ГЛАВА ПЕРВАЯ

Я пропел все известные мне слова "Марша коммунистических бригад", поставил на листе бумаги, лежавшем на столике передо мной, очередную галочку, вздохнул, посмотрел на часы, висевшие напротив меня на стене, но на которые я запретил себе смотреть во время пения. На часах прошло три минуты, всего-то на всего. Я старался припомнить из своего скудного репертуара песни, соответствовавшие моменту. Повздыхал, пересчитал галочки, зафиксировавшие количество исполненных произведений.

Пел я их, разумеется, не в полный голос, а про себя, поскольку находился не где-нибудь, а на вахте при входе в небольшой коммерческий банк. Вообще-то, я служу в транспортном отделе, сопровождаю транспортировку денег, а иногда — не имеющих собственной охраны клиентов, получивших на руки крупные суммы. А здесь я дежурю всего второй раз, подменяю внезапно заболевшего охранника.

Работа эта мне нравилась. Во-первых, её было немного. Во-вторых, платили прилично и аккуратно да ещё раз в квартал некую сумму в конвертике вручали, безналоговую. Плюс премии за сопровождение клиентов: процент от их оплаты учреждению.

У нас, в комнатке транспортного отдела, хоть чайку можно попить или почитать чего. А на вахте — ни-ни! Тоска зеленая. Чтобы не заснуть и сохранить на лице достойное, суровое выражение бдительности, я придумал петь про себя всякие подходящие песни, лучше всего исключительно патриотические, строевые, маршевые и драматические. Плохо, что репертуар из-за этого сильно ограничивался.

Петь про себя меня научил в армии один" старик" из комендантского взвода, где я служил. Мне часто приходилось стоять у полкового знамени на часах, и это были адовы мучения. Представьте себе: штаб, народ снует туда-сюда не переставая, как муравьи, а ты стоишь часами не шелохнувшись со строгим выражением лица. Вот мне и посоветовал петь один парень. Правда, оконфузился я однажды. Мне сделали втык, и весьма серьезный, за то, что, стоя у знамени, я лыбился во весь рот. Если бы узнало начальство, что в это самое время я с упоением «вытягивал» "А нам все равно!" — досталось бы вдвойне на орехи. Но и так хватило, надолго запомнилось. Но петь я не перестал. Только строже стал отбирать репертуар…

У железной двери раздался звонок. Я взглянул на мониторчик и узнал директора банка, за ним маячила медвежья фигура его телохранителя Володи, увальня со страшной силой, заключенной в теле коротышки. Я нажал кнопку электрического замка, и дверь отворилась.

Шеф шел легко, едва ли не подпрыгивая, помахивал кейсом. За ним топал вразвалочку Володя, в левой руке он нес большой металлический чемодан с шифратором, прикованный к кисти наручниками.

Шеф, пробегая мимо, кивнул мне, почти не глядя. Володя же великодушно сунул широкую лапу для рукопожатия. И пошел по-утиному по длинному коридору догонять шефа, но тот, сделав Володе знак оставаться на месте, неожиданно вернулся и остановился около меня.

Я тут же встал, вытянувшись и выставив живот, более солидный, чем грудь. Шеф глядел на меня снизу вверх, поскольку вряд ли найдется человек, на которого он смог бы смотреть сверху вниз. При его-то росте. Его вид сверху не доставлял удовольствия: голова почти лысая, прилизанная прядь волосиков, как ни мудрил с ней парикмахер, все же не смогла заменить прическу. Да и лицо у шефа серенькое, невзрачное. И костюм хоть и дорогой, но сидел на нем мешковато. Мне даже жаль его стало: такими деньгами ворочать и при этом не иметь приличной внешности. Но жалость моя моментально прошла, стоило вспомнить его супругу, несколько раз заезжавшую в банк. Мне довелось её видеть. Надо сказать, весьма эффектная особа.

— Напомните, пожалуйста, где вы служили, — попросил шеф, сверля взглядом мой пупок сквозь пиджак и рубашку.

— Я много где служил, — осторожно ответил я.

— Пожалуйста, кратко: где, почему уволились? — не принимая моей дипломатии, переспросил он раздраженным тоном.

— После школы служил в армии, в комендантском взводе, после армии школа милиции, работал постовым, потом оперативником, окончил курсы, служил в Московском уголовном розыске…

— На Петровке, в МУРе? — перебил шеф, все так же не отводя от меня глаз.

— Так точно. В МУРе, только…

— Детали можно опустить, дальше, — нетерпеливый шеф погонял меня как лошадь, я даже взмок.

— Был оперативником, старшим оперуполномоченным, вышел по выслуге на пенсию. По новым временам работал в баре вышибалой, потом в службе стабилизации в страховом банковском агентстве, в частном сыскном агентстве и вот — в вашем банке.

Я замолчал, разглядывая начальство, вернее — его макушку. Он покачался на каблуках, все так же высверливая мой пупок. Я даже несколько забеспокоился. Мне показалось вдруг, что под рубашкой у меня что-то зашевелилось, и я с ужасом подумал: не экстрасенс ли наш шеф и не развяжет ли он мне пупок. Но он прервал мои мрачные мысли.

— Хорошо. Это на вопрос, где вы служили. А я спрашивал: где и почему ушли. Я слушаю…

С пупком моим явно происходило что-то неладное, но я героически смолчал, лишь одернул пиджак и сложил руки на животе. Но шеф впервые за всю беседу поднял на меня взгляд, и мне пришлось убрать руки, предоставив ему ковыряться в моем пупке сколько вздумается.

— Из МУРа я уволился по выслуге лет, в баре не работа, а сплошной мордобой, платили мало, били много…

— Вас? — удивился шеф, во второй раз поднимая голову.

— Увы, — развел я руками. — Всегда найдется кто-то здоровее тебя, а то и несколько сразу, да и предметов под рукой в баре множество. А главное зарплата для такой работы мизерная. Да и страховку отказывались выплачивать. А при такой службе — сами знаете — все до поры до времени. Кому охота за просто так рисковать?..

— Все ясно. Можно без подробностей. Мотивация понятна, — поторопил меня шеф, как-то странно покручивая головой, гайку, что ли, на пупке у меня откручивал?

— В страховом агентстве известно как. Страхуют кредиты банковские. Если в срок не выплачиваются, вступает в дело служба стабилизации, то есть мы. Должники народ нервный, никогда не знаешь, что тебя ожидает за дверью. Пару раз стреляли. Да и платили не по-Божески. Ушел в частное сыскное агентство. Там ничего. Работа не пыльная. Частным агентствам не многое доверяют. Мужей, жен неверных отслеживать. Жуликов на предприятиях находили. Ничего так работа. Только мало её. И денег опять же мало. А тут знакомый мой из страхового агентства к вам устроился и мне присоветовал. А я что? Мне лишь бы поспокойней и платили чтоб хорошо и вовремя.

— Притом второе для вас даже важнее спокойствия? — опять поднял на меня глаза шеф.

— Это чтобы платили? Конечно! Рискнуть — отчего же нет? Можно и рискнуть. Но если не платят…

— Хорошо, — шеф опустил голову, слегка массируя шею, словно устал стоять, задрав голову, — зайдете ко мне через двадцать минут. Вас сменят.

Он повернулся и пошел было, но остановился и бросил не оборачиваясь:

— И знаете что… Примите душ.

Он ушел, а я обиженно засопел носом. Тоже мне! "Душ примите!" Лучше бы кондиционеры поставил или форму полегче выдал.

Но на обиды времени не оставалось. Из дверей транспортного отдела мчался мне на смену мой напарник Михаил, пытаясь сгибать колени, что означало у него самую высокую скорость.

Через двадцать минут я стучал в дверь директора банка чисто выбритый, переодетый в свой костюмчик из легкой ткани и бежевую рубашку, с шелковым галстуком на шее, весь благоухающий дорогими дезодорантами и одеколонами, которые я так любил.

Шеф глянул на меня из-под толстых очков, как мне показалось, одобрительно хрюкнул и указал рукой на кресло около журнального столика в углу, а не напротив его письменного стола. Я посчитал это хорошим знаком. Он ни минуты не заставил меня ждать в приемной, а теперь, как только я провалился в удобное кресло, позвонил по селектору секретарше, велев никого пока не принимать и ему не звонить. После этого он подошел к моему креслу, постоял, глядя на меня, и сел напротив. Открыл бутылку минеральной, налил в стакан, предложил мне. Я отказался.

— Может, чего покрепче? — спросил шеф, лукаво поблескивая стеклами очков.

— Нет, спасибо. Не любитель. При необходимости могу, и даже весьма много, но не люблю.

— Это хорошо… — шеф потягивал минералку и молчал.

Я оглядывал кабинет, почти пустой, если не считать его стола, кресла и стула напротив стола да журнального столика с двумя креслами, где мы и сидели. Еще на стене висела какая-то довольно нелепая картина, за которой, как я знал, находился сейф.

— Значит, если я правильно понял, за хорошие деньги, выплаченные вовремя, — тут он позволил себе слегка улыбнуться, — вы готовы выполнять любую работу.

Я не понял, спрашивает он или просто констатирует факт, но на всякий случай внес ясность:

— Ну, не любую, конечно… Но если это не слишком… противозаконно и хорошо платят, то почему я должен отказываться?

— Ваши дипломатические пассажи делают вам честь, — усмехнулся шеф. Что это за термин — "не слишком противозаконно?" Впрочем, можете не отвечать. То, о чем я вас попрошу, абсолютно в рамках закона. По крайней мере обществу это не нанесет никакого вреда. Тем более вы такой работой уже занимались в сыскном агентстве.

Я вспомнил его жену, поскучнел и, как мне показалось, догадался, что мне предстоит. Шеф тут же и подтвердил мою догадку:

— Вам предстоит проследить за моей супругой. Вы её видели?

— Да, пару раз, и оба раза мельком. Однажды она шла к вам по коридору, второй раз стояла около машины, ждала вас у банка, а я шел на службу.

— Этого вполне достаточно, чтобы понять: мы с ней далеко не самая идеальная пара. Я по образованию математик, по профессии — банкир и могу оценивать ряд вещей трезво и без лишних эмоций, — остановил он потоки моего заготовленного красноречия. — Когда у меня появились большие деньги, я посчитал, что на них можно купить все. Но я ошибся.

Он встал и отошел к окну. Постоял там несколько мгновений, потом как ни в чем не бывало вернулся и продолжил:

— Как вы понимаете, она никогда особо ко мне не пылала, но в последнее время окончательно охладела. Мне думается, не без оснований и не без внешних причин. Я, конечно, мог бы без труда развестись, но мы подписали брачный контракт, по которому в случае расторжения брака по моей инициативе, без претензий к супруге, я должен выплатить ей значительную компенсацию плюс ежегодная рента в валюте в течение десяти лет — весьма, надо сказать, круглая сумма. Я бы, может, и плюнул на эти деньги, хотя не уверен, они достаточно значимы и достались мне не без труда. Короче, мне необходим на неё компромат. Как видите, ничего противозаконного, ничего опасного для жизни. Что нужно — сами знаете, у вас опыт работы в угрозыске, да и в сыскном агентстве вы занимались подобного рода вещами. Так что, исходя из вашего опыта, вам потребуется?

— Да, в общем, не так уж и много. Фотографии или письма. Думаю, если у неё есть любовник, разоблачить её не составит труда.

— Странно… — пожал шеф плечами.

— Что? — не понял я.

— Странно, что вы не пытаетесь набить себе цену, усложнить задачу.

— А зачем? — я тоже пожал плечами. — Все легко проверить, если обратиться за консультацией. Дело нехитрое. А почему вы не хотите обратиться в агентство? У них и персонал, и оборудование, и транспорт…

— Вижу, вам не слишком хочется браться за подобную работу? Я прав?

Он был прав. Я попытался объяснить:

— Да что вы! Я согласен… В принципе. Но у меня даже машины нет. И одному почти невозможно осуществлять полноценную слежку. Тем более быструю и эффективную. Вы же не хотите, чтобы я бегал за вашей женой год?

— Нет. Но и в агентство я тоже не стану обращаться. Там слишком много народа работает. Мне не хотелось бы огласки и лишнего шума.

— Ну, если дойдет до суда…

— Не дойдет. Если вы предоставите мне твердые доказательства — не дойдет. Она женщина умная. Что касается технических средств, то машину я дам, ключи возьмете у Володи. Деньги на расходы тоже у него. Без расписки. Из технических средств берите все необходимое в отделе охраны. Если ещё что-то понадобится — скажете. В отделе охраны объясним, что открываем новый объект и вы руководите установкой сигнализации и наружного и внутреннего наблюдения. С завтрашнего дня вы — в местной командировке. Что еще?

— Остались пустяки. Обсудить мой гонорар.

— Десять тысяч. Если соберете копмпромат за неделю — пятнадцать тысяч. Долларов, разумеется. — Заметив недоумение на моем лице, он поспешил развеять мои сомнения: — Спокойный развод стоит этого. Уверяю вас.

Я был с ним солидарен в этом вопросе целиком и полностью.

— Постойте! — остановил он меня, когда я приподнялся, собираясь уходить. — Можно частный вопрос?

— Конечно, — удивился я.

За те деньги, что он мне предложил, я готов отвечать на любые его вопросы и следить за всеми неверными женами Москвы, не смыкая глаз.

— Вы женаты? — спросил он тихо и грустно, как мне показалось.

— Был, — честно ответил я.

— Почему был? — шеф как-то сразу перешел на ты.

— Ну, наверное, ей показалась слишком скучной роль жены постоянно занятого на службе опера…

— Вот видишь, — он усмехнулся. — Не только женам банкиров бывает скучно. А отчего же потом не женился?

— Да как-то так все, — неопределенно промямлил я, поскольку на этот вопрос у меня ответа не было.

— Ладно, иди. Звони мне раз в день обязательно, а если помимо этого какая информация наклюнется — то сразу, ладно? Все мои телефоны тебе даст Володя. Кстати, как тебя зовут?

— Меня? Владимир. Владимир Анатольевич Абрикосов.

— Я тебя по фамилии буду называть. Ничего? А то у меня телохранитель Володя, чтоб не путать. Кстати, можешь называть меня на ты. Так даже лучше. Лады?

— Лады… — не очень уверенно согласился я.

— Меня зовут Сергей.

— Ага, — неопределенно и без всякого энтузиазма подтвердил я.

— Не ага, а Сергей. Ну-ка, повтори, не то рассержусь.

— Ладно, Сергей, пойду я, — как-то нелепо улыбнулся я.

Из кабинета я так и вышел с этой приклеенной улыбкой, даже кожа на лице заболела, а секретарша аж передернулась. Я назло ей улыбнулся ещё шире и пошел к Володе за ключами, телефонами и инструкциями.

 

ГЛАВА ВТОРАЯ

Правда, сначала я отдел охраны навестил и технический отдел, везде уже были в курсе моего задания по оснащению охранной сигнализацией нового объекта и без вопросов снабдили всем необходимым.

Упаковав все в коробки, я зашел к Володе. Он без разговоров выдал мне ключи от стоявших напротив входа «Жигулей», машины не очень новой, но с виду вполне приличной, словом, в самый раз, чтобы в глаза не бросалась. К тому же у неё оказался форсированный движок. Кроме ключей, он вручил мне увесистый пакет из фотобумаги.

— Что это?

— А я почем знаю? — буркнул Володя, пожав огромными плечами.

Он явно был недоволен непонятным поручением шефа. Его прямые, как питерские проспекты, извилины требовали таких же прямых и простых объяснений всему происходящему. Все непонятное он не любил.

— И на фига в местной командировке нужна машина? — продолжал он задавать безответные вопросы.

— А ты хотел, чтобы я коробки с оборудованием по всей Москве туда-сюда пешком таскал?

— Да иди ты… — разозлился Володя.

По этим репликам я понял, что даже он не посвящен в мое задание. Я погрузил коробки в «жигуленок», сел за руль, пристегнулся и поехал. По дороге я вскрыл конверт. На соседнее сиденье веером хлынули фотографии. Следом выскользнула аккуратненькая доверенность на машину на мое имя. Как я ни тряс конверт, больше там ничего не оказалось.

Я принялся просматривать фотографии, вернее, обрезки фотографий, поскольку на каждом фигурировала только супруга шефа, а все остальное было тщательнейшим образом отрезано. Может, поэтому создавалось впечатление её одиночества и беззащитности. Только на одной фотографии остался уголок прижатой к бедру мужской руки в рубашке с коротким рукавом, разрисованной яркими иероглифами. Сама рука, загорелая дочерна, упиралась в белоснежные шорты, на пальце я заметил необыкновенно широкое мужское кольцо. Снимок этот, очевидно, сделан где-то или на море, или на большом озере, может, в заливе. По крайней мере за спиной у неё распростерлась огромная спокойная водная гладь, уходящая куда-то далеко-далеко. Только вдали виднелась скала, похожая на монумент с острова Пасхи. Жена моего шефа стояла, откинув назад голову, её золотистые волосы рассыпались по плечам. Она была в таких же белых шортах, как у её спутника, столь безжалостно отрезанного от нее, в рубашке-гавайке, легкой и яркой, подвязанной узлом под высокой грудью, словно желая подчеркнуть и без того несомненные её достоинства. На этой единственной фотографии она улыбалась. На всех остальных казалась серьезной и задумчивой, в уголках красивых полных губ прорезались две складочки, придававшие лицу легкую горечь. Что-то еще, кроме улыбки, притягивало меня к этому снимку. Что-то не давало покоя, создавалось ощущение, будто где-то я уже видел либо эту фотографию, либо это место. Я вертел её перед носом, но, так ничего и не сумев вспомнить, отложил в сторону и занялся остальными фотографиями.

Как я же упомянул, она очень красива. Длинноногая, с копной золотистых волос, с отличной фигурой, неизменно в подобранной с хорошим вкусом одежде, она, несомненно, привлекала внимание мужчин. И в подозрениях её невзрачного мужа наверняка присутствовала доля истины.

Вот выяснением этой истины я и занялся. Установить наблюдение за Ниной, так звали жену шефа, мне удалось в тот же день. Как оказалось, она имела свою фирму, занимающуюся дизайном. Судя по всему, дела там шли успешно. По крайней мере, здание офиса, отремонтированное на высоком уровне и облицованное, насколько я в этом разбирался, дорогими материалами, имело вполне респектабельный вид. Банк шефа выглядел не столь внушительно. Я подумал, что у него есть повод приревновать её не только к успеху у мужчин. Персонал фирмы состоял поголовно из женщин. В офисе она пробыла до самого вечера, когда же подъехала к дому, там уже стоял автомобиль её мужа.

Я ещё немного посидел в своем «жигуленке» и поехал домой, в свою двухкомнатную, которую мне оставила моя бывшая. Не в силу своего великодушия, а потому, что тот, к кому она от меня ушла, комнат в доме просто не считал.

Я принял душ, поужинал негретыми котлетами из холодильника, запил их горячим кофе. И сел за стол рассматривать фотографии. Я перекладывал их из кучки в кучку, потом обратно. На одном снимке Нина была запечатлена в момент игры в теннис. Она атаковала. Правой рукой сильно размахнулась, лицо сосредоточенное, волевое — лицо бойца, губа прикушена от напряжения. Вот сейчас она нанесет резаный удар. И тут мое внимание привлек узкий белый шрам на запястье руки, державшей ракетку. Если бы этот шрам находился не на правой руке, а на левой, я бы голову прозакладывал, что это не что иное, как попытка вскрыть вены. Но она была правшой, судя по тому, как держала ракетку, правда, чтобы убедиться, надо проверить и левую руку, может, шрамы на обеих…

Я отложил эту фотографию и взял другую, где она у воды стоит. Достав из ящика увеличительное стекло, я принялся внимательно разглядывать скалу, миллиметр за миллиметром, потом торчащую справа ветку сосны, потом саму девушку. И тут у меня перехватило дыхание. Возникло чувство, словно я глажу руками это роскошное тело, такое беззащитное перед моим взором. Я бросил увеличительное стекло на фотографию, откинулся в кресле и, закинув руки за голову, стал обдумывать свое положение, размышляя, какие шаги предпринять дальше. Придумать я ничего не смог, зато заснул незаметно для себя в кресле. В результате проснулся рано и в дурном настроении, потому как накануне не позвонил шефу. Ноги затекли от неудобной позы. Было ещё очень рано, но я сходил на кухню, сварил кофе и вернулся с чашкой в кресло, захватив заодно и кофейник.

Отпив глоток, я потянулся к трубке, уверенный, что звоню не вовремя. Но тут же отдернул руку и чертыхнулся, плеснув на колено горячий кофе. Телефон зазвонил настолько неожиданно, словно кто-то на том конце провода только и дожидался, пока я дотронусь до телефона. Я потер колено, два раза глубоко вздохнул и снял трубку.

— Здравствуй, Абрикосов. Не разбудил?

— Нет, что вы, Сергей Петрович…

— Сергей, — перебил меня шеф.

— Ах, да, конечно… Сергей, ага. Здорово! — сдуру выпалил я.

На другом конце раздался короткий смешок, и шеф ласково поинтересовался, каких успехов я добился и по каким таким уважительным причинам я вчера вечером не позвонил.

Пришлось выкручиваться, чего я терпеть не могу. Но шеф, похоже, пребывал в хорошем расположении духа и отнесся к моим неуклюжим оправданиям вполне благосклонно.

— Фотографии пригодились?

— Если честно, не очень.

— Почему так?

— А что в них такого, чтобы они могли всерьез пригодиться? Только внешность. Вот разве… У вашей жены нет шрама на левой руке?

— Не у вашей, а у твоей, во-первых, — мягко поправил шеф. — А вот насчет шрама не уверен… Кажется, есть небольшой, но на правой. Да, точно, на правой, на запястье, тонкий такой, почти не заметный. А что?

— Да нет, просто так.

— При чем тут шрам?

— Да скорее всего ни при чем, — искренне ответил я, не подозревая, как жестоко ошибаюсь.

— Хорошо. От меня тебе что-нибудь требуется?

— Послушать бы не мешало квартиру, пока вы… ты на работе.

— Хорошо, — подышав в трубку, ответил шеф. — Как допьешь кофе, приезжай ко мне домой. Жены нет. Поставишь там какие надо штучки свои… Лишнего, надеюсь, не подслушаешь?

— А ты разве дома лишнее говоришь? — наигранно удивился я.

— Соображаешь, — похвалил шеф.

Я подумал, что он тоже соображает и надо бы с ним поаккуратнее, как он меня с кофе расколол, а! Наверное, по глоткам догадался.

Я подъехал к нему через пятнадцать минут, шеф даже удивился моей расторопности.

Управился я быстро, поскольку устройства ставил простые, только подслушивающие — на телефон и на квартиру, да фотокамеру с дистанционным управлением на всякий случай, если что-то удастся заметить. Кое в чем я все-таки ухитрился обмануть шефа. Поставил подслушивающее устройство, рассчитанное на запись всех подряд разговоров, решив сначала писать, а потом разбираться. Придумали же для чего-то кассеты на сорок восемь часов записи. Я в тот момент был почти уверен, что двух дней мне хватит за глаза.

Как бы не так!

Нина уезжала на службу сразу же после мужа, с клиентами на работе почти не общалась, заказы принимали другие служащие, а сама она — только в редкие случаях.

Ничего, кроме недосыпания, не дали мои наблюдения за эти два дня. На третий вечером я сидел в своей машине около дома шефа и слушал скучную телефонную болтовню ни о чем, причем в основном говорил сам шеф. Как назло, кассета, рассчитанная на два дня, кончилась, а я забыл её накануне поменять. Я собрался ехать домой, но незаметно провалился в сон…

Проснулся я словно от толчка в бок, инстинктивно схватился за лежащие рядом на сиденье наушники, одновременно пытаясь рассмотреть время. Проклятый циферблат никак не высвечивался, пока я не вспомнил про автомобильные часы. Было два часа. А по телефону говорили мой шеф… и его жена! И это посреди ночи! Я оглядел двор и увидел, что машина Нины на месте, машина шефа — тоже. Так кто и как уехал из дома? И когда? Нина говорила громко, а шеф, наоборот, тихо. Я попал на середину разговора.

— …хотя бы понимаешь, что говоришь? — почему-то почти кричал шепотом шеф. — Это же не зуб выдернуть!..

— Знаешь, дорогой, мне все это начинает надоедать…

И тут я выронил наушники и в темноте полез за ними, наделав, вероятно, невообразимый шум в телефонных трубках моих подопечных. Наступила обоюдная тишина. Потом, форсируя голос, шеф произнес с нажимом:

— Немедленно приезжай домой! Ты слышишь?! Немедленно!

И повесил трубку, не дожидаясь ответа.

На третьем этаже в одной из комнат шефа зажгли настольный свет, и тут же он стал приглушенным, словно лампу чем-то накрыли. Я подивился, к чему такие предосторожности? Кого боялись разбудить?

Ведь шеф должен находиться один в квартире, раз жены нет. Я, кажется, перестал что-либо понимать. Зря вообще шеф надеялся на мою сообразительность. Служба в МУРе разная. И оперативники тоже разные. Меня, например, в большей степени использовали как грубую силу. При выездах на задания, при слежке — и то не очень охотно, поскольку габариты у меня внушительные, да и ловкостью излишней не могу похвастаться, хотя и слыл отменным спортсменом, но это в основном в тяжелом весе и в силовых единоборствах.

Что-то не складывалось в этой мозаике, но что именно — я никак не мог понять, как ни старался. Я сидел в машине, положив подбородок на руль, и смотрел в пустоту перед собой. Сидел я так, впав в оцепенение, до тех пор, пока не притормозила у подъезда голубая «Ауди». Отчего сразу же возникли новые вопросы.

"Странно, — подумал я. — На работу она ездит на «Жигулях», а по ночам катается на «ауди». И откуда взялась эта машина? Я же несколько раз обходил и объезжал дом шефа и не видел её ни разу. Странно…"

Тем временем из машины вышла Нина, но как-то необычно одетая. Словно вкус ей изменил. Одежда такая же дорогая, как всегда, но не такая элегантная. Хотя человек уезжал ночью, видно, торопился… Вот только вопрос — куда?

А она стояла у машины, не заходя в подъезд, словно не могла решиться. Тут дверь открылась, и показалась тщедушная фигурка шефа в халате. Он сделал ей знак следовать за ним. Нина заспешила к подъезду. Казалось, и походка у неё стала вроде как вульгарнее, что ли.

Шеф дождался её, скользнул взглядом по улице, по моей машине, пропустил Нину вперед и захлопнул дверь. Прошло время. Я ждал, что сейчас зажгутся все окна его огромной квартиры, начнется бурное выяснение отношений до самого рассвета. Но ничего подобного не произошло. Наоборот. Свет погас и больше не зажигался, как я ни вглядывался в прикрытые шторами окна.

Вконец озадаченный, я посидел-посидел, потом решил, что на сегодня больше приключений не предвидится, и тронулся потихоньку по улице мимо дома шефа. Когда я уже поворачивал за угол, что-то привлекло мое внимание в боковом зеркальце. Я присмотрелся повнимательнее и… врубил задний ход, взвизгнув шинами. Дверь подъезда приоткрылась. Правда, едва я ударил по газам, чтобы вернуться, она тут же захлопнулась. Я остановился напротив подъезда. Свет у шефа в квартире не горел. Я посидел в машине, потом вышел и направился к дому. Подумал, не прихватить ли монтировку на всякий пожарный, но тут же посмеялся над собой, представив, как славно буду выглядеть ночью в чужом подъезде с железякой в руке.

Постоял на крыльце, набираясь храбрости, вдохнул побольше воздуха и осторожно толкнул тяжелые двери. Они открылись легко, даже не скрипнув, и я оказался в темноте. Я постоял, пытаясь привыкнуть к полному мраку, но поняв всю тщетность усилий, шагнул внутрь. Тут же я почуял, что тут кто-то есть. И окликнул:

— Эй!

Мне не ответили, но я готов был поклясться, что слышу рядом чужое дыхание. Я протянул руку, и тут до моего лица неожиданно дотронулась маленькая ладошка, будто ощупывая.

— Нина? — прерывающимся от волнения голосом спросил я.

И в это время на челюсть мне обрушился сильный удар. Я куда-то полетел, опускаясь на колено, поняв, что попал в нокдаун.

 

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

"Дыши! Дыши!" — скомандовал я себе, пытаясь восстановить дыхание. Это мне удалось почти сразу. Только я успел подумать, что, слава Богу, удар оказался не таким сильным, как на меня обрушился ещё один, на этот раз в голову, сбоку. Я раскинул руки, словно собираясь обнять ударившего, и рухнул на спину…

Очнулся я сидящим у колеса своего «жигуленка». В голове гудело, как у черта в ухе. Я встал, шатаясь, будто старый зуб, сумел отойти шага на два от машины, и тут меня вырвало. Это продолжалось довольно долго, но не станем вдаваться в детали. Кое-как приняв наконец вертикальное положение, я пошел, качаясь, к машине, на ходу ощупывая поврежденные части тела.

Оказалось все более-менее в порядке, если не считать здоровенной шишки на затылке и ноющей челюсти. Ударили достаточно профессионально. Чуть-чуть не хватило силы этому удару. А отработан он что надо. Я постоял у дверцы автомобиля, повисел на ней, вцепившись, словно кот в занавеску, потом с трудом загрузил себя внутрь.

Перед тем как уехать, я оглядел двор и чуть не вскрикнул: «Ауди» стояла на месте как вкопанная, там, где её оставила Нина.

— Ну, дела! — только и смог подумать я.

Остальные машины моего шефа тоже находились, где им положено. Тогда кто же так жестоко отоварил меня по глобусу в темноте подъезда?

Дурак я дурак! Да неужто, в самом деле, элегантная Нина и её субтильный муженек могли меня так избить? Наверное, я нарвался на какого-нибудь маньяка или квартирного воришку. Правда, оставалось неясно, почему в таком случае он не напал на Нину, или за каким чертом ему набрасываться на меня? К горлу опять подкатила тошнота, и я решил больше ни о чем не думать.

Шеф опять позвонил мне с утра сам, так и не дождавшись моего звонка. Он явно был недоволен моей необязательностью и разговаривал прохладно. Я же пока не стал докладывать о ночном нападении, тем более его интересовала только его благоверная.

Мне пришлось вновь разочаровать его, спросив, куда это вчера его дражайшая половина ездила так поздно.

Он поинтересовался, неужели я до такого времени веду по ночам наблюдения, и пояснил, что она ездила к матери, а он торопил её обратно.

С машиной оказалось ещё проще, она стояла у соседа в гараже, поскольку на ней не было импортной сигнализации, как на других автомобилях шефа. Сегодня сигнализацию как раз должны поставить, так что Нина ездила к маме на «Ауди».

Я даже разозлился, что все разъяснилось так просто и складно, и, не слишком тепло попрощавшись с шефом, отправился к столу производить инвентаризацию.

Усевшись перед настольным зеркальцем, я стал уныло разглядывать свою физиономию. Особо крупных повреждений не обнаружил. Так, пара ссадин на щеке, здоровенная шишка, содранная кожа на затылке да ещё странный след на подбородке: три полоски на вздувшейся шишке.

Я задумчиво вглядывался в эти царапины, в эти полоски-ссадины, и вдруг мой взгляд случайно скользнул по столу. Там лежала фотография, поверх которой я вчера оставил увеличительное стекло. Оно попало как раз на руку невидимого спутника Нины, и я чуть не охнул. На пальце у него красовалось не широкое кольцо, а витой перстень в виде трех извивающихся змеек.

И мне пришла в голову совершенно сумасшедшая мысль, будто след на моем подбородке оставил именно этот перстень. И ещё одно меня удивило: судя по фотографии, перстень был на левой руке мужчины, и удар нанесли мне с правой стороны, то есть левой рукой. И шрам у Нины на запястье сделан левшой… Тут я замотал головой. При чем тут этот шрамик на Нининой руке?.. Но внутренний голос говорил мне, что какая-то связь здесь существует. Я чувствовал, надо как следует разобраться… Но в чем и как? Так и не придя ни к какому решению, я поехал вести наблюдение за Ниной, в глубине души понимая, что все это зря, ничего мне не выследить, потому что и выслеживать нечего.

Словом, до конца недели обошлось без приключений, если не считать, что Нина упорно продолжала ездить на работу в «Жигулях», несмотря на то, что новенькая престижная «Ауди» оставалась во дворе, только и дожидаясь, чтобы на ней покатались.

Стояла она недолго. Угнали её довольно скоро. При этом я опять же получил по морде.

Дело было так: я подъехал следом за Ниной, проводив её привычно до дома, убедился, что машина шефа на месте. Домой я не торопился. Во дворе шефа чудно пахло зеленью, и уезжать не хотелось. Я пристроился в сторонке и, слегка приоткрыв окно машины, уставился в небо, когда услышал странный звук, будто кто-то скреб металлом по металлу.

Я огляделся и заметил, что здоровенный мужик, чем-то удивительно знакомый, пытается открыть дверцу «Ауди», а та даже не пикнет, несмотря на хитроумную сигнализацию. Я посмотрел на это дело и пошел выручать собственность шефа, на этот раз прихватив монтировку. Я тихонько подкрался к согнувшемуся над дверцей «Ауди» мужику и тронул его за плечо:

— Эй, закурить не найдется?

Он дал мне закурить. Да так, что я сразу вырубился. Даже лица его не успел разглядеть. Что-то мелькнуло перед глазами, и я тут же провалился.

Очнулся я в том же дворе, чувствуя себя совсем плохо. Второй удар по кумполу не прошел даром, видно, что-то все-таки случилось с головой, меня рвало, на этот раз с кровью, перед глазами плыли разноцветные круги. Я заставил себя встать на ноги, сделал пару шагов и упал…

Очнулся я в больнице, где и провалялся с неделю, с трудом уговорив врачей меня выписать. Отпустили, только взяв с меня честное слово, что я пролежу ещё дней десять дома.

Я пообещал все что требуется, чтобы, выйдя на улицу, сразу позабыть об этом.

Едва попав домой, я бросился к телефону.

— Сергей Петрович? — вкрадчиво спросил я у трубки.

— Да, Абрикосов. Рассказывай, — раздался голос моего шефа, никак не отреагировавшего на мое официальное обращение.

— А я вот из больницы выписался, Сергей Петрович… — совсем растерялся я.

— А-а, — равнодушно протянул шеф, — поздравляю. Ты давай там, поправляйся скорее…

— Да я уже, собственно, могу приступать. Только прикажите. Куда мне выходить?

— Это в каком смысле? — удивился шеф.

— Ну-у, что мне дальше делать. В банк выходить, на службу, или…

— Да ты знаешь что, брат Абрикосов, ты не спеши, пожалуй. Ты долечивайся как положено, а потом выходи сюда, в банк. А дальше видно будет, — как-то без всякого энтузиазма ответил шеф. И, помолчав, добавил: А у меня машину угнали, «Ауди». Ну, ты помнишь… Как раз в тот день, когда тебе по голове дали.

— Да я знаю, — не подумав, брякнул я.

— Откуда? — встрепенулся шеф.

Он явно не предполагал, что меня оглоушил угонщик. А мне почему-то совсем не хотелось вводить его в курс дела. Пришлось врать, что приходили ребята в больницу и рассказывали. На том мы и распрощались. Я понял, что шеф потерял интерес к моей персоне. Наверное, потому что меня слишком много лупили по голове. А возможно, он расстроился из-за своей «Ауди». Или другого нанял следить за женой. Мало ли у нас таких… У него же время деньги. Чего ему меня дожидаться?

Я посидел у телефона, поразмышлял и решил не спешить с выходом на работу, тем более имея больничный на руках. Да и подумать есть о чем. Слишком много загадок обрушилось на мою бедную голову. Если бы ещё по ней не колотили все кому не лень, может, я и плюнул бы, но такого фамильярного отношения к своему мыслительному аппарату я не мог простить никому.

Я позвонил своим приятелям из ГАИ и попросил навести справки о машине голубого цвета «Ауди», номерные знаки такие-то. Я записал их ещё в тот вечер, когда на ней вернулась домой Нина. Такой у меня заведен порядок. В МУРе приучили. Я предупредил ребят из ГАИ, что машина на днях украдена и должно поступить заявление об угоне. Попросил, чтобы они посмотрели, кто заявил.

После этого я погрузился в изучение перстня на фотографии, потом долго слушал записи разговоров в доме шефа, прокручивая ленту раз за разом. Что-то мне там казалось подозрительно странным, какая-то догадка носилась вокруг ничего вроде бы не значащих слов. Вот-вот, ещё немного — и зацеплюсь за нее, пойду раскручивать… Но это только казалось.

Я раз, наверное, десятый слушал ленту, когда позвонили мои друзья-гаишники и пожурили за неправильные сведения. Я даже присвистнул в трубку. Как оказалось, ни моему шефу, ни его супруге машина эта не принадлежала. Она зарегистрирована на имя Головко Владислава Николаевича. Никаких данных о нем не было. Вся информация закрыта. Очевидно, он связан с коммерцией. Все справки только через начальство и по официальным, обоснованным запросам. Я поблагодарил и долго потом сидел в полном недоумении. В голове окончательно все перепуталось.

Куда ездила Нина ночью? Почему вернулась на чужой машине? Почему шеф не поставил на ней сигнализацию и оставил без всякого присмотра посреди двора?

Вопросов накопилось столько, что если бы я на них на все ответил, я узнал бы больше всех людей на свете вместе взятых. Но все они оставались для меня загадкой. Ответами располагал кто-то другой. И если я сам не смогу найти ответов, значит, надо искать того, кто сможет. И тут до меня дошло, что кое-кого я точно найду.

Просто я оказался полным идиотом. Как же я забыл, что мой шеф живет не в обычном доме, а за тяжелой стальной дверью подъезда. И все жильцы имели ключи. А ключи зачастую забывают. Значит, наверняка там сидит кто-то — либо вахтер, либо лифтер. Вот он-то мне и нужен!

Я торопливо выскочил на улицу, направляясь к дому шефа. И тут же вспомнил, что машина-то моя осталась у него во дворе. С досады я вознамерился было отшвырнуть подальше ненужные ключи, но, поостыв, положил их в карман.

До его дома я доехал на перекладных: на метро и автобусом. Перед самым домом я помедлил, увидев входящего в нужный мне подъезд человека: он показался мне знакомым. Выждав некоторое время, я подошел к стальной двери, поискал глазами кнопку домофона и нажал.

— Эта кто та? — раздался ржавый голос из коробки.

— Эта я та… — не удержался я, чтобы не передразнить.

Домофон обиделся.

— Иди отсюда, — задумалась коробка металла, сопя мембраной. — Дурак какая-та! Фулиган…

— Я — старший инспектор уголовного розыска Абрикосов Владимир…

— Ладно, ладно… — перебил домофон. — Заходи давай.

Щелкнуло, и двери приоткрылись. Я вошел, осторожно оглядываясь. Между двумя дверями находился небольшой, просторный тамбур, сюда я и попал той роковой ночью, когда меня так крепко оглоушили.

Я оглядел обе стальные двери и разочарованно присвистнул: вахтер или лифтер вряд ли смогли бы из-за них что-нибудь услышать. Впрочем, раз уж я пришел…

Я толкнул вторую дверь и попал в такой танцзал, каких в жизни не видывал. Вокруг сиял паркет, благородно отражаясь в полированном мраморе, к лестнице вел шикарный кумачовый ковер. А навстречу мне спускался по лестнице маленький толстый человечек с широкими скулами и узкими глазками. Я понял, откуда неправильность речи, и устыдился своей глупой выходки. Человечек протягивал мне радостно руку, как старому товарищу.

— Здравствуй, дорогой! — улыбался он мне, сверкая зубами, которыми мог при желании запросто перекусить мне руку.

— Здравствуйте, товарищ! — серьезно ответил я.

— Что говорить будем? — спросил он, поблескивая хитрой своей раскосиной.

Я уже приготовился вывалить на него кучу вопросов, терзавших бедную мою голову, но тут где-то наверху вызвали лифт, и я услышал хорошо знакомый мне голос шефа, который с кем-то разговаривал. Я глянул озабоченно на часы и сказал вахтеру:

— Ты знаешь, брат, мне сейчас спешить надо, ничего, если я завтра заскочу? Ты завтра-то дежуришь?

— Дежурю, дежурю, — закивал, улыбаясь, раскосый, — приходи обязательна.

Он помахал мне рукой, а сам поспешил навстречу спустившемуся лифту, дверь которого уже открывалась. Я же, как назло, задержался у выхода, с непривычки завозившись с замком.

Я вылетел на улицу, не поняв, заметили меня или нет. А главное, узнали или не узнали. И с кем разговаривал шеф?

Но как ни жаждал я все выяснить, а все же мне хватило благоразумия не светиться около дома, а набраться терпения до завтра.

На следующий день я пришел к дому шефа чуть раньше времени, оговоренного с вахтером, но там меня ждала неприятная картина. Возле самого подъезда стояла карета "Скорой помощи" с распахнутыми дверцами, а неподалеку — две милицейские машины. У меня екнуло сердце. Я думал, что внутрь попасть теперь не удастся, по крайней мере без длительных разъяснений.

Но все получилось как раз наоборот. Стальные двери были распахнуты, милиция, судя по всему, работу завершила, давая возможность приступить к исполнению своей грустной миссии санитарам, заносившим носилки. Я проскользнул следом и содрогнулся.

Возле лифта на сверкающем паркете лежал маленький труп, небрежно накрытый простыней, сквозь которую сочилась и сочилась кровь, расплываясь лужами под телом.

Не надо было заглядывать ему в лицо, чтобы понять, кто это. Я стоял в оцепенении. Значит, пошла игра без дураков, раз дело обернулось кровью. За чью тайну заплатил своей тихой жизнью этот маленький, улыбчивый человечек, наверное, никогда не сделавший ничего плохого?..

Меня кто-то тронул сзади за рукав, и я услышал голосок:

— Он шибко хороший была. Добрый была…

Я медленно обернулся и чуть не вскрикнул: передо мной стоял, целый и невредимый, мой вчерашний знакомец. Я попытался выдавить хоть одно слово, но у меня что-то случилось с челюстью. Зубы никак не хотели разжиматься. Человечек рядом со мной грустно-грустно улыбнулся и сказал:

— Это мой брат там, — он указал на носилки, куда укладывали тело, уже запакованное аккуратно в черный полиэтиленовый мешок.

Я смотрел на него вопросительно и недоверчиво. Он посчитал нужным добавить:

— Мы шибко похожи. Он говорил, что ты сегодня придешь. Мы тебя ждали. Меня позвали сверху, я поехал, а мой брат зачем-то под лифт полез. В шахта… — человечек задумался. — Он под лифт не лез никогда. Он боялся всегда, да.

— Спасибо, друг, — сказал я, — но мне нужен только он. Он дежурил в тот день, который меня интересует. Он один мог знать все что нужно.

— Я тоже знает, — засуетился человечек.

А я подумал: Боже, до чего же они похожи! И тут мне пришла в голову ещё одна гениальная мысль. Лед тронулся в моей голове, господа присяжные заседатели!

— Я тоже знает… — дергал меня за рукав человечек. — Спрашивай!

— Да что ты-то знаешь, — с грустью отмахнулся я от него.

— Мы все в журнал писали, — важно заявил он мне.

Я едва не подпрыгнул: неужто мне так повезло! Они много чего могли там понаписать, в своем журнале. Но рано было радоваться. Скрывая нетерпение и дрожь охотника перед выстрелом, я спросил, делая вид, что мне это не очень интересно:

— И где твой журнал?

Он ответил живо и с чувством:

— Наш журнал! Мы его с браткой вместе писал. Пойдем, покажу…

И он повел меня под огромную лестницу. Уже войдя под её своды, я поднял голову и мельком заметил, что на нас смотрит сверху кто-то до боли знакомый. Я выскочил обратно на площадку, но голова, глядящая в пролет, уже пропала. Так я и не успел рассмотреть, кто это был.

"Может, померещилось", — решил я, возвращаясь под лестницу: там у небольшой дверки ожидал меня маленький человечек.

За дверью оказалась скромная двухкомнатная квартирка, такая же миниатюрная, как её обитатели, словно им на заказ по размеру сделанная. Всего здесь было на двоих. Две одинаковые кроватки в спальне, две одинаковые чашки в кухне на столе, два одинаковых пальто на вешалке в прихожей. Мой провожатый, хозяин квартирки, видимо, подумал о том же, поглядев на это глазами нового гостя, и потянулся за платком, а потом долго хлюпал носом в коридорчике, проводив меня в комнату. Я сидел и терпеливо ждал, пока он вернется, боясь пошевелиться и спугнуть удачу. Он вернулся с покрасневшими веками, но собранный и даже почти улыбающийся кроткой вежливой улыбкой. Порылся на полках в шкафу и вытащил несколько толстенных журналов, вернее, канцелярских книг. На корешке каждого был аккуратно обозначен год. Человечек пролистал первые страницы одного из них и спросил озабоченно:

— Какая числа?

— Точно не помню. В четверг неделю назад.

Человечек взглянул на календарь на стене, пошевелил губами, считая числа, и уверенно открыл нужную страницу.

Увы, время там не указывалось. Было только помечено: «утро», «день», «вечер», "совсем вечер". Под каждым таким заголовком шли записи, тоже довольно однородные: "прошли люди", "пришел Иван Иванович", "ушел Сидоров". И так далее. В графе «вечер» значилось: "Пришла Нина Степановна". Она! Потом, через несколько строк — "пришли люди", "пришел Сергей Петрович". Я почувствовал, как меня опять затрясло, и стал читать дальше, в графе "совсем вечер": "Спустился Сергей Петрович. Встретил Нина Степановна". Потом опять: "Ушла Нина Степановна". И много ещё про разных людей.

— Как же так у вас тут получается: "пришла Нина Степановна", потом нигде не сказано, чтобы она уходила, потом смотри: "встретил Нина Степановна". Откуда же встретил, когда она не уходила?

— Не знаю, — искренне пожал плечами человечек. — Только так и была, если записана. Мой братка очень аккуратный человека.

— Но сам-то посмотри, разве может так быть?

— Я не знаю, значит, так и была.

— Но не мог же человек откуда-то прийти, если он не уходил никуда!

Человечек грустно улыбался и смотрел на меня вроде как даже с сочувствием: мол, такой большой дядя и простой вещи понять не может.

"Как же он похож на брата!" — снова подумал я.

И тут застонал, словно от зубной боли. Надо же таким идиотом уродиться! Ну конечно, это были сестры-близнецы! Или двойник Нины. Что же я сразу не догадался! Провели, как на мякине. А на деле все оказалось банально просто. Впрочем, как и все гениальное.

Погоди, погоди, притормозил я себя. Не так скоро. А для чего в таком случае я им нужен? Убить Нину, вместо неё — сестра или двойник, так… А зачем? Да, может, чтобы деньги получить — завещание или страховка… Мало ли что? Но с какой целью тогда таскать сюда, в дом, этого двойника, рискуя все провалить? И к чему убивать вахтера? Ищи мотив! Ищи мотив! — твердил я себе. Но мотив не находился.

— Можно я возьму это с собой? — потянулся я к журналу.

— Не сегодня, ладно, да? — жалобно попросил человечек, сузив плачущие глазки.

Я помедлил и убрал ладонь с журнала. Я, конечно, понимал, что у меня из рук уходит единственная ниточка, единственная улика. Но не отбирать же у убитого горем человека последнюю память о брате в такой тяжелый момент.

— Хорошо. Не сегодня, — согласился я, почувствовав, как запершило у меня в горле.

Нагнувшись, я вышел из каморки, чтобы завтра же пожалеть о проявленной слабости. Потому что, когда я пришел на следующий день, на вахте оказался совсем другой человек. Это был пожилой флегматик. На все мои вопросы он отвечал тем, что поставлен временно, а постоянный вахтер уехал, повез тело внезапно умершего брата на родину, хоронить. Где она, эта родина, он не знал. И только когда я уже собрался уходить, он окликнул меня в спину:

— А вы случайно не Абрикосов?

Я остановился и после некоторого раздумья кивнул. Тогда он извлек помятый конверт из-под раскрытой на столе книги. В конверте лежал листок, на котором было корявым почерком нацарапано: "ЖУРНАЛ УКРАЛИ".

