Глава двадцать седьмая

Комплекс кастрации у женщин, или Как психоаналитики пытаются объяснить, почему люди столь скверно живут в супружестве

— Кастрации?? У женщин?! Как это может быть? — порой изумляются, напряжённо представляя особенности строения женского тела. — Как это может быть? Что там можно кастрировать? Ведь, пардон, нету!

Вот в том-то и дело, что нету. И именно потому, что нету, у женщин и возникает этот самый комплекс — кастрации.

Образуется он, как объясняют психоаналитики-неофрейдисты (то направление, к которому принадлежат Фромм, Карен Хорни и др.), следующим образом. Дети, как и взрослые, существа не бесполые и, следовательно, к противоположному полу их притягивает. Те, кто наблюдал, как двух-трёхлетние дети мастурбируют, разумеется, легче могут смириться с идеей о существовании детской сексуальности. Но внутренняя порочность не всем позволяет познавать, так что, наблюдая, не видят, а видя — не понимают. А между тем, исследователи выявили, что некоторые девочки начинают заниматься онанизмом ещё в младенческом возрасте, в пелёнках, нескольких месяцев от роду.

Первая рядом с ребёнком женщина — это мать. Она кормит, ухаживает, ласкает и убаюкивает. И именно на неё первую направляют своё любовное (либидозное) устремление дети, как мальчики, так и девочки. Отсюда и возникает абсолютная, безоговорочная преданность матери, преданность, изменить которой даже для лысеющего от старости есть нечто совершенно, как полагают в школе психоанализа, несообразное.

Несколько позднее в жизни ребёнка появляется отец. У девочек любовное чувство, естественно, перемещается на него, мужчину. Мужчину, который, кроме того, что он к девочке нежен как отец, совершенно очевидно, нежен ещё и как мужчина.

Время идёт, ребёнок растёт, и… разражается катастрофа. Дети более наблюдательны, чем взрослые, и уж непременно найдут возможность подсмотреть, как их родители занимаются тем, что иной раз приводит к появлению этих самых детей.

Подсмотрев процесс близости (или почувствовав его), девочка, разумеется (по мнению психоаналитиков), желает заняться с отцом тем же самым. Не только желает, но и пытается, как это несложно наблюдать в жизни. Но ей отказывают, конечно. И вот в этом-то и катастрофа. Девочка впервые убеждается, что ей в её потребностях могут отказать, что она в этой жизни не главная, что в борьбе за мужчину другая женщина её побеждает. Победа другой порождает у девочки ряд эмоций, которые укореняются у абсолютного большинства женщин на всю их последующую жизнь, влияя постоянно и бурно оживая в некоторые особенные моменты. Одно из чувств — чувство неполноценности, которое заключается в ощущении того, что все остальные женщины лучше её. И действительно, в ситуации, в которой, борясь за отца, побеждает мать, она и есть «все остальные женщины». Чувство это остаётся на всю жизнь: комплекс неполноценности в большей или меньшей степени знаком каждому. Следующее чувство — чувство несдерживаемой ярости по отношению к победительнице, именно несдерживаемой, ведь у маленького ребёнка ещё не было возможности научиться сдерживаться. Это чувство также проявляется и в последующей жизни, когда человек в какой-либо ситуации чувствует, что его в безусловной любви обделили, он приходит на обидчика в ярость такой силы, которая совершенно неадекватна проступку объекта ярости. Реакция же неадекватна потому, что решивший, что его обидели, ситуацию не осмысливает, но проваливается в прошлое, в тот случай, когда он в эту ярость впал впервые, — и на нём зафиксировался.

Таким образом, ярость, скажем, тридцатичетырёхлетней женщины на свою сотрудницу, получившую чуть б`ольшую от начальника премию, на самом деле направлена против своей матери, отбившей у неё отца. Естественный, казалось бы, выход ярости — это убийство матери, и именно такие по отношению к матери стремления в процессе психоанализа и выявляются. Но такого рода убийства происходят редко, потому что мешает чувство привязанности, зафиксировавшееся в предыдущем возрастном слое, тоже неадекватное. В девочке возникает внутренний конфликт, комплекс противоположно направленных желаний, который не только обессиливает, но и лишает возможности мыслить корректно, и т. д. Вы замечали, что женщины ненавидят всех прочих женщин? Это не случайно. Они дружат между собой, пока они девочки, но стоит им только стать женщинами…

Итак, девочка в ярости, доступа к отцу не получает, мать (все остальные женщины) победила, она, девочка, ясное дело, хуже, неполноценнее всех остальных женщин, убить же мать невозможно. С таким конфликтом в душе жить трудно. Его надо каким-то образом разрешить (развязать). Можно, например, прийти к выводу, что ты не женщина. И действительно, пока ты женщина, то худшая в этом роде, а ежели ты мужчина — то ещё ничего. А если так, если не женщина, то, следовательно, тяги к отцу нет, нет и полового к нему влечения, потому что быть не может, нет и проигрыша в соревновании с остальными женщинами. Девочка на психическом уровне становится мальчиком, начинает мальчикам подражать, что проявляется не только в манерах, стрижке и одежде, но и в отрицании своих половых органов. Их стараются не замечать, а если неприятную действительность не заметить не удаётся, то отрицается их чувствительность. Это — фригидность. Фригидность, приобретённая по этому механизму, может сохраниться на всю жизнь, что мы и наблюдаем у окружающих нас женщин.

Но на этом пути побега от проблемы влечения к отцу девочку, ставшую мальчиком, ожидает одна серьёзная неприятность: при сравнении себя с другими мальчиками она вдруг обнаруживает, что у неё недостаёт одной на первый взгляд несущественной штучки. Из этого, естественно, делается — на уровне подсознания, конечно, — вывод, что или же она, девочка, ставшая мальчиком, по сравнению с обыкновенными мальчиками неполноценна, или же столь важный фрагмент утрачен после рождения, то есть её злая мама кастрировала. Это открытие порождает ещё ряд чувств, которые впоследствии значимы в течение всей жизни. В частности, к представителям мужского пола появляется злая зависть, являющая себя в стремлении к соперничеству, к доминированию вообще и в семье в том числе, — в особенности после выхода замуж. Возникший комплекс проявляется также и в пассивных фантазиях о кастрации, в активных же порождает мстительное отношение к мужчине, который, сволочь, находится в более привилегированном положении, чем она. Отсюда и поведенческий образ мегеры, жены, болезненно стремящейся к доминированию над мужем, но естество которой таково, что психоэнергетические травмы она наносить не может. Комплекс кастрации проявляется и буквально. Скажем, психоаналитиков не удивляет поведение женщин, во время психоаналитического сеанса стряхнувших с себя маску благополучия, которую они, не снимая, стараются носить в обычной жизни, и заявляющих нечто подобное: «Если бы я могла просить подарок у Провидения, я бы попросила хоть разочек поп`исать по-мужски».

Комплекс кастрации также порождает чувство вины и разнообразные страхи. Что касается чувства вины, то это очень понятно: а как иначе должен ребёнок реагировать на сильнейшее желание убить свою любимую мамочку? С чувством вины необходимо каким-то образом справляться, потому что иначе жить тяжело. Чувство вины можно подавить и вести себя естественно, то есть враждебно по отношению к матери. С чувством вины можно свыкнуться и вести себя с матерью «как все» на публике. Можно встать на путь сверхкомпенсации, то есть «отрабатывать» свой грех. Скажем, мама просит помыть одну тарелку, но делать этого не хочется, потому что мамка — гадина, следовательно, ребёнок по «доброму желанию» сам моет три тарелки, пусть никому не нужные. Какой из этих путей лучше, здесь утверждать не берёмся, поскольку каждый из них есть неадекватность. Наилучший же путь — это обретение нового сердца, следовательно, любви, обретение свободы от всех и всяческих комплексов, то есть тот путь, на который безуспешно приглашает людей Христос.

Комплекс кастрации своими многоразличными проявлениями опутывает практически все стороны жизни, и, в частности, супружескую. При описании семейных неурядиц вместо термина «комплекс кастрации» употребляют его синонимы. Чаще других употребляют термин «комплекс Эдипа». Название произошло от известной трагедии Софокла «Эдип». Напомним её содержание: царь древнегреческого города Фивы получает оракул, в котором предсказывается, что он, царь, падёт от руки собственного сына. Царь пытается обмануть судьбу и приказывает слуге отнести своего сына Эдипа в горы и там его умертвить. Слуга приказание господина выполняет, но лишь отчасти: сына в горы он относит, но не умерщвляет, а просто бросает в надежде, что тот погибнет сам. Но судьба позаботилась об Эдипе: его подобрала семья пастуха и на воспитание передала в другую царскую семью, в город Коринф. Эдип возмужал, и, узнав от прорицателей, что его отец падёт от его руки, решает судьбу обмануть и царский дом в Коринфе покидает. На дороге с проезжавшей мимо колесницы его хлестнул кнутом возничий, добавил и пассажир, чего Эдип не стерпел и ударом посоха убил сидящего в колеснице почтенного вида седовласого старца. Разумеется, Эдип не знал, что этот старец — истинный его отец, возвращавшийся от прорицателей, которые подтвердили, что он от руки собственного сына всё-таки погибнет. Убив отца, Эдип идёт дальше, освобождает родной город Фивы (он ещё не знает, что это его родной город) от поработившей его Сфинкс и в награду за это получает Фивы и вдовствующую царицу, то есть свою мать, в жёны. От этого кровосмесительного союза рождаются дети. И хотя рождение детей, казалось бы, свидетельствует о благоволении богов, на Фивы обрушиваются одно за одним несчастья, что вынуждает царя Эдипа вновь обратиться к прорицателям. И те открывают ему, что причина несчастий города в гневе богов на кровосмешение. Эдип в отчаянии выкалывает себе глаза и с дочерью уходит в изгнание.

«Эдип» — художественное произведение, гениальная трагедия, а потому в жизни каждого человека в основных чертах воспроизводится. Дочь выбирает отца, сын — мать, и, чтобы этого не замечать, «выкалывают» себе глаза. Попытка противиться судьбе ни к чему не приводит, сын всё равно в помыслах отца умерщвляет. Отец Эдипа пытался судьбе грубо противостоять, но смерти не избежал, а лишь утратил в жизни счастье отцовства.

Итак, когда в общении профессиональный психоаналитик хочет подчеркнуть феномен стремления людьми воспроизвести семью своих родителей, скажем, когда девушка выбирает в мужья из многих претендентов копию отца, то употребляется термин «комплекс Эдипа». Когда же стремятся обратить внимание на попытки женщин доказать окружающим и себе, что она — мужчина, то употребляют термин «комплекс маскулинности». Когда же пытаются подготовить сознание слушающего к освоению очередной, прежде не замечаемой, парадоксальной закономерности окружающего мира, то употребляют термин «женский комплекс кастрации». Парадоксальное, а потому эффектное словосочетание.

Итак, как мы уже сказали, комплекс кастрации своими многоразличными проявлениями опутывает практически все стороны жизни женщины и супружескую в том числе. Девушкам не терпится поскорее «сдать себя в эксплуатацию», стать «как все», показать «остальным женщинам», что она не последняя, поэтому в работу принимается любой мужской материал. Однако, если найдётся среди них разборчивая, то, при наличии на неё спроса, непременно её выбор падёт на молодого человека, который хоть чем-то напоминает её отца. И это хорошо. В сущности, это единственная для мужчины возможность выжить при типично женском разрушительном волюнтаризме циклически сменяющих одно другое чувств, или, что то же самое, реализаций неврозов. В этом случае на неё есть хоть какая-то узда в виде внутренней потребности мужу хоть как-то подчиниться (здесь рассматривается вариант «игры», когда муж обыкновенный «жухлый»). Это, вообще говоря, счастливый для всех вариант «партнёрского» супружества. Если же она выскочила замуж просто для того, чтобы выскочить (как Софья Андреевна — в пику сёстрам и ради графского титула), досадить родителям или подзаработать, то на мужа будет обращено другое чувство, коренящееся в том же комплексе Эдипа, — месть за то, что он мужчина. В частности, она попытается лишить его символа власти — денег, попросту — разорить, покупая ненужные вещи. (Вечная, согласитесь, тема: мотовство жёнушек, которые теряют к купленной вещи интерес, как только исчезает возможность вернуть её продавцу.) Уничтожать мужа — способов множество и помимо накопительства и мотовства. Даже «музыкант» может стать оружием.

Комплекс Эдипа не ограничивается инцестуозным выбором. Выйдя наконец замуж за человека, напоминающего ей отца, после периода блаженства от обретения того, о чём так долго мечтала и в чём ей так долго отказывали, начинается следующий неизбежный этап проявления комплекса Эдипа. Образ отца напоминает женщине не только мгновения блаженной близости, но и долгие-долгие часы, недели и годы горечи, порождённые необходимостью от него отказаться. Иными словами, в некоторой фазе развития супружества комплекс Эдипа неотвратимо диктует женщине отказаться от себя как от женщины и, соответственно, от своего мужа. То есть, жена-любовница при наличии сексуальных потребностей вдруг «утрачивает» интерес к генитальной близости с мужем.

Карен Хорни, психоаналитик, основательница современной женской психологии, сообщает, что за всю свою многолетнюю психотерапевтическую практику она встретила лишь одну женщину, которая спустя несколько лет после вступления в брак продолжала видеть в своём муже сексуальный объект, и эта женщина от прочих отличалась тем, что её отец, когда она была десятилетней девочкой, в прямом смысле овладел ею как женщиной. Все же остальные девочки, которыми отцы не овладевали, в своей супружеской жизни ситуацию отказа воспроизводили — в браке отказывались от своей роли как любовницы. Тем самым превращая постель в некую удручающую «супружескую обязанность». Считается, что половые потребности от невротического отказа не исчезают, более того, с возрастом могут возрастать, поэтому многие женщины ищут удовлетворения на стороне. Таким образом, складывается парадоксальная ситуация: в сексуальном смысле женщина «любит» своего любовника, — хотя и не с таким удовольствием, как некогда в медовый месяц мужа, но всё-таки, — а к мужу, который ей намного ближе и в сексуальном смысле и во всех прочих, относится в сексуальном отношении намного прохладней. Однако с мужем женщина разводиться ни за что не хочет и испытывает к нему нежную эмоциональную привязанность. Если же вследствие измены наступает развод (муж узнал; соседка посоветовала отдаться полностью чувству «большой» любви; супруга «сама» додумалась, то есть, возможно, ещё с детства был в теле памяти приказ на развод в такой ситуации), то после развода, даже подобрав равноценный мужу заменитель (что, вообще говоря, маловероятно), женщина будет о разводе сожалеть, потому что при прочих равных условиях первый лучше последующих.

Ввиду этого неизбежного в силу закономерностей комплекса Эдипа «охлаждения» (что, как можно догадаться, чрезвычайно болезненно действует на мужа, а его кулаки — на жену), многие полагают, что браки «по старине», когда супруга или супругу выбирали родители, предпочтительней: пусть до венца никаких особенных чувств и нет, разве что кроме некоторого свадебного оживления, но зато нет и последующего охлаждения, а потому её чувство отстранённости от мужа для него не так оскорбительно, когда естество требует эроса. Но, по мнению психоаналитиков, это не самый лучший выход, лучший же — это обратиться к психологу, разрушить комплекс Эдипа, а потом с удовольствием мужу отдаваться. Однако психоанализ может длиться годами и даже десятилетиями, требует массы времени и денег, что не всегда есть в достатке. Кроме того, в силу различного рода нездоровья каких-либо тел души не всякий метод может помочь.

Тёща… Малоприятное для мужа слово. А тем более явление. Тёщи бывают разные: толстые и тощие, хамовитые и не очень, порой даже достаточно вежливые. Некоторые тёщи, узнав в зяте своего собственного мужа в молодости, и сексуально в силу неясного для них чувства сдержанности по отношению к мужу неудовлетворённые, страстно в зятьёв влюбляются. Это не редкость, и в результате в некоторых семьях начинается групповой секс. В других же семьях, в которых культурные наслоения оказывают сдерживающее влияние, тёща попросту начинает изводить свою горячо любимую дочку — и это тоже не редкость. Но представим себе, что нашлась хорошая тёща. (Не возмущайтесь, это просто мысленный эксперимент!) Итак, молодые супруги живут отдельно и ещё продолжают наслаждаться друг другом. Но вот их решает посетить хорошая тёща, и решает это сделать с самыми добрыми намерениями. Поцелуи, улыбки, подарки. Мать и дочь накрывают на стол. Дочь говорит, что надо поставить на стол тарелочки с голубой каёмочкой, то есть как раз те, которые больше нравятся мужу. Но хорошая тёща этого не знает и с самыми добрыми намерениями предлагает поставить тарелочки с розовенькими цветочками, то есть те, которые ей кажутся покраше. Перед дочкой выбор: или прислониться к мужу, выбрав голубую каёмочку, или же уступить дорогой мамочке. Но мама — гость, и как бы дочке ни были неприятны эти аляповатые безвкусные розовые цветки, она покорится и поставит их. Но эта уступка с долей раздражения (пусть подавленного) не просто так уступка, это «проваливание» в ситуацию проигрыша женщине, причём в борьбе за мужчину, «проваливание» в эмоции комплекса Эдипа, в эмоции покорности матери, ненависти к ней и сдержанного отношения к отцу (мужу). Разумеется, мужа дочери не может радовать сдержанность и холодность жены как во время визита тёщи, так и после её ухода. Как бы жена затем ни пыталась акробатическими приёмами ублажить в постели своего любимого супруга, он непременно эту холодность почувствует. Это для него оскорбительно. Это отказ в безусловной любви. У мужа тоже есть свой комплекс Эдипа и в отказе жены он сам «проваливается» в эмоцию детской, ничем не сдерживаемой ярости. И чем удачней подобрана пара, чем муж чувствительнее и темпераментнее, чем меньше он проработал у себя комплекс Эдипа, тем ярче вся эта цепочка реализуется. Ярость мужа вызывает, естественно, продолжение цепной реакции — теперь уже жена впадает в неконтролируемый гнев, она уже перестаёт понимать, что поводом послужило появление матери, и гнев свой обрушивает не на неё, а на мужа. Его гнев, соответственно, тоже усиливается…

Существует множество мужских анекдотов, в которых тёщу распиливают, топят в колодцах, выбрасывают из окна, вставляют в задницу веник и отправляют эту жар-птицу полетать. «Во всякой шутке есть доля… шутки», — одно время любила повторять Возлюбленная, и это действительно так. Всякий муж хотя бы чуть-чуть напоминает жене отца уже потому только, что носит брюки и иногда сморкается, поэтому посещение тёщи для мужа ничего иного не предвещает, кроме как в последующие дни и ночи разочарования, а для жены тоже, соответственно, означает пониженное настроение и то же чувство разочарования. Поэтому некрофильная тёща в семье своей дочери старается появляться почаще. Кошмарная перспектива. Такова жизнь. Куда ни посмотри — кругом одни Софьи Андреевны. А вот Толстых что-то почти не видно. Что и говорить, скверно живут люди!

Что же делать? Психоаналитики советуют лечиться. Как не вспомнить евангельское: «врач! исцели самого себя…» (Лук. 4:23). Выход, однако, есть. Проверенный. Итак, возвращаемся к теме тёщи. Биофильной. Или, что то же самое, рождённой свыше.

Помните, что это такое?

Фарисеи требовали от Христа ещё и ещё знамений, подтверждающих Его Сыновство, а Христос, с сожалением вглядываясь в их сердца (а когда Христос говорит: «новое сердце», — Он имеет в виду отнюдь не чувства человека, а всего человека полностью: его образ мышления и его поступки), отвечал им, что самое-то главное знамение им, фарисеям, и не даётся. Все чудеса, которые совершал Иисус: хождение по воде, утишение бури, исцеления, насыщение тысяч несколькими хлебами, — сатана может подделать, и, чтобы не обмануться, всякое чудо, вернее событие, оцениваемое как чудо, надо рассматривать только в связи с важнейшим из чудес: с чудом обращения человеческого сердца от унаследованного и привычного греха к Богу-Отцу через Сына Духом Его Святым. Только это чудо и обращает по-настоящему сердца детей к родителям, родителей к детям, а муж и жена, наконец, «прилепляются» (Быт. 2:24) друг ко другу, да так, что не разлепишь.

Биофильная, в высоком смысле слова, тёща придёт в дом к зятю только в том случае, если её дочь родилась свыше, чтобы подсказать, что семейные проблемы решаются молитвой, и поддержит дочь тем, что расскажет ей, как она сама разрешала свой комплекс Эдипа верой и молитвой.

Рассмотрим механизм молитвенной защиты от синдрома «дорогая тёща пришла в гости» в терминах высокого психокатарсиса.

«Жёны, повинуйтесь мужьям своим, как прилично в Господе» (Кол. 3:18).

«Жёны, повинуйтесь своим мужьям, как Господу, потому что муж есть глава жены» (Еф. 5:22, 23).

«Чтобы старицы… вразумляли молодых любить мужей, любить детей, быть целомудренными, чистыми, попечительными о доме, добрыми, покорными своим мужьям…» (Тит. 2:3-5).

Итак, если молодая женщина обрела здоровое тело духа, то Слово Божье для неё — да и аминь, без всяких условий, добавлений и отменяющих заповедь интерпретаций. Иными словами, заповедь для неё как «дважды два — четыре», а не как «суббота в пятницу». Таким образом, порождённое телом духа стремление совместиться с заповедями пронизывает и все остальные тела. Однако в теле мировоззрения могут обнаружиться некоторые прежде попавшие туда предметы, которые являются фиксациями не вполне здоровых взаимоотношений с матерью, чувств к ней, зависти к её половому «успеху», отстранённости и подчёркнутой холодности к отцу, культа брата как образца для супружества (распространённый симптом комплекса Эдипа, который, как ни парадоксально, означает привязанность к отцу, брат же, на самом деле, является ширмой), фиксациями ненависти к женщинам вообще, невротических поисков любви, и так далее — весь этот мешающий сор полноценной молитвой или преобразуется до приемлемых форм, не мешающих свободе в полном объёме заповедей Божьих, по вере, или же попросту выкидывается. Без молитвенного освобождения от сорных предметов невозможно абсолютную преданность мужу в Господе совместить с почитанием родителей. Да и вообще, кто это придумал, что молиться необходимо только на понятийном языке, как это подсказывается в руководствах признанных конфессий? Почему на понятийном, а не на образном в том числе? Понятно, что если кому и необходимо ограничивать себя понятийной молитвой, так это признанным, чтобы, как говорится, не дай Бог покаяться, иначе исчезнут те свойства души, которые обеспечивают им в народе положение учителей. Настоящая же молитва объёмна и всеобъемлюща и возносится, в том числе, и на таящем большие возможности языке образов.

Таким образом, Бог в Своём Слове позаботился подсказать нам о раздирающих грешного человека в супружестве противоречиях и тем подвёл нас к способу их решения. В таком случае, почему же, наблюдая реальных людей, величающих себя верующими, причём давно так себя величающих, мы распознаём у них все проявления комплекса Эдипа и их супружеские взаимоотношения ничем не отличаются от взаимоотношений тех, кто не скрывает своего безверия? И тем более это заметно, чем назойливей они себя определяют как «истинно верующих». Но спросите такого, где в Писании записан Закон Божий? (Исход, 20 глава). Редко кто знает!

«Кто найдёт добродетельную жену? цена её выше жемчугов. Уста свои открывает с мудростию, и кроткое наставление на языке её» (Притч. 31:10, 26). Вот уж точно! Но кроме всего прочего, муж, позволивший Богу настолько изменить себя, что его приняла как свою половинку биофильная (в высоком смысле этого слова) женщина, награждается таким феерическим сексом, не сдерживаемым никакими комплексами, о котором ни цари, ни прочие говнюки не могут даже и мечтать. Нет в ней, в добродетельной жене, в отличие от обитательниц гаремов, сорных предметов ни в теле памяти, ни в теле мировоззрения, ни, тем более, в теле духа.

Также и она получает воздаяние за свою верность Отцу уже на этой земле не только в виде мира в душе, но и в виде того же самого феерического (генитального) секса с очищенным от уродств мужем.

Комплекс Эдипа — результат греховного влечения к отцу (матери), незнание половинки, и потому преодоление его в молитве естественно. А что же психоанализ, может ли он быть принят за своеобразный вербализованный (выраженный в словах) вариант молитвы? На что же уходят годы и десятилетия? Почему не быстрее?

Основная идея психоанализа основывается на том, что пациенту на материале его собственного подсознания помогают понять, почему у него в супружестве случаются столь странные своей неадекватностью поступки, подводят к мысли, что эти странные поступки не просто так, что они закономерны, что они — попытка решения давнишних младенческих и детских проблем, о которых даже нет памяти в логическом мышлении (защищаясь от боли, человек их вытеснил из сознания ещё в детстве, но из подсознания они продолжают человеком руководить). Почему же так долго идёт психоанализ? А вы попробуйте женщине, которая заявляет, что устала от домашних сцен и грызни, объяснить, что её «хочется» — это не просто так, «хочется, да и всё», а попытка решения проблем, но совсем не тех, которые назойливо маячат в штампах обыденной речи (дескать, муж мало помогает, мало зарабатывает, ещё чего-то там мало), а прежних, вытесненных, забытых; что проблемы эти действительно надо решать, но только не так, как она привыкла — истерикой, а вернуться подсознанием в те времена, когда проблемы возникли, и действительно их разрешить. Попробуйте объяснить какой-нибудь жухлой некрофилке, что нежные её чувства по отношению к своей матери просыпаются особенно сильно не просто так, а только когда ей захочется досадить мужу, в навоз его превратить, в ничтожество. Достигается же это проще всего инициацией той сложившейся цепной последовательности поступков, закованный в которую, до отчаяния доведённый посещением тёщи муж, пытаясь защититься, напивается до остервенения. Это-то и есть то желанное положение, ради которого и приглашалась тёща, потому что теперь она (попробуйте жухлой это объяснить!) — милая доченька своей мамочки — может вдосталь над своим благоверным покуражиться, ведь он, гаденыш, пропил, испортил, отравил и вообще насколько бы она была счастливей, если бы вышла за такого же, но другого, получше. Попробуйте ей объяснить её поведение! Большинству жухлых дам, чтобы понять, жизни не хватит! Во всём виноват он, а она ни при чём!!! Он! Он!! Он!!!

* * *

Те закономерности развития комплекса кастрации, которые мы рассматривали выше, общезначимы. Далее, из нескольких достаточно однотипных разветвлений в преддверии новой части о практике психокатарсиса на примере В. выберем тот, который более других применим и к ней, и, в каком-то смысле, ко Льву Николаевичу.

Итак, для Возлюбленной, если толковать её поведение в рамках неофрейдизма (например, по Карен Хорни), характерно повышенное ощущение тревожности (базальной, первичной, основополагающей). Это ощущение — явление общечеловеческое, но Возлюбленная относится к тому типу женщин, у которых оно повышено. Это чувство можно описать как чувство беспомощности во враждебном и всесильном мире. И хотя такие люди, как правило, эту тревогу не осознают, отмечая лишь некоторые её аспекты, как то: страх перед грозой, страх перед улицами, боязнь выступлений, путешествий, тем не менее, эта тревога пронизывает все стороны существования, в том числе и любовную. Чаще всего подобная повышенная тревожность присуща людям, которых в детстве запугивали. У таких детей повышенная тревожность сопровождается ещё и заниженной самооценкой.

На практике люди в жизни реализуют несколько способов защиты от базальной тревоги. В нашей культуре распространены следующие способы. Первый — невротическая потребность любви, которая, если упростить объяснение, в частности, заключается в том, что при встрече с объектом противоположного пола, который вызывает безотчётный страх, пытаются завоевать его любовь, то есть действуют на основании постулата (ложного), что если опасный объект любит, то не обидит. (На более грубом диалекте это называется подлизаться.) Расположение достигается любыми методами от подношения подарков до объяснений в любви тем или иным способом. Второй — подчинение. Девиз: «Делай, что просят, — никто тебя не обидит». Третий — сверхкомпенсация, то есть видимая противоположность страха — стремление к власти, успеху, обладанию. Четвёртый — уход от мира в себя. Пятый — судорожное накопительство денег, имущества, стремление таким образом обеспечить свою якобы независимость от других. Очень часто выбирают не один путь, а несколько. Хотя у тревожного индивида поведенческая неадекватность проявляется по всем направлениям, очевидно, что не все они равнозначны — один-два преобладают. Можно даже сказать, что комбинация хотя бы двух путей обязательна.

Возлюбленная не пошла по пути судорожного накопительства, и от мира в монашки тоже не постриглась, хотя такие мысли были. В покорности её заподозрить и вовсе невозможно. Остаются активные формы, вполне подходящие её сангвиническому темпераменту: сверхкомпенсация и невротическая потребность любви (завоевание расположения источника опасности). То есть, при всей поведенческой женственности (демонстрация слабости) Возлюбленной от тревожности она спасается стремлением к доминированию и своеобразным нападением — нападением «любовью». В том, что она овладеть этим искусством, используя свои экстрасенсорные способности и подстраиваясь под образы памяти объекта, смогла в совершенстве, П. мог убедиться на занятиях в Центре Хаббарда не только на себе, но и на одном яблочном купчике. По всей видимости, как единственный в той группе бизнесмен и бывший военный, энергетически он был опаснее остальных.

Сверхкомпенсация вообще характерна для Возлюбленной. Наблюдая за её взаимоотношениями с матерью, П. отметил (во всяком случае, на первом этапе его с В. знакомства), что услужливость В. по отношению к ней чрезмерна для принятых в нашей культуре норм. Подстёгивает к этому чувство вины, генетически связанное с тем, что мать запугивала её в детстве. Иными словами, возникшая в результате комплекса Эдипа ненависть к матери породила чувство вины, которое всю свою жизнь Возлюбленная искупает сверхкомпенсаторным послушанием матери (три ненужных тарелки вместо одной). С точки зрения стороннего наблюдателя, не отягощённого размышлениями о жизни, это, возможно, и смотрится красиво: дочь трогательно помогает матери. На самом же деле нужна только одна тарелка. В конце концов, нам скажут: это ведь лучше, чем прямое хамство. Может быть, чрезмерная услужливость красивей и лучше, чем хамство; но нам кажутся более привлекательными естественные, не напряжённые, свободные от сорных предметов в теле мировоззрения взаимоотношения. Расплата за «красивую» сверхкомпенсацию чувства вины заключается в том, что вместо удовольствия от домашней работы вместе с матерью Возлюбленная испытывает усталость б`ольшую, чем просто физическая. И это заметно.

Возлюбленная также часто говорит об ощущении вины перед дочерью. Каково бы ни было основание для этого чувства, оно также приводит к сверхкомпенсаторному поведению, то есть к ненужному героическому самопожертвованию ради несуществующих потребностей своей дочери. По антихристианскому закону тали`она («баш на баш», «око за око») будущая В. пыталась «откупиться» от чувства вины мученичеством и тем обрести видимость равновесия.

Сверхкомпенсация проявляется и в речи: Возлюбленная не по-женски правильно говорит на родном языке, и здесь писателю проще всего впасть в соблазн воспринять это как проявление хорошего воспитания.

Но самое интересное — как проявлялись способы защиты от базальной тревоги в двух её «любовных» эпизодах. Во-первых, что прежде всего обращает на себя внимание в её рассказах о первом муже и целителе-импотенте, так это интонация ужаса. Вспоминать можно по-разному и с разной эмоциональной окраской: ностальгии, сожаления, нежности, отвращения, интереса, омерзения, тошноты и так далее. Однако вспоминает Возлюбленная с интонацией ужаса. Трудно себе представить, что это чувство у столь чувствительного человека, как наша героиня, появилось как последствие взаимоотношений — оно существовало от начала. Итак, начало отношений в обоих случаях диктовалось невротической потребностью любви опасных людей. А не прерывалось из-за устоявшихся сверхкомпенсаторных реакций.

Рассказывая о своих взаимоотношениях с будущим первым мужем, Возлюбленная вспоминает, что в период ухаживания один из приятелей жениха нравился (какой смысл она вкладывает в это слово?) ей больше, чем сам жених. Но она даже «не могла себе представить, как это можно: от одного отвернуться и… к другому». Верность такого рода красиво воспели поэты, и это на их совести. На самом же деле подобного рода верность (не тому) порождена чувством вины, которое опять-таки связано с запугиваниями матерью. На рельсах же сверхкомпенсации вместо того, чтобы искать в этой жизни суженого от Бога, будущая Возлюбленная занялась «искуплением» «вины неверности», а главное — «вины» неудовлетворённости женихом как личностью, что привело к сверхкомпенсаторному имитированию (он некрофил скорее жухлый, чем яркий, словом, на границе) любви вплоть до брака. В результате не она одна, но и жених, то есть двое, оказались повязаны браком с чуждым, по сути, человеком. Первой, очевидно, на опасного человека (а первый муж как алкоголик был всё-таки энергетически опасен) нападает любовью сама Возлюбленная, и в результате ещё вопрос, кто из них двоих в большей степени жертва. Третья пострадавшая — родившаяся дочь.

Характерная особенность взаимоотношений Возлюбленной и П. заключается в том, что она категорически отказывается объясняться ему в любви. Не надо быть проницательным психологом, чтобы понять, что В. любит своего П. от начала, но ему о её любви она предлагает (так и говорит, если не требует) догадаться самому. На его вопрос, почему она отказывается сказать, она отвечает, что она слишком много в жизни говорила. Надо понимать: слишком много объяснялась в любви. Что ж, очень может быть. Почему объяснялась — понятно. Но вот почему оценивает как «слишком много»?

Ясно, что Возлюбленная в некоторых ситуациях сама замечала насилующее действие выбранных ею ещё в детстве способов избавиться от повышенной тревожности. Говорит — но не понимает, зачем говорит. Говорит приятное, хотя пусть лишь отчасти, но понимает, что говорит неправду, врать не хочет, но говорит. Логика получается следующая. Человек опасен, следовательно, чтобы обезопасить себя, его надо завоевать «любовью»; его внутренний мир не нравится, следовательно, комплекс вины подсказывает, что «не нравится» — против него преступление, которое надо «искупать», на этот раз уже признанием в любви. Отказаться же от своих слов, как от пустой болтовни, обыкновенной дамской «заморочки», означает признаться, что ты не мужчина, а всего лишь женщина, что невозможно — это комплекс кастрации. Далее, следуя тому же принципу сверхкомпенсаторной ответственности за слова, за нелюбимого человека необходимо выйти замуж. Естественно, что, не умея оборвать цепь этих событий, после двух таких «любовных» историй человек, приобретший уникальную способность к самообучению как единственный способ защититься от третьей подобной истории, вовсе отказывается произнести слово «люблю»!

Можно было бы дать и более простое объяснение, что её отношение к своему Психотерапевту столь переросло обычно вкладываемый в слово «люблю» смысл, что человек, уважительно относящийся к своему родному языку, произносить это слово отказывается. Конечно, такое объяснение проще, но нам кажется недостаточным.

Теперь в самых общих чертах можно реконструировать историю двух первых «любовей» Возлюбленной. С детства отяготившись от запугиваний матерью (невербальных, и ещё от её «чрева») повышенной тревожностью, Возлюбленная выучилась, защищаясь, добиваться любви любого («меня все любили ещё с детства»). С годами эффективность приёмов достигла совершенства, которое вне Бога, разумеется, превратилось в проклятие — став единственным тщательно вымощенным путём общения. Все остальные были отрезаны от того же запугивания сниженной самооценкой. Конституциональная и душевная предрасположенность к супружеству, вне Бога, тоже привела к полной противоположности, превратилась в проклятие: испытывая особенно большую привязанность к отцу, вынуждена была от него отказаться, что привело к чувственной фиксации на брате («Он для меня всегда был образцом мужчины»), фригидности и неспособности создать семью. Помните Таню Берс? Она ведь тоже особо предрасположена к супружеству, к любви, тоже обладала повышенной тревожностью и тоже отличалась тем, что «влёт» убивала мужчин («обаятельна, обворожительна»), — которые в неё, правда, страстно не влюблялись, — но в силу особенной привязанности к отцу (Льву Николаевичу) на самостоятельное чувство (отказ от отца) была неспособна — «чувство» просыпалось лишь тогда, когда боль индуцировалась оказавшимся рядом подавляющим индивидом. Этой же неспособностью на самостоятельное чувство и объясняется, почему Возлюбленная до 19 лет ни разу не влюблялась (не размечтовыва(вавы?)валась).

Но 19 лет — это тот возраст, когда женщины (ненависть подруг с началом половой жизни уже проснулась) внушают друг другу: «пора». Да, по их мнению, любить пора, а любовь, как мы знаем от жеманных девиц, — это есть чувство. Остаётся лишь дождаться чувства и объявить, что это есть любовь. Чувство же боли (наиболее значимое из чувств), как мы теперь знаем, лучше всего может индуцировать некрофил. Некрофил проявляет себя не только в силе некрополя, но и в роде занятий. Отсюда наибольший шанс пробудить в будущей В. «чувство» имели: императоры, чемпионы единоборств, трупорезчики, бродяги, алкоголики, священники и т. п. В. — чрезвычайно домашняя, круг мужского общения ограничен, поэтому для первой любви (брака) обошлось без императора или трупорезчика, всё кончилось тривиальным алкоголиком. Но и он в смысле жестокости был не совсем банален. Уровня некрополя, необходимого для нанесения психоэнергетических травм, он достиг только лет через десять после развода (судя по появлению психоэнергетических травм от него у его дочери), а за период жениховства и брака единственную по-настоящему серьёзную травму будущей Возлюбленной ему удалось нанести лишь в ситуации особой, когда он, взрослый крупный мужчина, прежде уже раз в браке побывавший, ногами избивал лежащего на земле паренька. Избивал в кровь. (Травма с В. снята.)

Страх, вызываемый присутствием опасного человека (опасного даже при внешне добропорядочном поведении: Возлюбленная в силу своей энергетической чувствительности не ошибалась), вынуждал для обеспечения безопасности завоевать его «любовь», а особенная его жестокость — даже к объяснениям в любви.

По мере нарастания разочарования в человеке как в личности, потребность объясняться в любви усиливалась. Отработка способов защиты от подавления и, как следствие, разочарование — трагично, потому что на уровне подсознания это единственное основание для взаимоотношений и «любви». Распад такой комбинации неизбежен и закономерен.

Вообще же этот первый эпизод в жизни будущей Возлюбленной очень уж напоминает комбинацию «игра». И не только из-за отсутствия мощных кодировок, но и из-за некой сверхтипичности деталей отношений: начиная с того, что партнёр из соседнего дома, и кончая сроком распада семьи (по статистике, именно в течение первого года после рождения ребёнка распадается наибольшее число браков). Да и все остальные параметры её брака удивительным образом попадают в графы наибольших цифровых значений статистических отчётов. Эта её любовная история — скорее расплата за посвящение себя принципу «быть как все». За энергетическую зависимость от так называемого «духа времени».

После развода в жизни будущей Возлюбленной следует одиннадцатилетний перерыв, который заполнен существованием дочери. Однако идиллические взаимоотношения с дочерью существуют разве что только на уровне фантазий будущей В. На самом же деле, горечь вполне естественна: дочь «не от того». Конечно, горечь эта вытесняется и проявляется только в виде чувства вины перед ней, о чём В., будучи не в силах объяснить происхождение этого чувства, часто говорит Психотерапевту. Вряд ли стоит полагать, что женщина может быть столь наивна и не замечать проявления генетической наследственности, да и психической тоже. Она будет замечать проявление в дочери знакомых до омерзения черт, в частности женской формы наркомании — всепобеждающего стремления «отключиться» под некрополем. Выражаясь более простым языком, дочь будет попадать под влияния, но прежде всего людей дурных. Наивно было бы надеяться, что удастся избежать множества конфликтов, которых не было бы, будь дочка «от того». Кроме того, некоторые антагонизмы неразрешимы: что бы ни сделала половинка Возлюбленной, тех отношений, будь дочь рождена «от того», достичь не удастся.

В. способна к обучению, поэтому повторение пройденного возможно только, как и в жизни Тани Берс, на более высоком уровне, то есть если некрополе нового объекта будет многократно более сильным. Что и произошло. Подготовленная сотрудницей с работы (а женщина женщину всегда подтолкнёт), что в целительском Центре работают святые люди, о чём, по её мнению, неоспоримо свидетельствует то, что подвергшиеся там воздействию заявляют, что исцелены, Возлюбленная отправляется в Центр и, как только открывает дверь, получает психоэнергетический удар. То же ощущение боли, как и в первом «любовном» эпизоде, только сильнее, которое воспринимается как долгожданное чувство, то же бывшее ранее чувство ужаса, которое рефлекторно преобразуется в стремление добиться любви. Отличие от взаимоотношений с мужем заключается в том, что на этот раз слова о любви (и даже мысль) не просто остаются мусором в теле мировоззрения, но, ввиду травм от сильного некрополя целого сообщества целителей, провоцируются болью от калёного железа, засевшего в теле памяти. А такие приказы, с убедительностью ржавого гвоздя вколоченные в основание черепа тела памяти, для исполнения обязательны. Что и говорить, в сообществе некрофилов опасно даже думать — собственная случайная мысль может превратиться в кодировку. Нарастающее по мере знакомства с истинными делами Центра чувство неприязни, как и в первой истории, порождало чувство вины, которое также следовало «искупать» признанием богоизбранности сотрудников Центра вообще и «властителя гарема» в частности. Последнее чувство естественно должно было продержаться дольше.

Итак, история с целителем — в каком-то смысле воспроизведение истории с алкоголиком, что закономерно. Помните ли вы совет психологической науки, что нет смысла разводиться, потому что следующий брак есть обычно повторение предыдущего? Да, это результат, полученный в ходе обширных исследований в такой декларирующей себя богобоязненной стране, как некогда протестантские Соединённые Штаты. Уже из практики многочисленных браков видно, что богобоязненность, как и во всех прочих государствах, липовая, изменение к лучшему, как следствие покаяния, настолько исчезающе редко, что меняются только имена и профессии партнёров, а больше ничего.

Дополнительное подкрепление в освящении и воспевании своей деградации до уровня транса Возлюбленная черпала в искусственно созданном культе своего брата как образца мужчины. (Это, как вы помните, распространённый приём создания ширмы, за которой прячется подавляемое чувство влечения к отцу. То, что в действительности брат не мог быть глубинным центром притяжения Возлюбленной, видно, хотя бы, уже из того, что когда он родился, ей было уже 6 лет, то есть она преодолела тот возраст, когда формирование схем комплекса Эдипа завершено.) Оказалось, что зодиакальный знак брата и второго объекта «любви» совпадает (следовательно, совпадают и многие черты характера), что, в силу женского комплекса кастрации для подтверждения состояния «не женщина» (отказ от отца), давало будущей Возлюбленной повод для достижения состояния «страстная любовь» окончательно лишиться критического мышления. Манипулирование с зодиакальным знаком могло также нести нагрузку рационализирования исходящего из подсознания приказа терпеть боль и не сопротивляться.

Но впадать в искушение считать эту цепь «любовей» будущей В. (удар, завоевание любви, разочарование, комплекс вины, искупление его объяснениями в любви) чем-то экзотическим, здоровой женщине не свойственным, не стоит. Вот как раз-то здоровым женщинам это и свойственно. Так или примерно так попытались бы соединить воедино события жизни В. правоверные сторонники психоанализа.

А что психокатарсис? Что он нам откроет нового?

 

Глава двадцать восьмая

Семья

…В: А я тебе и говорю: у меня ближе брата никого нет! Если что — я ни к отцу, ни к матери не иду, а только к нему. И тебя прежде к нему повела — показать, а уж только потом — в дом привела.

П.: Я помню. То чаепитие.

В.: И хорошо, что ты ему понравился. Когда моя мать тебя поносила, он тебя защищал.

П.: Он мог во мне и ошибиться. Я тогда, при первой встрече, всё время молчал и, естественно, он во мне угадал себя. Вот и говорил матери, что я хороший.

В.: А он, действительно, хороший. Мы с ним неразлучны.

П.: Ты мне уже это говорила. Я тогда ещё удивился: какие у вас с ним идеальные взаимоотношения. Прямо-таки сверхчеловеческие.

В.: Ещё бы! Он меня всегда выручал. Я ведь так странно устроена, что могу всё бросить — и всё. Когда мы с дочкой возвращались из пионерского лагеря, лететь-то всего было полтора часа, пока летела — ничего, но когда самолёт сел, я чувствую: всё. Бросила сумку, пошла, ничего уже не замечая… Если бы брат не приехал встречать в аэропорт, так без сумки бы и осталась. А он сказал, что как чувствовал, что я так поступлю — и приехал встретить. Подхватил меня с дочкой, такси взял и домой отвёз.

П.: Интересно. Значит, даже вещи бросила?

В.: Да, со мной такое случается. Я тебе не рассказывала, что я лунатик?

П.: По карнизам, что ли, ходишь?

В.: Нет, до карнизов дело не дошло. А вот ночью могла встать, начать что-нибудь делать — и всё с закрытыми глазами. Утром проснусь — ничего не помню. Это уж потом мне кто-нибудь рассказывал.

П.: Да, я знаю, такое случается. Сомнамбулизм.

В.: Но это у меня только в детстве было. Лет в пятнадцать-шестнадцать. Это часто у девушек случается. А потом прошло… И опять — только в Центре. Когда были эти видения.

П.: Да, я помню.

В.: А знаешь, как брат меня ревновал! Это было ужасно. Девятнадцать лет мне тогда было. Я тогда только начала… встречаться. С будущим, я имею в виду, мужем. Так брат меня так ревновал, так ревновал, что даже за нами следил. Скрыться было невозможно! И вообще прохода не давал. Здорово, правда?

П.: Не знаю.

В.: Ты же ведь тоже свою сестру ревновал, когда она замуж выходила?

П.: Нет.

В.: Как нет? Совсем — нет?

П.: Видимо, совсем. Тем более, так, чтобы следить — нет. Равнодушно всё это воспринял: не радовался, не огорчался. Да у меня с ней взаимоотношения не очень. Её мать, бывало, била, и за меня тоже, но часто незаслуженно. А я ничего не мог сделать.

В.: Ну вот, я же тебе и говорю, что у меня брат — хороший. И очень меня любит.

П.: А у тебя все хорошие. Вся семья. Все — очень-очень. И всех ты любишь: и брата, и дочку, и маму. И только отца стыдишься.

В.: Ну зачем ты иронизируешь? Есть, конечно, у них всех недостатки. В особенности, у матери.

П.: Неужели? И ты способна их замечать?

В.: Не иронизируй. А как не замечать, когда она начинает истерики закатывать? Вернее, это у неё в лежачей форме происходит.

П.: Это как?

В.: А разозлится неизвестно на что, даже без причины, ляжет, отвернётся к стене — и лежит. Всем понятно, что никакого к тому повода не было, а она всё равно лежит. Неделями могла так лежать. Мне в такие её периоды приходилось на всех готовить. И отца кормить.

П.: Ну подумаешь, пару раз суп сварила!..

В.: Не-ет, у меня мама так месяцами лежать может. И ведь противно смотреть — ведь без всякого со стороны отца повода! Ведь она всегда прежде всего на него обижалась.

П.: А на брата?

В.: На брата? Никогда! Ты что? У нас брата в семье все очень любят. Мать советовалась с ним, ещё когда он в школе учился. На что-нибудь решиться не может, а он скажет — и она делает.

П.: Удивительно! Взрослая женщина — и у школьника!

В.: Да ничего удивительного. Я же тебе говорю, что у меня брат — хороший. Только с женщинами он сам не может. Не везёт. У него первая жена — дрянь такая была! Я не говорю про всё остальное, но родила она от его лучшего приятеля. Я и решила помочь, нашла ему девушку. Только ты не подумай, что это случайная какая-то для него женщина. Я знала, что ему нужна такая же, как я, и нашла ему тоже — Весы. Они так влюбились друг в друга!..

П.: Словом, тебе сватовство легко далось?

В.: Ещё как трудно было! Они поссорились, а она возьми да тут же влюбись в другого. К нам в Москву из-под Петербурга бригада целителей приехала…

П.: Как это — бригада?

В.: А так. Простые рабочие парни, из какого-то даже не городка, а рабочего посёлка. Простые-простые, прямо примитивные. Раньше даже в одной бригаде на каком-то производстве работали — торфоразработки? — а потом Союз распался, безработица. Вот они всей бригадой целителями стали, дар, так сказать, божий у себя обнаружили. Так вот, жена брата, Оля, в одного из них и влюбилась. Причём так сильно! Едем, например, в троллейбусе, нам уже выходить, а этим ребятам дальше надо. Я ей говорю: вставай, нам выходить надо. А она: нет-нет, давай ещё посидим. Я ей сколько раз говорила: тоже мне, нашла «добро», в которое влюбиться! Ну что в нём есть? Ну хоть бы что-нибудь было. Умный там, или красивый. Барахло, словом. Целитель вот только…

П.: Ну а с братом твоим они как помирились?

В.: Да это я им помогла. В общем, она опять в него влюбилась… Вот если ты со мной захочешь расстаться, ты скажи — я тебе тоже хорошую девушку подберу.

П.: Представляю!

В.: Нет, я серьёзно! У меня хорошо получается.

П.: Тебе не кажется, что твоё предложение несколько странное?

В.: Нет, не кажется. У меня действительно хорошо сватовство получается… Так и с братом. Казалось бы, они поссорились, всё кончено, в другого влюбилась… Ан нет. Опять в Серёжу влюбилась. Я же говорю: брат у меня хороший.

П.: Но ведь влюбление — это признак того, что…

В.: Значит, есть исключения. У меня, знаешь, дочка как его любит? Он для неё — всё! Как и для меня — образец мужчины.

П.: Дочка, у тебя, действительно, особенная.

В.: Да. Знаешь, как я её люблю? Мы всегда вместе: куда я — туда и она. И знаешь, насколько с ней проще? Я была намного более сложным ребёнком — какой угодно фортель могла выкинуть. А она нет — другая. Она — хорошая, послушная. Только вот есть, конечно, некоторые вещи, которые меня беспокоят…

П.: Какие?

В.: Ну, например, когда она приходит с улицы, я всегда могу точно сказать, с кем она гуляла. По имени назвать. Она же всякий раз другая! Всё меняется: и интонации, и слова, и даже мысли! Минуту послушаю, что она говорит — и уже знаю, с кем гуляла. И так сразу её из этого состояния не вывести. Или отшлёпать надо, или накричать. И опять становится хороший ребёнок. Послушный.

П.: А один раз её так кто-нибудь другой возьмёт под контроль — и не выйдет. Или домой не придёт…

В.: Вот я и боюсь. А ведь так, в основном, такой хороший ребёнок…

П.: Учится не очень хорошо.

В.: Нормально.

П.: Как нормально? Я же в дневник смотрел: больше половины оценок за четверть — тройки.

В.: А я говорю: нормально.

П.: Ничего нормального не вижу.

В.: Всё, оставим это!! Не хуже других. Я в школе так же училась. А в техникуме были одни пятёрки. Красный диплом.

П.: И всё равно странно. То, что ты при такой матери училась плохо — это не удивительно. Но ведь ты же — биофилка, следовательно, у тебя ребёнок должен учиться хорошо. А она даже книжки не читает.

В.: А вот это удивительно. Я читала много. Ерунду, конечно, разную, но читала. Да и дочка у меня читала. Вместе читали. А потом вдруг — не стала. Я до сих пор не понимаю причины.

П.: Вдруг ничего не случается. Была какая-то причина. Скорее всего, ты изменилась. Впрочем, я не знаю.

В.: Я не менялась.

П.: Человек редко сам себя в состоянии оценить. Ему всегда кажется, что он один и тот же. А это не всегда так.

В.: Что ты имеешь в виду?

П.: Меня в своё время поразило, когда ты сказала во время психокатарсиса, что того, что у нас с тобой было, как будто не было. Как будто это была не ты.

В.: Я такое разве говорила?

П.: Да. Дважды. В зеркальном варианте. Один раз ты сказала про Центр: что у тебя такое ощущение, что это всё происходило не с тобой. А другой раз — во время ссоры, что всего того, что у нас с тобой было, как будто не было… А теперь говоришь, что в детстве проявления сомнамбулизма были.

В.: Прошли.

П.: Да. Но оставим. Я этого ещё не понял. Слова человека никак не характеризуют, поступки тоже, остаётся осмысливать, как в его присутствии меняются люди. В какую сторону. Поэтому я, наверное, только тогда тебя полностью пойму, когда смогу объяснить особенности поведения твоей дочки. Ребёнок — визитная карточка матери. Её души.

В.: А ты знаешь, о чём я для неё мечтаю?

П.: О чём?

В.: Чтобы она, когда рожать будет, ребёнка так завела, без мужа.

П.: Как это?

В.: А что? Брак нужен только мужчинам, чтобы власть над женщиной получить. А потом развод, хлопоты. Так пусть она обзаведётся ребёнком без всего этого. Зачем муж?

П.: Ну, знаешь ли!..

В.: Главное — отношения матери и ребёнка. А с мужчиной… Меня на работе одна женщина пыталась переспорить. Всё говорила, что важнее сначала с мужем наладить взаимоотношения, а с детьми — уже второе дело. Так я с ней столько спорила! Говорила, что главное — ребёнок!

П.: И переспорила?

В.: Нет. Она ничего не поняла.

П.: А между тем, согласно социологическим исследованиям, ребёнок, выросший в неполной семье, без отца, обречён на психические отклонения. Ему труднее потом не только с семьёй, но и вообще в жизни… Поэтому, если уж заботиться о ребёнке, если рожать не себе в порочную утеху, а чтобы заботиться о ребёнке, то надо сначала позаботиться о том окружении, в котором ему предстоит расти. Окружение — это фундамент первых самостоятельных шагов. А это значит, что женщина должна начинать с создания дома здорового климата, или, что то же самое, с налаживания взаимоотношений с мужчиной.

В.: Получается, я испортила своего ребёнка…

П.: Так ты что, согласна, что надо начинать с отношений с мужчиной?

В.: Согласна.

П.: Но ведь ты же так много спорила с той женщиной?!

В.: Спорила.

П.: А теперь согласна?

В.: А теперь согласна.

П.: Я ведь ещё не успел толком ни одного аргумента привести.

В.: А не надо. Всё понятно. Да и достаточно сказал. Я согласна.

П.: Почему?

В.: Не знаю. Вот такая я. Замысловатая. Даже могу иногда согласиться сразу. Да ты вообще обычно всегда бываешь прав. Я начинаю размышлять — и всё так и есть. А если я сразу не соглашаюсь, то только потому, что ты неправильно всё преподносишь… Я чувствую, что ты прав, но что-то — не знаю что — мешает сразу согласиться.

П.: А как надо правильно?

В.: Не знаю. Но чего-то не хватает…

П.: Ну, хорошо. Я всё-таки закончу мысль. Я только тогда смогу считать, что тебя понял, когда смогу объяснить особенности характера твоей дочки. Во-первых, почему она так легко отказывается от себя и принимает облик другого человека…

В.: И почему её так трудно привести обратно в чувство. В особенности в последнее время так стало.

П.: Да. Во-вторых, почему у неё совершенно определённая негативная реакция вообще на любое предложение. Какое бы оно ни было — приятное ей или нет. Хотя мы на том необитаемом острове, который она выбрала как фон для психокатарсиса, и разгребли разные внушения, негативизм уменьшился, но полностью не исчез. В-третьих, почему она учится так скверно…

В.: Нормально.

П.: И ничего не читает…

В.: Нормально.

П.: Ты, может быть, против моего расследования?

В.: Нет. У меня нет от тебя секретов. Наоборот, мне даже приятно, когда ты меня… рассматриваешь.

П.: А ведь это небезопасное занятие. Это общий случай, что при психоанализе клиент готов сотрудничать с психоаналитиком до тех только пор, пока тот дальше вторичных напластований не погружается. А когда он подходит к сути — то клиент как с цепи срывается. Появляется страшная враждебность — ведь извлекается на свет то, что клиенту удалось вытеснить с уровня словесной памяти. Вытягивать приходится из подсознания… Но забывчивость — инструмент защиты спокойствия. И защищаются. Вплоть до покушений на убийство.

В.: Не преувеличивай.

П.: Выдержишь? Неожиданные открытия?

В.: Ну уж это как Бог даст.

П.: Самый правильный ответ! Как всё-таки приятно с тобой!.. Да… И, в-четвёртых, почему она так отчётливо старается забыться, отключиться, не быть…

В.: А брат здесь ни при чём!

П.: А причём здесь брат?

В.: Так… К слову пришлось…

П.: А я ничего против него не имею. Раз ты говоришь, что он такой исключительно хороший, — значит так оно и есть. У меня нет оснований сомневаться. Может быть, действительно этим и объясняется столь нетипичное твоё предпочтение брата. Ведь для девочек обычно кумир — отец. А у тебя — брат. А отец — некий аутсайдер… Странно…

В.: Ничего странного. Просто брат — хо-ро-ший… А когда ты появился, стало ещё лучше. Ты знаешь, после того, как ты со мной в первый раз в каморке папы Карло позанимался, я вернулась, спать легла, а тут вдруг кот приходит и между мной и дочкой ложится! Вот это было событие! У нас вообще такой удивительный кот, что его заставить заурчать от удовольствия — просто невозможно! Он иногда приходил к нам на ночь, спать, но редко-редко, раньше, ещё до Центра, но как я туда стала ходить — всё, больше не появлялся. А появился ты — каждую ночь стал приходить. Может, родное что-нибудь почувствовал?

П.: Ты хочешь сказать, что я кот?

В.: Нет. Просто, если рядом ему было раньше плохо, то появился ты — стало хорошо… А это бывает, когда рядом родные… Я вообще стала замечать, что как мы встретились, даже родители мои стали дружнее жить. Мать отца стала меньше грызть…

 

Глава двадцать девятая

Центр

П.: …Да, это, действительно, страшно…

В.: Ведь я как в этот Центр попала? У нас на работе одна женщина так расхваливала, так расхваливала, всё говорила, какие потрясающие люди в этом Центре и какие удивительные дела творят! Исцеляют такие болезни, перед которыми официальная медицина бессильна! Я слушала, слушала её — и пошла. Тем более что Центр этот от дома недалеко… А действительно, что я должна была подумать, когда делают у кого-нибудь на руке надрез — кровь, а наклонились, пошептали — и кровь не течёт. Эффектно, зримо. Или приходит человек, женщина, у неё боли в печени, воспаление, врачи ничего не могут сделать, а тут один сеанс — и всё прошло, болей не чувствует, она чуть не на крыльях летает. Что я должна была подумать? Ведь не просто так — а исцеление! Да и всеми воспринималось как чудо. Это уже потом я стала замечать, что проходит некоторое время, не больше года, и у всех тех, кто прошёл через Центр, случалось какое-нибудь несчастье. Причём не мелочь, не просто так себе неприятности, которые со всеми нами случаются, а несчастье именно большое. Человек, скажем, под машину попал, искалечился весь. А брат Оли и вовсе погиб. Или, скажем, жили-жили супруги хорошо, и вдруг как будто чёрная кошка между ними пробежала. А то, что или старые болезни возвращались, или какие-то новые страшные появлялись, — так об этом даже можно не говорить. И так у всех, кто в этом Центре лечился и за судьбой которых я могла наблюдать. Или просто был с целителями в контакте. Я вот, например, не лечилась.

П.: Ты рассказывала: дядя…

В.: Да, дядя мой тоже… Он тогда из деревни приехал в институт какой-то лечиться, так я же его в Центр и отвела. Так ему, действительно, после сеансов поначалу стало лучше…

П.: Он оценил своё состояние, как улучшение, субъективно…

В.: ...ему, действительно, поначалу стало вроде бы как лучше, а когда вернулся в деревню — и боли опять вернулись. И даже хуже стало. Теперь он знать ничего не желает про этих народных целителей… И вообще в Москву ни ногой.

П.: А не вернись он в свою деревню, стал бы дойной коровой: чуть показалось, что хуже стало, — опять деньги…

В.: Да. И это тоже меня поражало. Ведь тех, с кем я работала, даже не интересовало, выздоровеет человек или нет, а только — сколько заплатят. Но ведь они говорят всем, что исцелять — им дано, и не просто дано, но Сам Бог им даровал такой талант — исцелять! И не так просто говорят — верят! Но при этом только о деньгах думают. «Даром получили — даром давайте» — это, кажется, в Библии сказано?

П.: Да, это из Библии.

В.: Ты учился и много учился, твой метод, которым ты лечишь, — это наука, а ты когда-нибудь деньги за то, что лечил, брал?

П.: Никогда. Ни разу. До сих пор, во всяком случае.

В.: Ты даже больше чем учился, у тебя ещё и семинария была — а ведь это всё взаимосвязано. Ты право брать имеешь — а не берёшь, а они не имеют — но только о деньгах думают. Вот это меня и поражало.

П.: Ну, положим, в духовной семинарии я не учился, а только переводил богословские тексты…

В.: Тем более! Для тебя это было больше, чем учиться! Практик. Переводить литературу, да ещё богословскую — ведь для этого сколько надо! И в том числе знать, не говоря уже о даровании. А они получили даром — на каждом углу об этом болтают, а даром не дают. Я им сколько раз говорила — не хотят они понимать. Только злобились на меня. Да и что они там, если разобраться, делают? То, что можешь ты, им и во сне не снилось!

П.: Ну, положим, лечу не я, а человек себя сам лечит, ты же это прекрасно знаешь…

В.: Знаю. Но ведь всё равно, человека ещё надо научить, показать ему, как он может исцелиться!.. А когда я была в Центре… Теперь понимаю, а тогда… А тогда по-другому думала: этот, мой дорогой экстрасенс, удивительный человек, ведь был парализован — сам себя поднял… Женщина ещё за ним одна ухаживала, а выходила — скромно удалилась… Памятник ей за это надо поставить!

П.: Памятник? Памятник, говоришь… Так. Дальше. Исцеляли, говоришь?

В.: Да, становились под икону, вот так воздымали руку и говорили: «Дух болезни, именем Иисуса Христа, выйди вон!» Или «Дух нездоровья, именем Иисуса Христа, выйти вон!» А ещё: «Именем Иисуса Христа, войди здоровье!»

П.: Ну, я слыхал формулы посложнее.

В.: Были и посложнее. В зависимости от уровня клиента.

П.: А можно и без икон. Порфирий Иванов, тот, который… Ты знаешь, что он себя Богом объявил?

В.: Знаю. В целительской среде он тоже популярен. «Детка» его, да и вообще вся система. Знаю, конечно.

П.: Тоже исцелял. Типичный, судя по документальным о нём фильмам, подавляющий индивид. Во всех проявлениях. Взять хотя бы совершенно зомбированные глаза его жены. Классические — больше даже ничего не надо. Типично даже то, что Богом себя считал. А до него — атеисты исцеляли. Только сейчас вряд ли кто из них решится об этом вспомнить! Теперь по телевизору говорят, что Бог есть, а целителям, оказывается, дано… А бывшая-то моя теперь тоже занялась моржеванием, в прорубь ныряет, не иначе как ивановка…

В.: А в Центре… Что я могла подумать, ведь человек в монастыре жил… Если что, то говорил, что это испытание от Бога. Парализовало — сам поднялся. Разве не чудо?

П.: Как ты там сказала? Разошлись они с женщиной, как сам поднялся? Сам поднялся? А не сам ли, часом, и парали… Ты продолжай.

В.: Трудно было мне разобраться. На словах одно: Бог да покаяться, а потом вижу: главный — «дорогой экстрасенс», я имею в виду, — там из Центра гарем делает… Все там женщины — его, все подобострастны, на всё готовы… А ведь импотент!.. Да-да, импотент, не удивляйся. Там у них в Центре у каждого в семьях нелады, если вообще семьи есть… Причём не просто какие-то обыденные, а очень серьёзные несчастья. Гораздо более серьёзные, чем у нас всех обычно. Или у сына ноги парализованы, или беспрерывно родные вокруг в аварии попадают, или с мужем что-то не то… Скажем, Гина — у неё муж бизнесмен, колоссальные деньги зарабатывает, а она его ни во что не ставит, так, пустое место. Да хуже — презирает, и вообще относится к нему только с той точки зрения, как его можно использовать. Словом, семьи нет. Разве так можно? Разве так к мужу надо относиться?.. Потому, может, и бегает всё время в Центр. Жить без него не может… И с сыном у неё какие-то очень серьёзные трудности: с дурной компанией связался, ещё что-то… Да и сама больная вся… Да они там все больные, друг у друга «лечатся». Только что толку? И эти люди берутся лечить других! Причём, вторгаясь в их биополе! Я им говорила: какое же вы имеете право? А они мне: мы друг друга лечим! Да что они там могут друг другу вылечить? Из одного в другого что-нибудь перетолкнуть?

П.: Но ведь ты же и дядю, и дочку водила?

В.: Да, я виновата: и перед дядей, и перед дочкой. Но сама я не лечилась. Какое может быть лечение, если человек меня ненавидит?! Ох, и много же он мне зла сделал! Но и я ему тоже. Ух, и злая же я тогда была!!

П.: Ты?! Странно. На тебя не похоже.

В.: А чем дольше была в этом Центре, тем злее становилась. Дошло до того, что стала ненавидеть даже клиентов, которые туда приходили… Да, даже их. Да… Так там — целый гарем устроили… Да и я тоже… Первый раз тогда открыла дверь в его кабинет, увидела его и как ударило: ну, думаю, ка-ако-ой человек… Потом про себя так и говорила: я замужем… Всем так говорила. Помню, с одной знакомой галстук ему в подарок покупала, так и сказала ей: мужу. А ведь сколько я всего в Центр этот перетаскала! Всё несла! Чашки, самовар, ребёнкин проигрыватель… И ведь детское!

П.: Отдали обратно?

В.: Нет. Часть забрала. Остальным до сих пор они там пользуются. Пусть пользуются, если им всё время мало… А этого… А он опять импотентом станет. И, очень может быть, опять парализует.

П.: Почему ты так думаешь?

В.: Я это знаю…

П.: Вот как?.. Значит, не вернули…

В.: Ты думаешь там просто так? Нет. Тебе говорят, что надо выбирать между служением себе и служением Богу, а если выбрала служение Богу, то надо быть готовой, что люди будут не принимать и даже гнать. И надо поступаться своим, и вещи во всём этом — самое нестоящее… Они вовсе не простые — эти целители. Это сейчас, в последнее время, способность к целительству стали у себя открывать даже простые рабочие. А тогда, в начале, при социализме, когда всё это было запрещено, гораздо больше было людей с дипломами и даже с положением. Артисты, учёные, врачи… И Христа — на словах — они не отрицают, наоборот, это верующие люди. И всё они не просто так делают, а, как говорят, для Бога. Каналы прочищают. Каналы тела. Чтобы обрести якобы гармонию со Вселенной. И не только для этого групповые медитации. Групповой секс тоже для прочищения каналов…

П.: И это там тоже?

В.: Да. Так и говорят: в определённых случаях эта групповщина необходима, чтобы прочистить каналы. И в это верят. Я знаю женщину, которая так в это верит, что даже туда своего ребёнка брала. Девять лет девочке…

П.: И ты знала… Знала — и всё равно оставалась в этом заведении?!

В.: Я не участвовала. А потом — когда я узнала? Только через полгода. Уже там работала, когда… Когда… Когда я уже не могла… Я вообще когда его увидела, подумала: как на брата похож — хороший. Это уж потом я стала понимать — не-е-т, ведь такие дела делают…

П.: То есть ты хочешь сказать, что о внутренней жизни Центра знает далеко не всякий в это дело вовлечённый?

В.: «Вовлечённый» — чересчур сильное слово. Вокруг этих целителей увивается великое множество людей. А тех профессионалов, которые по-настоящему внутри, как бы в центре, меньше. Внешним не всё можно знать. И ко мне подошли с предложением участвовать в этом только спустя полгода. И это так не только в том Центре, где я работала. Где я работала, вообще этих мероприятий не устраивали — ездили в другой… Но они между собой ещё и партнёрами обмениваются… Тоже для прочищения. Ведь как теперь они в газетах стали писать: плохой целитель — это у которого каналы не прочищены, а хороший об этом заботится…

 

Глава тридцатая

Ты меня употребишь — и бросишь

(Техника психокатарсиса)

…П.: Часто. Слишком часто…

В.: Что?

П.: Слишком часто повторяешь, что нужна ты мне только как хорошая прачка и отличная кухарка. А ещё для этого. Дескать, употреблю, наслажусь — и брошу.

В.: А что, разве не так?

П.: А ты знаешь, какие женщины говорят подобные вещи?

В.: Какие?

П.: А как раз те самые, которые, наоборот, сами бы хотели от мужчины урвать. Судят, естественно, по себе. Мужчин обвиняют, а поступают так сами. А других женщин, наоборот, напряжение в этой точке заставляет прямо-таки содрогаться от ужаса, что мужчина подумает, что она может быть заинтересована что-нибудь от него получить. И от всего отказываются. Но мужчины с такими женщинами, хотя и экономят на подарках, но ничего не выигрывают. Потому, что хоть она и не просит, но всё время находится в депрессивном состоянии от несбывшихся ожиданий. Это подсознательное желание урвать, на словах отказавшись от всех подарков, естественно, проявляется и внешне. В частности в том, что она подозревает своего мужчину — даже если он с ней честен — в том, что он хочет ею только попользоваться, а как личность она ему безразлична.

В.: И это всё я?

П.: Да. Но это свойство — не проявление Личности. А уж тем более не завоевание. Это — плотское. Это свойство тех женщин, которые в детстве разочаровывались в отце. Вернее: разочаровались.

В.: А я в своём отце не разочаровывалась. Это я тебе точно говорю.

П.: А я с тобой в бытовом твоём состоянии ума ничего обсуждать не собираюсь. Вот сядешь, закроешь глаза…

В.: Лучше лягу.

П.: Прекрасно, ложись… Так… Хорошо… Нет, лучше на спину… Прекрасно. Итак, твоё разочарование в отце, оно…

В.: Да, действительно, был один случай, после которого я в отце разочаровалась…

П.: Когда это было?

В.: Мне тогда столько было, сколько дочке сейчас…

П.: Двенадцать?

В.: Скорее четырнадцать… Мы тогда из деревни возвращались… В конце лета…

П.: Дальше.

В.: На станции это было. Ждали поезда. А тут, откуда ни возьмись, котёнок выкатился. Так отец на глазах у всех к нему как бросится! Стал играть с ним, сюсюкать… Мне перед людьми аж стало неудобно: взрослый человек, а всё как маленький… Я тогда так на него разозлилась…

П.: Разозлилась? Ты? Не может быть! На тебя не похоже.

В.: Да. А что он у всех на глазах?.. Стыдно же!..

П.: Так… А теперь меня интересует: где это разочарование?

В.: Н-н-н… Не знаю.

П.: Посмотри внимательно. Тяжесть в теле есть?

В.: Есть.

П.: Выше пояса или ниже?

В.: Выше. В груди.

П.: С углами или без?

В.: Без.

П.: А какой формы?

В.: Это шар.

П.: Какого цвета?

В.: Светящийся.

П.: Цвета какого?

В.: Никакого. Просто: светящийся.

П.: Хорошо. А теперь ты мне ответишь не думая… Кто тебе в грудь вложил этот шар? Мужчина или женщина?

В.: Женщина.

П.: Ах, женщина… Отвечай не думая: какой цвет преобладает в её одежде?

В.: Серый.

П.: Не думая: она моложе сорока или старше?

В.: Старше.

П.: Не думая: внутренняя сущность у неё какого цвета?

В.: Ну, я сейчас такого могу нафантазировать…

П.: Я сказал — не думая! Какой видишь цвет?

В.: Чёрный. Чёрная пантера…

П.: Внешне она интеллигентно выглядит?

В.: Да какая там интеллигентность!..

П.: Я не про внутреннее, я про внешний вид.

В.: Я понимаю. Откуда на провинциальном вокзале может оказаться интеллигентная женщина? Да и народу было на перроне немного. А тут отец — к котёнку. Вместе с моим братом… Но брату простительно: ему тогда было лет восемь, ребёнок, а отец — как маленький… Постой-постой… Что же это получается?.. А ведь я в последнее время стала задумываться: а кто я такая, чтобы его судить? Разные люди, разные привычки…

П.: Ты сказала, там был ещё и твой младший брат?

В.: Да.

П.: И бросились вместе?

В.: Да.

П.: Не думая: эта женщина замужем?

В.: Нет.

П.: Такие всегда завистливы. Чему она позавидовала, когда увидела, что отец с сыном вместе бросились к котенку?

В.: А вот как раз тому, что вместе.

П.: Так вот оно в чём дело… Семейная идиллия, которую она по черноте своей души у себя дома не смогла создать… А тут отец с сыном. И единодушны. Это уже семья. И эта дама, вместо того чтобы поучиться, — позавидовала и разозлилась. Ты же, по своей сверхчувствительности, эту её злобу вобрала и восприняла как свою, и её злоба закрепилась в тебе психоэнергетической травмой… Сама же ты объясняла происходящее внешними наиболее значимыми для тебя в тот момент объектами. Отцом и котёнком. На эту же женщину, скорее всего, и вовсе не обратила внимания.

В.: Вот уж точно — её-то я и не видела!

П.: Вернее, видела, но не отметила на логическом уровне. Я правильно обрисовал картину?

В.: Я думаю, что…

П.: Я не спрашиваю, что ты думаешь! Меня интересует твоё ощущение. Ощущение: я что-нибудь не досказал? Или сказал неправильно?

В.: Всё верно.

П.: Тебе этот светящийся шар нужен?

В.: А его уж нет.

П.: Хорошо. Ощущение — после того, как ты освободилась от светящегося шара, изменится ли твоё мнение, что ты мне нужна только для определённых целей?

В.: Ох, ну ты и коварный! Какой же ты коварный!

П.: Меня интересует ощущение. Итак, ощущение?

В.: Да. Многое изменится.

П.: Открывай глаза… Так… И сразу же целоваться! А ведь только что мне говорила, что употреблю — и брошу… Ты… А… М-м-м… А приятно возвращать родителям любовь их детей… В особенности, дочерей — отцам. О!.. Ух ты…

 

Глава тридцать первая

Ссоры—1

(Техника психокатарсиса)

П.: Милая, я тебе этого не говорил! Ты понимаешь? Я тебе ничего даже похожего не говорил!

В.: Нет! Ты всё время только одно мне и твердишь: что от меня исходит всё тёмное, чёрное!

П.: А я тебе ещё раз повторяю, что ничего похожего я тебе не говорил! Ты меня уже в который раз в этом обвиняешь — и напрасно. Это, скорее всего, невроз. Понимаешь? Невроз! Видимо, зацепившись за какую-то деталь в моём поведении, или просто за слово, ты проваливаешься в ситуацию, в которой боль некой психоэнергетической травмы. Надо от травмы освобождаться, а не от меня!

В.: Хочешь сказать, что я дура?

П.: Нет. Я…

В.: Нет, ты всё время хочешь сказать, что я — дура, ничего не соображаю! Что интеллект у меня — ноль. Так меня это больше не беспокоит! Беспокоило в самом начале, когда мы только-только познакомились. Когда ты ради, так сказать, знакомства сказал, что интеллект у меня нулевой — тогда меня это ещё беспокоило. А теперь — нет.

П.: И прекрасно! Дай я тебя поцелую!.. Это говорил. Но ты же сама потом сказала, что именно эти слова тебя особенно заинтересовали.

В.: Пусти! Конечно, заинтересовали: от интересного мужчины — интересные слова! А сейчас, когда время прошло, вопрос моего интеллекта меня больше не интересует.

П.: Никак поумнела.

В.: Но ты же меня теперь совершенно в другом обвиняешь! Что от меня исходит всякое зло. Чёрная энергия. Всю прогулку испортил. Куда ключи задевались? Ах, вот они…

П.: Уф! Никогда так не радовался, что наконец-то дома. Я тебя прошу: сразу — в кресло и закрывай глаза. И не разговаривай, не разговаривай, не разговаривай! Не спорь со мной!.. Я тебя жду… Ты скоро?.. Так… Не разговаривать — ведь договорились же! Так… Села. Отлично. Глаза закрыла? Хорошо. То, что заставляет тебя воспринимать ситуацию именно так, как ты воспринимаешь, этот предмет — где он у тебя?

В.: …Н-н… Ничего нет.

П.: Внимательно осмотри себя. Начни с ног. А потом медленно внутренним взором поднимайся вверх. Итак, что это?

В.: Нет ничего.

П.: Уж очень ты быстро мне ответила. Чересчур. Ты, наверное, и не смотрела?

В.: Смотрела. Но что я могу сказать, если внутри меня ничего нет?

П.: А снаружи?

В.: Ой! Ой-ой…

П.: Ну вот, опять слёзы. Почему ты в кресло вжалась?

В.: Цилиндр! На голове! Очень больно!

П.: В какой части головы?

В.: Вот здесь. Ой!

П.: Так… На левой от меня части головы… Интересно. Из чего он сделан?

В.: Чёрный. Металлический, поржавевший… И как бы нечистый.

П.: Ржавый металл… Опять… Ощущение: как давно он у тебя на голове?

В.: Больше года…

П.: Опять Центр?

В.: Да.

П.: Автор — мужчина или женщина?

В.: Мужчина. Ой, больно!..

П.: Что этот цилиндр от тебя хочет?

В.: Абсолютного послушания…

П.: Так… Это он является причиной наших ссор?

В.: Да.

П.: А почему? Что ещё этот чёрный металлический ржавый цилиндр от тебя хочет?..

В.: …

П.: Что ты не отвечаешь?.. Впрочем, это твоё право… Нужен тебе этот цилиндр?

В.: Нет, не нужен.

П.: Прежде чем мы от него начнём избавляться и для того, чтобы было удобней это сделать, давай его повнимательней рассмотрим. Он гладкий?

В.: Да. Только, как будто покрыт ржавчиной. И ощущение, что грязный.

П.: Он у тебя на черепе как стоит: донышком или на боку?

В.: Донышком. Но не просто стоит, а как будто вдавлен в череп. Вот на столько. (Показывает.)

П.: И от этого больно, что вдавливается?

В.: Отчасти.

П.: Притянута ли к этому цилиндру твоя энергия?

В.: Нет.

П.: Он целиком тебе чужд?

В.: Да.

П.: Каким образом будешь от него избавляться?

В.: А каким можно?

П.: Сколько он весит?

В.: Много. Очень много. Больше пяти килограммов…

П.: Ого! С таким грузом на голове по жизни ходить!.. А способов множество: можно подъёмным краном с электромагнитным захватом воспользоваться, можно лопатой подцепить и выбросить, а можно просто руками спихнуть. Ты сама знаешь наилучший способ. Что будешь делать?

В.: …Ничего не получается.

П.: Ещё попробуй.

В.: …Нет. Ничего не получается. Только как будто меньше стал вдавливаться.

П.: Так… Что надо сделать, чтобы от этого цилиндра освободиться?

В.: Надо… Надо… обсудить, зачем он туда поставлен…

П.: Хорошо. Зачем он туда поставлен? К чему он тебя принуждает?

В.: Чтобы… чтобы я к людям относилась особенным образом… Ух, и злая же я была, когда работала в Центре! Сама себя не узнавала! Вот, оказывается, откуда это! И ведь ещё: нельзя было показывать своего отношения! И это — от цилиндра!

П.: Так… Что ещё? К чему ещё тебя принуждает этот цилиндр?

В.: Чтобы им, сотрудникам Центра, угождала. И была, как они.

П.: Так… Что происходит от того, что ты проговариваешь желания цилиндра?

В.: Они, эти желания, теряют надо мной силу.

П.: Скажи, разве это я тебе говорю, что от тебя исходит чёрная энергия?

В.: Нет, это связано с цилиндром.

П.: Так. Прекрасно! А какое исходит от этого цилиндра самое главное принуждение, сформулировав которое, ты избавишься от его власти над тобой?

