Я, конечно, исключительно кратко могу осветить такую необъятную тему. Сейчас об этом вышла книга одного замечательного фламандского писателя, который не страдает болтливостью, однако она занимает 800 страниц, и я уверен, что он охватил только часть данного вопроса.

Возможно, тот из вас, кто смотрел вчера передачу «Очевидное — невероятное», слышал, как собравшиеся там академики, рассказывая о космосе, вспомнили слова Паскаля: «Меня пугает молчание этих бездн», то есть бездн космоса. Академик Шкловский сказал, что, в общем, это не совсем так, потому что у космоса есть свой голос; и они стали говорить о разных звуках, шумах и космических излучениях. Слова Паскаля они привели кстати, потому что то, что они рассказывали, действительно говорило о безмерности Вселенной и поразительности ее устройства. И они без конца потом возвращались к мысли о том, насколько  мало человек еще знает.

Но Паскаль, конечно, имел в виду совсем другое. Сколько бы мы ни знали о космосе, если он не имеет в себе населенных планет, мы никогда не перестанем испытывать чувство, что есть безмерная масса материи, холодные, раскаленные просторы пространства — и все это лишено  разума, лишено жизни. На фоне этого огромного целого человек предстает как непостижимая загадка, как что-то сверхредкое, почти невозможное. И говоря о пугающем безмолвии этих бездн, Паскаль приходит к мысли, что человек, эта ничтожная тростинка, ничтожное существо, превышает все эти бездны, превышает всю огромность материального мира, потому что он мыслит, потому что он вмещает в себя этот мир, отражает и познает.

Не только познает, но делает первые слабые попытки управлять им и  творить. И когда человек познает самого себя в творческом процессе и в процессе познания, он приходит к мысли о своем  родстве с тем безмерным, бесконечным, непостижимым, что воплощается в космосе, чья сила и бесконечность реализуются  в  материальной Вселенной, в ее законах.

Но, конечно, человек  далеко не всегда приходил к этой мысли, лишь думая о Вселенной. До того как люди узнали, насколько она велика, они уже поняли, насколько чудесна загадка самого человека. Даже если Земля — это плоский блин, который лежит на черепахе, люди, которые по этому блину ходят, остаются поразительнейшим чудом! Один человек более чудесен, чем целая Галактика, если в ней нет ни жизни, ни разума.

Иными словами, мы приходим к мысли о том, что дух (как мы это называем), мысль, разум, сознание являются чем-то, стоящим на вершине пирамиды мироздания, его средоточием. Причем это неважно, имеются ли аналогичные существа на других планетах или нет. От того, что такие существа есть, просто количественно увеличивается разумное население Вселенной. Даже если они являются мыслящими грибами, что едва ли возможно, все равно мы должны их  рассматривать как людей, потому что общая формула человека — это материя, наделенная духом, сознанием.

Впрочем, нужно сказать,  что крайне сомнительно, чтобы существовали, как это вы читаете у Станислава Лема или у Шекли, разные мыслящие грибы. Исследуя Вселенную, человек все более убеждается в том, что всюду действуют сходные законы, иногда вполне идентичные. И поэтому развитие жизни на других планетах, вероятней всего, должно идти по сходным направлениям, то есть  должна действовать одна программа и она должна давать аналогичные результаты. Однако, еще раз повторяю, — это вопрос непринципиальный.

Итак, исходя из Вселенной, исходя из самого себя, человек размышляет о смысле, и надо сказать, что все поиски человека всегда сориентированы на что-то реальное. Человек хочет есть, пить, отдыхать, что-то еще ему нужно — все это соответствует каким-то объективным вещам. И наши поиски духовного, наши поиски добра и зла — это не просто каприз какого-то существа; они тоже отражают нечто объективное, реальное.

Навсегда остаются для нас глубокой истиной слова евангелиста Иоанна, что «Бога не видел никто». И это принципиальный вопрос. Потому что человек еще не познал, как я уже говорил, и сотой доли творения, и то Бесконечное, что стоит за этим творением, для нас поистине недоступно.

