Прошло почти 90 лет со дня смерти Соловьева (1853–1900). Прошло 70 лет с тех пор, как у нас в последний раз издавали его произведения. Его теоретические труды были изданы во время первой мировой войны, и всё! Потом, мизерным тиражом стихи в 1921 году. Потом стихи уже в более поздние годы — в «застойное» время. И только сейчас вышел двухтомник. Боюсь, что едва ли процентов пять от присутствующих здесь смогли этот двухтомник раздобыть…

У Владимира Соловьева были предшественники, которые рассматривали разные стороны жизни, человеческих проблем, но он один, подобно Ломоносову, соединил в себе все. Он был незаурядным поэтом, замечательным переводчиком. Он был человеком, который освещал проблемы знания, писал о природе, любви, о социальных и политических проблемах. Он был острым и беспощадным литературным критиком, публицистом, общественным деятелем, церковным писателем. Он был толкователем Библии, переводчиком Платона и библейских, ветхозаветных текстов. Он был автором книг, которые можно считать настоящим введением в христианскую жизнь. Я имею в виду, в частности, его книгу «Основы духовной жизни» — лаконичная, ясная, четкая, лапидарная, она является как бы квинтэссенцией целых томов об основных началах христианства. И одновременно он — деятель, он — предтеча экуменического движения — движения к сближению Церквей.

Он был человеком необыкновенной серьезности и в то же время любившим шутку, писавшим пародии, каламбуры, сатирические стихотворения. После него осталось двенадцать объемистых томов произведений плюс четыре тома переписки. И до сих пор все еще обнаруживаются какие–то вещи, которые не вошли в собрание сочинений. А умер этот человек всего 47 лет (старше Пушкина на 10 лет). И начал он свою деятельность совсем молодым, бросив вызов целой культурной и философской традиции.

Родился Владимир Сергеевич в семье знаменитого историка. Надеюсь, вам всем известно имя Сергея Соловьева, он похоронен на Новодевичьем кладбище, и на могиле его написаны слова апостола о том, что он совершил свой подвиг, свой путь, и веру сохранил, и теперь ему готовится венец. Сергей Соловьев был человеком, всецело погруженным в свою работу. Собственно говоря, ничего больше у него в жизни не осталось, кроме грандиозной работы: лекции в университете и писание той обширной многогранной книги, которая получила название «История России» (она у нас переиздавалась недавно). Семья Соловьевых была очень талантливая, с интересными корнями. По матери он происходил частично от польских предков, частично от украинских и состоял в родстве с известным украинским странником, мудрецом Григорием Саввичем Сковородой (XVIII век). А отец его был попович, то есть происходил из духовного звания. Дед Владимира Соловьева, Михаил, священник, служил, был приходским священником, и память о нем прочно хранил будущий философ.

Вл. Соловьев пережил кризис атеизма, кризис богоборчества. Будучи мальчишкой, он выбросил в окно свои иконы. (Надо понять, какое это было время!)

Он родился в 1853 году. Его сознательная юность пришлась на эпоху шестидесятников, на эпоху Чернышевского, Добролюбова, увлечения Писаревым. И известен случай, когда за обеденным столом юный Владимир Соловьев заявил своему отцу, что он читал книгу Фейербаха «Сущность христианства», «как он там разделывает христианство!» Но отец не стал вступать с сыном в полемику, просто сказал: «Тебе надо надрать уши». Почему он так сделал? Скорее всего, он решил, что мальчик сам до всего дойдет. И угадал. Угадал, потому что вскоре этот худой, длинный юнец, с волосами, падающими на плечи (он отпускал длинные темные волосы в знак вольнодумства, революционности), обратился к изучению философии. Острейший ум проявляется у него очень рано! И свою блестящую диссертацию он написал, когда ему было немногим больше двадцати лет.

Вл. Соловьев изучает философию Спинозы, Шопенгауэра, крупнейших мыслителей Европы. И у него очень быстро создается собственная концепция развития философской мысли. Прежде всего, он отбрасывает материализм… Но я сказал «отбрасывает» — и выразился неточно. Дело в том, что Владимир Соловьев с юных до последних лет своей жизни следовал принципу, который когда–то был высказан философом и математиком Лейбницем. Лейбниц говорил: человек всегда не прав, когда он отрицает, особенно философ; и каждая доктрина, каждое учение наиболее слабо именно в том, что оно отрицает. Это был главный принцип жизни и мышления Соловьева.

