I РАЗДЕЛ: Принципиальное наблюдение за поведением защитно-караульной собаки
Введение
Выращивание — это формирование определенных форм в живом мире. Заводчик такой же творец, как художник или скульптор, который работает не с деревом или с камнем, а с живой материей. Творческий заводчик создает определенные формы не только в физической области, но ему удается проникать и в такое темное царство, которое мы называем психикой.
Средства этого формирования в своем единстве имеют три лица:
1. Выбор подходящего первичного материала — выработка базы разведения путем не очень маленького количества подходящих особей.
2. Направленность на определенную комбинацию признаков — фиксации желаемых признаков и ослабление нежелаемых путем систематического спаривания с последующим обновлением выбора.
3. Унаследование формируемых признаков — усиление желаемых имеющихся предрасположенностей путем применения непротиворечивых раздражителей внешней среды.
Заводчик, который желает применить этот инструмент искусства разведения, должен, прежде всего, знать для каких целей он его хочет использовать. Он должен отдавать себе отчет в том, какие признаки и предрасположенности характера желательны для породы, разведением которой он как раз и занимается, а какие не желательны, в каких приблизительных границах он может или должен допускать взаимодействие отдельных предрасположенностей. Когда мы говорим конкретно о проверке поведения, то мы должны, конечно, перед этим знать, какую картину поведения мы должны требовать от наших собак, иначе может случиться, что то, что один отмечает как особо желаемое, другой проклинает как плохое. Картина поведения породы или группы пород зависит от службы, которая требуется от собак, их представляющих. Ясно, что декоративная собака демонстрирует другую картину поведения, чем охотничья, а защитно-караульная — другую, чем ездовая. В предлагаемой рукописи мы хотим заняться желаемой картиной, создаваемой у нас поведением собаки, которую мы бы хотели иметь в качестве защитно-караульной на службе у человека.
Основной чертой характера любой собаки, рассматриваемой в качестве потенциальной защитно-караульной, должно быть мужество-бесстрашие (Mut.).
Так как, с одной стороны, защитно-караульная собака должна действовать устрашающе и, таким образом, предотвращать нападение, а с другой стороны, в случае произошедшего нападения должна защищать жизнь и плоть, чаще всего безоружного, хозяина до последнего движения челюстей. Действительно, несмелая собака уже не так импонирует своим внешним видом, в случае же настоящего нападения (которое должно быть смыслом и венцом ее жизни) она с жалостным видом отойдет, бросив надеящегося на нее хозяина в еще большей опасности. Таким образом, оценка бесстрашия собаки является важнейшим квалификационным признаком защитно-караульной собаки. Поэтому в работе, которая посвящена поведении защитно-караульной собаки, без сомнения необходимо очертить понятие «бесстрашие» (Mut). Мы уверены, таким образом, в необходимости постановки уже в начале наших рассуждений вопроса: Что же такое бесстрашие (Мut)?
Бесстрашие (Mut) как стадное явление
Эммануил Кант определил («Антропология в прагматическом смысле») бесстрашие следующим образом: Бесстрашие — это душевное состояние, необходимое для обдуманного принятия на себя опасности. Нормальной биологической реакцией на опасность является уклонение от нее (инстинкт самосохранения). Бесстрашие по Канту это как раз противоположное поведение, не уклоняться от опасности, а принять ее на себя. Таким образом мужественная реакция живого организма на опасность возможна только при наличии некоторой психологической силы, действие которой направлено против инстинкта самосохранения.
С какими противосилами мы имеем здесь дело? Прежде всего, уже сам инстинкт самосохранения может действовать как противосила, если уклонение от опасности означает еще большую угрозу существования индивидуума, чем ее воздействие; это, например, случай, когда под действием голода существо вынуждено вступать в сомнительную борьбу, в которую оно бы никогда не вступило в сытом состоянии. Голодная смерть — большая опасность, чем борьба с неизвестным исходом. Кроме того, в живом существе так сильно инстинктивно закреплен интерес к сохранению вида, что он может подавить инстинкт самосохранения. Самопожертвование во имя собственного потомства, борьба за любовь, то есть за право размножения, понуждает от имени продолжения Я-жизни в виде цепочки поколений к действиям, которые кажутся противоречащими примитивному инстинкту самосохранения.
Но есть не только продолжение Я-жизни в виде цепочки поколений, но и понятие социального общества (стадо, стая, народность и т. д.) более высокого ранга, чем Я.
Для каждого члена стаи жизненный интерес социального общества (стаи) неотделимо связан с каждым членом стаи и, таким образом, может быть рациональным, что член стаи в интересах социального общества преодолевает свой инстинкт самосохранения и принимает на себя опасность, вместо того, чтобы ее избежать. С позиции общественной этики мы можем признать исключительно эту последнюю форму как бесстрашие. Остальные формы — парадоксальные результаты расширенного эгоизма.
В этом смысле мы изменим процитированное выше определение Канта следующим образом: Бесстрашие — такое душевное состояние, благодаря которому существо, живущее по закону коллективизма, осознанно принимает на себя опасность. Кантовское выражение «обдуманно» мы, таким образом, преобразовали в «осознанно», так как бесстрашные поступки и у людей возникают часто интуитивно, следовательно необдуманно, молниеносно, быстро (мгновенная смелость).
С позиции вышестоящего социального организма является самим собой разумеющимся, что часть жертвуется в интересах целого. С позиции же части такая жертва не считается изначально само собой разумеющейся. Здесь какой-то положительный результат (удовольствие) должен компенсировать отрицательный — пренебрежение инстинктом самосохранения.
