Йонсон сидел в маленьком кафе на площади Навонна и не спеша посасывал белый «чинзано» со льдом. Никто никуда не спешил. Весенний вечер в Риме был, как в раю. Молодежь группами жалась к фонтанам, уличные художники часами просиживали у своих полотен, выжидая иностранца, готового потратиться на «настоящую итальянскую живопись». Было тепло, и, выходя из своей находившейся за углом гостиницы, Гарри не надел плаща. До встречи с местными профессорами, принимавшими участие в заседании рабочей группы, оставалось больше часа. Пока можно было насладиться покоем. За последние дни он многое узнал. Поездка в Италию складывалась удачно.

Перед отъездом из Нью-Йорка ему позвонил Тони Трапп и сказал, что «есть новости». Йонсон зашел к Тони в кабинет, прилегавший к приемной директора. Тони встретил его как всегда с радостной улыбкой на круглом лице. По настоянию Аделин он отрастил небольшую русую бородку, которая противоречила всему его облику. Тони вышел из-за стола, пожал Йонсону руку и потрепал по плечу. Он заговорил мягко и уверенно, сразу переходя к делу:

— Ты летишь в Рим, это как нельзя кстати. Мне кое-что удалось узнать по поводу интересующего нас предмета. Не буду называть источник, но это — солидный человек из здешних банковских кругов. В твоих папках встречается «Бионике»?

— Конечно, — ответил Гарри, — Абдулла доставил деловому миру Иксляндии немало хлопот. Дело его тянется бесконечно, но, думаю, суда ему не избежать.

Трапп усмехнулся:

— Абдулла — человек второстепенный. За ним стоят более могущественные силы. «Бионике» ведет в своих лабораториях важные эксперименты по синтезированию животного белка. Клонированием простейших микроорганизмов сейчас занимаются крупнейшие корпорации мира. В «Бионике» недавно попытались проникнуть русские, точнее, связанные с ними люди. Но не о них сейчас речь.

Тони протянул руку к тарелке с фруктами, стоявшей на его письменном столе, взял яблоко и стал с аппетитом жевать, не переставая говорить:

— В последние месяцы «Бионике» стал объектом повышенного внимания со стороны итальянских банков. Конкретно речь идет об «Эчеленце».

На лице Йонсона появилось недоумение:

— Я читал, что «Эчеленца» свернул свои дела после скандала с операциями по незаконному вывозу денежных капиталов.

— Вот именно, — подтвердил Трапп, — свернул, но только по видимости. Он просто затих, бросив в пасть правосудия трех своих менеджеров. Но «Эчеленца» — это лишь часть финансовой империи, разбросанной по многим странам. Тебе это должно быть известно.

Гарри кивком головы подтвердил это.

Тони доел яблоко и принялся грызть ногти. Дома Аделин не стеснялась бить его по рукам за эту привычку, но на работе Тони с еще большим рвением отдавался любимому занятию.

— С одной стороны, — продолжал он, — есть повышенный интерес «Эчеленцы» к «Биониксу». Настолько высокий, что считается возможным инспирированное итальянцами слияние вашего концерна с ведущей франкоитальянской биотехнологической корпорацией «Реал», у которой многочисленные филиалы в Латинской Америке. С другой стороны, — отчеканил он, как будто читал лекцию студентам, — «Эчеленца» связан с Ватиканом — раз, с итальянской разведкой — два и с мафией — три. Всего этого было более чем достаточно, чтобы взволновать вашего покойного премьера.

Трапп торжествующе посмотрел на Йонсона, желая увидеть и в его глазах восторг по поводу столь быстро найденной разгадки секрета папок. Но что-то смущало Гарри.

— Хотелось бы знать все детали. Без них дальнейшее расследование невозможно, — сказал он.

— Разумеется. Для этого я и позвал тебя. Когда ты будешь в Риме, тебе представится возможность самому кое-что разузнать об этой афере. Я звонил в Женеву Сержу Борелли, ты его знаешь. Его брат Антонио в Риме занимает видный пост в министерстве внутренних дел. Он обещал свести тебя со знающими людьми. Вот его координаты, — он передал Йонсону листок с телефонными номерами. — Если будут сложности, дай мне знать, я помогу отсюда. Но думаю, что все будет в порядке.

