Этой ночью Юсуф Дакмар показал нам удаль. Возможно, это отчаяние лишило его благоразумия. Не исключено, что он вообще отличался необычайной дерзостью и при этом отлично соображал. Но нам было бы легче добраться следом за Данте в долину смерти, чем до психоаналитических орудий, с помощью которых мы смогли бы расколоть его. Я могу сказать, что он сделал, но понятия не имею, почему.

Большой хоспис, который немцы выстроили на вершине Масличной горы во славу своего кайзера, стоял, точно тень среди теней, внутри двора, окруженный весьма высокой стеной. Столь же внушительного вида охрана во главе с индийским офицером находилась в караулке у арки главных ворот, откуда нас окликнул часовой. Один часовой стоял у подножия лестницы под портиком у главного входа, и еще один вооруженный страж обходил территорию. Однако оставалась пара дверей, запертых, но не совершенно недоступных: за ними часовой мог наблюдать, лишь двигаясь в их сторону. У любого достаточно ловкого малого имелось по меньшей мере пять минут, в течение которых он мог бы проскочить за спиной бдительного стража в любые из двух ворот, ведущих к местопребыванию начальства.

Одинокий огонек в окне верхнего этажа наводил на мысль, что ночной дежурный бодрствует, но крики сов и вздохи ветра в кустарнике делали штаб больше похожим на заброшенный старинный замок, нежели на череп, вмещающий мозг Администрации.

Мы слышали, как Юсуф Дакмар остановил экипаж в двухстах ярдах от нас. Возница развернул лошадей и направился обратно в Иерусалим. Он не призывал Аллаха в свидетели того, что ему следует получить вдвое больше. Он не нахлестывал в ярости лошадей. Посему мы предположили, что он не получил платы, а значит, Юсуф Дакмар уехал, удостоверившись, что письмо Фейсала добралось до штаба. Он явно не утруждал себя работой мысли. Подобного рода небрежно брошенный взгляд стоил жизни тысячам добрых людей. Умозаключение, типичное для четырех утра; ум, как и храбрость, в эту пору нуждается в понукании десятника, старшего сержанта или боцмана, смотря по обстоятельствам.

Часовой отворил ворота, пропуская нас, после того как перекинулся парой слов с Нарайяном Сингхом, а человек, опиравшийся о штык под портиком в конце проезда, и вовсе ни о чем не стал нас спрашивать. Полагаю, он решил, что мы важные птицы, раз мы до него добрались. С тех пор я верю всем россказням о шпионах, которые проходят всюду, не зная ни пароля, ни отклика, в разгар боевых действий. Ибо мы трое — состоящий на службе сикх, австралиец, переодетый арабом, и американец в гражданской одежде — пришли без доклада и досмотра в здание, где хранились все секреты Ближнего Востока.

В течение десяти минут мы разгуливали по коридорам, спускались и поднимались по лестницам, тщетно разыскивая Грима. Время от времени мы натыкались на слуг, храпящих на циновках по углам, а один раз большая псина подошла и обнюхала нас, но никакого возражения против нашего пребывания не высказала. Джереми пнул одного парня; тот проснулся, принял моего друга за араба, обругал его на трех языках, призвав ему на голову проклятье трех богов, после чего опять уснул. Я не мог избавиться от ощущения, что мы невозбранно гуляем в главном хранилище Казначейства, и никто не заметит, если нам вздумается набить карманы всем, чем мы пожелаем. Это здание занимает целые акры. Мы дважды описали полный круг по верхним и нижним коридорам, стучали в дюжины дверей, но не получили отклика и наконец попали в вестибюль.