 

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Оставшиеся мне на выздоровление дни я шатался по дому, как пьяный таракан, налетая на углы, нигде не находя себе места. Я сломал голову, но так и не смог придумать ничего определенного. С одной стороны, я стал свидетелем одного готовящегося и одного совершенного убийства, с другой стороны — что я мог доказать? Кто меня послушает? Да адвокаты шефа съедят меня с потрохами! Я вышел на службу, так ничего и не решив.

Шеф обращался со мной так, будто между нами ничего не произошло. А я ломал голову над преступным замыслом, который для меня был столь же очевидным, сколь недоказуемым и бредовым показался бы любому другому.

Служба моя, между тем, шла своим чередом. Миновала неделя после моего выхода на работу. День близился к концу, я сидел в дежурной комнате один, все остальные оказались задействованы в сопровождении. Тут вошел старший бухгалтер, ведя за собой ушедшего было Семена: его ждал клиент, только что снявший приличную сумму, его предстояло проводить до дому.

— Ребята, срочно надо доставить в «Пулбанк» пятьдесят тысяч долларов, — чуть не плача, развел руками главбух.

Мы с Семеном переглянулись. По правилам банка, такие суммы должны перевозить двое. Но, с другой стороны, мы уже привыкли к большим деньгам, да и не такие уж это были большие деньги в банковском деле. Я махнул рукой и сказал главбуху:

— Василич, пусть Семен клиента сопровождает, а я сам в «Пулбанк» смотаюсь. В машину сяду под прикрытием Семена, а там всего ничего до «Пулбанка» — два квартала. Ты туда звякни, пусть их охрана меня на входе подстрахует. Лады?

— Да как я могу! — робко запротестовал главбух.

— Брось, Василич, — успокоил я его. — Я отвечаю. Давай мы оба распишемся, вроде как вдвоем везем, а я один справлюсь. Годится?

— Ну, как знаете… — сдался Василич.

Он, конечно, лукавил, на самом-то деле рад был до беспамятства. Да и в самом деле, что страшного — отвезти не такую уж большую сумму через две улицы? Мы с Семеном расписались в получении денег, я взял из сейфа табельный пистолет, под расписку опять же, и мы вышли на улицу. Я впереди, с маленьким кейсом, за мной Семен с клиентом, занудливым старикашкой, который куда-то ужасно торопился. Я сел в машину, ключи от которой вручил мне главбух, помахал рукой Семену, и он пошел не спеша за клиентом к выходу из подворотни.

Я вырулил на шумную улицу, проехал её до конца и остановился перед светофором. За спиной у меня странно зашипело. Я весь напрягся и медленно обернулся. Никого и ничего. Но шипение продолжалось, даже усилилось. "Может, шланг где прорвало", — мелькнула в голове дурацкая мысль. Я перегнулся через спинку сиденья и обмер…

Прямо мне в глаза с пола машины смотрела рожа в резиновом противогазе, с огромными лягушачьими глазами. Я ещё сильнее перегнулся и потянулся к этой резиновой харе руками, но она вдруг стала быстро-быстро отдаляться, отдаляться и совсем уплыла куда-то, и я сам тоже куда-то уплыл…

…Вынырнул я из черного небытия где-то в тусклом полумраке. С трудом приподняв голову, попытался вспомнить, что со мной и где я. Почему-то всплыла на ум рожа с огромными глазищами. "Может, марсиане меня сблындили?" — мелькнула шальная мысль. Но тут я вспомнил про деньги. Застонав, попытался встать, но руки, ноги, тело — все было как из ваты. Я уронил обратно голову и для начала попытался просто оглядеться по сторонам.

Резко и сильно пахло спиртным, непонятно откуда. Я повел глазами: вокруг — никого, абсолютно пустая комната с тусклой лампочкой под потолком и кроватью рядом с моей. Она была пуста и вид имела казенный. Маленькое грязное окошко забрано решеткой. Двери обиты жестью, с глазком. Что-то вроде камеры, но не тюрьма.

Я чуть-чуть приподнял голову, тихо и осторожно. Лежал я поверх одеяла в трусах и майке, чем-то облитой. Я принюхался и догадался, откуда так сильно пахло спиртным. От меня! И во рту ощущался вкус перегара. Я откинулся на подушку и застонал. Меня ограбили! И тут же понял, где нахожусь: в вытрезвителе! Меня мало того что ограбили, но ещё и подставили.

Я постарался взять себя в руки, потом тихо встал на ватных, подгибающихся ногах и принялся стучать в дверь — довольно сильно, но не слишком. Ровно настолько, чтобы дежурные услышали, но не разозлились. А то в таких заведениях народ работает нервный, могут и повязать, и тумаков надавать.

Пришел молоденький сержант, и по его свежему лицу я догадался, что мне относительно повезло: я попал на только что заступившую смену, пока ещё не обозленную и настроенную вполне благодушно. Сержант отвел меня в туалет, а потом в душевую, где я долго и ожесточенно хлестал себя тугими струями ледяной воды, выбивая из всех клеточек тела и мозга туман алкоголя. После моциона сержант доставил меня в дежурную комнату, где старший сержант стал заполнять с моих слов карточку на меня. Когда он спросил мои данные, я предложил посмотреть мои документы.

— Мужик! — усмехнулся старший сержант. — В какие такие документы? Ты хоть знаешь, где и в каком виде тебя подобрали?

Я как-то сразу поскучнел и уныло замотал головой.

— Он не помнит! — почти радостно воскликнул старший сержант. — Да тебя притащили в том, в чем ты сейчас стоишь. И валялся ты около мусорных баков. Это надо же так напиться!

Мне показалось, что последнюю фразу он произнес если не с завистью, то с восхищением. Когда же в графе "место работы" он проставил "охранная служба" и узнал о моей прежней специальности, то отношение всех служащих ко мне резко переменилось, снисходительное презрение переросло в молчаливое сочувствие. Мне подобрали старенькие, но вполне чистые джинсы, рубашку и даже какие-то сандалии отыскали.

— Сейчас проверим твои реквизиты по ЦАБу и отвезем тебя домой, а ты пока распишись, — старший сержант подтолкнул только что заполненный квиток, а сам принялся дозваниваться.

Я пододвинул к себе рапортичку, взял со стола шариковую ручку, поискал место подписи и… обомлел, глянув на стоящее внизу число.

Со времени моего выезда из банка прошло три дня! В голове у меня что-то закрутилось, я прислонился спиной к стенке, выпустив ручку из ослабевших пальцев. Сквозь забившую мне уши вату я слышал, как старший сержант говорил в трубку:

— ЦАБ? Это ЦАБ? День добрый. Никитин говорит, из тридцать шестого. Мне тут нужно подтвердить данные на гражданина без документов. Да. Никитин из тридцать шестого. Что? А, пароль… Рябина сегодня у нас пароль. Слушаюсь, в другой раз буду сразу называть… Так, значит: Абрикосов Владимир…

Я сидел на скамейке, выпучив глаза и пытаясь найти выход из создавшегося положения или хотя бы понять, что же со мной происходит, что за дьявольские шутки со мной шутят.

Я старался сохранять на лице спокойствие, глядя на старшего сержанта, который мне улыбался почти дружески, постукивая карандашом по столу в ожидании ответа ЦАБа.

— Да, да, слушаю, — оживился он. — Да, все правильно. И место работы тоже. Я откуда знаю? Он сам продиктовал данные. Документов при нем не было, иначе стал бы я вам звонить…

Что-о-о? Три дня как в розыске?!.

Приехали за мной через пятнадцать минут. Вопреки моим худшим опасениям, не из милиции, а со службы моей родимой: ребята из охраны и при оружии.

Надо отдать им должное, позорить меня они не стали, наручники не надели, в машину посадили вежливо, хоть и зажали на заднем сиденье с двух сторон.

Привезли меня тоже не в милицию и не в прокуратуру, а в аккурат к подъезду банка, молча проводили прямиком… в душевую. Там я заметил лежащие на стуле костюм, сорочку чистую и галстук. Около зеркала приготовлен был одеколон, мужской дезодорант и бритвенный прибор.

Я понял, что мне уготовлено свидание с шефом. В меня вселилась хотя и маленькая, но все же надежда. По крайней мере, право на неё давала мне эта встреча. Я с наслаждением побрился, привел себя в порядок, оделся во все чистое и вышел из душа. Там меня уже ждали два охранника, что несколько развеяло мое радужное настроение. Они молча препроводили меня в кабинет шефа.

Он сидел за столом и писал. Подняв на меня усталый и равнодушный взгляд, он кивком указал мне на стул около стола, дописал что-то в еженедельнике, закрыл его, спрятал под замок в ящик стола, жестом велел охранникам выйти и уставился на меня.

— Рассказывай, Абрикосов, — велел он.

Я бы рад. Но что я мог рассказать? Только правду. Шеф слушал меня, прикрыв глаза, и не верил ни единому слову. Это читалось на его скучающем лице. Но он, не прерывая, выслушал все до конца.

Побарабанил пальцами, вызвал к себе Володю и приказал связаться с экспертами, пригласить врачей, чтобы провели анализы. Если меня три дня держали в забытьи, значит, использовались какие-нибудь наркотики. В организме должны наверняка остаться их следы. Володя скептически покачал головой, но оспаривать приказ шефа не рискнул.

Шеф посидел, помолчал. Потом вызвал охрану, и они привели Семена, совершенно убитого и поникшего. Он понимал, что влип со мной в дикую историю. У него было двое детей, и потеря такой суммы денег оказалась бы для их семьи просто катастрофой. Он осунулся и почернел лицом, глаза ввалились и лихорадочно блестели.

— Значит, так, — тихо сказал шеф. — В следственные органы мы пока дело передавать не стали. Пока. Проведем сначала внутреннее расследование. Мы не хотим отправить за решетку ни в чем не повинных людей и тем самым подорвать репутацию банка. Но и выбросить эти деньги на улицу мы тоже не можем себе позволить. Пока идет расследование, вы должны подписать долговое обязательство банку сроком на десять дней, по двадцать пять тысяч долларов каждый.

— Я виноват один, — вставил я робко. — Я и подпишу на все.

— Каждый по двадцать пять тысяч долларов, — словно не услышав меня, повторил шеф.

— А если мы откажемся? — спросил не очень уверенно Семен.

— Тогда все будете объяснять следственным органам. И почему-то я думаю, они все свои сомнения истолкуют не в вашу пользу. Впрочем, поступайте как знаете. К сожалению, это все, что я могу для вас сделать. Расследованием займутся наши лучшие люди. Все это время вы будете находиться на службе, получать жалование. Можете даже взять отпуск, только никуда не выезжать.

— У нас есть время на размышление? — спросил я.

— Только до дверей моего кабинета, — усмехнулся шеф.

— Мы согласны, — тихо выдохнул Семен, опустив голову.

А мне, собственно, что оставалось делать?

У главбуха, который прятал от нас сочувственный взгляд, мы подписали все положенные бумаги, превратившись в крупных должников банка. Я слабо верил, что проведенное частным образом расследование даст какие-нибудь результаты. Посему стал думать, где и как мне достать эти проклятые тысячи долларов. Да ещё за десять дней.

Приехали врачи, взяли анализы, сказали, что готовы они будут только через три дня. Сложные анализы и очень дорогие.

Вышел я со смешанным чувством. С одной стороны, я вроде как должен испытывать благодарность шефу за то, что он не передал сразу материалы в следственные органы, которые долго с нами возиться не стали бы. Но, с другой стороны, слишком уж все это получалось келейно. И если до этого у меня все же теплилась надежда, пусть и мизерная, то теперь не отпускало ощущение, что меня просто-напросто прижали к стенке и начнут вот-вот выворачивать карманы, пользуясь моей беспомощностью.

Над ухом у меня раздался тяжелый вздох. Я обернулся, рядом стоял Семен. Он глядел невидящими глазами прямо перед собой.

— Ты извини меня, брат, что втянул тебя в эту дурацкую историю, — не очень уверенно проговорил я.

Но Семен неожиданно откликнулся совершенно без зла:

— Да брось ты, Володя. Я тебе верю. Какая-то дикая история произошла… Только что за ней стоит, не пойму.

— А что не так? — вскинулся я.

— Да, понимаешь, для грабежа простого слишком уж все закручено, сложно. Да, слишком. Ну, взяли деньги и смылись. А тут три дня где-то держали, чем-то опаивали, кололи. Зачем? Угнали опять же машину, это же вообще совершенно бесполезный риск.

— И откуда знали, что я повезу деньги? Ведь конец рабочего дня, поездка не запланированная. Чего он там ждал в машине? Машина-то курьерская, а не инкассаторская, зачем он в неё забрался? Если он так хорошо подготовился, лез бы тогда в инкассаторскую сразу.

Я смотрел на Семена, словно ждал от него ответа. Но он только плечами пожал.

— Сам не пойму. С одной стороны, вроде все хитроумно, а с другой глупее не придумаешь… Ладно. Что делать будем?

— А что делать? Пойду в отпуск на десять дней. Не торчать же на службе, чтобы на тебя все пальцем показывали да за спиной шушукались.

— И то верно, — вздохнул Семен. — Ты мне позвони, встретимся, помозгуем. Надо малость котелок в порядок привести.

— Хорошо, — согласился я. — Обязательно позвоню. Чует мое сердце, что-то здесь не чисто.

Мы уже прошли через двор, когда нас окликнули и позвали получить отпускные. Мы вернулись к кассе, постучали в окошечко, и сначала Семен расписался в ведомости и получил деньги, потом я наклонился к окошечку, да тут же и выпрямился, пребольно стукнувшись головой. За спиной я услышал, как кого-то окликнули:

— Владислав Николаевич!

Потирая ушибленное место, я осторожно оглянулся и увидел телохранителя шефа Володю, который разговаривал в конце коридора с плотным, хотя и не очень высоким мужчиной. Я не успел его хорошенько рассмотреть, потому что меня весьма настойчиво приглашали получить деньги и расписаться. Я поспешно сунул отпускные в карман, не считая, схватил ведомость и едва не чиркнул подпись в неположенном месте.

— Погодите! — остановил меня кассир, указывая пальцем, где я должен поставить свой автограф.

А я оцепенел, открыв рот, и застыл с занесенной в воздухе ручкой. Немного ниже фамилии Абрикосов в ведомости значился Головко В.Н.! Меня даже холодный пот прошиб. Неужели владелец голубой украденной «Ауди» работает в нашем банке?!

Я торопливо подмахнул свою закорючку и опять оглянулся. В конце коридора уже никого не было.

— Ну чего ты, пойдем! — потянул меня Семен.

— Нет, нет, — остановил я его, — мне ещё позвонить надо срочно.

— Я подожду? — спросил Семен, о чем-то догадавшись по моему лицу.

Я молча кивнул и отправился по коридорам банка, заглядывая в кабинеты, пытаясь отыскать пустой, с телефоном. Никого не оказалось у курьеров, я быстро подошел к аппарату и набрал номер. Слава Богу, попал я сразу.

— Это ЦАБ? — пропел я. — Будьте любезны, это Никитин говорит из тридцать шестого…

— Опять ты, Никитин? — ответил мне грудной женский голос. — Тебе ещё не надоело? Третий раз сегодня звонишь.

— А что делать, если без документов пьют? Подтверди-ка мне данные…

— А пароль кто будет называть?

— Да я уже третий раз звоню…

— А хоть бы и десятый. Порядка не знаешь?

— Да знаю, знаю.

— А знаешь — так соблюдай.

— Ладно. Рябина. А данные нужно подтвердить на гражданина Головко Владислава Николаевича.

— Соответствие?

— Да нет, адрес и телефон. В плохом состоянии, сейчас будем в больницу отправлять, «скорую» вызвали. Надо домой ему позвонить или подъехать.

Телефонистка надолго замолчала, чем-то шуршала, что-то перекладывала, потом сама куда-то звонила.

— Слушаешь, Никитин? — спросила она наконец в трубку.

— Слушаю, слушаю, — буркнул я, внутренне ликуя. — Ты что, на Северный полюс ходила?

— Куда надо, туда и ходила, — рассердилась телефонистка. — Записывай данные. Он засекреченный. Только по запросу сведения выдаются. В порядке исключения диктую. Пиши, запрос потом отправишь. Только не забудь, ладно?

— Ладно, — радостно согласился я. — Диктуй, спасибо.

Я записал адрес и телефон, положил бумажку в карман и вышел.

Мне навстречу попался Володя. Он на ходу читал какую-то бумагу.

— Володя, я спросить у тебя хотел… — попытался я остановить его.

Он только отмахнулся:

— Пойдем ко мне, там расскажешь.

Я, решив не тревожить его напрасно, последовал за ним. Я ни разу не был в его кабинете и даже не знал, где он находится. У нас в банке существовало негласное и строгое правило: без нужды по кабинетам и коридорам не шастать. Володя свернул направо, за угол, куда я совершенно точно никогда не заглядывал. Кабинет его находился в самом конце коридора. Он быстро набрал цифры на замке-шифраторе и открыл дверь, приглашая меня войти.

Но я стоял у этой двери и не мог сделать ни шага. Меня словно гвоздями к полу прибили.

— Абрикосов! — рявкнул уже из-за стола Володя. — Мне некогда. Давай, говори, что тебе надо.

— Я, Володя, знаешь… Я забыл… Я потом зайду как-нибудь… позалепетал я нечто совсем несуразное, пятясь и захлопывая под удивленным его взглядом дверь кабинета. Дверь, на которой красовалась табличка:

Начальник внутренней охраны

ГОЛОВКО

Владислав Николаевич

 

ГЛАВА ПЯТАЯ

Семен ждал меня на улице.

— Что случилось? — спросил он, сразу оценив мое состояние.

— Ты знаешь, как имя-отчество Володи, телохранителя шефа и начальника внутренней охраны? — вопросом на вопрос ответил я.

— Ну, знаю, — удивленно пожал плечами Семен.

— И как же? — спросил я с ехидцей.

— Владислав Николаевич его имя-отчество. А фамилия — Головко, ответил Семен, по-прежнему недоумевая. — А ты не знал?

— Да в том-то и дело! — стукнул я себя по лбу кулаком. — Так почему же его тогда все Володей зовут?

— Да это старая история. Ты у нас ещё не работал. Мы только формировались, начальник у нас тогда другой был. И так получилось, что оказалось в охране четыре Владислава. Тогда и стали его Володей называть, он сам предложил. Это всем известно. А ты позже пришел.

— Да, действительно, я что-то последнее время везде слишком поздно появляюсь, — уныло подтвердил я.

— Да ладно, Володя, — он толкнул меня в плечо. — Не бери в голову, все образуется. Что-нибудь да придумаем…

— Да, разумеется, — вяло согласился я и попрощался до вечера, договорившись обязательно встретиться.

* * *

К вечеру я созрел для того, чтобы рассказать Семену все, что знал сам, все, во что я вляпался и что пережил. Другого выхода я не видел. А Семен оказался со мной вместе за флажками невидимой облавы, беспощадной и смертельной для нас. В этом я не сомневался. Такие игры ради простого развлечения не затеваются, и живыми из них редко кому удается выйти. Итак, трезво оценив свои мыслительные способности, изрядно подорванными частым битьем по голове, я пришел к выводу, что одному мне эту задачку не решить. Со мной играл либо мастер, либо сам дьявол.

Семен оказался для меня настоящим кладом. Он быстро все понял. Ничего из моего рассказа не подверг ни малейшему сомнению, приняв априори все мои доводы и признав, что в моем положении вранье только во вред себе пойдет. Он выслушал до конца и прищелкнул языком:

— Ай да шеф! Лихо, ничего не скажешь. Теперь мне кое-что становится понятным.

Не знаю, что стало понятным ему, лично для меня пока оставалось больше непонятного. Мы стали раскладывать события по порядку, пытаясь сразу оценить их. Вот что у нас получилось.

Наш шеф решил развестись, как он мне и сказал. Но, возможно, затеяв тайную войну против супруги, он убедился в её верности и невозможности добиться развода, не выплачивая ей солидной компенсации и ренты. Шеф наш человек, не привыкший отступать и не терпящий поражений, судя по его характеру.

И он решил убить свою жену. Но если он просто её убьет — вдруг на него падут подозрения? А падут они на него в случае смерти жены обязательно, учитывая пункты брачного контракта. Еще неизвестно, что написано в завещании его половины. А вдруг она решила все наследство оставить каким-нибудь престарелым собачкам?

Вот тут и появляется на свет двойник или сестра-близнец.

Само её появление подтверждало намерение избавиться от Нины. Вариант её устранения для получения предполагаемой страховки отпадал, потому что в этом случае понадобится труп Нины, а никак не её тени в виде двойника.

Значит, шеф осмелился физически уничтожить жену. Очевидно, он только ждал окончания нашего с ним договора, чтобы выполнить задуманное, поняв несостоятельность затеи с собиранием компромата.

Но тут я влез в его разговор с двойняшкой, и пришлось ему срочно имитировать приезд Нины от матери. Вероятно, двойняшка жила рядом — если не вместе — с телохранителем шефа, потому как приехала на его машине…

* * *

Я встал, потянулся и отправился на кухню поставить кастрюльку с кофе. Было уже поздно, но усталости я не чувствовал, скорее даже наоборот, некий подъем. На горизонте стало проясняться. Появились силуэты реальных врагов, а не резиновые маски с лягушачьими глазищами.

Я заварил кофе и вернулся в комнату. Мы прихлебывали горячий, густой черный напиток и продолжали наши с Семеном изыскания. И установили следующее:

Шеф и его помощник начали нервничать. Кстати, по одной из наших версий, «Ауди» нарочно оставили во дворе с выключенной сигнализацией, рассчитывая, что её угонят. Но жизнь любит преподносить всяческие штучки. В то время, как по всей Москве угоняли десятки — нет, сотни — автомобилей, взламывая самые сложные комбинации противоугонок, во дворе на Пречистенке стояла новенькая «Ауди», совершенно без охраны, три дня кряду. И никто на неё не покусился!

И тут, как мы предположили, в Володе проснулась жадность, и он, наверняка получив от шефа приличную компенсацию за свою машину, вознамерился украсть её у самого себя… Ну, что там около машины произошло, нам достоверно известно…

При этом воспоминании я потрогал языком качающиеся верхние зубы и тяжело вздохнул.

После этого шеф дает мне понять, что больше в моих услугах не нуждается. Но я оказался упрямым дураком и поперся к маленьким братьям-лифтерам. Тут он меня и застукал.

— Представь, — захлебываясь от радости, что клубок пошел раскручиваться в понятную линию, тараторил я, — приезжают дублерша Нины с шефом на этаж, заходят в квартиру и видят в окно, что я уезжаю, — а Нину-то разбудить боятся, — и спешат обратно вниз, чтобы отправить лже-Нину домой. И тут я возвращаюсь, заметив открывающуюся дверь. Поспешили они малость. И пришлось им меня уложить отдыхать в тамбуре между дверями…

— Неужто шеф, такая малявка, смог тебя вырубить? — усомнился Семен.

— Ну, не знаю, — отмахнулся я в запале. — Может, он из дому кувалду прихватил ради такого случая. Значит, так, на чем это я… Ага! В общем, их путешествия вверх-вниз на лифте видел вахтер, к которому я приходил. Он сразу стал опасным свидетелем. И заплатил за свои знания жизнью.

— Да, — горько вздохнул Семен. — Чего стоила его маленькая, незаметная жизнь по сравнению с миллионами и тысячами разноцветных бумажек.

— Для таких людей это не просто бумажки. Это целая вселенная, вторая реальность, которая для них важнее первой.

Мы помолчали, глядя в окно, там загорались и гасли окна домов, создавая причудливые узоры, иероглифы, постоянно меняющиеся. Кто-то зашел в кухню, включил настольную лампу, ужинает с детьми, уговаривает съесть ложечку за маму, за папу… А вон там, на другом этаже, включили телевизор, смотрят" Время", дед шуршит газетой… Жизнь идет. Спокойная, манящая…

— Теперь шефу необходимо убрать тебя, — прервал мои мечты Семен. Поскольку ты проявлял слишком много инициативы.

— Да, но это чревато. Второе убийство? И опять ниточки ведут к шефу? Это неминуемо вызвало бы подозрение.

— Тогда-то, — подхватил Семен, — и родилась на свет хитроумная комбинация со срочной отправкой денег. Эту операцию могли подготовить только люди, прекрасно знавшие порядок в банке. И к тому же необходимо обладать достаточной властью, чтобы в определенное время создать нужную ситуацию.

Короче, и я, и бедняга Семен влипли по самые уши, как мухи в патоку. Я лично уже ничуть не сомневался, что анализы покажут только наличие в крови алкоголя, а большего шефу и не нужно. Расписки наши у него на руках, оформленные по всем правилам в бухгалтерии. Теперь мы на крючке у него, и в течение десяти дней будем заниматься только беготней по всей Москве в поисках денег, и интерес мой к его личным семейным проблемам упадет до нуля.

Мы точно знали с Семеном даже сроки, когда должно произойти убийство Нины и подмена её сестрой-близняшкой. Это случиться в течение тех самых десяти дней.

Похоже, мы играем с самим дьяволом. Все пути нам отрезаны. Обратиться в органы? И что заявить? Выложить бредовые рассказы о сестрах-двойняшках, о банкире-убийце, о его телохранителе, который сам у себя крадет машину? Да там до колик обхохочутся, обнаружив, что мы к тому же уперли только что пятьдесят тысяч долларов!

И так мы крутили, и эдак, а получалось все одно: выкручиваться нам с Семеном придется самостоятельно, на постороннюю помощь рассчитывать не приходилось.

Сказав, что мы играем с самим дьяволом, я погорячился. Не мы с ним играли. Дьявол играл с нами. А мы только двигались, как марионетки, в нужные ему стороны, словно нас дергали за невидимые ниточки. И правила игры устанавливал он.

Мы с Семеном попробовали обсудить наше финансовое положение и ни к чему утешительному не пришли. Если я хоть мог продать квартиру, то Семен не имел права этого сделать. Куда бы он дел тогда жену с двумя детьми? Родственников у них нет. Оба детдомовские, и он, и жена.

Мы ещё немного посовещались и поехали к Семену, решив посвятить

его жену в наши передряги.

В квартире у них было уютно и спокойно. Над столом в небольшой гостиной и одновременно спальне горела лампа под стареньким оранжевым абажуром. Света, так звали хозяйку дома, сидела на диванчике возле мужа, поджав ноги и натянув на колени ситцевое домашнее платье.

Она оказалась на редкость милой и покладистой женщиной, с чудесным и сильным характером. Выслушала нас, сдвинув брови, ни разу не запричитала, не охнула, не расплакалась.

— Нам не привыкать переносить трудности, правда, Семен? — прислонилась она щекой к широкому плечу мужа. — Я с мальчишками уеду на время к подруге,

сама решила она. — А вы должны предупредить Нину. Обязательно! Если её убьют, это останется на вашей совести…

— Да она нам не поверит, если нам и удастся до неё добраться, — уныло возразил я.

— Должна поверить! Вы обязаны её убедить, — пристукнула Света по круглой коленке крепким кулачком.

— Мы, конечно, постараемся, — не очень уверенно протянул Семен.

— Никаких" постараемся"! — рассердилась Света. — Речь идет о жизни человека, а они — «постараемся».

Мы тогда дружно закивали, засопели носами, изображая полную покорность и готовность выполнить требуемое.

— А она красивая? — спросила вдруг Света, когда мы выпили чай.

— Кто она? — рассеянно откликнулся погруженный в свои мысли Семен.

— Как кто! — удивилась Света. — Эта ваша Нина.

— Наверно… — пожал плечами Семен.

— Что значит — наверное?! — сердито хлопнула его по плечу жена.

— Да не знаю я! — отмахнулся Семен. — Не видел я её, ты вон у него спроси, у Абрикосова.

Света выжидательно повернулась ко мне. В глазах у неё светилось лукавое женское любопытство. А я вспомнил фотокарточку, на которой Нина стояла у воды. И почему-то покраснел.

— Поня-а-атно, — протянула Света, не дождавшись ответа. — Значит, красивая…

Я ещё больше засмущался, проклиная себя за эту нелепую робость. А Свете это вроде доставило удовольствие. Что с неё возьмешь! Женщина!

Утром мы отправили Свету с двумя мальчиками, удивительно похожими сразу и на отца, и на мать, к её подруге. У Семена в пользовании оказался старенький «жигуленок», оставленный ему соседом, который на два года отправился за рубежи нашей необъятной на заработки.

На Казанском мы посадили семью Семена на электричку, поскольку ехать приходилось за город. Это как раз хорошо. Чем дальше, тем лучше, нам спокойнее.

Прощаясь, Света сказала Семену, заглядывая в глаза:

— Ты, если что, отдай квартиру. Это не так страшно, как кажется. Главное, чтобы мы все вместе остались. Правда же?

И она взглянула на меня, предлагая её поддержать. Что я поспешно и сделал.

Они договорились, через кого, в случае необходимости, созваниваться друг с другом, чтобы не напрямую. Да, Семен соображал. Электричка гуднула. Света вошла в тамбур и уже оттуда спросила:

— А может, дать нашим сигнал номер один?

Семен замялся. Потом решительно мотнул головой.

— Не стоит. Чем они сейчас могут помочь? Мы пока сами. Вот если с нами что случится, тогда…

— С вами не должно ничего случиться, — упрямо и твердо ответила Света, глядя почему-то на меня, а не на Семена, словно взваливая на меня всю ответственность за него.

Я открыл рот, собираясь что-нибудь ответить, но двери зашипели и закрылись. И правильно. Что было говорить-то?

Мы шли с Семеном по пустому коридору, он задумался. Я осторожно спросил его:

— Что за сигнал номер один?

— А-а, это… — словно вынырнул Семен из темной глубины. — Это у нас, у детдомовских, договоренность такая. Если кому-то очень плохо, по-настоящему плохо или трудно пришлось, мы даем сигнал номер один. Тот, кому нужна помощь, звонит любому из детдомовских и говорит только эти слова: "сигнал номер один". Дальше все уже сами друг друга обзванивают и приезжают.

— Так сколько лет уже прошло! Неужели приедут? Все же по разным городам, наверное.

— Ну, не все по разным. А приедут обязательно. Три раза так собирались, так все откликнулись до одного. Сигнал-то на то и номер один, его просто так не дают. Тут уж бросай все и спеши на помощь. Нам же, кроме нас самих, помогать больше некому.

На стоянке он передал мне ключи и доверенность на машину и сказал:

— Ты давай поезжай, попробуй Нину предупредить. Ты её знаешь, а я даже мельком не видел. А я на метро покатаюсь, потолкаюсь на виду, если слежка за нами, по конторам поезжу, где квартиры покупают, цены поспрашиваю, пускай видят, что мы заняты поиском денег. Я пару раз тебе из людных мест позвоню, будто узнаю, как у тебя дела с продажей квартиры.

— А может, мы вместе Нину предупредим? — со слабой надеждой попросил я Семена.

— Да зачем? Двоих она испугается. Одного-то ещё неизвестно как выслушает, а если вдвоем к ней подкатим, то подумает ещё что-нибудь не то. Не, ты уж один лучше поезжай, день длинный, придумаешь что-нибудь, выкрутишься.

И он пошел к метро. А я потихоньку порулил к месту службы Нины.

 

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Ее машина стояла за оградой офиса. Значит, уже на месте. Я пристроил «Жигули» поближе к обочине, напротив флигелька, в котором располагался её офис, уселся поудобнее и приготовился терпеливо выжидать. Хотя и сам толком не знал, чего жду и как предупредить Нину. Я придумал, наверное, тысячи полторы сценариев предстоящего разговора, но все отмел один за другим, признав полностью несостоятельными.

Прошло ещё какое-то время, и я создал очередные две тысячи сценариев, но большинство из них также отверг целиком и полностью. Кроме изначального «здравствуйте», ничего нужного в голову не приходило.

Так я сидел в машине, нервничал, потел, лихорадочно придумывая, как совершенно не знакомую мне женщину поставить в известность о том, что её намереваются убить. Единственное, что я мог предсказать довольно твердо, это её реакцию на подобное сообщение.

Пока я мучился, двери офиса распахнулись, и Нина, как всегда красивая и элегантная, легко сбежала с невысокого крылечка и села в машину.

Я тяжело вздохнул и покорно поехал следом. Хотя больше всего в этот момент мне хотелось убежать от неё подальше.

Она долго колесила по Москве, заезжая в какие-то конторы и магазины, несколько раз я порывался выскочить и выложить ей все, что мне известно, но каждый раз меня удерживала невидимая сила.

И вот я набрался смелости и зашел следом за ней в огромный универмаг. Я не сразу заметил Нину: она стояла перед одним из прилавков и рассматривала витрину. Аккуратненькая продавщица что-то ей оживленно рассказывала. Потом, сделав знак Нине подождать, она отошла за занавеску.

И тут я пересек большой зал и направился прямиком к Нине, полный решимости покончить с моими мучениями — здесь и сейчас.

Нина, заметив мой отважный рейд, с интересом и любопытством наблюдала за моим приближением, слегка наклонив голову и улыбаясь уголками губ не то поощрительно, не то насмешливо.

Впрочем, мне было все равно. Я подошел к ней, резко остановился, откашлялся и собрался уже все выложить, как вдруг взгляд мой упал на витрину, перед которой она стояла. Меня захлестнула волна удушливого стыда. На витрине красовались в великом множестве женские ажурные трусики. Более удачного места для изложения своих подозрений я просто не мог выбрать!

Нина насмешливо смотрела на меня, выжидая. Я же совершенно потерял дар речи. А когда собрался с силами, взгляд мой упал на зеркало, большое, наклоненное к покупателям, отражавшее зал, и прилавок с дорогим нижним бельем, и красавицу Нину возле этого прилавка, вопросительно разглядывающую стоящего напротив не очень, вернее, очень не молодого человека, грузноватого, изрядно поседевшего, не слишком модно одетого, мешковатого, совсем с ней не гармонирующего. Короче, человек этот смотрелся здесь совершенно нелепым и абсолютно инородным телом. И человеком этим был, как вы догадались, ваш покорный слуга.

Я вздохнул, опечаленный увиденным в зеркале, опустил глаза и открыл рот, чтобы произнести хоть что-то в свое оправдание… Но тут показалась из-за занавески продавщица, я поднял на неё взгляд и понял, что здесь не место для таких разговоров. Я хотел попросить Нину уделить мне пару минут на улице, но эта бестия продавщица обратилась ко мне с вопросом, притом эдак ехидненько:

— Простите, уважаемый, я могу вам чем-нибудь помочь?

С тяжелым чувством я разглядел насмешку в её больших зеленых глазах. Насмешку превосходства. А этого я ни от кого не терплю.

— Да, милая! — рявкнул я, шевеля пальцами над витриной с бюстгальтерами и какими-то хитроумными поясами для тучных дам. Покажите-ка мне, если вы так любезны, как это все расстегивается!

И прежде чем она обрела дар речи, пока соображала, ответить ей подобающим образом самой или вызвать охрану, я успел отойти до середины зала и оттуда услышал мягкий голос Нины. Она утешала продавщицу:

— Не обращайте внимания, дорогая. Вы же видите, человек явно не в себе…

Лицо мое, наверное, совсем обуглилось, так оно горело. А сам я гордо шел к выходу с поднятой головой, зато, едва выйдя из поля зрения продавцов и покупателей, припустил к своей машине чуть не бегом. Плюхнувшись на сиденье, я открыл окно и врубил скорость. Ветерок остужал ожоги на моем лице. Но что могло остудить обожженную душу?

Я проехал кругов шесть вокруг магазина и, силком заставив себя вернуться на место, стал меланхолично высматривать Нину. Машина её стояла на платной автостоянке. Я рисковал быть оштрафованным, но въехать туда означало засветиться. Нет уж! Сегодня я достаточно высвечивался перед Ниной.

Ждал я долго, всматриваясь до рези в глазах. Я не очень удобно для наблюдения припарковался и собрался уже плюнуть на запретные знаки и передвинуться, как вдруг в окошко мне постучали. Стук был осторожный и вежливый, но тем не менее настойчивый.

Я повернулся, ожидая увидеть постового, но ничего подобного! В стекло стучали ноготками ухоженных пальчиков, причем стучали все более нетерпеливо и настойчиво.

Во рту у меня мгновенно пересохло, а сердце полетело прямо в пол, я даже готов был поклясться, что услышал, как что-то шлепнулось на резиновый коврик под моими ногами. Я потянулся открыть дверцу, но вместо неё открыл окно. К нему наклонилась Нина.

Ее красивое лицо стало сердитым, о чем говорили две маленькие вертикальные складочки между бровями.

— Может, соизволите выйти из машины, когда с вами разговаривает дама? — довольно резко спросила она.

Я торопливо дернул ручку и толкнул дверь… Слишком торопливо… Я в ужасе зажмурился и перестал дышать.

Когда я заставил себя через некоторое время все-таки открыть глаза, Нина уже выбралась из лужи, куда я опрокинул её резким ударом двери. Она с недоумением и яростью разглядывала свое шикарное красное платье, постепенно принимая его цвет. Колготки на одном колене поехали, один каблук элегантной туфельки качался, как зуб у меня во рту, и вся она оказалась в грязных потеках и брызгах.

Она осматривала потери, молча открывая и закрывая рот, а я, точно так же беззвучно изображая крайнюю степень потрясения, разглядывал нанесенный мною ущерб.

Со стороны мы, вероятно, походили на двух рыбок в аквариуме. Впрочем, за себя я не ручаюсь. Я с тем же успехом мог напоминать корягу, шевелящую губами.

— Что это значит? — спросила она каким-то свистящим шепотом, указывая себе под ноги.

— Это — лужа… — тоже шепотом ответил я.

— Вы что, издеваетесь?! — она наконец обрела голос.

— Почему? — только и нашел я что сказать ей в ответ.

— Это у вас надо спросить, почему вы издеваетесь надо мной! воскликнула она, чуть не плача.

— Это я над вами издеваюсь? — совершенно искренне удивился я. — Да разве я могу над вами издеваться?!

— А что же я, по-вашему, сама в лужу запрыгнула? — уже по-настоящему, по-детски всхлипнула она.

Я выскочил из машины и принялся как мог успокаивать её, пытаясь помочь, бестолково вертясь вокруг, но вместо этого только смущал её и мешал. Она же, по мере того как осматривала себя, все больше расстраивалась. Притом так искренне и непосредственно, что я и сам готов был расплакаться.

— Ну что мне сделать, чтобы вы не сердились на меня? — воскликнул я. Хотите, сам сяду в лужу?

Я сделал вид, что собираюсь усесться в грязь, держась, однако, за дверцу машины.

Она бросилась меня оттаскивать, но случайно толкнула дверцу, рука моя соскользнула, я инстинктивно ухватился за нее, каблук её многострадальной туфельки окончательно подвернулся и…

Я лежал внизу и не хотел открывать глаза, представляя, что мне предстоит услышать. Но вместо брани у меня над ухом раздался смех. Я осторожно открыл глаза и увидел прямо перед собой её смеющееся лицо.

Тут, непонятно почему, слезы навернулись мне на глаза. А она забормотала:

— Да что ж так расстраиваться, глупый вы, глупый, ну все нормально, подумаешь. Это же нечаянно. Вот чудак какой!

Ну и видок у нас был со стороны, могу себе представить. По крайней мере, когда мы поднялись наконец на ноги, то смогли убедиться, что зевак собралось вокруг видимо-невидимо.

— Ну что, никогда не видели, как кино снимают? Вон же скрытая камера! — прикрикнул я на зевак и махнул неопределенно рукой. Они, потеряв к нам сразу интерес, стали вертеть головами в поисках скрытой камеры.

— Ну, а теперь-то вы мне поведаете, кто вы и зачем за мной слежку устроили? — спросила Нина просто и задиристо.

— Ну, не совсем слежку… — начал я издалека.

— Впрочем, давайте поедем ко мне на работу, приведем себя в порядок, там и поговорим спокойно, — сказала она, оглядев наши заляпанные одежды. А то здесь мы многовато внимания привлекаем своим экзотическим видом. Принимаете приглашение?

Она так смотрела на меня, что я принял бы любое её приглашение. Поехали мы на моем «жигуленке», а её машину оставили на платной стоянке, где ей ничего не грозило. Она сказала, что кого-нибудь пришлет за ней из офиса.

Когда мы приехали, вокруг нас поднялся девичий переполох. Все хором щебетали, осыпая советами и сочувствиями. Меня Нина поручила привести в порядок" девочкам", а сама пошла наверх. Девочки взялись за выполнение распоряжения начальства даже слишком усердно и охотно. Меня поволокли прямиком в душ, пытаясь на ходу раздеть. Я отбивался как мог. Но сил у меня почти не оставалось, сами понимаете.

Короче, в душ меня запихнули почти без ничего. Только воду включить осталось. Девочки любезно поинтересовались, не потереть ли мне спинку или ещё чего, но я запер дверь.

Я стоял под иголочками душа и никак не мог поверить, что это действительно происходит именно со мной. Думал ли я, что окажусь в офисе Нины и что она совсем не такая, какой казалась со стороны, а добрая, искренняя… Думал ли я, что буду с ней так запросто разговаривать! Я даже разглядел веснушки на её небольшом прямом носике. А какие у неё удивительные, живые глаза…

В это время в двери настойчиво постучали, и захлебывающиеся смехом девичьи голоса спросили, не нужно ли меня вылавливать, спасая из вод мыльных.

Я проворчал, что и сам выберусь. Выключил воду и полез за полотенцем. Полотенце я нашел, но во что одеться — увы!

В дверь опять застучали, и невинный голосок, задыхающийся от сдавленного смеха, осведомился:

— Может, возьмете одежду?

Голос вовсю старался звучать беспристрастно, но это ему плохо удавалось.

— Хватит вам хихикать! — постарался я их урезонить. Но вызвал этим только новые волны смеха.

Пришлось открывать дверь, завернувшись в полотенце. Мне протянули в щель сверток, а чья-то рука попыталась ухватить меня при этом за край полотенца. Но я был готов ко всякого рода неожиданностям и предусмотрительно отскочил.

За дверью раздался вздох разочарования:

— Пустите нас, мы вам поможем! — замурлыкали рвущие сердце голоса. — А то вдруг вы носочки перепутаете, где левый, где правый. Или наденете не туда…

Чего только я не выслушал, пока одевался! Давно надо мной так не потешались. Я ворчал, слушая милый лепет, но только теперь понял, как давно не слыхал рядом женских голосов.

Вышел я немного смущенный, в непривычной для меня одежде, явно довольно дорогой, но словно для меня сшитой. В руках я нес галстук, который, оказывается, совершенно разучился завязывать. Или притворялся?

Девушки встретили меня веселым смехом и дружными аплодисментами. Тут же, не дав опомниться, подхватили под локотки и затащили к Нине в кабинет. Кабинет оказался большим, красивым. Не зря фирма занималась дизайном. Свое дело они знали. Я не специалист, но во всем тут чувствовался стиль и вкус. Поражало все: и драпировки, и тона, и шелковые обои, и удобная мебель.

И, разумеется, сама хозяйка кабинета служила лучшим образцом убранства. Она успела привести себя в порядок, переодеться и даже сменить прическу на более простую. Еще мне показалось, что макияжа у неё чуть поубавилось.

Но, возможно, тут я ошибался. Нина шла мне навстречу, приглашая войти. Я стоял, не зная, куда деть галстук, который так и остался у меня в руке.

Нина наметанным глазом заметила мои мучения, молча улыбнулась, взяла из моих рук галстук, но, раздумав вдруг, открыла дверцу большого гардероба, где висело не менее дюжины платьев. Она покопалась там и сняла с жердочки с поясами легкий темно-коричневый женский шарфик.

— Можно я повяжу это вместо галстука?

И она своими руками завязала мне на шее шарфик — элегантным бантом, скромным и красивым. Она поправила воротник рубашки, пригладила лацканы пиджака и спросила:

— Можно мы будем на «ты»? Мы же искупались на брудершафт в одной луже?

— Конечно, конечно, — заспешил я. — Я сам хотел предложить вам…

— Тебе, — поправила она.

— Тебе, — повторил я, снова начиная краснеть.

Нина, почувствовав мою неловкость, повела меня к креслу, села напротив, налила в маленькие чашечки кофе из хрупкого кофейника и после нескольких глотков спросила:

— И все-таки, почему ты меня преследовал?

Она смотрела на меня поверх чашечки с неподдельным интересом, а мне почему-то вдруг стало легко, и я все ей выложил, с начала до конца. Нина слушала внимательно, но по её лицу нельзя было понять, верит она или нет. Все это оказалось слишком серьезно, чтобы просто отмахнуться и забыть.

— Знаешь, я тебе верю, — сказала она наконец после долгой паузы. — Но это так неожиданно.

Она смотрела в сторону окна сузившимися глазами, на ресницах поблескивали слезы.

— Как ни странно, я всегда любила мужа, — она немного помолчала. — И, видимо, зря. Я сама в последнее время заметила: он стал относиться ко мне по-другому. Я подозревала, что в этом виновата другая женщина, я могла допустить, что он может мне изменять. Но что он способен пойти на убийство… Мы все же прожили вместе десять лет… Почти.

Она сидела, уронив руки на колени, плечи её поникли. Я подошел к ней, желая приободрить, слегка дотронулся до её плеча, чуть наклонился, собираясь сказать слова поддержки и надежды. Но она вдруг резко вскинула голову, обняла меня руками за шею и притянула к себе. Думаете, я сильно сопротивлялся?

 

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Это налетело на меня, как ураган. Я чувствовал себя занесенным на чужую планету. Появилось ощущение, будто до встречи с Ниной я смотрел цветное кино в черно-белом изображении. Мир приобрел удивительное разнообразие красок, вкусов, звуков.

А может, я просто стал замечать то, мимо чего ещё вчера проходил, опустив голову и глядя под ноги?

Люди вообще разделены на две категории. Одни смотрят в небо, другие себе под ноги, боясь случайно споткнуться. Вообще-то в детстве и юности почти все ходят задрав голову, нимало не беспокоясь о разбитых коленках. Но со временем глаза притягивает земля, и незаметно для себя мы забываем, что, кроме мусора, окурков и потрескавшегося асфальта под ногами, есть ещё огромное голубое небо над головой.

Нина жила, глядя в небо, и ко мне эта способность тоже вернулась. Новое, сильное, казалось бы, навсегда утраченное чувство увлекло меня, закружило, заставило на время позабыть обо всех неприятностях и тревогах.

Ну не то чтобы совсем позабыть — слишком серьезные проблемы над нами нависли. Но откуда-то появилась твердая уверенность, что мы сумеем вырваться из этого заколдованного круга.

Мы с Ниной отправились из её офиса ко мне и провели вместе почти весь оставшийся день. Ближе к вечеру подъехал Семен. Увидев наши с Ниной улыбающиеся и несколько смущенные лица, он понимающе улыбнулся и показал за её спиной большой палец.

Нине пора было возвращаться домой, но я категорически возражал, опасаясь намеченного явно на ближайшие дни убийства. Семен предположил, что если что и произойдет, то вряд ли в доме шефа и, скорее всего, он вряд ли займется этим сам.

— А как, по-твоему, Нина, в чем причина такого отчаянного и рискованного замысла? Ведь он ставит на карту все — карьеру, благополучие, спокойную и обеспеченную жизнь? И для чего двойник? И кто он? — забросал её вопросами Семен.

— Трудно ответить однозначно, — задумчиво ответила она. — Он, безусловно, человек весьма уравновешенный. Но у него в последнее время какие-то осложнения на работе. Я изредка слышу его телефонные разговоры. Он явно чем-то обеспокоен. Я не уверена полностью, но мне кажется, это осложнения финансового характера. Вряд ли здесь замешана женщина. Хотя все может быть…

Тень пробежала по её лицу. Она задумалась. Мы сидели молча, терпеливо ожидая продолжения. Нина вздохнула и снова заговорила.

— Другие причины? Их просто нет. Наверняка проблемы финансовые. Возможно, он решил свернуть дело и удрать. Я для него в такой ситуации становлюсь обузой. К тому же существует брачный контракт. На мое имя лежат акции, которые он сможет реализовать и без меня. Но мой офис, куда вложены немалые средства… Вот для этого, очевидно, и понадобился двойник.