Прилетев в Рим, Йонсон сразу же связался по телефону с Антонио Борелли, который любезно сообщил, что готов помочь контактами в финансовом мире. Лично он рекомендовал бы начать с синьора Лавини. Это — помощник вице-президента ватиканского банка «Корпорация духовных дел». После этого советовал бы съездить к синьору Антонелли, возглавляющему одну крупную финансовую компанию во Флоренции. Если эти встречи не исчерпают интересующих мистера Йонсона вопросов, то он, Борелли, готов после возвращения Йонсона из Флоренции назвать дополнительные имена. Если мистер Йонсон согласен с такой программой, то секретарь Борелли свяжется с указанными лицами и сообщит гостю из ООН время встреч. Он, Борелли, рад случаю помочь своему старому другу и другу его брата Тони Траппу, с которым несколько раз встречался в Нью-Йорке. Он сохраняет об этих встречах самые теплые воспоминания. Быть может, есть еще какие-то пожелания? Если понадобится, его сотрудники всегда к услугам гостя.

Встреча с Аугустино Лавини состоялась на следующее утро в небольшой адвокатской конторе на площади Рисорджименто. Помощник вице-президента извинился, что не может принять Йонсона в самой корпорации. Полукруглое ее здание находится на территории собственно ватиканских учреждений, соседствует с дворцом и частной резиденцией папы, и в последнее время в связи с необходимостью усиления мер охраны главы церкви и его ближайших сподвижников принято решение проводить встречи с посетителями в отделениях и конторах корпорации, находящихся в городе. Насколько ему известно от синьора Борелли, мистер Йонсон интересуется не столько внутренними помещениями самой корпорации, сколько ее деятельностью. Не так ли?

Лавини, лысоватый, средних лет сухощавый мужчина с широкими скулами и носом, с румянцем на щеках, в черном одеянии служителя церкви, не был похож на одного из самых доверенных лиц фактического главы банка Ватикана, как его себе воображал Йонсон. Банк этот назывался «Корпорация духовных дел» с давних времен, но к религии имел лишь то отношение, что был призван своими операциями содействовать увеличению доходов ватиканского бюджета. По мере расширения деятельности нового папы и его окружения возникали сложности с покрытием их быстро растущих расходов. У корпорации была разбросанная по всем континентам и многим странам сеть подконтрольных учреждений, которые, однако, сохраняли внешнюю самостоятельность. В случае возникновения сложностей финансового или иного характера ватиканский банк мог на законном основании от них отмежеваться.

Йонсон и Лавини сидели в креслах с высокими спинками в обставленном старой, но хорошо сохранившейся и, по-видимому, дорогой мебелью кабинете, на дверях которого не было таблички с именем его хозяина. Солнечный свет едва проникал в помещение из окон, завешанных портьерами, от чего в нем царила атмосфера таинственности. Звуки с шумной площади Рисорджименто сюда не доносились. Идя на эту встречу от площади Святого Петра, Йонсон миновал широкие, охранявшиеся швейцарскими гвардейцами ворота в высокой ватиканской стене. Из этих ворот, должно быть, незадолго до того вышел и сам синьор Лавини. Вход в адвокатскую контору охранялся не менее строго людьми в штатском.

— Из весьма солидного источника я знаю, — начал Йонсон, — что вы могли бы мне сообщить некоторые подробности взаимоотношений банка «Эчеленца» и иксляндской фирмы «Бионике».

Лавини смотрел на Гарри совершенно бесстрастно. На его лице нельзя было прочитать ни неудовольствия, ни одобрения.

— Антонио Борелли — наш очень хороший и близкий друг, — сказал он, помолчав несколько мгновений. — Мы выполним его просьбу при одном непременном условии. Все, что я вам сообщу здесь, не должно быть опубликовано. Если что-либо станет достоянием гласности, мы это категорически опровергнем. Более того, будет опровергнут сам факт нашей встречи. Если вы согласны на эти условия, то продолжим разговор.

Гарри не видел иного выхода, как дать согласие.

— Хорошо, — сказал Лавини. — В таком случае начнем с того, что корпорация владеет некоторой долей капитала «Эчеленцы» и владела им еще до известного скандала с нелегальными переводами средств. Вопреки тому, что пишет о нас пресса, мы не участвовали в этих операциях и не давали на них своего благословения. Современный финансовый мир сложен, наша деятельность сопряжена с многочисленными опасностями, даже если мы движимы самыми высокими и чистыми побуждениями. Тут никто не может быть застрахован от случайностей, подчас крайне неприятных.

