1

Опустошённость… Наконец-то Мила смогла хоть с чем-то определиться, хоть что-то вокруг себя обозначить.

Выбираясь из темной бездны хаоса в полной растерянности, опустошённости, она дико озиралась по сторонам. Дым, гарь, разрушения… тела убитых… Множество сгоревших трупов, большинство из которых застыли в таких страшных позах, что невозможно даже вообразить, какие мучительные минуты пережили эти люди: одни сжались в клубок, кого-то скрутило от дикой боли. Но были и такие, что замерли, протянув руки за спасением… Сквозь треснувшую обуглившуюся кожу проглядывались белоснежные кости. Ощущение, будто их намеренно полировали.

— О, Сарн! — Мила прижимала ко рту ладонь. Её глаза уже болели от слёз. — Не может быть! Этого всего не может быть!.. Это сон!

Женщина закрыла глаза рукой, а когда снова их открыла — картина вокруг осталась неизменной.

— О, Сарн! Да что же это? — ком застрял в горле, слова выбирались наружу с большим трудом.

Милу душила какая-то слепая злоба… И ещё это бессилие… бессилие от того, что ничего нельзя изменить. Ничего!

Почему я выжила?.. Что мне делать? — Мила брела среди сгоревших остовов изб. Под ногами поскрипывал снег… Но казалось, что мир вокруг был повергнут в странную нереальную тишину…

Что делать? — женщина вытерла слезившиеся от ветра глаза. — Одна… осталась одна… Этого всего не может быть! Это сон… бред… Это всё нереально!

— Я…. Мила Огонькова… клянусь стоять…

Слова с трудом складывались в сознании. Но присяга, данная в столице перед торжественным строем, это пока всё, что не давало разуму снова окунуться во тьму беспамятства.

— … стоять на страже… хранить верность Лиге… идеалам Света…

Ноги, словно чужие, словно живущие своей жизнью… Они совсем не слушались. В голове муть… руки опускаются…

Одна только мысль: «Что делать?»

Мила села на землю и зарыдала.

Так плачут только те, кто потерял в этом мире всё… теперь уже всё…

Огонькова совсем не заметила, что к ней подошёл какой-то человек. Он опустил лук и хмуро уставился на плачущую женщину холодным взглядом.

Человек вытянул флягу и подошёл ближе.

— Выпей, — строго сказал он.

Мила повиновалась. Ей даже в голову не пришло спросить, кто перед ней. Полная апатия ко всему, безразличие… жизнь кончилась…

От последней мысли ей стало ещё горше, и Мила снова заплакала. Но уже тихо, без истерики.

Содержимое оказалось полугаром. Мила поперхнулась. Человек забрал назад флягу и чуть отошёл в сторону, оглядывая выгоревший дотла Вертышский Острог.

— Вот и доигрались, — не понятно о чём, сказал он.

А потом, развернувшись, грубо спросил у Милы:

— Вы кто такая?

Огонькова подняла глаза. Мозг отказывался работать. И тут резкая пощёчина…

— Вы меня слышите? — Милу схватили за плечи и резко затрусили.

— Уйди… ты кто… отстань от меня…

Огонькова попыталась оттолкнуть человека.

— Что здесь случилось? — не отступал незнакомец.

— Что ты от меня хочешь? — скривилась Мила, словно у неё ныли зубы. — Кто ты?

— Я? Допустим… Бор.

— Какой Бор?

Человек отпустил Милу и стал заглядывать прямо ей в глаза. У незнакомца был характерный взгляд, который присущ только северянам.

— Вы сами-то кто такая будете?.. Что тут случилось, Нихаз вас подери?

Огонькова всё ещё непонимающе глядела на незнакомца…

Я сама во всём виновата, — корила себя Мила. День как-то не пошёл с самого утра. А сейчас и подавно всё из рук валилось. — Строже с ними надо!

Как же ей опостылела эта Сиверия. Эти своенравные люди… Так и норовят сделать всё наперекор. Прямо, как дети…

Но и это ничего! Лень, воровство — вот «болезни» этого аллода, вернее Вертышского Острога, которые надо побороть.

У Огоньковой было слишком много энергии. Нерастраченной энергии. И нет ей иного выхода… уже много-много лет нет… А тут такой подарок — перевод в крепость, требующей полной перестройки. Начать бы только, да поскорее.

Былое — только сон, — по утрам талдычила Огонькова. И верила в эти слова свято. Как верят, что днём светит солнце, что зимой идёт снег…

Конец лета, а до сих пор не приступили к сооружению защитных валов. Мила от досады стукнула маленьким кулачком по потемневшему от времени бревну частокола.

Дела у инициативной Огоньковой не заладились с самого начала приезда в крепость. Отбыв из столицы двенадцатого дня месяца Святого Лекса, Мила сначала добралась до Молотовки. Оттуда две недели великолепного путешествия по реке с её живописными (особенно в летнюю пору) берегами, которое закончилось полным разочарованием, начиная от самого приёма в крепости, до организации дел в ней.

Всё можно было обозначить одним словом — «задница». И «она» сидела прямо напротив.

Комендант Тимофей Безрадов, толстый кривоглазый сивериец, развалившийся на покосившейся уличной лавке, держащий в одной руке громадную деревянную кружку с тёмным пенистым квасом, с блаженным видом на лице, глядел на Вертыш. Он только-только вышел из бани и сейчас в предвечерний час нежился в тёплых лучах уходящего солнца.

— Ты что, баба? — совершенно безразличным тоном спрашивал он. — Итить твою мать! Просили прислать подкрепление, а вместо этого…

— Я попросила бы вас… — начала недовольным тоном Мила.

— Что? — здоровый глаз Безрадова повернулся к уряднице. — Мы или поладим, или пошла вон!

Сказано это было хоть и грубо, но совсем беззлобно.

— Кто такая? Рассказывай! — комендант отхлебнул из кружки и довольно крякнул.

— Становой урядник Мила Огонькова. Прибыла из Новограда в ваше распоряжение для…

— Ого! Какая бравая! Как там, бишь, тебя кличут?

Мила повторила, но Безрадов, казалось, даже не услышал. Но на самом деле он был весьма внимательным человеком. За внешним ленивым безразличием, скрывалась властная амбициозная личность. Правда, со временем Тимофей несколько сдал. Его мысли всё чаще занимал небольшой надел в Молотовке, который достался ему за усердную службу от самого Ермолая Сотникова. Жена туда уже успела перебраться, обзавелась хозяйством и в письмах постоянно звала Безрадова оставить Острог, и заняться более спокойным «мирным» делом. Комендант поначалу отнекивался, вставал в позу, но сейчас уже начинал понимать, что возраст уже не тот. Пора, что говорится, и честь знать.

С лёгкой руки коменданта Милу в крепости окрестили Огонь-Бабой. Невысокая, крепкая, с характерным мужским подходом к делу. Она активно занялась реформированием самой крепости.

— Мужика ей надо! — досадовал Безрадов. — Чтобы драл каждый день, а то она со своими блаженными причудами мне уже на шею села.

Комендант частенько в разговоре поругивал Огонькову. Но всё как-то беззлобно. Со стороны это походило на стариковское ворчание.

Надо начать с того, что Острог задумывался Сотниковым, как аванпост в северной части аллода. Крепость расположили на высоком восточном берегу Длинного Вертыша в узком «горле» реки. Это был удобный, хорошо защищенный природой мыс. С востока крепость ограждали отвесные скалы, за свою непроходимость получившие название Черной Стены. С противоположной стороны было глубокое русло реки. В теплое время года преодолеть эту преграду была весьма проблематично, даже на лодках. Быстрое течение постоянно сносило их южнее. Ну и в зимнее, когда вставал толстый лёд, нападавшие со стороны реки были, что говорится, на открытой ладони. А ещё учтите высоту берега, и его естественную неприступность.

Но Огонькова, обошедшая Острог вдоль и поперёк, бескомпромиссно разгромила всю его оборону.

— Что ей там опять не нравится? — сердился Безрадов.

— Говорит, будто с юга следует сделать несколько высоких валов, чтобы…

— Да там же у нас огороды! И выпас яков… Кто, скажи мне, с юга на нас пойдёт? Гибберлинги? — плевался комендант. — Орки же на северо-востоке! А племя этих тупых дикарей-людоедов, вообще за рекой… в горах…

Огонькова приходила, спорила, доказывала.

— Я, может, и вредный старик, — говорил Безрадов, — но будь добра — убеди меня.

— Враг, коли пойдет через «горло», будет отнесён к песчаным отмелям. Оттуда по пологому склону, прикрываясь лесочком, может беспрепятственно подойти вплотную к крепости… мимо ваших огородов и…

— Залезть на стену? — ехидно заметил Тимофей.

— Ничего смешного! Вы, как военный человек должны понимать… Это крепость, или гнилая деревушка на Умойре? Огородики, выпасы… Только занавесочек в горошек не хватает!

— Ты меня ещё учить будешь? — закипел комендант. — Да ты, знаешь ли, сопливая девка, что у нас полгода жалованья не платили? Эти огороды, эти яки, которых мои ребята одомашнили, спасают всю крепость от голода. На пустой желудок особо не повоюешь!

— А северо-западную часть берега надо укрепить высоким валом, — словно не замечая возражений Безрадова, продолжала Огонькова. — Одним, но мощным по примеру умойрских замковых укреплений. Для пущей крепости, мы усилим его рядами бревен. Внешнюю часть надо сделать весьма пологой, и в высоту сажени четыре… пять…

— Ты белены объелась? Да на такие дела знаешь, сколько надо людей да средств? Казна пустая…

— Мы строим на века или так?

— Что?

Безрадов аж покраснел от злости.

— Пошла вон!

Ругались они меж собой часто. Любой другой на месте Огоньковой давно бы плюнул, но Мила была очень упрямой. Она привыкла к порядку везде и во всём. Никакого «авось», только трезвый расчёт и военная наука.

— Что, засосала Сиверия-матушка да Вертыш-батюшка? — как-то лукаво спросил Безрадов. — Вот то-то и оно! Почти всяк, кто сюда пришёл, остаётся в их полоне.

А про себя чуть позже добавил: «Но, а коли уж остался, то живот готов положить за них родимых».

Родину, конечно, не выбирают, но Сиверия, её древняя магическая земля, манила всякого прохожего да путешественника. Нет-нет, а не раз ещё возвращались… Ну, а тех, кто не понравился Сиверии, ждали суровые испытания. И даже смерть.

Безрадов и сам понимал всю верность доводов Милы, но умудрённый опытом, он знал, что на всё это ему не выделят ни денег, ни людей. Однако Тимофей неоднократно посылал Сотникову послания, где вполне умело и аргументировано доказывал необходимость помощи из метрополии.

Ермолай и сам это понимал. И если бы не чиновничье засилье в столице… Взятки, налоги и прочее, прочее, прочее… Сотников ездил в Новоград, даже был принимаем лично Айденусом, но сдвинуть чашу весов на сторону Сиверии был до сих пор не в силах.

Святая Земля — вот что сейчас занимало умы Совета. Проиграть там, значило проиграть везде. Что там какая-то Сиверия, что там Умойр, Ингос и прочие!

Но Сотников добился того, что ему развязали руки, и он активно принялся за «благоустройство аллода», так он написал в своём указе.

Получив очередное послание от Безрадова, Ермолай задумался, и решился на оправданный, по его мнению, шаг: объединение в союз всех племён, находившихся в Сиверии. Это могло не только снять напряженность на аллоде.

— Если дело выгорит, то мы поднимемся, — не раз говаривал Сотников своим сотоварищам. — Перво-наперво надо заложить порт на севере.

— Зачем? — спрашивал его Стержнев.

— Зачем? Гм! Пора нам и самим плавать на иные аллоды. Решать всё через столицу — слишком хлопотно. Там шкуродёров — тьма тьмущая… Сиверия — край богатый. Тут всем добра хватит.

Сотников снова отправился в Новоград и добился от Избора Иверского военной помощи. Тот, правда, руководствовался иными целями, чем «благоустройство аллода», но смог по-своему подсобить. И ранней весной на мысе Доброй Надежде обосновался восемнадцати пушечный корвет «Витязь» во главе с командором Гордеем Зубовым. Ему предписывалось вести «сторожевой дозор прилегающего побережья, а также заложить заставу, для грядущего сиверийского порта». В помощь к морякам также придавался отряд Защитников Лиги в тридцать человек.

Сотников, хотя внешне и не показал своего недовольства (не подобное он хотел видеть на своём берегу, да и не в таком малом количестве), но помощь Избора принял, и потом всячески способствовал обустройству будущего порта. Для этого он подвязался обязательствами с купцами Молотовки, пообещав им за денежную и иную подмогу, всяческие поблажки и выгоды.

Осенью Ермолай решил начать воплощать свой план по созданию союза меж племенами, и предпринял большую поездку по Сиверии. В Вертышский Острог он прибыл ближе к зиме. Первым делом представил нового священнослужителя — эльфийку Люсиль ди Ардер, прибывшую взамен уехавшей год назад в Молотовку Лады. И только затем начался осмотр переустройства крепости.

Сотников явно остался недоволен. Как позже выяснилось, Ермолая поразила не капитальность изменений, а недоделанность. Да и вообще…

— Грядёт зима, — выговаривал Сотников коменданту, — а ты ничего из начатого не довёл до конца. Кто тебя вообще надоумил на такой шаг. Я же говорил… писал тебе, чтобы до весны ничего не делал. Не приведи, Сарн, произойдёт маломальская стычка…

— Да брось ты, Ермолай… Не впервой же выкручиваться приходиться. Да и не война же ей-ей!

— Всё на наш канийский авось полагаешься? — недовольно буркнул Сотников.

— У меня помощник с головой, — кивал на Огонькову комендант. — Не смотри, что баба…

Ермолай хмыкнул. Мила, присутствующая при этом разговоре, хотела было сказать что-то в оправдание, мол, сколько лет вообще ничего не делалось по уму, а тут… Но Безрадов показал ей жестом молчать.

— Вот что, батенька, — начал он льстивым голоском, — ты не суди нас, а лучше людишками подсоби. Который год у тебя прошу… Мы бы враз управились, будь у меня хотя бы сотня…

— Что? Ты, Тимофей Ильич, с дуба, что ли, рухнул? Сотня! Сейчас на мысе Доброй Надежды порт новый закладываем. Вот где люди нужны! Вот куда следует снаряжение, припасы да мастеровых отправлять! А ты говоришь… Коли удастся такие начинания свершить, то и Вертышский Острог нам до ненадобности.

— Да в своём ли ты уме, Ермолай? Как же так! Не быть Сиверии без нашей крепости…

— Имею честь вам сказать… — всё же влезла в разговор Огонькова.

— Хватит вам тут тары-бары разводить! — отмахнулся Сотников. — То, что крепость усилить хотите — молодцы. Но помощи не просите. Казна пуста! Мыши и те разбегаются. Более не дам… Не с чего давать! Однако в случае чего, спрошу строго. Так и знайте.

— Да ты нам руки за спиной крутишь, — возмутился комендант. — Мастеровых не даёшь, солдат и тех забрать хочешь…

— Хочу! Мне в тундру идти, а в обозе больные… Да ты и сам видал. Оставляю их вам на попечение, а с собой возьму твоих бойцов… Не бойся, не всех… Мне сейчас надо с белыми орками уговориться. Слыхал, как у Великанов получилось?

Сотников довольно улыбнулся.

— Слыхал, — как-то обречённо кивнул головой комендант.

Он снова подумал, что надо, наверное, покидать свой пост в Остроге, переезжать в Молотовку.

«А на кого оставить? — спрашивал он сам себя. Его взгляд снова пал на Огонькову. — Баба умная, но ведь баба же! Ей бы тряпками да горшками заниматься…»

А Ермолай аж светился от гордости. Внутренне он хвалил себя за то, что смог навести лад в Южной Сиверии. Договорился и о межевых границах, и в прочих вопросах поставил точку. Теперь только на север, теперь только тут сохранился клубок нерешенных проблем. Самое главное, конечно же, белые орки.

«С ними уговорюсь, сразу легче станет… Острог-то, конечно, пока нужен. Ну, а потом…Порт! Будущее за ним!»

Порт на мысе Доброй Надежды… Название-то, какое! — улыбнулся Ермолай. — Мыс Доброй Надежды… Благозвучно! Покончим с орками, сразу же туда. Надо хоть глянуть, что выходит.

Сотников предполагал задержаться в порту аж до весны. Ему уже грезился на побережье город: каменные домики, куча кораблей, пришвартованных у причала… Он уже и название придумал — Северск… Нет, лучше по-другому: Порт-Северск… или Порт-Сиверск.

Ермолай несколько раз про себя произнёс название: «Звучно… крепко…»

«А, может, Североград?» — спросил сам себя, а потом мотнул головой, мол, нечего пока бежать впереди событий. До порта, а тем более до города, ещё так далеко, что нечего пока и загадывать.

— Люди к нам в Сиверию и ехать не хотят, — сказал Ермолай. — Я, было, хотел кинуть клич по аллодам. Сами понимаете, не везде, как у нас земли хватает… тут и промыслом можно заниматься… где-то в горах медные жилы есть…В старые времена, до мора, тут горных дел мастеров была тьма-тьмущая. Да и охотников за пушниной, рыбаков, лесорубов… А сейчас что? В столице до сих пор считают наш край такой дырой, что… — Сотников отчаянно махнул рукой. — Служить сюда отправляют, как в наказание за проступки. Эльфы с Тенебры начитались своего… как там, бишь его? А! Сезара ди Вевра. И теперь думают, что сиверийцы — поголовно пьяницы, живущие в хлевах и спящие в обнимку с медведями. А тут ещё гоблины с водяниками «шумят». Орки безобразничают… И это я мягко выражаюсь! Безопасность пришлым… Да что там пришлым! Своим, родным, и тем гарантировать не можем. Так ведь?

— Так, — кивнул Безрадов.

— Нам мир меж расами нужен, как воздух, — закончил Ермолай. — На то и силы все ложу…

— Вот ты сказал, — отвечал комендант, — а от Вертышского Острога открещиваешься. Не нужен, мол, он.

— Да ты не передёргивай! — рассердился Ермолай. — Я не об этом говорю, а о том, что нам нужен свой порт! Наладим торговлю, людишки сюда поедут… Заживёт Сиверия, как прежде. А то и лучше!..

Поутру Сотников с отрядом поехал на северо-восток. Провожая его у ворот, комендант пожал жесткую ладонь Ермолая. Тот весело подмигнул, запрыгнул на коня, но тут же подъехал к Безрадову и, склонившись к низу, бросил:

— Ну, давай, Тимофей Ильич! Не держи обиды за мои вчерашние слова. Сам понимаешь, надо радеть за Сиверию…

— Понимаю, — улыбнулся комендант.

Его окривевший глаз вдруг стал чуть слезиться на морозе.

— Видали, что в Светолесье твориться? Орешек мятежники захватили… Нам помощи из столицы ждать бессмысленно. Пока они там дела не разрешат, будем своими силами обходиться.

— И сколько же будем всё сами делать, да этих столичных прихлебателей подкармливать? Шубы шлём, соль втридешева продаём, рыба до самого стола Айденуса доходит, и всё за копейки! Оброки возами едут. Доколе же? Итак, постоянно своими силами обходимся…Казна пустая, нечем…

— Не реви, как медведь в голодную зиму… Думаешь, я сам того не понимаю…Надо терпеть! Надо и всё!.. Эх, Тимофей Ильич, Тимофей Ильич!

Ермолай скорчил такую мину, будто съел кислые-прекислые щи.

— Я уже сам замаялся… Устал… А помнишь, — продолжил Сотников, — ты меня сызмальства на охоту брал? Я тогда шалопаем ещё тем был!.. Вернусь, давай на мишку голубого сходим, а?

Безрадов согласно кивнул головой.

Отряд уехал, и комендант отправился искать Огонькову. Нашёл её на северо-восточном валу.

— Ну что, получается? — сухо спросил Безрадов.

— Выйдет, — с вызовом ответила Мила.

Она только что огрела своей знаменитой тёсаной палкой двух нерадивых мужичков. Эти засранцы стали хитрить: в засыпанном участке не уложили бревна. Поленились.

— Всыпать им розг! — гаркнула она солдатам.

— Сколько?

— Каждому по десять. А потом, коли не хотят, чтобы комендант проведал про их хитрости, переделают тут всё. Уразумели?

— Да, матушка…

Подошедший чуть позже Безрадов уже смотрел, как перекапывают участок вала и тягают к нему бревна.

— Вот и отлично… Вот и отлично… — бормотал он. И повернувшись к Миле, добавил: — Вечером зайди ко мне.

Мила кивнула головой и отправилась за южную стену. Она решила ещё раз посмотреть там ход работ.

Медленно возятся, — ворчала она. — Лучше, наверное, людей отсюда перебросить на строительство головного вала. Оттуда и основная угроза. А уж к лету займёмся и «огородиками».

— Да, так, пожалуй, и сделаем, — привычка говорить сама с собой появилась совсем недавно. — Оно и верно будет.

По дороге её догнал десятник Мирон Снегов, парень бесхитростный, но весьма исполнительный.

— Дело какое? — спросила урядница.

Тот кивнул…

 

2

Егор Хватов, приказчик братьев Молотовых, сам напросился на то, чтобы его отправили в Вертышский Острог. У него была возможность обустроиться в Молотовке, но из-за нежелания находиться так близко к своим хозяевам, он добился того, что его направили в крепость. Здесь он довольно быстро обтесался и вскоре дела Молотовых в этой части аллода заметно поправились. Егор смог легко найти общий язык со стареющим комендантом (тот уж о покое помышлял и был не прочь решать дела через «орликов») и захватил подряды по снабжению Острога. А после прихода Огоньковой, ещё и подряды по обустройству крепости. Урядницу он «взял» исполнительностью и верностью своему слову.

Сам Хватов во всём этом имел свой интерес. Он умудрялся так ловко прокручивать дела, что комар и носа не мог подточить. Получал, как говориться, и от наших, и от ваших. Но на всякого мудреца…

— Где он? — Огонькова смотрела на Мирона таким взглядом, что ещё чуток и воспламенит.

— Да вон сидит… плачется…

Мила налетела на Хватова, как коршун.

— Ах, ты ж сволочь! Скотина безродная!

Егор закрылся руками, памятуя, что Мила в своём гнева лупит длинной палкой всех неугодных.

— Рассказывай, не то… не то…

Хватов упал на колени и зашептал:

— Матушка, не губи… Не губи… Попутал меня…

— Не ной! Говори, как есть! Не будь ты первым моим подрядчиком, не сносить тебе сейчас головы!

— Попутал… попутал…

С полминуты Хватов ещё причитал, а потом всё же рассказал, как было дело.

Каким-то непонятным образом, он связался с племенем белых орков. Договорился с ними о покупке пушнины…

— Наивный дурак, — жалобил сам себя Хрипунов. — Хотел подешевле. Семейка Стрелок в последний раз уж слишком цену загнули за рысьи шкуры. А эти ублюдки, эти морды толсторылые, обещали мне десять тюков в обмен на… на…

— Ну? На занавесочки в горошек?

Хватов залился слезами. Кто-кто, а Мила уж знала в них толк. Слёзы Егора были самыми, что ни на есть настоящими.

Воровали в остроге все, даже комендант, и это уряднице давно было известно. Но к этому она уже привыкла, хотя коли прознавала про обман, била палками не разбирая ни чинов, ни возрастов.

— Оружие… мечи, секиры, щиты… Из обоза взял…

— Которого? Когда?

— Третьего дня, что по Вертышу прибыл…

— Это в том обозе с амуницией? Ах, ты ж гнида! Ах, ты ж… Взял подряд, а сам дуришь?

Мила не сдержалась и огрела Хватова палкой.

— Я не всё им дал… Только малую часть.

— И что дальше? Обманули?

— С-су-у-ки-и-и, — зарыдал Егор.

Мила посмотрела на этого уже седого человека. Короткая бородка, волосы зализанные наперед по старой столичной моде (так теперь только на окраинах делают). Чуть крючковатый нос, серые глубокие глаза… В чём-то Хватов был симпатичен. А, главное, понимал «причуды» Огоньковой с полуслова. А тут так намудрил!

Старый дурак! Богатства захотелось!

— Оружие… моего… твоего, — быстро поправилась Мила, — не вернёшь. Будет тебе урок на будущее. А узнает комендант…

— Матушка. Не погуби!

— Тебе повезло, что Мирон всё прознал, — кивнула Мила головой на десятника, — а не кто иной. Сейчас бы…

— Я видел, как всё было, — усмехнулся тот.

— Чего сразу не сообщил? — повернулась к нему урядница. — Или ты в сговоре с этим вот…

— Нет, — испугано попятился Снегов. Улыбка сползла с его лица, и он покосился на милыну палку.

— Матушка-а-а… я тебе… я…

— Да будет уже сопли распускать. Утром к оркам отправился Сотников. Если он там ничего такого… слышишь?.. если там ничего такого не заметит, то считай, что тебе крупно повезло… Сколько чего оркам дал?

— Мечей девять штук, секир больших десять, щитов… все плохонькие… уж поверь…

— Вернёшь всё до единого… в следующей поставке, понял? И не «плохонького», а качества отменного. Я проверю, так и знай!.. И ещё: как хочешь, где хочешь, но достанешь мне строевого леса пять возов.

— Но…

— Я так сказала. И это сверх той меры, о которой мы договаривались. Ясно?

Хватов закивал головой.

— Я тебе не комендант. Меня наделами в Молотовке не соблазнишь…

— Матушка, родненькая, ты только не погуби…

— Ты, Егорка, вынь да положь то, что у меня спёр…Орки, небось, тоже не дураки, — заметила Огонькова. — Договаривался, наверное, о хорошем качестве оружия. Так? Ух, гнида! Везде дурить начал… Смотри, я подряды отберу и другим отдам.

Мила хотела идти, но Егор вдруг схватил её за руку и с силой вжал в ладонь кошелёк. Мила чуть покраснела, но виду не подала.

Урядница махнула головой десятнику следовать за ней.

— Что ты видел? — хмуро спросила она.

— Ничего, — театрально пожал плечами Мирон.

В ответ Мила протянула тому несколько золотых «орликов» из кошелька.

— Премного благодарствую.

— Вот что, Снегов, приглядывай и дальше за этим…

— Понял. Докладывать вам, или..?

Мила обернулась. Мирон потупил взгляд и пошёл прочь.

А урядница резко изменила направление, и пошла к себе. В голове сам собой вспомнился разговор с комендантом где-то месяц назад, а то и больше. Тогда они снова говорили о целесообразности сооружаемых защитных валов и угрозе от воинственных орков.

— Я здесь уже нахожусь… достаточно долго, — сказал Тимофей. В его голосе вдруг прозвучали явные нотки горечи. — Скажу тебе одно: врага надо знать досконально. И это — непреложная истина! Я не раз настаивал на том, чтобы мы более внимательно относились к белым оркам. На других аллодах тоже есть орки… и гоблины… но тут, в Сиверии, совсем иное дело. Край суровый, сама понимаешь. Выживают тут только те, кто не бздит зазря… Стержнев из Молотовки внял моим просьбам. Он прислал отменных разведчиков.

— Помогли?

— Несколько недель они вели наблюдение за стойбищем…

Тут комендант замолчал, как хмуро глядя на горящий в печи огонь. Неожиданно он сам для себя вдруг понял, что орки действительно представляют немалую угрозу. Всё дело в их мировоззрении.

— Они живут битвой… презирают всех. С самого малого возраста орки отправляют своих мальчишек… Ха! — тут Безрадов криво ухмыльнулась. — Слово какое — «мальчишки». Всегда представляется озорной парнишка. Всклоченные волосы, улыбающийся рот… А тут всё не так!

Мила приподняла брови. Сегодня Тимофей Ильи её сильно удивлял.

Старость, может? Тогда уж и на покой пора. В Молотовку к жене да внукам. К огородикам, выпасам… занавесочкам в горошек…

— В горах у них есть… назовём это словом лагерь, — комендант почесал себя за ухом. — Там и обучают будущих воинов. Правда, не все выживают…

— Выживают? — переспросила Огонькова.

— Да, там всё жёстко. Молодые орки должны сами добывать себе пропитание. Говорят, даже поощряются кражи у своих же… Но если ты, конечно, останешься при этом жив. Иначе поймают, вспорют живот и заставят смотреть на кишки. А потом бросят подыхать. Я сам не видел, но разведчики Стержнева утверждали, что такое у белых орков принято, как у нас с тобой здороваться… Они презирают всех!

Комендант вздохнул.

Старший его сын погиб уже давненько. Его тело нашли в тундре на севере, как, в прочем, и тела остальных ратников. У всех были выколоты глаза, вспороты животы.

«А они с Ермолаем одного года, — думалось Безрадову. — И даже в чём-то схожи внешне…»

— Вот смотри, — продолжил Тимофей, — хоть орки и знают общее наречие, но предпочитают говорить на своём языке. Даже когда мы впервые вели переговоры… Ах, как давно это было! Тогда и Острога в помине не было…

— И как же вы общались друг с другом?

— Через толмача, — комендант усмехнулся. Он снова почесал ноющее ухо и продолжил рассказ про обучение орков: — Тот, кто выживет в лагере, потом отправляется на Костяную равнину.

— Зачем?

— Чтобы найти и убить своего первого врага.

— Кого именно?

Безрадов встал и подошёл к столу. Он налил себе в железную кружку полугара и одним махом выпил.

— Ладно, — отмахнулся комендант. — Иди спать… Завтра дел невпроворот…

Огонькова вспомнила этот разговор, и тут же подумала, что в последнее время странно как-то выходит: уж часто орки стали в донесениях всплывать. Надо бы снова у Стержнева попросить разведчиков, а то свои совсем обленились. Да и боятся в тундру ходить… Всё какие-то блуждающие огоньки им мерещатся.

Вечером зашла к коменданту.

— Ну? Всё выходит? — вздохнув, спросил он.

— Сделаем.

— Вот что, Мила, ты уж сильно наши силы рассредоточила. И там, и тут…

— Сама о том думаю. Завтра всех отправляю на северо-восточный вал. Надо к морозам закончить…

— Верно, мыслишь… хоть и баба…

Безрадов странным взглядом посмотрел на урядницу, словно не решался что-то сказать.

— Слушаю, Тимофей Ильич? — подтолкнула Огонькова коменданта к разгвору.

— Стар я уже стал. Сам это вижу. Смена мне нужна… Как думаешь?

— Честно?

— Безусловно. Другого от тебя и не жду.

— Смена-то нужна, но с головой…

— Верно. Сам так подумал.

Безрадов чуть откашлялся и продолжил:

— Буду по весне прошение писать. Поеду в Молотовку… На моё место хочу назначить тебя.

— Что? — побледнела Мила. — Да я же… да я же… у меня…

— Что, испугалась?

— Ну, я же баба! Так ведь вы выражаетесь?

— Огонь-Баба. А это совсем другое.

— Но…

— Так! Я сказал, значит решил. Составлю тебе протекцию. А сам на покой…

Огонькова закашлялась и густо покраснела.

— Меня никто слушаться не будет…

— Глупости! Я-то вижу, как сейчас острожники тебя уважают.

— Уважают?

— Мила! Не спорь! Другой кандидатуры нет. Мало кто тут так радеет за дело… А ты сама откуда?

— Из Умойра.

