Через три дня Нефедов вновь отправился на Уоллстрит. На сей раз он не спеша прошел большую часть этого узкого каньона, сжатого многоэтажными зданиями, где гнездились банки, брокерские, юридические и разные другие конторы.

На Уолл-стрит он вошел в массивное здание постройки конца прошлого века. Поднявшись по нескольким ступенькам и миновав охранника, оказался в высоком зале с колоннами, где слева и справа от широкого прохода работали за барьерами клерки. В конце зала остановился перед сидевшей слева миловидной женщиной лет тридцати пяти. Она разбирала ворох бумаг.

— Как поживаете, Мэри? — кинул он ей. — Давненько не приходилось вами любоваться.

— А, мистер Нефедов, — отвечала она с дружелюбной улыбкой, отрываясь от бумаг. — Где вы пропадали? Мы тут без вас скучали. Мистер Коуз освободится через минутку.

Нефедов был препровожден в маленькую комнату для посетителей. Он успел перелистать лишь несколько страниц «Уолл-стрит джорнэл», когда в комнату вошел, широко улыбаясь, высокий пожилой мужчина с приветливым открытым взглядом. На нем был серый деловой костюм. Под массивным его подбородком красовалась темно-синяя в белый горошек бабочка. Сколько помнил его Нефедов, Ричард Коуз был одет всегда одинаково, у него всегда наготове была дюжина точно таких же костюмов, набор идентичных рубашек, бабочек, ботинок, носков. Всем своим видом и одеждой он олицетворял неизменную стабильность своего положения и банка, в котором он был одним из старших партнеров и вице-президентов.

Ричард Беллингсон Коуз был человеком примечательным, как и его банк. «Братья Таккер» был основан еще в начале XIX века. В отличие от коммерческих банков вроде «Чейз Манхэттен» с сотнями отделений и многомиллиардными активами и от ведущих инвестиционных банков типа «Морган — Стенли», ворочавших миллиардными синдикатами по размещению ценных бумаг, частный банк «Братья Таккер» казался фирмой небольшой, скромной и второстепенной — но только непосвященным людям. В его конторах никогда не появлялись рядовые вкладчики, торопившиеся получить деньги по чеку, обменять валюту, поговорить о займе. Не давал банк и кредитов корпорациям. Его главной функцией было управление денежными капиталами очень богатых семей, предоставление им финансовых консультаций, причем чем дальше, тем больше в делах международных, а не внутренних. Зарубежные его филиалы находились в Лондоне, Токио, Париже и Цюрихе, а также на Гернсейских и Каймановых островах, славившихся крайне либеральным режимом налогообложения и официальной отчетности. Весь акционерный капитал банка принадлежал его партнерам и не фигурировал на фондовых биржах. Банк не публиковал отчетов и практически стоял вне контроля со стороны правительственной комиссии по ценным бумагам. Он был стабилен, как и его партнеры.

Ричард Коуз был известен в стране как финансист с немалым политическим влиянием. Два с лишним десятилетия до описываемых событий он занимал руководящий пост в министерстве финансов и по праву считался автором валютной политики тех лет. Уйдя от государственных дел, он оставался неофициальным консультантом правительства, возглавлял наблюдательные советы нескольких важных благотворительных фондов и научно-исследовательских учреждений.

Нефедова и Коуза связывала старая дружба. Познакомившись на симпозиуме в Принстонском университете, они регулярно встречались в Нью-Йорке, когда Сергей там работал, а потом и в Москве, где банкир нередко бывал по делам. Их дискуссии чаще всего касались сугубо профессиональных тем, и однажды они даже поместили совместную статью в академическом журнале. Нефедова в Коузе подкупала не только личная доброжелательность, но и политическая уравновешенность. Когда он слышал привычные клише, вроде «трезвых голосов в США», перед его глазами невольно возникал образ вице-президента банка «Братья Таккер».

В маленьком старомодном лифте они поднялись на третий этаж, в ресторан для партнеров. Их обслуживали чопорные пожилые лакеи. Ленч не отличался изысканностью. За столом господствовала та же стабильность. Какие-либо, даже небольшие отклонения от строгих норм банкирской диеты не допускались. В качестве аперитива — только сухой херес. В кабинетах царили тишина и полумрак. В эту тщательно отгороженную от внешнего мира крепость не проникали ни гул, ни суета окружавшего ее города, если и не крупнейшего в мире, то, во всяком случае, шумнейшего.

