Двое дюжих полицейских, сидевших за столом в кухне, пили чай.

— Эли! — воскликнула мама, ломая руки. — У нас полиция!

Как будто я сама этого не заметила. В своих зимних полушубках полицейские занимали едва ли не всю кухню. При моем появлении младший из пары водрузил на голову шлем, стоявший вместо пирога посреди стола. Для солидности, так мне показалось.

— Что тут происходит? — вопросила я, усаживаясь напротив блюстителей порядка.

Старший из пары полицейских откашлялся.

— Мисс Элисон Харрис? — спросил он и тут же, не дожидаясь ответа, уточнил: — Также известная под именем Эли Харрис?

— Да, это я, — ничего не подозревая, ответила я. — А что случилось? Мой кот под машину угодил? Нашу квартиру обчистили?

— Мисс Элисон Харрис, — торжественно продекламировал бобби, — вы арестованы за попытку нанесения тяжких телесных повреждений. Вы имеете право не отвечать на вопросы… — Он занудно бубнил, точь-в-точь как это делают его коллеги в дешевых детективных телесериалах. — Однако в ваших интересах привести доводы в свою защиту, ибо в противном случае суд не найдет для вас смягчающих обстоятельств.

Пол под моими ногами пошатнулся, перед глазами поплыли круги.

— Любые ваши слова могут быть использованы против вас.

— Постойте-ка! — вмешалась наконец моя мать, пытаясь оторвать руку полицейского от моего локтя (второй рукой он уже извлек из кармана пару сверкающих наручников). — Что вы плетете? О каких тяжких телесных повреждениях может идти речь? Да вы только взгляните на мою дочь! Она ведь и мухи не обидит. Произошла ошибка, это и слепому видно. Джон, скажи им, чтобы они глаза разули, — обратилась она к моему папеньке.

— Боюсь, никакой ошибки нет, — вздохнул бобби. — Следуйте за нами, мисс Харрис.

— Куда вы ее ведете? — завизжала мама, когда меня отконвоировали в коридор. — Не волнуйся, доченька, мы тебя в обиду не дадим. Мы поедем за вами следом. Джон, заводи машину!

— Господи, что за кошмар? — вслух размышляла я, когда полицейские выводили меня из дома. Я вдруг подумала, что в самолете наглоталась какой-то дряни и у меня глюки начались. Потом вспомнила, что и в самом деле приняла перед полетом снотворное, которое в сочетании с поглощенными спиртными напитками меня, наверное, и добило. Телесные повреждения? Тяжкие? Ну и потеха! То-то Джереми посмеется, когда я проснусь.

Но в следующий миг, когда я увидела бледное как полотно лицо Джереми, я с ужасом поняла: все это происходит на самом деле.

С той самой минуты, как самолет приземлился в аэропорту Хитроу, я просто умирала от желания выпить чашечку чаю. Однако скажи мне кто, что чай мне предложат только в полицейском участке, я бы сочла, что передо мной чокнутый. И тем не менее так и случилось. Пока я сидела в обшарпанной каморке с голыми стенами, дожидаясь прихода адвоката, на столе передо мной стоял пластиковый стаканчик с крепчайшим чаем. Я же сознавала, что не притронусь к нему до тех пор, пока не войдет некий он или она и, улыбаясь во весь рот, не признается, что произошла чудовищная ошибка и я свободна.

И уж тогда, мстительно подумала я, Эли Харрис такой иск вчинит, что вы надолго запомните. И день этот станет самым черным за всю историю Бриндлшемского полицейского управления.

Однако после прихода адвоката мне довольно скоро стало ясно, что ни о какой ошибке не может быть и речи. На первый взгляд мистер Уогстаф, престарелый стряпчий, был совершенно ни на что не годен. Так, стручок гороховый, не способный самостоятельно шнурки на ботинках завязать. Сидя за моей спиной, он молча внимал инспектору, который зачитывал вслух основные параграфы обвинения. Меня, Элисон Харрис, обвинили в попытке нанести тяжкие телесные повреждения путем обработки едкой субстанцией гениталий мистера Дэвида Эйнсли Деверо Уитворта.

— Какой еще субстанцией? — возмутилась я. — Это была мазь «Огненный перчик»!

Мистер Уогстаф нагнулся и предостерегающе потрепал меня по предплечью.

— Мне бы хотелось сначала переговорить с моей подзащитной, — сказал он инспектору.

Магнитофон выключили, и плюгавый адвокат разъяснил, в какой переплет я угодила. А заодно посоветовал держать язык за зубами. Да еще угостил на закуску моралью. Знаете какой?

Никогда не крутить шашни с мужиком, старший брат которого служит в полиции.

