Спустившись на кухню, Анна обнаружила, что не осталось продуктов, и решила съездить в ближайший супермаркет. Закрыв дверь на все замки, она уселась в свой маленький «ситроен», припаркованный у особняка.
Местом, где располагалась вилла «Магнолия», был разросшийся провинциальный городок, что простирался вдоль Финского залива. Кроме неплохо сохранившегося старого центра, смотреть тут было нечего: лишь автозаправки, открытые кафешки, сувенирные лавки, безликие пятиэтажки, парикмахерские, аптеки. Пустые пляжи и бесконечные пески тянулись вдоль всего побережья. Песок был повсюду, даже после небольшой прогулки можно было ощутить на зубах его скрип. Улицы были пустыми, лишь пожилые пары совершали моцион или сидели на лавочках, расположенных на набережной.
Супермаркет предложил девушке неплохой выбор вин. Она положила в корзину несколько бутылок красного вина, а к вину сыр, крекеры, орешки, виноград. Взяла сливок к кофе, французский багет, бекон. Набрав продуктов на несколько дней, она двинулась к кассе.
По пути домой, Анна остановилась у кафе, что располагалось на набережной. Внутри было много посетителей: они пили, ели, негромко разговаривали. Аппетитно пахло ароматным кофе и свежими круассанами. Анна уселась за маленький столик у самого входа. Все посетители развернулись и уставились на нее с любопытством. В маленький городках, где все знают друг друга, всегда чувствуешь себя чужой, и окружающие не стесняясь дают тебе это понять. Анна подняла голову, возле нее стояла официантка – в возрасте, с копной крашеных, наспех заколотых волос, и бесцветным, усталым лицом. Анна заказала кофе и пару круассанов.
– Что-нибудь еще желаете? – спросила официантка, после того как принесла заказ.
– Нет, спасибо, больше ничего не нужно, – ответила Анна.
Официантка не уходила, продолжала задумавшись стоять рядом, потом спросила:
– Вас не сильно тревожат по ночам?
Анна поняла, что интересует официантку, но на всякий случай переспросила:
– Кто?
– Хозяева дома.
Все в этом кафе знают, кто она такая, и не важно, что они впервые видят Анну.
– Да, – созналась Анна. – Судя по вашему вопросу, такое случалось и раньше?
– Это так. Лучше бы особняк не трогали. Никогда это добром не кончалось.
– Расскажите.
– Особняк стоял заколоченным очень давно, считай со смерти Матильды, – официантка запнулась и посмотрела на Анну. – Тут его вдруг опять открыли, осматривали, прибирались внутри, обметали паутину с фасада. Но как ни вычищай и ни скобли этот дом, нечисть оттуда не изгнать.
Тут один из посетителей захотел расплатиться, и официантка направилась к нему. После этого разговора кофе и круассаны уже не казались такими аппетитными. Анна быстро выпила кофе и, оставив деньги на столике, покинула кафе…
* * *
Остаток дня Анна писала, страсти Матильды влекли все дальше и дальше. Даже то, что в доме обитают привидения – факт, который все труднее было отрицать, – не могло оторвать от работы.
Неожиданно раздался звонок мобильного. На дисплее отразилось имя подруги Риты. Анна сохранила в памяти компьютера последнее предложение и ответила:
– Алло! Слушаю…
– Привет! Как дела у богатой наследницы?
– Не очень. Деревенская жизнь мне явно не на пользу. Плохо сплю, всю ночь мерещится, что кто-то стоит у моей кровати. А может, и не мерещится…
– В черном-черном лесу черная-черная избушка…
– Мне не смешно! – резко крикнула Анна. – Извини. Ты веришь в приведения?
– Бывало… После того как посмотрела «Звонок», неделю в темноте телевизора боялась…
– Это не одно и то же.
– Живешь одна в большом доме, где все половицы скрипят, с такой мрачной историей, да еще после нашего сеанса. Как тут не поверить? – созналась Рита.
– Во что я должна поверить?
– Что кто-то жуткий лежит под твоей кроватью и только и ждет, как ты спустишь ногу на пол… и тут он тебя ца-ап, – снова засмеялась Рита.
Анна поморщилась. Да, более милую и сочувствующую собеседницу, когда так хреново, просто не найти.
– Сегодня в кафе на набережной спросили: навещают ли меня хозяева дома? Как тебе это? – спросила Анна.
– Интригует, – созналась Рита.
– А меня не очень.
– Ты весь дом проверила? В таких старых домах должно быть полно потайных ходов, секретных комнат, а в стенах глазки. Слуги же должны были следить за своими хозяевами.
– Ты начиталась романов. Замки с потайными ходами строили в Средневековье, а особняк построен в конце восемнадцатого века.
– Много ты знаешь? В таких домах всегда происходило нечто странное: убийства, самоубийства, проклятия… Это самое простое объяснение происхождения приведений, а уж если углубиться…
– Лучше не углубляться. Еще бы знать, что им нужно?
– Спроси, – засмеялась в ответ Рита.
Анна проигнорировала этот ответ.
– Почему ты не вернешься в город? – спросила Рита.
– На это несколько причин. Квартиру я сдала, мне некуда возвращаться, и тут хорошо пишется. Сегодня я целый день не вставала из-за стола, чего в городе со мной не бывает. Здесь я много успела написать.