— Н-да… Небось яков там у вас нет? — комендант чему-то улыбнулся.

— Нет, — согласилась Мила. — Зато зубров в дубравах навалом. Вы про таких зверей слыхали?

Безрадов опять улыбнулся. Его лоб испещрили глубокие складки.

— Молодец, за словом в карман не лезешь… Тебе бы мужика достойного.

Мила вдруг побледнела и сжала кулаки. Комендант этого не заметил, или просто сделал вид.

— Ладно, ты не обращай внимания на мою старческую болтовню.

Безрадов вытянул две металлические кружки и плеснул в обе из зеленого штофа.

— За зиму поднатореешь, а там и…

Он махнул резко рукой и взял кружку.

— Ну, Святому Тенсесу слава! — комендант опрокинул полугар в рот и крякнул.

— Во веки веков слава! — проговорила Мила и тоже выпила содержимое кружки.

— Вот что, — Безрадов тяжело сел на скамью, — тут ещё одно дело. Видишь, как у нас с казною туго. Подряды мы раздали… благо, что Сотников обещал все закрыть, как вернётся в Молотовку. Но жалование платить надо, люди ропщут…

— Вы что-то предлагаете конкретное?

Безрадов поднял взгляд на урядницу и, как той показалось, насторожился.

— Ну… В общем, я хотел сказать, что надо людей как-то приободрить.

Комендант сказал совсем не то, что хотел.

Дело в том, что на днях Храпов свёл его со странными людишками.

— Молотовы просят вас оказать им содействие, — сказал Егор.

— В чём?

— Надо бы убрать посты с Костяной равнины… ненадолго. Дня на три. Или оставить там сговорчивых людей… Кстати, с вами кое-кто потолковать хочет. С глазу на глаз.

— Что-то ты хитришь, Егорка. Контрабанда?

Тот протянул письмо от самого Демьяна Молотова. Комендант бегло пробежал по строчкам и сердито бросил:

— Да вы что, Храпов, все белены объелись? Я уж догадываюсь, что то за люди! Мне моя голова дороже… Когда Орешек возьмут и прознают, кто помогал…

— Тимофей Ильич… Вы не так всё поняли. Просто, нужен свободный проход мимо Острога. Желательно, чтобы никто никого не заметил.

— Что вы из Южной Сиверии тянете?

Храпов испугано огляделся по сторонам и шепнул:

— Деньги, и не малые. Всё «медь», конечно… Ну и не только. И вашей жене…

— Что? — вскочил Безрадов.

— Я хотел сказать, что вашей жене, между прочим, передадут «подарки». А когда вернётесь в Молотовку…

Безрадов уже не слушал. Он подошёл к печи и кинул туда письмо.

— Вам ничего не стоит отозвать своих людей, — продолжил Храпов.

— Чтобы мятежники деньги на дела свои бесчинные беспрепятственно пронесли?

— Почему мятежники? Просто деловые люди… Назовём их так.

— Как только Демьян с ними дело решился вести?

— У него выхода не было.

— Что?

Комендант шипел, как горячая сковорода.

— Слушай, Егор, мне на ваши тёмные делишки плевать…

— Тимофей Ильич… Напомню вам, что вы здесь, а семья ваша там…

— Да ты..! — комендант ухватился за рукоять меча. — Угрожаешь? Ты мне угрожаешь? Безрадову?

Храпов отпрянул назад, но гневный взгляд коменданта выдержал.

— Дай только повод, — проговорил тот сквозь зубы, — и я тебя на месте…

Вот почему Егор так испугался слов Милы о том, что коли комендант прознает про сделку с оружием, то ему не сносить головы.

«Вот он повод!» — испугался Храпов.

Безрадов тоже понял, что попал в молотовские сети. Вечером он встретился с «деловыми людьми».

С первого взгляда было ясно, что перед ним тёртые калачи.

— Дело такое, — начал старший из них. — Храпов будет вас периодическим просить о том, чтобы вы снимали на время дозорных. Либо не посылали разведчиков в кое-какие места…

— Какие именно места?

— Например за Гиблые Скалы… Кстати, там, говорят, нежить какая-то объявилась. Не слыхали?

— Не слыхал, — резко ответил комендант.

— Так теперь уже знаете, — оскалился человек напротив.

— Не пойму, чем вы взяли Молотовых, но со мной шутить не рекомендую…

— А кто шутит, дорогой Тимофей Ильич? Мы пока просто просим… Демьян тоже поначалу выделывался, а вот теперь пожинает плоды…

— Я угроз не страшусь. И вам наперёд говорю, что если подобные речи ещё раз услышат мои уши, то пеняйте на себя.

Человек снова улыбнулся, а Безрадов почувствовал себя мерзко…

Сейчас он сидел перед урядницей, и снова ему казалось, будто его усадили на горячую сковороду.

— Вот что, Мила, я подумал. Организуем завтра небольшой… праздник что ли… Созывай людей всех свободных от работы… А знаешь что? Давай-ка всем устроим завтра…

— Всем? Но как же вал?

— Вот глупая, — по-отечески мягко проговорил Безрадов. — Говорю же тебе, что люди ропщут… Созовём всех, что солдат, что мастеровых, и дадим жару… Всё, я так решил! Люди отдохнут и потом вал в два счёта соорудят.

— Надо хоть дозорных оставить…

— Пусть на Вороний Нос пойдут Саша Могила, Петруха Сырой да Мишка Подгубный. Я с ними сам уговорюсь…

— Трое? Не мало?

— Хватит, — отмахнулся комендант.

— А откуда деньги возьмём на гулянье?

— Откуда, — комендант хитро улыбнулся. — Так Храпов всё и устроит.

— Кто? Да он удавится…

— Это уж моя забота.

— Храпов? — скривилась Мила. — Я вот что вам скажу, Тимофей Ильич: вы зря с тем Храповым дела ведёте…

— Ну, милая моя, теперь дела с ним ты ведёшь. А я уж на подхвате, — тут Безрадов широко улыбнулся. — Ладно, ступай. Будет тебе уже сердиться!

И Огонькова хмыкнула что-то про занавески в горошек и вышла наружу, а оттуда направилась к себе, всё ещё не понимая, отчего комендант вдруг расщедрился. Работы на защитных сооружениях ещё столько, что и конь не валялся.

— Да, пора ему на покой, — хмуро подумала Мила…

Но северо-западный вал всё же закончили до морозов.

— Успели, — радостно улыбалась Огонькова.

Храпов вовсю старался угодить уряднице. А когда по окончанию работ принёс полный расчёт затрат, то тут же на её глазах треть списал на себя.

— Отдам со своего кармана, — улыбался он.

— Отдашь? Откуда такая щедрость? Знать немало наворовал, а?

— Да как можно, матушка!

— Как можно?.. Ладно. Я подпишу твои бумажки и отправлю в Молотовку нарочным…

— Вот благодарствую!

От глаз Милы не укрылось то, что Храпов и Безрадов разговаривали друг с другом через зубы. Она отнесла это на то факт, что видно коменданту с перестройки укреплений стало мало перепадать от ловкого Егора.

И ещё появился не менее странный момент: Тимофей Ильич сам занялся регулированием смен на постах. Конечно, на это он имел полное право. Единственное же, что смущало Милу, так это то, что ранее Безрадов к этому занятию относился спустя рукава. Мол, пусть сами определяют очерёдность и состав групп. А теперь даже маршруты разведчиков составлял сам.

— Мила, зайдём-ка ко мне, — как-то в начале зимы позвал комендант урядницу. — Послушаешь столичные новости.

И он поведал о том, что Орешек пал. Все мятежники пойманы. А в Новограде был предотвращён бунт.

— Мятежники разбиты… Так им, собакам! Правда, пока порталы заблокировали, — продолжал Безрадов. — И ещё, мне тут пришло письмо от самого Избора Иверского. Говорят, что возможно на наш аллод бежал один опасный преступник, по имени Бор. Головорез ещё тот. Сам он с Ингоса, северянин…

— Мы далече от людских путей, — отмахнулась Мила. — До нас этому Бору добираться сто лет. Да ещё зимой…

— Ну да, ну да, — натянуто улыбнулся комендант. — Но ухо надо держать востро.

Он скрыл от Милы, что ему пришло и второе письмо, но уже от Жуги Исаева, который предписывал всячески помогать Бору, коли той появится у них.

Вечером заявился Храпов.

— Опять? — нахмурился комендант. — Когда вы ту «медь» перетягаете?

— Вот что, Тимофей Ильич. Мириться пришёл…

— А! Как прослышал, что Орешек пал…

— Что? Захватили-таки?

— А ты думал.

— То-то я гляжу, что «деловые люди» засуетились. Краем уха слышал, что они к гоблинам пойдут.

— Зачем?

— За золотом… Мало им, видно, того, что у Молотовых наскребли.

— Н-да… Ну, надеюсь, гоблины им головы быстро пооткручивают.

— А ещё слышал от них, что они на север к Мен-Хаттону идти собираются.

— Во, дураки! Чего там забыли?

Храпов пожал плечами.

Поутру пришли уставшие разведчики и доложили, что заметили очередной отряд орков, который снова двинулся вниз по реке к Великанам.

— Н-да! Забегали они по Сиверии… Что там Ермолай, интересно, сговорился с ними, или нет? — комендант посмотрел на Милу.

— Раз нас не трогают, то, может, и сговорился, — ответила та.

— Тогда бы написал.

— Где ему до нас… Небось порт обустраивает.

Безрадов крякнул от недовольства и побрёл в дом. А Мила снова прошлась по крепости в своём ежедневном смотре.

Наконец-то вырисовывалась вполне удовлетворительная картина. Огонькова взобралась на деревянную башню и довольным взглядом окинула открывающийся вид на защитный вал, обновлённые и усиленные стены да ворота.

Сколько работы сделано! С северо-запада крепость стала практически неприступной.

Но всё-таки надо быть не предвзятой, — осадила себя Мила, — ещё немало сделать предстоит. Вот чуть пройдёт зима и по серьёзному займёмся южной стороной крепости. Всеми этими «огородиками» да «выпасами».

И впервые, наверное, с самых детских лет, Мила вдруг ощутила приятное чувство удовлетворения. Когда всё получается, когда работа спорится, когда всё схвачено и контролируется… И над всем этим стоишь лишь ты, как венец… как бог, наконец!

Эка, хватила, — улыбнулась Огонькова и счастливо вздохнула. — Только занавесочек в горошек и не хватает…

 

3

— Вы сами-то кто будете?.. Что тут случилось?

Я никак не мог достучаться до разума женщины. В глазах полное отсутствие какой-нибудь вразумительной мысли.

На вид лет тридцать. Испачканное в саже лицо, обрамлённое в кольчужный капюшон (кстати железные кольца хоуберка были поразительно чисты, без всякого намёка на ржавчину, а особенно блестели начищенные грудные пластины), невысокий рост, сделанные на умойрский манер железные наплечники, наручи и поножи, в руках средней длины однолезвийный меч, очень похожий на клинок каргаллаского типа…

Кто она такая? Слишком много доспехов, не только как для женщины, но и вообще для Сиверии. Тут в основном практиковали более активную манеру ведения боя (по горам да лесам не особо поскачешь, будучи закованным в железо). Потому и мечи делали прямыми с обоюдоострыми краями, и с «долами» по всей длине клинка. И в силу того, что противоборствующие стороны имели малочисленные отряды, поединки носили больше индивидуальный характер.

А, кстати, на Ингосе тоже таскали мало доспехов… Но там их не носили из-за дороговизны железа. Истощённые рудники не давали возможности в полной мере обеспечить воинов защитными средствами.

Она с Умойра… Нет сомнений! Да и черты лица это выдают… Карие глаза… На Умойре девушки частенько с карими глазами… (Интересно, а я откуда это знаю?)

— Мила, — эти слова женщина выдавила из себя с большим трудом.

— На вас напали? — снова спросил у неё.

— Да… напали…

Мила вдруг села на обуглившееся бревно и громко зарыдала.

Начинается! Только слёз тут не хватало! — я огляделся по сторонам, не убирая на всякий случай лук. Среди мертвых тел и их частей были заметны несколько крупных фигур, явно принадлежащих оркам.

— Слезами делу не поможешь, — заметил я, уставившись на чью-то оторванную ногу в темном рваном сапоге.

Мила подняла голову и зло посмотрела на меня.

— Да что ты понимаешь! — в сердцах бросила она. (Для неё всё произошедшее, безусловно, было горем неимоверным, но я вдруг ощутил странное равнодушие. Это от усталости, а не чёрствости, — оправдался я перед собой.) — Здесь такое было…

— Вижу, вижу… Судя по всему это дело рук орков?

Женщина оглянулась и затем встала.

— Почему орков? Нет… Сюда ворвались дикие великаны с запада! — перед глазами Милы промчались сумбурные воспоминания. Ей запомнились только пожар, крики, да общая суматоха. — Хотя… хотя… были и орки… были…А ты сам кто такой? — чуть придя в себя, спросила она.

— Я уже говорил, — отмахнулся от Милы рукой, а сам направился к ближайшему телу. — Кто-то ещё остался в живых? Вы проверяли?

— Что? — Мила стала растеряно крутить головой.

— Ясно. Вот что: я пойду с восточной стороны, вы с западной. Держите меня в поле зрения и в случае чего…

— Ты чего раскомандовался? — Мила хотела сказать строго, но в последний момент чуть всхлипнула.

— От того, что опыта побольше вашего имею. А меч-то, кстати, сухой…

— И что? — непонимающе поглядела на свой клинок женщина.

— Вы когда-нибудь участвовали в сражении? Вот то и оно! Смотрю, что своей спатой вы только мух гоняли. На нём ни капли вражьей крови…

И я пошёл с востока. Мила ещё несколько мгновений смотрела то на меня, то на меч, а потом направилась с другой стороны выгоревшего Острога. Не прошло и минуты, как женщина вскрикнула:

— Я нашла… тут живой… кто-то…

Это был какой-то мужичок с подпаленной головой. Он лежал, придавленный бревном у грязной широкой лужи.

— Кто это? — спрашивал я, пытаясь приподнять деревянный брус.

— Егор… Хватов.

Человек застонал и приоткрыл глаза.

— Пошевели руками-ногами. Что-то болит? — сказал я.

Хватов попытался встать и охнул, хватаясь за левый бок.

— Всё тело ломит, — прошептал он сухими губами. — А так, вроде, целый…

— Ну и отлично.

Мы втроём обошли развалины, и нашли ещё семерых живых человек да один «росток» гибберлингов по прозвищу Стрелки. Кое-кто всё же был ранен, но не сильно.

Комендант крепости был обнаружен у северо-западной башенки. Голова у него отсутствовала (ощущение, будто её откусили), а со спины торчало толстое копье. Хоть Мила уже взяла себя в руки, но сдержать слезу не смогла.

— … стоять на страже… хранить верность Лиге… идеалам Света… — доносилось до моего слуха её бормотание.

Поднявшийся холодный ветер стал заносить снегом мертвые тела и развалины крепости.

— Пожар начался с юга, — подали голос подошедшие гибберлинги.

В этом «ростке» старшими были сёстры, а брат, так сказать, на подхвате.

— Что? — «вернулась» в этот мир Мила.

— Мы осмотрелись вокруг, — продолжила одна из сестёр Стрелок. — Надо бы сходить по бережку вниз по течению. Может следы какие найдём…

— Мне с той стороны ничего не повстречалось, — подал голос я. — Хотя ночью видел какие-то факелы в лесу…

Тут же вспомнилось странное зарево, которое я принял за северные сполохи. А это на самом деле были отблески бушевавшего пожара.

Даже невооруженным взглядом было ясно, что сначала подожгли лес, который с юга почти вплотную подходил к деревянному частоколу. Непростительная ошибка… Однако смущало другое: как же быстро выгорела крепость. Словно это было… колдовство.

— Орки, — сделала безапелляционное заключение Мила насчёт тех незнакомцев с факелами, которых я видел ночью. — Дозорные говорили, что видели небольшие отряды, шатающиеся в лесах, что тянутся от Каменных Великанов… от «ворот», — чуть уточнила женщина.

— Мы ещё видели следы, ведущие за реку. Скорее всего, — рассказывала та из гибберлингского «ростка», что была явным живчиком в своей семье, — великаны из пещер Костяной равнины захватили пленных.

— Захватили, — буркнул один из раненных воинов. — Точно видел, как уводили Глазастиков?

— Кого? — переспросил я. Мне показалось, что я ослышался.

— Ну, этих… пришлых гибберлингов, что всё думали идти на север к строящемуся порту. Ждали подходящей погодки…

Стрелки громко заругались на своём языке.

— И всё-таки, кто ты такой? — Мила, кажется, уже пришла в себя и сердито повернулась ко мне.

— Посланец, — оскалился я.

Женщина внимательно оглядела мою фигуру. Особенно её насторожило исцарапанное лицо.

— И кто тебя послал?

— Кто бы ни послал, но тот, к кому шёл, уже мёртв, — я кивнул на тело коменданта.

— Ты от Стержнева? — вдруг с какой-то надеждой спросила Мила. — Разведчик?

— Да, — соврал я даже неожиданно для самого себя. — В некотором роде.

— Ага…Он говорил, что кого-то вышлет в помощь нашим… Как, говоришь, тебя зовут?

— Бор.

— Я - Мила Огонькова, становой урядник Вертышского…

Тут женщина несколько осеклась и чуть погодя добавила:

— Вернее, того, что осталось от крепости.

Люди вокруг тоже несколько растеряно глядели на это пепелище. В их лицах, как и в лице Огоньковой, читалась опустошённость. У меня тоже раньше такое бывало: чувствуешь некое бессилие, руки опускаются и ничего не хочется делать.

— Надо было бы помочь тем, кого схватили в плен, — вдруг подал кто-то голос. — Вот бедняги. Не завидую их участи…

Фраза была сказана весьма неуверенно. Но Мила словно ожила. Она резко вздёрнула подбородок и поглядела за реку.

Я же снова оглядел выживших и остановил свой взгляд на Хватове. Именно про него мне говорил Ефим Молотов в Гравстейне.

Егор тяжело дышал. Он полуприсел на брёвна и устало глядел в землю. Не знаю, узнал он меня по письму Демьяна, или нет, но меня так и тянуло переговорить с глазу на глаз с этим человеком.

Ушлая персона. Скользкая… Это видно не вооруженным глазом.

Хватов словно ощутил мой взгляд и стал коситься исподлобья.

Так-с, ясненько! Понял-таки, кто я такой. Ну, тогда поболтаем. Узнаем что да к чему.

Не вызывая подозрения, я приблизился к Хватову достаточно близко, чтобы незаметно побеседовать.

— Я про Касьяна ничего конкретного сказать не могу, — несколько испугано сказал Егор. — Не знаю… Путает Демьян. Я ему говорил, что слышал… да и то ерунду всякую. А он настаивал… требовал… Дурачок.

— И чем это мне поможет? — надменно спросил я. — Слушай, Хватов, мне пришлось своё слово дать. Но коли не сдержу, коли брата Молотовых не найду, то скажу, что то ты мне мешал. И уж поверь: им не будет безразлична твоя дальнейшая судьба.

Егор испугано поглядел на меня и тут же спрятал глаза.

— Ну… ну… тут вчера был человечек… один…

— И что?.. Слушай, Егор, чего это мне приходится из тебя всё клещами вытягивать? — я демонстративно положил руку на рукоять меча.

Хватов мгновенно переменился в лице. Он быстро просёк, что за человек перед ним, и на что этот человек способен.

— Ну… мужичок этот… Варлам, он от этих… — тут Егор кивнул головой куда-то в сторону.

— От бунтарей? С «Валира»?

Хватов сглотнул и испугано посмотрел на толпящихся у Огоньковой воинов.

— Не надо так громко… Это может вызвать подозрения… Пусть считают, что друг с другом мы не знакомы…

— А мы и так не знакомы. Кто такой Варлам?

— Их человек… связной… Он всё знал. Тебе бы с ним поговорить.

— И где его искать?

— Я видел, как его схватили великаны… Нихаз их подери! Его, скорее всего, утянули с остальными пленными.

— Ну ты бл… Послушай, Егор, я шуток не люблю.

— Да я же правду… я…

— Оборвалась ниточка.

— Ну почему так сразу и оборвалась? Он ещё может быть жив…

— А, может, и нет. Его костями сейчас лакомятся людоеды. Мозг высасывают да причмокивают.

Хватов от этих слов скривился. Я сплюнул по сиверийской привычке и вернулся к воинам.

Вот же гадство! Вся ситуация вокруг сплошное гадство… Как специально. И за что же мне такое «счастье»?

Так бежал сюда в крепость, думал отдохну… О, Тенсес! Да как же это надоело! И кончиться когда-нибудь всё это гадство?..

Ход мыслей нарушило появление ещё двух личностей.

К нам направлялись эльфы. Они быстро шли к сгоревшей крепости со стороны северо-западного вала. Не прошло и пяти минут, как эти двое подобрались к нам.

Одного из них я узнал. Это был Альфред ди Делис. Он бросил на меня мимолётный взгляд и целенаправленно направился к Огоньковой.

Рядом шла худая высокая светловолосая эльфийка в одежде служителя культа Света. На её голове виднелась красная бархатная скуфья, за спиной прозрачные лёгкие крылышки, которые неслышно трепыхались в воздухе. В разговоре эту эльфийку назвали Люсиль, а чуть позже я узнал, что она принадлежит Дому ди Ардер, и что тут в Сиверии, а именно в Вертышском Остроге, ей с недавнего времени назначена роль окружного надзирателя за церковными делами этой округи. По более умному (то бишь по эльфийски) — епископа.

Когда эльфы подошли к Миле, та, судя по всему, поведала, что приключилось в Остроге. Я стоял несколько далековато, да ещё порывы холодного ветра не давали понять, о чём ещё говорят эти трое. Пришлось приблизиться, в то время, как остальные отчего-то отодвинулись в стороны.

— Поздно… — услышал я слова Люсиль.

Закончить ей не дала Огонькова:

— Поздно? Да почему же? — лицо Милы раскраснелось то ли от волнения, то ли от порывов морозного ветра.

— Обряд Воскрешения надо делать, что говориться, по горячим следам, а тут…

— По горячим следам! Почему вы сбежали из Острога?

— Я не сбегала, — чуть повысив тон, ответила эльфийка. — Мы с Альфредом отправились к Гиблым Скалам…

— Да меня не интересует, чем вы там занимались со своим… чернокнижником. Вы обязаны были тут находиться! Сколько удалось бы спасти…

— Вы ничего в этом не понимаете, — безапелляционно заявила Люсиль.

Её лицо стало ещё более вытянутым.

— Конечно, теперь можно так говорить, — возмутилась Мила.

— В святилище… в разрушенном святилище нет Искр погибших людей.

— И что это значит?

— Любое святилище нашего культа в некотором роде работает по принципу пирамид Тэпа. Оно улавливает находящиеся в округе Искры. Притягивает их к себе… А потом, при помощи обряда Воскрешения можно вернуть к жизни…

— Зачем вы это мне рассказываете? Просто сделайте то, что нужно и возвратите к жизни…

— Повторюсь: Искр нет. Я не знаю, где они. Может, уже в чистилище, может… Но даже если бы они и были тут, то куда их возвращать? Практически ни одного целого тела!

Мила опустила голову и крепко сжала челюсти. Я увидел, как вздулись вены у неё на висках.

— Всё равно, будь вы здесь, — пробормотала она, — можно было многое изменить.

Эльфийка ничего не ответила. Она глянула на Альфреда, словно ожидая поддержки, а тот косился на меня. Мне тут же подумалось: узнал или нет?

Огонькова явно настроилась на то, чтобы отправиться к великанам, то есть племени так называемых людоедов, чтобы отбить пленных… или сложить в битве голову. Это её решимость меня насторожила.

— Месть — страшное чувство, — сказала Люсиль. — Кто-кто, а уж вы должны это понимать.

Мила резко повернулась к эльфийке.

— Да что ты в этом понимаешь. Ты… ты… ты…

Огонькова насупилась, и мне даже показалось, что она сейчас кинется на Люсиль.

— У тебя и детей-то никогда не было, — горько сказала урядница.

Никто не понял, о чём она.

— Вам не нужно это делать. Вы же читали святые книги? — не унималась эльфийка.

— Что? — Огонькова чуть наклонилась.

— Вы живы, вы целы, а значит Сарн…

Но Огонькова не слышала Люсиль. Перед её глазами вдруг встала далёкая картина из ранней молодости, из того забытого всеми фибрами души прошлого, из «сна»… Там она тоже была такой же… здоровой и невредимой… как и сейчас. А вот ребёнок… девочка… маленькая такая, лёгкая, как пушинка… носик пуговкой, глаза большие… смотрят, и не видят ещё толком ничего…И муж… красивый черноволосый парень… а потом опустошенность… тьма… непроглядная тьма… без будущего… без прошлого… А в окне ветер раздувает тонкую ткань новёхоньких занавесочек в горошек… и их вид совсем не радует глаз.

Огонькова ведь не всегда была Защитницей Лиги… да и не собиралась ей быть… Тогда не собиралась…

— Что? — снова повторила Мила, сжимая кулаки.

У Люсиль, как и у Кристины, было слишком эмоциональное лицо. Они обе совершенно не умели скрывать свои чувства.

— Ещё Тенсес писал, — продолжала эльфийка, — что бы мы были честными сами с собой. Помните его слова: «Вы — закона буква, веры твердь»? А позднее он добавлял: «Да не имейте злобы на врага своего, ибо торжество справедливости…»

— Замолчи! Не говори ни слова! — Огонькова перешла на истошный крик. Как только эта ссыкуха могла стать епископом Церкви? Она же ничего в этой жизни не понимает. Ничего! — Эта крепость для меня, все люди в ней, как… как…

Она хотела сказать «ребёнок для матери», но сдержала порыв и вернулась к воинам.

Понятно, что урядница во всём винила людоедское племя. А после общения с «ростком» охотников Стрелок, она просто укоренилась в своих намерениях. Потому непреклонно заявила всем оставшимся:

— Наших друзей, наших товарищей жестоко убили. Многих разорвали на части, кто-то сгорел… Тем самым их лишили возможности воспользоваться великим Даром Тенсеса… — тут Огонькова, как некогда ранее, всхлипнула, и прикрыла на мгновение рот рукой, словно пытаясь таким образом удержать вырывавшиеся наружу рыдания. — Вы все умеете владеть оружием… Отправимся же на Костяную равнину в пещеры людоедов и отомстим за павших!

Надо было видеть лица людей. Они только-только отошли от ночных событий. В душе многие благодарили Сарна, Тенсеса и хрен его знает кого ещё, за то, что они остались живы, а тут урядница вдруг требует совершить невообразимую вещь: отправиться на верную гибель. И ради чего? Все эти призывы к справедливости, к возмездию совершенно не возымели никакого действия. Люди потупили взор, стараясь не глядеть на Огонькову.

— Ну что вы? Неужели трусите? Ваши друзья в руках этих мерзких… мерзких людоедов. Подумайте… представьте себя на их месте. Когда никто… никто не поспешит к вам на помощь.

Месть местью, но в любом случае следует думать головой. А погибнуть просто так — это уж слишком! — так думал я и остальные ратники.

— Но нас мало и… Может лучше дождаться подкрепления?

— Откуда? Из Молотовки? Или из Гравстейна? С мыса Доброй Надежды? Даже если подкрепление и придёт, то когда это произойдёт? Надо самим идти на выручку…

Никто больше ничего не сказал, никто даже не попытался поддержать Огонькову. И та в немом отчаянии забегала влажными глазами по выжившим, и вдруг остановилась на мне.

Твою-то мать! Такого взгляда обычно не выдерживает ни один мужик, если он действительно к ним себя относит.

Сердце ёкнуло, но глаз я не потупил, как остальные.

— И нам всё-таки необходимо сообщить и в Молотовку, и в Гравстейн о случившемся, — сказал я. — Кроме того, следует подумать о том, где и как укрыться от непогоды. Лучший вариант: отойти к гибберлингам за Великаны…

Лицо Милы чуть заострилось. Её глаза приобрели светловатый оттенок. Она тяжело задышала. Её лицо стало каким-то осунувшимся, как у старухи.

— Без разведки нет смысла идти в пещеры, — уже другим тоном сказал я. — Мы и себя погубим, и другим не спасём.

— А ты сможешь это сделать? — спросила Мила, запинаясь.

Ветер чуть поутих и снежок теперь медленно опускался на землю.

— Что «это»?

Огонькова сглотнула и кивнула в сторону Костяной равнины…

 

4

Зачем обещал? — злился я сам на себя. — Ну, зачем?

Быть связанным словом, наверное, одно из самых неприятных дел. Да ещё эта совесть… Можно было бы сказать, что, мол, не было возможности, или ещё что-то в этом роде. Но противненький червячок внутри гложет и нашёптывает на ухо, типа, обещал же, так делай.

Твою-то мать! Как это всё надоело! Что за натура такая?

Я снова вспомнил тот взгляд Огоньковой и вдруг подумал о Зае. Отчего-то представилось, что это она на месте урядницы. И тоже ждёт, ищет помощи хоть от кого-нибудь. Где он, её муженёк? Куда пропал? Вернётся ли?

Перед внутренним взором предстал Жуга Исаев. Он тоже отчего-то потупил глаза к земле и врал Корчаковой, мол, с Бором всё в порядке. Мол, всё образуется. Не стоит переживать… А сам по-прежнему не смотрит на Заю…

Тьфу, ты! И привидеться же такое!

Ладно, — говорю себе, — хотя бы схожу, посмотрю, что могу сделать. Да и чего в этом сожжённом Остроге сидеть! Слушать причитания Огоньковой?

Я чуть покружил вокруг крепости и, тяжко вздохнув, направился за реку.

— Постой, — остановил меня окриком Альфред ди Делис. Он быстро приблизился и спросил: — Помнишь меня?

— Конечно… И что?

— Мне нужна от тебя небольшая услуга.

Эльф подлетел ближе.

— Сопроводишь меня до Костяной равнины. Мне кое-что нужно найти…

Альфред положил свою руку мне на плечо, словно мы были с ним старыми друзьями. Подобное панибратство мне не понравилось, однако, надо признать, эльф чем-то к себе располагал. Бывают такие личности, и ди Делис явно относился к таким.

Я не очень хорошо его помнил по острову Безымянного. Да и вообще, события тех дней сейчас казались, чуть ли не историей столетней давности. Единственное, что точно отложилось в памяти, так это то, что Альфред ди Делис не был многословной личностью.

Мы спустились вниз по склону и достигли припорошенного снегом льда. Здесь погуливал шальной ветерок, который застилал глаза колючими снежинками. То тут, то там появлялись лёгкие завихрения, странно пританцовывающие на тёмно-сером Вертыше.

Едва стоило продолжить движение к противоположному берегу, который еле виднелся в серо-сизой дымке, как ветер резко усилился.

— Я тебя хорошо помню, — сказал эльф, отчего-то покусывая верхнюю губу. — А когда мне написала Кристина…

— Она писала обо мне?

— Не только… Вы с ней нашли Ковчег? Так?

— Наверное… Я в этом не силён. Послушайте, Альфред: мне необходимо проверить тот берег, поискать следы великанов… Они схватили нескольких человек да гибберлингов.

— И что? Ищи себе, сколько хочешь.

— Я никак не могу взять в толк, что вам от меня-то надо?

