Они сидели в маленьком кафе. Баюн жадно поглощал тортик и запивал его чаем. Маша, не спеша, внимательно рассмотрела его: это был человек лет шестидесяти, с темным обветренным лицом, множеством морщин. Руки его были грубы и сильно грязны. Самым большим контрастом, все же был кисет с табаком. Судя по всему, Баюн его очень бережно хранил.

— Итак, — подала голос Маша.

— Как я уже упоминал, — Баюн будто бы ждал именно этих слов, чтобы начать, — я к вам по поводу Андрея.

— Вы знаете, где он? — с надеждой спросила Маша.

— Полагаю, что знаю. Он в краю Вечной Охоты.

Сказал, словно пошутил. Маша напряглась. Ей стало неприятно, что ожидания её не оправдались. Не хотелось быть разменной монеткой в руках людей, играющих на чувствах.

Баюн доел тортик и снова взялся за свой кисет. Из внутреннего кармана он достал тонкую папиросную бумагу и принялся мастерить самокрутку.

— Он сам хотел туда попасть, — продолжил Баюн. — Понимаю, что вам мои слова кажутся полной дичью. Но поверьте, что это так.

— Зачем? — слова с трудом выползали из гортани.

— Что «зачем»?

— Зачем вы так? — глаза сами увлажнились.

Баюн, наконец, закончил с самокруткой и пристально посмотрел на Машу. Он посмотрел так, что по спине у той пробежал холодок. В черных зрачках у Баюна плясали какие-то дьявольские огоньки.

— В моих словах нет ничего такого, над чем стоило бы рыдать, — сказал, словно отрезал. При чем почему-то, как Маше показалось, зло сказал. — Возьмите себе что-нибудь, — вдруг предложил он, указывая на стойку бара. — Советую. Разговор может быть неприятным.

Тут же подошел официант.

— Водки нам, — проговорил Баюн. — И что-то на закуску.

Официант, молодой паренек, четко мотнул головой, и бросился прочь.

Маше вдруг стало смешно: неужели никто не видит, что Баюн бомж и халявщик.

— Не видит, — ответил вдруг тот. — Да, я веду бродячий образ жизни. Но это ровным счетом ничего не значит.

— Не понимаю, о чем вы, — Маша покраснела.

— Ладно, оставьте это. Давайте вернемся к нашим, так сказать, баранам.

Появился официант с запотевшим графинчиком и салатом. Он ловко все расставил и забрал использованную посуду.

Баюн налил по рюмке и первым выпил. Не чокаясь.

— Хотите Андрею помочь? — спросил он.

Маша мотнула головой.

— Пейте! — приказал Баюн.

Она с трудом проглотила содержимое рюмки.

Баюн затянулся и пустил вверх клубы дыма.

— Вы должны его отпустить, — он говорил какими-то загадками. — Не надо его держать. И когда он к вам вернется, вы должны его отпустить.

Маша в удивлении даже привстала.

— Что?!

— Сядьте!

Снова взявшись за графин, Баюн налил еще по рюмке.

— Я понимаю ваше негодование, — констатировал он.

— Да, — Маша почувствовала, что водка начинает действовать. — И почему же тогда…

Баюн жестом остановил ее словоизлияния. Он снова выпил, не чокавшись, и показал сделать тоже самое Маше.

— Равнодушие — это паралич души, преждевременная смерть…

— И причем тут оно? — не понимала Маша.

— Притом, что Андрей никогда вас не любил, и никогда не смог бы полюбить. Для него, вы всего лишь часть плана жизни. Вернее, часть той программы, которую ему заложили еще с детских лет, когда его мать… Ну, в общем, суть такова, что вы лишь «якорь», который может затормозить процесс…

— Да что вы вообще мелете такое!

— Дорогая вы моя Маша! Вспомните лучше, как складывалась ваша с Андреем жизнь от самого первого знакомства, до его ухода. Не видите ли вы во всем этом кучу невероятных случаев. И в основном удачных. То вдруг вы ногу подвернули. То он отчего-то задержался в приемной, хотя уже пять минут как должен был быть на операции. Да и все остальное.

— Ну были какие-то… какие-то…

— Всё было «подстроено» от начала до самого конца. Так нужно было нам. А вам, Маша, отводилась роль того самого «снотворного», которое сдерживало Андрея от ненужных нам действий… Только вот вмешательство брата вдруг включило в нем…

Баюн не закончил и снова налил водки. В наступившей паузе каждый думал о своем. Маша совсем растерялась, и, выпив рюмку, вдруг отчего-то спросила:

— А почему вас зовут Баюн? Когда вы перестали быть Антоном Павловичем? Вам тоже «программу» включили?

— Да, — кивнул тот. — Я сам согласие на это дал, — и налил еще по одной.

