Я не сразу увидел это.
Вышел погулять, никак не представляя, что увижу такое…
Стоят себе дубы, широко запустив в землю могучие корни, прямо богатыри — и не подумай сдвинуть с места. Разметали ветви, распростерли свои зеленые резные шляпы, крепко уперли надежные толстые комли.
Что им, дубам, бури, что им ветры! Ну, сломают засохшую ветку, взметнут листву, сорвут какой-нибудь случайный желудь.
А ели встречают ароматом хвои и смолы. Они такие похожие, прямо как сестры, теснятся рядом друг с другом, осторожно поднимают мягкие, гибкие ростки верхушек, неторопливо, старательно расправляют свои островерхие покатые крыши — чтобы и вода стекала, и разные соринки стряхивались, чтобы белочка, если не успела зацепиться, соскользнула бы. Спокойно, уверенно они растят свои толстые шишки, а когда те созреют, сбрасывают их тут же, рядом, нимало не заботясь.
Я шел к соснам. В этот бор — впервые.
Ах, какие они ветреницы, эти сосны! Куда они спешат? Куда они так нетерпеливо тянутся, громоздятся? До небес добраться хотят? От самого ростка они тянут свои веточки вверх, поближе к вершине, а если какая и выпростается по ошибке внизу, так высушат ее, сбросят и снова тянут вверх, поднимают к небу свой колючий венок… Забывают сосны даже укрепить кору комля. Обрастает, твердеет она только внизу, а уж повыше — тоненькие коричневые чешуйки, совсем не прочная одежка, и та, потрескавшись, отскакивает. А ей, шельме, и дела нет, лишь бы голову повыше, да чтоб ствол был постройнее.
Просторно в бору. Хочешь на зеленый кров глянуть — только голову подними. Стоят эти тонкие стволы, как свечи. А уж как ветер подует — затрепещут сосны до самого комля, закачаются. Кажется, весь лес падает то в одну сторону, то в другую.
Вот уже и край леса, опушка. Ставлю ноги осторожно, чтобы не примять какого-нибудь муравья, что тащит яйцо чуть не вдвое больше себя или сухую травинку для своей крепости. Стараюсь ступать, где сухо, только ржавые хвоинки рассыпаны — не растоптать бы ягодник.
Потом, остановившись, поднимаю глаза кверху. Только мой взгляд почему-то скользит в сторону, вдоль стволов. Почему они не тянутся к поднебесью, почему не стоят прямо, как свечи?
Похоже, все сосны головы опустили. И не только головы. Как будто кто-то на каждую верхушку набросил петлю и тянет вниз, пока весь ствол не согнется.
Эти деревья — как люди: несут свой тяжкий крест и не в силах распрямиться.
Может, слишком высоко поднялись? Или ствол слишком тонок…
А может, была слишком сильная буря? С громовой грозой, с безумными молниями и страшным ураганом.
Я такой бури не видел. Но мне стало холодно. Поднял воротник. Все равно холодно. Тогда почувствовал, что ветер дует — как раз в ту сторону, куда сосны наклонились.
И вдруг я понял: не такая страшная была буря, просто принесла ветер, не слишком сильный, но жесткий, непрерывный ветер с одной стороны, из-за леса. Может, и выдержали бурю красавицы, но не сумели справиться с этим злым ветром.
Я снова поднял вверх глаза — и увидел…
Рядом, совсем рядом со мной уже старая сосна наклонилась в другую, противоположную сторону. Ствол изогнулся дугой. Прямо дугой. Но смело стоит против ветра и снова тянет верхушку прямо к небу. И это уже вторая верхушка. На месте первой — серые чешуйки коры, затянувшаяся рана. Низко, совсем не так, как бывает у сосен, тянутся в стороны две большие ветки, а сквозь них упрямо тянут вверх свои игольчатые веточки молоденькие прямые сосенки.
Я подумал: если б сейчас буря — я бы стал рядом с этой сосной, изогнувшейся дугой, рядом с сосной, у которой вторая вершина и две зеленые, простертые в стороны руки.