В.: Я должна… я должна вообще всё воспринимать наоборот: обращённое ко мне добро воспринимать как зло, а зло — как добро…

П.: Вот это да!!.. Вот это цилиндр!.. А теперь посмотри на него. Он каким-либо образом изменился?

В.: Да. Съехал набок. Застрял на уровне уха.

П.: Теперь ты можешь от него избавиться?

В.: Могу.

П.: Что будешь делать?

В.: Скинуть на землю… Всё… И закопать, чтобы никогда больше… никогда…

П.: Прекрасно. Мне нравится, как ты вздохнула. А теперь посмотри внимательно: может что ещё, может какой ещё предмет определяет наши с тобой ссоры?

В.: Ох!

П.: Что у тебя в боку? Что ты за него схватилась?

В.: Спица!

П.: Длинная?

В.: Длинная. Пронизывает меня насквозь. А воткнули вот отсюда.

П.: А как ты скажешь…

В.: Женщина!

П.: Я даже не успел задать вопрос! Но ты правильно поняла.

В.: И я даже могу назвать ситуацию, когда её мне воткнули.

П.: Когда?

В.: Я тогда на курсах занималась… Этих самых курсах… Вышла я после занятий, а она ко мне подошла, и руку — сюда. Я тогда подумала: что это она ко мне прикасается? И отстранилась.

П.: Но спица уже там.

В.: Да. Не успела я… Но ведь эта же женщина выдаёт себя за белого мага!

П.: А ты что, всё ещё веришь в это разделение: на белых и чёрных?

В.: Нет, но…

П.: «Нет, но…» Посмотри, может быть, тебе поставили код на эту глупость: разделять магов на белых и чёрных. Есть?

В.: Есть!

П.: Так. Становится всё интересней. Что это?

В.: Неважно. Я уже это выбросила.

П.: Итак, она — белый?

В.: Да. Но маг. Поэтому — спица.

П.: А к чему тебя эта спица принуждает? Кроме того, чтобы ссориться со мной? Да, кстати, маленькое отступление: ссориться вообще с любым мужчиной, или спица специально против меня? Ведь тебе же, ты рассказывала, в Центре предсказали, что через год у тебя будет Водолей? Что на мне, собственно, и исполнилось. И срок, и знак.

В.: Вообще. Но против тебя — в особенности!

П.: Ого! А как ты думаешь, когда предсказывали…

В.: Предсказывала не эта женщина, а другая… Предсказала Гина.

П.: Неважно. От Гины такое же железо. Уже только по характеру травм можно догадаться, что они все там одно. Повязаны воедино. Могли ли они знать, какой будет смысл нашей встречи? Про любовные отношения, ясное дело, знали. Но вот могли ли знать, что тот Водолей будет тебя «чистить»? Высокий смысл нашей с тобой встречи они знали?

В.: Сомневаюсь. Разве, отчасти…

П.: Так… Говоришь, спица во многом против меня лично… Интересно. Вот уж точно — сатанинское гнездо! Так. А к чему тебя ещё принуждает эта спица?

В.: Принимать всякое направленное ко мне добро… Да то же самое! Добро за зло, а зло — за добро. Знаешь, кто эта женщина?

П.: Кто?

В.: Она — сестра… Сестра этого…

П.: Который цилиндр тебе в череп вдавил?

В.: Да. Главный там. «Любовь» моя.

П.: Значит, сестра не только по металлу, но ещё и по крови… Как Элен с Анатолем… Так ты говоришь, что программа тебе ставилась в точности та же самая? Или сумма программ?

В.: Сумма.

П.: А ведь мы пришли к интереснейшему результату! Два лица, вернее два человека без лица , могут быть разделены пространственно, но при этом действовать совершенно единодушно.

В.: Да. Расстояние здесь не играет роли.

П.: Ты это, я смотрю, знаешь давно, для меня же это первый… — как бы это выразиться? — я впервые сатанизм вижу так отчётливо. В библейское описание сатаны я, разумеется, верю: бывший осеняющий херувим, самовольно от Бога отпавший, по форме — Божье творение, по сути — противоположность, но впервые всё это вижу… зрительно. Я даже ещё в полной мере не осмыслил это приобретение. Новые возможности. Очень интересно!

В.: Кому как…

П.: Но самое печальное, что эти люди в состоянии внушить окружающим, что именно они — высшая форма приобщения к Богу. Что исцелять им дано, и дано Богом ! Впрочем, действительно, дано… Только не Тем, на Которого указывают.

В.: Страшнее то, что им ничего не объяснишь. Я столько раз пыталась…

П.: …и всё бесполезно. Странно не то, что не получилось, странно, что ты надеялась добиться этого словами. Причём здесь слова? Ты для них неприемлема, потому что ты — это ты.

В.: Странно…

П.: Что?

В.: Странно то, насколько по-разному воспринимают меня люди. Некоторые говорят, что я — разве что не святая: чистая и ласковая. И говорят, что я напоминаю кого-нибудь из детства. Сестру или школьную подругу, но обязательно кого-нибудь хорошего-хорошего. Тёплое что-то. Другие — наоборот. Видят во мне что-то страшное. Хищное. Стервятника или коршуна. Который, если нет живого мяса, готов питаться падалью. Или ещё одна: лису во мне разглядела, хитрую лису, которая умело втирается в доверие, а потом неожиданно оказывается, что это хищница, хищница с чрезвычайно опасными ядовитыми зубками.

П.: А так и есть: с разными людьми ты разная. Свидетельствую! Я это заметил. У тебя дочь любит соперничество, ей в общении — главное победить, так ты с ней, иной раз, сама строгость, но опять-таки с оттенком соперничества. Однажды я видел, как ты с матерью своей разговаривала по телефону, так у тебя появилось выражение лица — ну в точности её. Такого выражения лица я у тебя никогда не видел, особенным образом поджатые губы, причём, зло поджатые. «Зло» может быть чересчур сильное слово, скажем помягче: едко. А со мной ты сама нежность, даже иной раз думаешь: возможно ли такое, чтобы женщина могла быть такой нежной и тактичной… Ведь женщины обычно грубы.

В.: Согласна. Я всегда говорила, что женщины более жестоки, чем мужчины.

П.: Такое вот у тебя свойство: принимать облик того человека, рядом с которым ты оказалась. В особенности если это подавляющий индивид. Хотя, разумеется, каждый конкретный случай нужно проверять. Ведь возможен и другой вариант: ты можешь быть сама собой, тем более если рядом биофил. Но и рядом с биофилом может произойти и рестимуляция какой-нибудь невротогенной ситуации. А ты… Так… Скажи сама, подсознание пусть скажет, первое, что приходит в голову: лисица с ядовитыми зубами — это рестимуляция стресса или отражение человека?

В.: Отражение. Я — зеркало.

П.: Как ты сказала? Зеркало? Отражаешь, того, кто оказался рядом… Человек-зеркало… Женщина-зеркало в логове сатаны. Захватывающий сюжет для книги!.. А наипризнаннейшие экстрасенсы не в состоянии распознать столь очевидный случай зеркальности. И, не понимая, что происходит, описывают самих себя.

В.: Да, я — зеркало. И хорошо, что ты это заметил. И понял.

П.: Так. Значит, приняла облик того человека. Этот человек сам такой. Лиса с ядовитыми зубами. Кстати, а кто тебя так определил?

В.: А как раз та самая, которая мне спицу воткнула. Между прочим, втыкая, улыбалась. Очень приятная улыбка. А сама…

П.: Та самая? Сестра?

В.: Да. Она меня так определила, когда я хотела с ней хорошие взаимоотношения наладить. Пирог испекла, принесла к ней домой, с открытой душой пришла, а она мне сказала, что я жадная и лисица, которая втирается, а потом вонзает зубы.

П.: Так. Всё один к одному… А этот хищник, стервятник или коршун — это от кого?

В.: Это…

П.: Надо понимать — от её брата? От «дорогого»?

В.: Да.

П.: У тебя с этими словами связана психоэнергетическая травма.

В.: Да нет у меня больше ничего!

П.: Не открывай глаза! Я же вижу по характерному выражению лица, что есть травма. Я произнёс слово «коршун» — выражение лица изменилось. Да к тому же, ты мне не в первый раз про этого «коршуна» говоришь. Где она? Внутри тебя или снаружи?

В.: И там, и там

П.: В какой части тела?

В.: В голове. Частью внутри её, а частью — снаружи.

П.: Что это за предмет?

В.: Штопор.

П.: Штопор? В черепе?.. Да… Значит, металлический. Блестящий?

В.: Нет. Со ржавчиной.

П.: Понятно. На удивление однотипный материал. Нужен он тебе?

В.: Нет. Всё. Я его уже вынула.

П.: Есть что-нибудь ещё? Вне или внутри?

В.: Вне. Я сейчас освобожусь. Так. Всё.

П.: Есть ещё что-нибудь?

В.: Нет, больше ничего нет. Да и хватит. Мне и так вся эта история с Центром комедию напоминает. Знаешь, какой образ перед глазами появляется?

П.: Какой?

В.: Маска, на которой намалёвана ухмылка. Дурацкая, во всю маску ухмылка.

П.: Этот образ — это что? След от стресса?

В.: Нет. Просто образ. И вообще, у меня такое ощущение, что того, что происходило со мной в Центре, как будто не было. Или не со мной происходило…

П.: Так. Хорошо. Но это сейчас — ухмылка, после того как мы столько из тебя вычистили. И такую большую работу осознания провели. А ведь не встреться мы, ты бы и дальше… умирала. А камень и поныне в почке… Будем надеяться, что обойдётся без операции.

В.: Не обойдётся.

П.: Да?.. Но ведь… ведь ты и раньше могла понять, что с этими приписываемыми тебе характеристиками не всё в порядке: два признанных экстрасенса тебя видят по-разному. Причём брат с сестрой. Можно бы догадаться, что это они сами про себя?

В.: Теоретически можно, но как, если всё это — штопором? И никуда от него не денешься — ввинчен. А потом они довольно много одинакового говорили. Например, что от меня чёрная энергия исходит. Что где бы я на курсах не села, пусть хоть в стороне, хоть на последнем ряду, говорили, что я притягиваю к себе всеобщее внимание. Говорили, хочу быть в центре внимания, да и вообще, что я ни сделаю — всё зло… И только ты разглядел во мне детскую наивность и интереснейшего собеседника.

П.: Так ведь это же правда! Чем дольше мы с тобой общаемся, чем больше я с тебя снимаю психоэнергетических травм, тем более интересным собеседником ты становишься. Причём заметно меняешься, и я тебе об этом уже говорил.

В.: С кем поведёшься, от того и наберё…

П.: Понимаю, что ты хочешь сказать. И, тем не менее, это — твоё.

В.: Моё?! Я надеюсь, что я не более чем твоё влияние. Я — отражение тебя. Я же — зеркало.

П.: Это не так. Вернее, не совсем так. Твоё в тебе всё равно всегда сохранялось, даже когда оказывалась в гуще целителей. Ты же говорила мне: была с ними не согласна, говорила, что только Христос имеет право вмешиваться в биоэнергетическое поле человека. Ещё до того говорила, когда эти слова превратились в пустую формулу и все вокруг стали её повторять как заклинание. Твоё в тебе твоим и осталось.

В.: Так — да. Мне часто хотелось сказать «нет», но я ничего не могла поделать и говорила: «да… да… да… да…»

П.: Здесь нет противоречия: конкретное поведение — это некоторый баланс между тем, что твоё, и тем, что тебе ввернули штопором или вдавили цилиндром. А третий компонент баланса — влияние непосредственное. Но вряд ли твои «да» — только их вмешательства. В этом есть опасность самооправдания, дескать, раз зеркало, то сама ни за какие поступки не отвечаю. Ведь, в конце концов, закономерен вопрос: а как ты вообще в Центре оказалась?

В.: Я же не знала. А потом там слова такие правильные произносятся. Иконы, свечи, крестики нательные… Молятся. Все кругом их хвалят. Восхищаются ими. Или их ругают. Гонимые получаются. Говорят, как Христос и Его ученики… Как тут сразу разобраться? Спасибо тебе… За то, что ты для меня сделал.

П.: Опять! Ты сама! Бог! Но вот, что я думаю… Это твоё свойство отражать внутренний облик других людей и в первую очередь подавляющих, хотя в некоторых ситуациях и опасное, одновременно твоя защита. Ведь они бессильны тебя использовать так, как бы этого хотели. Я имею в виду, использовать твои биофильные качества. Ведь ты же немедленно как бы преобразовываешься в их облик, и они начинают видеть в тебе конкурента, опасного для них, подавляющего, коршуна или лисицу, человека, который притягивает к себе внимание, потому что это — сжигающее их вожделение, где бы они ни сели. Да они попросту боятся! Боятся человека, о котором подозревают, что он знает всю их подноготную!! Хотя вряд ли позволяют это себе логически осмысливать, а если осмысливают, то наверняка пытаются скрыть.

В.: Вот точное слово — сжигающее! Сжигающее вожделение.

П.: Так мы же всё-таки писатель, а не хухры-мухры.

В.: Ну вот, началось!

П.: Так. Не будем расслабляться. Как ты скажешь, мы уже достаточно обсудили проблему наших с тобой ссор? Достаточно, чтобы вытащить эту спицу?

В.: Достаточно.

П.: Будешь вытаскивать?

В.: Буду. Только…

П.: Что? Вперёд или назад?

В.: А почему ты это спросил?

П.: Потому что, кто знает, может быть, там на спице есть какие-нибудь зазубрины? И назад не вытащить.

В.: Ты прямо как видишь. Зазубрины действительно есть. Как на рыболовном крючке. Но вытаскивать всё равно надо назад. Тем же путём, каким и воткнули.

П.: Ну так вытаскивай.

В.: Ой! Ой!

П.: Больно? Может быть, помочь?

В.: Нет, не надо, я сама. Ой!.. Всё…

П.: Прекрасно. Как твоё самочувствие?

В.: Замечательно. Во всём теле чувство лёгкости, и голова — такая ясная! А лоб — прохладный.

П.: Хорошо. Ощущение: ещё позанимаемся или на сегодня достаточно?

В.: Достаточно.

П.: Хорошо. Вспомни что-нибудь приятное. Случалось ли у тебя в последнее время что-нибудь приятное?

В.: Приятное? Случалось. И очень часто. А то, чем мы сейчас занимаемся, разве не приятное? Разве это не прекрасно, что я на тебя не буду больше понапрасну наскакивать? Разве это не чудесно? Разве от этого не должно хотеться улыбаться?..

И как написали бы в романах: «Он почувствовал нежное прикосновение затрепетавших губ. Он закрыл глаза, и ему показалось, что всё тепло взаимопонимания, которое только может вместить мир, ласково прильнуло к его телу. Он…»

(Это безобразие! Такие вещи стали писать в философско-медицинских трактатах! И это — взрослые люди! Просто какой-то ужас! После «Он» вычеркнуть, вымарать и забрызгать сверху чернилами!!! — Редактор.) (Это не я, это какой-то другой редактор! — Примеч. наст. ред.)

 

Глава тридцать вторая

Модный доктор

Если бы автор верил в переселение душ, то он был бы вынужден признать, что «модный доктор» («дорогой экстрасенс», как его называла В.) есть очередное воплощение той сущности, которая в прежнем воплощении была Гришкой Распутиным — столько у этих двоих людей общего!

Тут и:

— монастырское прошлое;

— групповухи (участие в групповом сексе);

— соучастие в самых гнусных преступлениях;

— массовое обожание со стороны женщин;

— пользование деньгами поклонниц;

— умение останавливать кровь;

— целительство психогенных заболеваний, которые по недоразумению и невежеству считают неизлечимыми;

— скабрёзные нашёптывания пациенткам во время сеансов «целительства»;

— истовая преданность православной вере;

— пьянство;

— частое молитвословие и «покаяния»;

— требование к поклонницам хранить подаренные им иконы;

— благословение на их (Гришки и «дорогого») деятельность от высших православных иерархов;

— будуарный способ влияния на государственные решения, и т. д.

Однако, поскольку души не переселяются, то удивляться остаётся только чистоте типа очередного «Божьего человека». Причём подобию спонтанному, потому что у «дорогого экстрасенса» в условиях советской тотальной цензуры и тотального неиздания неавторитарной литературы познакомиться с материалами о Распутине возможности, скорее всего, не было.

Современники Распутина пишут, что Гришка — явление типическое: дескать, разве что не в каждой русской деревне были такого типа мужики, слово которых для многих деревенских баб было последней инстанцией. Распутин интересен разве что тем, что оказался фаворитом в семье не сельского кулака, а императора и самодержца России.

Григорий Распутин, действительно, вошёл в историю потому, что в падении царской России (иными словами: организации в стране кровавого шабаша ленинщины и сталинщины) ему приписывают роль более значительную, чем коммунистической и всем прочим деструктивным партиям вместе взятым. И приписывается не без основания: до появления Распутина народ бескрайней Российской империи по своему обыкновению власть боготворил, боготворил он её и после воцарения Ленина, Сталина и последующих им подобных правителей, и поколебать его веру не могли никакие при царизме революционеры-бомбисты, а при социализме диссиденты, но вот появление при дворе последней российской императрицы — «святой» Александры Фёдоровны — конокрада Гришки Распутина привело к уничтожению не только царственного дома Романовых, но и, в каком-то смысле, России.

Народ не сопротивляется, когда его дурят, потому что ценит даруемое ему при этом состояние восторга (любит покайфовать), но благоволит народ только к таким формам одурачивания, наслаждаясь которыми, он ограждён от поводов к пробуждению критического мышления. На всякое одурачивание должна быть соответствующая манера: если уж пришёл хищник грабить родину, то пусть при этом изволит говорить красивые слова — про обретённую новую родину, про сердечную к ней любовь, про её исключительность, про преданность народу, Богу и всему остальному. И повторять эти формулы надо всегда — во всяком случае, при свидетелях. Так все и поступали — Гитлер, Ленин, Сталин, Наполеон (завоёвывая Египет, он на радость ограбляемого населения даже принял ислам) и прочие.

А вот Гришка Распутин этого правила игры не соблюдал. Он устраивал омерзительные по своему цинизму попойки, оплачивать которые он демонстративно заставлял с обожанием взиравших на него дам — смиренных набожных «послушниц» (что им особенно нравилось) старца (в православном смысле слова), — они оплачивали даже услуги проституток. Он во всеуслышанье глумился над императрицей, говоря, что она лопнула бы от злости, узнай, что он вытворяет в вышитой её царственными ручками специально для него рубахе. Но она не лопнула. Не лопнула даже тогда, когда те немногие из чиновников, которые за годы пресмыкания и подхалимничания в иерархиях сохранили остатки совести, докладывали о деяниях Гришки-конокрада — она впадала в злобные истерики, кричала, что на её Друга, старца, святого, «дорогого Григория» (так она его часто называла) возводят понапраслину, — он свят, ниспослан ей самим Небом, а если что и замечено, то это был не он, а его двойник, и т. п. Утихнув, императрица отдавала распоряжение (в культурной, разумеется, форме) своему супругу-императору, и он, который называл своё отношение к супруге любовным, приказы, сходившие с её тонких, анально изогнутых губ, выполнял.

В результате на смену минимально честным чиновникам и министрам приходили те, кто, чтобы получить место в иерархии поближе к «помазанникам Божьим», не чурались угодничать перед «святым старцем» — в любой форме. Григорий же из многих желающих, чтобы не утратить власть над императрицей-немкой (как и сверхпатриотичный император Гитлер, сверхпатриотичная Александра Фёдоровна по крови — немка), в своих требованиях и наставлениях против шерстки её не гладил, а только в приятном ей направлении — «немецком», угадывая неосознанные её желания, потому хаял главнокомандующего великого князя Николая Николаевича, добивался и добился его смещения и затем назначения на эту должность другого — бездарного; в министры тоже предлагал «верных» — прогермански (антирусски) настроенных индивидов. В условиях русско-германской войны (как части Первой мировой) это не могло не привести к ухудшению положения на фронте, то есть смерти сотен тысяч русских солдат.

Разумеется, не будь Распутина, первая дама России, у которой случались сны об уничтожении в огне всего дома Романовых, приблизила бы какого-нибудь другого «конокрада», но если бы вдруг рядом с ней не случилось ни одного, то и в Первой мировой войне Россия одержала бы победу над немцами, как это бывало и в прежние времена, и как это произошло во время Второй мировой. И авторитаризм в России не носил бы названия ленинщины и сталинщины, а назывался как-нибудь иначе.

Здесь не случайно подчёркивается, что Григорий Распутин был конокрадом. Времена меняются в том только смысле, что с изменением способа производства меняются и воззрения на относительную тяжесть различных преступлений. Убить ребёнка и украсть лошадь — в глазах Божьих преступления по тяжести равные, просто потому, что они преступления. Но для обывателей в разные времена и эпохи более страшным кажется одно, а не другое. В наше время выхватить из чужой коляски ребёнка и, наступив ему на хрупкую головку каблуком, раздавить её, кажется более ужасным, чем увести лошадь. Но во времена Гришки Распутина на его родине в Тобольской губернии всё было наоборот. Детей в семьях рождалось много, половина умирала (от недокорма, убивались сами, или их убивали) — и это было привычно, ничего особенного. А вот лошадь, лошадь — это было святое. Утрата лошади, кормилицы, тем более единственной, могла означать голодную смерть не одного ребёнка, а нескольких, и даже всей семьи. Григорий Распутин, духовный авторитет высших иерархов государственной религии и сановников светской власти России начала XX века, начал сразу с конокрадства.

Для национальных духовно-нравственных авторитетов это типично. Скажем, Махаммад, основатель ислама, во главе первых в него «уверовавших» начал с грабежей караванов; Сталин, один из столпов и номинальный глава атеистической веры — с грабежей банков; Гитлер, идейный вдохновитель арийской религии, ещё ребёнком был замечен как заводила ребяческих игр (хотя с точки зрения формальной юриспруденции это и не преступление, но для человека, задумывавшегося над закономерностями человеческого бытия, это несомненный признак будущих анально-деструктивных «успехов» ребёнка); аналогично и Будда Шакья-Муни после своего «просветления» на удивление не утратил самого базового качества мирского правителя-изувера — способности вызывать массовый восторг у обывателей; и т. п. Теперь и Григорием Распутиным пытаются пополнить этот ряд признанных «героев веры». С благословения высших иерархов господствующей православной церкви выпускаются монографии, в которых доказывается, что Григорий Распутин на самом деле был истинным верующим, христианином, старцем, Божьим человеком, посланцем Неба — что для авторов следует из его словес, безусловной верности государственной религии, паломнических подвигов и дружбы с ним высших пастырей нации. Поступки же его, как духовно недосягаемого подвижника, дескать, просто неверно истолкованы. Почему взялись подготавливать Гришку к канонизации — вполне понятно: ведь если православной церковью был причислен к лику святых многолетний друг Гришки-конокрада Иоанн Кронштадтский (в современной терминологии — стадионный проповедник, к нему стекались толпы восторженных паломников), причислена и подельщица Гришки императрица Александра Фёдоровна, то в таком случае должен быть канонизирован и сам Распутин. Иначе… Иначе движение анализирующей мысли привёдет к осознанию того, что «святые» Иоанн Кронштадтский и Александра Фёдоровна не суть таковы, что они на самом деле вовсе не люди Божьи, а лишь символы иерархии. Развитие этой мысли неминуемо подведёт к внимательному рассмотрению прочих канонизированных «святых». Те, кто хоть немного размышлял над житийной литературой, понимает, что культивируемый в них тип «святых» — своеобразные «свои ноги» государственной иерархии (теми, кто их «проглотил», можно манипулировать как угодно, а кто воспротивился — на кол). Всякое же аналитическое рассмотрение «своих ног» для иерархов опасно: оно может привести к обвальному развенчиванию прочих символов. А там уж недалеко и до осмысления истинного предназначения икон. А затем, глядишь, и заповеди Божьи попытаются прочесть в том виде, в каком они были начертаны Господом, без отменяющих их толкований. Поэтому иерархия государственной религии будет упирать не на то, что с людьми происходило в результате общения с Гришкой, а на его словеса и перетолкованные поступки.

«Дорогой экстрасенс» коней, возможно, не крал. Но зато был как минимум соучастником вовлечения девятилетней девочки в групповой секс. Однако нам не кажется, что эта особенность биографии существенно отличает его от царицыного «Друга». В том и другом случае гнуснее преступлений — с точки зрения современников — трудно придумать.

«Дорогой экстрасенс», как и Гитлер, импотент, и может показаться, что тем существенно отличается он от Гришки — ведь в вину Григорию якобы осуждающие его многочисленные авторы вменяют именно похотливость, его хвастовство многочисленными победами, наём проституток и пользование энтузиастками, о хихиканье которых в спальне «Божьего человека» сохранились отчёты полицейских филёров. Однако кроме этого хихиканья никаких более веских доказательств нет: противозачаточных средств в его шкафчике не находили; не настаивал он и на уколах «Тестовирона». Но, в сущности, полагать, что в ряду сильных гипнотизёров-импотентов (среди них такие известные имена, как король магнетизёров Месмер, Фрейд, и т. д.) он составляет исключение, — оснований нет.

Могут, конечно, возразить, что-де была в Тобольской губернии деревня, в которой жила венчанная супруга Гришки-конокрада, у которой были дети, называвшие Григория «папой» и бравшие у него деньги. Если не останавливаться на варианте типичной для пьяни ранней импотенции, то дети у жены Распутина вполне объяснимы: у «конокрадов», как и вообще в любой субкультуре, стабильные союзы образуются только с себе подобными. У женщин же, способных ужиться с конокрадом, в смысле деторождения возможны самые вычурные комбинации отцовства. Оглянитесь вокруг: импотенция официального мужа деторождению отнюдь не мешает, в чём вы можете убедиться на примере, скажем, ваших соседей. (По статистике, разве что не каждый десятый — стерильный импотент, что не мешает ему иметь детей, жену и благоговеющих любовниц. С детьми выручают сердобольные соседи, а механизм того, как женщины получают удовольствие с импотентами даже без буквального на них дефектирования, мы рассмотрим подробнее в главе «Шабаш».)

Подозревать Распутина в импотенции есть серьёзные основания. Примечателен следующий факт: многие знали об особенной близости Распутина с лучшей подругой императрицы — А. А. Вырубовой. Она каждый день навещала его без свидетелей. После убийства Распутина революционные матросы хотели из Вырубовой сделать козла (козу?) отпущения павшего режима, поэтому когда она была в заключении в Петропавловской крепости, она настояла на врачебном освидетельствовании, в результате которого было констатировано, что Вырубова — девственница. Из этого все делают вывод, угодный Вырубовой, — что-де в интимной близости со «святым старцем» она быть не могла. Однако… Факт её девственности действительно примечателен, и прежде всего потому, что Вырубова замужем была. Супруга себе она выбирала с помощью своей лучшей подруги — императрицы Александры Фёдоровны. Претендентов на обладающую столь колоссальным влиянием придворную даму было предостаточно, и подружки из многих выбрали, по их мнению, наиболее благородного, достойного и мужественного — лейтенанта Вырубова. Однако после интимной с ним близости выяснилось, что лейтенант — патологический садист, истерик и импотент. Естественно, что Вырубова осталась девственницей. После интимной с ним близости. В течение полугода.

Ни ревнивая императрица, ни её лучшая подружка не обладали свойством меняться, так было во всём — очевидно, не менялись и их ассоциативные предпочтения мужчин. Так что, вполне естественно, что девственница Вырубова ею же и осталась и после интимной близости с Распутиным. Точно так же, как оставались девственны и «любовницы» Гитлера. Вкусы императрицы и её конфедантки Вырубовой невольно вызывают ассоциации с секретаршами Гитлера, которые за образец идеального мужчины кроме «эротичного» фюрера выбрали офицера без мужских в крови гормонов. Они же, как ревностные католички, набожно осеняя себя крестными знамениями, благоговейно произносили имя фюрера (словосочетания «святой старец» чистокровные арийки, возможно, попросту никогда не слышали). Ничего удивительного, что в письмах императрицы её способный к деторождению супруг император Николай II (выпить любил, но не запойный; и вообще мужик, похоже, был свойский), был всего лишь «дружком» (с маленькой буквы), а «дорогой Григорий» — «Другом» (с большой), святым старцем, авторитетом во всём.

Есть и ещё одно соображение психологического порядка, которое указывает на возможное выполнение Вырубовой специфических услуг для «дорогого Григория», схожих с теми, что оказывала Гитлеру Ева Браун. Дело в том, что Григорий, как и Гитлер, исповедовал тот магический принцип, что для того, чтобы возвыситься, надо предельно унизиться. Что делал Гитлер, известно, а вот как унижался Григорий? Что он делал такого, что у него появлялась такая над Россией власть? Исследователи ничего об этом не говорят, потому что на людях Григорий, как и Гитлер, всё время пребывал в садистской роли. Но без противофазы садомазохистского маятника находиться в одном положении невозможно. Роль Вырубовой странна, странны её конфиденциальные каждодневные посещения Распутина, и в особенности они наводят на размышление тем, что на допросах Вырубова о них явно врала. Это отмечают все исследователи, которые держали в руках протоколы этих допросов. Почему ей надо было врать, если она с Гришкой, как она заявляет, творила «Божье дело на благо России»? Что она скрывала, что даже не испугалась гнева революционных матросов, по обыкновению кровавого? (Матросы поверили Вырубовой, как Ленину, как крестьяне — Софье Андреевне, и т. п.)

Возвращаясь к «дорогому экстрасенсу» и развивая аналогию с реинкарнациями, заметим, что по индуистским верованиям каждое последующее воплощение отнюдь не точное повторение предыдущего. Некоторые отличия есть всегда.

Если предположить, что копрофилия Гришки Распутина всё-таки не доказана, то «дорогой экстрасенс» отличается от любимца императорской семьи и православных иерархов тремя чертами: он художник, копрофил и верит в переселение душ. Все эти три черты не случайны и существуют не сами по себе — они взаимосвязаны. В частности, все три эти черты мы встречаем у Гитлера, который тоже был художником, копрофилом и верил, что является реинкарнацией императора Тиберия. Всё это не случайно.

Художничество — это не просто размазывание красок по различным поверхностям, это не просто символ превосходства над окружающими, это ещё и характерные формы «половой» жизни.

Всем известно, что для того, чтобы молодому человеку утвердиться в артистической среде, ему приходится изменить свои представления о своей половой принадлежности. «Приходится» — слово неточное: оно извращает причинно-следственную связь. На самом деле в артисты стремятся люди определённого склада, которым доставляет удовольствие властвовать над сидящей рядами в партере толпой. Это — анально-накопительский тип характера, что, среди прочего, проявляется и в том, что у его обладателя главная эрогенная зона — анус. Это уже почти буквальный гомосексуализм. Часто это и импотенция, как в случае «дорогого экстрасенса» и Гитлера.

В среде художников вкусы и предпочтения те же, что и у артистов. Иногда, впадая в покаянный пафос, они начинают оправдываются тем, что для того, чтобы продаваться, художнику необходимо имя, а имя художнику делают галерейщики и критики — те же в оплату принимают только натуру. Но и без галерейщиков и критиков «голубизна» является в среде рисующей богемы обязательной формой существования. Другое дело, что художники, в отличие от актёров, свою голубизну не афишируют. Не из стыдливости, а по причине способа зарабатывания денег. В зависимости от территории проживания одни из них хорошо зарабатывают на росписях храмов и тиражировании икон, другие существуют на средства восторгающихся меценатов, а тут принято иногда расплачиваться картинами с аллегорическим содержанием, с претензией на глубинное познание мира. Художники, несмотря на «голубое» хвастовство в компании своих, перед внешними изображают из себя реинкарнированных святых и делают это вполне профессионально, вводя в заблуждение, разумеется, только тех, кто хочет и любит верить. Поэтому о гомосексуализме художника Гитлера даже в наше время говорят с ноткой сомнения, несмотря на множество на то указаний.

Питьё мочи в среде магов-целителей возведено в ранг высшей добродетели. Трудно, если не невозможно найти пособие по целительству без главы «Как приучить себя к урине». Но «дорогой экстрасенс» даже в среде целителей смог в этом смысле выделиться.

В самом начале знакомства В. восторженно рассказывала П. о некоей женщине, которая выхаживала «дорогого», когда тот лежал парализованный, убирала из-под него, обмывала, и так до тех пор, пока он сам (!) чудесным образом не встал. После этого женщина скромно ушла в сторону безо всякой награды — памятник, дескать, ей, атеистке, надо поставить за её христианскую душу! П. в этом рассказе сразу показались подозрительными два момента. Во-первых, если любитель мочи сам встал, то, скорее всего, сам и улёгся, попросту говоря, он — симулянт. Случаи симулирования парализаций достаточно распространены. Больными этого типа занимался ученик Фрейда Адлер, в честь которого их и называют «адлеровскими паралитиками». Адлер выявил, что имитацией паралича симулянт очень много выигрывает на психологическом уровне: он обретает над окружающими абсолютную власть — не он должен подстраиваться под интересы остальных, но остальные вынуждены подстраиваться под ритмы его дефекаций. В сущности, на психологическом уровне он в доме становится ханом — ему вынуждены подчиниться все. Адлеровские больные не примитивны: они владеют системой Станиславского лучше профессиональных актёров. В нужный момент они действительно чувствуют боль и от неё корчатся — иначе их игру распознают. А в другой нужный момент — скажем, очень хочется пить, а подать некому — могут встать, напиться и вновь распластаться в жалостливой позе. А ещё они никогда не разыгрывают парализаций левой руки, если, скажем, в детстве был ушиб правой.

Во-вторых, не менее подозрительно и поведение женщины. Наблюдения показывают, что часто так называемые верующие, сметая со своего пути любые препятствия и нравственные ограничения, добиваются доступа в операционные для участия в ампутациях или в палаты с парализованными, в обоих случаях пренебрегая более важными своими обязанностями; для оправдания и доказательства своего права на такое поведение манипулируют христианской терминологией, хотя отнюдь не христиане. И побуждения у них отнюдь не христианские. Тем более, порочны мотивы атеистки, женщины, отвергшей даже идею Бога! Мотивом подмываний ею «дорогого экстрасенса» также не был интерес к нему как к личности или как к мужчине. Будь так, после его «чудотворного исцеления» она вправе была потребовать награды и эту награду получить: от личности — дальнейшего общения, от мужчины — супружества или иных форм общения. Но не потребовала. «Ушла в сторону». Люди уходят в сторону только по одной причине — нет больше достаточно мощного стимула, притягивающего к месту событий. В случае с этой женщиной всё прозрачно: индивид поднялся и стал ходить в горшок, а не к ней на руки. Иначе говоря, она потеряла интерес, вернее, её этого «интереса» лишили. Естественно, что женщина, явно относящаяся к столь распространённому в нашей некрофилогенной культуре типу копрофилов, «ушла в сторону».

Власть — не единственный выигрыш адлеровских паралитиков: своим «неуправляемым» дефектированием им не только удаётся обосрать жизнь окружающих в прямом и переносном смыслах, но они получают оправданную возможность полежать в собственных испражнениях. Как это прекрасно — когда в испражнениях не только полость рта, но и ты весь! Адлеровский паралитик может получить даже большее удовольствие, чем Гитлер: он получает повод лежать в испражнениях на глазах не одного, а многих наблюдателей. Это очень важно: это усиливает удовольствие.

Зная о тайнах адлеровских паралитиков, можно без затруднений реконструировать обстоятельства «чудотворного» исцеления «дорогого экстрасенса». Пока из-под него выгребали те люди, которых скрючивало от отвращения, паралитик лежал и благостно выражал соболезнования с применением религиозной терминологии. Но вот появилась женщина, которая не только не испытывала отвращения, но, наоборот, каждой новой дефекации ожидала как праздника, немедленной уборкой и обмыванием лишая «мученика» возможности полежать в самой совершенной из субстанций. В сущности, он потерял всё: не только буквальную возможность обсерать жизнь другим, но и власть — власть не в удовольствие, когда от её проявлений подданные не мучаются. Естественно, он встал. «Чудесным», разумеется, образом — у анальных развито магическое мышление и только оно. А женщина, естественно, тут же ушла. К другому неподвижному импотенту.

Адлеровские ханы безусловно убеждены, что они являются солью земли («художники»), но для них сверхценные занятия — лишь сверхкомпенсация сильнейшего комплекса неполноценности, для сглаживания маятниковых колебаний которого им нравится считать, что в своих телесных уродствах они нисколько не повинны и что вообще свойства тела никоим образом не являются продолжением свойств души. Это убеждение идеальным образом обслуживает антибиблейское учение о возможности существования души вне и помимо тела. Распространённых вариантов лишь два: учение о реинкарнации (верил Гитлер и «дорогой экстрасенс») и учение о вечной душе (верил «дорогой Григорий»). Таким образом, художничество, копрофилия и вера в реинкарнации не изолированные феномены в жизни Гитлера и «дорогого экстрасенса», но произрастающие один из другого симптомы определённого состояния души и духа, во всяком случае, определённой его формы.

Итак, «модный доктор» представляет собой слепок с Гришки Распутина, дополненный блоком взаимосвязанных черт, характерных для Гитлера. Что естественно, так как «дорогой экстрасенс» по крови — русский, но прибыл в столицу для соучастия в деле, которое почему-то называют управлением Россией, не из российской глубинки, как это было в случае с Гришкой, а из Прибалтики, где «дорогой экстрасенс» воспитывался в окружении народов, которые с удовольствием относят себя к немцам, германской группе.

Национальное несовпадение Гитлера и Гришки не носит антагонистического характера, что очевидно по множеству деталей. Гитлер любил Шекспира и Маркса, и хотя бы уж поэтому никак не мог симпатизировать Толстому. Григорий был малограмотен, но о его литературных предпочтениях вполне можно судить по вкусам его друзей: к примеру, его друг иеромонах Илиодор в бытность свою настоятелем монастыря распорядился повесить в переходе монастыря портрет Льва Николаевича и всякого проходящего заставлял в него плевать!

Григорий Распутин отличился тем, что «расслаблялся» и являл свою истинную сущность (мурло) откровенней прочих ему подобных. Обычно же, пока очередной «Гришка» не достиг желаемого в иерархии уровня, он позволяет себе «расслабляться» лишь в узком кругу лиц. Во всё остальное время этого типа люди обречены не выходить за рамки навязываемого им публикой образа «Божьего человека» и довольствуются поклонением публики в формах, циркулирующих в национально-«религиозных» иерархиях.

Так и «дорогой экстрасенс» — вечный тип модного доктора.

 

Глава тридцать третья

Скрытые кодировки

(Техника психокатарсиса)

…В: Но всё равно — души переселяются. Я это знаю.

П.: Смешно, конечно, спорить с носительницей женской логики, но… Но что-то у тебя получается уж очень нелогично. Даже для женщины. Если сравнивать Кришну и Христа…

В.: Разве можно сравнивать? Христос — это Бог, а Кришна — человек.

П.: Как же человек, когда верующие в него говорят, что — бог? Ты же знакома с Востоком. Ступни ног у Кришны — голубые, а это, по-ихнему, говорит о том, что он — бог… Уши у него особенные, мочки почти до плеч — тоже признак особой духовности…

В.: Ну и что? Всё равно — человек. А Христос… Он — Бог.

П.: Так если для тебя Христос — Бог, следовательно, и то, чему Он учит, для тебя — Истина.

В.: Да.

П.: Тогда начнём от начала. В Бхагават-Гите Кришна на боевой колеснице в боевом порядке учит своего возничего Арджуну, что убивать противников, пусть даже родственников, против которых они сейчас обнажили оружие, вовсе не есть нечто дурное. Потому что умерщвляется только физическое тело, но не оно в человеке главное.

В.: Да.

П.: Не главное, потому что главное — душа, которая после смерти одного физического тела переселяется в другое. Причём, возможно, и не в человеческое. Но главное — не гибнет, а поэтому убивать в бою родственников не дурно. Не дурно, с точки зрения космических принципов, убивать вообще любого, а родственника — в частности. Потому что…

В.: Да. Потому, что души переселяются.

П.: Но Христос учит другому. Причём, прямо противоположному. Личность — это, прежде всего, душа, она единственная в своём роде. Уникальная! Неповторимая, а потому бесценная. И потому убивать нельзя никогда! Куда ты Библию, которую я тебе подарил, положила? Ага… Вот она. Есть прекрасное определение души. Вот смотри, Бытие 2:7: «И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душою живою». Это же арифметическая формула! Прах — это химические элементы, то есть материя в самой привычной для нас её форме. Дыхание жизни в других местах Библии — просто дух. Некая — если упрощённо — сила от Бога, энергия. Химические элементы плюс особая энергия — равняется Душа. Прах + Дух = Душа. Душа, следовательно, есть сумма Духа и праха, но не просто арифметическая сумма, а качественно новое образование, подобно тому как из водорода и кислорода, двух газов, которыми даже в сумме не напьёшься, при химическом соединении получается вода. Которой как раз-то напиться можно. То есть — Душа.

В.: А энергия?

П.: Прах. Материя в энергию переходит и обратно — это уже в любом учебнике по физике. Причём переход экспериментально воспроизводится. А если эксперимент воспроизводится, то это естественнонаучная истина. Но вернёмся к душе, как о ней говорит Библия. Что происходит при смерти? Опять по формуле: прах разъединяется с Духом, при этом качественно новое образование — Душа — должна исчезать. Чему мы и находим подтверждение в Библии… Сейчас найду… Так… Сейчас… Лука был врачом, поэтому его эти вопросы очень интересовали… Вот! Глава 23-я, стих 46-й: «Иисус, возгласив громким голосом, сказал: Отче! в твои руки предаю дух (дух, а не душу!) Мой. И сие сказав, испустил дух ». В точности по формуле: смерть есть отъединение от праха духа. А мёртвые, как сказано про Воскресение, восстанут из праха. Праха! Искать соответствующую ссылку?

В.: Нет, не надо. Я знаю.

П.: А с душою при смерти что происходит?

В.: Что?

П.: Как написано? Это классика. 53-я глава Исаии… Сейчас найду… Кстати, обрати внимание: за семь сотен лет до воплощения Христа насколько всё точно про Него предсказано… Так, нашёл… С 9-го стиха… «…Потому что не сделал греха, и не было лжи в устах Его. Но Господу угодно было поразить Его, и Он предал Его мучению; когда же душа Его принесёт жертву умилостивления, Он узрит потомство долговечное, и воля Господня благоуспешно будет исполняться рукою Его. На подвиг души Своей Он будет смотреть с довольством; через познание Его Он, Праведник, Раб Мой, оправдает многих, и грехи их на Себе понесёт. Посему Я дам Ему часть между великими, и с сильными будет делить добычу, за то, что предал душу Свою на смерть …» Вот так всё предсказывалось, а ведь до воплощения оставалось ещё лет семьсот… Обратила, верно, внимание, что душа, которая, как некоторые утверждают, бессмертна, у Христа умерла. В точном соответствии с формулой из «Бытия». А дух — испустил. А если бы не надлежало Ему на третий день воскреснуть, то тело бы рассыпалось в прах…

В.: Но ведь… ведь душа-то вечная?.. Все же говорят…

П.: Мало ли чего говорят! Тем более все! Если все начнут говорить, что в колодец надо прыгать, прыгнешь?

В.: Нет.

П.: И правильно сделаешь. А в Писании ты нигде не найдёшь, что душа вечная. Потому что находить нечего. А Писание — это Слово, Слово же — Христос. Для тебя кто Бог: Кришна или Христос?

В.: Христос.

П.: Ну а если Он, то и Слово тебе должно быть органично. Слово принимать надо? Надо или желательно?

В.: Надо.

П.: Прекрасно. А если душа не вечна, следовательно, она, умерев, не существует. И так об этом в Библии повсюду и говорится, и у Екклесиаста в том числе. Сейчас найду…

В.: А это что такое?

П.: Екклесиаст? Это из Ветхого завета. Переводится как «учитель, проповедник». Считается, что Соломон написал, а поскольку в Библии говорится, что он мудрейший человек на земле, то кто же он, как не учитель, кто как не Екклесиаст?.. Вот, нашёл. 9-я глава, 5-й стих: «Живые знают , что умрут, а мёртвые ничего не знают (слышишь, ничего!), и уже нет им воздаяния, потому что и память их предана забвению; и любовь их, и ненависть их, и ревность уже исчезли, и нет им части во веки ни в чём, что делается под солнцем». Вот так. Нету! В прахе покоятся. Если праведники, то покоятся до Второго Пришествия. А если не покаявшиеся, то до окончательного суда. Да к тому же, согласись, к чему оно нужно такое воскресение мёртвых, причём, как написано, в физическом теле, если души после смерти, как полагают в народе, и без физического тела не только мыслят, но и могут принимать участие в этой жизни! И чувства, дескать, у них есть, и вообще находятся в более высоком, более совершенном состоянии. Скажем, могут свободно в пространстве перемещаться и так далее… Зачем при Воскресении наши несчастные души вновь ограничивать физическим телом, к чему Богу готовить для нас худшее вместо лучшего? Бог есть Бог, Он есть Любовь — и этим всё сказано: понапрасну ограничивать нас Он не станет… Но не потому ли необходимо Воскресение, что, в точном соответствии с формулой из «Бытия», вне физического тела человек существовать не может. Не может! И никуда не денешься — истина: прах + дух = душа. Диалектическая взаимосвязь, как и писал апостол Павел: дух, душа, тело… Согласна?

В.: Ну…

П.: Я могу ещё цитаты найти. Сам Христос воскрес не в эфирном каком-то теле, а во плоти, в раны его персты можно было вложить, и вознёсся, по «Деяниям», во плоти. Найти?..

В.: Не надо. Я тебе верю.

П.: Мне верить не надо. Слову согласна верить?

В.: Согласна.

П.: Так если Слово говорит, что души не переселяются, они переселяются?

В.: М-м-м… Переселяются…

П.: Уф!.. Ещё раз повторяю: переселениям не Иисус учит, а Кришна с его голубыми ногами, длинными ушами — и ему уподобившиеся. Католический же папа и подобные ему, хоть и против переселения душ, но учат, что душа вечна у всех. А по Библии, во-первых, душа имеет начало при рождении, и вечна только у тех, которые возрастут до покаяния, кому Бог подарит вечную жизнь. Ведь «дар Божий — жизнь вечная во Христе Иисусе, Господе нашем» (Римл. 6:23). Да и то с перерывом в существовании. От разделения духа и праха в момент смерти до воссоединения в момент первого воскресения. Я имею в виду воскресение праведных. О переселении душ учит убийца Кришна. А Христос не убийца. Он о Воскресении учит.

В.: Да.

П.: Вообще знания о запредельном держатся только на авторитете учителей. Часто признанных. Но я не только сам не хочу, чтобы признанное имело власть надо мной, но и тебе не советую. А признанные для самооправдания всё что хочешь могут выдумать: что Бог един, что богов множество, или что богов или Бога нет вовсе. Так же, всё, что угодно, можно придумать и по поводу души. Это убийце желательно, чтобы считалось, что, убивая физическое тело, он ничего, в сущности, страшного не делает. Дескать, убил, душа переселилась, — и все дела. О запредельном ничего не докажешь. Всё определяется только личностью учителя. Тем, каков он и что захотел увидеть. В том Центре бессознательно выбрали Кришну. Хотя на языке — Христос. Но Иисус из Назарета…

В.: Верно. Это понятно. Хотя никогда специально так не размышляла. Разумеется, Бог — Христос.

П.: Ну а раз Христос, то Ему и довериться можно. Можно?

В.: Не можно, а нужно.

П.: Христос учит о Воскресении. Ты с этим согласна?

В.: Согласна.

П.: В таком случае, души не переселяются.

В.: М-м-м… Всё-таки… переселяются… Я это знаю…

П.: Так… Понятно… Похоже, у тебя тут какой-то на эту тему поставлен код. Невроз.

В.: Невроз? Ну, знаешь!.. Опять всё на меня?!..

П.: Да мы только проверим, есть он или нет. Если нет никакой на этот счёт кодировки — и прекрасно. Тебя же никто ни к чему не принуждает. Да это в психокатарсисе и невозможно. Сама скажешь, есть что в теле памяти или нет… Закрываешь глаза?.. Хорошо… Так… Ноги… Руки… Лицо: нет ли каких зажимов?.. Так… А теперь внимательно внутренним взором осмотри своё тело, нет ли какого-нибудь постороннего предмета, который влияет на исповедание твоей веры… Так… Начни с ног и подымайся выше…

В.: Нет. Ничего нет.

П.: Всё тело осмотрела?

В.: Всё.

П.: А может быть, что-то есть вне тебя?

В.: Ой-ой-ой!.. Больно!..

П.: Отчего слёзы?

В.: Чёрное! Вокруг головы — чёрное! Больно!.. Очень больно!..

П.: Давно это у тебя?

В.: Больше года. Ой!..

П.: А кто автор? Первое, что приходит в голову, — мужчина или женщина? Кто?..

В.: Ой-ой!.. Мужчина…

П.: Этот… из Центра?

В.: Да…

П.: Так… Как ты считаешь, нужно тебе это чёрное, чтобы быть здоровой?

В.: Нет.

П.: Как будешь от этого освобождаться?

В.: Сбросить. Закопать.

П.: Ну и вперёд! Наблюдай, как это происходит… Почему глаза открыла?

В.: Всё… Сбросила. Какой ужас… И как я раньше не замечала?..

П.: Очень просто. Как все… Итак, переселяются ли ду…

В.: Ох, не надо. Всё понятно. Какие там переселения?! Конечно, Воскресение.

П.: Меня ещё кое-что интересует. Закрой, пожалуйста, глаза.

В.: На сегодня хватит. Я уже устала.

П.: Пожалуйста. Я тебя прошу.

В.: Хорошо. Только недолго.

П.: Какое стало ощущение в голове?

В.: Легче стало. Лёгкость в голове… Прохладный лоб… Приятно.

П.: Ещё?

В.: Ноги. Как будто ногам теплее стало.

П.: Скажи, есть ещё что-нибудь, кодирующее на идею о переселении душ? Посмотри внимательно.

В.: Нет. Ничего нет.

П.: А было? Может быть, мы от какого-то предмета освободились раньше? Не разбирая, к чему он тебя принуждал?

В.: Было. Свинец на ногах. Свинцовые сапоги. Сапоги мы сняли. Ещё раньше.

П.: Интересное сочетание: голова и ноги… Носители идеологии. Ноги носят… Мы уже с этим когда-то встречались… Очень интересно… А кто это тебя?

В.: Та женщина-врач, которая, помнишь, с молодым человеком.

П.: У которой все в Центре «на крючке»?

В.: Да.

П.: Ещё что-нибудь было?

В.: Нет.

П.: Ещё поработаем?

В.: Нет, достаточно.

П.: Хорошо. Вспомни что-нибудь очень приятное. Было у тебя что-нибудь очень приятное, скажем, за последние месяца три?

В. (улыбаясь): Очень много. Да всё, начиная с того момента, как мы с тобой встретились. На Хаббардовском семинаре…

П.: Прекрасно. Открывай глаза.

Стоит ли удивляться, что если таким образом подсовываются чёрные предметы убеждений, которые принято называть религиозными, то церковных направлений существует столько, сколько мы их видим на нашем «белом» свете? Таков общий принцип существования человеческих мнений: важно не что сказано, а кто сказал. Стоит ли удивляться инквизиции, переселениям душ и тому подобному?

* * *

П.: Хорошо. Раз уж мы затронули эту сторону бытия… Вновь к предыдущему возвращаться стоит?

В.: Не надо. Пошли дальше.

П.: Ты мне говорила, что Бог отвечает на твои молитвы… А ещё говорила, что иконы к Нему не приближают.

В.: Говорила.

П.: Тогда почему у тебя все стены в иконах?

В.: Ну… Они способствуют.

П.: Я не совсем понимаю… Может быть, я чересчур от строгого инженерного мышления засушился — и потому не понимаю… Ты мне определённо скажи: приближают или не приближают?

В.: Не приближают.

П.: Но способствуют?

В.: Способствуют.

П.: То есть приближают… Как же так? Как это может быть одновременно: способствуют и не способствуют?

В.: …

П.: Ты же мне буквально вчера говорила, что если существующие религиозные структуры есть подобия бюрократической лестницы, где нижестоящий должен упрашивать вышестоящего, лестницы, где Бог лишь на верхушке лестницы, и вообще если Бог слышит лишь с определённых мест, то нет в такой системе силы. Когда я от тебя это услышал, меня поразила определённость интонации. Прочувствованно сказала. Так в иерархической лестнице эти угодники с икон как раз и есть та угождающая ступень. Я даже не вспоминаю, что между тобой и Богом угодников быть не может, по той простой причине, что умершие, по Библии, покоятся во прахе… Я не гово…

В.: А они между мной и Богом не стоят.

П.: Так ты ко Христу обращаешься непосредственно?

В.: Да. Знаешь, в этом Центре учат, что надо обязательно выбрать себе какого-нибудь святого, чтобы он был покровителем. Учителем тоже. И не просто так, случайно, выбрать, а искать, от которого тепло становится… Я ходила, искала… А потом подхожу к иконе, где Христос нарисован, и думаю: «Ну Кто ещё может быть для меня Учителем? Только Он…»

П.: А то, что между тобой и Им никого нет, ты это ощущаешь?

В.: Ну, ты мне и вопросы задаёшь!

П.: Тогда икона зачем?

В.: Помогает сосредоточиться, говорят. Помогает создать внутренний образ. Кому как не тебе знать, какую великую силу имеет внутренний образ?

П.: Знаю. Так этот внутренний образ тебя к Богу приближает?

В.: Нет, не приближает.

П.: А кого-нибудь в состоянии приблизить?

В.: Вряд ли.

П.: Но способствует?

В.: М-м-м…

П.: Образ, тем более внутренний, не может быть совершенно нейтрален. Он непременно влияет на душевное состояние, а, следовательно, на события жизни; мы с тобой, как специалисты, действительно, это хорошо знаем. А если влияет, но не приближает, следовательно, отдаляет. Это и понятно: вместо духовного общения сознание ограничивается созерцанием внутреннего визуального образа, как правило, искажённого. Отсюда и заповедь: «не делай изображения и не поклоняйся».

В.: А никто иконам и не поклоняется.

П.: Но ведь внутренний же образ от созерцания, то есть от рассмотрения с любованием, создаётся?

В.: Создаётся. Неизбежно создаётся.

П.: И не приближает?

В.: Не приближает.

П.: Уф!.. Скажи, Бог для тебя реальность?

В.: Реальность.

П.: Как я?

В.: Да.

П.: Так разве для того, чтобы со мной поговорить, когда я сижу напротив, неужели тебе нужно на полку оглядываться, где моя фотография стоит, чтобы лучше меня представлять?

В.: Что ты такое говоришь! Нет, конечно!

П.: Так. Если для тебя Бог реальность, если, как Он Сам обетовал, Он всегда рядом и всё знает, то разве икона не та же фотография? На полке и за спиной? Чтобы от Бога отвернуться?

В.: Н-н-н… Нет, конечно. Говорят, что она помогает сосредоточиться.

П.: Ты на ней сосредотачиваешься, когда обращаешься к Богу?

В.: Я?! Нет. Она к Богу не приближает.

П.: Уф! На каком мы уже витке?.. Третьем? Четвёртом? Так, вижу, можно до бесконечности… Не приближает… В таком случае получается, что ты еретичка, если с Богом напрямую общаешься. Но зачем тогда иконы на стенах?

В.: Ведь не всегда же удобно обращаться к Нему Самому с какой-нибудь мелочью… Не хочется беспокоить. А вот к кому-нибудь помельче…

П.: Но ведь ты же сама говорила, что Бог знает тобой просимое ещё до того, как ты даже собралась произнести слова просьбы.

В.: Да, это так. Он такой. Отец.

П.: Предположим, ты потеряла что-нибудь… Какую-то мелочь… Что бы такое придумать?.. Чтобы поярче пример был — чем ничтожней просьба, тем ярче пример… Карандаш, к примеру! Ты потеряла карандаш, не можешь его найти, а карандаш необходим — так Бог знает, что тебе он нужен?

В.: Знает. Он всё про меня знает.

П.: Он знает о всякой твоей нужде, очень желает принять участие в твоей жизни, а ты Его оскорбляешь тем, что отказываешься к Нему обратиться с тем, о чём Он и без твоей словесной просьбы знает?

В.: А… Э-э…

П.: Я уж не говорю о том, что те, кого люди признали как Божьих угодников, — умерли, нет их, и обращаться к ним — всё равно что в ямку выкопанную говорить.

В.: Задавил.

П.: Я?

В.: Ты.

П.: В каком смысле? Энергетически?

В.: Нет, энергетически ты чистый. Логикой задавил.

П.: А тебе как женщине это не нравится? Но пойдём дальше. Получается, что вместо того, чтобы говорить к Богу, воспарить в духе, чтобы более не опускаться, человеку внушают отдать силы, энергию на создание образа того угодника, который мало того что признанный, причём людьми признанный, но и которого попросту нет. Вот и получается: вместо уровня духовного — картинки психики. Разве могут они приблизить к Богу?

В.: Нет, конечно.

П.: Так нужны иконы?

В.: М-м-м… Да.

П.: Четвёртый круг. Или пятый? Как с переселением душ. Сбой в элементарной логике. Может, у тебя кодировка и на этот счёт? Хочешь проверить?

В.: Хочу. (Закрывает глаза и расслабляется в кресле, в котором сидит.) В голове.

П.: В голове? А что это? Форма?

В.: Не знаю.

П.: Хорошо. Сосредоточься на этом. Какого цвета?

В.: Тёмного. Чёрного.

П.: А сколько процентов энергии это чёрное у тебя отнимает?

В.: Не всегда… отнимает не всегда.

П.: А когда это задействовано, то сколько процентов отнимает?

В.: Не так много. Процентов 20.

П.: Действительно, немного… Но согласись, что и не мало… Это чёрное ставит тебя в зависимость к иконам?

В.: Да.

П.: А что это? Какой это формы?

В.: Не знаю… Не могу определить.

П.: Кто автор? Опять те из Центра?

В.: Нет, это более старое… И форма… Как будто из многих предметов состоит.

П.: А может быть, эти предметы не за один раз внедрялись, а за несколько?

В.: Да. Потому и форму не могу различить, что предметов много… А знаешь, что вспоминается?

П.: Что?

В.: В детстве, когда на лето в деревню приезжали… Сидим, помню, за столом… Икона в углу… А знаешь, бабушка мне часто говорила: «Не отрицай того, чего не знаешь…»

П.: С этого момента — страх?

В.: Нет… Страха нет.

П.: Тогда своего рода ностальгия? В воспоминаниях прошлое всегда лучше настоящего?

В.: Не знаю.

П.: Так… А нужно тебе это чёрное?

В.: Нет, не нужно.

П.: Мешает оно тебе здраво мыслить?

В.: Мешает. Немного давит… Разумеется, надо от этого избавиться. Оставить только как память.

П.: А воспоминание о бабушке красивое?

В.: Да, красивое.

П.: А остальные предметы-случаи в этом тёмном следует разбирать? Твоё ощущение? Стоит?

В.: Нет. Можно так освободиться.

П.: Как ты это удаляешь?

В.: А уже всё. Ещё до того, как ты сказал. Собрала в совок — и выбросила.

П.: Так… А как изменились ощущения в голове? Как там?

В.: Ясная, свежая голова, Ничего не мешает.

П.: Настроение?

В.: Настроение?.. Какое, в смысле, настроение?

П.: Приятно тебя видеть улыбающуюся. Всё. Открывай глаза… И сразу целоваться! Маньячка! Эй, подожди! М-м-м…

* * *

Из стенограммы сеанса видно, что выяснять происхождение множества предметов, составляющих нечто чёрное, наши герои не стали. Жаль. Весьма интересное могло получиться исследование. И поучительное. Ведь бабушка с иконой в углу — явно причина не самого чёрного из всего конгломерата предмета. Поэтому мы попытаемся реконструировать если не фактические случаи из жизни Возлюбленной, то хотя бы наиболее вероятные, типичные в нашей с вами жизни. Нечто чёрное и металлическое могло появиться при внешне совершенно невинных обстоятельствах! К примеру, человек (неверующий) стоит в храме у самой почитаемой, то есть признанной широкой публикой иконы. Он настолько увлёкся рассматриванием изображения, сюжета и техники письма, что подсознание перестало контролировать необходимый уровень настороженности, обеспечивающий защиту от психоэнергетических травм. В этот момент рядом оказывается подавляющий индивид. Профессионально это может быть кто угодно, поэтому рассмотрим вариант наиболее парадоксальный (тех, кому он покажется недостаточно правдоподобным, отсылаем поразмышлять ещё раз над опытами Бине и Фере в главе «Комбинации эроса»). Если происходило это, скажем, в эпоху, когда государственной верой был атеизм, то вполне вероятно, что в храме мог оказаться уполномоченный совета по делам религии. Психоэнергетическая травма от такого индивида обеспечена любому, а уж тем более человеку увлечённому, пусть даже рассматриванием старинной иконы, и позабывшему обо всём. Человек этот вдруг сжался, как от удара, но не обратил на это внимание, а просто вытер вдруг выступивший холодный пот, отошёл от иконы и вышел из храма. С тех пор этот некогда неверующий человек стал чаще и чаще возвращаться мыслями к той иконе. А будет он мыслями проваливаться к ней потому, что психоэнергетические травмы болят и требуют к себе терапевтического внимания. Будет возвращаться к иконе потому, что жреца некрофилии рядом с собой он не заметил, да и не мог заметить потому, что тот тихо подошёл сзади, постоял за спиной ровно столько, чтобы убедиться, что всё в порядке, — и отошёл. Людям гордым — а во всех нас тлеет гордыня — свойственно боль полученных психоэнергетических травм воспевать, и, как мы уже выяснили на примере страстной любви к некрофилам, доводить это воспевание до уровня веры в свою исключительность. Поэтому через некоторое время тот случайно заглянувший в храм неверующий прохожий почувствует непреодолимое желание вновь оказаться в храме, и сила эта будет, возможно, не намного меньшей, чем та, которая влечёт преступника к месту преступления. Дальше — больше. Процесс воспевания углубляется, — и вот уже случайный прохожий проповедует о своём «обращении» у иконы. Можно, конечно, отвернуться от действительности, отречься от закономерностей окружающей нас жизни и возразить нечто вроде: Бог не попустит, Бог защитит. Всё так! Бог не попускает и Бог защищает! Но часто ли вы слышали, что Бог не попустил, чтобы выпадающие из окна десятого этажа не разбивались? И это притом, что на шее крестик? А раз, как выясняется, чаще всё-таки попускает, то в таком случае не удивляйтесь, уважаемый читатель, тому множеству психоэнергетических травм, которые люди получают именно в так называемых храмах Божьих, — это закономерно. Сотрудники Центра, где уродовали Возлюбленную, как на работу ходили и ходят в храмы «очищаться»: исповедуются, свечки ставят и непременно выстаивают всю службу — а ведь рядом люди, сознание которых деструктурировано (хотя бы уже одним только равномерным раскачиванием кадила) и тем подготовлено к получению травмы. А потом невольно увлёкшийся маятником кадила приходит домой и оказывается, что это посещение стало для него незабываемым. И по поводу храма и всего, что с ним связано, тело его памяти будет отзываться особенным напряжением до тех пор, пока не помогут ему психотерапией и, в частности, высшей её формой — психокатарсисом. Как-то один несостоявшийся православный священник рассказал мне, как он «прозрел»: после окончания духовной семинарии в епархиальном совете ему предложили отправиться домой и там ожидать письменного вызова, когда для него будет подобран приход. Он ждёт два месяца, три, а письма всё нет. Наконец, он решил в этот епархиальный совет отправиться сам. А там его матом: такой-сякой, письмо было, почему сразу не прибыл? А он ничего не получал — то ли на почте затерялось, то ли вообще и не отправляли. Слушал наш будущий батюшка эту матерщину, слушал, а потом подумал, цитирую: «Да какие они, в задницу, святые отцы?» Повернулся и ушёл. Потом закончил все и всяческие курсы по гипнозу, экстрасенсорике и стал целителем. Я к нему ходил. Познакомиться. Суфийский костюм, иконы на стенах, восточные амулеты. А ведь он мог и не «прозреть»: письмо могло дойти вовремя, мог он, как и предполагалось, получить приход, а свойства своей души наносить психоэнергетические травмы обратил бы не на целительство, а на дело обращения душ в лоно Православной Церкви. И если уж наш телесно крупный и давным-давно освободившийся от вредных привычек П. после беседы с этим несостоявшимся попом целый день пролежал больной, то можете себе представить, что было бы с человеком более восприимчивым, скажем, с Возлюбленной? Или с ребёнком, которого внесли в храм для совершения над ним обряда, который в народе признают за крещение? Слово «признают» не случайно, потому что по учению Христа крещение есть знамение совершившегося обращения, обещание служить Богу доброй совестью, а это возможно, как говорит Писание, только при выполнении трёх условий: человек должен научиться, уверовать и покаяться. Научиться — это свойство сформировавшегося сознания, поэтому несмышлёный младенец до этого попросту не дорос. Любая другая трактовка крещения на поверку непременно окажется признанной и будет бытовать или в изуверских сектах или в государственных религиях. Характерно, что среди малообразованных слоёв населения бытует мнение, что признанный обряд крещения младенца необходим ему для здоровья. Это мнение не случайно, и не случайно именно потому, что всё в точности наоборот — на практике это здоровье ухудшает. Профессия священника, т. е. признанного властителя над умами, относится к разряду тех профессий, которые наиболее привлекательны для некрофилов, поэтому младенцу, отнесённому в храм государственной религии, травма гарантирована. Полученный младенцем невроз может проявиться много лет спустя, уже во взрослом состоянии (феномен латенции), и может привести к чему угодно: болезни, разводу, смерти. С содержанием разрушительных влечений, которыми дети начиняются во время так называемого крещения, проще всего ознакомиться самостоятельно на конкретной практике лечебного психокатарсиса.

Удобно исследовать тело памяти детей, которых отвели на обряд уже в достаточно взрослом состоянии. Кстати сказать, свою дочку Возлюбленная отвела крестить, когда той было 3,5 года. Ребёнок кричал и вырывался, но что он мог поделать? Травма, к счастью, была психокатарсически убрана.

Раз уж упомянули про дочку Возлюбленной, то пора читателя с ней познакомить. Это симпатичная девочка, 12 лет, которая ростом почти догнала мать. Не толстая и не худая, хотя припухлые щёчки и выдают, что мама вкусно готовит, а бабушка балует шоколадками. Возлюбленная попросила нашего П. обследовать дочь, потому что с некоторых пор та стала как-то странно противостоять матери.

Поиск травм, определяющих ссоры дочери с матерью, как видно из стенограммы сеанса, был достаточно целенаправленный — и это не случайно. Наш Психотерапевт, дважды обжёгшись на молоке двух своих неудачных браков и психокатарсическими методами убедившись, что обе бывших супруги относились к ярконекрофилическому типу, догадался обезопаситься и выяснить, обладает ли Возлюбленная свойством наносить психоэнергетические травмы или нет. В частности, не доверяя даже собственному подсознанию, наш П. решил обследовать подсознание двадцатилетней жены брата Возлюбленной, Оли, и выяснить, нет ли у той травм от Возлюбленной. Рекомендации подсознания Оли оказались самые благоприятные. Психоэнергетические травмы Возлюбленная не наносила.

Параллельно Психотерапевту удалось собрать массу интересной информации о работниках Центра. Двое из целителей Центра, брат и сестра, были введены в дом матерью Оли. Мать души в них не чаяла, не знала, как им угодить, однако, после странной гибели «очищенного» целителями брата Оли, молодого и восприимчивого парня, учителям-целителям от дома было отказано. Естественное следствие общения с проникшими в дом целителями — множественные психоэнергетические травмы подсознания Оли. Среди прочего, они привели к бесплодию, которое П. удалось вылечить за три сеанса. (Четвёртый психокатарсический сеанс провела уже Возлюбленная.) Выяснилось, что целители в половую сферу ей «лепили» не только во время платных сеансов, но и за так, во время «бескорыстного дружеского общения». И брат, и сестра независимо, во всяком случае пространственно, наносили травмы в одну и ту же сферу — половую. Также в одну (хотя и не в половую) — и Возлюбленной, что знаменательно. Кроме того, при работе с Олей П., расспрашивая о назначении вживлённых в её тело памяти сорных предметов (выяснял, к какому поведению принуждали её эти психоэнергетические кодировки) выяснил, что одно только присутствие этих целителей «заряжало» её на вражду с собственными же родными. Это не столь уж странно, как может показаться, поскольку разделяя — властвуют. Психотерапевт, зная, что и у дочери Возлюбленной были с той же парой контакты, естественно, ожидал, что и у неё однотипные травмы будут от обоих.

Ребёнок: А я говорю: не буду! Сами лечитесь!

В.: Закрывай глаза! Ты меня доведёшь! Кому говорю!

Р.: Ну, хорошо-хорошо! (Закрывает глаза и вытирает слёзы.)

П.: Итак, где бы ты хотела оказаться?

Р.: Не знаю…

П.: Может быть, хочешь поплавать в море?

Р.: Не знаю.

П.: Может быть, хочешь на воздушном шаре полетать?

Р.: Ну не знаю же!

П.: На космическом корабле?

Р.: Не знаю!!!

П.: Хорошо. Тогда мы погуляем на том необитаемом острове, на котором были в прошлый раз. Как там сейчас: солнышко светит?

Р.: Да.

П.: Облака есть?

Р.: Нету.

П.: Что ты сейчас делаешь?

Р.: По берегу иду.

П.: Что у тебя под ногами?

Р.: Песок.

П.: Тёплый?

Р.: Не знаю. Тёплый.

П.: Опасность там есть какая? Или там тебе хорошо?

Р.: Не знаю я!.. Хорошо.

П.: А где там опасность? Может, ползает?

Р.: Нет.

П.: Летает?

Р.: Нет.

П.: А где? Опасность сама придёт?

Р.: Сама… Плавает.

П.: А что это такое?

Р.: Акулка.

П.: А что с ней надо сделать, чтобы она не была опасной? Может, с вертолёта поймать? Или на помощь кого пригласить?

Р.: Нет. Копьём её.

П.: Отлично. Ну и давай.

Р.: Всё.

П.: Что с ней стало?

Р.: На дно пошла. Нет её больше.

П.: Это ты из-за неё с мамой ссоришься?

Р.: Нет.

П.: Так. Идём дальше. Кстати, океан у тебя с какой стороны?

Р.: Справа.

П.: А что слева?

Р.: Лес.

П.: Опасность в лесу?

Р.: Не знаю. Ползает.

П.: А что это такое? Мохнатое?

Р.: Да.

П.: А опасность у этого где? В зубах? Или в лапах?

Р.: В хвосте.

П.: Да-а? А что это такое?

Р.: Не знаю.

П.: А сколько ног?

Р.: Восемь.

П.: Может быть, это скорпион? Тогда понятно, почему опасность в хвосте…

Р.: …

П.: А ты знаешь, что такое скорпион?

Р.: Нет.

П.: Ну, это не важно. Что ты с этим мохнатым сделаешь, чтобы он на тебя больше не оказывал влияния?

Р.: Дерево надо срубить.

П.: И тогда оно упадёт? И придавит?.. Давай, действуй… Попала? Что с ним стало?

Р.: Всё. Разлетелся на куски.

П.: Отлично. Это из-за него у вас с мамой?..

Р.: Нет.

П.: Хорошо. Тогда мы идём прямёхонько туда, где живёт то, из-за чего вы с мамой конфликтуете. В лес надо свернуть?

Р.: Да.

П.: Тогда сворачиваем. Что ты видишь?

Р.: Деревья.

П.: Какие?

Р.: Пальмы.

П.: А где то, что мы ищем?

Р.: Не знаю. Не вижу.

П.: Так. Надо идти дальше?.. Да?.. Что происходит?

Р.: Ничего. Иду.

П.: Ну и где эта неприятность?

Р.: Не знаю.

П.: Но она где-то есть?

Р.: Есть.

П.: Ну так и иди к ней прямиком… Туда, где причина ваших с мамой трений… Ну?

Р.: Не знаю…

П.: Ничего нет?

Р.: Не знаю. Не вижу.

П.: А может быть, эта программа с защитой? Может быть, параллельно дана команда, запрещающая её выявить? Может, это спряталось где-нибудь? Посмотри, где? Мы её, несмотря ни на что, обнаружим.

Р.: Справа. Под деревом. В норе.

П.: Значит — под землёй… И наружу не выберется?

Р.: Нет.

П.: Так… Это какое-то животное?

Р.: Да.

П.: А какого цвета?

Р.: М-м-м… Коричневого.

(Обратите внимание! Сквозь землю видит! Чрезвычайно интересная и важная деталь!)

П.: А кто это — мужчина или женщина? Я имею в виду: самец или самка?

Р.: Мужчина.

П.: А он для тебя опасен? Тебе было бы желательно от него избавиться?

Р.: Да.

П.: И что надо для этого сделать?

Р.: Поджечь.

П.: Кого?

Р.: Дерево над норой.

П.: И тогда коричневое сгорит?

Р.: Да.

П.: Есть чем поджечь? И где это у тебя?

Р.: Есть. Спички в кармане.

П.: Так и давай.

Р.: Уже. Горит.

П.: Хорошо. Что же происходит с животным?

Р.: Кричит. Визжит.

П.: Контролируй, что происходит. Когда всё кончится, скажешь.

Р.: …Всё.

П.: Как узнала?

Р.: Не знаю. Не визжит больше.

П.: Так, с ним всё… Скажи мне, пожалуйста, а нет ли там где рядом ещё норы? Только на этот раз с самочкой?

Р.: …Не знаю… Не вижу.

П.: А ты остановись и не дыши, чтобы было совершенно тихо. И прислушайся.

Р.: Не зна-а… Есть.

П.: Где? Под соседним деревом?

Р.: Да.

П.: Точно — самочка?

Р.: Ну, точно.

П.: Что теперь будешь делать?

Р.: Подожгла… Горит… Визжит… Всё.

П.: И как теперь стало там, на острове? Хорошо?

Р.: Хорошо.

П.: Спокойно?

Р.: Спокойно.

П. (Обращаясь к Возлюбленной): Я — всё. Устал почему-то, сил нет.

В.: Так. Хорошо. (Обращаясь к дочке): А скажи-ка ты мне теперь, где находится эта «незнайка»?

Р.: В Солнечном городе.

В.: Где-где?

П.: Это книга такая есть: «Незнайка в Солнечном городе». Измени формулировку вопроса.

В.: Откуда у тебя это «не знаю»?

Р.: Не зна-аю…

В.: Хорошо. А какой цвет у тебя перед глазами?

Р.: Голубой.

В.: А что это такое?

Р.: Цветок.

В.: Голубой цветок? А сколько у него лепестков?

Р.: Не знаю. Семь или восемь.

В.: Присмотрись повнимательней.

Р.: Восемь.

В.: А как эти лепестки: раскрыты или в бутон собрались?

Р.: В бутоне.

В.: А что в бутоне?

(Читатель, не удивляйтесь направленности вопросов: всё-таки Возлюбленная — сильный экстрасенс (в здоровом смысле этого слова). К тому же она мать, а Ребёнок — её дочка. Но те или иные способности не изменяют сущности метода, хотя и могут ускорить некоторые этапы.)

Р.: Пчёлка.

В.: А злая эта пчёлка?

Р.: Злая.

В.: Это не она заставляет «не знаю» говорить?

Р.: Да.

П.: Спроси: кто?

В.: А кто там этот цветок посадил: мужчина или женщина?

Р.: Женщина.

В.: А давно? Сколько лет назад?

Р.: Восемь.

В.: Восемь?.. Восемь… Так… Сколько ты сказала на цветке лепестков?

Р.: Восемь.

В.: Хорошо. Что ты будешь делать с этой злой пчёлкой?

Р.: Не знаю. Палкой…

В.: Вместе с цветком?

Р.: Да.

В.: А попадёшь?

Р.: Да. Всё. Нету.

В.: А что с ней стало?

Р.: На куски.

В.: Но ведь от цветка, наверное, корень остался?

Р.: Да.

В.: А из него не вырастет снова то же самое? Может быть, к нему привить что-нибудь?

Р.: Да.

В.: А что?

Р.: Клубничку.

В.: Привила?

Р.: Да.

В.: И полить надо? Чтобы выросла?

Р.: Уже выросла.

В.: Может и ягоды есть?

Р.: Есть…

В.: Всё хорошо?.. Ну, ладно, открывай глаза.

* * *

Результаты данного сеанса психокатарсиса многоплановы. Здесь тоже раскрывается коллективное воздействие целителей. Здесь мы также впервые сталкиваемся с так называемыми «скрытыми» программами, когда при зомбировании жертвы целителями или им подобными, возможно, бессознательно внушается дополнительный приказ сорные предметы не замечать. Да, дочка Возлюбленной так и не увидела тех «животных», которых она сожгла, но, тем не менее, от этих программ освободиться ей удалось. Аналогичные «скрытые» программы, были найдены и в теле памяти самой Возлюбленной. Был, например, такой образ: урод, типа Бармалея, прятался на сцене за занавесью. Занавесь не открывалась, и подсознание Возлюбленной отмечало только, что за занавеской кто-то есть. Психотерапевт посоветовал указать пальцем на занавеску и твёрдо сказать: «Всё равно вижу!!» — и занавесь отдёрнулась. Со всеми вытекающими для Бармалея последствиями.

Здесь мы также впервые встречаемся с примером работы «в пейзаже», когда тело памяти трансформируется в образы ландшафта. Работа «в пейзаже» открывает некоторые новые возможности. Скажем, вначале с дочерью Возлюбленной не получалось работать непосредственно с телом, но только в «пейзаже». Пейзаж от начала был один и тот же — необитаемый остров. По острову можно было побродить, можно было вокруг него и поплавать, вылавливая со дна различные странной формы металлические предметы, ржавые и не очень, которые накидали в воду разные дяди и тёти. Остров пустынен, но обитаем. На нём водятся не только восьминогие и лохматые, не только злые пчёлки, но и разбойники. Бывает, заснут разбойники у костра, и так крепко заснут, что можно к ним подкрасться и стащить пистолеты — старинные! Причём, можно точно определить, сколько лет назад каждый из пистолетов сделан и кто сделал: мужчина или женщина — а потом побросать эти пистолеты в костёр.

Через несколько сеансов, как следует в «пейзаже» разгрузившись, дочка Возлюбленной уже могла находить предметы непосредственно в теле памяти.

Параллельных миров, в которых можно работать владеющему психокатарсисом, — множество. Это и само тело памяти, и «пейзаж», и даже смешной человечек, который составлен из различных геометрических фигур: треугольников, кружочков, квадратиков. Однако создаётся впечатление, что не все системы равноценны. Если вы, начиная работу, в теле памяти увидели свинцовый шар, с которым не справились и потому «ушли на остров», то, наведя на этом острове полный порядок и вернувшись в «тело», вы всё-таки некоторые остатки некогда свинцового шара — в виде дробинки, например, или шар станет, скажем, стеклянным — найдёте. С дробинкой, в отличие от исходного шара, справиться легко.

* * *

…П.: Судя по твоему вздоху облегчения, вес был значительным?

В.: Да, действительно, стало очень хорошо. Просто замечательно.

П.: Отлично. А теперь ещё одну вещь я хотел с тобой разобрать… Ты мне, кажется, что-то такое говорила про то, что вещи имеют свойство заряжаться?.. Скажем, отрицательной энергией?

В.: Ещё как заряжаются! Хочешь, расскажу один случай?.. Я ещё только начинала, это на курсах в Центре было. Взяли обыкновенные дамские духи. Потом взяли две одинаковые бумажки и обозначили номерами. Одну смочили духами. А потом, прежде чем смочить вторую, подержали в руках флакон, чтобы снять с духов ту корысть, с которой эти духи дарили…

П.: Утверждали. Утверждали, что корысть. И утверждали, что сняли.

