От неожиданности Штромсен привстал со стула. С фотографии, лежавшей на письменном столе, на него смотрели хорошо знакомые нагловатые глаза. Он вышел из-за стола, походил по комнате, несколько раз подпрыгнул на месте, стряхивая усталость, и вновь посмотрел на фотокарточку, приклеенную к тонкому личному делу. Сходство было поразительным. Он нажал на одну из кнопок телефона.

— Узнайте сразу же, где в данный момент находится старший помощник премьера Алекс Нильсен. Нет, ничего не передавайте, я свяжусь с ним сам.

Было только два варианта: убитым был либо сам Нильсен, либо его двойник, причем не просто двойник, а поразительно точная, неотличимая копия. Инстинкт подсказывал Штромсену, что, конечно, в бочку был замурован не Нильсен, а Феликс Бергман, тридцати семи лет, житель небольшого городка Хегелунда, расположенного в северо-восточной части страны, служащий тамошнего спортивного клуба. Если бы это был Нильсен, то полиция узнала бы об этом немедленно. Тем более что труп пролежал в бочке как минимум несколько дней. Помощник премьера не мог бы исчезнуть более чем на сутки без того, чтобы не поднялась тревога.

Зуммер телефона раздался почти сразу.

— Как сообщил дежурный по канцелярии, Нильсен покинул ее минут сорок назад и сейчас находится либо дома, либо на пути к дому.

— Хорошо, — буркнул Штромсен и положил трубку.

Теперь можно было сесть за стол, раскурить трубку и спокойно, не спеша подумать.

Когда утром он просматривал ежедневную сводку происшествий, то сразу же обратил внимание на сообщение о бочке с цементом, всплывшей в заливе возле Хегелунда. Местной полиции показалось странным, что такая тяжесть в состоянии держаться на поверхности. Когда цемент разбили, в нем оказался труп. Из-за воздушного пузыря, образовавшегося в бочке, она всплыла, и ее обнаружили рыбаки.

Случай был неординарным для городка, который о мафии и методах ее расправы с неугодными знал только из импортных кинобоевиков. Личность убитого установили сразу же, его здесь знал почти каждый. Начальник местной полиции Ларсен припомнил, что лет десять назад против Бергмана было возбуждено следствие. Он подозревался в торговле наркотиками, и была установлена какая-то его связь с подпольными маклерами. Бергмана тогда отправили в столицу провинции, он вернулся через несколько лет с хорошей характеристикой, с тех пор жил и работал в Хегелунде и ни в каких предосудительных поступках замечен не был. Вечера неизменно проводил в компании завсегдатаев бара «Мойомбамба», содержателем которого является некий Грасснер, несколько лет проработавший на строительстве в Перу и привезший вместе с большой суммой денег яркие воспоминания о тамошних красотках и напитках.

На требование Штромсена выслать ему старое дело Бергмана и Ларсен, и Томми Бругнер из провинциального полицейского управления в смущении отвечали, что досье исчезло, хотя они точно помнят о его существовании. Запросив центральный полицейский архив, Штромсен получил такой же ответ: фамилия и имя убитого числились в их списках, но карточки на него не было.

Это был чрезвычайный случай. За свою практику Штромсен не знал подобных прецедентов. Папки уголовников пропадали из местных полицейских отделений, реже в провинции, но никогда — из центральной картотеки.

Под вечер его осенило. За полчаса до конца работы в министерстве здравоохранения удалось найти историю болезни Феликса Бергмана, лечившегося и успешно излеченного от наркомании в частной клинике «Брудехавен» восемь лет назад. История болезни вместе с большой цветной фотографией пациента спокойно лежала в наркологическом отделе министерства и была охотно предоставлена в распоряжение полиции.

В руках Штромсена внезапно появились нити, прямо ведущие к убийству Берта Нордена. Разумеется, на грани провала хватаешься за любую соломинку. И все же опыт подсказывал ему, что наконец наступил долгожданный перелом.

Он встал, подошел к сейфу, вынул из него ксерокопии выдач ЭВМ, управлявшей спецохраной резиденции покойного премьера. Еще раз просмотрел ранее очерченные места. Да, все сходилось. Он нажал на кнопку телефона, дававшую выход в городскую сеть, и набрал номер. Через несколько секунд в трубке раздался ровный баритон министра координации. Линия была прямой, минующей секретарей и помощников.