Речь его текла легко и свободно. Он говорил на английском языке почти без акцента, но это не удивило Йонсона. Ведь сам глава корпорации, который уже четверть века работал в Ватикане и пользовался ватиканскими дипломатическими привилегиями, был американцем по рождению. И помощник вице-президента также вполне может быть американцем.

— Но, не неся ответственности за его операции, — продолжал Лавини, — мы все же досконально знаем, чем занимается «Эчеленца». Более того, многое он делает по нашим поручениям. Теперь о «Биониксе». Это — очень перспективный концерн. Наш интерес к нему носит чисто финансовый характер, мы имеем в нем значительный пакет акций и заинтересованы в приросте их стоимости. Мы всецело стоим за благополучие этой фирмы, и у вас нет никакой нужды волноваться.

— Волнуюсь не только я, — возразил Йонсон, — дело «Бионикса» обеспокоило всю нашу страну.

— Говоря откровенно, — продолжал Лавини, — оно и нам доставило много тревог. Не буду входить в детали, но мы немало способствовали урегулированию дела.

«Вот тебе на! — подумал Йонсон. — Абдулла со своими махинациями подвел даже престол святого Петра. В моих папках и намека нет на участие Ватикана в делах „Бионикса”».

— Вы, наверно, понимаете, — сказал Лавини, — что мы не придаем гласности наше участие в подобного рода делах. Даже самые осведомленные журналисты и политические деятели стараются обходить эти факты молча-чем. Мы всегда благодарны им за скромность.

«Сколько же перепадает прессе и политикам от «Эчеленцы» и самой корпорации? — подумал Йонсон. — Наверно, немало, иначе не пришлось бы рассчитывать на их молчание».

— И «Бионике» не исключение? — спросил он. — У вас есть интерес и к другим фирмам нашей маленькой страны? Если так, то мы можем быть спокойны.

Если в этих словах и была скрыта ирония, то Лавини ее не уловил.

— Нет, — отвечал он так же ровно, как и раньше, — нас привлекла в настоящее время именно эта фирма. Кроме того, синьор Борелли назвал мне только «Бионике». Я допускаю, что у нас есть и другие вложения в вашу промышленность, но я не готов сейчас говорить на эту тему более подробно.

— Конечно, конечно, — с готовностью согласился Гарри, но про себя отметил этот отказ расширять тему разговора. — Вернемся к «Биониксу». У меня есть сведения, тоже из солидных источников, что «Эчеленца» выступает посредником в операциях по поручению фирм, доходы которых имеют не вполне легальные источники. По моим сведениям, их также живо интересуют «Бионике» и его акции.

Лавини, казалось, ждал этого вопроса.

— Нам известно, — сказал он как ни в чем не бывало, — что у «Эчеленцы» есть разные клиенты. Он не может существовать и приносить прибыль, обслуживая только нашу корпорацию. О степени легальности или нелегальности доходов таких клиентов я судить не могу.

— Даже если речь идет о миллиардах, нажитых на торговле наркотиками? — не удержался Йонсон.

Аугустино Лавини оставался невозмутимым.

— Посудите сами, что мы можем об этом знать? — отвечал он. — Допустим, что где-то в Нассау, на Багамских островах, имеется банк. В нем некие бизнесмены из Латинской Америки или США держат свои средства, о происхождении которых банк их не расспрашивает. Если этот банк просит «Эчеленцу» помочь поместить эти средства, скажем, в «Бионике», то как может «Эчеленца», имея постоянный контакт и тесно сотрудничая с Нассау, отказать ему в такой просьбе? Источники клиентов — это вопрос, который должен интересовать власти тех стран, где эти доходы получены. Если власти не запрашивают Нассау или «Эчеленцу» по этому поводу, то какие же могут быть у нас основания тревожиться?

Йонсон хотел возразить, но Лавини продолжал, давая понять, что не хотел бы, чтобы его перебивали:

— Если, однако, мы обнаружили бы, что помещение таких фондов оказало бы негативное влияние на дела «Бионикса», тогда бы мы могли принять соответствующие меры. Но, насколько я могу судить, пока такой угрозы нет. Следовательно, нет и оснований для тревоги.

