Будильник монотонно тикает у самого уха. Ветерок из открытого окна шевелит занавеску. За окном слышен щебет птиц, крики соседей… Солнечный луч на паркете…

C трудом разлепив ресницы, Оксана села и потянулась. Пол-девятого…

Чем бы сегодня заняться, чтобы не сдохнуть со скуки в этом богом заброшенном месте? Вчера… что-то было?.. Ромка Шахов! Как странно — одно имя, а как зашлось сердце…

И воспоминания волной нахлынули на нее…

…Ежегодно она приезжала сюда на все лето, ожидая с нетерпением этого момента…

Ждала целый год, задыхаясь от дисциплины, субботников, контрольных, торжественных линеек, школьного хора, комсомольского энтузиазма. От ненавистного коричневого платья, надоевшего до рвоты. От ежедневных — «нет», «нельзя», «тебе еще рано», «нужно подрасти». От желания «быть хорошей» в глазах окружающих. От звонка будильника в пол-седьмого…

От всего, что душило, давило, сдерживало…

…Ей только что исполнилось четырнадцать. У нее фигура балерины и длинные русалочьи волосы. Она стоит у калитки и разговаривает с соседским мальчишкой. Ромка — местный атаман. Выгоревшие на солнце волосы, кожа, покрытая золотистым загаром, и отчужденный взгляд, сводивший ее с ума. Каждый день Оксана видела его и влюбилась до безумия, потеряв сон и аппетит…

Летние, знойные дни… Они бегут купаться. Оксана на бегу скинула сарафан и осталась в купальнике. У нее почти женская фигура. Ромка исподтишка наблюдает, стесняясь ее. Он привык к ней как к соседской девчонке, но не может осознать как женщину…

Они долго плавали, а потом долго лежали на одном полотенце. Ромка повернул голову и увидел плечо Оксаны. Немного пододвинувшись, он ощутил тепло ее кожи. Она не шевелилась. Он привстал на локте и развернул ее к себе. Она лежала в его объятиях молча, не поднимая глаз. Ромка коснулся ее губ. Оксана не ответила, лишь затрепетала от желания. Затрепетала всей своей распаленной кожей, всем своим участившимся пульсом, всеми вставшими дыбом волосками на теле…

Они еще долго лежали, растворяясь друг в друге, вдыхая друг друга, не узнавая самих себя… До тех пор, пока не услышали чьи-то голоса. Тогда они молча встали и пошли. И, ни слова не говоря, разошлись по своим домам…

Все оставшиеся до отъезда дни они целовались в укромных уголках. Все так же молча…

«…Слова — пустое, когда чувства говорят…» — писала она потомв своем дневнике.

Какое это было счастливое время! Она влюблена! Впереди — целая жизнь! Казалось, что даже солнце светит ярче, и птицы поют громче!..

…У Оксаны день рождения — шестнадцать лет. Она решила устроить вечеринку по этому поводу и пригласила всех школьных друзей. Ромку тоже пригласила…

Мать ушла в театр, предварительно накрыв стол. Оксана пол-дня провела перед зеркалом и вечером принимала гостей вся надушенная, в красивом платье, с тщательно уложенными локонами…

Ромка приехал поздно, когда уже все рассаживались за столом. Оксана открыла дверь, и кинулась ему на шею. Он вручил ей букет цветов — пурпурные георгины. Оксана схватила его за руку и потащила в комнату.

— Мой друг — Рома.

Остальные нехотя кивнули ему головой. Оксана училась в специализированной английской школе, и ее школьные друзья были не из простых семей. Среди этой компании он казался изгоем: каким-то лишним и незаметным, хотя был выше всех почти на пол-головы и шире в плечах. Оксана неожиданно застеснялась его. Там у себя в деревне он был лидером. Его уважали все местные мальчишки, а здесь… здесь что-то не так…

— Слушай! Это твой принц? Ты что? С ума сошла? Да он же пролетариат! Таким и останется, поверь мне. Что ты с ним будешь делать? Вы с ним из разных миров, — ближайшая подруга высказала свое мнение.

Ромка и сам быстро сообразил, что ему здесь не место. И после того, как все вышли из-за стола, попрощался со всеми, сказав, что ему нужно успеть на электричку.

Когда дверь за ним закрылась, Оксана почувствовала себя свободней. Она весь вечер протанцевала с Олегом.