— Я удивляюсь недальновидности некоторых наших деятелей в Вашингтоне, — говорил Коуз, поднимая свою любимую тему. — Как будто бог лишил их разума. Откуда этот фанатизм, противоречащий практицизму Америки? Совершенно не понимаю, как можно доводить отрицание коммунизма до абсурда. Не будем пугать друг друга «ядер-ной зимой». Допустим даже, что кто-то, особенно в Пентагоне, выживет в будущей войне. Но ведь погибнут богатства, создававшиеся столетиями. Сколько времени понадобится для их восстановления? Очень много. Если это вообще будет возможно.

Закончив половинку грейпфрута, с которой он всегда начинал свой ленч, Коуз откинулся на спинку стула в ожидании главного блюда. Нефедов не торопился менять тему разговора.

— Даже и без войны Америка довела себя до таких дефицитов, которые в мои вашингтонские годы вызвали бы массовые самоубийства среди руководителей казначейств. Это — сумасбродство. Хрупкое здание международных финансов держится сейчас на шатком фундаменте, и возможно повторение двадцать девятого года. Если бы я это признал публично, меня бы осудили мои же коллеги. Но не потому, что они со мной не согласны. А почему? Потому что не принято лить слезы на корабле, трюмы которого и без того залиты водой и который вот-вот пойдет ко дну. В такое время всем нам приходится дружно откачивать воду и поддерживать корабль на плаву.

Они молча жевали отварную телятину с овощами. Нефедов решил, что пора перейти к делу, ради которого он пришел.

— Я знаю, Дик, что у вас тут неплохая информационная служба по международным делам. Я сейчас занимаюсь иксляндскими концернами, и меня заинтересовала повышенная активность вокруг некоторых из них. Создается впечатление, что на них надвигается опасность поглощения. Не могли бы вы помочь узнать, так ли это и откуда идет эта опасность?

Коуз слушал внимательно, в его неизменно приветливых глазах зажглась деловая искра.

— Очень симпатичная маленькая страна, эта Иксляндия, — пробормотал он. — Я бывал там еще в годы войны. — Дик Коуз служил тогда в военной разведке, и ему было о чем вспомнить.

— Впрочем, это все история, — отмахнулся он от своих реминисценций. — Да, вы правы, глобализация идет сейчас очень бурно, и даже эта симпатичная страна не избежала ее. Только сегодня я получил сообщение из Лондона, что ожидается слияние двух ведущих инвестиционных компаний Иксляндии — «Меркурия» и «Тангера». Вы слышали об этом?

Нефедов признался, что знает об этих фирмах только понаслышке. Он подумал, что его собеседник с Уолл-стрит знал о фирмах Иксляндии больше, чем он предполагал.

— Видите ли, — продолжал Коуз, — слияние это отнюдь не ординарное. Создается единый инвестиционный центр, в котором сосредоточены акции многих влиятельных концернов этой страны. В том числе и смешанных, то есть полугосударственных, если они вас тоже интересуют.

Банкир мельком взглянул на Нефедова, который поразился тому, что мысли их текут параллельными руслами.

— Да, и они тоже, — подтвердил он. — Например, ВВФ. Мы обнаружили, что там даже появился американский директор. Это — отход от многолетней традиции. Чем это объяснить?

Лакей внес кофе и предложил сигары. Сергей отказался, а Коуз взял одну и не спеша раскурил ее. Сделав несколько затяжек, он ответил на вопрос Нефедова:

— Об этом конкретном случае я пока ничего не знаю. Но думаю, что в ближайшие годы вы увидите много новых иностранных директоров в иксляндских концернах, как и во всех других, в том числе и в американских. Не удивляйтесь. Глобализация есть глобализация. Возьмите такой пример. Я сам, как вы знаете, состою в совете директоров «Сити ойл». Это — один из лидеров нашего нефтяного бизнеса. Недавно мы приветствовали своего первого иностранного директора. Он — швейцарец. Почему? Да потому, что мы теперь часто пользуемся еврорынками для получения дополнительного капитала. Присутствие европейца нам важно как символ уважения к нашим акционерам из Европы. Итак, глобализация касается и Америки. Она касается всех стран. Тут исключений быть не может. Даже социализм от этого не избавлен. Сначала Китай, потом и ваша страна пошли на смешанные общества. И у вас будут американские директора, так что приготовьтесь к этому. Кстати, присутствие в директоратах не означает контроля. Я сижу в десятке директоратов, но смешно считать, что я их контролирую.