На что бы он ни обращал свое умственное внимание: на социализм или учение о революции, на развитие старообрядчества или судьбу России, — он всегда брал оттуда нечто ценное, он понимал, что ничего нет на свете бесплодного и бесполезного, его мышление проходило под знаком того, что он сам называл «всеединством». Слово это многозначное, но в данном случае оно может означать для нас великолепное умение Соловьева созидать, синтезировать. Да, он много полемизировал, много выступал со статьями, даже целыми книгами против своих идейных противников. Но ни один из противников, которого он сразил, не оставался для него мертвецом, — он всегда заимствовал у него то, что считал ценным. Таким образом, очень быстро создавался синтез мысли. Это была открытая мысль, и это поразило университетских профессоров.

В то время, в 70–е годы XIX века, господствовал позитивизм, то есть учение, близкое материализму, хотя и не целиком тождественное с ним. Это учение о том, что последние истины, последняя тайна (тайна Бога, бессмертия, духа) для человека непознаваемы, что человек познает только природу, и природа — это единственная реальность, доступная нам, а развитие мысли и философии заключается в конечном счете в развитии естествознания. Все, что было до того, позитивизм считал отжившим. И вот, окончив университет, юный Соловьев бросает вызов профессорам. Сначала он занимался в университете с естественным уклоном, его интересовало естествознание, но как мыслителя (уже тогда в нем зрел мыслитель) его притягивали главные тайны мира, а естествознание было только одним из кирпичиков огромного здания, которое он создавал.

Он появляется на кафедре. Темно–голубые, глаза, гутые черные брови, вытянутое худое лицо, падающие, как я уже говорил, на плечи волосы, несколько иконописное лицо, длинный, немного нескладный юноша, производивший загадочное, странное впечатление! В те годы, когда он учился, он приезжал в нам, в Сергиев Посад, и там слушал некоторые лекции по богословию, философии (как свободно посещающий). И даже там, где люди с длинными волосами были отнюдь не редкостью, он производил какое–то таинственное впечатление. Несколько раз он бывал в этом городе, жил в Лавре, и ему там нравилось… Богословы и монахи его любили, а студенты уже позже, когда он был знаменитостью, полублагоговейно, полуиронически раздавали в бутылочках воду, в которой он мыл руки, и говорили: это «вода Владимира Соловьева».

Что же заявил Соловьев в своей диссертации? Она имела подзаголовок «Против позитивистов» («Кризис западной философии» — название этой книги). И такова была сила его мысли (но, надо сказать, и такова была объективность философов, преподавателей университета в начале 1870–х), что, несмотря на критику их позиций и несмотря на то, что они оппонировали ему, звание ему было присуждено, а большинство его идейных и философских противников восхищались его мыслью, его методикой, его ясным, кристальным языком.

В двух словах, о чем эта книга. Он объяснил, почему западная философия пришла к кризису к концу XIX века. Потому, что она взяла в качестве инструмента познания только рассудок, все более и более придавая познанию односторонний характер. Сначала Соловьев показывает, как в Средние века разум освобождается от теологии, освобождается от Церкви. Потом он становится автономным, а затем он занимает все большее и большее место, и в конце концов переходит пределы, которые ему доступны. И начинается распадение. В той юношеской книге, в которой уже предчувствуется новый духовный синтез, он показывает, как в философии Шопенгауэра и других философов, которые потянулись к священным книгам Востока, сухой рационализм начинает себя изживать. Он все это предсказал. В этой книге — уже предчувствие того синтеза, который Соловьев наметил. Он называл это «отвлеченными началами».

Что такое «всеединство»? — Всеединство это дух, который связывает элементы природы и духовные миры, который связывает общество, нас — с высшим единым Началом. И когда люди берут какую–либо одну часть бытия всеединого, ограниченного и выделяют ее, получается то, что он называл «отвлеченным началом». Поэтому рассудочное познание, ставшее отвлеченным, оторванным, отрезанным от бытия, в конце концов терпит поражение. Эмпирическая наука, которая перестает считаться с опытом внутренним, духовным и с выводами отвлеченной метафизики, — тоже в конце концов заводит в тупик. И Соловьев подвергает критике все основные «отвлеченные начала», это стало содержанием его докторской диссертации.