Перед столь ясно выраженной позицией спорить о моральной стороне дела было бесполезно. Гарри решил чуть изменить направление своих вопросов:

— Но, быть может, синьор Лавини, вам известно о каких-либо других концернах или фирмах в моей стране, где люди из Нассау — будем их так условно именовать — могут уже сейчас иметь сильное влияние через свои активы?

Человек в черном задумался.

— Я был бы рад вам помочь, мистер Йонсон, — ответил он, и в его голосе впервые прозвучало подобие искренности, — но, поверьте, у меня нет доподлинных сведений относительно того, о чем вы спрашиваете. Люди из Нассау могут быть всюду, даже в соседней комнате. Чтобы их распознать, требуется особая служба, и я надеюсь, что в вашей стране она поставлена так, как того заслуживает.

Лавини замолчал, но не торопился закончить беседу. Он знал, что Йонсона интересует еще одна тема, о которой его предупредили.

— Мне говорили, — сказал он, видя, что Йонсон сам ее не поднимает, — что вас также беспокоит военная сторона деятельности «Бионикса». Должен признать, она существует. Современная наука, будь то в биотехнологии, микроэлектронике, лазерах и других своих сферах, всегда стоит на грани между делами мирными и военными. Отталкивает ли это нас? Если мы займем узкую позицию, то не найдем выгодных сфер помещения своих средств.

В конце концов дело военных властей интересоваться деталями. Но скажу следующее. Если состоится планируемое ныне слияние «Бионикса» с франко-итальянским «Монтаньяро», то доля военных разработок объединенного концерна скорее уменьшится, чем возрастет. Но…

Он остановился, как бы засомневавшись, следует ли развивать мысль.

Йонсон вопросительно взглянул на собеседника.

— Но… — продолжил Лавини после минутных размышлений, — могут быть и другие варианты. «Бионике» привлекает к себе взоры не только латиноамериканских стран.

— И вы бы сказали, что «Бионике» может быть захвачен американцами? — спросил Гарри.

— Я сам родился в США, — признался Лавини, — хотя семья моя родом из Италии. Америка для меня — родина, и я не считаю, что вариант объединения с американской фирмой менее предпочтителен, чем с европейской.

— Вы говорили, что это может усилить военную направленность «Бионикса», — заметил Йонсон.

— Не столько говорил, сколько подразумевал, — возразил Лавини. — Мне было очень приятно с вами встретиться, мистер Йонсон. Надеюсь, вам понравится Италия. Вы здесь, конечно, не впервые?

Разговор был явно закончен. Гарри первым вышел на улицу. Он неспешно побрел к площади Святого Петра, еще раз поглядел издали на громадный собор и двинулся дальше по Вьяледи-Консолидационе, торжественной и однообразной. Выйдя на набережную Тибра, он оказался перед круглой крепостью Сент-Анжело, на крыше которой был расстрелян Каварадосси.

— То было в прошлом веке, — сказал он громко по-английски, отчего шедший впереди римлянин вздрогнул, повернулся к нему и о чем-то спросил.

— Да, — продолжал Йонсон вполголоса уже на своем родном языке. — В то время они сражались с Каварадосси, теперь — с целой маленькой страной, и союзники у них весьма и весьма сомнительные. А мораль не существовала ни тогда, ни теперь.

Римлянин удивленно посмотрел на него и пошел прочь…

На площадь Навона быстро спускались сумерки. Гарри посмотрел на часы и заказал еще «чинзано». Народу на площади прибыло. Все столики в его кафе и соседних были заняты. Он вспомнил, что точно так же позавчера сидел перед выложенной красным кирпичом старой ратушей Сиены и беседовал с Гвидо Росси. Это был высокий представительный мужчина с аристократической внешностью. Своим обликом он напоминал холодного, несгибаемого маркиза из недавно виденного итальянского фильма. Только Росси был вовсе не аристократом, а выходцем из крестьянской семьи, когда-то владевшей небольшим виноградником. За его внешним высокомерием скрывался очень внимательный и тонкий наблюдатель жизни и нравов.

Йонсон приехал в Сиену из Флоренции, где встречался с Леонардо Антонелли.