В.: Да. Так сказали.

П.: Факт же тот, что флакон с духами, держали в руках не равное время. А вы присутствовали.

В.: Да. Как ты, однако, строго… А потом давали определить, которая из бумажек лучше пахнет. Ты не представляешь, какая разница в запахе!

П.: Не надо открывать глаза. Так. Хорошо. Я не знаток. Ведь может так оказаться, что аудитории просто внушили…

В.: Нет!

П.: Я не буду спорить. Но в таком случае получается, что тот нательный крестик и ладанка, которые тебе в Центре подарили, — тоже заряжены?

В.: Ладанка? Что это такое?

П.: Это та иконка, которая у тебя на одной цепочке с крестиком.

В.: Никогда не слышала такого слова. По-моему, оно что-то другое обозначает.

П.: Я правильно говорю. Это многозначное слово. Можно проверить по словарю. У Даля об этом тоже написано. Ладанка — это и кадильница с ладаном, и небольшой на груди мешочек с ладаном, это и вообще любой амулет на груди, будь то языческий или какой иной, любая висюлька вообще. И в частности нательная иконка… Но не будем отвлекаться. Получается, что и крестик, и ладанка заряжены той чёрной энергией? Меня интересует твоё внутреннее ощущение.

В.: Да, получается, что заряжены.

П.: Ощущение?

В.: Заряжены.

П.: А скажи — меня интересует твоё внутреннее ощущение — эти предметы влияют на твою болезнь? Я имею в виду — на появление в почке камня? Внутреннее ощущение?

В.: Влияют.

П.: Как ты считаешь, тебе эти предметы нужны?

В.: Нет, раз они убивают.

П.: В таком случае, что ты с ними сделаешь? Выкинешь?

В.: Выкинуть?!! Иконку? Как можно?!!

П.: Но ведь речь идёт не о Боге. От Бога благословение, а от этих предметов — наоборот, проклятие. Они добивают твоё и без того расшатанное здоровье. Но они вредят не тебе одной, но и всем тем, с кем ты связана. Дочке, например.

В.: Да. Всё так. Но выкинуть?!! А может быть — подарить кому-нибудь?

П.: Чтобы тот, кому подаришь, заболел?

В.: Верно, нельзя. А может быть, в храм отнести, чтобы освятили?

П.: И попадёшь к такому же подавляющему. Если не к худшему.

В.: Да… А может быть, к вашему пастору?

П.: Неужели ты думаешь, что ему нечем заняться? У него дел и так выше головы. Так?

В.: Так…

П.: Ну, не плачь. Из всякого положения всегда есть выход. Надо только его найти.

В.: А ведь он знал, когда дарил, что этот крестик и ладанка непременно у меня будут, не выкину. И дочке ведь тоже иконку на грудь… Хорошо, что тесёмка порвалась — причём каким-то чудом сразу порвалась — так и не носила. А то бы тоже болела…

П.: Не плачь… Не надо.

В.: Да и вообще, когда я в этот Центр попала, у меня сразу же было такое ощущение, что они там все точно сговорились, заодно действуют, чтобы меня заманить, всё оглаживали, хвалили… Видела, что что-то не то, хочу говорить «нет», но меня как будто несёт, помимо моей воли, ничего не могу сделать и говорю: «Да, да, да, да…» Я не понимаю, зачем я им была так нужна?

П.: Скажи, а ты освобождаться будешь разве от символа чего-то прекрасного? Или просто от предмета, который тебя убивает?..

В.: Да я понимаю, всё понимаю… Но всё равно… Что за люди! Ведь они знали, понимали, что для русского человека выкинуть серебряный крестик — это… это… это я не знаю даже как назвать… Пусть даже человек неверующий, но выкинуть крестик…

П.: Первое, что приходит в голову: много таким образом заряженных предметов люди носят?

В.: Ох, много…

П.: Ощущение, ещё раз повторяю — ощущение: освящение в храме помогает очищению от злой энергии?

В.: Нет, конечно…

П.: Интересная вырисовывается картина… Помнишь, на днях заметка была, что художник-иконописец Патриархии забрался в чужую квартиру, изнасиловал старуху, а потом её ограбил?

В.: Помню.

П.: Занятная получается технология. Не знаю почему, но почему-то те десятки художников, которых я встречал, как и этот иконописец, все были яркими некрофилами. Они пишут то, что принято считать иконами, «освящают» эти изделия те, которые ставят детям разрушительные психоэнергетические травмы, а покупают их, чтобы подарить, такие вот яркие некрофилы… Закономерная цепочка!.. А что касается твоей ладанки с крестиком… Скажи, что лучше: сжечь их или выкинуть? Или ещё что?

В.: А разве серебро горит?

П.: Ещё как горит! Окисляется в пыль. Золото в древности очищали от серебра плавкой. Расплавленный металл перемешивался, молекулы серебра попадали на поверхность и там окислялись. Пережигали, иными словами…

В.: И всё равно, ты не представляешь, насколько сложно…

П.: Так. А теперь осмотри себя внимательно — не влияет ли на твоё решение жадность. Ведь вещи серебряные, по нынешним голодным временам можно дорого продать. Может, тебе просто серебра жалко?

В.: Нет, не жалко. То есть, жалко, конечно, но это не определяет…

П.: Хорошо, что не определяет. Но я тебе как бывший ювелир скажу, что ценность эта липовая, сиюминутная. Во-первых, экономический кризис и ничего нет, а во-вторых, ценность преувеличена из-за многолетней монополии государства на драгметаллы. Сейчас монополии не стало, и через год ценность этих предметов будет ничто. Проще выкинуть, чем другому дарить. Ещё неизвестно, как эти вещи достались тем, кто тебе дарил. Через какие руки прошли. Судя по работе — дешёвка, кто-то в церкви бизнес делает. Если товар непосредственно от кустаря, то вообще дарителю обошёлся даром. Разве только обманутым женщинам дарить. Ну да ладно… Продолжим… Представь себе эту ладанку… Только не форму, а её внутренний смысл. Представила? Что ты видишь?

В.: Ничего не вижу.

П.: А что мешает?

В.: Туман вокруг неё. Застилает.

П.: А что это за туман? Какой его смысл?

В.: А это моя энергия, которая из меня вытянута.

П.: А нужно, чтобы она была к ладанке оттянута?

В.: Нет.

П.: Будешь избавляться?

В.: Да. Надо, чтобы туман рассеялся…

П.: Наблюдай, как он рассеивается… Как прятавшееся в тумане становится рельефней, отчётливей… Всё?

В.: Всё.

П.: Что же ты видишь? Какой внутренний смысл, энергетический смысл этого предмета?

В.: Но ведь его освящали в церкви!

П.: Сама же сказала, что это неважно. Итак?

В.: Человек без лица.

П.: Человек без лица?

В.: Да, человек без лица…

П.: Поразительно! Нарисован на поверхности иконки?

В.: Да.

П.: Потрясающе! Опять тот же архетип подавляющего человека! Человек без лица!.. Что ты будешь делать с этими предметами?

В.: А то, что нужно. Соберу в пакет всё то, что каким-либо образом связано с Центром, и утоплю в Яузе.

П.: Это наилучший выход?

В.: Да.

П.: Хорошо. А теперь, в таком случае, представь, как ты это делаешь. Картинки имеют свойство исполняться, поэтому тебе легче будет противостоять сопротивлению этих вещей. Итак, рассказывай, что ты видишь?

В.: Собираю пакет… Выхожу… Иду к реке… Бросаю. Всё!

* * *

П.: Я вчера был на литературном вечере, где читали «по кругу». Это когда несколько авторов, к несчастью, преимущественно, поэтов, по кругу читают какие-нибудь свои небольшие по объёму произведения. Так вот, там было сразу две поэтессы, которые замогильными голосами читали свои стихи про то, как их астральное тело покидает тело физическое и они сверху на него взирают: дескать, тело обвисло, как старое платье на спинке стула, как ветошь, в сущности — труп. И вот это-то их эмоциональное к себе отношение мне и было весьма интересно! По сути, они самих себя воспринимают не как жизнь, а как ходячий труп, в который вмуровано, закандалено их астральное тело, душа.

В.: Ты ещё сказал — замогильными голосами?

П.: Да, и это тоже. А внешность у этих поэтесс — классика некрофилических гримасок… То есть, тем, что эти поэтессы выбрали из множества бытующих представлений о теле, душе и их взаимосвязи то, что они ходячие трупы и что и вокруг ходят такие же гальванизированные душами трупы, а окружающая жизнь — как бы шевелящееся кладбище, копошащийся клубок ненужных конечностей, они сами говорят о том, что такое представление о людях им нравится. Естественно, что такое мировоззрение — составная часть государственной религии. На Востоке, я имею в виду. А на Западе — то же самое, только без реинкарнаций. Ни одной из государственных религий — иерархиям, построенным на авторитарном мышлении силой внушений, — чисто библейское учение о душе не нужно. Библейское — биофильно, там тело — это жизнь, ибо душа есть лишь качественно новое образование, более чем просто сумма тела и духа жизни; тело — вовсе не труп, а источник и приложение плодов Святого Духа — мира, радости, долготерпения, благости…

 

Глава тридцать четвёртая

Судьбообразующий фактор

Как уже говорилось выше, природа страстной любви такова, что для её возникновения жертве достаточно «раскрыться» в некрополе достаточной силы, исходящем от любого человеконенавистника, — объясняться же впоследствии в любви могут любому объекту, в момент «зарождения чувства» случайно прикоснувшемуся или оказавшемуся перед глазами. Отсюда, объяснения в любви самому индуктору некрополя есть не более чем частный случай. Роль человеконенавистника может сыграть толпа (сумма малых некрополей), поэтому не случайно «влюбления» происходят на балах (Ромео и Джульетта, Наташа и князь Андрей), на комсомольских собраниях, на попойках или в переполненном вагоне метро. Очевидно, что для возникновения «ответного чувства» у контробъекта необходимы симметричные психоэнергетические обстоятельства. Таким образом, предпосылкой для возникновения страстной любви общераспространённого типа является объективная ненависть, проистекающая, скажем, из клановой вражды (например, те же Ромео и Джульетта). Возможны и другие варианты: классовая ненависть, национально-религиозная нетерпимость, пребывание по разные стороны от рождения свыше.

Поскольку непременное условие страстной («большой») любви — подсознательная ненависть между двумя влюблёнными, то значимость партнёра определяется исключительно мощью этого к нему чувства. Однако «любовь», построенная только на ненависти, вовсе не обязана быть продолжительной — она вполне может закончиться первым соитием: когда в постели партнёры подставляют друг другу незащищённую глотку, согласитесь, логично в неё вцепиться зубами сразу. Что подчас и происходит — загляните в криминальную хронику. Можно убить и символически — просто объект убрать из поля зрения, отвернуться или спровоцировать его к распаду взаимоотношений — и горько после этого рыдать. Подобные ситуации (на самом деле — оставшиеся травмы) часто воспеваются эстрадными певичками.

Для продолжительной же страстной любви необходимо также наличие факторов противоположных — связывающих. Только в таком случае возникает некоторое устойчивое равновесие противоположно направленных сильных чувств, равновесие, подобное тому, которое составляет комплекс кастрации: с одной стороны, привязанность дочери к матери как кормилице, с другой — ненависть к ней как к более удачливой сопернице.

В сущности, комплекс кастрации и является наираспространённейшим материалом для поддержания страстной любви в тлеющем состоянии — для затяжного её течения объекту достаточно ассоциироваться с кем-то из родителей. Скажем, один из пяти сыновей Софьи Андреевны получал травму от анальной женщины типа его матери, и собственные раскачивания садомазохистского маятника начинал подлаживать под её то спадающие, то нарастающие волны ненависти и самоунижения. Он то становится перед ней на колени в позу «объяснение в любви», то начинает корчиться от приступов ревности.

Практика показывает, что если уменьшается чувство привязанности (нашёлся объект, который ещё больше похож на ключевой прообраз детства), то это ещё не повод к расторжению отношений; хуже, если исчезает ненависть — вот тогда общего между партнёрами не остаётся ничего.

Таким образом, для всестороннего описания каждого конкретного случая продолжительной (более одного дня) страстной любви необходимо выявить:

1) источник некрополя достаточной силы (один из партнёров, оба, или индуктор был сторонний);

2) причину той ненависти, которую испытывает к нему она;

3) причину его к ней ненависти;

4) причину её к нему влечения;

5) причину его к ней влечения.

Случай Льва Николаевича и Софьи Андреевны прозрачен. Силы некрополя в доме Берсов хватало с избытком: отец был «модный доктор», его мнение испрашивал сам российский самодержец Александр II, причём не только по медицинским вопросам; обстоятельства и детали любовей «модного доктора» (по сути, несколько более жухлый вариант Гришки Распутина) поневоле подводят к мысли о наличии у него некрофилии в узком смысле — влечения к трупам. Мать Любовь Александровна относилась к тому типу женщин, которые были с детьми вечно холодны, никогда не ласкали и умели заставить детей выполнять любую свою прихоть, даже не повышая голоса. И это всё, не считая присутствия самой фуфелы Софочки, в которую влюблялись все поголовно.

Отсюда, учитывая, что мать Льва Николаевича страдала от болезненнейшего комплекса неполноценности (признак некрофилии, оборотная сторона стремления к первенству), можно не сомневаться в ассоциативных причинах его чувства к Софье Андреевне. Чувство его было особенно устойчиво потому, что мать Льва Николаевича к моменту его брака была в неизменяемом состоянии — мёртвом. Чувство Льва Николаевича было бы подвержено колебаниям, если бы мать его была ещё жива: её поступки и пространственные перемещения влияли бы на соотношение напряжённостей ненависти и притяжения у сына.

А вот с Софьей Андреевной всё иначе. С отцом Лев Николаевич не ассоциировался — да и не мог. Причин её притяжения к писателю, к несчастью для Льва Николаевича, было предостаточно. Бабушка Софьи Андреевны была урождённая графиня Завадовская, мать же Софьи Андреевны болезненно страдала от неродовитости своего мужа-дворянина и болезненно хотела быть графиней. Это было её основным чувством. Дочь-копеистка и в этом подсознательно и сознательно подражала матери. От брака с графом она получала то, что невозможно было приобрести ни за какие деньги. С другой стороны, графов предостаточно, Лев же Николаевич из них был самый ненавистный.

Причина ненависти Соньки-копеистки — в ней самой, в её некрофиличности, а вот повод для особого всплеска — несовместимость её мышления с редким среди населения неавторитарным мышлением её мужа. Это не только его мысли и фразы, но и дух, и психоэнергетика. Поскольку в окружающих нас семьях ненависть имеет значение большее, чем притяжение, то даже ещё только нарождающаяся способность Льва Николаевича мыслить независимо от некрофилического начала нашего бытия, способность, которая столь выгодно отличает его тексты от текстов остальных писателей, стала для Толстого судьбообразующим фактором.

Наличие как притяжения, так и ненависти в сколь-нибудь устойчивых взаимоотношениях выявил и наш П., анализируя список бывших у него дам: Весы были несомненным признаком притягивающих тенденций, а вот у офицерских дочек, от своих отцов-военных унаследовавших наиболее отчётливо выраженное авторитарное мышление, более чем у других категорий населения он своим свободомыслием вызывал чувство ненависти.

Косвенное тому подтверждение — отлучение П. от церкви с авторитарными порядками, причём отлучение без каких бы то ни было объяснений и не только в нарушение всех и всяческих декларируемых церковью общих принципов, но и сформулированных внутрицерковных дисциплинарных установлений о поведении служителей…

При рассмотрении страстной любви В. и «дорогого экстрасенса» также удаётся выявить все пять названных параметров.

Интерес именно к этой комбинации не праздный. Для нас и наших размышлений «дорогой экстрасенс» интересен, разумеется, не сам по себе. Он лишь инструмент познания В. Её странные среди целителей эволюции есть не только серия неприятных ситуаций, после которых надо психокатарсически разгребать мусор внедрившихся травм, но это прежде всего инструмент выявления «площадок» для приёма этого мусора, которые травматически образовались ещё в раннем её детстве. Детские травмы часто драматизируются вновь и вновь, и притом всю жизнь, порой составляя, к несчастью, единственное содержание жизни. «Дорогой экстрасенс» и странности поведения с ним В. — лишь начало нити, высмотрев и ухватившись за которую, можно распутать весь клубок деформаций души В., разделяющих её, пусть не в главном, с П.

Итак, собственного некрополя «дорогого экстрасенса» явно хватало для того, чтобы за ним, как за Гитлером и Гришкой Распутиным, увивалось множество женщин. Однако «чувство» «пришло» к будущей В. в ситуации, ещё более для неё неблагоприятной: когда она (1) впервые переступила порог целительского (2) Центра. Оба момента важны. Во-первых, страх неизвестности перед незнакомым местом (иконы, амулеты, странные одежды) деструктурирует защитное сознание в большей степени, чем опасность реальная. Во-вторых, Центр подразумевает скученность в этом месте целителей, что, как и в толпе, взаимоусиливает их индивидуальное воздействие на жертвы. Там у них было гнездо.

Притяжение будущей В. к аналогу Гришки отчасти определялось личностью брата В., но в основном потребностями комплекса кастрации, которые мы обсудим позднее в главе «А ведь это была победа!». Ненависть же будущей В. к «дорогому экстрасенсу» полностью определилась ассоциациями с её братом. Роль в жизни В. этого человека П. не мог осмыслить почти два года. С толку сбивали её от начала целиком отрицательная оценка персонажей Центра (кроме их чудотворения) и противоположная, восторженно-одобрительная оценка брата. А у брата, как выяснилось через два года знакомства В. и П., существовала вторая, скрываемая от сестры жизнь. Но об этом позже, в соответствующей главе. Остаётся только добавить, что брат жив, и его пространственные перемещения не могли не влиять на оттенки взаимоотношений В. с «дорогим экстрасенсом».

Что касается «чувств» «дорогого экстрасенса», то на основании ряда косвенных признаков можно уверенно говорить, что будущая В. у него с его матерью не ассоциировалась. Ввиду меньшей значимости чувств притяжения для создания продолжительных взаимоотношений, важнее рассмотреть причину его к ней ненависти. Действительно, те психологические особенности, которые отличали будущую В. в первый период её пребывания в Центре и которые, собственно, и привлекали целителя-импотента, выявить несложно, но они делали будущую В. похожей на каждую пятидесятую, если не тридцатую женщину. Всё определило не притяжение. Главное — ненависть.

И Гитлер, и Распутин женщин меняли с лёгкостью. Иными словами, им не попалась на пути женщина такой душевной организации, которую они страстно бы могли возненавидеть. Все были в достаточной степени «свои». А вот для «дорогого экстрасенса» таким объектом стала будущая В. Но почему?!! Что её так отличало от бесконечной череды женщин? Каков её вызывающий ненависть судьбообразующий фактор?

Чем по-настоящему уникальна наша В., чем она серьёзным образом отличается от десятков тысяч (именно ввиду редкости этого качества Гитлеру с Распутиным и не повезло), так это то благоприобретённое В. состояние психики, в котором совершенно естественно суббота может и должна быть в субботу.

Силу и значимость этого фактора для экстрасенса (человека, который «считывает» состояние психики непосредственно) каждый читатель может проверить экспериментально. Для этого на его территории проживания (любой) достаточно зайти в храм государственной религии (желательно, называющей себя «христианской») и, немного побеседовав со священником и освоившись с его благостным выражением лица, достать Библию и, открыв её на странице, где приведён закон Божий, зачитать заповедь о субботе и сказать, что вы, как считающий себя ультрахристианином (вариант: первохристианином), субботу будете святить в… среду (четверг, пятницу, воскресенье). Улыбка на лице священника станет ещё шире, и очень благостно вам скажут, что все христиане и просто верующие суть братья: в главном едины, в мелочах терпимы и т. п. Но если вы в другом (точно таком же) храме скажете, что собираетесь соблюдать заповедь в том виде, в каком она начертана Богом, т. е. в субботу, то стоящего перед вами священника как подменит. «Благость» с лица исчезнет, и весь он превратится в клубок звериной ненависти, изрыгающий вопли и проклятия, часто ещё и с пеной на губах. Изящно выражаясь, вас оскорбят и выставят вон. И это вы о принципе «суббота в субботу» только сказали, а представляете что бы было, если бы вы по этому принципу жили?!

Результаты эксперимента воспроизводятся легко, но, разумеется, не во всех 100 % случаев. Иногда в храмах встречаются священники, которые, тяжело вздохнув, кивают и, отводя глаза, начинают говорить, что да, перенесение людьми дня покоя с заповеданной Богом субботы на любой другой есть сатанизм, и сатанизм ничуть не меньший, чем вовсе отмена этой или вообще любой из заповедей… Но что поделаешь: жена, дети… Если что, жена со свету сживёт, сами знаете как это бывает… Да и обмана, собственно, особенного никакого нет — народ сам валом идёт, никто его как в старину палками не гонит. Сами. Всё сами. И идут сами, и несут сами… Да и где ещё можно так хорошо заработать?.. Этот вздох, эти отведённые глаза, как соглашаются очевидцы, производят гораздо большее впечатление, чем когда священник после зачитывания ему четвёртой заповеди вдруг, подобно Софье Андреевне, валится в истерике на пол храма и начинает кататься, кататься… А на губах — пена…

Со всем этим, повторяем, полезней ознакомиться экспериментально.

Итак, повод к особой ненависти, необходимой для возникновения у «дорогого экстрасенса» страстной любви (а он, в сущности, жрец государственной религии и почти у самого верха этой иерархии) к будущей В., определялся особым отличием её души — тогда ещё не полностью оформившимся, но уже укрепляющимся принципом «суббота в субботу». Именно он выделял будущую В. из числа целительской и околоцелительской публики. Скажем, у целительницы Гины (к ней мы ещё вернёмся: это та, которая ни во что не ставит своего мужа-бизнесмена, презирает его, за глаза насмехается, и сын которой попал в дурную компанию) родная тётка — субботница (адвентистка). Столь близкое родство не могло не обратить внимание целительницы Гины на точное содержание четвёртой заповеди закона Божьего. Но целительница Гина по размышлении предпочла «субботу в воскресенье» — и работает в Центре по сей день. Естественно, что «любовного» предпочтения целительнице Гине от «дорогого экстрасенса» добиться не удалось, несмотря на все её усилия. Как и многим прочим ей подобным.

Вот такая жизнь, как выясняется, у В.! Особенная во всех смыслах — тут вам и соединение с половинкой (максимум по биофильной шкале), и страстная любовь с «реинкарнированным» Гришкой Распутиным (максимум по некрофильной шкале). Не жухлое, согласитесь, существование!

В жизни всегда так: одним всё, другим… прибавки к окладу ввиду своевременного продвижения в иерархии — карьера называется… Мы, конечно, понимаем, что жухлому успокоительнее верить, что всё, и встречи двоих тоже, понимаете ли, от судьбы-злодейки, от Фортуны с её знаменитым задом — куда захочет, туда его и повернёт, — от него, жухлого, разве что-нибудь зависит?.. Какие могут быть во встречах закономерности… Просто встретились… Случайно.

Принцип «суббота в субботу» шлифуется, очевидно, всю жизнь и, хотя В. к моменту встречи с П. сформулировала его даже словесно, при второй с ней встрече он ей сказал, что интеллект у неё — ноль: такой у неё тогда был сумбур на понятийно-цифровом уровне. Плюс засорённость ассоциативно-образного… Одним словом — женщина. Но милая.

Сложная стояла перед П. задача: помочь половинке (о которой он даже не знал, что она половинка) разобраться в самой себе. Сложная, потому что ко времени встречи он ровным счётом ничего не знал ни про Гитлера и его женщин, ни про Гришку с императрицей, ни про оккультизм с целительством, ни про гипноз, и до архивов музея Толстого он ещё не добрался, а слово половинка значило для него не больше, чем для любого обывателя.

Но в том-то и особая ценность психокатарсиса, что если направление выбрано правильно (верный принцип), то начинать можно из любой точки, с любого уровня знаний — и успех обеспечен.

Впрочем, кое-что П. всё-таки знал. Что такое невроз, знал, в Библии ориентировался и почти уверенно себя чувствовал даже в горном кишлаке в обществе бандитских жён.

 

Глава тридцать пятая

Что есть истина, или Как убивали чемпиона по каратэ

Изложенное ниже основывается на материалах уголовного дела, возбуждённого «по факту убийства» группой экстрасенсов-целителей известного артиста, чемпиона Узбекистана по каратэ Т. Нигматулина. Убийство произошло в ночь с 10 на 11 февраля 1985 года в центре города Вильнюса, в квартире своего, художника А. Ка-са. Пятеро целителей в течение нескольких часов с особой жестокостью избивали руками и ногами не сопротивлявшегося чемпиона по карате, избивали до тех пор, пока не наступила смерть от «несовместимых с жизнью повреждений внутренних органов». Ввиду растянутости процесса убийства, целители делали перерыв на чаепитие. В квартире присутствовали и наблюдали происходящее ещё четыре человека, которые телесно (только телесно!) в убийстве не участвовали.

Все четверо, как следует из материалов уголовного дела, получили высшее образование и, как следует из протоколов допросов, их объединяло с основными участниками убийства стремление служить добру и людям путём создания лаборатории по изучению «скрытых способностей человека».

Интересно было бы рассмотреть всех участников этого преступления, не только целителей, но и жертву, и наблюдателей. Но это требует уж очень много времени, к тому же некоторые аналогии происшедшего в Вильнюсе угадываются в злоключениях нашей В. в Центре «биотерапевтов». Поэтому мы ограничимся лишь троими: ведущим Учителем Мирзой, жертвой и одним из подручных. Начнём с последнего. В академической монографии Ю. М. Антоняна и В. В. Гульдана «Криминальная патопсихология» приводятся данные исследований одного из подручных, некоего П. И. На момент совершения им под руководством Учителя преступления ему был 41 год. Научный работник, кандидат исторических наук, почитатель, последователь и знаток восточных философий, активист райкома КПСС. Был исцелён Учителем Мирзой от экземы рук, от которой П. И. не могли избавить никакие врачи. До временного запрещения деятельности частных секций каратэ (1981 год) вёл группу учеников, развивая их не только как единоборцев, но и «духовно»: водил в музеи, преподавал им психологию, экстрасенсорику, восточную философию и медицину. При знакомстве с Учителем Мирзой и его подручным Абаем на П. И., по его словам, очень повлияли рекомендательные письма, составленные на имя Учителей известными писателями и учёными. П. И., по его словам, общаясь с Мирзой и Абаем, чувствовал себя причастным к «делу, имеющему государственную важность»; ощущал причастность к «людям, имеющим ценность для страны».

По данным судебно-медицинской экспертизы, у П. И. нарушений операционной стороны мышления не обнаружено. Были отмечены черты обстоятельности, склонности к детализации, стремление к гиперкомпенсации путём сверхценных интересов (каратэ, парапсихология, восточные философия и медицина) с дальнейшим их использованием для реализации потребности в лидерстве. Экспертная комиссия пришла к выводу, что психологическая зависимость П. И. от Абая не носила болезненного характера, поэтому суд признал П. И. подлежащим уголовной ответственности и приговорил к 13 годам лишения свободы. Как и водится среди преступников, желающих уменьшить себе срок, на суде П. И. выразил своё чистосердечное раскаяние. Однако из данных научных исследований следует, что П. И. так и не смог поверить, что Учитель убил человека из преступных побуждений. По мнению П. И. и остальных участников, в своей смерти Т. Нигматулин виноват сам, это была проверка, виноват, что не выдержал 119 травм внутренних органов — должен был выдержать. Суд признал раскаяние П. И. чистосердечным. К настоящему времени П. И. отсидел более половины срока и когда выйдет, видимо, вновь будет стремиться служить людям и добру, примкнув к какому-нибудь движению «исключительных людей, делающих дело важности не просто государственной, но даже вселенской».

Учитель Мирза. Что можно сказать про него? По аналогии сразу же вспоминается конокрад и царёв советник Гришка Распутин. Он ведь тоже был целителем, и его тоже считали духовным учителем.

Прежде всего, вспоминаются те легенды, которые публике нравилось (бессознательно) про Распутина в разные времена распространять, что он-де сексуальный монстр, святой старец, человек, который, подчинив своей воле царицу, управлял страной, в результате чего Россия погрузилась в кровавый хаос революции, гражданской войны, затем сталинщины и вновь гражданской войны. Как гласит легенда, жизненная сила в Гришке была неимоверной. Пятеро убийц долго не могли с ним справиться: в подвале юсуповского дворца он проглотил с пирожными чудовищную дозу цианистого калия, после этого в него стреляли пять раз, из которых три раза попали, потом били палкой по голове, после чего утопили в проруби, но и в ледяной воде Распутину удалось выпростать руки из ковра, в который он был завязан, и захлебнуться в позе проклинающего.

О такой нечеловеческой живучести толковали все, и никто из публики в ней не сомневался. Разве только одна дочь Распутина. В своих воспоминаниях о странных обстоятельствах убийства она писала, что её отец никогда не ел пирожных. Что же касается устойчивости к ранам, то и здесь в легенде, похоже, есть несуразности: когда в 1914 году одна из бывших религиозных последовательниц конокрада пырнула его ножом — а разве способна женская рука нанести тяжёлую рану? — Григорий чуть не умер. Какое уж тут выпрастывание рук из ковра после трёх огнестрельных ранений, одно из которых — в голову? Так что, из всего этого следует, что мемуары убийц, поклявшихся быть заодно, есть враньё — или просто ради вранья как такового, или же оно было целенаправленным, скажем, чтобы, создав облик воплощённого сатаны, которого и убить — благо, самим предстать в облике национальных героев.

Как выяснилось в ходе расследования Чрезвычайной следственной комиссии (ЧСК), у Григория Распутина в последний период его деятельности было на удивление незначительное число почитателей (прежде всего истеричные женщины и высшие иерархи Православной церкви), всего по подсчётам ЧСК — 68 человек, и это с учётом посетивших Григория на последнем этапе его карьеры один только раз! Одним словом, камерный целитель. Остался же он в истории только потому, что вину за коммунистическую бойню в России во многом принято возлагать на последнюю российскую царственную чету. Считается (по легендам), что «дорогой Григорий» (так его называли в семье Николая II) поработил волю набожной царицы, убедив её, что он человек Божий, и поэтому она в угоду ему и к несчастью для России помыкала своим мужем императором Николаем II. В сущности, Гришка был ей мужем (авторитетом), а муж — неким приложением.

Да, действительно, в письмах царица называла Гришку «Друг» (с большой буквы), а мужа — «дружок» (с маленькой) и требовала от мужа исполнения её с Гришкой пожеланий, ибо это требуется для дела «не просто государственной, но и вселенской важности». Как тут не вспомнить показания кандидата истории П. И. (который, с перерывом на чаепитие, с учениками забивал чемпиона по каратэ) насчёт вселенской важности их поступков! П. И. и императрица во многом схожи: если Александра Фёдоровна, несмотря на льющуюся в России в результате её правления кровь, осталась верна уже похороненному «дорогому Григорию» даже до момента расстрела её с семьёй, так и П. И. даже на судебном процессе не смог поверить, что Мирза мог убить человека просто потому, что он — убийца.

Одновременно поразительно сходство базовых свойств характера Александры Фёдоровны и другой женщины — Софьи Андреевны Толстой! И та, и другая вышли замуж за мужчин, которые в них страстно влюбились. Александра по приезде в Россию столь поразила императорский двор злобной линией поджатых губ, что о её губах упомянули в своих мемуарах многие — да она и на всех фотографиях такая. Софья же Андреевна перед фотоаппаратом всегда старательно «делала ротик», что заметно. Брезгливо-некрофилическая же линия её рта змеится только на масляных портретах художников реалистической школы, что закономерно — «делать ротик» всё время сеанса утомительно. Софья Андреевна говорила, что она мечтает идти в лазарет целовать гноящиеся раны, а Александра Фёдоровна с началом войны добилась права участвовать в ампутациях и чистила такие раны, от вида которых даже бывалые медсёстры теряли сознание. Софье Андреевне снилось, что она расчленяет сына Льва Николаевича от крестьянки; Александре же Фёдоровне снилось, что всё семейство Романовых сгорает в огне. Александра Фёдоровна требовала от дружка-мужа, чтобы он выполнял пожелания Друга-Распутина, Софья же Андреевна визжала на Льва Николаевича, что он, муж, — «плохой», а её возлюбленный гомосексуалист Танеев — «хороший», и она всегда будет следовать добру. Александру Фёдоровну, как и Софью Андреевну, разве что не все авторы, основывающие свои выводы на «подлинных документах», преподносят как образец любви к мужу, — и действительно, словесная фактура их к мужьям «любовных» писем настораживающе похожа, как будто обе они читали одни и те же романы. И, наконец, обе эти женщины сделались объектами поклонения в авторитарных системах государственных вер: только Александру Фёдоровну причислили к лику святых в православной церкви, а Софью Андреевну — в коммунистической и отчасти православной.

Итак, что же общего у доктора философии Александры Фёдоровны, антитолстовской писательницы и художницы Софьи Андреевны Толстой и кандидата исторических наук П. И.? Если учесть, что П. И. принимал участие в убийстве духовного сына бездетного Мирзы (о сыновстве Т. Нигматулина чуть позже), а Александра Фёдоровна и Софья Андреевна, судя по снам, подсознательно желали смерти детям своих мужей, то совершенно очевидно, что всех троих объединяет одно влечение — к разрушению. Так что не удивительно, что для всех троих учение Льва Николаевича совершенно неприемлемо. Зато противоположные мысли вполне органичны.

Спровоцировать на противоречащий заповеди поступок можно только того, кто внутренне к этому готов. Это проверено экспериментально. На сеансах сильных гипнотизёров, в присутствии многих собравшихся, введённым в состояние гипнотического транса женщинам предлагали показывать разные фокусы, что они и проделывали. Затем им приказывали раздеться догола. Из многих испытуемых ни одна верная жена, несмотря на состояние гипнотического транса, перед присутствующими не разделась. Единственная, на удивление присутствующих, ставшая раздеваться, прежде, как оказалось, в ночном ресторане зарабатывала стриптизом. В состоянии гипноза перед публикой можно раздеть и порядочную женщину, но для этого её надо обмануть, внушить, к примеру, что сейчас она в ванной, одна и готовится принять душ. Можно внушить стриптизёрше раздеваться всякий раз, когда она видит фонарный столб, — и она в постгипнотическом состоянии (выйдя из гипнотического транса и вне непосредственного воздействия гипнотизёра) будет это делать. Но порядочная женщина в постгипнотическом состоянии не только справится с желанием раздеться при виде фонарного столба, но вскоре и вообще никаким особым образом на столбы реагировать не станет. Таким образом, «гришки» появляются там, где нужно, чтобы у их последовательниц для исполнения их целей затухло критическое мышление — вместе с нравственным. Они нужны тем, кто без приказа не в силах воплотить свои вожделения. Отсюда понятно, почему у всех троих — Софьи Андреевны, Александры Фёдоровны и П. И. были «духовники» («духовные» отцы, учителя, наставники), словом, люди, коих не было ни у Льва Николаевича, ни у Христа, ни, в определённом смысле, у апостолов — истина воспринимается только непосредственно, только помимо духовников.

Из троих духовных отцов — конокрада Гришки, гомика Танеева и убийцы Мирзы — более других известно о Распутине. После того как «Божьего человека» бывшая его почитательница пырнула ножом, его по высочайшему повелению окружили такой охраной, которой не было даже у наследника престола. Филёры различных ведомств писали подробные отчёты о происходящем с Распутиным, о людях, которые с ним встречались, и их словах (подслушивали даже телефонные разговоры!), из которых собственно и известно, что у Гришки было на удивление мало последователей — два-три десятка (куда ему до Гитлера, Ленина или Сталина!). Это были в основном женщины (где грязь, там и женщины!). Филёрами очень подробно описано, как во время публичных попоек Гришка насмехался над царской семьёй и в особенности над императрицей: дескать, узнай она, что он делает в вышитой её царскими ручками рубахе, — лопнула бы от злости!

Александра Фёдоровна не лопнула. Но тех людей, которых честь подталкивала представить происходящее в истинном свете, она руками своего мужа увольняла, оставляя у руля власти только беспринципных лизоблюдов. Это, разумеется, вело к разрушению России и боли в сердце её достаточно честного мужа.

Многие беседовали с безграмотным Григорием — преподаватели Петербургской духовной академии, чины православной иерархии, сам святой Иоанн Кронштадтский, который и рекомендовал в своё время Гришку ко двору, придворные дамы — и не скрывали своего восторженного отношения к конокраду. Характерная особенность воздействия Распутина на людей заключалась в том, что никто из тех, кто с ним общался и высоко его ценил, никогда не пытался пересказывать слова «дорогого Григория». И это закономерно. Вне непосредственного воздействия целителя слова его превращались в банальности — трюизмы, которые знали все. Значим был только восторг от его присутствия. Вторая дочь Николая II записывала за старцем его поучения — стыдно их приводить, стыдно за Россию, у которой такие цари. Они, в сущности, писали одно: рядом с Распутиным им становилось хорошо.

Мирза, как и Распутин, религиозен: оба воспитаны в традициях своих территориальных государственных религий, лишь по названию разных. Малообразован, книг в доме нет, если не считать нескольких брошюр по парапсихологии и тому подобному. Но приезжавшие к нему в кишлак научные работники не могли сопротивляться чувству восхищения перед, как они рационализировали, глубинами его познаний. (Ключевое слово — «восхищение».) Последние удары Т. Нигматулину наносил Мирза лично, и мы утверждаем, что покойный тоже при этом пребывал в восхищении.

Эта мысль очень важная. Многие авторы, интересующиеся процессом умирания своих знакомых и близких, отмечают, что в момент смерти у людей на лицах часто появляется выражение восторга. Целительско-оккультного мышления индивиды объясняют этот восторг тем, что в момент смерти, пока человек ещё как бы жив, душа его, якобы, покидая тело, как бы переселяется в мир иной, и красота загробного мира и вызывает у становящегося трупом восторг. На самом же деле выражение восторга на лице появляется у индивидов не только в предсмертном состоянии, но и при всяком частичном умерщвлении себя: при потреблении наркотиков, при приближении к индуктору некрополя, при сексуальных извращениях, убийствах и самоубийствах, богохульстве, лжесвидетельствовании, страстной любви и т. п. Скажем, Гитлер приходил в восторг не только при взирании на определённые части женского тела (вернее, в определённые), но и тогда, когда шею ему сдавливали удавкой. Это было его частым развлечением: он приказывал слуге туго затянуть на шее галстук и, сосчитав до десяти, отпустить. Кайф!

Итак, восторг — это и есть предсмертное состояние. Какое ещё может быть в момент смерти выражение лица? И непосредственное наблюдение за человеческим родом подводит к выводу, что предсмертное состояние и есть его единственно доступное наслаждение. Цель этого вида млекопитающих — смерть, а моменты к ней наиболее близкого приближения — наслаждение.

То, что восторг есть предсмертное состояние, отчасти знали древние греки. Слово mania, как то следует из словаря, означает не только восхищение и восторг, но и безумие, что естественно: первым у человека отмирает разум. Рядом с Мирзой разум отмирал точно так же, как и рядом с Распутиным, Джамшедом, Гитлером и вообще — в большей или меньшей степени — примерно каждым пятым на нашей планете.

В реальной культуре человека ценят в той и только той мере, в какой он при общении может умерщвлять — приводить в восторг.

Некрофилы не едины — разные группировки между собой враждуют, но внутри одного течения удивительным образом друг на друга похожи. Времена меняются, меняются имена и фамилии, но внешние атрибуты клана целителей не меняются. Например, Мирза и Распутин жили в разное время, воспитаны в разных территориальных религиях, но, подобно большинству современных целителей, им нравилось выделяться необычностью покроя одежды. Таких способов «выделения» множество.

В материалах уголовного дела приводятся показания и о Мирзе, и о его просветлённых учениках, и о тех, кто под его влияние не подпал. Односельчане с удивлением наблюдали, как к Мирзе — человеку, который даже дом не смог себе построить, потому что руки не работали и ничего в них не держалось, — с некоторых пор валом стал валить народ из столичных городов, да не просто, а всё больше учёные. Молодые женщины приезжали группами по 8-10 человек, приезжали с севера, где много рек и озёр с прозрачной водой, но здесь в кишлаке они с удовольствием шли якобы купаться в мутных арыках, а позагорать выбирали такие загаженные места, где, по словам бывшего бригадира Мирзы, «порядочная корова никогда не ляжет». «Просветлённые» дамы ходили по селению, взявшись за руки, пели и уезжали ещё более «просветлёнными». И все они, и женщины, и кандидаты наук, и прочие, объясняли сельчанам необыкновенно возвышенные свойства души будущего убийцы. Не встречая понимания, вздыхали, выражали кишлачным соболезнование и надежду, что те когда-нибудь прозреют и поймут.

Впрочем, официальной коммунистической науке, которая хоть и запятнала себя в лице академика Александровского заявлениями типа: «Только психически ненормальные люди могут желать смены советского строя», — всё-таки хватило здравомыслия, чтобы в заключении судебно-медицинской экспертизы квалифицировать методы лечения Мирзы как эмоционально-стрессовые. Эмоционально-стрессовые методы психотерапии, если описать их предельно образно, заключаются в следующем. Предположим, перед нами лежит человек, которого называют парализованным. Парализованным же он выглядит потому, что некогда какой-то подавляющий индивид сказал (или захотел): «Лежи и не двигайся!!» От этого приказа в теле памяти пострадавшего осталась психоэнергетическая травма, которую условно можно оценить, предположим, в 30 единиц нездоровья. Затем появляется просветлённый целитель, который наносит ещё одну психоэнергетическую травму в 50 единиц нездоровья и при этом говорит: «Встань и ходи!!» Несчастный встаёт и ходит, потому что из двух приказов, естественно, повинуется более убедительному. Поскольку теперь в его теле памяти 80 единиц нездоровья, а падшим людям свойственно громко воспевать то, что им во вред, то несчастный «исцелённый» начинает во всеуслышание восхвалять благодетеля. Впоследствии, естественно, заболевает чем-то, ещё более худшим.

Именно из-за последующего ухудшения здоровья некоторая часть врачей выступает против эмоционально-стрессовых методов, несмотря на их внешнюю эффектность и одержимое обожание «исцелёнными» своих «благодетелей». Таков был П. И., и Мирза действительно исцелил его от экземы.

Остаётся рассмотреть третьего главного участника преступления — покойного Т. Нигматулина. О каждом человеке всегда можно собрать столь значительное число свидетельств, что сделать по ним вывод затруднительно именно из-за их чрезмерного количества. Поэтому мы ограничимся несколькими, пусть даже при этом утратятся некоторые второстепенные детали образа некогда жившего человека. Т. Нигматулин был чемпионом Узбекистана по каратэ и киноактёром, причём чрезвычайно популярным. Свой успех в кино и спорте Т. Нигматулин объяснял влиянием Мирзы. Во время нанесения ему 119 «несовместимых с жизнью» травм, Т. Нигматулин, который мог бы всех этих целителей уделать без особых усилий, такой попытки не сделал, даже тогда, когда в «воспитании» сделали перерыв на чаепитие. Причина «воспитания» — отказ Т. Нигматулина участвовать в избиении конкурентов, другой группы экстрасенсов-целителей.

Почему Т. Нигматулин не сопротивлялся? Был ли он под абсолютным контролем Мирзы? Если был настолько, что даже не защищал самой своей жизни, то почему он отказался в существенно менее значимом: отказался помочь Мирзе в избиении конкурирующей группы целителей? Зачем вообще тогда приехал в Вильнюс? Ежели Т. Нигматулин владел собой настолько, что мог сопротивляться Мирзе, то почему погиб? На убийство, во всяком случае, в том виде, в каком его представил прокурор, и за что понесли наказание нанёсшие 119 приведших к смерти ран, что-то не очень похоже. Психологически не достоверно.

В таком случае, может быть, это было самоубийство? Чтобы стать чемпионом, да ещё в таком виде спорта, как каратэ, необходимо быть некрофилом, или, выражаясь спортивным языком, иметь «сильную волю к победе». Но для некрофилов притягательно не только убийство, но и самоубийство. Самоубийство ценно (для некрофила) само по себе, но при совершении его чужими руками достигается дополнительное наслаждение. Убийца в процессе убийства получает травму тела мировоззрения: так уж устроен человек. (Вспомните Раскольникова, который, зарубив старуху-процентщицу и её беременную сестру, не смог носить в себе тяжесть этого преступления и предпочёл на площади перед народом пасть на колени, покаяться, «облегчить душу», а за этот психологический выигрыш расплатиться многими годами каторги.) Когда убийца убивает некрофила, который в момент смерти, видимо, становится максимально активен, то дополнительно к травме тела мировоззрения он получает ещё и травму тела памяти. Что эти травмы, как не убийство убийцы, совершаемое самоубийцей? Что это, как не удовольствие, получаемое самоубийцей ещё и от убийства другого? И это не считая того, что самоубийца может наслаждаться ещё и от мысли о будущей уголовной ответственности убийц, расправе над ними неминуемой даже в стране беззакония, поскольку «жертва» — популярнейший киноактёр и чемпион, национальная гордость, а за национальную гордость — и это признано — надо мстить.

Таким образом, роли в убийстве своего своими кардинально меняются. Что получается? Некий некрофил, который в этой жизни получил всё, о чём способен был мечтать: победы над всеми противниками-бойцами, обожание толпы, любовь всех садомазохисток, которые в постели наносят психоэнергетические травмы, но не дают и не получают ничего генитального, в чём нуждается здоровый человек, — разочаровался, устал. Единственное не испробованное некрофилическое наслаждение — самоубийство, которое, ввиду некоторых специфических его особенностей, можно испытать лишь один раз, поэтому избалованный ум гурмана решил насладиться им во всей возможной полноте — совершив одновременно коллективное убийство.

Познание о том, что людей можно принуждать психоэнергетически, он приобрёл от Мирзы, что следует, в частности, из того, что Т. Нигматулин знакомым объяснял свой успех в победе над конкурентами просветляющим влиянием Учителя. Т. Нигматулин не только знал, но и использовал знания для достижения некрофилических целей, возможно, в этом умении превзойдя самого Учителя.

Спровоцировать на убийство можно, разумеется, только того, кто внутренне к этому готов. Готовность просветлённых целителей убивать проявилась не только в том, что при государственническом мышлении («суббота в пятницу») они исцеляли, но и в том, что они вызвали Т. Нигматулина в Вильнюс для расправы над конкурирующей группировкой экстрасенсов-целителей. Т. Нигматулин поехал и, что странно, будучи чемпионом по каратэ, бить отказался. Решение следовать заповеди «не убий» — плод души очень большой, и за один день он не вызревает. Но истинное покаяние не означает отказа от заботы о своей жизни, следовательно, если бы Т. Нигматулин покаялся, так просто свою жизнь он бы не отдал. Таким образом, единственно возможной причиной смерти чемпиона остаётся самоубийство в особо зверской форме, — как и положено человеку, психика которого принудила его стать чемпионом, актёром и признанным.

Что и говорить, убитый уходил, наслаждаясь, — всё-таки, 119 травм, да ещё с перерывом на чаепитие, и это не считая того, что каждый удар, который наносили целители, возвращался им болью не только в теле сознания, но и в теле памяти.

Суд признал виновными в преступлении, разумеется, не Т. Нигматулина, а только индивидов, его избивавших, что неудивительно, если вспомнить, что и «раскаяние» П. И. тот же суд признал чистосердечным.

Бог судья и им, и всем участникам этого незначительного эпизода в бесконечной, как ночной кошмар, цепи преступлений, которую по недоразумению называют жизнью.

Да и в самом деле, следует ли одного из двух скорпионов, в конечном счёте, признавать виновным в смерти другого, если каждый из них с нетерпением лез в банку, зная, что туда лезет и другой и выбраться оттуда обоим не удастся?

— Ну и что? — скажет читатель. — Молотят они друг друга — и прекрасно. Было бы даже лучше, если бы банок стояло побольше — и на каждом углу!

Так-то оно так, да только в сферу подавления чемпионов попадают не только жухлые, но и только-только зарождающиеся биофилы. К жухлым у нас отношение двойственное, а вот биофилов жалко. Жалко Наташу Ростову, которая во всей чистоте своей непорочной юности ждала обогащающих душу открытий, но вместо этого повстречала Анатоля. Наташу жалко потому, что её обманули, надвинули нахлобучку на её и без того женский разум; жалко потому, что она сама страдала, видя страдающих из-за неё родителей; жалко оттого, что вместо наслаждения познанием Наташа обрела долгую и мучительную болезнь. Жалко Пьера, над которым, пока он был по молодости глуп, куражился Анатоль Курагин и его друг Долохов, энергетически принуждая Пьера совершать преступления: пить вино и вязать квартального к медведю. Да, жалко добряка Пьера, будущего, в хорошем смысле слова, сектанта, которого, после того как он получил большое наследство, энергетически изнасиловали и женили на — в любви бездарной, развратной, глупой, но всеми признанной за красавицу и умницу — будущей католичке Элен. Жалко тех многих лет жизни Пьера, пока не умерла Элен, в течение которых Пьер мог только краснеть, когда упоминали имя Наташи Ростовой. Но Наташа после болезни, пользуясь выражением Л. Толстого, встала «с обновлённой нравственной физиономией», а Пьер стал видеть то, что никто вокруг него был не в силах видеть, и среди прочего то, что Элен была безобразна и невыносимо глупа. Жалко, потому что только они удовольствия от бремени вживлённых в них звеньев цепи преступлений, опутывающей нашу планету, не получают.

/// Здесь, пожалуй, уместно рассмотреть одну в судьбе Пьера деталь, важность которой могут в полной мере оценить только сведущие в истории культуры читатели «Войны и мира». Пьер в своём развитии прошёл через масонство. На суть этого движения существуют различные точки зрения, нас же интересует личность обратившего Пьера в масонство Баздеева. Прототип этого персонажа О. А. Поздеев был не только масоном, но и розенкрейцером, а розенкрейцеры занимались целительством! Блистательный импотент и магнетизёр Месмер, как следует из доступной литературы, также принадлежал к масонству, но стоило бы выяснить, к которому из многочисленных ответвлений. Может быть, он тоже был розенкрейцером? Именно под абсолютным очарованием даже уже умершего Баздеева Пьер, добыв пистолет, сидел в его библиотеке, за его столом и, выходя на улицу, не видел и не понимал ничего, не ответил на улыбку окликнувшей его Наташи, невнятно что-то бормотал и искал случая облагодетельствовать человечество убийством Наполеона. Даже мёртвым Баздеев стоял между Пьером и Наташей.

Пьер масонство (утончённая форма государственной религии), хотя ему на это понадобился не один год, перерос. ///

Закончилась ли история преступления в городе Вильнюсе смертью одного участника и тюремным заключением других? Но разве не остались на свободе те признанные писатели, крупные политики и известные учёные, чьи рекомендательные письма открывали двери этой банде целителей? Крупные учёные хотя под влияние Мирзы и попадали, но зависимость их была явно добровольной, что следует хотя бы из того, что зависимость П. И., кандидата истории, по заключению судебно-медицинской экспертизы, болезненной не была, а уж что говорить про признанных писателей и признанных учёных, круг общения которых — признанные из признанных! Признанные видели в Мирзе своего и, помогая ему в общем их деле, прокладывали ему путь чем могли — рекомендательными письмами.

На свободе и те передовые женщины, которые приезжали к Мирзе по 8-10 человек и искали места понепотребней, вроде как бы позагорать. Они живут, вышли замуж и воспитывают из своих детей себе подобных.

Остались на свободе и ученики Мирзы, которые так и не смогли поверить, что в поступке Мирзы было что-то не то. И кто знает, не ожидают ли в каких-либо целительских Центрах выхода из тюрьмы «мучеников», которым исцелять «дано» самим Небом? А этого не так долго остаётся ждать. Ко времени событий, которые произошли с будущей Возлюбленной в Центре, Мирза с подручными отсидели чуть больше половины отмеренного им срока. Если их уже не выпустили по амнистии.

У нас нет данных, что в Центре, где убивали Возлюбленную, забивали кого-нибудь физически. У нас нет материалов о скрываемых сотрудниками Центра фактах их биографий. Но у нас есть способ эффективного распознавания скрываемых желаний дурных, подавляющих людей и метод освобождения от кодировок и приказов, от тех груд грязного, ржавого железа, которое люди, не зная, носят в себе. У нас есть материалы по психокатарсису тех, кто претерпел контакт с экстрасенсами-целителями: Возлюбленной, её дочери, жены брата Возлюбленной — совпадение текстов кодирующих приказов поразительно. Есть наблюдения о дальнейшем состоянии здоровья иной раз до самой смерти восторженных «исцелённых».

Конечно, может показаться, что всё изложенное есть нечто далёкое, и что у тех, кто благоразумно держится от целителей подальше, всё обстоит благополучно. Это не так, хотя бы уже потому, что целителей вокруг нас множество, просто они ещё не все объединены и ещё не все знают, что могут исцелять. То, что их много, вы можете проверить, обратившись к своему бессознательному, по тем психоэнергетическим травмам, которые вы в себе несёте, по тем травмам, которые определяют жизнь ваших близких: детей, жены, знакомых, сотрудников. Но даже если бы все ваши близкие прошли психокатарсис тела памяти, то и тогда бесы целительства попытались бы ворваться в ваш дом.

В своё время, когда будущая Возлюбленная впервые только переступила порог Центра, на её воображение, так же, как и на воображение П. И., сильно подействовало, что экстрасенсы-целители (биотерапевты) Центра вхожи в наиболее уважаемые дома столицы: в дома писателей, актёров, учёных, врачей, политиков…

Кстати, о политиках. Помните ли вы те страшные дни октября 1993 года, когда на подавление вооружённого восстания парламента, восстания, которое население не поддержало, Президент вывел на улицы столицы танки? Помните, как с Калининского моста танки прямой наводкой расстреливали окна Белого Дома? Видели ли вы, как гибли люди? По телевизору показывали детей, попадавших под шальные пули. Мы не берёмся определить, кто из скорпионов был по-коммунистически более красным, а кто — по-фашистски более коричневым, но предполагаем, что в будущем историки это попытаются сделать. Они будут скрупулёзно систематизировать высказывания участников событий, определяя, в каком месте философских построений участниками были допущены логические ошибки, в результате которых и в этот год пролилось много крови.

Мы не сомневаемся, что для потомков будет написано множество диссертаций, но все они, к сожалению, не будут иметь ни малейшей ценности, если останется неоценённым тот факт, что один из двух руководителей восстания, и не только он, но и вся его семья, систематически находились под воздействием «сеансов» главного «биотерапевта» этого самого Центра. Историки, руководствуясь традиционными методиками, может быть, этого не заметят и не оценят, но мы-то знаем, какой приказ несёт в себе вдавленный в череп чёрный металлический, тронутый ржавчиной, цилиндр: «Добро — за зло, а зло — за добро».

А может быть, историки патриотического толка и не захотят заметить и оценить, ведь, согласитесь, обидно подумать, что люди, кричавшие «За Родину!», на самом деле руководствовались другим приказом…

Да, историкам разобраться будет непросто, потому что и Президент, который отдал приказ командирам танковых орудий прямой наводкой расстреливать парламент, был окружён сразу несколькими «просветлёнными» целителями, ясновидцами и прочими подобными, во главе которых, как о том пишут в газетах, начальник его охраны со своим заместителем. Это их — императоров, царей, президентов и премьеров — потребность. Они, взбираясь по ступеням иерархий, всегда перед кем-нибудь на четвереньках да стояли, а взобравшись, распрямиться уже были не в силах. Но перед кем стоять на четвереньках, если ты уже на высшей ступеньке?! Николай II был слабоват для императрицы — и появился Гришка Распутин, которому нравился исходящий от себя резкий запах немытого тела. Сам Николай выполнял все пожелания императрицы и называл Гришку Другом, а потом, удалившись в Ставку главнокомандующего без жены и Друга, от усталости всегда быть «сверху», от усталости ни перед кем на четвереньках не стоять, жаждал подчиниться любому — вообще любому! — и подписал Отречение от престола разве что не по первому требованию и без достаточных к тому оснований. Так было и тысячи лет назад, так будет до конца.

Да, танки ощутимо, десятками тонн железа, вторгаются в нашу жизнь, но идеология может вторгаться «железом» другого сорта не менее ощутимо. Не просто так на стенах Центров висят иконы, не просто так деятельность «на служение Богу и людям» начинается совместной «молитвой» людей, объединённых единым духом (В. не участвовала). Необходимое для целительства условие — это вполне определённое состояние души, и оно тем действенней, чем более на человеке греха, кощунство же — высшая его форма. Поэтому не случайно целители призывают в своих целительных заклинаниях имя Божье, Христово — это и есть кощунство, не случайно они молятся в своём духе — это прибавляет им силы, не случайно в приёмных включают записи «духовных» песнопений — тем лихорадочней хвалебные восклицания «исцелённых».

Признанная национальная религия и Центр не могут существовать друг без друга, — и они соединились. Необходимым условием исцеления, кроме собственно гонорара, в Центре ставили непременное посещение православного храма и исповедание перед священником. Это подразумевает веру потерпевших в истинность национальной государственнической церкви, во что они железно и верят (не веря, по большому счёту, во Христа), как совсем недавно железно верила Возлюбленная в переселение душ. Сотни, тысячи людей прошли только через этот Центр, и все они «открыли дорогу к храму», и обращаться к ним с вестями со страниц Священного Писания пока бесполезно. Не только вера в храм (с маленькой буквы) была вбита в потерпевших, но и многое другое, что вам, читателю, проще выяснить, исследуя те психоэнергетические травмы, которые люди получают от некрофилов.

Не следует заблуждаться, что в поле воздействия этого Центра или подобных ему Центров попадают люди, далёкие от богословия, или что Иоанн Кронштадтский с преподавателями Петербургской духовной академии — некое исключение. Как раз во время написания этой книги по телевизору выступала известная и признанная во многих странах целительница Городницкая, которая рассказывала, что признание её уже давно перешагнуло академические и университетские рамки, что всё чаще и чаще её приглашают монастыри (в первую очередь греческие) лечить монахов и священнослужителей, что по поводу её сеансов они выражают восторг и приглашают приехать ещё. Городницкая рассказывала, что к ней приезжал сам Патриарх Московский и Всея Руси и, внимательно ознакомившись с её деятельностью, благословил её на труды. Целитель Городницкая ничего не рассказывала про свои взаимоотношения с Папой Римским, но несложно разыскать фотографии, где, как он сам себя величает, заместитель Бога на земле (Vicarius Filii Dei — Наместник Сына Божия. — Примеч. ред.) запечатлён гладящим руки другой признанной во всём мире целительницы — Джуны. Той самой Джуны, которая целила и главного коммуниста коммунистической империи со всей его семьёй, того самого коммуниста, который пролил так много крови не только в своей стране, но и в Афганистане.

Целителей благословляют Папы и Патриархи, их приглашают обрабатывать монахов и священнослужителей, они результативные миссионеры национально-признанных религиозных форм и разных сект, и эти формы всё более и более пропитываются духом сатанинским, о чём ещё девятнадцать столетий назад Иисус Христос предупреждал через любимого Своего ученика — Иоанна Богослова. Это было всегда. И каждый человек для того и приходит в этот мир, чтобы сделать свой выбор и, если может, высказаться:

Оправдывающий нечестивого и обвиняющий праведного — оба мерзость перед Господом.

К чему сокровища в руках глупца? Для приобретения мудрости у него нет разума.

Притчи Соломона 17:15, 16.

 

Глава тридцать шестая

Ссоры-2

(Техника психокатарсиса

П.: Так… Закрыла глаза… Хорошо. Итак, неадекватности… Неадекватности в наших с тобой взаимоотношениях, которые ведут к ссорам. То, что заставляет тебя со мной ссориться, у тебя — где? В голове?

В.: Да.

П.: А что это такое?

В.: Улитка.

П.: Улитка?!.. Та-ак… А давно она у тебя?

В.: Н-н… Не знаю.

П.: Сколько? День? Два?

В.: Нет… Больше.

П.: Прекрасно! Значит, появилась прежде, чем поссорились. Причина ссоры — она, но к теме ссоры непосредственного отношения не имеет. Сколько? Год? Полтора?

В.: Нет… Две недели.

П.: Две недели? Всего? Так… А посмотри внимательно: улитка какого цвета?

В.: Серо-коричневая.

П.: Однородная? Я имею в виду, она за один раз сделана? Посмотри внимательно, может быть домик у улитки не за один раз появился?

В.: Удивительно, как ты иной раз точно угадываешь.Как будто сам видишь. Да. Построен не за один раз.

П.: А сколько лет этой второй составляющей?

В.: Двенадцать лет. Это главная часть улитки.

П. (Молчит, думает): Так. Двенадцать лет назад… В тот год родилась дочь, осложнение после родов, попала в больницу, развелась с мужем… Что-то послужило ассоциацией? Ассоциации… (Вслух) Так вот почему ты мне постоянно приписывала то, чего я не говорил! Да и говорить не мог! Двенадцать лет! Ну и баран же я, что не догадался раньше, что ты не со мной ссорилась, а ещё с кем-то! Ладно… Так. Хорошо. Что надо сделать, чтобы улитка уползла и больше не влияла на наши отношения? Рассмотри её внимательно. Наблюдай, как она уползает.

В.: Нет, не уходит… А ты знаешь, мне иногда кажется, что ничего у нас с тобой не было, не случалось, и мы с тобой не встречались. Как будто ничего не было.

П.: Стоп!..

В.: Что?..

П.: Ты уже что-то похожее говорила.

В.: Я?

П.: Да. Только это была зеркальная ситуация. Ты сказала, что у тебя иногда такое ощущение, что в Центре это была не ты. Как будто ничего не было.

В.: И что это значит?

П.: Не знаю.

В.: Почему?

П.: Откуда я знаю, почему? Так углублённо психокатарсисом я впервые занимаюсь. Но я запомнил. Когда-нибудь ответ будет. Итак, что же улитка? Посмотри внимательней.

В.: Нет. Она уползать не хочет.

П.: Может быть, к ней притянута твоя энергия?

В.: Нет.

П.: Посмотри, может быть, есть какая-нибудь удерживающая программа?

В.: Нет.

П.: И всё-таки что-то есть. Посмотри внимательно: какого цвета то, что мешает тебе от этой улитки избавиться?

В.: Кроваво-красное…

П.: А какой формы этот предмет?

В.: Это не предмет… Это… Это моё сердце… Оно разрезано. В кровь.

(Примечание: сердце — это обычно место фиксации разочарований. Обманули или обманулась, намечтала или нафантазировала, а потом разобралась, как на самом деле устроена жизнь, и сердце, как говорят в народе, «кровью облилось».)

П.: Когда оно было разрезано?

В.: Двенадцать лет назад…

П.: Так… А кто это сделал? Мужчина или женщина? Да что я спрашиваю — мужчина, разумеется…

В.: На самом деле все вместе… Много факторов. И во многом я сама.

П.: А тебе будет лучше, если сердце твоё заживёт?

В.: Да, будет лучше.

П.: Так заживляй!

В.: …

П.: Рассказывай, что происходит.

В.: Зашила. Нитками внахлёст.

(Оценка внешнего состояния: вздоха облегчения нет, иных внешних проявлений улучшения психического состояния тоже нет.)

П.: А только зашить достаточно? Может быть, ещё что-нибудь надо сделать? Чтобы рана совсем затянулась? Что ещё надо сделать?

В.: Н-н… Не знаю.

П.: Знаешь. Может быть, смазать какой-нибудь целебной мазью? А то ведь у нас есть любая. Или просто на рану руку положить?.. Что происходит? Рассказывай.

В.: Ничего не происходит.

П.: Сосредоточься. Посмотри внимательно… Что надо сделать, чтобы рана затянулась без следа?

В.: Н-н… Не знаю…

П.: …Странно… Ты всегда с такой лёгкостью разрешала все сформулированные задачи. Ещё раз попробуй.

В.: …Нет. Ничего не меняется…

П.: А ты уверена, что тебе будет лучше, если рану заживить?

В.: Да. Я даже так скажу: она у меня прежде несколько раз заживлялась…

П.: Несколько раз? А потом?

В.: Потом края опять расходились… И опять начинала сочиться кровь.

П.: Раз заживлялась, значит может зажить и окончательно. Хорошо. Посмотри внимательно: может быть, в самой ране что-то мешает процессу заживления? Может быть, рану надо почистить? Или промыть? Мешает?

В.: Нет. Ничего не мешает.

П.: Так. Может быть, есть нечто, некий предмет, с которым надо разобраться прежде заживления? Где он?

В.: Нет, ничего не вижу.

П.: Так. Не волнуйся. Всё хорошо. Сейчас мы найдём решение. Вернее, ты найдёшь. Итак, что надо сделать, чтобы рана затянулась без следа и больше не оказывала на твою жизнь отрицательного влияния?

В.: Нет… Не получается… Всё. Я больше не могу. Давай заканчивать. Очень устала.

* * *

На этом работа прервалась до следующего дня. На следующий же день сеанс лечебного психокатарсиса просто продолжением быть не мог: хотя бы уже потому, что женщина осознала — представляете, женщина осознала! — что её плохое настроение в последние дни и возникшая ссора никоим образом не связаны собственно с П. Иными словами, поняла, что ссорился не он, как она была в том уверена. Но в то же время нельзя сказать, что ссорилась она. Её просто отбрасывало в ситуацию тринадцатилетней давности. Ситуацию, как это обычно бывает, для психики более реальную, чем сама действительность. Часто на следующий день во время очередного занятия выясняется, что подсознание за время между сеансами над выявленной проблемой уже поработало и справилось самостоятельно. Выясняется, что какие-то предметы исчезли, какая-нибудь рана уже зажила, поле энергетическое выровнялось. Но не так, на удивление, обстояло дело с Возлюбленной на этот раз.

П.: Так… Закрыла глаза… Хорошо. Твоё сейчас состояние — для работы наилучшее? Или требуется какая-нибудь предварительная подготовка? Что-нибудь изменить надо? Если надо, то что?

В.: Нет, всё в порядке. Всё нормально.

П.: В таком случае, посмотри на своё сердце. Что изменилось со вчерашнего дня?

В.: Ничего не изменилось. Всё по-прежнему. Шов и нитки.

П.: Посмотри внимательно: может быть, изменилось хоть что-нибудь?

В.: Нет. Ничего. Во всяком случае, не заметно…

П.: Так. Рассматривай своё сердце… Подумай и скажи, что надо сделать, чтобы рана…

В.: Мне кажется, что ничего у нас не получится.

П.: Кажется или уверена?

В.: Уверена.

П.: Так не получится… А как ты думаешь, Христос смог бы залечить твоё сердце?

В.: Христос? Он — смог бы.

П.: А ты Его присутствие ощущаешь?

В.: В каком смысле?

П.: Как сказано, помнишь? «Где двое или трое соберутся во имя Моё, там и Я среди них…»

В.: Ощущаю…

П.: А как ты его ощущаешь?

В.: М-м-м… Духом.

П.: А как это? Поясни поточнее.

В.: Это трудно объяснить.

П.: Хорошо. Значит, ощущаешь — и считаешь, что Он может залечить… А ты простила этих людей? Тех, которые кроме тебя самой участвовали в появлении на твоём сердце раны?

В.: Давно простила.

П. (Невысказанная мысль: «Так… Простила, а рана не затягивается… Тэкс-тэкс-тэкс… Хотя, кто знает, может быть, действительно, простила? Ведь по поводу почки пошла на обряд елеопомазанья, пресвитеров церкви созывали, молились вместе, к этому готовилась — дело серьёзное. В том числе, по Библии, к елеопомазанью надо всех простить… А может, с испугу?.. Ведь с камнями в почке не шутят, врачи говорят: операция… Нет, готовилась, по Писанию, какой смысл хитрить… Да и разве это её — хитрить?.. Тэкс-тэкс-тэкс… Что бы это могло быть — сердце? Сердце — это область фиксации разочарований… Не случайно в народе говорят: разбитое сердце…»)

П.: Разбитое сердце…

В.: Разбитое? Моё — разрезано.

П.: В данном случае это неважно. Разрезанное, разбитое, словом, разочарованное сердце…

В.: А как это — разочарованное?

П.: Разочарованное? Раз-очаро-ванное. Было очарование. От слова «чары». А потом, когда построенное силой чар будущее не реализовалось, — возникла обида, боль. Как будто отняли любимую игрушку и ногой раздавили. А вот откуда очарование могло взяться? Отовсюду. Вариантов множество. От родителей, из сказок, по телевизору какая-нибудь чушь понравилась. Где-то что-то недослушала, недопоняла, и — вот и хрустальный замок. А не выстроился — разочарование. Боль, причём даже без психоэнергетических травм извне. Насколько я могу судить по твоему подсознанию, люди из слоя твоего брака яркими некрофилами не были… Во всяком случае, тогда. Твоя рана скорее от мечты, от неверных жизненных установок. Установка, философия, казалось бы, лишь слова — а сколько в результате, ты сама убедилась, твоей энергии рассеивается.

В.: Как философия? Нет у меня никакой философии!

П.: «Нет философии» — это тоже философия. Всё равно система внушённых убеждений. Система, которая совпадает с убеждениями толпы. Толпа на внушения податлива, следовательно, если не поминать сатану, то кто-то ей внушает. Принявший же, естественно, за эту систему взглядов расплачивается. Скажем, если человек воспринимает жизнь как череду возможностей приобретать вещи, — то попади он в тюрьму, в особенности несправедливо, как это бывало при некрофиле Сталине, да и при многих других, то это — всё, жизненная катастрофа, ощущение разочарованности, неудачи, ощущение, что не повезло в жизни, с жизнью, при жизни, по жизни, и так далее… Дескать, другие, счастливые, сейчас по другую сторону решётки и потребляют, потребляют, потребляют, а тебе — одна каторжная работа. Может быть, у такого потребителя по этому поводу будет ощущение горя, но, скорее всего, — желание смерти. Впрочем, я не совсем прав, что тяга к смерти у индивида — следствие тюрьмы. Это желание в нём от начала: жизнь ради вещей — это уже некрофилия. Хотя и жухлая. Или другой, к примеру, человек. Он воспринимает жизнь как возможность избавиться от унаследованных и приобретённых заблуждений. Для таких ценность жизни, среди прочего, — это череда нестандартных ситуаций, в которых возможно познание ближних, а следовательно, и себя. Ведь только в нестандартной ситуации человек прекращает играть в привычные игры и начинает искать решение, и такое решение, которое согласовывалось бы с истиной. В таком случае тюрьма — это благословение, если, разумеется, была Богом не просто допущена, если она не просто справедливое наказание от людей за преступление, но в особом смысле воля Божья. Более нестандартной ситуации, чем тюрьма или каторга представить себе трудно, поэтому не случайно практически все апостолы через неё прошли. Да и пророки, и просто рядовые сектанты тоже. Так что, один по жизни — мается, а другому — удовольствие от возрастания души, постижения. Я сейчас даже не говорю об исключительно духовных благословениях, хотя они самое важное. Взять, хотя бы, возможность в тюрьме брата поддержать… Так что, если ты попадёшь в тюрьму…

В.: А за что меня в тюрьму?!

П.: Не за что, а для чего. Чтобы не было иллюзий, которые часто ошибочно называют мечтами. Чтобы сердце не было разрезанным. Чтобы, наоборот, сердце зажило. Чтобы стать благословением для других. Кстати, очень часто, я читал, люди обращались к Богу, когда на их глазах христиан не просто гнали, но убивали. Между прочим, это — опыт апостола Павла, ведь сердце его дрогнуло явно прежде, чем Господь обратился к нему, гонителю христиан, со словом видения. Павел (тогда его ещё звали Савлом) был распорядителем на казни Стефана-первомученика, об этом в 7-й главе Деяний рассказывается. Стефана убивали, живого камнями забивали, а он при этом Бога видел, Христа видел и рассказывал о том озверевшим убийцам. И сердце Савла дрогнуло. А Слово — это потом. Так Павел же не единственный! История крестовых походов — богатейший к тому материал. Ведь озверевшие крестоносцы, одержимые духом, как они полагали, Христовым, бросились убивать в первую очередь не турок-мусульман, что ещё можно было бы как-то понять (хотя и это грех), но своих, европейцев, тоже христиан. В частности, был поход на территории нынешней Франции против альбигойцев и вальденсов, такое имя еретикам тех мест сохранила история, а как они сами себя называли — кто знает? Сколько разных направлений объединили палачи под этим названием? Солдаты папы римского загнали еретиков на лёд… Зима, холодно… Очень холодно, мороз, раз лёд на озере стоял. Ветер, наверное… Загнали на лёд, не помню сколько, то ли двадцать девять человек, то ли пятьдесят девять. Но скорее — двадцать девять… Замерзают. Им условие: если в вопросах веры подчинятся приказам римского папы — а про римского папу, если ты помнишь, внушают, что он наместник (т. е. заместитель) Бога на земле, — то их со льда выпустят и убивать не будут, а нет — замёрзнут. Но все двадцать девять остались на льду. Плечо к плечу, чтобы не так быстро уходило тепло, а вместе с ним и жизнь! Но на призыв «покаяться» не откликнулись. А потом запели. Запели гимн и гимн этот был про Христа. Когда начали петь, то их было двадцать девять, а когда закончили, то стало тридцать. Сердце, как и тогда, сотни лет назад на казни Стефана-первомученика, дрогнуло у распорядителя казни, на этот раз у командира отряда… Он шагнул на лёд и стал тридцатым… Такая вот история… А приказать своим солдатам отойти от берега и не довершать своего чёрного католического дела он не мог: во всяком отряде был свой святой отец, не хуже коммунистического комиссара — прирезал бы. Да и не будь святого отца, командира всё равно бы убили. Ведь дисциплина в подобных организациях католиков не хуже, чем в центрах Хаббарда. Они ж там сами себе не доверяют, не говоря уж о том, что не догадываются, кто рядом стоит. Только в центре Хаббарда, когда начальник начинает расспрашивать, о чём говорят друзья за соседним столом, по уставу надо брать в руки клеммы Е-метра, такой у них эвфемизм для детектора лжи, а католики в те времена и без Е-метра… Что ты открыла глаза? Разве пора?

В.: На лёд?.. Я не готова…

П.: Не всё сразу. Полнота возраста Христова — это всё-таки результат процесса… А на это требуется время. Может, глаза стоит закрыть? Ведь мы ещё не заживили разрезанное сердце. Так. Ты поняла насчёт тюрьмы? Зачем она?

В.: Да. Это обо мне. Я поняла. Да я и раньше понимала. Хотя, может быть, не так полно. И словами не могла выразить…

П.: Вернёмся к разрезанному сердцу. Так ты хочешь принять сторону Христа? Или пока нет?

В.: Что ты спрашиваешь? Ты же всё знаешь…

П.: А если так, то Христос учит, что испытания допускаются в жизни человека для того, чтобы он мог увидеть, что путь его — не туда, в тупик. Чтобы он мог остановиться и задуматься, и, обратившись, выбраться на другой путь, к жизни. Чтобы мог облегчённо вздохнуть и расправить грудь. Навсегда расправить. И вот тогда, что бы ни случилось, разбитого сердца не будет. Или разрезанного. Потому что нет очарований и миражей, а только истина. И в этом и постижение, и возрастание…

В. (Глубокий вздох): М-м-м…

П.: Так. Очень хорошо. А теперь я чувствую, что… Что произошло?

В.: Всё.

П.: Что «всё»?

В.: Раны нету. Края сошлись.

П.: Очень хорошо. А теперь не пора ли вернуться к вчерашней улитке в голове?

В. (Усмехнувшись): Улитка на склоне!..

П.: Что это ты Стругацких вспомнила?

В.: Просто: раз на склоне, то соскользнула. Всё! Соскользнула моя улитка.

П.: Куда соскользнула?

В.: А просто — соскользнула и всё! Нету! Нету той улитки, из-за которой мы ссорились. Прости меня, ведь это я те ссоры начинала. Невольно.

П.: Какие стали ощущения в голове? Какое настроение?

В. (Вновь глубоко вздыхает и улыбается): Ты ещё спрашиваешь?!

П.: Мы ещё когда-нибудь таким образом поссоримся?

В.: Нет.

П.: Тогда всё. Открывай глаза.

* * *

Как наблюдательный читатель сразу заметил, этот сеанс психотерапии отличается от предыдущих прежде всего тем, что для разрешения вопроса домашнего неустройства Психотерапевту пришлось привлечь богословие и историю христианства. Этот шаг был вынужденным, потому что резаная рана не поддавалась излечению в течение двух сеансов. Для Возлюбленной это редчайший случай.

Практика показывает, что в таких случаях (характер проблемы, уровень Личности очищающегося) обращение ко Христу позволяет заживить раны ложных убеждений. Ещё раз обращаем ваше внимание, что рана была не в теле памяти, то есть была не психоэнергетической травмой извне, но образовалась как бы «сама собой», была как бы надумана самим человеком. Подобные раны могут кровоточить неограниченно долго и могут, точно так же, как и травмы психоэнергетические, вытягивать у человека энергию: и 15, и 50, и более процентов, и точно так же приводят к неадекватностям поведения. Да, так устроен человек — неверная философия может его обессиливать в прямом смысле.

В следующей главе мы подробней рассмотрим взаимоотношение тела памяти не только с телом физическим, но и с телом сознания (мировоззрения) — так мы назвали «тело», в котором возникают обессиливающие несуразности неверного мировоззрения. В том и красота психокатарсиса, что он позволяет видеть враждебное, приходящее не только извне, но и как бы изнутри.

Как мы далее увидим, многие, прежде тёмные проблемы тела сознания становятся видимы только при наличии света — то есть Слова или Духа. Наблюдать можно не только излечение, как видно из вышеприведённой стенограммы сеанса психокатарсиса, но и собственно проблему. Порой человек бывает обессилен и сам не знает почему. И вот в такой ситуации Спаситель становится Спасителем среди прочего ещё и в психотерапевтическом смысле.

К этому мы тоже ещё вернёмся в следующей главе, а сейчас нас больше интересует следующий вопрос: а не может ли быть так, что многие уродства тела памяти и тела сознания всегда выправляются при участии Христа, только исцеляющийся на рациональном уровне об этом не догадывается? Почему бы и нет? И скорее — да, что следует хотя бы из того, что некрофилы для себя в положительном направлении психокатарсис отрицают. Если что и снимают, так только не из тела мировоззрения. Словом, одна видимость.

Совершенно очевидно, что глубина психокатарсического очищения, может быть, и будет сходной у тех, у кого суббота в четверг или в пятницу, но будет совершенно иной для тех, у кого суббота в субботу. В этом легко удостовериться на практике.

Мы не будем окончательно отвечать на вопрос о степени участия Христа, предоставим его решение проницательным. Только обращаем внимание читателя на один факт: познание о Боге у людей есть вне книжных знаний.

Может, отчасти, потому и была допущена Им на территории России коммунистическая атеистическая империя, чтобы этот факт стал особенно зримым.

Пример хотя бы следующий: человек, атеист, вернее, в третьем или четвёртом поколении безбожник, военный, участник войны в Афганистане, около сотни ночных боевых прыжков с парашютом, и, в связи с тем, что в условиях военных действий год идёт за три, — молодой пенсионер, алкоголик. Библию в руках не только не держал, но держать не имел даже и возможности. В пьяном состоянии формулируя причину отказа сходить на сельское протестантское богослужение (Украина), сказал, что не видит смысла идти в общество людей, двое из которых работают в магазине, где кроме прочих товаров торгуют и водкой. По мнению этого пьющего и ничего не читающего человека, истинные люди Божьи не только не пьют сами, но и не участвуют в распространении этого зелья, как и вообще любых наркотиков! Что и говорить, мысль, не доступная многим признанным богословам!