— У меня, кажется, кое-что есть, господин министр.

— Вы хотите приехать, Штромсен?

— Вся документация на месте. Если вас не затруднит, это займет немного времени. Думаю, не следует откладывать разговор до утра.

Было восемь вечера. От министерства до полиции не более десяти минут езды. Бернардсен приехал через двадцать. Постовые у входа его знали: с тех пор, как он возглавил правительственную комиссию, он бывал здесь несколько раз.

Министр быстрым шагом вошел в кабинет.

— Давайте поглядим, что вы нашли, — сказал он, подойдя к столу и не торопясь садиться.

Штромсен молча протянул ему листок с фотографией Бергмана.

— Нильсен? — не задумываясь спросил Бернардсен. — Какими судьбами?

Штромсен объяснил.

— Не может быть, — неуверенно сказал министр, садясь за рабочий стол начальника полиции.

Тот развернул перед ним выдачи компьютера.

— Мы по ним уже прохаживались в начале работы комиссии, помните? — сказал Штромсен.

— Но там дыр вроде не было, — возразил Бернардсен.

— Так казалось. Но как, например, могло случиться, что Нильсен, находясь безвыходно с восьми утра с минутами и до десяти в резиденции, активно участвуя в организации расследования с самого его начала и помогая новому премьеру обрести присутствие духа в новой и непривычной для нее ситуации, умудрился ровно в восемь пятьдесят девять выйти через внешнюю проходную?

— Тогда мы сочли это сбоем в работе дежурных.

— Да, но компьютер подтвердил их записи.

Бернардсен задумался.

— Но если Бергман действительно выдавал себя за Нильсена, то каким образом он мог, во-первых, остаться в резиденции, хотя число приходов и уходов Нильсена или его двойника было перед убийством четным? Если он вошел, то он же и вышел. Тут счет весьма простой.

Штромсен молча протянул ему схему, которую набросал, пока ждал приезда министра. Тот углубился в ее изучение.

— Вы хотите сказать, что они разыграли спектакль перед видеокамерами и компьютерами? Сначала Бергман вошел один и был зарегистрирован как Нильсен. А потом?

— Потом минут через пять он вновь подошел к наружной двери с внутренней стороны, просунул в щель копию электромагнитного пропуска Нильсена, заблаговременно снятую какими-то мастерами. Дверь открылась. Но вместо того, чтобы выйти, он нагнулся, чтобы поднять оброненную папку, и уже не поднимался, пока дверь не закрылась. В этот же момент поднялся во весь рост сидевший у двери с внешней стороны на изготовку Нильсен, который, держа поднятую папку в руке, спокойно закрыл дверь и пошел через полянку к себе в канцелярию.

Бернардсен недоумевающе смотрел на Гнома. Ему казалось, что тот разыгрывает перед ним фокус, который он никак не может разгадать.

— Посмотрите видеозапись, — сказал Штромсен. На экране небольшого телевизора, стоящего в углу кабинета, появилась входная дверь резиденции Нордена. — Обратите внимание на время, оно с точностью до секунды мелькает внизу на экране. До спектакля остается всего полминуты. Дверь показана целиком, ее снимает камера, установленная в нескольких метрах от двери. А теперь смотрите.

Дверь стала открываться, и на пороге появился мужчина, собиравшийся выходить. Изображение было не очень четким, но угадывалось сходство с Нильсеном. В это мгновение его лицо появилось на экране крупным планом. Сомнений не было: это был Нильсен или его двойник. Он стал наклоняться и на несколько мгновений исчез из поля зрения. И тут же поднялся, и вновь на экране появилось его лицо. Он сделал шаг вперед, остановился, за ним закрылась дверь. Он сделал еще шаг и уже был виден во весь рост.

— Обратите внимание, — сказал Штромсен, — он остановился. Это он дает возможность двери захлопнуться. Камера переключается с крупного плана на более мелкий, когда объект находится на определенном расстоянии от двери. До этого момента внизу имеется мертвая зона, где они могут оба поочередно скрываться. Хитроумно?

