(из беседы)

…Я недавно познакомился с тезисами доктора Давида Флуссера, специалиста по рукописям Мертвого моря (кумранским материалам), раннему христианству и вообще по эпохе Второго храма. В этих тезисах он говорил о генетической связи между иудаизмом и христианством. Эта позиция профессора Иерусалимского университета здравая, спокойная, объективная, и под его тезисами я мог бы подписаться во всех пунктах, кроме тех, где речь идет о вещах мистических. Тут можно не спорить, а просто стараться поделиться друг с другом какими-то внутренними убеждениями.

Прав ли был Давид Флуссер, утверждая, что иудейство и христианство есть единая вера? One faith — так он и говорил. …Я могу ответить на это неоднозначно: Флуссер и прав, и не прав. Безусловно, Христос принял все то, что содержалось и в Библии, и в раввинистической духовной традиции, — завещанное Ветхим Заветом наследие — как нечто органичное, освящаемое Им. Но выразиться, как Давид Флуссер, что Христос был иудеем, жил в иудейской вере и умер за нее — не означает ли сказать нечто парадоксальное, потому что тогда непонятно: что же нового внесло христианство? Тогда христианства не существует!

Итак, я сейчас попытаюсь проследить, где в глубине есть точки соприкосновения и где начинаются расхождения.

Прежде всего, как эпиграф, я должен поставить слова Христа: «Не думайте, что Я пришел нарушить Закон или пророков: не нарушить пришел Я, но исполнить». Далеко не все понимают эти слова правильно.

Под словом «Закон» (евр. — Тора) Христос не имел в виду весь конгломерат обрядовых предписаний. Он исходил из той концепции, которую выдвинул до Него знаменитый раввин Гиллель, который говорил, что весь Закон и пророки заключаются в нравственном служении Богу, а все остальное — комментарии. Для Христа Закон заключался именно в этом. Главными заповедями Он считал Шма, Исраэль [30]"Слушай, Израиль: Господь, Бог наш, Господь един есть; и люби Господа, Бога твоего, всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всеми силами твоими" (Втор 6:4)
, — и вторую — «люби ближнего твоего, как самого себя». В этом для Него был Закон. Кроме того, Христос никогда не отвергал внешних обрядовых постановлений. Только толстовцы, либеральные богословы, рационалистические критики полагали, что Он хотел основать некую религию без обрядов. Напротив, Иисус и Сам совершал обряды. Скажем, исцелив человека, Он говорил: иди, покажись священнику — так, как требовало того предписание Торы. Но Христос даже увеличивал количество обрядов: Он создал священнодействие Евхаристии на основании пасхального еврейского праздника. Он создал таинство крещения на основании иудейского обряда принятия прозелитов.

Иисус исполнял и устанавливал обряды, потому что обращался к живым людям из плоти и крови, которые нуждаются во внешних проявлениях своей веры. Но когда Он говорил, что Он пришел «исполнить Закон», это вовсе не значит, что Он хотел выполнять все заповеди. Очень многие хотели выполнять все заповеди. Рабби Шаммай — антипод Гиллеля — который тоже жил в I в. до нашей эры, старался исполнить все заповеди, которые только можно было изобрести, даже те, которых не было и в устной Торе. Он изобретал новые запреты, выводя их логическим путем из старых. Разве это имел в виду Христос? Нет.

Слово, которое стоит в подлиннике этой евангельской фразы, обозначает не «исполнить» в смысле «выполнить». Там стоит плеро'сай — «восполнить», от слова пле'рома — «полнота». Христос хотел подчеркнуть, что ветхозаветное учение — это открытая система, которая нуждается в восполнении. Его учение, вернее, Его явление, было восполнением Ветхого Завета.

И для Нового Завета, и для Ветхого исходной теологической точкой является непостижимость Бога. Израильское сознание с большим недоверием относится к спекулятивной метафизике. Поэтому Бог был признан непостижимым, Священным — Кадо'ш, совершенно Иным, Которого созерцать человек не в состоянии. Об этом свидетельствовал запрет изображения Бога. Только символически Он мог присутствовать, только через теофанию, через Славу Свою — через Каво'д, через облако, огненный язык, светлый дым. Но к мысли о полной инаковости Бога по отношению к миру приходили все мыслители. Это, в конце концов, высший и заключительный аккорд мышления человека о Боге.