– Может, ты просто заработалась? Тебе нужно что-нибудь попить. Когда у меня напряг, то я принимаю ксанакс, а перед сном валиум. И все работает.
– Это продается в аптеке?
– Нет, нужен рецепт. Сходи к психиатру, там всем выписывают. Скажешь: много работаю, нервничаю, плохо сплю…
– Дай адрес.
– Своего не дам, – категорично отрезала Рита. – Вдруг заподозрит что-нибудь. Сама найди.
* * *
Приветливая секретарша поздоровалась с Анной и протянула ей бланки: – Будьте так любезны заполнить эту анкету…
Когда Анна закончила с анкетой, секретарь, мило улыбаясь, пригласила следовать за ней:
– Проходите!
Кабинет врача оказался светлым и уютным. На стенах висели картины, писанные акварелью, а в углу стояла кадка с раскидистой пальмой. Анна уселась за стол. Психиатром оказалась маленькая, тщедушная женщина, с бесцветными, глубоко посаженными глазами. Волосы были зачесаны назад, ногти на руках коротко подстрижены.
– Все сеансы я записываю, чтобы при случае воспользоваться. Вы не против? Это строго конфиденциально, в конце лечения все записи вы можете получить.
Анна кивнула в знак согласия. Психиатр включила видеокамеру и внимательно посмотрела на Анну. Уголок рта у нее слегка дернулся. Что это? Нервный тик?
– Слушаю вас.
– Не знаю, с чего начать… – замялась Анна.
– Мы никуда не торопимся. Соберитесь с мыслями, я подожду, – заученно произнесла доктор.
Было заметно, что спрашивала она механически, и ей совершенно не интересны проблемы Анны. За целый день ей так надоели психи с их дебильными историями, что она полностью абстрагировалась от своих пациентов.
– По ночам меня мучают кошмары, я просыпаюсь с криками, – начала Анна. – И не только это, с этим бы я справилась, но и в реальной жизни такое ощущение, что кто-то за моей спиной… и я почти физически чувствую его присутствие…
– И сейчас? – слегка оживилась доктор.
Анна оглянулась по сторонам:
– Нет, здесь нет. Такое случается только в моем доме…
Левая сторона лица врача снова непроизвольно дернулась. Да уж, этому психиатру и самому нужна помощь психиатра.
– Когда это началось?
– В тот момент, когда я переехала на виллу «Магнолия». Сейчас это случается настолько часто, что меня это измучило.
– В вашей семье были случаи психиатрических заболеваний?
– Да, в моей семье есть такие случаи. Самый тяжелый случай был с прабабкой. Она провела год в психиатрической клинике, а потом покончила с собой…
Уголок рта у доктора нервно задергался, как ни пыталась она это скрыть. Видно история Анны ее сильно заинтересовала.
– И не она одна этим страдала, многие из моих родственников тоже лечились, но я не знаю подробностей, – добавила Анна.
– Если бы вы подробнее узнали обо всем, нам бы это помогло.
– Я попытаюсь. Вы назначите мне лечение? – спросила Анна. – Мне нужно спать и жить, чтобы узнать подробности. Меня мучает бессонница. Всю ночь лежу с открытыми глазами, лишь временами впадаю в беспокойный сон, но при малейшем шорохе вскакиваю с постели. Порой мне кажется, будто кто-то кричит в ночи, но, проснувшись, я понимаю, что кричала сама…
– Вот вам рецепт на один месяц. На следующий прием запишитесь у моего секретаря, – протянула рецепт доктор.
* * *
С утра на Анну напал творческий жар, она забыла о еде и отдыхе. Целый день пила кофе и лишь вечером, когда закружилась голова от голода, отправилась на кухню, чтобы приготовить ужин.
После ужина Анна решила осмотреть другие комнаты. Слова подруги о потайных ходах, секретных комнатах, о глазках в стене не давали покоя.
Анна бродила по дому, заглядывая во все двери. Одна из комнат, расположенная в торце, была заставлена мебелью в белых чехлах. Пока девушка сдирала их, комната наполнилась пылью, стало трудно дышать. Анна с трудом открыла скрипучие ставни, на подоконник вывалились мертвые мотыльки. Порыв ветра ворвался внутрь, и за несколько минут комната очистилась от пыли и спертого воздуха.
Анна огляделась: темные дубовые панели на стенах, на полу потертый от времени ковер, в углу камин, декорированный черным камнем. Высокие книжные стеллажи занимали всю стену между окнами. На полках стояли книги по реинкарнации, спиритизму, теософии, астральным путешествиям.
На покрытом зеленым сукном письменном столе стоял чернильный прибор эпохи модерна, по каям стола – канделябры. Там же, придавленная пресс-папье в форме льва, лежала пачка пожелтевших от времени листов бумаги. Вокруг стола располагались кожаные кресла в стиле честерфилд.
Из одного кресла выбились пружины, пол был весь в грязных потеках – ничего не пощадила безжалостная рука времени. Шаги Анны гулко отдавались по рассохшемуся паркету, пахло пылью и сыростью.
Анна трогала кожу кресел, в которую за годы жизни впитались: запах, отпечатки и страсти Матильды.
