Правда, сначала я отдел охраны навестил и технический отдел, везде уже были в курсе моего задания по оснащению охранной сигнализацией нового объекта и без вопросов снабдили всем необходимым.

Упаковав все в коробки, я зашел к Володе. Он без разговоров выдал мне ключи от стоявших напротив входа «Жигулей», машины не очень новой, но с виду вполне приличной, словом, в самый раз, чтобы в глаза не бросалась. К тому же у неё оказался форсированный движок. Кроме ключей, он вручил мне увесистый пакет из фотобумаги.

— Что это?

— А я почем знаю? — буркнул Володя, пожав огромными плечами.

Он явно был недоволен непонятным поручением шефа. Его прямые, как питерские проспекты, извилины требовали таких же прямых и простых объяснений всему происходящему. Все непонятное он не любил.

— И на фига в местной командировке нужна машина? — продолжал он задавать безответные вопросы.

— А ты хотел, чтобы я коробки с оборудованием по всей Москве туда-сюда пешком таскал?

— Да иди ты… — разозлился Володя.

По этим репликам я понял, что даже он не посвящен в мое задание. Я погрузил коробки в «жигуленок», сел за руль, пристегнулся и поехал. По дороге я вскрыл конверт. На соседнее сиденье веером хлынули фотографии. Следом выскользнула аккуратненькая доверенность на машину на мое имя. Как я ни тряс конверт, больше там ничего не оказалось.

Я принялся просматривать фотографии, вернее, обрезки фотографий, поскольку на каждом фигурировала только супруга шефа, а все остальное было тщательнейшим образом отрезано. Может, поэтому создавалось впечатление её одиночества и беззащитности. Только на одной фотографии остался уголок прижатой к бедру мужской руки в рубашке с коротким рукавом, разрисованной яркими иероглифами. Сама рука, загорелая дочерна, упиралась в белоснежные шорты, на пальце я заметил необыкновенно широкое мужское кольцо. Снимок этот, очевидно, сделан где-то или на море, или на большом озере, может, в заливе. По крайней мере за спиной у неё распростерлась огромная спокойная водная гладь, уходящая куда-то далеко-далеко. Только вдали виднелась скала, похожая на монумент с острова Пасхи. Жена моего шефа стояла, откинув назад голову, её золотистые волосы рассыпались по плечам. Она была в таких же белых шортах, как у её спутника, столь безжалостно отрезанного от нее, в рубашке-гавайке, легкой и яркой, подвязанной узлом под высокой грудью, словно желая подчеркнуть и без того несомненные её достоинства. На этой единственной фотографии она улыбалась. На всех остальных казалась серьезной и задумчивой, в уголках красивых полных губ прорезались две складочки, придававшие лицу легкую горечь. Что-то еще, кроме улыбки, притягивало меня к этому снимку. Что-то не давало покоя, создавалось ощущение, будто где-то я уже видел либо эту фотографию, либо это место. Я вертел её перед носом, но, так ничего и не сумев вспомнить, отложил в сторону и занялся остальными фотографиями.

Как я же упомянул, она очень красива. Длинноногая, с копной золотистых волос, с отличной фигурой, неизменно в подобранной с хорошим вкусом одежде, она, несомненно, привлекала внимание мужчин. И в подозрениях её невзрачного мужа наверняка присутствовала доля истины.

Вот выяснением этой истины я и занялся. Установить наблюдение за Ниной, так звали жену шефа, мне удалось в тот же день. Как оказалось, она имела свою фирму, занимающуюся дизайном. Судя по всему, дела там шли успешно. По крайней мере, здание офиса, отремонтированное на высоком уровне и облицованное, насколько я в этом разбирался, дорогими материалами, имело вполне респектабельный вид. Банк шефа выглядел не столь внушительно. Я подумал, что у него есть повод приревновать её не только к успеху у мужчин. Персонал фирмы состоял поголовно из женщин. В офисе она пробыла до самого вечера, когда же подъехала к дому, там уже стоял автомобиль её мужа.

Я ещё немного посидел в своем «жигуленке» и поехал домой, в свою двухкомнатную, которую мне оставила моя бывшая. Не в силу своего великодушия, а потому, что тот, к кому она от меня ушла, комнат в доме просто не считал.