— А если это в обоих случаях Нильсен — и до, и после того, как он наклонился? — спросил Бернардсен.

— Давайте посмотрим все сначала, но теперь внимательно смотрите на черты лица того и другого и на их рост.

Пленку прокрутили снова, причем Штромсен делал остановку изображения, когда лица появлялись крупным планом.

— Обратите внимание: у Бергмана возле правого глаза родинка. Она заштукатурена, но бугорок на экране все же заметен. Теперь посмотрите на рост. Нильсен чуть повыше, сантиметра на полтора, головой почти задевает кромку экрана, а Бергман не достает до нее.

Министр еще раз попросил прокрутить пленку, внимательно сопоставляя отдельные кадры.

— Ах, так… — сказал он задумчиво, произнося гласные в нос, на французский манер. — Допустим. Ну, а как же Бергман вышел из здания после убийства? Нильсен там появился впервые лишь в восемь утра с минутами, когда вокруг уже было полно охраны.

Штромсен взял красный карандаш и поставил галочки против нескольких строчек в выдаче компьютера.

— Обратите внимание на то, что во всех этих случаях есть небольшая пауза в выдаче, — сказал он. — Компьютер как бы останавливается на предыдущей строчке, причем на слоге или полуфразе, и продолжает печатать лишь со следующей строчки. Нигде в других местах таких сбоев нет.

— Ну, и что это значит?

— Лишь то, — продолжал Штромсен, — что во всех этих случаях компьютер либо не работал в течение нескольких десятков секунд, либо работал в каком-то другом режиме. Это могло случиться, только если на него оказывалось внешнее воздействие.

— Охрана? — резко спросил Бернардсен.

— И я сначала так решил, — отвечал Штромсен. В его усталых глазах давно не высыпавшегося человека мелькал азарт гончей, догоняющей зверя. — Но жандармы не имеют допуска в помещение, где установлен компьютер. Там своя служба, а точнее — два техника, которые трижды в сутки заходят туда в порядке профилактики. Мы их проверили. И довольно тщательно. Никто из них, скорее всего, не имеет к вмешательству никакого отношения, хотя происходило оно только в те моменты, когда они входили в помещение.

— Вы говорите сплошными загадками, — поморщился министр.

Штромсен поглядел на него и улыбнулся.

— В моей профессии, — сказал он, — один из главных законов — тщательность. Даже в тех случаях, когда все кажется очевидным. Так вот, я обследовал помещение, где стоит компьютер, вместе с конструктором всей системы электронной защиты. В наши дни нет ничего более простого для знающих людей, чем проникнуть в чужой компьютер и заставить его работать по твоим командам. Причем это можно сделать так, что долго, очень долго никто из законных пользователей и знать об этом не будет.

— Читал я о таких делах. Но ведь против них есть способы защиты.

— Совершенно верно. И система защиты, которую предусмотрел данный конструктор, была одной из наиболее надежных. Применялась хитроумная кодировка. Компьютер был совершенно изолирован от окружающей среды. Помещение было герметизировано, как лучшие подземные штабы сверхдержав. Дело в том, что можно воздействовать на компьютер с помощью специально направленных радиопередатчиков, с расстояния до нескольких километров. И не только считывать выдачу, но и передавать команды. Конечно, надо овладеть кодами и самими программами, но для современных быстродействующих машин это лишь вопрос времени и умения.

— Вы хотите сказать, что кто-то руководил компьютером охраны в те редкие минуты, когда он был разгерметизирован?

— Конечно. Такая возможность представлялась три раза в сутки: в час ночи, девять утра и пять часов дня. В это время сигнализация, охранявшая компьютерное помещение, отключалась и вновь включалась ровно через две минуты. Это делали не техники, обслуживавшие ЭВМ, а специальный дистанционный механизм, находившийся совсем в другой части резиденции. Я проверил: к нему доступа не было в течение трех месяцев до убийства премьера.

— Вам удалось установить источник этого вмешательства?

— К сожалению, нет, — отвечал Штромсен. — Мы проверили все дома в радиусе двух километров. Нигде ничего подозрительного не найдено.

— В том числе в домах дипломатов?

Полицейский замялся.

— Пришлось применить не вполне традиционные методы, но и они дали отрицательный результат.