«Мы должны успеть вспыхнуть как можно ярче в тот недолгий период, что нам отпустила судьба…»
Анна посмотрелась в отражение стекла, и вдруг у нее возникло ощущение нереальности происходящего, словно она попала в другое измерение. Луч солнца преломился под определенным углом, мутный воздух вздрогнул. На секунду ей показалось, что это не она, а Матильда отражается в стекле. Анна сделал шаг, чтобы поближе разглядеть, но тут все встало на свои места: в оконном стекле отражалась лишь она сама.
Сейчас Анна наедине с той роковой тайной, что окутывала весь дом. Что здесь случилось? Какие секреты хранит в себе «Магнолия»?
Анна закрыла окно и уже собралась покинуть комнату, как обратила внимание на множество выдвижных ящиков в письменном столе. В некоторых из них торчали ключи. Анна по очереди открывала каждый из них, но внутри было пусто. Один из ящиков не открывался, он был закрыт на ключ. Что в нем может храниться? Может, важные бумаги или любовные письма? Ни один из ключей на связке не был нужного размера. Анна принесла нож с кухни и попробовала вскрыть ящик, но ей не удалось. Стол сделан на совесть, это не современная ерунда из «Икеи», которую можно взломать пилкой для ногтей. Тут Анна вспомнила про маленький ключик в кошельке, отделанном гобеленом.
Анна вышла в коридор, ведущий во мрак. Половицы пугающе скрипели под ногами. Внезапно на нее накатил страх. Что, если случившееся вчера не было подстроено Риткой? Вытащив все вещи из сундука, Анна быстро обнаружила кошелек с ключиком. Судя по размеру, он легко мог подойти к тому ящику. Девушка уже сложила вещи обратно в сундук и собралась уходить, как в глаза ей бросилась доска Уиджи, забытая вчера на полу. Анна словно загипнотизированная, позабыв обо всех страхах, зажгла пару свечей и уселась на пол. Хотелось полностью убедиться, что Ритка ее надула.
– Здесь есть кто-нибудь? – спросила Анна. – Дайте знак.
Тишина. Анна сидела минут десять, пока не затекли ноги и шея. Она уже собралась уходить, уверившись, что это были проделки подруги, но тут произошла первая неожиданность. Скользящим движением курсор подъехал к слову «ДА». Анна застыла на месте, парализованная страхом. Продолжать или остановиться? Она сделала глубокий вдох и спросила:
– Кто ты?
Курсор двинулся по доске к букве «М», потом к букве «А». Задержавшись на ней, он двинулся дальше. «Т»… «И»… «Л», «Ь». Анна чувствовала силу курсора под пальцами, он пополз по доске: «Д», «А».
Этого не может быть! Анну пробила внутренняя дрожь, но она продолжала:
– Матильда, ты знаешь меня?
Курсор медленно отполз обратно на середину и указал на слово «ДА».
– Это невозможно! Ты не можешь меня знать?
Курсор обошел круг и остановился на слове «ПОЧЕМУ?».
– Чего ты хочешь, Матильда?
Курсор передвинулся к букве «Т», а потом к «Е», дальше к «Б» и остановился у буквы «Я». После этого курсор замер.
Анна была не в силах выдержать этот ужас и вылетела из комнаты. Промчавшись по темному коридору, она ворвалась в спальню и закрыла дверь на ключ. Как будто это могло остановить Матильду и ей подобных?
Выпив горсть успокоительного, Анна залезла под одеяло. Вскоре она почувствовала, как голова и веки стали тяжелыми, лекарство начинало действовать. Очертания комнаты начали размываться, и глаза сами закрылись…
Анну разбудил звонок мобильного. Она с трудом разлепила глаза и уставилась на тумбочку. На дисплее высветилось имя – Матильда. Этого не может быть! Она не должна брать трубку. Мобильный продолжал звонить, его настойчивые звуки словно проникали в мозг, сверлили его. Она не будет брать трубку! Ни за что!
Мобильный продолжал звонить. Не выдержав, Анна схватила трубку, оттуда послышался смех, жуткий, нечеловеческий. Невозможно было определить, кому принадлежал этот смех – мужчине или женщине? И от этого было еще страшнее. Какой-то потусторонний утробный хохот. Чья это шутка? Какой идиот хочет ее напугать?
Смех сверлил ей мозг, проникал в нее. Анне стало трудно дышать, не хватало воздуха… и тут она открыла глаза. Это был просто сон.
Анна приняла еще пару таблеток и снова уснула…
* * *
После такого количества таблеток утром голова была тяжелой. Анна заварила крепкий чай и уже наливала его в чашку, как услышала звонок в дверь.
Кого это принесло в такую рань? Она нехотя подошла к двери. На пороге стояла сестра Вера:
– Ты еще жива?
– Как видишь? – ответил Анна, широко открывая дверь.
– Я ненадолго. Заходить не буду.
– Дом полон чертей, только войдешь, и на тебя накинутся, – страшным голосом прошипела Анна, давясь от смеха.
– Перестань! Не хочу таких шуток, особенно здесь!
– Так, шуток ты не хочешь, а чего хочешь? Зачем приехала? По сестре соскучилась?
– Я тебе не все рассказала, и меня это мучает, – созналась Вера.
– Что такого таинственного ты от меня скрыла?
– Я не все рассказала про Матильду. Слушай, перед смертью она интересовалась оккультизмом, в этом доме устраивала спиритические сеансы. Сюда приходило много странных людей. Все доказательства уничтожены, но это так, – выпалила Вера одним махом.
