Олаф любил дорогу на Симерикс. Главная трансъевропейская автострада с четырехрядным движением уходила влево от столицы и тянулась по побережью, обходя курортные городки. С весны тянулись по ней бесконечные автотрайлеры туристов. Олаф вскоре свернул на тихое шоссе, по которому ездили немногие. Здесь можно было двигаться быстро и без особого напряжения. Через сорок километров дорога уходила в горы, а после Софоноха превращалась в серпантин, тянувшийся к перевалу через хребет. За Римахелем начиналось длинное плоскогорье, испещренное горными озерами. Здесь можно было остановиться, размять ноги, пропустить рюмку «ферне» с кофе в таверне с острой черепичной крышей, а потом снова продолжать путь, радуясь окружающей тебя сказке снежных вершин.

Симерикс приютился в гряде за плоскогорьем. Не доезжая до второго перевала, надо было свернуть направо по незаметной, поросшей зеленью гравийной дороге. В ее начале стоял столб с вывеской: «Лесничество Симерикс. Проезд только по пропускам». Проехав с километр вдоль высокой бетонной стены темно-зеленого цвета, Олаф остановился перед глухими металлическими воротами. Охрана изучила его номер, ворота открылись, и он поехал по аллее к трехэтажному современному зданию, стены, двери и даже окна которого были выкрашены под цвет окружавшего леса.

Из здания вышел невысокий мужчина лет шестидесяти, с широким монгольским лицом. Он улыбался, но по неподвижным глазам нельзя было догадаться, была ли это искренняя радость по поводу желанного приезда давнего знакомого или же привычная вежливая маска. Слегка прихрамывая и волоча правую ногу, он опустился по ступенькам и протянул Олафу руку.

— Поджидаю тебя уже более получаса, — пробасил он. У него был ярко выраженный северный акцент.

— Рад видеть в добром здравии, — отвечал Олаф, входя в дом. — Давняя привычка — всегда останавливаюсь у старого Гнарпа. А сядешь за кофе, не хочется уезжать.

Они поднялись в лифте на третий этаж и прошли в кабинет, на дверях которого значилось: «Алекс Якубсен, вице-президент». Хозяин кабинета был директором-распорядителем центра специальных исследований концерна ВВФ. Здание и вся окружавшая его местность, огороженная бетонной стеной периметром около двадцати километром, принадлежали его подразделению. Исследовательские службы были вынесены далеко в горы и находились в ста с лишним километрах от столицы и администрации концерна и столь же далеко от основных предприятий, разбросанных по нескольким промышленным городкам в разных частях страны.

— Итак, Олаф, что тебя волнует на сей раз?

Якубсен внимательно посмотрел на своего посетителя. Когда-то они служили вместе в военном министерстве, их комнаты находились на одном этаже. Алекс работал в отделе, который оформлял заказы на новую технику и следил за их исполнением. За тридцать лет службы он узнал практически всех, кто хоть мало-мальски чего-нибудь стоил в промышленности вооружений. Инспекторскому отделу Олафа надлежало смотреть в оба не только за комадующими дивизиями и полками, но и за отделами самого министерства.

Работа с контрактами таила в себе многочисленные возможности незаконного обогащения. Иксляндия довольно хорошо изучила опыт других западных стран, в особенности американский. Здесь принимались меры для того, чтобы избежать коррупции, характерной для многих подразделений Пентагона. Система «вращающихся дверей», согласно которой генералы переходили на высокооплачиваемые места в военные корпорации, чьи менеджеры становились министрами и заместителями министра обороны, здесь отнюдь не поощрялась. Военным по выходе в отставку запрещалось наниматься в частные корпорации, а высшим управляющим военных концернов был закрыт доступ к руководящим постам в военном ведомстве. Это не исключало получения взяток и льгот в иных формах. Олаф знал все эти способы назубок и мог точно сказать, где пахнет двойной бухгалтерией, а где ведется честная игра.