Здесь мыслимы два принципиальных подхода: либо мы допускаем чисто механически-ассоциативный, а точнее коллективистский инстинкт в каждом члене стаи или мы рассматриваем индивидуально-психологически осознано воспринимаемое удовлетворение стремления значимости отдельного стадного животного как движущую силу в этом процессе. Принципиально с нашей точки зрения здесь необходимо исходить из следующего: Мы с самого начала в соответствии с нашим мировоззрением, отвергаем какое бы то ни было разделение данных проблем для человека и для животных. «Человек» — обозначение одного из родов в большой группе живых существ, которую мы научно выделяем как группу «животные». По образу жизни люди отличаются от других животных родов, точно как и разные роды животных между собой. Существуют противопоставления между человеческим видом и другими видами животных, что-то типа человек-обезьяна, человек-лев, человек-кошка. Антитеза: человек-животное логически невыводима. Понятие «животное» в противопоставлении понятию «человек» является фиктивным, несколько детским (например, так же как древние греки называли все другие народы варварами). В противопоставлении к понятию «растение» понятие «животное» имеет научный смысл. В противопоставлении к понятию «человек» оно является примитивной наивно детской функцией неразвитого человечества, которое не осознает свое положение в масштабах вселенной.
В соответствии с нашими взглядами имеется только одно единое объяснение всех явлений самопожертвования в интересах общества, наблюдаемое у различных социально живущих живых организмов. Либо мы примем коллективизм стадных животных как инстинктивно обусловленный и истолкуем наши этические понятия и мысли как вторичные производные нашей инстинктивной жизни, которую определяет природа. Тогда было бы то, что мы у людей называем эгоизмом и альтруизмом, ничем другим как результатом антагонистически действующих инстинктивных сил, а именно: с одной стороны, инстинкт самосохранения индивидуума его личной жизни и, с другой стороны, инстинкт самосохранения социального организма (стаи), который инстинктивно значит и жив в каждом отдельном члене стаи. (С этой точки зрения все эгоистические и альтруистические (альтруизм обусловлен стаей) действия с самого начала являются инстинктивными. Так как человек сильно склонен к размышлению и имеет потребность эти наблюдения обобщать и находить для них элементы языка, то мы можем все этические понятия и оценки с этой позиции рассматривать как вторичное обратное изображение понятий и действий, первично инстинктивно протекающих у нас.).
Или мы следуем выводам индивидуально-психологической школы Alfred Adlers, тогда решение проблемы будет следующим: Каждый индивидуум, входящий в общество подобных себе живых существ, в исключительно высокой степени зависит от отношения его соплеменников к нему. Признание со стороны общества означает высочайшее мыслимое чувство радости, презрение — тяжелейшее чувство печали.
Ощущение уверенного и уважаемого положения в обществе себе подобных живых организмов является движущим принципом существования, имеющим жизненное значение для каждого социально организованного существа. Стремление к уверенному положению в рамках своего сообщества играет под эгидой «инстинкта значимости» доминирующую роль в индивидуально-психологическом учении. Стремление значимости может привести отдельный индивидуум ко всевозможным действиям, изначально не лежащих в области его жизненных законов, и это может выражаться в самоуничтожающих, саморазрушающих явлениях болезненного вырождения индивидуума. Даже болезни могут возникать на почве ложно развивающегося стремления значимости и быть роковыми для отдельного существа. Если мы это, приведенное здесь вкратце, примем к сведению, то легко понять, что стремление значимости представляет собой психологическую инстинктивную силу, которая, пожалуй, в состоянии противодействовать инстинкту самосохранения. Точно также, как в стремление удовлетворить чувство голода может быть сильнее инстинкта самосохранения, так и желание к удовлетворению стремления значимости, соответственно, страх потери уважения, ущемления потребности значимости может полностью или частично парализовать инстинкт самосохранения. Это стремление, таким образом, в состоянии побуждать индивидуум к действиям, которые полезны обществу (которому принадлежит это отдельное существо), но очень опасны для него, если даже не смертельны. С этой точки зрения сразу ясно, что существо принимает на себя опасность в интересах других. То есть, соответствуя нашему выше приведенному определению, ведет себя бесстрашно.
В конечном результате совершенно безразлично, какую из этих точек зрения разделяет естествоиспытатель (Мы считаем, что оба фактора в различных оттенках действенны, это часто зависит только от позиции наблюдателя, рассматривается ли стремление значимости или биологический закон стаи, как побуждение к бесстрашному поведению).