— От тебя? Лишь только компания… Я иду в Костяную равнину за костями, — тут эльф рассмеялся сказанному каламбуру. Видя моё удивление, он пояснил: — Ночью было такое зарево от горящей крепости, что мы с Люсиль его увидели аж у подножия Гиблых Скал. Я сразу понял, что произошло. Но никак не думал, что было ещё и нападение… теперь крепость осталась…

— Крепости вообще не осталось.

— Это верно. Но кое-кто в ней выжил. Не исключено, что великаны снова явятся сюда, чтобы это проверить. И коли найдут людей… В общем, я решил на какое-то время создать Стража. Мне нужны будут кости мёртвых яков, а за рекой их предостаточно.

— Стража?

— Да, его. Это отпугнёт врагов… Я чернокнижник, как ты знаешь. И ещё Историк. Думаю, Кристина об этом упоминала… Что там?

Мне пришлось остановиться: на снегу чётко отпечатались следы крупного человека. Длина его шага впечатляла. Рядом в нескольких саженях я нашёл ещё подобные следы. По предварительным подсчётам, через Вертыш перешло около двух десятков великанов. Шли они строго на запад.

Я встал и вернулся к разговору с Альфредом.

— Они пошли туда, — махнул я рукой. — Так что со Стражем?

— Магия смерти, — продолжал Альфред, — в которой я хороший специалист, поможет создать… Не хочется называть это существо чудовищем. Пусть будет зверь… могучий, крепкий… в некотором роде даже бессмертный. Одним словом — Страж Острога.

Тут ди Делис остановился и задумался.

— Идёмте дальше. Мы тут как на ладони, — строго сказал я, а сам вдруг подумал, что впечатление о немногословности эльфа теперь кажется ошибочным.

Альфред мягко улыбнулся и отправился следом.

— Знаешь откуда у меня подобные знания о создании Стража? — вдруг спросил чернокнижник. — От народа Зэм. О-о, это ещё те мастера… А Тэп? Вот кто заслуживает своего рода уважения… Я в плане колдовства. Ты сам видишь, что в этих краях столько артефактов народа Зэм… столько… столько…

Эльф вдруг остановился и резко отдёрнул меня за плечо:

— Почему?

— Что? — не понимал я.

— Почему ты пошёл на поводу Огоньковой?

Меня испугала такая резкая перемена разговора, и я неожиданно начал пятиться от эльфа.

— Я вас совсем не понимаю.

— Ты ведь не хочешь этого делать. Так?

— Чего «этого»? Я иду разведать…

— Мне хоть не ври.

От такого заявления, я аж рот открыл.

— Хотя бы не делай этого ради мести, — добавил к своим словам эльф. — Я ведь не такой дурак…

— Ну… это я уже знаю.

Сейчас Альфред уже не казался безобидным рассеянным магом. Я глядел на него совсем иными глазами. В эльфе не было тех отталкивающих черт характера, которыми кишит его раса. Он казался вполне «человечным».

— Но почему вы об этом заговорили? — удивлённо спросил я.

Мы как раз достигли противоположного берега. Погода быстро портилась, снег заметал все возможные следы. Порывы метели стали сильнее. Ощущение такое, словно они намеренно пытались сбить нас с ног. Упорный ветер гнал по небу темные тяжелые тучи, которые тянулись над самыми вершинами горных хребтов.

Мои мысли большей частью были поглощены необходимостью найти укрытие, потому ответ эльфа я пропустил мимо ушей.

— …не успею тебя вразумить, — донеслось до слуха. — Ты ведь не такой пропащий человек, коим изобразила тебя Кристина. Обстоятельства, так? Все мы планируем одно, а живем в силу обстоятельств…

«О чём он? — туго соображала голова. — Странные существа, эти эльфы».

Я заметил небольшой навес и показал его Альфреду.

— Укроемся там, — крикнул ему, сквозь ветер. — Переждём бурю.

Чернокнижник понимающе кивнул, и мы направились к скале. И едва нам удалось укрыться в небольшой нише, как снег повалил непроглядной стеной. Ветер бешеной собакой кидался на всё, что видел вокруг себя. Он дико завывал, прыгал по холмам, вздымая снежные вихри.

— Ого! — вырвалось у меня. Хорошо, что мороз был не очень сильный, иначе при таком ветре мы быстро могли замёрзнуть.

Альфред несколько безразлично поглядел на проделки снежной бури и решительно занялся костром.

— Я много путешествую, — сказал он, опускаясь на одно колено. — Бывал в таких местах, что Сиверия на их фоне выглядит ласковым котёнком…

Сказал и через секунду-другую в его руках вспыхнул яркий огонёк. Эльф некоторое время зачаровано глядел на него, а потом аккуратно положил на каменистую почву подле себя. Язычок пламени несмело потянулся вверх и тут же испугано скрутился в «клубочек». Альфред наклонился и, кажется, что-то зашептал.

Я на секунду отвлёкся, глядя на бушующую природу. В этот момент стало светло: пламя уверенно разрослось до приличного костерка.

— Вот как-то так, — улыбнулся эльф, поворачиваясь ко мне.

— Да, с вами не пропадёшь, — в ответ улыбнулся я. — А мне уж подумалось, что сейчас будем думать да гадать, как спасаться от непогоды… Перекусим?

С этими словами, я вытянул из сумки орочьи припасы.

— Да, смотрю, с тобой тоже не пропадёшь, — рассмеялся Альфред.

Мы живо перекусили и подсели чуть ближе к костру. Небо заметно потемнело, приближался вечер.

— Как ты уже, наверное, догадался, — сказал эльф, — я с тобой увязался не только из-за Стража… Кристина, девочка, конечно, умная, но в тебе она не разглядела главное.

Разговор приходилось вести на повышенных тонах, поскольку дикие завывания северо-восточного ветра заглушали всё вокруг. Мир вне нашего укрытия стремительно заносило снегом.

— Что же это за вещь такая, которую ей не удалось разглядеть? — улыбаясь, спросил я.

Эльф не ответил. Он склонил голову на бок и долго-долго посматривал на то, как пляшут языки его магического костра.

— Я хотел тебя вызвать на Тенебру, — начал он. — Но Аманда была против. Она всех убедила, что ты честнейшая личность…

— А разве это не так? — лукаво спросил я.

Но меж тем вдруг ощутил, как по спине пополз странный холодок. Разговор явно начинал переходить в иную плоскость. И эта перемена меня снова пугала.

Альфред мог пощекотать нервишки. Вроде простачок, и располагает к себе, а всё равно понимаешь, что он непредсказуемая личность.

— Тебя никто ведь не… расспрашивал? — заминка в последнем слове явно указывала на то, что эльф хотел сказать нечто иное.

— Да, меня никто не допрашивал, — чётко выговаривая все слова, сказал я Альфреду ди Делису.

Чернокнижник прищурился, словно взглядом пытался проникнуть в мою суть, а потом вдруг сказал:

— Я беседовал с Бернаром ди При. Думаю, тебе ведом этот эльф.

— Ну да, — улыбнулся, было, я, но натолкнувшись на холодный взгляд эльфа, тут же посерьёзнел. — Можно сказать, что он мой друг.

— По его словам выходило, что у тебя, так сказать, отбило память.

Альфред испытывающе смотрел на меня. Типичный судебный пристав.

Мы были сейчас один на один, и каждый из нас это понимал, и раздумывал на какую степень откровенности готов пойти.

— Так и… есть. А что? — спросил я, готовясь к худшему.

— Ты хоть что-то о себе… знаешь?

Мне вдруг чётко стало ясно, что именно сейчас есть возможность хоть с кем-то обсудить моё положение. И если я сейчас этого не сделаю…

— Меня часто беспокоят воспоминания… Сверра с Ингоса.

Ответ эльф воспринял вполне серьёзно. Даже не усмехнулся.

— Того самого Сверра?

— Да… Мне кажется, что я — он и есть.

— Так! — эльф сжал губы. Стало совсем непонятно, то ли он сердится, то ли просто это обычное выражение его лица. — Что ещё?

— Кристина рассказывала вам о «святой крови»?

— Что? — кажется, эльф не понял.

Я собрался духом и поведал ему обо всём. Начал с того момента, как обнаружил себя лежащим на полу в башне Клемента ди Дазирэ, а эльф задумчиво молчал, глядя то на меня, то на костёр. Альфред сейчас был похож на одну из статуй в доме посла Пьера ди Ардера. Если бы не блеск глаз, то так можно было бы и подумать.

Я уже несколько минут как молчал, а эльф всё ещё не реагировал. Его глаза сосредоточенно смотрели в одну точку.

Эльф начал разговор с одного, на вид незначительного, момента в моих словах.

— Порт Такалик? — удивился Альфред. — Странно… Отчего на том аллоде? Отчего на Эльджуне?

— А что там? — спросил я.

— Там? Да всякие слухи ходят… Но если честно, то пока что я и сам не понимаю… Тебе бы не на Ингос за ответами съездить, а именно в порт Такалик. Поговорить с вольными торговцами, может что-то знают… А они, уж поверь, много чего ведают… Странно всё это!

Он чуть помолчал.

— Знал бы я раньше, — чуть погодя, проговорил он, — за ту Тень, что была в Башне Айденуса…

Тут Альфред запнулся. Казалось, он подбирал слова, но я понял, что эльф сдержал себя, чтобы невзначай не проговориться.

— Есть одна старая легенда-притча, — начал рассказывать чернокнижник, — про эльфийский клинок Шерт. Не слышал?

Я отрицательно махнул головой.

— Ну, выражение, подразумевающее такой дар врагу, способный его погубить. Разве не слышал?.. Ладно! Суть легенды такова, что некогда глава Дома ди Дазирэ — Виктор, подарил этот прекрасный образчик холодного оружия своему врагу Филиппу ди Дусеру на Великом Балу, как бы в знак примирения. А вечером одна эльфийка… служанка (тут Альфред несколько улыбнулся, явно пытаясь показать мне, что смысл сказанного слова несколько иной) по имени Кора вошла в покои этого самого Филиппа Красивого. Она спокойно миновала стражу, которая не нашла у неё ничего опасного, и провела приятную ночь с хозяином. А утром, сняв со стены клинок, отрубила голову главе Дома. Слухи ходили, что эту служанку наняла семья ди Дазирэ, хотя до сих пор сие не доказано. Стража ди Дусеров была весьма опытная, но никто не смог предположить, что Кора воспользуется подарком Виктора для того, чтобы совершить убийство. Служанка беспрепятственно вышла из покоев Филиппа и с тех пор её никто не видел.

— И к чему эта легенда? Каким боком…

— Каким? Вот ты и есть этот самый клинок Шерт.

Я приподнял брови в немом удивлении.

— Нет сомнения, что ты был связан с мятежниками… сам же говорил, что многие тебя узнавали. А вот случай с Тенью указывает именно на эту легенду-притчу…

— То есть, вы говорите о происшествии в Башне Айденуса?

— Да-да. Ты сам сказал, что страстно желал убить Великого Мага.

— Но не по своей воле…

— Пусть так.

Мы помолчали. Я начал сомневаться в словах эльфа. Многие факты как бы говорили за его слова, но внутреннее чувство утверждало обратное.

— Я понимаю тебя, — сказал мне эльф. — Так и должно быть: все эти сомнения, неверие… Ты был своего рода инструментом, который «заработал» в нужный момент. Только увидел Айденуса и оп!..

— То есть моё беспамятство тоже задумано специально?

— Не исключено… Я слышал о подобных магических практиках. Тебе навязали образ Бора, как некого новобранца с Ингоса, решившим вступить в ряды Лиги… Разве тебя самого не удивляла собственная необычная подготовка? Твои умения?

— Удивляла, — соглашался я.

— Ну вот!

— Но ведь волю моих хозяев мне выполнить не удалось: Айденус не уничтожен.

— Да, так и есть, — грустновато ответил Альфред. — Так и есть…

— И что по этому поводу скажете? — решился я.

— Что скажу? — переспросил Альфред. Он поднял взгляд и сощурился. — Пожалуй, тебе повезло, что ты вернулся из чистилища.

— Я вас не понимаю, — смущённо пробормотал я. Мне виделся совсем другой ответ.

— Ещё в Темноводье в Валирском Замке, когда дочь канийского князя Адриана Светлана не вернулась в этот мир… лет, эдак, двадцать назад…

— Как это «не вернулась»? — не понял я.

— Её Искру похитили. Священники не смогли ничего поделать. Пришлось обратиться к принцу Даккару ди Дазирэ, на тот момент самому лучшему чернокнижнику Сарнаута, чтобы тот вернул назад Искру Светланы…

— И что?

— Обряд закончился полной катастрофой… Никто из Совета, из настоятелей Церкви и иных приближённых личностей, не хочет особо афишировать, но с тех пор, практически, ни одна Искра не вернулась в сей мир.

— Так уж и ни одна?

— Случаи были и до этого, но просто именно Светлану, её Искру принято считать точкой отсчёта. Не знаю, как обстоят дела в Империи, но, мне кажется, что и там тоже самое…

— Но вот кто-то смог вернуть меня?

— Смог. Думаю, он воспользовался очень древней магией…

— Что за магия?

— Честно скажу, что не знаю. Сердце дракона, кровь единорога, тело воина-сверра, вернее даже самого Сверра… А вот сознание… Кто такой Бор?

— Нихаз его знает!

— Нихаз… Нихаз… Он то, может, и знает… Что ещё ты помнишь?

— Однажды, — начал я, — мне вдруг примарился странный эльф-чернокнижник. Помню, что его тело было испещрено татуировками…

— Такими? — ди Делис распахнул камзол, и я увидел на его груди странные узоры.

— Вроде… похожи…

— И что этот эльф делал?

— Он стоял подле странного вида человека… Сейчас мне кажется, что тот был кто-то из племени Зэм… Они о чём-то спорили. Всё что я чётко помню, так это то, что кто-то из них сказал, что я пригожусь. Нельзя, мол, меня «трогать».

— Что делать? — не понял эльф.

— «Трогать»… так и сказал… дословно…

— Н-да! — вздохнул Альфред. — Прав был Айденус! Ой, как прав!

— Вы о чём?

— Он написал мне, что увидел странную… Тень… очень странную… И опасную. Я не подумал, что речь о тебе… Кто же тот маг, что стоит за тобой?

Эльф обхватил голову руками и закрыл глаза.

— О, Сарн! Дай мне сил всё это понять!.. Глава Империи, — начал он, резко повернувшись ко мне, — Яскер дал приказ исследовать существ живущих в астрале и около него. Говорят, их учёные достигли весьма больших успехов, и даже получили контроль над астральными мутациями…

— Чем? — не понял я.

Но эльф словно и не услышал вопроса, и продолжал:

— Ходили разные слухи. Жаль, что нам не удалось так продвинуться, как им…

Альфред протянул руку к огню и снова замолчал.

— Так что дальше-то? — решился я на вопрос.

— А? — эльф повернулся ко мне, а потом, сообразив, что не закончил свой рассказ, продолжил: — Кто-то следил за этими опытами. Империя полагала, что это мы, Лига. Но это не так. И этот кто-то выкрал все результаты исследований, которые с таким трудом Империя делала…

Альфред встал.

— Клемент ди Дазирэ тоже пытался разобраться с Астралом… Помню, как он мне говорил: «Представляешь, возможность путешествовать от аллоды к аллоду без помощи корабля? Аж дух захватывает!» Клемент делал ставку на метеоритное железо… И вот его нет, и всех его исследований тоже нет. Мы даже не знаем насколько далеко он продвинулся в своих изысканиях…

— Я думаю, что это хорошо, что Империя всё потеряла, иначе нас ожидал крах, — заметил я. — Полный крах!

— Согласен… Но встаёт вопрос: кто тот неизвестный, стоящий за «крахом» имперских учёных и гибелью Клемента? И что от него ждать?

Мы замолчали. Я никак не мог сообразить, где во всей этой каше моё место.

— Мутация, — повторился Альфред. Он повернулся ко мне: — Это такое понятие, означающее изменение каких-то характеристик в организме, в его структуре. Они приводит к появлению новых функций… А чем ты не мутировавшее существо?

— Что? — из всего сказанного, я ровным счётом ничего не понял.

Эльф вздохнул:

— Это так… мысли вслух. Если бы я сам знал, что тут происходит! Всё условно и как-то… как-то эфемерно… Одни загадки! И ты среди всего этого…

— По-вашему, выходит, что я тоже… эксперимент.

— Я не знаю!..

Эльф досадно махнул рукой.

— Вон, возьми джунов. Тоже экспериментировали с Астралом. Как видишь, их изыскания кончились весьма плачевно…

— Вы считаете, что это они виноваты в том Катаклизме?

— Они. Или не они… Может, Тэп… Никто сейчас не разберёт… Ты запутал меня ещё больше.

— Я запутал?.. А кто я? Кто?

Ди Делис нахмурился.

— Все мы творения Сарна, — пространно отвечал чернокнижник. — Ты — Бор. Вот в этом и следует искать ответ. А, все эти сверры, драконы и единороги, лишь части головоломки. Ты зациклился на них… Айденус прав. За тобой стоит некто другой. Он очень могуществен. И мне думается, что тот кусок штукатурки с потолка свалился не зря. Главное, что ты, возможно, потерял «связь»… Неизвестно, что бы было, будь всё наоборот.

— А если это я виноват в гибели Клемента ди Дазирэ? Вы рассматриваете такой вариант?

— Такая мысль, было, у меня мелькнула. Но когда ты столкнулся с Айденусом, то ничего подобного не повторилось. Так?

— Тень была…

— Здесь не то. Совсем не то.

— Что мне делать?

Эльф устало потёр лоб.

— Если бы я знал точно… Ты расстроился? — удивился Альфред.

Что ему ответить? Конечно же, неприятно узнать, что ты вовсе не тот, кем себя мнил. Ни человек, хотя внешне похож… Непонятное создание без прошлого…

Я не ответил чернокнижнику. Не хотелось вообще на эту тему говорить.

— Послушайте, Альфред, — начал я о другом, — я вас послушал и у меня сложилось такое впечатление, что и мятежники, и Империя в нападении на аллод Клемента ди Дазирэ, играют роль некой… некой… обманки. Выходит, что здесь замешаны другие силы.

— Выходит, — улыбнулся эльф. — Ты не единственный, кто так подумал. У нас, у эльфов, даже есть такое правило в игре в «политик»: хочешь чего-то добиться, делай это руками других. Империей прикрывались, как она прикрывается бунтарями, мол, это им выгодно.

— Пирамида прямо-таки какая-то выходит. Внизу — мятежники, над ними — Империя, над ней… ещё кто-то.

— Ого! Ты ухватил самую суть! Теперь понимаешь, отчего я здесь, в Сиверии?

— Нет, — покачал я головой.

— В потере имперских исследований, о котором я тебе уже рассказывал, по некоторой информации были замешаны культисты Тэпа. А дело поначалу обставили так, будто напала Лига.

— И что? — всё ещё не понимал я.

— Я ещё когда высказывал мнение, что за ними, за культистами, нужен глаз да глаз. А Конклав лишь рукой отмахивался. Подумаешь, еретики какие-то! Ну, пусть себя бунтуют… А Церковь вообще сквозь пальцы поглядывала на них.

— Вы хотите сказать, что в цепи событий наверху «пирамиды» стоят культисты?

— Возможно… возможно…

Ди Делис загадочно улыбнулся. Эльф устало потёр переносицу.

— То, что Кристина утверждает, будто та нежить из Могильников на самом деле Восставшие, я и так знал. Но мне нужны были доказательства, потому я и говорил ей, что она ошибается…

— «Принцип двенадцати»?

— Можно и так сказать. Она молодец. Ой, какой молодец! Сейчас с уверенностью можно сказать, что на этом аллоде появились люди Зэм. Но не имперцы…

— А кто?

— Культисты.

— Вы уверены?

Эльф пожал плечами, мол, считай, как хочешь.

— Вы перед этим рассказывали об Искре Светланы из Валирского Замка? Можно подробней?

Альфред несколько удивлённо уставился на меня.

— Если вы говорите, что с её Искры следует отсчитывать тот период…

— Я сказал обобщённо. Даккар ещё тогда высказывал такую мысль…

— А кто он такой этот ваш Дакар?

Ветер чуть поутих. Снаружи намело уже порядочно снега, и я подумал, что завтра придётся возвращаться, не солоно хлебавши. Где я в этой округе буду племя великанов искать?

— Даккар — наследный принц, — начал Альфред, чуть погодя, — и глава правящего Дома ди Дазирэ. После трагедии в Валирском Замке он просто исчез… пропал… Рассказывали разное. И что он настолько был потрясён своим поражением в искусстве некромагии, что забросил всё и отправился на далёкие аллоды. Там, мол, живёт отшельником, часто путешествует… его видели то в одном месте, то в другом… И всегда мимолётом.

— Я понял, что вы в это не верите?

— Не таков из себя принц Даккар. Кто-кто, а я уж его знал, как… Не в его правилах сдаваться. Думается мне, что он занялся изучением более могущественной магии.

— Это какой?

— Древней магии джунов.

— Зачем?

— А вот уж на этот вопрос мне ответ не известен, — эльф замолчал, глядя вдаль и думая о чём-то своём.

— И кто сейчас возглавляет Дом? — спросил я.

— Что?.. А! Маргарита ди Дазирэ. Она управляет Советом Дома, являясь номинальной наместницей… Когда-то она занималась всеми финансовыми вопросами, но из-за отсутствия принца, ей пришлось взять на себя бремя власти.

— Вы считаете, что Даккар вернётся?

— Кто знает… Кто знает… Думаю, что со счетов его списывать рано.

— Вы даже не допускаете мысли, что он погиб? Ведь такое возможно…

— Возможно… Но пока нет доказательств обратного, принято считать, что принц Даккар жив.

— А если он не хочет возвращаться?

— Хочет… не хочет…

Эльф встал, хмуро глядя в сторону.

— Оставим этот разговор. Время уже позднее… Давай-ка отдохнём. Утро, что говорится, вечера мудренее. Переспим со всей этой кашей в голове и…

Эльф устало закрыл глаза. Я примостился у стены и уставился на огонь. А в голове медленно переваривались мыслишки и отрывки сегодняшних «откровений».

Да, разве заснёшь со всем эти?

И только подумал, как усталость навалилась на разум, словно медведь на бычка. Меньше чем через минуту я заснул.

 

5

Мне снилось лето… Помню, что лежал на лугу. Зелёная трава с чуть пожухлыми кончиками. Такая бывает ближе к осени.

Тепло. Полуденное солнце лежит на вершинах темного леса, лениво поглядывая вниз. Вдалеке ползут толстые барашки облаков.

Я лёг на спину и зажмурился. Но даже сквозь веки пробивались красноватые лучи солнечного света. Потрескивали цикады, в воздухе разлился приятный запах луговых трав…

— Э-гей! — кто-то тронул плечо.

Я открыл глаза: надо мной склонился Альфред ди Делис.

— Утро уж, — сообщил он, хмуро улыбаясь. — Погода наладилась.

После пробуждения настроение враз стало каким-то тоскливым. Подниматься не хотелось: я так хорошо пригрелся у костерка, что лежал бы ещё пару часов, да подрёмывал.

Как же мне опротивела эта Сиверия с её холодами да морозами. Тут лето когда-нибудь бывает?

— Ты чего там ворчишь? — спросил эльф, выходя из нашего укрытия наружу. Он огляделся по сторонам и втянул носом свежий воздух.

Я тоже вылез из ниши и растёр лицо снегом, пытаясь хоть как-то придать себе бодрости. Потом мы перекусили, и эльф затушил костёр.

— Сейчас наши пути снова разойдутся, — сказал он. Кажется, и Альфред проснулся с «философским настроем».

Светало быстро. Я снова вылез наружу и стал обдумывать, куда, собственно, теперь двигаться. Следы замело, местность мне незнакома… Придётся надеяться на авось.

— Цвет гнева, — пробормотал Альфред, глядя на восток.

— Что? — остановился я.

— У нас, у эльфов, каждый оттенок неба имеет своё название, — печально сообщил чернокнижник. — Видишь, какой багровый цвет? Это «цвет гнева»… Н-да… вот не думал, что увижу его в такой момент…

— Какой момент? — не понимал я.

Альфред сощурился и повернулся ко мне:

— Ну, удачи тебе, Бор. Как вы, люди, ещё говорите: «На богов надейся, да сам не оплошай». Будь осторожен, — эльф приблизился и положил на плечо свою руку. — Поверь моему опыту: лишняя самонадеянность может сыграть плохую службу. Боги коварны… их дела и мысли нам не понять… Сегодня они к тебе благоволят, а завтра выбросят на помойку.

Эльф подумал о своём друге Клементе ди Дазирэ: даже тот факт, что он был Великим Магом, нисколько не повлиял на его судьбу. Стал не нужен… или мешал… или влез туда, куда не следовало… Вот и нет его, как нет и многих иных достойных эльфов, людей, гибберлингов… Остаются лишь те, кто хорошо лижет задницу. Ведь пока ты выполняешь возложенную функцию, то нужен. А только свернёшь с пути…

— Ты когда-нибудь хотел начать всё сызнова? — спросил эльф, строго глядя на меня. Его глаза блеснули. — Чтобы ничего не помнить из прошлого, чтобы…

— Чтобы снова повторить те же ошибки?.. Я итак начал жизнь заново. И не думаю, что проживаю её достойно…

— Ясно… ясно…

Альфред сжал губы и, резко развернувшись, пошёл прочь. Я остался один, как вчера и хотел… Но, то было вчера. После вечернего разговора с эльфом, мне стало казаться, что мы несколько привязались друг к другу.

Идти по свежевыпавшему снежку было тяжеловато. Примерно через час я поднялся на небольшое поросшее кривыми соснами плато. Впереди высилась неприступная каменная гряда. Она отвесной стеной шла с юга на север, и мне не виделось никакого, даже маломальского, просвета в ней.

Спрашивается, куда же тогда ушло племя великанов?..

Дед Глазастик пожимал плечами:

— Да почём я ведаю, кто это такие. Мы, гибберлинги, пришли в Сиверию позже вас… людей. Но и до этого на севере уже жили великаны.

С подобными же вопросами о том, кто эти гиганты с Костяной равнины, я подходил и к иным гибберлингам. И лишь только «росток» Осторожных как-то обмолвился:

— Когда мы были в Новограде в позапрошлом году, то слышали от эльфов, что племя исполинов из Сиверии — одно из магических созданий то ли племени Зэм, то ли джунов…

Тогда в Гравстейне я не придал этим словам значения, а сейчас вдруг вспомнил и подумал: «И действительно, кто такие эти великаны?»

Север… или юг?.. Куда идти?

Я крутил головой, всё ещё глядя на скалы.

А, была или не была! И пошёл на север.

Идти было уже полегче. Почти до обеда я брёл вдоль отвесных скал, когда вдруг наткнулся на узкий проход между ними.

Хотя, не совсем уж и узкий, как показалось. Перед входом я нашёл припорошённый полушубок и на основании этого решил, что великаны пользовались этим проходом.

Сняв со спины лук, я натянул тетиву и уже чуть медленнее двинулся вперёд. Едва пройдя шагов десять по ущелью, мне вдруг стало чудиться, что стены начинают сами собой сближаться. У меня даже закружилась голова от испуга.

Я выскочил назад и долго-долго вглядывался в полумрак ущелья.

— Показалось… Твою мать! Не стыдно тебе, Бор? Здоровый мужик, а обделался, как щенок…

Шаг… Стены на месте… Ещё один… третий…

Так постепенно, преодолевая непонятно откуда возникший страх, шептавший на ухо, мол, беги отсюда со всех ног, я стал идти вперёд.

Ширина ущелья составляла сажени три-четыре. Но иногда проход суживался, и мне в этот момент думалось, как тут проскальзывали великаны.

Дорога заняла целый час. Но вот ущелье резко расширилось, и я, прикрываясь валунами, выбрался к громадной площадке, являющейся «каменным мешком».

Впереди было пустынно. Легкий ветерок погуливал среди валунов, вздымая небольшие вихри.

Слева на возвышении виднелось странное сооружение. Это были грубо обтесанные и приставленные друг к другу плиты. А сверху их накрывал длинный плоский валун.

Если это был дом, то весьма примитивный, под стать дикарскому племени великанов… Да и размер на это указывал: для человека он был великоват. Тут толком даже от непогоды не укрыться. Продувает со всех сторон и щелей.

Из глубин памяти выплыло, как я с гибберлингами в Тигриной долине видел нечто подобное: полуразрушенное, занесенное снегом сооружение. Как же тогда Угрюмые назвали его?

На кончике языка вертелось слово. Ещё мгновение, казалось, и я его ухвачу. Как-то… как-то… «ра-…«… «ри-…»

Да Нихаз его дери!..

Всё! Вспомнил: «рёсе». Точно!

И тут же — «дольмен». Да, да, именно так называли подобные «дома» на Ингосе. Эти знания были из прошлой жизни.

Но вот что это? Для чего сделано? — Не известно… Может, великаны использовали их, как святилища? Ну, а сами они кто такие? Стражи, типа тех, которых я видел на острове Безымянного? И что стерегут эти стражи? Неужто руины народа Зэм? Или тайны, которые хранятся там?..

Одна бесконечная череда вопросов… Помнится, кто-то из эльфов в резиденции посла Пьера ди Ардера мне сказал, что в жизни бывает столько нераскрытых тайн, которые раз от раза с завидным упорством стремятся появиться в нашей жизни, что порой начинаешь задумываться, не являешься ли ты сам частью этих тайн.

Я снова огляделся и, никого не обнаружив, потихоньку стал подходить к каменному зданию, держа лук наизготовку. Думаю, здесь от него будет проку больше, чем от иного оружия.

Внутри было пусто. На земле виделся характерный след от костра. Чуть дальше в стороне валялись какие-то обглоданные кости.

Я вышел из дольмена и направился на юг. Там был проход, устремившийся наверх, скорее всего на плато.

После вчерашней бури, воздух стал значительно морознее. Хотя, это могло быть и от того, что я был в горах. А тут, как известно, всегда холодно.

Меня так и тянуло вырваться из этого «каменного мешка». Разум старательно отгонял непонятный страх, вроде того, который внезапно возник перед входом в ущелье.

Все подобные «места» всегда кишат тёмной магией. А она, словно та непонятная болезнь, охватившая моё естество в Гравстейне, после прибытия из посёлка водяников. И она так и стремится въесться до самого мозга костей.

Нет, надо уносить ноги от этого дольмена…

И вообще, — снова корил я сам себя, — зачем согласился идти к дикарям-великанам? Людоеды, это не орки из клана Белого Тигра. С ними не договоришься…

Из-за рыхлого свежевыпавшего снега идти было по-прежнему трудно. Да ещё ко всему прочему, я старался сильно не маячить на отрытых местах, потому двигался укромными тропками, прикрываясь то валунами, то деревцами. Полчаса хода наверх и моим глазам предстала громадная равнина, местами поросшая небольшими хвойными рощицами. Здесь было тихо-тихо. И это расслабляло.

Мандраж немного утих, и меня начинало клонить ко сну. Я нашёл укромное местечко для небольшого отдыха. И только присел среди малорослых сосен, как ощутил насколько устал.

В конце концов, я не семижильный, — промчалась последняя мысль, и глаза, вроде как всего на секунду прикрылись.

— Бо-ор! — прошептал женский голос. — Бо-ор-р…

Я хотел повернуться, но тело сковала неимоверная усталость.