— У нас есть твердое законодательство, которое нас надежно защищает, — возразил Нефедов. — Но в Иксляндии таких законов нет.

— Вы считаете это угрозой, — сказал Коуз, с интересом наблюдая, как нарастает пепел на кончике его сигары, — но имейте в виду, что идет обоюдный процесс. Вернемся, например, к слиянию «Меркурия» и «Тангера». Хотя они не публикуют списков принадлежащих им акций, нам известно, что в последнее время они намного увеличили вложения в компании других стран. Они даже контролируют некоторые фирмы в США. Тут нет ничего необычного. Это не улица с односторонним движением.

Сигара уже дымилась где-то посередине. Кофе был выпит. Часы медленно, но верно двигались к верхней границе обеденного времени.

— Допустим, что это так, — признал Нефедов. — Но нас интересует очень конкретный случай. Речь идет о двух иксляндских фирмах. Одну из них я уже упоминал — это ВВФ, другая — «Нордметалл». Быть может, ваша информационная служба знает больше нас. Кое-что мы уже обнаружили самостоятельно, но все же очень надеемся на вашу помощь.

Сергей на память процитировал несколько строк из недавнего рекламного объявления в одной из европейских газет: «„Братья Таккер” делают ваши глобальные операции вполне управляемыми. Мы предоставляем уникальный набор электронных банковских услуг, позволяющих демонстрировать нашу беспрецедентную преданность своим клиентам. Она основана на глубинном изучении нужд клиентов с учетом специфики любого рынка».

— Вы явно очарованы этой рекламой, — иронически заметил Коуз. — Да, в наши дни даже солидному частному банку, вроде нашего, приходится публично нахваливать самого себя. Такова нынешняя конкуренция за новых клиентов.

— В том числе и иксляндских? — спросил Нефедов.

— А почему бы и нет?

Банкир поднялся.

— Хорошо, Серж, — сказал он, — я посмотрю, что можно собрать.

— В понедельник я уезжаю в Токио, — сказал Нефедов. — Хотелось бы до того.

— Не знаю, удастся ли, но постараюсь. Вы, кажется, приглашены к Аккерману на воскресенье? Я буду там и передам все, что наскребу к тому времени.

Вернувшись к себе в офис, Нефедов вызвал на дисплей фирмы «Меркурий» и «Тангер». Данные о них показались ему любопытными. Обе компании контролировались одним и тем же лицом — иксляндским финансистом и миллионером Торе Ленартсеном. До последнего времени «Меркурий» владел тридцатью пятью процентами «Тангера», а теперь покупал его полностью. Совместно они контролировали ряд местных машиностроительных и химических концернов. Среди них три фирмы, специализирующиеся на электромагнитном и акустическом оборудовании. Два директора «Тангера», как оказалось, числились и в правлении ВВФ. Оба в прошлом крупные политические деятели без каких-либо видимых интернациональных связей. Если у Ленартсена и его фирм были какие-то вложения в ВВФ, то об этом ничего не сообщалось. В последнее время «Меркурий» и его фирмы заключили десяток соглашений о техническом сотрудничестве с американскими компаниями.

Самого Ленартсена относили к числу богатейших людей Иксляндии, но состояние свое он нажил сравнительно недавно. Источником его богатств были отрасли высокой технологии. Начав с нескольких небольших фирм, он сумел превратить их в крупные компании с филиалами во многих странах Европы и за океаном. Он много путешествовал, состоял членом различных международных организаций гуманитарного профиля, часто выступал с публичными лекциями о путях спасения цивилизации от экономического кризиса и демографического взрыва. Созданный им благотворительный фонд субсидировал ученых, изучавших эти проблемы, среди них были американцы, японцы, индусы. Его младший брат Стиг когда-то работал в «Любберсе», а позже с помощью Торе приобрел контроль над парфюмерной фирмой «Конкордиа». Старший Ленартсен женат на Ингрид Ванденберг из старой аристократической иксляндской семьи.