Олег — сосед по парте, после школы собирался поступать на юридический. Мать не раз говорила, что он подающий большие надежды юноша, но Оксане он совсем не нравился. Ей были неприятны его ухаживания, его прикосновения, его вечно влажный рот.

Во время медленного танца Олег затащил ее в спальню и стал целовать. У него были липкие ладошки и неприятно пахло изо рта. Оксана вырвалась из его рук и бросилась к двери.

— Беги, может еще вернешь своего колхозника. Наверное, он еще на вокзале. Ждет свою электричку, — ухмыляясь, произнес Олег.

Вечер был окончательно испорчен…

Утром она с матерью разбирала цветы, которые вечером были поставлены в ведро с водой. Оксана подрезала концы, ставила в вазу и разносила по комнатам…

Следующий букет — пурпурные георгины, подаренные Ромкой. Она почувствовала себя предательницей. Она предала свою любовь. Ей стало так жаль Ромку и свои чувства, что слезы покатились у нее по щекам. Она унесла этот букет к себе в комнату.

Каждый день на протяжении целого месяца она целовала лепестки георгинов и мысленно просила прощение у Ромки…

Потом она позвонила ему:

— Почему ты тогда убежал? Испугался?

— Пока мы встречались здесь, я не видел разницы между нами. Когда же я увидел как ты живешь, твоих друзей, то понял — мы разные…

— Я увижу тебя следующим летом, — пообещала она Ромке.

Но это было праздное обещание: она не приезжала сюда целых двадцать лет…

Первый и последний раз в жизни Оксана рассталась любя. С другими мужчинами чувства угасали сами собой, отношения становились обыденными. Каждый раз освободившись, она быстро забывала, но не Ромку. Они расстались на пике любви, не успев остыть друг к другу, и сказка навсегда осталась сказкой… Память о нем она долго пыталась уничтожить, внушая себе, что лишь выдумала и приукрасила Ромку в своем воображении…

Через два года она вышла замуж за Олега — человека своего круга. Вскоре они развелись…

Она вышла замуж во второй раз, но тоже не надолго…

Чувствуя приятную свежесть после душа, Оксана вышла в сад. Что это за запах? Она оглянулась — бледные цветы жасмина, распахнутые навстречу солнцу…

Окруженная чугунной оградой веранда, вся обвита завитками дикого винограда. Краснели на солнце бутоны тюльпанов. Кудрявился душистый горошек. Все, как всегда…

Черная кошка потерлась об ее ногу, тихонько мурлыча. Оксана немного погладила ее и вышла за калитку. Улица была пустынна и тиха.

Она бесцельно бродила по дорожке. Пахло цветущей сиренью, дымком, и еще чем-то до боли знакомым. Как бы она не пыталась, но так и не смогла вспомнить, чем именно.

…Наверное, детством…

Многое изменилось с тех пор, как Оксана приезжала сюда в последний раз: улицы покрылись асфальтом, на месте березовой рощи выросли двухэтажные коттеджи, пруд затянулся зеленой тиной, срублены старые ивы…

Все вокруг изменилось, да и она сама стала другой. Чувство грусти, потери и сожаления охватило ее. Улица детства…

На этой улице душным июльским вечером она целовалась первый раз в жизни. Здесь же, задыхаясь от счастья, сказала первое «люблю»… Много чего произошло на этой улице в первый раз, и вот она вновь на этой улице… После долгих лет отсутствия, после разводов, разочарований, обид… Милое детство! Так тосковать о тебе на сороковом году жизни…

Оксана уселась на поваленное дерево, на этом дереве они сидели вместе с Ромкой. Здесь она провела самые счастливые часы в ее жизни. Но дерево потемнело и стало трухлявым, и его время подточило. Подошла дворняжка, обнюхала ее и уселась рядом.