— Стояна?

— Я-я-я…

— Всегда хотел спросить: что с тобой случилось? Почему ты приходишь только во сне?.. Стоп! Я сплю? Ничего себе…

Мне и не думалось, что мой разум мгновенно заснёт. Мысли были тягучими, будто измазанными в киселе. Сознание начало тонуть в сонной мути.

— Быстрее, Бор! Надо быстрее… Не спи же, торопись!.. Да, вставай же ты!

— Куда?.. Куда мне торопиться? — пробурчал я, не в силах открыть глаза. — Всегда хотел у тебя спросить: ты мертва?

Лицо друидки перестало быть бесформенной массой и, наконец, обрело чёткие границы.

— Нет… я всё ещё жива… пока ещё жива…

— Ты являешься ко мне… куда-то всё время зовёшь…

— У меня уже нет сил приходить к тебе. В последний раз… в последний раз тебя зову…

— Что с тобой случилось? Кто же ты такая на самом деле?

Стояна открыла рот и… лёгкий треск веток заставил меня пробудиться.

Глаза резко раскрылись, и я обнаружил, что уже наступил вечер. Не скажу, что нормально отдохнул. Скорее, подобная дрёма ещё больше расхолодила мой настрой на какую-либо работу.

Снова послышался треск. Я приподнялся над зарослями и увидел вдалеке тёмную человеческую фигуру, стоящую у трёх чахлых деревьев. Она имела весьма внушительные размеры.

— Ну, вот и первый варвар, — подумалось мне.

Кончик носа замёрз. Уши тоже… Я поёжился и чуть пошевелился. Меня от дикаря скрывали заросли деревьев, так что не стоило опасаться быть им замеченным.

Великан наломал руками сухих веток, сложил их в кучу и потянул за собой на верёвке. Я проследил за людоедом до следующего склона, уходящего вдоль тёмной отвесной скалы вправо на северо-запад.

Высоко на следующей ступени плато виднелся свет костров. Даже в тусклом вечернем свете мне удалось насчитать пару десятков великанов, копошащихся у огня. Ещё чуть дальше виднелись тёмные зевы четырёх пещер.

Я аккуратно переместился к вертикальной стене и медленно стал подниматься вдоль скалы вверх. Каждую секунду мне казалось, что сейчас откуда-то выскочит людоед. Кроме того любой валун в вечернем свете, казался спиной сидящего великана.

Я стал заметно нервничать и даже сам не понимал отчего. Попытки убедить себя в том, что мне приходилось переживать куда более опасные моменты, успехом не увенчались. Сердце бешено колотилось в груди, норовя выскочить из неё, словно заяц из силков.

Заметно похолодало. От этого даже начала болеть голова. Мне стало казаться, что тут мало воздуха. Один раз я поскользнулся и свалился вниз, прокатившись на спине несколько саженей. При этом больно ударился локтем о что-то твёрдое…

Твою… череп! Человеческий череп… Даже часть скальпа осталась с клоком грязных темных волос…

Фу ты! — я брезгливо вытер руку…

Да что ж со мной? Нихаз подери!

Лежу на снегу… Замер, даже не дышу… Кажется, никто ничего не заметил.

Я приподнялся, обтрусил налипший снег и снова поспешил вверх, к стойбищу людоедов.

Откуда-то изнутри медленно выползала яростная злоба. Дыхание стало ровнее…

Хватит, Бор! Соберись! — я подкрался к небольшой гряде и засел прямо за ней. — Вон пещеры, там и следует искать пленённых острожников.

Лук легко соскочил с плеча. В руку легла стрела.

— Ну, помогай мне Сарн!..

 

6

Внутри было темно. Я присел на корточки и ещё раз осторожно заглянул в черный зев пещеры. В нос ударило каким-то кислым запахом. Блевотина, что ли?

Глаза долго привыкали к темноте, пока, наконец, не смогли выхватить из неё нечто похожее на лежащее у дальней стены тело. Я осторожно прокрался внутрь и приблизился к незнакомцу. До уха донёсся едва слышимое дыхание.

— Эй! — тихо позвал я, кладя руку на плечо. — Кто ты?

Фигура пошевелилась и застонала.

— Что? — ни разобрать ни слова. — Я не понял… Повтори.

— Ты-ы… человек? — хрипло прошептал незнакомец.

— Да, — с этими словами я вытянул нож и стал искать путы. — Как зовут?

— Ва-а… Варлам… я Варлам…

Вот повезло! Аж не верилось. В живых остался последний пленник, да и тот, кто мне нужен. (А Глазастиков жаль. Их мамки очень расстроятся. И, кстати, теперь понятно, отчего Стояна меня торопила…)

— Варлам? С «Валира»? — спросил я, кажется, нащупывая верёвку.

Нож без труда её рассек, и человек попытался пошевелить освободившимися руками.

— А ты кто? — спросил он, приподнимаясь. — Тебя за мной послали?

— Можно и так сказать, — ответил я, перерезая веревки на ногах.

— Капитан?.. Или кто другой?

— Хватова знаешь? Из Острога.

— Егора?.. Дай воды попить… горло пересохло…

И человек жадно припал к эльфийской фляге. Я поздно сообразил, что в ней полугар. Но Варлам словно этого и не заметил: выпил и не поперхнулся. Он сделал несколько мощных глотков и чуть приободрённым голосом выказал своё удовольствие.

Я меж тем подошёл к выходу и выглянул наружу. Пламя костров казалось ярче. Людоеды по-прежнему сидели небольшими группками, что-то пожёвывая, и переговариваясь друг с другом.

Их уродливые рожи в свете костров выглядели настолько отталкивающе, что я волей-неволей поморщился. Такое тупое выражение лица бывает только у малоумков.

Тьфу ты! Наплодилось всякой хрени!..

Я вернулся к Варламу, который всё ещё жадно хлебал воду.

— Ещё кого живым видел? — спросил у него.

— Последние были гибберлинги… Глазастики.

— Где они?

Вместо ответа Варлам кивнул в сторону жующих людоедов. Я смачно выматерился.

— Ты их знал? — шёпотом спросил Варлам.

— Заочно… Знаком с их матушками.

— Н-да… Они кое-что говорили перед своим концом. Вернее, сказал последний из «ростка». Вроде, Франк.

— И что именно?

— Нёс какую-то околесицу про родину…

Я приблизился, и получилось так, что практически навис над Варламом.

— Говори всё, что он сказал. Слово в слово, — прошептал на ухо.

— Ну… ну…

— Быстрее, — подгонял я.

— Говорил, что всё, что осталось от его родины — это скала в астральном море. Ещё говорил про какого-то Непоседу… Он бредил. Рана была тяжёлая. Да и лежал гибберлинг вон у той стены. Я плохо слышал, — быстро забормотал Варлам.

— Что про Непоседу сказал?

— Надо ему, мол, сообщить. Их «росток» затем и шёл, чтобы рассказать про скалу в астрале… Остальное было бредом… Набором слов…

Я глухо рыкнул и поднял Варлама на ноги.

— Всё?

— Угу… А потом пришли эти… Они схватили его и утянули наружу. Печальный конец… Бр-р! Как представлю… Думал, что и меня сожрут, как какую-то свинью на праздник.

— Да уж… Но мы ещё не выбрались отсюда. Рано радоваться.

Я снова выглянул наружу и знаком подозвал к себе Варлама.

— Иди за мной след в след. И не шуми…

Мы двинулись вниз по склону, старательно прижимаясь к стене.

Мне, в отличие от Варлама, было понятно, о чём говорил Франк. Он был разведчиком, которых гибберлинги слали во все концы Астрала, чтобы те нашли утраченную Родину. Выходило, что младшие Глазастики были теми, кто её и нашёл. Вернее, они нашли то, что осталось от их Родины.

Странно, почему они скрывали это от своих? Отчего не рассказали обо всём в Гравстейне? Зачем спешили к Фродди Непоседе на Новую Землю?

Что-то не стыковалось. Но ни время, ни обстановка не позволяли трезво поразмыслить над всем этим.

Мы спустились к маленькой рощице и остановились чуть передохнуть.

— Ты слишком быстро идёшь, — чуть задыхаясь, прошептал Варлам. — У меня сил не хватает…

— Собери волю в кулак, иначе, когда дикари хватятся тебя, а мы ещё будем здесь… Сам понимаешь, чем это кончится.

Я позволил Варламу передохнуть чуть больше, чем планировал, и мы снова тронулись в путь. Ночная мгла стремительно поглощала мир вокруг. С одной стороны это позволяло нам идти незамеченными, но с другой это и мешало продвижению. Варлам часто спотыкался и падал на снег. И, в конце концов, он выбился из сил и тяжело опустился на поваленное дерево.

— Всё, больше не могу.

Я вернулся к нему и стал рядом.

— Ты ведь не из Сиверии? — вопрос насторожил Варлама.

Он замер, глядя на меня как-то исподлобья.

— Ты и сам ведь не из Сиверии? — спросил Варлам в ответ. — Тебя послали… Молотовы? Так? Я это понял, едва разглядел твоё лицо в свете костра. Наёмник? Вот Хватов, сука…

— Чего ты так испугался? — спокойным тоном поинтересовался я. — Кажется, поводов для беспокойства тебе не дали.

Варлам молчал. Он тяжело дышал, глядя в землю. А я продолжил:

— Меня интересует Касьян, младший брат Молотовых? Он на «Валире»?

— Да, — прозвучал глухой ответ.

— Где прячется судно? Как туда пройти?

— Ты… ты не сможешь… Там тайный проход. Его не все знают… Он за Гиблыми Скалами.

Я молчал, всё ещё глядя, как вздымаются бока Варлама. А он сидел передо мной с видом набезобразничавшего ребёнка, изредка кидая косой взгляд на клинки.

Мне совсем не хотелось его убивать. Человек же… Да и мало ли какие обстоятельства вынудили его перейти на сторону мятежников.

Конечно, он думал иначе, предполагая, что в моём лице встретил ту «неизбежность», ожидающую всех в конце жизненного пути.

Я уже умирал… И не раз был на грани жизни и смерти. Но даже это не давало мне какого-то преимущества перед остальными людьми.

Мне тоже приходилось мириться с «неизбежностью». И тоже чувствовать странную горечь от того, что жизнь так быстро кончилась.

А ведь можно было сделать ещё такую кучу всего, — эта мысль возникает всякий раз, стоит понять, что впереди только последний шаг. А потом только холодные стены чистилища. И сделанное уже не кажется важным, а бывает и наоборот, даже глупым…

Я тряхнул головой, отгоняя тяжкие мысли.

— Кто знает? — задал вопрос Варламу. — Ты?

— Я только один раз там проходил, и плохо запомнил дорогу, — явно врал он.

— Вставай.

— Зачем? — Варлам испугано откинулся назад.

— Идём дальше… Да не бойся, выведу тебя отсюда. Но только до Вертыша.

— А дальше?

— Можешь пойти в Острог… в то, что от него осталось. Безопасных мест тут сейчас нет. Кругом или орки, или великаны…

Варлам неуверенно поднялся.

Странно, — думалось мне. — Вроде, не похож на труса. Отчего так боится меня?

А Варлам упорно глядел вниз. Его явно терзали какие-то недобрые мысли.

— Это я виноват, — заявил он не понятно о чём.

Я вопрошающе приподнял брови.

— Ну, с Острогом… Накануне, пришёл к коменданту и потребовал вовсе убрать дозорных с юга. Тот не хотел, тогда я пригрозил ему разоблачением. Мол, скажу, что он связан с мятежниками. Всячески им помогает. И тогда, коли всё прознают, не только коменданту, но и его семье достанется… Просто нам надо было, чтобы Семён… это командир отряда, что доставляет «медь». В этот раз он должен был вести большое её количество… А тут такое! Я не думал… не предполагал…

Варлам замолчал. Мне в темноте показалось, что он плачет. Но услышав потом его голос, я понял что ошибался.

— Я лежал связанным в пещере великанов и ждал, когда за мной придут. Честно скажу, что особо не боялся… смирился… Я даже убеждал себя, что так и должно быть. Что это мне наказание… такое… А тут ты… Обрадовался. Думаю, слава Тенсесу, не подохну такой страшной смертью…. Но сейчас снова задумался, отчего вдруг боги сжалились? Странно как-то. Совсем на них не похоже… Мне отец всегда говорил, что боги могут простить человеку всё. Всё… кроме подлости и предательства… а тут…

Вот тут Варлам всхлипнул и я всё-таки понял, что он плачет, хоть и старается не особо показывать это мне.

— Ты о чём?

— О возмездии. О гневе богов… Они хоть и вняли моим молитвам, моему раскаянию, но только на половину: лишь заменили одну смерть, на другую… Ты пришёл отправить мою Искру в чистилище. Да?

— Умереть ты всегда успеешь, — отвечал я. — Мне приходилось многих лишать жизни… Есть в этом и нечто приятное, но иногда, даже любимое блюдо надоедает. Обещаю тебя не трогать.

Варлам удивлёно посмотрел на меня. Ему хотелось увидеть искренность моих слов в выражении глаз.

— То есть…, - начал он и запнулся. — Если ты… тогда… Не может быть, чтобы я был прощён. Отец мне говорил… Ну, не может быть по-другому! Просто не может…

— Ладно, — бросил я. Мне эти слезливые настроения не очень импонировали. — Пошли дальше.

— Послушай! — Варлам схватил меня за рукав. — Вот что: ты не сможешь попасть на «Валир».

— Почему?

— Даже если ты разыщешь проход, тебе не миновать стражу в бухте… Да и вообще, там всё превратили в неприступную крепость: с обоих сторон непролазные скалы, у выхода из бухты высокий частокол со охраной, у берега боевое судно… Никак не пройти!

— Пугаешь?

— Нет… просто предупреждаю. Ребята Крюкова — люди отчаянные. Все как один головорезы. Да и он не промах! В таких переделках побывал, что ой-ой-ой.

— Вот и поглядим, — бравадился я, а сам уже раздумывал, как же мне быть.

И тут рядом с нами грохнулось что-то неимоверно огромное. В воздух поднялась туча снега. И снова громыхнуло…

А когда тот немного улёгся, я увидел, как к нам приближаются два людоеда.

— Надо же! — вырвалось само собой.

Я снял лук и пошёл на встречу, вытягивая зачарованную стрелу.

— Взрыв!

Вспышка света озарила мир вокруг саженей на сто. Звук был такой, словно с гор сошла лавина. Великана разнесло в пух и прах, а второй неуклюже покатился по земле. Следующий выстрел и части его тела разбросало в стороны.

— Уходим! Живее! Не то…

Мой язык так и не закончил фразы. Варлам лежал на потемневшем от крови снегу и тяжело дышал. Один из каменей, брошенный людоедами, раздробил его рёбра, и лёгкие, не выдержав нагрузки, лопнули.

Я склонился над Варламом. Тот жадно хватал ртом воздух и растеряно глядел на меня.

В его глазах промчалось всё: и страстное желание жить… и обреченность… немой вопрос, мол, отчего же так быстро обрезалась его Нить… и понимание того, что рядом стоит смерть и ждёт его, чтобы провести в чистилище…

Ну, почему? Почему сегодня? — отразилось в глазах Варлама. — Эх, не простили… не простили…

Он поглядел на меня, как смотрят обречённые на казнь преступники.

— Уходи, — просипел он, выпуская изо рта пузыристую пену.

Я встал. Меня сто раз просить не надо.

А Варлам тут же потупил взор, словно говоря мне: «Ну, ладно. Иди… иди же… Я понимаю… Тебе ещё жить и жить… а мне…»

С одной стороны он меня гнал от себя, но с другой — ему было страшно сейчас оставаться в одиночестве. Смерть его страшила, как и любого человека.

Моё сердце сжалось в кулак. Стало трудно дышать. Но я всё же сделал шаг в сторону, не отводя взгляд от умирающего Варлама.

— Прощай, — проговорил мой рот, а сознание быстро-быстро стало мастерить «стену», чтобы мой разум в который раз не сошёл с ума.

Варлам молчал, глядя на уходящую фигуру. Через несколько секунд последний свет живого мира померк, и он ощутил вокруг себя бездну…

— Нет никакого чистилища… Всё враки… враки… Там ничего нет, — мелькнула, пожалуй, последняя мысль в голове Варлама.

И наступила темнота…

 

7

Ждать в засаде было утомительно. На второй день рано поутру, едва небо только посерело, я уже засел меж холмов у расколотого надвое обелиска народа Зэм…

Выбраться из земель людоедов было настолько тяжело, что не описать никакими словами… Я спустился к «каменному мешку» и… заблудился… Темень стояла такая, что не было не видно ни зги.

Битый час меня кружило среди валунов. Несколько раз я натыкался на «рёсе», каждую секунду ожидая прихода людоедов…

— Да мать твою так! — крикнул из всех сил, пытаясь изгнать из себя панический страх. — О, Арг, мой покровитель, помоги мне…

А дальше в голову ничего не лезло. Я не помнил ни одной молитвы, не знал ни одного заклинания. Меня начинало колотить… Такой паники, пожалуй, я не переживал за всю свою жизнь. Это я и про Сверра тоже говорю. (Периодически меня посещали воспоминания, похожие на сны.)

— Что делать? Что делать? О, Сарн, что делать?..

Так, спокойно! — Присел… оглядываюсь… Главное, держать себя в руках.

— Услыши молитву мою, и вопль мой к тебе да приидет, — зашептал я, обращаясь ко всем святым сразу.

Рука нащупала на поясе какой-то мешочек.

Что это? Память заторможено выдала ответ: это подарок Веры Смирновой, служительницы культа Тенсеса из Гравстейна — мешочек с крупицами Света.

— Не отврати лица твоего от мене, — продолжал молиться я, непослушными пальцами развязывая тесёмку. — Святой Тенсес, придай мне сил.

Крупицы на ощупь напоминали муку. Они тускло светились в ночной тьме. Я щедро осыпал свою голову и снова повторил:

— Святой Тенсес, придай мне сил…

Не скажу, что сразу стало легче, но откуда-то повеяло душевным покоем.

Смирнова говорила, что эти крупицы способны были придать жизненных сил их владельцу, но только коли он верует. Но мне нужны были не только жизненные силы.

Я вытянул зачарованную стрелу и громко сказал:

— Тин! Огонь!

Конец стрелы вспыхнул, освещая окружающий мир на несколько шагов вокруг.

— Душа моя изныла, — продолжал я вспоминать слова молитвы, — исстрадалась вся от несчастной слабости моей…

Я закрыл глаза и пошёл, уверенный в том, что и Святой Арг, и Тенсес, и остальные великомученики сейчас выведут меня из этой каменной ловушки.

— Не слажу я с собой… вот неутешная скорбь и беда моя. Боязнь и страх нападают на меня…

Хоть глаза и были закрыты, но за это всё время мои ноги, ни разу не споткнулись. Это придавало уверенности.

— Знаю, что своими силами мне не справиться с собою…, - дыхание стало ровнее. Появилась твёрдая убеждённость, что я выберусь отсюда. — Ты помощь моя…

Глаза открылись сами собой: перед моим взором лежал проход через ущелье. В ночной тьме он был самым черным пятном.

— В страшный сей час помоги прейти непреткновенно, — и я смело двинулся вперёд…

Под утро мне удалось выйти к Вертышу. Тут наскоро перекусив остатками орочьих припасов, я стал обдумывать план своих дальнейших действий.

От ночных кошмаров не осталось и следа. Всё казалось просто плохим сном, не более… И, может, так оно и было, кто знает. Однако, снова вернуться к дольмену и всё проверить, желания не было.

Со слов Варлама выходило, что проход к бухте, где стоит «Валир», лежит сквозь какое-то малозаметное ущелье в Гиблых Скалах. Значит, мне и следовало направляться туда.

Странное название — Гиблые Скалы. Такое впору давать чему-то более зловещему. А там только снежные холмы, потрескавшиеся стелы да могильные камни, поросшие полуживыми чахлыми сосенками.

Да, странное всё-таки название. К чему оно тут?

Конечно, уныло здесь. Тоскливо… Даже в чём-то неприятно.

Нет, в самой Сиверии таких мест не так уж и много. Природа в этом крае весьма разнообразна и порой может порадовать глаз.

Я мысленно представил все те места, на коих останавливался мой взор, чтобы запечатлеть в памяти их красоту. Это и вздымающиеся кверху лесистые горы Уречья, над которыми медленно ползут рваные белые облака; и величественный Вертыш с живописными берегами, прозрачными чистыми водами, сквозь которые видно каменистое дно; и по-своему интересная Тигриная долина, испещрённая долами с пологими труднопроходимыми склонами… Особенно вспомнилось одно утро, когда все деревья в округе стояли покрытые инеем. «Голубой лог» — такое название я тогда дал той местности. Красота неописуемая: синие горы вдалеке, белоснежные вершины, низко стелющиеся облака в сизом небе, и под всем этим замёрзший нежно-голубой мир. И тишина такая, что аж оторопь берёт.

А вот здесь вблизи Гиблых Скал не так…

Ну, да ладно. И я вернулся к сегодняшнему моменту.

Надо признать, что проход мне действительно не найти. Это факт… Оставалось только одно: надеяться, что отряд с молотовской «медью» — отчеканенными копейками, ещё не успел добраться до Гиблых Скал. Поэтому я прикинул возможное направление пути каравана, и сел в засаде.

До обеда было тихо. Вдалеке на пологом склоне виднелось темно-серое стадо яков. На соседний пригорок выскочил заяц. Я, было, дёрнулся: сработал охотничий инстинкт. Да и свежего мясца было бы неплохо отведать. Запасы кончились, и когда мне ещё подвернётся такой случай… Руки сами потянулись к луку.

Стоп, стоп, стоп… Ты в засаде, Бор. Какая охота?

Заяц резво промчался по холму, тут же резко развернулся и остановился. Он приподнялся на задние лапы, втягивая носом воздух и шевеля ушами.

Молодой, сразу видно. В такого трудно будет попасть, коли станет скакать. Да и вообще, охота на зайца очень утомительна. Ноги собьёшь, пока нагонишь зверька. Помнится мне, как на Ингосе…

И тут мне вдруг показалось, что было какое-то движение слева. Напрягая зрение, чуть приподнявшись, я разглядел длинную чёрную фигуру.

Заяц мгновенно навострил уши и через минуту сдымил.

Кто там? Восставший? Не может быть… Ещё один!

Хотя, отчего сразу такая категоричность? Вспомнились слова Кристины и отрывки разговора с Альфредом. Кажется, они оба говорили, что тут тоже есть могильники.

Фигура медленно брела среди сухих бурых кустов. Через полчаса она скрылась за холмами, оставив на снегу кривую тропинку следов.

Прошло ещё где-то часа полтора и, наконец, со стороны Костяной равнины появились люди. Это был небольшой отряд в десяток человек, усердно везущие на себе длинные салазки, груженные какими-то мешками. Действовали эти люди в парах: один шёл впереди и тянул верёвку, а второй подталкивал сзади.

Группа была одета в полушубки из шкуры яков, сливающих фигуры людей с окружающим ландшафтом. Кроме того, отряд умело маскировался на местности, пользуясь природными ложбинками, проходами и прочими штуками.

Они неуклонно шли к скалам, старательно избегая открытых мест.

Так-с! Удача на моей стороне! Вот и славно! Вот и хорошо!

Аж настроение поднялось. Мне очень хотелось похвалить самого себя за собственную прозорливость. Сейчас прослежу путь этого отряда. Обнаружу ущелье и…

Неожиданно из-за холма возникла тёмная фигура Восставшего. Он заметил идущих по снегу людей и, словно голодный зверь, быстро-быстро заковылял к ним.

Мятежники остановились. Первые из отряда в страхе попятились назад.

Из-за дальности расстояния, мне не было ничего слышно. Приходилось только наблюдать.

Трое из отряда выхватили мечи и заняли оборону. Восставший направился к ближайшему из них, протягивая сухие длинные руки, укутанные в потемневшую от времени рваную ткань.

Оборонявшиеся проявили не дюжую сноровку, что указывало на их хорошую подготовку. Они по очереди стремительно атаковали Восставшего, нанося ему удары в разные части тела.

Вжик! — меч крайнего слева ударил по бедру… Вжик! — крайний справа нанёс рубящий сверху, и лезвие клинка впилось в ключицу… Третий заколол в живот…

Восставший Зэм зашатался, но устоял, продолжая рваться к среднему бойцу. Тот ловко выдернул меч и подрубил голень в полуприседе.

— А-а-а! — донеслось до меня еле слышный крик.

Ещё двое бойцов подскочили с копьями наперевес и проткнули нападавшего мертвеца насквозь. Последний удар нанёс крупный мужчина. Он неспешно замахнулся мечом и снёс нежити голову.

Хорошо сработались друг с другом, — не смог не похвалить я противника. — С такими трудно будет сражаться. Это тебе не орки-единоличники. Ребята подготовленные, и товарищ товарища умеет подстраховывать…

Мятежники раскромсали тело мертвеца и вскоре снова двинулись в путь. В этот раз, впереди пошёл тот здоровенный боец, что отрубил голову Восставшему. Скорее всего, он был командиром группы.

Я дождался, когда они поднимутся на череду холмов, и лишь потом, соблюдая осторожность и пытаясь быть неприметным, двинулся за ними следом.

Ладно, — рассуждал, — ну, доберусь я до ущелья. Ну, пройду им до бухты… А дальше что? На корабле должно быть человек с полсотни, если не больше. И если судить по тому, как действовал этот отряд, сражаясь с Восставшим, мне их ну никак не одолеть в одиночку.

А это раздражало. Ох, как раздражало… Но с другой стороны стимулировала мозг работать в более активном режиме.

Сначала появилась мысль, мол, призвать огневолка. С его помощью, к примеру, мне удастся пробиться сквозь частокол, о котором рассказывал Варлам… Правда, надо всегда добавлять — «возможно удастся».

Я глянул на кольцо и на каком-то бессознательном уровне вдруг понял, что вызвать огневолка, скорее всего, не выйдет. Не хватит «энергии». Кольцо ещё не восстановило свои силы, после первого случая. Да и если всё же удастся это сделать, то быстрой атакой я лишь всполошу тех, кто укрылся на судне. А туда с наскока я уже не попаду…

Сознание охватывала тихая злоба.

Да успокойся ты, Бор! Разведай обстановку, а потом уж и обдумывай свой план.

Отряд резко свернул влево и вдруг пропал с глаз. Я ускорился и когда выскочил на вершину холма, успел лишь увидеть последних двух человек, скрывающихся за некогда обрушившейся скалой. Если там и есть проход, то теперь становится понятным, отчего его с Вертыша не видно.

Полчаса и мне предстала узкая извилистая расселина, уходящая на север. Здесь же хорошо проглядывались отпечатки полозьев. Судя по всему, сани были весьма загружены, на то указывала большая глубина следа.

Я оглядел склоны, ожидая увидеть дозорного, но, никого не обнаружив, направился вглубь ущелья.

Дорога то поднималась кверху, то вдруг резко спускалась, то виляла со стороны в сторону. За каждым поворотом мне чудились прячущиеся фигуры стражей, но, то были или необычной формы валуны, или заметённые снегом кусты.

Поход по ущелью занял по времени около часа. Наконец, я достиг последнего поворота, за которым виднелся высоченный частокол перегораживающий ущелье поперёк, с небольшой дозорной башенкой справа. И миновать это всё незаметно будет явно невозможно.

Вечерело. Я укрылся в небольшой нише и стал дожидаться темноты. В голову опять закралась мысль о том, чтобы снова вызвать огневолка. Через забор он, конечно, не перемахнёт, но со стражей у ворот справится.

А что потом? Попробовать незаметно проскользнуть в общей суматохе.

Я глянул на кольцо и стал подумывать, что дело за малым: где-то достать уголёк…

Небо под вечер заволокло низкими тёмными тучами, и снова посыпал снег. Стражники у ворот сгрудились у одинокого костра, а другие принялись закрывать полуоткрытые ворота.

И меня вдруг словно кто-то за руку потянул. Я резко поднялся, вылез из своего убежища и быстро добрался до частокола. Ветер кидался снежными хлопьями, застилая глаза.

— Ну, и погода, туда её! — послышалось чьё-то недовольное ворчание. — Какого ты там шастаешь? Помогай ворота закрывать… Вишь, как метёт. Сегодня уж никто более не явится.

Это говорили мне. Одетый в сиверийского покроя куртку из шерсти яка, с лицом залепленным снегом, я вполне сошёл за своего. В этой кутерьме, мало кому из стражников взбрело бы в голову, что человек подле них — враг, пришедший из ущелья.

Я помог затолкать створки ворот и постарался незаметно отойти к балкам, на которых стояла башня, а оттуда, прикрываясь сваленными в кучу бочками, отошёл ещё дальше.

У меня всё вышло: занятые у стены дозорные в мою сторону даже не смотрели. Наклонив голову, чтобы сберечь глаза от колючих порывов ветра, да и чтобы не вызывать подозрения у иных мятежников, я преспокойной походкой направился к черной громадине судна…

 

8

Назар Крюков, капитан «Валира Четвёртого», двухпалубного тридцати пушечного фрегата (в имперской классификации — линейного корабля пятого ранга), стоял у распахнутого окна и медленно набивал трубку. Уже вечерело. Над лагерем бушевала метель.

Настроение, как в прочем и всегда, было прескверное. Назару вдруг подумалось, что он совсем разучился радоваться…

«Раньше как-то повеселее было, — говорил он сам себе. — С годами становишься каким-то нелюдимым медведем. Ворчишь, ругаешься… постоянное недовольство… и ещё эта раздражённость».

Щепотка табака просыпалась на деревянный потемневший от времени пол капитанской каюты. Крюков досадно крякнул и подошёл к подсвечнику.

На столе лежала разложенная карта Сиверии. Рядом с ней лоция побережья, с пометками, сделанными рукой Назара. По её краям красовались чудные изображения астральных демонов, а вверху — солнца и луны.

Подкурив от свечки, Крюков сильно затянулся и выпустил вверх первое кривоватое колечко.

Назара никогда не прельщала ни служба на флоте, ни в армии, ни служение Церкви, ни какое иное дело, как оных его сотоварищей. Чтобы избежать забот по хозяйству, он с раннего утра пропадал с глаз долой. То купание в речке, то шатание по лесу, то игры на околице в бабку… Но едва исполнилось отроду девять лет, даже не мечтавший о путешествиях, светловолосый парнишка по воле отца был направлен на Форокс, для постижения ремесленных наук, а ещё и «грамоты да цифирии». Тятя произнёс последние слова с таким видом, будто внушал священное слово нерадивому послушнику.

— У-у, балбес! — дал он лёгкую затрещину Назару. — Смотри мне там, не балуй.

Тятя всунул в сухую тонкую ручку Крюкову три «орлика», подсобил перекинуть через плечо суму и, повернув сына лицом к трапу, толкнул его в спину.

— Иди, Тенсес тебя храни.

Назар сделал несколько несмелых шагов и обернулся. Его большие детские глаза с некоторым испугом смотрели то на ссутулившегося отца, едва сдерживающего скупую слезинку, то на дородного матроса на палубе, рукой подзывавшего мальца. А потом, судорожно сглотнув и собрав волю в кулак, паренёк обреченно зашагал вперёд.