– Нет, не уничтожены. Я кое-что нашла.
– Что?
– Фотографии с сеансов, спиритическую доску…
– Ты же не трогала эту доску? Ответь мне честно.
– Не пробовала пообщаться с духами? – дразня сестру, кривлялась Анна. – Плохо ты меня знаешь. Конечно, пробовала.
Вера в ужасе смотрела на Анну, так люди смотрят на тех, кто заражен смертельной болезнью. Схватив сестру за руку, Вера запричитала:
– Умоляю, не лезь туда и не задавай вопросы мертвым – это опасно. Ведь никогда не знаешь, какой ответ получишь. И никогда не знаешь, кого разбудишь. Поверь мне, тут есть кого разбудить…
Анна скинула с себя руку Веры и ответила:
– Успокойся, никуда я не лезу. Что ты обо мне так волнуешься?
Вглядываясь в лицо сестры, Вера ответила:
– Над виллой «Магнолия» висит проклятье! Все, кто жил в доме после смерти Матильды, плохо закончили. Все. Она – наше родовое проклятье!
– А мы кто? – показывая на себя пальцем, спросила Анна. – Ее гордость? Матильда может гордиться нами? Чего мы достигли, чтобы судить о ней? Ты – неудачница, скажи!
Анна смотрела на сестру, которая не успела привести себя в порядок с утра: бледная, с унылым хвостиком и скисшим от вечного нытья лицом.
– Тебя она тоже околдовала. Не поддавайся ей!
– Совет слегка запоздал, – сказала Анна.
– Странная ты стала. Это дух Матильды просочился в тебя через спиритическую доску, он и управляет тобой. Этот дом – ловушка, и ты уже попалась. Ты растормошила то, что лучше было не будить. Теперь ты обречена!
У Анны мурашки поползли по телу от этих слов, но виду она не подала:
– Благодарю за предупреждение. Что бы я без тебя делала, сестричка?
У Анны не было желания выслушивать нравоучения в свой адрес, у нее и без того голова раскалывалась, а Вера с жалостью и состраданием смотрела на нее. От этого взгляда Анна почувствовала внезапное раздражение. Из-за бессонницы и головной боли сегодня каждая мелочь выводила девушку из себя. Она взбесилась:
– Ты пришла меня нагрузить? Строишь из себя заботливую сестренку?
– С этого и начинается вселение нечисти в тебя. Доска Уиджи – это портал в наш мир. Есть люди, которые открыты тому, чтобы служить таким порталом…
– Я все держу под контролем, не переживай за меня, – Анна засмеялась. – Клянусь, каждый раз при встрече с нечистью я буду вспоминать твои предостережения и буду крайне осторожна.
Вера вспыхнула от обиды и приготовилась уходить:
– Если что, звони.
– Без сомнения, – успокоила сестру Анна.
Вера покачала головой, не доверяя этим словам, и медлила с уходом. Казалось, она хочет что-то добавить, но не может подыскать нужных слов. Анна захлопнула дверь перед ее носом.
Услышав шум отъезжающей машины, Анна поднялась наверх. Около портрета Матильды она остановилась как вкопанная. После слов сестры эта картина еще больше пугала Анну. Она зашла в спальню и достала из-под трельяжа маленькую скамеечку и плед. Закрыв пледом портрет Матильды, Анна вернулась на кухню. Но писать сегодня она не могла. Что-то было не так… Однако она не могла сообразить, в чем дело.
Девушка чувствовала себя подавленной и усталой. Головная боль не проходила, и Анна решила прогуляться.
Позеленевший от времени фонтан с печальным херувимом в центре давно высох, вместо воды в нем гнили сухие листья. Анна свернула на дорожку, что извивалась вдоль забора заросшего кустами и спускалась к берегу моря. Влажный, пропитанный солью ветер дул в лицо. Чайки кружили над морем, крича и хлопая крыльями. На песчаный берег с тихим шумом накатывал прибой. Вдруг ей под ноги выкатился красный клубочек. Анна подняла и оглянулась – на лавочке сидела старуха с вязанием в руках.
– Спасибо, деточка! Ты с виллы «Магнолия»?
Ее старые, глубоко запавшие глаза шарили по лицу Анны.
– Да, – удивилась Анна.
– Кем ты приходишься Матильде?
– Правнучкой, – ответила Анна и уселась рядом. – Вы ее знали?
От старушки пахло затхлой лавандой и нафталином. Она продолжала своими скрюченными пальцами вязать что-то похожее на шарф:
– Нет. Когда я была ребенком, нас пугали виллой «Магнолия». Мы боялись даже близко подходить к ней. Там уже никто не жил, но все равно люди часто видели свет и слышали голоса…
– Может, там бездомные ночевали, – предположила Анна.
– Нет, дом был опечатан и ничего не тронуто, – ответила старуха, продолжая внимательно вглядываться в лицо Анны. – Ни один бездомный близко бы не подошел к «Магнолии». Их удерживал суеверный страх.
– Как вы объясните то, что кто-то слышал голоса? – спросила Анна.
Старуха на секунду задумалась, сморщенное лицо приняло скорбное выражение:
– В этом доме с самого начало не все было в порядке. Тот, кто подарил этот дом, застрелился. Люди после болтали, что видели призрак Матильды и всех мужчин, что погибли из-за нее. Те мужчины всюду следовали за ней…
– Это правда?