Тогда мне пришло в голову, что Грим мог попасть в здание через какую-то неприметную дверь — возможно, с восточной стороны, и мы отправились туда. Мы добрались до северо-западного угла здания, когда Нарайян Сингх, державшийся на шаг впереди, внезапно остановился и, воздев обе руки, призвал к тишине. Кого бы он ни увидел в тени, этот человек должен был нас услышать. Впрочем, нередко случалось, что офицеры, разгулявшись, спускались сюда и болтались по крыльце и дорожкам после полуночи, так что наше молчание могло встревожить скорее, чем шум. Я заговорил, как ни в чем не бывало, одновременно вглядываясь в темноту. Однако прошло несколько секунд, прежде чем я рассмотрел то, что в один миг заметили зоркие глаза сикха… и то, что чуть раньше меня обнаружил Джереми.

Примерно в десяти шагах от нас рос куст магнолии, он отбрасывал столь густую тень, что участок, который она покрывала, казался бездонным провалом. И на дне этой пропасти двигалось что-то яркое, похожее на отсвет одинокого огонька из верхнего окна на рукояти ножа или на пуговице. Это «что-то» шевелилось в такт дыханию человека.

Если в мире существует хоть какая-то определенность, она имела место здесь и сейчас. Здесь находился тот, кто не имел права здесь находиться, и он затаился в тени — предположительно с намерением учинить нечто скверное. Правда, я тоже не имел никакого права здесь находиться. Джереми и Нарайян Сингх как служащие британской армии подлежали дисциплинарному взысканию, а мне вполне могли велеть покинуть страну. Для этого нам было бы достаточно сдуру увидеть то, что нам видеть не положено, и тем самым пробудить бы страстную жажду мести у какого-нибудь должностного лица, которое этим неположенным занималось. Это могла быть, скажем, тайная любовная интрижка.

Я взял своих спутников под руки — особенно Джереми — и потянул их вперед. Объяснился я чуть позже, шепотом, после того, как мы обогнули угол здания.

— Пусть кто-нибудь из нас предупредит охрану. Если мы попытаемся выяснять, что там такое, и затеем бучу, то скорее получим пулю от часового, чем благодарность.

И вот Нарайян Сингх двинулся к караулке, ибо лучше всех нас подходил для того, чтобы объяснить суть дела офицеру-сикху, а мы с Джереми, прячась среди теней, вернулись туда, где нам был слышен любой звук, доносящийся из-за темной магнолии, и где мы сразу увидели бы, если кто-то покинет это убежище.

Знакомо ли вам некое неизвестное науке чувство, возникающее, когда рядом с вами кто-то движется в темноте? Я взглянул в сторону Джереми, уверенный, что он пытается встретиться со мной взглядом, хотя и не видел его. Только животные избегают в темноте непроизвольных движений, обычных при свете дня, — люди не настолько себя контролируют. Мы оба услышали голос Грима, говорящего по-арабски, — голос, который невозможно с чем-то спутать.

Кроме Грима, там было еще двое, и Грим говорил с ними.

— Руки на плечи друг другу… Так и стойте! Не двигайтесь! Я намерен еще раз обшарить все ваши карманы. Итак, мистер Шаркиан… А! Да у вас там, никак, хорошенький стволик, с перламутром на прикладе. А разрешение есть? Ладно, нет оружия, не нужно и разрешения, не так ли? И бумаги… Машалла! Бумаги-то сколько! Наверно, чертовски важные бумажки, если вы прячете их под рубашкой. Как я понимаю, вы собираетесь их продать, а? Скверно, скверно. Эй, не убирай руки с плеч мистера Шаркиана, Юсуф Дакмар, не то мне придется применить силу! Что-то я сомневаюсь, мистер Шаркиан, что для общества будет лучше, если спровадить вас в тюрьму: вам нужно непременно принять ванну. Какая жалость: клерк Администрации не имеет возможности помыться, не так ли? Ладно, бумаги я потом почитаю, а пока мы узурпируем прерогативу Судьбы и начертаем кое-какое будущее. Вы оба, слушаете? Знаете, кто я такой?

Ответа не последовало.

— А вы что скажете, мистер Шаркиан?

— Думаю, вы майор Грим.