Как говорили большинство древних  философов и ученых, и за ними повторяли богословы и мыслители всех веков, первое, что может сказать человек о Боге, — что Он есть, что Он является реальностью. Но сказать о том, чем является Бог, он не может. Почему? Потому что каждое наше слово и каждое наше определение — это всегда земное слово и земное определение, оно всегда соизмеримо с нами. Когда мы говорим: разум, дух, любовь, сознание, Отец, Создатель — это всегда слова соизмеримые. Потому что человек тоже может обладать любовью отца, разумом, подобным разуму творца, и так далее. Значит, слова евангелиста приводят нас к той обязательной предпосылке мысли о Творце, которая нам категорически запрещает утверждать познание этой тайны.

Но фраза евангелиста должна быть продолжена. Когда он говорит, что Бога не видел никто никогда, он прибавляет: «Единородный Сын, Который пребывал в лоне Отца, — Тот видел». Фактически до явления Христа мы имели о Боге только предчувствие, интуицию, догадки, выводы, доводы, аргументы, размышления. И фактически все религии, философии были похожи на некоторый поток, устремленный вверх, или, выражаясь образно, — на руки человека, обращенные к небу, небу духовному. Поэтому, если говорить строго, то христианство не является религией. В этом смысле слова оно не есть  поиск Бога, устремленность к Нему. Оно есть ответ, принесенный нам. Он отвечает. Молчание бездны, молчание бытия, молчание космоса вдруг нарушается Словом. Недаром символом Христа в Евангелии становится Слово.

Христос — это откровение Бога, данное человеку самым интимным образом, потому что мы с вами люди и можем познать Вечное только тогда, когда Оно преломляется в конечном, и прежде всего в человеческой личности. Вот почему мы христиане, вот почему центром у нас является личность Христа, все остальное нарастает вокруг Него.

Сейчас, когда люди часто делят себя на верующих и неверующих (грубое, не совсем правильное деление), это понятие как-то затмевается, и человек, переходя от бессознательной веры, которой является неверие (неверие — это есть бессознательная вера), переходя от бессознательной веры к вере сознательной, приходит сначала к первому этапу — к пониманию тайны бытия, тайны жизни. В нем рождается нечто вроде молитвы.

Многие из вас могли пережить это. Могли пережить такой момент своей жизни, когда вдруг все, что тебя окружает, ты воспринимаешь как нечто целое, обращенное к тебе, когда ты можешь обратиться к этому бытию на «ты». Ты — это моя жизнь, Ты — это мое дыхание, Ты — это голубое небо, это все Ты. Это перестает быть множеством вещей, но вдруг становится знаком того, что над всем этим присутствует Некто — не нечто, а Некто.

И тогда все меняется. Картина жизни как бы обретает свои цвета — до сих пор она была черно-белой. И вдруг мы понимаем, что мы не просто какие-то случайные существа, возникшие на маленьком, крошечном шарике, которые сегодня есть, а завтра умрут, сгниют, и все это бесполезно; вдруг оказывается, что Вселенная — это симфония, что жизнь человека имеет какое-то бесконечное продолжение, что во всем этом есть некий замысел и цель, и наши поиски и метания — это не  аномалия природы, а ее восхождение к самым вершинам бытия, приближающего нас туда, куда Господь зовет человека.

Когда мы говорим о Христе, это не значит, что здесь происходит только встреча Бога с человеком. Христос мог явиться людям в виде какого-то видения, явиться так, как Он явился апостолу Павлу по пути в Дамаск. Но произошло совсем не это. Произошло поразительное! Произошло то, что Он родился и как каждый человек жил, трудился, нес на Себе бремя всех человеческих тягот — Он разделил с нами все! Фактически нет ничего в этом мире (кроме зла и греха), что бы Христос на Себя не принял. Тем самым Он освятил и преобразил нашу жизнь.

