Майк еще долго не уезжал из аэропорта после того, как проводил Мардж, настояв на том, что сам отвезет ее в Орли. Самолет улетел, а Майк, сидя в баре, потягивал перно и вспоминал вчерашний день. О чем они говорили? Во всяком случае, не о Клэе. Мардж была поглощена предстоящим путешествием на океанском лайнере – это был первый в ее жизни круиз. Она предвкушала массу впечатлений, хотя и заметила, непонятно почему, что хочет побыть наедине с собой. Все выглядело вполне пристойно, но, видя ее фальшивую улыбку, Майк понимал, что проиграл. Она была, как всегда, привлекательна, и обед, в общем, прошел на высоте, но он все время ощущал ту дистанцию, которой раньше между ними не было. Поздно ночью он проводил ее до отеля, надеясь, что она все же пригласит его к себе. Но Мардж ловко увильнула, отговорившись тем, что утром ей надо встать очень рано. Казалось, они уже забыли, когда последний раз были вместе, однако он был уверен: если эту ночь он проведет с ней, все снова встанет на свои места. Однако ему было суждено остаться около подъезда. Скорее всего Мардж пришла к выводу, что он ей больше не нужен.

Ехать домой? Там его ждали тревога и одиночество. Поэтому он для разнообразия решил провести ночь в «Гранд-отеле». Теперь ему было стыдно об этом вспоминать, но что случилось, то случилось. В гостинице его попросили заплатить вперед, поскольку у него не было багажа. Майк стал объяснять, что уже не раз останавливался здесь и это легко проверить по регистрационной книге, но глубокой ночью возиться с книгами никому не хотелось. Он заплатил, взял ключ и сказал, что провожать его наверх не надо. Он чуть не плакал, так гнусно было на душе.

Возле лифта в конце мраморного коридора стояла восточного типа девушка и следила за цифрами этажей на табло. Наконец двери лифта открылись, и они вошли в кабину.

– Какой вам этаж? – с подчеркнутой вежливостью спросил он.

– Любой…

Он нажал кнопку третьего этажа и встал в углу.

– Вы один? – спросила она.

– Да.

Как только двери закрылись и лифт двинулся, она сделала шаг в его сторону.

– Скучаете?

– Немного.

Лифт остановился, Майк вышел, и она – вслед за ним. «Вряд ли я произвел на нее впечатление своей неотразимой внешностью», – горько усмехнувшись, подумал он. Найдя свой номер, он открыл дверь, вошел в комнату и включил свет. Девушка вошла следом и села на кровать.

– Я думал, вы тоже живете в этом отеле.

Вместо ответа она посмотрела на него долгим взглядом и улыбнулась. Гостья была невысокого роста, смуглой, с немного раскосыми глазами и пухлыми, чувственными губами. Как бы к этому отнеслась Мардж? Да никак.

– Вы американец? – спросила она.

Акцент показался ему знакомым. Наверное, испанка, подумал он.

– Вы угадали.

– У нас, на Филиппинах, много американцев.

– Вы приехали посмотреть Париж?

– Нет, я здесь учусь. Вы любите секс?

– Что вы сказали?

– Знаете, в Париже все так дорого. Я могу доставить вам удовольствие, если вы мне поможете деньгами.

– Сколько вам надо?

Майк не ожидал от себя такого, но было уже поздно.

– Четыреста франков или сто долларов. Не беспокойтесь, вы не пожалеете.

Она снова улыбнулась – фальшиво и мерзко, взглянув при этом на свои часики.

– У меня с собой нет таких денег.

– А сколько у вас есть?

– Ну, долларов пятьдесят… А вообще-то я очень устал.

– Я вас разбужу, будьте уверены. Я могу и за пятьдесят…

Он уж и не помнил, когда в последний раз имел дело с проституткой. Эта же явно не была профессионалкой. Она натянуто улыбалась и будто боялась чего-то, глядя то на дверь, то на часы. Ему хотелось, чтобы она передумала и ушла.

– Ты будешь все делать сама.

– Только деньги вперед.

Он отсчитал пятьдесят франков.

– Всегда лучше сначала покончить с делами, тогда чувствуешь себя более раскованной, – заметила шлюха и начала раздеваться. «Толстая белая коротышка», – с отвращением подумал Майк. Уложив его на постель, она начала снимать с него сначала ботинки, потом – носки и брюки.

– Я сейчас, только схожу в ванну.

Пока она мылась, он позвонил телефонистке и попросил разбудить его в семь утра. Он все еще надеялся, что девица уйдет, но она вернулась.

– Как тебя зовут?

– Лола. Лола Мартинес.

Она его совсем не возбуждала и работала наподобие механика, пытающегося завести заглохший двигатель. Но как она ни облизывала его, как ни сосала его член, Майк лежал, словно бревно. Его раздражала ее нескончаемая болтовня – о том, как тяжело в Париже иностранцам, как она скучает по тропикам и родным. Голос у нее был визгливо-скрипучий.

– Ты слишком агрессивна, – сказал он.

– Вам вернуть деньги?

– Не надо, – покорно ответил он, мечтая только о том, чтобы она поскорей убралась. Но она вспрыгнула на постель, крепко обняла его и положила на себя. Обхватив его своими коротенькими ножками, она изо все сил старалась, чтобы его мягкий член вошел в нее. Когда ей это наконец удалось, она принялась помогать ему телодвижениями. Майк пытался представить себе, что это какая-то другая женщина, но ему не удавалось даже это, ее прокуренный рот и потное тело вызывали только единственное желание: поскорей избавиться от этого кошмара.

Наконец все кончилось, и она издала фальшивый стон, а затем со словами: «Ты великолепен!» – мигом оделась и выбежала вон. Сначала Майк никак не мог заснуть, но потом с трудом пришел в себя – уже от телефонного звонка. Приняв холодный душ, он выскочил на улицу, сел в машину и поехал за Мардж.

И вот ее нет. Сейчас, должно быть, она уже в Марселе. Бросив взгляд на взлетно-посадочную полосу, он расплатился и вышел из бара. Всю дорогу от аэропорта до города он проклинал себя за глупость и доверчивость. Его подло обманули, и виноват в этом был Клэй. Он нажал на газ, взгляд его был устремлен на дорогу, но уйти от проклятых мыслей не удавалось. У него в запасе всего две недели, а у чертова Клэя – полная свобода да еще Мардж, которая до сих пор не может его забыть.

Откуда вся эта напасть? Этот Клэй, шлепнувшийся с неба, не разбившись о землю? Эта Мардж, вторгшаяся в его жизнь и нарушившая ее спокойное течение? Нет, думать обо всем этом уже не было сил. Надо сосредоточиться перед въездом в город – до него оставалось всего десять километров, вот-вот начнутся пробки. Ее пароход отходит в одиннадцать. Ну и пусть, подумал он, ей же хуже, она еще вспомнит его.