– Не знаю, люди много болтают. Я не видела и врать не буду. В доме занимались черной магией, – ответила старуха и отвела глаза в сторону.
По неизвестной Анне причине у всех, кто поднимал тему о вилле «Магнолия», делался одинаковый взгляд. Что они пытаются скрыть от нее? Что им такого известно, чего она не знает?
– Я в курсе, в сундуке мы нашли фотографии: на них Матильда на спиритическом сеансе с медиумом, зловещая старуха посередине, остальные держатся за руки. И нашли доску Уиджи…
– Ты пользовалась доской? – спросила старуха.
– Да. Мы с подругой делали это на днях… и один раз я сама…
– Что? Нельзя разговаривать с мертвыми, тем более одной! – крикнула старуха.
– Почему все меня запугивают? Эту доску можно купить в игрушечном отделе, – оправдывалась Анна.
– Ты не купила доску в игрушечном отделе. И ты делаешь это в доме, где произошла ужасная трагедия. Избавься от доски! А лучше уезжай отсюда!
– Почему?
– В старых спиритических досках сохраняются следы прошлого и призраков, что приходили на зов. Эти силы опасны для всех, кто не знает, как их контролировать.
– Я общалась с Матильдой, почему она должна мне навредить?
– Ты не знаешь, с кем ты общалась! Это мог быть кто угодно: проводник, злой дух… Они заманивают тебя.
– Зачем?
– Когда используешь спиритическую доску в одиночестве, то легко становишься подвержен влиянию духов, точнее – злых духов, и они могут этим воспользоваться…
Анна повернулась, чтобы глянуть на виллу «Магнолия», – одинокую и таинственную, видневшуюся из-за густой зелени. Розовый цвет, что мерцал на солнце, был осквернен историей, жуткой, полной смертей, самоубийств и сумасшествия. Что-то зловещее скрывалось в этих розовых стенах, и лучше не пытаться вскрыть эту тайну. Жуткую тайну…
– Библия и церковь запрещают иметь дело с тем миром. Ты ходишь в церковь?
– Нет, – созналась Анна.
– Вот и плохо. Матильда тоже в бога не верила, потому и закончила так. Переехав в этот дом и общаясь с духами, ты создала себе проблемы, без которых могла бы обойтись.
Анна еще раз оглянулась: сквозь ветки деревьев просматривался величественный, окутанный тайной особняк. Сейчас мрачные очертания фронтона казались особенно устрашающими, а воздух, казалось, наполнен скорбью…
* * *
Вернувшись домой, Анна увидела, что плед валялся на полу. Кто мог скинуть его с картины? Как это произошло? Окна плотно закрыты, никакого сквозняка не чувствуется. В доме стояла пугающая тишина, нарушаемая разве что собственным дыханием Анны. Ведь не сама же Матильда скинула плед? Анна испугалась этой мысли. Появилось ощущение, что некто наблюдает за ней. Тот, кому она не в состоянии противостоять.
Ей захотелось поскорее уйти из дома. Не важно куда, только бы подальше от этих глаз, неподдающихся разгадке, тревожащих Анну днем и ночью, заставляя зажмуриваться каждый раз, когда она проходит мимо портрета.
Она уселась в машину и задумалась. Окружающие знают нечто такое, что ей неизвестно. Это порядком начинает бесить, но есть одно место, где можно кое-что разузнать.
Анна села в машину, включила зажигание и направилась к набережной. Солнце уже садилось, но было еще жарко. Однако Анну сильно знобило, возможно, от страха. Кафе было пустое, лишь за одним столиком сгорбившись сидел старик за кружкой пива. Она обратила на него внимание еще в прошлый раз. С ним явно было что-то не так. Анна пригляделась: рубашка с засаленным воротником, мятый пиджак, напоминающий смокинг. Седые волосы спускались почти до плеч, бледное лицо с провалившимися щеками, длинные пальцы все в желтых пятнах никотина. Старик заметил, что Анна на него смотрит, и кивнул ей головой в знак приветствия. Анна выдавила из себя улыбку.
На стенах кафе висели старые гравюры. Анна подошла поближе, чтобы рассмотреть их. Гравюры были начала девятнадцатого века. На них был запечатлен городок, который с трудом можно узнать. По набережной шли дамы с зонтиками, в шляпах и длинных красивых платьях. Это случаем не вилла «Магнолия»? Анна еще ближе приблизилась к гравюре.
– Это вилла «Магнолия». Надеюсь, вы узнали?
Вопрос был задан так неожиданно, что застал Анну врасплох. Она вздрогнула и оглянулась – рядом с ней стояла официантка.
– Некоторые хотели, чтобы я сняла эту гравюру со стены, ведь там столько всего случилось…
– Расскажите, – попросила Анна.
Официантка оглянулась, но, не заметив ничего подозрительного, уселась с ней за столик и зашептала. Анна в очередной раз заметила, что все, кто рассказывают о «Магнолии», всегда понижают голос. Кто их может услышать? Или об этом не принято говорить вслух?
– Дом наполнен болью и злом, и оно не хочет умирать. Живущие поблизости люди слышали ночью крики, доносящиеся из особняка. Как будто кричала молодая девушка. Были смельчаки, которые хотели выяснить, что происходит в этом особняке, но не смогли.
– Почему? – спросила Анна.
