Наконец-то, казалось, началась настоящая жизнь. Еще совсем недавно Твэн не чувствовал под ногами твердой почвы. В любую минуту судьба могла уничтожить его — мелкого провинциального журналиста, неудачливого охотника за миллионами. Он испытывал стыд перед родными, перед их знакомыми: в тридцать с лишним лет человек не имеет настоящей работы, приличного дохода, своего угла.

«Граница» уже передвинулась далеко на запад. Война позади. Твэна окружали люди, мечтавшие только о деньгах, о таких деньгах, которые откроют путь к хорошим вещам, к уюту, довольству, о деньгах, которые позволят и похвастать перед соседями. Теперь и Твэн добился как будто всего. У него солидное положение в газетном мире — он не наемный журналист, которого завтра могут прогнать, а совладелец газеты; он приобрел известность, с ним считаются, его акции, так сказать, идут на повышение; у него приличный доход — от книги и от газеты, ему принадлежит великолепный дом. Наконец, у него замечательная жена.

Твэн энергично принялся за работу. Лучше всего ему удавались фельетоны, например, на тему об отвратительном состоянии кладбища в городе Буффало. Но Твэн решил также использовать свою известность автора книги о путешествии. Правда, ехать Твэн никуда не собирался, но договорился с одним путешественником, что тот будет присылать свои путевые записки, а Твэн обработает их литературно и опубликует от своего имени. Так были созданы очерки о Японии, Гаити и других экзотических странах.

Все это нужно было для успеха газеты «Экспресс». Обещание не тревожить читателя в основном выполнялось. Но Твэн — справедливый человек, он много видел, много обещал, он знает, что действительность не такова, какой она зачастую представляется самодовольным мещанам, обывателям каких-нибудь маленьких поселений. Твэн ненавидит лицемерие, лживые претензии, которых так много в Европе, но которые — Твэн готов был это признать — порой встречаются и в Америке. В одном городке жители подвергли жестокому преследованию парочку, которая, по их мнению, вела себя непристойно. Твэн — горячий спорщик, изобретательный мастер эпитета — не пожалел слов для этих «трусливых злодеев», «ублюдков дьявола». Он опубликовал в газете фамилии всех организаторов травли.

Твэну приходилось писать и передовые — о человеческих отношениях, о человеческой несправедливости. Только политики он избегал. «Я ничего не понимаю в политике и не собираюсь сидеть ночи напролет, чтоб овладеть ею».

Работа поглощала почти все время, но Твэн, к своему удивлению, не чувствовал удовлетворения. Ежедневные газетные статьи не давали радости. Семейная жизнь тоже пока складывалась нелегко. Ливи болела, порою приходилось целые ночи проводить у ее постели.

Оливия принесла с собой вполне определенные требования. Муж должен отбросить привычки, приобретенные в его туманном, страшном прошлом, обязан приобрести манеры джентльмена, одеваться, как джентльмен, по-джентльменски обращаться с религией, даже книги читать такие, чтоб достоинство джентльмена не пострадало.

Твэн не стал спорить с женой. Он согласен поступать так, как ей кажется нужным. Она воспитана лучше него. За обеденным столом Твэн произносил молитвы, по вечерам слушал чтение библии.

Все же накопленный житейский опыт, душевная прямота, наконец, здравый смысл мешали полностью подчиниться требованиям жены. Библия… но ведь библия просто глупа. Он — американец XIX века и знает, как велико расстояние между звездами. Это слишком большой мир для библейского бога. Библейский бог — это бог кучки кочевников, мстительный, изменчивый, даже легкомысленный.

Твэн не хотел пугать Ливи такими богохульными мыслями. Кроме того, задевать религию было опасно. Все уважаемые люди верили в бога — или делали вид, что верят, — и ходили, в церковь. «Капитаны индустрии», эти Куки, Рокфеллеры, Морганы, Арморы, Хиллы, хорошо понимали роль религии. Недаром протестант Хилл поддерживал католические семинарии. Задача церкви — контролировать «общественные взгляды, политические действия, моральное состояние рабочих», откровенно признавал Хилл.

Но Твэн не мог переделать себя. Его Америка — страна сильных, себялюбивых, жадных, но живущих велениями разума людей, в противовес запутавшейся в сетях старых верований и традиций Европе. Его Америка — страна, где перед людьми открыты все пути к будущему, где они не зависят от капризов, от прихоти какого-либо высшего существа. Твэн написал статью о несправедливом библейском боге. Оливия выразила категорический протест против ее опубликования. Твэн не стал спорить. Ну, что ж, он дал выход своим чувствам, статья написана. Теперь можно послушаться жены и запрятать рукопись куда-нибудь подальше.