Я принял душ, поужинал негретыми котлетами из холодильника, запил их горячим кофе. И сел за стол рассматривать фотографии. Я перекладывал их из кучки в кучку, потом обратно. На одном снимке Нина была запечатлена в момент игры в теннис. Она атаковала. Правой рукой сильно размахнулась, лицо сосредоточенное, волевое — лицо бойца, губа прикушена от напряжения. Вот сейчас она нанесет резаный удар. И тут мое внимание привлек узкий белый шрам на запястье руки, державшей ракетку. Если бы этот шрам находился не на правой руке, а на левой, я бы голову прозакладывал, что это не что иное, как попытка вскрыть вены. Но она была правшой, судя по тому, как держала ракетку, правда, чтобы убедиться, надо проверить и левую руку, может, шрамы на обеих…

Я отложил эту фотографию и взял другую, где она у воды стоит. Достав из ящика увеличительное стекло, я принялся внимательно разглядывать скалу, миллиметр за миллиметром, потом торчащую справа ветку сосны, потом саму девушку. И тут у меня перехватило дыхание. Возникло чувство, словно я глажу руками это роскошное тело, такое беззащитное перед моим взором. Я бросил увеличительное стекло на фотографию, откинулся в кресле и, закинув руки за голову, стал обдумывать свое положение, размышляя, какие шаги предпринять дальше. Придумать я ничего не смог, зато заснул незаметно для себя в кресле. В результате проснулся рано и в дурном настроении, потому как накануне не позвонил шефу. Ноги затекли от неудобной позы. Было ещё очень рано, но я сходил на кухню, сварил кофе и вернулся с чашкой в кресло, захватив заодно и кофейник.

Отпив глоток, я потянулся к трубке, уверенный, что звоню не вовремя. Но тут же отдернул руку и чертыхнулся, плеснув на колено горячий кофе. Телефон зазвонил настолько неожиданно, словно кто-то на том конце провода только и дожидался, пока я дотронусь до телефона. Я потер колено, два раза глубоко вздохнул и снял трубку.

— Здравствуй, Абрикосов. Не разбудил?

— Нет, что вы, Сергей Петрович…

— Сергей, — перебил меня шеф.

— Ах, да, конечно… Сергей, ага. Здорово! — сдуру выпалил я.

На другом конце раздался короткий смешок, и шеф ласково поинтересовался, каких успехов я добился и по каким таким уважительным причинам я вчера вечером не позвонил.

Пришлось выкручиваться, чего я терпеть не могу. Но шеф, похоже, пребывал в хорошем расположении духа и отнесся к моим неуклюжим оправданиям вполне благосклонно.

— Фотографии пригодились?

— Если честно, не очень.

— Почему так?

— А что в них такого, чтобы они могли всерьез пригодиться? Только внешность. Вот разве… У вашей жены нет шрама на левой руке?

— Не у вашей, а у твоей, во-первых, — мягко поправил шеф. — А вот насчет шрама не уверен… Кажется, есть небольшой, но на правой. Да, точно, на правой, на запястье, тонкий такой, почти не заметный. А что?

— Да нет, просто так.

— При чем тут шрам?

— Да скорее всего ни при чем, — искренне ответил я, не подозревая, как жестоко ошибаюсь.

— Хорошо. От меня тебе что-нибудь требуется?

— Послушать бы не мешало квартиру, пока вы… ты на работе.

— Хорошо, — подышав в трубку, ответил шеф. — Как допьешь кофе, приезжай ко мне домой. Жены нет. Поставишь там какие надо штучки свои… Лишнего, надеюсь, не подслушаешь?

— А ты разве дома лишнее говоришь? — наигранно удивился я.

— Соображаешь, — похвалил шеф.

Я подумал, что он тоже соображает и надо бы с ним поаккуратнее, как он меня с кофе расколол, а! Наверное, по глоткам догадался.

Я подъехал к нему через пятнадцать минут, шеф даже удивился моей расторопности.

Управился я быстро, поскольку устройства ставил простые, только подслушивающие — на телефон и на квартиру, да фотокамеру с дистанционным управлением на всякий случай, если что-то удастся заметить. Кое в чем я все-таки ухитрился обмануть шефа. Поставил подслушивающее устройство, рассчитанное на запись всех подряд разговоров, решив сначала писать, а потом разбираться. Придумали же для чего-то кассеты на сорок восемь часов записи. Я в тот момент был почти уверен, что двух дней мне хватит за глаза.

Как бы не так!

Нина уезжала на службу сразу же после мужа, с клиентами на работе почти не общалась, заказы принимали другие служащие, а сама она — только в редкие случаях.

Ничего, кроме недосыпания, не дали мои наблюдения за эти два дня. На третий вечером я сидел в своей машине около дома шефа и слушал скучную телефонную болтовню ни о чем, причем в основном говорил сам шеф. Как назло, кассета, рассчитанная на два дня, кончилась, а я забыл её накануне поменять. Я собрался ехать домой, но незаметно провалился в сон…

Проснулся я словно от толчка в бок, инстинктивно схватился за лежащие рядом на сиденье наушники, одновременно пытаясь рассмотреть время. Проклятый циферблат никак не высвечивался, пока я не вспомнил про автомобильные часы. Было два часа. А по телефону говорили мой шеф… и его жена! И это посреди ночи! Я оглядел двор и увидел, что машина Нины на месте, машина шефа — тоже. Так кто и как уехал из дома? И когда? Нина говорила громко, а шеф, наоборот, тихо. Я попал на середину разговора.