Одно остается постоянным: социальная организация стадных животных действует инстинктивно или осознанно (тогда, конечно, в обход стремления значимости) определяющее на отдельное существо. Это воздействие приводит к убеждениям и действиям, которые мы в различно выраженных оттенках выделяем в комплекс бесстрашия. Одно ясно из прошлого. Бесстрашие, так, как его знает человек — социально определенное явление, полученное из наблюдений общественно живущих существ: в первую очередь из самонаблюдения стадного животного «человека». Очень очевидна социальная зависимость комплекса бесстрашия, если мы противопоставим Кантовскому определению толкование проблем бесстрашия Спинозой (Ethik III Teil 51. Lthrsatz, Anm.) Поэтому получается, что когда мы сравниваем одного человека о другим, они отличаются друг от друга только по состоянию нервного напряжения, то одного мы называем не пугливым, другого трусоватым, а остальных еще как-то по другому. Так, например, я того назову не пугливый, который не обращает внимания на зло, которое бы я считал нужным бояться. И, если я, кроме того, вижу, что его страстное желание (сделать плохо тому, кого он ненавидит и хорошо тому, кого он любит) не подавляется страхом от зла, из-за которого я многое не делаю, — то я его назову смелым. Кроме того, тот мне будет казаться боязливым, который боится зла, которое я не считаю нужным бояться. Если, к тому же, я вижу, что его страстное желание подавляется злом, которое меня не пугает, то я скажу, что он трусливый. И так оценивает каждый. Это, пожалуй, окончательная формулировка понятия бесстрашия с позиции наблюдающего человека, показывает с кристальной ясностью построение мысленных рассуждении Спинозы, социальную обусловленность понятия бесстрашия. Отсюда следует, что заключение о более или менее бесстрашном поведении мыслимо лишь в сравнении с поведением однотипного существа в тех же условиях. Уже эта обусловленность предполагает социальные связи. Кроме того ясно, что любовь и ненависть — это к тому же формы выражения душевного отношения членов стаи друг к другу. Таким образом, понятие бесстрашия по представлению Спинозы социально обусловлено по двум направлениям.
И только лишь включение индивидуума в вышестоящую биологическую совокупность (стая, рой и т. п.) делает возможным понятие бесстрашия. Для одиночек имеются лишь различные формы выражения инстинкта самосохранения.
Наш хороший друг, который не признает социальную обусловленность проблем бесстрашия, в письменной дискуссии по этой теме сделал нам следующие упреки: «Бесстрашие стадного животного это второсортное бесстрашие. Как раз поведение только за себя стоящего, то есть одиночки, особенно этически ценна, например, так, как самопожертвование солдата, который сражается и погибает под всеобщим криком «ура» в линии обороны, в нравственном значении несравненно ниже героизма отдельного патрульного, который никем не наблюдаемый и никем не поощряемый выполняет до последнего дыхания свой долг». Этот упрек, на первый взгляд, кажется очень оправдан. Но при этом не учитывается принципиальная стайная обусловленность социально живущего существа. Отдельный патрульный — это не одиночка, а член отряда. Он жертвует собой в интересах общества, так как это чувство общества уже так высоко развито и так глубоко сидит в его собственном «Я», что он вынужден делать все необходимое на благо общества, к которому он принадлежит. Людей с высоко развитым чувством общества мы оцениваем очень высоко. Такие люди являются — здесь намеренно используется резкое, кажущееся, очень характерное слово — исключительно высоко развитыми стадными животными. Исходя из этой позиции так же неверно утверждение, что патрульный погибает в одиночестве, вдалеке от своего отряда. Живой социальный организм всегда присутствует там, где находится принадлежащая ему живая часть. Одинокий патрульный, (чтобы остаться на этом примере; мы могли, кроме солдатской жизни, найти еще более ценные примеры) носит свой отряд в своей «я» или, если выразиться образно, в своем ранце. Так же нельзя заявлять, что пчела, отлетевшая от улья, которая не смотря на это собирает мед или пыльцу, действует одиноко и вдалеке от своего сообщества. Жизненное пространство пчелиной семьи определяется дальностью полета пчел. Отдельная пчела несет в себе «дух пчелиного улья» (материнская линия), она должна иметь некоторое подобное чувство: «Где нахожусь я, там находится пчелиный улей». Разобранное здесь понимание бесстрашия, зависящее от общественного сознания и общественного закона, выражено ясным образом в великолепной надгробной надписи Леонида и его трехсот. В немецком, к сожалению несовершенном, переводе она звучит так: «Путник, придя в Спарту, сообщи там, что видел нас, лежащих, выполнивших закон Родины!»
Чтобы еще раз коротко все суммировать: бесстрашие — это понятие, взятое из коллективной жизни. Из комплекса понятий «бесстрашия» исключаются все те случаи, в которых бесстрашное действие заключается в том, что из двух изолированных зол на основе правильного соображения или инстинктивно выбирается наименьшее. Такие действия — это не что иное, как проявления индивидуального инстинкта самосохранения.
Таким образом, на основе вышесказанного мы убеждены, измененное нами Кантовское определение бесстрашия можно рассматривать как конечный результат наших размышлений. Бесстрашие — это такое душевное состояние, благодаря которому существо, живущее по закону коллективизма, осознанно принимает на себя опасность.
Основы поведения
Когда мы, наконец, покинули серое царство теории и обратились к практической работе с собакой, пожалуй, оправдывает себя легко понятное объяснение (вместо вышеприведенного слабо измененного философского вырисовывания понятия бесстрашия) той формы бесстрашия, которое мы хотим иметь у защитно-караульной собаки как основную черту и которую мы называем распространенным выражением — смелость (Schneid).
Смелость — это основополагающая черта поведения, благодаря которой живое существо (так в нашем случае — это собака) без внешнего принуждения противостоит реальной или предполагаемой опасности, соответственно, насколько это возможно, пытается ей содействовать. Даже физические боли не должны удерживать действительно смелое существо от этого вида поведения.