Алекс Якубсен был исключением: достигнув пятидесяти пяти лет и имея возможность служить еще пять лет, он получил предложение перейти в государственный концерн ВВФ на более высокооплачиваемую должность, чем в министерстве. Но такие исключения делались только для государственных концернов, выполнявших заказы военного ведомства.

Перейдя в ВВФ, Якубсен продолжал заниматься теми же новыми и перспективными системами оружия, с которыми имел дело в министерстве. Государственные концерны пользовались немалой автономией, и вице-президент ВВФ не был формально подчинен ведомству Олафа. Предшественник Якубсена, выходец из исследовательской службы концерна, был для Гунардсона чужим. Другое дело — старый коллега из соседнего отдела на Виллемс-гассе.

— У меня есть пара вопросов по безопасности, — сказал Олаф после небольшого молчания. — Недавно была издана инструкция об усилении режима доступа к специальным исследованиям. Мы более или менее знаем, как обстоит дело в частных фирмах. Тебя пока не беспокоили, полагая, что тут не может быть непорядка. Однако служба есть служба, и вот я здесь.

Якубсен согласно кивал, но ему было ясно, что опытный Олаф не стал бы тратить время на подобные глупости. Если же возникли серьезные подозрения в нарушении инструкции, то сначала проверил бы другим способом. Но насколько он, Якубсен, знает, такой проверки пока не было.

— Пожалуйста, — промолвил он, — мы готовы дать любые разъяснения.

Олаф тоже понимал, что водить за нос старого волка не приличествовало. Поэтому он сразу перешел к делу.

— У тебя в прошлом году были некоторые кадровые перестановки. Собственно, об этом-то я и хотел поговорить.

— Да, мы наняли трех молодых людей из Эльстрома, недавно окончивших аспирантуру. Они были рекомендованы еще Рогденом и прошли необходимую проверку. Да и сейчас они остаются в поле зрения обычной системы.

Олаф понимающе подмигнул левым глазом — старая привычка, хорошо знакомая его собеседнику. Эльстром находился на побережье, всего в двадцати километрах отсюда. Достаточно выехать на главную дорогу, перемахнуть через второй перевал и круто спуститься к морю, как сразу же попадешь в район голубых фьордов и университетских строений, густо увитых плющом. Это был один из старейших городков Иксляндии, а университет существовал здесь с XVII века. В университете этом уже тридцать лет существовало отделение, поставлявшее главных исследователей Симериксу.

«Обычная система», о которой упомянул Якубсен, состояла в постоянной слежке за сотрудниками лабораторий и испытательных площадок. Ученые, служившие здесь, привыкли к слежке и считали ее в порядке вещей. Они понимали, что могут интересовать конкурентов, иностранные разведки и было лучше, если кто-то заботился об их безопасности.

— Система не спасла Рогдена, — сказал Олаф, посерьезнев.

— Обстоятельства того расследования тебе известны, — возразил Якубсен. — Рогден имел специальное разрешение проводить испытания в открытом море. Кроме того, он находился под специальной охраной береговой службы, которая не спускала с него глаз. Их объяснения ты читал и знаешь, каковы были последствия.

Начальник береговой охраны эльстромского района был уволен в отставку, а в ее личном составе проведена чистка.

— Что касается меня, — продолжал Якубсен, — то я вообще не понимаю, как Рогдену разрешали выходить одному в море. Впрочем, это было еще до меня. Придя сюда, я сразу же опротестовал это решение и по существу дела, и из-за перестраховки… Но решение было принято выше, и мне было сказано, что так надо.

— Рогден с Норденом были большие приятели, — сказал Олаф. — С юношеских лет они ходили на яхтах из Эльстрома. У Нордена здесь работал дядя, тоже профессор акустики, вырастивший Рогдена.

Он не спросил у Алекса, знает ли тот об этом. Скорее всего, знал. Если так, то чему удивляться?

— Смерть Рогдена, должно быть, тяжело отразилась на исследованиях? — Он задал этот вопрос скорее из вежливости, но Якубсен опять широко улыбнулся, как при встрече.