— Как же вы объясняете эту загадку?

— Передвижная аппаратура. Метров в пятистах от территории резиденции, если считать напрямик, находится асфальтированная стоянка автомашин. Там легко было расположиться с фургоном в любое время дня и ночи. В поле наблюдения охраны стоянка не попадает, так как между ней и резиденцией находится участок одного из местных домовладельцев.

— А у кого из наших организаций есть такая аппаратура?

— Официально ни у кого. Но думаю, что армия и контрразведка ее имеют. Впрочем, электроника не запрещена у нас к ввозу, и купить ее за границей может каждый.

Бернардсен поднял со стола бумажку со схемой, нарисованной Штромсеном.

— Тогда к чему эта клоунада? — спросил он ядовито.

— Компьютер можно было отключить лишь три раза в сутки. Но Бергман не должен был попасть в дом премьера до девяти вечера, пока в доме еще работает прислуга, идет уборка подсобных помещений. К ним относится и комната, в которой мы потом нашли оружие. Как видно, преступник не вполне владел собой, если он мог оставить там такую улику. Но Бергман должен был войти в дом после девяти, а убил около полуночи. Между девятью и двенадцатью компьютер функционировал нормально. И как раз в это время был зафиксирован последний приход в дом Нильсена. Встречались ли они с премьером и о чем разговаривали, мы можем узнать только от самого Нильсена. Но я полагаю, что вошел тогда Бергман и до поры до времени прятался в комнате, где был найден пистолет.

Министр поднялся со стула, походил по комнате и снова присел, на этот раз на кушетку. Он отвалился на валик, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, ослабил галстук, положил ногу на ногу и заметил:

— Логично, хотя все это лишь предположение. Солидное дело из вашей логики не соберешь.

— Я продолжаю, — спокойно сказал Штромсен. — После убийства ждать Бергману оставалось совсем недолго. В час ночи с секундами он вышел из дома и спрятался где-то на территории, быть может, просто лежал под кустом. На этот счет у меня версии нет. Быть может, он провел ночь в канцелярии.

— Разве она не контролируется компьютером? — возразил Бернардсен.

— Да, но мы не можем знать всех тонкостей. Фотографирования входящих и выходящих там нет. Давайте посмотрим, что говорит выдача. Да, смотрите: «В 1.30 зафиксирован чей-то вход в канцелярию». Код электромагнитного пропуска, которым при этом пользовались, указывает на то, что это был ночной обходчик. Этот пункт мы проверим, но я уверен, что пропуск мог быть позаимствован из ячейки в пропускном пункте, где их оставляют рядовые сотрудники перед уходом, а потом положен на место. Тут следов мы не найдем, да не так это и важно. Решающий пункт — другой: «В 8.59 Нильсен (на самом деле Бергман) вышел через проходную». Если бы он вышел сразу после девяти, компьютер его не зарегистрировал бы. Возможно, что часы Бергмана спешили. Или у него сдали нервы. Заметьте, в это время уже была поднята тревога, съезжались полиция, министры. Он мог поторопиться. Так или иначе, все равно его зарегистрировал бы дежурный жандарм. Но тогда было бы расхождение между записью жандарма и показателем компьютера. И это обратило бы на себя внимание. Быть может, он рассудил, что так проще.

Послышался зуммер телефона.

— Извините, господин министр, — сказал Штромсен, — я попросил переключать все звонки, кроме одного или двух, которые нам с вами могут понадобиться.

Он взял трубку и молча выслушал чье-то объяснение.

— Это точно? Вы абсолютно уверены? — спросил он жестко.

Положив трубку, он повернулся к Бернардсену.

— Хозяин таверны в Хегелунде, где Бергман проводил все вечера, утверждает, что в ночь убийства Нордена его там не было. Заведующий спортивным клубом говорит, что Бергман не вышел на работу в день убийства, а на следующий день явился к концу дня, где-то около пяти часов. Объяснил, что должен был срочно навестить в столице больную сестру. Но сестры у него нет. Ни родной, ни двоюродной.

Бернардсен взглянул на часы. Было почти десять.

— Я не спрашиваю, как Бергман оказался на территории резиденции. Его привез Нильсен в своей машине, если верить вашей версии и если машины не осматривались тщательно. Но мотив? — спросил он. — Я имею в виду Нильсена. Бергман, очевидно, был наемником.