За счет симбиоза «человек-собака» наша собака стала относиться к опасностям иначе, чем когда она была диким животным, естественная «трусость» (О естественной «трусости» дикого животного смотря также Stephаnits в «Немецкой овчарке».)… дикого животного в ней утеряна. Собака научилась не только стойко выдерживать явления, от которых ее дикие родственники в страхе убегают (огонь, железная дорога, автомобиль, выстрелы и подобные), но и по-другому относятся к людям. Для собаки, которая действительно стала спутником человека, человек стал почти ровней, которого она почитает либо как вожака стаи, или к которому относится безразлично, или видит в ней врага. Если это враг, то он встречается с бойцом, которого не смущает его человеческий облик. Дикое животное нападает на человека только тогда, когда его заставляет острая нужда, (защита супруга, потомства или собственной жизни). Собака в совместной жизни с нами потеряла эту черту дикого животного и приобрела человекоподобную черту: она любит борьбу по собственной воле, она принимает на себя опасности, хотя она может их избежать и, при всем этом, ей не стоит больших усилий противостоять нападению человека, так же как и против других нападений, и, наконец, нападение на человека, как на его спутника стаи, является таким же сигналом к борьбе, как для дикого животного нападение на супруга или потомство. Это человекоподобное отношение к борьбе мы обозначаем заимствованным из человеческой психологии термином «бесстрашие» или широко распространенным понятием «смелость».
Эта смелость соответствует самосознанию и самоуверенности затрачиваемого существа. Предпосылкой для них, кроме унаследованной предрасположенности к бесстрашию, являются еще безопасность и крепкие корни внутри сообщества, к которому относится конкретное существо. (Эти положения в этой форме действительны только для стадных животных.).
Каждое живое существо, человек это или животное привносит в свою жизнь унаследованные способности. На эти способности созидательно действует окружающая среда. Будущая судьба, таким образом не устанавливается окончательно при рождении, за счет воздействия среды она может меняться и в худшую и в лучшую стороны, и, наоборот, новорожденный ни в коем случае не является чистым листом, на котором жизнь впервые оставляет свой след. Влияние окружающей среды возможно только в пределах определенных естественных границ, но также невозможно его совсем исключить. С рождением похожее, может за счет соответствующего воздействия среды стать непохожим. Собака с врожденной смелостью может за счет продолжающегося неправильного обращения, недокорма и подобного может так много потерять, что от природы намного менее смелая собака — чье самосознание продолжительно укрепляется — будет во внешнем проявлении такой же или даже ее превосходить.
На основе юношеского опыта у ребенка, так же как у молодого животного, вследствии их ощущаемой слабости по отношения к большим, сильным и мощным взрослым возникает естественное чувство второсортности (приведенные здесь психологические положения для животных основывается на общих психологических знаниях, которые выработали индивидуально-психологическая школа и ее основатель Alfred Adlers), которое у здорового крепкого развивающегося существа само проходит, как только исчезают причины его вызвавшие. Это чувство у молодых существ вытесняется позднее, как только вместе с половым созреванием юное существо наполняется ощущением чрезмерной силы, чувством переоценки своей собственной силы. Только больные или в течении продолжительного времени ослабленные животные чувствуют себя пожизненно второсортными, Здоровые же животные — только тогда, когда они вступили в жизнь с недостатком бесстрашия или когда они не могут занять удовлетворяющее их положение в обществе, в котором проходит их жизнь, или когда внутренне присущее каждому живому существу стремление значимости не развито или систематически подавляется общественностью «стаи». У ребенка, с которым плохо обращаются в семье, который не получает ласки и продолжительно истязается духовно или физически, не будет никакой жизнерадостности, так же как и у волка, который в результате какой-нибудь слабости или несчастливому общественному положению подавляется или истязается стаей или, по крайней мере, ее вожаком. Если у него есть смелость воспротивиться или найти себе новую стаю, то тогда жизнь его еще может быть направлена в правильное русло, иначе он останется на всю жизнь жалким существом. Собака, чьей стаей являются люди, а вожаком является хозяин, не может себе найти другую стаю. Следовательно, если она нашла себе плохую стаю, и со смелой собакой так может получиться, что она будет угнетаться и, вследствие этого, будет казаться трусливой. И наоборот, за счет систематического приободрения изначально небольшая смелость собаки растет или за счет смены среды меняется картина ее характера. Мы хотели бы здесь привести три примера из нашей личной практики:
— Кобель А по природе своей не производил впечатление особого героя. В привычной среде стаи, в которой он вырос, это не могло проявиться, так как у него было высокое стремление значимости и вследствие этого он обеспечил себе вполне-уважаемое положение в стае. Когда он поменял среду и попал в чисто человеческое общество, то выявился недостаток смелости. И только тогда, когда за счет сильной любви своей хозяйки, он врос в в эту среду, он опять производил обманчивое впечатление на неспециалиста, он казался бесстрашным, был несомненно бесстрашнее, чем другая такая же собака, которой не хватает этой любвеобильной поддержки. Любая смена стаи, пожалуй, восстановит эту картину трусости.
— Сука Д была по природе исключительно труслива, так как у нее отсутствовало стремление значимости и вследствие этого, она с самого начала находилась в своей стае в нехорошем положении и, в конце концов, была в прямом смысле подавлена. Настоящий любитель собак занялся спасением ее души. Он сросся с ней в новую стаю, в которой она очень высока ценилась. Сука позднее стала особенно смелой. (На состязании полицейских собак она заслужила лавровый венок за смелую работу при задержании.).
— Сука М была по природе очень смелой. Она что-то не поделила с членами ее собачьей стаи и потеряла свое прежнее признание, в конце концов владельцу пришлось держать ее отдельно, так как она не смогла там ужиться. Она стала просто трусливой. Собака выполнявшая прекрасно задержание, больше уже не защищала, она оставляла картину жалости и страдания. Переведенная в новую среду, она добилась своего признания — стала исключительно смелой собакой.
