:

— Ну-ка, приятель, бери свой портфель, сегодня я поведу тебя в школу. Беги надевай ботинки.

Мелих умчался. Адем подошел ко мне и сел рядом. Взяв альбом из моих рук, он закрыл его и положил на стол.

— Я был недостаточно честен с тобой, — прошептал он. — Девять лет назад, когда я нашел тебя на пороге отеля, я спросил себя, почему ты решила остановиться именно здесь, почему ты не прошла на один дом или несколько улиц дальше. И ты рассказала мне. Ты была там уже около недели. Ты сказала, что ищешь дом с красными ставнями. Ты не помнишь?

Я слегка покачала головой.

— Но ставни отеля были не красные, — тихо сказала я.

Он слабо улыбнулся и кивнул.

— На следующий день после того, как ты сказала мне это, я поговорил с патроном и спросил, могу ли я их перекрасить. Краска давно уже облупилась, он согласился, и к концу недели я перекрасил их в другой цвет.

Я непонимающе смотрела на него. Он взял меня за руку и переплел свои пальцы с моими.

— Я знал, что кто-то должен был где-то искать тебя и что этот кто-то, может быть, тоже интересовался домом с красными ставнями. Хочешь, я скажу тебе правду? Я не вынес бы, если бы они забрали тебя.

В прихожей раздался звонкий голос Мелиха.

— Папа, я тебя жду, — крикнул он, и прежде, чем отпустить мою руку, Адем очень сильно сжал ее.

— Скоро увидимся, — сказал он.

Услышав, что входная дверь закрылась, я встала и подошла к подоконнику. Я долго рассматривала фотографию, которую выбрал Мелих. На ней мой отец улыбался, ребенок, сидящий на пегой лошади, тоже улыбался той же сияющей улыбкой, и я почувствовала, что мое сердце готово разбиться. Если бы я могла вернуться в прошлое, если бы я могла выбрать какое-то мгновение, единственное мгновение, с которого можно было бы начать все сначала, я выбрала бы именно это.