Сестры у меня нет. Вернее, была. Мы жили в Павловске. Знаете, там удивительная роспись по дереву. Это двести километров от Москвы. Мы родились близняшками, очень любили друг друга. Даже чуть не умерли от этого…

Заметив наши вопросительные взгляды, она грустно улыбнулась и пояснила:

— Нам было лет по десять, мы посмотрели какой-то фильм и решили смешать нашу кровь. Не зная, как это делают, разрезали себе запястья. Она левое, а я — правое, я левша. В остальном мы похожи как две капли воды, нас вечно путали. Так вот, когда мы разрезали себе руки, очень сильно пошла кровь, мы испугались, заплакали, прибежала мать, и пришлось нас везти в больницу.

— А что случилось с твоей сестрой? — спросил я, поняв, откуда тот шрам, который я заметил на фотографии.

— Она умерла… Вернее, даже не умерла, а… В общем, мы вместе закончили школу, обе хорошо рисовали, в Павловске это у всех в крови, никого этим не удивишь. Поступили вместе в художественно-промышленный павловский институт, который и закончили. А после института от отца вдруг пришло письмо. Он сильно пил и давно ушел из дома, когда ещё нам исполнилось по шесть. И мы про него почти ничего не знали, не слышали. Приехал он один раз, когда нам уже было восемнадцать, пробыл пару дней и уехал. Мама говорила про него неохотно, деньги приходили часто и аккуратно, но всегда из разных мест. Где-то за год до письма он пропал совсем. Мама в то время тяжело болела. И тут письмо. Он писал, что с ним случилась беда, он в очень тяжелом положении и просит приехать, если это возможно.

Мы посоветовались, и моя сестра Наташа поехала. А я осталась с мамой…

Нина опять помолчала, видно, рассказанное давалось с трудом, но справилась с собой и продолжала:

— Через неделю пришло извещение о том, что в автомобильной катастрофе погибли мой отец и сестра. Они врезались в бензовоз, произошел взрыв, и они…

— А кто находился за рулем, что нужно было отцу, кому принадлежала машина? — забросал вопросами Нину Семен.

— Я ничего толком не знаю. Сестра даже письма написать не успела. Она только позвонила, что добралась, и на следующий день все случилось. А я даже на похороны не смогла поехать. Маме стало совсем плохо, и через три недели после этого она умерла.

— А ты сама не ездила, не узнавала, как там все произошло на самом деле?

— Это случилось далеко. В Северодвинске. Я, конечно, съездила. Но много позже. Уже никто ничего не помнил. Да и что могли рассказать-то? Врезалась легковушка в бензовоз. Там и хоронить-то было нечего…

Нина встала и подошла к окну. Мы помолчали. Что зря спрашивать? Решили все же отправить её домой. Пару дней мы с Семеном могли понаблюдать за ней, а за это время что-нибудь придумать. Нина со своей стороны начнет потихоньку подготавливать отъезд из дома мужа.

— Я не смогу ему врать, — сказала она, глядя мне в глаза.

— Придется потерпеть. По крайней мере, пока…

Семен поехал проводить Нину, а мне она дала ключи от «Жигулей», принадлежавших фирме, и я отправился в ГАИ, к знакомым, в надежде кое-что разузнать.

Возвращаясь обратно, я попал в пробку и стоял, прижатый к тротуару, барабанил пальцами по баранке и думал, искал, сопоставлял, а сам в это время скользил почти невидящим взглядом по сторонам.

Внезапно что-то резко вмешалось в ход моих мыслей. Какой-то внешний раздражитель нарушил их плавный поток. Я, привыкший доверять своим ощущениям, обеспокоено завертел головой…

Справа от моей машины, на тротуаре, явно кого-то дожидаясь, стояли две стройные ножки в весьма короткой юбчонке, если можно так назвать едва заметную полосочку ткани. Обладательница сих сокровищ стояла ко мне спиной, лица её я не видел. Но что-то меня к ней привлекло. Что-то неуловимо знакомое в её фигуре, напоминающее…

— Ну, повернись, повернись же… — посылал я ей телепатические сигналы.

То ли сигналы оказались слишком слабыми, то ли я не подзарядил батарейки, но никакого действия они не возымели. Оставалось обозревать вид сзади. Посмотреть было на что, и я не мог пожаловаться на скуку.

Сначала я просто любовался, но постепенно меня все больше и больше одолевало внутреннее беспокойство. Тут она качнула сумочкой, я увидел её руку и чуть не выпрыгнул из окошка! На левом запястье виднелся тоненький шрам, и я сразу понял, кого она мне напоминала. Конечно же, это точная копия Нины, только на низких каблуках, более просто и по молодежному одетая, даже волосы были такие же золотые, но не уложенные в замысловатую прическу, а рассыпанные по плечам как придется.

Я лихорадочно обдумывал свое положение. Тайна тайн, ключ к загадке, умерший близнец, внезапно появившийся через десять лет, чтобы погубить свою сестру и заменить её в этой жизни. Фантом, готовый материализоваться!

Что же делать? Схватить её одному не удастся. Она, разумеется, будет сопротивляться, на улице полно народу, а отвести в милицию я её не мог. Что я там расскажу?

Натолкнула меня на решение она сама. Взглянув на часики, она принялась что-то искать в сумочке, и среди содержимого мелькнула красная обложка "серпастого и молоткастого".

Вот что мне нужно! Если не могу задержать её, так хоть паспортом завладею, а это уже кое-что.

Тут поток двинулся, я лихорадочно дал по газам, чуть не врубившись в зад стоявшей впереди машины. Заворачивая за угол, я едва шею не свернул, оглядываясь на нее. Только бы не ушла!

Я поставил машину метрах в пятидесяти от перекрестка, перед въездом в узкий переулок, и торопливо дворами пошел к тому месту, где она только что стояла. В кармане я сжимал шарфик, который только что снял с шеи.

— Только бы не ушла! Только бы не ушла!.. — стучало в голове, заглушая остальное.

Я вышел на тротуар, и… Ее не было! Я чуть не заплакал, беспомощно вертя головой.

Но Госпожа Удача сегодня явно играла за мою команду. Нина-два вышла преспокойно из телефонной будки, где я её сначала не заметил. Мелькнуло на мгновение лицо за темными очками. Все-таки она удивительно походила на сестру! Что это явно сестра, а не искусно подобранный двойник, в этом я ни грамма не сомневался. Проглядывало в ней что-то, несмотря на внешнее сходство, что всегда отличает близнецов от двойников.

Но мне теперь некогда размышлять на эти темы, надо срочно действовать. На улице полно народа, и моя авантюра могла закончиться для меня весьма плачевно. Но упустить эту красотку я не имел права.

Я двигался, прячась за спинами прохожих, за лже-Ниной, медленно, но верно подбираясь все ближе и ближе. Она перевесила сумочку на левое плечо, и я переместился влево. Совсем рядом я вынул шарфик, быстро обернул им лицо, выскочил из-за спин, схватил сумочку за ремешок и со всех сил дернул. Но лже-Нина проявила завидную реакцию. Обернувшись ко мне разгневанным лицом, она вцепилась в сумочку мертвой хваткой. Увидела меня, и гнев почему-то сменился выражением недоумения.

Она, несомненно, являлась точной копией Нины. Только макияж наложен более вызывающе, губы слишком ярко накрашены. Но разглядывать я её не стал, хотя и было на что посмотреть. Воспользовавшись её непонятной растерянностью, я выхватил сумочку и помчался вперед по улице, сбивая с ног встречных, удивляясь, отчего от меня так испуганно шарахаются. Про шарфик я вспомнил, только когда за угол завернул. Я быстро сорвал его с лица, сунул в карман и бросился к автомобилю, но никак не мог попасть дрожащими руками в замок, чтобы отпереть дверцу, когда же рухнул на сиденье, за поворотом уже слышались топот и крики бегущих людей, свистки милиции.

Я не стал дожидаться провожающих и отбыл по-английски, не прощаясь. Поколесив по Москве даже больше, чем нужно, я вернулся домой.

Проходя через двор, я засунул сумочку под пиджак, так как мне казалось, что на меня оглядываются все встречные-поперечные. Успокоился я окончательно, только захлопнув за собой дверь квартиры. Если бы мне пришлось начать жизнь сначала, вором бы я точно не стал. Я не безрассудно смелый человек, чувство страха мне знакомо. Несколько раз я преследовал вооруженных преступников, но и тогда мне не было так страшно, как сегодня, когда я убегал с чужой собственностью в руках.

Первым делом я пошел в душ. Успокоившись, вышел из ванны, сел к столу и аккуратно, по одному стал вынимать из сумочки находящиеся в ней предметы. Ничего принципиально нового я для себя не открыл, по крайней мере поначалу. Так, обыкновенные женские средства боевой раскраски. Пудра, помада, тени. Насколько я разбираюсь, косметика не слишком изысканная и дорогая, но все же вполне приличная. Далее последовали носовой платок, ключи на брелке, которые я осторожно подцепил пинцетом и положил отдельно, и маленький бумажник, я его пока не стал открывать, оставил на потом. Обычную шариковую ручку и тонкий карандашик под перламутр я оставил почти без внимания.

Зато сразу набросился на записную книжку. Этот ручеек оказался неглубоким. Я пролистал носитель информации туда и обратно, но меня ждало жестокое разочарование. Там были записаны только хорошо известные мне телефоны: шефа, служебный и домашний, и Володи, который я получил благодаря доблестному Никитину из тридцать шестого. Хотя назвать это ничем тоже неверно. Я получил подтверждение, что сумочку я изъял у нужного мне человека, а не у Случайной прохожей.

К тому же это фактически подтверждало наши догадки о связи близняшек с этими барбосами. Я осмотрел каждую страницу книжки на просвет: если вырваны страницы, то на соседних остаются отпечатки, следы записей. Ничего такого, увы, я не обнаружил. Книжечка, по-видимому, была только что куплена. Словно человек начинал новую жизнь, поспешно выкинув старую вместе с номерами телефонов.

Со вздохом я отложил её к вырастающей кучке непригодившихся мне предметов, а на смену ей достал довольно потертый красный паспорт с золотыми буквами СССР. Паспорт гражданина уже несуществующего государства. Паспорт, как следовало из его внешнего вида, погулял по белу свету. Пленка, его обтягивающая, протерлась до дыр. Для чего она ещё оставалась — одному Богу ведомо. Но внутри странички выглядели как новенькие. Его чаще носили с собой, чем открывали. Конечно, какой болван потребует предъявить документики у такой красавицы? Вот телефончик попросить — это другое дело.

По паспорту я установил, что Наталье Степановне Николаевой тридцать один год.

"Значит, и Нине тоже", — пронеслось у меня в голове.

Но Нина, вероятно, за счет имиджа деловой женщины, выглядела немного старше, тогда как Наталья, наоборот, моложе своих лет. Тут я понял, что отвлекся, и вернулся к прерванному занятию.

Но и здесь меня ждало некоторое разочарование. Паспорт был выдан уроженке Павловска Наталье Степановне Николаевой взамен утраченного три года назад одним из районных отделений города Москвы. Я, конечно, записал номер отделения, но знакомых там у меня не имелось, тем более в паспортном отделе. Я вздохнул и принялся листать плотные странички.

Я узнал, что детей у неё нет, замужем не числится, а проживает в Чистом переулке. Тут я присвистнул. Это уже повод для размышлений. Провинциалка, незамужняя, уезжает куда-то в Северодвинск, якобы погибает, а через несколько лет обнаруживается в Москве, в престижном районе. И живет она тут не менее трех лет, потому что паспорт выдан три года назад. Значит, все это время по московским улицам ходила рядом со своей сестрой погибшая близняшка. Интересное кино!

Но ничего не проясняет. И я со вздохом разочарования продолжил свои поиски.

Я выудил завернутый в полиэтилен диплом, который, судя по всему, предъявлялся ещё реже, чем паспорт, и выглядел новее, хотя был старше по возрасту. Он свидетельствовал о получении высшего образования в художественно-промышленном институте города Павловска и приобретении профессии мастера-художника декоративно-прикладной росписи народных промыслов. Длиннее, наверное, только Останкинская башня. Даже по оценкам не за что зацепиться: сплошь четверки. Словно не существовало других отметок!

Я в сердцах отложил диплом, и следующим выуженным предметом стала пачка сигарет «Честерфилд». Я потряс её над ухом. Что-то стукалось о стенки. Осторожно открыв пачку, я обнаружил в ней то, что и должно в ней находиться: три сигареты фильтром вверх. Но, запустив палец внутрь, я нашел и нечто такое, чему уж совсем не место в пачке с сигаретами.

Я вытащил на свет божий перстень! Тот самый, запечатленный на фотографии и оставивший след на моем подбородке. Перстень был тяжелый, массивный, золотой, сделанный весьма искусно. Ну вот, это уже кое-что… Больше в сумочке ничего не оказалось. Так что вместо ответов, на которые я рассчитывал, мне добавилась ещё одна загадка.

И с последним вздохом надежды я открыл бумажник…

Лучше бы я этого не делал!

Он был буквально набит деньгами. Валютой! Долларами и фунтами стерлингов!

Я вытряхнул их на стол и принялся пересчитывать, проклиная всех и вся. Меня даже холодный пот прошиб. Вот это я влип! Если бы меня задержали при попытке украсть такую сумму, я бы не отвертелся. Придется срочно избавляться от этих денег, вернуть их, иначе мне грозили крупные неприятности.

Я насчитал две тысячи пятьсот фунтов и пять тысяч двести

долларов. Вот это уже деньги. Оставить их никак нельзя, выкинуть тоже. Если на меня выйдут, а я не смогу их вернуть, это только усугубит мое положение. Не по почте же высылать их владелице! Как же вернуть?

Я складывал вещи обратно в сумочку и, когда взялся за ключи, понял, что нужно делать, чтобы избавиться от денег. Запаковав их в газету, я поехал к дежурившему у дома Нины Семену, чтобы посоветоваться с ним. Мы долго совещались, прикидывая разные варианты, и придумали: завтра, как только проводим Нину на работу, подъедем к дому Наташи и как-нибудь подбросим сверток.

На том и порешили. Семен поехал отдыхать, а я остался дежурить. Ночь прошла спокойно. Под утро подъехал Семен, мы проводили Нину до работы и договорились встретиться с ней во второй половине дня, после нашего звонка. О встрече с сестрой мы ей пока не сказали.

В Чистом переулке было удивительно тихо и сонно. Я остался в машине, а Семен поднялся на второй этаж, где жила Наталья. Вернулся он быстро.

— Я послушал, никаких звуков изнутри. Потом позвонил по телефону, никто не подошел. Что будем делать?

— А что нам остается? Идем, — вздохнул я, вылезая из машины.

Мы поднялись. Семен пробежал по лестнице до самого верха, проверяя, нет ли засады этажом выше. Никого не обнаружилось.

Я торопился и никак не мог попасть ключом в замок. Наконец запор щелкнул, я отворил дверь и осторожно вошел. В это время снизу кто-то стал подниматься, и Семен буквально втолкнул меня в квартиру, заскочил сам и захлопнул дверь.

Мы оказались в маленьком темном тамбуре прихожей, комната оказалась закрытой. Мы переглянулись, я взялся за ручку двери, но она сама распахнулась нам навстречу. На мгновение нас ослепил яркий электрический свет.

"Эх, Семен! — пронеслось у меня в голове. — Счетчик-то не проверили!"

— Заходите, гости дорогие! — пробасил кто-то.

Прищурившись, я разглядел в проеме амбала, который делал нам пригласительные жесты пистолетом. Найдя его аргумент убедительным, мы приняли его приглашение. А у меня почему-то зачесалась голова, видимо, предвкушая пополнение синяков и шишек.

— Ручки быстренько вверх, и без фокусов! — добродушно басил амбал, покачивая пистолетом.

А что ж нам, трудно, что ли? Мы задрали руки, при этом у меня выпал и шлепнулся на пол пакет с деньгами лже-Нины.

— Подними! — грозно прогудел амбал.

Я изобразил на лице готовность, даже начал сгибать спину в послушном поклоне, но амбал оказался грамотным в делах такого рода и остановил меня, поняв, что, наклонившись, я смогу схватить его за ноги, а отойти дальше ему мешало кресло за спиной.

Амбал прищурился и соображал мгновение, потом сам потянулся за пакетом ногой, глядя нам в глаза. И все-таки он оказался не так опытен, как я, старый опер с Петровки. Только на мгновение он перебросил взгляд с меня на Семена, и я тут же подсек его ногу и одновременно ударил его локтем под руку с пистолетом, потом в лицо, ускорив падение.

Здоров был амбал. Грохнувшись на пол своим могучим и грузным телом, он тут же попытался вскочить на ноги. Семен замахнулся ногой, стараясь ударить его в голову, но амбал перехватил ногу, дернув Семена на себя. Семен рухнул на него сверху, пистолет выпал, и оба стали тянуться к нему, отпихивая друг друга. Я выжидал момент, наконец, просто бросился в эту свалку, схватил амбала за руку. Когда амбалу удалось сбросить с себя Семена, ему в грудь уперся ствол пистолета, которым я успел завладеть.

— Спокойно и не дергаться! — хрипло предложил ему я.

— Чего и тебе желаем, — раздалось у меня за спиной, и что-то холодное ткнулось мне в затылок. Не зря он чесался.

Я готов поспорить на крупную сумму, что знаю, что это было. Я замер с пистолетом, приставленным к груди амбала. Семен медленно поднял руки, лежа на спине.

— Вставай! — приказали сзади.

Я стал медленно подниматься, стараясь не делать резких движений, но тут амбал ухватился за мой пистолет, я потерял равновесие, шлепнулся снова на него, раздался хлопок, и тело амбала подо мной дернулось. Он захрипел, а я вжал голову в плечи, предчувствуя выстрел в затылок, и зажмурился, чтобы не видеть, как разлетятся мои мозги. И они не замедлили разлететься…

 

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

У святого Петра оказалась гнусная харя Володи-телохранителя, и вместо ключей от рая — пистолет в руках. Он склонился надо мной и спросил ласково:

— Ну что, доигрался, ковбой?

Тут по чудовищной боли в голове я догадался, что меня не пристрелили, а в очередной раз вырубили. Мысленно я порадовался за святого Петра, за то, что на самом деле он, наверное, все-таки не похож на Володю.

Я с трудом открыл до конца глаза — боль от этого усилилась — и подумал, что если меня ещё раз ударят, то мне станет невмоготу даже потеть, не то что двигаться. Стараясь не вертеть шеей, чтобы не беспокоить то, что на ней все ещё находилось, я осторожно огляделся. Добродушная физиономия Володи вселила в меня легкую надежду. "Может, все-таки промахнулся?" мелькнула шальная мысль.

Но тут же она и вымелькнула. Не промахнулся. Тело амбала лежало на голом полу рядом с перевернутым старым креслом. Он с неодобрением смотрел в потолок, словно принимал работу нерадивых маляров. Одна рука была у него подвернута, другая откинута в сторону, а под спиной расплывалась лужа крови.

А комнатка мало походила на уютное жилище молодой женщины, проведшей здесь, судя по паспорту, не менее трех лет. Старенький пыльный диванчик, на котором валялся я, драное, облезлое кресло, а стол вообще отсутствовал.

Семен сидел в углу, прикованный наручниками к тонкой трубе батареи парового отопления. Лицо у него выглядело несколько помятым. На окнах висели наглухо задернутые шторы, напоминающие древнегерманские штандарты, такие же мрачные, истлевшие и пыльные. Под потолком горела лампочка без плафона на ветхом и длинном шнуре.

Больше из мебели ничего не было, если не считать Володи да ещё одного громилы, скучающего у стены возле Семена.

— Ну что, приплыли, голубчики? — скалился Володя. — Поясняю сразу. Для особо одаренных повторять не буду. Пистолетик с твоими отпечатками, завернутый бережно в платочек, у меня в кармане. Заявление об ограблении в отделении милиции. На сумочке и её содержимом, думаю, отпечатков тоже хватает. Да долговые расписки на пятьдесят тысяч долларов. Ой-ей-ей! Ей-Богу, не завидую я вам, ребятки. Вляпались вы по самые уши. Быстро колитесь, Нине уже настучали?

Мы с Семеном сделали непонимающие лица. Зачет по актерскому мастерству Володя у нас не принял. И к переэкзаменовке не допустил.

— Иди быстро к нему, — указал он мне стволом в сторону Семена.

Я с трудом начал подниматься. Было ощущение, будто меня собрали из кусочков мозаики, притом не очень правильно.

Володя принялся что-то искать по карманам, напарник его наклонился к Семену, отстегивая наручники, очевидно, чтобы отвести нас в ванную комнату, где можно врубить воду. Я понял, Володя искал глушитель!

Шансов у нас никаких. Семен ещё мог побороться со своим охранником, хотя тот был, судя по всему, достойным воспитанником улицы, а вот я в данный момент ни на что не годен. Разве что упасть на Володю и задавить его собственным телом…

Я сделал шаг на непослушных ногах в сторону Семена. А по дороге наткнулся на лампочку, висевшую так низко, что пришлось отодвигать её рукой… Я взялся за провод, и меня будто ударило. Я заорал Семену:

— Мочи его!

Семен схватил своего визави, развернул к себе спиной, одной рукой, согнутой в локте, сдавил ему горло, а другой выкручивал руку с пистолетом. Я же одной рукой ухватился за патрон лампочки, а другой рванул шнур. В левой руке у меня осталась половина шнура с лампой, а в правой — оголенный обрывок.

Все потонуло во тьме. Наугад я выбросил вперед руку с лампочкой. И не ошибся. Раздался хлопок лопнувшего тонкого стекла и злобный мат Володи. Я угодил ему в лицо. Он яростно бросился на меня, но я только того и ждал. Я ткнул ему в рожу зажатым в кулаке шнуром электропроводки. Посыпались искры, раздался жуткий вопль, затрещало, запахло паленым, и Володя рухнул.

Я выпустил шнур и только дернулся в направлении Семена, который молча боролся в углу с охранником, — оттуда раздавалось пыхтение и хрип, — как грохнувшие там выстрелы заставили меня распластаться по полу, изображая коврик.

Я прислушивался. Стояла тишина.

— Семен! — позвал я срывающимся от волнения голосом, рискуя получить в ответ пулю.

— Тут я, — кашлянув, ответил Семен.

— Только не вставай! — поспешил предупредить я. — Здесь провод под током над нами болтается. Сейчас я подползу к окну, шторы раздерну…

Так я и сделал. И тут захлопали двери подъезда, встревоженно загудели голоса.

— Уходим! — выкрикнул Семен, подбирая пистолет.

Я торопливо схватил Володино оружие, вырвал у него из кулака глушитель. На столе лежал ещё один ствол, вероятно, амбала, его я тоже прихватил — лишний не помешает при таких раскладах.

— Давай в окно! — кивнул Семен.

— Лучше меня сразу пристрели, — воспротивился я. — Я не знаю, как по лестнице спуститься, а ты говоришь — в окно.

— Ну тогда пойдем, — вздохнул он, пряча пистолет под рубашку.

Я запихнул один ствол в карман пиджака, не беспокоясь о том, что торчит рукоять, а другой сунул в карман брюк, отчего приобрел несколько двусмысленный вид. Но мне было наплевать.

Точно так же, как наплевать на лестничных зевак, мимо которых мы прошли с невозмутимым видом, словно два сантехника, закончивших трудную работу по ликвидации прорыва сливных коммуникаций.

При нашем приближении людей втягивало в квартиры, как пылесосом, и нам никто и ничто не помешало выйти на улицу. Мы поспешно залезли в машину и дали по газам…

Попетляв по улочкам и переулкам Арбата, мы выскочили на Бульварное кольцо, по которому махнули к Трубной площади, свернули в первый попавшийся проулок и позвонили из автомата Нине: предупредили, чтобы она заявила об угоне машины фирмы, наверняка многочисленные зеваки разглядели номер. Надо постараться по возможности дать ей шанс избежать подозрений, что она в курсе намерений мужа. Хотя если шеф узнает об убийстве Володи и его сподручных, да ещё не где-нибудь, а в квартире Натальи…

Впрочем, об этом мы старались не думать. Сидели с Семеном уже в другой машине около кафешки, ждали Нину, она обещала ненадолго подъехать. И было на душе у нас совсем скверно и пакостно.

— Вот и первая кровь пролилась, — вздохнул я.

— Если бы она оказалась последней! — откликнулся Володя.

— Что же нам теперь делать? — не надеясь на ответ, спросил я.

Семен пожал плечами. А меня грызла мысль о дикой ошибке, которую я никак не должен был допускать и которая ставила нас, по крайней мере меня, практически в безвыходное положение.

Пока я даже не решался сказать Семену об этой ошибке. К счастью, Нина подъехала быстро. Мы настолько погрузились в собственные переживания, что проглядели, как она остановилась прямо перед нашим носом. Пришлось ей даже посигналить. Да, не годится нам расклеиваться! Эдак нас и голыми руками легко будет взять.

— Что случилось, ребята? — обеспокоено спросила Нина, пересев в нашу машину.

Мы с Семеном, пряча глаза, поведали ей все по порядку. Рассказ про перестрелку, про то, как мы убили Володю-телохранителя и его двух напарников, вызвал у Нины шок. Она даже расплакалась. Еще бы! Когда тебе самой грозят убийством, а вокруг начинают появляться трупы — у кого хочешь нервы не выдержат.

— А что вы делали на той квартире, в Чистом переулке? — немного успокоившись, спросила Нина.

Пришлось рассказать ей про сестру, так внезапно материализовавшуюся и принесшую столько бед. В это Нина долго отказывалась верить. Она сидела, прижав к губам платок, и шептала, качая головой:

— Этого не может быть… Это какая-то ошибка…

— Я сам просмотрел её паспорт, — упрямо настаивал я. — Я видел её саму в конце концов. Это не двойник. Это твоя сестра.

Мы перебрались в кафе. Слишком подозрительно выглядели двое мужчин с молодой, красивой женщиной, так долго разговаривающих в машине.

Мы с Семеном лениво ковыряли вилками в салате, есть совсем не хотелось, кусок в горло не лез. Нина, наоборот, быстро взяла себя в руки, на зависть нам с аппетитом поела, заказала кофе и стала пытаться подбодрить нас.

— Не надо терять голову. Вы же мужчины. Вам такая работа знакома…

— Нет такой работы — людей убивать, — вздохнул Семен.

— А если и есть, то мы с ней не знакомы, — угрюмо добавил я.

— Были незнакомы, — неожиданно жестко сказала Нина.

Я с удивлением поднял на неё глаза и поразился изменившемуся выражению лица. Известие о появлении её погибшей сестры повлияло на неё совершенно невероятным образом. Узнав о ней и об убийстве в Чистом переулке, она поначалу была шокирована, а после как-то сразу ожесточилась и замкнулась. Наверное, ей стоило невероятных усилий держать себя в руках. Я просто поражался её железной выдержке и воли.

— Что будем делать? — спросил Семен.

— А что делать? — ответил я вопросом на вопрос. — Нас вычислят не сегодня-завтра. Если милиция сама на нас не выйдет, ей наверняка помогут в этом шеф и его сподручные.

— Ну, сегодня-завтра, может, и не выйдут, — усомнился Семен.

— Выйдут, выйдут, — вздохнул я. — Я, когда брал пистолет со стола, думал, что это того амбала, которого я первым пристрелил, а потом вспомнил, Володя говорил, будто пистолет этот он положил в карман завернутым в платок, чтобы сохранить отпечатки… Мои отпечатки.

Семен даже присвистнул. За столиками малолюдного кафе обернулись в нашу сторону. Семен изобразил на лице улыбку и, прижав руку к сердцу, несколько раз поклонился, как бы извиняясь.

— Вот это мы действительно влипли, — подвел он итог.

— И что теперь? — несколько растерялась Нина. — Вы не сможете больше меня охранять? Может, мне имеет смысл вообще не возвращаться домой?

— Да, похоже, ловушка захлопнулась, — подытожил я.

— Если бы это как-то могло помочь Нине, мы бы явились с повинной и как-нибудь попытались объяснить происшедшее, — задумчиво проговорил Семен. — Но боюсь, это только усугубит…

— Что же мне делать? Я не хочу, не могу возвращаться домой! — не на шутку перепугалась Нина. — Он меня убьет!

У неё от волнения даже губы побелели. Только сейчас, похоже, она до конца осознала, что ей грозит.

— Может, убежим? — не очень уверенно спросила она, понимая почти невыполнимость такого шага.

— А куда бежать? — качнул головой Семен.

Раньше это проще было. Подался в северную сторону или в российскую нашу глубинку, работы — завались. А сейчас? Работы ведь нет нигде. На что жить-то?

— Да и на какие шиши мы уедем? Нам, если уезжать, надо паспорта новые покупать, все документы менять. Ведь как пить дать в розыск по особо тяжким преступлениям попадем…

— А если в Прибалтику или в южные республики? — предложила Нина. — Там теперь другие государства…

— Ты не забывай, что у Семена двое детей и жена. Где, на что они будут жить? Мы даже квартиры свои продать не можем. У нас нет никаких гарантий, что там не ждет засада. Наличности — кот наплакал, даже на билеты не хватит, не то что документы новые покупать, — я с досадой стукнул себя кулаком по коленке. — Эх, надо было хоть деньги из сумочки себе оставить!

— Ну, не такие уж это большие деньги. На побег бы их все равно не хватило, — махнул рукой Семен.

В чем-то он был прав. Но какая теперь разница. Сейчас необходимо что-то решить, и побыстрее. Нине пора возвращаться, если она не остается с нами.

— Я могу взять деньги в офисе, только на это время потребуется. Сегодня я отпустила бухгалтера, без его подписи платежное поручение в банк недействительно. А в сейфе наличности совсем немного. Мы же только-только за евроремонт рассчитались…

— В банке тебе есть смысл снимать деньги, только если мы твердо решим уходить. И то, если сумма окажется значительной, твой муж сразу об этом узнает. У него же наверняка есть свои люди в твоем офисе, так?

— Да, возможно. Главбуха он мне подыскал.

— Вот видишь… И какие деньги ты можешь снять?

— У нас два счета: рублевый и валютный. Основные средства — на валютном. На рублевом сейчас мало.

— А насколько я знаю, крупные суммы в валюте надо заказывать в банке заранее, — вставил Семен.

— А это через главбуха. И тогда ты даже не взойдешь по ступеням этого банка.

— Так что же? У нас совсем нет выхода? — сникла Нина.

— Почему нет? Какой-то выход всегда есть, — усмехнулся я. — В конце концов жизнь дороже всего. Дороже денег и быта. Понадобится, прижмет будем уходить налегке.

— Так мы далеко не уйдем, — твердо сказал Семен. — Я не могу рисковать семьей. И бросить их я не могу. Им не дадут покоя…

— Ну, если тебя убьют, им легче не станет, — возразил я.

— Легче, может, и не станет, — глядя мне в глаза, отрезал он. — Но крыша над головой будет, и они останутся живы.

— Так что же, получается, мы все обречены? Остается только сидеть и ждать, когда с нами расправятся? — воскликнула Нина дрогнувшим голосом.

— Сидеть и ждать нельзя ни в коем случае, — мотнул я головой.

— А что тогда делать?

— Возвращайся на работу. Осторожно собери какие сможешь деньги. Но осторожно. Это главное. Сейчас каждое резкое движение способно повлечь за собой гибель любого из нас, а может, и всех вместе. С этой минуты каждый отвечает только за себя.

— Хорошо, — кивнула Нина после короткого раздумья. — Я попытаюсь.

— Не попытаюсь! — резко прикрикнул я. — Ты не попытаешься, а как ни в чем не бывало вернешься на работу, будешь шутить, если понадобится, и делать то же, что и всегда. И дома веди себя как обычно.

Она смотрела на меня расширенными глазами, словно не узнавая.

— Ты не смотри на меня так… Просто впредь мы не сможем так надежно охранять тебя, как раньше. Но думаю, день-два у тебя в запасе имеется.

— Почему ты так решил?

— Вряд ли твой муж посвятил в свои коварные замыслы большое количество народа. Володя, скорее всего, занимался организацией черной работы. Ему и было поручено твое убийство. Значит, твой муж должен найти ему замену. А это не так просто. Короче, пока собирай деньги, а завтра вечером тебе придется исчезнуть. После этих двух дней возвращаться домой станет уже рискованно. Как и на службу.

— Хорошо, — кивнула Нина. — Я все сделаю. А вы чем займетесь?

— Попробуем достать денег.

— Как, где? — удивилась Нина.

— Подумаем, — не очень уверенно сказал я, хотя не видел пока ни единого шанса. Мы даже рисовать оба не умели.

Нина уехала, а мы остались допивать кофе. Выходить на улицы, где нас, вполне вероятно, уже разыскивали, мы не спешили. Да и подумать было о чем.

— Знаешь, что не идет у меня из головы? — задумчиво спросил Семен, отпивая кофе и глядя в большое окно.

— У меня лично из головы не идут тумаки, которыми меня так усердно с некоторых пор награждают, а что у тебя — не знаю.

— А у меня из головы не идет та квартира, где нас ждали с засадой, протянул он, не обратив внимания на мою шутку.

— И что тебе так не понравилось в той квартире? — насторожился я.

— А чего ты так вскинулся? — усмехнулся Семен. — Самого сомнения, небось, гложат?

— Вообще-то да, есть такое дело… Странная квартира для молодой женщины. Тебе она чем не показалась, скажи?

— Да, скорее всего, тем же, чем и тебе. Судя по паспорту,

Наталья живет там не менее трех лет, по крайней мере прописана. А вид у комнаты какой-то совсем не жилой. Мебели никакой. Диван со свалки, кресло ободранное. Шторы доисторические, истлевшие аж, лампочка на нелепом шнуре. Пыль. Запустение. Пока ты в отключке валялся, я напротив кухни сидел и видел её в открытую дверь. Так там даже стола нет. Пусто. Словно в квартире не то чтобы давно не живут, а вообще никогда не жили. А диван и кресло вроде как с улицы занесли, чтобы было на чем дожидаться.

— А что, похоже на правду. Меня тоже пустота поразила. И ждали нас там уверенно. Почему, интересно? Мы же могли паспорт по почте послать или в почтовый ящик подбросить с деньгами… Или вообще не отдавать, себе прикарманить…

— Наверное, они нас знали лучше, чем мы сами себя.

— Похоже. И к их, и к нашему сожалению. И теперь у нас три трупа за плечами… И как же ты с пистолетом маху-то дал?

— Да я ничего толком не соображал. Башка раскалывалась. Я думал, меня вообще на кусочки разломали.

— Ладно, чего теперь… — примирительно хлопнул меня по плечу Семен. Давай лучше думать, что дальше делать.

— Да что ж, надо пробовать где-то взять бабки. У меня лично в кармане тысяч двести наберется, не больше.

— А у меня и того нет, все своим отдал, — грустно сказал Семен. Тысяч пятьдесят всего оставил. Еда-то дома есть.

Он словно оправдывался передо мной.

— И домой ко мне мы не можем попасть, — вздохнул я. — У меня там кое-какие деньжонки припрятаны. Не Бог весть что, но все же.

— Ладно, давай в машине покумекаем, — приподнялся Семен. — А то мы тут с тобой засиделись, на нас уже официанты косятся. Пить не пьем, только место занимаем.

Я полез в карман, чтобы расплатиться по счету, и вместе с деньгами вытащил мятый листочек бумаги. Хотел было выбросить, но что-то меня остановило. Я развернул его и…

— Семен, — позвал я негромко уже направлявшегося к выходу приятеля.

Он обернулся и, увидев что-то в моем лице, вернулся.

— Мы не можем пойти к нам домой, но мы можем пойти домой к Володе!

— Это как? — удивился Семен.

— Вот, гляди, у меня его адрес есть и телефон, мне сведения по ЦАБу дали.

— Да там наверняка полно милиции!

— А чего им у него дома делать? — резонно возразил я. — Во-первых, его наверняка за жертву держат. Во-вторых, мы же можем сперва позвонить.

— А зачем нам к нему домой идти? И где ключи взять?

— У него наверняка имеются деньги дома. Шеф же оплачивал его услуги, так? А открыть замок — разве для нас проблема? — усмехнулся я. — Или я не опер с Петровки?

— Загребут нас с твоими воровскими навыками.

— Может, они и не понадобятся.

— Нам что же, откроют, по-твоему? Или ты волшебное слово ведаешь?

— А вот увидишь. Есть идея. Может, я и ошибаюсь…

 

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

И мы поехали.

По дороге несколько раз пытались звонить по телефону, никто не подходил. Это практически исключало засаду.

Жил Володя — пока не умер — на Снайперской улице, в районе метро «Выхино», в большом девятиэтажном доме, длинном, как электричка. В таких домах обычно почти никто никого не знает: слишком много жильцов, не то что в пятиэтажках. Везло нам сегодня на тихие районы. Дом стоял вроде как на отшибе. С одной стороны к нему примыкала ограда парка, в котором раньше находилась высшая партийная школа, а теперь хрен его знает что. Во дворе ещё остались довольно большие острова парковых деревьев, и далеко за ними, почти скрытые летом из глаз, проглядывало ещё несколько таких же монстров-девятиэтажек. Они здесь смотрелись, как белые океанские лайнеры, заплывшие случайно на эти зеленые острова, да так и оставшиеся навеки, нелепые среди лесной зелени и Дикой природы.

Мы припарковались во дворе и огляделись. Семен сказал уверенно:

— За такой конюшней вести наружное наблюдение не имеет никакого смысла. Во дворе подозрительные машины вроде не стоят. С милицейскими и угрозысковыми номерами тоже. Можно и рискнуть.

Он смотрел на меня. А я мог, что ли, предложить что-то поинтереснее? Не мог. И мы пошли. Вернее, поехали на лифте, где, стараясь не смотреть друг другу в глаза, проверили оружие.

— Если что, старайся стрелять по ногам, — бросил мне Семен.

— Если там милиция, лучше бросай оружие. Только людей зря побьем. Все равно с девятого этажа не уйти. Из нас решето сделают. Или сверху расстреляют, или на выходе продырявят за милую душу.

— Так что же, сдаваться?

— Если там милиция, то да. А что ты предлагаешь — убивать?

— Да нет уж, — мотнул он головой.

Мы вышли из лифта на шестом этаже и долго стояли на лестничной площадке, прислушивались, затаив дыхание, к жизни дома. Постояв так довольно долго, мы медленно, шаг за шагом, поминутно останавливаясь и слушая, пошли вверх по лестнице. Шли мы таким образом очень долго, может быть, столетие или два. Поднявшись на девятый, мы оба с облегчением вздохнули у нужной квартиры: дверь оказалась не стальная, чего мы оба боялись, а обычная. Все остальное было делом техники, которой у нас имелось в достатке.

Мы постояли у двери, прикладываясь по очереди ухом, проверили на этот раз счетчик на лестничной площадке, до слез всматривались в замочную скважину, пытаясь различить хоть намек на какое-либо движение, но, как ни старались, ничего не заметили.

— Ну что же, говори теперь свое волшебное слово, — с усмешкой прищурился мой напарник.

— А вот и скажу, — гордо ответил я. — Дай-ка ключи от квартиры в Чистом переулке.

Семен изобразил недоумение на лице, но порылся в кармане и протянул мне связку на брелке, не скрывая, тем не менее, своего скептического отношения к моей затее.

Каково же было его удивление, когда ключики идеально подошли к обоим замкам — верхнему и нижнему. Упавшая челюсть, наверное, отбила ему коленки. Он так искренне удивился, что на время даже потерял дар речи.

Я подмигнул ему, покровительственно похлопал по плечу и, не удержавшись, сказал:

— Учись, сынок, пока я жив.

Мы открыли дверь, не дыша вошли в прихожую, проверили ванную, туалет и обе комнаты. Даже стенные шкафы открыли и отодвинули висевшие в них пальто и платья. А Семен, принеся с кухни табуретку, внимательно осмотрел пустые антресоли.

Наконец мы успокоились, заперлись изнутри и уселись на небольшую тахту, покрытую пушистым пледом с изображением белого барса. Семен приоткрыл окно, и квартирка наполнилась запахом листвы и чистого воздуха. Вообще здесь, на краю Москвы, на девятом этаже, оказалось удивительно тихо и спокойно. Мы на какое-то время смогли позабыть о своих неприятностях и бедах и хоть чуточку отдохнуть. Что и сделали. Мы сидели на тахте в маленькой уютной квартирке, не загроможденной мебелью, и тупо глазели по сторонам.

— А тебе ничего не кажется подозрительным? — нарушил молчание Семен.

Вздохнув, я согласился. Это, конечно, не заброшенная халупа в Чистом переулке, но что-то здесь тоже явно не то. Непохоже, что здесь жил Володя. Я помню, как он одевался, какие носил пижонские дорогие галстуки, костюмы и сорочки. А здесь было не то что бедно, но скромновато для его стиля. Здесь мог жить человек среднего достатка. А Володя любил комфорт и гордился этим, выпячивал свою обеспеченность.

Тут стояла тахта под обыкновенным пледом, какой, наверное, в

каждой квартире найдется, большой «Рекорд» на ножках, торшер, круглый стол, несколько стульев. Сервантик, не перегруженный сервизами. На кухне минимальный набор посуды, рассчитанный максимум на две персоны, словно большого количества гостей здесь не планировали. В спальне — большая двуспальная кровать и тумбочка для постельных принадлежностей. Но зато во встроенных шкафах мы обнаружили, кроме пары костюмов и кожаной куртки, принадлежавших, судя по размерам, Володе, несколько платьев, женскую обувь и женский плащ. В серванте, в ящичках, нашлось некоторое количество женского белья.

— Квартира Натальи? — посмотрел на меня Семен, сидевший на корточках около серванта.

Я отрицательно покачал головой.

— Вряд ли.

— Тогда чья же?

— Скорее всего, Володино любовное гнездышко.

Мы помолчали, и я добавил, глядя в стену:

— Должна быть третья квартира. Основная. Которую, скорее всего, снимают. Предусмотрительный, гад.

— Говорят, в ГРУ работал, — довел до моего сведения Семен. — Судя по стилю — похоже. Вроде тогда все на свои места становится.

— Все, да не все, — возразил я. — Тогда получается, что всю эту затею с сестрой-близняшкой завели три, а может, даже больше, чем три года тому назад. Невероятно! Невозможно!

— Почему? — не понял хода моих размышлений мой друг.

— Ну, вряд ли такие разные люди стали бы так долго ждать выполнения своего заговора. Такими поступками, как правило, движет алчность, а она нетерпелива. Они стали бы в результате подгонять друг друга, перессорились бы. Ты должен знать, что такие случайные союзы недолговечны.

— А почему ты думаешь, что это случайный союз? — хитро прищурился он.

— А как же по-другому?

— Ну, возможно, Володя и Наталья давным-давно любовники. Мы ведь не знаем даже, откуда Володя взялся. Вдруг они знакомы ещё с Северодвинска. Или Павловска.

— Ну, насчет Павловска это ты, положим, загнул. Это вряд ли.

— А почему нет?

— Да хотя бы потому, что Володю хорошо знает Нина. А она наверняка была знакома с друзьями сестры в Павловске, — убежденно сказал я.

— Это как раз вопрос спорный. Ну да ладно. Не суть дела. Допустим что угодно. Пускай даже встретились они в нашей родной златоглавой. Какая разница? Могло так быть? — продолжал Семен.

— Могло, могло, ну и?.. — я все никак не улавливал.

— Ну и жили они поживали, пока Володя не стал работать на мужа Нины. И только тогда открылось удивительное сходство Нины и Натальи. Пока разобрался Володя, пока вытряс из своей любовницы или гражданской супруги, что, да как, да по каким причинам она имитировала свою гибель…

— А зачем она это сделала? — я даже головой затряс, стараясь понять.

— Это другой вопрос, — пожал плечами мой друг. — Тут возможен целый букет версий. Например, она случайно остается в живых, но страдает амнезией… То есть становится человеком без прошлого. Тогда Володя из неё мог веревки вить. А еще, может, она отомстила отцу, бросившему семью, и сама исчезла, чтобы её не привлекли к суду… Да мало ли что ещё можно выдумать. Сейчас это не столь важно.

— А что сейчас важно? — спросил я, едва поспевая за фантазией Семена. Ему бы детективы писать.

— Важно то, что они в конце концов обнаружили это удивительное сходство, и когда шефу понадобилось устранить супругу, у Володи оказался готовый вариант и двойник в резерве. Гениально, не правда ли?

— Мне кажется, твоя версия имеет слишком много слабых мест.

— Каких, например? — задиристо вскочил Семен.

— Ну, например, все это абсолютно бездоказательно. А без доказательств я тебе столько версий выдам при наличии литературных способностей…

— А они у тебя есть?

— Откуда! — подколол я. — Они же все тебе достались.

Семен взглянул на часы и попросил:

— Слушай, друг, включи-ка телевизор.

— Ты, что ли, мультики решил посмотреть? — усмехнулся я.

— Нет, по шестому каналу сейчас "Дорожный патруль" начинается, может, про нас чего скажут. Там весь криминал столицы.

— Давай включим, — согласился я. — Только сомневаюсь, чтобы нашими скромными персонами телевизионщики заинтересовались.

Зря я сомневался. Нас показали. Вернее, не нас самих, конечно, а нашу работу в Чистом переулке. Ну, киношники! Ну, мастера! Мне даже самому стало так жутко и муторно, что едва не стошнило. Хотя, когда я видел трупы вблизи, такого тягостного впечатления они на меня не произвели. А тут крупным планом — кровь, потеки на полу, на стенах… Неестественно вывернутые тела.

Мы оба вытянули шеи. Показали два трупа. Третий исчез! Мы стали внимательно вслушиваться в комментарий, присев на полу вплотную к экрану, поскольку боялись сильно увеличить звук, чтобы не привлекать внимания соседей.

Комментарий диктора сводился к следующему: в Чистом переулке неизвестными расстреляны трое граждан, в том числе начальник охраны одного из коммерческих банков Москвы и двое его друзей по службе в правоохранительных органах, в настоящее время работающих в системе охраны. Начальник охраны банка получил тяжелые повреждения током и порезы лица, ему грозит потеря зрения, он отправлен в больницу в шоковом состоянии. А двое других скончались на месте от пулевых ранений. На месте событий найден пистолет с отпечатками пальцев. Из этого оружия, по предварительным данным, застрелен один из двух убитых.

По словам оставшегося в живых потерпевшего, к ним троим на улице обратилась женщина с просьбой о помощи. Она сообщила, что неизвестные отобрали у неё сумочку, заставили отпереть квартиру и втолкнули её туда, но в последний момент ей удалось вырваться и выскочить на улицу. Начальник охраны с друзьями поднялись в указанную женщиной квартиру, где застали двух неизвестных. На предложение вернуть сумочку и предъявить документы неизвестные совершенно неожиданно, без предупреждения, открыли огонь из пистолетов, после чего хладнокровно покинули квартиру, угрожая оружием жильцам, вышедшим на выстрелы.

По разноречивым сведениям, молодую женщину они забрали с собой в качестве заложницы. Сумочка с крупной суммой денег осталась на месте.

К вечеру будет составлен фоторобот убийц. Мы покажем его в вечернем выпуске нашей передачи. Мы надеемся на успешное завершение расследования этого преступления, поскольку поступили сведения о том, что машина, на которой скрылись преступники, уже найдена брошенной, а их самих видели многие люди, и есть надежда на абсолютно достоверные портреты.

— Давай-ка мотать отсюда, — присвистнул Семен.

— Да не спеши ты так, — удержал его я. — Если хозяин и выйдет из больницы, то явно не сегодня. Ты же слышал: грозит потеря зрения и шоковое состояние…

— Я все слышал, но давай смоемся побыстрее, а!

— Хорошо, хорошо. Мне самому что-то тут разонравилось. Только сначала нужно все подробно осмотреть. Может, какую-нибудь зацепку найдем.

— Как бы нас здесь не зацепили, — проворчал Семен, тревожно выглядывая в окно.

— Семен, осмотрим каждый сантиметр, надо найти след. Они здесь жили.

Мы принялись за поиски, разбив комнату по квадратам и двигаясь по часовой стрелке, как учили.

Несмотря на кажущуюся пустоту квартиры, небольшой улов нам все же попался. Не зря проползали на коленках да на брюхе, выстукивая и обнюхивая стены и донышки чемоданов.

В этой тихой квартирке нас ожидало несколько сюрпризов. Во-первых, мы обнаружили в серванте довольно толстый пакет с фотографиями нашего шефа и Нины, где они запечатлены только вдвоем. Среди прочих оказалась и фотография, где они ставили подписи в загсе. Шеф в смокинге выглядел совсем невзрачно, даже ещё более тускло, чем обычно, особенно по сравнению с ослепительной в белом свадебном наряде Ниной.