– Пугались. Крики были настолько странными, казалось, будто они исходят от стен, окон, зеркал. Отважившиеся в ужасе разбегались и больше не вспоминали в разговорах название виллы. Были те, кто пытался вынести из особняка ценные вещи. С ними «Магнолия» поступила очень жестоко: один выскочил седой, но ничего и никому не рассказал. Другой свалился со второго этажа и с переломанными ногами еле выполз из усадьбы. После тех случаев никто туда ни ногой. Даже проходя мимо особняка, люди жаловались, что испытывают чувство, будто за ними следят. Некоторые слышали шепот, словно их кто-то звал, – официантка еще раз оглянулась.
– Что было после? – спросила Анна и тоже оглянулась.
– После революции «Магнолия» перешла во владение красных, и особняк решили перестроить под районный дом культуры. Во время реставрации особняка все рабочие жаловались, что чувствуют, как некто наблюдает за ними, слышали странный шум на чердаке. Один упал со стремянки, другой с лестницы. «Магнолия» не принимала никого. Вскоре красные покинули особняк, сказав, что помещение не подходит им: слишком мало по площади. Ведь красные не признавали ни бога, ни дьявола, а так бы им пришлось сознаться, что дьявол существует.
Пока официантка рассказывала это, в ее голосе звучал неподдельный страх.
– Особняк долго стоял опечатанный. Потом кто-то из твоих родственников поселился в нем. Однако по истечении нескольких дней новый владелец в ужасе сбежал оттуда. Сказал, что внутри творится неладное, что в доме скрывается зло, – продолжала она. – Последней какая-то фирма пыталась открыть клинику, уж не знаю какую. Приезжали, смотрели, но быстро удрали. Причины не знаю, они сказали, что не хотят владеть домом с подобной репутацией. Матильда и их не приняла.
– Думаете, меня она приняла?
– А ты как думаешь?
– Не уверена. Часто я тоже чувствую, что кто-то наблюдает за мной, особенно как стемнеет. Вот сплю с таблетками, – и Анна показала упаковку.
– Ну и что? Я уже лет десять сплю с такими же, – пожала плечами официантка.
– Почему «Магнолию» не снесли? – задала последний вопрос Анна.
– А что изменится? Место проклято…
* * *
Анна осторожно вырулила, постепенно набирая скорость. Поворот. Еще один. Подъезжая к чугунным воротам, она почувствовала, как в ней волной поднимается слепой, иррациональный страх. Во рту пересохло и защемило сердце. Она выключила зажигание и положила голову на руль. Нужно прийти в себя, ей так много всего нужно сделать…
Трудно поверить, что все услышанное – правда. Необходимо проверить в более достоверных источниках. Должна же быть какая-то информация в интернете.
Анна быстро забежала на кухню и закрыла дверь. Только здесь она чувствовала себя безопасно, и только здесь интернет более или менее работал. Она открыла ноутбук и начала поиск. Небольшая региональная заметка заставила окончательно поверить в то, что истории, рассказанные об особняке, правдивы. В правом углу красовалась фотография виллы «Магнолия». Сверху несколько маленьких черно-белых портретов мужчин. Название статьи: «Трагедия виллы «Магнолия»».
«…Вчера ночью произошло событие, потрясшее наш город. На вилле «Магнолия» найден труп молодого мужчины. Медэкспертиза заявила, что у него случился обширный инфаркт…»
Человек пробыл в доме какое-то время, и у него случился обширный инфаркт. Что такого он увидел, что молодое сердце не выдержало? Та же история повторилась в тысяча девятьсот восемьдесят девятом и в двухтысячном годах. Все по той же схеме. В особняке находили тела довольно молодых людей, кто и на здоровье никогда не жаловался, однако умерших в результате инфаркта, инсульта. Местные жители предлагали снести особняк, но власти не придавали этому значения…
Почему Анна до сих пор живет в особняке и ничего серьезного, не считая ночных кошмаров, не происходило? Почему «Магнолия» ее терпит?
Анна потерла виски, пытаясь вспомнить: вчера было что-то очень важное… Ключик!
Анна быстро направилась в кладовую, но у самой двери остановилась.
Заходить одной в ту комнату так не хотелось. Казалось, что она умрет от страха прямо на пороге.
Повернув ручку двери, Анна осторожно вошла и быстро схватила кошелек. С кошельком в руке она побежала в кабинет. Ключик сразу подошел к ящику, и она легко открыла его.
В ящике лежала книжка дорогой работы, в кожаном розовом переплете с золотым тиснением. Это был дневник Матильды, внутри золотом были выложены инициалы – «МБ». Он выглядел абсолютно безобидно, но, что удивительно, даже от прикосновения к страницам Анну пробивала дрожь. В то же время некие силы тянули поскорее открыть дневник…
Дрожащими руками Анна перевернула первую страницу и почувствовала, что бумага все еще пахнет духами. Исходивший от дневника почти исчезнувший запах так подходил Матильде. Это был странный запах – пачули или мускуса, сейчас таких духов не делают. Каждая найденная вещь несла отблеск личности Матильды.
Анна открыла первую страницу и принялась читать.