— Ты, вероятно, помнишь, что работы над его основным проектом были прекращены незадолго до печального происшествия.

Олаф должен был это знать, и улыбка Алекса на сей раз выражала скорее иронию: стареет, мол, Олаф, не держит в памяти детали.

— Я думал, — сказал Олаф, тоже улыбнувшись, — что это случилось после его смерти и чуть ли не в результате ее.

Якубсен снисходительно повел плечами.

— Ты, наверное, был тогда занят другими делами. Их ведь у тебя немало. Ну, а мы, провинциалы, помним все обстоятельства. Помним и не одобряем. — В голосе Алекса зазвучала металлическая нотка.

Олаф вопросительно поднял бровь.

— Разве это была не ваша инициатива? — спросил он.

Лицо Якубсена стало злым. Алекс чаще всего держался спокойно, сдержанно. Но временами, как заметил Олаф еще лет двадцать назад, у него бывали приступы ярости, выражавшиеся только во взгляде и очень редко в словах. Но вызвавшему ярость надо было быть осторожным. Однажды доклад, написанный Алексом, был возвращен ему начальством как посредственный. Потом выяснилось, что текст рецензировал один эксперт, откровенно выдвинувший существенные возражения. На том, казалось, дело и кончилось. Но через несколько месяцев эксперт был отстранен от своих обязанностей и без объяснения причин переведен куда-то в захолустье. Говорили, что у эксперта что-то с чем-то не в порядке, но что именно, никто не знал.

— Нет, проект К был приостановлен по инициативе самого Рогдена и вопреки моим категорическим возражениям.

В голосе Якубсена было такое раздражение, что Олафу пришла мысль, дикая мысль, как он себе потом признался: не Алекс ли приложил руку к исчезновению Рогдена?

— Это невероятно, — заметил он вслух. — Весь проект держался исключительно на его собственном открытии.

Алекс с сожалением поглядел на Олафа.

— Хоть тебе и повезло с супругой, старик, — пробасил он, — но в политике ты, видать, не силен. Давай я тебя просвещу.

Он уже взял себя в руки и продолжал с обычным спокойствием:

— Да, в наших лабораториях всегда работали и сейчас еще работают местные гении. И слава богу, что так. Благодаря им мы не слишком-то отстаем в военной технике. Все, в чем нуждается современная армия, мы в состоянии выпускать сами, даже то, что теперь называют экзотическим оружием. Впрочем, это ты и сам знаешь. Если бы мы захотели, то очень быстро имели бы и ядерное оружие, и средства его доставки. Отказались мы от него вовсе не из-за технического отставания или зависимости от сверхдержав. Так решили политики, и мы, военные, с ними согласились, потому что ядерное оружие не спасет страну от уничтожения. Извини, что я тебе читаю эти лекции, но все это имеет отношение к Рогдену и к его проекту К.

Олаф жестом дал понять, что не возражает против этих словоизлияний. Он знал: заставить Алекса разговориться было нелегко. Когда это удавалось, не следовало его прерывать.

— Рогден был в числе тех, кто возражал против производства нами ядерного оружия. После этого у него начался психический сдвиг, иначе я это назвать не могу. Он создал негласное общество ученых — противников технического прогресса в военном деле. Да, да, не улыбайся. Они довольно часто собирались, выработали критерии, на основании которых иногда отказывались участвовать в разработках. В Америке с такими поступают просто: их подкупают большими деньгами. К тому времени, когда гений выжат как лимон, он становится миллионером, но не раньше. От миллионов отказываются единицы. Так бывает, но очень редко.

— На моей памяти, — перебил его Олаф, — единственное исключение — молодой американский физик, который недавно отказался от разработки лазерного оружия, им же изобретенного.