Штромсен вынул из сейфа еще одну бумажку и протянул министру. Тот ее внимательно прочитал.

— Профессора Эрбера я знаю лично и давно. У меня нет оснований сомневаться в его честности. Впрочем, мы легко можем проверить, ездил ли к нему Норден советоваться и когда именно.

— Я проверял, — сказал Штромсен. — Запись всех встреч премьера за пределами его резиденции, разумеется, кроме частных, ведется его канцелярией. За три дня до убийства Норден действительно ездил в Сундсвал, был в местном университете и разговаривал с Эрбером.

— И тот предупредил Нордена, что надо отдать приказ об уничтожении документации?

— Надеюсь, вас это убеждает? — спросил начальник полиции.

— Пока это только гипотеза, — сказал министр, возвращая бумагу, которую полицейский тут же положил обратно в сейф. — Ничего, кроме гипотез, милый Штромсен. Если мы доложим эти предположения на заседании комиссии, я не говорю уже — прокурору или суду, то нас высмеют и уволят.

Штромсен расправил плечи и скорчил одну из своих неприятных гримас.

— Давайте попробуем произвести один эксперимент, — сказал он. — Нильсен сейчас ужинает с дамой в ресторане «Морлан». Они начали в восемь и закончат, должно быть, к десяти. Мы их там застанем, если поторопимся.

— И?

— Есть несколько вариантов. Если Нильсен не виновен или у него стальные нервы, то он просто не обратит на нас внимания и будет продолжать развлекаться. Либо же он поторопится завершить встречу и попробует уйти. Он может поехать домой к госпоже Гунардсон или к другому покровителю. Искать защиты. Тогда мы на данном этапе окажемся бессильными. Но если он струсит по-настоящему и поймет, что час расплаты настал, — продолжал Штромсен, — то постарается скрыться. Это будет признанием вины, во всяком случае, он поставит себя в крайне невыгодное положение. Быть может, даже просто…

— Расколется?

— Если угодно. Итак, я не спрашиваю у вас позволения, я просто приглашаю вас присутствовать. В конце концов мы имеем право захотеть с ним побеседовать с глазу на глаз в приличной обстановке, не компрометируя столь важное лицо. А если кого и снимут, то, скорее всего, меня. Впрочем, в своей профессии я привык рисковать.

Если бы Бернардсен был постарше, имел за плечами длительный министерский опыт, он никогда не согласился бы на то, что считал авантюрой. Но его внутренняя инстинктивная неприязнь к Нильсену и возросшая самоуверенность, вызванная особыми отношениями с Гунардсон, в этот момент взяли верх. К тому же гипотеза, изложенная полицейским, казалась ему как минимум привлекательной. Он был в душе романтиком и… согласился.

Алекс Нильсен и Лесли Фоун пили кофе, когда в ресторане появились Штромсен и Бернардсен. Сделав вид, что не замечают эту парочку, они присели за один из столиков недалеко от входа. Те продолжали оживленно разговаривать, и если и видели вновь вошедших, то не подали вида. Хотя танцы закончились и в зале появилось много опустевших столиков, Алекс и Лесли не торопились уходить. Бернардсен вопросительно поглядел на Штромсена. Но тот как ни в чем не бывало смаковал бенедиктин, запивая его густым кофе. «В его возрасте, — подумал министр, — я был бы рад иметь возможность спокойно пить столько кофе перед сном. Он не так хлипок, как кажется».

Наконец Лесли и Алекс поднялись и направились к выходу, прошли мимо столика, за которым сидели полицейский и министр, не обратив на них внимания. Что касается Штромсена, то он смотрел в этот момент куда-то в сторону, и Бернардсену хотелось лягнуть его под столом ногой. Но как только парочка вышла, Штромсен вскочил и быстро повел своего спутника в противоположную сторону, взяв его за руку. Миновав невзрачный коридор по соседству с кухней, они выскочили на улицу и быстро сели в поджидавший их «мерседес». Впереди рядом с шофером сидел довольно плотный мужчина в темном плаще. Они подождали, когда от ресторанной парковки отойдет «сааб» Нильсена, и тронулись вслед за ним, пропустив перед собой еще одну машину. На улице Монтерия «сааб» остановился у одного из дипломатических особняков, Нильсен вышел, проводил свою спутницу до парадной двери, поцеловал ей на прощание руку и, не глядя по сторонам, вернулся в свою машину.