— А, хотите мне польстить? Неважно. Представим себе, будто я майор Грим, переодетый арабом. Только давайте и дальше говорить по-арабски, а то я заговорю по-английски и сразу вас разочарую… Итак, допустим, я переодетый майор Грим. Что бы он сделал в подобных обстоятельствах? Перед ним Юсуф Дакмар, разыскиваемый за убийство в городе, о нем также известно, что он затевает еврейский погром, его только что видели перебирающимся через стену за спиной часового и застигли во время беседы с мистером Шаркианом, доверенным клерком Администрации. К сожалению, я не слышал всей вашей беседы, а то было бы проще решить, что сделал бы на моем месте майор Грим.

— Нечего играть с нами в кошки-мышки, — прорычал один из пленников. — Говорите, что вам нужно. Если бы вы были майором Гримом, вы бы передали нас офицерам, которые только что прошли мимо. Вы здесь тоже незаконно. Говорите быстрее, пока не пришла охрана и не арестовала нас всех!

— Да, побыстрее, — подхватил другой. — Я не хочу, чтобы меня тут поймали. А что до бумаг, которые вы отобрали… Если мы попадемся, я скажу, что вы украли их в штабе — вы и Юсуф Дакмар. И что я пошел за вами, чтобы их вернуть, а вы вдвоем на меня напали!

— Очень хорошо, — в голосе Грима звучало удовлетворение. — Я вас отпущу. Думаю, вы опасны. И вам лучше поторопиться, потому что я слышу, как приближается охранник.

— Тогда верните мне бумаги!

— Ага! Вы подождете и поговорите о них с охранником или немедленно уйдете?

Клерк-армянин не ответил, но встал и скользнул прочь.

— Почему вы отпустили этого дурня? — спросил Юсуф Дакмар. — Теперь он разбудит кого-нибудь из офицеров и затеет переполох, заявив, что мы его ограбили. Слышите? Это охранники! Бежим!

— Не торопись! — Грим заметно повысил голос, словно желал, чтобы его услышали: — Думаю, люди, которые только что прошли мимо, вовсе не офицеры. Возможно, они посторонние. Не исключено, что один из них туго соображает и ведет охрану в неверном направлении!

— Тогда не шуми так! — отозвался Юсуф Дакмар. Джереми, который, как правило, соображает в десять раз быстрее моего, немедленно скользнул в тень, чтобы найти Нарайяна Сингха и увести охранников в другую сторону. Я ему не завидовал: в темноте сикхи сперва пускают в ход клинок и только потом выясняют, кто идет. Однако австралиец достиг своей цели. Нарайян Сингх сохранил ему жизнь, а охранник арестовал его на общих основаниях. Было слышно, как Джереми и Нарайян Сингх без конца поминают Грима. Юсуф Дакмар был не глухим.

— Ага! — воскликнул он. — Слышишь? Они говорят о майоре Гриме. Ты будешь глупцом, если задержишься здесь хоть немного. Этот Грим — сущий дьявол, уверяю тебя. Если он нас найдет, мы оба пропали.

— Сперва нас надо найти, — ответил Грим, и можно было почти слышать, как он улыбается.

— Тогда быстрее! Что тебе нужно? — огрызнулся Юсуф Дакмар.

Ответ Грима был самой большой неожиданностью той ночи. И поразил меня не меньше, чем Юсуфа Дакмара.

— Мне нужно письмо, которое прислал эмир Фейсал!

— У меня его нет! Клянусь, нет!

— Это я уже знаю. Ведь я тебя обыскал. Где оно?

— Спроси Аллаха. Его похитил сикх, который передал его кому-то в доме близ военного госпиталя, а тот человек, в свой черед, передал его арабу, который принес его сюда. Я надеялся, что Шаркиан его опять выкрадет, но ты все испортил. Теперь Шаркиан обернется против меня, чтобы спастись. Зачем тебе это письмо?

— Нужно! — ответил Грим. — Французский агент…

— Что? Сиди Сайд? Ты его знаешь?