Это был человек непростой. С ранних лет (ему еще не было 10 лет) у него начался особый, мистический (или, если хотите, оккультный) опыт. Он стал видеть какое–то женское существо космического характера и переживал встречу с ним, как встречу с Душой Мира. Больше никогда Вл. Соловьев не верил, что мироздание — это механическое, что это агрегат вещества. Он видел Душу Мира! Первый раз это было в детстве, в церкви Московского университета. Второй раз он сознательно стал искать ее, он просил, чтобы она явилась. И это произошло во время заграничной командировки, когда он посетил Западную Европу после защиты диссертации. Он жил в Лондоне, работал в знаменитом Британском музее. Там он изучал древние тексты, старинные мистические учения (Якоба Беме и других). И во время напряженнейшей работы в библиотеке он вдруг увидел лицо, то самое женское лицо, космическое, которое явилось ему в университетской церкви, когда ему было 8 лет. Это особый опыт. Он пытался писать его в стихотворении «Три свидания». Стихотворение написано с иронией, с само–иронией, потому что он был человеком чутким, целомудренным и ранимым. Несмотря на все свое остроумие, несмотря на то, что он, казалось, был закован в латы какие–то, — на самом деле душа его была странницей, она очень зябко чувствовала себя в холодном мире. И когда он говорил о самом дорогом для себя, он намеренно говорил об этом с иронией.

Вл. Соловьев решил, что в Египте, в древнем отечестве мистерий, великих религий, гностической теософии, он увидит все то, что составляет Душу Мира. И в Каире он уходит однажды из гостиницы и бредет по голой каменистой пустыне. В цилиндре, в своем европейском одеянии, он идет (и попадает там в руки бедуинов), бредет наугад. Куда он шел, он сам не мог этого сказать, он заснул на холодной земле. И когда он проснулся, вздрогнув, он вдруг увидел (в тот момент, который называют фазовым состоянием, когда человек переходит от сна к бодрствованию) другой мир, совсем иной. Как будто бы с окружающего его мироздания сняли пелену. Вот почему он писал в одном из своих стихотворений: «Милый друг, иль ты не видишь, что все видимое нами — только отблеск, только тени от незримого очами». Это было его главное внутреннее переживание.

Когда он был в Египте, он был уже сознательным христианином. Более того, в эти юные годы у него возникает смелое и совершенно отвлеченное решение: создать систему, в которой вечная истина христианства была бы изложена на языке современной ему философии и науки. Возможно ли это? Возможность этого он видел в самом своем методе. Он начал писать книгу «Философские начала цельного знания», он не отбрасывал в ней ни науку, ни технику, ни экономику, ни метафизику, ни богословие — все это выстраивалось в огромное синтетическое целое. На элементарном уровне — научные знания: тут экономическая наука, естественная наука, потом отвлеченное знание — метафизика, и потом мистическое знание. Все переплетается, как в самом человеке! В человеке живет: вещественное, телесное, биологическое, в нем живет отвлеченная мысль; и в нем живет нечто иное, глубинное, интуитивное, что порождает силу, именуемую верой. А вера есть способность человека воспринимать Божественное Откровение.

В это время Соловьев задумал написать историю религии. Своей невесте он говорил, что хочет написать историю религии, которая бы показала место христианства в мировом религиозном становлении. Но план этот не был выполнен.