В ней уже нет мелкого, ничтожного. Когда люди начинают пренебрегать, например, своим повседневным трудом,  своими повседневными обязанностями, когда некоторые молодые христиане даже бравируют тем, что они плохо работают или вообще что-то, что им полагается делать, делают плохо, — тогда я представляю себе Христа, никому не ведомого, Который жил  в Своей хижине, был плотником в Назарете, представляю, как  тяжелым трудом Он зарабатывал на хлеб, как Он трудился. Вот на Туринской плащанице  ясно видно, что у Него правая рука больше развита, чем левая, — так бывает у людей физического труда, которым приходится применять большое напряжение. Он трудился, и едва ли когда-нибудь делал плохо ту работу, которую Он должен был делать.

Сейчас в течение уже нескольких десятилетий на Западе существует движение, которое называется «Opus Dei» — «Дело Божие»; движение, которое распространяется повсюду, основал испанец Эскрива. Он написал маленькую книжку под названием «Путь». Это просто серия афоризмов (я надеюсь, мы когда-нибудь переведем ее на русский и вы сможете ее прочитать). Он хотел показать, что быть христианином — это значит не просто  жить как обыватель, как мещанин, как язычник и по воскресеньям пару часов где-то возноситься духом, а это значит быть им всегда, повседневно, каждодневно, в самых обычных вещах.

Конечно, большинство из вас бывали в Эрмитаже и видели картины на евангельские сюжеты. Свое благоговение, восхищение, понимание величия совершавшихся событий художники Италии, Испании выражали на своих полотнах торжественно, помпезно: вот брак в Кане — изображены сотни людей, огромные колонны, необычайные залы, а наверху трепещут ангелы!

И вот однажды в юности, вернувшись из Ленинграда, я пошел в Третьяковку, и мне встретилось несколько работ Поленова, художника, который написал серию эскизных картин из жизни Христа. И среди них была одна — «Благословение детей». Я вспомнил виденную мною в детстве картину «Благословение детей» в Николо-Кузнецкой церкви, она изображена, по-моему, на  стене; там такие сияющие херувимчики-дети и Христос в хламиде,  в общем, что-то такое сказочное, необычайно фантастичное, украшенное. А на картине Поленова — хижина с плоской крышей, висит белье, Христос усталый, согнувшись, сидит на завалинке, и женщины робкие жмутся, ведут к Нему за ручки детей. Я вдруг подумал, что  именно так это происходило: без зримой помпы, без величия.

Православные богословы даже употребляют специальный термин для  определения характера явления Христа — они называют это греческим словом кено%зис, по-русски это слово можно перевести как «умаление», «уничижение». Кенозис — это закопченное стекло, которое стоит между нашим глазом и солнцем: чтобы видеть солнце, надо смотреть в закопченное стекло. То же самое происходит, когда является нам Тайна Божия: Она должна настолько пригасить Свой свет, чтоб мы могли Eе увидеть.

Один человек говорил мне: «Я люблю Христа как человека, Он мне близок и дорог, я читаю Евангелия, но не могу понять большего: ну как можно любить или даже просто уважать человека, если ты считаешь безумным и вздором самое сокровенное, что Он говорил людям?!»  А между тем Он никогда не говорил о Себе, что Он такой же, как другие учители, что он такой же, как другие философы или пророки. Вы знаете, что есть несколько великих людей, имена которых дороги и священны для миллионов жителей земли. Сейчас пробуждается мусульманский мир, правда, в болезненных формах, но пробуждается. Это люди, для которых дороги учение и имя Магомета. Но что говорил Магомет, который повел за собой тысячи арабов из глубины пустыни? Он говорил, что «я и моя жизнь перед вечностью Божией подобны жужжанию комариного крыла». Между  тем Христос говорит: «Я и Отец — одно».

