Св. Григорий Богослов и его великие современники — учители Церкви, борцы за Православие, пастыри, писатели, литургисты, подвижники — оставили великое литературное наследство, ставшее одним из краеугольных камней христианской культуры. Св. Григорий Богослов выделяется еще тем, что явился, наряду со св. Ефремом Сирином, одним из основателей христианской поэзии. Не только его многочисленные стихи, но и большинство проповедей представляют собой высокопоэтические произведения. Общеизвестно, что многие наши рождественские и пасхальные песнопения построены на основе его праздничных речей («Христос раждается», «Воскресения день»).

Эпоху, к которой принадлежал св. Григорий, нередко называют «золотым веком христианства». Молодая Церковь, закаленная трехвековой борьбой с язычеством, получила благодаря Миланскому эдикту возможность пользоваться многими льготами и правами. Но здесь был не конец, а начало испытаний. Языческое общество принесло в христианскую среду свои пороки, обычаи, предрассудки. В Церковь стали приходить люди, движимые не столько верой, сколько стремлением угодить императору и общественному мнению. В результате понизился общий духовно-нравственный уровень христианских масс. Именно в такие периоды происходят колебания в сфере догматической, в сфере вероучения. Идеи античных философов и восточных мыслителей не только помогали богословам в уяснении догматических истин, но и стали порождать различные уклонения, выражавшиеся в форме ересей.

Из последних наибольшую роль сыграло арианство. Это учение упрощало, обедняло и искажало самую сущность христианства, фактически отрицая Боговоплощение, то есть новый завет неба и земли, основанный Иисусом Христом, неправильно понимая Триединство Бога. Вряд ли сам Арий отчетливо сознавал, каково было значение Христа и Его явления на земле; но основная мысль арианства — невозможность Богочеловечества, то есть реального и живого единства Бога и человека — имела успех потому, что была проще для понимания. Мысль эта жила впоследствии во всех крупных ересях (несторианстве, монофизитстве, монофелитстве и др.).

Церковь в лице Первого Вселенского Собора (325 г.) бесповоротно осудила арианство, и в созданном тогда Символе веры Спаситель был назван «Единосущным» Богу, то есть равным с Ним в Сущности. Это было торжество идеи Боговоплощения.

Но вскоре римские императоры стали поощрять ересь. Православных епископов начали принуждать подписывать арианские символы. Несогласных арестовывали и ссылали. Временами могло казаться, что дело Православия защищали только св. Афанасий Великий и монахи, которые в это время начали селиться в египетских пустынях. Св. Афанасий знал, что истина не зависит от числа приверженцев той или иной стороны. Он смело шел один против всех, отстаивая Православие.

Когда умер св. Афанасий (373 г.), знамя Православия на Востоке перешло в руки св. Василия Великого, архиепископа Кесарии Каппадокийской. Этот святитель все свои силы и разносторонние дарования отдал делу борьбы за единство Церкви и защите ее интересов против ариан. Мечтой св. Василия, по его словам, было «всю Церковь под солнцем собрать воедино». Но этому особенно препятствовали разнообразные раскольники. И вот на помощь Василию Великому спешит его друг — Григорий Богослов. К сожалению, св. Василий не смог по-настоящему воспользоваться этой помощью. Он поставил св. Григория епископом, что вначале не только не принесло пользы, но привело к печальному недоразумению между друзьями. Однако с этого момента св. Григорий вступил на трудное поприще церковно-общественной жизни.

* * *

Св. Григорий был человеком совсем иного склада, чем св. Василий. Он никогда не любил шумных городов и многолюдных собраний, общественная деятельность была чужда ему, с детства полюбившему уединение и науку. И тем более велик его подвиг, что, невзирая на все это, исключительно ради пользы Церкви, он шел на все, вплоть до принятия Константинопольской кафедры.

Св. Григорий всегда чувствовал себя посвященным Богу. Еще мать его дала такой обет перед его рождением. Второе его посвящение произошло под шум морских волн и раскаты грома, когда он плыл на корабле в Грецию, где его ожидал Афинский университет. Почти месяц носила их буря по волнам Средиземного моря.

Земля, море, эфир, омраченное небо — все слилось в одну ночь.

На удары молний отзывались громы, плескались канаты у надутых ветрил, мачта гнулась, кормило потеряло свою силу, и ручку руля насильно вырывало из рук, вода стеною стояла над кораблем и наполняла его подводную часть.

Смешались плачевные крики корабельных служителей, начальников, хозяев корабля, путешественников, которые все, даже и не знавшие прежде Бога, единогласно призывали Христа…

Для св. Григория то было ужасное испытание. Не смерть пугала его. Его страшило, что он еще не крещен, что «убийственные воды лишат его вод очистительных». И тогда-то св. Григорий обратился с пламенной молитвой к Богу.