Перед глазами встал образ мамки, украдкой сующей Назару за пазуху на чёрный денёк несколько серебряных монет (она вытянула их из потаённого места своего сундука из тех, что были отложены на покупку ткани на рубахи для младших сестёр). А ещё запомнился святой образ Тенсеса, повешенный на кожаную веревочку на тонкую мальчишечью шею, и который он берёг по сей день. Горячие влажные губы жарко целовали детский лоб, слышались тихие причитания. Тут в избу вошёл тятя и строго закомандовал идти садиться в телегу.

Дорога виляла меж холмов и вскоре деревенька скрылась за густым большаком, и только теперь Назару стало понятно, что он надолго покидает отчий дом. По щеке пробежали несколько слезинок, на душе стало муторно.

Вот и порт… вон судно… Здесь было много народу. Отец легко протолкался через площадь, тащя за руку безразлично озирающегося Назара…

— Храни тебе Тенсес, — повторил тятя, глядя, как сын взбирается по трапу на корабль.

Отдали швартовы. На мачтах развернулись переливающиеся радугой «стрекозиные» паруса и судно медленно поплыло вперёд.

Назар стоял, прижав к груди суму, и смотрел, как отдаляется берег. Отца среди суматошной толпы он так и не увидел… Как, в прочем, больше и не увидел своей семьи.

А тятя по-стариковски прижал широкую шершавую ладонь ко рту, стараясь удержать в себе рвавшуюся наружу боль расставания. Единственный сын и того пришлось отправлять далече, в края заморские.

«Эх, судьба ты, судьбинушка… И почему всё так складывается?» — терзал его вопрос, на который он так и не находил ответ…

Крюков снова подошёл к окну. Снаружи на берегу суетились матросы. У частокола, что соорудили у выхода из ущелья, горели костерки, а дежурившие стражники приплясывали вокруг них, пытаясь согреться. Метель сегодня явно разбушевалась ни на шутку.

Простая глиняная трубка без вычурных модных штучек — подарок «наставника»… Казалось, она до сих пор хранила терпкий мужской запах его ладоней. Крюков снова затянулся, пуская струйки в открытое окно… в бледно-фиолетовый туман…

Астральное море… Это явление не описать никакими словами. Несмышлёный мальчишка, ещё ничего в этой жизни не повидавший, окромя своей деревушки, Назар смотрел на это море во все глаза, спрашивал у отмахивающихся матросов, бегал за похрамывающим констапелем, пока тот возился у пушки.

— Что за приставучий комар? — незлобно сердился последний. Его звали Дмитрий Филиппов. — Почему да почему?..

Паренёк так и не понимал, отчего это всем наплевать, что за бортом за чудо такое. Он огромными глазами заглядывался на констапеля, и тот снова уступал, начиная рассказывать о своих походах, о демонах, подстерегающих в пути, об астральных сражениях, о суровой жизни астрального моряка.

— Тебе бы, паря, да в Навигацкую школу, — как-то обмолвился Дмитрий, потягивая сладкий табачок.

Старая глиняная трубка, простенько украшенная незамысловатым узором… Назар глядел, как изо рта артиллерийского старшины, вырываются сизые кольца.

— А что это — Навигацкая школа? — спрашивал паренёк.

— Заведение такое… — пробурчал Филиппов. — Кто его кончит, может и капитаном стать.

— А чему там учат-то?

— Да всякому… Арихфметике, цифирям всяким… геометриям… навигации в астральном море…

— О! Чего-то непонятно ты говоришь… Смогу ли? Осилю ли?.. Трудно, наверное, эти науки учить-то…

— Ха! — Филиппов вытянул трубку. — Трудно — не значит невозможно. Зато капитаном станешь…

— А как туда попасть?

Констапель оторвался от своих дел и с удивлением посмотрел на Крюкова.

— Да туда не всех-то берут. Кто побогаче, да с деньгами…

— Столько хватит? — Назар показал все свои монеты.

Констапель потупил взор.

— Возьмут меня? — допытывался паренёк.

— Ну… ну…

Филиппов выпустил очередное кольцо дыма. Он видел как заблестели глаза у Назара, но сам понимал, что пареньку максимум что светит, так это должность мичмана, да при том лет через двадцать. Ему стало жаль его.

— Вот что, сынок, — бросил он, — служба во флоте начинается с матроса. Освоишь сию науку, значит и…

— В Навигацкую школу? И стану капитаном? — паренёк кинулся к боту и уставился на фиолетовую дымку астрального моря.

— Коли стараться будешь.

И Крюков старался. Он остался на судне юнгой и в Фороксе на берег так и не сошёл…

 

9

— Можно? — в каюту заглянул старпом.

Назар, не оборачиваясь, согласно кивнул головой.

— Говори, — вытянув изо рта трубку, бросил капитан.

— «Витязь» по-прежнему стоит на приколе…

— Вот ленивый, сукин сын, — беззлобно выругался Крюков. — Сколько Гордея знаю, ему лишь бы языком молоть. За столько времени, пока тут пребывает, даже не удосужился побережье прошерстить. Вояка, итить его мать!.. Что слышно от Крапивина и его гардемаринов?

— Тихо… пока…

— Так-с! — Назар отошёл от окна и приблизился к столу. — Мен-Хаттон… Мен-Хаттон…

Толстый мозолистый палец Назара ткнулся в отметку на карте Сиверии.

— Некрополь народа Зэм, — зачем-то добавил старпом.

Крюков поднял свой тяжёлый взгляд на него.

— Идти туда не так уж и долго, — сказал капитан. Старпом испугано сжался в комок и согласно закивал головой.

В команде все страшились Крюкова, зная его крутой нрав. Но вместе с тем они по своему любили капитана, гордясь, что состояли под началом столь неординарной личности, известным героем битвы у мыса Терпения, участником походов во второй слой Астрала, и охотничьих рейдов прямо к берегам имперского Игша… да и много чего прочего.

— Возможные помехи: орки вот тут у Северной гряды… далее здесь, на мысе — Гордей со своими вояками… и… и… и погода. Спрашивается, что именно из этого задерживает отряд Крапивина?

Крюков криво усмехнулся.

— Вот что: ждём ещё ровно сутки и в это же время готовим новый отряд. Не хватало мне, чтобы с Крапивиным и его людьми случилось… как тогда с гоблинами.

— Но ведь мы основное их золото доставили, — заметил старпом.

— Угу… только, сколько потеряли людей! Что там под Гравстейном? Чего до сих пор нет вестей от Лешука?

— Ну, вы же приказали, чтобы он не особо выказывал…

— Приказал… приказал… Если бы я в своё время рьяно выполнял все приказы Адмиралтейства… Ладно, скажешь Семёну, чтобы на обратном пути заглянул к Лешуку…

Весь сиверийский план Крюков разрабатывал самолично. Поход в Молотовку и налаживание связей с купцами, пути доставки отчеканенных денег, разорение гоблинов — вот не полный перечень проработанных пунктов. Не всё четко получалось, но основная цель была почти достигнута…

Собрав вечером в каюте всех подопечных командиров, Крюков разложил перед ними карту и принялся досконально и въедливо разжёвывать, кто да что будет делать. Все, молча, слушали, внимательно поглядывая то на капитана, то на стол с бумагами.

— Как нам уходить из Уречья с таким количеством золота? — решился всё же на вопрос Тихомир, возглавлявший отряд, цель которого был гоблинский посёлок.

— Перевалами, — отвечал Крюков.

— Но это…

Закончить свою фразу Тихомир не успел. Он наткнулся на строгий взгляд капитана и тут же вспомнил, что для того понятие «трудно сделать» просто не существует. Он всегда в таких случаях говаривал: «Трудно — не значит невозможно».

— А мы сделаем! — твёрдо сказал капитан свою коронную фразу.

Его отточенный интеллект, был тем оружием, которое разило получше меча, лука да пушки.

Палец Крюкова прошёлся по едва видимой полосе Спящего перевала, а потом добрался через Могильники и Тигриную долину к Волчьей тропе.

— Запомнил? — сухо спросил он у Тихомира. — Это и есть твой путь назад. Демьян Молотов даст провожатых…

— Хорошо… Наши действия, если будем обнаружены?

— Вы не должны быть обнаружены. Такого в моём плане нет. Уяснил?

Тихомир кивнул и прошёлся взглядом по всем собравшимся в каюте, словно пытаясь кого-то найти.

— Мы растревожим этот сонный улей, — продолжал Крюков. — Не исключено, что Защитникам Лиги придётся не сладко.

Назар чуть запнулся. По его лицу трудно было сказать, о чём он сейчас подумал. В этот момент Крюков ругал себя последними словами.

«Скотина! Слолочь! И не жалко тебе людей-то? Защитников Лиги? Сам недавно был среди них, а теперь подставляешь под удар… У-у, гнида!»

Назар сжал зубы, всё ещё глядя на карту. Ему не так было жалко бойцов из Молотовки, как печалил тот факт, что он вредит здесь, в Сиверии, как ночной тать.

«Заткнись! Не время сопли жевать!» — Крюкову вдруг вспомнились «охотничьи» рейды у берегов Игша. Тогда он хоть и помоложе был, однако со своей совестью находил общий язык. И то, что порой бил не военные суда, а купеческие, его не смущало.

Чужина проклятая! Иссушила мою душу, измотала, — Назар вдруг стукнул кулаком по столу. — В кого я превратился?

Сидевшие командиры вздрогнули и подняли удивлённые взгляды на капитана.

— Тут у Молотовых солёный промысел, — продолжил тот, как ни в чём не бывало. — Ты, Тихомир, придёшь туда со своими ребятками под видом доброхотов-наёмников, якобы для добычи…

— Так тут до гоблинских земель рукой подать! — подал голос старпом. — Если отряд будет идти к их святилищу, то тем не составит труда выяснить, откуда он заявился. Нападут на солеварню, там людей всех…

Старпом тут же осёкся. Красноречивый взгляд капитана не сулил ничего хорошего.

— Ты Крюков? — сердито спросил он. Старпом отрицательно мотнул головой. — Нет? А где он?

— Вы…

— Да? Не может быть!.. Вот что, Виктор, запомни, говорю только раз, потом пеняй на себя. Когда говорит Крюков, то остальные, молча, внимают его словам, — отрезал капитан. Он сердито оглядел всех своих ребят и добавил: — И сейчас говорит именно Крюков, то бишь я. Если мне понадобится выслушать ваши мысли, то я непременно об этом сообщу. Это ясно?

Все закивали головами и потупили взор.

— Молотовы согласны рискнуть, — продолжил капитан. — Часть золота они повезут к себе в посёлок, остальное забираем мы. Потом поведают Защитникам Лиги, что гоблины взбунтовались да на солеварню напали… Но, а чтобы купцы не вздумали шутить с нами, для этого ты, Лешук, приведёшь нам гостя, — тут Назар ткнул в одного из своих командиров трубкой.

— Кого это? — пробасил тот, чувствуя, что ему можно сейчас вставить слово.

— Касьяна — младшего брата. Он сейчас в Гравстейне. Тогда и Молотовы станут посговорчивей, и в спину нам удара ждать от них не следует.

— Но одобрят ли это… там? — неуверенно спросил Лешук, кивая за борт корабля.

— Запомни, братец, никто Крюкову не указ… Никто!

Капитан откашлялся и полез за трубкой.

— Семён займётся медными рудниками, — продолжил он, чуть погодя. — Демьян-Хозяин нашёл кое-кого… Эти ребята знают своё дело. Чеканят монету так, что и сам Айденус не отличит. На рудниках сейчас такое дело наладили — просто загляденье… Жаль, что с «орликами» мы вопрос никак не решим.

Крюков набил трубку табаком и затянулся.

— Гибберлинги в Сухую долину не пускают, — рассказывал он дальше. — Демьян говорил, что там золото само из земли лезет. Эх, этот Сотников со своими договорами…

— Может мы тогда сами как-то…

— Сами? Как-то? Кто из вас в горном деле смыслит? Вот то и оно! Ну, ничего. Возьмём Молотовых за горло, они, думаю, что-то да придумают.

И надо сказать, что те потом действительно придумали.

— Проклятый Храм? — переспросил Крюков у старпома, когда тот спустя какое-то время пришёл с докладом о ходе дел в Сиверии.

— Да, старые легенды говорят, что там золота видимо-невидимо.

— Старые легенды или Демьян? Ему верить, что себе в сапог ссать: вроде и тепло, но и в то же время мокро.

— Может, стоит послать кого? Пусть поглядит, проверит.

— Может, — кивнул Крюков…

Откуда-то запахло сыростью. Капитан ещё раз втянул носом воздух и, чуть откашлявшись, вдруг спросил:

— Острог сгорел полностью? Живых там видели?

— Нет… никого не заметили. Но Семён, как я понял, постарался пройти западным бережком, чтобы его не засекли… И в этот раз он доставил больше «меди»…

— Больше… меньше… Как это всё уже надоело. Такое ощущение, что я в шкуродёра какого-то превратился, а не в воина…

Снова вспомнился констапель Филиппов. Настоящий матрос, старой закалки… Таких как он, контр-адмирал Пущаев называл истинными канийскими воинами, «косточкой».

— Его руки, может, и по локоть в крови, — говаривал контр-адмирал, когда в кают-компании собирались его подчинённые. — Его хлеб — труден и горек. Но он честен и верен своему долгу. И наша с вами цель оставаться такими же, не смотря ни на что…

Крюков снова затянулся, глядя на карту на столе.

— Что наш «гость»? — повернулся Назар к старпому. — Не скучает?

— Ест, пьёт… отдыхает… как вы и приказывали…

— Ясно, — капитан оборвал доклад своего помощника. — Что-то ты, Виктор, не весел в последнее время. Случилось чего?

— Нет, всё хорошо. — Виктор удивился сегодняшней разговорчивости капитана. Обычно он болтуном не слыл.

— А вот у меня, что-то скребёт в душе… Думаю, что обо мне расскажут… потомкам. А? Гадость какую-нибудь?

— Зависит от того, кто сейчас победит.

— О! Верно говоришь, — хлопнул Крюков старпома по плечу. — А веришь, я раньше мечтал в дальние дали отправиться. Искать таинственные острова, сражаться с демонами… Правда, как на «Разбойник» перешёл… кстати, тоже старпомом, как и ты, — Назар окинул взглядом Виктора. — И возраста, кажется, того же был… О, Тенсес, как давно это было! Аж не верится!.. Ну, мы тогда имперским парням жару и задали!

Капитан снова замолчал и уставился в открытое окно…

— Что? Это Крюков придумал? — капитан-командор Косов покраснел, словно свекла.

— Говорит, что на своём «Разбойнике» уже подустал нести брандвахтенную службу-то…

— Да мне плевать, что он там устал или нет! Мне, думаете, тоже не надоело?.. Как капитана убило, и он сам возглавил команду «Разбойника», так и рвётся на подвиги… Герой, хренов!

— Но согласитесь, план отменный. Коли всё выгорит…

— Вот именно! Вот именно, коли выгорит. А коли, нет? — слюни изо рта Косова разлетались во все стороны.

Он вовсе никого не хотел слушать. Прорвать оборону с такими малыми силами, да в сложившейся обстановке — чистой воды самоубийство. Лучше бы дождаться подкрепления.

— Может, вы его выслушаете? — просил старший помощник. — Крюков на палубе… ждёт…

Косов и сам не понял, отчего согласился.

Глаза Назара горели, словно два факела. Он яростно принялся настаивать на своих планах.

— Я уверен, — горячо доказывал он, — что на днях имперские силы начнут штурм Вороньей горы. А оттуда, как вы понимаете, вся гавань и вся цитадель, словно на ладони. Стоит разместить пушки…

— Астральные пушки на земле не работают, — заметил капитан-командор.

— А если их поставить в непосредственной близости от береговой линии… к примеру, вот тут, на этом плато… или здесь, — Крюков ткнул пальцем на карте, — и тогда нашим кораблям полный… Цитадель же они разгромят катапультами, мы даже помочь не сможем…

— И что ты предлагаешь?

Крюков довольно улыбнулся и начал:

— Вы знаете, что я попусту болтать не буду. Предлагаю дело…Рисковое, но оно того стоит.

— Выкладывай…

А потом было знаменитое сражение у мыса Терпения. На стороне Лиги было лишь семь кораблей: пять фрегатов и два быстроходных клипера, один из которых — «Разбойник», возглавляемый Назаром. У Империи же десять кораблей: два галеона (один из которых красавец «Адмирал Эн-Шетех» — тридцати четырёх пушечная гордость флота, уничтожившая канийский флагман «Святой Воинственник Рокоит» в битве при Гриамме), шесть фрегатов и два шлюпа «Незеб Победитель» и «Баладур».

Рано утром имперские суда с удивлением увидели идущие к ним скорым ходом в боевом ордере фрегаты Лиги. Даже не смотря на своё преимущество, они бросились отступать, одновременно перестраиваясь для баталии. Но стремительность наступления и полная неготовность имперских сил к бою, окончилась тем, что два шлюпа арьергарда «Победитель» и «Баладур», оказались в одиночестве, да ещё на опасном расстоянии пушечного выстрела.

Маневренные клиперы Лиги, под командованием Крюкова, вышли из боевого строя, и в скором времени подоспели к вражескому арьергарду с обоих бортов, тем самым вынуждая их вести бой сразу на обе стороны. Подходя и сменяя друг друга в быстром маневре, ведя при этом прицельный огонь, клиперы нанесли серьёзные повреждения этим двум вражеским кораблям. Остальные пять фрегатов с лёгкостью разбили линию перестраивающихся для баталии имперских судов, нанося шквальный огонь по мечущимся кораблям.

В имперских силах началась нескрываемая паника.

Галеон «Адмирал Эн-Шетех» поднял сигнал, означающий «Следуй за мной», пытаясь отвести свои силы в дальний астрал. Но имперские корабли, уже начавшие уклонятся от боя с противником, чтобы провести починку полученных повреждений, не выполнили приказа контр-адмирала. Ведя беспорядочную стрельбу в сторону атакующих фрегатов, они рассыпали строй и оказались лёгкой добычей для канийских кораблей. Тем временем, «Разбойник», оставив, практически полностью разбитые, «Баладур» и «Победитель» на «попечение» второго клипера, направился к вражескому флагману, уже занятому сражением с настигавшим его фрегатом «Дерись». Несколькими точными выстрелами канониры Крюкова повредили движитель, и уж тогда Назар принял решение идти на абордаж…

Нерешительность в бою — вот, пожалуй, главная причина поражения имперских судов. Занятый разработкой плана десантирования для стремительного захвата Вороньей горы, контр-адмирал Саранг Ма не желал напрасно рисковать ни кораблями, ни своими людьми и потому всячески уклонялся от сражения. Ведь зачем бессмысленно гробить свои силы, когда можно было почти без труда расправиться с жалкими лигийскими войсками и флотом, высадившись на противоположном склоне горной гряды, разместить там пушки и катапульты, а затем разбить врага в пух и прах, или заставив капитулировать.

После сражения у мыса Терпения, о Крюкове заговорили в восхваляющих тонах. Правда, всю победу приписали Косову, повысив его до контр-адмирала, а Назару же доверили «Валир»… В Адмиралтействе за ним навсегда закрепилась стойкая слава весьма рискового парня…

— Что, ужин будет сегодня? — спросил Назар у зевающего старпома.

В этот момент тихо отворилась дверь и в каюту, словно тень вошла чья-то фигура. Это был человек среднего роста с висками, бритыми по северной традиции. Светлые волосы, короткая заснеженная бородка… Но Крюкова больше поразили глаза: чистые, большие… и ещё безумный взгляд…

Человек оглядел обоих человек, стоящих перед ним. Назара выдавало его капитанское платье.

— Где Касьян Молотов? — хрипло спросил незнакомец, обращаясь к Крюкову.

— А ты кто таков? — бросил Назар.

— Я - гнев богов…

То, что этот человек смог незаметно миновать стражников, указывало отменную сноровку. Перед капитаном и старпомом был настоящий профессионал. Таких в Сиверии днём с огнём не сыщешь. Наверняка, пришлый наёмник. А раз ещё интересуется Касьяном, то вот тебе и последнее доказательство.

Крюков выпустил очередное колечко дыма, сощурился и демонстративно опустил свою ладонь на меч.

Виктор в два счета подскочил к вошедшему, но в ту же секунду, едва он приблизился, как стал странно заваливаться на левую сторону, а потом и вовсе рухнул на пол.

Северянин вытер клинок о рукав полушубка и снова спросил:

— Где Касьян Молотов?

— Внизу… Только тебе это вряд ли поможет…

Незнакомец покосился на стол, где лежала связка ключей, ларец с письмами от «БВ» и донесениями из Светолесья, и усмехнулся.

«Нихаз меня дери! — чуть испугался Крюков. — Какая беспечность! Это надо же, чтобы я выложил все карты на стол, а в рукаве ничего не припрятал, даже завалявшегося козыря».

Северянин вытянул ещё и сакс. Он сделал пару шагов и почти без подготовки вступил в бой.

Крюков вдруг почувствовал что-то холодное, легко проникающее в грудь. Он непонимающе опустился на колени, попытался вздохнуть, но просто не смог.

Последнее, что отметил его угасающий разум, так это мерное сияние астрала. Сегодня он как никогда был прекрасен… Он манил, звал за собой… манил… манил…

Свет последней разумной мысли быстро угас в вечной тьме… И в ней не было никакого чистилища…

 

10

Касьян уже смирился с тем, что его жизнь кончилась. Запертый в тесной каюте внутри трюма, он безразлично смотрел на тоненький язычок пламени масляной лампадки, единственного источника света за последние месяцы.

В этом грязном немытом человеке с выбитыми зубами, опухшим от побоев лицом, было не узнать некогда красивого статного парня. Изорванная одежда, немытое тело, искусанное вшами, перебитые пальцы на левой руке, распухшие до уродливых размеров.

— Бросили… Никому не нужен. Сдохну тут, и никто не узнает о моих мучениях, — слёзы собственного бессилия душили Касьяна. Такой боли и таких страданий он сейчас не пожелал бы и собственному врагу.

Поначалу он ещё пытался возмущаться, ругался со своей стражей, но ежедневные побои довольно быстро угомонили его петушиный нрав. Кормили тут какими-то помоями, вода воняла тухлятиной.

Солому на полу меняли очень редко. Ведро с экскрементами в углу поначалу сильно пованивало, но и к этому запаху Касьян со временем привык.

Человек наедине с самим собой тоже не всегда бывает честным. Только со временем, часто размышляя над собственной судьбой, над своими ошибками и промахами, начинаешь к чему-то приходить. Сначала жалуешься на несправедливую судьбу, потом молишь богов о пощаде, мол, всё уразумел. И, наконец, просто смиряешься и опускаешь руки.

Касьяну частенько стали вспоминаться слова его брата Демьяна:

— За всё надо платить.

«Вот и моя цена всему тому раздолью», — горько улыбаясь разбитым ртом, сказал сам себе Касьян.

Единственный с кем он сейчас мог поговорить, это был он же сам. Касьян медленно сходил с ума.

— За всё надо платить… за всё…

Таким Демьяна видеть ещё никому не приходилось. Его аж трусило от злости. Он задохнулся в своих словах, не в силах сказать ничего вразумительного. Одна матерщина.

Касьян развалился на лавке, по привычке не обращая внимания на своего старшего брата. Уже не в первый раз ему приходилось выслушивать нотации.

Рядом, понурив голову, стояли наёмники Смола и его командир по прозванию Темник.

— Он первым бросился на вашего брата, — пробубнил Смола. — Если бы не я… то он…

Демьян вскочил с места и вдруг направился к Касьяну.

«Что он в этой жизни видел? — сверлил он глазами своего брата. — Вырос в нашей…в моей тени, как сорняк под дубом. Привык на всём готовом…»

— Встать! — крикнул Демьян так, что даже стены задрожали. — Ах, ты ж, сучий потрох! Говори, или, клянусь Сарном, я тебе голову откручу.

Касьян медленно поднялся и уставился в пол. Он был выше своего брата на целую голову.

«Кровь с молоком, — заметил про себя Демьян. — Жену бы ему толковую, чтобы держала в ежовых рукавицах да за причинное место. Но где ж такую найти?»

— Ты что же натворил? — строго спросил Демьян. — Тебе мало меня позорить? Сколько я буду разбрасываться деньгами, чтобы рты позакрывать всем, кому ты насолил? На той неделе с рыбаками подрался, лодки поломал, сети порвал… Благо, что мои ребята смогли с ними уговориться. Пришлось у Большого соснового острова им разрешить рыбачить…А там омуля знаешь сколько?

Демьян всё ещё ждал, что Касьян начнёт оправдываться.

— Какого… ты собрался идти к Руте Снеговой? — задал вопрос Демьян. — Тебе других девок мало?

Касьян нагловато усмехнулся, потирая довольную рожу. Молотов-старший вдруг дал такую затрещину, что брат отлетел в дальний угол.

— Ты даже сейчас не понимаешь, чем кончились твои… твоё баловство.

Демьян повернулся к Темнику и его сподручному Смоле. Последний тут же попятился назад, увидев сверкающие глаза Хозяина.

— Ну? Как всё случилось?

Смола поглядел на Темника, и тот кивнул головой, мол, рассказывай всё без утайки.

— Мы сидели в трактире, — начал наёмник. — Под вечер завалился интендант. Он уже пьяный был… Касьян вдруг сказал…

— Что? Говори, или я…

— Сказал про жену интенданта… про Руту…

— Ты, как девка, что в первый раз на сеновал пришла! Чего ломаешься?

— В общем, сказал, что на месте интенданта, сидел бы дома да драл бы Рутку-то. Баба, говорит, она сладкая. Такую грех не драть. Ну и… сказал, чтобы тот уступил её на ночь. За долги…

— За долги? Чьи? Мои? И как это «уступил»? — Демьян бросил испепеляющий взгляд на брата. — Она корова, что ли? Уступил!.. Это человек! Ты про человека говоришь!.. У-у, бестолочь!

— Ну… знамо как уступил…Петуха запустил и…

— Г-р-р! Д-дальше что?

— Я разборонил их, и мы с Касьяном пошли на двор. Чуть погодя ему всё же моча стукнула… в общем, взбрело в голову-таки пойти к Снеговой. Я говорю, мол, постой, не дури. Но вы же понимаете, кто я для Касьяна-то…

Демьян наклонил голову книзу и тем со стороны стал напоминать разъяренного быка, готового вот-вот ринуться на своего врага.

— Далась вам всем Рута! — гыркнул он. — Человека и так жизнь радостью обделила, так вы к ней все, как кобели… То Тихон, то Касьян, то… Ни рожи, ни кожи. Что вы в ней все нашли?

Вопрос был задан вообще не понятно кому. Смола растеряно смотрел на Хозяина, не понимая, что хотят от него.

— Дальше что? Чего застыл, как истукан каменный?

— Д-д-да… Тут мы… тут мы снова столкнулись с интендантом. Он был пьяный в зюзю… На ногах почти не держался. Они сцепились, что собаки… Интендант мужик здоровый. Схватил дрын и хотел им бахнуть по башке вашего братца, — уже смелее стал рассказывать Смола, не сдерживаясь в выражениях. — Я и подскочил, да и дал в ухо. Интендант свалился наземь… Кто ж знал, что там камень? Что он виском ударится…

Демьян глухо рыкнул и снова сверкнул глазами. Он повернулся к скулящему у стены Касьяну.

— Хорошо, темно было, — добавил Смола. — Никто не видел. Мы взяли тело и отволокли к пристани и в воду…

— Да чего его жалеть-то! — всхлипнул Касьян. — Он вор… Ты же знаешь.

— Закрой свою вонючую пасть! — огрызнулся Демьян Молотов. — Вор он, или нет, не тебе решать. Ясно? У меня с этим человеком свои дела были, как и со многими другими… А теперь его нет. И долг некому отдавать. Мне, между прочим, от него живого больше проку было, нежели от дохлого… Ох, и накрутил ты дел, Коська! Драть бы тебя батогами…

Демьян понурил голову и подошёл в красный угол, где висел роскошный позолоченный образ Святого Тенсеса. Внизу горели лампадки, источая вокруг себя благоухающий запах мирры.

— Сделанного не воротишь, — сказал Темник.

— Слушай, Ваня, хоть ты не тошни! — бросил через плечо Хозяин. — Ты лучше за своими людьми посматривай. Видишь, как распоясались. В узде их… крепко… Понял?

Молотов замолчал. Он долго о чём-то раздумывал, а потом заявил:

— Позовите мне Хрипунова.

Смола живо выскочил вон и через несколько минут в комнату вошёл управляющий.

— Завтра же, — начал Хозяин, — вот этого человека (тут он указал холёным пальцем на брата) тут быть не должно.

— А куда его? — заклипал глазами Хрипунов.

— Куда? В Гравстейн, к братьям. Пусть они приглядывают за ним. Может, дело какое поручат…

Управляющий исполнительно кивнул.

— Бестолочи! Одни бестолочи! — досадовал Демьян. — Ничего в это жизни не видели! Ничего! Запомни, сопляк, — он обратился к Касьяну: — в этом мире ничего бесследно не происходит. За всё надо платить! За всё! Слышишь? И тебе ещё смерть интенданта аукнется. Уж будь уверен! Боги не слепые… А сейчас — пошёл вон!

Касьян встал на ноги и обтрусился. Его хищное недовольное лицо исказилось недовольной миной. Он хмуро хмыкнул и вышел из комнаты. А за ним следом отправился Хрипунов.

— Вот что, Смола, — обратился Демьян к наёмнику. — Мне не в чем тебя упрекнуть. Вроде, как и службу служишь… Однако, на глаза мне больше не попадайся. Уразумел?

— Да, Хозяин.

Демьян прищурился, внимательно разглядывая тёмное лицо Смолы.

— Поверь мне, — вкрадчивым голосом проговорил Молотов, — что и тебя не минет кара богов… Ничего просто так не проходит. Тем или иным образом, раньше или позже…

Взгляд Демьяна, казалось, остекленел. Несколько секунд он взирал в свою «бездну», а потом резким тоном сказал:

— Свободны… оба.

Темник и Смола вышли из комнаты. Демьян ещё долго сидел за столом, обдумывая события вчерашнего вечера.

Да, утро что-то не задалось, — горько пошутил Молотов. — Стыдно-то как… Ещё и брат родной… Что делать-то? Как в глаза Рутке смотреть. Обещал же ей муженька не трогать… Да-а, наворотил братец, Нихаз его дери! Эх… Да я и сам виноват. Слишком много потакал ему. Всё жалел, что без мамки рос… Видишь, до чего дошло? — обращался к самому себе Демьян. — Сейчас в некотором роде несчастный случай (тут, главное, чтобы всё так и подумали, мол, утоп интендант в Вертыше по пьяни), а потом может статься, что и намерено кого покалечит… или убьёт…

— Можно? — заглянул управляющий.

— Что ещё? — недовольно кинул Демьян.

— К вам какой-то человек…

— Кто таков? Чего хочет? — Молотов недовольно скривился.

И тут же его пронзило: «А если это свидетель? Что, коли кто-то всё-таки всё видел?»

— Мне он незнаком…

Молотов напрягся: «Гнать того прочь, или звать сюда?»

— Он просил вам кое-что на словах передать. Сказал, что вы поймёте.

— Говори тогда, чего тянешь?

— Он спрашивает, какого цвета у нас, в Сиверии, солнце.

Хозяин вдруг побледнел и, как показалось Хрипунову, испугался.