Издевательства над китайцами в Сан-Франциско. Современный рисунок.

Помимо работы в «Экспрессе», Твэн принял на себя редактирование отдела юмора в «Галакси». На страницах этого журнала он иногда отводил душу. В первом же номере «Галакси» Твэн напечатал статейку в защиту китайских иммигрантов на Тихоокеанском побережье — с ними в Сан-Франциско обращаются хуже, чем с собаками. Он поместил также полную негодования статью по поводу требования фешенебельного проповедника Талмаджа запретить «дурно пахнущим» рабочим посещать церкви для богатых. Твэн настаивал на справедливости. В других номерах этого же журнала появились сатирические письма «китайского иммигранта», бичующие ненавистные нравы проклятого города Сан-Франциско, в котором усталые путники из Старого света находили далеко не тихую гавань. Твэн опубликовал также памфлет на священника, отказавшегося отпевать старого актера. Поповское чванство выводило его из себя.

Но основным оставались работа в газете, семья. «Простаки» по-прежнему пользовались большим успехом. Книгу читали за границей, даже в Китае. Она как бы говорила всему миру, что грубый американизм Дальнего запада перестал стыдиться себя, становится воинствующим.

Издатель Блис был доволен результатами сделки с Твэном — почему бы Твэну не написать еще одну книгу, также рассчитанную на тираж во много десятков тысяч. Нужно выбрать такую тему, которая не обманула бы ожиданий читателя, видевшего в Твэне рассказчика любопытных и забавных происшествий. Твэн обещал подумать. Почему бы ему не написать пародию на путешествие Ноя в ковчеге? Он пишет жизнь Ноя и его домочадцев совсем на современный лад. В Америке бастуют рабочие. Почему бы строителям ковчега не забастовать в связи с неудовлетворительной заработной платой? Если это не годится, то у Твэна есть еще одно предложение. Публике понравилась его книга о путешествии в Европу; что, если описать путешествие в Южную Африку и приключения на алмазных россыпях? Конечно, Твэн не имеет теперь возможности поехать в Африку. Но поедет его' знакомый — способный журналист, а Твэн оформит книгу на основе записок этого журналиста. Тема казалась замечательной, сенсационной.

Блис согласился, и Твэн написал ему: «Я протянул свои жадные руки к самому подходящему для моих целей человеку в| Америке. Через две недели отправлю его за свой счет в алмазные районы Южной Африки. Книга будет иметь просто превосходный сбыт».

Но эти планы не осуществились. На обратном пути из Африки нанятый Твэном журналист случайно ранил себя вилкой и умер от заражения крови. Его записки остались неиспользованными. Из рассказов про Ноя никак не набиралась целая книга.

Марк Твэн в 1865 г.

Оливия Клеменс. (1878 г.)

Между тем работа в газете начала тяготить. Откликаться изо дня в день на мелкие местные темы было тягостно, и участие Твэна в газете не принесло ожидаемых результатов. Тираж ее не рос. Пожалуй, Твэна обманули, продав ему пай в газете за двадцать пять тысяч долларов.

В середине 1870 года умер Джервис Лэнгдон. Для больной и мрачной Ливи это был сильнейший удар. Вскоре после этого приятельница Оливии, которую Клеменсы пригласили к себе, заболела тифом и умерла у них в доме. В ноябре Оливия родила хилого, недоношенного ребенка. Жизнь матери и сына была в опасности. Твэн выбивался из сил, ухаживая за больными. Ребенок прожил недолго.

С журналом «Галакси» пришлось расстаться — на душе было слишком скверно, чтобы писать о веселом.

Издавать пока было нечего. В конце концов, Твэн выпустил маленькую и заведомо слабую книжку, состоявшую из двух пародий. Книгу решили оживить включением целой серии карикатур на вожаков грабительской банды, обиравшей железную дорогу Ири, — Джея Гуда, Джеймса Фиска и других известных всей стране «героев» послевоенного ажиотажа.

После окончания гражданской войны буржуазия Севера вступила на путь небывалого расцвета. Никогда до того так быстро не росла промышленность, никогда и нигде не создавались в короткий срок такие огромные материальные ценности.

В течение шестидесятых годов стоимость продукции обрабатывающей промышленности в США возросла вдвое, число занятых рабочих — более чем в полтора раза. Первая железная дорога от Атлантического до Тихого океана была закончена в 1869 году, а за пять лет — с 1868 по 1873 год — железнодорожное строительство поглотило более миллиарда долларов. Десятки миллионов акров земли переходили в руки частных людей, страна богатела, работы было вдоволь. Победа буржуазного уклада, его торжество демонстрировалось повсюду.