Мы привели эти примеры, чтобы показать, что смелость — это что-то данное от природы, но которая может подавляться за счет длительных неблагоприятных воздействий окружающей среды. Влияние может быть таким глубоким, что его ликвидировать позднее удается только с больший трудом. Однако, если смелость однажды была, то ее после соответствующей смены среды можно снова продемонстрировать. И наоборот, менее смелая собака за счет соответствующей среды может быть усилена в своем бесстрашии так, что она еще может быть использована в защитно-караульной службе.
При оценке смелости должен учитываться порог раздражимости (порогом раздражимости обозначает то граничное значение величины раздражения, которое еще достаточно, чтобы раздражение было ощутимо (прошло через «порог» ощущения) экспонируемой собаки. Если порог раздражимости очень высокий, то может случиться, что от натуры «сонливая» собака при поверхностной оценке может показаться смелой попросту только потому, что раздражение, с которым может быть связана опасность, не достигает порога ее ощущения. Специалист не отличит всегда «сонливость» от самоосознанного покоя.
К желаемой картине нашей собаки наряду со смелостью относится также и стремление защищать. Это — врожденная готовность находиться рядом с человеком в минуту опасности, то есть отвечать борьбой не только на нападение, угрожающее себе, но и на нападение на человека. (О замене звериной стаи на человеческую нашел великолепные слова Stephanitz в своей книге «Немецкая овчарка».).
Институт защиты не всегда может соединяться со смелостью. Каждый из нас, пожалуй, уже видел собак, которые при нападении на их хозяина с лаем убегали, то есть определенно показывали инстинкт защиты, но не имели бесстрашия, необходимого для защиты. Особенно сильно развитый инстинкт защиты может в определенной степени компенсировать недостаток бесстрашия. Мы сами однажды владели сукой, которая была исключительно обделена бесстрашием, соответственно терроризировалась стаей наших собак и поэтому и не могла быть бесстрашной. Это был порочный круг (circulus vitiosus, так называют две ошибки, которые себя взаимно усиливают в своей неблагоприятном воздействии), мы, человеческие спутники в этой стае, не могли ничем ей помочь, хотя, собственно этого и не хотели. Эта боязливая сука, которая боялась любого человека и почти любого животного, нападала как черт (мы думаем, что лаяла она при этом от страха), когда она считала, что один на нас обоих, которых она особенно любила, находился в опасности. Для неопытного наблюдателя в этой ситуации недостаток в смелости не был заметен, если не проводить других испытаний. И, наоборот, мы знали собаку, которая была абсолютно смелой, но на задержание шла всегда со второй попытки, так как в первый раз она это принимала за веселую игру. Ее инстинкт защиты был недоразвит.
Инстинкт бороться не очень легко отличить от инстинкта защищаться. Он является первичным признаком смелой собаки и только такой собаки. Это врожденная радость самой борьбы, радость использования своих челюстей и мышц. Когда инстинкт бороться имеет частую возможность выражаться, то он вырождается в драчливость.
К желаемой картине нашей собаки, кроме того, относится и определенная злоба. Под ней мы понимаем инстинктивную или выработанную готовность враждебной реакции на не ожидаемые раздражения (то, что Hansmann в своей прекрасной работе, к которой мы еще вернемся, называет злобой, приблизительно совпадает с нашим понятием смелости. Наше понятие смелости может соответствовать его безрассудству). Чем ниже порог раздражимости и чем больше раздражителей достигает области «неожидаемого», тем сильнее злоба. Однако, при низком пороге раздражимости злоба может так выражаться, что при малейшем раздражении следует враждебная ответная реакция собаки. Такая собака постоянно находится в состоянии готовности бороться, ей кажется, что ее все время окружают опасности. Если такая сверхзлоба достигнута не за счет «передрессировки», а имеется от природы, то это всегда подозрительно. Собака без доверия, пожалуй, никогда не может быть смелой, так как доверие исходит из безопасности по отношении к окружающей среде и из сознания силы. Смелая собака знает или верит, что она может противостоять любому нападению. Она «знает», что она остановит любого человека, когда это будет необходимо. Поэтому с самого начала она и не воспринимает весь мир странным и опасным, а ждет, когда опасность коснется ее и она «знает» на опыте, что всегда защититься. Она доверяет своей силе и поэтому доверяет миру.
Если мы хотим, чтобы такая смелая собака была особенно недоверчива, то это можно вызвать искусственно. Есть собаки (в большинстве своем особенно смелые), которые с юности абсолютно доверчивы и такими остаются, если только этих «чистых зверей» не сделают искусственно недоверчивыми, заставляя их приобретать плохой опыт. Но и у злобной и недоверчивой от природы собаки постепенно притупляется ее злоба (если она смелая) при нормальном содержании ее как любительской (и еще больше, как бы парадоксально это не звучало, как полицейской) собаки. Так, она за счет многообразного опыта узнает насколько дружелюбны все люди и сколько раз она обманывалась и исправлялась своим «вожаком стаи», когда она их считала опасными. Какое несчетное количество раз отзывалась собака любителя, а еще больше служебная собака полицейского, более или менее дружелюбно успокаивалась, когда с лаем была готова задержать кажущегося ей подозрительным человека. Если она смелая, то она должна из этого извлечь урок, что люди более порядочны, чем она думает. Исключительно смелую собаку можно только тогда сохранить злобной, когда она по возможности оберегается от контактов с чужими людьми, то есть не очень часто ей дается возможность сделать вывод, что подозрительные люди дружелюбны и что это желание хозяина быть с ними дружелюбными. Естественно, что эта методика работает только для действительно смелых собак; собака, лишенная бесстрашия, за счет такая изоляции станет боязливой.
