Март в Париже выдался на редкость прохладным, и ветер свистел в озябших ветвях деревьев, уже покрывшихся молодой листвой. Я бродила по кладбищу Монмартра и разглядывала памятники, которые были когда-то людьми. Живыми людьми, из плоти и крови. Ни история, ни воспоминания современников, ни даже их собственные письма в достоверности не расскажут, когда и благодаря кому в их сердцах звучала музыка счастья…
Звонок мобильного вернул меня к действительности. Я посмотрела на дисплей. Звонят с работы, настойчиво. Придется ответить. Хотя уже послезавтра я вернусь в Питер.
– Вы русская? – старушка с аккуратно накрашенными губами, в белоснежном кружевном кашне обратилась ко мне тотчас же, как я закончила разговор. Она возникла ниоткуда, словно материализовалась из-за высокого серого памятника, обнесенного кованой оградой.
– Да, я из Санкт-Петербурга.
– Я тоже оттуда! – обрадовалась старушка. – В двадцатых годах прошлого века наша семья эмигрировала во Францию. Я стала француженкой, хотя… так и осталась русской.
– Вас можно понять, – улыбнулась я. – Вы же язык совсем не забыли.
– О, два человека, когда захотят, всегда могут понять друг друга! Даже если они говорят на разных языках…
Я не поняла, о ком она говорит, но спросить не успела, потому что старушка сама живо забросала меня вопросами:
– Что привело вас сюда? К кому вы пришли? – И она показала на памятники.
– Я здесь просто брожу… Думаю…
– Конечно, о любви! – догадалась старушка.
– О ней тоже, – призналась я.
И подумала: наверное, любовь действительно умирает, если, приходя на кладбище, думаешь о ней…
– А я здесь на свидании с мужем. Катрин, – представилась она, протянула мне руку в светлой кожаной перчатке и добавила: – Или Екатерина Васильевна, если вам так удобнее.
Ответив на ее бодрое рукопожатие, я назвала свое имя. Катрин взяла меня под руку и подвела к памятнику.
– Теперь я дарю моему Полю цветы, – сообщила она. И с улыбкой заговорщицы добавила: – Вы знаете, что мужчины тоже любят цветы?
Я покачала головой.
– Наверное, я вообще плохо понимаю мужчин…
Катрин посмотрела с участием, и неожиданно для себя я призналась, что хочу расстаться со своей глупой привязанностью, что очень устала от неизвестности…
– С неизвестностью надо примириться, – она коснулась моего рукава. – И тогда вы сможете оценить ее красоту.
– Вы, наверное, привыкли жить воспоминаниями, – сказала я. – А я так не могу.
– Почему вы решили, что я живу воспоминаниями? – В голосе Катрин прозвучали нотки обиды. – Вот послушайте, я вам сейчас прочитаю… Вы понимаете по-французски?
– Нет, к сожалению.
– Тогда я переведу для вас. Нет времени иного, лишь настоящий миг, – начала она читать нараспев какого-то неизвестного мне автора.
Я слушала рассеянно и не сразу поняла, что она уже закончила цитировать и рассказывает о себе. О своей любви…
– Да-да, я все также люблю моего Поля, может быть, даже сильнее, чем раньше. А он любит меня. Мы прекрасно понимаем друг друга и с радостью ждем каждого свидания.
Я внимательно посмотрела на Катрин. Ничто в ее облике не говорило о ненормальности – дорогая кожаная сумка, бежевое кашемировое пальто, безупречная укладка седых чуть тонированных волос. Я попробовала подсчитать: да ей около девяноста лет! Но выглядит она значительно моложе. И еще говорит о любви!
Догадавшись, видимо, о моих мыслях, она сказала:
– Не удивляйтесь. Вы думаете, что любовь только для молодых? Что только молодые умеют любить? Но ведь только с жизненным опытом приходит умение принимать, прощать и не ставить условий. Только с годами начинаешь любить человека, а не свои претензии к жизни.
– Вы говорите о своем муже? – осторожно спросила я. – Но ведь он… умер?
– В настоящий момент его нет рядом со мной, – просто ответила Катрин. – Но мы вместе. Знаете, чтобы любить, совсем не обязательно… – Недоговорив, она внимательно посмотрела на меня и воскликнула: – Да вы же совсем замерзли! В этом году ужасно холодный март. Пойдемте в кафе, здесь совсем рядом. – И, быстро переставляя ноги в изящных туфлях на маленьком каблуке, она повела меня по дорожке.
Такие интерьеры кафе я видела в фильмах про войну: темные панели стен, большие зеркала, причудливо изогнутые светильники, деревянные кресла с высокими спинками… Катрин здесь приветствовали как свою, она называла официантов по именам. Я подумала, что, наверное, раньше она часто бывала здесь со своим Полем.