Именно в эти годы невиданная волна мошенничества, продажности залила всю страну. Еще во время гражданской войны «ловкие люди» продавали своему же правительству забракованное военное снаряжение (в деле продажи государству карабинов, купленных у него же в пять раз дешевле,! отличился Джон Пирпонт Морган), поставляли испорченные продукты, гнилую обувь, негодные суда, за взятки освобождались от уплаты пошлин. Теперь, когда призывы к патриотизму отошли в область прошлого, стесняться уж и подавно не приходилось. Миллионные правительственные ассигнования при помощи подкупа государственных чиновников перекочевывали в карманы дельцов. Крупные капиталисты грабили тех, кто послабей, и бешено конкурировали между собой.

История железной дороги Ири, построенной при помощи государственных субсидий, но превратившейся в источник колоссальных доходов для группки обнаглевших мародеров-капиталистов, является одной из наиболее ярких иллюстраций послевоенных нравов. В связи с этой железной дорогой разыгрался следующий эпизод. Чтобы захватить Ири, Джеймс Фиск нанял шайку бандитов, посадил их в поезд и направил на спорную территорию. Его противники сделали то же самое. Поезда столкнулись. Оставшиеся невредимыми после крушения наемники еще долго продолжали сражаться. Тот же Джеймс Фиск после банкротства дороги сказал крылатую фразу: «Ничего не потеряно, кроме чести».

Окончание строительства в США первой трансконтинентальной железной дороги.

Наряду с именами Гуда и Фиска уже приобрели известность миллионеры Вандербильт, Дрю и другие, тоже нажившиеся на темных махинациях. А на горизонте поднималось имя Моргана, «объединителя» железных дорог и промышленных предприятий. Рокфеллер прибирал к рукам нефтяную промышленность. Игра начинала приобретать все более крупный характер.

Новые миллионеры швыряли деньгами, поражали роскошью своих особняков и карет. Они учились умению жить, умению требовать самого лучшего хрусталя, самых красивых ковров, привозных вин, шикарных женщин.

Обитатели рабочих кварталов стремительно растущих и богатеющих городов Америки знали жизнь грязную, безрадостную, нездоровую, жизнь без позолоты. Мужчины, женщины и дети работали по одиннадцать, двенадцать и даже по четырнадцать часов в сутки.

В эти дни американский поэт Уолт Уитмэн, певец подлинной демократии, с тоской глядел вокруг себя. Он видел повсюду лицемерие, продажность, низость так называемых деловых людей. Как будто нас одарили огромным и хорошо устроенным телом, но затем оставили без души, — говорил Уитмэн.

Он признавал и приветствовал материальные успехи Америки с ее огромными фабриками и бесчисленными фермами, железными дорогами, потоками добываемых из недр земли угля, нефти, руды, серебра. Но общество в Америке «грубое, полное предрассудков, гнилое», и «никогда, пожалуй, не было такой душевной пустоты, как теперь, здесь в Соединенных Штатах. Подлинная вера как будто оставила нас… Мы живем в атмосфере лицемерия». В моральном и художественном отношении Америка не создала ничего, — приходил к горькому выводу Уитмэн.

Но, несмотря на такую суровую оценку действительности, даже Уитмэн разделял иллюзии тех, кто не потерял еще веры в демократию, «требующую мужчин и женщин, имеющих работу, материально обеспеченных, владельцев домов и земли и с наличными в банке — и с тягой к литературе тоже…» Демократия «торопится создать» таких людей, говорил Уитмэн, и он призывал наполнить богатую материальную оболочку своей страны значительным духовным содержанием, создать подлинную американскую литературу.

Клеменсы решили уехать из Буффало: работа в газете не оправдала ожиданий, с этим городом были связаны тяжелые воспоминания, в конце концов, Буффало — только провинция. Издатель Блис уговаривал Твэна переехать в Гартфорд, один из культурных центров Восточных штатов.

Двигаясь от Тихоокеанского побережья на восток, через Миссури и Буффало, Твэн все ближе сталкивался с действительностью послевоенной Америки. Еще в столице — Вашингтоне — он глотнул отравленного воздуха коррупции; честным там считался тот, кто продался однажды и верен своему хозяину. На востоке Америки было больше грязных, черных фабрик, окруженных убогими жилищами рабочих, там отсутствовали бескрайние просторы, свободная земля.

Твэн принял предложение Блиса написать книгу в шестьсот страниц — стандарт для подписного издания — на тему об искателях серебра и золота на вольном Дальнем западе. Твэну было что рассказать из своего прошлого жителям Атлантического побережья.