Теперь Нильсен держал курс на север. Подъехав к дому четы Гунардсон, Алекс вышел и решительно направился к проходной. Фасадом дом выходил в маленький переулок, который хорошо просматривался даже ночью. В этот час он был пуст. Машина Штромсена остановилась за углом. Но на небольшом экране телевизора, вмонтированного в щиток приборов, было хорошо видно, что делается перед домом премьера. Нильсен подошел вплотную к проходной, остановился, оглянулся и, как бы передумав, быстро пошел прочь. Вышел на проспект Борха, сел в проходившее пустое такси и поехал в южном направлении. «Мерседес» Штромсена догнал его минуты через три, сбавив ход, давая третьей машине занять пространство между ними. Вскоре они въехали в старый центр города. Из-за бесконечных поворотов, которые делало такси, следовать за ним стало сложно. Наконец улучив момент, когда «мерседес» отстал, Нильсен выскочил из такси и скрылся в узком кривом переулке, где проезд был закрыт. «Мерседес» не последовал за ним, а объехал квартал и остановился у ночного бара. Здесь Штромсен вышел из машины и поманил за собой Бернардсена. Они шагнули в почти незаметный проулок и, дойдя до его конца, остановились. Министр тихо свистнул. С этого места была прекрасно видна часть улицы Леонар и чуть правее, на противоположной стороне, дверь, знакомая и Штромсену, и министру. Оба в то или иное время проходили через нее и надолго запомнили свои посещения. Это был один из нескольких входов в ведомство Хансена.

Минуты три видимая им часть улицы была совершенно пустой. Потом по ней медленно проехал длинный автофургон, направлявшийся в один из ближайших торговых центров для ночной разгрузки своего товара. Когда он наконец удалился, удивленному взору Бернардсена открылась неожиданная картина: посреди тротуара стоял Нильсен. С противоположных сторон к нему шло несколько человек в черных плащах. Нильсен посмотрел через мостовую в сторону, где стояли Штромсен и его спутник. Трудно было сказать, видел ли он их.

И вдруг он вздрогнул, пошатнулся и стал медленно оседать на тротуар» Один из подбежавших к нему мужчин щупал его пульс, другой смотрел куда-то вверх, на противоположную сторону. Безжизненное тело Нильсена было брошено на заднее сиденье подъехавшей машины, и она, быстро набрав скорость, исчезла за ближайшим поворотом.

Штромсен, не говоря ни слова, повернулся и зашагал назад по проулку. Бернардсен двигался за ним в растерянности. Они вышли на то место, где их высадил шофер. «Мерседес» еще стоял. Рядом с шофером сидел все тот же мужчина в плаще.

Они молчали, и лишь когда «мерседес», выехав из старого города, понесся по проспекту к правительственному комплексу, Штромсен произнес:

— Вы только что, господин министр, были свидетелем публичной расправы с собственным агентом, который находится на грани разоблачения. Если бы мы его взяли в ресторане или в любом другом пункте, он был бы на время в безопасности. Но господин Нильсен сделал непростительную ошибку. При стальных нервах он совершенно потерял голову. Можно сказать, что наш эксперимент удался только наполовину.

Машина подъехала к парадному небольшого здания министерства. Бернардсен взялся за ручку дверцы, но не повернул ее.

— Еще один вопрос, — сказал он. — Вы разгадали тайну пистолета?

— К сожалению, да, — отвечал Г ном. — Пистолет взял наш сотрудник Кир Сомерсен. Его приятель, работавший тогда в арсенале, признался в получении крупной взятки. Но главное другое. Это они вдвоем убили Ньюберга. А заплатил им за это Хансен. Наиболее усердным был Сомерсен. Он обрабатывал Ньюберга перед убийством часа три.

— Вы их арестовали?

— Да, я сделал эту ошибку, — сказал Г ном печально. — И тем самым спугнул Хансена. Если бы не это, Нильсен был бы сейчас жив.