— Зови его. Быстро!

Через пару минут в светёлку вошёл мужчина средних лет, одетый в простую одежду. Но что-то в нём выдавало благородные корни.

— Доброго здоровья тебе, Хозяин, — несколько иронично проговорил незнакомец.

— Благодарствую… Кто ты? Зачем пожаловал?

Человек не стал представляться, а начал сразу с дела:

— БВ говорит, что у вас в Сиверии бледноватое солнце, оттого, мол, и холодно.

— Кто говорит? — не понял Демьян.

Незнакомец едва изогнул бровь, вроде, как удивился. Его острый подбородок приподнялся кверху.

— Белый Витязь…

— Т-с-с-с! Зачем так громко?

— Тогда не стоит спрашивать лишнего… Итак?

Демьян вздохнул, вспоминая отзыв:

— Зато у вас в Темноводье одни болота с жабами.

Человек улыбнулся и приторным голоском сказал:

— Долг, что говорится, платежом красен. Верно?

Демьян прищурился. Мысли засуетились, словно мыши, завидевшие хозяйского кота: «Вот и расплата, сам виноват. Надо было не одалживаться… дело своё спасал. Ну как: доспасался?.. И какого я сегодня поминал о божьем наказании? Накликал беду…»

Молотов нехотя кивнул.

— В Могильную бухту скоро прибудет «Валир» с командой, — продолжал незнакомец.

— И что? — не понял Молотов.

А сам вдруг подумал, что откуда им ведомо про сию бухту. Тут, в Сиверии, мало кто о ней помнит. Да и дорога к ней затеряна в Гиблых Скалах. Не всякий-то и найдёт…

— Должок пора возвращать, — уже без патоки в голосе ответил незнакомец.

Как не вовремя, — досадовал Демьян. — Ой, как же всё не вовремя.

— Нельзя ли отсрочить платёж? — сухо спросил Молотов.

— Нет. Но мы готовы брать не только золотом.

— А чем? — пришёл черёд удивляться Демьяну.

— Можно и медью…

Купец судорожно сглотнул и снова побледнел.

Рудники! Откуда они прознали? — Молотов сжал кулаки.

— Когда «Валир» станет на прикол в бухте, он будет готов принимать твою медь… Ну и не только её…

Тихо-тихо щёлкнул замок, и отворилась дверь. На пороге стояла неизвестная фигура какого-то человека, укутанная в мохнатый полушубок.

— Касьян? — тихо спросил незнакомец.

— Я…

— Вставай… И тихо, не шуми.

Парень поднялся и сделал пару неровных шагов.

— Кто… вы?

— Меня послал твой брат, Ефим.

Сердце у Касьяна тут же ёкнуло и забилось быстрее.

— Да? Неужели он не забыл? Не бросил…

— Тихо ты! Идём со мной.

От долгого сидения в тесной каморке, ноги Касьяна стали плохо слушаться. Его заплетающаяся походка приводила к тому, что он часто спотыкался. Наконец, незнакомец остановил его с недовольным видом.

— С такой скоростью мы до Острога через год доберёмся.

Касьян пожал плечами, мол, я не виноват. Его страшное распухшее лицо, некогда соблазнившее не один десяток девиц, теперь напоминало рожу какого-то забулдыги.

— Били? — участливо спросил незнакомец.

Касьян судорожно вздохнул. В памяти всплыли страшные дни заточения…

— Да вы знаете, кто мои братья? — кричал Касьян. — Если они узнают…

— Конечно, узнают, — усмехнулся человек, которого все здесь прозывали Лешуком.

Его сподручные дружно расхохотались. Потом Касьяну долго мяли бока, пока он в беспамятстве не свалился на пол.

Как-то утром он увидел перед собой Ефима.

— Ты? — Касьян вскочил и жарко обнял брата. — Где я?

— В Ухающем лесу, — грустно сказал Ефим.

— Ну всё! Хватит бабьих нежностей, — бросил Лешук. — Ты, Ефимушка, думаю, уже понял, что мы шутить не будем?

— Понял, — огрызнулся брат.

— Что это значит? — испуганно спросил Касьян. Все надежды на то, что его сейчас освободят, таяли прямо на глазах. — Ты меня оставляешь с ними?

— Я тебя вытащу, — бросил напоследок Ефим. — Обещаю.

— Стой! Подожди! Не оставляй меня здесь! — Касьян, было, вскочил, но его тут же усадили на солому. — Дай им денег! Я прошу тебя… Брат!

Но Ефим лишь пожал плечами и больше никого из родных Касьян не увидел.

— Суки! — взревел он, вскакивая на ноги.

И тут же получил сильный удар в живот. Его тут же вырвало на свои шикарные сапоги.

— Мы церемонится, не будем, — гаркнул Лешук. — Будешь шуметь, будешь наказан.

— И что вы хотите от меня? — в отчаянии крикнул Касьян.

— От тебя? — наёмник расхохотался. — Ребята, он себя не понятно кем возомнил! От тебя, дорогой ты мой, ничего не нужно. А вот от Хозяина…

— Так дело в нём? Он вам денег должен?

— Ха! В самую точку! — снова расхохотался Лешук.

— Ах, вы ж свиньи…

Закончить Касьян не успел. Ему тут же врезали по зубам.

— Заткни свой рот, сосунок!

— Он нас свиньями назвал! — возмутился кто-то из бандитов. — Ты, гадёныш, не знаешь, с кем связались твои хреновы братья.

— Врежьте ему ещё для острастки, — приказал Лешук, выходя вон из избы. — Да… и будет ему уже девок-то драть! Пора и честь знать!

Следующий удар пришёлся прямо в пах…

Касьян приблизился к незнакомцу и тихо сказал:

— В каюте капитана есть «Камень путешественника».

— Что? — резко повернулся человек.

— Я видел его… Они думали, что я без сознания. Старпом достал «камень» из сундука…

— Что это такое?

— С его помощью можно совершать перемещения к порталу, на который настроен «камень».

— Метеоритное железо?

— Наверное… Я слышал, как старпом рассказывал кому-то… Они нашли… или забрали эту вещь у какого-то эльфийского мага. Кажется, Клемента… не помню дальше… чего-то там…

— Интересно, интересно. Откуда мятежники знают о работах Клемента ди Дазирэ?.. И на какой портал настроен этот «камень»?

— Вроде на тот, что в столице.

Незнакомец задумался.

— Вот что, — сказал он, чуть погодя, — отправимся туда и попробуем воспользоваться этой штукой. У тебя, кстати, есть знакомые в столице?

— Сёстры…

— Да? Так-с… Ладно… ладно…

Касьян и его освободитель поднялись вверх, и вскоре очутились в каюте капитана. Молотов чуть вскрикнул, увидев мертвые тела Крюкова и его старпома.

— Где «камень»? — спросил незнакомец.

— Там… в сундуке…

Несколько минут и на свет был извлечён тёмный кусок метеоритного железа.

— Он? И как им пользоваться?

Касьян взял «камень» и вытянул из сундука медную узорчатую рамку.

— Вставляем сюда, — начал объяснять он. — Тут только одно «но»: «камень» для одного человека.

— Замечательно, — нехорошо усмехнулся незнакомец.

Касьян испугался, понимая вдруг, что ему придётся остаться на корабле, а незнакомец, пришедший его спасать, сам отправиться в Светолесье. Он бы на его месте так и сделал…

— Слушай меня внимательно, — вдруг сказал наёмник. — Попадёшь в Новоград: ни в коем случае не иди к своим сёстрам. Что-то в твоей истории не чисто… Лучше найди в портовой слободке трактир Заи Корчаковой. Скажи что ты от Бора… Запомнил?

Касьян рассеяно кивнул.

— Тайно сообщишь своим братьям, что ты свободен. Тайно! Понял?

— А ты что?

— У меня тут дел ещё по горло. Ну, давай… Тенсес тебе в помощь!

Касьян вставил камень в рамку и тут же словно получил мощный удар в грудь. Через пару секунд он с шумом грохнулся на спину в огромной зале…

 

11

Для того, чтобы теперь выбраться из бухты, кишащей мятежниками, пришлось снова идти на хитрость.

По-прежнему бушевала метель. Пользуясь плохой видимостью, я пробрался к частоколу и взобрался на самодельную башню. Дозорный, стоявший прислонившись к деревянному щиту, вроде как подрёмывал. Укутанный в теплую шубу, облепленный снегом, он напоминал ходячий шар.

Я на всякий случай ещё раз огляделся, не наблюдает ли кто за мной, а потом, зажав рот дозорному рукой, вогнал нож под горло, стараясь, чтобы его лезвие достало мозга. Тело стража сразу обмякло и повалилось книзу.

До земли было аршин семь. Прыгнешь — можно и ноги сломать. Но открыть ворота мне бы без боя не удалось, потому надо было что-то выбирать.

Я перемахнул через невысокую ограду и на руках опустился вдоль частокола к земле. Секунду-другую повисел, собираясь духом, и затем разжал пальцы.

Правая пятка ударилась обо что-то твёрдое и меня пронзила сильная боль. В следующее мгновение тело потянуло к земле, и я покатился в сугроб.

«Только бы ногу не сломал… Только бы ногу… Иначе, мне конец!» — мысли вихрем пролетели в сознании.

Я попытался встать. Кажется, лишь сильно ушибся. Ныло отчего-то всё тело.

Ковыляя к ущелью, матерясь про себя, за свою неловкость, я поспешил, как мог, в темноту, подальше отсюда. А то утром, когда хватятся и капитана, и Касьяна, мятежники быстро снарядят погоню.

Я вспомнил про бумаги, которые нашёл в ларце Крюкова. Там много занимательного… Особенно привлекали внимание послания от какого-то БВ.

Надо бы кому-то эту переписку показать. Но вот кому? Уряднице? Так она баба же… Тут кто-то посерьезней нужен.

Эх, передать их Жуге Исаеву…

Слушай, а, может, надо было их всучить Касьяну? — Нет… Нет… Не хватало ещё такие документы отдавать первому встречному… Да и к тому же, вдруг он не попал на столичный аллод. Мы, помнится, тоже с острова Клемента тоже как собирались переместиться в Новоград, а очутились непонятно где.

Нога начинала сильно ныть, видно забил её хорошо (этого ко всему прочему не хватало). Надо бы остановиться для небольшой передышки.

Ветер дул не переставая. Здесь в ущелье он многократно усиливался. Снег, разносимый им, засыпал всё вокруг толстым слоем. Если раньше его покров едва доходил до колена, да и то местами, то теперь приходилось усердно прокладывать себе путь. Несколько часов, и ущелье заметёт так, что ввек не откопаешься.

Да, ну и ночка сегодня выдалась. Такой погодки давно не видывал…

Вспомнился Тур со своими молодцами. Как мы пережидали бурю в Уречье, пили полугар, чтобы согреться.

Я вытянул флягу и сделал последние глотки. Сил это не прибавило, но создалось впечатление, будто не так уж и холодно.

Собравшись силами, и, превозмогая боль, я заспешил дальше. Надо бы добраться до берега Вертыша, а там найдётся место, где укрыться.

Идти становилось уж совсем невмоготу. И дело не в ноющей ноге (кстати, теперь побаливало и колено), а в слишком большом напряжении. Казалось, что сил расходуется уж слишком много, а толку никакого. Идёшь себе, идёшь, а ущелью ни конца, ни края.

За следующим поворотом меня ждал неприятный сюрприз: прямо посреди прохода стояла наполовину занесённая снегом человеческая фигура. И не надо было быть пророком, чтобы понять, что это нежить.

Восставший мгновенно оживился, едва заметил живого человека. Я несколько растеряно попятился, пытаясь снять с плеча лук.

— Взрыв! — наложил я проклятие и тут же понял, что поспешил.

Стрела сорвалась с тетивы и умчалась вперёд. Восставшего разнесло на куски, а на меня сверху тут же посыпались камни вперемешку со снегом.

— Вот дурак! — заорал я во всё горло и бросился вперёд, что есть мочи.

Ноги не слушались. Ощущение было сродни тому, которое бывает во сне, когда хочешь убежать, но не выходит. Меня стремительно засыпало. Каменные осколки барабанили по плечам, один больно стукнулся в спину, чуть пониже поясницы. Благо в голову, прикрытую руками, ничего не треснулось. Не прошло и минуты, как моё тело оказалось практически похоронено, под белым плотным саваном снега и камней.

Я был в полной панике… пытаюсь вырваться из ловушки… гребу и руками и ногами из последних сил. И вот когда мне показалось, что пришёл конец, в лицо ударил порыв морозного воздуха… Я судорожно вдохнул, словно только что вынырнул из воды.

Выбрался… Слава Тенсесу…

Ещё минуту разгребался, вытягивая самого себя из-под завала и затем, ощутив неимоверную усталость, тяжело опустился на землю. Непослушные обмороженные пальцы нащупали что-то среди камней. Хотел разглядеть, но в этой бушующей тьме, это был сделать невозможно… Похоже на амулет… Наверное, от Восставшего. У него, кажется, что-то висело на груди…

Ладно, хрен с эти амулетом, — я засунул его за шиворот. А в голове меж тем уже крутилась другая мысль: надо идти. — Нельзя отдыхать… Никак нельзя…

Но тело ныло, каждая мышца болела. Я так выложился, что уже не было никакой возможности подняться. Если не прилягу и хоть немного не отдохну, то кончусь прямо здесь.

Дышать было трудно. Воздуха не хватало…

Слава, Сарну, что мне удалось выгрести из-под снежного завала. И хорошо, что никаким камнем не прибило. А то нашли бы меня чуть позже мятежники.

О-о, — сказали бы они. — Это, наверное, тот, кто убил нашего капитана и старпома. Гляньте, как его боги наказали. Так ему и надо!

О, Тенсес, что за глупости в мою башку лезут? — я сквозь силу усмехнулся и растянулся на земле.

Ветер в ущелье был просто ужасным. Понятно, что если не встану в ближайшее время, то меня или занесёт, или… В общем, замёрзну тут…

Да, может, так и надо. Видно, пришёл конец моему «служению»…

Смешно, ей-ей! Ты, Бор, верно болен головой. Вставай! — Да отцепись ты, репейник! Немного поваляюсь…

Мозг словно отключился, погружая разум в темноту…

Я сидел у вечернего костра. Подле были дружинники, чуть дальше старый Гуннар.

Ингос. Белый Мох — старое болото…

На плечи медленно опускался снег. В воздухе пахло жареным мясом.

Старик Гуннар, казалось, заснул с открытыми глазами. Он сидел прямо у костра, не мигая, глядя на его языки, пляшущие в своем первобытном танце. Вдруг наставник откашлялся, прочистил горло и негромко заговорил:

— Во времена, о которых сейчас не знают ни люди, ни эльфы, ни кто иной, живущий в Сарнауте, поскольку тогда не было тех, кто мог бы запомнить, — Гуннар вытер широкой ладонью своё морщинистое лицо, и продолжил: — тогда и родился первый хримстурз. Это был Эльвагар, один из двенадцати инеистых великанов. Он был так огромен, что, говорят, достигал неба.

— Кто говорил? — подал голос весельчак Эгнер. — Никого же не было, ты сам сказал.

Но Гуннар проигнорировал насмешку дружинника. Он посмотрел на меня и чуть погодя продолжил:

— У него была серебристая ледяная борода, такие же волосы на голове… Его нрав был буйным, ярость — безмерной. И жил Эльвагар в стране мрака и вечной тьмы. Но Сарн в великой мудрости своей не желал видеть в этом мире ничего из тёмного мира…

— Хримстурзы, инеистые великаны, создания Нихаза? — спросил я.

— Кто знает… Умные люди мне говорили, что некогда прочитали в одной древней книге, будто эти великаны были раньше богов. Это было настолько давно, что никто уж не знает всей правды.

— Сарн их уничтожил? — снова спросил я.

— Только одиннадцать братьев Эльвагара. Фьерма, Ульга и прочих. Сарн, Бог Света и Светом же он их и победил. Очистил от дикого первородного зла… Но Эльвагар скрылся на севере, где в самом тёмном ущелье, в таком, куда никогда не проникают лучи солнца. Это он породил ледяных великанов — турзов. Во время сильных буранов, если очень постараться, можно увидеть этих чудовищных созданий. Ни в коем случае человеку нельзя приближаться к ним. Они унаследовали от своего прародителя бешеный нрав и запросто способны заморозить живое существо.

— Они не боятся огня? — спросил я.

Эгнер, сидевший рядом, расхохотался:

— Огня? Да они дунут на твой костёр и превратят его в ледяные головешки!

— Только истинный Свет способен противостоять турзам, — добавил Гуннар. — Сейчас инеистых великанов и не сыскать. Разве только вот на дальних аллодах, говорят видели их… в Сиверии, на Новой Земле…

Что-то шершавое и влажное тернуло меня в щёку. Я с трудом разлепил заиндевелые веки. В серой предутренней мгле на меня глядела чья-то звериная морда. Понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить, что это рысь.

Твою мать! — попытался встать, ежесекундно охая. Руки-ноги почти не слушались. — Какого…

Это, конечно, была не типичная серая рысь, которых в Уречье была тьма тьмущая. Лесная… рыжая, — отметил я. — На Ладу похожа… Хотя все они на одну морду. Думала, что я дохлый. Сейчас бы отгрызла бы мою рожу. Хотя, падалью же они, вроде, не питаются… И охота ей было в такую погоду шастать. Да ещё в ущелье. Тут и зверя никакого… Стоп!

— Лада? — спросил я.

Рысь спокойно опустилась на задние лапы и уставилась на меня своими горящими глазами. Такое ощущение, что её нисколько не смущали погодные условия.

— Лада, ты? — интересно, какого ответа я ждал от зверя. Аж самому смешно стало.

Я снова прикрыл глаза и стал проваливаться в дрёму.

А ну её, ту рысь! — мелькали мысли, как зайцы на поле. — Пусть жрёт… Ещё немножко отдохну… чуть-чуть…

Снова по лицу прошёлся шершавый язык. Я даже не стал глаза открывать. Лада чуть укусила меня за замёрзшее ухо. Мне поначалу и не почувствовалось, что его трогают (во как окоченел).

— Куда ты меня тянешь? Что ты от меня хочешь?

Апатия такая, что не передать словами. Ну, ничего не хочется. Просто лежать… бесконечно и долго…

Замерзнешь же, — талдычит трезвомыслящая моя частичка. — Вставай, балбес ты такой! Отморозишь себе что-нибудь… Вставай!

Лада укусила за руку. Было больно.

— Эй! — рассердился я. — Ты что, зараза, делаешь?

Но, кажется, рысь мои окрики не сильно испугали. Она прямо-таки заглядывала мне в глаза, словно звала за собой.

— Идти следом? — чуть откашлявшись, спросил у Лады.

Смотри, не мигает… Ждёт.

Я поднялся на колени. Рысь тут же выпрямилась и стала ко мне вполоборота.

— Сейчас… Думаешь, легко подняться? Тут все тело ломит…

Идти было поначалу трудно. Ветер лишь чуть поутих. Снегу намело столько, что до весны откапываться.

Лада легко перескакивала с камня на камень. Она периодически останавливалась, глядя лезу ли я позади, или снова свалился отдыхать.

Медленно… медленно я двигался вперёд. От постоянного движения хоть кое-как, но согрелся. Правда пальцы на руках и ногах не чувствовались. Они шевелились, и это радовало, но я уже начинал переживать, что уж как бы я их не отморозил…

Небо постепенно светлело. Наступало утро следующего дня.

Я вышел к некогда рухнувшей скале, скрывающей проход к ущелью… Этому бесконечному ущелью Гиблых Скал, ведущем к Могильной бухте. Кстати, теперь меня не удивляло такие странные названия этой местности…

Удивительно, что я выбрался отсюда, что выжил. Лада снова оглянулась, а потом стремительно направилась за холм, и больше я её не видел.

Далеко впереди виднелся тёмно-серый лёд Вертыша. Но мой путь лежал дальше: к сгоревшему Острогу…

 

12

Огонькова намеренно вышла из избы. Погода и не думала меняться. Который день буран. Этот сумасшедший ветер буквально валил с ног.

Мила ещё раз посмотрела на темное вечернее небо затянутое низко летящими мрачными тучами и пошла назад в единственно уцелевшую во всём Остроге избу, где ютились все выжившие. Кстати говоря, их число выросло до тридцати четырёх душ: кое-кто во время того страшного пожара убежал в Кедровую падь, что была на востоке, недалеко от горной цепи.

— Где же вы там укрылись? — спрашивала урядница, глядя на измученных людей.

— Да рядом с джунскими развалинами, — смущенно улыбаясь, отвечал за всех молодой десятник Мирон. У него было опалённое лицо, с выгоревшими бровями. На щеке виднелся длинный засохший порез.

Огонькова попыталась вспомнить, где эти развалины, но не смогла, поскольку со дня прибытия в Вертышский Острог больше занималась укреплением крепости, то так и не соизволила толком ознакомится с местностью.

В тесной избе было тепло. Люди расположились, кто, где мог.

Дела наши совсем плохи, — снова подумалось Миле.

Но она уже успела взять себя в руки. Её уверенность в словах и действиях положительно влияла на умы подчинённых.

В голове урядницы медленно складывался план дальнейших действий. Воедино все мысли пока собрать не удавалось, но едва сегодня в обед вернулись гибберлинги — семья охотников Стрелок со свежими новостями, как Огонькова чётко поняла, что надо предпринять.

— Дела плохи, — сообщила старшая сестра «ростка». — «Ворота» нам не пройти… Там орков, что блох на собаке. Интересно, — тут она задумчиво поглядела на Милу, — как тому разведчику… Бору… как ему удалось пройти меж Великанов и остаться не замеченным?

— То есть?

— Орки там обосновались конкретно… Муха не пролетит. Мы сами еле-еле отбились…

— Да… Действительно интересно.

— Не по воздуху же он летел?.. А, кстати, где этот парень?

— До сих пор не вернулся с Костяной равнины.

— Долговато…

Огонькова уже не слушала.

— Надо бы сообщить о том, что у Великанов целое войско орков, — продолжали гибберлинги.

— Предупредить надо, — соглашалась Мила. — Само собой… Однако, меня сейчас занимает иной вопрос. У нас сейчас открылся такой шанс…

Объясниться она не успела. Острожники сердито выругались.

— Всё! Подмоги с юга не будет… наверное, до весны, — говорили они друг с другом. — Да и сколько надо сил, чтобы пробиться через Великаны? У нас же путь только на север к мысу Доброй Надежды…

— Всё! Потеряли мы эту часть аллода, — печально заметил кто-то в глубине избы.

— Может и не совсем, — вставила Огонькова слово. — Может…

— Может, не может… — старшая сестра Стрелок резко встала. — Надо предупредить Стержнева и гибберлингов из Гравстейна, что прохода на север нет. Здесь их ждёт ловушка…

Урядница подняла руку в знак тишины.

— Судя по всему, — степенно начала она, глядя на языки костра, — большая часть орков отошла к Великанам. Значит их стойбище практически беззащитно… Нам надо действовать! Именно сейчас действовать!

— Без разведки? — спросил кто-то. — Это опасно…

— А Асыка? — подал голос другой воин.

— Асыка? — переспросила урядница. — Не думаю, чтобы он отсиживался в стойбище, коли у Великанов возможна хорошая драка.

— От тебя? — наёмник расхохотался. — Ребята, он себя не понятно кем возомнил! От тебя, дорогой ты мой, ничего не нужно. А вот от Хозяина…

— Так дело в нём? Он вам денег должен?

-Ха! В самую точку! — снова расхохотался Лешук.

-Ах, вы ж свиньи… - Закончил Касьян.

Огонькова была уверена в том, что этот орк рванул вместе со всеми к «воротам». Теперь, после того, как на Острог натравили людоедов, заварушка намечалась только у Великанов. Семейка Стрелок утверждала, что там собралось не меньше двух сотен вражеских бойцов. Стойбище осталось без прикрытия.

Урядница уже рисовала в своём воображении победу над орочьим посёлком.

Да, — думала она, — адекватный ответ нужен был. И нужно было показать врагу, что острожники умеют давать сдачи. А уж после, коли останутся живы, и отходить к мысу Доброй Надежды.

Входная дверь резко отворилась и на пороге появилась чья-то заснеженная фигура. Воины, сидевшие ближе к дверям, вскочили на ноги, хватая оружие.

Незнакомец спокойно вошёл внутрь, чуть отряхивая налипшие комья снега, и зло буркнул:

— Чего-то у вас ни одного дозорного. Так и схлопотать по шапке не долго.

— Сейчас сам схлопочешь, — бросился вперёд десятник Мирон.

В следующее мгновение он изменил направление движения и влетел в стену со смачным звуком.

Пришедший человек небрежно сплюнул на пол и подошёл к печке, где вовсю полыхало пламя. Огонькова узнала его: это был Бор, разведчик, которого она просила сходить к великанам. После такого долгого отсутствия, он вернулся совсем один. А значит…

— Спокойно, — ровным голосом сказала урядница ратникам. — Это свой.

Бор присел на лавку подле печи прямо рядом с шестком, и, полуобернувшись, глядел на огонь. Взгляд его усталых безумных глаз впился в языки пламени, словно голодный клещ в шкуру собаки. Прошло несколько минут в полном молчании. Воины смотрели то на на него, то на урядницу не понимая, что делать дальше.

Мирон, охая, поднялся на ноги, пытаясь сориентироваться, где он находится.

Бор протянул руку и забрал у сидевшего рядом приказчика Егора Хватова миску с горячим бульоном. Потом он одним махом выпил её содержимое и довольно крякнул.

И только после этого Бор поднял взгляд на Огонькову и ответил характерным жестом, означающим, что спасти никого не смог.

Нужен адекватный ответ! — решительно сказала сама себе Мила. — Оркам нужен урок! Жестокий урок!

— Погода нам благоприятствует, — сказала она своим воинам. — Думаю, буран ещё продержится пару деньков. И подмога в стойбище не придёт, и орки оттуда лишний раз не вылезут. Нам надо не упустить свой шанс… пока они в меньшинстве. Отомстим за наших товарищей. Кровь за кровь!

Острожники соглашались с этим планом, и уже старательно затачивали оружие, подтягивали амуницию, готовясь к своему, может быть последнему, походу в орочье стойбище. В поведении воинов уже не наблюдалось того панического страха, которое проявилось в первые часы после пожарища.

Они тихо переговаривались друг с другом, а Бор, на которого сейчас смотрела Огонькова, сидел с опущенной головой и, судя по всему, спал.

Ему едва-едва хватило сил добраться сквозь нескончаемый буран к Острогу. При этом он умудрился не заблудиться среди бушующей стихии. Два бесконечных дня пути… Голод, холод, усталость… Едва горячий бульон достиг желудка, на разум навалилась дремота. Сил удерживать сознание в бодрствующем состоянии просто уже не было. Тьма окутала мозг, погружая его в сонное болото.

— Мы обрушимся на них в праведном гневе, — наигранно улыбаясь, говорил один из острожников. — Сарн на нашей стороне…

— Богам всё равно, что творится в этом мире, — уверенно сказал Хватов. Он хмуро глянул на фигуру Бора, на его руки с грязными пальцами, сжимающими гарды мечей, на тонюсенькие полоски талой воды, капли которой медленно стекали по раскрасневшемуся в тепле овальному лицу. Даже в таком виде этот человек внушал ему страх.

— Согласен, — вставил своё слово воин средних лет, сидевший возле урядницы. — Будь то хоть Сарн, хоть Нихаз. Без особой разницы. Они глядят на наши бесчинства и, небось, думают: «Да пусть, что хотят, то и делают. Подерутся да разберутся»…

— Нет, — возразил Мирон, уже успевший придти в себя. Он периодически потирал ушибленную скулу. — Так тебя заставляет думать Нихаз… У тебя опускаются руки, смысла в борьбе нет. Ведь зачем? Всё одно победит зло… Нихаз хитёр.

— Нихаз! — вступила в разговор урядница. — А Сарн же что, по-твоему? Или ему действительно наплевать на своих «детей»?

— Сарн? Ну, не знаю…

— Ни одна мать во всём Сарнауте… — Огонькова запнулась и засопела. Она вдруг встала, глядя на костер, зажала рукой рот.

Вдруг подумалось, что она сейчас снова истерично зарыдает.

— Даже матери идут на смерть за спасение своего ребёнка. А что же Сарн?.. Не бог, а хлюпик какой-то… Или, кто сильнее, тот и прав?

Поднялся такой гомон, что хоть вон беги. Кто возражал, кто поддерживал Милу.

Бор приподнял голову, хмуро окинув всех присутствующих. Он какое-то время пытался слушать, о чём идёт разговор.

— Вот завтра двинемся на орков, — сказал сидевший подле Огоньковой воин, который весьма профессиональными движениями затачивал меч, — и посмотрим, что вы все скажете, едва мы столкнёмся лицом к лицу с орками. Кого будете поминать?

— Послушайте… Послушайте…

Это пыталась встрять в разговор Люсиль. Но никто даже не оглянулся на эльфийку.

— Не надо нас страшить, — подбоченились кое-кто из острожников.

— Тихо всем! — гаркнула урядница. — Утихомирились!

Она окинула всех суровым взглядом и снова остановилась на Боре.

 

13

Авантюра… Огонькова сама не понимает, какую кашу может заварить. Надо было бы поговорить с ней с глазу на глаз, но итак стало понятно, что я, ни на что не смогу повлиять. И урядница, и её люди нацелены только на одно: на месть. А ведь несколько дней назад всё было иначе. Почти никто не желал драться…

Поспал я от силы минут двадцать. Сонный туман немного развеялся и оскомину, так сказать, мне удалось сбить, потому сейчас мог хоть более-менее разумно мыслить. А то эта путаница в голове…

Кстати, и снова я жив. Как тут не вознести хвалу Тенсесу и прочим святым? А ещё Сарну и… и… и вдруг мою голову посетила совершенно невообразимая мысль: что, если боги выпустили меня из чистилища, потому что там никого кроме меня и не было? Понимаю сам — дикая идея. Совершенно дикая… Но что если моя миссия — заставить Искры отправляться в чистилище, где им самое место? Потому так за меня и «переживают» боги, старательно оберегают…

Послушай, Бор, а куда тогда Искры отправляются сейчас? — спрашиваю сам себя и вдруг понимаю, что зашёл в тупик. — Вот именно, куда?..

Споры у острожников немного поутихли. Урядница, надо отдать ей должное, навела порядок.

— А ты что скажешь, Альфред? — вдруг намеренно громко обратилась она к чернокнижнику, сидевшему у кривого окошка.

Мне казалось, что он был совершенно безучастен к общему спору.

Эльф медленно поднял взгляд на урядницу, также неспешно пробежался по всем присутствующим. Никто не знал, о чём он сейчас думает. Его пронзительный взгляд буквально прошивал насквозь, всякого, на ком он задерживался.

«Это было накануне, — мелькнуло в голове Альфреда. — Как сейчас помню… За пару дней до поглощения аллода Астралом».

Альфред уже несколько раз вспоминал ту странную беседу, и всё никак не мог найти в ней того смысла, который пытался ему по своему передать Великий Маг. Тогда не мог.

…Чернокнижник сидел в уютной беседке Клемента ди Дазирэ в его личной Усадьбе, прозываемой Ясеневой рощей. На ажурном металлическом столике лежала раскрытая книга Сезара ди Вевра, путешественника и великого Историка с Тенебры, под витиеватым названием: «Взгляд на земли аллода Сиверия в нынешнем его положении».