На лето семья переехала на ферму к сестре Оливии, и Твэн принялся за книгу — теперь это стало его основным занятием. Он хотел рассказать правду о своей Жизни на Дальнем западе. Конечно, чтобы сделать книгу интересной, нужно пронизать материал юмором. О многих забавных эпизодах из невадского прошлого напомнил приехавший в гости Джо Гудман. Прислал свои воспоминания и Орион. Твэн прослаивал автобиографические страницы рассказами о любопытных случаях, забавными эпизодами.

Свою новую книгу «Закаленные» Твэн начал с повествования о путешествии в Неваду вместе с братом — о дилижансах, о пустыне, о быте мормонов, которых Твэн посетил по пути. Братья прибывают в Карсон-Сити — город жадных, предприимчивых охотников за драгоценными металлами. Далее следует рассказ о счастливой жизни у озера, окруженного девственными лесами, о «серебряной лихорадке», охватившей Твэна. Поездка с Тиллу, переименованным в Баллу, печальное возвращение без всяких результатов. Твэн смеется над своими неудачами в погоне за серебром и золотом. Попутно он повествует о том, как путешественники заблудились и заночевали в пургу в поле, у самой гостиницы, как за ними гнались волки, передает легенду о кладе, который привлекает к себе золотоискателей. Наконец, Твэн — сотрудник «Энтерпрайз». Сан-Франциско, живописные Сандвичевы острова. Первая лекция. Комическое описание «ограбления» Твэна после лекции в Вирджиния-Сити завершает книгу.

В «Закаленных» Твэн рассказал о многих занимательных приключениях, случившихся с ним в течение нескольких лет, проведенных на Дальнем западе. Но Твэн говорит не только о себе. «Закаленные» — это повесть о героике колонизационного периода, о жизни грубой и мужественной, о «двухстах тысячах молодых людей», мускулистых, бесстрашных, полных энергии, которые вместе с Твэном бросились на Дальний запад, чтобы вскрыть его богатства, освоить огромную территорию. Это «простаки», но на этот раз у себя дома, в Америке, в такой части страны, где «американское», как его понимал Твэн, проявляется ярче всего. Твэн не издевается над жизнью «простаков», как он издевался над европейской жизнью. Он гордится своими выносливыми, закаленными товарищами по «границе», даже идеализирует их. Юмор его — веселый, глубоко оптимистичный. Безусловно, действительность была грубее и страшнее, жизнь требовательней, а отчаяние сильней, чем это описано у Твэна. Далеко не все, конечно, Твэн рассказал и о своих переживаниях. Но все же он создал живую картину таких сторон американской жизни, которые почти не нашли отражения в литературе. Творчество Твэна подошло здесь ближе к жизненной правде, оказалось более реалистичным, нежели творчество его современников, например Брет Гарта.

Встреча поезда и фургонов с переселенцами на Западе в семидесятых годах.

Работая над книгой о Западе, Твэн впервые почувствовал себя профессиональным писателем. Он задумал еще одну книгу, написал несколько статей, начал пьесу… Но в Америке семидесятых годов Твэн не мог жить только литературой, искусством; он дышал воздухом своей страны, жил ее жизнью. Мимоходом Твэн занялся изобретательством. Он придумал автоматическую застежку для жилетов, запатентовал альбом для наклейки вырезок. Заниматься только литературой невозможно было и из материальных соображений. Чтобы покрыть долги и жить «богатым домом», доходов от книг не хватало. Твэн думал было, что покончил с чтением ненавистных лекций, но пришлось заключить новый договор с лекционным бюро: лекции давали самый верный заработок. Планы устройства жизни после женитьбы, о которых Твэн когда-то писал Ориону (вот он обеспечит себя материально, перестанет писать из-за денег, будет работать над тем, что его действительно больше всего привлекает), пока оказались несостоятельными, Твэн убедился, что он все еще зависел от издателей, от литературных коммерсантов.

Снова начались поездки из города в город. Обычного типа юмористические лекции — об Артемусе Уорде, скончавшемся два года назад, о людях, «которых приходилось встречать», — оказались неудачными. Твэн перешел к чтению отрывков из своей готовящейся книги о Дальнем западе. Это понравилось. Залы были переполнены. Порою Твэну приходилось встречаться с собратьями по ремеслу, лекторами-юмористами. Тут были и Нэсби и Джаш Биллингс, который играл малограмотного фермера-философа. Твэн тоже не отказывался от игры. Иногда до читки он выступал в роли председателя комитета, представлявшего публике известного юмориста Твэна. Публика разражалась смехом, когда оказывалось, что он-то и есть Твэн.