— Конечно. Он заплатил бы мне за него тысячу фунтов.

— Да изменит Аллах его лицо! Он предложил мне только пятьсот!

— Значит, ты его уже видел? — спросил Грим. — Я тебе не верю! Где ты его видел?

— По дороге сюда. Он остановил мой кэб, чтобы поговорить со мной у подножия холма.

Я начал понимать, к чему ведет Грим. Он установил, что французский тайный агент уже идет по следу письма, а это, в свою очередь, объясняло, почему он не схватил Юсуфа Дакмара и не отправил в тюрьму. Использовать этого прохвоста в соответствии с обстоятельствами было куда умнее. И Юсуф Дакмар угодил прямиком в ловушку.

— Как тебя зовут? — спросил он.

— Зови меня Омаром, — предложил Грим.

— Так ты турок? Ну, Омар, давай поможем друг другу раздобыть письмо и поделим награду. Сиди Сайд сказал мне, что британцы наверняка покажут письмо Фейсалу и, если смогут, тайно. Они попытаются послать это письмо в Дамаск. Давай установим, кто возьмет его, и устроим на него засаду.

— С чего бы мне с тобой делиться? — Грим был слишком хорошим актером, чтобы соглашаться, не поторговавшись.

— Потому что иначе у тебя ничего не выйдет. Я испугался тебя, когда ты застал нас с Шаркианом врасплох. Но теперь я знаю, что ты шпион, которому платят французы, и не боюсь тебя, пусть даже у тебя мои револьвер и кинжал. Ты не посмеешь меня убить, потому что я громко позову на помощь, и сюда прибежит охрана. Ты рискуешь не меньше моего. Либо ты согласишься работать со мной, а потом мы поделим награду, либо будешь работать один и ничего не получишь за труды, ибо я найду сообщников, которые помогут мне отнять у тебя письмо после того, как ты его украдешь!

Полагаю, любой, кто имел бы преступные намерения, легко поддался бы на подобный шантаж. К тому же у Грима времени было в обрез, и он не мог позволить себе продолжать спор.

— Я вижу, ты человек решительный, — заметил он. — Твои требования неразумны, но мне придется согласиться.

— Тогда верни мне мой пистолет!

— Нет, он мне нужен. Свой я одолжил нынче вечером одному человеку, который его еще не вернул. И сейчас я грозил вам простой деревяшкой. Придется тебе раздобыть другой.

— В Иерусалиме оружия не достать. Верни мне мой.

— Нет, я приберегу его, чтобы защититься от тебя.

— Но почему? Тебе незачем меня бояться, если мы работаем вместе.

— Потому что я намерен рассказать тебе то, что знаю. И, возможно, мне придется пристрелить тебя, если ты что-то выдашь.

— Ладно, говори.

— Я был умнее тебя, — учтиво и мягко произнес Грим. — Я знал, кто приказал сикху украсть у тебя письмо, и прятался в его доме, когда ему его принесли. Я слышал разговор, который последовал за этим, и знаю, что они будут делать.

— О, это было очень ловко. Рассказывай дальше.

— Три человека собираются отвезти письмо в Дамаск, но кто именно его повезет, я не знаю. Один из них араб. Другой американец. Третий — тот самый сикх, который отнял у тебя письмо. Они поедут поездом из Лудда, и я уже нанялся слугой к американцу.

— Это ты весьма ловко придумал! — воскликнул Юсуф Дакмар

— Конечно, — согласился Грим. — Но, думаю, неплохо выйдет, если у меня будет сообщник, и ты сгодишься не хуже любого другого. Если я украду письмо, меня могут в этом обвинить; но я могу передать его тебе, а затем позволить обыскать себя, и им придется передо мной извиниться.

— Верно, верно! Великолепно!