Я в недоумении вертел в руках фотографии, размышляя, за каким лешим понадобились они Володе. Так и не выяснив ничего определенного, я взял конверт, в котором они лежали, чтобы сунуть обратно, но тут нащупал внутри что-то твердое. Я потряс его, и, зашуршав по плотной упаковке, на стол выскользнуло удостоверение мастера спорта. Я подумал, за каким хреном Володя свое удостоверение засунул в конверт с фотографиями шефа, небрежно раскрыл его и замер, выпучив глаза.

Удостоверение принадлежало нашему шефу! И свидетельствовало, что он является мастером спорта по боксу! В наилегчайшем весе.

Я показал удостоверение Семену, и тот удивился ещё больше моего. Он осмотрел книжечку со всех сторон, даже обнюхал.

— Ты ещё лизни, — мрачно пошутил я.

— Никак не поверю! — воскликнул он. — Он же двигается, как пьяная табуретка!

— Ну не скажи! Мастеров спорта зря не дают. Что-то мы в нашем шефе просмотрели.

— Да, никак не вяжется у меня… Спорт на всю жизнь дает грацию, осанку, реакцию. Я же видел, как он ходит. Не-е, что-то не так. Тем более мастер спорта…

— Знаешь, я на своей шкуре испробовал его ударчики! — почесал я затылок.

— Думаешь, это он тебя тогда, в подъезде?

— А больше-то и некому. Я одно время на Володю грешил, но он мимо меня не мог проскочить, да и в журнале о нем не упоминалось. Я, если честно, даже Наталью подозревал.

— Ну да!? — недоверчиво покосился на меня Семен.

— А кто же меня ещё огрел? Не домовой же в подъезде сидел, меня дожидался? А тут все складывается. Я пытался вспомнить, где я мог видеть такой перстень. И вот, пожалуйста, вспомнил. У шефа и видел. Просто никак не мог связать с ним такой сильный ударчик.

— Ладно, — махнул рукой Семен. — Пусть так. Потом разберемся. Надо же было так завертеться! Нарочно не придумаешь!

— Жизнь, брат, такие иногда сюжетики подсовывает, что никакие фантазии с ней не сравнятся в изобретательности, — философски изрек я.

— Ладно, давай посмотрим, что у нас тут еще.

А ещё мы обнаружили три аккуратно и тщательно запакованных пакета, запрятанных в двуспальную кровать. При этой находке мы повеселели, но тем большее разочарование ждало нас, когда мы их вскрыли.

Во всех трех свертках лежали тщательно пронумерованные и прошитые какие-то банковские счета, бухгалтерские отчеты, платежные поручения и прочее, и прочее, что нам с Семеном представлялось сложнее китайской грамоты. Еще там находились какие-то акции, закладные, складские квитанции, залоговые расписки. Словом, практически весь спектр банковских документов.

Со вздохом разочарования мы сложили все обратно, перевязали и отодвинули пока в сторону.

Больше внимания уделили мы коробке со всякими квитанциями по квартплате, за телефон и тому подобное. Здесь нас ждал сюрприз. На самом дне лежала гербовая бумага, из которой явствовало, что сию квартиру купила Наталья Степановна Николаева в кооперативе ровно четыре года назад. Вот оно! Значит, это её квартира. Хотя внешне не очень похоже. Скорее любовное гнездышко, и то для кратких встреч. Но ведь на бумаге не значилось, кто дал деньги на покупку квартиры. А как известно, настоящий хозяин тот, кто платит.

Счета ничего особенного нам не подсказали, кроме того, что подтвердили наши сомнения по поводу хозяина квартиры: почти все оплаты постоянно производились вперед. Вот и за этот квартал было уплачено с опережением в три месяца за все услуги, включая телефон. Квитков телефонных было немного. Межгород тоже присутствовал. Звонили дважды, оба раза сравнительно недавно. Не более недели назад. Квитанцию, на которой указан номер абонента, мы изъяли, все остальное постарались привести в прежний вид.

Пакеты с банковской документацией после долгого раздумья тоже забрали с собой. Неспроста их так тщательно прятали, значит, дорожили больше денег. Тем более деньги лежали в двух местах и совершенно открыто. Часть в кухне на столе, а часть в серванте на полочке.

Деньги не ахти какие, совсем не на это мы рассчитывали. Но все же. Изъяли всего на сумму полторы тысячи долларов и пять с небольшим миллионов рублями. Далеко с такими деньгами не разбежишься в нашем количестве и в нашем положении.

Мы сложили находки в спортивную сумку и уже направились к выходу, когда Семен вспомнил то, что совершенно вылетело у меня из головы.

— Где-то здесь должен находиться гараж! — воскликнул он.

— Точно! — хлопнул я себя по лбу. — Постой, постой! Мне же дали его адрес и телефон по ЦАБу.

— Ну и что? — не сразу врубился мой приятель, вопросительно вытаращившись на меня.

— Как это что!? — почти заорал я. — Квартира-то куплена Натальей!

— Значит?

— Вот тебе и значит! Пошли искать гараж.

 

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Гараж по идее должен запираться на навесной замок. Правильно? Правильно. Похожий ключ висел в кухне на стене, на маленьком гвоздике. Мы сцапали его и осторожно, бесшумно вышли из квартиры.

Гараж нашли быстро. Собственно, и искать особо нечего было. Во дворе, слегка потеснив деревья, стояло много «ракушек», но перед домом, на другой стороне улицы, мы заметили несколько добротных кирпичных гаражей. Это как-то больше соответствовало «Ауди» и её владельцу. Решили с них и начать. Тем более их оказалось всего четыре, а возня у довольно многочисленных «ракушек» могла привлечь нежелательное внимание жильцов.

Нам сразу повезло. Ключ подошел ко второму гаражу. Мы, конечно, безумно рисковали, открывая почти на глазах у всего дома чужие ворота, но что нам оставалось? Необходимо найти хоть какую-то ниточку или деньги на худой конец, без этого нам никак не выпутаться. Ворота гаража мы оставили открытыми, а мотор своей машины глушить не стали.

Гараж, снаружи облицованный кирпичом, внутри оказался бетонным.

— Он что, бомбоубежище строил? — проворчал Семен.

Нащупав на стене около входа выключатель, я зажег свет. Яркие, мощные лампы осветили весь гараж и уже знакомую мне «Ауди» голубого цвета. Пока я осматривал машину изнутри, открывая бардачки и приподнимая коврики, Семен ходил вокруг, ворошил банки на маленьких стеллажах, инструменты в ящиках. Все здесь находилось на виду и искать нечего, и пока я заглядывал в каждую щель машины и засовывал руку под сиденья, мой друг со скучающим видом слонялся и осматривал толстые стены.

— Это надо же! Столько материала угрохать, а замок на воротах проще простого. Вот это стеночки! Вот это ничего себе!

И он стукнул в заднюю стену гаража кулаком. И тут же ещё раз.

— Абрикосов! — позвал он меня. — Бросай машину, иди сюда. Тут что-то не так.

Я подошел и вместе с ним послушал, как в стене после удара глухо отзывается пустота.

— Ищи пусковое устройство, — велел я. — Стена должна отодвигаться. Выключателем или кнопкой.

— Ага, как же, выключателем. Насмотрелся фильмов разных, — проворчал Семен. — Вот оно, "растленное влияние Запада".

— А как же она, по-твоему, открывается? На звук твоего голоса, что ли?

— Сейчас покажу, только дверную ручку найду.

Он потоптался, внимательно глядя под ноги, но искомое обнаружил висящим в углу, на крючке — нечто вроде кочерги, толстый железный прут, загнутый на конце.

— И что ты будешь делать этим крючком? — хмыкнул я. — В носу ковырять? Или стенку долбить?

— Зачем долбить-то, — возразил мой друг.

Он засунул загнутый конец в не замеченное мною отверстие и потянул" кочергу" на себя. Панель медленно, словно на салазках, заскользила.

— Вот это ни хрена себе! — воскликнул я.

Нам открылась неглубокая ниша метра полтора шириной. Внутри лежали на полках, висели на держателях, словно на стендах в музее, поблескивая тусклой смазкой, несколько автоматов Калашникова, гранатометы типа «муха» в количестве двух штук, помповое ружье, десяток гранат, стоял даже тяжелый ручной пулемет, заправленный лентой. В углу аккуратной стопкой расположились безумно дорогие пуленепробиваемые жилеты, необычайно легкие, из специального материала. И, кроме того, несколько цинковых коробок с патронами разного калибра.

— Подгоняй задом машину, — велел я Семену сразу охрипшим голосом после того, как мы налюбовались этими сокровищами пещеры Лехтвейса.

Семен завел машину, почти наполовину заехав в просторный гараж. Мы напихали оружия и боеприпасов доверху в багажник, навалили его на пол между задним и передним сиденьями, даже на само сиденье сзади положили, прикрыв куском брезента, найденным в гараже. Едва ли не самая ценная находка ожидала нас в конце. Под снятым нами брезентом оказалась связка новеньких автомобильных номеров.

Мы все уложили, и я велел Семену выезжать и ждать меня снаружи.

— А ты?

— А я тут сейчас немного порядок наведу, чтобы хозяева не беспокоились.

Он кивнул и сел в машину, перегруженную тяжестью смертоносных устройств. А я разложил в разных местах три гранаты, рассыпал патроны по полу, бросил пару пистолетов, автоматов, расставил канистры, полные бензина, — запасливый гад, Володя! Отвинтил у «Ауди» крышечку бензобака, сунул туда смоченную бензином тряпку и поджег. Уходя, разлил бензина по полу и бросил в лужу ещё одну горящую тряпицу. Ворота я запирать не стал, просто плотно прикрыл.

Мы уже выезжали к перекрестку, когда за нашей спиной глухо рвануло. Потом еще. Раздались хлопки: это, наверное, рвались патроны. Я оглянулся. Над бывшим гаражом Володи возносились черные клубы дыма. Я утопил педаль газа в пол и переключил скорость. Нам надо спешить.

— Ты не очень-то на газ нажимай, — проворчал Семен. — Если нас ГАИ остановит да попросит открыть багажник…

Я послушно снизил скорость, живо представив себе реакцию гаишника возле открытого багажника нашей машины с мини-арсеналом, которого вполне могло хватить для начала третьей мировой войны.

— Нам бы столько денег найти, сколько этого металлолома, — мечтательно вздохнул мой напарник.

— Да, брат, не любят нас деньги. У других, вон, они сами к рукам липнут, а мы, как два лоха…

— Почему — как? — уныло возразил он.

Я вынужден был с ним молча согласиться. Но мысль о том, что нам необходимо любой ценой достать где-то денег, не давала мне покоя. И я придумал! Идея моя не отличалась оригинальностью!

— Мы должны взять банк! — воскликнул я, вильнув от волнения машиной и распугивая встречные авто.

— Ты как, совсем охренел или частично? — участливо спросил меня друг, подкручивая воздух у лба.

— Может, и совсем, но другого выхода я не вижу, — совсем не обиделся я.

— И давно тебя посетила столь необыкновенная идея?

— Только что, — честно признался я.

— Ну тогда ещё есть надежда.

— Да подожди ты! — прикрикнул я. — Сам понимаю, это трудно. Зато мы знаем систему охраны, она у всех коммерческих банков примерно одинакова, и если хорошо подумать, мы вполне сможем её обхитрить.

— И каким же это образом? Нельзя же перестрелять охрану. Там стоят такие же ребята, как мы с тобой. А без стрельбы хрен чего получится. Потом, ты сам прекрасно знаешь, что в коммерческих банках не всегда в наличии солидные деньги. Иногда их и вовсе нет. И в любом случае это не гастроном, где деньги лежат в ящичке у кассира. В банке до сейфа надо по трупам прошагать.

— Ну, по трупам мы, положим, шагать не будем.

— Даже допустим, что так. Но если мы наведем шороху и ничего не возьмем, представляешь, чем мы рискуем? Во-первых, нас могут запросто поймать. Во-вторых, на нас и так уже два трупа, грабеж да ещё похищение. Добавить нападение на банк, к тому же вооруженное… Тогда спокойно можешь писать завещание.

— Я узнаю, где есть деньги, — твердо сказал я. — И я обещаю — никакой крови.

— И как же ты хочешь по-тихому взять банк? — с издевкой спросил Семен.

— Думаю, я знаю как.

— И никаких жертв?

— И никаких жертв! Разве что кого-то стукнуть придется. Но не более. Клянусь!

— Ладно, излагай, — с неохотой разрешил Семен.

— Позже. Мне надо кое-какие справки сначала навести. Может, ничего ещё и не узнаю, тогда бесполезно и обсуждать.

— Нам ещё оружие надо припрятать. Нельзя же с этим арсеналом по всей Москве кататься? — Семен покосился на заднее сиденье, вспученное стволами автоматов под брезентом.

— Знать бы еще, куда его деть, — я поскреб затылок.

— Есть у меня одно местечко, — сказал Семен задумчиво. — И почти в центре Москвы. В районе Никитских ворот.

— Ты там один справишься?

Семен глянул на меня.

— Справлюсь. Там место тихое.

— А не засекут, что ты оружие охапками, как дрова, таскаешь?

— Не, не засекут. Котельная там. Я задом подгоню к самым воротам. А если получится, то и внутрь заеду.

Я кивнул и спросил:

— А кто там работает?

— Человек один. Он мне больше, чем брат.

— Ну, если так, действуй. А я пойду узнаю, что к чему, после тогда все подробно обсудим.

Я вышел из машины позвонить Нине. Семен ждал меня. Мы договорились, где встретимся вечером, когда она со службы домой пойдет. Потом я вернулся, доложил Семену, как мы порешили, и когда около метро «Арбатская» собрался выходить, Семен придержал меня за полу пиджака.

— Послушай… Я все никак не соображу, как тебе по ЦАБу дали адрес Натальи, когда ты запрашивал данные на Володю?

— Эх ты, Пинкертон! — снисходительно усмехнулся я. — Это тебе не стены двигать, да? Ну как ты не можешь понять простую вещь — если мне дали адрес в Центральном адресном бюро, значит, человек по этому адресу прописан.

— Но ведь квартира куплена Натальей!

— А раз человек прописан в квартире, которая принадлежит другому человеку, значит, он… — я вопросительно поглядел на Семена.

— Значит, он… — задумался тот. — А-а, её муж!

— Вот видишь, как просто. Ну, я пошел.

И я оставил Семена переживать эту догадку.

Встретились мы вечером, как договаривались. Я добирался своим ходом и чуть не опоздал. Семен, правда, тоже ещё не приехал, и я уже начал волноваться, но тут показалась его машина. Я прошел мимо Нининой машины, незаметно склонился к открытому окошку и бросил:

— Иди за мной. Только сразу не подходи.

Она поняла и, терпеливо дождавшись, когда я отойду, заперла машину и пошла за мной на приличном расстоянии. Семен покивал из своей машины: мол, сам подойду.

Я свернул во двор, огляделся и направился к скамеечке в глубине садика. Следом показалась Нина и, наконец, Семен. Он оглядывался в поисках нас. Мы помахали.

— Будет крупная переброска денег, большой суммы в рублях, через два дня в банк «Прима».

— Межбанковская? — деловито осведомился Семен.

Я молча кивнул.

— Ничего не получится, — сразу отмел он. — У них там охрана ломовая внутри. И повезут на броневике, раз межбанковская.

— Ну и что?

— Как это ну и что? — рассердился он. — В броневике! По дороге если и остановишь его, то не вскроешь даже гранатами. Ну, перевернешь от силы. Закрывается все моментально: щели щитками, а двери и так на запоре. А броня знаешь какая? Чтобы её разворотить, надо слона со взрывчаткой подгонять. Да и что тогда от денег останется? Потом мы вдвоем вряд ли справимся. Они нас через щели из автоматов на решето изведут.

— Да есть кое-какие соображения…

— Но ведь это опасно! — подала голос Нина. — Вы что, с ума сошли? Вас же убьют!

— Возможно, — не выдержал я. — А что, есть предложения получше? Поделись. С радостью выслушаю…

И тут же осекся, увидев удивленный и обиженный Нинин взгляд. Глаза её быстро наполнялись слезами.

— Извини. Извини, дорогая. Просто я очень устал. И нервы у меня тоже не железные. Другого-то выхода у нас нет. Придется рискнуть. Но стрелять мы по людям больше не будем. Обещаю.

— Я не обижаюсь, — шмыгнула она носом. — Я понимаю. Просто я тоже устала и боюсь к тому же.

— Ничего, ничего, — забормотал я, привлекая её за плечи к себе поближе. — Все образуется. Мы с Семеном все хорошенько обдумаем. Не полезем же мы просто так, нацепив на голову чулок, в первую попавшуюся сберкассу…

— Не надо ни в сберкассу, ни в банк лезть, — перебила Нина. — Прошу вас! Я боюсь, вдруг что не так…

— Но что же делать? Или у тебя есть другие соображения? — без раздражения на этот раз спросил я.

— Кажется, есть… — загадочно протянула Нина.

— Ну-ка, ну-ка, излагай! — с интересом подвинулся к нам поближе Семен.

— Надо взять заложника, — уверенно сказала она. — И получить за него выкуп.

— И где мы найдем такого заложника? — саркастически спросил я, и тут же до меня дошло, что она хочет предложить.

Но она опередила мои догадки и сама расставила все точки над «и».

— Надо моего муженька взять в заложники, — твердо сказала она. — Это будет даже справедливо.

— В чем же здесь справедливость? — приподнял бровь Семен.

— В том, что это он нас втянул в эту безумную игру. Это он решил, что можно распоряжаться чужими жизнями и судьбами. И пусть заплатит за это если не кровью, то деньгами.

— Что ж, в чем-то ты права, — вздохнул Семен. — Но как это провернуть?

— Это очень трудно — сейчас он как никогда осторожен, — добавил я.

— Думаю, в любом случае не труднее, чем атаковать банковский броневик, набитый автоматчиками, — усмехнулась Нина. — Тем более вы наверняка знакомы с системой охраны моего мужа, для нас это не составит особого труда.

— А ты уверена, что мы получим выкуп?

— Абсолютно! Мой муж — исключительно педантичный и предусмотрительный человек. Как-то он мне рассказывал, что в банке существует специальный фонд, созданный учредителями. Ведь он сам — только генеральный директор. Контрольный пакет, конечно, у него, но есть и другие учредители, так вот они создали фонд, предусматривающий выплату за каждого служащего банка, попавшего в подобную ситуацию, немедленного выкупа, если он не превышает заранее определенной советом учредителей суммы.

— И это для каждого?

— Для каждого. Новые кадры вырастить стоит дороже, как говорит мой муж. Поэтому они готовы платить. Правда, суммы дифференцированы.

— И сколько же можно получить за твоего ненаглядного? — усмехнулся я.

— За любого из четырех учредителей, по их обоюдному согласию, немедленно выплачивается сумма до миллиона долларов. Если требуют больше, возможны переговоры.

— А миллион — немедленно? И без всяких переговоров? — слегка обалдел я.

— Немедленно, вот именно. Чтобы избежать случайных эксцессов, уверенно кивнула Нина.

— А что… — оживился Семен. — Вот это дело. Стоит попробовать.

— Стоит оно, может, и стоит, да только как?

— Давайте думать, — вздохнула Нина.

— Можно обезоружить охранника, когда он приезжает домой, или в подъезде засаду устроить, — предложил я.

— Его со вчерашнего дня сопровождают трое, — Нина презрительно усмехнулась. — Один проверяет предварительно подъезд, даже поднимается на лифте доверху и спускается пешком, только после этого заходит муж.

— К тому же там за углом отделение милиции. Если прозвучит хотя бы один выстрел — нам хана, — вздохнул Семен.

— В банке тем более не возьмешь. Там охраны — как селедок в бочке, плюс инкассаторы, — сказал я не слишком радостно.

— И что же делать? — беспомощно спросила Нина.

— А что… Надо брать, — сказал я.

— Это и ежу понятно, что надо. Это решило бы все наши проблемы. Но как брать и где? — спросил Семен.

— Даже не знаю, — всерьез задумался я. — Ни единой мысли.

— Послезавтра муж собирался на один день в Чехов, на семинар какой-то или совещание межбанковское.

 

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Как я мог забыть! Эти совещания проходили четыре раза в год. На самом деле это даже никакие не совещания и не семинары, а большая тусовка для новых русских банкиров. Тузам банковского дела требовалась разрядка от мозгового напряжения. Вот и позволяли они себе раз в квартал маленькую «расслабуху».

Да нет, бардака там в прямом смысле слова не было. Хотя присутствовали, конечно, и тщательно подобранные дамы, готовые понять порывы души и тела гостей, но ненавязчиво, только по желанию приглашенных. И вообще там царила полная демократия. Кто хотел, тот, начхав на всех, надирался до посинения и лапал всех девок, до каких мог дотянуться. Кто хотел, тот уединялся в кабинетах и вел скучные переговоры, заливая их хорошим вином или чем покрепче и заедая отборными деликатесами.

Жрали там от пуза. Многие привозили собственных отменных поваров и устраивали настоящие соревнования.

Программа составлялась разнообразнейшая и на любой вкус. Кому — сауна, кому — банька по-черному, кому — икра на половинке вареного яйца, а кому квашеная капуста со смородиной. Настольный и кортовый теннис, шахматы в теньке, карты в беседке и даже рулетка. Словом, все, что душе угодно. Отдыхай — не хочу.

Перехватить шефа по дороге туда — в этом был резон.

— А почему не обратно? — Семен прервал мои размышления вслух. Он ведь не мог не поспорить.

— Я понимаю, что ты хочешь сказать, но ты ошибаешься. Сам шеф не пьет, а за тем, чтобы охрана оставалась трезвее трезвого, там следят строго. Так что только по дороге туда похищать. Обратно поедут затемно. Придется брать с пальбой. А по дороге туда есть свои плюсы и свои минусы.

— Давай, выкладывай свои плюсы-минусы. Покумекаем.

И я стал выкладывать.

— Плюс тот, что я ездил дважды с шефом в сопровождении. Знаю места, представлю, где примерно можно устроить засаду. Минус — в такие дальние поездки шеф, как правило, берет с собой дополнительную охрану, и едут они на двух машинах.

Семен присвистнул.

— И как ты думаешь разоружить две машины, набитые охраной, и вытащить оттуда заложника?

— Есть кое-какие соображения.

— Ну излагай, раз есть, — покачал головой Семен.

И я изложил.

План был предельно прост и мог оказаться очень эффективным, если не произойдет никаких случайностей — тогда все сразу пойдет насмарку. Все зависело от четкости исполнения.

И ещё кое-что повисало в воздухе. Не хватало людей и некуда везти похищенного в случае успеха операции. Нам и самим некуда деться. А мотаться по городу с заложником или бросить его в первом попавшемся подвале — это слишком рискованно.

— Есть одно место, — задумчиво сказала Нина. — Мы там иногда с мужем отдыхаем. Это в районе Ватутинок.

— А что там за место? — почти хором спросили мы.

— У озера. Большое такое. Не помню, как оно называется. Там большой двухэтажный дом со всеми удобствами. Хозяин имел какие-то дела с мужем, подружились, и он дал нам ключи, он тогда куда-то надолго уезжал. Наша дача ещё недостроенная стояла.

— А сейчас хозяин где?

— Уехал за границу два месяца назад вместе с женой. А ключи у меня остались ещё с тех пор.

— А что соседи скажут? Время летнее, народу, наверно, видимо-невидимо.

— Ой, до соседей там не докричаться, далеко. Дом на отшибе. Над самым озером, на краю. Там потом вообще запретили строить: говорят, обрыв подмывает водой. А вокруг лес, место тихое. Уж если вдруг соседи что спросят, скажу, муж скоро приедет, пока одна отдыхаю.

— Что ж, годится, — радостно воскликнул Семен. — А то нам тут придется с Володей по подвалам обретаться, а так недолго и участковому на заметку попасть.

— Значит, так, — обнял я Нину за плечи. — Тебе, дорогая моя, пора к дому, пока муж раньше тебя не приехал. Не надо его настораживать. Вот тебе часики, пусть всегда под рукой будут. Это «биппер». Нажмешь — сигнал к нам пропищит, мы и примчимся. Но гляди, только в крайнем случае нажимай, не то дров наломаем. Утром по дороге на работу передашь нам ключи от дачи, мы съездим, посмотрим, что да как там.

— А мне и завтра дома ночевать? — испуганно вскинулась Нина.

— Извини, дорогая, придется, — вздохнул я. — Никак нельзя его вспугивать перед поездкой. Не то он дома останется.

— Мы будем рядом, — постарался успокоить её Семен.

— Не знаю, сколько я ещё выдержу, — честно призналась Нина, и мы её хорошо понимали.

Распрощались с тяжелым сердцем.

— Куда едем? — спросил Семен, садясь за руль.

— А я знаю? — ответил я, не претендуя на оригинальность ответа.

— Тогда поедем в котельную, куда я оружие скинул. Там такой мужик живет! Кстати, познакомишься, не пожалеешь. Там и помаракуем.

— Что-то я впервые слышу, чтобы в котельной люди жили, — недоверчиво покосился я на друга.

— В жизни всегда что-то слышишь впервые, — философически изрек приятель, включая стартер.

По дороге мы заехали в гастроном, купили пару бутылок водки, колбасы, сыра, хлеба, кофе растворимого, каких-то ещё консервов. Отнесли в машину. Потом Семен сходил ещё раз и припер спортивную сумку продуктов, набитую доверху.

— Надо припасов запасти, завтра неизвестно как сложится, а дальше и вовсе неизвестно, сколько отсиживаться придется.

— А спирт зачем?

— Вместо йода, если ранят, силы поддерживать тоже, — сказал он буднично, словно о насморке.

В котельной было тепло, сухо, гудела одна из многочисленных печурок. Хозяин, сравнительно молодой мужик, возраста Семена, в расстегнутой телогрейке без рукавов, под которой волнами ходила бело-голубая "морская душа", слегка пригубив, мечтательно вертел стакан в руках, рассматривая жидкость на свет. И говорил — то ли нам, то ли гудящей печке, то ли самому себе.

— Люблю я это дело! — разглагольствовал он, кивая на стакан в кулаке. — Не, не до темноты в голове и тяжести в сердце. Это можно и поленом самого себя по чайнику вырубить или по ноге кувалдой долбануть. Тогда и темнота в мыслях, и боль до слез. Хотя бы причина известна, а от излишков этого продукта — одни следствия. За тепло внутри, за ласку люблю я её. За разговор с хорошими людьми, задушевный…

Судя по всему, он мог говорить на любую тему и весьма долго. Семен прервал его бесцеремонно:

— Ты, Серега, мозги нам не компостируй, лирика дело, конечно, хорошее, но нам сейчас не до нее. Ты нас послушай…

И он изложил все наши злоключения, ничего не скрывая, упустив, конечно, кое-какие детали.

— Вот такие у нас, друг ты мой сердечный, дела на сегодняшний день наблюдаются, — закончил он.

Серега покосился на меня хитрым быстрым глазом, отпил из стакана, но не до конца, вытер рот тыльной стороной ладони, почмокал губами и сказал:

— Да не очень-то ты меня удивил, друг мой Семен. Чего-то в этом роде я и ожидал…

— Ну, спасибо, — почему-то обиделся не на шутку Семен. — За кого же ты меня держишь?

— За хорошего человека и лучшего своего друга, — не задумываясь ответил Серега. — Только ведь оружие ни с того ни с сего в таких неимоверных количествах на улице не валяется.

Значит, где-то его взяли. А поскольку привез его не кто-то, а ты, друг мой, которого я знаю ещё по Афгану, значит, неприятности у тебя.

— Почему же сразу и неприятности? — возразил я, впрочем, не особо настойчиво.

— А потому, — спокойно и уверенно ответил Серега, — что на радостях песни поют, вино пьют, а не за оружие берутся. Резонно?

Я не мог не согласиться:

— Допустим.

— А тут и допускать нечего, — махнул на меня он. — Да такой преданный семьянин, как Семен, без причины по ночам не станет в котельных водку распивать, даже с друзьями. А если ты, Сеня, чего спросить у меня хочешь, то я сразу могу ответить: располагай мной как только твоей душе угодно.

— Дело-то серьезное. Мы не по своей воле в него влезли. Кровью может обернуться.

— Всяко может обернуться… — пожал он плечами. — Только я, как пионеры Дикого Запада, предпочитаю умереть в сапогах.

— Это как? — не сразу врубился я тяжелой головой.

— Ну, в смысле, что лучше в дороге или в бою, чем в постели, — весело и охотно пояснил симпатичный Серега.

Он, кроме всего прочего, оказался и весьма практичным. Не позволил нам до посинения обсуждать планы, а велел быстро есть, пить чай и ложиться спать, а решать все утром, на свежую голову. Очевидно, чтобы иметь гарантию этой самой свежести, он отобрал у нас вторую бутылку, заявив, что и одной предостаточно.

Настолько мы устали, что особо не спорили. После ужина мы отправились за гудящую печь, улеглись на расстеленные на полу телогрейки и овчины. Пол оказался на удивление чистым. Впрочем, если бы там была одна сплошная лужа, мы все равно повалились бы в нее, не размышляя.

Так крепко и сладко я давно не спал. И хотя Серега разбудил нас довольно рано и лежали мы всю ночь на бетонном полу, я чувствовал себя наутро свежим и отдохнувшим.

За столом нас ждал улыбающийся Серега и на треть наполненные стаканы, дымилась вареная картошка, уже разложенная по алюминиевым мискам. Посреди стола в стеклянной банке стояла крупная соль, от которой мы, москвичи, давно отвыкли, а в бутылке переливалось прозрачное подсолнечное масло. Давно мы так вкусно не ели!

После завтрака сели обсуждать наши дальнейшие действия. Я постарался кратко изложить свой план. Он заключался в следующем: дорога в одном месте вела между поросшими лесом холмами, довольно высокими, поднимавшимися стеной. На протяжении примерно километра дорога была ими буквально зажата и настолько узка в горловине, что проехать там могла только одна машина, что позволяло легко заблокировать путь.

— Ну, допустим, — согласился Семен. — А если стрельба? Не съедутся ли туда все охранники банкиров?

— Э-э, до места тусовки километров восемьдесят, примерно столько же до Москвы. И с основного шоссе дорога отходит. Населенных пунктов близко нет. Так, несколько махоньких деревушек.

— Допустим, — снова на удивление легко согласился Семен: обычно он любил поспорить, и это меня немного насторожило. — Но как брать будем? Втроем — на две машины, с охраной? И стрелять нельзя. Там такие же, как мы, свои же мужики.

— И потом, — вступил Серега, — что если следом ещё кто из гостей поедет? Они же все охраной набиты.

— Это маловероятно. Пикник рассчитан на три дня, так что в основном приезжают за день до этого. На один день только наш шеф выбирается, боится небось свою красавицу жену надолго одну оставлять. Конечно, совсем исключить такую возможность мы не можем, но лучше об этом не думать.

— Не думать — проще всего, — вздохнул Семен. — Но если подъедет хотя бы ещё одна машина, нас там как куропаток перестреляют, пока мы по склонам будем карабкаться.

— И у нас на захват людей не хватает. Как минимум ещё двое нужны, поддался я его упадническому настроению.

— Ну, ещё одного я гарантирую, — уверенно сказал Серега. — Мишку возьмем, Семен его знает.

— А он согласится? — недоверчиво спросил я.

— Согласится, — заявил Семен.

Я только пожал плечами.

— Может, ну его на фиг? — предложил я. — Положим зря людей, которые вообще тут ни при чем.

— Это я-то ни при чем? — возмутился вдруг Серега. — Ты учти, я при всем, за что мой друг в ответе. И Мишка тоже. Понял?

— Да ты не кипятись. Это же не пикник. Нам, думаешь, не совестно чужими жизнями рисковать? Может, мы как-нибудь по-другому выкрутимся?

— Никак вы по-другому не выкрутитесь. Денег у вас — с поросячий хвостик, а за спиной — жена Семена с двумя детьми да ещё Нина эта. И ни документов, ничего. Да вас самое большее через месяц не одни, так другие найдут. Или милиция, или головорезы эти.

— Так что делать-то?

— Нужно брать вашего шефа в заложники, — жестко заявил Серега. Только все надо проделать как по часам, быстро и четко.

— Значит, ставку делать на психологическое давление. Устраивать психическую атаку, — сказал я.

Мы отложили детали на потом, Серега отправился за Мишей, а мы с Семеном поехали встречаться с Ниной.

У Нины был очень усталый вид. Под глазами залегли тени, скулы заострились.

— Дорогая, ещё чуток потерпи. Сегодня ты ночуешь в этом проклятом доме последнюю ночь, и больше мы никогда не расстанемся.

Нина только слабо улыбнулась и передала нам ключи от дачи, подробно объяснив, как туда добраться. Мы быстро распрощались, договорившись встретиться после работы, там же, где вчера, а если мы опоздаем, то завтра утром. Нам предстояло много дел переделать, успеть побывать и на даче, и на месте завтрашней засады, чтобы все осмотреть и подготовить. Времени оставалось в обрез.

Я уезжал от Нины с горьким чувством. Понимал, как ей сейчас тяжело, и ничего не мог сделать. Ни успокоить, ни приласкать, ни сказать таких нужных ей нежных слов. И за это я на себя злился.

Семен, словно понимая мое молчание, сам не проронил ни слова. Мы вернулись к котельной. Следом за Серегой нам навстречу вышел такой здоровенный мужик, каких мне редко приходилось встречать. Я и сам тяжеловес, но при моих ста двадцати килограммах и ста восьмидесяти пяти сантиметрах роста я казался по сравнению с ним щуплым пацаном.

— Это Мишаня, — широко улыбнувшись, представил мне его Серега, подталкивая великана в спину и явно наслаждаясь произведенным на меня впечатлением.

— Мишаня, — пробасил великан и протянул мне огромную, как футбольное поле, ладонь.

— Володя, — сказал я, не очень охотно вкладывая в его лапищу свою руку и предчувствуя хруст костей.

Но все обошлось. Мишаня силу свою знал и относился к ней с опаской, поэтому руку мне пожал бережно и уважительно.

Я оглядел всю нашу компанию, четырех огромадных мужиков, и почесал в затылке:

— Эдак мы на ободах поедем.

— Я останусь с Мишаней, — сказал Семен, — а вы с Серегой поезжайте, посмотрите, что и как. Ты место знаешь, а Серега у нас по засадам первейший специалист. А мы с Мишаней пока снаряжение подготовим, оружие проверим.

На том и порешили.

 

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Мы решили сначала осмотреть место засады, а на обратном пути заехать на дачу, чтобы завтра не встретить никаких сюрпризов. А то вдруг добрый хозяин этого домика ещё кому-нибудь вручил ключи от него. Получится тогда картина Репина" Не ждали", если мы завалимся в эту тихую обитель с заложником.

Серега почти все время, пока мы ехали, дремал, не обращая внимания на красоты за окном автомобиля. А места были живописные. Красивые места. Я откровенно ими любовался. Вскоре мы съехали с шоссе в сторону, и поплыла под колесами грунтовая, но на редкость ухоженная дорога, что для нашей родной державы как-то даже непривычно. Проехав по ней среди ровных полей, нырнули в холмы и запетляли между ними. Холмы становились все выше и выше, пошел поверху лес, и вскоре дорожка совсем сузилась, холмы стиснули её в железных своих объятиях, нависая высоко и грозно.

— Останови-ка здесь, — раздалось за моей спиной.

Я оглянулся. Серега сидел, весь подавшись вперед, от сонливости его и следа не осталось, глаза высвечивали кошачьей желтизной, черты лица обострились. Сейчас он чем-то походил на индейца из классического вестерна.

Я притормозил, и мы, с трудом затиснув машину на обочину, для чего пришлось чуть не набок её положить, пошли осматриваться.

Где-то через час я сидел около машины, пытаясь отдышаться от скачки по холмам с обеих сторон дороги, а Серега продолжал прыгать вверх-вниз, как лось, что-то замеряя рулеткой, оказавшейся у него в кармане. Высматривал что-то, вынюхивал, вскакивал, ложился, садился на корточки, даже съехал на пузе со склона — зачем, Богу ведомо, — отчего приобрел вид овоща, побывавшего на терке.

Так он упражнялся ещё час. У меня даже в глазах замельтешило. Он взбегал на склон и скатывался с противоположной стороны, чуть не прыгая мне на плечи. По отвесным стенам он взлетал, как серна, почти не снижая скорости.

— Значитца так, — деловито сообщил он, усаживаясь наконец рядом. Место — во! Здесь можно колонну автомашин зажать. Но слишком нас мало. Если бы можно было открыть огонь на поражение, тогда все проще решилось бы: сразу пару человек подстрелить, чтобы остальные поняли серьезность намерений, а там уж дело техники. А так…

Он задумался, щурясь на склоны, качая головой, оглядывая въезд в ущелье.

— А ты заметил, что за все время, пока мы тут, не проехало ни одной машины? — поинтересовался он.

— Заметил. Тузы утром проехали, а больше здесь ездить некуда. В деревнях просто так не катаются — бензин дорогой.

— Это хорошо, — покивал он головой и без перехода начал чертить прутиком на земле. — Смотри, делаем так: по одному человеку с двух сторон должны ударить точно по колесам передней и задней машины. Подбив их, сразу из подствольников бросают под дверцы шумовые гранаты — прямо под ноги выскакивающей охране. Сбоку из кустов ещё двое выходят и стреляют непрерывно поверх голов, как можно ниже заставляя нагибаться и психовать. Все время — психологическое давление. Побольше грохота, дыма, стрельбы. Бить из подствольников по склонам гранатами, пусть взрывается земля, сверху сыплется на охранников мусор. Прижать их, задавить морально! Эх, ещё бы одного человечка!.. Да с пулеметом бы на горку, чтобы он из тяжелого сверху очередями понервировал. Цены бы нам не было!

— Но работать придется почти нос к носу, особенно атакующим сбоку. Один выстрел и…

— Я и говорю, все должно решиться буквально за секунды. В противном случае нас вытащат отсюда вперед ногами. Это уж не ходи к цыганке.

Мы ещё немного походили, наметили для каждого место засады, даже приготовили заранее кучи листьев и веток, чтобы завтра времени не тратить. И для пулеметчика на горке место оборудовали на всякий случай: а вдруг найдется желающий. Ха!

Конечно, наша затея выглядела слишком авантюрной, но именно такие ошеломляющие операции зачастую и имели успех из-за своей неожиданности и непредсказуемости. Хотя риск был, безусловно, смертельным. Противник оказывался перед нами буквально на расстоянии вытянутой руки. Один выстрел — а с такого расстояния и школьник не промахнется, не то что тренированная охрана — и все, гуд бай, Чарли.

Мы глянули на часы и заторопились обратно, надо ещё на дачу поспеть. Мы стащили машину на дорогу, я собрался уже сесть за руль и тут услышал хлопок багажника и оглянулся. Из-за открытого багажника вышел Серега, направляя на меня автомат. Я растерялся, обомлел, ничего не понимая, а он вскинул вверх оружие и передернул затвор. Загрохотали выстрелы, я инстинктивно присел, прикрыл голову руками… Так же неожиданно выстрелы стихли.

Я поднял голову и увидел лицо Сереги.

— Ты чего? — спросил он меня. — Выстрелов, что ли, боишься?

Он был удивлен и даже немного растерян.

— Предупреждать же надо! — едва не заорал я на него.

— Да я хотел проверить, как ты на выстрелы среагируешь, если что, оправдываясь, забормотал Серега, видимо, поняв неудачность шутки.

Мы торопились, что доставило нам несколько неприятных минут — нас остановил за превышение скорости гаишник. От него удалось откупиться, и в дальнейшем нам больше везло. Мы гнали на приличной скорости, но уже без остановок.

Все выглядело именно так, как говорила Нина. Дом стоял особняком, мы едва отыскали его на полянке среди сосен, большой и двухэтажный. Внутри присутствовали следы полного и давнишнего отсутствия людей. Повсюду толстый слой пыли, воздух застоявшийся. Кроме удобных и светлых комнат, там обнаружился большой сухой подвал с несколькими кладовками, которые можно использовать как камеры — они будто созданы специально для этого: с толстыми, обитыми железом дверями, без окон и с хорошей вентиляцией.

Во всех комнатах оказались плотные двойные шторы. В нескольких больших холодильниках мы нашли изрядные запасы консервов и спиртного, в шкафу на кухне полно круп и чая.

Словом, осмотром мы остались довольны. Да и наружный обзор замечательный. До соснового леса простиралась небольшая полянка, вполне достаточная для того, чтобы никто не смог пройти к дому незамеченным.

Мы вышли на задний двор и едва не ахнули, так было красиво. Даже теннисный корт, огороженный сеткой, предусмотрели заботливые хозяева. А с высокого обрыва открывался чудесный вид на огромное озеро, казавшееся отсюда бесконечным, теряясь в дымке тумана. Я сразу узнал это место по фотографии, которую рассматривал много раз. Только сосенка одна меня удивила. Но об этом я вспомнил позже.

Сергей позвал меня в машину, надо было торопиться. Желательно успеть встретиться с Ниной и провести военный совет с ребятами.

Вернулись мы впритирку, даже в котельную не стали заезжать, сразу к Нине поехали на условленное место.

Она несколько задержалась на службе, заставив нас изрядно поволноваться, особенно меня. Я едва не попал под колеса её автомобиля, бросившись к ней навстречу.

Я предложил Нине завтра с утра заехать на работу и найти предлог уйти до конца дня, чтобы не вызывать раньше времени тревоги и поисков. А самой тут же ехать на дачу и ждать нас.

Но Нина заявила, упрямо и категорически:

— Я не поеду ни на какие дачи.

— В смысле? — оторопел я.

— Я еду с вами.

Мы наперебой принялись объяснять ей, что делать этого не стоит ни в коем случае, что завтра может получиться так, что никто из нас не уйдет с той дороги живым. Мы умоляли её, мы пугали её, но тщетно. Она умела стоять на своем.

— Вы рискуете во многом из-за меня. Вам нужен лишний человек, стрелять из пулемета надо поверх голов, целиться не нужно. Вы поставьте пулемет заранее, покажите куда нажимать, а я выстрелю. Но одних я вас все равно не отпущу, хоть убейте.

И мы поняли, что она не отступит. Твердости её характера можно только позавидовать.

— Но с условием, — пригрозил Семен. — Выпустишь пару очередей — и лежи тихо. Носа не высовывай, пока не позовем. А если что — пытайся уйти лесом. Может, повезет… — не очень уверенно закончил он.

Мы отпустили Нину, взяли недалеко от её офиса служебную машину, ключи от которой она нам оставила, и поехали в котельную. Там сменили номера на машинах, набили их оружием и припасами, поужинали и легли спать.

Утром ограничились горячим кофе. Серега, Семен и Мишаня сразу отправились на место, а я — встречать Нину. Мы должны были успеть. Обычно шеф выезжал после двух. Нина вышла из офиса, увидев, как я припарковался невдалеке, села в машину, и я поехал за ней. Она загнала машину во двор, забрала свои вещи и пересела в мою, оставив дверцу своих «Жигулей» приоткрытой.

Вскоре мы ехали по тем же замечательным местам, где проезжали вчера с Серегой.

— Вот и у нас с тобой свадебное путешествие, — попробовал я пошутить.

Шутка получилась неудачная, и я замолчал, но Нина, словно не заметила неловкости. Она отвернулась от окна и ответила:

— Что бы там с нами ни случилось, мы уже никогда больше не расстанемся. Никогда. Правда?

И посмотрела на меня печально и серьезно. Я только и смог кивнуть.

Подъезжая к ущелью, я сбавил скорость до минимума и велел Нине очень внимательно оглядеться по сторонам, проверить, хорошо ли замаскировались ребята. Нина всматривалась, щурилась, но так ничего и не заметила. Я проехал ещё немного, остановил машину и свистнул. Нина испуганно вскрикнула от неожиданности: прямо возле её ног из вороха листьев поднялись довольные Серега и Семен, а ближе к началу ущелья вставал огромный Мишаня.

— Ну, уж если ты такого мужика проглядела, то наша маскировка сработает! — веселился Семен.

Мишаня повел Нину показывать пулемет и место засады, а мы ещё раз проверили детали. Решили начинать по выкрику сороки, который подаст Серега, загородив дорогу спереди. Мишаня начнет атаковать сзади. Они одновременно «обезножат» машины шефа и его охраны, после сигнала мы все должны надеть наушники, поскольку шумовая граната лишит нас способности общаться. Мы с Семеном лежим сбоку от дороги и после сигнала вообще не высовываем носа. А смотрим на часы. Через тридцать секунд после крика сороки мы выпрыгиваем из своего убежища. Все переговоры во время атаки ведем по радиотелефонам.

Спустились Нина и Мишаня. Мы все переоделись в камуфляжную форму и натянули бронежилеты. Серега раздал нам наушники, ещё раз проинструктировал, и мы пошли занимать позиции. Во время захвата мы договорились подчиняться командам Сереги.

Я проводил взглядом тонкую и гибкую фигуру Нины в камуфляжной форме, которая шла ей не меньше, чем дорогие костюмы.

— Она не промахнется? — спросил я у Мишани.

— Будь спок! — ответил он, выставив вперед свою лапищу. — Я выставил ей пулемет, как стрелочки часов на Спасской башне.

Мы отогнали наши машины подальше от дороги, чтобы их не заметили. Потом нас с Семеном завалили листьями, и мы затаились. Сигнала мы ждали долго. Я даже едва не заснул. Но вот раздался выкрик сороки. Правда, ещё до этого мы услышали шум приближающихся машин.

— Только не промахнитесь! — мысленно умолял я ребят, натянув наушники и глядя, как мучительно медленно отсчитывает секундная стрелка деления вечности на циферблате.

Я вскочил одновременно с тем, как она коснулась тридцатого деления. Краем глаза заметил, как начала осыпаться листва с выросшего рядом со мной Семена, который уже поливал из автомата поверх голов присевших у машин оглушенных охранников. Мы словно смотрели немое кино. Под ногами охраны оседал черный дым шумовых гранат, рядом со мной валялось отброшенное взрывом колесо, оба автомобиля уткнулись носами в землю, причем второй ещё и врезался в первый, вот почему у ребят из охраны все лица оказались в ссадинах. Кто-то пытался отстреливаться из-за дверца машины, с полу, но вслепую, не поднимая головы.

Ведя правой рукой огонь, я левой отстегнул гранату и бросил под ноги охранникам из второй машины. На секунду перевел взгляд на первую и едва удержался, чтобы не врезать очередью ниже: там, прикрывая шефа, зажимал себе уши явно контуженный Володя. Он весь был залеплен пластырем, на правой щеке чернело огромное пятно, а левый глаз закрывала толстая марлевая повязка.

После взрыва ещё двух гранат часть охранников просто упала, хватаясь за уши, остальные, совершенно деморализованные, пытались пригнуться пониже под градом пуль, свистевших над самыми головами. Да в придачу от гранат, выпущенных из подствольников Мишани и Сереги, взрывались склоны «ущелья», осыпая сгорбившихся внизу людей комьями земли.

Я понимал их состояние. Когда в тебя стреляют, на спину что-то сыплется — поди догадайся, осколки это или земля, — под ногами разрываются гранаты, от звука которых лопаются барабанные перепонки, а сверху свистят пули, никому в голову не придет, что все странным образом живы. Ведь это тебя, именно тебя в упор расстреливают пляшущие перед глазами фигуры в камуфляже!

И в этот момент, словно ставя точку в этом адском спектакле, загрохотал сверху пулемет.

— Ну, все, — мелькнуло у меня. — Сейчас после нескольких очередей надо заорать на охрану, чтобы бросали оружие. Вот только Нина ленту расстреляет…

Но тут началось нечто совершенно не запланированное. Меня сзади что-то сильно толкнуло, ударило в плечо. Я едва не упал носом. Но тут же забыл о своем ранении, решив, что нас обошли… И вдруг сообразил, что пулемет-то стреляет по-прежнему!

Значит… И я с ужасом заметил, как стоявший передо мной охранник прижал к груди руку и, хватая ртом воздух, валится на спину, отброшенный тяжелой пулей к машине. Рядом с ним выронил пистолет, хватаясь за руку, другой. Около меня стоял на коленях Семен, прижимая рукой бок, автомат валялся перед ним, лицо перекосилось. И потом вижу: схватившись за живот, осел на землю Володя, а следом вскинул руки к голове — шеф!