Во время лекционных поездок в Бостон Твэн познакомился с местными литературными знаменитостями — Хоуэлсом, Олдричем. и другими. Здесь теперь находился и Брет Гарт.

Бостон считался культурным центром страны. Старейший Гарвардский университет хранил возвышенные, но оторванные от жизни традиции. Около Бостона жили писатели Лонгфелло, Эмерсон, Лоуэлл и другие. Тут все было рафинировано, подчинено европейским влияниям. В литературном отношении Бостон был ближе к викторианской Англии, нежели к Дальнему западу Америки. Жизнь обитателей университетского городка была по существу глубоко провинциальной. Грубая действительность колонизируемых окраин и индустриальной Америки проходила стороной от литературного Бостона. По выражению одного современного американского исследователя, в Бостоне мысль была «худосочна и абстрактна». Одаренный Хоуэлс, выходец из Среднего запада, приобрел уважение бостонцев, только восприняв от них традиции благовоспитанности, мещанского реализма «сквозь розовые очки», традиции отбора для искусства такого материала, который не оскорбит чувств почтенных дам и их паинек-детей. Брет Гарт был признан «литературным львом», когда он; точно добычу, положил к ногам Бостона укрощенный Дальний запад. Заслуга Гарта заключалась в том, что он одним из первых ввел в литературу образы людей Запада, показал жизнь колонизируемой страны. Однако в рассказах Гарта бандиты, проститутки и грубые старые шахтеры с «золотыми сердцами» ведут себя трогательно и сентиментально. Психология их была хорошо понятна бостонцам, а обстановка Дальнего запада казалась похожей на очередную декорацию в театре. В Бостоне знали, что Гарт происходил из учительской семьи, сам был учителем и обладал неплохими манерами.

По сравнению с Гартом и Хоуэлсом Твэн был подлинным человеком Запада. Это сказывалось в нем, несмотря на влияние жены, несмотря на известность, на общение с культурными людьми. Твэн даже одет был необычно. Его брюки, пиджак и галстук были разных цветов. Впервые увидев Твэна, жены местных литературных знаменитостей решили, что он, вероятно, всегда пьян. За обедом у Олдрича, консервативного, респектабельного поэта, Твэн слишком много жестикулировал. Госпожа Олдрич потом рассказывала, что с трудом заставила себя сидеть за одним столом с этим невоспитанным человеком. Шутки Твэна казались грубыми.

В Бостоне решили, что юмор Твэна, представителя западной демократии, — лишь более рафинированная форма дешевых анекдотов, распространяемых в десятицентовых книжках для полуграмотных читателей. В лучшем случае, Твэн — талантливый клоун.

Встреча Хоуэлса и Уолта Уитмэна. Рисунок 1894 г.

Лишь немногие из бостонцев, еще не совсем застывшие в сознании собственного достоинства, осмелились сблизиться с новым писателем. Первым был Хоуэлс — он по собственному опыту знал, что испытывал Твэн. Хоуэлс решил помочь этому несомненно способному человеку. Твэн оказался далеко не самоуверенным. Он сам попросил Хоуэлса — робко, почти со страхом, — чтобы тот просмотрел его книги, выбросил из них ненужное.

Новая книга не имела такого успеха, как «Простаки»; нужно было, не откладывая, браться за следующую. Получалось так, что специальность Твэна — описание путешествий. Он уже писал о Сандвичевых островах, он автор «Простаков» и очерков о Японии и других странах. Книга о Дальнем западе — тоже в значительной _ степени рассказ о путешествии. Твэн задумал совершить путешествие в Англию и написать об этом книгу.

В Англии Твэна встретили с распростертыми объятиями, как и Артемуса Уорда несколько лет тому назад. Мэры, судьи, богачи, завсегдатаи аристократических клубов и званых обедов охотно смеялись над остротами Твэна. Они не обижались, когда Твэн заявлял, что носит дешевый зонтик вместо шелкового, так как такой зонтик англичанин не украдет. Они наперебой приглашали его к себе.

Твэн получал много предложений читать лекции, но лекционное ярмо опротивело. «Когда я снова соглашусь орать меньше, чем за пятьсот долларов, я наверно буду здорово голоден, и я не намерен больше орать ни за какие деньги», ответил Твэн одному лекционному агентству.

Чарльз Уорнер.

Твэн вернулся в Америку. Книгу об Англии писать не хотелось. Может быть, потому, что трудно было писать смешное об Англии клубов и великосветских дворцов, где его встречали так приветливо. Литературные дела Твэна не двигались с места. Но однажды, когда в гостях у Твэна находился сосед-литератор Уорнер, зашел разговор о том, какие романы наводняют американский книжный рынок в последнее время. Твэн и Уорнер заявили, что без труда напишут роман лучше тех, которыми зачитываются американцы. Твэн никогда не писал романов, один он не взялся бы за такое дело, но Чарли Уорнер был опытным, литератором.