Если предположить, что познание о Боге бытует прежде всего в подсознании (надсознание, бессознательное — всё это синонимы), то в таком случае целесообразно рассмотреть библейские откровения у женщин сельских, то есть у тех, разум которых менее всего затемнён «рациональным мышлением».

В горах Средней Азии Ала, нашего Психотерапевта, кроме встречи с бандами потрясла и ещё одна встреча — с женщиной из глухого горного кишлака, в котором не найти не то что Библии, но даже и муллы с Кораном. И вполне возможно, что все последние десять столетий и не было. Она рассказала, как шла ко крещению. По-русски она — хотя и специально этот язык изучала, чтобы читать Библию, — говорит с ошибками, но понятно всё. Она помнит, как её мать говорила — разумеется, на своём родном языке — слово в слово повторяю: «Дочка! Бог есть! Рука, нога — дырка делал. Имени не знаю — но всех нас спас». Да, вот такая евангельская кампания… Дочка выросла, специально выучила русский, поскольку Махаммад, сколько ему «рука, нога дырка» ни делай, всё равно кроме как резать несогласных ни на что не способен. Дочка выросла и, разобравшись, чему учит Христос, приняла крещение. Естественно, что суббота для неё в субботу.

Итак, познание о Боге есть в каждом человеке и, решая вопрос о Его участии в освобождении от деформации тела, стоит об этом поразмышлять.

 

Глава тридцать седьмая

Тело мировоззрения, смерть Иуды, или Психокатарсис как миссионерское действо

Умозрительный эксперимент — инструмент чрезвычайно полезный для исследований не только в области теоретической и экспериментальной физики, но и в богословии.

Давайте попытаемся смоделировать судьбу Иуды Искариота в том случае, если бы он тридцать полученных за предательство Христа сребреников в лицо первосвященникам не бросил, а оставил бы себе и попытался устроить свою жизнь.

«Когда же настало утро, все первосвященники и старейшины народа имели совещание об Иисусе, чтобы предать его смерти… Тогда Иуда, предавший Его, увидев, что Он осуждён, и раскаявшись, возвратил тридцать сребреников первосвященникам и старейшинам, говоря: согрешил я, предал Кровь невинную. И бросив сребреники в храме, он вышел, пошёл и удавился» (Матф. 27:1-5).

Об Иуде-предателе (а среди учеников Христа был ещё один человек, носивший это в те времена популярное в Израиле имя — он Христу остался верен) Писание говорит лишь вскользь, но это немногое, собранное воедино, позволяет исследователям воссоздать объёмную многомерную картину.

Вот что можно извлечь из лучших богословских исследований.

Иуда родом был не из Галилеи, как все остальные апостолы Христа, а из Кариота, небольшого селения на севере Иудеи. Как следует из эпизода с женщиной из Вифании, умастившей ноги Иисуса перед погребением, в котором ученики Христа (Матф. 26:8, 9) немедленно подхватили мнение Иуды (Иоан. 12:4, 5), что умащение — растрата, он, Иуда, среди будущих апостолов пользовался авторитетом почти безусловным, был признанным.

/// Напомним, что для умащения женщина использовала драгоценное масло стоимостью в триста динариев. Один динарий — дневная плата подённого работника (мужчины) за двенадцать часов труда под палящим солнцем, поэтому сумма в триста динариев безусловно воспринималась как значительная. А для женщины, скажем, зарабатывающей древнейшей профессией (например, для «грешницы» из Лук. 7:37, которая также омыла ноги Иисуса), — тем более. Плата за одну «услугу» редко превышала два обола (обол — 1/6 динария. — Примеч. ред.). На эти деньги даже хлеба на день нельзя было купить. Разве что бобов. Естественно, что, поскольку не всегда удавалось найти за ночь нескольких клиентов, то на Востоке таким женщинам под стенами улиц приходилось часто не только оказывать свои услуги, но и жить. 300 динариев для них — состояние. ///

Всяким ученикам приятно, когда их учителю оказывают знаки уважения, и будущим апостолам, очевидно, тоже; но, тем не менее, когда женщину, помазавшую Иисуса драгоценным маслом, за этот величайший из знаков признания Иуда осудил, сказав, что лучше бы эти 300 динариев раздали нищим (Иоан. 12:4-6), — будущие апостолы с готовностью признали слова предателя истинными, духовными, ценными и тоже стали осуждать женщину. Женщине повезло: Иисус её защитил, признал её поступок истинным и, более того, предсказал, что везде, где будет проповедано Евангелие, непременно будет упомянуто её имя. Имя ей — Мария, сестра Лазаря. Многие учились у Христа и думали, что Его понимают, но даже апостолы три с половиной года вместо Его мученичества ожидали Его воцарения и прозрели только после Его вознесения. Мария же первая согласилась понять слова Учителя не «духовно» (на самом деле абстрактно), — то есть так, как приятно человеческому сердцу, — а поняла пророчество Христа о Своей смерти буквально, как суббота в субботу, и ободрила Спасителя, умастив Его ко смерти.

Мария не была признанной среди учеников — за это её будущие апостолы и осудили. Не осуждали и слушались они другого — Иуду из Кариота.

Иуда был целитель — во всяком случае, об этом можно догадаться из того, что, с точки зрения внешних наблюдателей, Иуда как целитель почти ничем не отличался от остальных учеников: исцеляли ученики, исцелял и Иуда. Если бы не «исцелял», это вызвало бы подозрение не только у учеников, но, главное, у самого Иуды. (Во времена Христа исцеляли не только Его ученики, не только Иуда, но и фарисеи. Христос сказал в ответ на обвинения государственников: «И если Я силою веельзевула изгоняю бесов, то сыновья ваши чьей силой изгоняют?» (Матф. 12:27)).

Иуду в число учеников призвал не Христос — его привели ученики Иисуса, полагая, что человек, по ощущению, столь значительный, как Иуда, может принести большую пользу движению. Христос умел снисходить к слабости людей вообще и к слабости учеников в частности, поэтому, чтобы и без того не вполне гармоничные с ними отношения не переросли в конфликт, Христос был вынужден не просто признать Иуду Своим учеником, но и допустить его на почётные места, как, скажем, на последней в`ечере. Тогда в верхней горнице по одну сторону Христа возлежал Его любимый ученик Иоанн, самый юный из апостолов, а по другую — Иуда. Из того, что непосредственно рядом были только Иуда и Иоанн, понятно, почему более никто из учеников не слышал слов Иисуса о том, что предаст тот, которому Иисус сейчас обмакнёт в кушанье хлеб. Никто, кроме самого Иоанна, к которому были обращены эти слова, и который сии Слова записал.

«Не о всех вас говорю: Я знаю, которых избрал. Но да сбудется Писание: „ядущий со Мною хлеб поднял на Меня пяту свою“.

Сказав это, Иисус возмутился духом, и засвидетельствовал, и сказал: истинно, истинно говорю вам, что один из вас предаст Меня.

Тогда ученики озирались друг на друга, недоумевая, о ком Он говорит.

Один же из учеников Его, которого любил Иисус, возлежал у груди Иисуса;

Ему Симон Пётр сделал знак, чтобы спросил, кто это, о котором говорит.

Он, припадши к груди Иисуса, сказал Ему: Господи! кто это?

Иисус отвечал: тот кому Я, обмакнув кусок хлеба, подам. И, обмакнув кусок, подал Иуде Симонову Искариоту» (Иоан. 13:18-26).

Иуда видел дела Иисуса, и ему казалось, что такой Учитель действительно, может воцариться не только над Израилем, но и над всем этим миром: Иисус пятью хлебами мог накормить целые легионы, и потому Ему не нужны были обременяющие войска обозы; в такой армии не было бы потерь в рядах сражающихся — ведь Иисус, как виделось Иуде, мог исцелить каждого и любого из павших поднять. Поэтому предательство Иисуса, предательство только ради умерщвления, Иуде — ученику, который, несомненно, мог рассчитывать в будущем могущественном государстве на место, по меньшей мере, премьер-министра, — было не с руки. Иуда хотел ускорить события (по сценарию, который ему, Иуде, грезился), ему прискучило быть бродячим учеником, пусть даже и с большой будущностью. Он хотел быть премьером. Лучше — императором. Но это за пределы подсознания не выходило. Итак, не предать, но подтолкнуть Иисуса к тому, чтобы Тот явил всё Своё могущество. Отсюда понятно, почему в Писании рядом оказались два совершенно несовместимых слова: «покаялся» и «удавился». Человек покаявшийся, то есть верою принявший Христову праведность, не совершает греха, тем более столь очевидного, как самоубийство. Слово «покаяние» в Писании может нести два смысла: первый смысл (высокий) — это принципиальнейший поворот в образе мышления, это — рождение свыше, вечность, Истина. Второе же значение слова «покаяние» — бытовое: сожаление (как жухлая форма страха) о последствиях какого-либо поступка. Разумеется, когда потенциальный премьер-министр и практикующий целитель Иуда из Кариота увидел, что предречённый пророками Царь царей позволил Себя схватить, приговорён к смерти и не делает попыток освободиться, премьер, целитель и говнюк, «раскаявшись», удавился, чем достиг целостности судьбы яркого некрофила.

Много лет Иуда сопротивлялся подминавшему его стремлению достичь смерти, в частности желанию самому на себя наложить руки (по тем временам застрелиться было не из чего, а повеситься — пожалуйста!). Почему же только после того, как он предал Христа, он обессилел настолько, что сопротивляться этому сжигавшему его стремлению более не мог?

Для того чтобы ответить на этот вопрос, мы введём два новых понятия: «тело мировоззрения» и «психомировоззренческая травма». С феноменами, для описания которых мы вводим эти два новые понятия, мы уже сталкивались. Это — разрезанное сердце Возлюбленной. Первый её брак не был волей Божьей (в высоком смысле слова), хотя и был Им допущен, как не самое большее из возможных зол. Неверное мировоззрение как проявление неполноты возраста Христова, при соответствующих внешних условиях привело к появлению кровоточащей раны, боль от которой не только приводила ко многим неадекватным поступкам вообще, но и к необоснованным ссорам её с П. в частности. Незалеченное «сердце» не только обессиливало Возлюбленную собственно болью, но и ложными поступками, призванными эту боль приглушить. Таким образом, грехи, которые в зримой форме можно воспринимать как рану на сердце или как предметы в грудной клетке, плече и т. п., грехи, которые не были привнесены извне, а являются самотворчеством, мы будем называть психомировоззренческими травмами. Пространство же, в котором человек их обнаруживает, как в пределах своего физического тела, так и вне его, мы будем называть телом мировоззрения. Как синоним может употребляться словосочетание «тело сознания», которое подчёркивает тот факт, что существование объектов этого «тела» вполне или отчасти контролируется сознанием. Этот контроль, в частности, проявляется в том, что рана на сердце Возлюбленной, после того как она была выявлена на первом сеансе, могла бы затянуться и без присутствия Психотерапевта, без повторного сеанса, скажем, если бы Возлюбленная в тот вечер взяла в руки Библию и с молитвой (т. е. совместно с Духом Божьим) вникла бы в мир её истин. Это могла быть и иная книга, в результате чтения которой произошло бы переосмысление закономерностей жизни. Книгу могла бы заменить беседа с победившим тот же порок человеком или глубокая, берущая за сердце биофильная проповедь. Всё это формы высокого психокатарсиса, лечебный же его подвид имеет то преимущество, что позволяет осуществлять визуальный контроль.

Иуду к самоубийству привело не одно только предательство. В Евангелии записано, что Иуда был вор (Иоан. 12:6), но носил денежный ящик, который ему доверили как наиболее, по мнению учеников, надёжному члену коллектива.

Серебро динариев в руках алчного Иуды могло стать для него как бы зеркалом, в котором отразились бы его, Иуды, поступки. Оно могло стать для Иуды испытанием, верно истолковав которое и покаявшись, он мог обрести «любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, веру, кротость, воздержание» (Гал. 5:22, 23). Бог желает, чтобы все спаслись, поэтому каждый из нас нуждается в подобном ящике с тем или иным содержимым. Для Иуды в ящик были положены деньги.

Рядом с таким Учителем даже «премьер» не может оставаться примитивным, поэтому подозревать Иуду в прямолинейно-бесхитростном обкрадывании было бы уж совсем несправедливо. Иуда брал деньги как нечто принадлежащее ему по праву, принимал их как гонорар, положенный ему за особенные его дарования, за то, что он лучший (а об этом он знал наверняка, подмечая особенное к себе отношение остальных одиннадцати учеников) — и это, как ему казалось, было справедливо. Но Иуда, наверное, не знал, что, присваивая из ящика деньги, он обогащался не только динариями, но и психомировоззренческими травмами, которые его обессиливали. И чем больше света он получал, чем большее число раз он, присев на один из камней Галилеи и смотря на пламя костра, слушал Того Единственного, Кого и стоит слушать, и не следовал за Ним душой, тем более и более мусором отказов он засорял своё тело мировоззрения. Не будь для Иуды ученичества у Назарянина, не будь вообще в этом мире веяния Святого Духа, достигающего подсознания каждого, не будь многих вечеров у костра, обогревавшего и облёкшееся в плоть Слово, не умножай Иуда сорных в себе предметов, для Предателя оставалась бы возможность жить даже после его оставшегося в веках поступка в Гефсиманском саду. Но Иуда обессилил себя таким множеством отказов принять свет, что сопротивляться некрофилическому влечению к смерти более не мог.

Иуда из Кариота мёртв, но, как до, так и после него, жили и живут другие иуды. Сталинские концентрационные лагеря — потрясающий для человечества урок. Сталинская машина репрессий не разбиралась, каких убеждений попадали в неё люди, просто нужны были рабочие руки, труд которых не надо было оплачивать. Поэтому в лагерях бок о бок работали люди совершенно различных убеждений. Условия же для жизни и смерти у них были одинаковые. Прежде других в этих условиях человеческий облик теряли обыватели без убеждений, затем коммунисты-атеисты, первыми же среди них — работники партаппарата; они рылись в помойках, готовы были продать всё и вся, своё тело и способность писать доносы, предавать и оставаться верными. Коммунисты — признанные мудрецы той эпохи, жрецы очередной государственной религии, на этот раз — откровеннее других безбожной. Они, самоизуродовав атеизмом одну из областей тела мировоззрения, не только раньше верующих в Бога теряли человеческий облик и превращались в скотов, но и гибли. Не всякий признающий существование Божие родился свыше, но даже формальное благополучие тела мировоззрения укрепляет способность к выживанию. В этом один из важнейших уроков сталинских лагерей.

Очевидно, что тем, кто принимает принцип «суббота в пятницу (воскресенье и т. п.)» или тем, кто принимает принцип «суббота в субботу» (а в этом, напоминаем, проявляется нелукавость мышления, отношение к Богу и к данному Им Закону), доступна разная степень самоочищения тела мировоззрения. Разная степень самоочищения тела мировоззрения непременно должна каким-либо образом измеряться. Соломон, мудрейший из людей, как о нём сказал Сам Господь, естественное совмещение души с Истиной называл «страхом Господним»:

«Страх Господень — ненавидеть зло, гордость и высокомерие и злой путь и коварные уста» (Притч. 8:13).

«Страх Господень прибавляет дней, лета же нечестивых сократятся» (Притч. 10:27).

Статистика, охватывающая миллионы людей, вполне подтверждает это положение Библии. Христиане-адвентисты, которые как минимум на догматическом уровне провозглашают принцип «суббота в субботу», по сравнению с христианами других деноминаций (теми, у которых в пятницу, воскресенье, среду и т. п.) живут в среднем на семь лет дольше. Но эти сравнительные статистические данные получены в условиях Соединённых Штатов ХХ века, где инквизиция пока не имеет возможности действовать открыто. Для других столетий и территорий, скажем, для времён крестовых походов против вальденсов соотношение цифр вполне может оказаться противоположным.

Истина бесконечна, а описания и теории, даже в случае своей истинности, — к Ней лишь приближение. Приближением, достаточным для рассмотрения проблем, поднимаемых в нашей книге, мы считаем разделение человеческого естества на четыре тела: тело физическое, тело памяти, тело мировоззрения и тело духа. Читателя, интересующегося свойствами тела духа, мы отсылаем к образам Библии, здесь же мы ограничимся той мыслью, что биофильная составляющая в теле духа может быть, а может и не быть. Выражаясь евангельским языком, человек в этой жизни, в данный момент времени, свыше или родился или не родился. Этот факт чрезвычайно важен для практики психокатарсиса. Рождение свыше проявляется в стремлении к совершенству, не только на уровне логическом, но и на подсознательном, проявляется в стремлении к адекватному обстоятельствам мышлению и к здоровью, то есть к очищению тела памяти и мировоззрения. Человек, свыше не рождённый, или вообще отказывается от очищения — даже от травм, нанесённых извне, — или же ограничивается очищением тела памяти и лишь некоторой части тела мировоззрения. Он не чувствует потребности стать лучше, свободнее, сильнее. Это болезнь духа.

Восточные системы мировидения предполагают существование в человеке множества тел: эмоций, астрального и т. п. Мы уважаем эти восточные построения в том смысле, что они признаны великим множеством людей по всему миру, как на Востоке, так и на Западе. Но далее уважения мы не идём, поскольку практика освобождения от заболеваний показывает, что часто для того, чтобы выздороветь, прежде требуется освободиться от восточных медицинских построений. В частности, Возлюбленной, болезни которой (скажем, тот же камень в почке; ей ещё предстоит из-за этого тяжёлая операция) были следствием её пребывания в среде целителей, ясновидцев и т. п. Знание восточных медицинских схем для них обязательно, преданность им возводится до уровня добродетели, и такое отношение было внушено и Возлюбленной. Однако по мере освобождения от сорных предметов, отягощавших нормальный обмен веществ, свободная от всякого рода враждебных внушений область подсознания подсказала, что для выздоровления «мудрость» Востока необходимо собрать в книгу, которую надо затем закрыть. Книга назойливо раскрывалась вновь и вновь до тех пор, пока Возлюбленная не убрала её на полку, где, зажатая другими книгами, она уже не могла выскользнуть наружу. Совершенно независимо идентичную рекомендацию дало и подсознание Психотерапевта. Медицинские «знания» Востока предстали в виде бунчука, цветного, раскрашенного и шутовского, который был воткнут ему в чакру Сахасрара — ох, опять понесло на Восток, — просто в макушку головы. Чтобы решить проблему боли, которую он воспринимал как ревность (металлический панцирь, в который его заковали, когда ему было шестнадцать лет), прежде надо было избавиться от этого бунчука. Выдернув бунчук, он не только освободился от железного панциря, но и перестал в тесной комнате упираться макушкой в обшитый металлическими плитами потолок и по длинному коридору вышел из массивного бетонного тела плотины гидроэлектростанции на солнце, и ступил на лестницу, идущую не вверх и не вниз, но вперёд; впереди же на ней распростёр Свои объятия улыбающийся Христос.

Справедливости ради стоит упомянуть, что подсознание в своём стремлении вылечить дающее ему приют физическое тело таким образом относится к теоретизированиям целителей и медиков не только Востока, но и Запада. Когда Возлюбленную, готовившую для Психотерапевта вкуснейший обед, на кухне «прострелил» радикулит, то для того, чтобы её вылечить, Психотерапевту пришлось увести её и от учений Запада. Когда он стал искать в её теле предмет боли, Возлюбленная стала толковать боли воспалением нерва, что совершенно очевидно для всякого, кто верит в так называемую научную медицину. Отчаявшись, Психотерапевт волевым усилием увёл любимую в пейзаж, где не было места для разговоров о нервах, и за несколько минут с помощью сети она выловила всех змей и ящериц, в разное время поселившихся в пустыне; затем одинокая путешественница изменила причёску, что-то сделала с обувью, которая совершенно не подходила для жаркого климата пустыни и переодела странное, никогда прежде у неё не бывшее синее тёплое шерстяное платье с длинным рукавом, неизвестно откуда взявшееся, которое, сами понимаете, в жаркой пустыне сковывает движения. Возлюбленная задремала, а проснувшись, про боли в пояснице и не вспомнила, пока Психотерапевт не поинтересовался, что это она такая весёлая и подвижная, ведь буквально час назад не могла разогнуться.

Психокатарсис не совмещается ни с восточными, ни с западными моделями человека, зато он вполне совмещается с представлениями библейскими. «Дух, душа, тело», — говорит апостол Павел, памятуя формулу из Бытия:

Прах + дух = душа.

Это рождение. Обратный же процесс аналогичен:

Душа — дух = прах.

Дух возвращается к Богу, душа умирает, мёртвые спят во прахе в ожидании Воскресения и ничего не чувствуют и не знают. Но пока человек жив, все три качественно особенные части его естества значимы и, как следует из Библии, взаимовлияют друг на друга. В нашей книге тел — четыре, из чего следует, что тело памяти и тело мировоззрения мы объединяем в одно — душу. Душа по-гречески — «психо», слово «катарсис» тоже пришло к нам из греческого языка и означает «очищение», в нашем случае — очищение от мешающих предметов. Очищение означает движение, а оно возможно только в том из двух направлений, которое сердцевиной своей избрал каждый конкретный человек. Остаётся только повторить, что действие лечебного психокатарсиса не охватывает области, изменить которые в состоянии один лишь Бог.

Как бы чудодейственное исцеление физического тела — не более чем следствие ускорения возможных процессов в теле памяти и теле мировоззрения. Разделение двух последних условно хотя бы потому, что «всякое слово речённое есть ложь», никакому человеческому слову не но силам описать полноту изменений форм бытия.

Как мы убедились, различные по формам психоэнергетические и психомировоззренческие травмы образуются как внутри физического тела, так и за его пределами, что мы и попытались передать б`ольшим (на рисунке) изображением тел памяти и сознания (мировоззрения). На рисунке они объединены в одно тело — душу. Размеры же тела духа подчёркивают тот факт, что дух жизни приходит от Господа в момент возникновения человека, а появление дополнительной, биофильной, составляющей в результате рождения свыше — и вовсе наиболее значительное событие в жизни любого человека.

Тела влияют друг на друга, и было бы странно, если бы это было не так. Библия рекомендует воздержание, но, разумеется, не в традициях некрофилического монашества (умерщвление плоти). Истина в том, что для физического тела человека благословенно питание — полноценное и разнообразное, а это все продукты, кроме вредных для здоровья. Истина в том, что в высоком смысле семья (истинное воздержание есть полное самовыражение с половинкой) благотворна не только телу мировоззрения, но и телу физическому. Истина в том, что здоровые привычки, ограждая тело памяти, оздоравливают и тело физическое. И здоровое питание, и здоровая семья, и здоровые привычки благотворно влияют на духовную жизнь — так говорит Библия. В свою очередь, здоровое тело духа, или попросту рождение свыше, приводит к тому, что человек освобождается от заблуждений тела мировоззрения, обессиливающих его физическое тело, и от психоэнергетических травм тела памяти. То есть состояние тела духа определяет состояние души, душа — состояние плотского тела, а оно, в свою очередь, — состояние тела духа. За б`ольшими в этой области подробностями мы отсылаем любопытного читателя к Библии.

Итак, что произошло с Иудой? Предательством, воровством, «покаянием» и неприятием Христа он настолько отяготил своё тело мировоззрения, настолько его обессилил, что не мог более сопротивляться увлекающему его к смерти водовороту — и удавился.

А что произошло бы с ним, если бы он не «покаялся»? Если бы он не стал сожалеть о последствиях предательства? Ещё раз обращаем внимание на постановку вопроса. Вопрос не в том, что бы произошло с Иудой, покайся он в высоком смысле этого слова. Вопрос в том, что бы произошло с ним, не покайся он вовсе, ни в каком смысле.

Тело духа Иуды такое же тяжелобольное, как и у абсолютного большинства людей прошлого и настоящего, — свыше он рождён не был. Своё стремление к доминированию он вполне реализовывал среди учеников скандального в воображении населения Иудеи и Галилеи Учителя. Учитель изъяснял парадоксальные истины о том естестве, которое редко замечают, — собственной душе. Он в совершенстве владел искусствами исцелять, изгонять бесов, поднимать мёртвых, усмирять бури и кормить легионы людей всего несколькими хлебами. Но Он не умел согласиться стать в этом мире императором. Такой, с точки зрения Иуды, непрактичный человек мог претендовать на престол Иудеи, и, пожалуй, всего мира только под руководством человека здравомыслящего. Однако ему, Иуде, Учитель уступал не только в практичности. Он, Учитель, владел далеко не всеми методами убеждения. Говорил всё больше притчами, чтобы люди догадывались, но ведь далеко не все, как ясно видит он, Иуда, могут догадываться самостоятельно, и чтобы они приняли Истину, проще было бы просто поднажать, или, выражаясь сложнее, говорить более веско и убедительно. Несовершенной также была и манера Учителя исцелять. Да, Он, Учитель, видел людей насквозь, знал все их мысли и времени на китайские церемонии с ними не тратил, и к желающим получить исцеление всегда, в сущности, обращался с одним и тем же вопросом: доверились ли они Богу? Полностью ли Ему доверяют? Готовы ли отказаться от поклонения поселившимся в сердце идолам, признают ли они Его как Сына на том только основании, что Он есть любовь, — и только тех, кто решался ответить на этот вопрос утвердительно, кто исповедовал своё доверие Богу с особой интонацией — только тех Он исцелял. В этом-то и было основное несовершенство Учителя — неисцелёнными уходили многие, а в Своём родном городе Назарете, по причине безверия жителей, Он и вовсе не смог совершить ни одного чуда. А кто может дерзать быть Императором, если его фанатично не поддерживают, в первую очередь в родном городе? Он, Иуда, в исцелениях был более искусен. Он тоже, разумеется, спрашивал о доверии Единому Богу Израилеву, Вседержителю и Господу воинств — но, в отличие от Учителя, исцелял при любой интонации ответа. Интонаций множество — и при всех он, Иуда, великий целитель, мог принести облегчение людям. Надо было лишь веско и убедительно сказать: «Дух болезни тебя оставляет!» или что-нибудь вроде того — и у людей проходили боли, останавливались кровотечения, и больше о том, что болит, они не заикались. Чудо с хлебами, правда, у Иуды пока не получалось, но это ничего, дело наживное — не зря же он-таки живёт и учит рядом с Учителем. И не зря к нему, к Иуде, всё с б`ольшим и б`ольшим уважением начинают относиться остальные одиннадцать учеников! Впрочем, достаточно! Три с половиной года одних слов, пора действовать, пора Ему исполнить, что предсказали о Нём пророки, — и вырвать, наконец, власть из рук ненавистных римлян, дать избранному народу, евреям, то, о чём они так давно мечтают — власть над людьми. Надо подтолкнуть, подтолкнуть, подтолкнуть — но как? Молитва, молитва и ещё раз молитва; и вот первосвященники предлагают сами: предать Того, Которого нельзя предать. Но ведь по молитве предлагают? Ведь колена преклоняли? Преклоняли. Религиозные слова говорили? Говорили. Может, на предательство воля Божья? Да и с`илен Он освободиться из любых, самых цепких рук — не иначе как это благословение обстоятельствами — что ж, используем и их, и обстоятельства, и первосвященников.

Как?

Он не может освободиться?

Что я наделал?

Господи!

Все мои планы рухнули!

Бог Израилев!

Я не буду премьер-министром!

Я каюсь!

Я каюсь!

Вот я ещё и по земле катаюсь!

Я чувствую, как я каюсь!

Как мне больно!

Душа болит!

Каюсь!

Повеситься?

Где верёвка?

Ы-ы-ы-хр-р-р… Аык-к-к!..

Покаяние — это прекрасно, но только в том случае, если это родовые муки обновлённого тела духа! В противном же случае на ложном основании можно построить только нечто ложное, отвратительное, и вместо ожидаемого свежего, только распустившегося цветка покаяния в теле мировоззрения затопорщится ломаная проржавевшая колючая проволока обессиливающей гордости. Она обессиливает во всех смыслах, и в сопротивлении смерти — тоже. И потому, не разыграй Иуда комедии «покаяния», — он мог бы жить. «Покаяние» было той последней каплей в чаше мерзостей, которую с`илен вынести человек.

А не умри он от «покаяния», какова была бы его жизнь? Какова была бы жизнь разделённого с Христом человека, весьма религиозного, в достаточной степени самопожертвенного и способного быть руководителем? Он был практичен — и сребреники употребил бы в дело. Очень может быть, что со временем он бы их раздал — не с его образованием и способностями всю жизнь цепляться за деньги. Сомнительно, чтобы Иуда искал утоления своих страстей на путях светской власти — слишком мелко. Скорее всего, своё стремление быть первым он бы реализовал, организовав религиозную секту. Христианскую. В соответствии с полученным у ног Слова образованием. Его последователи были бы убеждены, что из двенадцати апостолов одиннадцать Учителя предали, так и не взвалив на себя бремя служения предательства, и лишь один Иуда остался верен до конца. Он выполнил свой долг Ученика, взвалив на свои плечи самое тяжёлое, неприятное, но единственно необходимое дело — проложил путь Учителю на крест. Ведь Тот — Агнец, закланный от Сотворения мира. Значит, на то была воля Божья, и избран её исполнить был он, Иуда. Свидетельство же небесности Иуды — его власть над болезнями, которая чем дальше, тем более возрастает. А ведь болезнь, как считали бы последователи Иуды, есть несомненное зло, освобождение страждущего от неё — несомненное благо, а исчезновение некоторых симптомов — несомненное свидетельство над болезнью победы. Это общепризнанно, и усомниться в этом редко кто себе позволяет.

Всегда были и есть люди, которым нравится верить, что исчезновение симптомов и есть выздоровление. Также всегда были и есть люди, которые верят в особую избранность Иуды. Из живших спустя 19 столетий после Иуды достаточно вспомнить Леонида Андреева и его «Иуду из Кариота». Его Иуда — самый преданный ученик Иисуса, страдающий от фанатизма и тупости остальных учеников.

Открытые последователи Иуды — непопулярны. Гораздо более популярны скрытые последователи фарисеев — государственники. Это не удивительно: различные формы некрофилии не обязательно должны быть равнораспространённы.

Иудаизм во все времена не был един, не был он един и во время Христа. История сохранила для нас лишь некоторые названия некогда существовавших в те времена церковных направлений: фарисеи, саддукеи, зелоты, иессеи, последователи Иисуса из Назарета. Представители всех этих направлений претендовали на владение истиной и по отношению друг ко другу особого восторга не испытывали. Фарисеи более других почитались народом за людей нравственных и пользовались в народе наибольшим влиянием. Иными словами, они были некрофилами-государственниками и были в состоянии без отвращения исповедовать то, что было приемлемо для большинства населения. Этим их проявления некрофилии отличалась от проявлений той же некрофилии у Иуды. Предпочтения Иуды явно были негосударственнические, иначе говоря, сектантские. Иуда не позаботился стать признанным в признанных формах религиозности — иначе ко времени крещения Христа он уже был бы национал-авторитетом. Ведь подавляющим Иуда был уже к моменту встречи с Его учениками, что видно хотя бы из того, что его «полюбили». То, что некрофилия Иуды более носила сектантский, нежели государственнический характер, следует также из распространённости его последователей — их было немного во все века. Итак, не-«покаявшийся» Иуда, останься он жив, стал бы во главе не самого популярного церковного направления. Но христианского.

У обессиленного Иуды, возможно, не было бы женщин. Задолго до Христа у язычников существовала такая традиция: уходить в пустыню. Но, возможно, и наоборот — у него было бы много жён, как у признанного во многих народах пророка-государственника — Магомета (Махаммада). Когда у Махаммада было четыре жены, его спросили, сколько у правоверного должно быть жён. Махаммад после молитвы ответил — четыре. Так ему сказал его бог. А потом Махаммаду захотелось ещё одну. Он опять помолился, и его бог ответил ему: «Тебе можно больше, ведь ты же Пророк!» Возможно, что у Иуды тоже было бы девять жён, и все красавицы. Это значит — ни одной генитальной. И признанный праведник Иуда Искариот, несмотря на самые утешительные половые фантазии, никогда бы не познал, чт`о есть половинка, Единственная, Возлюбленная, и с Ней в Боге слияние и возрастание. А согласитесь, обидно, растравив себя с девятью анально-накопительского типа жёнами, так ничего и не познать.

Иуда был в присутствии Божьем, но так никогда и не познал, чт`о есть с Ним общение — он и здесь остался обделённым. Обделённым бы Иуда оказался и в познании психокатарсиса (в высоком его смысле). Душевные процессы для него возможны лишь в противоположную от обновления сторону.

Но не все, к счастью, в этой жизни Иуды. И именно поэтому психокатарсис может принести неоценимую пользу в миссионерской работе. Миссионерская работа и есть продолжение психокатарсиса, и понимать это — благословение.

Христос умел говорить притчами. Он указывал слушателям на поля пшеницы и рассказывал о зерне, которое может упасть на благоприятную или бросовую почву. Он был в Храме и указывал на храм Своего тела, который разрушится и в три дня воздвигнется вновь. Христос вообще говорил не просто на языке, людям понятном, но образы, Им представляемые, для каждого данного слушателя были особенно значимыми. Он был Истина и знал, что только и именно такой метод действенен для тех, кому чужды внушения.

Болезненное искажение, о котором человек может сказать, когда оно в его теле появилось, в результате какого заблуждения оно в тело могло проникнуть, внутренний образ, который можно не только оценить качественно (что он обессиливает), но и можно определить, сколько он отнимает процентов сил, — такой образ-притча бесценен в миссионерской работе. Скажите, какой другой образ может быть более близок для осознания проблемы греха? А если убедиться, что грех обессиливает, то что мешает вступить в жизнь лучшую?

Миссионер никогда не приходит на пустое место, но лишь туда, где прежде уже успели наследить очень и не очень признанные, после которых людей надо лечить. Как, например, Возлюбленную от переселения душ. И здесь психокатарсис облегчит усилия: души перестанут переселяться, они перестанут быть безусловно вечными — и утвердится Воскресение!

«Ибо благодатию вы спасены через веру, и сие не от вас, Божий дар; не от дел, чтобы никто не хвалился» (Еф. 2:8, 9).

«Отложить прежний образ жизни ветхого человека, истлевающего в обольстительных похотях, а обновиться духом ума вашего и облечься в нового человека, созданного по Богу, в праведности и святости истины» (Еф. 4:22-24).

 

Глава тридцать восьмая

Чудотворение

То, что будущие апостолы любили Иуду столь же страстно, как и набожные немцы — Гитлера, — мысль хотя и новая, но в дополнительных пояснениях не нуждается. А вот тему Иуды как чудотворца-целителя мы считаем необходимым развить.

В главе о комбинациях эроса мы описали свойство людей воспевать психоэнергетические травмы. Гордость подсказывает, что я есть, в сущности, лучшее на этом свете, а потому, если уж возникает чувство к лицу противоположного пола, то это чувство непременно высшее из всех возможных — любовь.

Раз люди воспевают психоэнергетические травмы, то всегда найдутся такие, кто доведёт воспевание до уровня обожествления. По той же самой схеме: известно, что наивысшее состояния души — поклонение Богу, единение с Ним; а так как я с Богом (несомненно!), следовательно, то, что я сейчас чувствую, и есть настоящее прекрасное чувство, потому что я .

И действительно, во все века страшное и загадочное в сознании людей становилось сакральным. Библейская истина «Бога не видел никто и никогда» не была новостью и для языческих мыслителей дохристовой эпохи, во всяком случае, известна лучшим из этих мыслителей. Можно предположить, что даже не приняв в сердце Спасителя, эти мыслители согласились бы со второй заповедью Божьей: «Не делай себе кумира и никакого изображения… не поклоняйся им и не служи им…» (Исх. 2:4, 5).

Однако люди делали и делают. И поклоняются.

Настойчиво.

Несмотря на преследования сильных и насмешки умных.

Несмотря на обличения пророков Божьих.

И это не случайно. Закон Божий можно нарушить тысячами различных способов, почему же люди настойчиво выбирают именно этот?

Потребность превратиться под мертвенно-неподвижным идолом «доброго» божества в абсолютное ничто объясняется не духовными, в смысле соединения с Единым Богом, потребностями, а душевными. В терминологии этой книги — понуждениями или от тела мировоззрения, или от тела памяти. Идол с позолотой вокруг головы в душе П. (глава «Великая блудница») существовал в теле памяти.

Теперь давайте проведём мысленный эксперимент, но в форме, несмотря на серьёзность темы, шуточной.

Древний мир. Доисторический. Самолётов, магазинов и в них очередей нет. Но Психотерапевт уже есть. Вернее, Психотерапевт в том только смысле слова, что тело памяти у него отягощено, перед глазами у него — идол женского божества, а разум выработал способность освобождаться от травм просто в процессе их созерцания (без специальных с травмой манипуляций). Да и одет он несколько иначе — в модную мамонтовую шкуру. А под шкурой (женщины, обратите внимание!) ничего нет!

— Уй! — прокричал своё имя перед каменной богиней Психотерапевт. И стыдливо, как некогда Адам, прикрыл ничего краем шкуры.

— Уй говори — душа боли, Небесная! — дерзнул приблизиться ещё на один шаг к Небесной из камня Психотерапевт Уй.

— Уй… — Уй поправил кусок шкуры, — Уй твоя носи жертвы! Уй знай: твоя долго делай туда-сюда — приятно будет! — И, как ему и посоветовали в соседней пещере, Уй, прищурив глаза, стал ритмично класть поклоны. Постепенно ритм им овладевает настолько, что он перестаёт видеть даже с открытыми глазами и постепенно впадает в такое состояние, которое спустя тысячи лет специалисты назовут изменённым, рабочим, или попросту — трансом. И Уй при созерцании — меняется!

— А-а-а-а!!! — вдруг завизжал в восторге Уй, так что в недалёких престижных пещерах вздрогнули. — А-а-а!!!

— Опять Большой Уй мамонта хрюхнул, — вздохнули даже в пещере за дальним лесом.

— А-а-а!!! — скакал вокруг Небесной Уй, не замечая, что потерял важный кусок шкуры. — А-а-а-а!!! Как хорошьё!! Моя так легко вздохнула! Моя больше не болей!!! А-а!!!

И ещё долго вокруг костров, удобно расположившись на черепах мамонтов, доисторические старушки судачили об очередном чуде исцеления, которое сотворила их богиня.

Но для осмысления двух несовместимых механизмов исцеления нет особенной нужды отправляться во времена столь отдалённые. В 325 году по Р. Х. подданные Римской империи стали христианами. Сделано это было так же, как и во многих других странах впоследствии: император Константин издал указ о том, чтобы все покаялись и в качестве внешнего знака, в качестве своеобразной печати покорности («своих ног») наложили на себя исполнение субботы в День Солнца (впоследствии — воскресенье). Благодарные потомки уверовавших по этому указу причислили императора к лику святых и даже более того — признали его равноапостольным. Сам император Константин настолько проникся новой, введённой им верой, что, спустя много лет после своего указа, даже принял крещение.

Много претерпел Рим со времён того указа: варвары приходили, грабили и уходили, потом приходили другие, но тоже грабили и разрушали, — словом, Рим опустел. Но бывает, что и мёртвые города оживают, и вот один за другим стали приходить римские папы, потянулись в город поклоняющиеся, стали рассказывать о чудесных исцелениях. Исцелялись, преимущественно, у каких-нибудь предметов. Одним из таких предметов была вновь открытая гробница «равноапостольного» императора Константина. Паломников приходило множество — некоторые при усыпальнице исцелялись. И так продолжалось множество столетий. Продолжалось до тех пор, пока в XIX веке гробницей не заинтересовались археологи и с благословения «святого» папы не раскопали её. Что же оказалось? Оказалось, что в чудотворной усыпальнице успокоился от трудов не «равноапостольный» Константин, а Констанция, которая поражала даже привыкших не удивляться римлян своей сексуальной распущенностью и кощунствами — тем она и вошла в историю. Попросту говоря, даже проститутки считали её шлюхой. Нам не известно, входила ли Констанция в какую-либо современную ей ассоциацию народных целителей (биоэнергетиков, биотерапевтов, психоэнергосуггестологов, астротерапевтов, мануальных терапевтов), но факт остаётся фактом — на её могиле исцелялись даже спустя тысячу с лишним лет.

Но что там времена доисторические или времена некрещёного императора Константина! В ХХ веке сельский житель Порфирий Иванов был настолько убедителен, что даже фашистские каратели признали его за бога. Стыдно сказать, за русского бога. И это при живом Гитлере! Интересно, что признали его каратели по достаточно малозначительному (для невовлечённого наблюдателя) поводу: Порфирий Иванов зимой мог ходить голый. (Повод — это для логического ума, причина — в убедительности.) Иванов исцелял, вернее, люди, приходившие к нему, уже более не замечали симптомов, с которыми они к нему приходили.

Но исцелял Иванов не только при жизни. Он не преминул себя назвать живым богом и продолжает исцелять людей даже после собственной смерти. Достаточно снять обувь и босым обратиться к нему: «Учитель, Учитель!», — и верующий в Иванова более прежних своих симптомов не замечал. (Подключение к ближайшему целителю?) У нас нет статистических данных, чтобы сравнить исцеляющую силу проститутки Констанции и живого «бога» — Порфирия Иванова, но, исходя из простых соображений, нам кажется, что хотя некоторые русские сочтут более могущественным богом Иванова, то некоторые итальянцы всё равно решат, что их проститутка лучше русской.

Эпоха атеизма тоже оставила своё наследие в области «чудотворных» исцелений, поэтому не стоит верить утверждениям, что атеисты были существенно более несчастны, чем последователи каких-либо иных государственно-признанных учений, течений и увлечений.

Многие писатели эпохи атеизма с энтузиазмом писали о чудодейственном воздействии водки. В сущности, схема психотерапевтического воздействия чрезвычайно проста и похожа на предыдущие, только вместо некрополя священнослужителя, целителя или истлевшей проститутки для отключения логического контроля человека берётся 40%-ный раствор этилового спирта.

Вы заболели. Опасно. Находится приятель, который говорит:

— Ерунда! У меня тоже было нечто подобное! Я знаю такое лекарство — закачаешься!

После того как вы тилиликнули как следует, приняли на грудь литр, нажрались как свинья, упились до положения риз, ваш приятель вам сообщает:

— Ну, вот! Теперь ты будешь здоров! Забудь про свою болезнь! Выкинь её из головы! Завтра уже ничего не будет!

Ваше отключённое логическое мышление вполне может этих слов и не запомнить, но подсознание, в особенности тело памяти, не дремлет никогда. Поэтому, проспавшись, вы с удивлением обнаруживаете, что чувствуете себя вполне здоровым.

Этим способом исцелял набожный припадочный Достоевский, певец патологических состояний.

Интересно, что в то время, когда Иисус из Назарета был ещё ребёнком, умер бог. Божественным был признан упокоившийся император Римской империи Август. Божеством его признали Признанные Великого Города, патриции, то есть те, о которых никто не смел сомневаться, что они лучшие — высшие администраторы, некоторые писатели, философы, сенаторы, — словом, слуги своего народа. Император Август, которого потомки оценили как наиболее бездарного из всех императоров I века, тоже исцелял. Он отличался от проститутки Констанции только половыми признаками, в остальном было всё то же: генитальным сексом заниматься не умел, что следует из того, что он с большим удовольствием убивал и грабил. Народ его очень любил и, как видно из титула, боготворил. Титул — дело серьёзное, в особенности если он присваивается в Риме. Признанные это признанные, поэтому в признании императора Константина равноапостольным не в силах усомниться миллионы и миллиарды римских католиков.

— Подумаешь! — возможно, усмехнутся многочисленные последователи живого бога Иванова. — А вот попробовали бы эти императоры в мороз да по снегу, да в России, да в одних трусах!

Мы согласны. По снегу лучше, чем водкой. Но ещё лучше, как Большой Уй, войти в транс перед каменной Небесной, любым другим изображением, или просто перед узорочьем камней усыпальницы Констанции. (Интересно, а не говорили ли ей при жизни посещавшие её любовники, что она божественна?) Метод Большого Уя лучше, потому что в присутствии большого количества людей, как, скажем, на пятидесятнических целилищах или массовых экзальтациях при целовании мощей, дополнительная психоэнергетическая травма гарантирована, и «исцеление» может произойти по совсем иному механизму. Метод Большого Уя означает освобождение от психоэнергетической травмы, а вот что происходит на пятидесятнических целилищах или в толпе перед могилой шлюхи, можно безошибочно предсказать ещё до психокатарсиса. (Подобные «исцелённые» видят причину болезни как стальной кол, а «лечение» — как стальной колпак сверху. При психокатарсисе удаляют сначала кол, а уж потом — колпак, создающий видимость отсутствия кола.)

Можно вспомнить практику знаменитого гипнотизёра Месмера, короля целителей. Когда одна из его пациенток стала сходить с ума от того, что в её голове завелись голуби, Месмер нанял фокусника с голубями, который доставал их у больной из-за уха, сворачивал им шею, клал перед нею и спрашивал, сколько ещё голубей в голове осталось. И так до тех пор, пока у пациентки не осталось ни одного. Она выздоровела. Это почти психокатарсис, только с дополнительными аксессуарами, в сущности, не нужными. Вообще говоря, без дела сворачивать шеи живым голубям безнравственно. Ненужные аксессуары — и сам фокусник, и сам великий Месмер; присутствие подобных людей нежелательно для здоровья тела памяти.

Перед иконами тоже исцеляются. Часто в толпе, что, как мы уже говорили, не полезно. Исцеляться лучше с изображением (любым) наедине.

Иисус, как мы узнаём из Евангелий, был здоровым человеком. Он вёл здоровый образ жизни, был воздержан, не пил, работал вместе с отцом в столярной мастерской, и из-под Его рук выходили, несомненно, очень добротные вещи. Когда Бог призвал Его к Мессианскому служению, Он был настолько уравновешен, что мог спокойно спать в лодке во время бури. Он мог пешком идти по многу дней. И даже после изнурительной ночи в Гефсимании, где с чела Его тёк кровавый пот, даже после тридцати девяти ударов бичом, в концы которого были вплетены кусочки свинца, когда каждым ударом сдирали кожу до мяса, даже после этого Иисус мог часть пути Свой крест на Голгофу нести Сам. Это говорит о недюжинном здоровье Сына Человеческого, что возможно только при здоровой матери. Мать Его была избрана Богом для рождения Сына, и уже это говорит о её здоровье не только духовном, но и физическом. Что, как мы ещё в большей степени убедились прежде и в чём утвердимся впоследствии, взаимосвязано. О её здоровье говорит и то, что в доме её было много детей, за которыми требовался уход работящей и выносливой хозяйки дома: прислуга в семьях бедных плотников случается редко.

Однако посмотрите, какой Марию изображают на иконах! Чтобы легче сделать вывод, поместите рядом с иконой, в особенности чудотворной, картину такого же, как и иконописец, профессионального художника, но только изображающую женщину явно здоровую, которая очевидно может быть прекрасной хозяйкой, замечательной для мужа любовницей и заботливой матерью. Так уж ли случайно, что на «чудотворных» иконах мы видим совершенно противоположный, болезненный образ? Разумеется, не случайно.

Разные иконные изображения обладают различной исцеляющей силой. Что, конечно, обделяет многих из тех, кто в иконы верует. Ибо не у всех есть возможность добраться до наиболее исцеляющей. И это не всегда компенсируют методы искусственного экстатизирования, которые в обязательном порядке используются в православной литургии: курение ладаном, который ассоциируется с разлагающимся трупом, ритмические поклоны паствы, ритмические движения маятника (кадила), сложная, непонятная роспись стен, которая, как и расшитое одеяние священнослужителя, способствует деструктурированию сознания потребителя. Не помогают, потому что в храме часто присутствует множество подавляющих индивидов, защищаясь от которых, подсознание (но только здоровое!) не позволяет человеку расслабиться. Но если расслабление произошло, то скорее это приведёт не к исцелению (от созерцания ассоциирующейся с некрофилическим ликом прежней жизненной травмы), а к новой психоэнергетической травме, как в том вы можете убедиться, исследовав подсознание ваших соседей после посещения ими храма.

Бог желает вести каждого путём особенным, неповторимым и наикратчайшим, подобно этому и здоровое подсознание человека стремится освободиться от психоэнергетических травм наикратчайшим, а потому неповторимым путём. Поэтому для освобождения от травм и, как следствие, от соматических заболеваний, следует дать образному мышлению больший простор для «воображения». Напряжённая обстановка храма для людей, умеющих «держать» энергетический напор, расслаблению не способствует, и потому изображение на иконе может отображаться человеком как таковое, но не становясь рестимулятором болезненной ситуации, и человек отойдёт от иконы не исцелённым.

Более отчётливый результат получился бы при изучении человеком книги «Откровение». Размышление о великой блуднице, которую поддерживают цари земные и которая потому получила признание среди абсолютного большинства населения (на символическом языке — оседлала зверя), это размышление в образах будет более эффективным и, возможно, приведёт к освобождению от травмы, аналогично тому, как это описано в приведённой далее стенограмме общения В. и П. Здесь мы не пытаемся вложить в чтение «Откровения» некое сакральное содержание, тем более выдать за некий фетиш, положив который на ночь под подушку, можно тем обеспечить себе удачу. Конечно, дар Библии людям — чудо; здоровье тела духа, которое проявляется в интересе к Слову Божьему вообще и к «Откровению» в частности, — тоже; но от некоторых травм можно освобождаться и без непосредственного участия Божия.

Некоторые исследователи полагают, что появление икон в христианстве — некая досадная случайность, которая при других обстоятельствах могла бы и не произойти. Но давайте внимательно рассмотрим, так ли уж случайно присутствие властных лиц в национально-признанных формах убеждений, выдаваемых за религиозные (и то не всегда: вспомнить, хотя бы, портреты Ленина во всех помещениях). О первом веке существования христианства достоверных документов не сохранилось, кроме тех, которые вошли в канон Нового Завета. Уже из посланий апостола Павла (убит в 64 году) мы узнаём, что, несмотря на напряжённую пасторскую работу апостолов и других пророков и учеников, крещённых Духом Святым, христианские общины были раздираемы ересями, то есть, возвращаясь к первоначальному, ныне извращённому смыслу слова ересь, учениями иными, нежели проповедовал Христос. Власть в еретических сообществах захватывали, разумеется, люди, свыше не родившиеся, то есть признанные, которых ещё не успели признать или признали в ограниченных по числу вовлечённых сообществах. Но признанные бывают не признаны только временно, поэтому можно не сомневаться, что в быстрорастущих христианских общинах I века после смерти апостолов они, признанные, получили то, что они всегда и везде получают — признание. Но признанным всегда всего мало: если уж признание, то всенародное, если уж их учение, то непременно общенациональное, чтобы все — и император, и прочие подобные — следовали им. А как можно получить признание, вооружившись лишь Святым Духом и Словом Божьим, если в данное время в стране признанной формой является язычество, которое в глазах населения истинно ещё и потому, что изображения Артемиды, Афродиты, Ашеры, Кибелы и др. обладают чудотворной исцеляющей силой? Да, это исторический факт, что изображения антихристианских богинь были чудотворными. Да-да, всё происходило в точности так же, как и в последующие так называемые христианские века: полагающие себя религиозными люди из разных мест отправлялись в паломничества к изображениям богов, про которые было известно, что они чудотворные, шли издалека, не беря с собой вещей, молились по дороге, обсуждая, которое из изображений более чудотворное, какое от каких болезней лучше исцеляет, и какую молитву надо при этом произносить, и в какой храм или обитель надо нести приношения, — а потом всей толпой бросались к чудотворному изображению (иконос — по-гречески) и некоторые получали исцеление.

Раз не все, а только некоторые, то, в сознании толпы, это были те, кого божество избрало по своему благоволению. Чудеса имели большое влияние на мировоззрение язычников. Настолько большое, что когда апостол Павел пытался передать мысль, что нет правил без исключений, что среди многочисленного подобного случается и нечто особенное и ценное, он выразился так: «Ибо и Иудеи требуют чудес, и Эллины ищут мудрости...» (1 Кор. 1:22). Мировоззрение язычников, и эллинов в том числе, целиком и полностью определялось чудесами, и первые среди них — чудотворные исцеления. Евреи же — в противовес — на чудеса внимания обращали мало. Это правило. Но и некоторые из иудеев требовали чудес, а некоторые эллины — начинали искать высокой мудрости.

В системе эллинской (в представлении иудея эллины — любой другой народ кроме собственно евреев) религиозности существовал ряд специальных храмов, в которых ежедневно (!) зачитывались во всеуслышание чудеса, которые совершало данное божество. Эллины увлекались чудесами повально, это для них, не желающих принимать чистое христианство, было зримым признаком присутствия Божия. Апостолы же проповедовали живую связь с Богом, не веру в Иисуса, а веру Иисуса, проповедовали взаимоотношения с Богом, которые преобразуют самые глубины естества человека настолько, что он, в частности, побеждает свою способность быть подавляющим и тем для других открывает пути Господу. Это — важно, это — Христос распятый, это — то, что недоступно познать иначе, чем доверившись Богу во всей полноте своего естества, Богу — Отцу, Святому Духу и Христу-Слову (Десятисловию в том числе). Слово большинством населения принято быть не может, публика откажется Его принять, как о том и говорит Библия. Поэтому не случайны слова Павла:

«Ибо и Иудеи требуют чудес, и Эллины ищут мудрости; а мы проповедуем Христа распятого, для Иудеев соблазн, а для Эллинов безумие» (1 Кор. 1:22, 23).

А теперь представьте себе первохристианские общины, в которых было два типа людей: те, которых Павел одобрял, и те, которых Павел порицал. Но те и другие были вместе, потому что, как совершенно справедливо учил Иисус, нельзя отделять плевелы от пшеницы, потому что при этом могут быть вырваны ростки пшеницы. Пожалуй, формулировку можно было бы и усилить: если в какой-либо иерархии, в которой власть и влияние неизбежно будут иметь подавляющие и признанные, эту чистку будет производить она, верхушка, пусть даже и с одобрения низов, то вместе с явными развратниками и ворами вырвана будет, прежде всего, пшеница. Случится то, что не может в иерархии не случиться: инквизиция во всём многообразии своих изуверских форм.

Итак, два типа. Одни возмужали умом настолько, что понимают, что прежде чем кто-либо сможет принять от них Евангелие, принять так, чтобы дважды два не выходило восемью или одиннадцатью, впереди должен пройти Бог, и потому никому своих убеждений не навязывали, но ждали того момента, когда их призовёт Бог пойти и помочь тому, кто готов принять от Бога помощь, а от Его последователей — Евангелие. Но были в первохристианских общинах и другие, которые по-своему понимали идею всемирного распространения вести о Пришествии Господа и хотели, чтобы все, все, были такими же, как они, то есть говорили не о языческих богах и богинях, а о Христе. А теперь, представьте, эти вторые идут и проповедуют и говорят: веруйте, научитесь, покайтесь, а затем креститесь. А им набожные язычники говорят: а у нас есть знакомая, которая ходила в паломничество и у чудотворного изображения Артемиды исцелилась. Они, вторые, им про радость в Господе, как о том читали у Павла; а те им: у нас знакомая знакомых так болела, так болела, а потом пошла к человеку, который много лет как ушёл от людей в пустыню служить прекрасной богине Кибеле, — и тот её излечил, своими ногами ходит! Они, вторые, цитату из Павла: «Христос есть любовь», — а те: «А какое в храме красивое служение, одно кадило чего стоит, на одну работу священника залюбуешься, восторг священный охватывает». Вторые им про то, что Христос распятый был предсказан во всех подробностях Его жизни, даже в каком году родится и за сколько сребреников будет предан — и всё это за сотни лет до воплощения, — а те им: а у нас продают священные предметы, которые если повесить ребёнку на шею, то тот болеть, как все кругом о том говорят, не будет. А вы что, скажут им, против нашей богини? Она, богиня, ведь хорошая хозяйка, верная жена и добрая мать, она всегда рядом, за нас заступится, да и к тому же исцеляет.

Представляете ощущения этих вторых, необращённых, еретиков в первоначальном смысле слова, но могущих, а главное жаждущих стать популярными? Нет, без исцелений, подобных бытующим, не добиться, чтобы все стали христианами, не добиться, чтобы уверовал сам император, не добиться, чтобы утёрлись эти жрецы Ашер с их чудотворными иконосами, эти кастраты Кибелы со своими чудотворными иконосами и эти паломники к иконосам Артемиды… Словом, в среде жаждущих быть первыми и национально признанными необходимо должны были перепоявиться иконы.

Интересно, а что про язычников говорили эти вторые ещё до того, как появились иконы? Ведь иконы — приобретение достаточно позднее, и обязательное им поклонение было введено на одном из соборов, кажется, лишь в VIII или IX веке. Мы говорим об обязательном им поклонении, поскольку практика поклонения изображениям появилась в некоторых местах уже во II веке. Идеологи вторых не могли не читать Писаний. «Их бог — чрево», — сказано в Писании (Флп. 3:19), но с какой стати обязательно надо полагать, что речь идёт непременно об обжорстве? А почему не о тяге к чудотворным исцелениям у священных предметов в антихристианских культах, культах, последователи которых сжигали в садах Ватикана инакомыслящих христиан? Жрецы антихристианских религий постились часто, но это никоим образом не отменяет принципа: «Их бог — чрево». Что обжорство, что самовольная голодовка вне Жизнедателя — это одно и то же, это — центрирование на чреве.

Итак, мы упомянули о некоторых достаточно известных феноменах исцелений, которые поражали окружающих: исцеления рядом с божественным императором Августом, рядом с живым богом Ивановым, рядом с истлевшим прахом шлюхи Констанции, рядом с фокусником, который вытаскивал из-за уха голубей и сворачивал им шеи, рядом с чудотворными изображениями Кибелы, Ашеры, Артемиды, так называемых святых, угодников и т. п., рядом с опустошёнными бутылками вина, рядом с признанным знатоком мерзостных уголков человеческих душ Достоевским, и, наконец, после чтения «Откровения». Наш П. назвал бы своё исцеление после обсуждения «Откровения» случаем психокатарсиса и пожалел бы напрасно убитых гипнотизёром голубей. Что касается алкогольных возлияний, то, помнится, в языческом пантеоне был бог Вакх, которому в древние времена, несомненно, не забывали принести жертву после какого-нибудь исцеления. Наш П. этот последний метод тоже бы не одобрил, поскольку потребность в алкоголе в любых его количествах — не благословение, а признак некрофилии. Христос не пил вина алкогольного — замутнение сознания было Ему противно, — но пил вино безалкогольное, то есть виноградный сок; написание этих греческих слов одинаково.

Что ж, мы согласны, что размышления о великой блуднице, сидящей на многих водах (концентрация на некрофилическом женском образе из тел памяти), — гораздо более совершенный метод, поскольку, во-первых, он более индивидуален (представление сковывает меньше, чем рисованный образ) и с большей вероятностью приведёт к «выбрасыванию из головы» и самой шлюхи, и убеждений, с ней связанных, будь то житейские или религиозные; во-вторых, размышлять можно в одиночестве или наедине с Богом, когда рядом не будет подавляющих, от которых при расслаблении можно получить психоэнергетическую травму; в-третьих, он попросту выгоден финансово: фокусники, жрецы и биоэнергосуггестологи в своих запросах не стесняются.

Если же изъясняться на языке более определённом, то все приёмы исцеления (а не исцеляют, похоже, только ленивые), суть которых — надевание маскирующих нахлобучек на стальные занозы, — откровенный сатанизм. Благ только противоположный метод.

Единственный, в сущности, критерий истинного исцеления — не обывательская самооценка претендующего на исцелённость, а психокатарсическая: произошло ли очищение соответствующих тел, или же изменение в состоянии человека произошло от появления дополнительной в теле памяти конструкции.

Рассмотрение только внешних обстоятельств исцеления, так сказать, декораций и аксессуаров (иконы, узорочье камня, из которого сложена гробница шлюхи, символы, разукрашивающие стены в кабинетах биоэнергосуггестологов), может не привести к верной оценке причины изменения состояния человека. Скажем, абстракция рисунка камня, из которого сложена гробница Констанции, могла провоцировать сосредоточение на каком-нибудь странной формы предмете в теле памяти — с последующим от него освобождением. А могло быть всё наоборот — мог появиться дополнительный уровень болезни, воспринятый от оказавшегося рядом с надгробием истового (неистового?) верующего-некрофила, бормочущего: «Чудо! Чудо!»

Помните невестку главаря с её много лет плохо действующей левой рукой и безуспешные попытки Ала подсказать ей, что от прилипшей к локтевому суставу жидкости избавиться можно? А помните, что у неё «стекло» почти в тот же момент, как в комнату ворвался наркоман и бывший десантник Джамшед? Ворвался он, разумеется, не только физическим своим телом. Так что, это ещё вопрос: по которому из двух психических механизмов рука невестки главаря вдруг обрела подвижность. Она могла перестать видеть вязкую жидкость в теле памяти не потому, что её действительно в нём не стало, а просто потому, что перестала её видеть. Результат, согласитесь, противоположный.

И ещё. Изощрённый мерзавец-целитель может внедрять и такой сопутствующий приказ: появившуюся над занозой нахлобучку видеть не сметь! Так было в случае с В. (занавесь, скрывающая Бармалея) и её дочурки (звери, не вылезающие из норок даже когда их сжигают).

Итак, благ лишь, как мы уже сказали, противоположный метод. О его действенности можно судить по состоянию тела памяти. Но не только. О духовной составляющей человека — апостол Пётр в 1 Пет. 3:4 называл её «сокровенным человеком» — исцелённого (очищенного) можно также судить по тому, как меняются люди, оказавшиеся рядом с ним, а также по тому значению, которое он придаёт некоторым появляющимся перед его глазами образам.

Иоанну Богослову, автору «Откровения» (вернее, соавтору, поскольку он только записал то, что в видениях показал ему Христос об историческом пути народа Божьего на земле от Первого до Второго Пришествия и далее), было всего 17 лет, когда он впервые увидел Иисуса из рода Давидова и стал его учеником. Удивительно, но в первую их с Христом встречу не произошло ничего особенного, не было никаких исцелений, во всяком случае, таких, чтобы прокажённые очищались или парализованные вставали, не было чуда утихомиренной бури, не было насыщения тысяч несколькими хлебами, — ничего этого не было, но, тем не менее, Иоанн оставил прежнего своего учителя Иоанна Крестителя и не просто согласился пойти за Христом, но напросился к Нему в гости. Ничего на первый взгляд интересного не произошло в эту первую их встречу, но Иоанн в коротком своём Евангелии не преминул уже в первой главе о ней подробно рассказать. Мало кто замечает это место, не слышно, чтобы кто-либо выбирал это место для проповеди или написал наставление, но, тем не менее, в этом не замечаемом обычно отрывке описано самое величайшее из всех возможных чудес: чудо влечения человеческого сердца к Тому, имя Которого — Сын, а возникает это влечение единственно потому, что Он таков, каков Есть.

Иоанн прожил интереснейшую жизнь. Он учился у великого Учителя и мог холодными ночами, среди камней Иудеи сидеть у костра рядом с Ним, слушать и размышлять над услышанным. Он мог переспросить, если ему, Иоанну, казалось, что он что-то не расслышал или недопонял. Он мог подать Учителю воды и полить ему на руки, когда Тот совершал омовение.

Иоанн на удивление мало писал про исцеления физического тела, хотя были и они, — а если писал, то это был всего лишь изобразительный материал для размышления над вопросами большей важности. Христос знал конец от начала, и первостепеннейшей Его задачей было обучение первых учеников, апостолов, поэтому исцеление расслабленного именно в субботу было, прежде всего, уроком. Уроком ученикам об истинном смысле субботы. Христос знал, что исцеление расслабленного именно в субботу принесёт множество неприятностей Ему Самому и Его ученикам — и, действительно, принесло — и самому исцелённому тоже, но, тем не менее, Христос не поторопился исцелить человека на день раньше. Как ни хотелось Ему помогать людям на этой несчастной земле и помогать как можно раньше, но прежде предстояло решить главную задачу: создать Церковь Свою, воспитать верную Жену и оставить на земле непорочную Невесту, которая, сколь бы ни была слаба и сколь много бы ни оступалась, в силах была бы подняться и остаться непорочной.

Христос исцелил в субботу хронического больного — это был скандал! — но тем жарче была дискуссия об истинном содержании субботы, дискуссия, после которой напряжение мысли подняло Его учеников ещё на одну ступень над похотями этого мира. (Заповедь важна всякая, но в особенности та, которая в данное время находится в наибольшем пренебрежении, поэтому Христос исцелил, а Иоанн описал этот случай.)

Людям свойственно обвинять своих ближних в своих же собственных грехах. Это общепринятое положение требует уточнения. Всё-таки, есть проницательные люди, которые умеют высказать правильное суждение. Только во всех ли случаях? Жухлым, поглощённым сребролюбием, идолами и прочими тяготами внушений от ярких некрофилов, разумеется, не до тонкого познания людей, поэтому в подобных себе жухлых они, напрягшись, распознают себя, свои грехи. Жухлые подчиняются внушениям ярких и видят, что прикажут: в военных — защитников, во врачах — спасителей, в целителях — святых. Ярких же биофилов жухлые попросту не понимают, и в качестве «своего» мнения пользуются тем, что внушили яркие некрофилы. Последние же, раз заметив в себе способность манипулировать людьми, в этой своей способности совершенствуются. Это подразумевает распознание слабых мест у объектов манипуляции. Десятки и сотни раз (начиная с детства) убедившись в своей проницательности по определению греховных влечений жухлых, яркий начинает верить в непогрешимость своих суждений вообще. Но и сам он непременно — объект манипуляции для другого некрофила (не обязательно более яркого, просто, к примеру, ассоциирующегося с отцом или с матерью), и, как от него и ожидается, начинает тем восхищаться, умиляться и т. п., словом, как потребуют. Текст внушения, воспринимаемый как «самостоятельно составленное мнение», безусловно, вводится на энергетическом уровне, поэтому, когда встречается человек с пониженным полем давления, т. е. биофил, то ярконекрофилическому «эксперту» ничего более не остаётся, как улавливать своё же собственное поле, и в этом поле он угадывает свои же собственные мерзости. Отсюда понятно, почему столь проницательные люди, как члены Синедриона (высший орган власти иудеев), разглядели в Христе опасного для нации человека, основное стремление которого — власть. (В Толстом высшие иерархи православной церкви разглядели человека, недостойного даже называться христианином.) Таким образом, биофилы, оказываясь всё время оболганными и обовранными, принуждённые в какой-то момент жизнь и её ценности переосмыслить, в конце концов перестают пользоваться системой внушённых им оценок, силою Христа достигают независимости суждений и, наконец, в людях с некоторых пор заблуждаться перестают. Это вносит в их души некоторый мир и покой, хотя они по-прежнему остаются обовранными и оболганными теми же самыми яркими некрофилами, скажем, представителями какой-либо из форм государственных религий. Последние же — вообще безнадёжный случай, поскольку они не только достигают в церквах признания, что их укрепляет, но и исходно верят в свою биофильность и избранность.

Итак, людям свойственно обвинять ближних в своих же собственных грехах, и происходит это по той простой причине, что эти грехи им известны лучше, чем другие. Если неприемлемый для них человек говорит притчами, то они способны видеть только то, что им хочется. Христос, выгоняя торгующих из Храма, взял в руки кнут, но только те, которые сами хотели бы насладиться болью других, и кнутом — по лицам, по спинам! — додумываются до того, что Христос тем кнутом стал стегать. На самом же деле кнут в руках пророка (а никто в Иудее и не сомневался, что Иисус — как минимум пророк) — символ гнева Божия, и торгующей толпе, прекрасно ориентирующейся в деталях служения древних пророков, достаточно было увидеть кнут, чтобы, побросав всё, ринуться вон из Храма.

Недоброжелатели обвинили Христа, что Он — «человек, который любит есть и пить вино» (Лук. 7:34), но только те, для кого стремление к дурману — глубинная сущность души, признали это свидетельство истинным: в многозначном слове «вино» захотели угадать вино непременно алкогольное. Дескать, и Христос, как мы, был не дурак выпить.

А что угадали в поступке Христа фарисеи, некрофилы-государственники, которых жухлый народ, сам не понимая почему, вынужден был признавать за образец святости? Они не смогли угадать в поступке Иисуса того, что смогли разглядеть Его ученики — образ более полного и единственно возможного способа соблюдения четвёртой заповеди — заповеди о благодатной субботе. Фарисеи увидели в исцелении расслабленного нарушение святости субботы потому, что именно так обличала их собственная совесть, потому что они сами её нарушали, нарушали обезжизниванием субботы бесчисленными запрещениями, забыв основное её содержание — любовь и познание Слова.

Всякого человека, который оказывался рядом со Христом, начинала обличать совесть за бездарную жизнь, растрачиваемую на ничто вместо того чтобы жить, чему зримым доказательством был Сам Христос. Фарисеи нарушали субботу, совесть их обличала, но обвинили они в её нарушении Иисуса.

Религиозные фарисеи, в отличие от Иуды, были некрофилами-государственниками (неисчезающее на этой земле племя!), поэтому неудивительно, что их стремление нарушать субботу, чтобы она была не субботой, не любовью и не благословением, отобразилось в последующих веках в национальных принципах мышления: «суббота в пятницу», «суббота в воскресенье», «суббота в среду», «как бы суббота в субботу». Движения эти неизбежно должны были принять национально-признанные формы, о чём Господь Своих верных и предупредил в «Откровении», для Иоанна — книге будущего, а для нас уже настоящего.

А как показать в видении Церковь? Как в одном зримом образе показать всех рассеянных по земле людей, для которых заповеди Божьи — не система запретов, а естественное состояние души? Способ со времён пророков древности один: избранному на служение пророку бывает явлена непорочная невеста, или верная жена, — символ немногочисленной, но истинной Церкви Христовой. А как показать, что рядом есть другая, мощная организация, которая есть сообщество очень религиозных людей, но которая жена лишь по самоназванию? И Иоанн видит великую блудницу, проститутку, подавляющую, украшенную для деструктурирования сознания жертв золотом и жемчугами, дорогими тканями.

«Сколько славилась она и роскошествовала… говорила в сердце своём: сижу царицею, я не вдова и не увижу горести!» (Откр. 18:7). «Я видел, что жена упоена была кровию святых и кровию свидетелей Иисусовых, и, видя её, дивился удивлением великим. И сказал мне Ангел: что ты дивишься?» (Откр. 17:6, 7). «И пришёл один из семи Ангелов, имеющих семь чаш, и, говоря со мною, сказал мне: подойди, я покажу тебе суд над великою блудницею, сидящею на водах многих; с нею блудодействовали цари земные, и вином её блудодеяния упивались живущие на земле» (Откр. 17:1, 2). «Ибо истинны и праведны суды Его! потому что Он осудил ту великую любодейцу, которая растлила землю любодейством своим, и взыскал кровь рабов Своих от руки её» (Откр. 19:2).

Но — жив Господь! — есть и другая жена, судьба которой не лежала на путях национал-государственного признания или иных форм некрофилии. «А жена убежала в пустыню, где приготовлено было для неё место от Бога… И рассвирепел дракон на жену и пошёл, чтобы вступить в брань с прочими от семени её, сохраняющими заповеди Божии и имеющими свидетельство Иисуса Христа» (Откр. 12:6, 17). «Возрадуемся и возвеселимся и воздадим Ему славу; ибо наступил брак Агнца, и жена Его приготовила себя. И дано было ей облечься в виссон чистый и светлый; виссон же есть праведность святых. И сказал мне Ангел: напиши: блаженны званные на брачную вечерю Агнца. И сказал мне: сии суть истинные слова Божии» (Откр. 19:7-9).

Иоанн, которого позднее прозвали Богословом, любимый ученик Иисуса Христа, прожил интереснейшую жизнь — и не случайно. Он принадлежал к той самой «жене», которая облеклась в виссон чистый, принадлежащие же к ней, как сказано, блаженны, блаженны не только в будущем, но всегда. Среди прочих обогащающих неожиданностей у Иоанна была ссылка на скалистый остров Патмос. По этому поводу Иоанн не грустил: скучать не приходилось, потому что работал он над книгой видений, которые Христос поручил ему записать. Он видел непорочную жену и понимал, кто она. Он видел великую блудницу, понимал, кто это, хотя и не знал конкретных форм её в веках воплощения. И он не мог не размышлять о ней и причинах её появления.

У Иоанна, в отличие от Иуды, тело духа было здоровое — и жизнь была ему в радость, несмотря на события, которые жухлая толпа обычно называет лишениями. У Иоанна, в отличие от Иуды, развилось здоровое тело мировоззрения — и он не совершал в жизни поступков, от которых ничего достойного доброго слова не остаётся. А если у Иоанна к моменту ссылки на остров Патмос и были ещё осложнения с телом памяти, то после размышления над некогда виденным образом великой блудницы, называющей себя царицей, и после освобождения от этого образа, после её развенчания, Иоанн насладился новыми разлившимися по его телу силами. Но даже если у Иоанна на Патмосе тело памяти уже не было отягощено никаким сором, то всё равно, после того, как он, поразмыслив, отторгнул всякую возможность с великой блудницей сотрудничества, он вздохнул с облегчением.

Здоровое тело духа, здоровое тело мировоззрения, здоровое тело памяти — влияют на тело физическое. В отличие от Иуды, Иоанн жил долго. Иоанн жил с таким удовольствием и настолько долго, что среди последователей Иисуса распространилась легенда, что Иоанн бессмертен. И эту легенду связали со словами Христа в последние дни Его пребывания на земле. Иоанн был этим опечален: всякая, даже невинная на первый взгляд, легенда, всякое «улучшение» христианства — не более чем проторение пути к обману ещё большему. И именно поэтому Иоанн, единственный из апостолов, которому суждено было умереть своей смертью в 95-летнем возрасте, написал в своём рассказе об Учителе, в великом Евангелии от Иоанна:

«Иисус говорит Симону Петру: Истинно, истинно, говорю тебе: когда ты был молод, то препоясывался сам и ходил, куда хотел; а когда состаришься, то прострёшь руки твои, и другой препояшет тебя и поведёт, куда не хочешь.

Сказал же это, давая разуметь, какою смертью Пётр прославит Бога. И, сказав сие, говорит ему: иди за Мною.

Пётр же, обратившись, видит идущего за ним ученика (Иоанна), которого любил Иисус, и который на вечери, приклонившись к груди Его, сказал: Господи! кто предаст Тебя?

Его увидев, Пётр говорит Иисусу: Господи! а он что?

Иисус говорит ему: если Я хочу, чтобы он пребыл, пока прииду, что тебе до того? ты иди за Мною.

И пронеслось это слово между братиями, что ученик тот не умрёт. Но Иисус не сказал ему, что не умрёт, но: если Я хочу, чтобы он пребыл, пока прииду, что тебе до того?..

…Многое и другое сотворил Иисус: но если бы писать о том подробно, то, думаю, и самому миру не вместить бы написанных книг. Аминь».

(Иоан. 21:18-23, 25).

 

Глава тридцать девятая

Основная проблема психокатарсиса

Хотя попытка вылечить наркомана А. от болезненной зависимости удачей не завершилась (пока?), но поучиться и в этом случае есть чему. Описываемый случай подводит нас к основной проблеме психокатарсиса.

А. — двадцати четырёх лет, из которых он «на игле» уже пять, единственный сын в семье бизнесмена, преуспевающего в сфере, которую благородной даже при всяческих натяжках признать невозможно, — игорном бизнесе. Отец А. внешне — абсолютнейший супермен: высокий, сильный, красивый, с развитым логическим мышлением человек, и даже — дворянин. Умеет не скупиться на благотворительность: за его счёт строится ограда вокруг зарастающего сельского кладбища. Охотник. Отважен. Коллекционер охотничьего и боевого оружия.

Единственная жена его, с которой он уже отпраздновал серебряную свадьбу, мужу своему не изменяла, во всяком случае, по оценке А. Она почти всеми воспринимается как самопожертвенная мать, на которой держится дом, благодаря которой процветает муж и чьими нервами и здоровьем ещё не умер её единственный сын.

В такой, казалось бы, благополучной семье — столь, казалось бы, странный сын, который в потреблении наркотиков доходит до такого состояния, что весь покрывается язвами, гниющими и перекрывающими одна другую. Когда он совсем уж начинает напоминать труп, его сдают на принудительное лечение. Ломок он прошёл уже десятка полтора. Его лечили не только в лучших заведениях Москвы, но и возили к знаменитому биотерапевту в Азию, лечили в Испании — но безрезультатно. Выйдя из очередной больницы, парень немедленно начинал колоться вновь. «На игле» он, к моменту встречи с Алом, уже пять лет. Год, как схоронил жену, умершую от наркотиков.

Нашего П. случай с А. особенно заинтересовал тем, что от парня никакого давления не ощущал (однако уровня зеркальности он не достиг), но и многие параметры его подсознания напоминали П. Возлюбленную: цветовая самооценка, материал и характеристики травм, экстрасенсорные способности, умение быстро избавиться от сорных предметов. А. пошёл на контакт с П., потому что в нём увидел первого в своей жизни человека, которого мать А. не смогла заставить собой восхищаться. «Она всё врёт», — сказал А., и это было начало взаимопонимания.

Что же выяснилось в процессе психокатарсиса?

Оказалось, что многие заболевания А. были следствием ненависти различных индивидов. Среди прочего, удалось восстановить А. зрение — если до встречи с П. он и в очках с трудом мог разобрать книжный текст, то после психокатарсиса он мог свободно читать самый мелкий шрифт миниатюрного Евангелия. Ослепил его тот же человек, что и посадил его на иглу. Перед глазами в сантиметре была частая, толстого металла решётка. Цель её — чтобы А. не видел многоцветия этой жизни. Она была только частью комплекса металлических внедрений, и фактура мусора была в точности та же, что и у В. от «дорогого экстрасенса»: металл на десятки килограммов, покрыт ржавчиной, основной текст кодирования: добро воспринимать за зло, а зло — за добро. Посадил тот человек А. на иглу, как сам же А. и расшифровал, исключительно ради удовольствия убить. В процессе приучения к наркотикам очередной «дорогой» много врал. Врал, что вчера кололся, что кайф был замечательный, врал и во многом другом. Эта сволочь, которая для А. долгое время была высшим авторитетом, — уже постоянный обитатель психиатрической больницы, но А. наркоман и поныне.

Не так давно А. пытался покончить жизнь самоубийством: это произошло в годовщину смерти от наркотиков его жены. Убить себя ему было приказано тёщей, удачливой на базаре торговкой, которой, на удивление товарок, свою зелень удаётся распродать минут за 15, хотя цену она назначает не меньшую, чем у соседок, и товар у неё не лучший. Желание тёщи было в том, чтобы А. умер, потому что его смерть её каким-то образом оправдывала. (Более подробно расшифровать не удалось.) Желание её А. постарался послушно выполнить, как послушно выполняет вообще все желания всех оказавшихся с ним рядом ярких некрофилов.

Но на самом деле не сторонние люди определили возникновение заболевания А. «Враги человеку — домашние его» (Матф. 10:36) — эта истина с веками не стареет. Нашего П. поразила одна деталь. В середине занятия психокатарсисом А. обходил квартиру, и если оказывалось, что мать ушла за покупками, то он начинал причитать:

— Ма-ама… А где же ма-ама? Ушла… А как же мы без неё? Ма-ама… Ма-амочка… Где ты, ма-амочка?..