Самый великий из греческих мудрецов, Платон, говорил, что постичь Отца всяческих трудно, — потому что он шел к Его постижению только через интеллект и интуицию. Христос говорит: «Тот, кто видел Меня, — видел Отца».

Пророки Ветхого Завета, пророки Израиля призывают: «Слушайте Закон Божий — он открывает вам истину. Внимайте этим словам». Христос говорит: «Вот Закон Божий, а Я говорю вам», — и добавляет к нему что-то. Иными словами, Он ставит Себя на уровень слова Божьего, на уровень Писания и даже выше его. Таким образом, в ряду всех учителей человечества, древних и новых, Он единственный с такими притязаниями. Он единственный говорит о Себе, что через Него открывается людям Божество.

Ни Будда, имя которого священно для миллионов буддистов, ни Конфуций, ни последующие учители никогда не говорили, что они есть истина. Ни социальные мыслители позднего времени, которые искали освобождения человека при помощи перемены внешней структуры общества, никогда не говорили, что  они есть истина. Они всегда указывали на «светлое будущее» впереди как некий идеал, куда они  тоже идут вместе с другими.

Таким образом, если мы будем внимать единственному достоверному документу, которым мы располагаем, документу, который называется «Евангелие», то мы поймем, что, останавливаясь перед Христом, мы можем либо  верить этому свидетельству, либо просто полностью отойти от него, поступить так, как поступил Лев Толстой, который не верил, не понимал, не любил. Горький как-то писал, что про Конфуция и Будду Толстой всегда говорил с любовью, а о Христе холодно, — это заметил даже Горький…

Толстой был великий человек, великий  правдолюбец, и я думаю, что христианскому сознанию он был, если хотите, послан, чтобы  пробудить застывший в нас дух. Тем не менее остается правдой, что он  не ощутил Христа и решил просто вычленить из Евангелия те максимы и афоризмы житейской и религиозной мудрости, которые ему казалась подходящими. Что из этого вышло? Если кто-нибудь из вас открывал «Евангелие» Толстого, то мог увидеть, насколько это погасшая книга, насколько она стала серой, бесцветной, потому что в ней нет самого главного. И скажу вам больше! Некоторые специалисты  специально исследовали Евангелие и нашли, что там почти нет моральных или доктринальных изречений, которых нельзя было бы найти в каких-либо других  великих, знаменитых  в то время книгах человечества — у мудреца Сенеки, у того же Будды или Сократа.

Значит, вовсе не доктрина является для нас в христианстве самым ценным. Что оставил нам Магомет? Он оставил веру в единого Бога и Коран. Что оставил Будда? Призыв к освобождению от мира, практику сосредоточенности и пути к просветлению, и еще орден свой. Что оставили Платон, Паскаль, Маркс? Оставили книги, доктрины, учения. Что оставил Христос? Он оставил не дело Свое, не книгу Свою, не доктрины, не учение — Он прежде всего оставил нам Самого Себя. Прощаясь с учениками, Он сказал: «Я с вами во все дни до скончания века». Вы понимаете? «Я с вами».

Суть и смысл христианства заключаются в том, что каждый из нас может внутренне выйти на путь общения с Ним, с самим Христом, реально существующим, живым. Он живой не в идеях, наследии и деле, а Он реально живой для каждого из нас. Это возможно в самых различных моментах жизни: в молитве, в чтении, просто в сосредоточенном размышлении. И любой христианин, который прошел хотя бы небольшой отрезок по этому пути, знает, что Христос для него не был когда-то, а есть сейчас. В этом весь секрет. В этом тайная сила христианства. Вовсе не в его учителях, не в его организациях, не в его наследии. В этом оно, может быть, не отличается от других и несет на себе печать слабости и исторических грехов — как и все, что делает и создает человек. Христианство — это во-первых, и во-вторых, и в-третьих, — Христос, без Которого ничто не существует в Церкви.