…Все как всегда. Как и было раньше, с той лишь разницей, что раньше у меня было будущее. Сегодня у меня есть только прошлое и так осточертевшее мне настоящее…

Я вернулась сюда с опозданием на двадцать лет. За это и наказана…

Зачем было уезжать так далеко? Может быть в погоне за… за чем? Я даже не помню, чего я хотела от жизни. Может быть, мое место было здесь и сбежав отсюда я прошла мимо счастья? Может быть, и сейчас не поздно все вернуть, ведь не такая уж я старая…

Интересно можно ли изменить свою судьбу или уже все предраспределено свыше? Если нет, то можно плюнуть на город, остаться здесь, найти Ромку Шахова и увести его от глупой жены. Такое ощущение, что я наконец нашла себя…

Вдруг дворняжка вскочила и залаяла. Оксана прислушалась к шуму, который донесся из-за кустов. Двое мальчишек гонялись друг за другом по пыльной улице. Один мальчишка, что постарше, подставил подножку другому, тот упал и завизжал на весь двор. Тот, что постарше, принялся тузить его. Дворовые собаки залаяли на все голоса. На этот шум из калитки выскочил мужчина в майке и трениках, с вытянутыми коленками, и принялся их разнимать.

— Это он! — младший кивнул на старшего и плюнул ему в голову, за что получил от отца хорошую затрещину.

— Это не я начинал! Он испортил мой шалаш! — и он пнул со всей силы младшего в коленку. Тот упал и завыл, что было мочи.

Отец выдал ему тоже пару оплеух и потащил их домой. Они упирались, орали, пытались пнуть друг друга. Тут мужчина заметил Оксану и остановился:

— Не может быть! — произнес он, разжав пальцы. Мальчишки выскочив из рук и, награждая друг друга пинками, скрылись за углом.

— Оксана! — он с улыбкой спешил навстречу.

Ей тоже хотелось крикнуть — не может быть!

Это не может быть Ромка! Этот лысый, плюгавый мужик не может быть ее Ромкой! Тот Ромка был загорелый и лохматый, не боявшийся ни черта, ни дьявола… но этот — затюканный жизнью, облысевший, плюнувший на себя и влезший в мерзкие треники мужик не мог быть ее Ромкой!

— Сколько зим, сколько лет, — он стоял рядом и смотрел на нее как на восьмое чудо света.

— Долго будешь жить, я только что о тебе вспоминала, — Оксана выдавила из себя улыбку.

— Отец сказал, что я здесь? — спросил он и провел рукой по остаткам волос на голове. Чувствовалось, что он не в своей тарелке.

— Да, — ответила Оксана.

— Я его видел на днях. Он не был уверен, что ты приедешь, — сказал он, вытаскивая мятую пачку дешевых сигарет.

Пока он доставал пальцами, пожелтевшими от никотина, сигарету из пачки, Оксана внимательно рассматривала его. От того отчужденного взгляда, что сводил ее с ума, ничего не осталось. Глаза потухли, горькие складки пролегли у рта, волосы поредели…

Ничего не осталось от прежнего Ромки! Лишь едва приметный шрам над бровью, который он получил в драке с местным мальчишкой. Они были соперниками и дрались из-за Оксаны. Ромке сильно досталось: были разбиты бровь и нос, все лицо и рубашка в крови… Уже после драки, Оксана оторвав кусок от подола своего платья и, смочив в колодце, вытирала ему лицо. И любила Ромку в этот момент так сильно, как никогда, никого не любила ни до, ни после…

А теперь он стоит перед ней — жалкий остаток прежнего Ромки…

— Рома-а-ан!! — послышался вопль за спиной.

Ромка так и подпрыгнул на месте от этого крика. Казалось он стал сантиметров на десять меньше ростом, ссутулился, глазки забегали.

Оксана оглянулась, рядом с калиткой стояла крикливая, мужеподобная тетка, в сальном переднике и в стоптанных тапках…

Оксана застыла на месте, и волна отвращения захлестнула ее, вызвав приступ тошноты.

…и он мне служил эталоном мужчины, по которому я мерила всех остальных. Это была моя ошибка. Почему я не приехала сюда много лет назад и не увидела то, что осталось от него?..

Ромка поплелся к своему дому, а Оксана не попрощавшись, пошла в другую сторону.

…Вот мы и встретились, но встреча оказалось безрадостной. Было бы лучше и не встречаться, а жить старыми воспоминаниями. Они были красивы…

* * *

Шорох одежды предупредил его, что он в комнате не один. Лавров развернулся, встретившись взглядом с Настей. Она стояла, нахмурив лобик, с чупа-чупсом во рту.

— Дед, а ты меня знал раньше? — спросила она.

— Да. Я тебя видел, но ты была совсем маленькая…

— А я тебя не помню, — задумчиво, нараспев сказала Настя.

