Мне никогда не забыть гостиницу Тисл. Мне никогда не забыть тот странный зимний вечер.

Я пригласила ее поужинать со мной и затем поехать в оперу. Ее комната располагалась напротив моей. Она согласилась, но — не могу ли я помочь зашнуровать корсаж ее вечернего платья с крючочками на спине? Конечно.

Было еще светло, когда я постучала в дверь и вошла. На ней была шелковая юбка с корсажем. Она умывалась, намыливая губкой лицо и шею. Она сказала, что уже почти готова и что я могу посидеть на кровати и подождать ее. Так я смогла оглядеться. Комната была мрачной, из единственного выходившего на улицу грязного окошка была видна прачечная с пыльными непрозрачными окнами. Я окинула взглядом низкую кровать, драпированную отвратительной желтого цвета занавеской с узором из виноградных лоз, кресло, гардероб с треснувшим зеркалом и умывальник. От вида обоев, свисавших лохмотьями со стен, мне было физически больно. На заплатах, что были менее выгоревшими и блеклыми, можно было различить узор из роз — бутонов и цветов; бордюр представлял собой шаблонное изображение птиц, один Бог знает, каких.

И это было место, где она жила. Я взглянула на нее с любопытством. Она натягивала длинные тонкие чулки и, не найдя подвязки, сказала: «Черт!». В душе я была уверена, что ничего прекрасного никогда не случится в этой комнате, ибо к этой женщине я испытывала лишь презрение, немного терпимости и совсем немного жалости.

Тусклый серый свет, нависший надо всем в комнате, казалось, только подчеркивал дешевый лик одежды, убожество ее жизни так, что и сама она тоже выглядела безрадостной, серой и уставшей. И я сидела на этой кровати и думала: «О, эта Старость! Я позабыла страсть, я оставлена позади прекрасного золотого шествия Юности. Теперь я познаю жизнь театральной гардеробной».

Где-то поужинав, мы поехали в оперу. Было уже совсем поздно, когда мы вышли из театра на переполненную народом ночную улицу — поздно и холодно. Она подобрала свои длинные юбки, и мы молча отправились к гостинице Тисл по белой тропе, окаймленной великолепными золотыми линиями, затем вверх по лестнице в тени цвета аметиста.

УШЛА ли Юность?.. УШЛА ли Юность?

Направляясь по коридору к своей комнате, она сказала, что рада ночи. Я спросила ее, почему; я сама была ей рада. Это была наша тайна. Я вошла вместе с ней в ее комнату, чтобы помочь ей расстегнуть крючки на корсаже. Она зажгла свечу на эмалевом копсоле, и свет наполнил комнату тьмою. Как сонный ребенок, она выскользнула из своего платья, а затем, неожиданно повернувшись ко мне, обвела мою шею руками. Птицы запели на искривленном карнизе. Розы на изодранных обоях покрылись бутонами и расцвели. Зеленая лоза на занавесках сплелась в странные венки и гирлянды, опоясав нас объятием своих листьев, касаясь нас тысячью льнущих завитков.

И Юность не ушла.

— 1901 —