«Вся моя жизнь на сцене: на ней живу, люблю и умираю, и другой жизни для себя не вижу. Мне нужно поклонение публики, а публике нужны иллюзии. И потому я каждый вечер дарю ей мечту, тут важно самой не заиграться. Подчас трудно отличить иллюзию от реальности, ложь от правды, мишуру от подлинника…
Матильда Беккер перед выходом на сцену
Толпа тебя легко возносит и с той же легкостью порою низлагает. Она требовательна и ненасытна, она жаждет новых звезд. И ты принимаешь эти правила игры, как бы они тебе не претили.
У каждого случается момент, что переворачивает всю жизнь, и этот момент всегда с нами. Каждый день можно развернуть его, а можно пройти мимо, не заметив. Я не упустила свой шанс, мне удалось вырваться из безысходности, окружавшей меня с самого детства…»
Некоторые страницы были сильно повреждены, по этой причине случались пробелы в истории. На каждом листке стояла дата. Самая старая заметка датировалась тысяча восемьсот девяносто седьмым годом. Матильда писала нерегулярно, то по целым месяцам ничего не писала, то сразу описывала происшествия за долгий период.
«Мне двенадцать лет. Мать лежит в гробу с чужим, восковым лицом. Я впервые вижу смерть. Мне очень жаль мать и страшно оставаться с этим суровым человеком – моим отцом. Теперь я под постоянным отцовским напором, он контролирует каждый мой шаг и всех моих подруг.
Мой отец – отставной чиновник. Мы жили не бедно, но приходилось экономить на всем. С детства я завидовала школьным подругам, те щеголяли модной одеждой, в кошельках у них звенели карманные деньги.
У меня были прекрасные данные для балета, и отец оплачивал мне частные уроки. Вскоре меня перевели в балетную школу. Я относилась к этому серьезно и ежедневно оттачивала свое мастерство: деми-плие, тандю, гран-батман…
Сейчас пытаюсь вспомнить, думала ли я, стоя у станка и оттачивая балетные па до идеала, что я в ближайшем времени стану богиней сцены? Уверена, что так высоко я не взлетала. Просто мне нравилось танцевать, и я уже определилась, что хочу связать свою жизнь с балетом. Все было сносно до того момента, пока в нашем городке не расположился кавалерийский полк…
Моим жестоким избранником стал молодой корнет Алексин. Будучи прелестной девушкой, я уже обращала на себя внимание, но была чересчур наивной. Без колебаний я поверила ему, когда он признался мне в пылких чувствах и пообещал жениться. Корнет Алексин заверял, что мы уедем в сказочный Санкт-Петербург, чтобы жить там в любви и достатке. Мое воображение рисовало картины будущего, беспечную жизнь в столице, как в моих любимых романах…
Однажды вечером корнет Алексин пригласил меня на прогулку. Он клялся мне в любви и верности, и я поверила ему. Вдруг он привлек меня в свои объятья, и наши губы слились в поцелуе. Воспользовавшись моей неопытностью, он соблазнил меня, но свое обещание жениться сдержать так и не успел. Пришел приказ, согласно которому его полку надлежало переехать в другую воинскую часть.
Когда он сообщил мне о приказе, я горько плакала. Он покинул наш город со своим полком, а я осталась одна с разбитым сердцем. Но вскоре оказалась, что не одна: через пару месяцев узнала, что я жду ребенка.
Признаться отцу я не могла, он бы меня проклял и выгнал из дому. Я написала корнету Алексину, чтобы он поторопил события и женился на мне как можно быстрее. Ответа я не получила. Написала еще раз, но ответа тоже не дождалась. Пришлось покинуть балет и скрывать свое положение до того момента, пока это не будет бросаться в глаза.
Молчание корнета Алексина меня тоже волновало. Что случилось с ним? Может, он погиб на учениях? Или его застрелили на дуэли? Я часто плакала по ночам, волнуясь за него, за себя, за нашего малыша…
Скрывать беременность становилось все труднее с каждым днем. Я сказала отцу, что крестная приглашает к себе погостить. Отец отпустил меня, даже не удивился и ничего не заподозрил.
Я уехала к крестной и родила сына. Через полгода, оставив ребенка ей, я поехала в Санкт-Петербург, чтобы устроиться в театр…»
Следующая страница была прожжена местами, и Анна с трудом смогла ее прочесть.
«И вот я одна в большом городе, который должна покорить. Это нелегкая задача для восемнадцатилетней девчонки без друзей и покровителей. В кармане у меня рубль серебром, в руках маленький узелок с бельем, а мое лучшее платье на мне. В деревне кормилица ждет денег в следующем месяце, а где их взять, я не знаю. Жизнь повернулась ко мне спиной, и нужно найти силы, чтобы развернуть ее к себе лицом.
Мне некогда плакать, что все сложилась не так, как я хотела. Я обязана выжить, встать на ноги и забрать сына. Я все поставила на карту и должна сорвать банк или прыгнуть в Неву. Другого выхода у меня нет.
До того как я попала в театр, мне пришлось пережить много лишений и горя. А горя было так много, что я чуть на самом деле не прыгнула в Неву. Я уже стояла на мосту, и лишь чудо спасло меня…
Мне повезло, я смогла устроиться в один из театров. Меня поставили для начала статисткой, так как у меня не было никакого опыта. Вскоре я убедилась, что быть статисткой не предел мечтаний: тобой все помыкают, приходится часами стоять неподвижно, и все это за маленький гонорар. К актрисам же все относятся с большим уважением – это привилегированные особы, и я задалась целью, как можно скорее получить роль.