«Твой я был прежде, Твой и теперь. Ты двукратно приимешь меня как одно из дорогих для Тебя достояний, как дар суши и моря, очищенный материнским обетом и чрезмерным страхом»*.

С такими чувствами и настроениями юноша высадился в Элладе. Здесь ждали его науки, которые он уже начал изучать в Кесарии, Сирии, Александрии. На склоне лет, вспоминая свою юность, св. Григорий писал в стихотворении «О себе самом», что его никогда не привлекали роскошь, почести, семейное счастье.

Одна слава была для меня приятна — отличаться познаниями, какие собрали Восток и Запад и краса Эллады — Афины; над сим я трудился много и долгое время.

Но все сии познания, повергнув долу, положил я к стопам Христовым*.

Афинский университет давал своим студентам всестороннее образование. Св. Григорий изучал там не только модную в те времена риторику, но также грамматику, историю, поэзию, геометрию и астрономию. Поэтому во всех своих произведениях он предстает перед нами не только как художник слова или святой, умудренный духовным опытом, но и как человек большой культуры и энциклопедических знаний.

Но самым дорогим приобретением в эти годы св. Григорий считал дружбу с Василием Великим, который тоже проходил в Афинах курс наук. В одной поэме св. Григорий вспоминает:

Как и следовало ожидать, друзья скоро разочаровались в Афинах. Студенты вели здесь праздный и беспорядочный образ жизни, больше посещая зрелища, нежели академию. Среди них было много язычников, и общее увлечение античностью накладывало сугубо языческий отпечаток на дух города и школы. Среди студентов был и Юлиан, которому суждено было вскоре стать императором и который известен в истории неудачной попыткой возродить языческую религию. За год до его воцарения (361) друзья покинули Афины.

Второй их школой явилась пустыня. Среди суровых Понтийских скал, над пропастью, в которую с угрюмым ревом низвергался водопад, приютилась хижина, которую соорудил св. Василий. Св. Григорий вскоре прибыл туда. До конца своих дней он считал это время лучшим в жизни. Много трудностей и непривычных тягот пришлось испытать молодым подвижникам, не приспособленным к подобному образу жизни. Но горячая любовь к Богу и юношеский энтузиазм преодолели все препятствия.

Через два года будущие великие отцы вынуждены были расстаться. Св. Григорий вернулся в свой родной город, где был рукоположен в пресвитера. Свою первую проповедь св. Григорий произнес в самый разгар правления императора Юлиана. Св. Григорий выпустил два памфлета против его пагубной политики. Юлиан запрещал в христианских школах преподавание светских наук. «Тогда отдай алфавит финикийцам, а математику египтянам», — писал св. Григорий. Это было провозглашение единства мировой культуры на христианской основе.

Много трудностей ожидало св. Григория, много заманчивого обещала деятельность на церковном поприще. Св. Василий стал активным борцом в Кесарии и своим примером как бы звал друга идти за собой. Но св. Григорию была неизмеримо ближе тишина гор и безмолвная молитва.

Желал бы я стать или легкокрылым голубем, или ласточкой, чтобы бежать от человеческой жизни, или поселиться в какой-нибудь пустыне, и жить в одном убежище со зверями, потому что они вернее людей.

Там желал бы я провести свою однодневную жизнь без слез, без страха наказаний, без забот; иметь одно преимущество перед зверями — ум, который ведает Божество и невещественен

Жизнь начинает рисоваться св. Григорию с ее самых мрачных сторон. Во многих его стихах звучит мелодия, навеянная герак-литовским «все течет».

Какое преимущество между сгнившими?

Тот же прах, те же кости — и герой Атрид и нищий Ир, царь Константин и мой служитель, и кто злострадал и кто благоденствовал, у всех нет ничего, кроме гробов.

Настроение, родственное настроению Экклезиаста, было не бесполезно для св. Григория. Оно окончательно решило его судьбу. Из двух путей он выбрал тесный и скорбный путь подвижничества, чтобы тем самым победить зло, которое проклятием тяготеет над миром. Он понимал, что только у ног Христа может найти настоящий покой страждущая душа, он чувствовал, что только Спаситель властен остановить бурю противоречий и страдания. Что такое жизнь без Света Божия? Св. Григорий рисует ее образ в стихотворении «Жизнь человеческая».

Эта краткая и многообразная жизнь есть какое-то колесо, вертящееся на неподвижной оси, и хотя представляется чем-то неподвижным, однако же не стоит на месте…

Но самое замечательное произведение св. Григория — поэма «О человеческой природе». Здесь тема «свет во тьме светит» достигает своего наилучшего выражения. Св. Григорий сначала бесстрашно опускается в черную мглу пессимизма, а вслед за этим указывает заблудившейся и истомленной душе «Путь, и Истину, и Жизнь».