Алкоголики и наркоманы вообще все инфантильны, в особенности те, которые к отраве пристрастились рано. В настоящее время это принято объяснять тем, что с началом интоксикации организма развитие останавливается. А. стал алкоголиком (находился на принудительном лечении) с 15 лет, но «Ма-ама…» явно из возраста более раннего. Что-то вроде лет четырёх. Отец А. вспоминает, что именно в этом возрасте он А. окончательно «сломал», т. е. подавил всякое стремление быть самостоятельным. (Или, что то же самое, вогнал сына в авторитарные взаимоотношения со всем окружающим миром. Образно говоря, в систему «дворянин-лакей» и наоборот.) Однако отец А. заблуждается, думая, что именно он оказал решающее влияние на развитие сына. Это не так. Хотя да, действительно, он вбил своему сыну крюк в затылок (абсолютное послушание; на точно такой же крюк, только чуть пониже — за основание шеи, — он попытался подвесить и нашего Психотерапевта, и подвесил, да только до первого сеанса психокатарсиса), но всё это мелочи по сравнению с теми грудами металла, под которыми сына погребла мать. Толстые слои металла были повсюду: на руках, ногах, торсе, плечах, голове; внутри А. тоже был им весь прошпигован. Убрали металл с ног, — А. смог хоть как-то самостоятельно мыслить; с тела — наладилась работа кишечника, а ведь до этого, чтобы справиться, А. приходилось делать себе укол, и так далее. Основной текст кодировок от матери: без меня ты не можешь ничего !! Поэтому, что бы ни делал А., всё он делал только с желания и одобрения матери. Мать тоже заметила своё сильнейшее на сына гипнотическое воздействие, но только причинно-следственные связи вывернула наизнанку: дескать, я так хорошо изучила своего сына, что он даже не успеет подумать, а я уже знаю, что он хочет сделать!

Внешне это выглядит так: А., сделав себе укол, идёт в ванну, запирается и ложится в воду. Мать становится под дверью и начинает «обличать»:

— Я знаю, что ты хочешь! Ты негодяй! Ты хочешь уколоться ещё, ты хочешь уколоться ещё, ты хочешь уколоться ещё, ты хочешь уколоться ещё, ты хочешь уколоться ещё, ты хочешь уколоться ещё, ты хочешь уколоться ещё, ты хочешь уколоться ещё, ты хочешь уколоться ещё, ты хочешь уколоться ещё, ты хочешь уколоться ещё, ты хочешь уколоться… — и так продолжается до тех пор, пока парень, ругаясь, не вылезает из ванны, берёт у матери денег и идёт покупать себе дозу.

Большим потрясением для А. была расшифровка невысказанного на вербальном уровне требования матери, которое слитками на сотни килограммов давило на его плечи, а точнее, металл залил его плечи и часть рук: А. не имел права поднять руки вверх, вверх к небу, солнцу, Богу!!

— Это ж, … твою мать, что такое!!! — аж даже закричал от неожиданности А. и, вскочив с кресла, заходил по комнате. (Как раз, между прочим, под прикреплённым матерью на стену депрессивным изображением якобы «Божьей матери».) Потрясение было столь сильным, что на этом занятие пришлось прекратить.

Когда же, по мере удаления всех этих многолетних напластований металла, у А. на уровне тела мировоззрения стала формироваться некоторая от матери защищённость (одновременно с этим он стал постепенно уменьшать вводимую дозу наркотиков), мать эту появившуюся от неё независимость заметила немедленно, и уже на третий-четвёртый день после первого ступенчатого снижения дозы наркотика ворвалась к сыну, накинула ему на шею шарф и стала его душить!! До такого она дошла впервые и, заметьте, только тогда, когда сын самостоятельно (!) стал снижать дозу! На этот раз А. отбился, но мать так просто смириться с утрачиваемым над ним контролем не собиралась. Приёмы всё время менялись, она поступала так, как никогда прежде. И вряд ли это делалось осознанно: то она выскакивала из квартиры и кричала в спину сыну в тот момент, когда он, закрывая входную дверь, расслаблялся, и его защита ослабевала; то она врывалась в комнату сына, пока он ещё спал, и начинала «обличать»: «Ты опять хочешь пойти уколоться! И увеличить дозу! Увеличить дозу! Увеличить дозу! Увеличить дозу! Увеличить дозу! Увеличить дозу! Увеличить дозу! Увеличить дозу! Увеличить дозу!..»

Это был трудный период для А. К этому моменту он снизил дозу в пять раз, стал пропускать дни, на лице заиграла улыбка, и он распрямился. Красивый, надо сказать, оказался парень!

Таким образом, объективно все поступки матери были направлены на раскачивание маятника садомазохизма. Но если в XIX веке он стал бы проигрывающимся картёжником (как «любимый» сын Софьи Андреевны — Андрей, более других братьев настаивавший, что его отец, Лев Николаевич, — сумасшедший), то в конце XX именно среда наркоманов создаёт условия для лёгкого перехода от мазохистских унижений (милиция, страхи быть арестованным) к садистским импульсам (преступлениям якобы для добывания денег на наркотики) и вновь к состоянию полного «ничто».

Итак, в умертвлении молодого красивого парня из семьи, которой восхищаются или завидуют разве что не все, как выяснилось, оказались заинтересованы очень многие: развлекающийся шизофреник, мать жены (чтобы оправдать себя), мать самого А. (она галлюцинирует на труп — чудится, что он вот-вот умрёт, — на передозировку до язв по всему телу; и сын чувствует, что только в этом состоянии он маме больше приятен); заинтересован даже отец, который, как выяснилось, уединяясь на даче, напивается до совершенно бесчувственного состояния, до частичных парализаций, до обездвиженья одной руки и отвисания челюсти (так, что принести лекарство он просит жестами второй руки), и который, естественно, подсознательно желает, чтобы сын его был его копией. И сын послушно выполняет все пожелания матери, отца, тёщи и вообще всех оказавшихся рядом некрофилов. К ним относятся и бабушка с дедушкой со стороны матери, а у деда точно так же навсегда на сторону скошена линия безгубого рта, как и у отца А., и так же, как и у всемирно знаменитого гипнотизёра-паралитика, в молодости художника Эриксона. (Хотя бы из этого очевидно, что мужа себе мать А. выбирала, и именно она является дирижёром всего происходящего в семье.)

Значимость влияний, определивших его наркоманию, А. расположил в порядке убывания участников следующим образом: мать (70 %), сторонние лица, сам А., отец (5 %).

«Сам А.» проявилось, в частности, следующим образом. Через полтора месяца после начала общения с нашим П., когда у А. восстановилось зрение, работа кишечника, прошёл «радикулит», и он снизил потребление наркотиков почти в 10 раз, А. «сдали». Бывают такие договорённости между милицией и наркодельцами: торговца не трогают за то, что он время от времени кого-нибудь «сдаёт». Это выгодно всем: торгашам — спокойствие, у работников отдела по борьбе с наркобизнесом статотчётность формируется без усилий, политикам есть чем козырнуть. «Сдают» же обычно или конкурентов без «крыши», или ставших маловыгодными клиентов. А. таким «маловыгодным» и стал. В тот день А., ложно понимая сущность дружбы, отправился купить дозу для знакомого рэкетира (тот боялся «засветиться», что потребляет наркотики, — за такое выгоняют из банды). Приобретя наркотик, А. не успел отойти и ста метров от «точки», как неожиданно на него навалились трое и в одно мгновение впихнули в раскрывшуюся дверь стоявшего у тротуара автомобиля. Не сказав ему ни слова, А. сковали руки наручниками и стали избивать. Били все пятеро, психоэнергетические травмы он получил от четверых, от двоих — железные.

— Да не за наркотой я!! — закричал от боли и неожиданности терявший сознание А. (В каком-то смысле это было правдой: он брал не себе, в тот день колоться он не планировал.)

— Ах, нет?!! — с А. сняли кепку, вынули из-за подкладки пакетик с порошком метадона, показали и стали бить ещё, теперь уже и рукояткой пистолета по голове.

Потом была камера, ужас надвигавшейся ломки «насухо», начало ломки, боль несправедливости, адвокат, выдача на поруки… Словом, А., вернувшись домой, пошёл к друзьям, которые «вдруг» проявили небывалую прежде «щедрость» и стали откачивать А. усиленными дозами. Потом ночь с «проституткой» (психоэнергетической), которой, очевидно, нравилось быть в постели с умирающим, новые с её подачи уколы…

Остановить всё нарастающий вал психокатарсически не удалось. Ожившую потребность в наркотике А. объяснял необходимостью снять боль от трёх распиравших грудь дисков. (Травмы тела памяти от избивавших и тюремщиков были сняты — оставшиеся диски были в теле мировоззрения.) Из трёх дисков главный был один — и это была обида на жизнь. Поясним: если человек воспринимает жизнь как пространство, где можно заработать — и поскорее — миллион долларов, то всякая на пути к достижению этой цели отсрочка (болезнь, отпуск, камера) будут восприниматься как неудача, невезение, боль от «обиды на жизнь», на то, что обошли, что не получилось. Если же человек воспринимает жизнь как место, в котором он под водительством Божьим учится, то всякое новое положение, в особенности неожиданное (погоня, камера, банда в горном кишлаке), будут восприниматься как некий дар, позволяющий на лестнице осмысления жизни перешагнуть через ступеньку. Диски в груди, пережигающие человека обидой, не появляются, более того, возникает приподнятое настроение от ощущения удачи.

Диск в груди А. был качественно иным образованием, чем те, с которыми ему приходилось справляться прежде. Прежние преодолеваемые травмы были в теле памяти, они были чужими. Диски же были в теле мировоззрения, они были свои. И вот здесь-то поступательное движение в психокатарсисе А. сбилось. К этой ступени он оказался внутренне не готов. Изменять себя он не захотел. По сути, он занял ту же позицию, что Бог и, отдельно, сатана. И Тот, и другой заявляют, что они — само совершенство, только у Бога к тому основания есть, а у сатаны — нет. Для А. последствием такой позиции была непрекращающаяся боль от дисков, обессиливание, невозможность ввиду этого обессиливания сопротивляться разрушительным желаниям оказавшихся рядом некрофилов, стремление забыться и, как следствие, всё увеличивающиеся дозы наркотиков.

До чего же страшно иной раз на нашей падшей планете! Юноша знает всё: что, резвясь, его обманули и силой некроэнергетического поля «посадили на иглу»; что отец с характерно перекошенной линией безгубого рта и мать, которой всё время чудится, что от сына пахнет чем-то нехорошим, с детства ломали его волю и сломали, раскачав маятник садомазохизма; знает, что волю эту можно, оперевшись на руку Господа, психокатарсически восстановить; знает, что все «друзья» его заинтересованы в его смерти, а многочисленные женщины, пусть даже и дорогие (мужья много на них тратят денег), — дрянь и шлюхи и ни одной в эротическом смысле ценной из них не было; знает, что Христос улыбается, когда он, А., удаляет из себя мусор, знает, что заблуждение относительно смысла происходящего вокруг обессиливает его в определённые моменты аж до 80 %, что, справившись с диском, он оживёт, распрямится и улыбнётся, — и всё равно от диска не освобождается, а идёт заглушить боль уколом!

Истина в том, что у всякого человека здоровья столько, сколько он готов принять. И здесь мы оказываемся перед главной проблемой лечебного психокатарсиса: у большинства населения нет желания жить.

А. принять здоровье (преобразовать диск) оказался не готов. Очевидно, что для этого ему ещё нужно перестрадать в испытаниях, очиститься в огне выбора, умереть для греха и воскреснуть в духе. Но родители делают всё, чтобы этого с А. ни в коем случае не произошло. Его выкупают из тюрьмы, тем возвращая под разрушительное влияние матери, а она даёт ему ещё денег на наркотики. Отец говорит, что ради того, чтобы сын перестал колоться, он готов хоть сейчас пустить себе пулю в лоб, однако не то что пить, но даже бросить курить считает для себя неприемлемым — иначе, говорит, перестанет быть собой.

Однажды сын сказал отцу:

— Ну хорошо, брошу я колоться, а дальше что я буду делать?

Отец знал, какой ответ логически правилен:

— Будешь заниматься, — тяжёлый обречённый вздох кандальника, — созидательным трудом!

Лучше б отец промолчал! И затаил дыхание!

А. может спасти только целостное мышление. Но как трудно ему обрести его! Все, начиная от родителей и кончая психиатрами и целителями, ему внушают, что несчастья его токмо от непослушности своим родителям! Особенно мамочке. Сделай, дескать, парень, усилие, стань послушным — и перестанешь колоться…

Вот уж поистине сатанинский приём! На уровне неврозов (подсознания) он — ребёнок и матери абсолютно послушен. Одно только это состояние отключённого критического мышления создаёт у него ложное ощущение комфорта. Вне Духа Святого, действующего непосредственно на подсознание человека, уменьшить амплитуду качаний садомазохистского маятника (прекратить колоться, начать общаться с девушками не столь ярко выраженного анального типа, и т. п.) он может, лишь отринув подсознательные ценности своих родителей. Этого с меньшими усилиями можно достичь, лишь опираясь на целостное логическое мышление. А вот оно-то ложными объяснениями причинно-следственных связей предусмотрительно мамочкой разрушено!

В том-то и несчастье А., что он абсолютно послушен (подсознательно!), маменькин сынок — поэтому и наркоман.

За А. остаётся только молиться. Ведь действительно, в психокатарсисе он зашёл намного дальше, чем отец, который не в силах освободиться даже от травмы извне: самая меньшая из них, удалившись на несколько метров, неизменно возвращалась на прежнее место. Если есть у кого к молитве побуждение, то пусть это будет — да и аминь.

 

Глава сороковая

Молитва как психокатарсис

«Бог танцует на языке», — так говорят о молитве поклоняющиеся Кришне, индуистскому богу, призывающему в нужный момент несогласных убивать. Молитва же преданных состоит в том, чтобы в течение дня беспрестанно нараспев повторять шестнадцатичленную комбинацию из трёх слов: Кришна, Хари, Рама. Эти три имени их бога, сложенные в известную комбинацию и повторённые в течение дня до 30 000 раз, по словам впавших в кришнаитизм, доставляют им неизъяснимое блаженство. Но, как заявляют достигшие глубин кришнаитизма, блаженство высшего порядка — в этот момент бог не только на их языке танцует, но они с ним и сливаются.

Коммунисты-ленинцы тоже, по-видимому, сливались со своим лысым идолом, который «живее всех живых», потому что на съездах они тоже подолгу нараспев хором ритмично повторяли комбинацию из трёх слов:

— Ленин! Партия! Ком-со-мол! Ленин! Партия! Ком-со-мол! Ленин! Партия! Ком-со-мол!

Вновь и вновь, раскачиваясь, совсем как преданные кришнаитизму, комсомольцы скандировали священные для них слова, и выражение лиц их становилось всё более и более блаженным. А вы сами попробуйте! Враскачку!

— Ленин! Партия! Ком-со-мол! Ленин! Партия! Ком-со-мол! Ленин! Партия! Ком! Со! Мол! Ленин! Кайф! Партия! Ком! Со! Мол! Ленин!! Партия!! Ким! Ир! Сен! Ленин!!! ПАРТИЯ!!! КОМ!!! СО!!!! МОЛ!!!!! ЛЕНИН!!!!!!!!

А что было прежде? До того, как появился комсомол, и до того, как кришнаитизм принял современные формы? Ведь как сказал мудрый Соломон:

«Бывает нечто, о чём говорят: смотри, вот это новое; но это было уже в веках, бывших прежде нас» (Еккл. 1:10).

А прежде были другие государственные религии, и в утверждённых начальством наставлениях по молитве тоже давались комбинации из определённых слов («Господи помилуй, Господи помилуй, Господи помилуй мя!!»), беспрестанно повторяя которые (сотни и тысячи раз в день!!!), человек уже через несколько месяцев достигает такого состояния, которое популярные пособия по молитве называют святостью (католической или православной, см. пособия по молитве).

А до этих государственных, якобы христианских, были другие, и тоже государственные:

«В то время произошёл не малый мятеж против пути Господня; ибо некто серебряник, именем Димитрий, делавший серебряные храмы Артемиды… сказал: …этот Павел своими убеждениями совратил немалое число людей, говоря, что делаемые руками человеческими не суть боги; …храм великой богини Артемиды ничего не будет значить, и испровергнется величие той, которую почитает вся Асия и вселенная… Выслушавши это, они исполнились ярости и стали кричать, говоря: велика Артемида Ефесская! …схвативши… спутников Павловых, они единодушно (!) устремились на зрелище… закричали все в один голос (!) и около двух часов (!!!) кричали: велика Артемида Ефесская!» (Деян. 19:23-34). Два часа можно только враскачку.

А между тем мужи веры со страниц Писаний, святость которых подтвердил во время своего земного служения Сам Христос, молились иначе. Читаем Бытие 18:22-33:

«Авраам же ещё стоял пред лицом Господа (молился. — А. М.). И подошёл Авраам, и сказал: неужели Ты погубишь праведного с нечестивым? Может быть, есть в этом городе пятьдесят праведников? Неужели Ты погубишь, и не пощадишь места сего (город Содом. — А. М.) ради пятидесяти праведников в нём? Не может быть, чтобы Ты поступил так, чтобы Ты погубил праведного с нечестивым, чтобы то же было с праведником, что с нечестивым; не может быть от Тебя! Судия всей земли поступит ли неправосудно? Господь сказал: если Я найду в городе Содоме пятьдесят праведников, то я ради них пощажу всё место сие. Авраам сказал в ответ: вот я решился говорить Владыке, я, прах и пепел: может быть, до пятидесяти праведников не достанет пяти, неужели за недостатком пяти Ты истребишь весь город? Он сказал: не истреблю, если найду там сорок пять. Авраам продолжал говорить с Ним, и сказал: …да не прогневается Владыка, что я буду говорить: может быть, найдётся там тридцать? Он сказал: не сделаю, если найдётся там тридцать. Авраам сказал: вот, я решился говорить Владыке: может быть, найдётся там двадцать? Он сказал: не истреблю ради двадцати. Авраам сказал: да не прогневается Владыка, что я скажу ещё однажды: может быть, найдётся там десять? Он сказал: не истреблю ради десяти. И пошёл Господь, перестав говорить с Авраамом, Авраам же возвратился в своё место».

Авраама называют отцом верующих ещё и в том смысле, что всякий должен подобно ему обрести «веру Иисуса» (Откр. 14:12). Молитва Авраама, как, наверное, догадался не одержимый духом кришнаитизма и т. п. читатель, не есть повторение заученных слов. Авраам усомнился в Господе и стал заступаться за город, в котором все жители погрязли в гомосексуализме и откровенном насилии — ярких формах некрофилии. Сомнение Авраама не было отражением истины, оно было результатом заблуждения и потому не могло быть благословением для Авраама. Ввиду здоровья тела духа Авраама его сомнение — результат психоэнергетической травмы тела памяти или реликт тела мировоззрения. Но в том-то и сущность истинной молитвы, что ищущий становится на молитву со своим мнением, а встаёт с неё — с истинным, Божьим. Человек преклоняет колена несовершенным в знании, встаёт тоже несовершенным, но освободившимся ещё от одного заблуждения. Это результат общения с Истиной. Поэтому высказанное Богу сомнение, при здоровом теле Духа, — это исповедание, ступень покаяния, освобождение от травмы.

Истина, выраженная в слове, есть Слово, которое было от начала. «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог» (Иоан. 1:1). Поэтому, действительно, истинная словесная молитва — слияние со Христом, приближение к Его полноте. К воплощению Его как Слова. Это непременно — процесс, это непременно — беседа с Богом, и — если это логически-цифровой уровень — непременно вопросы и ответы, в точности молитва Авраама, но никак не повторение заученного, пусть даже общепризнанного, текста, неважно — состоящего ли из сотни слов или всего из трёх.

Итак, молитва Авраама — беседа, исповедание травмы тела мировоззрения и освобождение от неё. Это — психокатарсис.

На горе Преображения рядом со Христом ученики видели двух мужей, и один из них был воскресший Моисей. Как в Слове отражена молитва Моисея?

Читаем Исход 32:30-35:

«На другой день сказал Моисей народу: вы сделали великий грех; итак я взойду к Господу, не заглажу ли греха вашего. И возвратился Моисей к Господу, и сказал: о, народ сей сделал великий грех; сделал себе золотого бога. Прости им грех их. А если нет, то изгладь и меня из книги Твоей, в которую Ты вписал. Господь сказал Моисею: того, кто согрешил предо Мною, изглажу из книги Моей. Итак, иди, веди народ сей, куда Я сказал тебе. Вот, Ангел Мой пойдёт пред тобою, и в день посещения Моего Я посещу их за грех их. И поразил Господь народ за сделанного тельца, которого сделал Аарон».

Молитва эта, среди прочего, интересна ещё и тем, что произнесена она была на горе Синай, горе хоть и не высочайшей в мире, но достаточно высокой, чтобы лишний раз подумать, стоит ли без дела совершать утомительное восхождение. А раз уж человек столь многотрудное действо предпринял, то, очевидно, у него было достаточно времени самостоятельно обдумать те слова, с которыми он обратится к Богу. Времени у Моисея было вполне достаточно, чтобы осмыслить духовное состояние своего народа, достаточно, чтобы понять, что для их исправления требуются кардинальные средства. Но собственных сил смириться с неизбежными бедствиями у Моисея не хватало, так не хватало, что он, даже преодолев трудное восхождение, всё равно столь страстно (эмоциональный оттенок слова — отрицательный) обратился к Богу с просьбой о прощении своего народа, что даже предложил себя вычеркнуть из книги жизни. Размышления Моисея как таковые не освободили его мировоззрение от заблуждений. И только разговор с Богом, только полноценная молитва помогла Моисею справиться со своим плотским «я» и со смирением не препятствовать Богу решать главную на этой планете задачу — задачу воспитания в верных Богу здорового тела духа, здоровой души и неосквернённого тела, храма Святого Духа. Один Моисей не справился, хотя, возможно, и не понапрасну затратил много интеллектуальных сил при восхождении. (Кстати, помните, как у Возлюбленной долго не заживала рана на сердце, не заживала до тех пор, пока не пригласила она к совместному размышлению Христа, — и рана затянулась? Не та же ли самая это была молитва?)

Итак, Моисей на гору Синай восходил напрасно. Напрасно с точки зрения намерений изменить пути Провидения, о которых Моисей, безусловно, догадывался. Но не напрасно с точки зрения своего тела мировоззрения (души, психо) — молитва была успешной: перед молитвой состояние ума Моисея было одно, а после — другое, Божье.

Обратите внимание, Моисей чувствовал сопричастность себя к греху народа, хотя в изготовлении золотого тельца лично и не участвовал. Это подавляющие сделали золотого божка, те самые, которые в состоянии начинить тело памяти ближнего стальным бременем греха. Неудивительно, что искренний духом Моисей чувствовал в себе нечто инородное, нечто от Бога отделяющее, нечто такое, что требовало исповедания. И очищения. Это — психокатарсис.

И ещё: чтобы понимать записанные в Библии молитвы, необходимо научиться читать недописанное: после молитвы Моисея не сказано, что он смирился с волей Божьей. Описание результата молитвы из экономии места опускается, и открывается простор для размышления читающего. Так смирился человек Божий Моисей с волей своего Бога? Как вы думаете? Смущает ли вас, что это не записано?

Люди, подражая, занимаются упражнениями, которые они называют молитвой. Во времена Иисуса Христа молился не только Он, но и Его ученики: и Пётр, который очень много мнил о себе и потому полагался на своё обещание: дескать, если кто и предаст, то он, сам Пётр, не предаст никогда. Да, он полагался на слово своё, но не на Слово, и только особые обстоятельства, предательство, причём предательство у самого подножия голгофского креста, побудили Петра избавиться от одного из самых страшных заблуждений — переоценки себя и своих сил. Молился и набожный Иуда, скорее всего, подражая праведникам древности, и, возможно, подобно пророку Даниилу, колена на дню преклонял трижды. Возможно, «молитвенное» состояние услаждало его не меньше, чем тех, у кого «бог танцует на языке», только вот тело мировоззрения у Иуды в лучшую сторону не изменялось. Более того, чем более он отвергал Христа, тем менее у него оставалось сил сопротивляться сминавшей его сердце некрофилии. Молились, как они думали, и фарисеи, заботясь, как они верили, о нуждах народа. «Молился», наверняка, и папа римский, прежде чем благословлял на целительство особо признанных в этой области. «Молились», очевидно, и те монахи, которые этих целителей к себе приглашали. «Молился», прежде чем совершать то же, что и папа римский, и православный патриарх; да и в целительском Центре, прежде чем начать день, насыщенный поступками, ради которых они и сплотились, «молятся» перед иконами.

Ну да Бог им Судья. И, может, потому молитвенное общение Бога с Моисеем в Библии не описано во всех подробностях и полноте, что одним, сколько ни объясняй, всё равно не объяснить, а другие Духом постигают конец от начала, и для них проблему достаточно на страницах Писаний только обозначить. Дальше они разберутся сами, воля Божья им не чужда.

«И взяв с Собою Петра и обоих сыновей Зеведеевых, начал скорбеть и тосковать.

Тогда говорит им Иисус: душа моя скорбит смертельно; побудьте здесь и бодрствуйте со Мною.

И отошед немного, пал на лицо Своё, молился и говорил: Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия; впрочем не как Я хочу, но как Ты.

И приходит к ученикам, и находит их спящими, и говорит Петру: так ли не могли вы один час бодрствовать со Мною?

Бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение: дух бодр, плоть же немощна.

Ещё, отошед в другой раз, молился, говоря: Отче Мой! если не может чаша сия миновать Меня, чтобы Мне не пить её, да будет воля Твоя».

(Матф. 26:37-42).

Христос знал от начала, что предстоит Ему в конце Его земного служения. Христос пришёл не только послужить людям, не только показать, что есть истинная праведность, которую Он прежде сформулировал в Десятисловии, не только основать Церковь Свою, но и искупить тех, чьё сердце особым образом дрогнет у подножия голгофского креста. Искупление — означает возложение на Себя грехов покаявшихся, и, следовательно, смерти, ибо, как говорит Писание, «возмездие за грех — смерть» (Рим. 6:23). Это была смерть разобщённого с Богом тяжестью человеческих грехов Сына Человеческого, и именно из-за разобщённости с Отцом для Него была так тяжела ночь в Гефсиманском саду, тяжела настолько, что с чела Его тёк кровавый пот. Отец не отвечал! — и это было для человека Иисуса мучительней, чем собственно казнь. «Боже Мой! Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?» (Матф. 27:46) — эти слова были произнесены с креста, но оставлен Он был с возложением на Него грехов всего мира раньше, ещё когда Он только подходил к Гефсиманскому саду. Именно поэтому в Гефсимании Христос впервые обратился к Своим ученикам за помощью, чтобы те помолились за Него. Были ли слова Сына к Отцу молитвой, если Отец Ему не отвечал? Да, не всякие слова, похожие на молитву, — молитва, даже если их произносит Сам Иисус из Назарета.

Чтобы понять всю глубину библейской терминологии, надо помнить, что множество слов от неблагоговейного обращения приобрели дополнительные значения, подчас ложные, в особенности такие слова, как «вера», «покаяние», «молитва». Массовое сознание придаёт этим словам значение, которое нисколько не отражает первоначальный их смысл, но только тот уровень, которого это массовое сознание достигло. Или, лучше сказать, вкладываемый смысл показывает, насколько это массовое сознание безнадёжно. Когда Иуда «покаялся», то в тексте Писаний, разумеется, имелся в виду не высокий смысл этого слова, а массовый. Иуда просто пожалел, что поступил так, что надежда на исполнение его сокровенных желаний исчезла. Такого рода «покаяние» не освободило его от обессиливающего влияния психомировоззренческой травмы от предательства и уж, тем более, не привело к изменению у него тела духа. Произойди это преобразование, Иуда получил бы возможность к беспримерному служению. На его примере люди видели бы превосходящую всякое воображение всепрощающую любовь Божью, настолько необъятную, что прощение может получить даже тот, кто предал и Самого Сына Божия на смерть и притом крестную. Но Иуда, удавившись, такую возможность утратил, что не случайно: он служения и не искал.

Ну, а чт`о есть покаяние в высоком смысле, к сожалению, объяснить невозможно, можно только обсудить, и то с теми, кто через опыт покаяния уже прошёл. Остальным, слушая обсуждение, остаётся только кивать головами в знак того, что… А кто их знает, в знак чего они кивают, просто они все так обычно поступают.

«Вера» — слово не менее многозначное. В высоком смысле — это связь с Богом, общение с Ним и в Нём возрастание. В массовом, общепринятом смысле — это убеждённость в чём-то, не «отягощённое» сомнениями критического ума. Но подобного рода убеждение — даже в существовании Бога! — не более чем следствие гипнотического внушения. И, как всякое неизжитое внушение, противоположность благословения. Поэтому, как мы уже говорили, не случайно, что в русском переводе Библии, сделанном в рамках государственной формы религиозности, в «Откровении» «вера Иисуса» (Откр. 14:12 и др.), то есть вера, присущая по Духу соблюдающим заповеди Божьи, переведена как «вера в Иисуса». Такая ошибка закономерна, и только такая вера присуща массовому сознанию. Но и бесам тоже! «Ты веруешь, что Бог един: хорошо делаешь; и бесы веруют, и трепещут . Но хочешь ли знать, неосновательный человек, что вера без дел мертва?» (Иак. 2:19, 20).

Высокое слово «молитва», рождённое теми, кто понимал, тоже было обречено на иное в народе значение, и это второе значение не могло не стать более распространённым. И, в сущности, единственно известным. Отсюда, подобно тому как в Писаниях слово «вера» употребляется с двумя значениями, подобно тому как слово «покаяние» употребляется в двух смыслах, аналогично и слово «молитва» в Евангелии не могло не присоединить к себе второго значения, хотя бы уже по той причине, что воплощённое Слово пришло в уже сложившуюся языковую среду.

Отсюда, в определённом смысле, и просьба Иуды к Богу благословить на предательство — молитва, и стояние фарисеев на коленях перед Великой Субботой, Пасхой Распятия, — молитва, и повторение тысячи раз одной и той же комбинации слов до достижения восторженного состояния полного кретинизма — тоже молитва, но и разговор Авраама с Богом — тоже. Поэтому, когда в Гефсимании Христос, в сущности, обращался к Собственной памяти (Бог Его, разумеется, слушал, но не слышал), когда человеческая плоть Его, греховная в силу рождения от земной женщины, рождённой от предков по имени Адам и Ева, эта плоть Его всячески противилась тому, чт`о ей предстояло претерпеть на кресте Голгофском, просьба была о чаше иной, чем предуготована была от начала. И это — молитва.

Но и опыт Авраама, и опыт Моисея, и опыт Самого Иисуса в любую другую ночь, кроме предваряющей Великую Пасху, — опыт, который мог бы быть достоянием каждого. Ведь Бог не отвечает не потому, что не желает общения, а потому, что Его не хотят слышать и слушать.

В Молитве воспаряет дух и возрастает душа. Нас сейчас не интересует, можно ли представить душу как слияние тела мировоззрения и тела памяти, и не чрезмерное ли это упрощение; нам сейчас вполне достаточно учитывать, что оба этих условных тела в неё входят. Итак, молитва как разговор с Богом очищает душу и, как её составляющую, — тело мировоззрения. А вот очищает ли молитва тело памяти, очищает ли она его от тех уродств, которые незаметным образом были привнесены извне?

Необходимая для разрешения этого вопроса цитата достаточно обширна, чтобы приводить её целиком, поэтому рекомендуем обратиться к первоисточнику — 9-й главе книги пророка Даниила. Это Ветхий Завет.

Пророк Даниил был чрезвычайно интересным человеком прежде всего потому, что позволил Господу участвовать в своей судьбе, а Тот допускал в жизни пророка такие резкие и крутые повороты, которые одни только и могли столь быстро развить его душу. В книге, которую Даниил написал о тех видениях, которые даровал ему Господь, он кое-что написал и о себе. Написал мало, но то, что дошло до нас, — впечатляет.

«Тогда царь повелел, и привели Даниила и бросили в ров львиный; при этом царь сказал Даниилу: „Бог твой, Которому ты неизменно служишь, Он спасёт тебя!“» (Дан. 6:16).

«Поутру… царь чрезвычайно возрадовался о нём и повелел поднять Даниила изо рва; и поднят был Даниил изо рва, и никакого повреждения не оказалось на нём, потому что он веровал в Бога своего». «Тогда Даниил сказал царю: „царь! во веки живи! Бог мой послал Ангела Своего и заградил пасть львам, и они не повредили мне, потому что я оказался пред Ним чист, да и пред тобою, царь, я не сделал преступления“» (Дан. 6:21-23).

Во рву со львами Даниил не умер со страха. Люди часто не выдерживают и менее кошмарные переживания, чем ночь рядом с отвратительно пахнущими голодными хищниками, чьё нечистое дыхание означает смерть. Не умер, видимо, потому, что страха он не испытывал. Как мы уже говорили, интересное объяснение феномена страха даётся у пророка Иеремии. Человек Божий сообщает, что страх — следствие нарушения первой Его заповеди: «Да не будет у тебя других богов пред лицом Моим». Иными словами, человек, стремящийся к любому другому, кроме Бога, центру — власти, богатству, популярности и т. п. — неизбежно расплачивается страхом. Он не только обессилен от решения нарушить Закон (психомировоззренческая травма), но он ещё и боится. Эти два явления взаимосвязаны, потому что нарушение любой из десяти заповедей означает отказ от Закона как целого и, следовательно, от первой заповеди тоже. Итак, от страха, порождённого самоизуродованием тела мировоззрения, пророк был, очевидно, свободен. Но психотерапевтическая практика показывает, что часто страх имеет ещё и невротический характер. И именно подобного рода страх бывает чрезвычайно разрушителен. Несмотря на то, что от такого страха легко освободиться, методами лечебного психокатарсиса в том числе, тем не менее большинство людей страхом отягощены. Но и от такого страха пророк Даниил, очевидно, был свободен. Как это ему удалось? Уж не обращался ли он к психотерапевту? И не владел ли он методами психокатарсиса? Может быть, он знал это слово? Или, может быть, не зная собственно слова как определённого набора звуков, он во время молитвы очищал не только тело мировоззрения, но и тело памяти? Если так, то это умение должно было проявляться не только в поведении во рву, в спокойном в нём пребывании, но и в словесном оформлении молитвы. Но какие бы ни были эти слова, их бессмысленно заучивать другим, потому что только ему одному они могли принести облегчение, только ему и никому другому, потому что молитва — это молитва личная.

Ведь молитва — разумеется, только в определённом, весьма узком смысле слова — сеанс психотерапии. Почему? В чём, в сущности, заключается медицинская психотерапия? «Закройте, больной, глаза и рассказывайте, что у вас болит…» А у истинно молящегося болит то, что разделяет его с Господом; и именно это он Господу, как истинному Психотерапевту (и не только психо-) и рассказывает. И Господь лечит!

«И обратил я лицо моё к Господу Богу с молитвою и молением (моление — осознание своей нужды. Не путать моление с молитвой! — А. М.) в посте и вретище и пепле, и молился я Господу Богу моему, и исповедывался и сказал: „молю Тебя, Господи Боже великий и дивный, хранящий завет и милость любящим Тебя и соблюдающим повеления Твои! Согрешили мы, поступали беззаконно, действовали нечестиво, упорствовали и отступили от заповедей Твоих… и не слушали рабов Твоих, пророков, которые Твоим именем говорили царям нашим и вельможам нашим, и отцам нашим и всему народу страны. У Тебя, Господи, правда, а у нас на лицах стыд, как день сей, у каждого Иудея, у жителя Иерусалима…“» (Дан. 9:3—7).

Начало интересное. В особенности, если в достаточной степени оценить, что не кто иной, как сам пророк, исповедуется в том, что ощущает в себе нечто, мешающее ему слушать пророков Божьих. Возникает вопрос, когда же пророк Даниил мог успеть не слушать пророков Божьих, если в Вавилон он вместе с другими попал, когда ему было семнадцать лет? Да, уже в семнадцать лет, как следует из 1-й главы, Даниил с товарищами был вполне предан Богу и Его заветам. (В частности, в том, что предпочитал, имея возможность выбирать, царской пище — здоровую, вегетарианскую. Это всё 1-я глава.)

Уже хотя бы по этой приверженности здоровому образу жизни, здоровому питанию, можно догадаться, что пророк Даниил, подобно Иоанну Крестителю и многим другим, избранным от чрева матери, Богом не пренебрегал, истину Духом Святым от заблуждения отличить был в состоянии, т. е. вестями пророков не пренебрегал. В таком случае, что означает это исповедание чужих грехов? Что означает отождествление себя с чужими грехами, пусть даже и своего народа?

В богословских трудах одной из национально-признанных форм религиозности даётся приблизительно следующее этому толкование: разные люди обладают различной праведностью — одни меньшей, другие большей. Есть люди, которые обладают праведностью не только достаточной для собственного спасения, но и некоторой избыточной. Этой избыточной праведностью они могут поделиться. И, по мнению признанных богословов, если желающий спастись, но не обладающий достаточной праведностью присоединится к истинной церкви, в которой есть эти праведники с избыточной праведностью — святые и угодники, — то он может рассчитывать на получение недостающей ему праведности для того, чтобы войти в Царствие небесное (так называемое учение о сверхдолжных заслугах святых). На таком понимании спасения построено обоснование продажи индульгенций — бумаг, в которых написано, что у церкви за установленную плату приобретены отпущение грехов и дополнительная праведность. Особенно активно распродажа индульгенций шла в начале XVI века: народ толпами стекался, чтобы прикупить себе место в Небесном Царстве поближе к Богу. Народ чувствовал, что эта форма покаяния наиболее духовна и с воодушевлением нёс деньги — за прелюбодеяние одну сумму, за убийство ребёнка — другую. По желанию клиента можно было приобрести прощение грехов не только уже совершённых, но и будущих, ещё не совершённых. Остаётся только удивляться, в какие глубины идиотизма в состоянии увлечь публику признанные формы религиозности!

Впрочем, справедливости ради стоит сказать, что в очередях покупающих индульгенции попадались и оригиналы. Рассказывают про одного дворянина, который приехал купить трёхдневную индульгенцию на совершение в эти предстоящие дни греха избиения. Как только кардинал, привёзший на продажу эти индульгенции, поставил благословляющую свою подпись, дворянин в кровь разбил морду этому кардиналу.

Да, вот таково богословие в наиболее признанной (массовой) на планете форме религиозности — католицизме. Католиков сейчас более 1 миллиарда 200 миллионов человек, верно служащих своему римскому папе. В рамках такого мышления слова молитвы из 9-й главы книги пророка Даниила понимают как подвиг спасения своего народа: Даниил как праведник, обладающий избыточной праведностью, могущий этой избыточной праведностью поделиться, молясь за свой народ и исповедуя его грехи, тем самым увеличивал надежду на его спасение.

Мы осознаём, сколь многих должно очаровывать подобное мышление, очаровывать даже тех, кто, как им кажется, отвергает индульгенции и инквизицию, и осознаём, сколь мы рискуем впасть к этим людям в немилость, подобное мышление отвергая. Но что поделаешь, на страницах Библии мы находим вполне определённое опровержение формалистским взаимоотношениям с Богом:

«И сказал мне Господь: хотя бы предстали пред лицо Моё Моисей и Самуил (выдающиеся в библейской истории праведники. — А. М.), душа Моя не приклонится к народу сему» (Иер. 15:1). Бог не медлит идти только к тем, кто сам — сам! — обращается к Нему своим сердцем.

Есть ещё одно толкование того, почему д`олжно исповедовать чужие грехи. Формулируют это приблизительно так: пророк, будучи праведником, человеком с чуткой душой, чувствовал себя сопричастным своему народу, которого предызбрал Бог, потому пророк за него и молился, потому и исповедовал его грехи, что не разъединял себя с родным народом. Патриотическое толкование, оно же всеобще-национальное, поэтому оспаривать его доводами разума затруднительно. Действительно, многие фразы, составленные из определённых слов, способны впечатлять, особенно когда их произносит тот, кто может оставить «впечатление». Когда, скажем, алкаши уже «приняли» по два стакана и ведущий предлагает «принять» третий, то он это так обосновывает: Бог троицу любит. Это звучит столь убедительно, что третью выпивают даже уже не желающие пить дальше. Потом возвещается следующая, не менее разумная фраза: а какая изба да не о четырёх углах? И опять смысл фразы настолько убедителен, что даже решивший остановиться не может не принять четвёртый стакан. Из уст же другого, не ведущего, те же фразы воспринимаются как глупость. Изучая историю, порой диву даёшься, какое потрясающее влияние иной раз оказывают на эпоху, то есть на поведение масс людей, фразы, полностью лишённые смысла! Разумеется, сила влияния определяется степенью душевной неспособности внушающего к созиданию, а вовсе не содержательностью мысли, но даже особо признанные выражаться обыденным языком не рискуют. Характерная особенность подобных фраз в том, что в них включают слова и выражения, которые сами по себе принято считать благородными и возвышенными: «Бог», «Троица», «любит», «дом», «народ», «предки», «пророк», «праведник», «человек с чуткой душой», «сопричастный своему народу», «предызбранный Богом», «молитва», «исповедуя грехи народа», «не разобщая себя со своим народом», и т. п. Переубеждать людей, которые подобные фразы «понимают», достаточно безнадёжно, поэтому и терять силы на объяснения и отнимать время у тех, с кем вообще есть смысл что-либо обсуждать, не стоит.

Итак, пророк Даниил исповедовал чужие грехи. Как может истолковать это исповедание человек, который познакомился с психокатарсисом? Что может распознать тот, кто на многих примерах убедился, что всякий человек, который стремится освободиться от запинающих его заблуждений, подсознательно овладевает хотя бы элементами психокатарсиса?

«Грех есть беззаконие », — так пишет апостол Иоанн (1 Иоан. 3:4). Но Десятисловный Закон есть лишь чрезвычайно сжатое перечисление различных форм греха. Грех — это любое отворачивание человека от Бога, и потому неприятие пророка Божьего — тоже грех, хотя прямо об этом в Законе не сказано. Если человек по доброй воле, без всякого над своим мышлением извне насилия, весть пророка Божьего — то есть, весть Бога — не принимает, то это — грех, он расплачивается за это, среди прочего, и обессиливанием от самоизуродования тела мировоззрения. Вновь во всей полноте обрести силы он может лишь покаявшись, то есть искренно отказавшись от самоизуродования. Однако человек может не принимать пророка Божьего, служа принуждению, которое зафиксировалось в теле памяти. Источник травмы тела памяти — вне самого человека. Это от ярких некрофилов, которые в состоянии принудить жертву к определённым поступкам. Действительно, для некрофилов пророк Божий неприемлем, ибо он говорит истину. Для них неприемлема истина вообще, и, как мы уже видели, миссионеры из Центра, помимо того, что внушают поклоняться иконам и исповедоваться под епитрахилью, внушали вообще всё понимать наоборот: добро принимать за зло, а зло — за добро. И ещё — перед ними холуйствовать. А как тяжело сопротивляться, если даже не догадываешься, что в твой череп вдавлен чёрный тяжёлый цилиндр, металлический, покрытый ржавчиной и грязный, нечистый. Один из подобных предметов, доставшийся Возлюбленной, не хотел отрываться от её головы до тех пор, пока не были исследованы его свойства, пока не были проговорены основные тексты исходящих от него приказов. Разумеется, это была только часть из всех заключённых в него приказов, поскольку, очевидно, чёрный цилиндр отражал внутреннюю сущность вдавившего его индивида. Полностью цилиндр исследован не был, но вполне можно предположить, что он, среди прочего, принуждал и к неприятию Божьих пророков. Вернее, что к этому он тоже принуждал, можно не сомневаться, раз вообще добро надо было принимать за зло. Да, такие индивиды живут сейчас, их таких, очень одинаковых, много, и они могут кого угодно «убедить» в чём угодно — они жили и прежде, во времена пророка Даниила. Они ходили в разных обличиях: целителей, воинов, врачей, представителей власти, священников; они нянчили детей или были бродячими проповедниками, которые не мылись, чтобы угодить своему богу, или, наоборот, были одержимы идеей обрядового очищения; они просто просили подаяния в грязи базарной площади; но коль скоро им удавалось достичь чьего-либо тела памяти — улыбаясь, хмурясь или притворяясь спящими, — они, эти индивиды, в нём оставались травмами.

Носителей ржавого металла было множество, возможно, почти всё население — и мало кого инородные в них предметы беспокоили. Но вот Дух Святой коснулся сердца некоего человека — и Человек вздрогнул, остановился на пути своём, возмутившись разумом против ему чуждого, принуждающего его к чему-то. С удивлением увидел он странную в себе раздвоенность: как будто одна часть его души стремилась к Богу, другая же от Него отвращалась — от Него и Его пророков. И преклонил Человек пред Богом колена:

«Господи, всем сердцем желал бы я служить Тебе, но чувствую, что что-то во мне чуждое отвращает от Тебя. А увлекают меня за собою те, которые и сами не принимают пророков Твоих, и не хотят, чтобы принимали другие. Кто они? Да, в сущности, весь народ… Не внимал он Твоим пророкам, потому Ты и допустил Вавилонское пленение… Они согрешили… Они? Согрешили мы, поступали беззаконно, действовали нечестиво, упорствовали и отступили от заповедей Твоих, и не слушали рабов Твоих, пророков… Да не будет этого ни в сердце моём, ни на челе, ни на руке!..»

Итак, пророк молился за народ и исповедовал его грехи не потому, что «не разъединял себя с родным народом», а потому, что он действительно каялся в этих грехах, как в своих, на самом деле чувствуя, что это его грехи, ибо есть в нём к этим грехам влечение, хотя ему и чуждое.

И если молитва Даниила была такова, если в молитве он исповедовал чужие грехи, как свои, то стоит ли удивляться, что жизнь пророка была столь достойной, интересной, свободной от страха, свободной настолько, что он не дрогнул, когда оказался во рву со львами.

Многие из пророков жили интересно, забыв о некогда жившем в них страхе, и только в вечности можно будет удивиться тем опасностям, которые они, не дрогнув, пережили. Закономерно то, что Провидение сохранило нам описание одного из таких кошмаров именно из жизни пророка Даниила.

Пророк Даниил отличался от многих прочих пророков тем, что был кастратом (Дан. 1:6—9). Обидно, что пророк — и кастрат? Может быть, и обидно. Но так было, и было допущено. А зачем кастрировали животных и пленников? Да затем, чтобы исчезала у них мужественная напористость, а появлялись свойственные женщинам трусливость и послушание — зависящая от работы желёз внутренней секреции чувствительность. Это динамическая характеристика, она определяет скорость восприятия внушений. Естественно, дурных — внушает только зло.

Но Даниил страха не знал. И если современные, якобы духовные учителя не таковы, если их неврозы проявляются даже в телодвижениях, то в том вина не Бога, и трудность отнюдь не в отсутствии текстов нужных молитв в молитвеннике — порочна сама идея повторения за кем-то набора слов, почитая то за молитву.

«И обратил я лицо Моё к Господу Богу с молитвою и молением в посте и вретище и пепле, и молился я Господу Богу моему, и исповедовался и сказал: „молю Тебя, Господи Боже великий и дивный, хранящий завет и милость любящим Тебя и соблюдающим повеления Твои! Согрешили мы , поступали беззаконно, действовали нечестиво, упорствовали и отступили от заповедей Твоих… и не слушали рабов Твоих, пророков, которые Твоим именем говорили царям нашим… и отцам нашим и всему народу страны. У Тебя, Господи, правда, а у нас на лицах стыд, как день сей, у каждого Иудея, у жителей Иерусалима… И весь Израиль преступил закон Твой и отвратился, чтобы не слушать гласа Твоего…» И когда я ещё говорил и молился и исповедовал грехи мои и грехи народа моего , Израиля, и повергал мольбу мою пред Господом Богом моим… когда я ещё продолжал молитву , муж Гавриил, которого я видел прежде в видении, быстро прилетев, коснулся меня около времени вечерней жертвы, и вразумлял меня, говорил со мною и сказал: „Даниил! теперь я исшёл, чтобы научить тебя разумению…“» (Дан. 9:3—7, 11, 20—22).

«Научить тебя разумению», — разве не это истинная цель молитвы?

В Новом Завете отношение к молитве не изменилось. Цель — то же самое освобождение души от обессиливающего греха, который может проявляться, в том числе, и в болезнях физического тела:

«И молитва веры исцелит болящего, и восставит его Господь; и если он соделал грехи, простятся ему» (Иак. 5:15).

Господь врачует. Не стоит обольщаться: там, где есть люди, есть и их влияние, и воздействие это отличается от Божьего, потому как нет человека, который бы не согрешил. Потому ни один из людей не может быть истинным психотерапевтом. Истинной чистоты психокатарсис только от Бога!

«Если же у кого из вас недостаёт мудрости, да просит у Бога, дающего всем просто и без упрёков, — и дастся ему» (Иак. 1:5).

«Если исповедуем грехи наши, то Он, будучи верен и праведен, простит нам грехи и очистит нас от всякой неправды» (1 Иоан. 1:9).

«Кто отклоняет ухо своё от слушания закона, того и молитва — мерзость… Скрывающий свои преступления не будет иметь успеха…» (Прит. 28:9, 13).

«И прости нам долги наши…» (Матф. 6:12).

«Если любите Меня, соблюдите Мои заповеди» (Иоан. 14:15).

«Выслушаем сущность всего: бойся Бога и заповеди Его соблюдай, потому что в этом всё для человека; ибо всякое дело Бог приведёт на суд, и всё тайное, хорошо ли оно, или худо» (Еккл. 12:13, 14).

Аминь.

 

Глава сорок первая

Браслеты от Костика

(Техника психокатарсиса)

(Место действия — маленький южный городок на берегу огромного озера, куда после операции ультразвукового дробления камня в почке — а всякое продолжительное состояние восторга непременно переходит в острое заболевание — П. привёз В. с дочкой.)

Для познания В. больничный период интересен тем, что там она впервые «предала» П. — на пять дней (седьмой месяц после знакомства). Когда её после наркоза (состояние наркотического опьянения — упрощающее гипноз состояние) привезли в палату, она попала в психологическую зависимость от Зины, соседки по больничной койке — и та в В. отразилась. В. стала враждебно относиться к П. и заявила, что П. её не любит и совсем не обращает на неё внимание.

Сама Зина все эти дни говорила В., что она с первого взгляда в П. влюбилась, дескать, много лет её женское естество спало, но вот увидела П. — и всё, проснулось! Вздыхала, что, к сожалению, на взаимность она не надеется — не любит и совсем не обращает на неё внимание… (Что В. и проговорила, став двойником (репликой, слепком, отпечатком) «наездницы» Зины. «Не обращает внимание» — и всё это при том, что он посещал её разве что не каждый день, а в остальное время для неё составлял расчёт её «несуществования», после прочтения которого её состояние резко улучшилось.) Сильное чувство Зины к П. объяснялось не к нему притяжением (если можно так выразиться, она не Весы) — иначе бы В. (реплика, слепок Зины) стала относиться к П. не враждебно, а напротив, ещё более преданно, — но ненавистью («офицерская дочка»).

Интересно, что выходила В. из-под зависимости от Зины по молитве, которая начиналась словами: «В чём, Господи, я была неверна Тебе, что позволила себе быть неверной своему суженому?..»

Ниже описывается второе (9 месяцев после знакомства) «предательство» В. с Костиком. Это второе «предательство» разве что не в точности воспроизводит первое, с тем разве несовпадением, что Зина вторглась в подсознание В. во время наркотического отключения у ней критического мышления, а Костик — буквально через несколько минут после того, как В. после полуторамесячного пребывания в южном городке три минуты поговорила со своей матерью по телефону. Однотипность ситуаций следует также и из того, что и Зина, и Костик железом увешали и В., и П.; кроме того, рационализации происходящего и в том, и в другом случае брались из области эротики.

Рассмотрение «предательств» необходимо хотя бы уже потому, что позволяет выявить психическую структуру неврозов В. (ни один невроз сам по себе не существует — он «завязан» на предыдущем), разрушить эту структуру и тем сблизить В. с половинкой. Если угодно, можно назвать это духовной работой Даниила. Или как-нибудь ещё. Как бы то ни было, вторая половинка необходима для психокатарсиса: упрощается и ускоряется процесс выявления неадекватностей. Это происходит потому, что и она (вторая половинка) кровно заинтересована в неразобщённости.

Забегая вперёд, сообщаем, что через 2 года и 2 месяца после знакомства произошло и третье «предательство» (аж на пять месяцев!) — там центром был брат В.

… П.: Всё! Не могу. Засыпаю. Просто какой-то кошмар. Пока были на молитвенном часе перед богослужением — всё было в порядке. Только началась субботняя школа — да и не началась ещё — тут же начал зевать, засыпать, и чем дальше, тем хуже. Спа-а-ать… Глаза прямо сами закрываются… Послушай, милая, позанимайся со мной! Что-то всё это неестественно.

В.: Хорошо. Ложись. Так… Что ты видишь?

П.: Чёрного цвета полоса… Проходит по солнечному сплетению. Снаружи и касается обоих локтей.

В.: Металлическая?

П.: Скорее нет. Материал очень плотный — это не пластмасса. Но и неметаллом назвать нельзя… Есть такие элементы, которые в разных условиях проявляют различные свойства: в одних условиях — свойства металла, в других — неметалла. Мышьяк, скажем. Так вот из чего-то похожего эта полоса и сделана.

В.: Из-за этого ты сейчас и засыпаешь?

П.: Да.

В.: И на богослужении?

П.: Да.

В.: Полоса толстая?

П.: Толстая.

В.: А что она от тебя хочет?

П.: Она меня отрицает. Чтобы меня в церкви не было.

В.: А теперь первое, что приходит в голову: мужчина или женщина?

П.: Женщина.

В.: А почему она к тебе так?

П.: Потому что… потому что я ей нравлюсь… А ещё она оскорблена…

В.: Ты можешь определить кто это?

П.: Это… Зоя. Ах, вот оно что! Надо же… Помнишь, я тебе рассказывал: у неё два мужа умерли, а третьего даже до ЗАГСа не довела — так женихом от разрыва сердца и умер. Ты ещё тогда сказала: «Всего 23 года! Она ещё даже жить не начала!» Помнишь?

В.: Помню. Значит, она? Но не обязательно… не обязательно она влюблена. Особого чувства может и не быть: просто одинокая молодая женщина, а когда ты здесь был два года назад одиноким — столичный житель, квартира, — почему бы за тебя и не выйти? Хотя и как мужчина нравишься — ты ведь вон какой… А отрицает тебя потому, что если два года назад, когда ты был холостой, у неё ничего с тобой не получилось, то сейчас и вовсе надеяться не на что. Вот она тебя и отрицает как неприятное воспоминание. А она внешне ничего, интересная…

П.: Да, губы такие чувственные… Но какая силища! Она бы была великим целителем!

В.: А почему она над тобой такую власть имеет? Она тебе что — нравится?

П.: В смысле — прежде? «Нравится» — некорректное слово. Скорее — приковывает внимание. Силой… Впрочем, она ведь и как женщина достаточно интересна: губы — большие, пухлые, нежные, кожа нежная… Ты знаешь, здесь, в этом городке, не принято, чтобы женщина первая подходила, а тогда, два года назад (она третьему, не знаю, дала уже согласие или он ей только через пару недель предложение сделал) я стоял в перерыве у церкви, а она неожиданно, решительно так подходит и руку мне нежно-нежно пожимает… Меня тогда как током ударило: какая нежная женщина… Послушай, какое я слово сейчас интересное употребил: ударило…

В.: Тебе эта полоса нужна?

П.: Нет. Всё. Нету её больше. Ух ты! Сонливость как рукой сняло!

В.: Хорошо. Есть у тебя ещё что-нибудь?

П.: Есть. Браслеты. Литые. На обеих руках. Знаешь, как языческие украшения в древности? На предплечьях, ближе к локтю.

В.: А что они от тебя хотят?

П.: Чтобы… Чтобы я не был такой крупный, поменьше ростом, не возвышался.

В.: Что?!..

П.: Не знаю. Самому странно. Такой текст. Чтобы я был поменьше ростом. Не знаю, так получается. И почему на руках — непонятно…

В.: Это мужчина сделал? Кто?

П.: М-м… Первое, что в голову приходит? Сначала я подумал — Костя, а потом — что тот инвалид… Я этого инвалида обогнал недавно, когда на велосипеде ехал, он тоже ехал на своём инвалидном трёхколёсном, — может, это — что обогнал — ему не понравилось?

В.: Сейчас проверим. Сколько дней назад появились эти браслеты?

П.: Два дня. Два?.. В таком случае, инвалид быть не может, я его раньше, дней пять назад, последний раз видел. А с кем бы я мог два дня назад встречаться?

В.: С Костей.

П.: Точно! Он же к нам приходил, ты его ещё таким роскошным обедом накормила. Он и есть! Какие, однако, интересные подробности: солист церковного хора — и браслеты вешает!

В.: А почему он это делает?

П.: Потому что… ты ему нравишься.

В.: Да, я это сразу заметила. Когда мы ещё только в первый раз с ним встретились. Тогда, в доме пастора.

П.: Заметила?!! А что мне не сказала?

В.: А почему я должна тебе говорить такие вещи? Ну, понравилась и понравилась, мало ли кому я нравлюсь.

П.: И тем не менее! Мы уже полтора месяца в этом городке, и я чувствую: между нами есть что-то лишнее. А что, не знаю. А потом, ты же его привечаешь: смеёшься его шуткам. А ему это только и нужно.

В.: А что, отворачиваться от него? Это, в конце концов, неудобно.

П.: Неудобно? А мужу не говорить — удобно?

В.: А я тебе говорила, что мы тогда, когда ты с нами звонить маме не пошёл, у колодца остановились с Костей поговорить. Да я и не одна была — с дочерью.

П.: После разговора с матерью?.. После разговора… Сказала, можно подумать! Ты мне так сказала, что я даже внимания не обратил. Значит, тогда же он к нам и напросился… А ты тогда к его приходу такой потрясающий обед приготовила! То ли из восьми блюд, то ли из десяти.

В.: А я тебе что, разве хуже готовлю?

П.: Не хуже, но тогда было нечто особенное.

В.: Ничего особенного не было.

П.: Было. Во всяком случае, достаточно особенное, чтобы я заметил. Новая скатерть. Да и стол на середину комнаты выдвинула. Как по праздникам.

В.: Так давай я сейчас для тебя тоже стол на середину выдвину.

П.: Но ни разу не выдвигала. Давай этот спор прекратим. Всё это уже рационализации. Рационализации того, почему ты мне не сказала, что ты ему нравишься и что в угоду его желанию пригласила на обед — да какой! Пусть не намного, но всё равно роскошней. Давай к фактам: мне — не сказала, на его шутки — смеёшься, обед — приготовила, в гости — пригласила…

В.: Но ведь, когда ты дома был.

П.: Это не важно.

В.: Ты мне веришь? Ты веришь, чего бы там ни было, что никакого поступка не было бы? А потом сравнил: ты и Костик! Смешно даже.

П.: Да, я прекрасно знаю, что никакого поступка не было бы. Я тебе просто показываю, насколько далеко эти подавляющие могут зайти в своём тобой пользовании — обед опять же… Любование им, смеёшься — высшее для него удовольствие.

В.: Пусть посмотрит. Но поступка-то…

П.: Я знаю — не было бы… Ну хорошо-хорошо… А правда, интересно, что мы с тобой совершенно симметричные истории друг про друга выяснили? И одновременно! Полтора месяца длятся — и в один день выясняются!

В.: Ничего особенного! Что я виновата, что я такого типа людей как магнитом притягиваю?!

П.: И я тоже! Но интересен не сюжет, а что одновременно. Некая симметричность, в результате которой у меня даже нет права тебя упрекнуть. Не имею! Хотя очень хочется! То, понимаешь ли, преданность сопернице, которая ставит мне капканы, то Костику, который в браслеты заковывает… А потом кому?..

В.: Сама не знаю: и что я их притягиваю?

П.: Очень, кстати говоря, просто. Они хотят, чтобы на них взирали в абсолютном восхищении, но этого от другого подавляющего в чистом виде им не получить. Ведь тот в глубине души знает, что на самом-то деле высший — он сам. Это без учёта взаимоотношения полов. А если с учётом… Есть у меня теория… Ну да ладно. Итак, договорились? Ты мне в следующий раз, если чувствуешь, что кому-нибудь понравилась, расскажешь всё?

В.: Ладно… Нужны тебе эти браслеты?

П.: Конечно — нет. Я уже с правой снял, а на левой разогнул, но что-то он застрял… И почему он их мне на руки надел?.. Всё! Ух ты, как сразу много сил появилось! Так по телу и гуляют! Но как теперь в церковь по субботам ходить, если так давят?

В.: А вот так и ходить.

П.: А как же воздействие?

В.: Там посмотрим… Ну вот, ты уже и глаза открыл.

П.: Ложись теперь ты. Закрывай глаза. Так… Скажи: твоё сонное на богослужении состояние каким из факторов определяется: местом, влиянием людей, духотой, или ты перенимаешь моё состояние?

В.: Влиянием людей.

П.: Теперь первое, что в голову приходит: кто больше влияет, мужчина или женщина?

В.: Не могу сказать.

П.: Не можешь? Ни за что не поверю.

В.: Не могу сказать, потому что… потому что это смешанное влияние — и мужчин, и женщин.

П.: А сколько их? Какая цифра на ум приходит?

В.: Трое.

П.: А кого больше: мужчин или женщин?

В.: Женщин.

П.: Всё ясно — двое женщин и один мужчина. Трое на общину в шестьдесят человек — не так много. Пять процентов получается… Даже не двадцать. Так. Одна женщина — Зоя, мужчина — Костик, а кто же третий?

В.: Не знаю.

П.: Ладно. Это не важно. Оставили они тебе что-нибудь?

В.: Оставили.

П.: Сколько процентов энергии отнимает?

В.: Двадцать пять.

П.: Нужно ещё обсуждать создавшуюся ситуацию для жизни? Или можно сразу избавиться?

В.: Уже избавилась.

П.: Так. Костик оставил тебе что-нибудь? Посмотри половую сферу. Что улыбаешься?

В.: Нет там ничего.

П.: А где-нибудь оставил?

В.: Оставил. На руках.

П.: Ближе к локтю?

В.: Нет. Ближе к кисти.

П.: Интересно получается… Костя в состоянии лепить только на определённую часть тела… И с половой принадлежностью, похоже, не связано. Так. Что ещё?

В.: Всё. Пора заканчивать.

П.: Что-нибудь хорошее вспом… Что ты глаза раньше времени открыла? Впрочем, не важно, ты и без того улыбаешься… Нет, давай ещё поработаем: надо сделать защиту. Так. Хорошо. Что надо сделать и на каком от тебя расстоянии, чтобы ты была защищена?

В.: Нужен экран на расстоянии один метр.

П.: Так?..

В.: Один? Вообще-то, это странно: один метр — это многовато. Ведь человек может и ближе подойти. Но почему-то: один метр…

П.: Пусть тебя это не беспокоит. Метр в теле памяти или сознания может не совсем соответствовать физическому метру. Так что собой представляет эта защита?

В.: Металлическая сетка со всех сторон.

П.: И провод, уходящий в землю, как у громоотвода?

В.: Да.

П.: Всё? Больше ничего не нужно?

В.: Ничего.

* * *

П.: Только что с Костиком встретился. Поговорили. Давай посмотрим, что он мне навесил?

В.: Давай. Ложись. Что-нибудь есть?

П.: Есть.

В.: Что?

П.: Самое интересное, что на том же самом месте, у локтя! Только на этот раз это такая тоненькая полоска из жести. Знаешь, раньше ящики такими полосками обивали? Всё, разгибаю… Ох ты, сколько опять силищи по телу загуляло!

В.: Вот видишь, как хорошо! Раньше — литые браслеты, теперь — только жесть. Чем ты это объясняешь?

П.: Перестаю к нему относиться «снизу-вверх». Раньше, в предыдущие года, когда приезжал, рядом с Костей чувство всегда было — как мне казалось, жалости, согнуться хотелось. Что вот он и ростом меньше — комплексует рядом со мной ещё и по этому поводу. Поэтому, чтобы не обидеть, надо согнуться. Необразован — а что, он виноват, что в провинции родился и вырос? А у меня от рождения условия лучше, чем у него. Одним словом, Костю жалко, а чувство, будто я недостоин, — у меня. Такое же, как у Льва Николаевича рядом со своей Соней. Или, что то же самое, у Лёвина рядом с Кити. А теперь, думаю, с какой стати? Это же он просто меня энергетически к этому чувству жалости принуждал, а всё остальное, насчёт образования — рационализация.

В.: А какую защиту надо сделать?

П.: Да никакую. Просто жизнь несколько упражнений подкинет, они проработаются до уровня догадки, в более глубокие слои сознания проникнут, и это подлезание под некрофилов, якобы жалость, станет невозможным. Никакой специальной защиты.

В.: А ложная жалость у тебя с каким образом ассоциируется?

П.: Дурацкая картинка. Хочешь, расскажу? Трамплин, с которого в воду прыгают. Высокий, а наверху доска — вибрирует, раскачивается. А на конце вибрирующем — крест стоит. Небольшой такой и раскачивается вместе с доской.

В.: А какой должна быть эта картинка?

П.: Ух ты! Знаешь, что стало? Крест оторвался от этой доски и поднялся высоко в небо, и стал такой громадный-громадный, и чувствуется, что добротный. А этот трамплин с доской — далеко внизу, маленький такой, сам по себе дёргается. Интересно, правда?

В.: Да.

П.: Прямо-таки символический смысл. Что у чего было в подчинении. Жалость подавляла христианство: ложная да ещё индуцированная жалость. Здорово! Интересно, ни в какое кино ходить не надо: всё равно ничего интересней не увидишь. Как я тебя люблю, милая!

В.: Не отвлекайся… А ты заметил, что жена Костика, Юля, работает с утра до ночи, тихая, забитая ведь, наверное, неврозами, а чувства жалости не вызывает. А вот Костя весь такой сильный, подтянутый, шутит всё время, жена послушная, а жалеем мы его?

П.: Надо же! А я так не думал! Милая, как я счастлив, что я могу смотреть на мир ещё и твоими глазами, я…

В.: И всё время жалуется, что самые непослушные дети — у неё. Совершенно с другими не считаются.

П.: Это не непослушные, это по-другому называется. Аутичные.

В.: А что это такое?

П.: О! Это я хорошо знаю! Я в Центре психического здоровья Академии наук как раз-то с этими самыми аутичными детьми работал. Здоровому ребёнку предложишь поиграть во «в какой руке?», так он сразу всё бросит и пойдёт к тебе. А аутичный нет. Он останется в своём.

В.: Понятно.

П.: Он откликается. Но только когда его требует подавляющий из родителей. Или вообще подавляющий. Так что, аутизм (от английского out — «вне») — это жизнь без общения с биофилами. Вырастут — преступность и всё такое… Костю-то дети его слушаются?

В.: Его — да. Это Юлю — нет.

П.: Всё правильно. А у Зои, заметила, дочка тоже аутична.

В.: Точно…

П.: А жена Кости всю вину берёт на себя… Или, скорее, он ей внушил, что она виновата. Своеобразный Центр получается.

В.: А ты заметил, какие у него интересы? Массаж, фитотерапия, йога, диетология — это же всё стандартный набор тех, кто в Центре и вокруг него. Только в Москве такие организованы в Общества, Центры и Ассоциации, а здесь — нет. Провинция.

П.: Но он здесь не один. Мне сказали, что командир расквартированной здесь дивизии тоже экстрасенс и целитель.

В.: Кто тебе это сказал?

П.: Да тут, когда я два года назад работал над книгой, пыталась за мной ухаживать дочь предыдущего командира части. Я её на днях встретил. Подурнела. Перекосило всю на один бок (тоже, похоже, почка болит), но с таким восторгом рассказывает, что нашла экстрасенса, лечится… Командир части. А она, перекошенная, расхваливает… Как ты скажешь, какой метод пациенты будут больше расхваливать — психокатарсис или эмоционально-стрессовый?

В.: Эмоционально-стрессовый.

П.: Согласен. А почему?

В.: А потому, что эмоционально-стрессовые более зрелищные: раз! — и всё! Нет симптомов!

П.: Мало. Это только внешняя сторона. Причины, мне кажется, глубже. Что психокатарсис? Болело — и не болит, выздоровел — и забыл. А люди умеют помнить только боль. Восторг! А после психокатарсиса боль исчезает — нет воспоминаний, нет и восторгов.

В.: Верно-верно. Как будто и не было ничего. Приходится делать особенное усилие, чтобы вспомнить. Да и то если ты напомнишь, что я когда-то болела.

П.: А эмоционально-стрессовые? Было тридцать единиц болезни, сходил к народному целителю или к врачу — ещё пятьдесят единиц от полученного внушения, что если попьёт этой травки, то выздоровеет. В сумме уже восемьдесят единиц! Человек молчать не в силах! Ведь эти восемьдесят единиц болят, только в другом месте! Эту боль проговаривать необходимо! А как проговаривать? Жаловаться? Что лечили и обманули? Так это надо ещё себе позволить понять! Что деньги забрали, да ещё теперь на бок перекашивает? Это гордыне удар ниже пояса. Гордый, кроме как над всеми, быть не может! Выше и мудрее! Естественно, начинается расхваливание этих 50 единиц. Завидуйте: я получил, а вы — нет! Вот и получается, что изуродованные будут многократно активнее, чем те, кого действительно вылечили… Страшная это штука — наша жизнь! Кругом хроническое наоборот. Причём во всём: как высшую форму любви восхваляют страсть; на словах заботятся о здоровье своего ребёнка, но несут младенца в храм, к признанным; ищут якобы выздоровления, но идут вслед тем, кто громче других своё «выздоровление» расхваливает…

В.: И это наоборот будет всегда.

П.: Во всяком случае, до Пришествия…

* * *

П.: Милая, быстро в постель!

В.: Я всегда — пожалуйста.

П.: Да нет, я не о том. Я про себя. Только что заходил к Костику. Хочу посмотреть, чт`о он мне на этот раз привесил.

В.: И это — пожалуйста.

П.: Так… Ты смотри — привесил-таки!

В.: Что?

П.: Смешно сказать! Бумажные полоски! Да и то: мылом внахлёст склеенные. Подожди-подожди… Да на правой полоска ещё и размокла — расползается… Всё, нет её. Левая… тоже. Ты смотри, как интересно! Оказывается, от таких упражнений появляется защищённость…

В.: Скорее оттого, что жизнь переосмысливаешь…

* * *

П.: Я уже начинаю различать, когда усталость ненатуральная. Лёг подремать, сил нет, а расслабиться не могу, напряжён весь. А вот только мы с тобой этот гибрид погребального и лаврового венка стали рассматривать — сразу ноги как в валенки обулись — отдыхают.

В.: А кто тебе этот венок подбросил?

П.: Не знаю… Кто-то с усами… Но ведь мы же одни по лесу гуляли! Никого же не было. Только мы да дочка.

В.: Была ещё эта парочка в голубой машине. В кустах.

П.: А я что-то их даже не видел.

Ребёнок: Я видела. Он был с усами.

П.: Точно?

Ребёнок: Точно. Мама, а ты не видела?

В.: Нет, не видела. Но они, естественно, хотели, чтобы ягод мы там не собирали, а поскорее убрались.

П.: Но ведь это же ужасно: собирать ото всех разную гадость. Как так дальше жить?

В.: А не на этом ли месте ты на рассвете видел, как парочка занимается тем, чем предпочитают заниматься в уединении? И машина голубая?

П.: Машина-то голубая. Только парочка другая. Та дама была и постарше, и ноги потолще были. Да и ребёнок говорит, что с усами, а тот был без. Да к тому же усталость я почувствовал, когда шелковицу собирали, а парочку разглядели после, когда домой собрались.

В.: Ну и что? Ты подсознательно. Машину же заметил раньше? Тебе же было интересно, чем там опять, на том же самом месте, могут заниматься. Тем более, машина опять голубая.

П.: Следовательно, я просто был настроен, сфокусирован, как антенна, на это самое место и уловил всё то, что там на нас было направлено?

В.: Да.

П.: Да как же после этого жить, если всю дрянь собирать?

В.: Человек получает только то, к чему готов. К чему у него предрасположение.

П.: Тогда у меня получается предрасположенность. Интерес к тому, чем на рассвете занимаются. К чужому. А не было бы интереса — и усталости не было бы, не поймал бы импульс на отрицание нас с тобой. Так получается?

В.: Да. Это твоя Чёрная Луна. Я же рядом с тобой была — а мне ничего. Просто я об этом не думала.

П.: Защита в таком случае — элементарная. В святости. Не греши — и силы будут.

В.: Да, так получается.

П.: Скажи, сама до этого додумалась или научил кто-нибудь?

В.: Вообще-то, сама.

Ребёнок: Ври больше.

П.: Вот жизнь! Святым быть прямо-таки вынуждает. Так ведь получается, а?

* * *

П.: Что-то ты на себя не похожа. Опять на базаре что-нибудь случилось?

В.: Да нет, ничего.

П.: И всё-таки что-то случилось.

В.: Я говорю: ничего не случилось.

П.: И всё-таки… Я же не могу работать, когда ты в таком состоянии. Ляг, пожалуйста, мы сейчас проверим.

В.: Сейчас, я только сначала…

П.: Сначала — будет потом. Ты говорила, что будешь в спорных вопросах меня слушаться. Ложись.

В.: Ну, раз ты говоришь…

П.: Так. Закрыла глаза… Хорошо. Что у тебя сегодня новенького появилось? Осмотри внимательно тело.

В.: Нет ничего.

П.: Вокруг тела?

В.: Есть. Кольцо вокруг… Вот здесь.

П.: Понятно. Половая сфера. Из чего сделано?

В.: Металлическое.

П.: Ясненько. Тебя на базар нельзя отпускать. Что-нибудь да принесёшь. Как оно на тебе крепится?

В.: Оно не прикреплено. Вращается. Вокруг меня вращается.

П.: Сколько процентов энергии отнимает?

В.: Восемьдесят.

П.: Кто: мужчина или женщина?

В.: Женщина.

П.: Я смотрю, ты даже знаешь кто. Это так?

В.: Я сегодня Зою встретила.

П.: Это она тебя?

В.: Да.

П.: Я так понимаю, тебе это кольцо не нужно?

В.: Его уже нет.

П.: Ещё что-нибудь осталось?

В.: Где-то ещё что-то есть. Я только не вижу…

П.: Она тебе что-то сказала?

В.: Она сказала: «Что-то ты сегодня плохо выглядишь».

П.: А это так? Разве плохо? Как сама скажешь?

В.: Нет, всё в порядке.

П.: И я так думаю. Во всяком случае, так было, когда из дома выходила. Почему же она тебе так сказала?

В.: Ты знаешь. Нечто вроде мести.

П.: Так… Где её слова на тебе? В виде чего?

В.: На лице. Вроде вуали. Прилипло к коже.

П.: И?

В.: Уже убрала. Как хорошо стало!.. А ведь как прилепила! Ещё сделала вид, что пожалела!

П.: Страшная женщина! Не зря ж рядом с ней мужчины помирают. Что-нибудь со времени предыдущего сеанса появилось?

В.: Что-то есть. На руках.

П.: Будем выяснять?

В.: Нет. Я уже убрала. А ты знаешь, всё-таки эти рассматривания очень помогают. Потом так хорошо на кухне работается!

П.: Что ж, я рад. Как-никак, я заинтересованное лицо. И не только лицо. Но и желудок.

В. (Смеётся): Будет ли когда-нибудь конец, или я так и буду всякую дрянь собирать?

П.: А ведь уже во много раз меньше собираешь. А Зоя… Зоя — это уникальное по силе явление. Если бы она не здесь, в захолустье, жила, она бы уж точно была бы что-то вроде величайшего целителя, основателя партии или секты. А здесь все её знают — на ней клеймо неудачницы: смерть мужей и жениха. Чтобы выдвинуться, ей надо на «гастроли» ехать. Но приказа ей никто на это не даёт… А без него она не может… Я уверен, что мы и от неё отработаем защиту. Со временем.

В.: Хотелось бы.

П.: Освободимся от влияний — и представляешь, как интересно будет жить? Можно будет улавливать в жизни даже тончайшее эхо сокрытых причин!

* * *

В.: Диск с очень острыми косыми зубьями. Как от электрической пилы.

П.: От кого это?

В.: Две цыганки мимо проходили. Сказали что-то. Я даже и не расслышала что. Одна была совершенно пьяная.

П.: Так этот диск от циркулярной пилы от неё или от другой?

В.: Не знаю. Не могу различить.

П.: Вот как? А где он? Внутри тебя или снаружи?

В.: Снаружи.

П.: А как далеко?

В.: Метра четыре.

П.: Ого, как далеко!..

В.: Поэтому сил — не отнимает, но и различить от кого — не могу.

П.: А скажи, если бы эта встреча произошла не сейчас, а, скажем, года за полтора до нашей с тобой встречи, этот диск где был бы?

В.: Во мне. В солнечном сплетении.

П.: А теперь меня интересует только твоё ощущение: почему сейчас ты оказалась защищена?

В.: Изменилось мировоззрение…

* * *

(Место действия — опять Москва. Спустя два года после знакомства.)

… П.: Подробней: в чём?

В.: Изменились взаимоотношения с Богом. Другой уровень доверия.

П.: Конкретнее.

В.: Изменение мировоззрения — это же не просто изменение каких-то идей. Это, прежде всего, изменение взаимоотношений с Богом… Но и идеи тоже.

П.: А скажи, изменение твоего состояния — встреча с половинкой, некая в связи с этим уравновешенность, да и остальное…

В.: Не продолжай. Я поняла. Это тоже повлияло.

П.: А как бы ты распределила — только по ощущению! — удельный вес повлиявших на тебя факторов: изменение взаимоотношений с Богом, изменение твоего положения, идеи в области психологии, или четвёртое — сумма неназванных иных факторов. Итак?

В.: Ещё раз, пожалуйста.

П.: Изменение взаимоотношений с Богом, изменение твоего положения (есть с кем поговорить, поцеловаться, в конце концов), идеи в области психологии, или сумма неназванных иных факторов.

В.: Изменение взаимоотношений с Богом — пятьдесят, моего — сорок пять, идеи — четыре, а остальные — один процент. Даже, пожалуй, меньше одного процента.

П.: …

В.: Что ты молчишь? Ты на что-то обиделся?

П.: Нет, но…

В.: Что?

П.: Получается, что я как бы напрасно работаю над книгой… Если идеи, которые суть слова… Ведь сколько уже работаю…

В.: А вот как раз-то книга твоя очень и помогла. Ведь там очень мало идей, которые сами по себе. Ведь даже когда ты пишешь про психологию, это всё равно разворачивает к Богу. Есть, конечно, там идеи достаточно абстрактные. Поэтому для меня твоя книга — это там, где изменение взаимоотношений с Богом.

П.: А ты могла бы опять в процентах дать соотношение объёма текста, который обращает к Богу, и просто абстрактной психологии или ещё чего?

В.: Могу. Девяносто и десять. Девяносто — это к Богу…

 

Глава сорок вторая

Шестерня от матери

(Техника психокатарсиса)

П.: Успокойся… Так. Расслабься. Всё хорошо. В конце концов, из любой ситуации можно извлечь положительный урок.

В.: Что может быть положительного в скандале с матерью?

П.: В скандале как таковом, может быть, и ничего. Но её агрессия, пена у рта, может актуализировать те стрессы, до которых мы прежде не добрались. А если они теперь актуализировались — значит, можем избавиться. А если избавимся — то это и есть выигрыш в этой ситуации. Так что — успокойся. Расслабься… Что ты видишь?

В.: …Ничего.

П.: Посмотри повнимательней: что в тебе актуализировалось в связи с нападением твоей матери? Что и где?

В.: Ничего не вижу.

П.: Смотри внимательно: далеко-далеко, почти у самого горизонта, есть точка. Та самая. Ты её видишь?

В.: Вижу.