— В детстве у всех память короткая, — успокоил ее он.

— Ты мне нравишься, — призналась Настя.

— Почему?

— Ты никогда не кричишь и не ругаешься…

— А мама?

— Она всегда ругается. Почти… всегда.

— Ну если «почти», то значит не всегда — пошутил Лавров.

— А я тебе нравлюсь?

— Да, — ответил он.

— Почему? — спросила Настя, удивившись.

— Потому, что ты моя внучка, — пояснил он.

— Разве можно любить только за это?

— Конечно.

— Я мамина дочка, а она меня не любит.

— Нет, она тебя любит, просто не показывает этого. Родители всегда ругают детей, чтобы они были лучше, — попробовал объяснить Лавров.

— Ты тоже хочешь, чтобы я была лучше?

— Нет, ты мне и такая нравишься…

Настя засмущалась, лицо расплылось в улыбке. Она отвернулась.

— Смотри, дед! К нам кто-то идет, — закричала она, тыкая пальцем в сторону двери.

— Это — тетя Фрося. Она наша соседка и хозяйка киски, — объяснил Лавров.

— И-и кто это к нам приехал? — Фрося погладила Настю по голове. — Какая хорошая девочка! Как тебя зовут?

— Откуда вы знаете, что я хорошая?

— Какая же ты еще? — слегка растерявшись, спросила Фрося.

— Всякая… Иногда я балуюсь…

— Ну-у, если всякая, то это хорошо. На то оно и детство, чтобы баловаться. В моем возрасте и не побалуешься уже…

— Почему?

— Какое баловство, если вон все косточки болят? — она обратилась к Лаврову. — Да, дед?

— Ты права, тут бы с постели встать и то счастье…

— Не говори… Проснуться бы живым, и то хорошо, — дает Насте букет сирени. — Держи, поставь в вазу. Я как раз блинчиков напекла… А то пошла бы со мной, я бы тебя и накормила…

— Класс! Я сегодня еще и не завтракала. Дед, поставишь букет в водичку?

— Иди, я все сделаю.

* * *

— О-о, папа! Почему ты мне не рассказал ничего? Я бы и не вышла на улицу, — накинулась Оксана на отца. — Иду я и вижу Ромку Шахова: с плешкой, обрюзгшего, с кучей детей. Мне стало так грустно — время безжалостно… Оно разрушает все, до чего дотрагивается. Скоро и меня перестанут узнавать, а лишь спросят — это старая тетка и есть Оксана?..

От этой мысли она содрогнулась. Подошла к зеркалу и вгляделась в свое изображение, потом повернулась и, чтобы увидеть себя со спины, изогнулась в талии — та же гибкость, та же плавность линий, тот же тонкий овал лица…

Это успокоило ее, и она продолжала:

— Потом к нему присоединилась жена — неряшливая кобыла. Я по нему тосковала столько лет, а сегодня в один момент мой идол рухнул с пьедестала. Вылечилась в одну секунду, — закончила Оксана со смехом.

— Чем он тебе приглянулся? Никогда не замечал в нем чего-то особенного… обыкновенный хулиган…

— Это как посмотреть, — не согласилась Оксана.

— Тебе видней…

— Ты в чем вся измазалась? — спросила Оксана, увидев входящую Настю.

— Я была в гостях у тети Фроси, и она мне сказала, что киску зовут — Черныш…

— Если это Черныш, то значит, что это кот, а не киска…

— И еще она угостила меня блинчиками. Не такими, как у тебя. Не квадратиками замороженными, а она так лила на сковородку, — тараторила Настя, показывая как блины льют на сковородку.

— Ясно.

— Такая вкуснятка! — и она зажмурилась от удовольствия.

— Говори нормально!

— А еще она дала мне варенье из большой банки. Она его сама делает из ягод, а не в супермаркете покупает. Тоже вкусное!

— У тебя весь рот липкий. Иди вымойся, а то пчелы покусают.

Настя с визгом убегает.

Оксана потрогала лепестки сирени. Нежные, прохладные… Завтра вечером они завянут, а через неделю их выбросят. Они сорваны лишь для того, чтобы украсить комнату на несколько дней. Как все недолговечно! Как и женская красота. От этих мыслей ей стало грустно.

…Настроение такое сопливое… Непонятно из-за чего?..