В самом деле, когда человек порывает с грубыми мифологическими представлениями, поднимаясь все выше и выше, он, наконец, приходит к идее универсального, чистого, Мирового Разума, или Действия, Энергии, Силы — Божества, о Котором нельзя ничего сказать. Возникает апофатическое богословие — богословие, которое исходит из того, что о Боге нельзя высказать ни одного позитивного утверждения, потому что Он превосходит все, даже бытие. Это апофатическое богословие было развито в индийской философии, было развито в греческой философии, особенно в неоплатоновской, у христианских отцов Церкви. В Израиле это было выражено в понятии Кадош — понятии Святости Божией. Но такой, безмерно превосходящий всю тварную реальность Бог оказывался Отцом мира, любящим Отцом. В этом и заключалось необычайное, удивительное, потрясающее Откровение пророков: Бог заинтересован в мире, Он хочет сблизиться с миром, от которого Он далек, заключить с ним союз, бери'т — договор, присоединить его к Себе, искупить, то есть взять в Свой удел, приблизить. Это необычайное чудо ведет от Ветхого Завета к Новому. Как же оно совершилось?

Рационально описать этот процесс невозможно. Перед нами люди, действовавшие в Палестине и диаспоре в течение нескольких столетий, которые говорили от лица Божия и чувствовали в самих себе действие Бога настолько реально, что говорили прямо от первого лица. Они не передавали слова Божии, а как бы становились Богом: «Выйди, народ Мой...» и т. д. Кто это говорит: Бог или пророк? Это говорит Бог через пророка.

Было множество попыток смоделировать это мышление, аналитически проникнуть в тайну двуединого сознания. Кое-что здесь сделано, кое-что достигнуто, но чудо остается чудом. В других религиях известно мистическое, экстатическое слияние с Богом, когда Божественное входит в человеческое. Но во всех тех случаях человеческое подавляется, оно растворяется, и это выражено в известной притче о статуе из соли, которая хотела познать вкус моря и растворилась в море.

Пифии, прорицатели, вещуны, вакханки, дионисисты, менады — все они говорили в состоянии безумия, одержимости, мании (отсюда слово «менада»). А пророки не только оставались теми, кем они были, сохраняли сознание личности, но они даже спорили с Богом. Иеремия не хотел проповедовать того, что Бог ему велел. Ему было жалко и Иерусалим, и свой народ, и однако он говорил: «Тако глаголет Господь... будет город разрушен и ковчега никто не вспомнит, потому что не будет его». Он плакал и жаловался, и говорил Богу, что ему не хочется идти с такой проповедью, но Слово Божие было в нем. Вот этот феномен (если это можно назвать феноменом — я употребляю это слово неточно) удивительной близости двух «я»: «Сверх-я» Божественного и тварного «я» человеческого — этот феномен выявляет самое глубокое в израильской религии.

Когда же является Христос — Сын Человеческий, в нем этот феномен достигает абсолютного уровня, в котором Божественное и человеческое почти неразличимы. Перед нами единая Личность, а не просто посланник — хотя Христос часто говорит о Себе как о Посланнике. Пророков жгло Слово Божие — Христос говорит: «Я и Отец — одно». Пророки так никогда не говорили: пророк Исайя, обнаружив перед собой Видение Божие, говорил: «Горе мне! погиб я! ибо я человек с нечистыми устами ... и глаза мои видели Царя, Господа Саваофа».

У Христа никогда не было сознания греха: «Аз есмь свет» — говорит Он. Совершенно иное сознание: это Пророк, который полностью отождествился с Богом, Пророк, в Котором человеское сознание и Божественное слились в одну феноменальную личность — только такая Личность могла создать мировую религию для миллиардов людей на многие-многие века. И, как правильно говорит большинство христиан, главное, что приносит нам Евангелие — это не новая доктрина, а высочайшее, величайшее соединение Бога с человеком. Христос говорит: «Я есть Путь»... «Все предано Мне Отцом Моим». Он открывает Бога через Себя, потому что Он Сам в себе Его носит в абсолютном смысле.