Вчера, сокрушенный своими скорбями, сидел я один вдали от людей в тенистой роще и снедался сердцем.

Ветерки жужжали и вместе с поющими птицами с древесных ветвей ниспосылали добрый сон даже и слишком изнемогшим духом.

А на деревах, любимцы солнца, сладкозвучные кузнечики из музыкальных гортаний оглашали весь лес своим щебетаньем.

Неподалеку была прохладная вода и,

тихо струясь по увлажненной ею роще, омывала мои ноги.

Но мною так же сильно, как и прежде, владела скорбь.

Ничто окружающее не развлекало меня,

Потому что мысль, когда обременена горестями, нигде не хочет встретить утешения…

Кто я был? Кто я теперь? И чем буду?

Ни я не знаю, ни тот, кто обильнее меня мудростию…

Далее св. Григорий дает самую мрачную картину человеческой жизни, не останавливаясь перед жестокими выражениями и страшными образами. Но в конце концов он побеждает печаль и, обращаясь к своей душе, говорит:

Все ниже Бога. Покорствуй слову.

Не напрасно сотворил меня Бог.

От нашего малодушия такая мысль.

Теперь мрак, а потом дастся разум, и все уразумеешь…*.

Св. Григорий, подобно большинству христианских учителей древности, начиная с апостола Павла, испытал влияние стоической философии. В стоиках св. Григория особенно привлекал своеобразный аскетизм и презрение земных благ. В стихотворении о философской нищете он во многом перекликается с Эпиктетом и другими стоическими писателями.

Ты и в болезни весел,

Роскошествуешь, если только богат, чувствуешь, правда, зло, но, однако, есть у тебя и врачевство от болезни.

А другой беден, но воздержан.

И он втрое блажен, потому что нет у него ни зла, ни врачевства от зла…*.

В поэме о смиренномудрии св. Григорий прямо ссылается на античных философов, в частности киников и стоиков, как на примеры воздержания и самообладания.

При всем этом св. Григорий был далек от стоической гордости и превозношения своими подвигами. Он сумел избежать того чувства собственного превосходства, которое порой возникает у людей, ведущих углуб-ленно-созерцательный аскетический образ жизни. Он не осуждал тех христиан, которые были неспособны вести такую жизнь и отдавали Церкви свои силы на трудном поприще общественной борьбы. У св. Григория есть по этому поводу следующее четверостишие:

Чему отдашь предпочтение — деятельной или созерцательной жизни?

В созерцании могут упражняться совершенные, а в деятельности многие.

Правда, и то и другое хорошо и вожделенно.

Но ты к чему способен, к тому и простирайся особенно *.

Эти мудрые слова свидетельствуют о глубоком проникновении св. Григория в законы христианской жизни.

Итак, св. Григорий избрал свой путь. Он решился «жить жизнью, чуждой жизни». Но Бог судил иначе.

* * *

Св. Василий Великий направил своего друга в качестве епископа в Сасимы. Св. Григорий в одной автобиографической поэме так характеризует это место:

Там всегда пыль, стук от повозок, слезы, рыданья, собиратели налогов, орудия пытки, цепи; а жители — чужеземцы и бродяги.

Такова была церковь моя в Сасимах!..*.

Эта обстановка была тяжела для св. Григория. Правда, в новом положении он сумел принести пользу делу св. Василия по собиранию воедино малоазийских церквей. Но в Сасимах он жить не смог и удалился в Нази-анз, где стал помогать своему отцу — епископу. Вскоре смерть похитила у него обоих родителей и горячо любимого брата Кесария. Через год скончался и св. Василий Великий, в самый разгар своей деятельности, не имея и 50 лет от роду (379 г.), и св. Григорий почувствовал себя совершенно одиноким.

Я один оставлен Тебе единому, Царь царей, Тебе, державствуюгцему над всеми.

Ты моя величайшая сила!

У меня нет попечительной супруги, которая избавила бы меня от неисцельных забот и своими ласками уврачевала сетующего.

Не веселят меня милые дети, при которых ободряется старость.

Не утешают меня ни единокровные, ни друзья,

Одних похитила жестокая смерть,

Другие, любя благоветрие, приходят в трепет при малом волнении, застигающем друга…*

И все же св. Григорий нашел в себе силу принять все испытания с глубоким смирением и упованием на Господа. Постоянно черпал он поддержку в молитве и приносил к подножию креста тяжесть наболевшей души.

Святитель не знал, что в этом же году в его жизни наступит коренной перелом.

В 379 году впервые за много лет, кончилась безраздельная власть ариан. Восточная империя перешла в руки православного полководца Феодосия, который пожелал, чтобы в Константинополе в противовес арианству была создана Православная Церковь. Нужен был епископ, который бы смог словом и делом положить начало общине в восточной столице. Выбор Феодосия пал на св. Григория. Святитель вспоминает:

Обо мне думали, что зачну нечто перед Богом,

Как человек, известный жизнью и словом, хотя всегда вел я сельскую жизнь.