— Все детство я искала цветок сирени с пятью лепестками, — сказала она, посмотрев отцу в глаза.

— Зачем? — не понял Лавров.

— Мне казалось, что если я найду и загадаю желание, то все в моей жизни будет по-старому. Угадай, какое желание?

— Не знаю, — смутился он.

— Чтобы ты ушел от нее и вернулся к нам. И мы будем всегда вместе: ты, мама и я — твоя принцесса. Но лепестков всегда было четыре… Каждый раз четыре…

Оксана поднялась наверх в свою комнату. Она осматривалась кругом, и яркие воспоминания детства вставали перед ней.

…Надо же, ничего здесь не изменилось. Моя комната напоминает мне лавку старьевщика…

На кровати, тесно скучившись, сидели куклы и мягкие игрушки. Она подошла к ним, присела и стала рукой водить по лицам кукол, поправляя их одежду, волосы. Все эти атрибуты детства смотрели на нее печальными глазами, как будто она предала их…

…Почему мы не забираем вас с собой? Мы думаем, что в взрослой жизни вам не место. Мы хотим стать большими и самостоятельными. Хотим все решать сами. Когда же мы добиваемся этого, то у нас ничего не получается, и мы делаем ошибку за ошибкой. Измучившись, мы хотим вернуться обратно в детство, но это невозможно! Потому-то мы всю жизнь и несчастны…

Она всхлипнула, и слезы потекли по лицу.

…И вот у нас уже свои дети… и мы должны чему-то учить их. Чему мы можем научить их, если сами ничего не знаем?.. Если мы себя не можем сделать счастливыми, то как мы этому можем научить своих детей? Почему никто не может сделать одно, всего одно открытие: как стать счастливым? Как жить в ладу с самим собой? Как полюбить себя? Как сделать так, чтобы не чувствовать приступа тошноты при виде себя в зеркале? Наверное, это самый сложный вопрос… или для каждого он индивидуален, потому-то и не ответа…

Оксана отхлебнула из кружки. Кофе остыл.

…Почему у холодного кофе такой мерзкий вкус?..

Ее взгляд скользнул по стене со старыми фотографиями. И остановился на одной, где она еще семнадцатилетняя, в лучшей поре своей жизни.

…На этой фотографии я выгляжу счастливой. Может быть, я и не была счастливой в тот момент, но я верила в то, что буду счастливой. Сегодня я уже в это не верю. Как давно это было! Между мной сегодняшней и мной вчерашней — пропасть… Прежняя Оксана хотела жить, любить, мечтать, а сегодняшняя не хочет ничего. Только бы ее оставили в покое… Когда и в каком месте я совершила ту самую главную ошибку?.. Ну и запуталась же я! Не нужно было приезжать сюда. Ведь воспоминания детства — это запретная комната Синей бороды… как там?..«…открывайте все двери, всюду ходите, но входить в эту маленькую комнату я вам запрещаю…» Есть двери, которые лучше никому не открывать. И не будить уснувшие воспоминания. Нельзя возвращаться туда, где была счастлива…

Оксана сидела и плакала. Она плакала от тоски по собственной молодости, которая давно уже прошла, от чувства бесконечного одиночества.

Тикали ходики, еще сильнее напоминая о быстротечности времени…

…Когда я работаю с компьютером и хочу удалить один из файлов, то меня спрашивают: «…вы действительно хотите удалить сообщения без возможности восстановления?..» Я соглашаюсь, теряя этот файл навсегда. Почему нельзя то же самое проделать с памятью? Стереть все начисто без возможности восстановления…

Оксана открыла письменный стол, все вперемешку: дневники, школьные тетради, учебники, открытки… Она взяла в руки свой дневник и открыла последний лист с ее стихами:

— Хрень какая! — рассердившись на что-то, зло произнесла Оксана. — Какой я была сентиментальной дурой!