Теперь спросим себя: а почему произошла эта встреча? Почему Божественный мир, в целом для нас непостижимый, стал постижимым через явление Христа Спасителя? Ответ на это дается в самом Евангелии: «Так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего единородного, чтобы каждый верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную». Это есть свидетельство Божественной любви.

Конечно, «любовь» — человеческое слово, но это самое сильное слово, хотя и затоптанное людьми. Это самое сильное слово. Оно показывает, что в недрах Божественного горит то, что нас касается лишь слабым лучом, иногда, изредка, в самой малой степени.

В мире бушует зло. И я не буду сегодня говорить о том, что такое зло, откуда оно возникло, почему оно существует. Это особая тема следующего внимательного рассмотрения. Но так или иначе, ни для кого из вас, как бы молоды вы ни были, это не секрет. Писание право, когда говорит: «Мир во зле лежит». Достаточно войти в любую больницу, достаточно раскрыть любую газету, достаточно просто заглянуть в свою совесть, чтобы легко убедиться, что «мир лежит во зле». И нам так часто хочется злом же истребить это зло, остановить его насилием, но это бесполезно. Только рост добра в каждом человеке будет вытеснять зло. Значит, проблема эта тесно связана с каждым из нас. И по существу Христос призывал каждого из нас ответственно войти в Его служение.

Любовь Божия дана нам, и мы должны ее взращивать, хотя это трудно. Трудно, потому что в человеке борется очень много противоречивых сил… И любой из вас знает, насколько наивным является слово «самосовершенствование», которое так любил Толстой. «Не делай зла» — потому что в нас заложено стремление к совершенству. Но самосовершенствование — это иллюзия. Вытащить себя из болота никто не может. Это получалось только у барона Мюнхгаузена. Человек должен иметь какой-то рычаг, на что-то опереться. И чем дальше будете жить, тем яснее это станет для вас. В этом вторая тайна христианства. Она заключается в том, что мы можем совершенствоваться, входя в общение со Христом; Его сила поднимает нас и заставляет нас делать то, чего мы сами не смогли бы делать.

Вот одно из замечательных слов Писания: «Сила Божия совершается в немощи», то есть в несостоятельности человека. И первыми проповедниками Евангелия были, в общем, люди слабые, люди некрасноречивые, люди, которые в античное общество того времени проникали как изгои! Как это все произошло, до сих пор остается чудом — как смогли они распространить слово Христово по тогдашним городам и селениям. И тем не менее, как говорится в «Деяниях апостольских», «Дух все время их вел» — сила Духа, которая дается и нам. Мы можем ее получить. Это нам обещано! Христос говорит, что Он пошлет Духа каждому. Это не есть какой-то экстаз, какое-то витание в облаках. Дух — это сила, которая делает возможным человеку осуществлять свое призвание на земле.

Кстати, о слове «дух». Часто в быту говорят: «Человек питается святым духом», — это что-то такое бесплотное, что-то полуреальное. Между тем в Библии слово  «дух» (по-гречески пне%вма или по-древнееврейски руах) обозначало  совсем не бесплотное витание, а бурю, грозу и ветер. Оно обозначало то, что сокрушает землю. Вот что такое «дух». Дух — это мощь, это динамика, это сила! Побеждающая сила! Вот почему Христос говорит самарянке, беседуя с ней у колодца, что Бог есть Дух. И некоторые это слово понимают неправильно.

Но, поскольку у каждого человека, который вступает на христианский путь, есть призвание, то здесь открывается третья тайна Евангелия: люди не могут осуществлять его врозь. Замысел Христа — это многоединство. Много в единстве. Я думаю, что этот принцип — многоединство — он универсален для всей природы, для всей Вселенной. Вы посмотрите: что бы нам ни встречалось, будь то молекула, атом, клетка, популяция животных, группа, организм, — это всегда многоединство. Это возводит нас в тайну Божества, Которое  тоже, по свидетельству Христа, есть некое многоединство. Тайна Троицы.

