1

Исаак не слушал Шогера. Тот двинул пешку.

Исааку оставалось сделать последний ход. Но какой?

В этот момент можно было сделать вечный шах и свести вничью.

Можно было пойти конем — и выиграть. У белых было два варианта.

2

Я долго ждал отца. Когда он отправляется в совет гетто или к Шогеру, мне всегда надо сидеть и терпеливо ждать.

Вот и дождался, поговорили. Я еще чувствую у себя на лбу его сухие губы, обрамленные усами и бородой, но мне надо спешить, меня ждет гладкий каменный порог. Меня ждет Эстер. Нас обоих ждет двор, ждет бревно, деревянный ящик.

Я умылся и надел свою голубую рубашку.

Все неправда.

Нет никого кругом.

Я — Шимек.

Эстер — Бузя.

Шимек летит на свидание к своей Бузе.

Сегодня мы сидим рядом. Я на бревне, и она — тоже. Руки кажутся мне длинными и ненужными. Они мешают, их некуда деть. Бузя сидит рядом, ее голова лежит у меня на плече, густые пепельные волосы волнами текут по моей груди.

— Я не хочу… — говорит она. — Не хочу, чтоб ты был Шимек, а я Бузя. У той сказки печальный конец. Ты помнишь?

— Помню."… Не принуждайте меня рассказывать конец моего романа. Конец — пусть самый наилучшим — это печальный аккорд. Начало, самое грустное начало, лучше самого радостного конца. Мне поэтому легче и приятнее снова рассказать вам эту историю с самого начала… У меня был брат Беня, он…"

— Хватит! — Эстер трясет меня за руку. — Хватит, Изя…

— Хорошо.

— Ты больше не Шимек, нет?

— Нет.

— И я не Бузя?

— Нет.

— Ты Изя, мой Изя, а я — Эстер…

— Моя Эстер.

Она еще крепче прижимается ко мне. Она гладит мою коротко стриженную голову. Она припадает лицом к моему плечу, и ей, наверное, больно, потому что плечи у меня острые.

Почему руки все время кажутся мне такими ненужными, такими длинными? Они мешают, мне некуда их девать.

— Эстер, — говорю я.

— Ты хочешь что-то сказать мне?

— Хочу.

— Говори, говори, что же ты молчишь?

И я решаюсь.

Я охватываю ладонями ее голову. Мои ладони большие, грубые, а ее личико маленькое, и в глазах сейчас нету никаких чертиков, ни веселых, ни печальных.

Ее губы сами приближаются ко мне, и я шепчу дрожащим голосом:

— Эстер… Я обещал Янеку, что не обижу тебя.

— Разве ты меня обижаешь?

Так спрашивает Эстер, а ее губы рядом. Яркие, как алые ленты, и такие близкие, что я чувствую их запах.

— Эстер… — еще раз говорю я.

И мы вновь умолкаем.

Больше не надо говорить.

Губы Эстер сладки как мед.

Щеки Эстер нежны как бархат.

Глаза у Эстер влажны, и слеза ее солона.

Мои руки крепко обнимают Эстер. Они очень нужны сейчас, мои руки, и я не могу их оторвать. Но надо. Надо, надо… Я слышу тихий голос, который зовет меня.

Да, это Янек.

— Изя, — тихо повторяет Янек. — Пора… Ты должен идти. — Почему? так же тихо спрашиваю я. Я знаю почему. Я спрашиваю просто так, лишь бы еще не вставать, не уходить отсюда.

— Там приготовлен столик, люди ждут, и Шогер приехал. Тебя всюду ищут, не могут найти.

— Идем, Янек, — говорю я. — Идем, друг.

Мы идем.

Я не оборачиваюсь, чтобы не видеть бревно и одинокую Эстер. Я боюсь взглянуть на нее, чтобы снова не чувствовать ее влажных глаз и слез.

— Идем, идем, — говорит Янек.

Я иду, чего он торопит?

Мы шагаем молча, и я вижу, как Янек опускает голову. Видно, хочет что-то сказать, но не решается.

— Говори, Янек, — помогаю я ему.

Он смотрит на меня серьезными глазами старика.

— Не забудь, Изя, — говорит он, — что сегодня ночью, ровно в двенадцать, мы уходим в лес.

— Не бойся, не забуду.

Янек снова опускает голову, и я чувствую, что он не это хотел сказать.

— Ну, говори, говори, Янек.

— Изя, — медленно продолжает Янек. — Я тебе потом скажу, сейчас уже некогда… Я скажу тебе в лесу. Только я хочу попросить… Не делай так, чтобы мне пришлось искать и тебя.

— Не бойся. Ты хочешь, чтобы была ничья, Янек?

— Да, я хочу, чтобы ты сделал ничью.

— Я постараюсь. Я буду очень стараться, не бойся.

— Хорошо, — говорит Янек. Он доволен.

Конечно, я должен сыграть вничью, и сегодня в полночь мы уйдем в лес. Ничья! Да здравствует ничья!