Что было главным в его дальнейшем труде? Он стал свободным писателем и философом в 1881 году. Каким образом? Он, наследственный ученый, сын знаменитого Соловьева; он, магистр, а потом доктор, — не ему ли преподавать философию в университете? Но ведь он еще был и христианин, и политический и общественный мыслитель! Когда был убит Александр II, он пишет царю Александру III письмо. Он выступает с речью, в которой говорит, что царь как христианин должен отказаться от смертной казни цареубийц, тех людей, которые убили Александра II. Именно как христианин. Не отрицая того, что это было преступление. Но на убийство отвечать другим — это для христианина не решение вопроса. И надо сказать, что это как–то сразу создало вокруг Соловьева нездоровую ауру и ему пришлось бросить университет. И вот с тех пор, с 1881 года по 1900, когда скончался, он ведет образ жизни, может быть, немного похожий на образ жизни своего далекого предка, Григория Саввича Сковроды. Он жил чудовищно! Я удивляюсь только, что он не умер раньше. У него не было дома, он питался как попало, жил по гостиницам, кочевал из города в город, из страны в страну. Как он мог писать столько?! — это остается до сих пор тайной. Он писал в каких–то номерах, иногда на обрывках бумаги. У него было много друзей, в частности он дружил с семьей покойного поэта Алексея Константиновича Толстого. В этой семье он встретил женщину, которую любил больше всех в течение многих лет. Но она была замужем, а когда муж ее умер, что–то в их отношениях надломилось, так он и остался один.

Он вел аскетический, спартанский образ жизни. Но в этом не было ничего наигранного, ничего вымышленного, наоборот, он любил добрую компанию, любил, чтобы в этой компании было и вино. Разумеется, он не одобрял пьянства, но для интеллектуальных людей, говорил он, поднять свой дух за бутылкой вина — это только на пользу, здесь он ссылался всегда на пример героев платоновских диалогов, особенно платоновского диалога «Пир». И вот этот человек — у него ни кола, ни двора, все деньги, которые он зарабатывает, раздает тут же кому попало, ходит в одежде иногда с чужого плеча… Его часто принимают то за епископа, то за священника, а однажды мальчик в гостинице сказал: вот Боженька идет — Соловьев шел в старой шубе, у него была уже длинная борода, длинные волосы. Он был близорук — глаза, смотрящие в пространство. Иконописное лицо. Таинственный человек!

Очень остро его описывает Андрей Белый, поэт, который видел его в детстве. Современники оставили массу воспоминаний о нем: его глазах, которые меняли свой цвет, и его смехе, который одним казался гомерическим, радостным, а другим казался каким–то демоническим; противоречиях его жизни, любви его к каламбурам.

И этот человек, загадочный, странный, бездомный, пишет книгу, которую он назвал «Великий спор». Он говорит о том, что Запад с Востоком уже давно спорят! Упрощенно говоря, восточное познание — человек ничто, Бог все! Бесчеловечный, грозный Бог! А на Западе — безбожный человек, духовно вытесняется человеческое «я» вперед. И христианство, Евангелие, есть, согласно Соловьеву, синтез и Востока, и Запада. «И свет, исшедший от Востока, с Востоком Запад примирил» — писал он в одном из своих стихотворений. И, показывая панораму истории Церкви, блестяще анализируя борьбу ее с ересями, он впервые задумывается над проблемой, которая потом стала содержанием его жизни: почему все–таки антагонизм победил? Почему, когда христианство соединило Восток с Западом, они потом опять распались, и уже на сей раз под христианскими знаменами? Получился христианский Восток, христианский Запад.

Затем Соловьев пишет книгу «Духовные основы жизни», о которой я вам уже говорил. Он пишет о вере, любви, посте — три элемента. И как пишет? Просто, ясно. На языке, который не был специфически клерикальным, каким–то архаичным, церковным в кавычках, на том самом языке, на котором он писал свои кристально ясные философские книги, свою публицистику. Как говорили многие современники, иные люди (а их было немало) начинали свое знакомство с традицией Святых Отцов, с писаниями Святых Отцов именно с книги Владимира Соловьева «Духовные основы жизни».

Он читает в Петербурге лекци о Богочеловечестве. Богочеловечество — еще одна родная ему мысль! Для материализма, позитивизма история мира и природы — это все земное, человеческое. Для тех, кто отрицает значение земного, для спиритуализма, для крайней духовности — все это ничтожно. Христианство не отвергает материю и плоть, природу, оно освящает ее, потому что это творение Божье, и Бог воплотился в мире. А раз Он воплотился в мире, значит, весь процес мироздания — это процесс Богочеловеческий, в котором участвует Богочеловек.