Тот оказал ему всяческое гостеприимство, покормил обедом в одном из изысканных местных ресторанов, был откровенен. В сущности, он не сказал ничего нового и даже полностью подтвердил все, что Йонсон узнал от Траппа и Лавини. Да, «Бионике» практически контролируется коалицией внешних интересов. Да, «Корпорация духовных дел» сотрудничает там с фирмами, за которыми стоит наркобизнес. Да, в последнее время идет подспудная драка между группой американских и европейских компаний за «Бионике». Да, иксляндское правительство полностью в курсе дела и даже предпочитает вариант с французами и итальянцами, видя в этом меньшую беду. Может ли это иметь отношение к судьбе Нордена? Вполне возможно, но что может об этом знать финансист из Флоренции? А другие иксляндские фирмы? Синьор Йонсон хочет слишком многого. Разве ему недостаточно истории с «Биониксом»? И вообще, какое это имеет значение по сравнению с великими преимуществами интернационального технического прогресса, перед которым бессильны нации?

Неприятный осадок от этой встречи с Антонелли не покидал Йонсона ни ночью, когда он лежал в своей постели во флорентийской гостинице «Крафт» на улице Сольферино, ни утром следующего дня, когда садился в арендованный «фиат» для поездки в Сиену. Йонсон поехал туда отчасти потому, что Нефедов еще в Нью-Йорке дал ему координаты Росси, служившего вице-президентом «Банко ди Монтерони», а главным образом потому, что никогда не был в этом городе, славившемся своим уникальным архитектурным ансамблем. Росси показал ему все, что мог, за считанные два часа, которые были в их распоряжении. Особенно потрясли Гарри мозаичные полы кафедрального собора и коллекция картин уникальной сиенской школы. Позже на площади Кампо он слушал рассказ Росси об этрусках, от которых, по преданию, пошло местное население, о башне Мангия, возвышавшейся над ратушей, и о многом другом, что можно было увидеть только в Сиене.

Но все это не выветрило в нем впечатления от встречи с Антонелли, и Йонсон решил поделиться этим с Росси. Ведь он тоже банкир, и его мнение имело значение. Гарри рассказал ему самое существенное, не упоминая об истинной причине своего интереса.

— Хочу вам дать один совет, — сказал Росси, выслушав Йонсона. — Я знаю Лавини и Антонелли лет двадцать и имел с ними немало дел. Я бы не стал им доверять. Вся эта история мне кажется надуманной. С какой стати они раскрывают перед вами детали, о которых посвященные обычно хранят молчание под страхом смерти? Ведь, расскажи бы что-нибудь подобное в серьезном обществе, вам не поверят, а то и поднимут на смех. Извините меня за резкость. Мне представляется, что вас либо грубо провоцируют на неосторожный шаг, либо просто разыгрывают. А совет я хотел бы дать такой: допустим, что сказанное ими правда лишь на десять процентов. Этого совершенно достаточно для того, чтобы вы были обречены. Если речь действительно идет об участии мафии или наркотических империй, то лучше всего бросить это дело и больше к нему не возвращаться. Я бы поступил так.

— Впрочем, не расстраивайтесь, — добавил он, видя, что Йонсон пришел в уныние. — Езжайте спокойно в Рим, возвращайтесь в Нью-Йорк и передавайте мои наилучшие пожелания Сержу Нефедову. Он когда-то помог мне распутать одно сложное дело. Это человек серьезный. Спросите совета у Сержа и послушайтесь его.

По улице Банки-ди-Сопра он проводил Йонсона к отелю «Эксельсиор-Джолли», возле которого стоял арендованный Йонсоном автомобиль. Дорога в Рим заняла три часа. Быстрое, но мерное движение по автостраде успокоило его. «В конце концов все выяснится, — думал он. — Росси, пожалуй, слишком осторожен. Но прав в одном: надо кончать всю эту игру в детективы. Вернувшись в Нью-Йорк, напишу обо всем Патриции Гунардсон. Пусть наши сами разбираются, кто и в чем замешан».

Приняв это решение, он хорошо провел день в Риме и теперь, допив второй «чинзано», встал и пошел к своей гостинице. Взяв у входа такси, он поехал в ресторан на улицу Витторио Венето, где была назначена встреча с профессорами.

И только здесь Йонсон узнал от собеседников новости, которые уже день будоражили Рим и всю Италию: вчера вечером, когда он катил по автостраде из Сиены, на одной из римских улиц был в упор расстрелян выходивший из своей машины президент «Эчеленцы» Лодовиго Менжели. Представитель «Корпорации духовных дел» синьор Лавини отказался комментировать происшедшее…

Только летя на следующий день над океаном обратно в Нью-Йорк, Йонсон почувствовал себя в безопасности после последних часов, проведенных в Риме.