Она развернулась и направилась к выходу. У двери она на секунду остановилась. Комната показалась ей душной, мрачной, загроможденной вещами. В спертом воздухе стоял удушливый запах старья и разложения…

— Соберу и сожгу все! Нужно покончить с этим местом! Навсегда! Ноги моей здесь больше не будет! Завтра день рождения отца, а потом я уеду. Отец не видит для себя никакого будущего потому, что зациклился на своих воспоминаниях… Если я останусь здесь еще ненадолго, то тоже свихнусь…

Она спускалась вниз по ступенькам, все еще разговаривая с собой:

— Не хочу больше копаться в нафталине моей памяти, — она остановилась и зло сплюнула. — Тьфу ты, как я заговорила! Нужно убираться отсюда, а то опять стихи писать начну…

* * *

…Встретились после долгой разлуки, а ведем себя так, как будто расстались вчера. Даже не пытаемся выяснить прошлые размолвки, а их накопилось столько. Столько нужно сказать друг другу, а мы все молчим. Кто прорвет первым этот заслон молчания?..

Оксана играла чайной ложкой, постукивая ей по ножке бокала. У нее полностью отсутствовал аппетит, чего нельзя было сказать об Насте. Она ела как заведенная, одна за всех. Взяв банку с кетчупом, она выдавила его в себе в тарелку, забрызгав все вокруг.

— Ты что, нарочно это делаешь? — закричала Оксана.

— Что я сделала? — запищала Настя. — Это — не я! Это — кетчуп!

— Это не кетчуп, а ты ешь так по-свински!

— Не по-свински, а по-свинячьи, — загундосила Настя.

Лавров положил вилку и засмеялся.

— Поощряй ее! Она только этого и ждет! — накинулась на него Оксана. — А кто будет стирать?

— Ты, — спокойно ответила Настя.

— Почему я? Если ты пачкаешь, то ты и стирай!

— Ты же моя мама…

— Ты считаешь, что мама только на то и нужна, чтобы убирать и стирать?

— Ага! Мамы для этого и нужны: стирать, убирать, да и поругать…

— Ты только послушай ее! Это — не ребенок, это…

— Какой-то кошмар! — продолжает Настя, подражая голосу и интонациям матери. — Я все твои фразки знаю. Тут ничего сложного.

— Я твои тоже, — обратилась она к Лаврову. — У нее словарный запас как у неандертальца: чел, лузер, гейм-овер, вкуснятка… Я в твои годы большим запасом слов владела. Я даже стихи писала…

— Стихи? О чем? — спросила Настя.

— О любви, — неохотно ответила Оксана.

— О любви? — засмеялась Настя. — К кому? К моему папе?

— Нет… не к папе.

— А к кому? — поморщилась Настя. — К другому дядьке?

— Как точно подмечено — к дядьке. Сегодня его другим словом и не назовешь, — усмехнулась Оксана, но заметив, что этим рассмешила Настю, крикнула. — Заткнись и ешь!

— Твой словарный запас, мамочка, тоже будь здоров: заткнись, иди играй, исчезни, испарись…

Оксана поглубже уселась в кресло-качалку на веранде и продолжила:

— …Летом была во Франции… в Эльзасе. Это винодельческий район. Мы путешествовали на машине. На каком-то отрезке пути мы потерялись и остановились у одного дома. Я вышла спросить, как выехать на трассу. Хозяин затащил нас к себе. У него виноградники. Нас посадили за стол. Угостили свежеиспеченным хлебом, сыром, дали попробовать вина. После такого гостеприимства пришлось купить у них с десяток бутылок. Дело не в этом… приятно было пообщаться… Он рассказал о своем бизнесе. У них виноградники уже несколько сотен лет и передаются от отца к сыну. Рецепт этого вина тоже передается из поколения в поколение. Они так гордятся своей фамилией, своим делом, своим вином… Мне было очень завидно. Они работают честно, не халтуря. Они не могут халтурить, так как это фамильное дело. Они уважают своих дедов, своих прадедов, которые все это начинали. Они не могут испоганить то, на что те потратили столько сил… У нас же ничего не передается по наследству, и мы ничем не гордимся. Наверное, поэтому мы и гоним лишь халтуру. Да и что мы можем передать по наследству? Наши долги? Наши грехи? Самое страшное, что мы не стыдимся этого. Для этих винодельцев трагедия: если был плохой год и вино не удалось, хоть это и не их вина. Мы же гоним халтуру везде, за что ни возьмись. Почему так? До революции в России бизнес тоже передавался по наследству. У нас тоже были корни, которые большевики обрубили в семнадцатом. У большевиков имелась идиотская теория — стереть все подчистую, а потом на пустом месте построить новое государство. Они так и сделали: все разрушили, а потом принялись строить государство на этой пустыне. И вот результат — оно стоит непрочно, потому, что держаться ему не на чем. Если у дерева обрубить корни, то оно не будет цвести. У дерева без корней и ветки будут чахлые, а вскоре оно и само зачахнет. Поэтому мы и живем — только бы с нас хватило, потому, что нам не нужно отвечать ни перед дедами, ни перед детьми. Живем как на постоялом дворе…

— Все-то ты понимаешь, во всем-то ты разбираешься, а все какая-то неприкаянная, — проворчал Лавров.