— У Нины сбился прицел! — осенила меня страшная догадка. — Сейчас она превратит всех внизу в капусту!

Я развернулся в сторону холма, заорал, махая руками, заслоняя собою людей на дороге.

— Не стре-ля-а-ай!!!

Страшный удар пришелся мне прямо в грудь, я закашлялся, выплюнул кровь, и получил ещё удар в голову…

Очнулся я от того, что кто-то тер мне виски. В нос ударил резкий запах спирта.

— Дыши, дыши! — услышал я из тумана команду и старательно попытался её выполнить, но в горло мне будто пробку вставили. Тогда тот же голос заорал на меня: — Нюхай! Нюхай!

Я потянул в себя воздух, и в нос мне ударил резкий запах спирта, обжигая легкие, но зато и вытолкнул чертову пробку. Я закашлялся и завертел головой, но этот «кто-то» оказался очень настойчив. Он разжал мне рот и влил обжигающую влагу. Я глотнул, со свистом стал вдыхать воздух. Туман рассеялся. Я увидел над собой лицо Сереги.

— Ну ты, лекарь хренов, — слабо отмахнулся я от попыток влить в меня ещё глоток.

В голове страшно гудело, каждое движение вызывало боль. Саднила грудь. Я опустил глаза, но ни следов крови, ни бинтов не заметил.

— Наверное, спас жилет, — подумал я.

В воздухе пахло гарью. Опираясь на руку, я с трудом сел и осмотрелся. Картина предстала моим глазам — грустнее некуда. Охрана лежала лицом вниз, разбросав руки в стороны. Понять сразу, кто убит, а кто просто сдался, невозможно. За ними присматривал Мишаня. Семен возился над распростертым телом шефа. Рядом сидел Володя, прижимая скованные наручниками руки к животу. На лице у него застыла гримаса боли.

— Слава Богу, Семен жив, — успокоился я. — А как же я? Мне же в голову попали!?

Я схватился за лоб, нащупал здоровенную шишку и посмотрел тупо на свою ладонь, не понимая…

— Пули были резиновые, — пояснил Серега, заметив выражение моего лица. — Мишаня на всякий пожарный зарядил в пулемет ленту с холостыми патронами. Это он так думал, что с холостыми, а она оказалась с резиновыми пулями. Он сразу не разобрался.

— Как же так получилось с пулеметом?

Он недоуменно развел руками. Нину было не видно, но ей и приказано не показываться, она должна ждать нас у машин, за склоном, чтобы её не засекла охрана.

— А с шефом что? — спросил я.

— Слабоват. Пуля прямо в голову угодила. Семен пытается его в чувство привести.

Я с трудом поднялся и подумал, что вряд ли моя голова ещё способна соображать. Я, правда, напрягся и вспомнил, что дважды два — четыре, и, гордый своим открытием, пошел к Семену.

Шеф уже дышал, даже глаза открыл.

— Будет жить! — подмигнул Семен мне.

Володя при виде меня попытался дотянуться и лягнуть ногой, но от слабости ничего не вышло — видать, всерьез его контузило.

— Ну, гады! — прошипел он. — Теперь ваша песенка точно спета! Все! Хана вам.

— Ладно, пусть по-твоему будет, — устало махнул я рукой. — Считай нас покойниками, если это согреет тебе душу. А нам, пока мы живы, это не мешает.

Я взял его за наручники и оттащил к остальным охранникам. Мы собрали всех вместе, приковали к машинам, и я сказал:

— Значит, так. Вам ничего плохого мы не желаем. Как видите, все остались живы, хотя мы могли вас перестрелять. Передайте в банке, что мы требуем за вашего шефа — а его мы с собой забираем — всего-навсего миллион долларов. Когда и где передать деньги, мы скажем. Не вздумайте сообщать в органы. Мы не дети, все эти штучки знаем. Если что — пристрелим шефа.

— А вы его и так пристрелите! — выкрикнул хрипло Володя.

— Но вас-то мы оставили в живых, — возразил Семен. — Зачем же убивать человека, если мы получим деньги?

Неожиданно раздался рев приближающегося на скорости автомобиля. Мишаня перекинул шефа через плечо, а мы, подхватив оружие, бросились навстречу этому звуку.

Едва не расстреляли его по колесам, но вовремя узнали нашу машину. Это Нина, не выдержав, видимо, нервного напряжения и ожидания, решила посмотреть, как дела.

Мы бежали к ней, шеф болтался, как большая тряпичная кукла, на плече у Мишани. Мы знаками велели Нине развернуться, но она не так поняла и вышла из машины, решив, что мы зовем её. Я замахал, чтобы она поскорей лезла обратно, но, обернувшись, заметил, что Володя отчаянно тянет шею в немом изумлении. Я готов был поклясться, что он её узнал. Я придержал Семена и говорю, кивнул на Володю:

— Кажется, узнал. Что делать?

— А что делать? — пожал он плечами. — Либо плюнуть, либо пойти и пристрелить его.

Я и сам понял несуразность вопроса. Конечно, такого гада оставлять за спиной смертельно опасно. Но не расстреливать же безоружного скованного человека? Я вздохнул и поспешил следом за друзьями.

Эх, зря Нина залезла в это чертово «ущелье»! Не добежав еще, мы услышали шум мотора, и в ущелье влетел здоровенный джип.

Слава Богу, он въехал с другой стороны и чуть не врезался в подбитые машины с прикованными охранниками.

Из него посыпались вооруженные люди, они быстро рассыпались цепью и двинулись на нас. Несколько человек вскочили обратно в джип, и он дал задний ход, зарычав шинами. Над нами засвистели пули. Мы словно поменялись местами с охранниками шефа, только в нас-то стреляли прицельно и боевыми.

— Скорее! — выкричал Семен. — Они в обход поехали! Сейчас здесь будут!

Мы бросились в машину, где уже сгорбился в три погибели Мишаня, посадив шефа на колени и прикрывая его от пуль. Мы с Семеном повисли на подножках, стреляя над головами преследователей. Часть их осталась освобождать охранников, другие высыпали на дорогу, поливая огнем. Мы завиляли по узкой дороге, рискуя свалиться в кювет, увиливая от прицельных выстрелов. Вот и наша вторая машина. Нина затормозила, мы выскочили.

— Уезжайте! — кричал Семен Нине. — Мы догоним!

Нина медлила, тогда Серега бегом выскочил и подвинул её на место пассажира.

— Догоняйте! — бросил он нам, врубая скорость.

Нина хотела что-то сказать, но они уже мчались, вильнув простреленным багажником. Мы с Семеном переглянулись, и я понял, что и он это заметил.

— Вот и приехали, — вполголоса сказал я. — Этого мы не учли. А на одной машине далеко не уедешь.

— Да можно и на одной.

— Можно и на простреленной. Только в обоих случаях милиции будет небезынтересно познакомиться с пассажирами таких машин.

— Ладно. Прорвемся! — храбрился Семен, вскинув автомат и выдав очередь на весь рожок в сторону выбежавших из ущелья людей из джипа и освобожденных охранников, которые жаждали реванша.

Я выбросил две гранаты из подствольника: одну им за спины, другую перед ними, и бравые стрельцы дружно ткнулись носами в родную пыль дороги, воспетой малороссом.

Мы ещё выдали по рожку поверх голов, вскочили в машину и рванули догонять наших.

Но их без нас уже догоняли. За «жигуленком», вихлявшим отчаянно по проселку, как мамонт за зайцем, гнался тяжелый джип. «Жигуль» от отчаяния свернул с дороги и запрыгал по кочкам, и это было большой ошибкой. На бездорожье джип получал дополнительные преимущества. И так превосходя в скорости, здесь он выигрывал в маневре за счет высокой проходимости и мощности.

Из обеих машин вели беспорядочную стрельбу. Мишаня лупил через выбитое заднее окно «жигуленка», настолько явно задрав ствол в вечное небо, что даже ребенку стало бы ясно при одном взгляде на него, что стреляет он не на поражение. А с джипа палили два бравых парня, повисших по бокам. Правда, выскочив с дороги, стрельбу обе машины прекратили. Видно, такая у них там пошла качка да болтанка, что свободными руками приходилось держать челюсти, чтобы не усыпать зубами пол. А джип и без стрельбы догонял. Сереге удавалось до сих пор ускользнуть за счет головокружительных бросков в стороны и немыслимых поворотов. Но сколько так могло продолжаться?

— Съезжай с дороги! — заорал я Семену. — Попробуй его в бок ударить!

Я хотел ещё кое-что добавить, но тут чуть не отхватил себе язык, щелкнув челюстями, так меня на кочке подбросило. Дальше началось нечто невообразимое. Мы пытались достать на своем «жигуленке» ревущий, как пьяный мамонт, джип, дожимавший нашу вторую машину, стремясь загнать её на пашню, в поле, где она сразу увязла бы и тяжелый джип размазал бы её на удобрения.

Сереге пока удавалось уходить, но чувствовалось, что долго так не продлится. Слишком ощутима разница в классе машин, да и за рулем джипа не дилетант сидел. Кое-что соображал. Только не просек нашего с Семеном маневра. Мы подлетели сзади, Семен заложил крутейший вираж и со всего маха врезал наш «жигуленок» в сверкающий лаком бок джипа.

Удар был настолько силен, что сидевшие в джипе повылетали через открытый верх, как пробки из шампанского, по донышку которого умело ударили ладонью. Джип, бедняга, наклонился, взревел колесами в воздухе и завалился набок, а потом и вовсе перевернулся.

Серега хотел притормозить, но я высунулся в окошко и заорал ему: "Уходим! Быстрее!" — отчаянно сопровождая вопли жестикуляцией.

Они поняли и рванули в сторону шоссе. Мы завихляли следом. Я оглянулся. Ребята из джипа помогали друг дружке подняться из жирного чернозема и вертели головами, пытаясь понять, что это на них так налетело.

 

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Мы остановились недалеко от въезда на шоссе, загнав машины за кустарник у обочины. Мы вытащили шефа, которому стало совсем худо от этой тряски. Его рвало, он так побледнел, словно его в муке вываляли. Семен посадил его, прислонив к машине, на землю и принялся что-то над ним колдовать.

Осмотрев наш транспорт, мы пришли к неутешительным выводам. Дальше ехать не на чем.

— Захватим на шоссе какую-нибудь машину, — предложил Серега.

— Не пойдет, — возразил тут же Мишаня. — У охраны наверняка есть рации, они уже подняли тревогу. Они скоро сюда все понаедут да ещё небось и милицию притащат со всей округи, так что шоссе быстро перекроют. Да и захватывать придется либо две легковушки, либо фургон, а это чревато. Трасса слишком оживленная.

— Может, кто сам на обочину заедет? — неуверенно ляпнул я.

— Ты, что ли, много машин за полдня видал? — вопросом на вопрос ответил Мишаня.

— Так что же? Не сидеть же, не дожидаться, пока нас тут или постреляют, как куропаток в кустах, или повяжут, — сердито сказал Семен.

— Но не пешком же идти, — развел я руками.

— Зачем пешком? — пожала плечиком Нина. — Можно на электричке до Курского вокзала доехать, а там сделать пересадку и махнуть на дачу или в городе машину взять.

— А ведь верно! — обрадовался Мишаня.

И как бы в подтверждение правильности решения за рощицей раздался вопль электрички. Мы переглянулись. Других мнений не последовало, выбор был небогат.

— Вот только с шефом-то как? — спросил Серега, испортив всем настроение. — Не везти же его связанного, с кляпом во рту.

— Придется бросить, — уныло сказал Мишаня.

— Это как это — бросить? — взвилась Нина. — Столько нервов, риска…

— Жизнь дороже, — согласился я с Мишаней.

Нина сжала кулачки, лицо у неё стало некрасивым, злым, она почти плакала, глаза горели ненавистью. Я хорошо понимал ее: пережить такое — и вдруг бросить. Но что делать, не погибать же!

— Зачем же бросать? — подошел к нам Семен. — Он нам с боем достался, мы жизнью рисковали.

— Что же ты предлагаешь? — посмотрел на него я. — Кстати, как он?

— Будет жить. Правда, контузило его прилично. К тому же — стресс и шоковое состояние, с перепугу. Вот охрана, и та не выдержала нашего натиска, а он и вовсе не попадал никогда в такие переделки.

— Ты не забывай, он же все-таки спортсмен.

— Что-то жидковат он для спортсмена, — скептически покачал головой Серега.

— Так что решаем? — подал голос Мишаня. — Не до завтра же нам тут высиживать.

— А чего решать-то? — удивился Семен. — Собирайтесь, идем. А насчет шефа не беспокойтесь, я гарантирую полный ажур. Комар носа не подточит.

— Ты что же его, в мешке нести собрался? — прищурился Серега.

— Зачем же в мешке? Сам поедет.

— Как это — сам? — не поверил Серега.

— Вот увидите, — загадочно улыбнулся Семен.

Мы быстро собрались, пораспихали оружие и припасы, какие могли, по сумкам и рюкзакам и потопали.

К станции выходили из рощицы группками. Первым на платформу вылез Серега со спортивной сумкой через плечо и рюкзаком за спиной. В сумке у него лежали два разобранных автомата, гранаты и пистолеты. В рюкзаке цинковые коробки с патронами и консервы.

Он прошел всю платформу из конца в конец, внимательно вглядываясь в лица немногочисленных пассажиров, посмотрел расписание и сделал нам знак выходить. Мы несли по спортивной сумке, за спиной у меня, как и у Сереги, висел рюкзак, а у Нины в руках — полиэтиленовая сумка необъятных размеров. Купив себе билеты, мы знаками позвали остальных, скоро должна подойти электричка.

Они долго не появлялись. Серега даже сходил к кассе, не выдержал, купил им три билета, нервно поглядывал на часы.

— Что-то с мужем? — тихо спросила меня Нина.

Я пожал плечами. Я и сам вглядывался в зелень рощи, наивно надеясь что-то рассмотреть там, за листвой.

— А если он добровольно не поедет? — опять спросила Нина, явно нервничая.

— Тогда просто бросят его там, не пристрелят же, — ответил я.

— Это как! Оставят?! — едва не крикнула она.

На нас даже обернулись. Серега вопросительно вытянул шею. Я пожал плечами, мол, все в порядке. Я понимал Нину, хотя и нервничала она, на мой взгляд, излишне. Но это на мой взгляд. Она же все-таки женщина, да ещё такие свалились на её плечи испытания. Подлая затея мужа, бесконечное ожидание, ежедневное напряжение, страх, риск. Жуткая перестрелка в ущелье, потом дикая погоня, стрельба. Все это не могло не сказаться на нервах.

Появились из рощи наши партнеры, когда электричка уже подъезжала, загибаясь из-за поворота своим змеиным телом к платформе.

Зрелище нам предстало то еще: впереди вышагивал Мишаня, тащивший в руках две огромные, как грузовики, сумки, при этом его мотало, как осину в ветреную погоду, весь он был расхристанный, рубашка выбилась из штанов, брюки на одном колене порваны. Мы встревожено переглянулись, ничего не понимая. Мишаня оглянулся и крикнул в зелень деревьев заплетающимся языком:

— Сеня! Давай его сюда скорее, мы оп-паздываем… Поезд, ядренеть, приездывает.

Из-за спины его показались Семен и шеф. Семена качало и швыряло, словно боцмана, списанного с корабля за пьянку. На руке его повис пьяный в дупель шеф, пытавшийся что-то петь. Ногами он совсем не двигал, и Семен буквально волочил его.

Мишаня втащил баулы по лесенке, посмотрел, как эту преграду пытаются преодолеть его друзья-собутыльники, сгреб их обоих за шкирку и поставил рядом с собой, у них только ноги в воздухе мелькнули.

Так вот что придумал Семен! Ну, гений! Лучшей маскировки для подмосковных электричек, привычных к подобным картинам, придумать просто невозможно. На трех крепко выпивших дачников, перебравших «воздуха», в пригородном поезде никто не обратит ни малейшего внимания, а если и обратит, уж подозрений-то пьяный на Руси никогда не вызовет. Скорее трезвый подозрителен.

И действительно, у них контролеры даже билеты проверять не стали, махнув рукой и пройдя мимо, хотя Мишаня и пытался их предъявить. Всю дорогу до Москвы они с Семеном безобразничали, как хотели, естественно, не задевая пассажиров. Заигрывали с девушками, пели песни не вполне пристойного содержания вроде:

Я свою любимую

из могилки вырою,

перверну, похлопаю,

поставлю кверху попою.

И это не дурачество,

а борьба за качество!

Семен вскочил в проход между скамейками, засеменил ногами и, выделывая руками немыслимые «па», завел:

В небе самолет летит

с новою уборною.

Кто посмотрит на него,

морда станет черною.

Мишаня тоже попытался изобразить подобие пляски, но наступил шефу на ногу, отчего тот устроил такой визг, что прибежали пассажиры из соседних вагонов, а шеф почти протрезвел. Пришлось Мишане с Семеном опять срочно вливать в него «успокоительное», которым они и сами не побрезговали. В общем, ехали они даже не без приятности.

В Москве на перрон мы выгружались с опаской. Но, как видно, маневр наш не просекли, и если нас и искали, то до сих пор в районе шоссе, думая, что мы попытаемся уйти на захваченной по пути машине. Словом, пока нам везло. Мы по путям перешли на другую ветку, решив не рисковать и не испытывать судьбу, воруя машины, а ехать на дачу электричкой.

На этот раз в поезд мы садились уже всей честной компанией и позволили себе как следует расслабиться, не забывая вливать и в шефа. За окном пробегали леса, спускались сумерки, близился вечер, в открытую фрамугу врывался пьяный воздух, наполняя нас легкостью и блаженством. Напротив нас с Ниной на лавке дурачились Мишаня с Серегой, Семен обнимал пьяненького до отупения шефа. У плеча своего я ощущал Нинино плечо, её рука нашла мою руку, и я был счастлив.

Мы были опьянены все. Удачей, которая казалась так близко, этим полным озона воздухом. Нам чудилось, что все самое плохое позади. Спало дикое нервное напряжение, мы остались живы и, не считая нескольких синяков, невредимы, на что, честно говоря, мало рассчитывали, планируя эту безумную операцию.

Нина положила голову мне на плечо, ветер трепал её золотистые волосы, они щекотали мне лицо, напоминая о чем-то очень приятном, но о чем именно, я не мог никак вспомнить… Я совсем размяк и задремал.

Разбудил меня пронзительный голос, который старательно выводил:

Казак име-е-ел златые гоооры

и ре-е-еки по-о-олные-е-е вина-а-а…

Я уставился на шефа, раззявив рот. Он пел, явно не до конца понимая, где находится и что с ним происходит. Голосом он обладал совершенно удивительным — как будто одновременно играют на ржавой пиле и водят пенопластом по стеклу. Весь вагон содрогнулся. Мишаня от растерянности попытался заткнуть ему рот ладонью, но шеф цапнул его острыми зубами за палец. Мишаня, шевеля губами, молча заругался, затряс прокушенным пальцем, а Серега бросился доставать из сумки" успокоительное". Семен пытался его унять, обнимая за плечи, Серега тыкал ему в рот стакан, расплескивая драгоценный спирт, а шеф желал петь. У него душа просила.

Теперь я бо-о-ос, коле-е-енки го-о-олы,<

и жопа све-е-етит, ка-а-ак луна-а-а-а-а-а!

взвизгнул он напоследок, дальнейшие слова заглушило бульканье. Серега для подстраховки влил в него два стакана. После этого шеф сначала постарался забраться к нему на ручки, а потом полез к Мишане за пазуху. Обиженный Мишаня завязывал платком прокушенный палец и заигрываний шефа не принял. Тот уже спал в отключке, при этом дрыгая ногами, руками и тоненько вскрикивая, видимо, переживая случившееся в мрачном своем опьяненном подсознании.

Он мешал всем и раздражал Мишаню. Наконец тот не выдержал и после очередного тычка пяткой вытащил у шефа из брюк ремень и к восторгу обернувшихся как по команде пассажиров, не избалованных зрелищами, поднял шефа и положил на багажную полку, привязав ремнем, чтобы не свалился.

После этого мы все задремали. И едва не проехали нужную остановку. Меня толкнул в плечо Семен. Поезд стоял.

— Выходим! Наша! — заорал он мне в ухо.

Я подпрыгнул, подхватил в одну руку сумку, в другую Нину и бросился бегом из вагона следом за Семеном и Серегой. Мы вывалились из дверей, на плечи нам обрушился со своими неподъемными сумками Мишаня, споткнувшийся на выходе. Двери зашипели, металлический голос из динамика объявил: "Следующая станция…"

— Все вышли? Ничего не оставили? — спросил я просто по привычке.

И замер, забыв закрыть рот. И все остальные тоже замерли,

наблюдая, как, будто в замедленной съемке, сходятся двери поезда,

чтобы увезти шефа, оставленного на багажной полке…

И тут в створки дверей, сдвигающихся торжественно, как половинки занавеса в театре, всунул свои могучие плечи Мишаня. Двери застопорились, что-то завизжало, зашипело, поезд гуднул и затих. Двери беспомощно болтались, вместо шипения раздавался свист. Мы стояли на пустом перроне, отчаянно махая машинисту, высунувшему изумленную, ничего не понимающую физиономию в окошко электровоза.

Мишаня появился, держа на руках шефа, бережно, словно дитя, прижимая его к своей широченной груди.

От воплей машиниста облетели листья с ближайших деревьев. А мы углублялись в лес. Нина уверенно вела нас в уже сгустившихся сумерках, мы плелись гуськом за нею. Мишаня шефа так и нес, торжественно, боясь выпустить из рук.

Вот было бы смеху, если бы он уехал на багажной полке, после всего!

Шли мы довольно долго, пришлось даже небольшой привал в лесу устраивать, да пока обходили стороной дачный поселок, тоже крюк приличный накинули.

И вот наконец мы на месте. Я и Нина пошли вперед, задернули, не зажигая света, все шторы, проверили комнаты. И только после этого дали знак остальным входить.

Пустой, нежилой дом на каждый шаг отзывался гулким эхом. Но вскоре стало уютнее, дом нас принял и успокоился, признав за своих.

Шефа Мишаня отнес в подвал, в одну из кладовок, уложив на заранее приготовленную кровать. Он бережно раздел его, заботливо укрыл одеялом. Видно, до сих пор находился под впечатлением, что мы могли отправить беднягу по гладким, отполированным тысячами тысяч поездов рельсам далеко-далеко. И виноват в этом оказался бы он, Мишаня, потому что сам засунул его на полку.

Только в стенах убежища мы наконец почувствовали, как устали за весь этот долгий безумный день. Да и за все предшествующие дни тоже. Мы наскоро поужинали и завалились спать, не забыв выставить охрану во дворе. Ночью дежурили по очереди. Но все прошло тихо и спокойно.

Утром решили ограничиться наблюдением из окна чердака. Во дворе, на виду, лучше не светиться.

Я и Семен отправились к шефу, отнести завтрак и поговорить.

Шеф кое-как пришел в себя, но, видимо, не до конца. Под глазами у него залегли черные круги, от завтрака он отказался категорически, выпил чашку крепкого кофе и попросил еще. Я пошел за кофейником. Когда вернулся, шеф неумело пытался курить, рука его, держащая сигарету, дрожала. Заметив меня, он обернулся и начал говорить то, что, очевидно, уже выслушал Семен, потому как делал мне за спиной шефа знаки, пытался предупредить о чем-то. Но я не понял, а шеф говорил, лихорадочно блестя глазами:

— Ребята, вы совершаете огромную ошибку. Я же не мог простить вам долг, но и не передал ваше дело в следственные органы. Потом вы устроили какое-то дикое нападение на Володю, зачем-то пытались кого-то ограбить, убили двух ни в чем не повинных людей, а вчера ещё и эту немыслимую заваруху учинили. Что это с вами? Дикая какая-то ошибка. Ты, Абрикосов, знаешь хотя бы, что анализ подтвердил наличие в крови больших доз наркотических веществ?

— Здесь ты можешь рассказывать что угодно, — сказал я жестко. — А как догадался тот, кто грабил меня, что засаду надо устраивать в конце дня да ещё не в инкассаторской машине, где возят обычно деньги, а в курьерской?

— Да откуда я знаю! — взвизгнул шеф, некрасиво морщась. — Я, что ли, посадил его туда? Может, он лез наобум!

— Наобум с баллоном газа и в кислородной маске в машины не лезут, резонно возразил Семен. — Да ещё в первые попавшиеся. Не вяжется как-то у нас тут, а?

— Ну не я же его, в самом деле, подсадил туда, — чуть не плача выкрикнул шеф.

— Это уж пускай на твоей совести останется, — сказал я. — На эту тему устраивать диспуты нам нет резона. Да мы и не суд, не следствие.

— Да и чего тебе трястись? Получим выкуп и отпустим. Нам грех на душу незачем брать, — успокоил его Семен.

— Какой выкуп?! Какой ещё выкуп?! Да кто вам его заплатит-то? И сколько вы хотите получить?

— Немного, — ответил я. — Наши расписки и миллион долларов. Всего-то ничего.

— Да откуда у нас в банке такие деньги наличные? Давайте вы меня отпустите, а я вам гарантирую ваши расписки и по пятьдесят тысяч долларов. Все равно в кассе такой суммы нет.

— В кассе, может, и нет. А в фонде учредителей — найдется, — вступил Семен.

Ох, зря он это сказал!

Глаза у шефа округлились, сам он весь как-то сник, ссутулился, голову повесил и спросил тихо-тихо:

— Это вам жена моя доложила? Значит, я её вчера видел? А я думал, мне показалось. Вы её тоже в заложники взяли или она с вами заодно?

Мы молчали, не зная, что ответить. Шеф вздохнул и ответил сам себе:

— Значит, заодно…

И замолчал после этого надолго. Потом спросил меня:

— Следовательно, я нанимал следить за моей женой её любовника? И вы давно все продумали?

— Мы ничего не продумывали. Это ты зачем-то решил убить жену, с которой расписан почти десять лет. Это ты убил лифтера, готов был и меня убить.

— Какой лифтер? Ты что, с ума сошел? — совершенно искренне возмутился шеф. — И какие такие десять лет? Мы женаты всего два года…

Тут уж я растерялся:

— Как это — два года?

— Да вот так! — шеф полез в карман пиджака и бросил на стол паспорт, в котором стоял жирный штамп, подтверждающий его слова.

Эта чертова карусель начинала сводить меня с ума.

— А как же сосенка?

— Какая сосенка!!! — простонал шеф.

— Да там одна… — замялся я, заметив вопросительный взгляд моего друга.

— Ладно, ты тут подумай, а мы пошли. Есть точно ничего не будешь? ещё раз спросил Семен.

— Не буду, — буркнул шеф, заваливаясь лицом к стене и подтягивая к животу колени.

— Ну и ладно. Мы попозже занесем, — миролюбиво сказал Семен. — Ты отдыхай. Все будет в порядке. Получим бабки и отпустим на все четыре стороны.

— Ага, — фыркнул шеф. — Отпустите вы. Лучше пристрелите сразу, бандюги проклятые!

— И тебе спасибо, — отозвался Семен, закрывая за собой тяжелую дверь.

— Что за паника? — спросил он меня в коридоре. — Какая разница, десять лет или два года? И что за сосенка?

— Да погоди, сам пока не пойму толком…

Я попросил его отнести посуду на кухню, а сам пошел на задний двор. Так и есть! Чертовщина какая-то. На краю обрыва, на том самом месте, где сделана фотография, разученная мною почти наизусть, росла большая сосна, которая в момент съемки была ещё совсем крохотной. Если это та же сосна, то кто же тогда на фотографии рядом с Ниной? И как она здесь оказалась? Кто хозяин дачи? И зачем Нина соврала мне про десять лет?

Опять куча вопросов и ни одного вразумительного ответа. Я подошел к дереву поближе, взялся рукой за ствол и свесился вниз, очень осторожно, не люблю я высоты.

Почти под самыми ногами у меня плескалась, подмывая берег, вода. А из неё высовывались страшные зубья разбитых бетонных плит. Из их ощеренных кусков торчали хищные прутья арматуры.

"Не дай Бог загреметь туда! — мелькнуло в голове. — Костей не соберешь, и отскрести нечего будет".

И тут меня кто-то взял за плечо. Я испуганно вздрогнул, подавшись назад всем корпусом. И резко обернулся. За спиной у меня стояла Нина, озорно улыбаясь.

— Испугался?

Она легко ступила рядом со мной на самый краешек, у меня даже дух захватило.

— Это здесь хотели берег укреплять, — показала она пальцем на чудовищные обломки внизу. — Подогнали плавучий кран, стали плиты сгружать, а они сорвались — и вдребезги. Потом больше и не пробовали, махнули рукой, как водится. Валится берег, и пусть его валится. Только строить здесь запретили.

— Пойдем отсюда подальше, — я взял её за руку и потянул от страшного края.

— Что, высоты боишься? — спросила Нина, хитро улыбаясь.

— Если честно, то да, — признался я.

Нина оглянулась по сторонам и потянулась ко мне губами, прильнув всем телом. Но я отстранился. Она, конечно, растерялась немного и явно обиделась.

— Что с тобой?

— Подожди, Нина. Скажи, сколько времени ты замужем? — спросил я, чувствуя себя свиньей.

— Я же говорила тебе, — удивилась она вопросу. — Более десяти лет. А что, что-то не так?

— Да все так, — уклончиво протянул я. — Только твой муж почему-то утверждает, что вы женаты всего два года. И в его паспорте штамп стоит соответствующий…

— Ах, это! — она с облегчением рассмеялась. — Дело в том, что сначала мы жили незарегистрированные. И только два года назад он удостоил меня чести стать его супругой.

Тут и я почувствовал облегчение. А Нина, наоборот, вдруг нахмурилась и посерьезнела.

— Не веришь мне до конца, а? — она пыталась поймать мой взгляд.

А я его прятал. Что я мог ответить? Я и сам пока не знал, верю или нет. Правда, очень хотелось верить.

Так и сказал ей. Она, кажется, поняла меня правильно. По крайней мере повеселела. Мы стояли обнявшись, нам было так хорошо, что не хотелось возвращаться к реальности. Но пришлось. Нас позвали в дом, вежливо покричав в окно.

 

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Семен собрался в Москву договариваться насчет выкупа. Мишаня и Серега упорно настаивали на том, что ехать должен кто-то из них. Я их поддержал, поскольку наши с Семеном физиономии наверняка уже в руках у каждого мента в городе. Семен согласился со мной.

Решили послать Серегу как менее приметного. Ему предстояло договориться о передаче денег и заложника. Решили назначить место встречи неподалеку от дачи, чтобы сразу по получении выкупа мы смотались. Вряд ли банк обратится в милицию, но чем черт не шутит. Да и место надо уже менять. Это же азбука. Что-что, а ее-то заучили. Заодно я написал Сереге адрес, куда он должен заехать и заказать новые паспорта для меня, Нины и Семена с семьей.

— А может, и вам с нами махнуть к господам капиталистам, а, ребят? спросил Семен Серегу и Мишаню.

— Не, братан, — ответил за обоих Серега. — Ты уж извини, но мы тут останемся. Искать нас вряд ли будут, не опознали небось.

Одним словом, отказались они. Нина, оказывается, умница такая: запарковала в городе две машины, принадлежащие её фирме. Она выдала Сереге ключи и подробно объяснила, где найти одну из них.

Мы ещё раз обговорили место передачи выкупа, которое приметили ещё вчера, и проводили Серегу до электрички, оставив дома Нину и Мишаню.

Обратно пришли в приподнятом настроении. Наша авантюра двигалась к завершению, и, судя по всему, достаточно удачно. Вроде ничего не должно нам помешать. Конечно, оставался Володя, непримиримый враг, но он на совет учредителей никакого влияния не имел. Семен сразу пошел кормить шефа, предложить по крайней мере, а я поднялся наверх. Мишаня в одной из комнат что-то колдовал около пулемета.

— На хрена ты эту тяжесть волок с собой? — удивился я. — Если что, мы же не собираемся воевать по-настоящему. И где Нина?

— Нина отдыхает. Она не выспалась, — ответил Мишаня. — А с пулеметом-то престранная вещь приключилась. Я его зачем взял? Я все никак понять-то не могу, что там на горке произошло.

— А что ещё могло произойти? — удивился я. — Растерялась Нина, сбился прицел либо она ствол резко опустила. А что?

— Да так, — уклончиво ответил тот. — Ты вот подойди-ка сюда. Я в Афгане знаешь кто был? Пулеметчик-снайпер. У меня глаз — алмаз и руки железные. А пулемет я так стволом вверх задрал, что скорее себе за спину запустил бы, чем вниз.

— Ну, дернула там… Ствол и опустился.

— Да? А ты попробуй, — он пригласил меня к пулемету.

Ствол был высоко задран. Я хотел приложиться к прикладу, но Мишаня остановил меня:

— Я ей не велел прислоняться. Сказал, чтобы только на курок нажимала, боялся, что отдачей ей по зубам ударит.

Я пожал плечами и, взявшись за пулемет, попробовал опустить ствол. Не тут-то было! Я взглянул на сошки и увидел, что высота закреплена стопором в виде колесика. Я попытался отвинтить его, и опять не тут-то было! Я жал изо всех сил, и только с третьей попытки резьба подалась.

— Во! Видал? — обрадовался Мишаня. — А тогда я так же закрепил, на всякий пожарный.

— И что ты хочешь этим сказать? Что Нина обладает лошадиной силой, что она отвернула эту контргайку? Или ей медведь из леса на помощь пришел?

— Я хочу сказать, — спокойно сказал Мишаня, — что из пулемета стреляли прицельно, притом довольно умело, из неудобного положения, сильно наклонив пулемет, поскольку сошки не регулировались и гайка не поддавалась.

— Ты думаешь, Нина нас всех прицельно расстреляла из пулемета? А зачем?

— Ну, может, и не всех…

— Как тебя понимать?

— Да если б я знал! — разозлился Мишаня. — Я так же ничего не понимаю, как и ты. Вообще тогда странная какая-то игра получается. Это же её затея с выкупом, зачем же тогда она пыталась всех перестрелять там? Что бы ей это дало?

— Бр-р, глупости какие-то!

— Но ты же видел пулемет, щупал его!

— Ты мог забыть закрепить стопор, — упрямился я.

— Да не мог я забыть, не мог!

— А когда ты брал пулемет, стопор был завернут?

Мишаня напрягся, что-то хотел возразить, но потом засмущался:

— Я… Я не помню, — честно признался он.

— Ну вот, видишь, — вздохнул я с облегчением. — Не Нина же его отвернула.

— Да нет, — задумался Мишаня. — У неё бы силенок не хватило. Это верно. Ты сам-то еле-еле отвернул.

Мы помолчали.

— Извини, брат, — сконфуженно сказал Мишаня. — Это я, видно, забыл завернуть, сам виноват. Мерещится всякое…

— Ладно, брось, не переживай! — отозвался я почти весело, радуясь, что туман рассеялся.

Мы спустились вниз. Семен как раз принес от шефа посуду.

— Ну как, поел?

— Поел, — сказал Семен рассеянно. — Только странный он какой-то. Видать, сильно его шандарахнуло.

— Еще бы! Пулей в голову, хоть и резиновой, — пожалел шефа Мишаня.

— Меня тоже в голову, и тоже пулей, — обиделся я за невнимание к моей персоне. — И ничего. Не жалуюсь.

— Да ну?! Так-таки и не жалуешься? — ехидно прищурился Семен.

— Это не жалоба. Это констатация факта, — заявил я.

— Твоей голове не убудет, а у шефа башка для размышлений, это инструмент тонкий, — с уважением произнес Мишаня.

— Ага, — вконец разозлился я. — А моей головой, что же, дрова колоть предназначено, так, что ли?

— Если хорошенько подумать, может, найдется и ещё какое-то применение для твоей головы, — протянул Мишаня.

— Только не думать, — подхватил Семен.

— Ладно, мудрецы собрались, — проворчал я.

Мы стали детально обсуждать план передачи заложника. Вскоре спустилась Нина, посидела с нами немного, потом заявила, что ей нездоровится, и попросила разбудить её, когда вернется Серега. Мы проводили её сочувственными взглядами.

Серега приехал даже раньше, чем мы ожидали, и рассказал, как путешествовал по Москве.

Машину нашел легко и первым делом поехал насчет паспортов договариваться. Подъехав по адресу к одному из домов в Кривоколенном переулке, он едва не ахнул от наглости подпольного изготовителя фальшивых документов. На большом рекламном щите в торце дома значилось: "ПЕЧАТИ. ШТАМПЫ. МОЖНО ПО ОБРАЗЦАМ. ИЗГОТОВЛЕНИЕ ОТ ДВАДЦАТИ ЧЕТЫРЕХ ЧАСОВ — ДО СРОЧНОГО В ПРИСУТСТВИИ ЗАКАЗЧИКА, ЕСЛИ ВАМ ТАК НЕЙМЕТСЯ И НЕ ЖАЛЬ СВОИХ ДЕНЕГ. ВПРОЧЕМ, ЭТО ВАШИ ПРОБЛЕМЫ И ВАШИ ДЕНЬГИ. А КАЧЕСТВО Я ГАРАНТИРУЮ. ТАК ВЫ ЗАЙДЕТЕ, ИЛИ КАК? Я ВАС ВСТРЕЧУ ЛИЧНО. ЗИНОВИЙ ШПИЛЬМАН. ЕСЛИ У ВАС СОЛИДНЫЙ ЗАКАЗ — МОЖНО ПРОСТО ЗЯМА. НУ И ЧТО ВЫ СТОИТЕ? 1-й подъезд, 2-й этаж, 5, 6, 7 или 8-я квартира, как вам больше понравится. ТАК ВЫ УЖЕ ИДЕТЕ?"

Серега вытащил бумажку, посмотрел в неё и покачал головой. Куда его послали? Но поскольку других адресов ему не дали, он пошел по указанному на бумажке, где, правда, указывалась одна квартира, а не четыре. Вся эта реклама напоминал цирковой номер.

Серега поднялся по лестнице, остановился на площадке, повертел головой, не одобряя озорства солидного человека: на ответственной работе состоит и такое себе позволяет!

На лестнице было так тихо, что он услышал сзади крадущиеся шаги. И оглянулся. За спиной находилась квартира номер пять, из которой — Серега мог поклясться — кто-то смотрел на него в глазок.

Серега выдержал паузу, повернулся спиной к двери пятой квартиры и нажал звонок квартиры номер восемь. Опять послышались тихие крадущиеся шаги, на этот раз они удалялись. Серега в нетерпении нажал кнопку второй раз, и за дверями нужной ему квартиры наконец тоже раздались шаги. Дверь открылась. На пороге стоял старенький, совсем седой еврейчик.

Он стоял и смотрел на Серегу своими умными, огромными, выразительными глазами, скорее лошадиными, чем человечьими. Смотрел и молчал.

— Это вы — Шпильман? — спросил осторожный Серега.

— А что, тут кто-то ещё есть? — удивился еврейчик, оглядываясь подозрительно. — Но если у вас-таки есть сомнения, то да, это я. И можете называть меня по имени. А то когда меня по фамилии называют, я непроизвольно встаю на цыпочки и все время стараюсь вытянуться. Излагайте.

— Товарищ, гм, господин Зям… Ой, извините, Зиновий…

— Ничего, ничего, можете звать меня Зямой, если у вас есть деньги. Кстати, они у вас есть?

И тут, ни слова не говоря, он повернулся и быстро пошел в комнаты, оставив вконец растерявшегося Серегу в полутемной прихожей совсем одного, не знающего, что делать и куда поперся этот сумасшедший.

И тут раздался резкий звонок в дверь. Серега чуть не подпрыгнул, даже в сердце похолодело. Он не знал, открыть самому или ждать, пока вернется старик. А звонок между тем поливал и поливал, уже не прекращая свою бешеную трель.

Наконец он решился открыть. И чуть не выругался. На пороге стоял сияющий Зяма.

Весьма довольный своей шуткой, он отодвинул Серегу и вошел в прихожую, потом пригласил наконец гостя широким жестом в комнаты.

— Ну как? Мне удалось на вас произвести? — кося хитрым и лукавым глазом, спросил Зяма.

— Удалось. Только как?

— Все очень просто, — усмехнулся старик. — Когда-то у Шпильмана была большая еврейская семья. Такая, знаете, совсем еврейская, как положено. И водились у него кое-какие денежки, и выросли дети, и купил он им всем по маленькой, но хорошей квартирке рядом. И стали они жить на одном этаже. Потом один сын занялся политикой, сдалась же она еврею! Знаете, когда евреи занимаются политикой, это обычно плохо кончается и для них, и для всего человечества. Вы хотите примеров? Пожалуйста. Свердлов, Троцкий, Оппенгеймер, наконец, Энштейн и этот безумный австрийский еврей, как его? Шикльгрубер… Так о чем это мы?

Да, о том, что еврей и политика — это почти то же самое, что собака и блохи. Они, конечно, сосуществуют, но собаке от этого плохо. Ну так вот и сына моего арестовала родная наша советская власть. И он сидел — не могу сказать "сколько положено", но могу назвать — "сколько дали". Потом ему предложили уехать. И он уехал.

Что ж ему, спорить, что ли? Ну, я-то остался. Ладно, себе думаю, нас ещё много, Шпильманов. Но тут уезжает второй сын, два года просидел в отказе и все равно уехал. Вы даже не спрашиваете — куда? И правильно делаете. Куда может уехать еврей? Да еврей может уехать куда угодно. Он уехал в Голландию. Ему тут не хватало тюльпанов. А мне оставалось что?

Мне оставались их жены и их квартиры, в которых эти жены ожидали возможности присоединиться к мужьям. И потом началась перестройка. И жены уехали, и мои оставшиеся дети уехали. И что мне оставалось?

А мне осталось только проломить стенки в четырех квартирах, чтобы без конца не выскакивать на лестничную клетку. Они очень заботливые, мои дети. Они приватизировали квартиры и подарили их мне. Но я не могу спать во всех четырех одновременно. Я могу спать во всех четырех только по очереди. А теперь быстро, с чем вы пришли?

— Как это понимать?

— Если бы я пришел к вам, я бы знал, как это понимать — то, с чем я пришел. Но я знаю, что раз вы звонили в восьмую квартиру, то вам нужны паспорта или визы. Те, кому нужны печати, ленивы и торопливы. Они звонят сразу в ближнюю, пятую квартиру. Так кто вас послал? Впрочем, мне нет дела, хотя я и хотел бы все же узнать кто.

Серега настолько офонарел от такого напора слов, что даже вспотел, и старому еврею пришлось чуть не клещами вытаскивать из него суть вопроса.

— Итак, что мы имеем кроме ишиаса и геморроя? Мы имеем на сегодня два детских паспорта, два мужских и два женских. Это оригинально. Простите, они евреи?

— Почему — евреи? — не понял Серега логики. — Они все русские.

— Почему евреи? Да я подумал, что опять евреям ограничили выезд. А оказывается, все наоборот. Поверьте старому еврею: не иначе как к власти пришел Жириновский. Я же говорил вам, что еврей у власти — это нонсенс. Вот вам пожалуйста. Теперь он из мести запретит русским выезд за границу. Я же предупреждал! А? Что я говорил?!

— Да тут другие проблемы, — вздохнул совсем ошалевший Серега, вытирая пот со лба. — Вы лучше скажите, когда прийти, и я пойду, а!

— Когда приходить? А что, где-нибудь написано, что вход ко мне ограничен во времени? Нет, не написано? Тогда что за дела? Приходите хоть через час. Это если вам поболтать за жизнь. А если вам насчет документов, тогда либо завтра ночью, либо послезавтра утром. Это как у вас душа или обстоятельства требуют. Фотографии имеются?

— Есть только любительские и не для загранпаспортов.

— Давайте. Что же вы их при себе держите? Боже! Боже, что делается! Что делается! Вы, русские, совсем с ума сошли. Вы отпускаете за границу таких прекрасных женщин! А у вас самого, что, не нашлось фотографии, только в детском возрасте? Ничего, ничего, сделаем…

— Да я не еду.

— А кто же тогда едет? Я еду? Я никуда не еду! И зачем вам паспорт, если вы не едете?

— Это не мне паспорт. И я пойду. Мне… Мне некогда. Ага, вы уж извините, я потом как-нибудь… Вот деньги. Остальное потом. Если понадобится. Здесь хватит на первое время? Вы не беспокойтесь, мы все оплатим, сколько надо будет…

— А что мне надо? Ха! Он спрашивает, хватит ли здесь денег. Вы думаете, мне надо этих денег? Нет, мне не надо этих денег. Вы спрашиваете, хватит ли здесь? Я отвечаю — хватит.

— Да вы посчитайте!

— А зачем? Если бы даже вы мне пустой конверт дали, я бы сказал, что мне хватит.

Тут старичок глянул на часы и заспешил:

— Вы извините, молодой человек, мне иногда очень скучно. А Володе передайте, чтобы не беспокоился. Все сделаем в лучшем виде.

— Какому Володе? — растерялся Серега.

— Абрикосову, — усмехнулся старичок, мягко выпроваживая его за дверь. — Думаете, стал бы я с каждым встречным-поперечным разговаривать о самом важном?

— О чем самом важном?

— О жизни! — ответил старичок, захлопывая дверь.

Серега так и не успел спросить, откуда он узнал про Абрикосова. А я забыл сказать ему, что на свертке, который он вручил Шпильману в самом начале, была маленькая меточка.

Он же, выйдя от старого Зямы, сел в машину и направился к кольцевой дороге. Там дождался на обочине мощного транспортного потока, двигавшегося по всем четырем полосам сплошной черной змеей, и втиснулся в него довольно бесцеремонно, вогнав в дрожь какого-то чайника, державшегося правой, тихой стороны.

Пристроившись в серединке, он достал радиотелефон и набрал номер. Ответили сразу. Этого звонка явно ждали. Даже на этом конце провода ощущались напряжение и тревога.

— Ни слова! — сразу предупредил Серега. — Говорю только я. Вы отвечаете на мои вопросы, если они возникнут. Одно слово с вашей стороны, и я кладу трубку.

— А если… — вякнули на том конце.

Серега выключил радиотелефон. Включил через три минуты.

— Деньги приготовить купюрами не более двадцати долларов. Передача начнется завтра. Будьте готовы с утра. Я позвоню. Ваш шеф жив. Получим деньги — останется жить.

И он попылил дальше, отключившись. Больше не звонил. Поездил по кольцу, потом свернул и поехал к нам.

Я спросил его, не передавал ли чего Зяма. Он отрицательно покрутил головой, вдруг что-то вспомнил и побежал к машине.

— Ты куда? — окликнул его Семен.

— Куртку в машине оставил, — ответил Серега.

Вернулся он быстро, с курткой в руках, но вид у него был озабоченный. Он подозвал Семена и долго о чем-то шептался с ним, размахивая руками. Семен пытался, судя по жестикуляции, его разубедить в чем-то и успокоить. Но Серега не соглашался, упрямо мотал головой.

Я подошел к ним.

— О чем спорят славяне?

— Да мы не спорим, — ответил Семен. — Он уверяет, что кто-то украл у него из куртки бумажку с адресом Зямы, которую ты ему написал. А я говорю, что он сам небось её выкинул, кому она тут нужна?

— Вот этого я не знаю! — взвился Серега. — Кому-то, значит, очень даже нужна, если он в карман не поленился слазить.

Мы как могли успокоили его, сами подозревая, что Серега выронил бумажку по дороге или просто выкинул да и забыл. Ну в самом деле, кому мог понадобиться адрес старика Шпильмана?

 

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

День, вернее, его остаток, прошел спокойно. Еду шефу носили Мишаня и Серега. Мы с Семеном перестали к нему ходить: завидя нас, он начинал нести околесицу вроде того, что мы совершаем огромную ошибку, что его все предали, что жена задумала его погубить и все такое прочее. Что-то в этом роде он пытался втолковать и Мишане с Серегой, но не так настойчиво.

Мы снова и снова обсуждали все детали завтрашней операции, съездили на место, осмотрели все до кустика, просчитали каждое движение. Утром нужно разложить по дороге пакеты для тех, кто повезет выкуп, в условленных и заранее намеченных местах.

Завтра Серега и Семен поедут вместе в Москву, Семен возьмет вторую машину и сразу вернется, а Серега в условленное время позвонит и объяснит дальнейшие действия тому, кто должен передать выкуп.