И здесь уже может говорить только вера. Когда люди увидели Его, почему они пошли за Ним? Потому что Он сказал им: «Любите Бога»? Но так говорил и Закон, и пророки, и Гиллель. Потому что Он сказал им о Божественном Милосердии? Так ведь об этом писал и пророк Осия. Потому что Он сказал им о Царствии Небесном? Но о Царстве Божием говорили пророк Даниил, апокрифы, все апокалиптики. Все ждали этого Царства. Что же привлекло — что Он творил чудеса? Но и чудотворцы были в Израиле. Были и предсказатели: ессей Менахем предсказал Ироду, что он будет царем, когда Ирод был еще мальчиком. Ессей Иуда около 100 года привлекал всех тем, что он прекрасно предсказывал. Был такой дар в Израиле, и сейчас он, наверное, не вымер. Но все это не то. Ни один из них не создал ничего подобного христианству.

Уникальная, феноменальная сила присутствия Бога в этом Человеке и создала христианство. Когда критики Евангелия говорят, что там нет учения о Божественном начале Христа, что это не Богочеловек, а просто пророк, они лишают Евангелия правдоподобия. Христос, который проповедовал бы толстовство, никогда бы не смог сделать того, что было сделано. Такую личность, как Христос, не смог бы изобразить даже гений, а Евангелие написано четырьмя обыкновенными людьми. Но тем не менее, как свидетельствуют все объективно читавшие Евангелие, даже в плохих переводах, в устаревших переводах все равно чувствуется сила Христа. Откуда? Все четыре евангелиста — гении? Нет. Их свет — это лунный свет, отражающий солнечный. Была такая Личность.

Больше того, как говорил один из современных богословов, для нас Иисус не просто был, а Он есть. И есть не только в памяти. Совершив Свое дело на земле, Он включается в Богочеловеческое действо.  Он осуществляет тот самый Завет, который предсказывал Иеремия — Завет между Богом и людьми…

Так мы снова возвращаемся к центральному пункту. Христианство есть Откровение Бога через личность Христа. Мы познаем это откровение во внутреннем опыте, который основывается на Евангелии. Является ли это уходом от иудейского монотеизма, изменой ему, «паганизацией» иудейства? Нисколько. Дело в том, что задолго до христианской эры в иудейском богословии возникла мысль об ипостасях в Божестве. Руах Элохи'м (Дух Божий) и Хохма' (Премудрость), и Мемра' (арамейское понятие о Слове) — все эти ипостаси Бога действовали как Сам Бог. Если вы возьмете наиболее ранние пласты Библии, вы найдете там выражение Мале'ах Элохим — «Ангел Бога», который был одновременно Богом. Есть некоторое саморазличение внутри Божества, есть некие лики внутри — это не значит, что это боги. Это не значит, что Премудрость Божия, Слово Божие и Дух Божий — это отдельные боги. Но это только атрибуты Бога. Если вы внимательно почитаете Притчи Соломоновы, вы увидите, что Премудрость говорит о Себе, что Она присутствовала при самом сотворении мира, что Она была художницей и т. д. Божественным Теофаниям, Богоявлениям свойственен некий личностный аспект — они ипостазируются.

Когда мы говорим о действии Слова Божия во Христе, мы продолжаем, углубляем, развиваем веру Ветхого Завета в могущественное действие Слова Божия. Когда мы говорим о Духе, который горит в огненных языках над апостолами, витает над Иисусом на Иордане, когда мы говорим о Духе, Которого Иисус обещает послать Своим ученикам и посылает, чтобы они потом шли в мир проповедовать, мы по-прежнему говорим о Боге, о том самомРуах, который созидает мир, подымает мертвые кости, созидает народ. Мы углубляем веру Ветхого Завета в Премудрость, когда вместе с апостолом Павлом исповедуем Христа, Божию Премудрость. «Премудрость» — это перевод еврейского слова Хохма. «Логос» — слово, которое употреблено Евангелием от Иоанна — это перевод на греческий (и, конечно, углубление) чисто ветхозаветных понятий. Таким образом, Троичное богословие, бесспорно сложное, и сейчас нам неуместно говорить об этом подробно, коренится в ветхозаветном богословии и никакого отношения к многобожию, язычеству не имеет.