Моё поколение сажали «на иглу» Солженицына, Высоцкого и Стругацких. Первые два — лжецы. Посмотрим, что за звери такие Стругацкие?

Русские называют братьев Стругацких «двумя раввинами» — может быть, во-первых, потому, что оба они евреи, а, может быть, потому, что дурилку эти братики нам засаживают на таком глубоком уровне, что среднему человеку и не распознать. Вот текст, посмотрите, не обвирают ли они Деву? Может, как ещё порочат?

Итак, Стругацкие, «Парень из преисподней».

«Но, в общем, мне моя конурка нравится. Я здесь отдыхаю душой, а то в других комнатах, как в чистом поле, всё насквозь простреливается. Правда, нравится она здесь только мне. Корней посмотрел, ничего не сказал, но, по-моему, он остался недоволен. Да это ещё полбеды. Хотите верьте, хотите нет, но эта моя комната сама себе не нравится. Или самому дому. Или, змеиное молоко, той невидимой силе, которая всем здесь управляет. Чуть отвлечёшься, глядь, — стула нет. Или лампы под потолком. Или железный ящик в такую нишу превратится, в которой они свои микрокниги держат.

Вот и сейчас. Смотрю — нет тумбочки. То есть тумбочка есть, но не моя тумбочка, не Гепарда, да и не тумбочка вовсе. Шут знает что — какое-то полупрозрачное сооружение. Слава богу, хоть сигареты в нём остались, как были. Родимые мои, самодельные. Ну, сел я на мой любимый стул, закурил сигаретку и это самое сооружение изничтожил. Честно скажу — с удовольствием. А тумбочку вернул на место. И даже номер вспомнил: 064. Не знаю уж, что этот номер значит.

Ну, сижу я, курю, смотрю на свою тумбочку. На душе стало спокойнее, в комнате моей приятный сумрак, окно узкое, отстреливаться из него хорошо в случае чего. Было бы чем. И стал я думать: что бы мне на тумбочку положить? Думал-думал и надумал. Снял я с шеи медальон, открыл крышечку и вынул портрет её высочества. Обрастил я его рамкой, как сумел, пристроил посередине, закурил новую сигаретку, сижу и смотрю на прекрасное лицо Девы Тысячи Сердец. Все мы, Бойцовые Коты, до самой нашей смерти её рыцари и защитники. Всё, что есть в нас хорошего, принадлежит ей. Нежность наша, доброта наша, жалость наша — всё это у нас от неё, для неё и во имя её.

Сидел я так, сидел и вдруг спохватился: да в каком же это виде я перед ней нахожусь? Рубашка, штанишки, голоручка-голоножка… Тьфу! Я подскочил так, что даже стул упал, распахнул шкаф, сдёрнул с себя всю эту белоснежную дрянь и натянул своё родимое — боевую маскировочную куртку и маскировочные штаны. Сандалии долой, на ноги — тяжёлые рыжие сапоги с короткими голенищами. Подпоясался ремнём, аж дыхание спёрло. Жалко, берета нет — видимо, совсем берет сгорел, в пыль, даже не сумели восстановить. А может, я его сам потерял в той суматохе… Погляделся я в зеркало. Вот это другое дело: не мальчишка сопливый, а Бойцовый Кот — пуговицы горят, Чёрный Зверь на эмблеме зубы скалит в вечной ярости, пряжка ремня точно на пупе, как влитая. Эх, берета нет!..

И тут я вдруг заметил, что ору я Марш Боевых Котят, ору во весь голос, до хрипа, и на глазах у меня слёзы. Допел до конца, слёзы вытер и начал сначала, уже вполголоса, просто для удовольствия, от самой первой строчки, от которой всегда сердце щемит: «Багровым заревом затянут горизонт», и до самой последней, развесёлой: «Бойцовый кот нигде не пропадёт». Мы там ещё один куплет сочинили сами, но такой куплет в трезвом виде, да ещё имея перед глазами портрет Девы, исполнять никак невозможно. Гепард, помню, Крокодила за уши при всех оттаскал за этот куплет…

Змеиное молоко! Опять! Опять эта лампа в какой-то дурацкий светильник превратилась. Ну что ты будешь с ней делать…»

По поводу Стругацких интересно вот что. После того, как мне вложили в руки «Весьёгонскую волчицу» и я её, не отрываясь, прочёл, я тут же кинулся разыскивать автора. Но его адрес мне удалось разыскать не сразу. О существовании Бориса Воробьёва в Союзе писателей, похоже, никто и слыхать не слыхивал.