У нас росли две особенно смелые молодые собаки, которые были в определенной степени и злобными. Им сейчас 6 месяцев, начиная с 8 недель у них вошло в привычку облаивать каждого чужого человека как внутри, так и за пределами дома. Пока они имели щенячий вид, этот лай вызывал веселье, и у нас не было причины вмешиваться. Это стало другим, когда они достигли юношеского возраста. Мы жили в очень пустынной местности, собаки при прогулке не очень часто встречали людей и поэтому сохраняли свою недоверчивость. Плохой практики у них не было, так как они могли гулять только с нами, и мы, и наши собаки были известны во всей окрестности, так что никто не осмеливался трогать наших собак. Малыши становились, таким образом, все более нахальными, а мы избегали какого бы то ни было принуждения, чтобы не повредить их самосознание. Когда им было 4 месяца, один из нас шел с ними через поля, малыши довольно далеко бежали впереди и встретили чужого крестьянского парня, который радостно шел под лучами зимнего солнца и махал прутиком. Конечно, малыши его остановили и мальчик испугался и попытался отмахиваться прутиком, при этом он произносил «Pfui, Marsch», слова, которые у нас считались веселыми, игривыми. Результат для него был плачевный. Один из наших малышей бросился на него с лаем, но выдерживал дистанцию, второй пошел прямо на мальчика, прыгнул и схватил мальчика за руку и тянул ее с диким рычанием, к счастью, он был в толстой зимней одежде. Как только это увидел первый, то его бесстрашие сильно поднялось, и он тоже принял участие борьбе. Это было делом максимально двух минут, пока подошел дрессировщик взял своих двоих «защитно-караульных» собак под мышку и успокоил мальчика и уважительно попросил его, за соответствующую хорошую плату, все повторить, но уже со свистом и толчками.
После этого случая молодые собаки часто имели возможность воспринимать равнодушно людей. Так на Reichsstrasse, как только ее ввели в эксплуатацию, где они вначале ко всеобщей потехе прохожих всех облаивали, после некоторого времени они поняли, что эти люди абсолютно безынтересны. После нескольких тренировок они стали себя вести достаточно прилично и стали облаивать днями только тех людей, которые казались им особенно подозрительными. Их злоба стала заметно уменьшаться. Особенно смелые звери из своего опыта узнали, что большинство людей являются беспомощными. Их смелость, напротив, продолжает еще расти, три недели назад, при проверке предрасположенности молодняка, у них была возможность защитить свою хозяйку от нападения злоумышленника (конечно, у каждого в отдельности) и при этом без промедления переходили к нападению, хватали нарушителя и не обращали внимание на легкие угрожающие движения, пройдя, таким образом, безукоризненно Неnzesche испытание на бесстрашие. Если мы хотим сохранить этих собак на уровне сегодняшней, все еще значительной, злобы, то необходимо их оградить от чрезмерно частых контактов с людьми, соответственно допускать только такие контакты с людьми, когда любая их наглость пресекается нападением и, таким образом, чаще проводить соответствующие испытания. Если мы хотим сделать их особенно злобными, то мы должны им демонстрировать мир в котором каждый чужой человек является противником, должны, таким образом во всех возможных ситуациях способствовать нападению со стороны дружелюбных людей. Таким образом выращиваются собаки, которые при полной смелости становятся абсолютно недоверчивыми; звери, которые нужны в исследовательских экспедициях в дикую местность.
Любителю же особо никогда и не нужна особая злоба его собаки. Вполне достаточно, если собака на каждое серьезное нападающее движение отвечает нападением. Для него собака, которая на каждый раздражитель отвечает нападением не нужна, при некоторых обстоятельствах даже опасна, по крайней мере, неудобна. Пожалуй могут быть ситуации, в которых любителю нужна собака, которая должна выступать превентивно против каждого человека, но это и в наших цивилизованных условиях не является правилом. Собака, чье недоверие основывается на страхе, будет оставаться недоверчивой постоянно, так как она всегда боится плохого, везде видит противника и в своем страхе готова к защите против любого неожидаемого раздражителя. В ряду таких зверей и находятся собаки, кусающие от страха. Подобная же психологическая причина позволяет увидеть в поле среди менее смелых собак тех, которые боятся выстрела. Пугливая собака-это сигнальная машина, практически безотказная сигнальная машина, которая однако в том теряет свою ценность, что она просто замечает все: безобидное, так же как на самом деле опасное. Такая пугливая собака или трусливый, если прямо и не пугливый зверь, может быть в определенных условиях предпочтительным сторожем, но не защитником. У полностью недоверчивой собаки испытания на смелость всегда уместны. В большинстве случаев выделяется недостаток смелости. Предпосылкой для любой защитно-караульной собаки является смелость. Это может быть выражено недостаточно.
При соответствующей смелости слабые недостатки в смысле развития желания защищать или бороться легко устраняются. За счет частой борьбы желание бороться у добродушной собаки растет и путем этого желания бороться почти всегда можно разбудить и желание защищать. Каждая собака с больной смелостью применима, таким образом, для защитно-караульной службы, если даже злоба, желание защищать или бороться с самого начала развиты слабо. Необходимо только учитывать способ развития предрасположенностей собаки и специальные желания судьи. Но об этом позднее.