Нина выглядела в этот вечер оживленной, ей стало лучше. Она съездила с нами на место завтрашнего обмена заложника на деньги, свежий воздух явно пошел ей на пользу. Она приготовила вкусный ужин, Серега позволил нам немного спиртного, и остаток дня мы провели в хорошем настроении. Семен заступил на вечернее дежурство, потом его сменит Серега, а после заступал я. Меня менял Мишаня.

Нина возилась на кухне с посудой, я поднялся наверх отдохнуть, но вспомнил, что надо бы напомнить Семену разбудить Серегу себе на смену, не то перепутает все. Я стал спускаться по лестнице и вдруг остановился…

Мишаня сидел на корточках возле наших пожиток и что-то искал в сумке. Когда у меня под ногами скрипнула ступенька, он вздрогнул и резко отодвинул сумку, взявшись за другую.

— Что-то ищешь, Мишаня? — спросил я.

— Да нет, все в порядке. Уже нашел.

Он спрятал в карман расческу и отошел. Вид он имел смущенный, щеки горели. Еще бы! Я узнал эту сумку. В ней лежали деньги.

Я не стал ничего говорить, хотя испытывал чувство неловкости. Я сам себя пытался отговорить от подозрений, убеждая, что мне это просто-напросто померещилось. Я вышел на улицу, переговорил с Семеном и вернулся. Навстречу мне вышел Мишаня, одетый в куртку.

— Ты далеко? — спросил я его, все ещё не избавившись от чувства неловкости.

— Да нет, пойду свежим воздухом во дворе подышу перед сном.

Я поднялся к себе. На кровати рядом со мной лежал Серега и читал книгу из стопки лежащих около него на табуретке.

— Дай, что ли, книжку почитать, — зевнул я.

— Да тебе это не интересно, — поморщился он. — Это я справочников кучу нашел, валялись тут.

И он показал обложку "Справочника пассажира", который увлеченно листал. Я просмотрел всю стопку. Там были: "Справочник садовода-любителя", "Справочник для поступающих в высшие учебные заведения", "Справочник для поступающих в средние учебные заведения" и тому подобное.

— Ну и чтиво ты себе раздобыл!

— А что? — живо откликнулся он. — Местами весьма любопытно. Чистый детектив!

— Ну-ну, наслаждайся, — хмыкнул я, отправляясь на койку.

Я лежал и слушал, как журчит вода в кране на кухне, как тихо звякает посуда. Я видел сквозь закрытые глаза Нину и захотел вдруг ощутить её рядом, подумал: надо зайти к ней, когда она управится… Но под шепот воды, шуршание страниц незаметно для себя задремал.

Проснулся я уже в темноте. Но в комнате было довольно светло, луна заливала все мертвенным светом, тени предметов казались таинственными, затаившимися чудищами. Серега спал, накрыв лицо книжкой.

"Свет Нина, наверное, выключила", — подумал я.

Мне стало обидно на себя: я ведь так хотел увидеть её, ждал, и на тебе, заснул, как последний дурак. А она заходила к нам в комнату, думала, что я её дожидаюсь, а мы с Серегой дрыхли тут, как два сурка. Спать мне почти расхотелось. Я лежал с открытыми глазами и вдруг услышал голоса за окном…

Я осторожно выглянул. Разговаривали Семен и Мишаня. Мишаня явно оправдывался, а Семен ему выговаривал. Я взглянул на часы. Ого! Два часа с гаком прошлялся где-то Мишаня.

Голоса смолкли. Скрипнула лестница, потом пружины дивана, и все стихло. Я лежал и размышлял, а потом незаметно уснул. Всегда у меня так получается.

Во второй раз меня разбудил Серега.

— Вставай, лежебока, — засмеялся он

тихонько. — Ну и храпишь ты! Бедная Нина, она даже не знает, что ей предстоит за мучение.

— Ничего, это ещё не самое страшное, — зевнул я. — Как там? — я кивнул за окно.

— На Шипке все спокойно! — лихо отрапортовал Серега, заваливаясь на кровать и сладко потягиваясь.

Я забрал у него автомат и вышел на улицу, поеживаясь. Дежурство предстояло не из трудных. Я привык к дежурствам и засадам похуже. А тут тепло, светит луна, глаза не надо ломать. Воздух лесной, чистый курорт, а не дежурство!

Я неспешно прогулялся вокруг дома энное количество раз, потом присел на крылечко. Закинув голову, я смотрел на звезды, про существование которых как-то позабыл в московской своей квартире, где я если и смотрел вверх, то видел только относительно белый потолок.

Я сидел и блаженствовал, и вдруг что-то произошло на заднем дворе, какое-то движение. Я вскочил, вытянул голову. Все тихо. Я сел на место. Но теперь не расслаблялся, а чутко прислушивался. И вот оно, снова! Шумок приглушенный донесся с заднего двора и через мгновение — быстрые шаги, скрипнула дверь черного хода.

Я рванул за угол, выставив впереди себя автомат. На заднем дворе никого и ничего. Я тихонько вошел в дом, крался беззвучно, как кошка, подсвечивал фонариком. Я замер на лестнице черного хода, послушал… Странный звук доносился снизу, из двери в подвал, словно вода, что ли, булькала во фляжке. Я пошел на звук в кромешной тьме, почти на ощупь, чутьем угадывания препятствия перед собой. Но все же около входа в подвал споткнулся, едва не упал, наклонился потрогать, что это… И чуть не вскрикнул. Моя рука коснулась чьего-то лица!

Я зажег фонарь и увидел внизу залитое кровью лицо Сергея, он пытался зажать рукой страшную рану на шее, что-то хотел сказать, но из перерезанного горла вырывалось только жуткое бульканье.

Крови из него вытекло — страшное дело! Я, не раздумывая, выстрелил вверх, тут же всюду включили свет, по лестнице с оружием в руках скатились мои друзья. Даже Нина прибежала с пистолетом, в наброшенном наспех халатике. Они склонились над Серегой, а я бросился вниз по лестнице, где меня ждал неприятный сюрприз. Толстенная дверь камеры была открыта! А по лестнице до Сереги вел широченный кровавый след.

Этот гад шеф ухитрился заманить беднягу в подвал и, когда тот открыл его камеру, чем-то острым перерезал Сереге горло, а сам удрал.

Я оглядел место заключения шефа и бросился вверх со всех ног: на кровати не оказалось простыней и одеяла. Я догадался, куда он подевался.

Наверху уже все было кончено. Серега лежал на полу, накрытый снятой со стола скатертью, на которой проступали пятна крови. Над ним плакала Нина. Мишаня и Семен стояли рядом, оба в шоке.

— Быстро за мной! Шеф ушел с обрыва, — сказал я, хватая веревку и фонарь.

Я выскочил на задний двор, побежал к обрыву, лег на живот и свесился вниз. К стоящей на краю сосне была привязана простыня, связанная узлом с одеялом. Я посветил вниз, но фонарик оказался слишком слабым, я ничего не мог рассмотреть, даже когда рядом со мной шлепнулся Мишаня и тоже принялся светить фонариком, стараясь попасть со мной в одну точку. Я решил спускаться по простыне, но меня остановила, буквально повиснув на рукаве, Нина.

— Куда ты? Не пущу! Он мог оружие забрать! Он убьет тебя! Сергея уже убил и тебя убьет!!

Семен побежал в дом и вернулся с мощным фонарем-прожектором, пошарили им по воде и увидели…

Он лежал на страшных обломках, лицом вниз, тело его было в нескольких местах пробито штырями арматуры, по белой рубахе расползались кровавые пятна. Жестоко и страшно убив Серегу, он и сам погиб страшной смертью. Мы посчитали бессмысленным спускаться вниз ночью, тем более все и так совершенно ясно. Шеф пытался спуститься по связанным простыням и сорвался. Остаться после этого в живых у него не оставалось никаких шансов.

Удрученные, потрясенные возвращались мы в дом. До утра никто не сомкнул глаз. Мы обмыли Серегу, переодели в чистое. Но нас поразил ровный, тонкий и в то же время очень глубокий, чуть не до позвоночника разрез на горле. Что это за оружие и откуда шеф мог его взять? Мы же его обыскивали. И тут я вспомнил на столике в подвале банку растворимого кофе.

— Вот чем его убили! — сказал я вслух, показывая всем банку кофе.

— Что, банкой? — ошарашенно спросил Семен.

— Нет, — парировал я. — Банка целая. Серега, видно, пожалел шефа, принес ему банку кофе и чайник с кипятком. А шеф…

Я принес новую банку, снял пластмассовую крышки, взялся за кольцо и легко оторвал защитную жестянку. В руке у меня оказался круглый, острый, как бритва, диск. Я огляделся, схватил старую газету, сложил несколько раз и с силой провел по ней жестяным колесиком. Газета развалилась на две ровные части, мне не понадобилось особых усилий. Итак, орудие убийства мы обнаружили, но легче от этого никому не стало. Мы сидели тихие и подавленные.

— Что же теперь будет? — спросил заплаканная Нина. — Нам нужно найти мою сестру. Здесь что-то не так. Они её заставили, запугали!

— Как мы найдем-то ее? Где? Позвоним Володе и спросим адрес? Он нас просто не поймет.

— Как мы не догадались спросить у мужа. Припугнув как следует, мы бы заставили его все рассказать…

— Он и так был напуган донельзя. Куда его еще-то запугивать?

— Ага, напуган, — мрачно возразил Семен. — Так напуган, что хладнокровно перерезал горло Сереге.

— И побежал не в сторону дороги, а к обрыву, и полез вниз в темноте, специально чтобы свернуть себе шею! — разозлился я. — И на что он, по-твоему, надеялся? Непонятно.

— Там, внизу, есть возможность пройти вдоль берега, — тихо сказала Нина.

— Это ночью-то? Что-то сомнительно. Впрочем, в таком состоянии он вряд ли сохранил способность рассуждать здраво.

— Ладно, — махнул рукой Семен. — Это все разговоры в пользу бедных. И вообще пора кончать этот балаган. Никакие деньги не стоят наших жизней.

— Но ваши жизни могут стоить таких денег, — возразил Мишаня. — Ты себя не кори за Серегу. Ты бы так же пошел, как и он, если бы мне или ему понадобилась помощь. И речь сегодня идет не только о твоей жизни, или его, или Абрикосова, но и о жизни Нины, и о твоей жене, детях.

Это, конечно, сильный аргумент. Мы устало умолкли. И тут за окном громыхнуло. Потом ещё и ещё раз. Пошел сильный дождь, настоящий ливень, и не просто пошел, а рухнул вертикальной стеной, молнии старались расколоть землю. Казалось, даже природа ополчилась против нас. Видно, Госпожа Удача перешла в другую команду.

К утру настроение у нас окончательно испортилось. Сумасшедший ливень никак не переставал, а, наоборот, даже усиливался. Тратить время на бесплодные ожидания становилось рискованным, и мы решили, что переносить операцию нельзя ни с коем случае, банковские служащие могли запаниковать и поставить в известность органы, и тогда все наше мероприятие превратится в сплошной кошмар.

В Москву поехали Нина и Семен. Им предстояло забрать паспорта у Шпильмана, после этого Нина возвращалась сюда на электричке, а Семен звонил в банк и начинал игру. Он с помощью рации поведет машину с выкупом до съезда с кольцевой дороги, дальше перехватываем её мы с Мишаней, а Семен останется на дороге, чтобы в случае чего как можно дольше задержать преследователей, если все-таки сюда подключится милиция.

Мы с Мишаней вступаем в переговоры с сопровождающими выкуп охранниками и, выбрав момент, ослепляем их специальной гранатой, чтобы обезоружить и взять деньги.

После этого, если все получалось, в чем полной уверенности мы не испытывали, мы отзывали Семена, и он возвращался на дачу. Нина оказывает первую помощь, если окажутся раненые, затем мы быстренько сматывались.

Мы проводили Нину и Семена, и потянулись часы томительного ожидания, ни с чем не сравнимые по степени мучительности.

Нина приехала через четыре часа, до невообразимости заляпанная глиной и промокшая. Она привезла паспорта и сказала, что договорилась насчет Сереги на кладбище.

— Зяма ничего не передавал? — спросил я.

— Кто? — не поняла Нина.

— Ну, Шпильман.

— А он должен был что-то передать, кроме паспортов?

— Нет, но, возможно, что-нибудь на словах? Вспомни!

— Да вроде бы ничего особенного. Сказал, что за деньги не волнуется, что доверяет и все прочее.

— И больше ничего?

— Кажется, ничего. Хотя нет, ещё сказал, чтобы я передала Абрикосову, что работа Шпильмана стоит денег, чтобы ты не сомневался.

— Именно так и сказал?

— Ну, близко к тексту.

— Ладно. Спасибо, Нина. Ты оставайся здесь, сохни, вскипяти горячей воды, шприцы на всякий случай и упакуй вещи.

— Да вы же все собрали.

— Ты свои собери, чтобы все было готово к отъезду.

Она подошла ко мне. Не обращая внимания на Мишаню и на мое смущение, крепко обняла и сказала, глядя в глаза:

— Это прозвучит банально, но тем не менее ты береги себя, ладно? Мне без тебя будет очень плохо. Я останусь совсем одна на этой огромной, пустой земле. Ты просто обязан вернуться. Понял?

И она поцеловала меня. Потом подошла к Мишане.

— Наклонитесь ко мне, Михаил. Я хочу поцеловать вас. Может, это хоть немного охранит вас от беды.

Мишаня наклонился неуклюже, Нина чмокнула его в лоб, потом в щеку. Мишаня вконец засмущался, закашлял.

Мы вышли под дождь, бегом до машины — и поехали к завершению, как мы надеялись, нашей эпопеи. Я поддел под рубашку пуленепробиваемый жилет, а на Мишаню жилеты не налезали. Он даже расстроился:

— Что же у нас на малорослых жилеты только делают! Это же для спецназа, там же все силачи и великаны сплошные.

Мы приехали намного раньше и ещё раз облазили все кусты вокруг места предполагаемого обмена денег на заложника, валявшегося в этот момент на жутких осколках под обрывом, омываемый волнами озера. Но мы старались не думать об этом, грустных мыслей нам и без того хватало.

Мы сидели в машине, молчали, думали каждый о своем и ждали, когда зазвучит в потрескивающем эфире голос Семена.

Тем временем Семен звонил по радиотелефону в банк.

— Деньги готовы? — спросил он.

— Готовы, — ответили кратко и четко.

— Хорошо, выезжайте. В машину садится не более двух человек. Нас при передаче тоже будет двое. На крыше мусорного бака возле арки на выезде со двора банка лежит инструкция и радиотелефон. Дальнейшие разговоры только на выставленной там волне.

И, не дожидаясь ответа, отключил телефон. Он бросил его на заднее сиденье, а рядом с собой положил коротковолновую рацию. Потом поехал к автозаправке на другом конце улицы, куда прибудут по вложенной в конверт инструкции сопровождающие банка. Семен хотел убедиться, что за ними нет хвоста.

Он сразу узнал банковскую машину. В ней сидели двое. Того, что за рулем, он не знал, зато второй оказался не кто иной, как Володя, собственной персоной. Он явно жаждал реванша. Это несколько усложнило задачу, поскольку его поведение трудно прогнозировать. Семен велел по рации:

— Можете не заходить на заправку. Поезжайте до конца улицы, сверните на Рязанский проспект, нажмите кнопку вызова, получите дальнейшие инструкции…

Так, улица за улицей, он покатал их для начала по Москве, проверяя на предмет слежки, и провел с помощью рации на загородное шоссе, до проселочной дороги, ведущей в нашу сторону. Там уже мы сами «повели» их вслепую, не видя машины. Что самое хреновое, дождик не прекращался ни на минуту, уже начинали сгущаться сумерки.

Мы стояли на небольшом мостике из шпал, примерно за триста метров перед ним дорога делала петлю и вела в объезд, чтобы через несколько десятков метров вернуться и нырнуть как раз под мостик. Вот тут мы и решили встретить своих оппонентов.

Они подъезжали. Мы с Мишаней вышли из машины, проверили оружие. В случае перестрелки решили вести по Володе огонь на поражение, а его напарника постараться ранить в ноги. Отдадут деньги без боя — пускай катятся на здоровье. Хотя и жаль отпускать такого подлеца, как Володя, но не стрелять же в него, если он не вытащит оружие.

На съезде дороги, внизу, дважды мигнули фары. Мишаня мигнул в ответ сверху фонариком и тут же отодвинулся, опасаясь выстрела на свет. Машина остановилась метрах в десяти от мостика, внизу. Хлопнула дверца. Володин голос окликнул:

— Эй! Где вы там?

Я подошел к краю дороги, наклонился над пологим откосом.

— Здесь мы, здесь.

Володя вытащил из машины свое грузное тело, покрутил головой, за ним вышел второй, с автоматом. Володя подошел поближе к откосу, его партнер остался у машины.

Я проклинал дождь и ранние сумерки. В темных очках, плотно прилегающих к лицу, я почти ничего не видел, ориентируясь не столько по контурам фигур, сколько по головам.

— Где деньги? — крикнул я Володе.

— Здесь деньги, — ответил он.

— Покажи!

— Покажи им, — велел Володя напарнику, обернувшись к нему всем корпусом. Тот нырнул, согнувшись, в машину и выпрямился, держа в руках два чемоданчика.

Я уже спускался по склону и сделал знак Мишане. Тот бросил гранату, я рванул вперед. Раздался сильный хлопок, меня обожгло светом даже через очки. Я увидел, как Володя схватился за глаза, его напарник выронил чемоданы и судорожно хватался за автомат, и тут же услышал грохот выстрелов…

Я обернулся на Мишаню. Он падал, как в замедленной съемке, в этом слепящем, нереальном свете.

 

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

По звуку я понял, что стреляют из автомата Калашникова. Огонь вели из кустов, почти в упор. При таком раскладе жилет защищал не больше чем бумага. Я споткнулся, и это спасло мне жизнь. Пули просвистели надо мной. Я скатился вниз и лежа открыл пальбу по кустам. Но оттуда уже не слышалось ни звука, все стихло. Я перекатился на всякий случай в кювет и окликнул Мишаню. Ответа не поступило. Как видно, его настигла-таки пуля.

От машины тоже никто не отзывался. Я послушал еще, встал и медленно, выставив перед собой автомат, начал приближаться к машине. Стало совсем темно, но фонарик я зажигать не хотел, опасаясь наткнуться на пулю, поэтому споткнулся о Володю. Я наклонился, пощупал пульс. Он был мертвее мертвого. На лице и шее застывала липкая кровь. Он лежал лицом вниз, вывернув набок голову, спина прошита автоматной очередью. Жилет его не спас, да и не мог на таком расстоянии спасти!

Я пошел в сторону второго. Он еле заметно шевелился и издавал какие-то звуки, я склонился над ним и вдруг ощутил на своей шее чьи-то сильные руки, нажимавшие мне на сонную артерию. И тут я полетел куда-то…

Улетел я недалеко. Очнулся там же, где упал, лежа в обнимку с напарником Володи, уже не подававшим признаков жизни. А надо мной склонился бледный Мишаня.

— Ты жив? — обрадовался я.

— Относительно, — Мишаня, морщась, улыбнулся.

Тут я заметил большое кровавое пятно у него на плече.

— Ерунда, — отмахнулся он, заметив мой испуганный взгляд. — Только сознание потерял. А с тобой что?

— Я-то целехонек.

— А чего лежал?

— Меня кто-то вырубил, когда я пытался ребят проверить, — я кивнул на распростертые под дождем трупы.

— Что с ними?

— Им уже не поможешь. Погоди! А где чемоданы?!

Мишаня зажег фонарь, осматриваясь.

— Выключи, а то шмальнет из кустов…

— Не шмальнет, — возразил Мишаня. — Если бы в кустах кто сидел до сих пор, давно бы нас в решето превратил. И чего ему рассиживаться, когда он что хотел взял, да и был таков.

И в самом деле: чемоданы с миллионом долларов исчезли. Что ему оставалось делать в кустах?

— И что дальше? — спросил Мишаня.

— Для начала давай перевяжем тебя, а потом подумаем.

Мы нашли в Володиной машине аптечку, и я, как умел, перевязал Мишаню. Рана оказалась сквозная, неопасная, хотя крови он потерял много. Я попробовал связаться по рации с Семеном, но он находился где-то в мертвой зоне. Или погода мешала эфиру. В микрофоне в ответ на все мои отчаянные вызовы только треск раздавался.

Мишаня помог мне загрузить в машину тела убитых и поплелся наверх, в нашей машине посидеть, а я, взяв фонарь, полез в кусты, слабо надеясь найти разгадку.

Чуда не произошло. Пошло прахом все, что мы так тщательно задумали и просчитали, ради чего рисковали жизнями, ради чего погиб Серега. Все полетело в тартарары. Я лазил по мокрым кустам, чертыхаясь и уже ни на что не надеясь, когда наткнулся на валявшиеся на земле чемоданы. Они лежали далеко друг от друга и — увы — пустые. Еще бы! Стал бы тот, кто хладнокровно расстрелял в лесу четверых, бросать миллион долларов. А то, что он оставил чемоданы, говорило о его подготовленности и профессионализме. В чемоданах вполне могли установить датчик, по которому их легко найти.

Но самое худшее во всем этом, как ни странно, заключалось не в потере денег. Тут обнаруживалось нечто пострашнее. Ведь такую засаду мог устроить только кто-то из нас! Или кто-то, кто находился в сговоре с одним из нас. И никак иначе. Ни Володя, ни любой другой служащий банка не знали заранее места встречи и, следовательно, никого не мог известить. И это был не налет проследивших за машиной людей, а заранее спланированная засада, хорошо подготовленная. При этом, я абсолютно убежден, мы с Мишаней остались живы совершенно случайно.

Я вышел обратно на дорогу с чемоданами в руках. Попытался ещё раз связаться с Семеном: на этот раз удалось. Семен отозвался взволнованным голосом, он явно беспокоился.

— Что у тебе с рацией? — спросил я его.

— Наверное, стоял далеко. Я уже начал нервничать, думал, дай поближе подъеду, и застрял, пришлось машину вытаскивать, еле вылез из лужи. Что у вас?

— Плохо у нас.

— А что случилось?! Что-то с Мишаней? Вы ранены?

— Все в порядке, Мишаня немного ранен. Давай скорей приезжай, здесь все расскажу.

Я отправил Мишаню на нашей машине на дачу, поскорее обрабатывать рану, а сам остался дожидаться Семена. Тот приехал не так быстро, как я рассчитывал. Он остановил машину, подошел к изрешеченному пулями банковскому автомобилю, присвистнул, заглянул на заднее сиденье, где лежали Володя с водителем, и покачал головой.

— Кто стрелять начал? — спросил он.

Вид у Семена был жалкий — по уши заляпан грязью, мокрый, явно немало усилий приложил, вытаскивая свой «жигуль». К тому же он сильно замерз, даже лицо посинело. Я сунул ему фляжку со спиртом:

— На, глотни. Ты словно выкупался.

— Попробовал бы сам вытащить в одиночку машину в такую погодку! огрызнулся он. — Думал, все, брошу её сейчас вообще на хрен да к вам пешком пойду. Еще со связью что-то…

— Погода, видно, — показал я глазами на затянутое мглою небо, откуда щедро сыпались дождь, громы и молнии.

— А у вас-то что случилось? И где Мишаня?

Я только горестно махнул рукой и рассказал, что произошло. Семен выслушал внимательно, ничего не сказал, но, видно, расстроился и сник. Наверное, его мучили те же вопросы и сомнения, что и меня. И так же, как я, он не решался высказать их вслух.

— Что делать? — кивнул он на машину с трупами.

— Надо пока отогнать подальше, — предложил я. — Могли туда напихать разных датчиков, маячков… Они же, наверное, должны были периодически выходить на связь, с минуты на минуту их начнут искать.

Я сел за руль банковской машины, Семен поехал в «жигуленке» следом. Потом ведь придется на чем-то мне вернуться.

Мы отогнали машину по проселкам, сворачивая и петляя, пока не забрались так далеко, что еле-еле потом нашли обратную дорогу. Машину с трупами загнали в кустарник, густо раскинувшийся недалеко от заброшенной деревни, возле совсем заросшей травой старой дороги. Если в машине нет маячков, то найдут её не раньше чем через два-три дня. Мы закидали её сверху наломанными тут же ветками, полюбовались на свою работу и остались довольны.

До самой дачи ехали молча, ни один не решился заговорить. По дороге мы едва не заплутали, долго выбирались и наконец почти уже под утро добрались до дому.

Мы припарковали грязную, забрызганную до самой крыши машину, приняли горячий душ, переоделись, и когда спустились вниз, нас уже ждал накрытый стол, за которым сидели Мишаня, бледный, как полотно, с перевязанным плечом, без рубахи, и Нина. Она сразу налила нам горячего супа.

Мишаня разлил по стаканам водку. Мы выпили молча и налегли на еду. Спиртное и горячий суп разогнали кровь, согрели изнутри. Но никто так и не заговорил. Ну хорошо, надо же кому-то сказать вслух о том, что не давало нам покоя. И сказал я.

— Мы сейчас об одном думаем. Что среди нас есть один, который играет в свои личные игры. И мы все это предполагаем. Никто ведь не знал о месте передачи денег…

— Но никто и в засаде не мог оказаться, — возразил Мишаня.

— Мог, — сухо возразил Семен. — Или я, или Нина. Ты ведь именно это хотел сказать, а?

Он поднял на меня взгляд. Я пожал плечами.

— Это не я, это ты сам сказал.

— Я сказал то, о чем ты подумал. Конечно, ты не подозреваешь Нину. Ее ты сразу исключил, а?

— Никого я не подозреваю и никого не исключал! — рассердился я.

— А вы не допускаете, что есть ещё кто-то? — спросил вдруг Мишаня.

Мы уставились на него вопросительно.

— Чего вы на меня-то смотрите? Может, кто-то как раз и надеется, что мы вцепимся друг другу в глотки и порвем один другого.

— Объясни! — потребовал Семен. — Я что-то недопонял.

— И объясню. Мы сразу бросились искать виновных среди нас. А ведь могло случится и так, что кто-то чисто случайно поставил в известность неведомого нам напарника или просто знакомого. А мог и Володя взять с собой третьего, который незаметно выбрался из машины и под шумок пострелял всех. Вернее, думал, что всех… А так что мы можем доказать-то, кивая друг на друга.

— Доказать ничего не можем, — угрюмо согласился Семен. — А дальше-то что делать, по-вашему, а?

— А вот что! — резко сказал я. — Если мы начнем сейчас искать виноватых и предателей, это может кончится стрельбой. Но кто от этой самой стрельбы пострадает — виноватый или правый, — это большой вопрос.

— И что ты предлагаешь?

— А я предлагаю вот что. Если мы просто разойдемся и забудем обо всем, это будет несправедливо. Мы остались без денег… По крайней мере большинство из нас, насколько я понимаю… Так вот. Если мы не заплатим за паспорта, их можно просто-напросто выкинуть. Зяма не простит никому и зря рисковать не станет, сообщит куда надо, и дело с концом. Значит, придется добывать деньги. И добывать всем вместе. Но по-другому.

— Ты о чем? — изумился Мишаня.

— Это он все о броневике. Ты что, забыл? — криво усмехнулся Семен.

— С ума спятил!! Да там теперь такие меры предосторожности примут, ты и близко не подойдешь!

— Подойдем. Нам другого не остается. Мы в ловушке. Теперь на нас ещё и Володя с напарником повисли мертвые.

— И как ты собираешься это сделать?

— Не я собираюсь, дорогой ты мой, а мы собираемся. МЫ!

— Хорошо, — примирительно поднял ладонь Семен. — Мы собираемся. Но как, просвети нас, пожалуйста.

— Да так же, как сначала планировали. Только в другом месте. Я съезжу и узнаю, где. Вы все должны оставаться вместе, в одной комнате. Все средства связи собрать и запереть. Понял, Семен?

— Ну да, конечно! — язвительно усмехнулся Мишаня, поднимаясь из-за стола. — Мы, значит, тут взаперти, а он, понимаешь, в Москву! А если не в Москву он? Если он раздумает по дороге да и махнет с чемоданчиком денег в другую сторону?

— Не поедет он в другую сторону, Мишаня, — твердо сказал Семен. — Я ручаюсь за него. Этого тебе достаточно?

— Этого, Семен, мне достаточно, — сник Мишаня, потеряв весь свой боевой пыл.

— Поезжай, — хмуро сказал Семен. — Ты прав. К сожалению, другого выхода у нас нет. Без денег мы погибли. Это теперь только вопрос времени. И тот, кто взял этот проклятый миллион, либо вернет его, либо пойдет вместе с нами на смертельный риск.

Мне не понравилось, как он при этом посмотрел на Нину. Но я не имел права даже одернуть его. Мы все сейчас оказались в одинаковом положении.

Не прощаясь, я встал из-за стола, накинул куртку и вышел под непрекращающийся дождь. На улице было скверно, на душе тоже.

Дождь шлепал за мной по пятам до самой Москвы. Почти на въезде в город мне пришлось сильно поволноваться, когда меня тормознули без видимой причины на посту ГАИ. Но подошедший сержант взглянул на мои документы мельком и вежливо предложил вымыть машину, прежде чем въехать в город. Я с облегчением вздохнул, поскольку под сиденьем у меня лежал автомат, съехал с дороги к небольшому пруду, где и выполнил совет постового.

И в городе дождик плелся за мной, как приставучая дворняжка, то затихая, то начинаясь с новой силой. Я довольно быстро навел все нужные справки, заодно удалось выяснить, что пока по поводу похищения человека и пропажи денег, посланных на выкуп, сведений в милиции не поступало. Значит, банк чего-то выжидал или вел собственное расследование.

Это давало какие-то шансы на успех, пусть и небольшие сравнительно. Если, конечно, не запущена информация по внутренним банковским каналам. Тогда службы банков работают в режиме номер один, и мы практически обречены на неудачу. Слишком мало у нас сил. И слишком серьезные обвинения нависали над нами, чтобы затевать ещё одну перестрелку.

У меня что-то стало муторно на сердце, и я поехал к Зяме, тем более у меня к нему имелось дело.

Подъехав к его подъезду, я поднял голову. На подоконнике у него ничего не стояло. Значит, там гости. Он всегда что-то ставил на окно, когда один дома оставался, и снимал, если кто-то приходил. Но я торопился и решил все равно зайти, не дожидаться.

Я поднялся и позвонил. Но во всей этой несуразно огромной квартире, объединенной из четырех, никто не отзывался. Я удивился. Зяма никогда не ошибался с условным знаком. Я долго трезвонил, с тем же результатом. Топтался-топтался у дверей, наконец отыскал в подъезде кусок проволоки, открыл нехитрый замок. Я всегда удивлялся беспечности Зямы. У него водились какие-никакие денежки, и об этом знали чуть не все в Москве, а он запирал двери на дешевые замки и отпирал, никогда не спрашивая "кто там".

Я осторожно вошел в прихожую. В квартире стояла нехорошая тишина.

Я старый опер, и по спине у меня побежали мурашки. Мне хорошо известно, что может означать такая тишина. И, к своему ужасу, я не ошибся. В одной из дальних комнат на шатком стуле сидел, свесив голову на грудь, старенький Зяма. Его чистая белая рубаха была разорвана, на груди виднелись следы ожогов, порезы. Руки связаны за спиной. На лице кровоподтеки. Очевидно, сильно его били, пытаясь что-то узнать. Судя по разгрому в комнате, не узнали, и пришлось им искать самим. А с правой стороны шеи старого Зямы торчал широкий нож, безжалостно вогнутый по самую рукоять.

Я осторожно обошел тело, стараясь ни к чему не прикасаться. Аккуратно переступая через разбросанные в ярости предметы, я подошел к этажерке, отодвинул её в сторону, присел на корточки и ножом подцепил паркет. Тут же поднялась целая плитка, открыв небольшое отверстие. Я запустил туда руку, пошарил и вытащил пакет, аккуратно перевязанный и довольно емкий. Под шнурок, стягивающий этот пакет, было подсунуто письмо. Я подошел к окну и сел на табуретку читать письмо, может быть, самое последнее в жизни старого еврея Зямы, который имел четверых детей в заграницах и которого все четверо звали туда жить. Да он и сам мог уехать, слава Богу, было на что спокойно стареть и растить внуков. Но он остался на своей не всегда любившей его родине, не на исторической, а на той, где родился. Остался для того, чтобы помогать попадавшим в беду странным, взбалмошным, шальным русским и без которых очень скучал бы в уютных заграницах.

Почему-то я вспомнил и Серегу, лежащего на леднике. Мишаня рассказал мне, что Серега распродал все свое имущество, даже квартиру, пытаясь спасти израненного в Афгане друга. Друг все-таки умер, а Серега с тех пор перебивался Бог знает где, пока ему не позволили жить в котельной, где он и работал.

Мы просто обязаны остаться живыми! За это заплатили уже своими неповторимыми и единственными жизнями Серега и Зиновий Шпильман, о котором забывали, когда все было в порядке, и вспоминали, когда требовалась помощь.

Сидел я недолго. Встал, подошел к серванту, где стояла начатая бутылка коньяка — слабость Зямы, налил, поглядел на свет и выпил. Потом набрал номер по телефону и сказал:

— Дежурный? Труп мужчины пожилого возраста, следы насилия, смерть наступила около суток назад. Кто говорит? — на мгновение я задумался, потом произнес: — Прохожий.

И повесил трубку. Я знал, что поверят и приедут. Не мог я оставить его так, одного, в пустой огромной квартире, привязанного к стулу. Я дождался в машине в конце переулка, пока не прибыла оперативная машина, потом отправился по своим делам.

Дождь, словно отплакав по Сереге и Зяме, внезапно прекратился. Я вызвал по рации дачу. Голос Семена ответил сразу.

— Приезжайте, — резко сказал я. — Жду вас через два часа на том месте, где встречали Нину. Со всем снаряжением. Через три часа операция.

— Ты с ума сошел? А как же приготовиться?

— Мы давно уже все обсудили. Собраться и приехать как раз два часа. Ну, два десять, два пятнадцать.

— И где ты наметил операцию?

— А это уж, извини, скажу на месте, не раньше.

— Хорошо, — после долгого размышления отозвался Семен. — Мы выезжаем. Прибудем вовремя, если машина не подведет.

— Не должна подвести, — жестко сказал я. — Не имеет права.

— Очень её интересует твое мнение, — буркнул Семен.

— Зато тебя интересует судьба твоей жены и детей. Поэтому я на тебя надеюсь.

— Я постараюсь, — отозвался он уже более собранно и решительно.

Я выключил рацию и поехал к своему дому. Я понимал, никак мне нельзя там показываться, но мне позарез нужно было домой. Просто очень. И я рискнул. Бог меня миловал. Засады не оказалось, хотя на квартире явно побывали. Но все необходимое осталось на своих местах.

 

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Мои «соучастники» прибыли вовремя. Через два часа пять минут. У нас осталось достаточно времени, чтобы ещё раз все обговорить. Мы выехали на двух машинах. Я — впереди, показывал дорогу. На развилке Каширского и Варшавского шоссе я посигналил, останавливаясь на обочине. Подозвал к себе Семена, сказал, чтобы они пока подождали меня, а сам свернул на Каширское, проехал мимо одного двора и заглянул.

Броневик грузили под присмотром охранников в синей форме, вооруженных автоматами. Охранников двое. Водитель в кабине. Мешки носили ребята из охраны банка, с пистолетами на боку. Вели все себя спокойно, как люди, привыкшие делать повседневную работу.

Вернувшись, я оставил машину на другой стороне шоссе, перебежал дорогу и, подсев к нашим, велел Семену:

— Давай прямо, там я скажу, и поскорее, уже грузятся. На обратном пути здесь поменяем машину.

Семен вышел, немного не доезжая, я сменил его за рулем, высадил Мишаню у самых ворот нужного нам двора. Машину отвел чуть дальше, приказав Нине, как только раздастся первый выстрел, сдать назад и остановиться точно напротив ворот, чтобы мы могли либо отойти под её прикрытием, либо уйти на ней, не теряя драгоценных секунд. Все остальные роли распределили заранее.

Первым пошел Мишаня. Как самому приметному, ему надлежало отвлечь внимание от нас.

Начали мы вовремя. Погрузка как раз закончилась, что-то ещё оформляли в сопроводительных документах. Водитель уже потихоньку запустил мотор своей чудовищной черепахи, охрана сидела внутри, снаружи оставался только старший охранник и служащий банка, они разговаривали.

Мишаня направился к ним не очень трезвой походкой.

— Мужики! — понизив голос и оглядываясь, спросил он у двинувшегося навстречу ему охранника. — Где тут сортир есть, а? Напился, понимаешь, пивка, а куда слить, ну никак не найду. Прямо сил нет никаких!

Он мялся, жался, при этом так естественно и с такой простодушной и виноватой физиономией, что видавшие виды охранник и служащий прониклись к нему сочувствием, покровительственно пояснив:

— Ты, мужик, вообще-то лучше топай отсюда побыстрее, здесь банк, деньги перевозят.

— Да как топать-то?! — чуть не заплакал Мишаня. — У меня уже в горле плещется! Сейчас через уши польется!

— Да черт с ним! — проникся служащий. — Пускай бежит в угол двора, там за дерево встанет, не видно будет.

— Только мухой, мужик, мухой! — подогнал вслед охранник.

— Я сейчас! Я мигом! — радостно отозвался Мишаня.

А тут и мы подоспели. Тут уже другое кино началось. Мишаня за шиворот схватил шофера и выбросил из кабины, тот даже за дверцу не успел уцепится. Семен наставил на охранника и служащего автомат, уложил лицом вниз, быстро и ловко разоружил всех троих, включая шофера. Мишаня подскочил к банку, подхватил играючи здоровенную бочку с краской, стоявшую рядом с подъездом и приготовленную, как видно, для ремонта, и подпер ею двери. То же самое он проделал ещё с двумя бочками.

Надо отдать должное охранникам, сидевшим внутри, в машине. Они точно следовали инструкциям: не выскочили, а, наоборот, стали блокировать двери и опускать щитки на смотровые щели. Но я оказался немного быстрее их и успел вставить в щель отрезок толстого стального прута. Нажав на него как на рычаг, я задержал шторку, не давая ей закрыться, и бросил в отверстие гранату с дымовухой, тут же выдернул прут и отскочил. Щель захлопнулась. Нам осталось только подождать.

Мы стояли наготове у задней дверцы, когда она распахнулась. Оттуда вывалился, хватаясь за горло и кашляя, охранник, за ним второй. Семен встретил его ударом ноги, что, на мой взгляд, было лишним, но я не видел охранника четко, а он мог угрожать. Из кузова валили клубы черного дыма, но мы уже заскакивали внутрь, надев кислородные маски, выбрасывали мешки быстро, быстро, быстро, счет на мгновения.

Мы успевали. Я выскочил с последним мешком, за мной выпрыгнул Мишаня, держа ещё два, Семен махнул нам рукой, чтобы мы хватали добычу и рвали к машине. Сам он стоял над охранниками с автоматом.

Мы подхватили мешки. Я взял три, четыре сгреб Мишаня, оставался ещё один.

— Спешите! Этот я прихвачу! — крикнул нам Семен.

Мы бросились к машине. Побросали мешки в открытый багажник и на пол, замахали Семену. Он схватил последний мешок и побежал к нам, стараясь не терять из виду охрану. Мы схватили его и втащили в уже тронувшуюся машину. Охранники забегали, кто-то бросился следом за нами, кто-то — оттаскивать бочки. Но мы уже набрали скорость. За руль прямо на ходу пересел Семен, резко развернул машину чуть ли не поперек движения, и мы ломанулись в обратном направлении, боясь словом перекинуться, чтобы не спугнуть удачу.

Мы успели поравняться со второй машиной, когда услышали отдаленные вопли сирен. Быстро перекинули мешки и пересели, оставив первую на виду, чтобы она сразу бросалась в глаза. Эти драгоценные лишние минуты легли в нашу копилку.

Ушли мы на удивление легко. И на удивление глупо вляпались. Нас тормознули, когда мы свернули с шоссе на нашу дорогу. Остановил ретивый гаишник, притаившийся в зарослях придорожный кустов с измерителем скорости в руках. Кто подсказал ему, что стричь купоны надо на проклятой богом проселочной дороге, я представления не имел, зато точно знал, что мы вляпались.

Что делать? Не устраивать же гонки по гравийке. В тяжело груженных «Жигулях» от его новенькой милицейской, с мигалкой, не уйти. Я, матерясь сквозь зубы, полез из машины навстречу важно направившемуся к нам младшему сержанту.

— Нарушаем, гражданы? — спросил он строго, пытаясь сдвинуть белесые брови, наивно расползавшиеся на его мальчишеском лобике. А на веснушчатую физиономию неудержимо налезала блаженная улыбка: он радовался наступившей наконец хорошей погоде, своей власти, своей маленькой удаче.

— Младший лейтенант Ухин, — вдруг спохватился он и покраснел, потому что забыл представиться вовремя. — Ваши права, пожалуйста.

Он мельком просмотрел протянутые мною корочки, поднял на меня голубые детские глазки и спросил сурово:

— А почему нарушаем?

— Да я шел никак не больше шестидесяти! — вылупился я на него наивным взглядом, улыбаясь во весь рот и жалея, что зубы у меня не растут в два ряда.

— А на съезде какой у нас знак-то стоит? А? Не больше сорока.

— Да брось, лейтенант! Здесь не ездит никто. Какую я мог угрозу создать? Ну, виноват. Оштрафуйте, и дело с концом. А? Можно без квитанции…

Он покраснел. Нет, я в нем ошибся. Он не мзду здесь засел зашибать. Видно, это начальство сюда его загнала, подальше от хлебных трасс, откуда другие охотнички приносили добычу, не забывая делиться по честному с начальством. Этот мальчишечка не калымил. Он нес службу. И я его даже зауважал. Но тут он вытянул тоненькую свою шейку и спросил:

— А что это у вас там за мешки в машине?

И я как-то сразу стал его уважать меньше. Сейчас мне больше подошел бы обычный вымогатель в милицейской форме. А мальчишечка совсем разочаровал меня. Он был не так прост, как показалось вначале. По упаковке мешков он о чем-то догадался и потянулся к кобуре с пистолетом, отстраняя меня рукой.

— Повернуться спиной! Не двигаться! Всем выйти из машины! По одному, медленно, с поднятыми руками! — командовал он.

Он все делал правильно, как учили. Не виноват же он, что учили его плохо! Всего-то на мгновение встал он на одну со мной линию. И тут же оказался на земле, а его пистолет оказался у меня.

— Лежи тихо, сынок! — опередил я его порыв, слегка наступив на грудь ногой. — Это не казаки-разбойники. Лежи тихо — будешь жить.

Мишаня, Семен и Нина вылезли из машины. Мы связали Ухину руки за спиной, а сами отошли в сторонку, посовещаться. Решили так и оставить его, только к дереву привязали, посадив на снятое с его машины сиденье. Машину его загнали подальше в кусты, пробив ножом скаты на колесах. Мы и сами понимали, что теперь найти нас — только дело времени. Но все-таки времени!

Пока разыщут Ухина да обшарят округу. Тут территория не меньше какой-нибудь Швейцарии, а может, и поболее. Но теперь выигрыш во времени становился весьма сомнительным. Мы сами дали в руки ниточку, и о том, чтобы отсидеться, нечего и мечтать. Надо сматываться.

Мы не то чтобы расстроились, но как-то сразу подтянулись, посерьезнели, словно вспомнив обо всех наших последних неурядицах и подозрениях. И я вдруг с болью понял, что мы изменились. Если ещё недавно мы были друзьями, то теперь стали только соучастниками, связанными одним преступлением. А вернее, уже и не одним.

Мы добрались до дачи смертельно усталые, ввалились в комнаты, выгрузили мешки и попадали кто куда. Мишаня на диван, мы на стулья и табуретки. Нина, посидев немного, встала и спросила, собираясь подняться наверх:

— Могу я принять душ и переодеться? Или при этом должен кто-то присутствовать?

Мы засмущались и забегали глазами.

— Так как? — чуть брезгливо повторила она вопрос.

— Иди, — махнул рукой Семен. — Мы все теперь преступники, нам только бы не убежал никто, да и то начхать.

— Это почему? — спросил я.

— Да потому, что больше нечего бояться измены. Тот, кто подстроил засаду, работает не на милицию, это ясно. А чем он ещё может нам угрожать? Только украсть и эти деньги.

— Ну уж это — дудки! — привстал на диване Мишаня.

— Будем дежурить по очереди, — подсказала Нина.

— Ага! — саркастически поклонился Семен. — Мы же не знаем, кто устроил засаду.

— Зато решатся все тайны Мадридского двора, — усмехнулся Мишаня. — Кто удерет с дежурства с деньгами, тот и предатель.

— Типун тебе на язык! — разозлился я. — Может, это не из нас кто сделал. Может, это Володя с собой свою смерть привез.

— Все может быть, — как-то равнодушно махнул рукой Мишаня. — Я спать что-то сильно хочу…

Я внимательно пригляделся к нему и подошел поближе. Он весь горел. У него явно начался жар. Видимо, рана оказалась серьезнее, чем нам показалось. Да ещё потеря крови, беготня ночью под дождем, чудовещные бочки, которые пришлось ему ворочать, тряска на дорогах. Все это не могло не сказаться на его состоянии. Я с трудом дождался, когда спустится Нина, и попросил её осмотреть Мишаню.

Когда сняли бинты, оказалось, что рана сильно воспалилась. Ее либо небрежно обработали, либо какая-то зараза попала сразу после ранения. Может, частицы одежды. Необходимо её срочно прочистить и прозондировать. Но этого никто из нас не умел. Разве что теоретически.

Нина сосредоточенно осмотрела опухоль и сказал решительно:

— Надо чистить! Иначе он умрет, начнется гангрена.

— Да как чистить? — ужаснулся Семен. — Кто это сможет сделать?

— Я! — сердито ответила Нина.

Она сходила за инструментами, поставила их кипятить, замочила в спирте. Когда все было готово, мы собрались вокруг и задумались: как же с ним поступить? Привязать? Но Нина воспротивилась, заявив, что она не врач и не знает, можно ли это делать. Как бы не пережать сосуды.

— А если раненую руку оставить так, а вторую привязать? — подал идею Семен.

— Поубиваю, — хрипло возразил Мишаня. — Дерну рукой…

Мы совещались. Вдруг Нина велела:

— Отойдите! Дайте мне с Мишаней посекретничать.

Она склонилась к самому его уху, что-то зашептала, ласково поглаживая. Потом позвала нас:

— Идите! Начнем операцию.

— А привязать? — спросил я, опасливо вглядываясь в могучий обнаженный торс Мишани.

— Привязывать не надо, — мотнула головой Нина.

— А если…

— Никаких «если»!

— Так не выдержит же! Без наркоза…

— Дайте пару стаканов хряпнуть, — отозвался Мишаня.

— Да что тебе пара стаканов? Давай мы в тебя побольше вольем.

— Не, больше не надо. Если больше, могу контроль потерять.

Мы дали Мишане выпить и с опаской встали рядом с Ниной. Я ею восхищался. В трудные минуты она вдруг обретала твердость и решительность, которой иногда так не хватало нам. Все же она удивительная женщина!

Стиснув зубы так, что побелели скулы, она сделала десантным ножом надрезы на ране с обеих сторон, прокалила над огнем отвертку, намотала плотно бинт, намочила в спирту, и велев все-таки придержать для верности Мишаню, прочистила этим штырем рану недрогнувшей рукой. Мишаня весь покрылся холодным потом, скрипел зубами, мычал, но даже не вскрикнул ни разу, не то чтобы дергаться. И что такого колдовского нашептала ему Нина? Даже когда на рану насыпали порох из автоматного патрона и подожгли, чтобы окончательно дезинфицировать рану, он только вздрогнул всем телом и зашипел, как залитые водой угли. После этой процедуры нам с Семеном едва не стало дурно. Мы, конечно, много чего насмотрелись, но все равно…

А Нина хладнокровно наложила на рану тампоны, чистую повязку и велела нам помочь Мишане одеться и преложить его на диван. Мы укутали его потеплее, чтобы не прохватило в жару. Семен предложил ему выпить, но от водки Мишаня героически отказался.