Нам принесли воздушный шоколадный десерт и обжигающий капучино. Отпив глоточек, Катрин приподняла рукав пальто и показала мне запястье с миниатюрными часами на золотом браслете.
– Эти часы Поль подарил мне в день нашей свадьбы. Cartier, на пятнадцати рубинах. Тогда он сказал, что я могу делать со своим временем все что захочу. – Глядя куда-то вверх, словно припоминая, она произнесла несколько французских фраз. По ритму я поняла, что она читала стихи. – По-русски это звучит примерно так. – Катрин прикрыла глаза и медленно, подбирая слова, перевела:
– А мне казалось, что мужчины не любят рассуждать о любви, – грустно произнесла я.
– О, я же не сказала вам главного! – спохватилась Катрин. – Мой Поль – поэт. Песни на его слова исполняют известные французские шансонье, – она перечислила несколько имен, но мне они были незнакомы. – А мне за каждое исполнение приходят деньги. – Она лукаво улыбнулась. – Видите, его любовь питает меня до сих пор.
– Наверное, ваш муж никогда не давал вам поводов для огорчения и беспокойства, – предположила я.
– Знаете, раньше я была такой глупой! Обижалась, требовала доказательств любви. Но ведь поэт не может без свободы. Если ему не дать ее, то он навсегда уйдет туда, где его примут таким, какой он есть.
– Туда – это к другой женщине? – уточнила я.
– Не обязательно. Мужчина может просто уйти в себя. Но мне понадобилось время, чтобы понять это, – она с улыбкой взглянула на свои часики. – Время вообще удивительная вещь! Когда мы с Полем встретились, он был взрослым мужчиной, а я – совсем девчонкой. А теперь я старше его на целых пятнадцать лет. И только теперь понимаю некоторые его слова.
– А вот мой любимый не дарит мне свое время, – пожаловалась я. – Ему самому не хватает.
– О-ля-ля! – воскликнула она. – Значит, ваши свидания редки?
– Очень редки…
Она посмотрела на мою пустую тарелку, взяла ложечкой немного своего десерта и поднесла к губам:
– Ешьте десерт по чуть-чуть, наслаждайтесь каждой его крошкой. И каждым мигом своей жизни. Взглядом любимого, его голосом, поворотом головы, улыбкой, нахмуренными бровями, молчанием. Наслаждайтесь его присутствием и его отсутствием. Радуйтесь тому, что он есть на свете.
– Сейчас не принято так рассуждать. Наше поколение опытней и циничней.
– А знаете, что я вам скажу? – живо возразила Катрин. – Цинизм рождается не из жизненного опыта, а, наоборот, от незнания жизни, от неверия в нее. Женщине нельзя быть циничной! Когда любимый жив и ходит по земле, пусть и не рядом с вами, вам гораздо легче радоваться его присутствию в вашей жизни, чем мне.
Я молчала.
Катрин выпила последний глоток капучино, достала старинную серебряную пудреницу и аккуратно подкрасила губы.
– Может быть, вы думаете, что я «ку-ку»? – лукаво улыбнулась она. – Но кто знает, как отличить сон от яви, а ум – от безумия? Главное – я радуюсь своей любви и поэтому счастлива.
– Не уверена, что смогу стать такой же счастливой…
– А вы попробуйте! Ведь неуверенность – это отсутствие опыта… – Внезапно Катрин замолчала, словно к чему-то прислушиваясь: – Мне кажется, Поль хочет что-то нам сказать.
Она достала из сумки старую книжку в мягком переплете и положила на нее ладони, будто согревая. Потом наугад открыла, и ее лицо просветлело. Я ждала, что сейчас она переведет мне открывшиеся строки, но этого не случилось. Видимо, на этот раз они предназначались только ей…
Официант принес счет. Я достала кошелек, но Катрин остановила меня предупреждающим жестом.
– Вы у меня в гостях. Знаете, редко кто воспринимает пожилых людей всерьез. И теперь мне хочется пересказать Полю наш разговор. Да, пожалуй, мне следует опять поболтать с ним.
Извинившись перед Катрин, я вышла в туалет. А когда вернулась, ее нигде не было, а наш столик уже заняли.
Высокая спинка кресла скрывала от меня женщину, которая что-то оживленно рассказывала седому мужчине в темном плаще и белой рубашке с завязанным под ней шелковым платком. А потом женщина протянула к собеседнику руку, что-то показывая – на запястье блеснули часы с золотым браслетом.
Поэтам идут шелковые платки, подумала я, выходя на бульвар.