При ограниченной смелости желания бороться и защищать должны быть особенно развиты, тогда они смогут частично компенсировать смелость так, что такие собаки при трезвой оценке их способностей могут еще стать полезными защитно-караульными собаками. Такая собака в конце концов справляется с собой, отвечая на нападение, вместо того, чтобы отступить, встречным нападением, если ее на это толкает желание защищать, или если она усвоила, что борьба-это веселое и безопасное приключение.
Злоба никогда не может компенсировать смелость. Злобная собака без смелости представляет опасность для своей среды. Она может нравиться непосвященному, знатока же ее поза никогда не обманет.
Со злобой внутренне связан инстинкт охранять. Это инстинкт облаивать каждый «подозрительный» раздражитель, то есть отмечать все, что проникает в область собственного гнезда или стаи. Он только косвенно связан со смелостью. В общем, менее смелая собака это более надежный сигнальщик, так как у нее неуверенность и страх не дают заснуть инстинкту охранять. У смелой собаки инстинкт охранять, так же как и злоба, может за счет опыта притупляться, она тогда сообщает не обо всем и о каждом, так как ей меньше вещей кажутся подозрительными, чем ее более трусливому сотоварищу. Ее можно перехитрить успокаивающей добротой, но никогда нельзя испугать палкой, тогда как трусливую сигнальную машину можно легко остановить замахом палки или притопом, как эта мы знаем из собственного опыта.
Таким образом, при анализе поведения собаки мы сталкиваемся с распознанием следующих черт характера: смелость, злоба, желание бороться, желание защищать. Для ясного обзора этих психологических основ защитно-караульной службы мы еще раз приведем определение этих понятий: Смелость — это характеристика поведения, благодаря которой живое существо без внешнего принуждения противостоит настоящей или предполагаемой опасности, соответственно, насколько это возможно, пытается ей противостоять.
Желание защищать — это врожденная готовность противостоять опасностям, направленным против человека, то есть отвечать борьбой не только на нападение против собственной персоны, но так же и на нападение против сотоварища в образе человека.
Желание бороться — это врожденная радость самой борьбы, радость использования челюстей и мышц. В последней она соприкасается с желанием играть.
Злоба — это инстинктивная или выработанная готовность реагировать враждебно на неожидаемые раздражители.
Как важнейшие факторы поведения, которые, конечно, не относятся к комплексу бесстрашия, сюда входят еще темперамент, твердость и дрессируемость, как моменты, усиливающие или ослабляющие пригодность собаки для человеческой защитно-караульной службы.
Под темпераментом в научном смысле мы понимаем такое базовое состояние духовной жизни существа, которое заранее определяет характерный для него вид и способ реакции на различные раздражения внешней среды. В этом смысле темперамент это большой комплекс, в который изначально входят выше обсужденные духовные качества, проявляющиеся в опасности и в борьбе.
В обычном использовании этого слова, особенно в кинологии, выражение «темперамент» используется в более узком смысле. Здесь мы под этим понимаем низкие пороги раздражимости, «духовную неустойчивость» («легко поддающийся» надо говорить в противоположность к «тяжело поддающемуся»), следовательно, способность быстро воспринимать раздражения внешней среды и отвечать действиями, а так же способность быстро ориентироваться в меняющейся ситуации; кроме того, мы хотели бы требовать от темпераментной собаки осознанной, радостной и жизнеутверждающей базовой направленности. Таким образом, из встречающихся в действительности различных темпераментов мы самовольно исключаем практически бесценные, и зверей с таким темпераментом обозначаем без темпераментными.
Когда мы мысленно упорядочим различные степени темперамента на вертикальной линии от нуля до бесконечности, то мы устанавливаем для нашей практической оценки граничную точку на месте, которое зависит от наших личных требований и вкуса, и говорим: все, что лежит ниже этой точки не имеет темперамента, что лежит выше, имеет тем лучший темперамент, чем дальше оно удалено от этой точки. Но это только до известной границы, тоже установленной нами точки, которая отделяет для нас темперамент от нервозности.
Мы взяли, таким образом, из области научного понятия темперамента только ту его часть, которая кажется нам практически применимой и обозначает темперамент в узком смысле. В этом смысле собака с более низким порогом раздражимости темпераментнее, так как уже ограниченные раздражения переходят порог ее ощущения. Высоко развитый темперамент в вышеприведенном смысле это очень ценное желаемое качество, но для службы, которую мы требуем от защитно-караульной собаки, он только тогда будет действительно ценен, если он связан с соответствующей дозой смелости. Так как слишком низкий порог раздражимости, дополненный недостаточным бесстрашием, дает нервозный страх, который становится опасным, если сюда добавляется еще и злоба. Злобная, темпераментная, но трусливая собака обязательно будет кусать из-за страха. Это совершенно ясно каждому, кто осмыслил это понятие. Таким образом, мы особенно будем приветствовать темперамент у смелой собаки (пока он не выродится в нервозность), в общем же мы удовлетворимся средним положением темперамента.
Различными степенями твердости мы обозначаем различную силу памяти состояний нервозного возбуждения, особенно по отношению к неприятным состояниям, это означает таким образом: мы обозначаем «мягкой» собаку, которая очень сильно воспринимает неприятные воздействия и хранит прочно в памяти, напротив, собаку быстро забывающую такие воздействия — «твердой». У мягкой собаки очень легко формируются связи раздражителей между определенными мысленными впечатлениями (выстрел, автомобиль, кнут и т. д.) и чувством испуга или страха на основе одноразовой ситуации. Мягкая собака будет далеко обходить трамвай, если она хоть один раз от него убегала, тогда как твердая собака не так быстро извлекает уроки и требует больше неприятного опыта, чтобы усвоить, что электричество больно «кусает».