В нашем театре ставили водевиль с несколькими музыкальными номерами. Я так старалась, репетируя один из танцев, что режиссер спектакля выделил меня:
– Недурно-с, недурно-с…
Годы балета дали о себе знать, я отличалась от остальных статисток грацией и благородством осанки. Меня выдвинули в первый ряд и вскоре дали несколько слов. Остальные статистки сверкнули на меня завистливым взглядом и тут же возненавидели. Не обращая на них внимания, я быстро овладела этой маленькой ролью и была довольна собой. Пусть даже и содрогалась при мысли о том, что вскоре придется предстать в ярком свете рампы перед зрителями. Мне часто рисовалось, как я буду стоять бледная, парализованная страхом, и этим испорчу спектакль…
Наступил день премьеры. В лицо ударил свет рампы, я задрожала мелкой дрожью, страх сковал меня. Подошло мое время произносить реплики, но от волнения у меня пропал голос. Как рыба, выброшенная на берег, я раскрывала рот, но ни слова не могла проронить. Хотелось разреветься от бессилия и жалости к себе, но тут я увидела за кулисами хихикающих статисток. Они уже предвкушали мой провал, представляя, как после спектакля меня выгонят со скандалом.
Слезы разом высохли на моих глазах. Повернувшись к публике, я четко и с чувством произнесла свой текст. В антракте режиссер заметил, что все хорошо получилось и у меня есть талант.
Я быстро усвоила: чтобы быть первой, твой голос должен звучать уверенно, чулок туго натянут, а носик припудрен. Нужно уметь самой разбивать сердца, а не подставлять свое…
Дома я тайком репетировала главную роль и иногда удачно воспроизводила отдельные эпизоды спектакля. Порой даже интересней, чем сама примадонна театра. Я посвящала этому немало времени, когда оставалась одна перед зеркалом…
И тут его величество случай вмешался в мою жизнь. Примадонна театра заболела, а дублерша путалась в тексте. Режиссер был в панике. Я призналась, что знаю текст.
Режиссеру ничего не оставалось, как рискнуть и поставить меня.
Атмосфера вокруг меня накалилась, статистки все больше ненавидели меня и желали провала. Такого удовольствия я им не доставлю!
Я справилась с ролью, это подтвердили бурные аплодисменты зрителей, раздавшиеся после того, как занавес упал. Окруженная корзинами цветов, я стояла, приняв эффектную позу. Лица остальных актрис стали кислыми от зависти. Как чужая зависть поднимает дух – это высшая форма комплимента!
В этот вечер у меня была отдельная гримерка. После спектакля туда внесли корзины цветов. Мои первые цветы! Я поцеловала отдельно каждый бутончик. Ко мне зашел режиссер и сказал, что это была на редкость хорошая актерская игра, и он оставит за мной эту роль. После таких слов он открыл бутылку шампанского. Ко мне стали заходить актеры, чтобы поднять бокалы в мою честь.
Дублерша, которая из-за меня не участвовала в спектакле, бросила злобный взгляд в мою сторону, когда я выходила из гримерки. Заметила я ехидные взгляды, которыми провожали меня статистки, встречавшиеся по пути…
Теперь со мной искали знакомства, мною восхищались, знать приглашала в свои салоны, мои фотографии печатались на страницах газет. Директор театра предложил мне ангажемент. Счастью моему не было предела! Имея постоянный доход, я могу забрать моего малыша, снять квартиру и не скитаться больше по углам. Нужно придумать подходящее имя.
Меня зовут Анисья Вяткина, но с таким именем нельзя выходить на сцену. И мне хотелось порвать с прошлой жизнью, зачеркнуть все, что произошло до этого дня. Я верила, что с другим именем у меня будет другая судьба.
Мне нравилось имя Матильда, и я решила взять его. Фамилия Беккер была у директора банка в том городке, где я родилась.
Часто я наблюдала за тем, как к особняку Карла Беккера подъезжали красивые коляски с гостями, выходили гордые дамы в изысканных платьях и шляпах. Вальяжные господа в дорогих костюмах с сигарами в зубах вели беседу. Для меня это был недосягаемый мир роскоши и праздника. Все детство фамилия Беккер ассоциировалось у меня с богатством…
Вместе звучит красиво – Матильда Беккер, и я ввела в ангажемент это имя. Директор театра прочитав, внимательно посмотрел на меня. Я гордо подняла подбородок и расправила плечи. С тех пор на афишах города красовалось мое имя – Матильда Беккер. Через два месяца я смогла снять небольшую квартирку и забрать сына с кормилицей.
Я полностью отдалась театру, репетировала до изнеможения. Дома ежедневно оттачивала свое мастерство: училась держать паузу, искала красивые жесты, часами тренировала свой голос. Вскоре все замолкали, когда я начинала говорить на сцене, чем и заслужила ненависть всех особ женского пола в театре. Мужской пол я игнорировала, и не без причины, считая источником всех бед.
Любовь – это всегда хаос, и чем искреннее твое чувство, тем подлее тебя бросают. Мой жизненный опыт оказал мне большую услугу: признания в любви перестали кружить мне голову. В любовь я больше не играю, ведь влюбленная женщина – раба мужчины. А я вошла в мстительный раж и буду использовать мужчин лишь в корыстных целях.
Я – жрица любви только на сцене, но не в жизни…»