«Как тесен мир, — подумал Нефедов. — Ведь Ингрид и Шарлотта (вдова премьер-министра) родные сестры».

Да, «Конкордиа» контролируется братьями Ленартсен. Да, все директора — местные. Но вот интересная деталь: пять лет назад компания выпустила специальные акции, которые продавала только американским вкладчикам. Они составляют около десяти процентов общего количества. И размещал их в США американский банковский синдикат во главе с «Абрахам бразерс».

Итак, цепь, обнаруженная уже при его первом посещении биржи, теперь обрастала новыми звеньями. Нефедов попытался выстроить ее на дисплее. Схема получилась сложная, разветвленная, но почти все линии в ней были начертаны пунктиром. Тем самым компьютер давал знать, что квалифицирует эти связи как гипотетические, условные, отнюдь не достоверно установленные. Глядя на схему и подходя к ней с разных сторон, Нефедов мучался, но не находил определенного решения.

Наступило воскресенье. Встав около десяти, Сергей собрал чемодан — завтра он улетал в Токио. Позавтракав с Хозе, он спустился на лифте в подземный гараж, где стоял его «форд». Пользовался он им редко, машина была немолода, но избавляться от нее было еще рано. Служитель выкатил ее из дальних катакомб. Сергей сел за руль, пристегнул ремень и отправился на встречу с Аккерманом.

Въезжая в поместье Аккермана, Нефедов вспомнил, как впервые вместе с покойной женой явился сюда на большом лимузине с наемным шофером. Это было лет шесть назад, с тех пор многое изменилось, но, глядя на старого Джона Аккермана, можно было подумать, что время остановилось.

Это был один из известнейших в Америке мультимиллионеров, отец которого нажил состояние еще в прошлом веке, соперничая с первыми Морганами, Рокфеллерами и Гарриманами. В молодости Джон вложил капитал в банк «Братья Таккер» и со временем стал его главным владельцем. Теперь он уже много лет как отошел от дел, но партнеры время от времени собирались у него в поместье. Брат Аккермана в прошлом был известным дипломатом, одно время служил в Москве, и, должно быть, поэтому старик считал себя вправе приглашать советских, в том числе и Нефедова, с которым любил рассуждать о высокой политике.

Когда Сергей появился в поместье, Аккерман уже закончил деловые разговоры с партнерами, часть из них разъехалась, но Коуз и еще двое сидели в большой гостиной одноэтажного, очень длинного, со множеством крыльев и пристроек дома. Миллионер жил здесь, когда ему наскучивали особняк в Вашингтоне, вилла во Флориде, ранчо в Аризоне. Аккерману было за восемьдесят пять. Он был глуховат, но сохранял острый ум, нередко ставивший в тупик собеседников.

— А, — сказал он, завидя Нефедова, — мы вас ждали. Теперь все, кажется, в сборе.

Они перешли в столовую. Отсюда, как и из гостиной, открывалась панорама на покрытые густым лесом отроги Аппалачских гор. Дом стоял на вершине холма. Здесь начинался широкий, очищенный от леса спуск в зеленую живописную долину ближайшей речушки, одного из притоков Гудзона.

За столом возник разговор о предстоящей предвыборной кампании. Аккерман возлагал большие надежды на сенатора Фартуэлла, который, по его мнению, был в силах «образумить идиотов из Вашингтона». Он задал Нефедову несколько вопросов о переменах в Советском Союзе и внимательно слушал ответы, особенно когда речь шла о перестройке в экономике.

— Я всегда говорил, — торжественно произнес он, выслушав гостя, — что вы рано или поздно вернетесь к НЭПу. Помнится, я как-то говорил об этом Косыгину. Да, я понимаю ваши возражения, мистер Нефедов, на вашем месте я бы говорил то же самое. Но я выражаю собственный взгляд на вещи. Пусть у вас будет такой строй, какой вы хотите, но скажу так: чем он понятнее нам, бизнесменам, тем проще будет найти общий язык с идиотами из Вашингтона.

Они вернулись в гостиную. Стены ее были обтянуты розовым шелком. Над дальней дверью, ведущей в библиотеку, Сергей заметил небольшое полотно Шагала, должно быть, недавно приобретенное.