П.: Она приближается. Она всё ближе и ближе. Её всё легче становится различить. Что это?

В.: Шестерёнка.

П.: Какая шестерёнка?

В.: Обыкновенная шестерёнка. Как на нашем заводе в станках. Железная. С зубчиками.

П.: Много их? Зубчиков?

В.: Много. И все очень острые-острые.

П.: А в какой она у тебя части тела?

В.: В солнечном сплетении… А знаешь, что это — солнечное сплетение?

П.: Что?

В.: Это центр всего человека. Очень важное место.

П.: Так… Эта шестерня отнимает у тебя силы?

В.: Да.

П.: Сколько?

В.: Много. Почти все.

П.: А в процентах?

В.: Больше восьмидесяти.

П.: Не думая — от мужчины или от женщины?

В.: От женщины. Это от матери.

П.: Как давно в тебе эта шестерня?

В.: Давно. Очень давно.

П.: А как давно?

В.: Может быть, я ещё и не родилась.

П.: Так. Девятый месяц беременности тобой — это минус один. Восьмой — минус два. И так далее. Первая цифра, которая тебе приходит в голову, — когда появилась шестерня?

В.: Минус один.

П.: На последнем месяце беременности… А что тебя эта шестерня принуждает делать? Что она от тебя хочет? Именно шестерня?

В.: Она хочет, чтобы… чтобы меня не стало.

П.: Получается, приказ на самоуничтожение? Приказ на самоуничтожение… А ведь, действительно, последний месяц беременности — непривычно тяжело и хочется, чтобы этой тяжести не было. А следовательно, и самого ребёнка. Убить его буквально — страшно. Непривычно. Выход — чтобы ребёнок уничтожился сам… Самоуничтожился…

В.: Она могла меня и раньше не хотеть. Она же ведь лимитчица… Приехала, как многие, в Москву по лимиту набора рабочей силы, жизнь свою устраивать. Жильё получить в те годы, сам знаешь, было практически невозможно…

П.: Да, конечно, знаю. Спали и видели, чтобы любой ценой замуж за москвича выйти. Прописка в Москве, снабжение, да и атмосфера другая. Любой ценой. У меня была возможность таких понаблюдать. Когда студентом был, в нашей группе их, таких девиц, было больше половины. «Общажные» — мы их называли. Они и не скрывали, что готовы были замуж за кого угодно выйти, лишь бы получить московскую прописку.

В.: Правильно, иначе — общежитие или приживалкой на раскладушке у родственников. Сколько можно такую жизнь вытерпеть? Видел, говоришь? Так моя — это предыдущее поколение. Но, наверняка, то же самое… Она, когда замуж за отца вышла, две недели к нему ночевать не приходила. В комнате вместе с ним тогда пятнадцать человек жило — одни кровати. А тут женился — жена, получается, ещё одна жиличка. А потом ещё и я должна появиться. Семнадцатая в комнату. Я ещё на свет не появилась, когда во время ругани со свекровью, матерью отца, та сказала — проорала — что ещё и детскую кроватку в комнате поставить она не позволит, пусть ребёнка куда угодно, хоть на подстилку! А моя мать в ответ: это её сын на подстилке будет валяться, а она с ребёнком будет на кровати!.. Естественно, что я была, так скажем… не совсем желанна.

П.: Исчерпывающее описание судьбы твоего отца: какая мать, такая и жена… Всю жизнь на подстилке… И ещё неизвестно, насколько он прошпигован металлом. Так и живёт… Соответственно, в случае твоего необращения к Богу или недообращения и муж твой должен тоже на подсти… Хм… Так… Скажи, а брат твой был желанным?

В.: Тоже нет. Это уж потом она его очень полюбила.

П.: Как, собственно, и абсолютное большинство людей. Впоследствии матери, конечно, себя переубеждают, что ребёнка хотели, но исследования показывают, что это всё враньё. По результатам того же Хаббарда, чем только беременные американки себе в матку ни тычут — спицами, палочками самыми разными, ножницами — только чтобы ребёнка не было.

В.: Ужас какой! У нас так не делают.

П.: Это американки, и если бы плод не обладал столь невероятными способностями заживляться, американцы бы давно повывелись. Но у нас, думаешь, по-другому? Я имею в виду, на уровне желаний?

В.: Но ведь не тычут!

П.: Ты про внешние проявления, а меня интересует сущность… Да… На чём мы остановились?.. Общажные… Ты знаешь, студенческая группа, в которой я учился, была женской, парней было только четверо, остальные — девицы. Общажных, приезжих издалека, как я уже сказал, больше половины. Общежитие, в котором они жили, по тем временам считалось очень богатым, прямо-таки роскошным, в комнате было по двое-трое, не больше. На удивление, первые четыре курса ни одна из этих десяти-двенадцати общажных замуж не вышла. А потом курс пятый, вот-вот распределение. Незамужних могли заслать работать хоть за Полярный круг. А семейных, прописанных в Москве, в Москве и оставляли. И тут все наши девки разом, как по команде, стали замуж выходить. В неделю по две, если не по три свадьбы играли. Догадываешься, насколько искренние у них к мужьям были чувства?

В.: Что тут догадываться — всё понятно.

П.: Распределение отгремело — они стали так же разом разводиться. Может, не все сразу, а так, постепенно. Причём в половине случаев им удавалось не просто оттяпать часть мужниного жилья, но мужа попросту выгнать…

В.: А потом что?

П.: А потом был принят закон, по которому в случае, если развод происходил раньше, чем через пять лет, а одна из сторон была иногородней, то хозяин имел право её выписать. Явление-то массовое, определявшее облик и характер города.

В.: Нет, я спрашиваю, какая была у этих женщин судьба? Что с ними было дальше?

П.: Та судьба, которую сами себе собой же и определили. Внутренним своим состоянием. Я, разумеется, о каждой из них только в общих чертах знаю… Но ни одна из них счастлива не стала. Нет довольства жизнью.

В.: Моя мать тоже вечно всем недовольна.

П.: Это уж точно — изгиб губ у неё весьма красноречивый. Всё время обиженно поджаты. Я, когда её впервые увидел, — сразу обратил внимание. Да и на фотографиях то же самое: всегда набычившись. А это жест ненавистничества. А отец твой рядом с ней всё время поникший, задавленный… Как будто и не жил никогда… Может, у него тоже какая-нибудь шестерня? Ведь если кто чего ставит, то ставит всем… Как Костик на предплечья. Да… Так наши общажные, когда замуж выходили, детей большей частью не рожали, и за это им спасибо. Меньше нежеланных детей. А поскольку эти общажные были из явно подавляющих, то, появись эти дети, приказ на самоуничтожение мог в их тела внедриться калёным железом. Ещё до рождения.

В.: А что ты имеешь в виду: явно подавляющие?

П.: А то, что эти девицы были в состоянии заставить окружающих исполнять свои желания. Взять, хотя бы, конкурс в институт. Ведь чтобы сдавать вступительные экзамены, надо было добиться места в общежитии, что было большой проблемой и требовало определённой нахрапистости… Потом, после зачисления в институт, система экзаменов учила…

В.: Подавлению! Умению убедить, что достоин высшего балла!

П.: Правильно. Поэтому к пятому курсу столь простая операция как замужество удивительным образом произошла у них чуть ли не одновременно. Когда все вместе решили: пора! У их детей наверняка тоже есть коды на самоуничтожение.

В.: И во мне…

П.: Эти женщины, если не в первом браке, то уж во втором всё равно рожали, потому что не рожать мало кто в состоянии.

В.: Страшно слышать.

П.: Скорее отвратительно, гадостно. Понимаю, слушать гадостно, но правду лучше знать, потому что, её зная, проще, хотя бы на логическом уровне, решить, что нужен Тот, Кто единственно и может из всего этого вытащить… И моя мать — та же лимита. И того же поколения, что и твоя. Моя только на пять лет старше. И я был нежеланным, и моя сестра. И не важно, что мать была научным работником. Вернее, это закономерно, потому что в её время это было самое престижное занятие. Отец Сергий, живи он во времена её молодости, тоже бы стал научным работником. По их временам то же самое положение уважаемых и якобы знающих. А сейчас, скорее, стал бы художником или целителем… Да… Помнишь, сколько я металла после неё из себя вытащил? А от отца ведь ничего… Мы с тобой похожи даже матерями… Только моя мать замуж не за такую прописку, где в комнате пятнадцать человек, выходила, а за квартиру профессорскую, трёхкомнатную, высшей категории — по тем временам вариант наироскошнейший. Так что есть зависимость количества металла в детях от умения матери в жизни устраиваться. Странно, только, что мы только сейчас, спустя год, первую травму нашли… И брат твой… Да! Теперь понятно, почему у него первая жена такая… Всё закономерно. Но ведь и в нём я от вашей матери ничего не нашёл. Странно. Ведь если человек может поставить одну шестерню, то он не может не поставить ещё… Так… Есть какая-то мысль — никак не могу ухватить… Отца мать моя ненавидела, он болел. Когда развелись, сразу у него многие болезни прошли. Твой отец тоже поздоровей бы выглядел, сложись у него в доме по-другому.

В.: А как же мой брат? Его-то она любит. Слушается. Ведь никого в семье так не слушается, как его. Он меня младше, а она на него — снизу вверх.

П.: А вот как раз-то и подозрительно, что у молодого парня такая странная роль. Но, тем не менее, объяснение возможно. Закономерное. Всякая женщина, родив сына, стремится воспитать из него наилучшего из мужчин. Женщина, рождённая свыше, будет воспитывать Христа, Человека неограниченного, мудрого и самостоятельного. Остальные же 999 из 1000 будут воспитывать своего кумира — отца. Плотского отца. Старея, женщина с отмиранием логического мышления всё больше и больше «проваливается» в слой первых неврозов, — а это детство. Действительность всё менее для неё реальна, хотя этого она, естественно, и не замечает. Твоя мать, как обиженная на весь свет и на саму себя, а следовательно, с жизнью не справившаяся, в Сергее видит уже не сына, а только своего отца. Отсюда и этот взгляд снизу вверх. Но с собственным подавлением она всё равно не в силах справиться, — и ещё не известно, сколько шестерней на самоуничтожение мы найдём в его подсознании, согласись он на катарсис… Кстати, как поживает твоя шестерня? Изменилась ли она от нашего с тобой обсуждения?

В.: Она стала тоньше.

П.: Во сколько раз?

В.: В несколько… Раз в пять.

П.: Стоит продолжить обсуждение? Или её так выкинуть? То, что от неё осталось, может быть, лучше выкинуть без дальнейшего обсуждения?

В.: Лучше анализировать дальше.

П.: Хорошо. Итак, лимита как психоэнергетический феномен… Своеобразные эмигранты… Но беженцы не за убеждения, а экономические… Мне одна провинциалка объясняла, почему ей хочется в столицу, в Москву. Потому что в крупном городе никто никого не замечает. Можно делать всё, что захочется. А в её городке все на виду, все про всех знают, никуда не спрячешься. Иными словами, ей, замужней женщине, хотелось бы заниматься чем-то таким, о чём бы желательно, чтобы никто не смог бы засвидетельствовать. Кстати, мне и мать в точности тем же объясняла ценность столицы. Так что, вся Москва — одни и те же люди. Только одни здесь в первом поколении, другие — во втором, а третьи — в третьем…

В.: Отсюда следует…

П.: Отсюда следует, что совершенно справедливо твоё наблюдение, что женщины вообще более подавляющи, чем мужчины. Только твой вывод следует сформулировать несколько корректней. Ты ведь его сделала, наблюдая женщин лишь в одном месте — в Москве. А сюда, как мы выяснили, съезжаются устраивать свою судьбу женщины определённого психоэнергетического склада. Скажем, так: похожие на Софью Андреевну. Тем самым их здесь концентрация, по сравнению со средним по стране, значительно выше. Но в то же время своим отъездом с родины они там явно психоэнергетическую обстановку улучшают. Таким образом, вывод твой о женщинах корректней будет выглядеть так: в городах, особенно столичных, вообще Центрах, женщины более подавляющие, чем мужчины. Как следствие, здесь браки выродились до того уровня, который мы и можем наблюдать. Отсюда следует, что, во-первых, здоровый мужчина должен из Центра рваться, как из братской могилы, а во-вторых, как женщины, с генитальной точки зрения, они ноль…

В.: Что ты замолчал?

П.: А всё-таки странно: почему мы до сих пор ничего от твоей матери не могли выявить? Мать — если не самое основание, то, во всяком случае, слой, следующий после основания. Ведь, в конечном счёте, в основе многих неприятностей — мать. Если она, конечно, подавляющая. Может быть, мешала какая-нибудь внутренняя цензура, запрещающая видеть?

В.: Ничего не могу тебе сказать.

П.: А если так, то в тебе должно быть ещё достаточное число программ… Глубоко законспирированных… Скажи, а эта программа на самоуничтожение повлияла на то, что ты так вышла первый раз замуж?

В.: Да. Повлияла довольно серьёзно.

П.: Посмотри на шестерню — что с ней происходит?

В.: Не стало нескольких зубчиков.

П.: Отлично. Скажи, а эта программа повлияла на то, что ты Библию в руки до нашей с тобой встречи не брала?

В.: Да.

П.: А на наши с тобой взаимоотношения?

В.: Тоже.

П.: В каком смысле? К чему эта шестерня тебя принуждала? В том виде, в котором она в тебя была вложена? Именно шестерня?

В.: А чтобы ничего у нас с тобой не было. Чтобы наши отношения уничтожились. Самоуничтожились.

П.: А сейчас? Какое сейчас её желание? И, соответственно, влияние? Матери, я имею в виду?

В.: Да, в общем-то, такое же.

П.: Ничего не изменилось?

В.: Не то чтобы ничего… Но в общем…

П.: Значит, без шестерни наши взаимоотношения были бы лучше?..

В.: Да.

П.: Кстати, как она там поживает?

В.: Половина. Только половина зубчиков осталось… Она очень не хотела, чтобы у меня родилась дочка. А я так хотела ребёнка, мечтала… Всё время мне говорила: намучаешься с ней, намучаешься…

П.: Внушала?

В.: Не осознавая. Да! В сущности, она хотела, чтобы я с дочкой намучилась. Хотя на словах говорила, что желает мне счастья.

П.: Смотришь на шестерню?

В.: Смотрю. Моего ребёнка только сластями подкупают; а легла я в больницу, ребёнок записан был к зубному — не отвели.

П.: Зубчик какой-то заговорил?

В.: Да. Вернее, не столько зубчик, сколько нечто, с ним связанное… Да их вообще всего три осталось. Правильно говорят, что детьми дерутся…

П.: Узнаю Толстого! «Крейцерова соната»! Там этот человек, который, застав жену с любовником, убил её, рассказывал, что они детьми дрались. Он, кажется, больше старшей девочкой, а она сыном, не помню каким.

В.: Да. Летом. Какое же было счастливое лето! Самое счастливое в жизни! И «Крейцерова соната». Какая всё-таки хорошая вещь… А мать… мать пытается ребёнка перетянуть. Да если бы он им был по-настоящему нужен! А то так — глупость одна.

П.: Глупость? Не скажи. Ты обрати внимание, насколько она гениально объединила некоторые вещи! Ведь что она сейчас с пеной на губах требовала? Чтобы ребёнок не смел читать Библию, чтобы ей не давали читать Толстого, но чтобы она смотрела эти дебильные телесериалы и ходила ставить свечки. Кстати, она матери моей звонила, что не допустит, чтобы я «всякие там книжки писал». Так что на подсознательном-то уровне — всё чётко объединено и противопоставлено. Ты не заблуждайся — это не глупость. Здесь всё достаточно отчётливо! А мать, обычно, — основа семьи… К несчастью, ещё и основа надорванности судеб её детей…

 

Глава сорок третья

Брат

В. приучена и привыкла воспринимать жизнь на основании постулата, что её брат Сергей — хороший. В качестве тому подтверждения В. сообщает, что брат тратил на неё много денег, покупая ей одежду, а её дочке — фрукты, вкус которых ребёнок иначе якобы даже и не знал бы. «Много» — это в сравнении с незначительной зарплатой самой В. Вывод имеет вид почти логичный, ведь в ту эпоху всеобщей социалистической уравниловки те, кто не воровал, зарабатывали более или менее одинаково, отсюда для В. следовало, что и брат зарабатывал как все и, соответственно, тратил на неё значительную часть своего дохода. Но сестра, как выяснилось, многого о брате не знала. Не знала, например, и того, что брат её был не только квалифицированным мастеровым-станочником (наследственное) и начальником цеха, но ещё и липачом (от слова «липа» — подделка; в частности — документов). Мы не пытаемся никого подвести под юридическую ответственность, наша цель — определение психологического типа человека, который для В., как она многократно говорила, — образец мужчины; поэтому ограничимся сообщением, что из всех многообразных видов фальшивомонетничества (нарушенные заповеди: «не лжесвидетельствуй», «не кради», «да не будет у тебя других богов» и все остальные) он не побрезговал самым социально безнравственным… Об этом периоде своей жизни он вспоминает с восторгом, особенно о числе «друзей», которых он нанимал собой восхищаться (судя по эмоциям Сергея, это единственно ценное, что он смог приобрести в обмен на чемоданы денег). На сестру же он тратил ничтожно мало, гораздо меньше, чем на любого из многочисленных прихлебателей, однако, несмотря на ничтожность сумм, напоминать о них сестре (и всем прочим) он не устаёт. Вы таких людей встречали, наверное…

А ведь вспомнить он мог бы и другое: бессчётное число раз он брал у сестры в долг суммы мелкие и не очень, но, какими бы они ни были, отдавать забывал. Можно было бы вспомнить, что некоторые вещи по настоянию сестры они покупали пополам, в общее пользование, но брат забирал их себе. А сколько она ему и его жёнам прислуживала? Нет, этого он, в отличие от своих «благодеяний», не вспоминает. Так что, кто кем на самом деле материально больше пользовался — ещё вопрос. Но В. не сомневается, что брат — благодетель. Что поделаешь, на нашей земле и понятие «благодетель» тоже психоэнергетическое. Потому что основывается на восторженном преклонении. (Есть и ещё один неоплаченный счёт, самый большой, который мы выставим в конце главы.)

Другое яркое воспоминание Сергея связано с периодом, когда он был начальником цеха. Он с наслаждением вспоминает, что имел власть орать на подчинённых, сколько ему захочется. Ещё он вспоминает, что в его власти было выписывать самому себе пропуск на вынос материальных ценностей через проходную предприятия. И выносил. Много. Причём не столько для себя лично, сколько для «друзей». (Ну, как тут не вспомнить адвентистского целителя Л. Ф., любимца публики на стадионных «евангельских» кампаниях, который крал Библии, чтобы дарить!)

К перечисленным преступлениям можно прибавить незаконное хранение огнестрельного оружия и, видимо, ещё какие-то преступления, о которых он не говорит даже в пьяном состоянии.

В ипостаси мастерового по ремонту квартир (следующий этап его жизни) действия Сергея несут ту же печать патологической потребности в восхищении. В частности, на промежуточных операциях он добивался совершенно ненужного блеска, что было поводом для клиентов не сопротивляться наваливающемуся чувству восторга Сергеем как якобы мастером. Но как только клиент начинал осознавать никчёмность блеска, за который приходилось расплачиваться перерасходом материалов (денег) и потерей времени для отдыха хозяев, восторги уменьшались, и «неадекватность» из поведения брата В. исчезала. В одной квартире интеллигентная хозяйка прозвала Сергея «фюрером». Она бы и сама, наверное, не смогла объяснить повода к подобной ассоциации, но ассоциативные прозрения — это единственное, в чём женщины любого типа ошибаются редко.

Наиболее объективное проявление внутреннего мира человека — его семья, вообще формы половой жизни. Первая жена Сергея была, изящно выражаясь, авторитарна. Состоя с ним в браке (жили вместе), родила, как выяснилось, от его друга. Сергею это не преминули сообщить, но ему упорно нравилось считать ребёнка своим, настолько, что он даже забрал ребёнка у жены и отдал его В. на воспитание. Развелась жена с Сергеем, по мнению В., видимо, потому, что ей надоело харкать ему в лицо (буквально) и наблюдать, как, утёршись, он говорил, что ему хорошо и т. п.

Второй раз он женился на девушке, которая, как он утверждает, по характеру совсем другая, чем первая жена. Однако мнение даже его матери иное: она не переставала удивляться, что и во втором браке её сыну удалось в точности воспроизвести атмосферу первой семьи (себя мать, разумеется, в этих жёнах не узнаёт). Сергею же Оля очень нравилась, и — как он, выпив, говорил — только она и может его понять и приголубить. В точности так же он высказался и за три дня до того, как его жена, в последний раз его избив (она на 30 килограммов его тяжелее), выбросила его на лестницу. Но этим она не ограничилась — пошла по соседям с воплями, что он, мерзавец, сегодня посмел, защищаясь, заслоняться рукой, и поэтому она с ним разводится. Её победа над мужем — результат не только больших жировых отложений, но и большей некрофиличности. Пока Сергей нянчил её ребёнка — тот, как и положено, научился ходить; но стоило Ольге после изгнания Сергея взяться за дочку — та ходить перестала.

Она отнюдь не бесчувственный кусок жира (как-никак, дипломированный экстрасенс-целитель), и если не осмыслить, то хотя бы почувствовать, что над ней издеваются, она в состоянии. Именно так она и расценила тот ремонт, который в течение полугода делал в её квартире супруг. И совершенно справедливо расценила. Люди вообще, а женщины в особенности, с трудом переносят изменение сферы обитания — что естественно при преобладающем ассоциативном мышлении. Иной раз достаточно переехать в другой район, скажем, из трущоб в фешенебельный квартал (казалось бы, повышение, да какое, радоваться бы и благоденствовать!), чтобы началась тяжёлая форма нервного расстройства. Всё не так, непривычно, люди другие, раздражают даже цвета стен. Подобные изменения тем труднее переносятся, чем более ослаблен организм, скажем, в возрасте не только преклонном, но и в зрелом, в последние месяцы беременности или в первые год-два после рождения ребёнка. Но именно перед самым рождением ребёнка Сергей взялся уничтожать привычный для жены интерьер её квартиры — дверные проёмы вместо прямоугольных делал арочными, и даже вообще переносил в другое место, менял мебель; обои выбирались цвета, уж совсем для русского глаза непривычного, и т. п., — и чем активней и болезненней жена против всего этого возражала, тем с большим напором Сергей продолжал менять всё. Способ изводить жену, согласитесь, утончённый — ведь всегда можно пребывать в позе «отец родной» («благодетель» — знакомая поза: это и Гитлер, и «дорогой экстрасенс»), дескать, ремонт своими руками, а тем более столь капитальный, есть неимоверная экономия денег, а чуть ли не круглосуточная работа до полного изнеможения — повод, вообще говоря, им восхищаться. (Кто не знает, сообщаем, что «героическое» перерабатывание, точно так же, как и «чрезмерная выпивка», является наираспространённейшим способом зарабатывания повода отлынить от близости в постели. Переутомился человек, вот и не может — таково распространённое заблуждение, которым, как показывают исследования, пользуются «благодетели». Наоборот, не может, вот и делает вид, что работать надо так много, якобы ради покупки ненужных вещей.) Оля же уклонения мужа от половой близости объясняет тем, что он ненавидит женщин вообще. Наибольшее для него удовольствие, как она рассказывает, довести её до истерики: когда она «взрывается», лицо Сергея становится счастливым, довольным, и он, улыбаясь, тут же уходит спать один. В подробности собственно «половых» сношений, о которых Ольга пыталась рассказать намёками, мы погружаться не будем.

Что касается утончённости способов, то в жизни Сергея это проявляется во всём. Скажем, в астрологических пособиях говорится, что энергетические вампиры-«Близнецы» (зодиакальный знак Сергея) ярче всего проявляют себя в общественном транспорте, добиваясь необходимого им всплеска эмоций провоцированием разного рода склок и скандалов. Действительно, поведение Сергея — более всего отклоняющееся именно в общественном транспорте, но в инверсированной форме. Он не пропускает ни одной старушки (объект с ослабленным критическим мышлением), чтобы не помочь ей выйти из автобуса и даже, несмотря на её сопротивление, помогает ей перейти дорогу. Благодарности «благодетелю», как вы уже догадались, всегда бывают бурные и восторженные. («Восторг», напоминаем, — синоним слова «безумие» (греч. mania), наблюдается не только в состоянии опьянения или рядом с ярким некрофилом, но и в предсмертном состоянии.)

Это частности, но прорастающие из общего корня. Общий же корень, некий жизненный принцип, установка, символ, за неимением данных о пренатальном и младенческом периодах, приходится извлекать из детских переживаний. Однажды дети, которые играли с Сергеем, связав его проволокой и прикрутив к шее камень, пытались утопить в реке (других почему-то не пытаются; жёны тоже, помнится, — одна в лицо харкала, а другая избивала!), но не удалось, потому что его освободил случившийся рядом прохожий. Сергей наиболее бурно вспоминает даже не то, что топили, и не то, что спасли, а то, что он отомстил им всем, не сразу и не своими руками.

Это — жизненный сценарий, и обычно у определённого типа людей целью жизни становится поиск поводов такие сцены воспроизводить. Ещё одно ярчайшее воспоминание Сергея относится ко времени его сотрудничества с преступной группировкой. Когда Сергею показалось, что охранники какого-то магазина или офиса повели себя с ним недостаточно почтительно, он привёл своих подельщиков, которые повыбивали там витрины и т. п. «Милиция носа боялась высунуть!» — разве что не подпрыгивая рассказывал он. Тогда, действительно, было трудное для страны постсоциалистическое время, и милиция охраняла саму себя.

«По плодам их узнаете их», — сказано в Библии (Матф. 7:20), и при рассмотрении жизни Сергея и того, как рядом с ним меняются люди, сходится всё: и то, что его будущая вторая жена, один только раз увидев его, так влюбилась, что, забыв про свою, что называется, девичью честь (18-летнюю), на следующий день пришла под дверь его квартиры для того только, чтобы просто постоять у его двери; и то, что, с ним поссорившись, она страстно, до раболепства была влюблена как минимум в одного целителя (именно целителя, в точности, кстати, как и сестра Сергея, будущая В.), а потом опять в Сергея; и то, что им, поперёк всякой здоровой логики, холуйски восхищается его мать (да и отец тоже) и во всём спрашивает его совета; и то, что будущая В., как она рассказывает, всегда им восхищалась как образцом мужчины; и то, что у неё П. никогда с братом не ассоциировался; а вот «дорогой экстрасенс» с Сергеем ассоциировался; и то, что племянница, дочка В., от своего дяди попросту без ума, он для неё всё; то, что он мог быть начальником цеха, вором и фальшивомонетчиком, что в нём угадывается «фюрер», — список огромен, сходится всё.

Естественно, пока брат жил с женой, В. ездила к ним помогать по дому — убираться, мыть посуду, нянчить ребёнка, и, хотя это занимало всего несколько часов, ей этого хватало — всякий раз она возвращалась во взведённом, истеричном (анальном, см. в Словаре слово «истерика»; это если и бешенство, то только не матки, а ануса) до болезненности состоянии. Чтобы прийти в себя, ей требовалось несколько дней. Можете себе представить, до какой степени деструктивности она дошла, когда выкинутый на лестницу Сергей переселился опять домой, к маме, папе, В. и её дочери?! Естественно, что у В. от её взращённого критического мышления мало что сохранилось — оно сменилось восторгом. И сопутствующей деструктивностью.

И последнее: так ли уж очевидно мнение В., что брат не подпал под гипнотическую зависимость от «дорогого экстрасенса» из-за наличия нравственных устоев? (А так уж ли точно защитило? И во всех ли отношениях?) Общность зодиакального знака, явное совпадение многих черт характера (инверсированность, стремление забыться, особого рода связь с сестрой), предпочтение, как мы дальше увидим, одного и того же типа женщин (что означает, среди прочего, и однотипность матерей), и предпочтение их самих, как из дальнейшего можно будет догадаться, женщинами одного типа, совпадение определённого рода жизненных событий должно было привести или к их садомазохистской «дружбе» или, напротив, к психологической от целителя защищённости. Основание к столь, казалось бы, противоположным чувствам, как ни странно, одно: интуитивное «понимание» истинных, пусть и скрываемых намерений «дорогого экстрасенса». Липач липача всегда отличит и поймёт. Уже одно осознание того, что сейчас его, Сергея, попытаются подчинить, могло защитить его в эпизоде с рамками, при первом его посещении Центра. К тому же солидные, дарёные патриархией иконы в Центре на Сергея расслабляющего впечатления могли и не произвести, потому что свою фальшивомонетническую карьеру он начинал с выполнения противозаконного, но хорошо оплаченного заказа от одного из достаточно высокопоставленных иерархов православной церкви. Скорее, наоборот, присутствие икон в Центре послужило предупреждением: здесь жульё. Не потому что в Центре, а потому что иконы.

И всё это не считая того, что всякий жулик, чтобы не попасться, вынужден защищаться, в том числе и от энергетических способов о нём познания. Что касается «дружбы», то она в определённом смысле реализовалась. В каком — об этом в одной из последующих глав. А вот с П. Сергей сойтись не смог. Ни в каком смысле. Толстого, как читатель уже догадался, Сергей желания читать не испытывает. Библейские же предпочтения В. и П. ему и вовсе смешны. Но смешны только внешне, на самом же деле он всё время требует, чтобы сестра от этих убеждений отказалась.

Можно ли осуждать П. в том, что на протяжении двух лет он соглашался с В. в том, что её брат — хороший? Что, найдя в себе после Сергея некую конструкцию из чернёного алюминия, он попросту отказался поверить в её существование? В оправдание П. можно заметить, что видел он брата В. только глазами застольного гостя, и, надо признаться, за столом Сергей на хлебосольного (а, следовательно, доброго?) хозяина умеет быть убедительно похож. Переосмысление брата В. началось с появлением у П. возможности наблюдать Сергея, когда они вместе два месяца занимались ремонтом квартир.

Вот таков человек, во многом определивший формы несчастий нашей В. Этот анализ вовсе не перетряхивание грязного белья, а необходимая операция для придания причинно-следственным связям «Катарсиса…» большей объёмности. Если же называть вещи своими именами, то брат В. — достаточно яркий некрофил, с инверсированным поведением, утончённый, требующий от окружающих удовлетворения не только своих садистских потребностей, но и мазохистских.

Разумеется, по сравнению с Гитлером, Гришкой или «дорогим экстрасенсом» Сергей выглядит невзрачно (те — «ярчайшие»). А вообще мы предоставляем читателю самому решать, к какой зоне относится брат В. Что до сестры, то в её подсознание он внедрился, когда она была ещё ребёнком, — и беспрепятственно десятилетиями по нему расползался.

* * *

Перемещение Сергея из одной семьи в другую привело не только к прекращению гнойных заболеваний у выгнавшей его жены, но и к многочисленным изменениям в семье его детства. Его после изгнания возращение нам интересно только с той точки зрения, что по последовавшим за этим изменениям с В. и остальными членами семьи мы можем ответить на ряд поставленных в «Катарсисе…» вопросов, на которые до сих пор мы были не в состоянии ответить, в частности:

— почему В. так долго (без малого год) держалась в целительском Центре;

— почему ребёнок В. несёт на себе отчётливые следы воспитания некрофилом (негативизм, mania anglicana, плохая учёба, навязчивое желание обмануть, всепобеждающее стремление впасть в транс).

На понятийно-логическом уровне мышления В. её брат присутствует как персонаж, глобально положительный. Дескать, поэтому она его «очень любит». Но она также утверждает, что не только она, но и Сергей любит её дочь; общность чувства, вообще говоря, даёт основание усомниться, любит ли дочку сама В. То есть, безусловно, любит, только в каком смысле: редчайшем божественном или распространённейшем садомазохистском? Очевидно, что под словом «любовь» она имеет в виду один и тот же тип эмоциональных переживаний: она «любила» своего первого мужа, брата, «дорогого экстрасенса», дочку и мать. А вот П. она не «любит». К нему у неё совершенно иное отношение. Даже слово это она упорно не употребляет. Итак, если В. дочку свою в присутствии брата не любила (в биофильном смысле слова), то становятся понятны свойства её характера (характер ребёнка — проявление истинного отношения к нему матери). Не любила? Как такое может быть, если не только П., но и читатель ясно видит, что В. к злобным женщинам явно не относится?!

Объяснить это противоречие П. удалось только после возвращения Сергея домой: рядом с ним В. стала совершенно иной, чем рядом с П.! Она стала деструктивна, сознание стало рваным, как интересная собеседница она перестала существовать, генитальная возбудимость исчезла, с П. она не просто поссорилась, но, в сущности, его выгнала. Зато появились многочисленные проявления типичного анально-накопительского характера (тема денег, понимание взаимоотношений как власти и подчинения (вдруг стала требовать, чтобы П. подчинялся без рассуждений), деструктивное поведение, появление брезгливого (некрофилического) выражения губ, чего у В. во всё время её знакомства с П. не наблюдалось, и т. п.). Даже грудь — и та существенно сократилась в размерах.

Тема раздвоения личности наиболее эффектно представлена в рассказах об обитателях психиатрических лечебниц, где «Александру Македонскому» никак не могут втолковать, что он ещё вчера был «Наполеоном», а десять лет назад каким-нибудь Нечипуренко Григорием Ивановичем. За пределами сумасшедших домов этот феномен можно наблюдать на примере адептов разнообразных сект или учеников какого-нибудь «исключительного» жреца государственной религии — словом, любого человека, позволяющего себе подпасть под влияние яркого некрофила: до знакомства с вожаком они одни, после же знакомства их как подменяют, причём меняется всё — тембр голоса, образ мыслей, стиль одежды — они не слушают никого, кроме вожака, и только после его смерти или ареста, спустя, в среднем, пять-девять лет становятся почти прежними.

Эти курьёзные случаи помогают обратить внимание на более распространённый феномен: всякий человек даже в течение дня может быть как бы разными индивидами. Об этом прекрасно писал Эрик Бёрн. Он говорил, что есть три основных психических состояния человека: Взрослый, Ребёнок, Родитель. Проблема конструктивных взаимоотношений, по Эрику Бёрну, заключается в том, что люди не замечают за собой ступенеобразных изменений, что мешает принимать верные решения, портит взаимоотношения даже близких людей, и так далее. Как утверждает Бёрн и многочисленные его последователи, участие в трансакционных группах, где обучают замечать переходы состояний личности у других, а тем самым впоследствии контролировать себя, приводит к улучшению приспособленности к жизни. Мы не будем вдаваться в тонкости трансакционного анализа, нам достаточно показать, что геометрические особенности тела и документы — это ещё недостаточные основания идентифицировать личность. Характерная особенность перехода из одной «индивидности» в другую заключается в том, что человек во многом не помнит, что с ним происходило в предыдущем его состоянии. Так и В.: она, как вы помните, в хорошем своём состоянии говорила, что у неё ощущение, что ничего из того, что с ней было в Центре, как бы не было. Когда она входила в состояние ссоры с П., она зеркальным образом эту фразу повторяла: того, что у неё было с П., как бы не было. И то, и другое справедливо: В. с П. была совсем другой, чем она была в Центре и… после возвращения брата. Это были два совершенно разных человека! С П. она была одна, а с братом до его брака (пока она была в Центре) и после его возвращения — совершенно иная!

Перемена в В. потрясла не только друзей П., но, разумеется, больше всего его самого. Он смотрел на знакомое лицо, но даже в движениях узнавал Сергея, слышал стандартные его фразы, темы (деньги и т. п.). Но, вместе с тем, его не оставляло ощущение, что и это он уже где-то видел. Ещё до встречи с семьёй В.!

Конечно же! Всё это он видел во время арестов и обысков! Типичная воровская «маруха» («тёлка», «бабца», «матрёшка»)! Если «сексуальное» поведение человека — самая глубинная его характеристика, то его поведение во время ареста, наверное, непосредственно следующая. Что поражало П. при арестах, так это поведение воровских марух. Казалось бы, взяли её сожителя с поличным, вещественных доказательств, изъятых при обыске, достаточно на десять судебных процессов, но для марухи не существует ничего — виноваты кругом все, а более других те, которые пришли с обыском, она же — хорошая, её обидели, в ней нет ничего такого, чем нельзя было бы не восхищаться (а разве это не прекрасно?), и стыдится ей нечего. И как воры, демонстрируя свою решимость к смертному бою, до крови режут бритвой себе предплечья, так же демонстрируют себя и их марухи — разнузданно требуют считать себя хорошими… Будущий П. далеко не сразу понял, что такое поведение воровских тёлок вовсе не притворство, не игра. Да на самом деле это как раз и есть то, что называется нравственной проблемой человека: они просто не могли позволить себе понять, что это дурно — красть у других. Не могли понять! Чего же им тогда стыдиться?

Воры бывают разные: домушники, щипачи, липачи, медвежатники, иваны, утюги, торгаши и другие. И у каждой из этих категорий свой, отличающийся от воров других типов, стиль жизни, быт — сексуальные ритуалы, формы в доме нечистоты и т. п. Опытный инспектор без труда различает эти типы не то что по оформлению их жилья, но даже по одежде и походке. Словом, они все как будто из одной стаи с неким вожаком, которому они, возможно, его и не зная, подсознательно подражают. Познания из жизни воров — знание, казалось бы, мало полезное для взявшегося за психоанализ. Ан, пригодилось.

Перед П. с его друзьями буйствовала «маруха», и не какая-нибудь, а именно «торгашка», то есть как раз из того слоя, из которого была первая жена Сергея, которая и определила срок начала его преступной карьеры (если бы он стал «торгашом», а не «липачом», они бы, возможно, жили вместе и поныне), а также его вкусы, в частности при оформлении квартиры его второй жены. (Это, вообще говоря, типично для «фюреров»: все они обладают болезненнейшим комплексом неполноценности, всякий им кажется лучше себя, а потому они постоянно готовы в кого-нибудь внутренне перевоплощаться — всё равно в кого, хоть в изменявшую жену. Истинную сущность такого «фюрера» или распознает ассоциативно-образное мышление, или её можно вычислить, наблюдая поведение людей, позволяющих себе впадать в страстную от них зависимость.)

Итак, В. по возвращении Сергея домой стала «марухой» собственного брата!.. И именно «марухой»! Или, попросту отражая брата, она была им, подобно тому как Наташа была Элен.

Но из этого следует, что и до его ухода В. была им! (Для простоты обозначим то её состояние как «В».)

Таким образом, познание о том, что пространственная близость с братом неузнаваемо меняет В., и в этом состоянии она может пребывать неограниченно долго, позволяет сделать несколько очень важных выводов.

Во-первых, можно считать достоверными слова В. о том, что она не могла встретиться с П., пока работала в Центре: так была всем там происходящим увлечена. Но теперь мы можем продолжить и очистить её мысль: её встреча с П. была невозможна и до тех пор, пока «наездником» был младший братишка. Как только он женился и переселился к жене, встреча произошла (всего через три месяца!), но союз продолжался до тех пор, пока Сергей не вернулся. Таким образом, В. может быть сама собой только в его отсутствие. Если бы она встретилась с П. раньше, то возникла бы комбинация «Ромео и Джульетта», клан ловцов преступников схлестнулся с преступным кланом — такое случается, и не только в кино. (Нечто весьма близкое реализовалось в жизни родителей П.: зарабатывать деньги его отец начинал в ЧК (с 16 лет, что не могло не наложить отпечаток на его характер), а мать была из семьи репрессированных и ограбленных — тем же ЧК! Результат — страстная любовь.)

Зависимость событий в жизни В. и её ближних от пространственного присутствия её брата:

Во-вторых, мы экспериментально убедились, что половинки — это явление отнюдь не только биоритмическое. Ведь с появлением брата половинка как бы умерла — ничего не осталось ни от интересной собеседницы, ни от любовницы генитального типа, ни от заботливой обучающей матери.

В-третьих, поскольку переключение брата на другую женщину произошло, когда «В». работала в Центре, то рассматривать закономерности эволюции её взаимоотношений с целителями можно лишь с учётом того, что появилась она там в одной индивидности («маруха») и была принята, а взаимное отторжение произошло, когда влияние «наездника» (брата) существенным образом ослабло. (К анализу происшедшего с «В». в Центре мы вернёмся в главе «А ведь это была победа!!!».) Та В., какую мы видели на страницах «Катарсиса…» рядом с П., не приемлема не только для матери В., не только для брата, и даже не только для её дочери, но и для целительского коллектива тоже.

В-четвёртых, поскольку фундамент характера дочери В. закладывался, когда её мать была «марухой» своего брата, то удивляться особенностям её характера (mania anglicana, негативизм, плохая учёба, цель жизни — впасть в состояние кайфа) удивляться не приходится: воспитывала её отнюдь не Возлюбленная, а «маруха». Вывод поразительный: несмотря на лестные самооценки своих взаимоотношений с дочерью, «В». её до встречи с П. не любила! Вернее, «любила», но в некрофилическом смысле этого слова!

Именно такое обычное к себе отношение дочь В. и называет «любовью», а состояние транса — «счастьем», к которому и стремится. Пребывание «В». в Центре коренным образом её не изменило, но ненависть к дочери уменьшилась, поскольку некрофилические импульсы она частично рассеивала на товарках-целительницах и возлюбленном экстрасенсе, что дочь «В». восприняла как незначительное уменьшение счастья (см. схему). А вот кардинальное изменение «В». после ухода брата, молитвы о половинке, встречи с П. и превращение в В. лишило дочку, внучку и племянницу алкашей пьянящего некрополя. Что дочка «В». и расценила как состояние особенного несчастья. Результат один, хотя механизмы разные: при брате, в Центре, мать давала меньше «счастья» из-за рассеивания некроимпульсов, а без брата, но с П. лишила «счастья» из-за своего внутреннего преобразования.

На схеме заметно, что внешние последствия появления или ухода Сергея проявлялись не сразу, и это настолько естественно, что иначе быть не может. Однако это изменение поступков, но не состояния души. Если В. с П. поссорилась, так сказать, «официально» только через две недели после возвращения брата домой, то разлад начался немедленно! Проявилось это, естественно, в постели. Всё было, казалось бы, тем же самым: разговоры, улыбки, стиль одежды… Но клиториальная и вагинальная возбудимость у В. настолько редуцировалась, что её оргазм превратился, по ощущениям П., в откровенную профанацию. Более того! После «оргазма» она стала распластываться как бы в изнеможении удовлетворения, в точности так же, как актрисы, изображающие удачный сеанс страсти. Но актрисы ничего иного попросту не умеют, потому что, будучи некрофилками, способны только на некрофилический сценарий и не только на сцене, но и в жизни. Но В.-то чего вдруг ухнула в такой сценарий?

(Характерно, что В., вернее это была уже «В»., даже не заметила, что произошло изменение её поведения в постели!! Всё, с её точки зрения, было, как и прежде. Изменившееся в постели поведение было игрой, но не подражанием, а acting out неудовлетворённых потребностей её нового состояния души. Не решив на уровне тела мировоззрения (или духа) некие нравственные проблемы, она допустила порабощение себя некрополем брата, в результате чего главным ощущением души стали неуверенность и страх. Единственное решение проблемы страха для некрофилов — забыться. Мужчины в таких случаях чаще напиваются, реже влюбляются. Женщины пьют реже, но только потому, что в силу большей чувствительности могут забываться во влюблениях. Вариант — вступают в секту (гарем) с любым вероучением. (Обратите внимание: чем секта более авторитарна, тем большее в ней отношение количества женщин к количеству мужчин.) Если забыться (умертвиться) невозможно (как рядом с П.), то некоторое «облегчение» можно получить за счёт имитации. Это всем известный приём: если плохо, состояние угнетённое, то надо заставить себя искусственно улыбнуться и распрямиться, то есть принять позу довольного человека, и, действительно, лучше становится даже на уровне ощущений. Так же и в постели, в случае реализации некрофилического сценария. Если принять позу изнеможения, то наступит некое забытьё, кайф, трупность. Как бы перенесение в общество некрофила. Однако имитация есть имитация, поэтому принадлежащая брату «В». не в состоянии получить от П. ни удовольствия биофилического (из-за себя), ни некрофилического (из-за него). При таком состоянии души и при нерезультативности постельных взаимоотношений не разорвать с П. отношений она не могла. Что и произошло при обстоятельствах, тоже весьма характерных: он, обеспокоенный невиданными прежде у неё симптомами, предложил заняться психокатарсисом, но она не только ничего в себе не увидела, и, соответственно, не избавилась, но буквально через несколько минут стала агрессивна и обвинила П. в том, что он хочет её убить!!! Истерика. Впрочем, вполне обоснованная: для любого некрофила психокатарсис есть его отрицание, его как бы смерть. Это также смерть реплики, отпечатавшейся в естестве В. Её слова показывают, что в данном случае она себя полностью отождествила со своей репликой.

Дальше — больше. Ещё через две недели безуспешных попыток П. спокойно происходящее обсудить, он предложил ей самой объяснить, почему она стала, по всеобщей оценке, так ужасно и истощённо выглядеть, хотя в то время пока она была с ним, все общие знакомые говорили, что приятно смотреть на её улыбающееся, пышущее здоровьем лицо. «В». объяснила это следующим образом: все находятся под гипнозом П., поэтому, когда она была с ним, то была несчастлива, их же друзьям лишь казалось, что ей хорошо; а вот теперь она, наконец, стала счастлива, а то, что она внешне кажется истощённой, то это всем только кажется, потому что все под его, П., гипнозом. Конечно, можно вздохнуть и сказать: ну вот, знакомая история — женщине долго-долго объясняли и женщина всё поняла, обычное, в сущности, дело. Да, что и говорить, интеллект у «В». стал типичным для женщины из комбинации «некрофил — жухлая».

То, что она стала именно прежней, как до переключения брата на другой живой организм, следует, хотя бы, из того, что «счастье» для неё стало желанно в точности то же, что и для воспитанной ею дочери — забытьё, безмыслие, анальность. Смерть — счастье? Но ведь была же она когда-то Возлюбленной!! Великолепной собеседницей! А какой любовницей!)

Противилась ли В. до встречи с П. домашнему «наезднику»? Безусловно. Об этом говорит сам факт её встречи с П. А до встречи — молитва. Но молитва была непосредственно перед встречей, а ещё прежде?

И ещё: как ввиду выявленной сущности характера — соответственно, влияния Сергея — можно по новому интерпретировать этапы её с братом взаимоотношений?

Итак, период первого брака Сергея. Для подсознания В. отсутствие дома давящего брата с инверсированными поступками — облегчение, новое ощущение, которое нравится. Возвращение его домой, видимо, даже при его инверсированном поведении ознаменовалось появлением защитных грубовато-хриплых в её голосе интонаций, мазохистских на лбу складок и истощённого выражения лица. Но В. хотелось начать дышать вновь. Для женщин кратчайший путь — тот, по которому она уже ходила — или её провели. Женщина не воспользуется чужим понятийно-цифровым советом, чтобы пойти иной, более короткой дорогой, но пойдёт известной, в соответствии с ассоциативной логикой, единственной дорогой. Итак, В. подсознательно «знала», что избавление от «наездника» возможно единственным путём — удалением его из дома, т. е. женитьбой. На языке рабоче-барачной культуры рационализация должна звучать приблизительно так: моё счастье — в счастье брата. И В. развивает бурную деятельность — сводит, расхваливает претендентку, оправдывает некоторые Олины эротические художества и т. п. Нет-нет, никакие зловредные козни не строились; в той системе мировосприятия, в которой ей позволяли пребывать мать с братом, семья Оли ей действительно понравилась. (Рационализация: побывала у них дома, и вижу, что, хотя зарабатывают много, дома просто, мебель обшарпанная, даже как бы грязненькая. Вот я и решила, что не выставляются, хорошие, достойные уважения люди. Это уж когда брат у них появился, они вдруг все как взбесились: стали покупать, покупать, да подороже, да всё импортное…)

Итак, новый брак Сергея состоялся, но для В. (не для «В».!) облегчение наступило ещё до свадьбы — с начала встреч жениха и невесты, когда он «переключился» на другую женщину. (См. схему: в процессе переключения брата на другой организм важны три точки — начало встреч, переселение и промежуточная точка, после которой В. могла уже противостоять его давлению. Именно с этого времени начался распад гармоничного сосуществования с целителями.) На языке же рационализаций В. решила, что её счастье единственно в том, чтобы «помогать» другим людям, следовательно, она хорошая. Но рационализации — это не подсознательные причины поступков, и в реальной жизни никогда не совпадают у людей вообще и у «В». в частности.

Успех операции сватовства (второй раз в жизни В. стало легко!) для женского ассоциативного ума означал уже не просто проторённую дорогу, но глубокую колею, из которой выбраться трудно. Помните, она предлагала П. подобрать ему невесту, если он захочет её бросить? Странное предложение, правда? Да-да, это голос из той самой колеи.

В таком случае, как тут не вспомнить, что исход от «наездников» из Центра тоже произошёл в результате брака «дорогого экстрасенса»?! А может быть, этот брак тоже был спровоцирован самой В.? Вывод, надо сказать, вполне естественный. (Приём, с помощью которого В. удалось провернуть и это сватовство, мы подробно разберём в главе «А ведь это была победа!!!».)

Да, чтобы уйти, она, от «дорогого экстрасенса» в достаточной степени зависимая, вынуждена была женить и его. Удача в этом мероприятии окончательно утвердила её в том выводе, что для того, чтобы было легко, надо, чтобы оказавшийся рядом мужчина был способен на брак с любой другой женщиной, кроме неё самой. Только в таком случае у неё есть гарантия, что, когда станет совсем тяжело, у неё есть выход. Из подобного рода подсознательного вывода кроме всего прочего следует, что после своей успешной сватовской деятельности она сама в браке счастлива быть уже не может: в замужнем состоянии у неё не будет ощущения, что она в состоянии контролировать ситуацию. Рационализация: расставание затянется, давить, чтобы сохранилась семья, будут со всех сторон, всё это мучительно, ощущения безопасности нет, а будет ощущение, что она «в плену». Такого рода неизбежный вывод и проявился в её нежелании венчаться с П. Но с другой стороны, она не может быть счастлива и вне брака, всё по той же причине: страстного желания безопасности, вернее, ощущения безопасности. Всё закономерно — человек взял на себя роль Господа Бога, за что и поплатился иссушающим душу внутренним конфликтом. «Всё, что не по вере, то грех», — так сказано в Библии (Рим. 14:23), и это серьёзно. Воля Божья — соединение половинок, всё же остальное — грех. Пока она не изживёт последствия своей сватовской деятельности, ей бессмысленно вступать в брак — она будет несчастной. Впрочем, бессмысленно и не вступать — тоже будет несчастной. Но изживание греховных поступков прошлого невозможно без осознания, почему ей становилось легко, когда младший брат из её жизни удалялся. Осознание — большой труд; ведь это противостояние кодировкам матери на то, что брат — хороший. Такова структура её неврозов: мать — корень, брат — ствол, а экстрасенсы и прочие Зины и Костики — ветви и листья. Так что до тех пор, пока она позволяет «наезднику» из её тела мировоззрения управлять ею, как зашоренной лошадью, — счастья ей не видать.

Неверные в жизни поступки бесследно не проходят: меняя психику, они усложняют будущие взаимоотношения, как это произошло в случае В. и П., и выявить их для покаяния подчас сложно. Тем приятнее, когда они выплывают наружу.

Итак, возвращение брата домой, среди прочего, проявило некрофилическую жизненную установку «В». во всех её межличностных отношениях, — вожделение «победить» тех, кто её дома притеснял.

Выражая мысль иначе: подобная жизнь есть постоянное противостояние. Все окружающие люди существуют лишь постольку, поскольку они ассоциируются с тем или иным врагом детства. Не врагов попросту не замечают.

Четыре человека окружали В. в её семье — мать, отец, брат и дочь. Трое определили её характер от самого детства — отец, мать, брат. (Дочь — лишь продолжение взаимоотношений с ними.) Все трое сковывали её свободу — и со всеми она боролась. Побеждать она решила начать, разумеется, с самого слабого, беззащитного звена цепи — отца. (Не стоит отца идеализировать. Когда сын принёс домой чемодан денег, отец не сказал: «Сын, не делай того, что делаешь. Ты не только свою душу погубишь, но и души тех, кто окажется рядом. Одним только своим присутствием будешь портить воздух». Нет, этого он не сказал. Но он сказал другое: «Ух ты, как здорово! Давай пересчитаем, сколько здесь!») Первый муж «В». и был символом её отца, психологическим — безвольный, водимый и пьющий. От отца биоритмического в нём не было ничего, только садомазохистская надстройка. Победа над мужем была полной — он был смят и уничтожен. Разумеется, в финале она не преминула встать в позу «обижена-опозорена» и всё свалила на него. Разумеется, были и ещё «отцы» (рационализация: «мужчинам я нравилась», а ведь кто не знает, что без авансов мужчину не расшевелить?), их она «кидала» (с непременным видом «обижена-опозорена»), как того яблочного купчика, без труда и мало замечала. Делала это, кстати, достаточно жестоко. П. это почувствовал на себе: ведь после трансформации В. в «В». П. для неё стал не более чем аналогом отца, человеком, к которому в доме даже дочка «В». относится с хамским пренебрежением. Отсюда величайшее благословение биоэнергоритмического тождества с отцом В. (в её генитальной ипостаси) превратилось, при возвращении В. в анально-накопительское небытие, в кардинальную противоположность — величайшее проклятие. П. стал для неё как бы первым мужем, с тем, однако, отличием, что первый муж был более в её психике значим: мог дать в морду.

Затем для «В». настала очередь символических матерей. Вы обратили внимание, что абсолютное большинство травм у В. от женщин? А то, что «В». разогнала всех «подруг»? То-то! У нас нет данных, что среди этих женщин был некий биоритмический аналог матери — может быть, и был. Обычно для этого рожают ребёнка-девочку: она как бы несёт в себе часть бабушки, — и упражняются во властолюбии над ней, тем символически побеждая (убивая) мать. Это не освобождает от чувства подавленности, но утоляет на время чувство мести. И действительно, у дочки В. подозрительно много схожего с бабушкой — и за это девочку ругают, ругают, ругают. (Рационализация: надо воспитывать, чтобы была хорошим человеком.) А ведь схожие с бабушкой черты для того и воспитывают, чтобы был убедительный повод «воспитывать».

И вот когда «В». вполне натренировалась с «отцами» и с «матерями», она взялась за самого сложного противника — «брата». Психологические (липачи) и психосоматические аналоги — это целители вообще, и, как показала практика, с этой братией больших проблем не возникло, «кинуть» их, при безразличном к ним отношении, несложно. «Дорогой экстрасенс», в отличие от других экстрасенсов, был более значим, поскольку вызывал более прямые ассоциации с братом (тот же общий знак Зодиака), или, что то же самое, — боль и желание его уничтожить. Он был «интересен», соответственно, интересен был и его способ зарабатывания денег — целительство и экстрасенсорика. Обоюдная ненависть, как мы знаем, есть «любовь», и в новую стаю на убой «В». повела и свою дочку, и своего дядю, и прочих. Словом, противник оказался более сложный, и «кинуть» его так просто, как остальных экстрасенсов, не представлялось возможным. Но, в конце концов, она и этого «кинула». Пиррова, но победа.

Однако победа над символами не всегда освобождает от зависимости от прообраза. Да и вообще, борьба на ложном основании может только иссушить и отяготить. Вплоть до болезни.

Итак, из шести возможных вариантов: отец психологический (первый муж), отец биоритмический, брат психологический (экстрасенсы-целители), брат биоритмический («дорогой экстрасенс»), мать психологическая («подруги») и мать биоритмическая (специально рождённая дочка) — В. символически поборола пять. Остался последний вариант — «отец биоритмический». Если двигаться по старой колее, то есть воспринимать жизнь только как борьбу за власть и более никак, то и его надо бы «кинуть». Только вот в чём незадача: такой вариант только один. Люди не с неба падают, и все непременно рождаются от земных родителей, а потому присущая им от рождения генетика, биоритмика и т. п. всегда остаётся при них. К замочку бывает только один ключик. Тем более если замочек хитрый. Так что, трудное положение для заплутавшегося кидающего ума. Если «кинуть», а потом вдруг захотеть стать женщиной с генитальным типом характера, то возможности уже не представится.

Есть ли выход из этого положения? Есть. Вообще говоря, появление «добродетеля» (любого) и обнаружение признаков болезненной от него зависимости — вовсе не повод продолжать им восхищаться, но повод к молитве. Скажем, к такой: «Как это я, Господи, могла так заблудиться? Как это так у меня получилось, что целители хорошие, брат — хороший, вторая его жена — хорошая? Как я доказывала, что мы с ней похожи!.. И в комсомол я первая в классе вступала, а сменились времена — иконами все стены в квартире увешала, и целителям, у которых моча — наицелебнейший из напитков, я верила, а вот теперь сама догадалась, что П. — враг и грабитель! Как же это так всё получается? Я что, совсем-совсем обыкновенная женщина? Тупая-тупая? Как те купчихи, в сущности, марухи, которые в скиту у отца Сергия, все разом сами догадались, что Сергий — святой? Ведь противные бабищи, Господи! А я, получается, такая же? И опять я снова и снова себя за опозоренную выдаю. Обиженную-оскорблённую! И верят мне, а не ему! Вот что самое страшное! Все верят! Мне! И жалеют… Ведь внушаю я! Получается внушать! Целительница я! А ведь всё ложь!.. Господи, я что, ничему не могу научиться? Не могу быть Тебе благодарной за всё, что Ты для меня сделал? За то, что вмешивался в мою жизнь?.. Замужем я была, в целительницах ходила, Алёшу своего с кем только я не предавала — счастливой-то я когда-нибудь себе быть позволю?! Я когда-нибудь перестану сама догадываться, а буду мыслить с Тобой? В чём я Тебе неверна, Господи?!!»

А согласитесь, приятно думать, что стоило В. остаться вне влияния брата, она тут же нашла П.! Сразу! Всего-то через три месяца! А если учесть, что первые полтора месяца из этих трёх П. в городе не было, то всего за полтора!

Вот уж точно, как не вспомнить библейское: «враги человеку — домашние его» (Матф. 10:36).

Продолжим анализ. Отказ «В». от своего молитвенного обещания Богу никогда не расставаться с П., ни при каких, даже сложных обстоятельствах, приятен всем членам семьи её детства. Дочери приятно, потому что все и вся «проваливаются» в детство, где был незамутненный кайф тупости и безмыслия. Кроме того, отменяются занятия по английскому языку, истории, психологии и литературе, знания по этим предметам и хорошие в школе отметки. Лишение дочери защищающего сознания для «В»., так же, как и для её матери, приятно, потому что неподготовленность дочери к жизни (деформация нравственных оценок), которые её обессиливают, для убивающей матери есть повод для приятных мечтаний. И плохая учёба становится — нормально! Помните главу «Семья»?

Матери «В». тоже подсознательно приятно видеть, что личная жизнь у дочери не «сложилась», а потому не удастся и у внучки. «Пророчества», что у внучки всё в жизни будет плохо, сопровождали «В». с самого рождения дочери и означали не более чем желание матери всё и дочери, и внучке испакостить. Отец — объект наименее изученный, поэтому относительно него ограничимся предположением, что он будет жене подпевать. Напьётся ещё — с горя. Или, наоборот, для большего кайфа от всего, в доме происходящего. (Словом, та ещё семейка, социальная основа гитлерщины или иной авторитарной государственной религии! Это они — государственные верующие, уничтожающие инакомыслящих!) А у брата, как семейного кумира (вожака), чувство удовлетворения по поводу изгнания П. самое обильное.

И вот по каким причинам. Очередное позорное изгнание Сергея актуализировало у него вполне определённые психологические потребности. Он их, как и все в его положении, скрывает, но вычислить их несложно. Первая жена рожает от лучшего друга, второй жене после многократных неудач хотя и удаётся забеременеть, но, тем не менее, она не скрывает от окружающих, что о половых способностях своего мужа она, мягко выражаясь, невысокого мнения. Кто знает, может быть, и первая жена трепала его имя на всех углах, что он-де импотент (или что-то близкое)? Более того, если учитывать похожесть, если не тождественность, натур его первой и второй жён, а также то, что вторая жена ещё до беременности не скрывала, от которого из начальников отделов банка, в котором она работала, у неё подводило низ живота (а как просто и часто это на службе делается, объяснять, наверное, надобности нет, тем более, если учитывать шокирующую статистику прелюбодеяний именно в этой категории населения), то есть основание усомниться в отцовстве Сергея и относительно второго ребёнка. (Будь первой жене важнее алименты, а не желание его изгнать из жизни, то Сергей считался бы отцом уже двоих детей — полная, так сказать, конспирация! Хотя немецкий фюрер пошёл дальше: он имитировал отцовство пятерых детей.) Но в отношении второго ребёнка Сергей может быть спокоен, возможности платить алименты его не лишат: начальник его жены хотя и холост, но замуж Оле идти за него не предлагал даже тогда, когда она была ещё незамужней. Он предлагал ей только быть любовницей. Это предложение очень импонировало Олиной матери, и она уговаривала дочь согласиться, браку же дочери с Сергеем всеми силами противилась. Поэтому, учитывая то, что начальник вполне, похоже, научился обращаться с женщинами типа Оли и её матери, а потому, разумеется, никаких детей оплачивать не будет (тем более, сомнительного происхождения и от сомнительной женщины), а также учитывая то, что Оля жадна, Сергей может не сомневаться, что право десятилетиями носить бывшей жене деньги у него не отнимут.

К сложностям с отцовством и обвинениям в мужской слабости можно относиться по-разному. Можно равнодушно, можно со вздохом облегчения, можно с иронией, можно идиотически хихикать, а можно и стыдится — организовывать конспиративные мероприятия в виде гор противозачаточных средств в шкафчике на квартире у женщины без влагалища, или отыскать во временное пользование биофилку (см. график смены эротических предпочтений в главе «Эволюции эротических предпочтений»), ещё не оградившую себя от некрофилов целостным осмыслением жизни.

То, что Сергей поперёк очевидного всеми силами пытался ребёнка от первой жены выдать за своего, говорит о болезненном стыде по поводу брачных неудач, из чего следует, что после очередного изгнания вопрос о реабилитации становится для Сергея первоочередным. Отсюда, при возвращении в семью детства, бессознательно основные его усилия должны быть направлены на организацию с В. особого рода взаимоотношений. Как минимум, хотя бы прежних, — чтобы она почитала его как образец мужчины. (Хотя душе его такое к нему отношение явно не на пользу.)

Хотя бы только по этой причине П. для Сергея — враг номер один. Но для ненависти есть и ещё несколько причин. (1) П. — единственный человек в семье, кто не впадает от Сергея в состояние восторга, что для всякого кумира оскорбительно. (2) П. уже одним только своим присутствием разрушает комфортную для Сергея семью детства. (3) П. у Сергея стоит на пути к В. (Это всё не шутки: помните инцест Анатоля и Элен? А если учитывать необычайную ревнивость Сергея к сестре, то…) (4) П. за несколько месяцев до изгнания Сергея его второй женой это событие подробно предсказал, что у не соглашавшегося тогда Сергея не может не вызвать ощущения собственной неумности. И одной из этих причин достаточно, чтобы Сергей стал мстить — как всегда не сразу и не своими руками.

Как водится, Сергей убеждён, что ненависть его праведна: а с какой стати П. лишил его того, что ему всегда принадлежало? Только ему! Им всегда в семье все восхищались. Он-то ведь ни в чём не изменился — с какой стати должны меняться другие? Он-то этого не желал! Следовательно, его обобрали! Унизили, убили! П. — грабитель! И враг! И так оно и есть, ведь и сестра теперь «вдруг» заговорила, что П. её обобрал! И то, что враг, тоже теперь говорит. И что хочет убить — тоже.

Таким образом, брат, кроме решения проблем с потенцией, тоже рядом с уничтоженной В., как и всё семейство, получает свою долю удовольствия: от власти, от мести, от возможностей к утончённому садизму, скажем, в виде провоцирования благодарностей за свой характер «благодетеля»…

Кстати, о деньгах. Ведь именно продолжением с ним, «благодетелем», взаимоотношений были злоключения «В». в Центре, оплата (деньги!) всех этих ненужных целительских курсов, жертвование на «дело Божье» средств (деньги!) и вещей — даже детских. А больница? Сестра разве что не до агонии благодарна брату за фрукты, которые он ей в больницу принёс, и за незначительную денежную мзду врачам, но разве это окупает её там страдания? Счёт не оплачен, и, вспоминая фрукты для дочери, которые та, якобы, не видела без Сергея, сопоставляя требуемые на фрукты деньги с расходами, в которые ввёл сестру «благодетель», невозможно не сделать определённых выводов. Так что даже в денежном исчислении всякий семейный кумир вовсе не благодетель, а должник и вор. Вор — это не просто человек, умыкающий деньги, завернул за угол — и уже любящий домашних господинчик. Вор — это состояние души, которое не скрыть ни за какими масками, потому что переносится психоэнергетически и становится проклятьем для всякого взирающего на него с детской доверчивостью.

Теперь о «любящих» взаимоотношениях брата-вора и анальной сестры. Они таковы, что Ольгу, вторую жену Сергея, даже после развода по-прежнему вводят в состояние умилённо-слёзного исступления.

Воры (урки), перед тем как пойти «на дело», часто впадают в сентиментальное слезливое состояние: поют песни про маму, что старушечка любимая ждёт… Эти песенки под гитару отнюдь не проявление благородства душ. Мать вору нужна. Вор начинается с матери, а таким завуалированным образом он эмоционально, как в детстве, цепляется за юбку убивающей матери, тем получая «благословение» на преступление. Вор не любит, но пользуется — и прежде всего воспеваемой матерью. Тема взаимоотношений урок с сёстрами изучена меньше, но, очевидно, тоже облечена в сентиментальные формы.

Внешне всё выглядит идиллично — для некрофилогенной культуры: выросший младший братишка, маменькин любимец и советчик встречает сестру после работы, якобы потому, что одной ей идти по улице вечером опасно, опасно, опасно, страшно, страшно… бойся… бойся… бойся… Держа за руку (закольцовывается энергия!), он вспоминает, как им было хорошо вместе, как они и раньше гуляли, держась за руки, и оба в унисон вздыхают, что не везёт им с жёнами и мужьями, и как это красиво, что ничто и никто не может разорвать их связи… А может быть, в том и есть великий смысл, что он оставил семью и оказался рядом прежде, чем она оказалась одна, чтобы быть ей опорой — ей, любимой сестрёнке…

Но жив Господь!! И есть правда на свете!

Через пять месяцев В. разругалась с братом и со всеми домашними (из-за П.!) и через два дня нашла и место, и время примириться с П. Характерно, что за три недели до того она «вспомнила» про субботние богослужения.

* * *

Итак, в результате наблюдений и размышлений этой главы мы пришли к осмыслению одного из важнейших законов существования людей на нашей планете: во взаимоотношениях двоих всегда надо учитывать присутствие третьего . Пусть даже незримое. А оно ох как часто запрятано за «благородными» рационализациями! Учитывать, как мы видим, присутствие или отсутствие брата в душе (телах мировоззрения и памяти) В. просто необходимо. Ведь иначе можно запутаться в сходных по форме событиях. Например, «В». у целителей сначала принимали, а потом отторгли. Она ими тоже сначала восхищалась, а потом они стали более чем смешны — скучны. Так же произошло и в среде друзей П.: сначала её принимали, а потом её изменившееся поведение и, главное, внутренние движения души привели к обоюдному охлаждению взаимоотношений. В том и другом случае сама В. сначала чувствовала некую общность со своим окружением, а затем несовместимость. (Кстати, после возвращения брата суббота оказалась в пренебрежении.) Если сделать ложное предположение, что в обоих случаях В. была одной и той же (как о том можно сделать вывод, судя по паспорту и сравнивая вклеенное туда фото с оригиналом), то можно сделать вывод, что все сообщества одинаковые, или, попросту, что все люди одинаковые: сначала принимают, потом отторгают. Однако вывод меняется, если принять во внимание, что разлад с экстрасенсами начался после переключения брата на другой живой организм, а разлад с друзьями П. — после его, брата, возвращения. В одном случае, при брате она, как Софья Андреевна, анально-накопительского типа (помните, в главе «Ты меня употребишь — и бросишь» В. угадывала во всех желание ею попользоваться и обвиняла в этом и П. — на самом же деле это раскрывало её отношение к людям), без «наездника»-брата она способна пододвинуться к генитальному характеру. Но дело не только в индивидности брата. Дело в её нравственном выборе. Да, конечно, инверсированное давление на неё колоссально, и клин, отделяющий её от жизни, вбит ещё в младенчестве матерью, не способной любить отца, но ведь Бог с`илен освободить и не от такого клина! Будь В. верна заповеди о неразрывности взаимоотношений с супругом, этой анальной неприятности (ссора с П.) с нею бы не произошло.

Таким образом, для осмысления своих поступков, в особенности в делах брачных, человеку необходимо выяснить: а кто же третий? Этот третий по ассоциации выведет на кумира детства, в борьбе за освобождение от которого высветятся основополагающие принципы нашего бытия. Надо не только выявить своего кумира из семьи детства, но и верно его в нравственном смысле оценить. Его неверная нравственная оценка приводит к узлам в теле мировоззрения, которые сплетают сеть для всей души. «Глупость» не наследственна, как может показаться на первый взгляд, это — феномен нравственности. И осознание этого вовсе не надо откладывать до глубокой старости, как сделал Толстой, десятилетия растрачивая себя на признания своей Софочке в любви. Жить можно начинать не только на пути к смертному одру на станции Астапово. Оборачиваться же на сбитую в стаи толпу, которая о существовании такой станции даже не способна и подозревать, право, не стоит.

 

Глава сорок четвёртая

Групповой «секс»

Один из героев знаменитой книги Грэма Грина «Тихий американец» говорит, что наибольшее удовольствие он получил, когда в постели публичного дома оказался вместе с китаянкой и негритянкой одновременно.

Можно с уверенностью предположить, что данный персонаж не раз оказывался в постели с проститутками, и даже сразу с двумя, и это ему нравилось, но самое сильное переживание у него было, когда он оказался с дамами двух разных рас.

Почему так? Почему некрофилическое удовольствие, получаемое рядом с проститутками, усиливается, если они воспитывались непременно в разных не просто этнических, но даже расовых условиях?

Очень просто. Известно, что даже внутри одной расы представители одного этноса относятся с недоверием к представителям другого. «С недоверием» — это мягко сказано. Если же называть вещи своими именами, то отношение это иначе как кровавой ненавистью назвать нельзя, какие бы улыбки при встречах друг с другом ни расточались. Люди другого этноса непонятны, а потому они кажутся более опасными, лучшая же оборона — нападение, поэтому, защищаясь от чудящейся или действительной агрессии, начинают убивать, — на первом этапе психоэнергетически. В результате, естественно, больше шансов выжить у того народа, который предпочитает жить обособленно. Сражения и просто драки происходят чаще по линии соприкосновения этносов.

Люди вообще друг ко другу относятся неприязненно, по той простой причине, что, хотя они, в лучшем случае, и жухлые, но всё равно некрофилы. Напряжённость некрополя между двумя индивидами, разумеется, растёт по мере усиления яркости каждого из некрофилов и по мере пространственного их сближения. Наибольший эффект достигается при переплетении тел.

В проститутки идут разные женщины, но лучше зарабатывают, а потому в этом бизнесе остаются, некрофилки яркие — клиенты чаще восхищаются их «красотой», одеждой, как им кажется, умениями, и пассивней защищаются требованию раскошелиться. Если к клиенту будет прижиматься не одна проститутка, а две, то индуцируемое дамами на клиента некрополе будет не просто суммой их индивидуальных некрополей, но оно усилится от того, что у них обеих появится ещё и враждебность друг ко другу, во-первых, потому что дополнительный участник некрофил, во-вторых, потому что это — женщина (тему взаимной ненависти женщин развивать, пожалуй, надобности нет), а, в-третьих, ненависть многократно усилится потому, что проститутка-напарница — конкурентка. Итак, если каждая из проституток одного этноса наедине с клиентом развивает силу некрополя, равную, условно, пяти единицам, то если он оплатил двух сразу, то погружается в некрополе силой не десять единиц, а двадцать. Если же дамы разных рас, то сила некрополя перевалит, скажем, за пятьдесят единиц. Это — кайф.

Таким образом, англосакс из книги Грэма Грина, воспитанный на том, что наивысшая любовь — это как у Ромео и Джульетты (единоборцы от смертельно ненавидящих друг друга семейств), и подсознательно совершенно согласный с предпочтительностью этого типа взаимоотношений между мужчиной и женщиной, опытным путём установил, что наибольшее в этом смысле удовольствие достигается в том случае, если в его постели оказывается не млеющая соседская жена, а проститутка, причём желательно, чтобы дам было, по меньшей мере, две, чтобы они были иной, чем англосаксонская, нации и вообще лучше не европеоидки, и, желательно, чтобы и сами они относились к разным расам. Да, персонаж Грэма Грина знал толк в «сексе»! (Кавычки здесь появляются потому, что взаимоотношения явно не генитальные, хотя некоторые с гениталиями манипуляции и могут производиться. Но гениталии — не более чем материал для структурирования времени — для получения удовольствия можно обходиться и без них: взять хотя бы групповухи в целительском Центре, в которых большая часть участвующих были женщины, а мужчины — импотенты.)

При прочих равных условиях — главное из которых сила некрополя — и при наличии денег профессиональная проститутка предпочтительнее соседки. Дело, разумеется, не в профессионализме обращения с гениталиями или иными «эрогенными» зонами. Дело не только в том, что соседка не негритянка, и не умеет ритмично, как кадилом, покачивать на панели бёдрами, — о соседке потребитель знает слишком много. Он знает, в какой квартире она живёт (не станет совершать уголовное преступление из страха быть пойманной), с кем живёт, замужем или нет, знает, сколько у неё детей, и так далее. Эти о ней знания снижают её ценность в плане деструктурирования сознания: она понятна и не может быть тем миражом, от которого перегружается сознание. От неизвестной же проститутки не знаешь, какого подвоха ждать, она в большей степени готова на, скажем, убийство, потому что неизвестно, где её в случае совершения преступления разыскивать. Это страх; страх же порождает гипнабельность, а следовательно, и усиливает некрофилическое удовольствие от превращения в совершенное «ничто». Страх — наиважнейшая эмоция страстной любви. Далее, «ночная бабочка» «интересна» ещё и тем, что вероятность получить от неё венерическое заболевание значительно выше, чем от «добропорядочной» соседки. Опасность заразиться также порождает страх, что, как мы уже сказали, необходимо для эволюций страстной любви. И всё это не считая того, что проститутки обильней соседок пользуются косметикой, изукрашивая себя до состояния не то древней мумии, не то готового к погребению свежего трупа. Поэтому, естественно, у состоятельных и умеющих быть нежадными некрофилов на проституток спрос больший, чем на «порядочных», как бы эти «порядочные» ни демонстрировали всем приближающимся мужчинам своё желание наставить супругу рога. На замужних соседок клюют бедные и ничтожные.

Теперь мы попытаемся найти ответ на вопрос: почему групповухи устраиваются не внутри каждого целительского Центра, а избранных собирают со всей Москвы?

В стенограмме трудно передать интонацию, с которой В. рассказывала о предложении участвовать в групповухе. А между тем, её интонация примечательна, и воспроизводилась она всякий раз, когда В. рассказывала об этом эпизоде. Происходило это следующим образом: вот, только-только она, казалось бы, осуждает то потаённое, что видела в среде избранных целителей; но стоит ей заговорить о предложении, как появляется улыбка гордости: вот, дескать, какую честь оказывают, предложили то, что доступно только строго для избранных! Этот резкий переход интонаций можно, наверное, истолковать как проявление истинного лица: мол, целителей ругает притворно, а на самом деле, приятно вспомнить. Подлог всегда проявляется в особо эмоционально значимых моментах. Опровергать это предположение не берёмся. Однако возможно и другое объяснение. Хотя бы на уровне логическом будущая В., видимо, считала, что целительство как феномен есть нечто хорошее и даже Божье, нужная людям помощь. Предложение о групповом, как она тогда могла думать, сексе — а ведь обыватели все так думают — было столь для неё неожиданным, столь несообразным её представлениям, что интеллект перегрузился, деструктурировался, защитные его свойства исчезли, и в её подсознании отпечаталась мыслеформа предлагавшего. Естественно, что боль травмы заставляла В. вновь и вновь рассказывать П. о предложении участвовать в групповухе. (О том, что с травмами не связано, В. более одного раза обычно не говорит.) Отсюда, кривая при рассказе улыбка — не её. Таким образом, на самом деле именно предлагавший — наиболее вероятно, что это был «дорогой экстрасенс» — расценивал возможность участвовать в групповухе с участием выдающихся и не очень выдающихся целителей Москвы как честь, нечто лестное, доступное строго для избранных, повод для сугубой гордости!

Если раскрыть газеты посткоммунистической России того времени, то поражает не столько обилие объявлений целителей, использующих однотипный лозунг: «Кто с Богом в сердце и болью в душе, идите к нам получить от Него исцеление!», сколько обширность географии, откуда в Москву все эти целители съехались. Они вышли из калмыцких степей, спустились с алтайских гор, трясут побрякушками сибирских шаманов, щурят корейские глазки. Но это не только калмыки, якуты или азиаты. Это и русские, но из разных республик: прибалтийских, азиатских, приморских, — ввиду иного в детстве бытового окружения на русских из центральных областей мало похожие. В качестве примера можно привести Востокова — этот белый лама, который старается стать знаменитым, по крови русский, но (если это не враньё) маленьким мальчиком, сиротой, был подобран монахами, ламами, и этими азиатами в их горном монастыре воспитан, а потому навсегда по всем своим движениям тела, с которыми он произносит «я», похож на азиата, а не на русского из центральной России. Пример Востокова достаточно типичен.

Итак, почему групповухи устраивали не внутри целительских Центров? Чтобы легче было ответить, вопрос переформулируем: почему вспомогательные сотрудники Центров и их ближайшее окружение (энтузиасты) для групповух как бы второй сорт? Ведь если, как декларируют целители, групповухи организуются для «прочищения каналов», чтобы, очистившись, полностью слиться со Вселенной и Богом, то для этого должны годиться все приближённые — регулярно исповедующиеся у священника и в храме причащающиеся? Эти люди, получающие у священников «Божье прощение за грехи», а после такого прощения причащающиеся не просто хлебом и вином — символами тела и крови Христа, т. е. символами Божьей любви и истины, — но, как учат священники, поядают уже плоть, тело, мясо Иисуса, естественно, веруя во всё это, целостным защитным мышлением обладать не могут. Они — гипнабельны и, следовательно, послушны любому или почти любому некрофилу. Поэтому таким образом получающее прощение и причащение женское окружение «властителя гарема» было согласно на всё — на групповухи и прочее, — тем более что все во «властителя гарема» были влюблены до иссушающей ревности. Почему же они для групповух второй сорт? У энтузиастов Центра был один существенный недостаток: они все были русскими. Дело, разумеется, не в исключительности русских, а в том, что все. А ведь в высокой групповухе рядом с проституткой-китаянкой должна оказаться негритянка. Все негритянки, или все китаянки, или все русские — это примитив, убожество, комсомольское собрание.

В Соединённых Штатах 80-х годов (как раз накануне описываемых в нашей книге событий) групповухи вошли в моду, причём настолько, что, по сведениям социологов, в них принимала участие каждая десятая семья протестантской Америки. Американские психологи пришли к выводу, что участие в групповухах для многих семей часто становилось стабилизирующим фактором: если раньше мужу с женой говорить было вообще не о чем, то теперь они обсуждали половые качества своих сменяющихся партнёров. Хотя очевидно, что цель подобного семейного обсуждения — изводить друг друга ревностью, для чего в групповухах достаточно не столько участвовать, сколько присутствовать и демонстративно обниматься, всё-таки вполне вероятно, что в американских групповухах мужские гениталии порой используются. Примитив! Типично американский подход: подражательство и провинциализм. Куда им понять, в чём грандиозный восторг «секса», когда участвуют много-много женщин и несколько разноплемённых импотентов, «прочищающих каналы»!