— Совершенно верно, — подтвердил Якубсен. — Так вот, мы не платим своим местным гениям миллионы, а они их не требуют. Хорошо это или плохо? Наверное, отчасти хорошо, иначе бы они продавались американцам, как это делают светлые головы в других странах. Но с некоторых пор у них появилась бредовая идея, что они могут остановить гонку вооружений, отказываясь от разработки экзотического оружия в Иксляндии. Мысль бредовая хотя бы потому, что мы можем оказаться впереди лишь случайно, лишь по немногим видам оружия и не надолго. Все, что мы изобретем первыми сегодня, американцы или японцы, или еще кто-нибудь наверняка откроют максимум через два года.

— И это случилось с проектом К? — спросил Олаф.

— Вот именно! — в глазах Алекса вновь появился тот же яростный блеск. — Этот Рогден потратил не один государственный миллион на разработку своего К-оружия, успешно осуществил полевые испытания и вдруг решил, что надо отказаться от продолжения работ. Что он уговорил своих коллег, меня не удивляет, так как я знаю об их подпольном ордене пацифистов. Но меня больше всего поразило, что он сумел убедить высшие власти.

— Решение о прекращении работ было принято не правлением ВВФ? — удивился Олаф.

— Правление в том составе, какое было тогда и в значительной мере сохраняется теперь, подписывало все, что хотело правительство. — Злость Алекса достигла характерного для него предела. — Норден вызвал к себе Карла Гюнингена, и тот провел через совет директоров решение о прекращении работ по проекту К ввиду его технической и коммерческой бесперспективности.

Олаф задумался.

— Но, быть может, в нем действительно мало проку, — скорее сказал, чем спросил он. — Я, помнится, видел какие-то цифры и соображения, которые выдвигались против национального космического потенциала.

Губы Якубсена скривились в презрительной усмешке.

— Дорогой мой Олаф! А кто-нибудь сосчитал, сколько можно получить от продажи К-оружия американцам? Мы продаем всякую всячину кому угодно, хотя и полуконтрабандой (полу-, потому что я уверен, что где-то в правительстве дают на это добро). Но если американцам требуется К-оружие, то почему бы нам на этом не поиграть? Отказываться, по-моему, просто глупо. А вместо этого Рогдену разрешают продолжать заниматься подводной акустикой, которой интересуются именно русские, а американцы далеко впереди. Тут приходят на ум разные варианты.

— Ты уверен, что у Штатов нет своего К-оружия? — спросил Олаф.

— У них есть почти все его элементы, кроме одного — именно того, который изобрел Рогден. Ингмар Рогден гниет, превратившись в кал акул, проект К мертв, а американцы с японцами все равно добьются своего — с Рогденом или без него.

Олаф взял со стола Алекса хрустальный шар, чей-то подарок, подбросил его кверху, поймал одной рукой и положил на место.

— Наша безопасность от этого не пострадала? — весело спросил он.

— Чему ты радуешься? — круглое лицо Якубсена помрачнело. — Тебе бы только шарики ловить да спортивную форму сохранять! При чем тут наша безопасность? Надо смотреть шире. Безопасность Запада, Америки — это тоже наша безопасность. Плюс коммерция. Плюс национальный престиж.

Олаф встал, подошел к окну. Через зеленоватое стекло виднелись другие здания комплекса.

— Быть может, ты и прав, — сказал он. — Скажи, пожалуйста, ты уверен, что это место хорошо защищено от террористов?

— Система оповещения и защиты дает гарантию на девяносто девять процентов. Один процент всегда есть, убийство Нордена это доказывает. Но если ты боишься за секреты К-оружия, то напрасно. Все, что связано с его разработками, включая документацию во всех копиях, еще полгода назад отправлено в центральное хранилище. Так что теперь это уже не в моей компетенции. Что касается других проектов, то мы за этим тщательно следим. Пойдем, убедишься сам.

Они вышли из здания. Осмотрев территорию комплекса, углубились в лес. В конце одной из аллей они уткнулись в бетонную стену. Пройдя немного вдоль стены, свернули на другую аллею и возвратились в основное здание.

— Мэри, — сказал Якубсен своему секретарю, — зайдите к Авесту и принесите подарок для господина Гунардсона.

Через несколько минут Олаф получил небольшой сверток, завернутый в красивую подарочную бумагу.