Но Соловьев смотрит и более глубоко: человек страдает от своей противоречивости н живет ненормальной жизнью. И мы сегодня это все признаем! В чем дело? Что произошло с человеком? И он отвечает: мир распадается. Мир распадается! Теряются узы любви, взаимопонимания, братства. Теряются узы и в материальном мире. Все распадается! Творец — это единство, это полнота гармонии. Полнота, триумф замысла единства. Это картина, созданная Богом вне времени. А что же противоположное? Что бросает мир куда–то в яму? Свобода, — отвечает он.

Соловьев говорит, что природа имеет единую душу. Его опыт встречи с Душой Мира привел его к мысли об одухотворенности космоса, об одухотворенности всего мироздания. Он ищет и находит имя этого Начала — имя это (софия — по–гречески мудрость). Уже в Библии говорится о Божественной Мудрости. Божественная Мудрость — это на нашем современном языке информация, которую Бог закладывает в природу. А для Соловьева это некое духовное средоточение мира, которое ищет свободу. И мир отпал, в силу этой свободы, от своего гармоничного состояния. И дальнейшая история мира (и сейчас она такова) — это возвращение нас к вечной гармонии, к вечной Божественной симфонии, которой протовостоит распад, дезинтеграция. Всякая ненависть, всякая сила, которая разделяет, разрушает мысль, чувство, тело, природу, — это противное Богу начало. Сегодня, в эпоху экологического кризиса, национальных конфликтов, геополитических конфликтов, этот призыв Соловьева, его мысль о том, что Божественное соединяет, а все, что разъединяет — сатанинское, — в высшей степени актуальны.

Естественно, после этого он задумывается над проблемой, о которой я уже упоминал: над проблемой единства христиан. На первый взгляд, эта проблема проста. Для тех из вас, для кого она не ясна, я использую элементарную притчу. Вот, скажем, умирает какой–то человек. Его дети безумно любят его. И расстаются с ним со слезами. Они говорят: «Отец, какая твоя последняя воля? Все, что ты скажешь, — мы выполним». Это естественно и совершенно закономерно. И он говорит: «Дети, у меня к вам только одна просьба, чтобы вы жили в единстве между собой, не оскорбляли друг друга, не отделялись друг от друга. Чтоб вы сохранили семью». Отец умирает. А у детей находятся объективные причины, может, вполне серьезные… Почему они все перессорились? Почему они ненавидят друг друга? Почему они не хотят знаться друг с другом? Время от времени кто–то из них вспоминает, что отец ведь нам заповедал другое… И вот тогда–то дети и видят, что они его оскорбили. Они нарушили его завет, его волю. Предсмертный завет Христа нам, христианам, хорошо известен. Каждый в Библии прочтет эти слова, когда Господь Иисус молится перед смертью: «Да будет все едино: как ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино, — да уверует мир, что Ты послал Меня». Как Отец и Сын едины, так чтоб все были едины. Вот мысль Христа. Это Завет Его. Но Завет нарушен, нарушен совершенно очевидно. По объективным причинам. Все виноваты, каждый по–своему. Может, больше виноваты одни, может, больше виноваты другие… Люди Запада говорят, что больше виноват Восток в своей гордыне, люди Востока говорят, что виноват больше Запад в своем властолюбии, и так далее. Но что нарушен Завет — это уже очевидно.

Вот так размышлял Соловьев и… задумал найти путь для преодоления христианского разделения. Но сначала он поставил перед нами, перед христианами, весьма важный вопрос. Он сказал: а что такое наша вера христианская? Что это — идеология? Отвлеченная философия? Или что–то для личного употребления? Ни в коем случае! Тогда бы она не была частью всеединого замысла Божьего. Это касается нашей жизни во всех ее аспектах и проявлениях, в том числе и в социальном. Люди должны научиться жить на земле по–Божьи. Подчиниться Божественному зову — это и есть теократия, боговластие. Но как они могут это сделать, если они все во вражде и разобщении? Соловьев изучает Библию, изучает древнееврейский язык (греческий, латинский он уже знал). Он читает Ветхий Завет. Он переводит значительные его куски заново. Он объясняет, что замысел Божий о том, чтобы люди жили по–Божьи на земле, восходит к самому началу, что не просто для утешения сердца дан завет Господний и не просто для того, чтобы успокоить надорванное сердце, а для того, чтобы и в обществе в конце концов начинали проявляться и осуществляться высокие Божественные предначертания.