— Вот поэтому мне и трудно, что все понимаю. Бабе-дуре легче. А нас обучают, обучают, а потом мы, образованные барышни, копаемся в себе, критикуем все с неприкрытым цинизмом, подвергаем все сомнению. Благодаря этому я и с первым мужем ужиться не смогла, и со вторым…

— Я тебя никогда не спрашивал, почему ты развелась… — деликатно начал Лавров.

— Знаешь, папа, и рассказывать-то особенно нечего. Первый раз вышла замуж не по любви, а для того, чтобы избавиться от материнской опеки и отомстить тебе…

— Для чего нужно было мстить мне? — ничего не понимая, спросил отец.

— Потому, что я всю жизнь только и делала, что мстила тебе. Всю жизнь я пыталась всем отомстить, чего-то доказать… В первый раз хотелось поиграть в свадьбу — белое платье, фата… Брак был глупый, детский, ведь мы только что закончили школу. Он на юридическом факультете, а я на филфаке…

Она остановилась, перевести дыхание, отпила глоток вина и продолжила:

— Со вторым мужем все было расчетливо, как открытие нового концерна. Я все просчитала, взвесила все «за» и «против». Не нужно любви… любовь со временем все равно уходит. Пока ты любишь, ты слепа. Но любовь ушла, и ты видишь все недостатки твоего партнера: не тот статус, не та должность, не та зарплата, не те привычки. Игра в любовь — это в прошлом… Всегда один и тот же сценарий: сумасшедшая любовь, гулянья под луной, бессонные ночи… потом любовь куда-то уходит, а вместо этого — обиды, измены, развод, дети кочуют от отца к матери, — вздохнула она. — Один и тот же сценарий…

— Без любви все по-другому?

— Нет… тоже самое, но без любви. Разочарований меньше, ведь ничего не ждешь, — пояснила она.

— Так какого ты с ним развелась?

— При всех его достоинствах, а точнее сказать — при всех его деньгах с ним была такая тоска! Все эти вечеринки! Каждый раз я мечтала лишь об одном, чтобы этот скучнейший до одурения вечер поскорее закончился. Я должна была говорить не то, что думаю, а делать не то, что хочу. Я была не «я»! Рядом с богатым мужем ты полностью обезличиваешься. Твой интеллект, как и твое образование никому не нужны. Зачем? Ведь тебе не нужно думать, потому что за тебя уже все продумали. Продумали все, что одеть, что сказать, куда поехать отдохнуть, в какой фитнес-клуб сходить, с какой подругой пообщаться, а с какой нет. Говорить нужно как можно меньше. Нужно быть просто милой, обходительной и все… Всю жизнь играть по чужим правилам. Такая тоска! Нужно платить за все самой — или тот, кто за тебя это делает, отнимет у тебя свободу…

Я бросила работу, целый день мокла в бассейне или потела на тренажерах с такими же горемыками, что и я… Длинные вечера, нескончаемые ожидания, изо дня в день, все то же самое… С первым мужем я хоть могла поругаться, хлопнуть дверью, уйти ночевать к подруге, а тут у меня и подруг не осталось. Старые не соответствовали имиджу, а новых негде было заводить…

Вскоре он увлекся какой-то модной журналисткой, ведь жена-наседка быстро может наскучить. О чем мы могли поговорить вечером? Ничего нового я не могла сказать… Однажды я не выдержала и исчезла…

Оксана замолчала, уставившись в пространство:

— Если бы я любила его, я бы сошла с ума, а так… лишь было мерзко до тошноты…

— Ты вышла за него из-за денег? — спросил Лавров.

— Допустим.

— Деньги не сделали тебя счастливой?

— Как видишь.

— Люди часто преувеличивают значение денег. Богатство — это еще не счастье, — поучительно изрек отец.