Христос не однажды когда-то, а постоянно создает многоединство, которое Он назвал «Церковью». «Церковь» (по-гречески экклесия) значит «собрание», «общество» людей, община, которая идет вместе с Ним, перед Его лицом. И дальше Он говорит о том, что эта Церковь будет победительницей, победительницей до такой степени, что будет покорять природу.

Христос говорит: будете исцелять болезни, будете пить ядовитую воду и она вам не повредит, будете наступать на змей и на скорпионов и они не причинят вам зла. То есть сила Духа в грядущем должна все время расцветать. Между тем этого мы не видим. Потому что мы идем слишком медленно. Христос ставит Свою Церковь на фундамент свободы — мы никогда не видим с Его стороны насилия. Даже то, что Он явился в уничиженном, умаленном  виде, было условием  Его свободного принятия. Он зовет каждого, оставляя за нами свободу. В Нем нет ничего от человеческой тоталитарности, диктаторства, навязчивости — всегда свобода.

И именно поэтому Он сохраняет нетронутой человеческую природу до тех пор, пока человек  сам к нему не потянется. Поэтому история Церкви есть постоянная борьба между человеческой косностью и светом, который идет от Христа. Это происходит и сейчас.

В силу этого обстоятельства нужно заключить следующее: Евангелие, Церковь — это не  бегство от действительности, это не тихая заводь или гавань. Напротив, это есть восхождение по крутым ступеням. Один из замечательных современных американских писателей Томас Мертон, умерший недавно, писал в своей автобиографии «Семиярусная гора» о том, каким трудным было его  восхождение: став христианином (он стал им взрослым, когда был гораздо старше, чем почти все здесь присутствующие, а потом стал монахом), он думал, что все в порядке, что теперь достигнуто то, чего он желал и о чем мечтал. Он думал, что пришел в тихую гавань, а попал на поле битвы, прежде всего битвы с собой.

Иногда бывает так: у моря отвесный обрыв, и любители лазания начинают лезть вверх, а когда доползают до верха и им кажется, что восхождение закончилось, вдруг оказывается, что там еще виднеется... Так часто бывает в жизни людей, которые хотят идти по христианскому пути.

Это трудный и ответственный путь, хотя и радостный. Вот наш знак — крест. Часто говорят, что это знак скорби, печали, некоторые люди даже боятся креста, некоторым он напоминает  чуть ли не кладбище. А между тем это  радостный знак. Потому что, отдавая Свою жизнь за людей, Христос испытывал радость. И мы об этом можем догадываться, несмотря на все Его бесконечные муки. Например, мать, которая умирает, зная, что своей смертью она спасает жизнь своего ребенка, она ведь не только страдает, она еще и радуется. Крест — это знак самоотверженной любви.

Христос сказал: «Заповедь новую даю вам (хотя о любви говорили и раньше, многие века): “Любите друг друга, как Я возлюбил вас”». Как Я, то есть самоотверженно. Опять-таки слова «самоотверженность, самоотверженный» затасканы. А что они означают? Они означают перестройку внутреннего нашего существа. Что у нас стоит на первом месте? Самость! Я! Эгоцентризм! В самом глубоком смысле этого слова. Вспомните, как вы беседуете со своими друзьями. Большинство из них, разговаривая о чем угодно — о спорте, книге,  кино, личных делах, — почему-то автоматически переводят разговор на свои дела и только тогда как-то расцветают. Здесь не надо винить людей, просто у нас такой ствол — собственное «я»! И христианство учит его преодолевать, чтобы открылся настоящий источник личности, потому что наше «я» — это псевдоличность. Эгоцентризм — это карикатура на личность. Когда люди приходят к вере или находятся на первых ее ступенях, часто эгоцентризм мешает в отношениях с Богом. Человек стоит перед Богом и думает: что Он мне даст? что я от Него жду? И все время «Я», это огромное «Я», а Бог как некое прилагательное, как второе «я». Конечно, никто так сознательно не говорит, но смысл, интонация, тональность этой мысли таковы.