— …хотя бы понимаешь, что говоришь? — почему-то почти кричал шепотом шеф. — Это же не зуб выдернуть!..

— Знаешь, дорогой, мне все это начинает надоедать…

И тут я выронил наушники и в темноте полез за ними, наделав, вероятно, невообразимый шум в телефонных трубках моих подопечных. Наступила обоюдная тишина. Потом, форсируя голос, шеф произнес с нажимом:

— Немедленно приезжай домой! Ты слышишь?! Немедленно!

И повесил трубку, не дожидаясь ответа.

На третьем этаже в одной из комнат шефа зажгли настольный свет, и тут же он стал приглушенным, словно лампу чем-то накрыли. Я подивился, к чему такие предосторожности? Кого боялись разбудить?

Ведь шеф должен находиться один в квартире, раз жены нет. Я, кажется, перестал что-либо понимать. Зря вообще шеф надеялся на мою сообразительность. Служба в МУРе разная. И оперативники тоже разные. Меня, например, в большей степени использовали как грубую силу. При выездах на задания, при слежке — и то не очень охотно, поскольку габариты у меня внушительные, да и ловкостью излишней не могу похвастаться, хотя и слыл отменным спортсменом, но это в основном в тяжелом весе и в силовых единоборствах.

Что-то не складывалось в этой мозаике, но что именно — я никак не мог понять, как ни старался. Я сидел в машине, положив подбородок на руль, и смотрел в пустоту перед собой. Сидел я так, впав в оцепенение, до тех пор, пока не притормозила у подъезда голубая «Ауди». Отчего сразу же возникли новые вопросы.

"Странно, — подумал я. — На работу она ездит на «Жигулях», а по ночам катается на «ауди». И откуда взялась эта машина? Я же несколько раз обходил и объезжал дом шефа и не видел её ни разу. Странно…"

Тем временем из машины вышла Нина, но как-то необычно одетая. Словно вкус ей изменил. Одежда такая же дорогая, как всегда, но не такая элегантная. Хотя человек уезжал ночью, видно, торопился… Вот только вопрос — куда?

А она стояла у машины, не заходя в подъезд, словно не могла решиться. Тут дверь открылась, и показалась тщедушная фигурка шефа в халате. Он сделал ей знак следовать за ним. Нина заспешила к подъезду. Казалось, и походка у неё стала вроде как вульгарнее, что ли.

Шеф дождался её, скользнул взглядом по улице, по моей машине, пропустил Нину вперед и захлопнул дверь. Прошло время. Я ждал, что сейчас зажгутся все окна его огромной квартиры, начнется бурное выяснение отношений до самого рассвета. Но ничего подобного не произошло. Наоборот. Свет погас и больше не зажигался, как я ни вглядывался в прикрытые шторами окна.

Вконец озадаченный, я посидел-посидел, потом решил, что на сегодня больше приключений не предвидится, и тронулся потихоньку по улице мимо дома шефа. Когда я уже поворачивал за угол, что-то привлекло мое внимание в боковом зеркальце. Я присмотрелся повнимательнее и… врубил задний ход, взвизгнув шинами. Дверь подъезда приоткрылась. Правда, едва я ударил по газам, чтобы вернуться, она тут же захлопнулась. Я остановился напротив подъезда. Свет у шефа в квартире не горел. Я посидел в машине, потом вышел и направился к дому. Подумал, не прихватить ли монтировку на всякий пожарный, но тут же посмеялся над собой, представив, как славно буду выглядеть ночью в чужом подъезде с железякой в руке.

Постоял на крыльце, набираясь храбрости, вдохнул побольше воздуха и осторожно толкнул тяжелые двери. Они открылись легко, даже не скрипнув, и я оказался в темноте. Я постоял, пытаясь привыкнуть к полному мраку, но поняв всю тщетность усилий, шагнул внутрь. Тут же я почуял, что тут кто-то есть. И окликнул:

— Эй!

Мне не ответили, но я готов был поклясться, что слышу рядом чужое дыхание. Я протянул руку, и тут до моего лица неожиданно дотронулась маленькая ладошка, будто ощупывая.

— Нина? — прерывающимся от волнения голосом спросил я.

И в это время на челюсть мне обрушился сильный удар. Я куда-то полетел, опускаясь на колено, поняв, что попал в нокдаун.