Для истинной законченной групповухи требуются представители разных рас, или, хотя бы, разных этносов; на худой конец — если участники одной национальности, — воспитаны они должны быть в совершенно разных культурных средах. Поэтому групповуха из территориальных энтузиастов целительства не может дать того наслаждения, как составленная из приезжих профессионалов, именно потому, что свалка нужна разноплемённая.

Теперь рассмотрим, почему у участников групповух культивируют ощущение их исключительности, того, что их допустили к святая святых, к самому «подножию Неба», где происходит окончательная «прочистка каналов». (Кстати, наличие этой эмоции у «дорогого экстрасенса» среди прочего говорит о том, что он был не организатором, а привлечённым.) Итак, зачем?

Это не случайно, как не случайно и то, что прежде чем гуся к рождественскому столу забьют, его на несколько дней подвешивают за шею и заталкивают в горло орехи — чтобы был жирным. Так же и участники целительских групповух. Ощущение своей избранности, «слияния с космосом», а по существу и с «богом», психологически обращает их если не в богов, то, во всяком случае, в «императоров», некрофилических поводырей толпы, «духовных» вождей. А это — усиление некрополя, что не только улучшает их целительские способности (поскольку растёт презрение к тем баранам, которые в их Центры идут им прислуживать), но, главное, увеличивает удовольствие организатору групповухи.

Раздевания на групповухах приводят, разумеется, не только к большему сближению тел участвующих, а это — к появлению большей агрессивности (понаблюдайте, как начинают злиться те, на чью территорию вы проникаете), что некрофилами ценится, — но и к созданию ощущения опасности, страха, что-де если застукают, накроют, то опозорят, лишат доходов от целительства, пошатнётся влияние на правительство. Страх же увеличивает гипнабельность — и, следовательно, удовольствие. Для усиления страха и понадобилась девятилетняя девочка, о которой рассказывала В. — вряд ли ребёнок мог быть индуктором некрополя заметной силы; ценность девятилетней девочки в том, что за вовлечение детей в разврат полагается тюрьма. Уже только поэтому «прочищать каналы» в одетом виде — не то.

И последнее: почему предложили участвовать именно будущей В.? Почему ей, а не, скажем, Гине? Функцию Гины в Центре мы подробней рассмотрим в другой главе, а теперь, не имея возможности выявить истинную причину предпочтения В., ограничимся простым перечислением возможных причин. Истина может заключаться не в одной причине, а в комбинации нескольких.

1. Будущая В. в то время сама индуцировала достаточно мощное некрополе.

2. Хотя москвички на этих групповухах были, несомненно, представлены, тем не менее, будущая В. уже тогда своим судьбообразующим фактором существенно от обычных целительниц отличалась. Была как бы «приезжая».

3. Предложение отражало если не влюбление «дорогого экстрасенса» в будущую В. то, во всяком случае, его некоторую от неё зависимость. Возможно, предложение участвовать в элитной групповухе было «царственным» жестом, формой благодарности. Это по форме, но на самом деле это не могло не быть попыткой купить то, что от всего-навсего смертельно влюблённой женщины получить невозможно.

4. Отличие будущей В. от остальных энтузиастов целительства заключается в том, что она отчётливо сомнамбулического типа. Исследования гипнотизёров ещё в «эпоху магнетизма» (XIX век), в частности Пюисегюра и Делеза, показали, что введение в глубокий транс (пространственная близость с сильным гипнотизёром: например, когда он зажимает между своими коленями колени «пациентки») приводит к возникновению у «пациента» не только детской от гипнотизёра зависимости, но и к — как магнетизёры это тогда называли — «конфликтам раннего детства» — а попросту у пациентки начинались рвота, понос и всё остальное. Это происходит легче всего у женщин именно сомнамбулического типа, в силу чего можно с уверенностью сказать, что, согласись будущая В. на участие в свалке, такое непременно с ней бы и случилось! Она бы стала донором определённого рода «смазки» всей групповухи! (Заодно бы «прочистила» и себе все каналы.)

В сущности, ей предназначалась роль Евы Браун, с той только разницей, что Гитлер не смог пойти дальше, так сказать, парного «секса» с одной женщиной, а в целительской групповухе организатор привлекал их много!

 

Глава сорок пятая

А ведь это была победа!!!

Итак, что же на самом деле происходило с В. в Центре биоэнергетического целительства? Так ли уж женский ум в состоянии передать, что с ней на самом деле происходило? Может быть, прав тот французский писатель, который сказал, что из слов женщины можно узнать только одно — кем по профессии были её любовники? Итак, что? И как прорваться сквозь паутину ложных самооценок?

Порой, чтобы разобраться в ситуации, приходится привлекать самый неожиданный жизненный материал. И чем более неожиданный, тем лучше.

Итак, почему В., несмотря на, в сущности, безбрачие вплоть до встречи с П. в 34 года, никогда, как выяснилось, не занималась онанизмом?

Почему, ведь нельзя сказать, что это типичное для женщин её возраста поведение?

Да, конечно, хотелось бы угадывать в таком воздержании будущей В. плод Святого Духа, но причина всё-таки не духовная, а душевная, или, что синонимично, — психологическая.

На несколько вопросов обычно бывает ответить проще, чем на один, поэтому: почему В. до 19 лет ни в кого не влюблялась? Если помнить, что страстные влюбления основаны на психоэнергетических травмах — а В. получала их разве что не от всех подряд, — то отсюда следует, что или же В. была порабощена «любовной» травмой от кого-то из домашних, или же те места, на которые «садятся» травмы страстной любви, были перекрыты ею самой. Поскольку эти два механизма могут совмещаться, то ввиду ясности первого (присутствие брата), теперь рассмотрим только второй.

Итак, не влюблялась, потому что не хотела. (Тоже, согласитесь, не самое типичное поведение!) Да, ответ на наши вопросы прост: В. отказалась от себя как от женщины. (В данном контексте термин «женщина» указывает лишь на наличие у объекта первичных половых признаков — половых органов.)

И притом отказалась очень давно — ещё в детстве. Как это обычно происходит? В каких семьях? У дочек каких матерей?

Вот какое толкование следует из работ психоаналитиков. Жена мужа не любит — не то что в высокодуховном смысле, но и в некрофилическом, т. е. перед ним не раболепствует и в состояние восторженного кайфа рядом с ним не впадает. У неё рождается дочь, которая, как и отец, подавлять людей не может (не хочет) подсознательно. Далее рождается брат, которому подавлять худо-бедно удаётся, он и становится для матери сосредоточением всех чувств — её кумиром. (Аналогии: Гитлер и его мать, Наполеон и его мать, Андрей и его мать Софья Андреевна. Фромм считает мазохистское поведение матери с обниманием коленей сына если не главной причиной развития у него некрофилического характера, то, во всяком случае, главной из ему, Фромму, известных.) Несамостоятельный отец сползает в те же чувства, что и мать, поскольку на то ему отдан приказ. Дочь кодируют на те же чувства. Но её положение противоречиво: с рождением брата она теряет даже те крохи внимания, которые получала прежде. Страдание в таких случаях столь сильно, что ребёнок, защищаясь, чтобы оградить себя от новых волн боли, происшедшее как-то осмысливает (что естественно: логическое мышление — защитное). Но выводы его, естественно, по-детски неумелы. В точности то самое и произошло в семье В. и с ней самой.

Итак, логическое объяснение причин приложения «любви» прежде всего к брату, естественно, могло быть выражено только в тех понятийных единицах, которые в семье (рабоче-барачной культуры) употреблялись. Такие слова, как «гипноз», «подавление», «психологическое холуйство», «определённо-направленное мышление» и «Закон Божий» там не употреблялись, более того — активнейшим образом отторгались. Были слова: «хороший мальчик», «крошка», «маленький». Следовательно, как утверждают психоаналитики, для детского сознания брат стал хорошим, «потому что» он был маленький и слабенький и, главное, потому что он — мальчик. Отсюда вывод: девочкой быть плохо, более того — постыдно. Стыд, естественно, подсознательный, что следует хотя бы из того, что он не оставлял В. даже во сне: спит она далеко не в самой удобной позе — на животе: преимущество этого неудобного положения в том, что так скрыты те части её тела, которые отличают её от мальчика.

Если к собственным выводам прибавить свойственное детям подражание родителям, то восхищение семейным некрофилическим кумиром неизбежно должно было превратиться в привычку и тем над головой сомкнуться как стылая чёрная вода омута (помните слова В.: «Он всегда (! и ?) был для меня образцом мужчины!»). Итак, В. от себя как сексуального объекта отказалась. Сама.

Путь приспособления В. выбрала, если можно так выразиться, адлеровский: чтобы достигать своих целей, она как не мальчик и как не девочка всегда играла роль слабенькой, но это была не более чем маска, в которой она достигала выполнения своих желаний. Среди них были желания разные; не было только истинно эротических. Так безмужней, фригидной и бездетной она, возможно, и прожила бы вплоть до встречи с П., если бы не влияние факторов, которые, к несчастью, присутствуют в жизни всех — быть как все (то есть сочетаться браком с достаточно случайным мужчиной, желательно ненавистным): её подталкивал не только гипноз общественного мнения, но и заставляла мать. Властолюбивой матерью владели противоречивые чувства: с одной стороны — она, чтобы эту власть не утратить, дочь всячески запугивала и ограждала от контактов с хорошими людьми, чтобы у той не сформировалось целостное защитное мышление и, как следствие, она бы не нашла себе подходящую пару; с другой — обсуждение (намёки, вздохи, взгляды) безбрачия дочери было орудием её унижения. Унижения от матери (как и многие дети, В. была ребёнком, от начала нежеланным) и порабощение братом (всякое порабощение, вне зависимости от манер, — садистское) неизбежно в безбожном мире приводят к поиску психологической компенсации (противофазы маятника садомазохизма). Это — обретение над кем-то власти. Молодые девушки поступают самым гнусным из всех возможных способов: рожают ребёнка, который зависим от них с пелёнок, а чтобы власть над ним со временем не утратить, воспитывают его беспомощным. (Отец ребёнка в таком случае есть нечто лишнее, после оплодотворения он нужен только как источник содержания. Наиболее откровенный вариант — развод в первый же год после рождения ребёнка. В жизни будущего П. так было дважды, так поступила с первым мужем «В»., так поступила и Ольга, вторая жена Сергея.)

Как в таких случаях — замуж гонят, ей, как «не девочке», быть с мужчиной постыдно, но очень хочется ребёнка — обычно поступали подопечные Адлера? Оказавшаяся в такой ситуации девушка находит (бессознательно!) жениха, в хозяина заведомо не годящегося (импотент — наиболее желанный объект, когда ребёнок не нужен; когда нужен — больше подходит алкоголик), после короткого супружества с ним разводится, а потом всю жизнь разыгрывает или страх перед мужчинами или к ним отвращение. Как показывает психотерапевтическая практика, женщины с подбором кандидатур необходимого типа (скрытый алкоголик, импотент) успешно справляются. Даже те, которые не имеют сексуального опыта. Каким образом им это удаётся? А вас что, удивляет, когда котёнок начинает ловить мышей, даже если никогда не видел, как это делается? Не удивляет? И правильно.

Дамы умеют быть разборчивыми, тем более те, которые настроены на победу, а на достижение своих целей, как бы ни были они несуразны, настроены все. Будущая В., которой очень хотелось ребёнка, начать сразу с импотента позволить себе не могла. По вполне понятным «техническим» причинам. Таким образом, чтобы не тратить особенно много сил на передвижения, достаточно было выбрать подходящий объект если не из своего дома (рабочего барака), то хотя бы из соседнего. Каким ещё требованиям объект должен был удовлетворять? Он должен был быть блондином. Здесь всё крайне просто: поскольку будущая В. рождена в семье, построенной не на любви, то она водима страстями комплекса неполноценности, следуя которому, люди обычно объясняют свои несчастья не устранимыми свойствами своего характера, а формой носа, цветом волос и особенностями фигуры. Вот и темноволосая В. была подсознательно убеждена, что светловолосые непременно счастливее, чем темноволосые, потому что светловолосые. Поэтому для того, чтобы будущим ребёнком восхищались окружающие, необходимо, чтобы он был светленьким. Мечты проявляются, прежде всего, в снах — и дочь приснилась именно светловолосой, причём ещё до её собственно рождения. Это не вещий сон, как подсказали «В»., а самый обычный, всего лишь «драматизация» комплекса неполноценности. Обычно, чтобы этот комплекс ублажить, не стесняются воспользоваться никакими приёмами. Итак, нужен блондин. Блондинов в близлежащих домах явно несколько. Который из них?

Объект должен был соответствовать ещё следующим требованиям: он должен был явно (в глазах окружающих!!) не годиться в мужья (пить), быть способным на более-менее здоровое потомство (не пить, быть сильным). Эти требования сводили выбор (в масштабах соседних многоэтажных бараков), видимо, к одному человеку, который, естественно, не подходил ни по зодиакальному знаку, ни… в общем, не подходил. С «пьёт — не пьёт» всё предельно просто: обезволенного ещё матерью мужчину водили за руку полгода до зачатья от него ребёнка, и он не пил. А потом — всё, как выполнивший своё предназначение, он был предоставлен самому себе, а на самом деле первым попавшимся некрофилам, и, естественно, послушно развлекая их, запил. (Возможны и другие виды пороков — гомосексуализм, клептомания, эксгибиционизм, — но поскольку «В». параллельно удовлетворяла потребность в символической победе над своим отцом, то отец её ребёнка должен был быть пьющим.)

Развод. Светловолосая дочь. Понуждения окружающих вступить в новый брак (даже дочка, находящаяся под сильным влиянием бабушки, говорила: мама, выйди замуж!) «В». отражала, якобы, необходимостью всю себя посвятить выращиванию ребёнка. Это, разумеется, игра, а у играющих в этот вид игр дети, по исследованиям психологов, вырастают с вполне определёнными особенностями характера. Измученные мелочной, явно неадекватной действительности опекой, дети у матерей, отказавшихся от себя как половинки, вырастают с обструкционистской позицией, то есть на всякое предложение с порога говорят «нет!» Именно такой характер у дочери В. Что естественно. Когда мать, компенсируя унижения от домашних, властвует над ребёнком, то дочь закономерно вырастает обезволенной (mania anglicana) и, попадая под влияние любого оказавшегося рядом некрофила, маниакально (восторженно, безмысленно) начинает исполнять полученные от него внушения. Сюда же следует прибавить нежелание учиться и читать, что есть следствие унаследованной от матери путаницы в нравственных оценках членов семьи. Понять такой ребёнок не может, потому что понимание — движение к целостному мировосприятию, он может только запомнить. (Поучительно было бы сопоставить появление у ребёнка ненависти к чтению со временем возвращения Сергея из армии или из первого брака. Ребёнок не «вдруг» бросил читать, любимое когда-то занятие; была на то причина!)

Но вот дочери исполняется десять лет, то есть она достигает того возраста, когда имитация необходимости ежеминутного ей посвящения логически уже неубедительна. Чтобы оградить себя от понуждений к разврату (выйти замуж за случайного партнёра, как это делают все), и в брак всё-таки не вступать, остаётся сфабриковать алиби своему одиночеству: разыграть безнадёжное и смертельное влюбление (см. работы Адлера и др.), причём в такого человека, достойней которого в понимании окружающих и быть не может. Нужен эдакий супермен, духовно-нравственный символ эпохи. Ув-важаемый в некрофилогенной культуре человек. Иными словами, хотя мы и не в Германии 30-х годов XX века, но поскольку вкусы дам из публики не меняются ни в пространстве, ни во времени, был нужен хорошо сформировавшийся импотент (развитый анус). Путь её, разумеется, лежал в их общество — к магам или, как их теперь называют, экстрасенсам-целителям (биотерапевтам).

Можно было бы повторить комедию, разыгранную с первым мужем (физиологически способным иметь детей), но второй ребёнок будущей В. был, очевидно, не нужен, как мы надеемся, не только из-за жилищной неустроенности, но и потому, что она уже достаточно созрела как личность, чтобы найти в себе силы признаться, что ребёнок и власть над ним ей счастья не принесли. Она бы могла решить свои проблемы, выйдя навстречу своей половинке, но зародившаяся в ней личность (В.) была побеждена братом-«наездником», и вновь «В». вместо любви разыграла комедию выхода замуж. (Например, будущая В., покупая «дорогому экстрасенсу» в подарок галстук (интеллигент!), безо всякого на то основания называла его «мужем».)

Импотентов и «Близнецов» предостаточно и среди других родов признанных — почему именно экстрасенсы? Но для заводского окружения В. (ведь алиби В. добывала не для себя, а для своего окружения), скажем, академики и профессора — нечто далёкое, чуждое, как бы несуществующее, ценность для заводчан явно неабсолютная. Другое дело — политики. Но кремлёвские импотенты — алиби не лучшее: во-первых, публика ими восхищается только пока они у власти, а сместили — поступает новый приказ: над их памятью издеваться, и вот уже издеваются все. К тому же трудно предположить, что В. при таком подсознании не чувствовала, что к целителям с вопросами «как быть да как жить» ходят и кремлёвские вожди, и так называемые великие учёные, и банкиры, и всей этой братии жёны. Экстрасенсы-целители, по меркам рабоче-барачной культуры, — выше. Да и кто не знает, что те же самые сенаторы и правители — всё-таки не более чем «солдаты», а «крёстные отцы» всегда предпочитают оставаться в тени, так они страшнее кажутся… А В., в определённом смысле, — максималистка, никакие полу- её явно не устраивали, и она нисколько не сомневалась в своей способности победить. (Вы, верно, обратили внимание, что и в случае с П. её нисколько не смутило социальное и культурное различие: она из самой простой рабочей семьи, из перенаселённой комнаты коммунальной квартиры, а П. как-никак профессорский сын, учёба, научная работа, многочисленные и многообразные самообразования, писатель, между прочим…)

Итак, из разнообразных мест сбора импотентов она выбрала одно. И вот «В». перешагивает порог Центра биотерапевтов. Далее, по сценарию, она должна была «смертельно влюбиться» без взаимности и всю оставшуюся жизнь «страдать», потому что никто-никто не может заменить такого великого человека.

Однако план «В». стать жертвой страстной любви (а ведь могла она до 19 лет не влюбляться!) натолкнулся на другие планы, или иначе — на гипнотизирующие некрополя их носителей.

Во-первых, как только будущая В. перешагнула порог Центра, то немедленно пропустила первый сильный психоэнергетический удар, который в её теле памяти и заякорился. (Она его получила, с одной стороны, потому, что искала возможности влюбиться, с другой — потому что вообще была настроена некрофилически, но, главное, потому, что очень боялась войти в Центр — а как не быть страху у домашней женщины, к тому же нарушающей первую заповедь?) Затем она ещё и ещё пропускала удары, преимущественно, как выяснилось, от женщин. Это не могло её не ослабить. И подчинить.

Во-вторых, «дорогой экстрасенс» вызывал у неё сильнейшие ассоциации с братом, и она соблазнилась на возможность символического «брата» «кинуть» — подчинить экстрасенса и унизить.

В-третьих, в Центре она чувствовала себя вполне комфортно, ведь она была совсем другая, чем после переключения брата на другую женщину — она была «маруха», то есть мыслила в точности так же, как и те, которым исцелять «дано Богом». Во время сеанса психокатарсиса В. дала следующую характеристику целительницы Гины — «женщина, презирающая и унижающая своего мужа-бизнесмена и сын которой попал в очень дурную компанию». Это же в точности характеристика матери В.!! И не узнать в страстной влюблённости Гины в «дорогого экстрасенса» отношений матери и её сына Сергея будущая В. не могла. Она могла не знать, что брат ворует, но ассоциативное восприятие её не подвело — здесь хорошие. Словом, дом родной! Для достижения полного сходства с семьёй детства оставалось только начать водить сюда дочь и перенести детские вещи. (Ввиду того, что дочь была рождена как точка приложения накапливаемого садистского потенциала, уравновешивающего вынужденный мазохизм отношений с матерью и братом, усилий для преодоления сомнений при лишении дочери вещей и фруктов не потребовалось. Рационализация: служение вселенскому добру.)

И, в-четвёртых, самое главное, травмами «В». подстегнули гордость. Начали с «третьего глаза», потом говорили, и то у неё есть, и это, дескать, проявляется, вот, пожалуйста, по экстрасенсорным способностям явно превосходишь других даже известных экстрасенсов… А ещё ей удалось сделать то, что не удавалось добиться ни многочисленным наираспризнаннейшим целителям, лекарям, шептунам-молитвенникам, белым магам, белым ламам и прочим белым братьям — вылечить секс-символ от импотенции. Вы представляете?! Сделать то, что не удавалось сделать тем, у кого космическое сознание, кто, как известно всем, добился просветления, убеления и проникновения, чей третий глаз раскрылся даже шире четвёртого уха и перед которыми на карачках ползают не только многочисленные дамы, но и признанные учёные, писатели и государственные деятели! Как тут женщине, которую всё время в семье унижали (и скрыто, и явно), не «прогнуться» и не заняться поиском своего космического имени, предыдущих воплощений души и всех прочих тому подобных доказательств своей исключительности?

Итак, сжимаясь от страха, желая от него забыться привычным способом (у источника некрополя), «В». перешагивает порог Центра, где, получив желанный удар (даже большей, чем дома, силы), узнаёт, что оказалась не просто «дома», рядом с «мамой» и «братом», но в ещё лучшем месте: здесь хвалят и здесь начинаются лестные видения, в которых приходят «ангелы» и «Божья мать». Здесь было лучше, чем дома, не только потому, что кайф был круче, но и потому, что она здесь могла мстить и матери, и брату. Цель оказаться брошенной после страстной любви к великому человеку была не то что забыта, но отложена. И начались кайфовые встречи с «властителем гарема». Как их В. в каморке папы Карло при первой там встрече с П. назвала, следуя гитлеровской терминологии, любовные.

/// Уф, дальше наш персонаж обозначать даже как «В». нет никаких сил. Возлюбленная она лишь тогда, когда не позволяет «наездникам» определять свой образ мышления и поступки. А тогда, в Центре, она была не то что противоположностью В., но такого рода личностью, которая могла себе позволить оставаться в обществе целителей-копрофилов почти год, — была самой себя огрызком, словом, — Ь. ///

Чтобы охватить весь объём возникших с копрофилом «любовных» взаимоотношений, надо не забывать, что объект обладал исключительной проницательностью, причём не менее профессиональной, чем у разного рода жуликов. Ведь тем, что он с порога ошеломлял клиента рассказом о его, клиента, тайнах, он его заполучал для уже целой серии дорогих, с точки зрения платы, экстрасенсорных услуг. Из того, что В. рассказала, что про её брата «дорогой» ничего не вызнал (а может и вызнал, да только «купил» Сергея его, якобы, исключительностью; известный, кстати говоря, приём: есть категория людей, которым нет ничего приятней, как услышать, что они гипнозу не поддаются), а про себя ничего подобного не сообщила, следует, что и ей «дорогой экстрасенс» сообщил некую её тайну. (Какую — она П. не рассказала.) Но из этого следует, что «дорогой» «читал» и остальные её тайны! И то, что она фригидна, и то, что она изначально пришла страстно влюбиться (или это разыграть, что для её целей то же самое), и то, что ей нужен импотент, и то, что «большую любовь» она непременно будет демонстрировать окружающим — ради того и шла.

Последнее, безусловно, импотента не привлечь не могло. Но, может быть, было ещё что-то? Женщины обычно убеждены, что индивидов в мужских брюках и галстуках привлекают их ум, приятная внешность и умение устроить дом. Оспаривать не берёмся, всё равно бесполезно, лучше продолжим наше исследование.

Можно, конечно, предположить, что целитель, зная намерения жертвы и пользуясь её зависимостью, решил утончённо поиздеваться, поставив Ь. под зависимость ещё и чудом с исцелением импотенции — что может быть изощрённей пришпоривания в человеке гордости?! (Жениться он мог, кстати, и импотентом, чем он хуже Гитлера и целой толпы подобных? С какой стати В. связала его брак с началом эрекций?) И хотя такие мотивы в поведении «дорогого экстрасенса» не могли не присутствовать, но для того, чтобы Ь. стала любимой женой гарема, этого мало. Свои садистские импульсы он вполне «отыгрывал»: зарабатывал он как учитель нравственности государственной религии, к нему валом шёл народ советоваться, как устраивать семью, как управлять государством, какие молитвы читать, чтобы заслужить любовь угодников Божьих, т. е. исполняя заказы на внушения, он пребывал в ипостаси садиста существенную часть своего времени, а это требовало психологической компенсации — унижений. Только женщина-садистка могла стать любимой женой!

Унижать с достаточной степенью искренности может только та женщина, которую уже где-то унижают, причём беспардонно и изощрённо — таким образом, Ь., приходя из дома, где она была «любимой» сестрой и дочерью, на эту роль вполне подходила. Игра с «дорогим» проходила следующим образом: Ь. становилась в позу униженной и оскорблённой, а властитель гарема, замаливая свою «вину», извинялся, извинялся, извинялся — и за то, что было, и за те обиды, которые сейчас наносит, и даже за те, которые нанесёт в будущем… Подробности этой игры известны не только из рассказов В. о странностях жизни целителей, но и из непосредственного за ней наблюдения. Когда её брат вернулся домой, В., превратившись в «В»., стала требовать от П., чтобы он перед ней начал каяться, каяться, каяться, а в чём — не говорила ни ему, ни общим знакомым. Таким образом, выявляется существенная деталь её предыдущего жизненного опыта: слова извинения по идее должны инцидент исчерпывать, но это ни для садистки, ни для «мучающегося» партнёра неприемлемо. Если же не говорить, за что требуешь извинений, то появляется возможность не только играть без всякого к тому повода, но, главное, бесконечно. Это была обоюдоприятная игра. Ь. отрабатывала полученные дома импульсы садизма, а кроме того, это была возможность перевоплотиться в мать — мечта всех девочек, — всю жизнь издевавшуюся над отцом, и в этом облике она получала право «воспитывать» «брата». Она становилась выше кумира! Значительнее! Главнее!! Разве это не величайший кайф? «Дорогой экстрасенс» тоже кайфовал, компенсируя садизм, которым он зарабатывал деньги. Кстати, именно в силу этой потребности «дорогого» влюблённая целительница Гина не могла рассчитывать на ответное «чувство»: свой садистский потенциал она расходовала, издеваясь над мужем-бизнесменом, в Центре же она появилась после того, как у неё исчезла возможность расстилаться перед сыном (попал в дурную компанию), — ей самой хотелось помучиться! Своё она получила в форме безумной ревности ко всему множеству женщин, окружавших «дорогого экстрасенса». (Её рационализация воцерковления и появления в Центре: покаяние и замаливание грехов любимого сына.) Впрочем, возможно, при уменьшении потока пациентов «дорогой» её вспоминал и каким-нибудь образом дополнительно делал больно.

Сеансы вымаливания прощения — не единственный психологический выигрыш «властителя гарема». Поскольку выдающемуся экстрасенсу были явно известны намерения Ь. быть «брошенной», то ему как активному копрофилу не могло не быть лестно, что женщина хочет справить на нём нужду. Кроме того, как мы уже упомянули, ему нужна была партнёрша для игры в эротического героя, чтобы в групповщинах, оправдывая свою пассивную роль, ссылаться на переутомление со своей более других «продвинутой» ученицей. В таком случае, фригидность Ь. — ведь он, такой опытный, не мог не знать, что она фригидна во всех смыслах (некрофильном и биофильном) — становилась её выигрышной картой.

Однако фригидность и желание на мужчине справить нужду — качества, типичные для всякой женщины анально-накопительского характера, а таких дам — разве что не все. Таким образом, анально-накопительский характер выбираемой дамы и её садистская неудовлетворённость — условия необходимые, но не достаточные. Почему «дорогой» предпочёл Ь., а не какую-нибудь другую даму с таким же набором качеств? Тему ненависти мы уже рассмотрели, теперь обратимся к тем качествам В., которые определили стабильность взаимоотношений.

Как следует из слов жены Сергея (об этом в главе «Что рассказала жена брата»), «дорогой экстрасенс» предпочитал носительниц mania anglicana — но и таких женщин в гареме предостаточно, потому что именно этого типа женщины и льнут к ярко авторитарным сообществам. Да, но они разные! В том смысле, что чаще они являются носительницами образа матери, реже — отца, и ещё реже — брата. Так вот, может быть, именно в этом разгадка! Трудно себе представить, что такой изобретательный копрофил мог не предоставить себя утехам гомосексуалистов, тем более что он — художник и прошёл через мужской монастырь. Таким образом, Ь. имела то преимущество перед другими женщинами, что женщиною как бы не была, а была как бы мужчиной, но не престарелым, как бы то было, если бы главным некрофилом в семье был отец, а молодым — ведь Сергею в то время было 25 лет. Помните, В. рассказывала, что её, когда она начала встречаться со своим будущим первым мужем, брат страшно ревновал: следил, преследовал. Ревность — верный признак гомосексуальности, хотя, возможно, и не реализованной. Да, как бы лестно себя Ь. ни оценивала, она была психологическим слепком своего брата. Точность слепка потрясающая: темы разговоров, торгашество, авторитаризм, тупость, фразы — облик, совершенно с Возлюбленной в генитальной фазе не совпадающий. «Брат» лучше «отца»: он моложе, и его ещё можно растлить.

Итак, Ь. была в психологическом смысле вовсе не женщиной, а 25-летним ревнивцем. Раз так, то даже поцелуй — или объяснение в любви — с такого рода «женщиной» для «дорогого экстрасенса» наполнялся совершенно иным содержанием!! Ведь экстрасенсы-целители хвастаются, что они видят в человеке не его земную оболочку, а душу. А такое содержание целителю (как импотенту, вынужденно «пассивному») не могло не понравиться! В таком случае становится понятно, почему, как только брат Ь. Сергей «переключился» на другую женщину, Ь., перестав быть «молодым человеком определённого типа», «дорогого экстрасенса» интересовать перестала. (Рационализация: любовь прошла.) И фригидность не помогла.

Возможно, был период после переключения брата, когда Ь. превратилась в слепок с «дорогого экстрасенса» как самого яркого некрофила из её окружения. Но зачем старому пассивному педерасту второй старый пассивный педераст? Как с ним структурировать время? Более того! Это конкурент, а конкурентов надо гнать. И Ь. стали из Центра гнать. (Рационализация целителя: чёрная энергия исходит; оставила истинные христианские ценности.) Да, такова судьба потомков падших прародителей: до тех пор пока люди позволяют себе авторитарное подсознание, в своих страстных «любовях» они значимы в той и только той степени, в какой партнёру (тоже осёдланному) интересен вожак-«наездник». Наташа была значима для Анатоля потому, что её оседлала Элен, его сестра. Анатоль был значим для Наташи потому, что её кумир отец был вором. Для будущей В. «дорогой экстрасенс» был значим только потому, что её кумир тоже был липачом. И для «дорогого» она была значима до тех пор, пока была собственным братом.

Ранее мы высказали предположение, что «дорогого экстрасенса» могла привлечь туманная надежда вылечиться её зарождающейся биофильностью — возможно. Скорее всего, его побуждение было комбинацией нескольких вожделений, но у нас сейчас нет данных сказать, которое из влечений было определяющим…

Со слов В. следует, что она с «дорогим» часто гуляла по близлежащему парку. Это был её парк, поэтому она показывала те дорожки, по которым гуляла. Однажды, после очередной ссоры, «дорогой экстрасенс», чтобы провести сеанс извинений, обегал все им хорошо известные дорожки и её нашёл. Это у Ь. вызвало бурю восторга его необыкновенными свойствами ясновидца (дескать, сам Бог благословил его её найти, дав власть прозрить пространство!), и примирение немедленно состоялось. (Для сравнения скажем, что когда В. в очередной раз с П. «рассталась навсегда», и он — не только не зная, что она вообще пошла гулять, не только не зная, в каком из двух близлежащих парков она может быть, но и ни разу ни в одном из этих парков прежде не бывавший — частью по тропкам, а то и вовсе напролом через кусты, по прямой к ней с дочерью вышел, то у В., хотя она мимолётно и удивилась, встреча не вызвала никаких других эмоций. Она только ядовито сказала: «Ну и что, я это уже видела…» — и продолжала выкрутасничать ещё два дня, обвиняя П. в том, что он во всём виноват, прежде чем позволила себе рассмотреть те травмы, которые определяли её деструктивное поведение. Выявленные предметы, определявшие её поведение и исходившие от них принуждения, описаны в главе «Ссоры».)

Видимо, и остальные прогулки с «дорогим экстрасенсом» проходили в том же духе восторга по любым поводам — ведь учитель преподавал внимающей ученице «космическую мудрость»: не только как его способом найти человека в парке, но и как нужно правильно каяться, перед какой иконой и в каком храме нужно поставить свечку, чтобы получить от Бога нужный результат, и в какое время дня нужно поп`исать, чтобы моча была наиболее целебна.

А что же учитель ожидал слышать от своей ученицы? А это уж по его нужде! Она проговаривала его желания. Если не тексты, то хотя бы темы можно восстановить — по содержанию приказов вколоченного железа. К примеру, ей был дан приказ верить в переселение душ. В существование души независимо от физического тела (что, как вы помните, противоречит Библии). Следовательно, Ь. страстным женственным голосом говорила, что мужчину и женщину соединяет вовсе не плоть, что плотское вообще чуждо возвышенным любовным взаимоотношениям. Она говорила, что никогда не была так счастлива, и никакие изъяны его «дорогого» тела никоим образом не могут быть следствием скверны души, а, наоборот, есть печать Божья особого избрания ко служению людям. Да и зачем им, и без того счастливым, ещё что-то, ведь она чувствует, что ей так хорошо… Она говорила, что не иначе как Сам Господь их свёл в этом городе чуждых друг другу людей, а та женщина, которая так расхваливала этот Центр, не иначе как ангел Божий…

Словом, большая романтическая любовь между копрофилом-импотентом и фригидной женщиной анально-накопительского типа. Как тут было не завидовать и не ревновать остальным сотрудницам Центра биоэнергетического целительства!.. Они и ревновали. Страдали. Мучились. В особенности Гина. Завидовали. Об этом, в осуждение своих бывших товарок, В. рассказывала П.

Всё было хорошо и развивалось по нарастающей с удивительными событиями: вдруг, по мере общения, у целителя в штанах что-то зашевелилось! Это было, действительно, событие! Ведь что только он ни делал, чтобы испытать томительную сладость эрекции: и молитвы с покаяниями, и Европа с Азией, и для «прочищения каналов» святые паломничества с групповщиной, и учителя с Востока, сушёная трава с Тибета, а сколько в монастыре поклонов положено, сколько свечек поставлено, икон в храмах перецеловано и сколько мочи выпито — а всё без толку!!

Также вдруг, неожиданно (как и появление радости в штанах) чувства кончились, причём обоюдно: для рассёдланной Ь. (уже почти В.) «дорогой» стал скучен и очевидно банален — не потому, что экстрасенс стал другим, а потому, что бороться с символическим братом было не нужно: она настоящего «сбросила» на другую женщину. Теперь оставалось только оказаться брошенной. Цель-то ведь была вовсе не столько в том, чтобы быть «безумно влюблённой», а в том, чтобы быть «брошенной»! Но, к несчастью, она оказалась в Центре нужна, несмотря на чёрную энергию (её туда приглашали вернуться даже после встречи её с П.), — из-за своей уникальной (маниакальной) чувствительности.

Задача В. усложнилась. Как стряхнуть хвост, у которого «чувство» остыло, но желание властвовать и пользоваться осталось? Ведь такого рода взаимоотношения могут длиться хоть всю жизнь. Как не только уйти, но стать брошенной, ведь место в гареме для неё хоть пожизненное? Какой выход? Вынужденно только один — объект женить.

То, что В. умеет разбираться в людях (угадывать не только их семейное положение, но и невысказанные желания), мы уже убедились. (Один из примеров — «чёрная пантера» на станции.) Итак, какая дама могла подойти для «дорогого экстрасенса»? Вернее, вопрос стоит сформулировать корректней: какого рода дама более подходила Ь. для того, чтобы символ женился, более её не беспокоил, а главное, она имела полное «право» публично мучиться?

Во-первых, будущая жена властителя гарема должна была хотя бы верить во всю эту «космическую» галиматью с независимым существованием душ — то есть, быть хотя бы одной из клиенток. Во-вторых, она должна была быть не замужем, чтобы брак мог быть официально зарегистрирован в ЗАГСе. В-третьих, ей, как и ему, должно нравиться хождение под венцами вокруг аналоя. В-четвёртых, она должна быть яркой некрофилкой, чтобы держать своего супруга в собачьем повиновении. Даже после того, как он, естественно, с ней вновь вернётся в состояние импотенции и приступит к чисто анально-накопительским взаимоотношениям. В-пятых, её должно достаточно долго не тошнить от его покаяний.

Таких дам множество, и преимущественно этот тип вокруг целительских центров и ошивается. Сомнительно, чтобы Ь. могла осознать логически, что у «секс-символа» загорались глаза на женщин с особого типа братьями, но вне зависимости от логических осознаний Ь. знала, какую нужно женщину. А впрочем, догадаться не сложно: ему нужна была точная психологическая копия Ь. (с «наездником»), но без проблесков биофилии! И иначе быть не могло — если «властитель гарема» Ь. действительно предпочитал.

Есть и другое соображение: Ь. схватку выиграть было необходимо, и поэтому приманка должна была быть ценной. Женщина единственной в этом мире ценностью полагает себя. Следовательно, оставалось ждать «себя».

Таким образом, дама придёт сама, а В. её «прочесть» сможет и со спины. Оставалось ждать. Скоро ли, долго ли, но она появилась.

Знаете, как В. описала момент, когда она её в первый раз увидела? В. открыла дверь кабинета, когда та впервые (!) пришла на приём, и её как ударило! Напрашивается предположение, что удар был на несколько килограммов. Но такой травмы П. у В. не обнаружил. Из этого, конечно, не следует, что травмы не было — она могла быть «вычищена» анонимно. А может быть, она ещё не «вскрыта», потому что тесно связана с комплексом травм от брата. Но может быть, удара и не было. А что же тогда было? Почему В. стало больно?

Боль — переживание субъективное. Причиной его может быть не только непосредственное внешнее воздействие, но и ассоциации с давними неприятностями, а также обличения совести, т. е. осознание того, что жизнь проходит: складывается вовсе не так, как могла бы. Скажите, кому из поступающих дурно не больно увидеть себя как бы в зеркале? Когда отражение говорит: зачем ты так живёшь? Да и живёшь ли? Ведь что, в сущности, увидела В., когда в сидевшей напротив своего «мужа — и брата» увидела «себя»? Перед ней был символ всей её жизни: в позе участливого благодетеля сидел «брат», а перед ним «она» в надежде, что, наконец, он поможет в её всё нарастающих жизненных неурядицах. Здесь было всё: и несостоявшаяся семейная жизнь, и существование, подчинённое выполнению приказов, и фальшивое материнство, и неизбежно несчастная жизнь её дочери, и уклонение помочь дочери в главном, и путаница нравственных оценок, которые лишают наслаждения мыслить… Если всё было так, то это был взгляд не Ь., а уже В. И эта боль была нравственной.

А иначе с чего это Ь. так взволновалась? Ведь даром ясновидения она, слава Богу, совершенно отчётливо не обладает. Ведь ещё только первичный приём, как говорят целители, «страждущей», ещё ничего, собственно, не произошло, человек деньги зарабатывает. Нет, В. увидела, что вот оно — пришло! И как бы ни было больно, дело надо было делать — гада необходимо женить!

Теперь оставалось заинтересовать символ в клиентке. А как? Традиционно. Расшевелить его. Это сделать просто: хотя «чувство» прошло, ненависть осталась. Она даже усилилась с появлением второго старого пассивного педераста. А ещё: он не мог не жаждать мести за то, что она без приказа стала меньше его унижать. Без приказа! Оскорбительно было также и то, что он, например, никогда не мог быть ей «отцом». Он никогда не мог от неё получить ни дочерней преданности, ни дружбы, ни биофильной любви (речь здесь не об интимных взаимоотношениях). А ещё — разве не она его лечила, как и прочих? — он не мог её обидеть, вызвав глубинное чувство ревности. Какие бы фортели он ни изобретал в групповухе или с другими дамами, В. приходилось бороться не с чувством ревности, а с желанием расхохотаться. А ему так хотелось сделать ей больно, — думаете, он не чувствовал, что его внушения, хоть и заковали В. со всех сторон, но внутрь тела не попадают? Ведь это очень важный результат психокатарсиса тела памяти В.: травмы от «дорогого экстрасенса» были только вне физического тела В. «Властитель», всё-таки, всегда был вне, и боль от него, несмотря на её весомость, была всегда вне. А когда властитель-садист чего-то добиться не может, то это становится для него сосредоточением всех чувств — горя, радости, надежд на счастье… Естественно, что «властитель гарема» был готов наизнанку вывернуться, только бы В. его признала достаточно полноценным мужчиной — и принимала его, наконец, всерьёз. Он был мастер заставить женщин поревновать — недаром весь Центр мучился от ревности друг ко другу. А тут месяц за месяцем его настигала неудача — не выиграть для «дорогого» было всё равно что признать себя импотентом (в широком смысле слова), даже не магом. Чем больше проходило времени, тем острее становилось желание утопить В. в её же собственной ревности.

На этом В. и сыграла — бессознательно.

Она была готова к игре, потому начала немедленно. Она, собственно, только чуть переиначила имеющийся материал. «Как ударило», доработанное до адлеровского совершенства, отразилось на её лице — в ревности! Правда, было некоторое запоздание, на доли секунды, но её от «прочтения» защищало некрополе будущей жены «Божьего человека» — оно отключало «дорогому» критическое мышление. Садист в белом халате такого случая упустить не мог, он проснулся, по-новому посмотрел на сидящую перед ним клиентку, принюхался, ему понравилось, и он ещё активнее стал приводить её в состояние страстной к себе любви — чему она, естественно, не сопротивлялась.

Но до венца ещё было далеко. Ещё предстояла борьба — и какая! Ведь хвосты так легко не отцепляются! Но В. прекрасно знала слабости противника (а как не знать собственного «брата», разве не она могла прочесть, кто стоял за его спиной, пока он мазал холст). Да и слабости будущей его супруги В. знала, как свои. Словом, религиозно-нравственный символ оказался между двумя дамами, которые дружно подталкивали его в одном направлении.

О, это была борьба! И какая! Минимум двое — если не все трое — адлеровские, с перевоплощениями, оба экстрасенсы, с той лишь разницей, что он был признанный, опытный, возможно, будущий святой национальной религии, он — хозяин Центра, а она — ничто, уборщица. Для обоих победить означало самоутверждение: он подтверждал свою способность быть магом и импотентом, В. защищала своё право остаться фригидной навсегда. Да это был бой, битва двух подсознаний, сражение, для описания которого необходим эпический талант, по меньшей мере, великого слепца Гомера!

Всё кончилось хорошо, так, как ей и было нужно, — те поженились. А она оказалась «вроде как» брошенная. «Вроде как» — это её собственные слова!

Что же касается новобрачных, то в их «любви» было всё, чего они достойны, — был весь набор садистских приёмов адлеровского паралитика: и признание в любви, и «ласки и сказки» про то, что не просто так они на этой земле встретились, что само Небо их свело, ведь как много тому подтверждений (знамений небес) они обнаружили, что как только в первый раз они друг друга увидели, всё сразу поняли; были венцы, было благословение от священника, что-де властью организации, которую он представляет, брак этот, несомненно, по воле Божьей, был и аналой с кадилом, и руку тому священнику, понюхав, целовали, а после того как священник напоил их разогретым винцом, они, вернувшись, наверное, добавили ещё и шампанского. А может быть, по старой целительской привычке, для усиления чувств, перед тем как лечь в постель (на ковёр?), хлопнули по стаканчику мочи? Нет, скорее, это были хрустальные бокалы. Как у всех.

Что было дальше? «Посланец неба» не мог не помучить себя, не мог он и не насладиться муками ревности своей жены. Конечно, это было названо исповеданием грехов своей жизни. Конечно, он оправдывался, что всё это многочисленное вокруг него бабьё — не его, а всё больше бесов-дьяволов, но ведь и сама она должна понимать, что его грандиозная сексуальная (целительская) энергия требовала выхода! Куда сейчас подевалась? Так ведь на служение Богу приходится отдавать много сил, враги опять же отнимают, вампиры энергетические, но, прежде всего, — того требует служение людям тем даром, который ниспослало ему Небо… Да и сама виновата: недостаточно суетится в постели, так что давай перебираться на ковёр, и т. д., и т. п… Конечно, он просил прощения за «случайно» произнесённые слова, замаливая вину, извинялся, извинялся, извинялся — и за то, что было, и за те обиды, которые сейчас наносит, и за те, которые нанесёт в будущем… Но жена, разумеется, «обиженная и оскорблённая», простить его не могла, потому что он не извинялся о том проступке, о котором она-то знала, но говорить ему не собиралась, потому что он обо всём должен был догадаться сам… Откаявшись сколько нужно, он затем, осенив себя якобы крестным знамением (жестом, придуманным отнюдь не Христом и не учениками Его, бывшими при Голгофе, но, напротив, начальниками над массами католиков и православных), шёл исцелять.

Ну а В.? Она побрела домой, якобы брошенная, якобы несчастная, якобы с навсегда разбитым сердцем, и всё это было столь натурально, что никто, разумеется, не мог в её положении даже усомниться…

А ведь, действительно, была любовь, только некрофилическая, если угодно, анально-накопительская, страстная… Да, она победила, но далось ей это дорогой ценой — одного металла тысячи килограммов, да и столько времени, сил и денег всё это стоило. А ещё не работающая на 42 % почка, и внутренние кровотечения, и последующая за этим больница, и операция — закономерные побочные явления…

А ведь «любовь» эта кончилась самым благоприятным образом, именно так, как Ь. подсознательно и хотела: она оказалась вроде как брошенная. Словом, справила на нём нужду. Он тоже справил нужду: ему было приятно часто видеть Ь. в восторженном (предсмертном) состоянии, она бывала обижена настолько, насколько ему было нужно, и позволяла ему вдосталь каяться, и вообще в первый период была интересная… Словом, каждый получил то, что хотел.

Отрицательные последствия были у обоих: у неё в виде болезней, истощения, галлюцинаций, анальной тупости и т. п., а у него в виде потенции или её видимости. Да-да, для него это неприятность, ведь это означает уменьшение популярности у женщин и ослабление «небесного» дара исцелять…

Напрасно В. всю вину возлагает на целителей, дескать, обманули, красивыми лозунгами прикрылись. Если обманули, то лишь на логическом уровне. (Да и разве они в чём-то противоречили государственному «христианству»?) Пока женщина остаётся только маминой дочкой — тем более дочкой матери, боготворящей своего сына, матери, помыкающей мужем, — такая женщина всегда будет оказываться среди тех, кто справляет друг на друге нужду. Всегда, потому что ассоциативное мышление не ошибается.

Впрочем, нельзя считать, что В. обманывала П., когда говорила, что её обидели. Тогда, в Центре, если можно так выразиться, её было двое: была нарождающаяся В. (ей всё это было больно и чуждо), но всё-таки определяла поведение и поступки — Ь. Так что, какие к целителям претензии? Это и есть нравственный выбор: которая из ипостасей определяет поведение.

Итак, тогда, в Центре, это была победа! Над сразу многими.

Это была победа над символом брата, но, как и всякая такого рода победа, она не принесла от настоящего брата освобождения. Стоило ему вернуться, как она дала согласие, чтобы ей опять овладел анально-накопительский характер.

Это была победа над собой как над половинкой, обретение права на дальнейшую фригидность — этой победой Ь. заработала право и повод всем жаловаться: несчастная любовь, несчастная судьба, несчастная я. Это победа, потому что именно вооружившись такой позой «обижена-опозорена», женщины обычно добиваются власти над ближними.

От этой победы остался трофей (не только камень в почке) — и какой! Кого она заставила выполнить своё желание? Индивида, который решительным образом определяет мировоззрение государственных деятелей — тех правителей, которые выбирают для народа формы государственной религии. Индивида, советы которого слушают учёные мужи Академии наук, того, перед визитом к которому люди прежде идут исповедаться в храм к батюшке. А что удалось ему с В.? В групповуху вовлечь не получилось. «Чувство» потерял. Оказался женат. Словом, марионетка. Разве таким трофеем — вождь, да ещё из тех, кто помыкает государственными деятелями! — можно не гордиться? Кто может чем-то подобным похвастать?

Болезнь получила, к смерти приблизилась — в той же системе отсчёта ценностей это дополнительная победа. Словом, всем этим Ь. была так увлечена (колокольчики, рамки и цыганские фокусы с заживлением порезов), что, как В. позднее призналась П., встреться они раньше, ему бы не удалось её из Центра вытащить. Это так: нужды ануса временно победили и по возвращении брата.

Знание о том, что под видом поиска любви человек, прежде всего, искал возможности оказаться брошенным — важное знание для понимания событий жизни определённого типа женщин, пусть внешне и кокетливых. И Ь. в том числе. Странностей и несчастий, как может это на первый взгляд показаться.

Странности в судьбе В. всплывали не только в её рассказах о себе, а, прежде всего, при рассмотрении обессиливающих травм тела памяти и тела мировоззрения. Помните, как П., впервые оказавшись с В. в каморке папы Карло, выслушав слезницу про несчастную её любовь, предложил ей закрыть глаза и спросил, в чём её основная проблема? Помните, что она у себя нашла? Вовсе не несчастную любовь, а камень в груди от некой дамы, да и то десятилетней давности. Помните реакцию П.? Как быстро он собрался и чуть ли не бегом бросился из каморки к метро?

Его можно понять. Ведь тогда он подумал, что В. его попросту обманывает, сеанс делает.

И справедливо подумал. Сидевшая рядом с ним в каморке женщина была его Возлюбленной лишь в некотором смысле, лишь как возможность, многое в ней ещё оставалось от Ь., что и вызывало у него ужас ещё в течение двух месяцев, прежде чем он, наконец, смог ей сказать, что глаза у неё стали чистыми. Этот рассказ о «великой любви» лишь для В. был покаянием, а для Ь. — способом обрести над П. власть! Чего он хотя и до конца не понял, но, догадавшись, что его обманывают, нашёл в себе силы поступить правильно — быстро оделся, заставил и даму быстро одеться — и до ближайшей станции метро.

Да, любовь была, типичная ржаво-грязная, но в большей степени была не более чем имитацией. Что это так, следует из того, что сеньор этот с дарёным галстуком был всегда на расстоянии (психическом, духовно-нравственном, любовном — как это ни назови), а потому и металл его оказывался за границами тела. Раз только и удалось ему проникнуть глубже: вдавить в череп цилиндр (самая важная, как оказалось, для лиц анально-накопительского типа мысль — та, что тело, якобы, лишь грязная темница их чистой души), а так всё больше в полуметре от тела, а то и дальше…

Но подсознание себя проявляет, и нередко в словах тоже. Разве она не говорила П., что «дорогой экстрасенс» женился, спасаясь от неё (от В.? от Ь.?), несколько раз она П. это повторяла, но он понял далеко не сразу. Он долго был поглощён металлом и всеми теми мелкими и не очень мелкими искажениями мировоззрения В. (да и своего тоже), которые были «площадкой» для приёма этого мусора. А что до основного… Так, ведь не всё сразу — но это не ограниченность психокатарсиса или Господа, а людей.

Её было двое: Ь. и В., поэтому верно то, что П. делали сеанс, но так же истинна и та особенная интонация в голосе В., с которой она говорила про свою «любовь»: «А что, разве было что-нибудь?» Истинно и то, что «дорогому» и первому мужу она в любви признавалась, а П. — нет.

За победу в некрофилогенной культуре принято пить. За победы Ь. одни бы выпили винца, другие — мочи. По результатам воздействия это одно и то же.

Но и мы выпьем за В.! Только виноградного вина — неперебродившего, чистого сока. Исключительный напиток! Ведь именно его преподносил в чаше Своим ученикам Иисус из Назарета.

А чаша, между прочим, символ судьбы!

И только от самого человека зависит, чт`о в ней окажется налито.

 

Глава сорок шестая

Сильное «биополе»

(Была такая философская школа — перипатетики. Так они назывались потому, что обучение учеников происходило во время пеших прогулок по саду школы. А эти двое ещё и за руки взялись — друг друга поддерживают.

Место действия — тот же южный городок, в котором мы уже встречали наших героев и в котором В., наконец, оказалась вне привычной ей обстановки.)

П.: Помнишь, я тебе пересказывал материалы уголовного дела против экстрасенсов-целителей? Которые голыми руками забили насмерть чемпиона по каратэ?

В.: Помню.

П.: Не всё мне в нём понятно. Целитель из азиатского колхоза — понятно, типично. Последователи его и почитатели, их профессиональная принадлежность — врачи, учителя, ведущие научные работники, артисты, художники и прочие тому подобные — тоже типично и понятно. То, что поклонники целителя, приезжая к нему в колхоз, любили, обнажившись, полежать в дерьме и при этом искренне верили, что это для того, чтобы позагорать, на благо, так сказать, тела, — это тоже понятно…

В.: Рассуждая при этом про смирение…

П.: Возможно. Молодые женщины приезжали в кишлак группами по восемь-десять человек, и…

В.: Так помногу?

П.: Да. Ходили по улицам, как вспоминают местные жители, всегда взявшись за руки, и пели. Одна, другая, десятая партия, из разных мест — но всё одно и то же: взявшись за руки и пели. Пели — понятно…

В.: Привлекали к себе внимание.

П.: Да, я об этом сразу догадался. Раз некрофилы, то сколь бы их ни замечали — всё равно мало. То же самое, что и монахи, когда, якобы, уходят в пустыню, только со знаком «минус». Инверсия. Все эти формы эксгибиционизма — понятны. Но вот с этими женщинами, которые по десять человек приезжали, есть один момент, мне не понятный.

В.: Какой?

П.: Почему они ходили, взявшись за руки? Ведь для них это был какой-то очень серьёзный психологический выигрыш, раз для этого они пренебрегали удобством перемещения. Ведь десятером в цепочку по улице кишлака — это пространственно неудобно. Отчасти привлекают внимание необычностью построения. Но такое ощущение, что в этом есть и ещё что-то. Надо будет поразмышлять. В этом есть что-то ещё… А что бы ты сказала?

В.: Смотря, с каких позиций рассматривать.

П.: С той, что тебе на ум первой приходит.

В.: Энергия закольцовывается. Образуется общее энергетическое поле. Для них родное. Растворение друг в друге.

П.: Ясно. Превращение в ничто. Обезличивание. Люди без лица. А если кто ещё не вовлечён, то легче вовлекается, когда с двух сторон за руки вцепились. За руки… А знаешь, сколько я себя помню, ни с кем не мог за руку ходить. Если вспомнить детство, то только с отцом. А потом — ни с кем. Многие меня пытались брать за руку, но я её выдёргивал. Всегда. Или терпел — а потом всё равно стремился освободиться. И с жёнами в том числе. Вот идиотизм этой жизни! Жениться — пожалуйста, а за руку — нет! Но стоило мне только раз подержать твою руку в своей — и с тех пор не выпускаю. Чем ты это объяснишь?

В.: Чуждые для тебя энергии. Ты очень чувствительный — чему тут удивляться?

П.: А правда, здорово, что мы с тобой встретились?

В.: Просто прекрасно… Остановись, мы же на улице! Люди смотрят!

П.: Хорошо, тогда возвращаемся к работе. Ты в прошлый раз упоминала о колокольчиках. Нечто для меня новенькое…

В.: Наоборот: старенькое и давно известное.

П.: Не сомневаюсь, что известное. Для меня — новенькое.

В.: Клиента обзванивают колокольчиком. При этом считается, что звуковые волны пронизывают все каналы тела. И происходит очищение.

П.: То есть сам клиент… Он лежит?

В.: Лежит. Расслабляется.

П.: То есть, клиент лежит, расслабившись, сам вслушивается в своё тело, всё ли у него в порядке…

В.: Как это сам? А рядом кто стоит? Целитель. Ему слава.

П.: И всё-таки, смысл наверняка иной, чем который декларируется. Клиент, расслабившись, становится полностью перед целителем беззащитен, потому что в этот момент вслушивается в затухающий звук колокольчика… Затухающий! Я себе представил, как можно вслушиваться. Ничего не улавливаешь, но ещё веришь, что что-то должно быть, следовательно, что-то недоуловил в последнем затухающем звуке… И все силы — в тишину. И получается, что та энергия, которая шла на защиту от внешней психоэнергетической агрессии, теперь уходит на улавливание звука, которого уже нет. Да ещё в расслабленном состоянии! Хитро!

В.: Что такого хитрого? Таких приёмов — множество. Взять те же рамки… То же самое.

П.: Да, я всегда подозревал, что если профессионал может видеть, то он всё увидит и без рамок.

В.: Разумеется. Говорят так: рамки нужны, чтобы клиенту было наглядней.

П.: Брехня. Клиент и так примет всё, что ему подавляющий на уши навесит. Дело не в наглядности, просто другой способ деструктурирования сознания. Человек концентрируется на рамках, от которых он не знает чего ждать, смотрит, как они в руках у целителя начинают вращаться, начинает представлять невесть что, сознание перегружается, деструктурируется, и слова целителя легче внедряются психоэнергетической травмой.

В.: Может быть.

П.: Я ещё со времён работы в сыске некоторые приёмы жулья знаю. Это же артисты! Вот, помню, раз одного пытались задержать… Так он притворился… Ладно, не буду… Внешне, действительно, может показаться, что рамки, как и внушают, для наглядности. А что там наглядного, если рамка начинает крутиться? Крутится — не крутится, но что за этим вращением стоит, всё равно толкования. Это очевидно. В конечном счёте, опять деструктурирование сознания. А можно эффект усилить. Скажем, клиент стоит, уставившись на рамки, как баран на новые ворота, млеет, а ему с интонацией восхищения говорят: «Вы не поддаётесь диагностике. Вы уникальны. В вас что-то есть». Это же ломовой приём! От этого что-то есть у всех голова кругом идёт от гордости. Это же ещё надо представить: что-то! Расслабляются — и бери тёпленьким. В это что-то можно вложить смысл совершенно любой, но вполне достаточный, чтобы ошалеть от гордости. В сектах есть похожий приёмчик. Тоже ломовой. Клиенту говорят: «Вас Бог ведёт». И достаточно! Меня!! Бог!! И Он меня оценил! Понял! Не помню, чтобы кто самодовольную улыбку мог сдержать.

В.: Не знаю насчёт сект, а вот в нашей русской церкви так делают.

П.: А я не вижу большой разницы между сектой и госцерковью. Кстати, это известный анекдот из жизни Толстого. Один православный архиерей стал Льву Николаевичу доказывать, что католическая церковь есть самая опасная секта, как раз потому, что самая большая. Лев Николаевич понял и с тех пор православную церковь тоже стал называть сектой.

В.: А архиерей? Понял?

П.: Сомневаюсь. Ведь он же архиерей. Что ложная малая церковь, что госцерковь — одно и то же. Но в Центре изощрённей: что-то — это действует сильнее. Можно позволить себе представить вообще всё что угодно.

В.: Ох! И почему люди так устроены? Почему они с большей готовностью готовы поверить в любую чушь, лишь бы она им гордость подхлёстывала, а в правильное — ну никак!

П.: Да, такие мы, люди. А ты прямо древний пророк — слово в слово. Их то же самое возмущало… А ведь тебя, судя по рассказам твоей дочки, тоже купили: третий глаз, сказали открыт, не как у всех, да и всё такое прочее…

В.: А я и не скрываю.

П.: Человека ловят на том, что у него слабее всего… Да и очень комплексно действуют. Взять ту же одежду… И одежда тоже для того же. Я помню, когда я первого целителя увидел, бывшего священника, так прямо ошалел — такая странная на нём одежда была. Совершенно необычный покрой, да и цвет…

В.: Наверное, суфистская. Они сейчас все в суфистские одежды обряжаются.

П.: Суфические? Ты читала суфиев?

В.: Ничего не читала.

П.: А я читал. Как же мне поначалу понравилось! В особенности первые несколько десятков страниц. Я тогда в церкви, наверное, года полтора уже был. Потом стал повнимательнее вчитываться… Разочаровался. Очень ограниченный круг идей. Словом, есть некий уровень банальностей, который воспринимается читающей публикой как религиозность. Тем более если подаётся поэтически… Печальная песнь свирели — душа, оторванная от своего Бога… Свирели делали из стеблей тростника, то есть части, отрезанной от корня. Корень — Бог, без Него душа тоскует. Красиво. Общий образ, наверное, для всех суфиев.

В.: Но ведь правильные же слова говорятся! Это-то и сбивает с толку. Поди попробуй разобраться сразу!

П.: В каком смысле правильные? Правильные только несколько лозунгов. Первоначальных. А потом начинается не имеющая смысла абракадабра, пытаясь понять которую, только открываешь им двери для внушений.

В.: А как разобраться, если ни сам человек Библии не читал, да и кругом тоже, в сущности, никто? А слова такими правильными кажутся, так цитаты подтасованы!.. Сейчас повернём или на следующей улице?

П.: На следующей лучше. Но как же суфии? Как же суфические одежды? Ведь Центр, насколько я понял, начинает свою деятельность с молитвы у икон. Да и во время «сеансов» призывается имя Христа… Суфизм отвергает Христа как первооснову даже по форме.

В.: Да. Но и суфизм тоже входит. Молитва, как там говорят, может произноситься на любом языке. Бог один, потому Он и исцеляет по молитве на любом языке.

П.: Или вообще не на языке, как у пятидесятников. А просто на тарабарщине, как у неспокойно спящего человека. С дремлющим критическим мышлением. Главное, чтобы «молящийся» был императором, а «исцеление» не замедлит навалиться. Только пятидесятники для деструктурирования сознания используют более простые приёмы: ритмику, речь с нарушенной логикой, сгоняют в толпы. Ты же знаешь, как в толпе эффективно отключается критическое мышление. Деструктурируется. В толпе некрополе очень напряжённое из-за перекрывания множества незначительных полей.

В.: Знаю. Поэтому в Центре так хорошо к пятидесятникам и относятся — своими считают.

П.: Правда?

В.: Правда. Однажды мы искали ещё одно помещение для сеансов, заходим в один подвал, а там как раз пятидесятники. Так мой, так сказать, дорогой экстрасенс принюхался и говорит: «Ого! Родным запахло!»

П.: Запахло?

В.: Да. Родным.

П.: Родным запахло… Родное, действительно, пахнет. А пятидесятники в тёмном своём экстазе превращаются в абсолютное родное… Что и говорить — характерная деталь! И исчерпывающая характеристика. Обеих сторон. А ведь и моя целительница, вторая жена, то есть, тоже чуть пятидесятницей не стала. Раз дома не ночевал, уж не помню почему, а она как раз с ними встретилась, в метро рядом подсели, привела домой, потом до трёх часов ночи выпроводить не могла — всё вокруг неё молились. Так потом она сама не своя была. Из транса всё выйти не могла, не замечала даже, что к ней обращаются… И ушла бы к ним, если бы её две дьякониссы не запугали.

В.: Запугали?

П.: Ага. Нехристианский метод воздействия. Логически с ней было невозможно. Рвалась туда… А у меня от этих пятидесятников только голова болит.

В.: А им нравится. У них даже вкусы схожи. Так я после того подвала и стала бояться всяческих сект. Поэтому так испугалась, когда читала предисловие к твоей книге. Когда узнала, что принадлежишь ты к… непопулярной церкви.

П.: Ну, что было — то прошло. Значит неважно, говорят, на каком языке? Правильно. И даже вообще не на языке — всё может молча происходить. Мне в этом городке рассказывали, как Свидетели Иеговы обходили дома с призывом присоединиться к их организации, так их пригласили в комнату, где лежала парализованная женщина. Они входят, чтобы о той «помолиться», только вошли, слова даже не успели сказать, а она уже вскакивает с истошным: «Иегова-а-а!!!» Так для местных Свидетелей Иеговы этот случай, явно, самое сильное подтверждение, что их учение правильное. Скажем, что Христос во второй раз на землю уже пришёл, и было это в 1914 году.

В.: Каждому своё.

П.: Насколько я их знаю, разговаривать с ними бесполезно. Скажи им, что командир местной воинской части тоже исцеляет, так они его сатаной окрестят, но своих — нет. Тем более, этот истошный вопль: «Иегова-а-а!!»

В.: Но я ещё раз: все они говорят очень правильные слова! И в Центре тебе тоже скажут, что они сами по себе — ничто. Что всё от Бога, исцеляет Бог, а они, грешные, только послушные Его орудия. Поди разберись.

П.: Но ведь ты же разобралась?

В.: Ну, я!.. Ты же знаешь мои обстоятельства. А потом, я ведь молилась! Чтобы Бог послал мне такого человека, который помог бы мне во всём этом разобраться.

П.: Ещё неизвестно, кто кому помог. Кое о чём, до того как встретились, я догадывался, но не до такой степени. Потом это точное совпадение обстоятельств, да и судьба разве что не в точности та же самая. Скорее, я сам больше получил. Хотя, казалось бы, помогал тебе.

В.: Да, я это замечала. Как будто сам освобождался.

П.: Да я был в той же яме. Только формы отличались — сатана меня тоже подловил, но по-другому, не как в Центре. Всё было тоньше. Сомневаюсь, чтобы я на магические кристаллы да на колокольчики клюнул — уж больно всё это государственную веру напоминает: те же на одежде священника блёстки, кадило вместо маятника, те же деструктурирующие сознание свечи…

В.: Да-да, свечи — это у них обязательно.

П.: …и манера речи. В православии: «истинный верующий», а тут — «сильное биополе». По мне, так это одно и то же — синонимы. Представляю, как в Центре учат! Дескать, есть люди, избранные Богом, разумеется, истинные, которые обладают сильным биополем. Это — дар свыше. Но это, говорят, дар очень опасный, потому что, если он, избранный, подумает хорошо — то ближний будет исцелён, а если оступится — а кто не грешен! — и подумает плохо, то ближний заболеет или даже умрёт. Потому величайшая перед Богом ответственность. Так говорят?

В.: Так.

П.: Заметь, я этого никогда и ни от кого не слышал. И целительской литературы не читал. Но я знаком с технологией продажи дешёвых аудиокассет. На них крупными буквами написано: высокая разрешимость, сильное (чистое) звучание и т. п. А на хороших кассетах, для профессионального пользователя, между прочим, такую похабень не пишут. Технические характеристики, част`оты — да, но не оценки: высокий, сильный, чистый, истинный. Это на барахле пишут: истинный.

В.: Ты — умный.

П.: Спасибо. Только большого ума не требуется, чтобы сравнить методы торговли плохими кассетами с методами подачи любой из госрелигий. Там чуть что: я — истинный (мусульманин, христианин, комсомолец или кришнаит), наша религия — истинная, он — истинный верующий (адвентисты тоже очень любят об этом говорить). Штука заключается в том, что подобного рода эпитеты работают только с голоса подавляющих индивидов. Которые могут эту самооценку вдавить ржавым цилиндром в череп — и с ним, цилиндром, не поспоришь, критически мыслить автоматически запрещено. А если человек энергетически не подавляющий, то такие в его устах эпитеты звучат более чем неубедительно. Нет им веры. Нет той убедительности, какую привыкли чувствовать рядом со жрецами любой из признанных форм, неубедительность же вызывает гиперкритицизм, а потому усмешку, и поэтому неподавляющие из своей речи такие слова, как «истинный», «сильное», «белый», «просветлённый» и т. п. вынуждены исключать. Речь Христа отличалась от речи первосвященников прежде всего энергетически. Поэтому вполне естественно, что Он попросту вынужден был изъясняться притчами, чтобы догадывались. Догадка разве что не единственный способ проникнуть далее поверхностных слоёв сознания. «И без притчи ничего не говорил им».

В.: Так написано?

П.: Да.

В.: Мне тоже всегда не нравилось, когда ярлыки вешают. Кто, кроме Бога, может знать, кто более истинный?

П.: Согласен. И чем более я учусь в зависимости не попадать, тем смешнее такое слушать. И тем ужасней смотреть на тех, кто в эти зависимости попадает. Так что только гипнотизёры могут себе позволить эту словесную подмену: сильное некрополе объявить сильным биополем. А эта подмена им необходима. Уже само по себе слово становится как бы теоретической базой для формирования мышления клиентов. «Биополе», тем более сильное, — слово в абстрактно-смысловом значении целиком положительное, вызывает интеллектуальную ассоциацию с жизнью, светом, утром. Формально вроде бы всё правильно: био — это живое, а живому организму должно быть присуще живое, всё — и его поле в том числе. И это было бы так, если бы не грехопадение Адама и Евы, из-за чего до конца, до Дня Господня на земле воцарился грех. Поэтому говорить, что человеку присуще только биополе — это обман. Такая же производится подмена, как и со словом «экстрасенс». Ведь целители «сокращают» свой титул с «экстрасенса-целителя» не до «целителя», а до «экстрасенса» — невинно, казалось бы, но и это не случайно! Сознание будущей жертвы невольно сразу концентрируется на анализе естественного феномена чувствительности. Но не на этом должна концентрироваться критическая сила ума! «Экстрасенсы», в исходном смысле слова, вообще другая категория людей. А эти, из Центра, — целители. И поле у них не «био», а «некро». Две подмены в ключевых словах — это закономерность. Осмысленный подлог.

В.: Подлог — это, наверно, от слова подлость.

П.: Наверно. Бог исцеляет по другому механизму, чем в Центре. И апостолы — тоже.

В.: А как?

П.: Пытаться претендовать на знание как — это, наверное, было бы нескромно. Как угодно, но только не перекодированием! А Христос от современных целителей вообще всем отличался, начиная с того, что одежду носил скромную, добротную и практичную, и кончая тем, что чудеса, которые совершал, даже чудесами не называл.

В.: А как?

П.: Делами. А вообще я занятное в Писании открытие сделал. Слово «чудо» в Писании, так же, как и слова «вера», «покаяние», «вино», имеет минимум два значения. Первое — это чудо в понимании народа, второе — в понимании апостолов. Содержание этих понятий явно не совпадает. Например, есть кажущееся противоречие в первых главах Евангелия от Иоанна. Претворение воды в роскошнейший виноградный сок Иоанн так и назвал — первым чудом. Это начало 2-й главы. Второе же чудо — Иоанн так и написал: «второе чудо» — Иисус сотворил в Капернауме, исцелив сына царедворца. Это — конец 4-й. Но поразительно то, что в промежутке между первым и вторым чудом Христос совершил их множество!! Во всяком случае, так полагал народ в Иерусалиме. Это во 2-й главе написано. Так думал и Никодим, который, придя ко Христу ночью, так и заявил: «ибо таких чудес, какие Ты творишь, никто не может творить…» И это до второго чуда! Соединить это возможно, только предположив, что и народ употреблял слово «чудо», но в значении ином, чем обученные Христом апостолы, а ведь Евангелия свои апостолы писали уже умудрёнными… Я поначалу подумал, что там какие-то разные слова употребляются — в греческом синонимов множество — ан нет, посмотрел древнегреческий подлинник — одно и то же! Вообще-то, синонимов «чуда» на греческом шесть, Христовы «дела» — седьмое. Но в начале Евангелия от Иоанна там одно только и употребляется…

В.: Так какие же чудеса творил Христос, которые чудесами не были?..

П.: …но были чудесами в представлении народа. Чудес, которые творил Христос, было всего четыре типа. Первое — природные: утишал бурю, пятью хлебами кормил тысячи. Второе — исцелял. Третье — оживлял мёртвых. Четвёртое — даровал рождение свыше. Рождение свыше, очевидно, жителей Иерусалима заинтересовать не могло. Если бы Христос остановил на глазах у всех солнце, то вряд ли бы Его решились распять. Воскреси Он мёртвого — апостолы бы не забыли записать.

В.: Остаётся последнее — исцеления.

П.: Да, как ни крути — только исцеления. Между вторым и первым чудом. Рядом со Христом люди исцелялись! Но эти потрясшие воображение народа исцеления совершал не Христос-Бог, а Иисус-человек!! Не греховный, разумеется, человек, а Божий. Просто биоисцеление происходило без непосредственного вмешательства Отца. Просто от того, что рядом со здоровым человеком люди заряжались здоровьем. И было бы странно, если было иначе. Если бы не так, то второе чудо исцеления в Капернауме было бы сотым. Или пятисотым. Отсюда следует поразительный вывод, достойный статуса принципа: не всякое чудо, даже из совершённых Иисусом, были Отцовыми!

В.: То есть, ты хочешь сказать, что Христос вылечил множество заболеваний не как Бог, а как просто человек, хороший человек, возможно, просто добрым советом…

П.: Да. Своим влиянием. Присутствием. Возможностью с Ним расслабиться. Исповеданием мусора тела памяти. Здесь исцеление не обязательно связано с рождением свыше. Я же скольким жухлым и зрение вернул, и всякие там хронические гаймориты с тонзиллитами… Многие люди это за чудо воспринимали. Говорили: Ал — Божий человек. Но это — просто техника. Психотерапия. Ею, похоже, и Иисус занимался. Непреднамеренно. И без разговоров. И правильно делал.

В.: Ты это, верно, сам открыл?

П.: Сам. Во всяком случае, без участия людей. Что удивительно, богословы, похоже, до сих пор не замечали, что второе чудо, исцеление, в глазах народа было уже не вторым.

В.: А может быть, им невыгодно замечать.

П.: Может быть. Скажем, охраняя авторитет якобы заступников и угодников. Но то, что сатане выгодно, чтобы люди этого принципа не понимали — это факт. Публика мается, никак не может понять, что не всякое исцеление, кажущееся чудотворным, от Бога, а тут принцип ещё более высокий: не всякое исцеление Христа — чудо Божье. Первый принцип понять легче, потом и второй освоить не сложно — а это сатане явно не по сердцу. Ну а признанные богословы, как очевидно было ещё ветхозаветным пророкам, — верные орудия, но явно не Божьи…

В.: Ну, я думаю, таких открытий в твоей книге не одно. Хорошо.

П.: Но это всё, если можно так выразиться, лечебный психокатарсис, Божий метод гораздо выше. Это для неподавляющих. Апостолы именно такими и были. Поэтому они уступали место Богу.

В.: И в Центре тебе скажут, что они, народные целители, ничто, всё — Бог. А они сами от себя ничего не делают, только проводники Божественной воли и энергии. Орудия в руках Божьих. И их не переубедишь. Я уже пыталась.

П.: Не сомневаюсь. «Скажут», «говорят»… И им — верят… Но ведь можно…

В.: И на это они тут же придумают ответ. Жонглировать цитатами, в том числе и из Библии, они умеют в совершенстве.

П.: И всё равно что-то надо сделать. Написать книгу.

В.: Для них — бесполезно.

П.: Я и говорю: остаётся психокатарсис. Для жертв. Заглянул в себя, и — всё видно…

В.: И заповеди. Я, в сущности, сама виновата в том, что со мной произошло. Нужна чёткая опора. А когда мировоззрение не приведено в систему, то одно и то же можно и так увидеть, и эдак. Ты меня понимаешь?

П.: Да.

В.: Ещё на меня сильно подействовало, когда я увидела, как они живут. Как живут и о чём думают. И это при тех словах, которые они говорят!

П.: Насколько, всё-таки, в этой жизни ничего не меняется! А если меняются, то только внешние формы. Подавляющие как были всегда признанными, так ими и остаются. Меняют только вывески. Была католическая инквизиция, её обличили, объяснили, что от Христа в католичестве ничего нет, все вроде бы поняли, церковь разогнали, так публика на смену призвала Наполеона. Наполеона убрали на остров Святой Елены — пришли другие, такие же. Но под другими названиями. У нас в стране — то же самое! Народ после социалистической революции с энтузиазмом рушил православные храмы, гадить в них ходили разве что не толпами, а ведь незадолго до того те же самые люди там поклонялись, ночи напролёт на коленях выстаивали! «Прозрели»! Не помню, кто вывел такой закон: чем кардинальнее меняются символы, тем в большей степени ничего не меняется. Был крест, стала звезда, потом опять крест — а что изменилось? Изгадили храмы — явился Сталин с той же самой инквизицией, только теперь атеистической. А не приди Сталин, пришли бы Свидетели Иеговы, если бы в те годы их было бы достаточное количество, или пятидесятники. Или целители. Эти, похоже, на подходе.

В.: А они и так уже у власти.

П.: А что, ты считаешь, что слияние православия с системой Центров уже произошло?

В.: Не явно… Но произошло. Скажем, входишь в Центр — висят дорогие иконы из Загорска.

П.: Ну и что? Иконы! Подумаешь! Пошёл да купил.

В.: Не-е-ет, эти иконы не купленные. Эти — дарёные. С благословения высших. Приходят люди — вот, пожалуйста, иконы, исцеляют. Заодно и живая реклама: если понравилось, платите деньги и заказывайте себе такие же. Да и во многих других смыслах соединились. Кто в православие людей поставляет?

П.: Ах да, конечно, они…

В.: Заметь, что прежде чем человека «исцелить» от какой-то дорогостоящей болезни, его посылают в храм причаститься, исповедаться и службу отстоять.

П.: Естественно. Там человек стоит часами, и для того, чтобы сломя голову не выскочить оттуда, должен «смириться», что всё это Богу угодно: и кадила, и блёстки, и некрофилические «лики»… Да и после рожи священника физиономия целителя не вызывает отторжения — похожие выражения, похожая сетка морщин…

В.: А ещё песнопения. Ведь в Центре в приёмной тоже подготавливающая атмосфера создаётся: пластинки крутят с иеромонахом Романом. На проигрывателе, между прочим, моего ребёнка. В сущности, краденом, хотя я сама его и принесла. Иконы, опять-таки, там же висят. Дарёные. Что это как не слияние государственной веры с Центрами?

П.: Ну так это только лишний раз доказывает, что бесполезное это занятие — обличать вновь вылупившиеся или древние формы. Картинки того, что и как творят в Центре, могут быть использованы только как материал для формулирования принципа. Но и это не поможет. И в первую очередь тем, из Центра. Ведь их подпирают тысячелетние традиции государственной религии, вся эта система «святых», в которых эти целители узнают себя, возведение в ранг чуда того, что эти святые творили. Как ни странно, но именно государственные религии, и в частности православие, лишили этих людей всякой надежды… И не только их. Я, например, могу предсказать, что эмоционально-стрессовые формы лечения никогда не будут забыты. Никогда — в смысле до самого Второго Пришествия Христа.

В.: Естественно!

П.: Это следует, хотя бы, из феномена «горячих» миссионеров. Ведь для стороннего наблюдателя наиболее «горячими» миссионерами кажутся последователи наиболее изуверских сект или монашеских орденов. А более порядочные, по сравнению с ними, направления воспринимаются как спящие. А ведь эти «горячие» собой ещё и любуются: в своей горячечности видят несомненное подтверждение изменённого состояния своего сердца. Действительно, оно изменённое, только не в том смысле, который они вкладывают. А поскольку реклама, как известно, определяет всё: отношение потенциальных апологетов, и, следовательно, кассу, то…

В.: То эмоционально-стрессовые методы будут более распространены. Но ведь и психотерапевтические методы не защищены от того, что могут оказаться в руках подавляющих. Взять тот же самый центр Хаббарда. Вся целительская публика валом туда пошла.

П.: Третья волна.

В.: Что?