Между тем если не Он, нас фактически не существует. Нас нет. Мы как бабочки-однодневки. Что такое наша жизнь на фоне всего мира? Ничто. Но если в нас отражается свет Божий, мы в себя все вмещаем... Тут есть хороший образ: когда лежит битое стекло — это просто куча мусора; когда на него падает свет — это и радуга, и блеск алмазов, и красота. Поэтому, когда на нас падает свет Вечности, мы становимся действительно ей причастны и обретаем  смысл своего существования. Мы — часть Его замысла.

Вы спросите: если часть — значит, получается, что мы в какой-то огромной фабрике, где гайки, винтики, какие-то детали, подшипники; мы тоже вроде этого? Это не так. Здесь есть одна удивительная особенность христианского Откровения. Оно  собирает людей в Церковь — это мы все вместе, и в то же время оно придает абсолютную ценность каждой душе. Вспомните, кто читал Евангелие, притчу Христа о пастухе, который бросает девяносто девять овец и идет искать одну пропавшую. Значит, Ему важна одна, то есть каждая, овца. Так что это совершенно иная арифметика. Личность имеет абсолютную ценность! Каждая! Я бы так сказал: Бог любит  каждого человека больше всех.  И если бы мы эту любовь, которая на нас изливается, хотя бы на мгновение почувствовали, то приблизились бы к самому главному в христианстве...

Вот первый абрис того, что я хотел вам сказать. Дело в том, что эту тайну христианства, тайну той внутренней силы, которая в нем есть, — можно разъяснять при помощи философии, даже космологии, можно говорить о месте мировой эволюции в ней, но это все отвлеченно, хотя и очень интересно как имеющее значение для нашей жизни.

Но важно самое главное. Самое главное — что есть смысл. И смысл — это Он! И Он нас видит, и Он на нас смотрит, и Он имеет прямое отношение к каждому из нас. И в этом — разрешение всех загадок, всех вопросов. Не просто разрешение, так, как мы разрешаем какую-нибудь задачу, а внутреннее разрешение, когда все это снимается.

«Блажен, кто верует, тепло ему на свете», — мы все повторяем эти слова Грибоедова. Но повторяем, не понимая. Потому что, хотя слово Христово нас согревает, любовь Христова нас согревает, но согревает нас только тогда, когда мы себя  подставляем ветру. Ибо вера — это не теплая лежанка, это путешествие по горному хребту, когда ветры дуют и с той, и с другой стороны. И вы прекрасно можете ощутить в своей жизни, как с двух сторон дуют ветры. Я не буду описывать, какие это две стороны, но вы сами догадаетесь, подумав. С двух сторон. Одна и другая.

Вот какая это дорога. Она вносит смысл в наше творческое призвание, нашу любовь, наши личные отношения, наше отношение к семье, труду, познанию мира, которое нам открывается теперь как познание тайны замыслов Божиих... Я помню, когда я учился,  мне приходилось вскрывать животных; для меня это было всегда священнодействием, более удивительным, чем все торжественные обряды, которые я видел. Потому что в этом организме закодирована Божия мысль...

И это, конечно, имеет отношение к нашему общественному существованию. Потому что христианин живет среди людей. Это страшно трудно — многим христианам хочется  закапсулироваться, спрятаться в некий кокон. Иногда надо иметь такое психологическое забрало, но, в общем, мы должны свидетельствовать, и не словами, а делом. Должны быть такими, чтобы люди посмотрели и увидели в нас какую-то другую породу людей, что в нас есть что-то такое твердое и прекрасное, что достижимо для каждого. Это лучшая проповедь.

Я сказал о самом главном в христианстве. Все остальное является информацией, которую можно почерпнуть из книг и из разговоров. Но я хотел вам дать не просто информацию, а коснуться того, что является для всех нас центральным, стержневым.

Весна 1980 года