Марк Твэн с радостью принялся за работу. Снова его потянуло к прошлому. Он начал с того, что описал жизнь своих родителей в далеком, глухом Тенесси. Получено приглашение переехать в Миссури. У отца — ему присвоена фамилия Хокинса — купчая на много тысяч акров земли. Семья пускается в путь. Переселенцы у Миссисипи. Далее следует описание взрыва на пароходе. Все это хорошо знакомо Твэну, даже гибель парохода — страница из истории семьи Клеменсов. Но Твэн пишет увлекательный роман, и вот вместо подлинной трагедии, смерти Генри, он рассказывает о том, как погибают родители маленькой девочки и как этот ребенок попадает к Хокинсам. Переселенцы удочеряют девочку, ей дают имя Лора. Маленькую школьницу, которой в Ганнибале оказывал предпочтение шалун Сэм, тоже звали Лорой Хокинс.

Лоре, конечно, предстоит необычайная судьба героинь захватывающих романов. Ее обманывает любимый ею человек, и она, скромная провинциальная девочка, превращается в демоническую женщину…

В первых главах, написанных Твэном, дана картина жизни в маленьких городках Юго-запада во время гражданской войны. Основная тема книги — мечты людей послевоенной Америки о богатстве. Уорнер подхватил эту тему и перенес место действия в Вашингтон.

У здания Конгресса в Вашингтоне. Рисунок худ, Уокера,

Твэну и Уорнеру была хорошо знакома бесчестность, продажность жизни в столице Соединенных Штатов. Лишь недавно в газетах писали о скандале, вызванном разоблачением деятельности сенатора Помрой из Канзаса, скупавшего голоса своих соседей по Конгрессу для осуществления предпринимательских махинаций. В Конгрессе США, говорил Твэн, «самые маленькие умы, самые эгоистичные души и самые трусливые сердца, какие только бог производил на свет». Твэн и Уорнер решили вскрыть темные стороны жизни в столице, их книга приняла сознательно разоблачительный характер.

Но лихорадочное стремление к богатству, богатству во что бы то ни стало, было не только в Вашингтоне. Заветной мечтой людей все в большей степени делались деньги. Самый воздух как будто пахнул деньгами. Один из представителей старого рода Адамсов, среди которых были политические деятели, литераторы, видные юристы, с тоской отмечал, что теперь основным жизненным поприщем способных молодых людей из хорошей семьи стала предпринимательская деятельность, коммерция. Никогда такие толпы не сновали по сверкающим позолотой коридорам вашингтонских гостиниц, никогда не было стольких соблазнов, как в этот «позолоченный век».

Новые миллионеры не прятали своих богатств от взоров бедняков. Они строили дворцы, поражавшие вульгарной роскошью. В газетах появлялись сообщения об обедах, на которых гостям предлагали закуривать папиросы от стодолларовых бумажек, об обедах верхом (лошадей поили шампанским и скармливали им цветы), обедах, где за столом рядом с гостями сидели обезьяны, а из огромных пирогов появлялись голые хористки. Новые миллионеры нанимали труппы актеров и оркестры для забавы нескольких гостей, покупали ожерелья за много сотен тысяч долларов, перевозили в Америку камины и целые комнаты из старых европейских дворцов.

Земле в Тенесси, с которой у Клеменсов было связано столько несбыточных надежд, отведено в романе «Позолоченный век» видное место. Вокруг этой земли строится фабула. Путем различных спекуляций и подкупа дельцы пытаются получить за эту землю миллионы долларов в Конгрессе США. Затевается сложная афера. Наконец, от Конгресса поступают первые ассигнования, но их хватает только на то, чтобы оплатить «услуги» членов Конгресса, помогавших получить эти деньги.

В книге приводится подробный перечень выданных взяток. Каждому члену комитета по ассигнованиям палаты представителей уплачено по десять тысяч долларов. Членам сенатского комитета — столько же. Председателю комитета нужно, конечно, дать несколько больше. Дороже обычного обходятся также отдельные «высоко моральные законодатели». Затем следует оплата услуг тех лиц, которые агитировали среди законодателей за законопроект о покупке земли в Тенесси. Далее — дорогие обеды, подарки и взятки мелким провинциальным законодателям, «которые решительно ни за что бесплатно голосовать не будут». Потом оплата за рекламу, в том числе за статью, написанную для религиозной газеты правительственным чиновником, стоящим по своему служебному положению «на высоте Гималаев», затем «пожертвования» в пользу церкви и т. д. и т. д.