Здесь невозможно построить однозначную шкалу применимости для службы у человека. Есть люди, которые предпочитают мягких, а есть и те, которые предпочитают твердых собак (так же как в верховой езде и катаниях одни предпочитают мягкую, а другие — твердую лошадь). Твердая собака имеет преимущество в том, что она может дрессироваться и темпераментным человеком, без того, чтобы мелкие ошибки в дрессировке могли вызвать тяжелые, трудно и длительно исправимые ошибки, тогда как мягкая собака реагирует на каждое воздействие как точный инструмент так, что запретная дрессировка с ней выполняется играючи легко, тогда как намного тяжелее достичь положительных результатов. В случае мягкой собаки незначительные ошибки в дрессировке вызывают тяжелые нарушения и не всегда удается избежать нежелательных связей между раздражениями даже опытным дрессировщикам.
Команда «место» у мягкой собаки очень быстро и надолго будет связана с укладкой. Для жесткой собаки часто длится долго, пока она по этому слову подчиняется воле собаковода. Напротив, любые работы, успех которых основывается на связи с чувством радости, у мягких собак получают препятствия за счет неизбежных или случайно проявившихся неприятных чувств и часто в течении долгого времени невыполнимы. Здесь мы думаем о собаках, которые, например, потеряли желание к аппортировке в процессе неизбежных корректировок при освоении идентификации предметов, или такие, которые больше не прыгают, после того как барьер один раз рассыпался под ними и т. п. Если у мягкой собаки смелость, желание защищать и бороться не особенно сильно развиты, то может получиться, что такая собака больше не выполнит задержание, если во время задержания она убежала, испугавшись выстрела или сильного удара помощника. Поэтому мы лично предпочитаем твердых собак.
Нельзя путать отсутствующую твердость с дрессируемостью, как это часто случается. Дрессируемость — это готовность собаки с удовольствием подчиняться вожаку стаи «человеку», угадывать его желания и их выполнять. И очень твердая собака может быть дрессируемой, хотя, как уже было сказано, ей будет трудно в обучении там, где за счет формирования неприятных ощущений должны формироваться связи раздражений. Например, мягкая собака никогда себе не позволит больше гонять кур. если она один раз за это испытала взмах бича. Но она так же и не выполнит действие, желаемое хозяином, если неудача так захотела, что однажды при его выполнении у нее возник неприятный опыт и в этом смысле она менее дрессируема, чем твердая собака. Хоть часто более дрессируемы и мягкие собаки, эта задача разведения соединять твердость и дрессируемость.
Таким образом, при анализе поведения собаки мы наблюдали и различали следующие основные признаки: смелость, желание защищать, желание бороться, злоба, дрессируемость, темперамент, твердость.
Сюда относится важный для использования собаки в общественной службе безопасности вопрос о ее желании искать и интересе различать человеческие индивидуальные предметы. Эти признаки хотя и не относятся собственно к характеру собаки и не очень важны для защитно-караульной собаки, но имеют очень большое значение для целевого разведения (Leistungszucht). Мы бы хотели предвосхитить испытание носа (собственно проверку интереса на использование носа) сразу в этой главе.
Проверять желание работать носом по следу, оставленному куском сала, мы считаем непрактичным, так как здесь мы непосредственно проверяем отношение (аппетит) собаки к салу, а не ее интерес к человеческому следу. Поэтому мы настоятельно рекомендуем испытать нос собаки на следе человека, лучше всего на следе хозяина (дрессировщика). Это чаще всего выполняется так, что хозяин прячется и не совсем чужой человек подводит собаку к началу следа и там заставляет ее искать. При таком виде поиска молодая собака так возбуждается, что она из-за стремления к хозяину не имеет терпения и времени для следа, а начинает беспорядочно искать. Поэтому мы рекомендуем в качестве проверки желания «искать» поиск потерянных предметов, основанный на желании аппортировать, то есть мы полагаем, что для сложной работы с носом рассматриваются только с желанием аппортирующие собаки.
«Поиск потерянного» выполняется следующим образом: дрессировщик играет с собакой каким-нибудь предметом, который имеет сильный запах дрессировщика и который очень хорошо берет собака (перчатка, носки). Потом он с собакой подходит к полянке, привязывает ее или дает кому-нибудь ее подержать, а сам в непосредственной близости начинает протаптывать след, показывает собаке предмет и возбуждает ее желание схватить этот предмет; затем дрессировщик медленно идет вперед, все время показывая ученику предмет, метров 30-50 (прямо или наискосок, но без угла!). Затем он кладет этот предмет перед своими ногами и бежит обратно по тому же следу к собаке, берет ее на поводок и содействует ей в поиске. Если собака отвлекается поводком, то вначале ее надо пускать без поводка. От природы желающая искать собака сразу или после первой или второй попытки опускает нос к земле и ищет сильно пахнущие следы. Как только собака нашла свою добычу, то помощник с собакой возвращается в исходную точку, играя весело с собакой и предметом. Для того, чтобы проверить интерес собаки к выборке, дрессировщик снова прокладывает короткий след и в конце его рядом со своим предметом кладет предмет с чужим запахом. Есть собаки, которые обнюхивают оба предмета и затем правильно выбирают свой.