— Не люблю я себя пьяного, — смущенно признался он. — Еще поломаю тут что-нибудь, не дай Бог. Я так полежу. Самое страшное вытерпел. Нине спасибо.

— Что же она там тебе нашептала, что ты такую боль адскую вытерпел и не пикнул? — полюбопытствовал я.

— А это наш с Мишаней секрет, — улыбнулась Нина, заботливо оправляя одеяло и присаживаясь рядышком с ним на диван.

Мишаня зарделся и только молча кивнул. Вскоре, обессиленный, он уснул, посвистывая носом. Нина принесла себе сверху плед и устроилась, не раздеваясь, в соседней комнате, на небольшой тахте. Дверь оставила открытой.

Мы с Семеном переглянулись и легли рядом с Мишаней прямо на полу, подстелив два матраса. Я заснул, едва коснувшись головой подушки, даже заваренный Семеном чай пить не стал. А Нина не отказалась, и Мишаня похлебал чайку. Нина велела нам посматривать ночью за раненым, предупредив, что его надо побольше поить водой, а лучше чаем.

Спал я очень чутко, очевидно, из-за нервных перегрузок, выпавших на нашу долю более чем достаточно. Проснулся от прикосновения к моему плечу. Открыл глаза и сразу же сел. Надо мной склонился Семен, приложив к губам палец. Он был чем-то озабочен.

— Что случилось? — шепотом спросил я.

— Кто-то ходил около дома, — одними губами ответил Семен. — Я выйду через крыльцо, а ты — через черный ход. Только тихо! На улице пойдем по часовой стрелке.

Я молча кивнул, нашаривая на полу оружие. Семен уже стоял у выхода.

— Может, разбудим наших? — тихо спросил он.

— Не стоит, — возразил я. — Что с них толку.

Если пришелец один или двое, сами справимся…

— А если много? Вдруг облава?

— Ну, тогда услышат, не волнуйся, — усмехнулся я.

Семен кошачьим шагом выскользнул в дверь. Я направился к черному ходу, стараясь так же бесшумно двигался, как он.

Как он выходил, я не услышал. Кажется, мне тоже удалось не нашуметь. Я постоял на ступенях, вслушиваясь в тишину. Опять пошел дождик, мелкий и частный, к тому же резко похолодало. И вдруг я услышал шорох.

Шорох прозвучал явственно и отчетливо, словно по стене дома чем-то провели. Я сначала подумал, что это Семен, но тут сообразил: нет, не может быть, он же с другой стороны дома. Я осторожно спустился со ступеней и, сжимая автомат, двинулся на этот звук, стараясь идти бесшумно, хотя мне плохо это удавалось. Правда, сам я узнал об этом позже, когда очнулся. А пока меня, увы, опять вырубили. И опять сильные, жесткие пальцы нажали мне на сонную артерию. Я даже не успел курок нажать.

Очнулся я от жуткого холода. В голове гудело, хотя по ней-то на этот раз меня не били. Во рту что-то противно и шершаво прикасалось к языку, больно раздвинув челюсти. Скосив глаза к переносице, я разглядел торчащий изо рта волосатый теннисный мячик. Меня даже передернуло всего от отвращения. Я попытался выплюнуть его, но ничего не получалось. Тот, кто его запихивал, Хорошо знал свое дело.

А вот привязал он меня не очень прочно, поскольку, несмотря на веревки, я мог немного шевелиться. Я сидел задом в ледяной луже, дрожал от холода и жалел, что хотя бы куртку не набросил, выходя на улицу. Я же не предполагал, что пробуду здесь так долго.

Я взглянул на небо. Уже светало, но ещё слишком рано, вряд ли Нина и Мишаня проснутся в это время: перед рассветом как раз — самый сон. Только бы Мишане хуже не стало. И тут я встревожено подумал о Семене.

Ведь раз я лежу здесь, точнее, сижу, связанный и с кляпом во рту, то значит, что-то подобное произошло и с ним. Если не хуже. Но я тут же с гневом погнал прочь эту мысль. Если и с ним случится самое худшее, то это сделает бессмысленным все наши жертвы и усилия.

Я рванулся, мне показалось, веревки ещё больше ослабели. Но это только показалось. Подергался, содрал кожу на запястьях и успокоился, собираясь с новыми силами и дрожа от холода. Это ж надо посадить меня прямо задом в лужу! Как нарочно!

Я огляделся, что бы такое пнуть для шума, но ничего подходящего не увидел. Попробовал колотить ногами по земле, но только обрызгал себя до ушей. Мне стало ужасно обидно и стыдно за свою неловкость. Но потом я подумал о Семене — возможно, ему ещё хуже. Я постарался думать о чем-нибудь другом.

И сразу вспомнил младшего лейтенанта Ухина, которого мы оставили беспомощным, связанным у дороги. Правда, рот мы ему не затыкали, но кого он мог там дождаться? До кого докричаться? Ему, должно быть, совсем плохо: он там сидит связанный с самого вечера вчерашнего. И решил я, как освобожусь, сразу съездить его проведать. Не думаю, чтоб его могли найти там. Да если и найдут, никому не придет в голову устраивать на том месте засаду. Кто подумает, что бандиты, ограбившие банк, вернутся вдруг к связанному милиционеру?

Но чтобы добраться до Ухина, необходимо сначала освободиться самому. И тут я услышал тихие шаги за домом. Шаги не слишком уверенные, но направлялись они в мою сторону.

Я напрягся, подтянул ноги, собираясь нанести ими удар по противнику. Склонил голову набок, закрыл глаза, притворясь, будто без сознания, но из-под опущенных век наблюдал.

Из-за угла появилась фигура человека. Сначала я подумал, что он очень пьян, так его мотало. В руке он держал какой-то предмет. Какой именно, я отсюда не разглядел. Человек направился прямо ко мне. Подошел, склонился… Я собрался уже двинуть его ногами, но открыл глаза и узнал Семена. Он стоял надо мной, сжимая в руках монтировку. С него ручьями стекала вода, и он трясся ещё больше, чем я. Лицо было залито кровью.

Он тяжело опустился на колени, кое-как выковырял у меня изо рта мячик непослушными пальцами, потом стал развязывать веревку, но ничего не получилось: пальцы не слушались, так он окоченел. При этом он жутко ругался.

— Семен, брось ты на хрен эти веревки, беги в дом, узнай, что с Мишаней и Ниной.

Он посмотрел на меня, как видно, не все ещё понимая, потом кивнул, еле встал, нашарил монтировку и, качаясь, пошел в дом. Через три минуты зажегся в комнатах свет, на улицу выскочили Мишаня с Ниной, они быстро освободили меня от веревок и потащили в дом: ноги у меня настолько окоченели, что я их почти не чувствовал.

Несмотря на бурные протесты, с меня буквально содрали всю одежду и впихнули в одних плавках под горячий душ, где уже стоял трясущийся Семен. Мы оба имели довольно жалкий вид. Правда, мне хоть ничего не повредили, а у него оказалось сильно разбита голова с правой стороны. Со лба был буквально содран кусок кожи, на виске темнела большая ссадина, под глазом наливался здоровенный кровоподтек. Сильно ему досталось!

— Тебе надо рану обработать, — стуча зубами, сунулся я к нему с советом.

— Ппп… Потом-м-м… — еле выдавил он из себя, колотясь в ознобе.

Я сам замерз не меньше, но не так трясся. Может, у него это от травмы еще. Мы долго отогревались под душем, потом оделись в сухое и вышли. За наше отсутствие явно что-то произошло. Мишаня и Нина как-то странно заискивали перед нами, старались во всем угодить. Но казалось, они чего-то не договаривают, пряча глаза. Они напоили нас горячим чаем, после чего Семен, отставив кружку, спросил:

— Мишаня, говори прямо, что случилось?

Мишаня сделал сначала изумленно-наивное лицо, но у него это плохо получалось, и, виновато оглядываясь на Нину, он выдавил со вздохом:

— Значит так вот…

И замолчал. Семен не на шутку рассердился:

— Что значит так вот?! Говори ты толком!

— Ты только это, — обеспокоился Мишаня, — не волнуйся ты так, пожалуйста. Ты успокойся. Ничего особенного.

— В каком смысле — ничего особенного? Ты про что это, а?

— Про деньги, — выдохнул Мишаня.

— …?

— Украли их, — ещё более горестно вздохнул он.

 

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Я лишился дара речи. Мы, как приехали, разобрали все мешки. В нескольких из них оказались деньги старого образца, их куда-то переправляли. В одном мешке находилось триста тысяч американских долларов, в другом — подлежащие уничтожению ветхие и рваные купюры, ещё в одном смешанная валюта Украины, Белоруссии и ещё каких-то бывших союзных. Кроме того, мы насчитали один миллиард шестнадцать миллионов денег рублями.

Валюту и рубли мы уложили в большой чемодан, найденный здесь, на даче, — что поместилось, а оставшуюся часть запаковали в две сумки, где раньше у нас хранилось оружие и боеприпасы.

Не веря его словам, мы бросились наводить ревизию, хотели, видно, убедиться собственным глазами.

Ну что сказать… Мы и убедились. Никому ненужные мешки со старыми деньгами, с валютой бывших союзных республик и мешок с ветхими деньгами стояли целехонькие на месте. Остальное исчезло.

Вот это был удар! За несколько дней мы совершили два преступления. Да таких, что и одного бы хватило на всю оставшуюся жизнь. А мы? Нас дважды ограбили, как школьников, без стрельбы, без шума, без головоломных проектов и жертв. Ну подумаешь, настучали по чайнику.

Это было бы смешно, если бы не было так жестоко. Но если в первый раз там, на дороге, мы могли все-таки предположить сговор, алчность компаньона Володи, который, вместо того чтобы подстраховать, решил ограбить своих же подельников и взять деньги сам, то в этот раз все выглядело наглой атакой, совершенно бесцеремонной и ломовой. Мы были раздавлены. И молчали, не глядя друг другу в глаза.

Отмалчиваться можно сколько угодно, но успокоение не приходило.

Необходимо во всем разобраться. Но сначала я кое-что другое сделаю. Я встал, надел куртку и пошел к выходу.

— Ты куда? — спросил Семен.

Я видел, как он напрягся, насторожился. Я его понимал. Деньги пропали прямо из-под носа, и скорее всего, взял их кто-то из нас. Я-то знал, что не брал, но другие имели полное право думать иначе.

— Можешь поехать со мной, — пожал я плечами. — Я хочу посмотреть на гаишника.

— А чего на него смотреть? — удивился Семен. — Его давно освободили, только на неприятности нарвешься. Мало тебе?

— Мне хватит. Но я хочу убедиться, что его нашли. Ты в каком виде сегодня с улицы вернулся? Забыл? Там же холод собачий, а он ещё и связан.

— Да чего с ним случится, с ментом твоим? — внезапно разозлился Семен. — Нечего ему было по кустам рубли сшибать!

— Он не рубли сшибал, — завелся я. — Он службу нес!

— Да брось ты, службу! — махнул на меня рукой Семен. — Знаем мы их службу…

— И давно ты такой умный?

— Хватит вам спорить, — поднялся Мишаня. — Я с тобой поеду. Ты прав, Абрикосов, надо проведать парня. Там дорога — по ней раз в году по обещанию проезжают.

Он встал и принялся одеваться.

— Да куда ты поедешь, тебе только что операцию сделали! У тебя же жар! — пытался его отговорить Семен. — Я сам.

— Сиди! — фыркнул Мишаня, выходя в дверь. — Я уже в полном боевом порядке. Я и из машины могу не вылезать, так, на всякий случай еду.

И он пошел первым, стараясь не глядеть на меня. А чего? Я не обижался. Я все понимал. Мы не могли теперь доверять друг другу полностью и безоговорочно. Подняв воротник куртки, я отправился за ним.

Мишаня уже сидел в машине, рядом с водительским местом, Я сел за руль, включил зажигание, и мы тронулись по ставшему уже ненавистным маршруту. Дождик прекратился. Даже выглянуло робкое солнышко, правда, не слишком уверенно, сквозь мглистую дымку.

Но настроения нам и это солнышко не прибавило. Мы ехали молча и уныло, не старясь бодриться и выглядеть молодцами.

Приближаясь к месту, где мы оставили Ухина, я снизил скорость, мы стали оба напряженно вглядываться вперед и по сторонам, тщательно обшаривая глазами каждый придорожный кустик. В этот момент солнце вдруг разогнало белесую дымку тумана, и все вокруг нас ожило, заиграло красками, словно на переводной картинке, с которой сняли слой прозрачной бумажки.

— Смотри! Смотри! — выкрикнул Мишаня, показывая пальцем куда-то вправо.

Я резко затормозил и, перегнувшись через него, попытался разглядеть, на что он мне там показывает.

— Да не здесь! Сдай назад, вон к тому озерку…

— Да что там такое-то?

— Не пойму точно, что-то странное, — сказал Мишаня.

Я сдал машину назад, хотя не очень хотел это делать, потому что впереди я узнал те самые кусты, где мы оставили Ухина. Но все-таки послушался Мишаню.

Медленно-медленно мы проехали задним ходом по дороге, мимо нас проплывало небольшое озерцо, утонувшее в яркой, промытой зелени луга.

— Вот! — выдохнул Мишаня.

Я и сам уже заметил в прозрачном озере что-то странное, оно лежало под водой недалеко от берега. Если бы не яркое солнце, падающее на озеро почти вертикально, да не чистая вода, да не Мишина наблюдательность, мы бы этого не заметили. Как ни вглядывались мы с дороги, никак не могли понять, что это лежит там, в воде

Я уже хотел предложить сначала съездить к Ухину, а после разобраться, что там лежит в озере, но Мишаня буркнул, вылезая из машины:

— Ты сиди, я быстренько посмотрю.

И пошел на лужок к голубой водице. Внезапно он бросился почти бегом, махнув мне призывно рукой.

Встревоженный, я пошел следом, гадая, какой очередной сюрприз ожидает меня там. В приятные сюрпризы мне почему-то теперь верилось с трудом. Но то, что я увидел, просто повергло меня в оторопь.

В озерце стояла машина Ухина. С мигалками и синими полосами на борту. У меня по спине побежали мурашки, в сердце похолодело. Машину загнали сюда явно с большим трудом: у неё же были проколоты все четыре ската. По этой же причине, вероятно, не удалось её загнать поглубже, заталкивали, сколько сил хватило.

Силенки хватало, судя по толстым свежевыломанным слегам, валявшимся неподалеку, которыми, видно, пользовались как рычагами. Но если ухлопали столько трудов на то, чтобы затопить машину, значит, старались, чтобы её попозже нашли. И значит…

— Мишаня! Скорее в машину! — крикнул я.

Он, похоже, и сам сообразил кое-что, потому как молча кивнул и поспешил за мной.

Я резко затормозил возле кустов, где оставил Ухина. На том месте, где мы оставили на автомобильном сиденье связанного постового, возвышалась куча веток.

— Где он? — крикнул мне в ухо Мишаня.

Я молча указал на ветки. Мы их раскидали…

Ухин сидел в той же позе, только съежившись, подтянув коленки к подбородку. Мундир на нем насквозь промок. Фуражка валялась рядом. Он опустил голову на грудь и смотрел вниз. Я скользнул за его взглядом и наткнулся на рукоять кинжала, торчащего у лейтенанта из груди, в области сердца.

— Кто же его? — недоуменно спросил растерявшийся Мишаня.

— Кто-то, кто хотел нас подставить по крупному, — мрачно сказал я. Тебе известно, что убийц милиционеров в плен не берут, стараются на месте подстрелить, за сопротивление как бы. Кому-то очень нужно избавиться от нас разом.

— Здоровый, черт! — покачал головой Мишаня, разглядвая кинжал. — Ты погляди, по самую рукоять загнал!

— Да. И, судя по всему, с одного удара. Ухин смотри какой спокойный лицом. Думал, наверное, что его развяжут, для этого и нож вынули…

— А бил-то он с левой руки.

— Почему ты так решил? — не понял Мишаня.

— Если бы с правой, нож под другим углом вошел бы.

— Ну хорошо. Значит, убийца — левша? А среди нас левши нет.

— Вот-вот, — обрадовался я. — Я — правша, Семен — тоже, ты, Мишаня, насколько я заметил, ложку в правой руке держишь.

— Есть среди нас левша, — возразил, и сам испугался своих слов, Мишаня. — Про Нину ты забыл?

— Ч-ч-черт! — стукнул я себя по коленке. — Ты хочешь сказать, это Нина так Ухина…

— Ничего я не хочу сказать, — резко поднял руку Мишаня, как бы предупреждая готовые вырваться слова. — Я привожу только известные нам с тобой факты. Ты же понимаешь, что с такой силой она не могла вогнать нож…

Но тут не я чувствовал полной уверенности. Я вспомнил тонкие, но сильные пальцы Нины. Как она оперировала Мишаню, как ловко сделала надрезы, а главное — уверенно. Так что силенка и характер у неё имелись в достатке. Но и здесь, и в случае Зямы нож загнали по самую рукоять. Не уверен, что мне, например, здоровому мужику весом в сто тридцать килограммов, удалось бы так легко это сделать. Тем более в экстремальной ситуации, а не на показательных тренировках.

— Ну, что делать с Ухиным? — тихо спросил Мишаня.

— Что делать… Не в кустах же бросать.

Мы вытащили автомобильное сиденье на дорогу, предварительно отвязав Ухина. Нож мы не трогали, пускай криминалисты разбираются. По рукояти видно, что это десантный нож с широким лезвием. Точно таким же убили Шпильмана.

И точно такие ножи забирали мы из тайника Володи вместе с оружием. Но точно такие же ножи в количестве нескольких десятков тысяч находились в десантных частях… Так что…

Мы поехали обратно. Перед глазами все время стоял убитый Ухин. Примерно на полдороге я резко остановил машину и предложил Мишане выйти покурить. Он пожал плечами и, поморщившись, выгрузил свое огромное тело из машины. Видно, каждое движение доставляет ему боль.

Мы сидели с ним на обочине, у канавки, на жухлой придорожной траве, и я рассказывал ему про смерть Зямы Шпильмана, который погиб за то, что хотел помочь убежать от судьбы-злодейки друзьям своего друга. И ещё я рассказал о пакете, который оставлял Зяме и который он не выдал под пытками. И про приложенное к этому пакету письмецо. В пакете находились банковские счета и документы, изъятые на квартире Володи.

Зяма по моей просьбе просил разобраться с ними своего знакомого бухгалтера, старого и многоопытного в подобных делах. Его заключение и прилагалось в письме. Суть сводилась к следующему: документы, собранные в пакете, указывали на некоторые нарушения финансовой деятельности банка. В частности, уклонение от налогов в достаточно крупных размерах, сокрытие доходов, отмывка денег, фальшивые авизовки. Собранный материал сам по себе никакой ценности не представлял, не считая акций, но и они не имели серьезной стоимости. Они могли заинтересовать только налоговые органы, прокуратуру, и… шантажиста.

— Выходит, Володя шантажировал шефа? — спросил Мишаня, выслушав мой рассказ.

— Выходит, так, — согласился я.

— Но как же в таком случае шеф ему доверял? И как ему удалось настроить шефа на убийство жены, если он его шантажировал? Как мог тот поверить ему в таком случае?

— Не знаю, — развел я руками. — Возможно, тут есть ещё кто-то, кто и натравил шефа на его супругу. Конечно, вряд ли он поверил бы шантажисту.

— Значит, сговора у них не было?

— Сговор, может, и был, только с кем-то третьим… Или действительно не было…

— То есть как? — вытащился Мишаня.

— Возможно, шеф просто хотел развестись, не теряя денег. И все.

— А зачем тогда двойник? — вспомнил Мишаня близняшку.

— Вот на этом-то все версии и рассыпаются. У меня получается, что сестра-двойник просто разваливает все выстроенные логически конструкции. Излишне все усложняет.

— Вот тут ты не прав, — прищурился Мишаня. — Ты спрашивал Нину про страховку? — он посмотрел на меня в упор.

— Не спрашивал, — признал я не очень охотно свою ошибку.

— Ну вот, видишь! А ведь если существует солидная страховка…

— Тогда зачем двойник? — возразил я. — Тогда нужно тело со следами насильственной смерти, смерти от несчастного случая. Я уже думал об этом.

Мишаня помолчал, соображая, потом покачал головой и сказал с сожалением:

— Да, брат, с разбега этот кроссворд не решить. Тут вообще такие приключения завертелись, что гангстерам и не снились. За три дня два налета и два пролета. Это надо же!..

Я не мог с ним не согласиться. Мы ещё немного поворочили мозгами, но в конце концов пришли к выводу, что выстраивать версии можно до бесконечности. Но не подкрепленные оперативно-розыскными действиями, без результатов криминалистов, можно зайти в тупик и начать подозревать самого себя…

 

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Подведя такие грустные итоги, мы поехали на дачу. Про смерть Зямы решили пока не говорить. Про пакет с письмом, естественно, тоже. Где-то здесь, мы оба это чувствовали, находился ключ ко всей этой безумной головоломке, которая раз за разом ставила нас в тупик.

Нина и Семен ждали нас, несколько встревоженные долгим отсутствием… Мы рассказали про гибель Ухина. Нина вскрикнула, прикусив костяшки сжатых в кулак пальцев. Семен отставил тарелку с едой и принялся расхаживать по комнате, заложив руки за спину. Он долго так шагал, потом остановился перед Ниной и, глядя ей прямо в глаза, попросил довольно жестоко:

— Нина, ты не могла бы побыть внизу? У нас тут с ребятами должен состояться маленький разговор.

— Может, я лучше поднимусь наверх? — удивленно вскинула брови Нина.

— Думаю, нет смысла спорить, — Семен упрямо наклонил вперед голову. Тебе лучше побыть внизу.

Нина вспыхнула и прикусила губу. Мы с Мишаней удивленно переглянулись. Внизу находились те самые кладовые, в одной из которых раньше сидел её муж, а в другой, дальней, лежал теперь на леднике Серега.

Мишаня сделал шаг вперед, хотел возразить Семену, но Нина остановила его.

— Не спорьте, Михаил. Я спущусь вниз. Хотя и сверху я никуда не делась бы, если это тебя беспокоит, Семен, — не удержалась она от последней реплики.

И, гордо вскинув голову, пошла к лестнице в подвал.

— Нина! — окликнул я её.

Нина остановилась и оглянулась.

— Ты что, с ума сошел! — подскочил я к Семену.

Тот стоял, сжав губы.

— Нам надо поговорить, — процедил он. — Мне самому неприятно, и я хотел бы думать, что ошибаюсь, хотя сам я уверен в своей правоте. Долго я вас не задержу. Пускай она побудет там. Если я окажусь не прав, я готов извиниться.

— Не спорь, Абрикосов, — мягко остановила меня Нина. — Я спущусь… Не стоит сейчас ссориться из-за пустяков.

И она, не дожидаясь ответа, простучала каблучками по ступеням в подвал.

— Ты что, с ума сошел? — Мишаня покрутил пальцем у виска. — Нельзя же так обижать человека! Если ты её в чем подозреваешь, мог бы прямо и сказать. Мы все не очень-то вызываем доверие.

— Я тебя понимаю, Мишаня, — неожиданно довольно мягко остановил его Семен. — Но и ты меня пойми. Она, конечно, тебе, можно сказать, жизнь спасла. Но не могу я в глаза ей говорить! Да, я её подозреваю. Более того, я почти уверен, что это она все устроила. Может, и не все, но… Вот смотрите сами…

Когда устроили засаду на дороге, постреляли Володю с напарником, хотели же явно и вас убить. Не было в это время с нами только Нины.

— Тебя тоже не было, — вставил между прочим Мишаня.

— Я с машиной в луже сидел, не в моих силах все это провернуть. Да и вел я его сами знаете сколько. Как я мог мимо вас проехать в машине да ещё и засаду в кустах устроить, сами подумайте? Потом вспомните, как мы шефа в заложники брали. Кто знал, что пули в пулеметной ленте холостые?

— Ну, не совсем холостые. Резиновые, — поправил Мишаня.

— Какая разница? — отмахнулся Семен. — Кто про это знал? Ты, Мишаня, кого-нибудь предупреждал?

— Да нет, — смущенно пожал он плечами. — Я не подумал тогда. Чего, мол, предупреждать, когда все едино прицельно стрелять не намеревались. Только я резиновыми зарядил не потому, что боялся, как бы она нечаянно по нас не стрельнула, а чтобы отдача поменьше была.

— Допустим. Но стреляла-то она в нас! Во всех! Хотела как можно больше народа положить. Если бы не резиновые пули, где бы нас всех сейчас искали? И мне, и шефу, и Володе-телохранителю, и Абрикосову — всем бы досталось. Скажите, разве не так?

— Но ведь все обошлось, — неуверенно возразил Мишаня.

— Обошлось, — согласился Семен. — Но только потому, что она не подозревала, что в пулемете пули не настоящие. И чего ты молчишь, Мишаня? Я же тебя по Афгану знаю. Ты снайпер-пулеметчик.

— Ну и что? — буркнул тот.

— А то! Не мог ты так выставить пулемет, чтобы Нина хотя бы случайно в нас попала. Не мог же?

— Не мог! — вздохнул Мишаня. — Да чтобы ствол опустить, стопор на сошках пришлось бы специально отворачивать. А завернул я его крепко.

— Вот видишь, — устало махнул рукой Семен. — И потом, кто нас с Абрикосовым ночью вырубил и деньги унес? Ты, Мишаня, в отключке был после чистки, так или нет?

Мишаня скромно опустил глаза.

— Ну, это кто-то и со стороны мог, — возразил я.

— Как же, конечно! Стал бы кто-нибудь дожидаться, пока ты из дома выйдешь. И откуда человек со стороны узнает, что делают другие в доме? И куда деньги можно унести так быстро? Это уже не два чемоданчика. На себе далеко не упрешь, а машины мы не слышали.

— Где же тогда деньги? — подскочил вдруг Мишаня.

— Где-то здесь, неподалеку. Лес большой, — пожал плечами Семен. — А может, и в доме где. Мало ли тут мест, куда их запрятать можно!

Вот это, пожалуй, был самый сильный козырь в его рассуждениях. Я тоже сломал голову, соображая, куда делись деньги. И тоже с самого начала сомневался, что их унесли далеко от дома. Конечно, могли оставить машину в лесу, но слишком велик риск ночью бегать по чащобе в поисках спрятанной машины с тяжеленными мешками. Да и заблудиться ничего не стоит.

— А при чем тогда сестра-близняшка? — вспомнил я.

— Насчет сестры не знаю, тут много версий можно выстроить. То ли она в отместку своему мужу игру затеяла. То ли на пару с сестрой, а может, и сестра её свои интересы преследовала. Трудно сказать. Но похоже, муж о чем-то догадался, пока в подвале сидел, возможно, пригрозил ей разоблачением, если она, например, не отпустит его и не вернет деньги. А Серега, видно, застукал её, когда она мужа убивала, и…

— Почему ты решил, что мужа она убила? Он же с веревки сорвался, ты сам видел, — остановил его я.

— Как он сорвался, никто не видел, — парировал Семен. — А он и не срывался. Его просто-напросто столкнули.

— Ну, это ты совсем уж… — неуверенно протянул Мишаня.

— А вот это вы видели? — Семен вышел в прихожую и принес связанные простыни и одеяло. — Это я снял с сосны, когда вы уехали.

— Ну и что? — не понял я.

— А вот что!

И он потянул за простыню: она легко, без усилий соскользнула с одеяла. Узлы были завязаны совсем неумело.

— Поняли? Никто по этой связке спуститься никуда не смог бы. И не спускался. Она подвела его к обрыву и просто столкнула, сделала, возможно, вид, что хочет спустить его на веревке.

— А зачем же Серегу тогда?

— Может, он её застукал за этим, может, догадался о чем.

А скорее всего, они вместе с шефом его порешили. Тем более крышечка от кофе, конечно, зверски острая штука, острее бритвы, возможно, но только не крышечкой его убили. Крышечкой горло так глубоко не разрежешь.

Тут он тоже оказался прав.

— С Мишаней я в Афгане вместе воевал. Он меня из-под огня вынес, сказал Семен. — Да и вообще. Там много на чем проверяют людей на прочность. С тобой, Абрикосов, мы вместе в переделку попали в банке. Нас шеф подставил, расписку взял. Так кто же остается? Думайте. Решайте. Я все сказал.

Мы задумались. Молчание повисло долгое и тягостное. Никто не хотел соглашаться с таким на первый взгляд очевидным.

— Не знаю, — отозвался я наконец. — Может, это все и похоже на правду, но я не могу поверить. Думайте обо мне все что угодно.

— Ты в неё просто влюблен, — вздохнул Семен.

— Я не влюблен в нее, — заступился Мишаня, — но мне тоже не верится. И он упрямо выставил вперед крупную голову, словно бодаться собрался. — По крайней мере надо её выслушать.

— Да вы сами подумайте, что она может сказать? Ждете, что она разрыдается и выложит все как есть? Если она такое провернула, то у неё железный характер и нервы тоже.

— Нет, я решительно против таких обвинений, — я стиснул кулаки. — Так мы черт-те до чего можем договориться.

— Действительно, Сеня, что-то ты слишком, — поддержал меня Мишаня.

— Возможно. Но пусть пока посидит в подвале.

— Ты, Сеня, смотри, не забывай про Афган. Неужели он тебя ничему не научил? А здесь не война. Из-за денег я никого в обиду не дам, — поднялся во весь свой рост Мишаня.

— При чем здесь Афган? Тоже мне, вспомнил! Да я не предлагаю устраивать самосуды. Просто для нашего спокойствия пусть посидит под замком. Это не карцер, условия там нормальные. Не хуже, чем наверху. Я даже согласен не предъявлять ей обвинений, не устраивать разборок. Но следить друг за другом у нас нет ни сил, ни времени. Предложим ей вернуть деньги. Вернет — хорошо, не вернет — пусть остается на её совести.

— Или ещё на чьей-то.

— Да мне уже все равно! — почти выкрикнул Семен. — У меня в конце концов жена и двое детей. Я сам по уши в дерьме. Мне сейчас важнее паспорта и билеты. А разборки можно и на потом оставить. Но неприятностей мне вполне достаточно. И сюрпризов тоже. Сегодня найдут Ухина, и начнется огромный шмон. Район, конечно, большой, но и деньги в банке пропали немалые. Дольше чем на ночь оставаться здесь нельзя.

Я хотел добавить, что если найдут сегодня, то и на ночь нельзя. Ухин с ножом в сердце да ещё и машина с расстрелянными служащими банка… Если начнут поиски, живыми нас не выпустят. Пойдет просто охота на убийц. Мы попали в прескверную историю.

Но я промолчал. Боялся излишне волновать моих друзей. Сейчас малейшее обострение могло отразиться на Нине.

Семена мы решили отправить за билетами, которые заказал в авиасалоне Шпильман. Мы собрали все деньги в доме, какие смогли найти. Я молча добавил приличную сумму в валюте, которую обнаружил вместе с пакетом у Зямы в тайнике. Все настолько устали, что не поинтересовались происхождением этих денег.

Мишаня отправился к Нине объяснить ситуацию, у меня бы язык не повернулся объяснить ей такое. Он вернулся быстро и бросил, стараясь не смотреть мне в глаза:

— Она просила тебя подойти. Хочет поговорить, — Мишаня хотел что-то добавить, но передумал.

— Ты только поосторожней, — предостерег меня Семен. — Женщины — народ коварный.

И тут же замолчал, получив тычка от Мишани.

Я спустился к Нине. Она сидела за столиком в той же кладовке, где совсем недавно находился её муж. Я потоптался на пороге, не зная, с чего начать и что вообще говорить.

— Пожалуйста, молчи! — опередила она меня.

Я с некоторым облегчением пожал плечами, но все же посчитал нужным для себя спросить:

— Почему?

Глупее, наверное, ничего нельзя придумать. На бледном лице Нины промелькнула тень улыбки.

— Посиди со мной, — попросила она тихо. — Я не стану допытываться, веришь ты мне или нет. Не хочу, чтобы ты врал или произносил слова, о которых, может, всю жизнь потом жалеть будешь. Я очень устала. Я же все-таки не такой могучий солдат, как вы.

— Что я могу для тебя сделать? — срывающимся голосом спросил я.

— Ничего, — она прикрыла глаза и покачала головой. — Расскажи мне все сначала, только очень подробно. Все, что за это время произошло.

— Хорошо, только зачем тебе?

— Я же ничего не знаю. Я все время находилась в стороне. Мне говорили что-то делать, и я делала, часто даже не понимая, зачем. Расскажи мне все. Я могу что-то увидеть по-другому. Ведь я — женщина.

— Ну и что? — удивился я.

— Ничего, — она улыбнулась. — Просто женщины многое видят совсем иначе, чем мужчины.

И я рассказал. Все — с того самого дня, как шеф вызвал меня к себе, без утайки, без тени сомнения, правильно ли я поступаю. Даже про мертвого Зяму. Рассказал, глядя ей в глаза, наполняющиеся слезами.

— Господи! — помотала она головой. — Какая жуть! Нас втянули в страшную историю.

— Ну, ты что-то новое поняла? — с робкой надеждой поинтересовался я.

— Возможно, — ответила она, ласково погладив меня по руке. — Но мне необходимо ещё немного подумать. Не хочу ошибаться. А ты иди, тебя ждут. Не волнуйся за меня. Ты себя побереги.

Я засмущался, хотел поцеловать её, но нас разделял стол, обходить его показалось мне как-то нелепо, и я, потоптавшись, пошел к лестнице, ведущей наверх. Решил, что Нине сейчас не до моих объятий.

— Подожди секундочку! — раздалось у меня за спиной.

Я замер, почему-то боясь пошевелиться и повернуть голову. Прошуршали легкие шаги, и сзади шею мне обвили руки. Я ощутил нежный поцелуй, её грудь, коснувшуюся моей спины. Она прижалась, словно хотела скрыться во мне, спрятаться внутри.

И вдруг я вздрогнул. В этот момент я кое-что понял! Нина — не убийца. Ее сильные и ловкие пальцы гладили меня по голове, ерошили волосы, а я вспоминал другие пальцы. Когда на нас с Семеном ночью напали, меня прижали к себе одной рукой, а второй надавили на сонную артерию. И это были руки мужчины! И прижимался ко мне со спины тоже мужчина! Какой же я идиот!

Я поспешно высвободился и побежал наверх. Там ждал Мишаня, встретивший меня молчаливым вопросом. Я пожал плечами и спросил его:

— Семен ещё не уехал?

— Да нет, что-то с машиной возится.

— Хорошо, — кивнул я. — Ты попроси его, чтобы без меня не уезжал, мне тоже в Москву надо.

— А тебе-то зачем? — удивился Мишаня.

Но я уже взбежал на второй этаж. В комнате, где мы спали с Серегой, я достал свои шмотки и переоделся. Второпях зацепил стул возле Серегиной кровати. Оттуда посыпались справочники, которые он с таким удовольствием читал. Я поднял их, переложил на стол. И тут мне в глаза бросилась закладка в одной из книжек в мягкой обложке. Это оказался справочник для поступающих в вузы.

Я открыл на месте закладки, ничего не понял и закрыл, но тут же опять раскрыл и принялся водить пальцем по строчкам. Высших художественных и художественно-промышленных институтов в городе Павловске никогда не было и нет! Я так и сел на кровать с книжкой в руке. Вот это удар! Не из-за этой ли находки погиб Серега?

Я сидел, как ухватом по голове стукнутый. Только-только показалось, что все встает на места, и вот те здрасьте!

Снизу меня позвали. Я отложил книжку, решив пока помалкивать, переварить сначала самому. Я провел ладонями по лицу, откликнулся и спустился.

Семен ждал, явно недовольный моим решением ехать вместе.

— Ты что, не доверяешь мне? — спросил он меня в упор.

— Я тебе доверяю и, в отличие от тебя, всем остальным тоже. А поехать мне нужно не для того, чтобы тебя контролировать. Я к одному знакомому толкнусь, вдруг пароль узнаю на посты, на случай, если операция «перехват» началась.

Семен сконфузился, пробормотал что-то в извинение и кивнул. Я пошел за ним к двери.

Ехали молча. Со всеми нами что-то происходило. Мы стали относиться друг к другу по-другому. Возможно, сказывалось огромное физическое и психическое напряжение. Мы действительно пережили такое, что крутым чикагским гангстерам из кинобоевиков и не снилось. Правда, у них и деньги украденные никто не воровал. Но это ведь не Чикаго, это как-никак матушка-Россия.

Когда подъезжали к месту, где убили Ухина, я постарался в ту сторону не смотреть. Но автомобиль милицейский в озере увидел.

До Москвы доехали мигом, несколько успокоившись. Да и на постах ГАИ, расположенных на подступах к городу, особого ажиотажа не наблюдалось. Видно, тревогу ещё не забили. Пока время работало на нас. Вопрос — надолго ли?

В центре я вышел из машины, договорившись встретиться с Семеном в кафешке, где мы когда-то встречались с Ниной. Условились о времени и разошлись. Вернее, я-то пошел, а он поехал. На такси и на метро я съездил в два ДЭЗа, располагавшиеся в разных концах Москвы, потом, после долгих раздумий, поехал на квартиру к Семенуи провел почти полчаса во дворе. А в условленное время я сидел в кафешке и ждал Семена. И едва не дождался неприятностей.

Если бы милицейская машина подъехала с выключенной сиреной, кто знает, как все для меня закончилось бы. Сирену же я услышал за квартал и сразу забеспокоился. Обостренным чутьем угадал, что это за мной.

Я быстро вышел из кафе, но не через основной вход, из которого попал бы в почти глухой двор, куда вели только одни ворота, выходящие на проезжую часть, откуда приближался автомобиль с сиреной, а через кухню. Шагал я настолько уверенно, что никто и не подумал задать вопрос, почему это я шляюсь по служебным помещениям. Я втянул носом вкусные запахи кухни, свернул в узкий коридор и оказался на заднем дворе, где стояли мусорные баки. Осторожно выглянув за угол здания, я обнаружил, что перед воротами стоит не одна, а две милицейские машины. Рядом маячила фигура милиционера в кожанке с автоматом.

Я огляделся. Маленький дворик заканчивался глухой кирпичной стеной метра в два высотой. Не найдя ничего лучше, я потихоньку, стараясь не шуметь, подкатил мусорный контейнер к стене. И чертыхаясь на себя за лень, из-за которой набрал лишние весьма солидные килограммы, я с большим трудом вскарабкался на контейнер, подтянулся и перевалился через забор, как… не скажу что. Вот тут-то и раздался грохот неимоверный. Оказывается, прямо подо мной валялась сваленная в кучу старая жесть, которую сверху я принял за груду тряпья. Удовольствия я получил море!

Свиста, криков, воя сирен и даже предупредительных выстрелов было не меньше. Набегался я до полного изнеможения. Стоя в каком-то темном подъезде, едва переводя дух, вспомнил дурацкую рекламу и подумал:

"Мне бы такую батарейку!"

Но, слава Богу, меня не догнали. Вот так, с перепугу, и бегать опять начнешь. После такого шумного фейерверка возвращаться и ждать Семена в оговоренном месте не имело смысла. Я ругал себя последними словами, что не оговорил запасной вариант встречи.

Как выбраться ночью за город, я не имел представления. Уже стемнело. Я шагал по улицам и раздумывал. Попав в сложнейшую ситуацию, я и своих друзей поставил в затруднительное положение. Им надо уходить, оставить дачу и подтягиваться поближе к Москве, а они теперь начнут гадать, что со мной стряслось, да еще, не дай Бог, станут меня дожидаться. Я сам не заметил, как пришел к дому Семена. Остановился под окнами, стал вглядываться, и на секунду мне показалось, что там промелькнул слабый луч фонарика.

"Может, Семен зачем-то вернулся?"

Умом я понимал, что такого не может быть, но ноги уже несли меня сами вверх по лестнице. Я не думал о риске попасть в засаду. Сегодня меня словно кто-то за руку вел. И после случая в кафе я полностью доверился этому невидимке.

Остановившись около дверей, я приложил ухо и долго прислушивался, потом достал из кармана отмычки и принялся осторожно ковыряться с замком. Поддался он на удивление легко. Я прикрыл за собой дверь, задернул в комнате шторы, накинул на настольную лампу одеяло и включил.

В полумраке ожил уют небогатого семейного гнездышка. Хотя все в этом доме стремилось к тому, чтобы имитировать достаток. В серванте блестела гранями посуда из поддельного хрусталя. На стенах висели репродукции в рамках — искусные копии, а не фотографии. На тахте и на диванчике лежали дешевые гонконгские пледы с яркими драконами.

Я прошелся вдоль стен, внимательно рассматривая застекленные, в рамочках грамоты и дипломы. Когда я раньше забегал к Семену в гости — а было это всего раза два, особой дружбы до этих событий мы с ним не водили, — я на награды внимания не обращал, у меня самого грамот — впору стены оклеивать. А теперь две из этих бумажек под стеклом очень даже меня заинтерисовали. Одна — грамота банка Семену за безупречную службу, а вторая — Светкин диплом. Я снял их со стены и понес к лампе.

Долго изучал, потом взгляд мой привлекла пухлая телефонная книжка: удивили её габариты. Я придвинул её и веером пролистал страницы. Они все оказались заполнены телефонами! Многие были черканы-перечерканы и записаны снова. Хозяева телефонов меняли адреса и города. Я заглянул на первую страничку, и мне все стало ясно. Там значилось: "Детский дом".

Значит, эти телефоны собирались многие годы. Я вдруг вспомнил о том, как Света упоминала о детдомовсой дружбе и взаимовыручке, и принялся листать блокнот, отыскивая московские номера.

После некоторых колебаний я позвонил Геннадию и сказал, что я друг Семена и Светы и что Семен посоветовал в случае необходимости обратиться за помощью к кому-нибудь из детдомовких и оставил телефоны. И заискивающе выразил восхищение дружбой бывших воспитанников.

Геннадий особого энтузиазма по поводу моего звонка не проявил. На лесть мою он тоже не отреагировал, заметив, что почему-то Семен и Света вспоминают о взаимовыручке, только когда это требуется им самим. Я попробовал извиниться и вежливо ретироваться, но Геннадий деловито осведомился, куда ему подъехать и не могу ли я изложить суть просьбы по телефону. Я промямлил, что мне необходимо срочно попасть за город, а моя машина безнадежно сломалась и я не могу ехать через вокзалы, полные милиции… Все остальное, сказал я, при встрече.

Геннадий иронично хмыкнул: если это какие-то сомнительные мероприятия, он сразу уедет. Мы условились о месте, он велел, через полчаса встречать синие «Жигули» и, не слушая моих междометий, повесил трубку.

Приехал он минута в минуту. И не один. Рядом сидела женщина, выглядевшая явно можно своих лет. Геннадий тоже казался моложе Семена.

— Это моя жена, Оля — представил он приветливо улыбнувшуюся женщину, протянувшую мне через спинку сиденья смуглую ладонь. — Ни в какую не хотела меня одного отпускать, пришлось взять с собой. Ты не против?

Он оказался простым и открытым парнем, впрочем, как и его супруга, которая извинилась за своего мужа, так отозвавшегося о Свете и Семене.

— А что я сказал не так? — обиделся Геннадий. — Они почему-то всегда звонят, когда попадают в какие-то истории. Помнишь, у Семена были финансовые неприятности на службе? А потом квартиру они покупали. Потом у Светы тоже что-то с деньгами произошло. Так они всех на ноги поставили, им каждый помог. Светку, можно сказать, за уши вытащили. А как Николай тяжело заболел и ему потребовалось операцию за границей делать срочно, так все откликнулись, а Света с Семеном — молчок.

— Гена! — воскликнула Оля. — Как тебе не стыдно? Да мало ли какие обстоятельства у них могли быть!

— А! — отмахнулся Геннадий. — У них всегда обстоятельства. А когда Вера деньги казеные потеряла? А когда Смирновым собирали все кто сколько мог, у них жулики квартиру обокрали… А, да что там…

Он замолчал. Сердито сопел. Оля спросила меня:

— А вы давно Семена знаете?

— Да я его совсем почти не знаю, — вполне искренне ответил я. — По службе немного. Потом мы в одну неприятную историю вместе с ним попали.

Я тут же прикусил язык, но супруги сделали вид, что не обратили внимания на мои слова. Не стали у меня ничего выспрашивать, только поинтересовались, куда мне попасть нужно. Геннадий, услышав, присвистнул.

— Знаешь, мне туда сегодня не с руки мотаться. Я утром должен одну работу успеть сделать, я машины ремонтирую…

Я тут же принялся извиняться и полез из машины, но Геннадий поймал меня за рукав:

— Ты куда, чудак-человек? Если я сам не могу, это ещё ничего не значит. Ты на мотоцикле гоняешь?

— Ну, как сказать, — замялся я, поскольку давно не пытался оседлать железного коня.

— Ну ладно, — засмеялся Геннадий. — А как насчет «Запорожца»? С ним справишься?

— Ну, с этой техникой, наверное, справлюсь, — более уверенно сказал я. — Там хотя бы колеса четыре.

— Значит, сделаем так… «Запорожец» — это наша с Олей машина. Она стоит в гараже, как раз недалеко от нужного тебе шоссе. На гараж поближе денег не хватило. Мы тебя туда подкинем, возьмешь машину, а как управишься — позвонишь, я к вечеру заберу. Годится тебе такой вариант?

Мне сейчас все годилось. Я стал совать Геннадию в залог паспорт, имевшиеся в кармане деньги, но он с негодованием все отверг.

— Человеку в беде помочь — это святое, — пресек он все мои попытки.

— Но вы же меня совсем не знаете! — поразился я.

— Почему не знаем? — усмехнулась Оля. — Мы же ехали вместе в машине. И потом хороший человек всегда виден.

Слов у меня не нашлось. Мы заехали на самую окраину Москвы, где на продуваемом всеми ветрами пустыре стояла горстка гаражей за дырявым бетонным забором. Мы прервали дорожный разговор, который в основном вели Оля и Гена, рассказывая истории из детдомовской жизни, о своих троих детишках. Я с удовольствием слушал. Меня они вопросами не мучили, и на том спасибо, врать им ужасно не хотелось.

Гена выгнал из гаража свой видавший виды «Запорожец».

— Семейный! — гордо сказал хозяин, хлопнув его дружески по капоту.

Курносый автомобильчик закачался, а я почему-то подумал, что мотоцикл не так уж и сложен в обращении. Но Гена уже вручил мне ключи и даже вынес из гаража запасную канистру бензина: дорога-то неблизкая.

Я растроганно попрощался с этой чудесной парой, с простыми и симпатичными людьми, к которым я за какие-то полчаса прикипел сердцем и узнал о них почти все, настолько они были открыты. Я стал усиленно благодарить их за помощь и доверие, на что Геннадий хлопнул меня по плечу и сказал:

— Ладно, брат, давай рули. На том свете угольками сочтемся. Ты, значит, звони. Ну, бывай!

И я поехал в сгущающиеся сумерки, полный нежности к этим светлым людям и беспокойства по поводу того, что меня ожидает на даче. Я почему-то вспоминал все время Нину, её лицо, волосы, руки…

 

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Я так задумался, что проскочил поворот к даче. И к счастью. Сегодня меня действительно кто-то вел. Когда я хотел вернуться, то заметил подальше несколько машин милиции, над лугом летал вертолет, высвечивая место гибели Ухина. А мне навстречу медленно ехал трейлер, тащивший прошитую пулями машину банка. Перед трейлером крутила мигалками милицейская машина, сзади две Машины "Скорой помощи" и спецперевозка. Замыкали шествие несколько машин и автобусов с милицией.

Я ехал в потоке замедливших движение машин, их подгоняли суровые регулировщики.

"Ну, завтра здесь начнется такой тарарам!" — пронеслось у меня в голове.

Но сейчас мне надо как-то пробираться к своим. Я, конечно, мог плюнуть и ринуться мимо постов, но это было чревато. Я напрягся и вспомнил, что с дорогой, ведущей к даче, сливалась ещё одна, которая выскакивала из леса слева. Значит…

Я проехал дальше по шоссе, свернул направо, значительно удалившись от вертолета и постов. Правда, какое-то время он служил мне хорошим ориентиром, но потом я стал беспокоиться, не заметил ли он сверху свет фар в стороне от интересующей их дороги и мою одинокую маленькую машину. Но вертолету, как видно, было не до нее. Вскоре он и вовсе погасил прожектор и исчез, видно, улетел на базу, да и вряд ли стали бы затевать поиски ночью.