Конечно, печать тоже требует своего. Недаром одному из действующих лиц в романе, пытающемуся проявить щепетильность, говорят: «Вы убедитесь, что, собираясь заниматься литературой и газетной работой, нельзя себе позволить иметь такую совесть». В Вашингтоне авторы видят подкуп, прямой и косвенный, чары прекрасных женщин, помогающих переубедить самых несговорчивых, атмосферу лжи, предательства и мошенничества.

Вот разоткровенничавшийся делец рассказывает за семейным обедом, как он поведет «строительство» железной дороги. Он приобретет землю в долг, затем выпустит облйгаций, распродаст их, выпустит акции, распродаст и ИХ и, наконец, начнет продавать землю. Часть денег пойдет на строительство дороги, часть — в покрытие долгов, а остальное — в руки организаторов всего этого дела и тех, кто «может причинить неприятности», то-есть законодателей.

Что будет с бедными людьми, которые вложат свои скромные сбережения в это дутое, мошенническое дело? Но разве в законодательных органах мало бедняков? О них надо позаботиться прежде всего.

Книга кончается трагически — Лора убивает своего бывшего возлюбленного. Мошенническая сделка с землей не удается. Откровенно пиратские нападения капиталистов на богатства Америки, убожество «нуворишей», их жульнические махинации осуждены в романе. Под довольно прозрачными псевдонимами выведены пройдохи типа сенатора Помроя, имена которых не сходят со страниц газет. Роскошь «позолоченного века» фальшива, мишурна, призрачна.

Но в романе выведены также люди, которые наделены многими добродетелями и являются носителями положительных идей. Вот — Филипп. Он отказывается следовать примеру своего друга, занявшегося железнодорожными спекуляциями. Он упорно ищет уголь, зная, что это не несет быстрого обогащения, он терпит нужду. Его невеста, дочь богатого человека, не удовлетворяясь своим положением, изучает медицину: В конце концов к Филиппу приходит удача — залежи угля обнаружены, и жизнь этих героев складывается счастливо. Однако Филипп и его невеста нарисованы бледно, бесцветно, невыразительно.

Воровство — оптовое и розничное. Карикатура худ. Нэста.

Твэн и Уорнер, который был не только журналистом, но и активным политическим деятелем, сознательно стремились противопоставить нарисованным ими отрицательным персонажам положительных героев, представляющих собою лучшее в Америке, ее будущее. Не видя вокруг себя прототипов необычайно добродетельных Филиппа и его невесты, Твэн и Уорнер не смогли создать жизненно-правдивых образов. Видно, что авторам и самим было скучно с их безупречными героями. Демократические мечты, вопреки желанию авторов, не нашли в «Позолоченном веке» адекватного, глубокого выражения.

Наиболее яркий образ в «Позолоченном веке» — «полковник» Селлерс — по существу играет в романе подсобную роль. Селлерс, этот никогда не унывающий фантазер-спекулянт, вечно носится с проектами наживы миллионов и всегда бедствует. Селлерс за обедом. Обед нищенский, жалкий, но гостю объясняют, что такая пища очень полезна для здоровья, что этот обед, конечно, стоит больших денег. Чтобы создать иллюзию горящего камина в нетопленной комнате, Селлерс ставит за экраном в камине зажженную свечу. Он говорит все время о новых проектах обогащения, хвастает несуществующими имениями и капиталами, лжет без конца, лжет вдохновенно, преображая действительность для своих собеседников и даже для самого себя.

Дядя Твэна, Джеймс Лэмптон, был таким же неутомимым фантазером, способным на словах выкачать миллионы из пустыни. Но прототипа «полковника» Селлерса не приходится искать только в семейном кругу Твэна. Разве «позолоченный век» мало видел людей, горевших неукротимым огнем предпринимательства? Только в жизни они обычно не были так добродушны, так бескорыстно внимательны к друзьям, как Селлерс. Твэн сумел создать положительный образ дельца, обрисовав его с мягким, теплым юмором, только придав Селлерсу несколько фантастические, сказочные черты. Когда о железнодорожных спекуляциях говорит «полковник», это звучит почти трогательно.

Твэн сам разочаровался далеко не во всех проектах «полковника». Сатира «позолоченного века» получилась несколько сниженной, хотя в предисловии к книге авторы и говорят с едкой свифтовской иронией: «Читателю должно стать очевидно, что в этой книге изображено вымышленное государство. Главное затруднение авторов было в том, что им неоткуда было заимствовать необходимые примеры. В государстве, в котором нет спекулятивной лихорадки и воспаленной жажды быстрого обогащения, где бедняки простодушны и довольны своей долей, а богачи честны и щедры, где общество пребывает в состоянии изначальной чистоты, а политикой занимаются только способные и преданные своей стране люди, — там, конечно, не найдешь материала для предпринятого нами изображения вымышленного государства».