Альфред ждал Великого Мага. Тот обычно в этот вечерний час приходил на берег небольшого прудика и подолгу посиживал в беседке, глядя на тихие мутные воды, поросшие желтыми кувшинками.

Возраст берёт своё, — думалось чернокнижнику. — Внешне это не видно… (Он помнил, какое в молодости впечатление произвело на него стремительное старение одного из эльфов его Дома: тот за месяц превратился в дряхлого старика).

Альфреду теперь всё чаще хотелось побыть наедине, в каком-нибудь не менее живописном месте, чем тут, в Ясеневой роще. Чтобы никуда не торопиться, ничем не обременять свой разум, а просто созерцать… наслаждаться… Просто жить и радоваться этому.

Так что судить иных стареющих душой эльфов, ну и особенно Клемента, считая подобное занятие нелепой тратой времени, было бы не справедливо. Об этом сейчас и думал Альфред.

— Вот ты где, — из-за густых кустов шиповника вылетела высокая фигура Великого Мага. — И давно тут ждёшь?

— Прилично… Успел даже побывать в твоей библиотеке, — отвечал ди Делис. — Вон даже взял почитать.

Клемент приподнял к глазам книжицу, бегло промчался по названию и небрежно положил её на место. Великий Маг опустился напротив своего товарища.

— О чём же ты хотел поговорить? — деловито спросил держатель аллода.

— О чём? Я по-прежнему занят карийским вопросом.

— И что? — не понял Клемент. — Извини, может, я что-то пропустил…

— Ну как же! Мы же с тобой на той неделе говорили. Источник вековечных проблем между Домом ди Дазирэ и Домом ди Дусер следует искать именно в этом. Иные версии следует откидывать… или, в крайнем случае, считать дополнением.

По глазам Великого Мага стало видно, что он до сих пор не включился в тему разговора.

— Вопрос с ди Дусерами я решаю по своему, — вдруг заметил он мне. — Ты ведь знаешь, что я многих из них приютил у себя…

— Знаю. Мне кажется это странным. Как бы ни вышло, что ты пригреваешь на груди змей.

— Мой принцип по-своему прост: живи сам и давай жить другим… даже врага следует прощать.

— Ага, прощать. А он тебе в спину нож. Ты же сам Историк… Помнишь события на аллоде Грох, когда орки уничтожили Клода ди Вевра. А ведь он пытался помочь их расе обрести Великого Мага. Хотел «вырастить» его…

— Брось ты, Альфред. В этом мире и сильный стаёт слабым… Даже комар порой может победить жабу.

— Не понял. Это как?

Но Клемент не ответил. Альфред чуть посопел, и снова начал о волнующем его вопросе:

— Вспомни, за период с 1621 по 1689 года Старой Эры, до того, как основали вторую столицу Карию, произошло сто девять… Слышишь? Сто девять переворотов в правящей верхушке почти всех существующих на тот момент семей… Жаль, что с того периода до нас дошло так мало письменных…

— Слишком громкое слово: «переворот», — скривился Клемент.

— Ну-у, не знаю… Мне кажется, что это слово вполне уместно в данном контексте. До принятия Большой Игры на Третьем Соборе, где зафиксировали основные её положения, наши эльфийские дела уже были на грани… гражданской междоусобицы. Этот период до сих пор прозывают «багряной болезнью».

— Н-да… Здесь ты, Альфред, прав, — отвечал Клемент, хотя не чувствовалось, что он был настроен на дальнейший разговор.

— Но я хочу сказать другое, — продолжал чернокнижник, словно не замечая настроений Великого Мага. — О предшественнике… прародителе карийского конфликта между ди Дазирэ и ди Дусерами. О споре на Первом Соборе. Согласно старым летописям, Сарн отдал нам частичку себя. Твой род, Клемент, всегда стремился к тому, чтобы довести природу сего мира до Совершенства. Борьба с Уродством…

— Уродствами, — поправил Великий Маг. Он прекрасно знал историю своего Дома, но всё же продолжал слушать Альфреда.

— Дусеры напротив, искали в ней скрытую красоту…Первый Собор вскрыл эту конфронтацию и довёл её до открытого противостояния. Когда Константин ди Дусер, по прозвищу Колдун, вызвал на дуэль…

— Соревнование, — уже чисто автоматически поправил своего товарища Клемент. Он всё поглядывал куда-то в парк.

— Хорошо, пусть соревнование. Он вызвал Льва ди Дазирэ, и в пух и прах разбил его на глазах у представителей иных семей.

— Честно сказать, что Лев сам нарвался, — скривился Клемент.

— Вам виднее… Думаю, если бы не драконы…

— Да причём тут драконы! — скривился Великий Маг. — Странное у тебя понятие об истории вообще… Твои драконы стали лишь толчком к новому мировоззрению. Я говорю об Изменении… Мы всегда считались первыми детьми Сарна, бога Света. Он открылся нам, показал почти все тайны Сарнаута…

— Джунам он тоже открылся. Только отчего-то они приняли сторону Нихаза. Странный парадокс.

— Ничего странного… ничего…

Клемент вдруг нахмурился и замолчал. Он посмотрел куда-то в сторону парка. Из его глубин появились три женские фигуры. Ди Делис пригляделся и определил в приближающихся эльфийках спутниц Клемента, близких его подруг. Одетые в розовые платья, они несли подносы с угощениями. Завидев их, Великий Маг мягко улыбнулся.

Альфред недовольно сощурился: он ведь думал, что сегодня сможет серьёзно поговорить с Клементом. Причём наедине. Сколько уже порывался это сделать…

Эльфийки приблизились. Двое из них, шатенки, присели подле Великого Мага, а третья, невысокая худенькая блондинка, опустилась на колени подле Альфреда и положила голову ему на колени. Чернокнижник чисто автоматически положил сверху свою белоснежную ладонь, поглаживая пальцами тонкий шёлк волос.

Присутствие иных личностей несколько сбивало волну откровенной беседы. Клемент это явно видел, но меж тем даже не пытался изменить ситуацию: либо не хотел, либо не считал нужным.

Шатенки так и вились подле него: одна поглаживала грудь, вторая припала к левой руке, при этом покармливая Великого Мага фруктами.

— Ты ещё что-то хотел мне сказать? — спросил Клемент, всё также мягко улыбаясь. Его настроение явно стало чуть веселее.

— Легенда о Шерте, по моему мнению, это результат… вернее закономерный ответ за тот инцидент в Карии на Первом Соборе. Изощренная месть за проигранную дуэль…

Лицо Клемента на какую-то секунду помрачнело.

— Результат… результат… Конечно, конечно — бросил он.

— Есть возражения?

— Это всё превратности нашей истории… Я не так давно пришёл к странному выводу, что во всём ходе событий есть некий… нравственный смысл… закон, которому подчинено всё. Абсолютно всё. Даже боги… Мы слишком увлеклись цикличностью бытия. Всё, мол, несётся по кругу, всё повторяется и ничего не меняется. Так было, так и есть… так и будет. В результате единственным разумным выводом напрашивалось только простое желание жить, как хочется, и брать от этой жизни всё, что возможно.

Альфред не понимающим взглядом смотрел на своего товарища.

— Я думаю, что это не верно, — продолжал ди Дазирэ. — Не принимай это, за некую претенциозность с моей стороны. Мол, он Великий Маг, и, значит, ему виднее… Ему вроде как позволяется думать не так, как всем.

— Позволяется, — слащавым голосом промурлыкала шатенка слева.

Вторая же повисла у Клемента на шее, нежно лаская губами его тонкую кожу.

Блондинка на коленях у Альфреда приподнялась и подползла под бок чернокнижника. Она прильнула всем телом к эльфу, и тот даже сквозь ткань ощутил горячее тело молодой девушки.

— К чему ты ведёшь? — спросил ди Делис.

— В этом мире действительно есть две силы. Мы их называем Сарном и Нихазом… Я бы сравнил их с двумя деревьями в лесу. Каждое тянется вверх, стараясь вобрать в себя больше солнечного света и заглушить рост соседа. Для этого широко раскидывают в стороны свои руки-ветки… Иногда те переплетаются с ветками противоположного дерева и уже трудно различить где какое.

— Извини друг, но я что-то совсем запутался в нашем разговоре.

Клемент отстранился от своих подружек и наклонился.

— В чём смысл Истории?

— В чём? — осторожно сказал Альфред.

— В борьбе противоположностей. Сарн против Нихаза. Нихаз против Сарна. С каждым витком это противостояние становится всё явственней, всё жёстче… Мы постоянно на каком-то распутье… Куда идти? Чью сторону поддержать? Жить по справедливости? А кто из богов справедлив? Тогда, может, жить, как того желает твоё естество?

— Ну, я слышал о подобных идеях… Скажу лишь одно: природа нашего бытия не даёт нам права думать, что вся наша жизнь бессмысленна. Потому мы и считаем себя «детьми» богов… А на самом деле мы «игрушки» в их руках…

— Закон воздаяния, — вдруг сказал Великий Маг. — Вот по какому принципу идёт История. Ничего и никогда не происходит просто так. Ничего нигде не бывает бесследно. Посадишь яблоню — вырастет яблоня. Посадишь чертополох — он и вырастет.

— Такой закон? Интересный, — усмехнулся Альфред. — И как ты его назвал?

— Воздаяние… В этом мире действует только он. Как сделал, так и получил. Иными словами: совершишь злодеяние и тебя настигнет кара… Хотя бы в виде мести…

— Ну не скажи. Многие злодеи живут лучше праведников… Скорее, история живёт по закону сильного. Ты же сам говорил о борющихся друг с другом деревьях… Тьфу ты! Богах. Где ж тут нравственный закон? Где справедливость? Они сражаются друг с другом, а мы, как те ветки… или листья… Нет уж. Жить надо сегодняшним моментом.

— Закон сильного, говоришь? А вспомни джунов. Они победили Хозяев мира — драконов. А что сталось с их расой? Где они?.. Нет, в этом мире правит иной закон.

— Вот видишь! — почему-то обрадовался Альфред. — Джуны, драконы, племя Зэм… Одни были сильнее других… умнее, изворотливее, хитрее… Кто-то обманывал сам себя…

— Ты слышал, что сейчас сказал?.. Лишь подтвердил мои слова.

Клемент как-то странно улыбнулся. Он вдруг посмотрел вверх, в сторону уходящего на покой солнца.

— Цвет гнева, — сказал он, кивая на небо.

— Где?.. И что? — сегодня Альфред просто не узнавал Клемента.

— Н-да… Видно, за грехи своего Дома отвечать придётся мне… За Первый Собор, за Шерт…

Великий Маг грустно посмотрел на своего друга и тяжело вздохнул. Альфред не понимал Клемента. А, может, в тот момент просто не хотел понимать.

«Причём тут Первый Собор до Великого Мага? Причём тут Шерт? Когда это было? Тысячи лет назад! Тогда жили иные эльфы, правили иные порядки… Почему он считает, что должен платить за старые грехи?» — недоумевал чернокнижник.

— А ты в Сиверию собрался? — неожиданно спросил Клемент.

— Есть такая мысль… А что?

— Интересный аллод… Загадок на нём не счесть.

Ди Дазирэ откинулся назад и, повернувшись к одной из своих подруг, страстно впился в её в малиновые губы. Альфред ещё хотел кое-что сказать, но в этот момент блондинка погасила все слова жарким поцелуем.

Мысли враз померкли. Ди Делис поддался и блаженно закрыл глаза. Местные эльфийки одним только поцелуем были способны разжечь в мужчине могучее желание.

Этот вечер обещал немало пикантного.

Не вышло разговора, — промчалось в голове чернокнижника, ответившего на поцелуй своей пассии. А ему ещё много чего было сказать своему другу про отношения ди Дусеров и ди Дазирэ. Но, может, как-то в следующий раз…

 

14

— Так что скажешь, Альфред? — снова обратилась урядница, вырывая разум эльфа из озера воспоминаний.

Чернокнижник ещё раз оглядел всех присутствующих, а потом, откашлявшись в наступившей тишине, заговорил:

— Мы сами посмеиваемся над язычниками. Их глупые верования… иногда наивные… А меж тем… — эльф изогнул бровь в вопросе. — В Сарнауте сейчас сложилась такая странная ситуация. Я бы её назвал новой формой язычества.

Люсиль хотела что-то возразить, но чернокнижник остановил её жестом руки.

— Вы все сейчас тут здорово изгалялись. Но слово перешло ко мне, потому, будьте так добры, сначала выслушайте. Потом можете высказываться… Договорились? — эльф улыбнулся и тут отчего-то поглядел на меня. — Итак, я сказал, что нынешняя ситуация стала напоминать язычество, только в иной форме. Верования перемешались, дополнили друг друга. Сарн, бог Света, стал и богом добра. Нихаз… Его именем мы пугаем и проклинаем. А кто он? Бог Тьмы… У нас же бог зла и всякого непотребства. Признаюсь честно, что я, и то подвергся этим веяниям, и сам порой поминаю сего бога в дурном значении слова. А ведь в Тенебре я Историк!

Альфред рассмеялся. Мне подумалось, что он сейчас и не замечает, будто вокруг обычные люди, а не эльфы, перед которым, я думаю, в его представлении он мысленно выступает.

— Вы, конечно же, будете возражать, — продолжил Альфред. — Ещё бы. Ведь так вас научили…

— Не пойму тебя, Альфред, — нахмурилась Огонькова. — Ты хочешь сказать, что нет никакого Сарна, нет Нихаза…

— Отчего же. Против этого я совсем не возражаю. Но вот только кто они на самом деле?

— Боги.

— Боги, — согласно кивнул эльф. — Естественно. Но те ли, которыми вы их себе представляете?

— А что тут представлять? Сарн — положительный, Нихаз…

Эльф манерно вздохнул.

— Вот про это я только что вам всем и рассказывал. Куда мы катимся?.. Сейчас приведу вам для размышления одну фразу из святых книг. Вот послушайте: «Ни добро, ни зло не приходит в оное время. И детей же зачинают ночью, а битвы кровавые проводят при свете солнца».

Чернокнижник замолчал и оглядел людей и гибберлингов.

— Что это значит? — спросил он.

— Откуда эта цитата? — удивлённо спросила Люсиль.

— Тьфу ты! Я им одно… Это из «Послания мудрого Никиты Дубровника Кириллу Белоозерскому», — ядовитым тоном проговорил Альфред. — Знаю, что ты не читала. Сия работа хранится в двух местах: в библиотеке на Тенебре, и в Новограде у Айденуса… Итак, кто же пояснит суть этих строк?

— Зло — не зло, добро — не добро, — дал ответ я, не поднимая головы. (Сейчас бы выпить стопку, чтобы ощутить в животе приятное жжение. Чтобы по телу пробежало характерное тепло… Разум бы закутался в хмельные укрывала, готовясь передохнуть от суетных дел… Вот бы что сейчас сделать, а не выслушивать нудные эльфийские поучения.)

— Кто сказал вам, что тьма это зло? Кто внушил вам, что свет — добро?.. Не буду смущать ваш неподготовленный разум. Для многих откровений вы просто не готовы. Скажу одно: боги, как и мы — полны страстей. Но что выбрать нам — свет или тьму, это и нам же решать. Но вот только, ни как свет, ни есть абсолютное добро, так и тьма, ни является абсолютным злом. Это лишь противоположные категории, как, скажем, солнце и луна, день и ночь, верх и низ…

— А Тенсес? Что вы скажете о нём? — решился на вопрос я. — Какая у него… категория? Раз вы Историк, то должны помнить, что этот Великий Маг народу погубил немало. Мы же почитаем его, как Святого…

— Тенсес в ранние да зрелые годы, совсем не тот, каким стал в конце жизни. Это совершенно разные личности, — жарко затараторила Люсиль. — С возрастом мы становимся мудрее. Тенсес сам не раз писал, что жалеет о том, какие дела совершал будучи…

— Стойте! Стойте… Не надо лишних споров, — сказал Альфред. — Тенсес — Великий Маг. Он принёс в наш мир не только Дар воскрешения, которым, кстати, он хотел наградить не только Лигу, но и Империю… Да-да, и их тоже. По его предположению, это должно было бы раз и навсегда примерить наши…

— Империя! — хмыкнули люди. — Мы им… вернее, Церковь им дала Дар, а они…

— Причём тут Церковь? Она, между прочим, не в состоянии выполнять ту роль, на которую изначально была нацелена, — резко сказал Альфред. — Излишняя её вовлеченность в дела нашего мира, привела лишь к тому, что она и стала дополнительной причиной раздела меж расами и государствами. Церковь проиграла борьбу за сердца жителей Сарнаута. А вот это и было её основной задачей. Каким бы ни был Тенсес в прошлом… в далёком прошлом… Сейчас это не важно. И судить его за это просто нелепо. В конце своей жизни он делал упор на совершенно иные моменты и того же хотел от своих последователей… А мы просрали и его Дар, и… Да, грубое слово, согласен. Но оно уж точно отвечает реалиям.

— О чём мы вообще сейчас говорим? — наконец подала голос Огонькова.

— Н-да, мы немного отвлеклись… Вы все хотели знать есть ли у вас какое-то моральное право мстить оркам? — сердито спросил Альфред. — И спрашивает вы не у представителя Церкви, а отчего-то у меня… Странный выбор.

Острожники замерли, поедая эльфа взглядом.

— Скажу напоследок только одно: закон воздаяния. В этом мире есть только он…

— Что? — не поняли люди.

Но Альфред вернулся к окну и, молча, уставился в пол.

Я встал со своего места и направился к нему. Ратники поутихли, обдумывая услышанное. Было ясно, что сегодня каждый услышал то, что хотел услышать.

Я вытянул из-за пазухи амулет, найденный в ущелье, и показал его Альфреду.

— Вон какую вещичку нашёл.

Чернокнижник долго её рассматривал.

— Такой «вещичкой» можно управлять, к примеру, нежитью, — сказал он, откуда-то вытягивая нечто подобное. — Помнишь, я говорил, что создам для Острога Стража?

— Было дело.

— Он сейчас бродит вдоль берега, охраняя наш покой.

— Никого не встретил.

— Значит повезло. Вот мой «жамби», — Альфред потрусил на ладони свой амулет. — Им я могу управлять Стражем, заставлять его действовать, как мне угодно. Он создаёт некую… связь между хозяином и…

— А мой для чего? Или для кого?

— Где ты его нашёл?

— Думаю, он упал с шеи Восставшего.

Лицо Альфреда вытянулось.

— Значит… тут есть кто-то… способный управлять нежитью. Выходит, что пробуждение Восставших, не самопроизвольный…

— Чернокнижник? — спросил я.

— Что?.. Думаю, что не исключено. По твоему найденному «жамби» я могу предположить, что это весьма опытный колдун.

— А как насчёт магистра Дома ди Дусеров?

Альфред снова удивился.

— Ты думаешь… — начал он и запнулся.

Я вспомнил наш первый разговор со Стояной-призраком, когда она говорила о цели своей поездки в Сиверию: её просили помочь разыскать какого-то опального магистра.

А что если выходит, — тут же подумалось мне, — что Стояна стала «жертвой» этого самого ди Дусера? Логично же?

— Ну, не знаю… не знаю… — эльф даже встал и потянул меня в дальний угол избы. — Хотя…

Ратники странно косились на нас, явно пуская в свою голову нездоровые мысли.

— В истории сего Дома, — зашептал Альфред, — немало тёмных пятен… И сюда в Сиверию действительно бежал Карл ди Дусер… Скажу тебе, что он редкая сволочь. Фредерик ди Грандер — судебный исполнитель из Новограда, да прибавь ещё пару наёмных ищеек, отправились за ним ещё в начале осени. Но, насколько мне известно, он до сих пор не смог разыскать магистра… Вот ты сейчас про него сказал… да ещё амулет… Неужели это всё дело рук Карла ди Дусера?

— Ну, уж в ваших магических штучках я не силён. Это было лишь предположение.

— Да, да, — Альфред меня словно не слышал. — Как это мне самому в голову не взбрело? Этим Дусерам вообще верить нельзя… Я Клементу говорил… говорил же…

Эльф словно забыл обо мне. Он возбуждённо бродил взад-вперёд, что-то бормоча под нос.

Мне ничего не оставалось, как просто отойти назад к Хватову.

— Удалось найти Варлама? — не поднимая головы, спросил он.

— Более чем… Тебя это волнует? Чего-то боишься? — язвительно спросил я.

— Нет, — резко мотнул головой приказчик.

Слышно было, как во дворе разбушевалась пурга. Меня снова стало клонить в сон. Рядом бухтел тот десятник, который недружелюбно встретил меня у входа.

— Помню, — шептал он кому-то рядом, — такая же непогода застала нас у джунских развалин. Спрятаться негде…

— Каких развалин? — заинтересовался я.

Десятник, которого как выяснилось, звали Мироном Снеговым (видно тоже найдёныш, или сирота), насупился, снова потирая ушибленную скулу.

— Каких надо, — буркнул он.

Не знаю, может какое-то чутьё, но я решительно потребовал:

— Опиши их! — и десятник, хоть и нехотя, подчинился.

— И где такое «чудо» находится? — сурово спросил я.

— Недалече Кедровой пади. А что?

— Говори! — потребовал у Мирона и тот нехотя стал описывать развалины.

У меня хорошее воображение. Десятник говорил, а оно живо складывало мозаику его слов в интересную картинку… Весьма интересную.

Сон мигом развеялся. Я нашёл взглядом Огонькову и пошёл к ней. Неугомонный у меня вечер выходит.

Мила подняла вопрошающий взгляд:

— Случилось чего?

 

15

Мороз крепчал. Пар вырывался изо рта, словно клубы дыма из печки.

Нас было четверо: я, Огонькова, Альфред и Люсиль. Мы стояли за полуобгоревшей стеной одной из изб Острога.

— Ты так полагаешь? — снова переспросил ди Делис.

Говорить приходилось громко, чтобы перекричать вой ветра.

— Не скажу, что уверен, — начал я, — но думаю, что это развалины джунского портала. Десятник описал мне его, как мог, и… Помните тот остров, куда мы попали, спасаясь от разрушения аллода Клемента ди Дазирэ?

— Да, и что? — чернокнижник сощурился, но, скорее, от лезущего в глаза снега.

— Меня посетила вдруг такая мысль, что там, в Кедровой пади, точно такая же штука.

— Но порталы обычно выглядят несколько по иному, — сказал Люсиль. — исходя из вашего описания…

— Не моего, а описания десятника. Однако, то, что форма портала несколько иная, чем в Молотовке, или в Новограде…

— И на Тенебре.

Я пропустил эту добавку мимом ушей и продолжил:

— Всё равно мне кажется, что я прав. Надо пойти проверить…

— Допустим, что это так, — согласилась Огонькова. — Что это нам даёт? Или ты думаешь, что мы в раз переберёмся в столицу? Вопрос: как это сделать? Что если портал сломан? Эти места хоть и мало исследованы, но такую вещицу, как портал, думаю, могли бы опознать.

— И кто тут его опознает? — съязвил я. — Эта часть аллода не исследована…

— Твою мысль я поняла. Снова спрошу у всех присутствующих: как пользоваться порталом?

Я поглядел на Альфреда.

— Метеоритное железо, — сказал я.

Эльф криво усмехнулся.

— Вы о чём? — поинтересовалась Люсиль.

— Я его понял, — ответил чернокнижник. — Только все одно, даже при условии, что портал не сломан, мы не сможем его активировать. Насколько я знаю: во-первых, нужен особый ритуал… связанный с кровавым культом джунов. Его, скажу сразу, что не знаю.

— А во-вторых? — спросил я.

— Хватит ли у меня сил, чтобы запустить портал. Как думаешь?

Странный вопрос, — мелькнуло у меня в голове. — Колдовство это такая туманная вещь.

— Тут я не советчик, — признался я. — Однако могу поведать всё, что знаю о ритуалах джунов и о порталах.

— Интересно, и откуда подобные знания.

— Из разных мест, — натянуто улыбнулся я.

И поведал о том, что видел на острове Безымянного. Как тот управлялся с жертвенным атамом и чашей. Потом рассказал о молотовском хранителе портала Иване Протасове.

— Особо нового ты ничего мне не сообщил, — недовольно бросил чернокнижник. — Придётся больше опираться на собственный опыт и наитие…

— И куда мы попадём? Кто-то скажет? — спросила Огонькова. — В домик с занавесками в горошек на окнах?

— Мы? — улыбнулся Альфред. — У меня, безусловно, ещё остался тот кусочек метеоритного железа, и, если всё выйдет, то перемещусь только я. Больше же никто.

— Ну, у меня тоже есть осколок, — подал я голос. — Могу его передать кому-нибудь.

— И всё-таки вы не ответили на мой вопрос: что на противоположном конце портала? Молотовка?

— Возможно, — кивнул головой Альфред. — Я так понял, что точка выхода либо ближайший портал… А это может быть или Молотовка, или порт на мысе Доброй Надежды. Там ведь тоже есть…

— А мне думается, что «свободные» порталы выбирают самый сильный соседний выход. И это — Новоград.

Мы замолчали, глядя друг на друга.

— Надо определиться, — чуть погодя подала голос Огонькова, — зачем нам портал. Чего хотим достигнуть?

— Я думал, мы хотим связаться с лигийскими силами, чтобы прояснить им ситуацию, — сказал чернокнижник.

— Согласна, — кивнула урядница. — Надо в скорейшие сроки перебросить сюда в Сиверию войска Защитников Лиги. Вопрос в другом: кто рискнёт воспользоваться порталом?

Все переглянулись друг с другом.

— Я прямо чувствую ваши с Милой мысли, — добро усмехнулся Альфред. — Типа, это магическая штука, следовательно, эльфам и рисковать.

— Не буду лукавить, — честно признался я. — Это дело нелёгкое. Простые люди… мы… не совладаем ни с порталом, ни с возможными последствиями.

— Ты о чём?

— Здесь на пятьдесят вёрст вокруг только два мага — Люсиль и вы, Альфред. А магическое, как мне говорила ваша ученица, нужно побеждать магическим.

— Ты отдашь своё метеоритное железо мне? — удивилась эльфийка.

— Конечно… Если вы попадёте в Новоград, то вам ничего не грозит…

— А тебе?

Я глянул на напряжённое лицо урядницы. Она внимательно осматривала меня, пытаясь что-то вспомнить.

— Ты же Бор, — начала Мила, бледнея. — Точно, мне Безрадов говорил о тебе. Я вспомнила! Было письмо из столицы! Северянин с Ингоса… Разбойник…

Рука Огоньковой легла на меч, но тут вступился Альфред:

— Спокойнее, друзья. Сейчас не тот момент, чтобы выяснять отношения.

— Ты чего такой довольный? — зло бросила Мила мне, чуть наступая.

— Как быстро изменилось отношение. А несколько дней назад на меня возлагали большие надежды. Так? Неужто за всё время нашего, так сказать, знакомства, я проявил себя в нехорошем свете?

Урядница хмыкнула.

— В предстоящем деле в стойбище орков, — отвечала она, — я бы не желала тебя видеть за своей спиной.

— Это какой-то намёк?

Мила сжала челюсти и чуть наклонилась:

— Ты мне не особо нравишься. Тогдашняя моя слабость… Не думай, что и теперь я поддамся ей.

— Вам лучше иметь сего человека на своей стороне, — заметил Альфред, пододвигаясь ко мне. — Я давно знаком с Бором и…

— Эльфы мне не указ! Вы, ди Делис, берите свою… подружку, и поутру отправляйтесь в Кедровую падь. А с господином Бором мы уж как-нибудь найдём общий язык.

Тут урядница в досаде шлепнула себя по бедру и, резко развернувшись, ушла в избу к своим ратникам.

— Вздорная женщина, — заметила Люсиль. — Никак к ней не привыкнуть… Её покойный комендант тоже не очень любил. Постоянно ругались…

— Оставим её, — бросил чернокнижник. — Не к лицу обсуждать кого-то, если он тут не присутствует.

Я снял с пояса мешочек с метеоритным железом и протянул эльфийке. А потом мы тоже отправились следом за урядницей.

Есть ли оправдание разбойнику, даже если он изменился к лучшему? Неужели, стоит только сказать, что я, мол, теперь не такой, и тут же — щёлк, отношение к человеку мгновенно изменилось?

Конечно же! Ты исправился! — Мила сердито хмыкнула. — Ещё бы! А то, что этот разбойник… я не говорю об этом треклятом Боре… а вообще. Что если этот разбойник загубил чью-то жизнь? И, может, не одну.

Дело было прошлое… Но Огонькову словно преследовал какой-то рок. Раз от разу в её жизни всё рушилось… И, дело не в этом северянине, не в Боре. Он просто стал напоминанием о прошлом…

Как было когда-то хорошо в Умойре.

Я, наверное, от того так тепло вспоминаю свой аллод, — часто думалось Огоньковой, — что там прошли детские и отроческие годы. Это самые счастливые годы моей жизни.

Какое будущее у красивой умной девчонки в небольшой деревушке подле Каргалласа? Конечно, же это собственная семья, уютный дом…

Обязательно, — мечталось тогда, — это красивый и работящий муж, который будет безумно любить и свою жену, и деток… А ещё дом. На пригорке… Вон возле той дубравы. Оттуда и на речушку красивый вид. Это как раз наша земля. Родители будут не против, если на этом месте и соорудим домик. Под окном разобью… палисад (Мила почти по слогам проговорила это эльфийское слово).

Она помнила, как на праздник Дня Единения, что был летом на пятый день месяца Святого Арга, её взяли в эльфийскую деревушку на ярмарку. Такой красоты, как там, маленькой девчушке ещё нигде не приходилось видеть.

Поразило обилие цветов. Ухоженные дворики, необычные дома… На окнах занавеси. Ровный невысокий заборчик. Кругом нарядные эльфы… Все улыбаются, здороваются.

А у нас? — Мила с содроганием вспомнила неухоженные поросшие бурьяном улочки. Покосившиеся грязные дома.

Нет, у меня обязательно будет красивый… А на окнах занавесочки в горошек. Муж придёт с поля, а ему на встречу дети… трое…

Замуж вышла весной. Марк — парень высокий молодцеватый. По осени начали строиться. Родители помогали, чем могли…

Дочку решили назвать Ириной. Чёрненькая, как её отец…

Мила стиснула зубы.

Всё дым… туман… Жизнь на Умойре казалась сном. Далёким, в чём-то приятном… Давно это всё было. Даже и не верится… Но неприязнь к тем, кто живёт лишь одним насилием, ничем не истребить. Для них есть только одно наказание — смерть. Будь он кем угодно: человеком, орком или иным созданьем.

Огонькова посмотрела на Бора, который сидел в другом углу избы. Его холодный надменный взгляд, словно затаённый кинжал, пронизывал насквозь.

«Что есть за его душой? Одни разрушения и погибель… Ни на что иное он просто не способен», — урядница опять досадовала, что приходится соглашаться на то, чтобы этот человек оставался с ними, да ещё помогал…

Орки же в её глазах сейчас были ещё большим злом, которое нужно было искоренить… Выкорчевать…. Полностью!

Утром буран только усилился. Не смотря на это, эльфы ушли на восток к предполагаемому порталу.

Огонькова выбралась из дома и долго всматривалась куда-то на север. Никто не видел, что она молилась.