Конечно, нельзя отрицать, что у Соловьева, тридцатилетнего молодого Соловьева, здесь был элемент утопизма. Ему казалось, как свойственно юности нетерпеливой, что это возможно хоть завтра! В частности, он придумал такой проект. Он считал, что самая мощная власть на Востоке — русский царь, самый мощный духовный центр на Западе — римский папа. Вот если они протянут друг другу руки, если Московское царство (или Петербургское) окажется в духовном единстве с всемирным церковным государством, с Римом, то христианство будет неодолимо, и будет возможно строить на земле вот такую теократию. Соловьев не только писал об этом — он даже пытался предпринимать практические шаги. Много ездил по западным странам, сблизился со сторонниками соединения Церквей. Он не хотел оставлять эту идею в отвлеченном виде, как некую мечту, а пытался осуществить ее.

Идея Соловьева… Папа римский сказал об этом: прекрасная идея, но нужно только чудо для того, чтобы она осуществилась. Надо сказать, что Соловьев был абсолютно одинок в этом и на Востоке. Его православные собратья стали относиться к нему с крайним недоверием. Его статьи и книги (касающиеся богословских вопросов) перестали печатать, цензура их не пропускала, ему пришлось издаваться за рубежом. А на Западе его считали мечтателем, хотя относились к нему с любовью. Говорили: как можно соединить (два мира, расколовшихся полностью, восточно–православный мир и западно–католический!.. Соловьев оказался пророком, потому что спустя несколько десятилетий после его смерти совершенно независимо началось, хотя и не уверенно, но упорно, движение к взаимониманию христиан разделенного мира.

В отношении социальном он был всегда сторонником демократии и справедливости. Его блестящие статьи в защиту свободы совести актуальны полностью и сегодня. Он считал, что христианство православное унижено, унижено у нас в стране тем, что его защищает (христианство защищает!) цензура, государство. Соловьев выступал против гонений на старообрядцев, против гонений на сектантов. Он говорил, что если истина действительно реальна и настояща, если люди, которые ее исповедуют, верят в нее, то разве нужно прибегать к цензуре, насилию, подавлению. К цензуре, насилию, подавлению прибегает только тот, кто в глубине души не верит в свою идею. Он, кстати, говорил и о «правде социализма» (это буквальные его слова). «Правда социализма» — частичная правда. Слово «социализм» он понимал очень широко, считал, что да, необходимо добиваться лучших экономических условий для жизни человека. Но он же был убежден (и доказывал это), что одних экономических преобразований совершенно недостаточно. Что на самом деле человек не может быть счастлив, если он материально обеспечен, а духовно нищ и обделен. Все попытки решить частным образом вопрос: либо–либо, либо материально, либо духовно, вызывали в нем протест. Крайний аскетизм, который говорил: будем восходить на небо и махнем рукой на землю, находил в его лице резкого противника. Свобода. Труд. Любовь. Деятельность. Созидание, активное участие человека. Что такое идея богочеловечества? Бог не один творит мир, а человек участвует в мировом творении. Колоссальная ответственность здесь возникала. И слово «Богочеловечество» для него не случайно, оно ведь взято из церковного обихода. Ибо для нам Иисус Назарянин есть Богочеловек, а раз Он Богочеловек, значит Он освящает самим фактом Своего пребывания (Бога) на Земле, земной труд, земную жизнь, земную человеческую личность.