— Значит, тебе имеет смысл сесть на утренний поезд на Дамаск, — продолжал Грим. — Но запомни: если ты приведешь с собой других, я решу, что ты намерен меня провести. И застрелю тебя из твоего же пистолета, после чего попытаюсь скрыться. Если разобраться, ты можешь считать себя покойником, Юсуф Дакмар, — с той минуты, когда я заподозрю, что ты мухлюешь.

— То же касается и тебя, — пылко ответил Юсуф Дакмар.

— Значит, мы друг друга поняли, — произнес Грим. — Лучшее, что ты можешь сделать, прежде чем сядешь на поезд, — это снова повидаться с французским агентом.

— А какой в этом прок? Он раздражен, зол. Задаст мне тысячу вопросов, и все.

— Тем больше смысла в вашем свидании. Ты сможешь его успокоить. Нехорошо, если толпа глупцов будет приставать к нам по дороге. Нам нужно спокойно сделать дело и поделить награду. Поэтому ты должен убедить его, что непременно раздобудешь письмо — пусть только предоставит все тебе. Не пожалей сил, чтобы его убедить, объясни, что любое вмешательство испортит дело. Поскольку я пока сделал много больше твоего, пусть это будет твоей долей, чтобы сравнять счет: иди к

Сиди Сайду, французскому агенту, и позаботься, чтобы он не помешал нам, пытаясь помочь.

— Очень хорошо. Я это сделаю. И мы встретимся на вокзале утром?

— Нет. Те, с кем я, поедут в Лудд на машине. Ты увидишь, как мы там садимся на поезд. А теперь ступай, пока часового нет на месте.

Я не видел, но слышал, как Юсуф Дакмар встал и ушел. Едва ли он успел удалиться достаточно, чтобы ничего не услышать, тишину снова нарушил голос Грима:

— Ты тут, Рэмсден?

Я не ответил, но подошел поближе.

— Слышал, о чем мы говорили? — спросил он.

— Да. Почему ты не арестовал обоих мерзавцев и не покончил с этим?

— Враг, которого знаешь… — в его голосе звучала знакомая смешинка. — Очень важно увести французского агента, который может пустить по нашему следу пятьдесят гончих вместо одной.

— Почему бы тогда не послать к французскому агенту военную полицию?

— Не могу. Франция и Великобритания — союзники. К тому же французы могут отплатить нам, разделавшись с нашим агентом в Дамаске. Мудрый человек двадцать раз подумает, прежде чем рыть другому яму. А добились мы, как я полагаю, вот чего: единственный, кто нам угрожает, — это Юсуф Дакмар, а он только и умеет, что трепать языком. И думаю, мы наверняка отвели подозрения от Мэйбл Тикнор. Теперь все, что мне осталось, — это пойти вон в ту комнату, где горит свет, и обсудить дела с шефом.

— Если так, то он тут единственный, кто не спит! — заметил я и рассказал Гриму, что мы видели внутри здания.

— Да, — подхватил он. — Все правительства таковы. Горазды болтать о корабле государства, но если бы кто-то так правил кораблем, тот налетел бы на рифы и затонул в первую же ночь плавания. Отправляйся-ка ты домой и поспи часок. Я разбужу тебя в семь.

— В поезде будем по очереди, — ответил я. — А теперь пошли вызволять Джереми. Думаю, его забрала охрана. Скажи, ты нарочно повысил голос, чтобы кто-то из нас пошел и отвлек охранников?

— Конечно. Я узнал ваши голоса, когда вы проходили мимо, и первым делом твой. И слышал, как вы дышите, когда вы тайком вернулись. Вы чуть не испортили мне игру, впутав сюда часового, но в итоге спасли.

— Просто чудо, что сикхи не застрелили Джереми в темноте, — ответил я.

— Еще бы, — согласился Грим. — Полагаю, он слишком полезен, чтобы позволить ему умереть прямо сейчас… — он опустил голову в раздумье, пока мы шли рядышком. — Все висело на волоске. На волоске. Что же, ты прав. Пошли, вызволим его.