— Дик говорит, что вы волнуетесь за Иксляндию, — сказал Аккерман, кивая в сторону Коуза. — Он прав, вы его слушайте. Транснациональные корпорации — это ваши союзники, а не враги. В век современной технологии они значат больше, чем можно представить. Глобализм и прогресс стали синонимами.

— Я не против интернационализации технологии, — возразил Нефедов. — Но вы же сами не любите вашингтонских идиотов. А я не хочу глобализации этого идиотизма. Если бы корпорации были против него, я бы голосовал за них обеими руками.

— Знаете что, — заметил старик, — я верю вашему Генеральному секретарю. Он меня убедил в том, что пора кончать со всеми этими ракетами. Убедил не словами, а своей позицией, тем, как он разговаривает с нашим президентом. Ну, а о наших идиотах мы позаботимся сами.

— Будем надеяться, — улыбнулся Нефедов, — что вы с ними справитесь. Мои симпатии всецело на вашей стороне.

— Молодости свойственна ирония. С годами вы преодолеете и эту слабость, и вас будут больше любить. Дик сказал, что вы едете в Токио. Если увидите Эйсаки, передайте ему от меня привет. Скажите, что я наслаждаюсь тем, как он обхитрил Кирилиса на аукционе. Я бы и сам принял в нем участие, да стал стар, и денег что-то не хватает. — И он засмеялся своей остроте так, как смеются старики, едва слышно покряхтывая.

В то воскресное утро газеты отмечали, что на аукционе в Лондоне одна из последних картин Ван Гога была куплена японской страховой компанией «Дай лайф иншуренс». Возглавлял ее Татэкава Эйсаки. Греческий магнат Кирилис попытался обойти японца, но, больше тридцати миллионов долларов выкладывать не стал. Эйсаки дал сорок. Впрочем, еще два, правда, более ранних Ван Гога висели на стенах в гостиной, где они сейчас разговаривали. Видно, Аккерману они достались много дешевле.

Часа в четыре старик сказал, что ему пора передохнуть, а «вы, ребята, продолжайте развлекаться». Это было негласным разрешением уезжать, и Нефедов с Коузом направились к выходу. Прощаясь, Дик вручил Сергею конверт.

— Мои люди тут кое-что собрали. Вернетесь из Токио, дайте знать. Сверим впечатления. Тем временем я сам слетаю в Цюрих, — сказал он.

Нефедов поблагодарил и пошел к своему «форду». Отъехав от поместья несколько миль, недалеко от поворота к автостраде Соумилл он не выдержал: прижался к бровке, остановил машину и раскрыл конверт.

«Дорогой Серж! Мой аппарат собрал кое-какие данные для Вас. Двумя иксляидскими концернами, о которых Вы упомянули в разговоре со мной, действительно усиленно интересуются инвесторы из других стран. Что касается ВВФ, то, согласно достоверным сведениям, в последние месяцы было несколько случаев перекупки крупных пакетов его акций у прежних владельцев. Интерес исходит главным образом от японских фирм. Так, «Дай лайф иншуренс» приобрела у нескольких наших клиентов акции ВВФ по текущей рыночной цене, но минуя биржу. Наш банк не участвовал в этих сделках и был информирован о них постфактум. Точный размер пакета, скупленного японской страховой фирмой, пока неизвестен, но думаем, что он составляет не менее трех процентов. Быть может, во время посещения Токио Вы сможете поинтересоваться этим вопросом. Т. Эйсаки, президент этой компании, — наш давний клиент.

Что касается нового американского директора в ВВФ, то, как нам сообщают, решение о его назначении согласовано с канцелярией премьер-министра Иксляндии. У нас считают, что тут сказались семейные связи супруги покойного премьера Берта Нордена с братьями Ленартсен, которые, насколько мы знаем, сотрудничают с американскими фирмами, занимающимися передовыми исследованиями в области акустики и электромагнитов».

Далее следовали известные Нефедову детали проникновения в «Нордметалл». Сергей сложил бумагу, спрятал конверт поглубже во внутренний карман, посмотрел в боковое стекло и, дождавшись удобного момента, выехал на шоссе. Спустя полтора часа он вернулся к себе домой, приветствуемый попугаем Хозе. В спальне стоял его чемодан, готовый к отъезду в Токио.