Размышляя о судьбах своего отечества, которое Соловьев очень любил, и, полемизируя со славянофилами, он хотел для своей страны не просто силы, мощи государственной, а чего–то иного. Об этом Соловьев говорит в своем стихотворении, которое называется «Свет с Востока». Начинается это стихотворение картиной столкновения двух миров: на Грецию движутся (около 500–го года до Р. Х.) войска завоевателя Ксеркса, огромное войско. Греческое войско немногочисленно и не может ему противостоять в открытом бою, но греки хитростью заманивают воинов Ксеркса в узкое Фермопильское ущелье. Персы не могут в нем развернуться во всей своей мощи, и там их встречает царь Леонид со своими воинами ( их всего было 300 человек). Молодежь, я думаю, смотрела, у нас лет десять назад шел фильм о них «Триста спартанцев». Греки не дали пройти гигантской армии Ксеркса, они умерли все в этом ущелье, и Ксеркс, не зная, сколько там еще стоит воинов противника, вынужден был повернуть. И вот для Соловьева это историческое событие двух с половиной тысячелетней давности стало символом столкновения двух миров.

«С Востока свет, с Востока силы!

И, к вседержительству готов,

Ирана царь под Фермопилы

Нагнал стада своих рабов.

Но не напрасно Прометея

Небесный дар Элладе дан,

Толпы рабов бегут, бледнея,

Пред горстью доблестных граждан».

И стихотворение о борьбе Востока и Запада Соловьев заключает призывом к отечеству: «Русь! в предвиденье высоком ты мыслью гордой занята; Каким ты хочешь быть Востоком: Востоком Ксеркса или Христа?» Востоком деспотии, насилия, подавления, хотя и при внешней мощи, — или духовной силой в первую очередь? Для него это было очень важно, потому что духовная сила всегда стояла впереди.

Трагически развиваются события общественно–литературной жизни В.С.Соловьева.Он выступает с докладом на тему о средневековом мировоззрении. Доклад вызывает бурную реакцию, в газетах его поливают грязью! Богословы его считают почти отступником от христианства. Начинается отвратительная травля. Казалось бы, ну что такого могло быть страшного в докладе о средневековом миросозерцании? А дело вот в чем. Соловьев впервые ясно сказал: не думайте, что Средние века — время торжества христианства! Средневековый строй был ублюдком, который соединил в себе христианские формы и языческие понятия. В силу этого обстоятельства, когда нехристианская мысль стала говорить о свободе, о достоинстве личности, о том, что унижение человека — это зло, она, отвергая христианство, на самом деле служила его идеалу… И Соловьев бросил смелую мысль, он говорил: кто отменил пытки? кто запретил инквизицию? — христиане или нет? Нет, не христиане. Это был очень острый и суровый вопрос, над которым, если думать честно, то думать было трудно. И… я понимаю, почему на Соловьева так взъелись пресса и многие другие…

Когда Соловьев жил в Лавре, в Сергиевом Посаде, он чувствовал себя спокойнее. Он писал, что монахи очень за ним ухаживают, хотят, чтоб он принял постриг. «Но я дешево не продамся», — шутил он. Его, действительно, как ученого тянуло остаться в монастыре, тем более, что жизнь его была такая аскетичная, и заниматься наукой. Только наукой. Но этот соблазн он преодолел.

Невозможно перечислить, что он делал и в каких направлениях. Он писал об экологическом кризисе, о поэзии Тютчева… О чем бы он ни писал, там всегда была глубокая, интересная мысль. Скажем один греческий еписком публикует древнехристианский трактат (I–II века). Соловьев дает его в переводе своего брата и снабжает комментариями. Это не просто ученые комментарии, а это целая… бомба! Потому что он показывает, как было в первоначальной Церкви и что изменилось потом. И всегда ли к лучшему? — ставит он вопрос. Реформатором церковным он быть не собирался, но вопросы эти ставил.

К концу жизни Соловьев понял, что его проект соединения Церквей рушится, что он неосуществим. Он пытается начать работать над теоретической философией. Он написал огромный труд — христианскую этику. Пусть каждый из вас не поленится прочесть эту книгу. Это большой том, называется книга «Оправданием добра». В ней содержится так много важного и ценного! Соловьев говорит сначала об идеалах человеческих. Что такое добро? Внешнее счастье, гедонизм, власть, еще что–то? Он показывает, что все это в конце концов лопается! И дальше анализирует — научно, философски, богословски, поэтически — сущность того, что мы называем добром.