Урядница не дождалась никакого знака, о котором вопрошала богов. Она вернулась в избу и вскомандовала общий сбор.

Путь лежал вдоль реки на северо-запад. Дальше Вертыш делал крутой поворот на восток. Нам предстояло обогнуть горный выступ и продолжать двигаться вдоль склона к стойбищу орков.

Дорога была трудна. Но никто из отряда не жаловался. Все продолжали идти, продираясь сквозь снежные завалы, наперекор злому ветру. Аж к вечеру мы обогнули горы и остановились на ночлег. До стойбища оставалось ещё вёрст пятьдесят.

Припасов взяли не так уж и много. Да и что тут найдёшь в сгоревшей крепости.

— Без разведки нам всё-таки лучше не соваться, — говорили ратники своей уряднице.

Она отчего-то сопротивлялась. Скорее всего, боялась, что стойбище окажется забитым воинами и всё дело загубится на корню. А незнание служило своего рода защитой от этого.

Однако, Мила всё же вняла доводам своих людей, но аж к вечеру следующего дня, когда мы достигли южного края каменистой тундры. Здесь Вертыш разливался по огромной бескрайней равнине, превращая её летом в непроходимое болото с тучами мошкары, а зимой — в бескрайнюю укрытую снегом голую пустыню.

Утром урядница выделила несколько человек (в том числе и меня), и дала команду проверить окрестности.

Я пошёл в паре с десятником Демьяном. Мы обследовали северную часть берега и к вечеру вернулись в лагерь.

— Видели двух орков-охотников, — докладывал десятник. — Подобрались к стойбищу, насколько смогли.

— И что?

— Ну… по предварительным наблюдениям, воинов там мало.

— Ты уверен? — серьёзным тоном спросила урядница.

Две другие группы уже вернулись и докладывали практически тоже самое, но она всё-таки ждала заключения Демьяна.

Тот оглянулся ко мне, ожидая поддержки.

— В стойбище около двадцати воинов. Но они каждый день уходят на охоту, так что там остаётся не больше… не больше десятка.

— Значит, Сарн меня услышал, — бросила Огонькова, угрюмо глядя вниз. Было непонятно, то ли она довольна результатом нашей разведки, то ли напротив — сожалеет. — Утром выступаем.

Она собрала всех вокруг себя и снова объяснила план набега. Отряд разбили на три группы. Я попал в ту, которая должна была атаковать со стороны западных ворот.

— Запомните, — говорила Мила, — любого орка, которого вы встретите на своём пути, необходимо уничтожить.

Она нахмурилась, что-то обдумывая. Я услышал её бормотание насчёт того, что насильникам одно наказание — смерть.

— Стремительность, напор, беспощадность! Будет всё это, будет и победа… И ещё раз напомню, что в стойбище надо входить одновременно со всех сторон, — дала последнее напутствие Мила. — Завтра надо постараться. Это не приказ, это просьба… А сейчас всем отдыхать.

 

16

Я вырвался вперёд. Моя группа была весьма медлительна, а это очень раздражало. Жаль, что командиром назначили не меня… Хотя от урядницы этого и следовало ожидать, уж очень она на меня взъелась.

Плюнув на робеющих воинов, никак не могущих определиться с тем, как подбираться к стойбищу, я пошёл сам. Занял позицию шагах в пятистах от подъёма к западным воротам. Остальные группы двигались к своим местам, а это займёт, по моим подсчётам, около часа.

Сегодня ветер был чуть тише. Грязно-серые облака лениво ползли по небу, рассыпаясь снегом по всей равнине.

Я долго сидел в засаде, поджидая ратников. Те засели у группы яйцеобразных гигантских валунов, решив там дожидаться команды к атаке.

«Далеко. Очень далеко, — досадовал я. — Потом до ворот будут брести полчаса».

И тут на склоне появилась темная фигура, медленно спускающаяся вниз в долину. Очевидно, это один из тех орков, которые ходили в тундру на охоту.

Шёл он прямо в мою сторону. Уверенно, спокойно…

Я замер в ожидании. Надо было пропустить орка мимо, а потом пользуясь плохой видимостью, попытаться на него напасть.

Лежать на снегу было холодно. Да ещё приспичило… А как тут сходишь? Не под себя же! Надо ждать… терпеть.

А орк шёл медленно, неторопливо.

Пытаюсь отвлечься от одной и той же мысли. А как назло только об этом и думается. Лежишь, ждёшь…

Наверно, лучше не подбегать к орку, а просто выстрелить из лука. Трудно, особенно в такую погоду, тут я согласен, но другого выхода не вижу. Противник успеет среагировать раньше, чем я попытаюсь подкрасться к нему. Да ещё может и увидеть кто-то из стойбища.

Я осторожно выглянул. Охотник прошёл от меня шагах в двадцати. Он направлялся на северо-запад к тундре.

Приспичило так, что аж терпежу нет. И надо чтобы в такой отечественный момент!

Хотя это и не удивительно. Это жизненное наблюдение: даже живот начинает крутить, когда ты занят, и отвлечься нет никакой возможности.

Я вылез из укрытия, достал обычную стрелу и живо насадил широкий листообразный наконечник. (Вот же..! Сил нет, сейчас обмочусь…) Лук в левую руку. Стрела послушно влезла пазом в тетиву… (Ёк! С-с-сука… всё больше не могу… сейчас побежит…) Характерный скрип гнущегося дерева. Тетива коснулась подбородка.

А ветер прямо в лицо… Могу промазать. (Да стреляй ты! Чего тянешь?)

— Тьфу ты! — отплёвываюсь. Лишь бы орк не повернулся в мою сторону.

Только это подумал, как снова приступ. Чувствую, мочевой пузырь сейчас лопнет.

Тынь! Стрела заспешила вдаль к копошащейся орочьей фигуре.

Я бросил лук, даже не пытаясь проследить полёт стрелы, и заспешил развязать тесёмки штанов. (Быстрее, Бор, быстрее!.. С-сука, нема сил…)

Мочился я долго, даже не боясь отморозить своё мужское сокровище.

Глянул в сторону орка: его фигура полусидела в неестественной позе. Конец стрелы выглядывал из шеи. Оперение тихо шуршало на ветру.

Я снова вернулся к делу естественной надобности. Такого блаженства от облегчения не передать словами… Так и хочется сказать: а что ещё для счастья надо.

Голова аж прояснилась… Фух, ну всё.

Струсил последние капли и стал заправляться. Тесёмки никак не хотели завязываться. Я несколько минут провозился с ними. Потом затянул пояс, поднял уже наполовину занесённый снегом лук и поспешил вперёд к остроконечной невысокой скале.

Не успел пройти и несколько десятков шагов, как из серой мглы появились ещё двое орков. Пригибаясь под порывами ветра, они двигались в сторону стойбища. Шли неспешно, как обычно это делают уверенные в себе личности. Тем более, когда на своей земле, когда всё кругом знакомо и привычно.

Я вдруг подумал, что такая беспечность, порой, стоит целой жизни. Воину надо быть постоянно готовым к сражению. Смерть не любит беспечного к ней отношения.

Расстояние до орков сократилось до пятидесяти шагов. Боковой ветер… Трудновато будет стрелять. На ходу натягиваю наконечник… Шуметь сейчас не надо. Уж когда ворвёмся в стойбище, тогда можно и зачарованными стрелами побаловаться.

Остановился. Поднял лук… Левый или правый? Какого орка первого?.. Да какая разница!

Замер. Прицелился. Делаю поправку на ветер… Тетиву оттянул, насколько позволила моя сила.

Тынь, — и новая стрела понесла смерть на своём конце.

Стрелять в такую погоду, вам скажет любой охотник, и мало-мальски подготовленный лучник, глупая затея. И промазать можно, да и сила выстрела не та. Но я уверенно рисковал…

Орк слева чуть дёрнулся вперёд, словно споткнулся, и свалился на снег. Его товарищ лишь чуть глянул на упавшего, и тут же резко развернулся ко мне.

Быстро же он сообразил, — мелькнуло у меня в мозгу. — Ловкий засранец.

Орк выхватил топор. Это была интересная разновидность скеггокса, но с весьма длинной рукоятью.

Я оставил лук, втыкая его в снег, и в ответ вытянул сакс и фальшион. Тягаться с орком, который по весу больше меня раза в два, будет проблематично. Хотя… хотя, если он с топором, а это весьма утомляющий инструмент боя, то его превосходство в массе нивелируется.

Но боец передо мной был очень опытный. Даже не смотря на всю инерционность своего скеггокса, он легко и почти непринужденно управлял оружием. Я два раза успел блокировать удары орка, однако сразу понял, что если тот их усилит, мне не удастся сдержать его натиск.

Снова атака. Орк сделал обманный финт и ткнул мне в бок концом рукояти.

— Ох! — вырвалось из груди. Больно!

Едва отскочил назад. Лезвие просвистело возле самого лба. Я даже ощутил холод железа, исходящий от топорища.

Орк сделал шаг вперёд. Взмах — удар… Ухожу в сторону, не пытаясь блокировать и тем самым снова удлиняя дистанцию между нами. А орку того и надо. Он близко меня не желал подпускать.

Ни одного повторения. Каждый удар практически разный. Взмахи, выпады, перехваты рукояти разными способами… Мастер, что тут скажешь.

Один раз я сделал ошибку и подскочил ближе, и тут же получил мощный удар ногой в живот.

— Ох! — снова вырвалось из нутра. Вообще не подберёшься для контратаки.

Я покатился по снегу и тут же постарался встать.

Ничего себе! Вот это мастер… Чего я его первым из лука не убил?

Орк продолжал наступать. По внешним признакам я определил, что при такой скорости боя, его хватит ещё минут на десять. Но мне столько не протянуть.

— Держись! — донеслось вместе с ветром.

Я бросил быстрый взгляд: ко мне спешили четверо ратников. Орк тоже их заметил и чуть усилил скорость атаки, стараясь покончить со мной побыстрее. Мне снова досталось рукоятью в бок, но в этот раз я был готов и успел оцарапать плечо нападавшего противника.

Мы разошлись друг от друга шагов на семь и замерли в ожидании. Я не решался атаковать, поджидая подмогу. А орк начал прикидывать расклад сил и попятился спиной к большому валуну. Его рука потянулась к поясу, где висел, судя по всему, боевой рог.

— Твою мать! — выругался я. Не хватало, чтобы орк предупредил своих сородичей о нашем приближении.

Я бросился вперёд, яростно размахивая мечами. Мы снова сцепились, но уже в этот раз, что говорится, дрались серьёзней. После очередного удара, сакс вырвался из руки и отлетел в сторону. Я попятился, пытаясь выхватить «кошкодёр», и пропустил выпад орка.

Удар пришёлся в плечо… Помню, как сразу же онемела рука, и я покатился кубарем в сугроб, теряя на ходу и фальшион.

Всё… конец…

Я приподнялся, здоровой рукой хватаясь за раненное плечо. Честно скажу, ожидал того, что левой руки просто нет. Я совсем её не чувствовал.

Но она была на месте, правда не хотела двигаться.

Подоспели ратники и до моего слуха донеслись их испуганные возгласы:

— Асыка! Это Асыка, парни!

Рукав куртки и рукав акетона были разорваны до самой… кольчуги. Пальцы нащупали холодные ажурные колечки.

Рука чуть зашевелилась, и сознание охватила дикая боль. Кажется, я на несколько секунд вырубился и снова упал в сугроб.

— А-а-а! — чей-то крик вытянул меня из темноты беспамятства.

Мне удалось снова присесть. Левая рука уже начала чуть-чуть двигаться, но очень болела. Кости, скорее всего, были не сломаны. Просто получил сильный ушиб мышц.

Слава мастерству эльфов. Выковали такую отличную вещицу… Буду когда-нибудь в столице, поблагодарю Пьера ди Ардера за этот подарок.

Снова послышался чей-то отчаянный вскрик. Обернулся: против Асыки осталось лишь двое ратников. Третий лежал разрубленный почти напополам у гряды серых камней, походивших на гигантские куриные яйца, а четвёртый сидел на снегу, и, держась за распоротый живот, периодически завывал не своим голосом. Внутренности выползали сквозь пальцы, плавя своим жаром снег. Кровь хлестала, как с раненного кабана.

Я подполз к ратнику и тот вцепился за мою руку, бормоча что-то несвязное.

— Помоги, — удалось различить единственное слово. — Помоги…

Мы вместе попытались затолкать выпавшие органы назад. Я понимал, что это пустое занятие. Но увидев по-мальчишечьи испуганные глаза, тот страх, который они демонстрировали, просто пожалел острожника.

Ему все равно был конец. Я уловил в воздухе неприятный запах внутренностей, которые пытался удержать здоровой рукой. Сквозь пальцы проскальзывали желтоватые шарики жира, некогда облеплявшие серо-белые змеи кишок. Кровь сочилась сквозь пальцы.

Ему конец. Несомненно, конец.

Но я сказал: «Держись». И ратник засопел, рыдая.

Ему вдруг сейчас вспомнился далёкий эпизод детства, когда он, не послушав своего деда, залез на старую грушу и оттуда рухнул на жесткую землю.

— Ай-ай-ай, — запричитал дед, наклоняясь над разбитым коленом внука. — Держись! Не реви! Будь мужиком.

— Деда-а-а! Больно!

— Терпи… Терпи, Мишка.

И старик оторвал от своей старой льняной рубахи кусок ткани, стал старательно обвязывать израненную ногу. И руки у него были такие ласковые. Они уносили с собой боль, поглаживая по взлохмаченной голове.

— Сорванец ты такой… ой, сорванец! Ай-ай-ай… Теперь терпи… терпи, сейчас мы… сейчас…

— Помоги, деда, — глаза ратника выпучились до неимоверных размеров. Он дёргал меня за рукав. — Не бросай… деда-а-а… помоги… помоги… больно-о-о…

Ратник сильно сжал моё запястье, заглядывая прямо в глаза.

— Терпи! Будь мужиком, — всё, что я смог сейчас сказать.

Краем глаза я увидел, что Асыка зарубил очередного острожника. Последний, кто остался, в испуге пятился назад, отмахиваясь мечом, словно отгоняя от себя назойливых мух.

Подняв глаза на раненного, я наткнулся на его остекленевший взгляд. Открытый перекошенный рот… оттуда выходила последняя струйка теплого пара…

Я с трудом отцепил его пальцы и встал на ноги.

«Нет, так нам Асыку не одолеть, — промчалась мысль. — Не с тем связались».

Я подошёл к луку, что валялся позади меня. Вытянул зачарованную стрелу и, собрав остатки сил, попытался натянуть тетиву.

С первого раза не получилось… Отдышался и снова напрягся. Левая рука всё ещё туго слушалась.

— Взрыв! — кончик стрелы едва вспыхнул и она, увлекаемая тетивой, помчалась вперёд.

Бах! — не попал…

Не попал? — Я просто не поверил своим глазам. Стрела врезалась в камень подле орка, вырывая из него снопы искр и каменных осколков.

Асыка успел прикрыть глаза рукой. Едва всё затихло, он повернулся ко мне.

Сил на второй выстрел у меня уже не было. Левая рука почти не действовала.

— Вот невезение! — бросил я, вытягивая вторую стрелу.

Нас с орком разделяло не более сорока шагов.

Не успею… Точно не успею. Видишь, как стремительно бежит… Нет, Бор, даже не пробуй…

Но я уже натянул лук.

— Взрыв! Мать твою! — стрела жадно бросилась на орка.

Мир вокруг словно замер. Я видел, как Асыка медленно заваливается навзничь. Видел, как стрела пролетает прямо над ним, а потом как она уходит дальше… дальше… ещё дальше…

Лук выпал из ослабленной ладони… Честно скажу, что так и не понял, каким образом в моей руке появился нож. Но когда орк выровнял своё тело и допрыгнул до меня, замахиваясь топором, лезвие гибберлингского «котта» вошло ему в кадык.

Потом мы вместе рухнули в снег…

 

17

Я катился, и катился, и катился… Моя голова болталась, как язык в колоколе. Она несколько раз ударялась обо что-то твёрдое.

Ощущение такое, словно я погружаюсь под воду, пытаюсь вынырнуть и снова ухожу ко дну. Разум цеплялся за всё, что хоть как-то могло вытянуть его из тёмных глубин забытья.

— Эй! Эй! Слышишь меня? — громко зазвучала звонкая пощёчина. Я сначала услышал её, а потом только понял, что били-то собственно меня.

Мутный туман чуть развеялся. Надо мной сидел последний из ратников.

— Живой, — как-то радостно выдохнул он.

Я чуть огляделся. Теперь стало ясно, что так сильно давило мне на грудь. Это было тело Асыки.

— Ты его убил! Ты его убил! — на испуганном лице ратника отразилось сразу и восхищение, и ужас, и растерянность.

— Помоги мне вылезти, — прохрипел я.

Левая рука совсем не слушалась. Мало того, она полностью онемела, хотя пальцы (я специально попробовал) шевелились.

Понадобилось немало усилий, чтобы выбраться из-под тяжёлой туши орка.

— Мы остались вдвоём? — спросил я, хотя итак понимал, что это факт.

— Да… да… Ты его убил! Ты завалил Асыку!

— Чего ты раскаркался, как ворона на заборе?

— Ну, это… ты… ты…

Кажется, ратника трусило. Он-то вставал, то садился, то вдруг куда-то собирался идти. Затем останавливался и снова садился, хватая себя за голову.

Со стороны стойбища послышались какие-то звуки. Ветер на несколько мгновений переменился, и мне этого оказалось вполне достаточно, чтобы понять: там, на плато, идёт бой.

— Плохо! — заявил я ратнику. — Мы тут, а там вовсю сражение… Плохо! Наша группка… вернее, всё, что от неё осталось…

Я выругался и сплюнул на снег.

Буран чуть поутих. Небо посветлело, и снег теперь пошёл плотными хлопьями.

— Вот что… Как тебя зовут?

— Я… меня… ты…

— Имя!

— Боян… я Боян… Божилов.

— Зуренец?

— Да…

Я попытался подняться и огляделся. Тела убитых острожников уже заносило снегом. Полчаса, и здесь ничто не будет напоминать о сражении.

— Подай топор, — приказал я Бояну. — Живее…

Ратник закрутился на месте, а потом осторожно приблизился к Асыке. Вытянуть оружие оказалось не таким уж и простым делом, но чуть помучившись, Божилов смог вырвать из окоченевших пальцев орка скеггокс.

Я внимательно смотрел на топор и с каждой секундой убеждался, что это не орочье оружие. Длинное топорище… гладкое, полированное дерево, потемневшее от времени… Кажется, это был ясень…

Но Нихаз с этим топорищем! Вот сам топор — вот что заслуживало отдельного разговора. Такого качества исполнения мне ещё видеть не приходилось. Да и материал, судя по всему, был отменный.

Я провёл пальцем по лезвию, ощущая легкие зазубринки по всей его длине, от «носка» до загнутой «бороды»… На полотне были отлиты интересные узоры. Таких мне ещё видеть не приходилось…

Я взял скеггокс под «шейку». Не тяжёлый… Думал, будет иначе… Вроде и отлично центрирован.

— Вот что, братец, — вернулся я к ратнику. — Нам с тобой надо торопиться к своим в стойбище. Но прежде…

Я кивнул на Асыку. Боян не понимал. Или не хотел понимать.

— Надо отрубить ему голову, — пояснил я. — И сделаешь это ты. У меня рука повреждена.

— Я?.. Я?.. как же…

— Да возьми себя в руки!

Мы оттянули тело орка в сторону и положили его голову на небольшой валун. Божилов принял топор дрожащими руками и с четвертого удара смог разрубить шею.

— Ты оружие в руках держал? Топорная работа! — возмущался я, приподнимая искромсанную голову Асыки. — Заверни её во что-нибудь.

Боян бросил топор. Я меж тем собрал своё оружие. Затем снял с пояса орка ножны для скеггокса (действовать одной рукой было весьма затруднительно) и прицепил себе. Божилов завернул голову и стоял над ней с широко раскрытыми немигающими глазами.

— Ты там спишь? — сурово спросил я. — Хватай свёрток, и живо идём в стойбище.

Ветер периодически утихал, и до моих ушей по-прежнему доносились звуки битвы. Не знаю, какая сейчас польза будет от меня (левая рука не работает, следовательно, стрелять из лука не смогу; да и рубиться уже двумя мечами тоже не получится), но всё же моё место должно быть сейчас наверху.

Полчаса трудного подъёма и мы с Божиловым вышли к восточным воротам.

В стойбище, что говорится, царил полный хаос. Я пару минут пытался разобраться, а Боян растерянно крутил головой и постоянно бормотал:

— О, Сарн! Помоги… Сарн… Что делать, Бор? — закричал он мне.

Я увидел небольшую группу наших ратников у горевшего шатра. Они добивали нескольких орков. За ними стояла урядница. Судя по её полусогнутой позе, и судя по тому, как она прижимает правую руку к животу, Мила была ранена.

— Туда! — вскомандовал я.

Мы быстрым шагом добрались до своих, и я приблизился к Огоньковой.

— Какова ситуация? — спросил я.

Мила подняла бледное лицо и сквозь зубы проговорила:

— Упорные… суки…

Огонькова на вид была совсем плохонька. Помощи урядница не просила, не в её правилах, а я не отчего-то не рискнул об этом поинтересоваться.

— Мирон тебе покажет… Вот, что… Бор… — Мила тяжело дышала, — весь грех этот (тут урядница кивнула на полуразрушенное стойбище) я беру на себя. А ты… доведи дело до конца. Помоги ребятам…

Какой грех? Что она имела в виду?

Додумать не успел. Выросший словно из-под земли десятник позвал за собой.

— Они засели вон меж теми шатрами, — подскочил десятник Мирон. — Хорошо там заперлись. Не подобраться.

Я выглянул в указанном направлении.

— Нас тут ждал… сюрприз, — прохрипела Огонькова и криво усмехнулась. — Глянь, кто заправлял у орков.

Мирон тут же куда-то отбежал. Я ещё раз кинул взгляд на обороняющихся у западной стороны частокола орков, и побрёл за десятником.

— Вот! — кричал тот, пытаясь что-то поднять.

Отсюда плохо было видно. Я медленно подходил, и с каждым шагом всё яснее становилось одно: на снегу лежала длинная худая фигура… человека из племени Зэм.

— Восставший? — даже не верилось.

— Он, собака, командовал орками. Мне и самому бы не верилось, скажи кто-нибудь об этом. Но я видел… собственными глазами… Мы еле-еле его свалили и закололи… Живучий, зараза!

Я приблизился и присел возле мертвого тела. Этот Восставший совсем не походил на ту нежить, которую мне пришлось видеть на Могильниках и у Гиблых Скал.

— А вот, гляди! — Мирон поднял с проталины щит.

— Д, неплохая вещь, — отмахнулся я, всё ещё разглядывая Восставшего.

— Да ты понимаешь, чей он? Ермолая Сотникова!

— Повтори.

— Сотникова, вот кого!

Снова амуниция Ермолая! Было бы смешно, не будь всё так грустно…

И ещё: если раньше, к примеру, у водяников, или у тех же гоблинов, во главе стоял орк, то тут, в стойбище — Восставший! Вот уж сюрприз, так сюрприз!

Я ошарашено уставился на Мирона. Помню, что был настолько поражён, что даже не слышал звука голоса десятника. Видел, как открывается его рот, как он эмоционально жестикулирует, но до сознания не добралось ни одно из его слов.

Голова соображала медленно. Мысли путались, носились одна перед другой…

— Так! — попытался собраться я. — Так!.. Где, говоришь, орки?

— Что? — не понял Мирон.

Я встал и решительно двинулся к замершему, как столб, Баяну.

— Эй, дай сюда свёрток! — приказал ему.

Божилов протянул мне его и тут же отошёл в сторону. Я в сопровождении Мирона добрался до наших сил, обстреливающих орков.

— Стойте! — крикнул я своим. — Прекратите!

Но меня практически не слышали.

— Перестаньте стрелять, — гаркнул я, что есть мочи.

Орков осталось четверо. Они прижались друг к другу, закрываясь щитами.

— Что тебе? — сердито бросили ратники. Они уже вкусили радостный экстаз победы и хотели поскорее покончить с врагом.

Я выступил вперёд и бросил к ногам орков свёрток. Он раскрылся, на снег выкатилась голова Асыки.

— Сдавайтесь, или с вами будет также. Узнаёте этот топор? — я вытянул правой рукой скеггокс.

Орки чуть приопустили щиты и насуплено глядели на меня. Надо было сохранить их жизни, чтобы попытаться выяснить про этого странного Восставшего. Кто он? Откуда? Что тут делал?

— Что ты хочешь? — хрипло бросил один из обороняющихся.

— Помощи вам ждать не от кого. Сдавайтесь, к чему бессмысленная бойня? В ней нет ничего героического…

— Для вас нет, — ответил орк. — Вы напали на нас, как голодные медведи, которых разбудили от зимней спячки. Перебили тут всех: стариков, наших жён…

Я сделал пару шагов на встречу, пытаясь показать дружелюбие на лице.

— Это вам за Острог! — гаркнул кто-то сзади. — За всех тех, кто пал там!

Следом полетела стрела, которая с глухим звуком воткнулась в окантовку щита одного из орков.

— Сделай или умри! — прокричали последние, и пошли в отчаянную атаку.

Им не удалось пройти и десяти шагов, как с трёх сторон полетели стрелы, которые метко били в неприкрытые части тела. Последний из орков не дошёл до меня буквально две сажени. Он тяжело рухнул на тающий снег.

Ратники повыскакивали со своих мест и бросились добивать ещё шевелящиеся тела.

А я развернулся, и направился к Огоньковой, сидевшей невдалеке подле камня слева. Её бока тяжело вздымались, из-под доспехов медленно выбегали тонкие струйки тёмной крови. Рядом никого не было.

— Ну, что? — еле-еле выговорила она запёкшимися губами.

— Вы победили.

Урядница попыталась улыбнуться. Её бледное лицо стало похоже на какую-то страшную маску.

Не знаю, какие мысли сейчас её терзали, но я чувствовал, что сегодняшняя битва ей не по душе.

Мила снова окинула взглядом стойбище. Её взгляд остановился на трупах орков… Это не были воины: женщины, кое-кто из стариков… и, кажется дети…

«Не думала, что так выйдет, — подумалось уряднице. — Но что уже жалеть? Поздно…»

Правила войны были всегда жестоки. Бей врага, пока он слаб… Надо было либо соглашаться с этим, либо вообще не браться за дело. Ну, а если уж взялся…

Мила тяжело вздохнула.

Это мой грех… Это я подбила людей на подобное… подобное… — она потупила взор. Ей было очень стыдно. И ещё горько. Месть, безусловно, вышла на славу, но вот на какую? Правду сказали орки: такое в героических сказах не поведают.

— Предайте всё огню, — выдавила из себя Мила.

— Всё? — переспросил я.

— Всё… И тела павших воинов тоже. Не надо, чтобы орки потом глумились над ними.

Я согласно кивнул.

— Ты сможешь вывести людей к мысу, к строящемуся порту? — спросила Огонькова. В уголках её губ вступила кровь.

— Попробую…

— Прошу тебя. Не оставляй их. Здесь не на кого больше положиться…

Огонькова смотрела, куда сквозь меня. Она уже отходила. Её глаза тускнели…

Мир перед глазами Милы стал расплываться. Картинка на несколько минут затуманилась, но вдруг Огонькова совершенно чётко увидела себя на поляне в Тёмной пуще среди зелёных дубов её родины. Пахло дождём… ещё грибами… Муравьи копошились у высокой кучи, таща на себе веточки да листочки.

— Ку-ку, ку-ку…

Мила встала и прислушалась. Бабушка ей говорила, что кукушка может поведать, сколько проживёт человек. Надо только спросить.

— Кукушка-кукушка, сколько мне лет жить? — не очень громко сказала Огонькова.

Ветерок трепал её тонкие волосы, нежно гладил по лицу.

— Ку-ку (раз)… ку-ку (два)… ку-ку (три)…

Мила тихо считала. Птица продолжала кричать…

Хорошо… Как же тут хорошо. Ни тебе сиверийских морозов, не унылых хвойных лесов.

— Ку-ку (двадцать четыре, как уже много)… ку-ку (двадцать пять)…

Огонькова присела на траву. Мягенькая, как ковёр… Это тебе не холодный снег да лёд… Это Умойр… Вон на пригорке виднеется замок Каргаллас…

Родина. Здесь даже запахи другие. И птицы поют по-особому… Тут мягкие зимы, всегда радостные весны… Летом буйство трав. А дождливой осенью хорошо сидеть у широкого окна и мечтать…

— Ку-ку (тридцать два)…

Мила втянула носом воздух и от удовольствия закрыла глаза.

Вот бы жениха себе найти. Чтоб высокий черноволосый… Вот именно такой!

Как Марк? — спросила Огонькова сама у себя. — Нет, Марк глупый… дразнится постоянно… А Вера завидует. Говорит, что тот в меня влюблён. Если бы это было так, то он бы не задавался…

— Ку-ку (тридцать четыре)…

Чья-то тяжёлая рука легла на плечо. Мила хотела обернуться… но боялась… Она знала, кто за ней пришёл.

Свет солнца заслонил тёмный мужской силуэт.

Тут же замолкла кукушка. Резко… неожиданно… Набежали тучи…

Сердце забилось сильнее. Стало страшно… и грустно.

— Уже пора? Так быстро? — чьи-то холодные глаза заглядывали прямо в душу.

Презрительный взгляд… Такой только у смерти.

— Иду… Иду… сейчас иду… — со вздохом проговорила Мила.

Я наклонился, глядя ей в лицо. Кажется, урядница что-то бормотала, но мне ничего не удалось разобрать из её шепота.

Взгляд Огоньковой застыл. Она вздохнула и замерла. На губах осталась странная улыбка… Вроде и не печальная, но и не радостная. Я такую уже где-то встречал… Хоть убей, не могу вспомнить. Но точно встречал…

— Как она? — подошёл Егор Хватов.

— Всё… кончилась…

Я поднялся и струсил с коленок налипшую грязь вперемешку со снегом. Егор тяжело вздохнул и, кажется, зашептал молитву.

В моей душе ничего не отозвалось. Люди рождаются, живут и умирают… Таков закон этого мира. Никто не живёт вечно. Даже те же Великие Маги: так или иначе смерть настигает и их.

— Пора уходить, — холодным тоном проговорил я. Хватов послушно кивнул головой. — Орки когда-нибудь вернуться от «ворот» и будут крепко мстить.

Егор скривился и вытер испачканное в чей-то крови лицо.

— Надо, значит надо, — пробормотал он, о чём-то печалясь.

Я повернулся к подошедшим ратникам.

— Такой человек ушёл… — начал десятник Мирон. — Какая бы урядница ни была, но всё же я запомню её только с хорошей стороны.

— Да-да, — закивали головами ратники, глядя почему-то на меня.

По идее, мне тоже полагалось сказать последнее слово:

— В свои последние минуты мы желаем видеть только тех, кого искренне любим. Надеюсь, что Огонькова провела это время с ними… где бы наши любимые не были…

Повисла пауза. Ратники потупили взор, глядя кто куда.

Пора уходить, — повторился я, уже обращаясь ко всем. — Выполним последнюю волю Огоньковой и в дорогу.

Наш путь лежал на север через тундру. До астрального порта было около трёхсот вёрст. Трудных вёрст…