— До рождества еще далеко, — засмеялся он.

— Покажи Патриции сегодня вечером, — отвечал Якубсен, — это видеопленка с записью всей нашей беседы, включая и прогулку по комплексу. Фильм, разумеется, цветной и звуковой. Ей он, думаю, понравится.

Олаф поблагодарил и сел за руль. Его «сааб», провожаемый долгим взглядом Якубсена, медленно тронулся в сторону ворот.

Около трех часов пополудни Олаф, наскоро закусив у Копарбера на втором перевале, въезжал в Эльстром. Его машина остановилась возле деканата физического факультета. Войдя в просторный вестибюль старого здания, Олаф поднялся по мраморной лестнице на второй этаж и, пройдя по коридору, постучал в дверь одной из лабораторий. «Войдите», — ответил женский голос.

— Я бы хотел видеть профессора Эрбера.

— Сожалею, но его сегодня не будет, — сухо проговорила молодая особа в очках, сидевшая за одним из пяти столов.

— Быть может, я могу его застать дома?

— Попробуйте, но думаю, что вам не повезет. Профессор Эрбер бывает в Эльстроме только по понедельникам и четвергам. В другие дни он работает в университете в Сундсвале.

— Не дадите ли мне его телефон?

— Извините, но профессор Эрбер просил его не беспокоить. Если угодно, оставьте ему записку.

— Благодарю вас, вы очень любезны, — произнес Олаф и закрыл за собой дверь.

Он доехал домой без происшествий, успел переодеться и отдохнуть и к семи часам был у Ленартсена. Когда они вернулись, внимательно выслушала его рассказ о поездке в Симерикс и забрала подарок Якубсена. Олаф, как всегда, уселся в библиотеке в свое кресло и открыл «Историю военного искусства».

Но перед глазами стояли места, в которых он побывал сегодня. Он вспомнил, как совсем еще молодым человеком, едва начав военную карьеру, ездил в свободное время из столицы в Эльстром. Там оставалась Ильзе, которая училась на два курса позже него. Постепенно их встречи становились более редкими. Выдерживать конкуренцию с местными студентами становилось все труднее. Он переключил внимание на блестящую молодую журналистку, вскоре ставшую депутатом парламента. Алекс прав: с Патрицией ему повезло. Долгие годы холостяцкой жизни себя оправдали.

Алекс… Он не был сегодня искренен до конца. Но он никогда и не был открытым. Хорошо, что все же разговорился. Эрбер работал с Рогденом над проектом К. Когда проект был приостановлен, Эрбер и с ним еще несколько человек покинули Симерикс. Делать им там было нечего. А теперь Эрбер работает сразу в двух университетах. Такие — нарасхват. В Сундсвал он звонить не стал. Это — дело Патриции. Она лучше знает, что ей нужно. Странно, что Рогден исчез сразу же после приостановки проекта. Может быть, кто-то сообщил береговой службе, что его больше не надо охранять?

Уйдя к себе, Патриция прокрутила видеопленку Якубсена. Потом подняла трубку телефона и нажала на одну из тридцати кнопок.

— Оле, — сказала она, услышав голос министра координации, — у тебя есть кто-нибудь в Сундсвале? Ах, так? Понимаю. Жду тебя в восемь. Если замечания по расследованию готовы, привези, обсудим с Нильсеном. Договорились.

Ей показалось, что Олаф говорил о Якубсене с оттенком неодобрения. Но ведь тот не дурак. Кто его отправил в такую глушь? Надо навести справки.

Ее внимание переключилось на кипу бумаг, лежавших на столе. Кипа стала таять на глазах. Закончив работать, она спустилась в библиотеку и, взяв со стола хрустальный рождественский колокольчик, позвонила. Олаф, заснувший над книгой, встрепенулся и открыл глаза.

— Я всегда думал, что в битве под Каннами обходный маневр надо было сделать с юга, — сказал он, как ни в чем не бывало.

— Пора кончать твои исторические изыскания, — мягко проговорила Патриция и, взяв его под руку, повела наверх.