За несколько лет до смерти он причащается у католического священника. Этим самым он хотел как–то показать, что он лично уже не признает разделения Церквей. Когда он сообщил об этом своему православному духовнику, тот ответил, что этого не надо было делать. Они резко поспорили. И когда Соловьев умирал, он сказал: «Я был не прав». Он писал, что личные унии, личные переходы из Церкви в Церковь не помогут единству христиан, а наоборот, только вносят лишний соблазн.

Все вы знаете парк за Беляевом — это бывшее поместье «Узкое». Там сейчас санаторий Академии Наук. Кто из вас будет в этих местах, пройдитесь по дороге, ведущей вглубь, к санаторию, и вы подойдете к церкви. Она отремонтирована только снаружи, внутри там свалены книги, в свое время вывезенные из канцелярии Гитлера (они лежат с самой войны). Рядом с церковью, за оградой, дом, типичный помещичий дом. Это имение князя Трубецкого. Сергей Николаевич Трубецкой, бывший недолго ректором Московского университета, умерший через несколько лет после смерти Соловьева тоже достаточно молодым, блестящий философ, острый полемист и критик, благороднейший общественный деятель, — принял его под свой кров в критический момент, когда тяжелые и многочисленные болезни внезапно обрушились на Владимира Соловьева. Но на самом деле он постепенно скитальчеством убивал себя, — и вдруг все вышло наружу. И в кратчайший срок ему стало настолько плохо, что… он уже не мог оттуда уехать, и умер он на руках Сергея Трубецкого.

Перед смертью Соловьев причастился, исповедовался. Умер в сознании. Он читал и писал на еврейском языке, потому что любил всегда к своим молитвам прибавлять язык Христа, чтобы это звучало как связь с христианской древней традицией. Он знал многие псалмы наизусть. Теряя сознание, потом приходя в себя, он говорил: «Трудна работа Господня». Действительно, этот совсем не старый человек нес на себе колоссальное бремя. Простой, как ребенок, и одновременно мудрый. Человек, который вызывал восхищение, зависть, ненависть, поношение, презрение. Человек, о котором потом напишут сотни книг и брошюр, — уже через десять лет после его смерти библиография о нем имела несколько сот названий.

Итак, он умер и был похоронен в Москве… Я хотел бы, чтобы, когда у вас найдется время, вы зашли в Новодевичий монастырь. Прямо напротив входа, по первой же алее, слегка направо повернув, вы подойдете к памятнику Сергею Михайловичу Соловьеву — белому мраморному памятнику с его рельефом. Крест, конечно, сбит. Рядом — могилы его сына и дочери. Памятники, конечно, уничтожены. На могилах Владимира Соловьева и его сестры стоят обломки чужих надгробий, без креста. Но, слава Богу, что и такие стоят. Сейчас обещают к его 90–летию, на средства нашей Московской епархии, нашего епархиального управления восстановить памятник в первоначальном виде.

Туда, к этой могиле, приходили очень многие. Соловьев оказал огромное влияние на Андрея Белого, на Блока, который называл его рыцарем–монахом. Тема прекрасной Дамы у Блока, конечно, навеяна Соловьевым. Вся блестящая плеяда русских религиозных мыслителей — Булгаков, Флоренский, Бердяев, Франк, Евгений Трубецкой и многие другие — были бы невозможны, их трудно представить себе без Соловьева.

Этот странник был зачинателем оригинальной, своеобразной русской религиозно–философской мысли… И вот, когда вы придете на эту могилу, помните, что этот человек жив… Недаром он говорил: «Смерть и время царят на земле. Ты владыками их не зови — все, кружась, исчезает во мгле. Неподвижно лишь солнце любви». Это была его глубокая интуиция, это было его глубокое познание. Этот отвлеченный интеллектуал всегда жил верой, всегда жил мистическим прозрением, всегда жил порывом к вечности. И это делает Владимира Соловьева для нас дорогим не только как писателя, как мыслителя, как поэта, но и как неповторимого своеобразного человека, ярчайшую личность, которой может гордиться каждая культура. И отрадно, что сейчас, после стольких лет забвения, наконец о нем пишут, наконец выходят его работы, — пусть робко, но возвращение Соловьева происходит сегодня на наших глазах. Я бы хотел, чтобы этот мой маленький эскиз помог вам, если бы вы захотели познакомиться с мыслью такого замечательного человека. Спасибо.