Водка видно стояла до этого в морозильнике, потому как была тягучей, будто желе.

В этот раз он молча чокнулся и выпил. Глаза его на секунду заволокло какой-то поволокой.

— Мысли… мысли… — тихо повторил он. — Наши мысли тянутся куда-то к цели по одной линии, среди потемок, и, ничего не осветив, не прояснив ночи, исчезают где-то… где-то там… Все мы в разладе сами с собой… Я много лет создаю подобные «программы». И мне это нравится. И нравилось раньше… тогда, когда я сам был подопытным кроликом…

— А я знаю, кто вы! — вдруг заявила Маша.

— Не сомневаюсь. Однако прошлое лучше оставить таким, какое оно есть. Пусть в памяти людей я останусь тем, кем был.

— А сейчас? Неужели роль Баюна вас больше устраивает, Антон Павлович?

— Каждому своё. Закон воздаяния, — улыбнулся тот. — Надо быть всегда осторожным со своими желаниями…

— Где ж вы живете? У Лукоморья?

Баюн рассмеялся. Смех его был чистым, даже озорным. Маша даже позавидовала. Она уже давно так не могла смеяться.

— Нет. Там, может, жил прежний Баюн. Ну да ладно. Оставим мою персону в покое. Поговорим о вас, Мария.

— Хорошо, — кивнула та головой.

— Вы в шахматы играете?

— Нет.

— Ну а хотя бы принцип игры знаете?

— В общих чертах.

— Ладненько. Не это главное. — Баюн снова разлил водку. — Там есть такое понятие, как «поле превращения». Когда пешка достигает самой последней клетки, она должна быть заменена на какую-то из фигур. Обычно её «превращают» в самую сильную фигуру — в ферзя. Вижу в ваших глазах непонимание. Сейчас постараюсь прояснить.

Баюн встал и прошелся взад-вперед.

— Все фигуры, в том числе и пешки, выполняют на шахматном поле свои задачи. Смысл всех их действий сводится к одному: победить противника другого цвета, либо поставив ему мат, либо заставив его сдаться. В некотором роде, все эти фигуры являются носителями воли игрока. И чем выше ранг фигуры, тем ближе она к игроку. Если еще более упростить, то все они «воплощения» этого игрока.

— Аватары?

— Ну… да… Пусть будут аватары. И «поле превращения» — это в некотором роде «просветление».

— Хорошо. Здесь вроде бы понятно. Но зачем мне это все?

— Зачем?

Баюн сел и сделал еще один глоток.

— Андрей стал одним, так сказать, из «ферзей».

— И что?

— Боюсь, что вы с ним имеете разные «цвета».

Маша некоторое время, молча, смотрела на Баюна.

— Почему… почему вы так решили? — голос ее сел.

— Так сложилась эта Игра.

— И что это все значит?

— К сожалению, это все должно закончиться печально. Так, по крайней мере, говорят прогнозы.

— На что вы намекаете?

— По законам жанра: ружье, висящее на стене, в последнем акте должно выстрелить… Я не говорю о том, что опасность грозит от самого Андрея, хотя подобное не исключаю, однако…

— Да вы в своем уме! Андрей не такой! Вы его совершенно не знаете!

— Ни одна из фигур не живет своей жизнью. К сожалению. Так или иначе, Андрей станет тем, кем пожелает Игрок. Думаешь, в моё время было иначе? Или мне не хотелось жить по-иному?

— И кто он, этот ваш злобный бессердечный игрок? Бог? Какой-то абсолютно аморальный тип! — Маша почувствовала, что в голове у неё начинают плыть мысли от водки.

Баюн не ответил. Он как-то печально посмотрел на Машу и вздохнул. А она не хотела верить в происходящее.

Выждав какую-то паузу, Баюн грустно проговорил:

— Помнишь, как там у старика Чехова: «Люди обедают, только обедают, а в это время слагается их счастье, и разбиваются их жизни…»

— Понимаешь, — продолжал он, — окружающим людям жизнь кажется пресной. Никто не говорит умных слов, все больше какие-то глупости и пустые речи. И все больше едят да пьют. Волочатся туда-сюда. Нет драматизма… Для Игрока все выглядит по-другому. «Быт» у него как бы общая канва. На фоне которой творятся вселенские «чудеса», которых мы же совершенно не видим. И пока люди живут своими проблемами, он ведет свои «фигуры» либо к победе, либо к поражению…

Баюн вздохнул:

— Вот это настоящий Драматург! — не понятно о ком сказал он.

В воздухе повисла какая-то недосказанность.

Баюн вдруг замахал головой, словно развеивал дым.

— Пейте! — снова приказал он, вставая. — Кстати, у вас соль дома кончилась.

С этими словами он бросил Маше тот пакетик с йодированной солью, какую просил приобрести в супермаркете…