Значит, до утра у нас есть время, и мы должны вырваться, пока облава не захлестнула нас петлей. Я нервничал, потому что двигался интуитивно, почти на ощупь, петлял, пару раз ухнул в ямы, из которых с трудом выбрался. Нет, ребята, все-таки «Запорожец» — это танк! Не зря его прозвали еврейским броневиком. Он кряхтел, сопел, стонал, но вез исправно.

Мне, как показалось, удалось-таки выбраться к нашей дороге, по моим представлениям, она вот-вот должна появится. Фары давали свет совсем неяркий, и приходилось напрягать глаза до боли.

Кустарник встал стеной перед носом совсем внезапно. Я завернул руль, но машину уже понесло. Она проломила кусты и пошла юзом к открывшемуся за ним обрыву. Я давил на тормоз, крутил баранку, но бесполезно. Машина продолжала двигаться по скользкой глине и мокрой траве. Обрыв неотвратимо приближался. «Запорожец» завис над ним боком, качаясь, как пьяный. Я распахнул двери и, прежде чем автомобиль полетел в темноту обрыва, успел выброситься.

Я упал плашмя на крутой склон и зацепился руками за траву. Но меня почему-то со страшной силой тащило вниз. Я с ужасом видел, что машина медленно сползает, выворачивая с корнем попадавшиеся на пути кусты. А я зацепился брюками за что-то внутри! Еще секунду-две — и я полечу, подминаемый тяжестью железа.

Я дико заорал и изо всех сил дернул ногу. Кажется, я оторвал здоровенный клок от штанов, зато освободился! Дергаясь, я уже сполз на склон, и теперь все мои попытки удержаться за траву не приводили к успеху.

Лететь пришлось с большой высоты и далеко. А ещё темно и неприятно. Когда я упал, то оказалось ещё и весьма больно. Я даже на миг потерял сознание.

Очнувшись, я по шуму воды догадался, что где-то рядом ручей. И почти не ошибся. Но не ручей, а тот самый водоем, на который мы смотрели с обрыва около нашей дачи. Мне ещё повезло, я удачно упал. После четвертой попытки залезть и очередного падения я понял, что альпинистом я не рожден, тем более скалолазом. А поскольку к полетам я тоже плохо приспособлен, то прекратил тщетные попытки забраться вверх.

Я сел и стал думать. У ног плескалась вода. Я порылся в бардачке машины, лежавшей вверх колесами, докопался до фонарика и включил.

При его свете мне удалось обнаружить вдоль водоема узкую-узкую тропинку, пролегавшую между камнями и колдобинами, намытыми ветками и корягами, ведшую, как мне казалось, в сторону нашей дачи. Но под обрывом. Ночью по такой тропинке со слабым фонариком не пройти — ноги переломаешь. И я придумал: вылил канистру бензина на безнадежно искореженную машину и поджег. Машину, увы, не спасти и так, а мне хоть какой-то свет.

И тут я разозлился по-настоящему. Я шагал избитый, ободранный, обворованный, потеряв таких хороших друзей, угробив чужой автомобиль, единственную, может быть, ценность двух замечательных людей, шагал и чувствовал, что чаша моего терпения переполнилась.

— Все! — бормотал я. — Все, сволочь! Кто бы ты ни был — я достану тебя! Я назло тебе не сдохну! Я права такого не имею! Слишком по крупному я задолжал. Слышишь, ты!! — заорал я невидимому врагу, который так жестоко играет со мной. — Я у многих людей в долгу. Я должен машину Гене и Ольге, которые не станут требовать её возвращения, я должен жизни Сереге, Зяме Шпильману, лейтенанту Ухину и Володиному напарнику! Я не могу оживить их. Нет! Но я могу отдать им твою жизнь, подлая ты сволочь! И я тебя достану!..

Я шел по берегу, терся плечом об отвесную стену обрыва, намочил ноги в воде, но ничего это не замечал. Мне все теперь было до фонаря. Все, кроме желания убить. Я много раз в жизни попадал в переделки. В меня не раз стреляли, и мне приходилось стрелять, но никогда ещё я не хотел так по-настоящему убить кого-то.

И тут я услышал в темноте с озера слабое тарахтение лодочного мотора. Я выключил фонарик и прислушался. Вроде все стихло. Может, показалось? Я до боли всматривался в черную воду, прижимаясь спиной к скале. Обрыв заворачивал, «Запорожец» догорал, и свет его не достигал этой части берега.

Я сделал несколько шагов и едва не загремел, споткнувшись обо что-то, загородившее мне путь. Потирая ушибленное колено, я зажег фонарь и разглядел под ногами обломки разбитых плит. Значит, я под самой нашей дачей. Действительно, чуть дальше на плитах я увидел тело шефа, мы ведь так его и не подняли. Я осматривал стену, и тут снова застучал мотор. Я опять выключил фонарик, но на этот раз мотор не заглох. Он уверенно направился в мою сторону.

"Может, наши ребята?" — подумал я, но все же потянул из-за пояса пистолет.

И тут меня окликнул женский голос:

— Эй! Ты где? Зачем ты разжег такой костер?

Я замер, вслушиваясь. Голос казался ужасно знакомым.

— Это ты, Нина? — нерешительно окликнул я.

И в этот миг меня ослепила вспышка яркого прожектора. Я инстинктивно закрыл глаза локтем, это меня и спасло, потому что сначала потребовалось время, чтобы рассмотреть меня, а уж потом прозвучали выстрелы, но я уже успел упасть за плиты. Стреляли, кстати, мастерски, пули выбивали крошки бетона прямо над моей головой.

Когда смолкла очередь, ещё раз высекшая искры из плиты, я высунулся и выстрелил наобум. Но мне опять повезло. Мотор лодки зачихал. Очевидно, я попал. Женский голос крепко выругался вполголоса, но по воде звук очень хорошо расходился.

Еще одна очередь врезала по стене обрыва, и лодка поплелась туда, откуда пришла. Я с трудом перевел дух.

Но почему наши не отреагировали на стрельбу? Где они, куда делись? Не случилось ли с ними чего?

Я попрыгал возле отвесной стены, походил взад-вперед и наконец нашел нужную мне тропинку. Очень узкая и скользкая, она поднималась вверх, идти по ней было рискованно, но я полез. Не ждать же, пока вернется эта речная амазонка в полной боевой готовности.

Я вылезал через заросли крапивы, которая вымахала с меня ростом и жгла мне не только руки, но и физиономию. Я чертыхался, но лез, потому что торопился. Никак я не мог понять, почему никто не вышел на выстрелы.

Кое-как выбравшись из зарослей, я побрел к дому и только теперь понял, как безумно устал. Ну и сумасшедшая выдалась ночка! Все тело болело, каждая клеточка скулила и просила об отдыхе и покое. Не доходя до дома, я остановился и громко свистнул. В ответ — гробовая тишина. Меня передернуло от словечка «гробовая», невольно пришедшего на ум. Нехорошее предчувствие сдавило сердце. Уже наплевав на всякие предосторожности, я ворвался в дом.

Повсюду виднелись следы поспешного бегства. Валялись по полу разбросанные вещи. На столе громоздилась неубранная грязная посуда. В том же, что дом покинули, сомнений не оставалось. Все двери раскрыты настежь, мешки с деньгами перевернуты, повсюду рассыпаны рваные купюры и разноцветные, как фантики, банкноты с зайчиками, медведями, какими-то незнакомыми портретами.

На кушетке вперемешку валялись пистолеты, автоматы, гранатомет. Брали явно только самое необходимое.

Я бродил по комнатам: всюду одно и то же. Спустился в подвал, и там пусто. Нины и след простыл. Как ни странно, я вздохнул с некоторым облегчением. Значит, она по крайней мере ушла на своих двоих. Это уже что-то. Я прошел до конца коридорчика в подвале, открыл толстую, герметичную дверь холодильника-ледника. Там на оцинкованном столе лежал Серега. Я наклонился и поцеловал его в жутко холодный лоб. Задержался, уходя, в дверях, вглядываясь в его лицо, будто хотел навеки запомнить. И тут меня осенило:

— Ведь никто из нас не видел лица шефа! Вот откуда могла произойти вся эта катавасия и неразбериха. Мы все видели его тело только сверху, с высоты, к тому же лежал он вниз лицом.

Я выскочил из дома и снова попер через крапиву, напролом и едва не на заднице съехал по скользкой тропинке с обрыва.

Тело шефа почти погрузилось в воду. За время дождей уровень озера поднялся. Обрыв нависал надо мной страшным козырьком. Хорошо, что меня не стукнуло посмотреть сверху! Сейчас бы я валялся возле шефа, если это он.

Я стоял над телом и не решался дотронуться. Как же снять его с этих чудовищных игл, на которые пришпилила его злая судьба?

Долго я так мялся, наконец вошел по колено в воду, попытался наклониться и заглянуть ему снизу в лицо, но не получилось — пришлось бы тогда нырнуть. Я постоял, набрал в легкие воздуха, но не нырнул, а приподнял голову шефа за волосы, а сам присел на корточки.

И едва не выпустил: на меня в упор глядели открытые выпученные глаза шефа. На лице, уже тронутом тлением, застыло выражение не испуга, а удивления. Словно он спрашивал у меня: как же так?

Может, это только шутка?

Я медленно опустил его голову обратно и долго, с ожесточением плескал пригоршни ледяной воды себе в лицо, отгоняя сон и усталость. Было ещё рано, но по-летнему светло. Я стоял и смотрел в сторону озера.

И тут до меня дошло, что мы все, занятые своими делами, совершенно не задавались вопросом, откуда это посреди водоема в Подмосковье выросла скала? Я до рези и глазах всматривался в нее, но она стояла и не исчезала как мираж. Странно!

В общем, чем дальше, тем больше появлялось разнообразных загадок. Я хотел выйти из воды, но тут что-то укололо меня в стопу. Я ойкнул и выдернул ногу. В большой палец впился осколок стекла, и пока я вытаскивал его, потерял равновесие и плюхнулся в воду целиком.

И тут же вскочил, хватая ртом воздух: вода оказалась совершенно ледяной. Но на берег я не бросился, а, наоборот, полез обратно, потому как обронил пистолет. При этом я как-то позабыл начисто, что в доме на кушетке валяется сколько угодно таких игрушек. Но искал я не зря.

Шаря в воде, я наткнулся на веревку, прижатую камнем. И потянул. Меня удивили её внушительная длина, и тянулась она, кажется, к самой скале. На конце её прикреплено металлическое кольцо, я накинул его на один из торчащих в бетоне штырей. И веревка — шелковый трос оранжевого цвета стала перильцами к острову.

И тут до меня дошло. Вот как подбирался к нам укравший деньги! Не из города, не через лес, а по воде, совсем с другой стороны. И уходил так же. Значит, это необязательно кто-то из нас. А тросик необходим, чтобы в холодной воде плыть без опаски и быстро.

Я покряхтел, помялся, но все же разделся, сделал энное количество приседаний, чтобы разогреться, растерся ещё майкой, ухнул и бросился в воду. Поплыл к скале, держась за трос.

В воде было ещё туда-сюда, но когда я вылез на крохотный островок, где стояла скала, меня разобрал озноб. Обдувавший ветерок казался ледяным. Я весь покрылся гусиной кожей и стучал зубами так, что было слышно, наверное, с берега.

Пытаясь согреться, стал бегать кругами и, обогнув скалу, выругался. Разумеется, я был прав. Откуда могла взяться скала на водоеме! Она оказалась обычной кирпичной стеной давно развалившегося здания, которую использовали как каркас, натянув на неё полотнище, огромное и весьма натурально выполненное, с искусно нарисованной скалой.

Я подошел вплотную и на краю холста заметил надпись: "Реквизит. Собственность киностудии А.М. Горького". А позади «скалы» я увидел вдалеке полосу берега, там утопал в зелени небольшой домик с кустарником вместо забора. Возле берега причалена моторная лодка. Я огляделся и не заметил больше никаких тросов. Зато нашел вбитый в землю кол, и рядом — след от киля вытаскиваемой на остров лодки.

Я не решился вплавь добираться до другого берега, тем более так и не найдя свой пистолет, а в маленьком домике если и дожидались кого-то, то уж явно не меня и не с букетами цветов.

Я собрался плыть обратно, но тут открылась дверь дома, и оттуда вышла женщина. Лица её отсюда видно не было, но фигурой она удивительно походила на… Но нет, другую бы немного походку… И волосы не того цвета и не так лежат… Еще бы немного, совсем немного, и я бы узнал ее… Точно узнал бы! Но тут меня заметили.

Женщина почти бегом бросилась в дом. Я замешкался, и когда метнулся огибать скалу искать трос, на кирпичной стене заметил маленькую красную точку.

Что такое лазерный прицел, мне не нужно объяснять. Я и сам кому хочешь объяснил бы. Я рывком бросился в сторону, упал на бок и, обдирая лицо о кирпичную крошку, закатился за стену.

И вовремя. "Пам-пам-пам…" — раздались глухие звуки с того берега, и по стене брызнули пули. Стреляла не иначе как ночная амазонка. Я не стал дожидаться, пока она додумается сесть в лодку, и поплыл.

С перепугу я не заметил, как домахал до разбитых плит. И почти не замерз, некогда было. Великая вещь — инстинкт самосохранения. Я вылетел из воды, кое-как оделся и прислушался. Мотора не слышно. Значит, все верно: это вчерашняя девушка, и лодку я ей, видно, повредил все же.

Я начал подниматься, и тут над головой у меня выбило фонтанчики земли, в лицо полетели комья. Я пригнулся и посмотрел на противоположный берег. Он еле-еле виднелся, так, неясная полоска — значит, стреляли через оптический прицел. Но дама, надо сказать, стреляла отменно! Из автомата, через оптику, на такое расстояние!

Теперь я точно знал, что нас с Мишаней Бог миловал в ту ночь, когда мы пытались получить выкуп. Но раздумывать и выстраивать версии, лежа скорчившись на узкой отвесной тропинке, мне теперь недосуг. И я взлетел вверх как на крыльях. Выстрелы почему-то прекратились. То ли я пропал из видимости, то ли кто-то помешал воинственной амазонке. Все равно я поскорее ретировался с края обрыва, чтобы не светиться силуэтом для её упражнений в стрельбе.

Только теперь я почувствовал, что замерз. Я помчался в дом и быстро переоделся в сухую одежду, повесил автомат через плечо под куртку, пистолет засунул под брюки на спине. В спортивную сумку бросил несколько коробок с патронами для пистолета, две запасные обоймы, насыпал автоматных патронов и положил два рожка. Долго думал, добавил осторожно четыре гранаты и сверху бросил тренировочный костюм, для виду.

Только после этого я немного успокоился. Пошел на кухню, сделал себе несколько гигантских бутербродов, сварил кофе и выхлебал стакана три, не меньше. А после завтрака пошел прочь от этой дачи.

А кого мне там ожидать? Разве что смерть. Но это в мои планы не входило, по крайней мере в ближайшие.

 

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Я шагал быстро, оставляя за спиной дачу и безумную речную амазонку, прекрасно понимая, что разгадка тайны — где-то там, на той стороне, в маленьком домике за оградой из кустарника. Но я посчитал, что доберусь до истины другим путем.

Примерно на полдороге к шоссе на Москву я свернул в сторону и вскоре вышел к небольшой деревушке. Там обошел все дворы, долго торговался с мужичонкой в телогрейке, пока не ударил с ним по рукам. Я отсчитывал ему деньги, пока он выводил из сарая старенький мотоцикл с коляской.

Покачивая головой на мою бестолковость, сокрушаясь по поводу такой моей непроходимой дремучести, он показал, как и что включать и куда нажимать. Я с сожалением понял, что все мои познания о мотоцикле кончаются на том, с какой стороны на него садятся. Вздохнув, я добавил ещё несколько купюр, и мужичок с недоумением поменял свою телогрейку на мою пижонскую куртку. В придачу он вынес мне замысловатый шлем с квадратными очками. Я принялся благодарить за все и за лекцию, но мужичок заторопился. Он нетерпеливо перебирал ногами, дожидаясь, когда я наконец уеду. Едва я взгромоздился на мотоцикл, он поспешно попрощался со мной и, нисколько не интересуясь моей дальнейшей судьбой, чуть не бегом потопал вперевалку к крайней избе, прихватив по дороге у сарая пустой бидончик.

Эх, с какой радостью я сейчас оказался бы на его месте! Но — увы! Я надавил на газ и потихоньку тронулся, придерживая вырывающегося из-под меня железного коня.

Я выехал в стороне от места гибели Ухина и попылил по направлению к Москве. Там, где вчера стояли машины и кружился вертолет, сегодня осталось несколько машин с солдатами. Вертолет протарахтел в сторону от шоссе, и я, вздохнув, понял, что нашу дачу обнаружат в течение нескольких ближайших часов. На мужичка в телогрейке на стареньком мотоцикле, в допотопный квадратных очках никто не обратил внимания: мол, деревня зачем-то в Москву покатила…

Так и вывезла меня моя сообразительность. Но в Москве меня едва

ли не первый же милиционер хотел остановить. К счастью, его внимание отвлек «мерс», лихо перестроившийся через две полосы. Мент засвистел, и тот прижался к обочине, а мне постовой замахал, проезжай, мол, почему-то погрозив кулаком, и, как школьник, вприпрыжку помчался к «Мерседесу». Ну ясное дело. Ведь где и ехал навар, то не на драндулете с коляской.

Впрочем, я не возмутился, а поблагодарил его величество случай и поскорее зарулил в переулок, где снял очки и телогрейку, в которую завернул автомат, и положил все в коляску, чтобы иметь под рукой.

Я приехал в Москву не для розыска своих друзей. Дай Бог, если Семен привез билеты, все они встретились. У них не хватало времени ожидать меня. А у меня оставалось дело. Я должен оплатить долги.

И поехал к дому шефа. По дороге заглянул в гастроном, вернулся с пакетом, который тоже положил в коляску. Все-таки великая это вещь мотоцикл с коляской! Я остановился у подъезда. Взял под мышку телогрейку, не то сопрут еще, пакет в руку и вошел в дверь, днем всегда открытую.

Навстречу мне вышел, почтительно кланяясь и вопросительно глядя, маленький узкоглазый человечек. Он не сразу признал меня, а узнав, утерял приветливое выражение и поскучнел. Но будучи человеком восточным, продолжал так же вежливо кланяться.

— Ну как, похоронил брата?

— Похоронила брата, похоронила, — закивал с готовностью человечек.

— А я вот тут помянуть принес, — помахал я пакетом, в котором булькнула влага.

Маленький человечек замялся, но я обнял его за плечики и подтолкнул к дверям под лестницей.

— Давай, папа Карло, веди в свою каморку, — буркнул я, видя, что он оглядывается по сторонам, словно ждет кого-то.

— Зачем обижаем? — возмутился человечек. — Я маленькая, но не карла. Сама ты карла!

— Извини, брат! — с чувством сказал я. — Это я про Буратино…

— Буртина? Что такая — Буртина? — удивился человечек.

— Ладно, пойдем, помянем, после разберемся, — я все подталкивал его к заветной дверке.

Он ещё раз оглянулся, но подъезд оставался пустым. И он со вздохом полез в карман за ключами.

Мы сидели за игрушечным столиком, посреди стола стояла открытая бутылка водки, на маленьких блюдечках выложены всякие маринады: морковка, свекла, ещё что-то мне неизвестное. Боюсь, и науке тоже. Перед нами стояли две маленькие чашечки, вроде кофейных, из каких в кино пьют аристократы. Только без ручек. Все здесь напоминало кукольный домик.

Я вертел головой, оглядываясь. На стене появилась фотография. В прошлый раз её не было. С фотографии, окантованной в простую картонную рамку, перевязанную черной лентой наискосок, смотрел на нас маленький человечек, точная копия сидевшего за столом.

— Это твой брат? — спросил я.

— Это не брата, — помотал головой человечек. — Это я.

Я в шоке уронил с вилки какой-то маринад, не донеся его до рта.

— А что значит эта траурная рамка? — вылупился я на него.

— Это вроде как брата. Не было у него фотки. Я сходила и снялась. Очень похоже на брата. Все равно. Пусть висит.

— Пусть, — пожал я плечами. — Это ваши дела.

— Наша дела, наша, — закивал он.

— А где тетрадка, в которой твой брат записывал, кто приходил?

— Нет тетрадка, — после небольшой паузы ответил человечек.

— Ты думаешь, я буду спрашивать, где она? — хмыкнул я. — Нет. Все одно она фальшивая. Это ты её написал?

Человечек задумался. Потом молча кивнул. Силен мужик!

— Сколько же тебе заплатили за смерть твоего брата? Ты же сам его убил, правда? Про кого он знал то, что знать ему не положено?

— Писала я. Убивала нет.

— Ты, ты убил. Только это ваше с братом дело. Тут уж он сам тебе судья.

— Как эта судья? Она же мертвая, брата? — подпрыгнул человечек. — Она не может судьей! Она совсем мертвая. Я не убивала.

— Да ты, ты убил, чего уж там. Больше некому. Только вот за что? Он же брат тебе родной.

— А-а, совсем плохая брата была, — равнодушно махнул рукой человечек. — Работала мало, болела много, кушала много. Совсем плохая брата.

— Ладно, — совсем ошалел я от этой логики. — Это ты в другом месте расскажешь. Ты давай мне вот про что рассказывай…

Вышел я от него через час. Человечек остался лежать на маленькой жесткой кровати укрытый одеялком, в лом пьяный. Я его попросил допить бутылку. Он не стал мне отказывать. Восток, он вежливость прививает. Тонкие люди, эти выходцы с Востока.

Мой мотоцикл стоял у подъезда, пугая прохожих допотопностью и неуместностью у такого шикарного дома, среди новеньких авто, блестящих, как шары на елке.

Во рту у меня ощущался привкус дерьма. Жажда мести сменилась вдруг усталостью и равнодушием. Мне казалось, я почти разгадал эту головоломку. Но лучше бы я не разгадывал. Я сел на сиденье мотоцикла, нагретое солнышком, полез в карман, достал мятую пачку сигарет, закурил. И бросил, сделав пару затяжек. Тяжело мне было. Долг давил на плечи страшной тяжестью. Но я принял его на себя, а долг мертвым людям — свят.

И я поехал в сторону банка, где начались все наши неприятности. Немного не доезжая, остановился, дождался проходящего мимо подростка, которому вручил незапечатанной конверт, велев передать его в банк. В руку сунул ему двадцать долларов.

Тот при виде таких денег даже не поинтересовался, что в пакете. А ведь там вполне свободно могла оказаться бомба. Он схватил пакет и пошел в ворота. Проводив его взглядом, я поехал обратно, на дачу. Поехал платить по счетам.

Свернув с шоссе, я повторил трюк с телогрейкой, и меня не остановила даже милицейская засада. Старший махнул рукой своим молодым сослуживцам, вынырнувшим было из кустов: мол, отстаньте, не видите, местный. Я важно пропылил мимо, мысленно благодаря мужичка за его прикид.

Не поехав по дороге к даче, я свернул левее, на проселок в лесок, и тут же кто-то выловил меня из седла, как рыбку сачком из аквариума. Я висел в воздухе и болтал ногами, мотоцикл свернул и уткнулся в кусты. Меня поставили наконец на землю, и, оглянувшись, я увидел Мишаню.

— Ты что тут делаешь? — удивился я.

— Да вот, пошел посмотреть, что да как, где можно проскочить к Москве. Сегодня почти весь день вертолеты летают. К даче минут сорок назад несколько машин проехало. Видать, с вертолета что-то нащупали. Так что если бы ты пораньше чуть ехал, то вполне мог влипнуть.

— А куда вы все вчера с дачи подевались?

— Да примчался Семен, наорал на меня за то, что Нина пропала… — тут он поперхнулся, поняв, что сболтнул то, о чем, по всей видимости, не хотел пока говорить.

— Как пропала? — у меня похолодели кончики пальцев.

— Ну, знаешь, не совсем она пропала… Я отвел её тут в один дом. Когда всякие случаи странные начали происходить, дай, думаю, пока деньги есть, подстрахуюсь. Ну, взял тихонько денег и пошел в деревню, тут недалеко, да и купил дом.

— А-а, это когда ты ночью гулять ходил, а Серегу убили? — вспомнил я.

— Ну да, — ответил Мишаня. — А ты откуда знаешь?

— Я все знаю, — буркнул я не очень любезно. — Ты давай дальше рассказывай.

— Ну, дом на отшибе. Я сказал, что приеду в него только через пару месяцев. А тут пошли разборки, думаю, надо Нину пока от беды там припрятать. Я посчитал, что дом пригодится, если понадобится отсидеться. А он по-другому пригодился.

— Смотри, спрашивать про чужих начнут — заложат хозяева.

— Не, — уверенно сказал Мишаня. — Я же с ними без бумаги про дом договорился, чтобы им налоги не платить. Так они побоятся властям сказать. Да и невдомек им, что я туда уже въехал.

— Так, а что Семен?

— Я и говорю, горяч он больно. В Афгане был случай, расстрелял двух пленных, думал, шпионы, а они оказались крестьянами из соседней деревни. Потом над нашим дезертиром одним самосуд учинил. Но тот жив остался, замяли это дело тогда. Но горяч он не в меру. Я от греха подальше и спрятал Нину.

— Ну и что?

— Семен наорал на меня, я ему сказал, что заснул, она и убежала, виноват, мол, недосмотрел, понадеялся. Он обложил меня крепко, потом говорит, надо срочно сматываться, что ты в засаду попал в том кафе, где у вас встреча намечалась, стрельба была сильная, ментов понаехало. Это правда?

— Да почти все так, — уклончиво ответил я. — Пока ты рассказывай, а я потом.

— А чего ещё рассказывать? Мы рыпнулись уматывать, да пока собирались, едва на милицию у дороги не нарвались, они Ухина нашли, вертолет летал. Ну, Семен сказал, что у него тут припасен вариант, и мы поехали куда-то в сторону, петляли, петляли, потом я только утром разобрался, оказывается, мы у водоема снова, Семен там снял дом у каких-то хозяев с детьми, вернее, полдома. За стенкой все время детишки шумят. Не очень здорово, но лучше, чем на даче нашей ментов дожидаться. Тем более ночью сегодня вертолет летал, по озеру на моторках катались, постреливали сильно.

— Ладно, Мишаня, веди меня к Нине, потом все расскажу, — я поднялся.

Мишаня хотел что-то возразить, но не стал, и мы закатили мотоцикл в кусты и пошли. Домик стоял на отшибе, в двух километрах от деревушки. Нина находилась там. Мы обнялись, и она сказала мне:

— Я ни в чем не виновата. Я, кажется, очень о многом догадалась.

— Я тоже! — перебил я её.

— Можно сначала я? — попросила она.

— Хорошо, — кивнул я. — Только сперва ответь мне на один вопрос… Кто вот на этой фотографии?

Она стала говорить, после говорил я, мы спорили, хватались за головы и разошлись через час. Мы с Мишаней пошли к Семену, который ждал в одном из дачных домиков. Домик был разделен на две половины: снаружи — высоким забором, а внутри — запертой дверью в бывшей проходной комнате. Это хорошо, что за забором ничего не видно. Наша половина стояла входом к лесу.

Семен нас просмотрел, не заметил, как мы перебежали поляну. Он паковал вещи и вздрогнул, когда скрипнула дверь.

— Абрикосов? — удивился он. — Ты откуда?

— Да вот, вырвался, — улыбнулся я. — А ты что, не рад?

— С чего ты взял?

— Да померещилось, — отмахнулся я. — Билеты купил? Все в порядке?

— Купил, на завтра. Рейс в четырнадцать пятьдесят. В Грецию. Так что завтра все закончится.

— А где жена с ребятами?

— А зачем им сюда тащиться? Еще неизвестно, как выберемся отсюда. Я ей звонил, сказал, чтобы ждала нас с мальчишками в аэропорту. Ее-то никто не станет искать.

— Тоже верно. Только Зяма должен был заказать билеты на сегодня в ночь.

— Ну, не знаю, — развел руками Семен. — Я взял то, что выдали по номеру заказа.

— Ну ладно. Начнем тогда собираться.

— Рановато вроде, — посмотрел на часы Семен.

— Лучше заранее выбраться отсюда. Потом неизвестно, сколько времени на это уйдет.

— Тоже верно, — согласился Семен.

— Еще за Ниной надо заскочить, — кашлянул Мишаня.

— Вот засранец! — с чувством сказал Семен. — Я ведь чуял, что здесь что-то не так. Не мог ты её проспать.

Он говорил без всякого зла.

— Ну, раз надо ещё за Ниной заходить, тогда пойдемте.

— А вещи? — спросил Мишаня.

— За вещами все вместе вернемся. Машина здесь, сюда и привести её надо, чтобы лишний раз не раскатывать, глаза не мозолить в деревне.

— Ты прав, — поддержал я, и мы вышли.

Через несколько шагов Семен остановился.

— А чего мы, дураки, всей ватагой туда потащились? Вы сходите, а я допакуюсь пока.

Мы переглянулись и согласились.

— Где машина? — спросил я по дороге у Мишани.

— Рядом с домом у озера, в кустах спрятана, в лесочке.

Вернулись мы быстро. И заслышали какую-то возню в кустах. Мы заглянули туда и нашли чертыхающегося Семена, злого и расстроенного, ковырявшегося в поднятом капоте машины.

— Ты чего там потерял? — спросил Мишаня.

— Хотел машину проверить, — пояснил, вылезая из-под капота, Семен. Что-то не заводится.

— Ладно, потом гляну, — хлопнул его по плечу Мишаня. — Говорил же тебе, осваивай технику! Пойдем пока в дом, поговорить надо.

Семен вопросительно глянул на него, но ничего не сказал, вытер руки промасленной тряпкой и пошел к дому, укрываясь за кустами. Мы последовали за ним.

— Так о чем разговор? — деловито спросил Семен, когда мы вошли.

— Давайте сядем за стол, чайку попьем и обсудим все, — предложил Мишаня, добродушно улыбаясь.

— Нашли время разговоры разводить, — проворчал Семен, все же усаживаясь за стол.

Я сел напротив него, Нина рядом со мной, а Мишаня рядом с Семеном.

— Ты кем служил в банке? — спросил я Семен.

— Чего-о-о? — вылупился он на меня. — В охране служил. Ты что, забыл, что ли?

— Этого-то я не забыл, а вот то, что ты сначала начальником охраны был, этого я раньше не знал.

— Ну, вспомнил! Когда это было!

— Давно, — согласился я. — А скажи-ка, друг любезный, кто на этой фотографии?

Я выложил на стол фотографию Нины на даче, с водоемом за спиной.

— Это Нина, — пожал плечами Семен. — А что?

— А рядом с Ниной кто?

— Не знаю! — зло огрызнулся он.

— Рядом со мной — он, — подала голос Нина.

 

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

— Эта фотография, — продолжала она, — была сделана, когда мы сюда с мужем в первый раз приехали. Семен тогда начальником охраны работал. Он и место для дачи выбирал, он и снимал её для мужа, вернее, это его знакомые нам уступили дачу. Если бы я видела эту фотографию раньше, не произошло бы всей этой ерунды. А с другой стороны от меня стоит мой муж. Но их обоих отрезали.

— Вот так, Сеня, — подвел я итог. — И колечко на пальчике — твое. Лихой перстенек!

— Вы чего, ребята, охренели?! — вскочил Семен, хватаясь за карман пиджака.

Но его придавила к месту мощная рука Мишани. И кисть Семена он успел перехватить, и вытащил её из кармана вместе с пистолетом. Я перегнулся через стол и взял его осторожно.

— Как же ты мог, Семен? — грустно смотрел на него Мишаня. Даже как-то обиженно смотрел.

— Да о чем вы, черт подери?! — выкрикнул Семен. — Вы что, с ума спрыгнули, верите этой бабе?!

— Ты лучше помолчи! — устало велел Мишаня.

— Да нам не очень-то и нужны твои рассказы, — вставил я. — Мы и так почти во всем разобрались. Если бы я все сразу Нине рассказал, все прояснилось бы ещё раньше. Это она объяснила, как вы мне Наталью подкинули.

— Конечно, — кивнула Нина. — Вы же на женщин смотрите весьма специфически. Больше фигуру запоминаете. Я спросила, видел ли он лицо Наташи предполагаемой и как долго. Вот и все.

— А я вспомнил, что лицо-то я видел как раз мельком. Нина и подсказала, что есть такое понятие, как портретный грим. Плюс парик, походка, похожая фигура — и двойник готов. Для таких лохов, как я.

— Не было, короче, никакого двойника, никакой сестры моей, дрогнувшим голосом отозвалась Нина.

— А кто же был? — воскликнул нервно Семен.

— Думаешь, я не знаю? — разозлился я. — Подожди, и до этого дойдем. все по порядку вспомним. Если что не так, ты нас поправишь. Значит, так… Служил ты начальником охраны. Потом служба стала расширяться, и ты почему-то перестал справляться как следует или ещё чего… Короче, должности ты лишился.

Но не уволился, а решил дождаться момента и отомстить занявшему твое место Володе и шефу. Ты ещё с детства этим отличался. Вы со Светой прославились там жестокостью, кражами и злопамятностью. Это мне твой приятель из детдома рассказывал.

Ты затаился и ждал, чтобы сорвать кусок пожирнее. Вы со Светой мечтали о богатстве. Большом богатстве, настоящем. А денег хватало лишь на фальшивую роскошь. Вы всегда хотели уехать из страны, и ещё чуть-чуть — и это вам удалось бы. Только зря вы оставили на стене дипломы и грамоты. Одна из грамот, выданная за отличную службу начальника охраны банка, датирована десятилетней давностью. Еще там красовались дипломы об окончании театрального училища твоей женой и несколько грамот ей за отличную стрельбу и успехи в спорте. Вот так я и понял, откуда взялась «Наташа».

— Ты совсем рехнулся! — оскалился Семен.

— Возможно, — не стал я спорить. — Но вчера я навестил крошку-лифтера, и он мне поведал трогательную историю о том, как ты уговорил его убить братца, чтобы ему жилось лучше. Одному-то денег больше достается, или что ты там ему наплел… И ты научил его, что надо говорить, и заставил написать этот журнал.

Не было никакого разговора шефа с Натальей, не было её приезда. Шефу ты мозги запудрил, убедив, что жена ему изменяет. Поскольку отношения у них с Ниной сложились к этому моменту не самые теплые, он тебе почти поверил и поручил мне слежку. Это ты присоветовал. Об этом каким-то образом узнал Володя. Он тебе не доверял, и правильно делал. Видно, мои доклады и вмешательство Володи положили конец наблюдениям. А разговор с Наташей по телефону — это просто подставка. И свет в окне шефа зажегся потому, что ему позвонили с вахты. Ты позвонил. У вас со Светой все было до минутки рассчитано. И в подъезде ты меня ударил. И машину вы у Володи украли. Он на ней почти не ездил. У него служебная имелась, на ней он и возил шефа.

Очевидно, вы за мной следили и засекли наше знакомство с Ниной. Это оказалось вам на руку. Вы тут же подсунули мне двойника и страшную угрозу жизни Нины, и мы оба это проглотили. Ты знал историю её сестры и бессовестно воспользовался ею.

Но вернемся в подъезд. Ты сообразил, что маленький лифтер оказался важным свидетелем и рано или поздно, но я выйду на него. И уговорил его дебильного брата убить близнеца. И большинство разговоров за шефа вел со мной ты, а не он сам. И машину Володи, которую не угнали, как вы рассчитывали, пришлось возвращать владельцу, пока он её не нашел сам и не задался вопросом, откуда она у дома шефа взялась. Это я и заметил, и ты меня второй раз вырубил.

Ты позвонил в больницу от имени шефа и рассказал, что у него украли машину. Я проверил, оказалось, что машина Володина. Тогда я предположил сговор шефа и Володи, а он — наш с тобой сговор. И тут ты разыгрываешь номер с отправкой денег в соседний банк — номер, давно тобой заготовленный, надеясь заодно и заработать большие деньги.

Ты устроил засаду, и мы с тобой оба «влипли». Шеф, как ты и надеялся, решил все проверить, прежде чем наказать или возбуждать уголовное дело. Расписка в таком случае — стандартная процедура. Но шеф действительно сильно нервничал, Володя оказался тоже хорошим дерьмом, повезло шефу на охрану! Володе в руке попали банковские документы об уклонении от налогов и прочее, и он шантажировал шефа.

Ты пронюхал об этом и попытался шантажировать Володю. Он начал за тобой охоту. И тут я узнал его адрес и что машина «Ауди» принадлежала ему. Тебе это сыграло на руку. Мы оказались с тобой в одной упряжке, и ты стал потихоньку направлять меня в нужное русло. Ну, дальше все понятно. Вы с Володей вцепились один другому в глотку, с документами меня просветила Нина. В Павловске нет художественно-промышленного института, но есть училище, которое она и закончила. Но когда она стала открывать собственное дело, понадобился диплом о высшем образовании, который и купил для шефа начальник охраны, то есть ты. Сразу стали понятны и все остальные документы.

Но кое-что не стыковалось. Например, квартира — та, что на Снайперской — принадлежала Наташе, а прописан в ней был Володя. Я зашел в ДЭЗ и всеми правдами и неправдами узнал, что никакой Наташи там не прописано и в доме на Чистом переулке — тоже, это вообще ничья квартира. Дом намечался под снос, а хозяйка давно померла. Так вот я и понял, что никакой Наташи в природе не существует, а документы фальшивые.

А дальше все стало ясно. Ты втянул нас всех в добычу денег для тебя. Света хладнокровно расстреляла Володю с охранником, хотела и нас с Мишаней, да случай хранил. Кстати, пулемет ведь ты вниз направил. Только Мишаня не сказал тебе, что пули там резиновые. И шефа ночью ты решил вроде как отпустить, вывел его, связал для вида одеяло с простыней и столкнул его с обрыва. Серега, видно, услышал, встал, ты и его прикончил.

С минуту стояла тяжелая тишина. Потом Мишаня спросил:

— А как же левша? Убийца же левой рукой действовал.

— А нет никакого левши, — сказал я. — Смотри!

И я схватил со стола два яблока и бросил Семену и Мишане под левые руки. Оба поймали.

И ошарашенно уставились на зажатый в ладони плод. Жест был непроизвольным.

— Видишь, — засмеялся я. — Вы ведь оба разведчики. Вас тренировали специально, чтобы обе руки работали одинакова. Дальше все всем понятно?

Вопрос повис в воздухе. Наступила мертвая тишина. Семен глядел в окно.

— Сука ты, Сеня, — с чувством произнес Мишаня.

— Зачем ты, сволочь, Зяму и Ухина убил? — спросил я.

— Зяма не отдал мне банковские документы, я видел, как ты их Сереге вручил. И слышал, как он Нине про них говорил. Он, дурак, сам виноват. Отдал бы, еврей старый, жив бы остался. А Ухин раньше времени мог привлечь милицию. Так оно и случилось. И вообще пошли вы, козлы драные. Думаете, изобличили меня? Ну убейте. Только денег вам не найти.

— А чего их искать-то? — искренне удивился

Мишаня. — Нас не проведешь. Они в машине лежат, ты их туда запихал наверняка. Только уехать не успел. Я там пару проводков отсоединил, я же знаю, что ты с техникой не того.

— Жаль, что не пристрелили тебя…

— Ну, старался же. А скажи, почему ты решил жену свою оставить?

— Чего? — напрягся Семен. — Это почему — оставить?

— Да уж не знаю, почему. Давай у неё и спросим.

— Что, вместе в аэропорт поедем?

— Зачем куда-то ездить? — изобразил я удивление.

Я подошел к двери, ведущей на половину хозяев. Постучал. Детские голоса сразу смолкли, и женский голос спросил:

— Кто там? И что вам нужно?

— Это я, Света. Я, Абрикосов. Ты только стрелять не вздумай. У нас тут твой любезный сидит как раз напротив двери. И дети все-таки в комнате. Ты зайди, разговор есть…

За дверью наступила пауза. Потом щелкнул замок, и на пороге появилась Света. В руках она держала автомат.

— Отпустите его! — приказала она срывающимся голосом. — Отпустите, или буду стрелять.

— Не будешь, — покачал я головой. — Во-первых, в него попадешь, а во-вторых, лучше нас сначала послушай, может, сама потом передумаешь. Ну-ка, Сеня, выложи быстро все из карманов. Только не торопись.

Он помедлил, но, глянул на Мишаню, подчинился. Я, конечно, отчаянно блефовал. Если мои предложения окажутся неверными, все могло принять непредсказуемый оборот. На столе тем временем легли паспорт в синей корочке, авиабилет и всякая мелочь вроде ключей, платка и прочего.

— Разве билеты на самолет уже у тебя, Света? — спросил её я, делая удивленные глаза.

Она ничего не ответила, но лицо у неё окаменело. Я развернул билет. Потом посмотрел в паспорт.

— Интересно! Смотри-ка, билет в Швейцарию, а заказ был в Грецию, и паспорта нам делали греческие. Я точно помню. Там ещё были вписаны жена и дети. А это что за паспорт? Вот те на! Паспорт гражданина Швейцарии, ни жены, ни детей. Где-то по дороге они потерялись. Бывает же! Не хочешь сама взглянуть, а, Светлана?

Я пододвинул билет и паспорт к краю стола. Она подошла ближе, не сводя с меня глаз. Осторожно придвинула к себе документ, просмотрела и бросила обратно на стол. Ничего её лицо не выражало.

— Коля, сынок! — позвала она.

Из соседней комнаты вышел мальчик.

— Что, мама? — спросил он, не удивившись при виде автомата в руках матери.

— Закрой, сынок, с той стороны дверь и посиди с братом на кровати, ладно?

— Хорошо, мама, — ответил мальчик, послушно повернулся и вышел.

Как я только успел, ума не приложу! Она вскинула автомат и прошила бы всех нас очередью, если бы я не выбил оружие у неё из рук. Пули ушли в потолок, комната наполнилась пороховыми газами, все попадали на пол. Я вырвал автомат у Светы, но меня остановил голос Семена:

— Всем стоять на местах!

Он пятился к выходу, держа в руке пистолет, поводил стволом с одного на другого и говорил:

— Я, Света, не забыл, как ты пыталась от меня избавиться в Чистом переулке. Думаешь, я поверил, что ты под дулом пистолета выдала Головко наш план?

— Не уйдешь, гад! — выкрикнул Мишаня, бросаясь на него.

Но Семен опередил его. Грохнул выстрел, Мишаня упал на бок, а я вскинул автомат, но поздно: пули ушли в дерево двери, захлопнувшейся за Семеном. Я выскочил на крыльцо, сбоку от меня отлетела щепка от косяка, выбитая пулей. В кустах раздался треск сучьев, я кинулся следом, но гоняться по лесу за вооруженным человеком, который к тому же умел этим оружием пользоваться, равносильно самоубийству. Он мог притаиться за любым деревом и сделать из меня решето.

Я вернулся в дом.

— Что с этой делать? — как ни в чем не бывало спросил у меня Мишаня. Он на этот раз, оказывается, натянут-таки на себя бронежилет: похудел изрядно за эти дни.

Я посмотрел на Светлану и пожал плечами:

— Она мать, я ей не суд. Хотя сволочь, конечно. Оставим ей денег, пусть живет с этим, если сможет.

— Вот уж фигу, денег ей еще, — надулся Мишаня.

— Не ей, — возразила Нина. — Детям. Они ни при чем тут.

Мы забрали свои паспорта граждан Греции, билеты на самолет, улетающий завтра днем, оставили Светлане денег и пошли к машине. Мы завелись и поехали к шоссе, но, как видно, наш запас везения на сегодня исчерпался.

Нас остановили на полдороге. Поперек проселка стоял милицейский автомобиль, и в нем — вооруженные милиционеры и омоновцы. Мы резко развернулись, они — за нами, но мы бросили перед носом у них гранату, и водитель, видно, неопытный парнишка, с перепугу крутнул баранку и въехал в кювет. А мы рванули лесом. Вдогонку нам выпустили очередь и пробили задние колеса. Мы завихляли, заковыляли, и пришлось выгружать чемоданы и уходить пешком.

От погони удалось оторваться. Но к ним должна была вот-вот подоспеть помощь. И мы решили спрятаться все на той же нашей даче. На наше счастье, снова начался дождь. Мы, чертыхаясь, волочились под этим дождем, перли тяжеленные чемоданы с деньгами — четыре штуки.

И стоило нам войти в комнату, как за спинами у нас раздалось:

— Всем лечь на пол!

Так мы и сделали. Это оказался Семен в милицейском дождевике, с пистолетом в руке. Он быстро подобрал автомат, передернул затвор и приказал Нине:

— Ну-ка, красавица, свяжи чемоданы по два!

— Делай, как он говорит, — посоветовал я.

— Вот именно! — оскалился он. — И побыстрее!

Нина связала чемоданы, Семен повесил их себе на оба плеча, как два коромысла. Автомат он не опускал.

— Я с удовольствием бы продырявил вас, но шум поднимать неохота. Тут и так машина милицейская крутилась, вас и без меня найдется кому пристрелить. Чао!

Он пошел, сгибать под грузом, на задний двор. Он пятился, боясь выстрела вслед. Я подошел к окну.

Дождь продолжался. Семен искал, полуобернувшись, тропу.

"Как же он собрался с четырьмя чемоданами через водоем плыть?" — подумал я.

Он тем временем подошел к самому краю, наклонился и… Что-то случилось. Он отчаянно замахал руками, одна пара чемоданов сорвалась вниз, и сам он с диким криком обрушился туда же. Берег, вернее, его край, сильно подмытый дождями, не выдержал груза и рухнул. Снизу раздался приглушенный вопль. Я выскочил из дверей.

Осторожно заглянул вниз. Там, лицом в воду, на том же месте, где лежал шеф, снятый милицией, висел пронзенный прутьями, Семен. Один из чемоданов раскрылся при ударе, и купюры расплывались по водной глади.

Я спустился по тропе, страхуясь веревкой, которую держал Мишаня. Мы вытащили чемоданы, а потом выбрался я. Нина сказала, что Семен что-то болтал про милицейскую машину. Мы пошли по дороге и вскоре обнаружили полосатый, синий с белым, «мерс». В нем лежал ещё один дождевик. Видимо, Семен каким-то образом умудрился остановить машину и завладеть ею. Почему он не ушел на ней, остается загадкой. Возможно, хотел все-таки вернуться за Светланой или, наоборот, убить ее… Не знаю. Зачем его понесло с этого обрыва слезать?..

Мы не стали долго раздумывать, а погрузились в машину и поехали. На шоссе удалось выбраться без приключений. Никто нас не тормознул: сегодня тут машин милицейских наехало немерено, под каждым кустом. В Москве мы её бросили. Ночевали в каком-то подвале. Утром я позвонил в банк и через час встретился с их представителем. После недолгих переговоров он вручил нам чек на полтора миллиона долларов на предъявителя в Греческом банке, а мы отдали ему деньги в чемоданах, документы же я обещал вернуть после отлета. Как только мы прилетим в Грецию и получим деньги, банковские документы, копии которых я передал в прошлый раз с мальчиком, вернутся в банк. Они нам поверили. И документы благополучно вернулись к ним, потому что мы прилетели в Грецию и убедились, что нас не обманули с деньгами.

А вы говорите — Чикаго! Да чикагским гангстерам такое и не снилось!

А вообще в Греции хорошо. И на полтора миллиона долларов можно вполне прилично жить. Мы даже приобрели маленькую виллу на берегу, отдыхали и купались в теплом море.

Здесь правда славно. Соседом слева у нас был уехавший из России строитель «пирамид», по которому очень многие скучали на далекой родине. Он оказался большим занудой и мелочным и скучным человеком, к тому же вечно ходил пьяный и приставал к Нине. Мы с ним не ладили.

А вот с соседом справа мы подружились, хотя он и был моложе нас. Лет тридцати, роста невысокого, крепыш, по-своему красивый. С ним проживала очаровательная юная красавица. Они постоянно веселились и легко контачили с другими. Правда, о себе он не очень любил рассказывать. Только много позже мы узнали, что наш веселый сосед — "киллер номер один" в России. Но это выяснилось потом, когда все почему-то решили, что его убили, хотя все было не совсем так.

Но это уже совсем другая история.

… А Геннадию с Ольгой банк подарил «Жигули», вроде как приз по телефону. Возможно, они догадались…