Живёт он теперь в Тверской области. Выйдя на пенсию, из Москвы переселился в деревню. В свою родную.

Нашёл. И прямо с порога воспел, что его «Весьёгонская волчица» — Священное писание русских.

— Очень здорово, — сказал Борис Воробьёв. — Семнадцать лет прошло с первой публикации, тираж за полмиллиона, а уже второй человек мне об этом говорит.

Ну, конечно, не спросить, кто был первым, я не мог.

— Кто же был первый?

— Аркадий Стругацкий.

Вот это совсем интересно. Еврей насчёт тайной веры русских всё понял. Распознал. Другие под русскими фамилиями не поняли, а этот понял.

Но ещё интересней то, что, распознав, он об этом никому не сказал. Если бы в Союзе писателей хотя бы шепнул, они б все до сих пор благоговейно повторяли бы имя Бориса Васильева. Но не захотели кукловоды Стругацких и Союза писателей, чтобы русские знали о появлении Священного писания.

Стругацкий понял, но, тем не менее, в своих произведениях врал и дальше. Солженицын с Высоцким врали потому, что ни шиша не понимали, просто марионетки, а «раввин»-то понял! А этот уровень намного опасней. Солженицына уже не читают, Стругацких по-прежнему заглатывают.

Стругацкий не сказал, но уж точно доложил.

Но самое интересное, всё-таки то, что Стругацкий понял.

А насчёт «доложил» сразу вспоминаются и четыре трупа из четырёх, и подлог с Ивана Купала, и поджог Вельского музея, единственного места, где есть хоть какие-то материалы по важским пастухам, которые умели «договориться с волком». Но в особенности четыре трупа — ведь о каждом из них кто-то доложил, прежде, конечно, прочитав. А не всякий умеет читать тексты, имеющие смысл.

Борьба за Россию идёт — она заметна, и очень жёсткая, — но не за её природные ресурсы, как внушают нам СМИ.

Страшна не Россия как государство — мы поставлены на колени и без нового Гения нам не подняться, — а страшен сатанистам Прапредок, которому надлежит воскреснуть именно у нас.

И борьба эта вовсе не на уровне дурилок, которые преподают в так называемых высших учебных заведениях.

Если упрощённо, идёт борьба двух жреческих направлений. С нашей стороны это волхвы, которые полностью из «пустыни» пока не вернулись. Цивилизаторы нам — Гитлера, а мы им — на Русалке «дачу», строительство который началось в 1938-м, то есть ещё за три года до вторжения. Они нам — ХРСТ, а мы им — День Победы «натягиваем». Они нам — Высоцкого, а мы им — Меняйлова, в конце концов, и мне кто-то загадочный помогал. Они нам соколов в Красную книгу вогнали, а мы им пока, похоже, не ответили…

А что до геноцида русских, так это пустяки, следствия. Это не уровень борьбы, а так, последствия.

Их стратегия проста: разрушить Воргу, инициатический путь, загасить огонь Дня Победы, уничтожить соколов. Наша стратегия тоже проста: стать до времени выхода из «пустыни» невидимыми, найти из этого положения следующего Предречённого и помочь ему у огня осмыслить трудности пути к волку.

Описание истории человечества вне уровня борьбы вокруг Ворги — в частности, описание Великой Отечественной и теории стаи без описания участия знающих слово в боевых действиях — фуфель и дурилка в руках цивилизаторов.

Интересно то, что они знают, что проиграют.

Ибо, уже проиграли.

Слушайте, слушайте внимательно, о волки!