Вы легко можете представить, что мамаша Дэвида, Морин Уитворт, с самого начала ненавидела меня, разлучницу, лютой ненавистью. Дескать, я, мерзавка последняя, посмела отбить Дэвида у лапочки Лайзы, такой хозяйственной и заботливой, будущей матери безропотных и всегда послушных внучат. Отец Дэвида в душе относился ко мне неплохо, однако вслух осуждал, дабы угодить супруге.

Мария, младшая сестра Дэвида, упоминала Лайзу при каждом удобном случае. Например, так: «Ах, Эли, у меня жуткий стоматит разыгрался. А вот у Лайзы стоматита не бывает. Она всегда следит за диетой. И за Дэвидом присматривает». Стоило у их пса уху потечь, и Мария тут же заводила разговор о том, как замечательно Лайза ухаживает за своими домашними тварями.

В итоге, не считая Дэвида, из всего семейства Уитвортов лишь его старший брат Барри относился ко мне заметно лучше, нежели к маньяку-насильнику и серийному убийце.

Во всех случаях, когда я, приходя к Дэвиду, не заставала его дома (он задерживался на службе), мне приходилось дожидаться его на крыльце. И лишь когда дома был Барри, меня впускали. Он меня даже чаем угощал. А за столом расспрашивал про мою работу и, в свою очередь, развлекал длинными и запутанными историями о разгуле преступности в Бриндлшеме.

Когда мы с Дэвидом обручились, я прекрасно понимала, что обрекаю себя на жизнь со свекровью, от которой всем чертям в аду тошно станет. Одно утешало: деверя я обрету такого, о котором можно только мечтать. Барри Уитворт был щедрый, открытый и великодушный малый. При нем я всегда чувствовала себя как дома.

Теперь, конечно, все это круто переменилось.

Как-то раз, в то время, когда Дэвид еще подыскивал себе новое жилье, я решила зайти к нему без предупреждения. Я знала, что у Дэвида выходной, а потому рассчитывала застать его. Однако при приближении к дому его родителей, у меня создалось впечатление, что там никого нет. Стояла зима, и, хотя было еще около четырех часов дня, на улице уже смеркалось. И в самом доме было темно. Тем не менее я поднялась на крыльцо и позвонила. Раз, потом другой. Я повернулась было, чтобы уйти, как вдруг в прихожей загорелся свет и дверь открылась.

— Кого там черт принес? — услышала я недовольный голос Барри. Однако в следующий миг, стоило ему узнать меня, лицо его осветилось радостью. — Элисон, как я рад тебя видеть!

По растрепанным волосам и помятой физиономии я догадалась, что подняла его с постели, где он отсыпался после очередного ночного дежурства.

— А Дэвид дома? — спросила я.

— Нет, — ответил Барри. — Но ты можешь войти и подождать его здесь.

Поскольку мне это было не впервой, я охотно согласилась. Обычно Барри в таких случаях отправлялся досыпать, а я сама ставила чайник и угощалась бисквитами. Но на этот раз Барри предпочел составить мне компанию.

— Ты уже выспался? — простодушно осведомилась я.

— Да, четыре часа без задних ног продрых, — засмеялся Барри. — К тому же я в любом случае хотел поговорить с тобой.

— Мне все равно неловко, что ты вскочил из-за меня.

— Милая, — промолвил Барри, — ради тебя я готов ночами не спать.

Только тогда я поняла: тут что-то не так. Барри никогда не разговаривал со мной в таком тоне. Разве что подшучивал по поводу отношений деверя и невестки.

Как бы то ни было, но, приготовив чай, я прихватила кружку Барри и отнесла поднос в гостиную. Родители его были в отъезде: навещали полоумную бабушку Дэвида, единственную в мире старушенцию, превосходящую во вредности мою бабусю. Сестра Дэвида, как всегда в это время по понедельникам, занималась на курсах испанского языка. Так что мы с Барри были одни.

— А Дэвид не сказал, когда вернется? — в отчаянии спросила я, когда Барри втиснулся рядом со мной на крохотный диванчик.

— Нет. Но вряд ли скоро. Он просил меня развлечь тебя, если ты придешь.

Я глотала чай, чувствуя, как рука Барри, небрежно перекинутая через спинку диванчика, подбирается к моему плечу. Прошло всего несколько секунд, и я ощутила пугающее прикосновение. А в следующий миг Барри порывисто притянул меня к себе.

— Всю жизнь о тебе мечтал, — признался он.

— Ва-ва-ва, — только и пролепетала я.

— Не ломайся, Эли, поцелуй меня, — потребовал Барри. — От одного поцелуя тебя не убудет. А Дэвид не узнает, обещаю тебе.

И я почувствовала влажное прикосновение его губ к своей горящей щеке.