П.: Третья на моих глазах волна в целительстве. Первая — после того, как социализм со своей официозной наукой рухнул, целители-атеисты оказались не в фаворе, то нахлынула волна целительства чисто восточного. Все разом окунулись в восточную философию, уверовали в переселение душ, стали находить «научные» подтверждения, что их души уже много раз переселялись. Потом всё это приелось, как-то себя изжило, и те же самые люди стали целителями уже «христианскими». Души, естественно, переселяться перестали, а стали проходить «мытарства», «чистилища», чтобы потом получить воздаяние. Стали и этому находить научные подтверждения. Теперь, судя по публике, — хаббардизм. Или хаббардщина? Жаль, изуродуют даже то немногое дельное, что в этой системе есть. Если рассматривать только первичную психотерапию, то неплохая, в сущности, система. Если бы её да в хорошие руки…

В.: Правильно, всё определяет личность человека — есть ли она? Но люди почему-то тянутся к дурному. Пока я в Центре была, народ на заводе шёл ко мне валом: посоветоваться и прочее… По всем вопросам советовались. А потом, когда из Центра ушла, я им стала говорить: куда вы идёте? Откуда вы знаете человека, которому доверяетесь?

П.: Естественно, к тебе после этого перестали ходить?

В.: Естественно. Только один старичок-вахтёр был рад, что я с Центром распрощалась. Он мне и раньше говорил: «Милая, уходи ты оттуда, не место тебе там».

П.: Старичок? Какой-нибудь особенный?

В.: Да нет. Обыкновенный такой старичок, неприметный. Вахтёром у нас работает. На проходной. Пенсионер. Почему-то меня очень любит…

П.: А мне работать в этом Хаббард-центре очень не понравилось.

В.: Но после того семинара, где мы познакомились, ты был в абсолютном восторге.

П.: Я? Да, было дело. Но это было предрешено. Собственно, это повторение твоего сюжета. Как рекламное шоу хаббардовская «Дианетика» великолепна. Теория выстроена прямо-таки с пирамидальной правильностью: чётко, симметрично, плоско, и эта-то симметричность впечатление и производит… Я даже испробовал этот метод на одной… э-э-э… даме лёгкого поведения — работает! Потом стал искать этот Хаббард-центр, всех обзвонил — что за наваждение? — не могу разыскать! Три месяца не мог найти!

В.: Отсрочка. Чтобы мы с тобой могли встретиться. Там. Найди ты его сразу, ничего бы не было.

П.: Да, три месяца… За три месяца я его бросил бы, разумеется. Но вот, представляешь, три месяца мечтаний — и семинар! Исполнение мечты! Эйфория уже от одного этого! Да ещё как всё там поставлено! Подряд 8 часов сплошной рекламы!

В.: Да, реклама там — верх серьёзности. Мне самой очень понравилось. Тут же один курс оплатила. «Общение для `одитора». А ты подсмотрел.

П.: Я?

В.: А ты не помнишь?

П.: Нет.

В.: Нам тогда, после `одитинга, свободное время дали, и я сразу пошла и купила. На весь цикл курсов денег, естественно, не хватило. И хорошо, что не хватило. Но один купила. Выхожу из той комнаты, а ты подходишь ко мне и говоришь: «„Общение для `одитора“ купили?» Я тогда подумала: «Во даёт, уже всё знает, и как ему только удалось?»

П.: Это всё ерунда. Профессиональные навыки. Иной раз смешно становится, когда ведёшь какого-нибудь обормота, а он мечтает, что за ним никого. Подходит, скажем, к телефонному автомату, оглядывается, как бы кто не подсмотрел, какой номер телефона набирает, заслоняется, а ведь всё равно я этот телефон записываю.

В.: А как это?

П.: Много будешь знать — скоро состаришься.

В.: Нет, скажи!

П.: Очень просто: подходишь и запоминаешь номер, который подозреваемый набирает.

В.: А он тебя не видит?

П.: А он меня не видит. Но мы отвлеклись. Я — как истинный жмот — курсов оплачивать не стал, а сразу отправился в этот Хаббардовский центр устраиваться работать. Мне кто-то из супервайзеров сказал, что для сотрудников эти курсы бесплатно. Но мне тогда сразу же, в первый же день, не понравилось, какой там солдафонский дух стоит. К примеру, познакомился с одной женщиной. Год уже почти там работает. А поскольку все там работают ради того, чтобы пройти курс психотерапии, то, естественно, её там по Хаббардовскому методу лечат. Мучается от болей в спине, а всё без толку. А явно, что всех делов секунд на тридцать. Я ей предлагаю…

В.: Молодой женщине…

П.: Она замужем.

В.: Разве это имеет значение?

П.: Я ей предлагаю: «Давайте в момент сниму боли, что вы мучаетесь?» Метод объяснил. А она мне: «А нам запрещено-о-о…» Что тут сделаешь?! И это притом, что у неё муж не просто медик, но и научный работник. Тема его диссертации — бесполезность хирургического вмешательства при воспалениях внутренностей. Вырежешь язву — она тут же вновь образуется. Потому как психического происхождения. К этому выводу он после множества хирургических операций пришёл. Следовательно, уж кому как не этой даме понимать, что абсолютного ничего в мире познания — нет. Но она — как зомби! Им, действительно, под страхом прекращения одитинга, причём прекращения навсегда, запрещено прибегать к другим системам психотерапии. Вот они всего и боятся. Вне хаббардщины нет спасения.

В.: Как у католиков: вне их церкви нет спасения. История повторяется. И — своеобразное отлучение. А мне не понравилось, как они там ходят. Ведь как на плацу маршируют. Все идут, чеканя шаг. Ведь все до одного! Как штампованные! Как из фильма ужасов о построении новой цивилизации!

П.: Да, ты это мне уже говорила. Но повторяется не только православие с католицизмом, но и сталинщина. Хаббард, как и Сталин с Гитлером, прекрасно понимал, что побеждать может только иерархия, в которой нет людей, а есть штампованные, которые не остановятся ради организации ни перед чем, даже с клеммами Е-метра (детектора лжи) в руках будут пересказывать слова своего приятеля за соседним столом. К этому обещание светлого будущего: после их одитинга превратиться в оперирующего т`этана.

В.: А это что такое?

П.: А это астральное тело. После того как над тобой поработают высшие специалисты организации, астральное тело начинает независимо от тела физического перемещаться в пространстве. Это и есть наивысшее счастье. У них там это всё измеряется. Счастье обыкновенного человека — 4 единицы, обыкновенное его состояние — 2,5, а заплатившего за полный курс одитинга и прошедшего его — а это не один год обработки — 40 000 единиц счастья!! Сотрудникам организации — скидка. Вот они там все и трудятся за одитинг… А насчёт новой цивилизации — да, заявляют, именно цивилизацию новых людей они и строят. Ни больше, ни меньше. Я как стал переводить ихние письма для служебного пользования — так у меня глаза на лоб полезли! Ну, думаю, попал! А у меня это всегда так. Если что где происходит — так я непременно в самом центре оказываюсь. Стал изучать, что это такое — хаббардизм, так сразу же в центре этого Центра и оказался. Как бесценному кадру, писателю и переводчику, немедленно дали переводить письма для служебного пользования. Только условие — сидеть и переводить там, в их Центре. Я поначалу был недоволен, всё-таки дома удобнее, а теперь понимаю: так даже лучше. Лучше потому, что мог наблюдать. Взять хотя бы их утреннюю гимнастику. Ведь что делают? Соберутся в толпу, тесно стоят, плечом к плечу, и начинают скандировать… названия отделов! Китайская гимнастика это у них называется. Что после этого удивляться, что ходят, чеканя шаг. Но главное — это то, что я там совершенно не мог работать! Засыпал, как после здешней Зои. Сидя засыпал — и всё тут! Выработки, соответственно, нет.

В.: Помню, ты рассказывал, что уходил под крышу спать. На чердак.

П.: Да, а уборщицы меня гоняли. Словом, похоже на твой Центр. Всё те же самые благородные слова. И как в твоём Центре ругают чёрных магов — за сатанизм, — так и здесь обязательный курс об антисоциальных индивидах и о формальных двенадцати признаках их распознавания. Только подавляющие всё равно там. Может, какие-то виды некрофилов они и отсеивают, но, похоже, лишь не способных вписаться в такого рода иерархию. Главные, похоже, остаются. А их тестирование…

В.: Я, кстати, по их тесту им не подхожу. Не прошла.

П.: Так ты и за тестирование платила?

В.: Да. И не прошла.

П.: А я сэкономил. Прошёл его как потенциальный сотрудник. И тоже неудачно.

В.: По-моему, всё очень закономерно.

П.: Похоже… Так что публика там подбирается особая. Кто знает, может, из бывшего твоего целительского Центра в этот Хаббард-центр перебираются.

В.: Это уже происходит.

П.: Жаль. А ведь метод сам по себе неплохой. Не такой, конечно, эффективный, как психокатарсис, но уж, во всяком случае, получше многих. Но если одитинг станет проводить некрофил…

В.: То вместо вычищенной у клиента старой травмы — другую!

П.: Точно! А поскольку человек расслаблен, глаза при одитинге закрыты, то вычистят ему, положим, 30 единиц нездоровья, но за это время вчистят не 50 единиц новых, как у целителей, а 80, то какая разница? То на то получается. Как в одном случае в итоге — 80 единиц нездоровья, так и в другом — те же 80.

В.: А потом время пройдёт, они ещё что-нибудь придумают. Так и будут переливаться из одной формы в другую. И всё с тем же самым результатом. Даже если возьмутся и за лечебный психокатарсис.

П.: Что, вполне вероятно, и произойдёт. И будут убедительно доказывать, что психокатарсис замечателен и превосходит все прежде известные методы. Публика валом пойдёт под травмы. Правильно ты сказала: всё, в конечном счёте, определяет то, какой рядом оказался человек.

В.: Точно.

П.: Но это уже не будет психокатарсис, потому что не будет происходить очищения души. Будет изменяться месторасположение и интенсивность деформаций, но поле-то всё равно останется деформированным. Это не психокатарсис!

В.: А поди это кому докажи. Что видимость техники вопросов и изменяющихся образов — ещё не очищение. Тебя слушать не станут.

П.: Так вот именно поэтому я и утверждаю, что эмоционально-стрессовые методы не отомрут никогда! Ярким некрофилам с психокатарсисом не по дороге, потому что путь их не к жизни. А раз к смерти, то под видом лечения они всего лишь находятся в тех местах, где есть боль, болезни, страдания. Много времени в поликлиниках, аптеках и больницах они тратят вовсе не потому, что хотят стать здоровыми в смысле приближения к жизни. «Болея», они как бы уже находятся на полпути к состоянию смерти, они тогда от себя самих умиляются до слёз. Размышляя о смерти, предпочитая поле себе подобных в очередях поликлиник, стремясь попасть всё к более и более признанному медицинскому светилу, — они тем выбирают смерть! Модные доктора — это вовсе не глупость, как говорил Толстой. Всё это не просто так! Человек не так уж безнадёжно глуп, во всяком случае, на уровне бессознательного. И если кто с жизненными ситуациями часто не справляется, то истинная причина в том, что подсознание его с этими ситуациями справиться и не стремится, потому что удача уводила бы от смерти. И ещё. Так ли уж случайно люди так мало читают умных книг? Нет. Боятся потревожить агонизирующее тело мировоззрения. Лучше к медицинскому признанному светилу — авось очередная психоэнергетическая травма добьёт тело памяти. А вместе с этими телами — и тело физическое. Духовное и не рождалось.

В.: Поэтому…

П.: Поэтому эмоционально-стрессовые методы останутся как бесценная возможность под видом лечения получить ещё. А видимость лечения необходима: Слово всё равно в них живёт, совесть, следовательно, обличает, поэтому Его обойти требуется. Сатана хитёр, верные ему кодируют не только мусором с откровенным звучанием, но и по формальному звучанию мусором как бы нравственным.

В.: Вот уж точно!

П.: Поэтому психокатарсис — это, прежде всего, самолечение. Поэтому — вне воздействия некрофилов. Истинное самолечение всегда Боголечение. Самокатарсис тоже можно извратить.

В.: Всё можно. Если очень захотеть.

П.: Живой бог на земле Порфирий Иванов умер, но исцелять своих последователей не прекратил. Верующий в Иванова выходит, скажем, в лес, разувается, тем, якобы, соединяясь с природой, и говорит: «Учитель, исцели меня!» — и получает исцеление. Причём те, которые исцелялись от ещё живого «Живого бога на земле» Иванова, и после его смерти исцелялись уже от мёртвого «Живого бога», и при этом никакого ухудшения в качестве исцелений не ощущали. Это предпоследний шаг перед некро-«самолечением». Перед подключением к первоисточнику смерти. Перед видимостью самолечения. Самолечение — это, в большинстве, всё-таки только видимость. Но для того чтобы в некро-«лечении» не было сбоев, сатана очень хотел бы, чтобы обращались к мёртвым. Якобы, в некоем смысле, живым. Тем же Ивановым, коим в истории человечества несть числа. В каждой «религии» — свой. В Центре наверняка тоже должен быть какой-нибудь. Из территориально-культурных соображений, он явно из святцев.

В.: Точно. Есть. Святой Пантелеймон. В Центрах обязательно его икона висит.

П.: Ну вот, пожалуйста! Что я говорил!

В.: Но ведь не только Пантелеймон. Помнишь: «Именем Иисуса Христа, злой дух болезни, выйди вон! Дух здоровья — войди!»

П.: Я слыхал формулы и посложнее.

В.: Я тоже. Их множество. Но имя…

П.: Имя Божье не набор букв и звуков. Да даже и по библейской лексике «имя» — это многозначное слово. Одно значение — привычная метка человека, набор звуков, а другое — это характер. Самое главное в человеке. Об этом особенно в Ветхом Завете много говорится.

В.: Покажешь мне?

П.: Обязательно.

В.: Ты не подумай, что я тебе не верю. Наоборот, чувствую, что именно так и должно быть. Просто очень учиться хочется. Я вообще, сколько себя помню, всё время где-нибудь училась. На работе вечно меня на какие-нибудь курсы посылали… Тогда учиться хотелось, а сейчас и подавно. Всему-всему!

П.: Прекрасно! И я с удовольствием тебе составлю компанию. Будем учиться вместе! Я тоже, во всяком случае, после института, всё время чему-нибудь учился. Самым неожиданным дисциплинам. Столько ещё неизвестного — и так всё это интересно! А ещё мне очень хочется всё, что я прежде читал, ещё раз перечитать. Хорошее, я имею в виду. Совершенно, чувствую, новыми глазами всё увижу. И вообще, мне кажется, что до встречи с тобой я не жил. То есть, не совсем корректно я выразился… Бог-то меня повернул в нужную сторону уже не первый год, но я весь был так увешан… Ненужным. Бог постепенно развязывал, я разгибаться начал. Но когда ты в моей жизни появилась, я и вовсе распрямился. Спасибо тебе!

В.: За что?

П.: За то, что ты существуешь. За то, что ты такая…

В.: Ты на чём-то остановился?

П.: Нет, я серьёзно. Я до тебя очень верил словам. Пытался понять, что у человека в душе, размышляя над его словами. А с тобой не только бросил слова слушать, но и поступки, понял, ничего не значат.

В.: Ты на чём-то остановился?

П.: Тебе мои рассуждения интересны?

В.: Очень! Имя…

П.: Имя… Да… Конечно. Когда призывается якобы имя Господне, но на самом деле это не более чем определённая комбинация букв, то происходит нечто противоположное Божьему и получаются исцеления, по качеству не уступающее исцелениям от «Живого бога» Иванова или от мёртвой проститутки Констанции. Или ещё от кого-нибудь вроде того. И хотя звук имени Христова сатане не опасен, всё-таки надёжней увести ещё дальше. К Иванову, к Пантелеймону, ещё к кому. По той же сатанинской логике, по которой дьяволу мало того, что под его водительством фарисеи опошлили субботу, он сверх того потрудился перенести и без того видимость покоя на любой другой день… Будто ритм Вселенной не более чем формальность.

В.: Да, так…

П.: Поэтому глубины психокатарсиса возможны только в имени Христа, и даже более того — в Его Личности. В идеале психотерапевт не более чем тренер, узнав у которого о технике зрительных образов, человек, вернувшись домой и став на молитву, освободился бы от травм души. В особенности от травм, нанесённых теми индивидами, которые умеют внушить, что обладают сильным биополем. Ты знаешь… ты знаешь, а ведь мне сейчас идея пришла!

В.: Какая?

П.: Мы с тобой в чём расходимся? Ты считаешь, что психоэнергетическая травма наносится, когда один человек о другом зло подумает. Так?

В.: Так. Он может подумать подсознательно, не осознавая… Но в Центре учат, что если подумает хорошо, то добро несёт, а если плохо — то зло. Поэтому целитель особую ответственность несёт перед Небом.

П.: Хорошо. А я всё время с тобой не соглашался, говорил, что психоэнергетическую травму получить рядом с некрофилом можно в любое время. Просто потому, что человек такой. Вне зависимости от того, что в данный момент происходит на понятийном уровне его мышления. Так?

В.: Во всяком случае, ты так всегда мне говорил.

П.: Так вот мне сейчас пришла идея, как эти точки зрения соединить! От некрофила идёт некий фон. Одну, если ты помнишь, психоэнергетическую травму в половую сферу, дюралевую пластину, как мы выяснили, я получил, просто ожидая автобуса на остановке. Один был, после работы.

В.: Ты, верно, тогда думал о сексе.

П.: Завсегда об энтом самом думаем! Кхы-кхы! Но травмы-то получал не всегда! А мужчину того, который мне эту травму залепил, я даже и не видел, за спиной стоял. Вряд ли он обо мне специально думал…

В.: А может, думал? Ты — высокий, интересный. Позавидовал.

П.: Преувеличиваешь. Высокий — да, но стоял к нему спиной… Не будем спорить! Мяч всё равно круглый, даже когда он и не катится. Поэтому не удивлюсь, если эксперименты покажут, что некрофилы травму нанести могут даже пока спят. Но спят они не всегда и иногда ещё некрофильно думают. А мысль весьма материальна…

В.: Это уж точно.

П.: А если ещё и подумают, в том же, естественно, духе, в котором и живут, то в таком случае их «исцеляющая» сила резко возрастает. А когда не думают — падает. Но не до нуля! До уровня того самого всё убивающего фона. При таком раскладе наши с тобой позиции совмещаются.

В.: Я подумаю. Я так сразу тебе ничего сейчас не скажу…

П.: Да я, собственно, и не настаиваю. В сущности, какая разница — до нуля или не до нуля? Главное… Да я сам не знаю, что, в сущности, главное…

В.: Знаешь.

П.: Я не в этом смысле. Ты и так интуичишь, хоть я энергетически и не признанный, не «сильный»…

В.: По поводу чего я чрезвычайно счастлива!

П.: Ещё мне кажется, что эта теория о «сильном биополе» придумана для того только, чтобы был повод использовать это привлекательное для толпы слово — сильный. Экстра! Ведь в слове экстрасенс главное не сенс, а экстра. А для нашей гипотезы…

В.: Твоей.

П.: Нашей. Эта «сила» — полное бессилие. Ни друзей, ни здоровья. И половинки нет, потому как для «сильных» их в принципе не существует. Ведь только Бог с`илен свести на этой земле с той единственной, которая действительно единственная…

В.: И с единственным. Я слушаю тебя…

П.: …и вытащить из самых бесподобно опасных мест, пусть даже кругом трупы. Вспомнить хотя бы то танковое безумие в Столице… Безумие, выплеснувшееся за пределы Центра… Или банду в азиатских горах. Но как в сказке — всё нипочём.

В.: Что поделать, такие мы с тобой.

П.: Иванушки-дурачки. Помнишь, ты мне об Иванушке-дурачке в первую неделю знакомства говорила? Об Иванушке-дурачке из народных сказок, что это я. И объяснила: наивный. Все его обманывают. Но потом всё равно в жизни получает самое лучшее. Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем я до конца понял, что ты мне тогда сказала.

В.: Что ты точно он, я поняла сразу, как только на тебя взглянула. Что ты, несмотря на свою образованность, наивен, пусть даже в лучшем смысле этого слова, и тебя обмануть — нет ничего проще.

П.: А ведь Пьер — тоже Иванушка-дурачок. Я только удивляюсь, почему никто из филологов-исследователей не обращал на это внимание. Пьер — Пьеро! Ведь Толстой не просто так давал имена. Даже то, что у его Вронского лошадь была Фру-Фру, не случайно. Это было имя героини пьесы, которая в то время была у всех на слуху. Она страстно полюбила, бросила маленького сына, но потом погибла. Так вот Вронский, который переломил задом спину Фру-Фру, а потом над ней умирающей стоял с трясущейся челюстью — это аллегория, прообраз трясущейся челюсти Вронского над телом Анны, после того как она ему впервые отдалась. В романе даже имя лошади не случайно! А тем более имя любимого героя. Тем более что подобно тому как у всех читающих современников Льва Николаевича на слуху было имя Фру-Фру, также на слуху было и имя Пьеро. Ведь российская читающая публика той эпохи в обязательном порядке владела французским языком и попросту не могла не знать, что французское имя популярного театрального персонажа — это уменьшительное от имени Пьер. И публика, и сам Лев Николаевич, встречая это имя, вызывающее столь отчётливые ассоциации, не могли не догадаться о характере и судьбе героя — отправной точке, основных перипетий и его победы. Тогда, в XIX веке, когда Толстой работал над «Войной и миром», Пьеро был отнюдь не тем Пьеро из века двадцатого, которого декаденты превратили в гротескного печального любовника. Нет, в XIX веке Пьеро оставался тем же, кем он был при своём появлении на сцене в XVII веке — парнем, прибывшим в чуждый ему город из сельской глубинки, одетым просто, разве что не в мешковину, а порой действительно в мешок, простоватым, но своей смёткой преодолевавшим все нагромождаемые вокруг него обманы. Или, выражаясь на несколько ином диалекте, — освобождаясь от последствий разнообразных случаев гипнотического воздействия. Это — Пьеро. Но и толстовский Пьер именно таков!

В.: Да. Конечно.

П.: Кстати, Пьеро и до декадентов нёс в себе некоторый потенциал облика печального любовника, во всяком случае, в том смысле, что любовником был, но в анальном смысле неудачливым: его подруги стандартно покидали его ради проходимца Арлекина — злого и беспринципного жулика, появлявшегося на сцене в новеньком костюме, сплошь сшитом из цветных треугольников и квадратов…

В.: Запоминающийся костюм. Привлекающий внимание.

П.: Да. В веках менялся не только образ Пьеро, но и образ Арлекина. Поначалу, в XVI веке, Арлекин был как бы прообразом Пьеро, который появился позднее, в следующем веке. Они были похожи не только характером, но и одеждой: цветные треугольники тогда несли совсем другой смысл — это были заплаты, подчёркивавшие бедность хозяина. Так вот, у Арлекина-Пьеро в те времена был ещё один аналог! Буратино! Да-да! То самое имя! Это уже много позднее у Шарля Перро он стал мальчиком, да ещё деревянным, да ещё с длинным носом — символом его порядочности, из-за которой он поначалу часто оказывался обманутым: ему «натягивали нос». Тот самый Буратино, которого в своей каморке оживил папа Карло. Да-да, в каморке папы Карло! Вот и получается, что если я, как многие говорят, похож на толстовского Пьера (Буратино?), а окончательно ему уподобился судьбой, только встретившись с тобой в твоей булгаковской полуподвальной комнатке с печкой, комнатке, которую ты при нашем знакомстве сама же, не осознавая причин, назвала каморкой папы Карло, то выходит, что добрый папа Карло это — ты!

В.: Ну, спасибо! Занятный вывод. А может, это ты?

П.: В таком случае, кто из нас Пьеро? В каком-то смысле, конечно, — оба. Но согласись… Ведь из десятков, если не сотен, возможных имён этой комнаты ты выбрала только одно.

В.: Разумеется, если рассуждать только логически, то раз комната моя, и я сама её так назвала, то… То, получатся, что я он и есть. Только не называй меня так, пожалуйста.

П.: Хорошо. Не буду. Так что если говорить об Иванушках-дурачках, всякий Пьеро, в какие бы переделки его обманом ни завлекали, всё равно в конце концов получает самое лучшее. Пьер, Пьеро, Буратино, Иванушка-дурачок… Посмешище в некрофилогенной культуре. Пьер, который так не нравился Софье Андреевне. Освобождающийся от неё и получающий в жизни всё самое лучшее. Как бы его ни обманывали.

В.: Но ты, я надеюсь, убедился, что обмануть я тебя никогда даже и не пыталась.

П.: Ты удивительная. И хочется идти с тобой, всё время взявшись за руки и никогда твою руку не отпуская. Вот будет здорово вспомнить, когда будем старенькие? Правда?

В.: Ты уже сейчас об этом думаешь?

П.: Да нет, это я так, к слову. Но ты не думай, что раз мы с тобой так легко всякую заразу собираем — что это так уж абсолютно плохо. Это, между прочим, можно назвать проявлением дружелюбия.

В.: Чего?

П.: Дружелюбия. Ты понаблюдай, как себя люди ведут, когда разговаривают. Стоят в симметричных позах. Скажем, если стоят у перил, а один облокотился, то другой, если дружелюбно к собеседнику расположен, тоже на перила или на стенку облокачивается. Один снимет пиджак — другой тоже, если один закурит, то и другой, если курящий, — тоже. В уподоблении попытка лучше понять собеседника, потому что разговор — это не только произнесённые слова. И этим дружелюбным уподоблением злоупотребляют: именно в этом положении легче нанести травму. Поэтому и говорят, что самые главные враги человеку — его друзья. Потому они все и внушают, что они наши друзья. И так повторяется, пока не появляется иммунитет.

В.: Но ведь не просто перешагнуть этот порог освобождения от «лучших подруг» и «лучших друзей»!

П.: Да, конечно, это большой плод души. Для многих неподъёмный. Но есть плод ещё больший — когда происходит освобождение от с детства заякоренного в душе семейного кумира. Если не Наполеона, то всё равно окружённого восхищёнными взорами Анатоля. Освобождение и обретение в своей жизни Пьеро…

В.: Главный из которых, как выясняется, — Христос.

 

Глава сорок седьмая

Что рассказала жена брата

/// Возможно, здесь, как ни в какой другой главе этой книги, важен не столько текст, сколько подтекст, то, что можно угадать между строк. Кроме того, считаю полезным сообщить читателю факт, нашему П. ко времени нижеприведённого разговора не известный: жена брата В., Ольга (отец — крупный в строительном деле начальник, мать — учительница), несмотря на свои 22 года, — дипломированный экстрасенс-целитель. Это от П. почему-то все дружно скрывали: сама В., её брат, сама Ольга. Но заработки её с целительством не связаны — она получает ошеломляюще большую зарплату за простенькую, в сущности, работу пишбарышни в банке. И ещё, чтобы не запутаться: в тексте упоминаются три сестры и три брата — В. (Галя) и её брат Сергей; Ольга (вторая жена Сергея) и её странно погибший брат; «дорогой экстрасенс» и его сестра, тоже практикующий целитель и провидица, с ней мы впервые познакомились, когда В. вытаскивала из себя после неё спицу. ///

… Ольга: Не могу больше. Надоело — хоть разводись!

П.: Подожди. Ты мне лучше скажи: ты знаешь, что там, в Центре, групповухи организовывали?

Ольга: А что это такое?

П.: Что?

Ольга: Групповуха.

П.: А ты не знаешь?

Ольга: Нет.

П.: Это когда не двое, так сказать, занимаются, а, скажем, одновременно десять.

Ольга: !..

П.: Разве, не знала?

Ольга: Я? Откуда?

П.: Значит, тебя не привлекали…

Ольга: А кто их знает, может, и занимались. От этого деятеля можно вообще чего угодно ожидать. И ведь убедит, что всё так и надо. Это просто удивительно, насколько легко ему удаётся всех убеждать! Скажет: так, — и всё!

П.: А это и называется: гипноз.

Ольга: Разве?

П.: Да. Или, что то же самое, сильные подавляющие способности. Итак…

Ольга: Групповой массаж они, видела, устраивали.

П.: В обнажённом виде?

Ольга: Когда среди своих оставались, может, и в обнажённом. От него всё что угодно можно ожидать. Я же говорю: он на этом помешан! Я однажды туда двух девиц привела лечиться…

П.: И ты… Ничего-ничего, продолжай.

Ольга: Так они выходят и говорят: ну и что такого? Обыкновенный бабник, только и думает, что под юбку заглянуть. Целитель фигов. Смешно даже.

П.: Но тогда ты же во всё это верила?!

Ольга: Верила. А я не виновата: меня мать настроила. Она, перед тем как меня туда отвести, так всё расписала, что я уже ничего не могла сделать. А что сейчас смеюсь — просто настроение хорошее. После того, как ты со мной позанимался. Спасибо. Теперь бы ещё от этих гнойников избавиться…

П.: Помнится, он и тебя тоже домогался.

Ольга: Да. У меня тогда женские дела болели. Лежу я там на кушетке, сеанс значит, в голове всё плывёт, ничего не соображаю, — и в этот момент он меня начинает целовать! И всё такое. А я — всё, ничего от меня не осталось, только ноги осталось раздвинуть — и пожалуйста. Не знаю, как с силами собралась, оттолкнула его и говорю: всё, ещё немного, и мы отсюда не выйдем. Поднялась — и ушла.

П.: А лечение?

Ольга: А мне его сеансы всё равно не помогли. А теперь, как выяснилось, даже наоборот.

П.: Да, железа повытаскивали много.

Ольга: Да. А потом, ты что думаешь? После того как выяснилось, что я его могу на фиг отправить, он тут же ко мне всякий интерес потерял. О каком тут лечении говорить? К тому же меня почти сразу и вылечили.

П.: Кто?

Ольга: А там в этот Центр женщина одна ходила полы мыть — она и вылечила.

П.: Уборщица? Она тоже из этой команды?

Ольга: Нет. Там в соседней комнате или вообще в этом помещении депутат, что ли, принимал — так вот там. Знали, конечно, что она тоже практикует, но к себе не звали. Да и она, вроде, тоже не стремилась. У них своя практика, у неё — своя. А полы — подрабатывала… Кстати, он же меня к ней и послал. Говорит, я не помог, может быть, она поможет.

П.: Значит, вылечила…

Ольга: Во всяком случае, боли прекратились. За два сеанса. Надо мной молитвы отчитала — и всё. Это у неё особый дар. Из поколения в поколение передаётся. Ещё какая-то там у неё прабабушка этим, говорит, занималась.

П.: А как же так получилось, что ты перед ним устояла?

Ольга: А на фиг он мне такой нужен? Хорошо ещё, если бы по возрасту мне подходил, а то разница-то какая! Я же соображаю. Да, хорошо бы… Вот бы… О чём это я? Ах, да! А вот Гале он ещё туда-сюда. Сколько ему? 45? Или больше?

П.: Если столько было тогда, то сейчас больше. Минимум 12 лет с Галей разницы.

Ольга: Да и потом, бабника, что ли, не видно? Зачем он нужен? Я и Гале говорила, что он и ко мне приставал… А она: а я зна-а-аю, он мне расска-а-азывал, это у него ме-е-етод такой… А что он ей рассказывал? Что лечил? Или что? Мы ей: вот он с той-то и с той-то. А она: а я зна-аю, в этом-то и е-есть благоро-одство — зна-а-ать и не обра-а-ащать внима-а-ание.

П.: А мне Галя говорила, что он — импотент.

Ольга: Разве??!

П.: Да. Не удивляйся: распространённое, между прочим, среди гипнотизёров явление. Взять того же Месмера. Или ещё кого-нибудь из известных… Этого пытались лечить многие, но вылечила — Галя. Поэтому-то он, как она объясняет, наконец, и женился.

Ольга: Импотент? Да у него семья вроде есть. В Прибалтике.

П.: Так он ещё и приезжий?

Ольга: Да. Сюда на заработки приезжает.

П.: Так он — приезжий…

Ольга: Да.

П.: Приезжий…

Ольга: А почему это так для тебя важно?

П.: Нет-нет, всё в порядке. (Ох, как больно… Больно-то как… Приезжий… Это очень важно…) Нет-нет, неважно. Значит, говоришь, семья… Что, и дети есть?

Ольга: Наверное. А хотя кто его знает — всё это, может быть, враньё, и никаких детей нет. Или не от него. От него всё что хочешь можно ожидать… Импотент, значит?.. Он же там с какой-то лестницы упал, позвоночник, говорил, повредил — может, у него после этого? А может, дело не в лестнице, а просто внутри весь насквозь гнилой. Он же весь гнилой! Почему бы и не это тоже? А Гале: помоги мне, несчастненькому… Какая гадость, какая гадость!

П.: Галя мне говорила, что она не его одного в Центре от импотенции вылечила.

Ольга: Она? Исцеляла кого-то? Что-то я сомневаюсь! Нет, не может быть!.. Хотя… Знаю, у одной на работе горло вылечила. Точно. Но импотентов? Нет, не знаю. Ничего не могу сказать.

П.: А как же он мог жениться, если, говоришь, у него семья?

Ольга: А ну и что? С него и это станется. А может, никакой семьи и не было никогда…

П.: А как долго это у них продолжалось?

Ольга: Сколько встречались? С год, наверное. Или полгода. Я точно не знаю.

П.: А как ты думаешь, кто из них был инициатором отношений?

Ольга: Он, конечно. Я же говорю: ни одной юбки не пропускал. И в любви объяснялся. И Гале тоже. Хотя, в сущности, она ему ни на минуту не была нужна.

П.: (Больно, очень больно… Опять приезжий… Почему именно приезжий? Что-то здесь не то… Сталин — с Кавказа, Гитлер — из Австрии, Наполеон — с Корсики…) Так… А закончилось по чьей инициативе?

Ольга: По его же. Очень некрасиво, причём, всё это сделал.

П.: Как?

Ольга: Так. Некрасиво — и всё. Даже не хочется рассказывать. Ему же нужно было жениться. В Москве обосноваться.

П.: Галя, знаю, в дом свой его не ввела.

Ольга: Да.

П.: А почему?

Ольга: А ты спроси: ему нужно было это? Нужды ему не было — вот она и не ввела. А если бы была, то, наверное, сделала бы, как ему нужно…

/// П. не случайно обратил внимание на ту деталь, что «дорогой экстрасенс» был приезжим. В который уже раз в его жизни воспроизводилось одно и то же положение. Любая его более или менее продолжительная связь заканчивалась однотипно: после того как очередная дама предавала, у неё вскоре (!) случалась страстная, до лихорадки, любовь. Начиналась она грязно, заканчивалась и вовсе омерзительно. Так что же тут важного? То, что женщины предают, — это не новость, то, что страстная любовь случается, — тоже, то, что вскоре и после, — занятно, но поразительно то, что объектом страсти всякий раз оказывался приезжий. Или история приключалась на выезде. Причём объект вовсе не был интеллектуалом из какой-нибудь другой столицы, вовсе нет, они были, на удивление, даже не из провинции, а из самой что ни на есть тупорылой глубинки. Принюхивающиеся — да, но выраженных говнюков сотни тысяч и в городах, тем более в столицах, почему же непременно — глубинка? Наш П. и раньше обратил внимание на эту закономерность, ещё до того, как стал писать, и даже прежде, чем стал углублённо изучать психологию. Но заметить закономерность — одно, осмыслить её — нечто иное. Обратил внимание — и правильно сделал: в этой закономерности отражался способ существования и его самого, и тех женщин, которые оказывались рядом с ним… И вот — снова пример страстной любви, грязное начало, омерзительный конец, и опять, опять приезжий!! Правда, есть и отличие: у Гали не после, а до. Расширение пространства для размышления… В чём же разгадка? Приезжий, неважно откуда, отличается от местных немногим: манерой говорить, манерой кивать, манерой не соглашаться, и т. д. Таким образом, те, кто привык, скажем, визуально (по мимике, жестам и т. п. — это во многих случаях надёжный способ) определять скрываемые за потоком слов истинные намерения собеседников, не давая себя провести своим, с приезжими могут обмануться.

Людей можно разделить на три типа: визуальный, аудиальный и кинестатический. Женщина визуального типа скажет про свою неудавшуюся причёску: мне кажется (видится), что не получилась. Аудиального типа скажет: я слышу, все говорят — не получилась. А кинестатического: чувствую — не получилось. Люди разного типа по мировосприятию существенно друг от друга отличаются. Очевидно, что женщине кинестатического типа безразлично — приезжий перед ней или нет. Злобу она всё равно чувствует как злобу. А вот женщине визуального типа — не безразлично. Она оценивает намерения оказавшегося рядом зрительно. Оценивая именно внешние проявления, она определяет необходимый уровень защиты от поползновений её поработить. Но у приезжего мимика и жесты иные; пытаясь по движениям неизвестного оценить внутренние его побуждения, её логический, и без того женский, ум перегружается, отключается, и она впадает в гипнотический транс. В этом её состоянии, если любой, даже среднепринюхивающийся индивид скажет «я тебя люблю» — для неё это приказ. В бессознательном смысл фразы теряет исходный смысл и превращается в приказ к определённому поведению — изображать по отношению к нему любовь. «Я» — для неё это она, «люблю» — как это делается, она видела, «тебя» — это его. Да, таковы свойства языковых безымённых перевёртышей в устах подавляющих: они, минуя критическое мышление, фиксируются непосредственно в подсознании. И потом ритмически лязгают изнутри ржавым металлом: «Я тебя люблю… Я тебя люблю… Я тебя люблю… Я тебя люблю — я его люблю!..» Таким образом, приезжий, только потому, что он приезжий, обходит местных как гипнотизёр, целитель, император, жулик, проповедник… Вспомним, хотя бы, Сталина. Вождь русских — нерусский, с Кавказа. Вождь немцев — Гитлер, хоть и немец, но из Австрии, другая культура, быт… Наполеон не из Франции, а с Корсики. Русские цари по крови — немцы, англичане…

То, что предававшие П. женщины влюблялись страстно, причём именно в приезжих, выявляет, что все они, эти женщины, относились к визуальному типу. Естественно, что и наш Психотерапевт сам относится к тому же типу — на разных языках долго не поразговариваешь. Двое должны или видеть, или чувствовать, или слышать. Так уж устроена жизнь, что «тайна двоих» — тайна только для несведущих, всё рассчитывается, и лучше это понимать, чем недопонимать, — и смириться. К визуальному типу, безусловно, должна относиться и Возлюбленная — она и относится. Отсюда и потенциальная опасность подпасть под феномен «страсти к приезжим» — что и произошло. То, что Возлюбленная — экстрасенс среди экстрасенсов, не должно вводить в заблуждение: она здоровая женщина, целителей превосходит и в чувствительности, визуальные же способности ещё выше.

В закономерностях «страстной любви» есть и другие аспекты. То, что предававшие П. женщины вскоре расплачивались за своё предательство страстной любовью, и именно вскоре, тоже закономерно. Наш Психотерапевт в поисках себя от заблуждений и зависимостей пытался защититься логическими построениями. Скажем, его пилят за разбитый сервиз — он как дважды два доказывает, что он в этом виноват быть не мог, хотя бы потому, что дома его в это время не было, да и сыпался сервиз не из его рук, а из её. Люди вообще, а женщины в особенности, свою неправоту осознать не в состоянии. Женщине согласиться с собственным несовершенством — это всё равно, что от самой себя отказаться, поэтому, следуя гордости, отказываться им приходится от логики как таковой. От защищающей, заметьте, логики. А это — подверженность внушениям. Следствие — психоэнергетическая травма, она же, если исходит от мужчины подходящего возраста, — страстная любовь. Вообще говоря, любое предательство порождает ложное самооправдание, а это — разрушение целостности логической защиты бессознательного, за что следует расплата в виде «любви». Предательство — это отказ от верности, нарушение первой заповеди: «Да не будет у тебя других богов пред лицом Моим…» Но расплата — страх и страсть — следует вообще за нарушение любой заповеди. Или, если вам угодно, за отсутствие живой связи с Господом. Но это уже математика высшая… Так что, очень правильно отреагировало цепкое восприятие П.: приезжий… Очень важно… ///

… Ольга: А я ей говорила — нашла, из-за кого расстраиваться. Тоже мне, сокровище… Фигня… Но ведь она, если что в голову себе вобьёт — хоть кто ей что объясняй, бесполезно… А всё равно, я не хочу верить, что это из-за него брат мой погиб.

П.: Но ведь ты же сама пришла к этому выводу? Что авария произошла уж слишком неестественно?

Ольга: Да, сама. Но теперь верить… не хочу.

П.: Мне Галина дочка говорила, что они клали твоего брата и над ним колдовали. А потом сказали, что жить будет долго.

Ольга: Да. А потом он почти сразу погиб.

П.: Галя участвовала?

Ольга: Нет. Но… не может быть, чтобы из-за них…

П.: И, тем не менее, это возможно. Делается, к примеру, внушение не видеть красных машин. Человек пропускает машины всех цветов, вообще осторожен, но странным образом оказывается под колёсами именно красной. Отрицательная галлюцинация называется. А у Гали были положительные.

Ольга: Что?!!

П.: Не знаешь? Она же в этом Центре галлюцинировала. Наяву. Часто прямо в помещении. К примеру, к ней приходила Божья Матерь и говорила, что на всё, что в Центре происходит — высшая воля. Надо помогать всеми силами. Она что, разве не рассказывала?

Ольга: Нет. Странно, мне казалось, что она мне рассказывает всё.

П.: Понятно. Она вообще насчёт женщин не заблуждается… Так… Видения были разные. Ангелы приходили… В вышний град приглашали… Разные видения. Но, в сущности, на одну тему. Это мы сейчас, совсем недавно выяснили, что её на них кодировали, ржавые рельсы и так далее, а раньше она всего этого знать не могла. Представляешь, как ей трудно было выпутаться?

Ольга: Наверное… Да… Подсвечник! Подсвечник!!. Мне кажется, что тот ржавый подсвечник, который мы никак не можем у меня из сердца вытащить, это мне они поставили.

П.: В каком смысле?

Ольга: В таком. Не можем. Не могу. Это их работа.

П.: Как это случилось?

Ольга: Он и с Галей в храм ходил, свечку за нас с Сергеем ставили — так подсвечник тогда и появился.

П.: Они ходили в храм? Вместе?

Ольга: Да.

П.: Когда это?

Ольга: Да была одна вечеринка…

П.: Рассказывай, рассказывай!

Ольга: Мы с Галиным братом поссорились, разбежались в разные стороны, времени много прошло — я про него и думать забыла. Другим человеком занялась. Словом, всё. А тут Галя мне звонит и говорит: приходи, посидим. Она будет, этот её, «дорогой», а ещё её Сергей — то ли будет, то ли нет. В общем, свести захотели… Я прихожу в эту её комнату — а там тогда чья-то мебель хранилась, что-то вроде склада было, это уж потом оттуда всё вывезли, — а Сергей к стеночке прижимается — несчастный-несчастный такой. Согнулся весь. Таким влюблённым я его никогда не видела. Посидели… Они меня напоили…

П.: Напоили? Разве… Галя?.. Она же не… Ей же одной рюмки — на весь вечер!..

Ольга: Н-н… Не помню. Ничего не помню. Я же говорю: меня — напоили. Сергея тоже. А напоив, собрались и пошли в храм — свечку за нас поставить. А нас с Сергеем оставили.

П.: В храм?..

Ольга: А как же? Для него свечку, к священнику каяться — первое дело. И вообще, чувствуется, что это — его. Мы с Сергеем, соответственно, остались ночевать. А потом, никуда не денешься… — нужно жениться. А этот целитель фигов ещё говорил, что только я к нему впервые на приём пришла, он за мной сразу же образ увидел. Симпатичного такого молодого человека — ну в точности Серёжа. Что мы друг для друга созданы… Воля, дескать, Божья. Муть всё это! Но как не верить, если он себя ведёт ну чисто отец родной!

П.: Мать!

Ольга: Как?

П.: Его роль — мать.

Ольга: Как же мать, если он мужчина?

П.: Он достаточной силы гипнотизёр, чтобы регрессировать сознание объекта до слоя детских взаимоотношений с матерью. Ассоциации с отцом такого глубокого транса не дают, отец позднее в жизни ребёнка появляется. А мать — это конец всему. Соответственно, его начинают воспринимать как мать. В особенности, если мать подавляющая. И слушаться. И его такого рода взаимоотношения — восприятие его как женщину — устраивают. Такого рода они были и с Галей. Мать.

Ольга: Ну, это всё твои штуки. Я их не понимаю. А они…

П.: Кто они?..

Ольга: Да этот экстрасенс с сестрой. Муть это — всё ихнее!

П.: Почему ты так решила?

Ольга: А они даже между собой договориться не могут.

П.: В чём?

Ольга: Он говорит: друг для друга созданы, а его же сестра так отговаривала, так отговаривала, что ты, говорит, делаешь? Она хотела, чтобы я за другого вышла.

П.: За этого деятеля из банка? С мертвенной нижней половиной лица?

Ольга: Да. Мать моя тоже хотела, чтоб я с ним жила. Да они разное говорят. Правильно мама после смерти брата их выгнала. Она теперь себе другого экстрасенса нашла!.. Я говорю, муть всё это!

П.: Но тогда же ты верила?

Ольга: А кто не верил? Галя верила, мать моя верила, я… И кругом тоже. А потом он сам во всё это так верит, так верит… что невольно передаётся. Муть. Но тогда верила.

П.: Но ты же рассказывала, что тебе и до встречи с Сергеем его образ снился?

Ольга: Да, снился. Тёмненький, и фигура очень похожа… А теперь что ж поделаешь, дочка родилась… А потом храм. Ведь сколькие стали с его подачи в храм ходить! И какие истовые православные стали! А куда денешься — Божье дело… Или ты не согласен? Божье… Никуда не денешься… А ещё у меня такое ощущение, что этот с того дня ржавый подсвечник всё и определил. То, что свадьба произошла, я имею в виду… И почему только я его не могу вытащить?.. И ведь чего только прежде из себя не вытаскивала, а это — нет…

П.: Ты знаешь, я против всех и всяческих внушений. Железных в особенности. Давай попробуем ещё.

Ольга: Нет-нет!! Не надо!!! Нет!!! Я… Я… Я не могу сделать этого… Может, потому, что устала?..

П.: Так… Не можешь… Вот, значит, как всё происходило… А как ты скажешь, кто был над кем: этот деятель над сестрой, или она над ним?

Ольга: Он, конечно. Они вообще вместе работать не могли. Она рядом с ним сникала. Как трава вяла. Да и он рядом с ней был не тот. Я теперь понимаю: они всё друг о друге знали, всю правду — и не могли распрямляться… Или давили один другого. А когда она одна была, то такую вокруг себя ауру создавала — прорицательница, да и всё тут! А почему ты об этом спрашиваешь?

П.: Сравниваю силу травм. Чем определялась их интенсивность. Их вес. От него более сильные из-за Галиного к нему особого отношения, или просто всё зависит от степени некрофиличности. Сестра, оказывается, рядом сникала… Получается, скорее, от степени…

Ольга: Да. Многое у неё рядом с братом переставало получаться.

П.: А рядом с Галей, соответственно, наоборот… Скажи, а она со мной изменилась?

Ольга: Да совершенно! Другой человек! Совершенно!

П.: В лучшую сторону? Или худшую?

Ольга: Конечно, в лучшую!

П.: А конкретно? В чём конкретно изменилась?

Ольга: Распрямилась. Самостоятельная женщина стала. Уверенная в себе — всё сама. Мать вообще пустила побоку. Да что тут говорить — самостоятельная, уверенная в себе… Наглая.

П.: Наглая? В каком смысле?

Ольга: Приезжает в гости — учит. Как то, как это. Утомила уже. Мало мне того, что Сергей мне всё время тычет, что я на Галю не похожа, не такая работящая. А тут ещё она, когда приезжает помогать, учит. Убиралась бы себе спокойно и молчала.

П.: Значит, изменилась…

Ольга: Да. Раньше ведь она как жила? К примеру, звонок в дверь. Открываем. Стоит в проёме с дочерью. Шаг в квартиру — вдруг валится вперёд, на пол. Вот как есть, в пальто — так и валится. Истерика.

П.: Почему?

Ольга: Этот не любит. Так среди грязной обуви и катается. Дочь смотрит: мама, ты чего?

П.: (Больно… Как же больно… А куда денешься?.. Женщина только через своего мужчину жизнь постигает… Не разберусь… ещё будет кататься… если не разберусь. И только из-за того, что кто-то чаще к   р о д н о м у   принюхивается, да когда «я» говорит, сопровождает телодвижениями иными, чем те, которые она видеть привыкла… Как же больно…) Так, значит, дочери вся эта история известна?

Ольга: Конечно. Мне вообще это никогда не нравилось, что она дочь во все подробности посвящает. Ей говоришь: подымайся, а она…

П.: Чем объясняла? Свои падения?

Ольга: Он не любит. Так она только из-за этого фигова…

П.: Значит, дочь в курсе всех подробностей… Не из-за любви Галя каталась. У неё депрессия была — она вообще умереть хотела. С ней было бы то же самое, если бы в Центре вообще мужчин не было. Всё равно бы падала, как ты говоришь, как есть. Только иначе бы объясняла.

Ольга: Не знаю, что ты там такое говоришь. Она была влюблена, и такое, как с Галей, бывает сплошь и рядом.

П.: Это не любовь. Это результат своеобразного кодирования.

Ольга: Так он же её не раскодировал. Так оставил. Вот она…

П.: А он и не мог. Такого типа людям раскодирование не по силам.

Ольга: И всё равно, она говорила… Опять же — каталась…

П.: Это следствие, но не любви, а того, что она позволила себе оказаться в обществе некрофилов. С ней было бы то же самое, если бы она просто в Центр ходила, а не, как ты выразилась, «встречалась». Женщины Гитлера тоже все кончали самоубийством. Долго объяснять. Галя очень чувствительна, к тому же конституционально — сомнамбула, истероид, а истерики…

Ольга: А у меня тоже истерики стали случаться. Всё ничего-ничего, а потом как грохнусь на пол! Раньше я такая не была. А вот вышла замуж… и началось. Да у меня и мама так же. И бабушка. Но мама ещё не так, а вот бабушка такого жару давала, что только держись! И по полу, и как угодно!

П.: Постой-постой… Ты говоришь, Галя звонила в дверь, вы открывали, она перешагивала порог и падала?

Ольга: Да.

П.: А в других местах она падала?

Ольга: Не знаю. Нет, наверное.

П.: А почему, как ты думаешь?

Ольга: А всё ясно. Здесь самые близкие ей люди. Я — лучшая её подруга, а Сергей — её брат. Это её тусовка. Может быть сама собой. Расслабляется — и падает… А Сергей… он очень от неё зависит. Очень. О…

П.: У меня какая-то странная ассоциация…

Ольга: Какая?

П.: Она же дома всю жизнь просидела, только раз уехала на месяц в Крым пионервожатой. Возвращалась на самолёте, подлетают к Москве, ей плохо стало, причём так плохо, что когда самолёт сел, вещи бросила и пошла… Хорошо, говорит, Сергей встретил. Без вещей, как сомнамбула…

Ольга: Да, она такая.

П.: А ведь это странно! Ведь когда она ехала из Москвы, ничего с ней такого не происходило… Всё было в порядке, контроль над собой не утрачивала, вещей не бросала… Своё состояние она объясняет тем, что дорога утомила. Но… Что же получается? Приближается к Москве — и сомнамбулизм! И тут — тоже: перешагивает порог — и падает. Здесь, объясняет, падает потому, что экстрасенс не любит. Но ведь когда она возвращалась из Крыма, с экстрасенсом она ещё не встретилась! Да и тебя в её жизни ещё не было…

Ольга: Не бери в голову. Всё бывает.

П.: Бывает, действительно, всё… Но всё равно странно… Какая-то закономерность?.. Так ты остановилась на том, что истерики у тебя начались, как только ты вышла за Сергея замуж?..

Ольга: Да-да. У нас это семейное.

П.: Кстати, у жены Толстого тоже нечто подобное происходило. Я сейчас в архиве музея Льва Николаевича работаю. Разные разности узнаю. Его жена Софочка его в три недели окрутила. А ей всего 18 лет было. Первую сцену она ему в первую же неделю закатила. Выкрутасничала, противостояла ему разве что не во всём, а потом стала ударять за Танеевым. Слыхала такую фамилию?

Ольга: Да. Я же музыкальную школу окончила. Рассказывай. Интересно.

П.: Идеальный стал для неё мужчина. Но соблазнить ей его не удалось по той простой причине, что он, как оказалось, был гомиком. А вот имя своего мужа, здорового мужчины, отца тринадцати её детей, трепала повсюду, обвиняя в гомосексуализме. Представляешь? Здоровый мужчина с естественными желаниями для неё нечто грязное и неприемлемое, гомосексуалистом обзывает, а действительный гомик — идеал мужчины!

Ольга: Ну и что? Такое у женщин сплошь и рядом.

П.: Только не всех объявляют идеальными жёнами. А Софье Андреевне даже выставку посвятили. Мы с Галей ходили недели три назад. А откроешь книгу отзывов, там: «Вот я, наконец, теперь знаю, какой должна быть идеальная женщина, верная жена, хорошая мать…»

Ольга: Ну и что? Меня это не удивляет. Нормально.

П.: Софье Андреевне удалось-таки добить своего мужа, но только на своём 67-м году жизни. А в последний год она превзошла саму себя: могла ворваться в кабинет, изорвать в клочья любимый портрет Льва Николаевича, стреляла, когда он работал, под дверью, имитировала самоубийства, топилась… А уж то, что 66-летняя графиня каталась по полу, — так это как что-то вроде нормы воспринималось…

Ольга: Ну и что? Обыкновенная женщина.

П.: Нет, ты послушай! Самое дикое, что исследователи не додумались ни до чего лучшего, как решить, что Софья Андреевна потому билась в истериках и каталась по полу, что рядом был Лев Николаевич, а вовсе не потому, что гомик-профессор. Или какой иной. Ведь достаточно краткого контакта… А потом это может на всю жизнь…

Ольга: А? Нет!! Что?! А?! О чём ты говоришь?!! О чём?!! У меня в раковине вечная гора грязной посуды, давно там лежит, подойду, руки опускаются, делать ничего не хочется — а ты?! Сколько операций — а всё равно гной опять собирается. Не могу больше. Надоело — хоть разводись! А ты мне о Толстом!! Это же надо! О Толстом!! Тьфу! Тьфу! Тьфу!

П.: Понимаешь…

Ольга: Ты видишь кучи вдоль стены? Сергей ждёт, что я разберу. А с какой стати? Это он ремонт затеял — пусть сам и разбирает!.. Достал с этим ремонтом! Я понимаю, что Галя давно бы уже всё разобрала! Ну и хорошо! Пусть вот и разбирает! А я вот — другая. И если я никому не нравлюсь, то…

П.: Разве никому? Гале нравилась — иначе разве бы она стала тебя с братом сводить? (Странная реакция на Танеева… Может, она мужу изменять стала, как это часто бывает, через неделю после свадьбы?)

Ольга: Вот именно, что нравилась. Раньше.

П.: И Сергей говорит, что ты нравишься. Влюблён в тебя. Хороший парень, смотри, какой грандиозный ремонт делает. Да и Галя говорит, что он хороший.

Ольга: Вот именно, что говорит. Она мне такое напела. Когда хотела его женить: хороший-хороший, лучше нету. А стали жить вместе… Ладно, не буду… Да и он сам всё время недоволен. Злится, чт`о я не чувствую? Хотя… Может быть, и влюблён.

П.: Этому экстрасенсу ты тоже нравишься.

Ольга: Этому — да. Что да — то да. Не хочется подробности рассказывать… Ему, да ещё Галиной дочке…

П.: Вот уж точно. Если кто тебе беззаветно предан, так это она. Мать забудет, но тебя — нет.

Ольга: Это точно. Она меня очень любит. Хорошая девочка. Хотя иногда поступает… Мать тогда предала, когда с бабулькой скандал был. Разве так можно поступать? Гнусно поступила девка, как ни посмотри — гнусно. Словом, не девка, а дрянь.

П.: Скажи мне…

Ольга: А зачем тебе всё это знать? Непонятно. Зачем?

П.: (Сказать ей правду или нет? Зачем?) Я пишу книгу, несу ответственность за содержание — вот и проверяю.

Ольга: А что ты о других пишешь? Пиши о своём. Ты же там много путешествовал, столько видел…

П.: А я и пишу о своём. Просто это несколько соприкасается. А вот подсвечник…

Ольга: Оставь ты его в покое!! Свеча в нём была — мы её дожгли. А остальное… Да и вообще, мне кажется, что душа у меня чёрная-чёрная, и тот луч света — ему тьму не разогнать!

П.: Но ведь освещает?

Ольга: И что? Светит с одной стороны. Так это ж не моё. А душа, какая была, такая и остаётся. Хватит обо мне! Ты лучше скажи: почему ты с ней не зарегистрируешься?

П.: Да она сама не хочет.

Ольга: При её чувствительности это значит, что не хочешь ты. Почему?

П.: Да я не против… я к ней, собственно, как к жене и отношусь. И регистрироваться — всегда пожалуйста. Так что… Ты знаешь, что у нас с ней в последнее время происходит?

Ольга: Что?

П.: Она всё меньше отзывается на логический контакт. Летом она впервые, после звонка к матери, по большому счёту, отказалась, а теперь помаленьку отказывается ещё. По чуть-чуть. Скажем, заявит, что я словами играю — и всё. Отказ от конструктивного общения. Так я, естественно, начинаю бояться, что в один прекрасный момент она откажется раз и навсегда — и что? Всю жизнь потом ей в дурдом передачи носить? (Больно… Курортная любовь — как ни крути. На курорте все — приезжие. Так что, все туда только за одним и ездят. Там все друг для друга приезжие — верх любовного совершенства. Холуйская любовь для той и другой стороны… Сколько женщин весь год деньги откладывают, копят, отказывают себе во всём, чтобы только съездить на курорт, да подальше… Только разница с Галей в том, что те хотят того, за чем едут. И настрой соответственный: 24 дня — и кончилась путёвка… Наплакались, навизжались, нанапивались, настрадались — и до следующего раза. Они-то знают — и в своём праве. А Галя… Сколько раз она мне говорила, что боится приезжих? Сто раз? Двести? Курорты ей отвратительны, ни разу и не ездила — защищалась… Чьё ж подсознание не знает своих проблем?.. И всё равно обманули. Чуть не в дом вломились — начиная с той женщины на работе…) Но даже если и не дурдом. Ты знаешь, она мне же просто бывает элементарно неверна. Два эпизода были очень яркие. Первый — в больнице лежала, там попала под влияние одной женщины. Пять соседок — выбрала из них единственную приезжую, из другого города. Так абсолютная верность ей, а мне — не подходи. А потом поехали летом на юг — там Костик.

Ольга: Какой?

П.: Неважно. То есть, тут получается, что ей даже не важна половая принадлежность — с кем. Вернее, кому принадлежать: мужчине ли, женщине ли или немужчине. Главное — приезжий. И это всё из-за каких-то её отступлений от истины, прорывающих структуру логической защиты. А какие, по-твоему, я должен испытывать чувства, видя, как она отказывается от себя как от личности?

Ольга: Что-то ты непонятное говоришь.

П.: Говорю, что, по статистике, французы страстно влюбляются три раза за жизнь, а француженки — четыре…

Ольга: Да, такая жизнь. Все через это проходят.

П.: Так передо мной вопрос элементарной верности — у неё только полторы, так скажем, страсти было, отказывается от логики — будет следующая! Я ещё от той грязи, которая поднялась, в себя прийти не могу, а если ещё одна какая-нибудь история… Я, конечно, понимаю, что через десять лет она станет несколько менее привлекательной и опасность страсти к мужчине уменьшится… Но остаются женщины… (Всё-таки, страстная «любовь» — это расплата. Как ни крути. Те, предыдущие, — после того, как предавали меня, а Галя — после того, как мужа «проводила». Всё-таки, это расплата… Но за что расплачивался я? Такие ли уж страстные были мои влюбления? Собственно, только «первая любовь»… Ах, ты! а ведь правда — предал! Я тогда так хотел от той первой своей любовницы избавиться, поменять её… Восемнадцать лет расплаты!!..)

Ольга: И как тебе только не стыдно!

П.: За что?

Ольга: Жить с женщиной и говорить, что через два года она будет для него непривлекательна.

П.: Я этого не говорил.

Ольга: Говорил! Я же слышала!

П.: Я сказал не «два года», а лет через десять, да и не для меня…

Ольга: И всё-таки ты сказал «два года»! Не надо, не оправдывайся. Будем считать, что я тебе поверила. И всё равно — как только тебе не стыдно… Так полторы страсти — это ты её брак за половину считаешь?..

П.: Да. (Какие же мы с ней всё-таки одинаковые… И у меня из четырёх болезненных зависимостей последнего времени оба мужчины — приезжие, а из женщин, правда, из двоих только одна… И один — психотерапевт…)

Ольга: Да, действительно, в браке она практически не жила… Но ты думаешь, она что — всё, больше ничего? Ни с кем?

П.: Она мне так говорила… Я ей верю. Потом специальные психологические методы…

Ольга: Она тебе расскажет! А ты поверил! Одинокая женщина. Причём долго одинокая. Понимаешь?

П.: Нет. (Странная, всё-таки, жизнь… Такое впечатление, что она повторяла мои ошибки… Последовательно и в том же порядке… Некрофилы, опять-таки, не священники или трупорезчики, а целители… Это что — простое совпадение? Или это закон существования половинок? Где оступается ведущий, падает и второй… Нет, она быстрее подымалась, чем я… Так именно потому, что впереди был я, и успевал подняться… А может, это я повторял её ошибки?.. Тоже нет. Я прежде… Раньше её, она — потом… Хотя время… Что такое время? Если судить по происходящему, оно всё время закольцовывается… Нет, это я виноват, что она оступалась. Я, идущий впереди, должен был остановиться первым и протянуть ей руку… Так это я, получается, подставлял ей подножки?..)

Ольга: А что ж тут непонятного? Чем ещё заниматься? Ребёнка можно отдать бабушке. А самой можно… Как может быть иначе? Разве можно себе представить другое для женщины поведение?

П.: Ты хочешь сказать, что было обилие мужиков?

Ольга: Зачем обязательно обилие? Два-три. Да она мне вроде что-то такое, кажется, рассказывала. Как раз необходимое число «четыре» отработала. Так что, женись, не думай!

П.: Да, я знаю, женщина женщине всегда поможет.

Ольга: О, да! Это не то что вы — мужики! Я, всё-таки, её лучшая подруга. Хотя, что я, собственно, знаю? Я только по её рассказам… Она мне, правда, рассказывает всё. Только у неё с тобой началось, она мне позвонила и говорит: «С каким я человеком познакомилась!..» Я думаю: всё — опять влюбилась! Разве я могла предположить, что она за тебя так схватится — руками и ногами?!

П.: А что ты видела?

Ольга: Да ничего. В Центре разве… Мы там, собственно, все, и Сергей тоже, всю дорогу тусовались. А Галя с этим… Но там — ничего, вида не показывали, чтобы никто ничего-ничего. Да там и возможности не было. Эта Гина мешала, ревновала. Да она вообще ко всем ревновала. Причём жутко. А перед этим дерьмом расстилалась.

П.: Я так понимаю, что эта Гина была в Центре самой заметной женщиной?

Ольга: Да. Только непонятно: почему?..

 

Глава сорок восьмая

Итак…

Итак, подведём некоторые предварительные итоги. Чем же, в смысле познания, можно было обогатиться, ознакомившись с первыми частями «Катарсиса…»?

Мы с вами несколько проницательней, чем это обычно водится, заглянули в некоторые места, которые принято считать особо интересными. Мы побывали у дельцов наркобизнеса, в самом начале этой цепочки, побывали и в конце, познакомившись на примере несчастного А. с подсознанием их жертв. Мы взглянули на убийц известного чемпиона по каратэ и киноактёра Т. Нигматулина, а в целительском Центре и вовсе проникли в их тщательно скрываемое «святое святых», доступ куда даже сыщику может открыть лишь Провидение. Мы рассмотрели брачную судьбу гениального Льва Толстого, которая, в отличие от его творчества, к сожалению, оказалась типичной; о самом сокровенном в его семейной жизни мы уже сказали, и к этой «волнующей» теме ещё вернёмся. Мы изучали детали судеб любимейших его героев и, кажется, начали догадываться о нетривиальности их появления и даже о как бы независимом их ото Льва Николаевича существовании. И, разумеется, стенограммы общения П. и В. Не только его, но и Его Возлюбленной…

Можно вернуться к самому началу — а в книгах это самая ценная из возможностей — и с высоты обретённых познаний вновь заглянуть в горное азиатское селение, в тот дом на краю кишлака. Теперь мы уже не удивимся, почему Ал не смог верно оценить ситуацию и доверился случайному человеку — Ал попался психоэнергетически. Мы более не удивимся, что Джамшед, прежде чем стать бандитом и даже прежде чем стать профессиональным убийцей в рядах государственных войск, пытался выучиться на учителя истории, а любовь к раскапыванию могил сохранил даже до времени встречи с Алом. Мы не удивимся более, что мулла предсказал Джамшеду, что он, Джамшед, мог бы, читая суры из Корана, «исцелять», то есть делать то, что в Азии тоже принято называть исцелениями от Бога, и не удивимся тому, что это предсказал именно мулла. Мы более не удивимся презрительному отношению жены Джамшеда к своему мужу и его сексуальным возможностям, и тому, что он живущий в душе страх объясняет чьими-то яйцами на потолке.

Стоит, стоит перечитать первую главу. Хотя бы уже потому, что этот притон наркоманов — как бы символ происходящего на нашей восставшей против Бога планете. Всё — и мужчины, и их женщины, и неспособность тех и других, и их яйца на потолке.

Мы не удивимся более неожиданным приключениям Ала, человека-зеркала, и тому, что В. оказалась с ним, став именно Возлюбленной, и тому, что для них обоих суббота — в субботу. Это закономерно. Взаимосвязано. Познание — это и есть выявление закономерностей, взаимосвязи, подчас для большинства сокрытой, между двумя событиями.

Познали мы многое. Мы узнали, как груди возлюбленной можно за несколько дней довести до форм совершенных. Точно так же можно восстанавливать зрение, лечить от головных болей, парализаций, диабета, радикулита, хронического тонзиллита и многого другого. И насчёт секса тоже. Мы теперь вообще можем очень многое. Во всяком случае, знаем несравнимо больше, чем Ал, когда он оказался в азиатских горах: о технике и практике психокатарсиса он знал в несколько раз меньше, чем дочитавшие до этой страницы, а о половинках не знал ничего.

Так что, в горы, в Азию, к бандитам, — хорошая, надо сказать, школа! Когда хочется выжить, голова начинает так ясно работать! А к горам стоит и привыкнуть, хотя бы уже потому, что многие верные Божии, по пророчествам, непосредственно перед Вторым Пришествием будут искать спасения от гонений за Истину именно в горах.

А в горах — красиво. И не только весной…

Бог — это очень многое, и, прежде всего, для души. Это — и возможность прикоснуться к половинке. А это — свобода.

Свобода — это ещё и освобождение от тех, кому подражают только оттого, что они готовы нас давить вплоть до нашей с вами смерти. Да, так мы живём…

Но жить — это, прежде всего, видеть, но не так, как видит большинство людей.

Не так — значит глубже.

Глубже — это значит понимать, что закономерно то, что оказавшиеся рядом с Софьей Андреевной были убеждены, что оплот семьи — она, она — труженица, пожертвовавшая собой ради счастия детей, она — как и следует из её поз перед фотокамерами — есть та самая идеальная жена писателя, взирающая на мужа, всю себя посвятившая мужу, его таланту и его служению людям.

Глубже — это не удивляться, почему в толстенной книге отзывов на выставке, посвящённой 150-летию со дня рождения Софьи Андреевны, записей много, но все они одинаковы и приблизительно такие:

«Наконец я поняла, какой должна быть идеальная жена, заботливая мать, верная подруга. Я хочу быть, как Софья Андреевна!»

Глубже — это значит понимать, почему Софья Андреевна была заинтересована в том, чтобы все её дети и внуки выросли бездельниками, и почему все 38 оказавшихся под её влиянием таковыми и выросли.

Глубже — это значит понимать закономерность того, что во времена владычества государственной религии под названием православие человека, пытавшегося освободиться от всех видов некрополя, от церкви отлучили, а во времена следующей, тоже государственной религии под названием коммунизм в систему государственных музеев Толстого не допустили ни одного толстовца (или ни один из них не счёл для себя возможным работать в этих иерархиях). Но вот вслед за царизмом пал и коммунизм, однако ничего не изменилось. Жаль Льва Николаевича. Обоврали его личную жизнь, обоврали и его религиозные убеждения. Льву Николаевичу не нравилось, что на его родине толпы называвших себя христианами впадали в транс от монахов, кадил, исцеляющих кусочков трупов и старцев, но нисколько не интересовались, чему, собственно, Христос учит. Не видя иного пути с этим бороться, Лев Николаевич переиначил текст Евангелия таким образом, что для чудес в нём не оставалось места, но был только Он, Христос, Сын Человеческий, Истина, Бог. И Льва Николаевича объявили безбожником. Человека, который каждый день молился и повсюду говорил, что из всех книг выше — Библия, а Иисус — Господь. Жалко оболганного человека, которого никто не защищает.

Никто — ещё не повод оставаться в стороне. Даже если для выявления истины придётся написать правду о тех, кто оказывался с ним рядом.

Глубже — это значит понимать, почему все дети Толстого, порицая мать на словах — в старческих своих мемуарах, — при её жизни были верными её орудиями и называли отца старым дураком. Глубже — это понимать, что тех, кто осознавал мощь самообладания Софьи и заявлял, что разнузданные истерики «идеальной жены» и её угрозы самоубийства — не более чем притворство, средство достижения своих целей, средство принуждения начинающего обретать относительную душевную независимость Льва Николаевича, — их, умеющих видеть, — меньшинство. Глубже — это не удивляться тому, что о Софье Андреевне бытует лишь два мнения, а вот о Льве Николаевиче их было множество.

Разнузданная в разрушительных и контролируемых истериках «идеальная жена» как в зеркале видела в нём человека, который, несмотря на мудрые слова, на деле разваливает семью, уничтожает её, прекрасную Сонечку, давит всех и каждого, и что цель его жизни — довести всех до самоубийства. Изнемогающим от безделия губернским дамочкам совершенно отчётливо казалось, что Лев Николаевич с приезжавшими в Ясную Поляну дамами особенно учтив. Пролетарский писатель Максим Горький, певец казарменного коммунистического строя, общаясь с Толстым, разглядел матерщинника и человека, который хочет всех принуждать, уложить в ранжир. Лучшие же люди православной Церкви — лучшие в том смысле, что они, как главари иерархии, были избраны в высший церковный совет (Синод) судить других людей, — всматриваясь в Толстого, перед тем как отлучить Льва Николаевича от церкви «православия», увидели в нём человека, не достойного даже и называться христианином.

Да, есть над чем подумать. Подумать — и увидеть…

* * *

И что же, среди прочего, становится видно? В столичном городе, на глазах у всех, совершается организованное преступление, и даже более того: преступление высокоорганизованное, в которое вовлечены известнейшие люди: государственные деятели, влиятельные учёные, почитаемые артисты, религиозные поводыри ослеплённого населения, а главных же — почитают разве что не за святых. Жертв одного только непосредственного воздействия множество — тысячи, десятки тысяч. Это не только изуродованные тела мировоззрения и надругательства над телами памяти. Это — убийство адекватного мышления, это — физическая смерть без участия чужих рук и рук вообще. Особенность этого конвейера преступлений в том, что свидетелей даже не надо «убирать» — они и так не опасны. Более того, они помогают, создавая необходимое поле одобрения, вернее — восхищения. Борьба с этим видом преступности только имитируется — жрецы чувство восхищения пытаются «исправить» на чувство ужаса. Но при том и другом чувстве организаторы конвейера оказываются энергетически сверху, и это их вполне устраивает. И в том, и в другом случае яркие некрофилы остаются в телах населения, которое есть, по сути, лишь их реплики, ходячие мертвецы, у которых нет сил задуматься о половинке… Это ещё более страшный результат преступления, чем буквальное умерщвление.

Но кто бы ни были эти «организаторы» — это не важно. Да и вообще обо всех этих людях мы вспоминаем лишь вынужденно. Они недостойны даже быть поминаемы. Они достойны быть забыты. И так это и произойдёт — в вечности. И книга эта не о них, это, прежде всего, — история любви, история очищения, катарсис.

История любви (только настоящей!) — вовсе не о том, как, кто и кого увидел, впервые поцеловал и что с ними происходило потом, — хотя интересно и это. Настоящая История Любви — это сама возможность существования характера — так, чтобы это, действительно, был характер, — возможность его возрастания, и не одного, а двух, и слияние их из двух половинок в Один. Это самое прекрасное, что только может произойти на этой земле.

История любви — это поданная Рука, и это несмотря на то, что некогда, в Эдеме, она была отвергнута.

В Истории Любви уровней много.

Это — ещё и прощение.

Это — ещё и осознание.

Мало кто знает, что когда Толстой писал «Анну Каренину», в Европе, в особенности во Франции, и в России тоже дебатировался вопрос: убивать или не убивать изменившую жену? Толстой внимательно следил за аргументами сторон и высказался уже одним только к «Анне Карениной» эпиграфом: «Мне отмщение, и Аз воздам». Это из Библии. Совершенное отмщение в руках Божьих; худшее из всего возможного человек несёт в самом себе. И вот это-то, действительно, неотвратимо. Для всех тех, кто начинял Возлюбленную железом.

Многим, наверное, не понравилось, что Возлюбленная, разве что не накануне своего в Неё превращения, так долго была среди целителей. То, что последняя русская императрица более десяти лет до самой смерти пресмыкалась перед «дорогим Григорием», несмотря на то, что от неё не скрывали результатов наблюдений филёров за Гришкой, — это воспринимается почти безразлично. Когда подумаешь, что в эпоху падения социализма и смены одной государственной религии на другую все ринулись пресмыкаться перед экстрасенсами-целителями — это тоже воспринимается почти безразлично. Но когда то же самое делала будущая Возлюбленная… то появляется боль некоторой обиды. И её не рассеивают рассуждения об ошеломляющем гипнозе, что подготовлена она к тому была долгими годами жизни «как все», а как раз в то время эти все и увлеклись экстрасенсорикой…

Обидно. Да. И остаётся вопрос: почему так долго? Подсознание, подсознание — голова-то её где была?

Но ведь обманывали будущую Возлюбленную ещё и на логическом уровне! Взять хотя бы текст своеобразной клятвы, который предъявляется целителями в качестве доказательства благородных намерений:

«Я, вступающий в члены Ассоциации народных целителей России, готов отдать весь ниспосланный мне дар, все силы своего таланта благородному делу служения ближнему: нести свет добра, облегчать страдания, успокаивать боль.

Никогда и ни при каких обстоятельствах я не обращу свой дар во зло, не воспользуюсь им для удовлетворения своего тщеславия, корысти, злобы.

Я обязуюсь всегда и во всех случаях жизни всемерно поддерживать честь и достоинство Ассоциации народных целителей России, укреплять её авторитет.

Как истинный народный целитель, я исповедую заветы:

— не навреди больному;

— воспринимай больного как духовного брата своего, нуждающегося в помощи;

— будь безукоризненно честен, чист душой и телом;

— будь терпеливым, готовым прийти на помощь страждущему;

— сохраняй преданность своему делу».

«Целитель России», № 1, 1992.

Девиз: «Надеяться, любить и верить!»

И ещё. Сила некрополя в Центре была такова, что будущая Возлюбленная галлюцинировала. Да-да! Прямо там, в Центре, иной раз с тряпкой в руке! К примеру, приходили в сиянии два Ангела и приглашали не мешкать и войти в сей чудный град. Являлась Дева Мария и наставляла, что на всё, что происходит в Центре, её и Божья воля. И надо во всём участвовать. А как, скажите, логическим умом могла защититься женщина, если Библии она в руки не брала (не по своей вине), родилась в нерелигиозной семье, а государственная (православная) церковь учит, что если в видении явился Христос, то это может быть обманом, но если Дева Мария — то никогда?!

Такое предпочтение в государственной религии, целиком построенной на внушениях, закономерно. Женское божество всегда будет в центре вообще любой государственной религии (вспомните Ашер, Астарт, Кибел и т. п.), потому что при реальных подавляющих матерях базовый слой внушений связан именно с ними, ниже нет ничего. И вот Мать приходит и говорит: иди, всё это с Моего благословения. Как могла будущая Возлюбленная быстро выпутаться, если за спиной Центра тысячелетние традиции православия, внушённое доверие не только являющимся «Девам Мариям», но и монахам, старцам, святым. Как она могла быстро выпутаться, если, открыв житийную литературу, она не могла не узнать тех же самых целителей, все особенные детали их жизни, особенности их восприятия, «покаяния» их и рядом с ними, систему веры и всё остальное. Как она могла быстро выпутаться, если деятельность Центра благословил сам Московский и Всея Руси патриархат?.. А тут ещё — видения «небожителей». Происхождение некоторых видений она выяснила позднее — со своим Психотерапевтом. Скажем, источник одного из важнейших: тяжеленный ржавый рельс с неё ростом, в полутора метрах сбоку от неё. Но к моменту формализованного психокатарсиса (с участием П.) это уже был не рельс, а как бы рельс, контуры, остатки от него, хотя и мерцающие… С рельсом её подсознанию удалось справиться ещё до первого поцелуя… А если бы она узнала, что Лев Николаевич рядом со своей Софьей Андреевной наяву видел фарфоровую куклу, да, возможно, и более откровенные образы, и что «ангелами» так же галлюцинируют рядом с церковными агентами КГБ (их мы упоминали), то рельс исчез бы ещё быстрее…

* * *

Итак, мы узнали многое, и новое настолько, что для осмысления требуются многие и многие часы и даже месяцы. Удалось застенографировать много страниц свидетельских показаний. Они тоже помогают обрести истинное в`идение, новую отчётливую логику психокатарсиса, так увидим же больше сего!

А помните, Кто произнёс похожие слова?

Да, за Ним их записывал верный ученик, впоследствии апостол, Иоанн. Он записал их в той главе, где описывается знакомство будущих апостолов с Иисусом, молодым равви (учителем), пришедшим из известного своей безнравственностью города Назарета.

Первыми были сам семнадцатилетний Иоанн и Андрей, прозванный в веках Первозванным. Андрей привёл Симона, которому Иисус предрёк прозвище: Пётр. Четвёртым был Филипп.

«На другой день Иисус восхотел идти в Галилею, и находит Филиппа и говорит ему: иди за Мною.

Филипп же был из Вифсаиды, из одного города с Андреем и Петром.

Филипп находит Нафанаила и говорит ему: мы нашли Того, о Котором писал Моисей в законе и пророки, Иисуса, сына Иосифова, из Назарета.

Но Нафанаил сказал ему: из Назарета может ли быть что доброе? Филипп говорит ему: пойди и посмотри.

Иисус, увидев идущего к Нему Нафанаила, говорит о нём: вот, подлинно Израильтянин, в котором нет лукавства.

Нафанаил говорит Ему: почему Ты знаешь меня? Иисус сказал ему в ответ: прежде нежели позвал тебя Филипп, когда ты был под смоковницею, Я видел тебя.

(Нафанаил под смоковницей молился, беседовал с Богом, в душе его не было лукавства, и он знал, что Бог его видит и слышит. Никто больше под смоковницей Нафанаила не видел. А разве мудрено узнать Того, с Кем ты общался в молитве?)

Нафанаил отвечал Ему: Равви! Ты — Сын Божий! Ты — Царь Израилев.

Иисус сказал ему в ответ: ты веришь, потому что Я тебе сказал: „Я видел тебя под смоковницею“; увидишь больше сего».

Иоан. 1:43-50