Меня приглашали многие из пастырей и из овец,

приглашали быть помощником народу, защитником слову *.

Св. Григорий, прибыв в восточную столицу, начал совершать службу в домовой церкви одного своего родственника. Вскоре все, кто был верен Православию, стали собираться в этой маленькой церкви, и здесь св. Григорий вдохновлял их словом и личным примером. Он стремился показать константинопольцам, что идея Троичности — это вовсе не предмет праздных споров для изощренных диалектиков. Нас поражает у самого святителя особенная, живая любовь к Святой Троице, которая сквозит во всех его произведениях. Анализирующий ум философа сливается у него с благоговением богослова и любовью чистой души. Неуловимо звучат тонкие метафизические ноты в восторженном гимне, который одновременно отличается задушевностью лирического стихотворения:

Дай воспеснословить, дай прославить Тебя, Нетленного Единодержца, Царя, Владыку! Тобою песнь, и хвала, и ангельские лики, и нескончаемые веки;

Тобою сияет солнце, Тобою путь луны и вся красота звезд;

Тобою человек, отличенный честию, как животное разумное получил в удел мысль о Божестве.

Ты создал все, Ты каждой вещи указываешь ее чин и все объемлешь Своим промыслом.

Ты изрек слово — и совершилось дело.

Ибо слово Твое есть Бог Сын, единосущный и равночестный Родившему.

Он привел все в устройство, чтоб над всем царствовать.

А всеобъемлющий Святый Дух Бог хранит все своим промышлением. Воспеваю Тебя, живая Троица,

единая и единственно единоначальная,

Естество неизменяемое, безначальное, Естество неизглаголанной сущности,

Ум, непостижимый в мудрости,

Небесная Держава, непогрешимая, неподначальная, беспредельная,

Сияние неудобозримое, но все обозревающее,

От земли и до бездны ни в чем не знающее для себя глубины!

Будь милостив ко мне, Отец!

Даруй мне, чтобы всегда служил я сей святыне;

А грехи мои отринь, очистив совесть от всякого худого помышления.

О том противодействии, которое он встретил со стороны врагов Православия, св. Григорий писал в своей автобиографической поэме: «Город пришел в волнение, восстал против меня, будто бы я вместо единого Бога ввожу многих богов». В это время он произнес свои знаменитые Слова о богословии, которые принесли ему огромную известность и стяжали имя богослова.

Вступление на Константинопольский престол также нашло свое отражение в поэзии св. Григория. В стихотворении, посвященном этому событию, он описывает, как в мрачный, неприветливый зимний день он, смущенный и опечаленный, шествовал в сопровождении солдат к собору, чувствуя на себе неприязненные взгляды толпы, среди которой были еще очень сильны арианские настроения. «Наконец не знаю, как вступил в храм». В соборе было темно. Мрачные тучи висели над городом, и народу казалось, что это знак гнева небесного. Но, когда св. Григорий был облачен в порфиру Византийского патриарха и подошел к решетке, чтобы благословить народ…вдруг по Божию велению сквозь расторгшиеся тучи засияло солнце, так что все здание, дотоле омраченное, мгновенно сделалось молниевидным и в храме все приняло вид древней скинии, которую прикрывала Божия светлость; у всех прояснились и лица и сердце*

Это послужило сигналом к тому, чтобы недоверчивое отношение сменилось подлинным триумфом. Так начался новый этап его служения.

Получив власть, св. Григорий не стал ею злоупотреблять. Напротив, он старался действовать со всяческою кротостию, чтобы показать арианам, в чем настоящая сила христианства. Однако недолго он мог служить Церкви. Начались смущения среди епископов. Был найден предлог, чтобы объявить его незаконным епископом. К этому прибавились различные другие недоразумения, и к концу заседания Вселенского Собора 381 года он понял, что самое лучшее — это удалиться, отказавшись от патриаршей власти.

С тех пор до самой смерти, последовавшей в 389 году, св. Григорий прожил в уединении, которое доставляло ему истинное наслаждение. Но, с другой стороны, были и грустные минуты, когда он думал о человеческой неблагодарности, о скорбях Церкви, о своей судьбе. В эти годы он написал очень много стихотворений, в которых изливал свою скорбь. Но была у него и другая цель. Он хотел дать христианской молодежи поэзию, могущую заменить языческих авторов. Часто, вспоминая светлые дни своей юности, Афины, св. Василия, Понтийскую пустыню и превратности судьбы, он ясно сознавал, как много радости принесло ему служение Христу Он не жалел о жертвах, которые принес к подножию Распятия.

Диакон А. Мень ЖМП. 1959. № 3. С. 62–67