— Нет, Барри, я не могу, — пробормотала я, вырываясь. — Пожалуйста, не приставай ко мне. Дэвиду я никогда не изменю.

— Но я вовсе не прошу, чтобы ты изменяла Дэвиду, — резко сказал Барри. — Мне достаточно одного поцелуя. Что тебе, жалко, что ли?

Желаемого он, конечно, не добился. Метко выплеснув чашку обжигающего чая на ширинку Барри, я смогла отвлечь его на несколько секунд, вырвалась из его объятий и метнулась к двери.

— А-а-а! Ты что, совсем с ума сошла, мать твою! — завопил Барри.

— Извини, я не хотела, — бойко соврала я.

— Ты меня ошпарила, стерва! Я могу тебя в каталажку упечь за нанесение ТТП!

— Чего?

— ТТП. Тяжких телесных повреждений! — визгливо выкрикнул он.

— Вот как? — спросила я, приподняв брови. — Но ведь тогда мне придется объяснить, что я сделала это в порядке самообороны. Тебя это не смущает?

Едва дождавшись Дэвида, я тут же улизнула. Даже не позволила ему в дом войти. Мы отправились в ближайший паб. Весь вечер я боролась с собой, не зная, стоит ли сообщать ему о вероломстве Барри, и в итоге так и не решилась. По счастью, пострадавший тоже решил держать язык за зубами. В тот вечер я предусмотрительно не отпускала от себя Дэвида до тех пор, пока Барри, по моим расчетам, не пришло время заступать на дежурство.

Барри никогда больше не вспоминал об этом происшествии, но ряды моих союзников в семействе Уитвортов. и без того немногочисленные, окончательно поредели. Я тоже выбросила этот инцидент из головы. И вот теперь в одиночной камере с голыми стенами ужасные воспоминания нахлынули на меня с новой силой.

— Удивительный случай, — рассуждал вслух мистер Уогстаф, шурша бумагами. — Впервые на моей памяти полицейское управление возбуждает подобное дело на бытовой почве. Просто поразительно.

Лично меня это нисколько не удивило, ибо пострадавший, и он же главный свидетель обвинения, приходился близким родственником инспектору полиции. Должно быть, именно Барри и посоветовал Дэвиду подать иск. На основании тяжких телесных повреждений, причиненных мной несколько педель назад путем натирания «жгучкой» детородного органа истца. Сам Дэвид без помощи братца и слов таких не выговорил бы.

И все же я никак не могла уразуметь самого главного.

— Он ведь самостоятельно встал и ушел, — объяснила я адвокату. — Без посторонней помощи. Поверьте, никаких телесных повреждений и в помине не было.

— Вы, несомненно, правы, — сказал мистер Уогстаф, — однако иск касается повреждений скорее психологического свойства. Потерпевший уверяет, что с тех пор не в состоянии добиться… гм… эрекции. По его словам, всякий раз, когда он пытается совершить половой акт, перед его глазами всплывает ваш злодейский образ, и это напрочь лишает его возможности предаться любви с другой женщиной.

Раньше нужно было его «жгучкой» намазать, подумала я и сказала:

— Что же мне теперь делать, мистер Уогстаф? Когда меня домой отпустят?

— Боюсь, Элисон, некоторое время вас здесь продержат. Потом вас, думаю, выпустят под залог. И обяжут держаться от мистера Уитворта подальше. После чего дело передадут в гражданский суд. При удаче судья решит, что состава преступления в ваших действиях не было, и дело будет закрыто. Мне оно кажется просто нелепым. Однако всякое случается, — добавил он. — Я бы не хотел вас напрасно обнадеживать.

— Об этом не беспокойтесь, — заверила я. — Я все понимаю.

Мистер Уогстаф осклабился:

— Я сделаю для вас все, что в моих силах, Элисон. И запомните, если вас выпустят под залог, вы должны приложить максимум усилий, чтобы до окончательного завершения этой истории никоим образом не привлечь к себе внимания полиции.

— В течение двадцати пяти лет я его ни разу не привлекала! — воскликнула я с праведным негодованием, не желая вспоминать о неудачной попытке стянуть юбку в универмаге.

— Отлично, — сказал старенький адвокат, кивая. — Теперь постарайтесь успокоиться и выпейте еще чашку чаю. А я пока займусь крючкотворством.

Оставшись одна, я посмотрела на часы. Уже почти три часа я провела в полиции. Еще и суток не прошло с тех пор, как я на прощание поцеловала пальму перед нашим с Джереми бунгало. Я вновь убедилась в том, как много может измениться в жизни всего за один день. Можно, например, птицу счастья за хвост ухватить. А в моем случае — из бассейна с кремом за решетку угодить.