Твэн задумал построить в Гартфорде дом, который не уступал бы элмайровскому дворцу Лэнгдонов, — Клеменсы были богаты. Пока дом строится, решено было жить в Англии.

Определенных литературных планов у Твэна не было.

Снова прекрасный прием в Англии, выступления с юмористическими речами на званых обедах. Твэн познакомился со всеми знаменитостями — с поэтом Броунингом, с Кэроллом, автором «Алисы в стране чудес», Спенсером, с виднейшими лордами и известными спиритами. Было шумно, весело. Твэн забавлял своих знакомых. Для серьезной работы не оставалось времени, не было соответствующей обстановки.

Перед отъездом из Лондона Твэн прочитал несколько лекций. Лондонцы знали, чего можно ожидать от амери. канских юмористов. Артемус Уорд позабавил не одну тысячу лондонцев своими «лекциями». По существу это были представления комедианта, выступавшего даже с аккомпаниатором. Лучший «номер» Уорда заключался в следующем. Он начинал рассказывать захватывающую романтическую историю, аккомпанемент становился все громче и, наконец, совершенно заглушал слова Уорда — видно было только, как шевелятся его губы. Потом музыка-неожиданно обрывалась, и слышны были заключительные слова рассказчика: «…и она упала в обморок на руки Реджинальда».

Твэн выступал, правда, без аккомпанемента, но он тоже стремился придать своей «лекции» характер комического представления. Вначале Твэн выходил на сцену в роли администратора, объявлявшего, что… лектор не явился. Потом оказывалось, что лектор уже здесь…

Лекции имели настолько большой успех, что Твэн отвез семью в Америку и снова вернулся в Лондон. В течение двух месяцев он ежедневно выступал в столице. В провинцию Твэн не поехал, ибо, как он объяснил в письме своему другу Твичелю, там нельзя было «найти достаточно больших помещений».

Слава росла, книга «Позолоченный век» произвела сенсацию. Твэн с удовольствием отметил, что за месяц было продано двадцать шесть тысяч экземпляров. Таких тиражей бостонские литературные аристократы не знали.

Все шло как нельзя лучше. Теперь Твэн мог осуществить свою мечту — отказаться от прибыльных, но ненавистных лекций. Он протелеграфировал своему антрепренеру: «Почему вы меня не поздравляете? После выступления в четверг я собираюсь навсегда расстаться с лекционной эстрадой».

Из Гартфорда Твэн писал друзьям, что он счастлив, счастье его «полное, одинаковое и бесконечное». Четыре года тому назад Твэн был ничем. С тех пор он прошел немалый путь. «Я был весьма грубым, малообещающим объектом, когда Ливи взялась за меня… И она достигла весьма неплохих результатов».

В 1873 году в Америке начался экономический кризис.

Сотни тысяч людей голодали. В газетах сообщалось о забастовках, избиениях, расстрелах. Но подобные события вызывали еще слабый отклик в литературных кругах Новой Англии.

Этот мирок литературы, искусства и гуманитарных наук самодовольно замкнулся в пределах маленьких красивых поселений Массачусетса и Коннектикута. Вера в американскую демократию, которая несет счастье большинству людей, вера в то, что «более радостные стороны жизни и есть более американские», как говорил Хоуэлс, испытала толчки, но еще не была поколеблена.

Тем, казалось, законнее было отгородиться от постороннего мира, который как-нибудь сам разрешит свои трагические проблемы.

Твэн уже вполне обосновался в Гартфорде. У Клеменсов часто бывали приемы. Время от времени приезжали в гости даже бостонские писатели Хоуэлс и Олдрич. Для них Твэн в некоторых отношениях оставался еще чуждым и не совсем понятным, как и многое в Америке семидесятых годов. Хоуэлс и Олдрич пользовались несравненно более высокой репутацией в писательских кругах, нежели Твэн, и были не менее плодовиты, чем он, но вот разбогател гартфордский юморист гораздо быстрее Хоуэлса и Олдрича. И Твэн откровенно убеждал своих дпузей, что нужно писать такие книги, распространением которых мог бы заняться делец типа Блиса. При помощи рекламы и целой армии агентов он задолго до выхода книги из печати соберет большую подписку, обеспечивающую богатство вместо обычных жалких литературных гонораров.

Хоуэлс и Олдрич обсудили предложение их счастливого коллеги. Богатство — да, ради денег стоило написать специальную книгу для Блиса!