— Во всяком случае, богатство куда ближе к счастью, чем нищета. Благодаря своему мужу я не превратилась в загнанную лошадь, а все такая же красивая, как и раньше. И все у меня хорошо, — сказала она, но голос у нее почему-то сорвался.

…Все у меня хорошо? Почему ж так заболело сердце?… И так хочется плакать?…

— Сама себе противоречишь…

— И не только сама себе противоречу, но и сама себе лгу. Ничего не происходит просто так — где-то я совершила ошибку. Если бы я их любила, то и они вели бы себя по другому, а может… и нет. Не знаю. Уже ничего не знаю… Все в прошлом, мне некого винить, кроме себя. Я одна во всем виновата.

— Тебе не стыдно? Может быть, ты испортила им жизнь?

— Папа, стыд я потеряла вместе со своей девственностью.

Лавров внимательно посмотрел на нее:

— Мне кажется, что ты хочешь казаться хуже, чем ты есть.

— Потому, что я хуже, чем я есть…

— Ты изменилась. Ты была такая милая, скромная девушка. Куда все делось? — спросил отец.

— Жизнь так мордой по асфальту провела, что от моей скромности ничего не осталось, — ответила Оксана, горько скривив губы.

— Да что вы за поколение такое?

— Этот вопрос задавался во все времена. В наше время, когда прогресс движется такими темпами этот вопрос актуален, как никогда. С изобретением компьютера мир так изменился: люди целые дни сидит за компьютерами, не выходя на улицу. Все общение происходит виртуально — через блогги, форумы и тому подобное…

— Почему так?

— Так, наверное, удобнее. Ты можешь врать, можешь ругаться, можешь выставлять свои фото, хорошо подправленные фотошопом, ведь на этих снимках ты такой, каким хочешь быть. Это уход в другой мир, где ты такой, каким мечтаешь быть, а не такой, как в реальной жизни. Это мир иллюзий, где нет долгов, осточертевшей супруги, вечно орущих детей, неразделенной любви…

В наше время все виртуальное: виртуальное знакомство, виртуальное общение… Человеческое общение сегодня это большая роскошь. Посидеть так, как мы сейчас сидим с тобой — лицом к лицу, так я могу себе позволить посидеть с подругами лишь пару раз за месяц. Пару раз и это хорошо. Обычно общаюсь лишь по телефону, да по мэйлу…

— Не нравиться мне такая жизнь! В наше время было общение. Мы собирались. У нас были комсомольские собрания…

— Одна хрень! Чем это лучше? Стучали друг на друга, да подсиживали, — выпалила она.

— Не так часто это и случалось, — ответил Лавров, и замкнулся.

Оксана наполнила бокалы и закурила. Слышно было как трещит сверчок, как тихонько скрипнула калитка…

— Сознайся, тебе сегодняшняя жизнь нравиться? — спросил Лавров.

— Мне моя жизнь вообще не нравиться… дело тут не во времени. Это глубоко здесь, — она прикоснулась пальцем к груди. — Внутри. Я несчастна сама с собой! Я сама себе надоела! Меня от себя тошнит, — она подняла на него глаза, полные затаенной муки.

— Почему?

— Жизнь прожита впустую, а годы уходят… Когда женщине скоро стукнет сорок, сумерки наступают быстрее… Сегодня поднялась в свою комнату — там мои игрушки и дневники… Так захотелось стать опять семнадцатилетней, начать жить заново. Найти смысл жизни. Почему жизнь нельзя переписать заново?

Ее лицо исказилось страданием, став почти уродливым.

— Иногда вместе с бутылкой виски я стараюсь найти смысл жизни. Иногда мне кажется, что я уже почти нашла его, но утром наступает похмелье и возвращает меня в действительность… ко мне…

Слезы покатились по щекам:

— Помню, когда я падала в детстве и разбивала коленки, то ты целовал меня, приговаривая, что скоро все заживет. Мне казалось, что после поцелуев боль на самом деле проходит, — она вдруг заплакала. — Как давно это было! С тех пор я столько раз падала, и некому было целовать мои раны… эти раны… они скрыты от глаз. Они в здесь, — она приложила руку к груди. — И уже никогда не заживут… их уже не зацелуешь… Мне все чаще и чаще хочется вернуться в детство, ведь разбитые коленки быстрее заживают…

— Мужика тебе нужно.

— Не верю я в то, что с новым мужиком что-то изменится, — она передернула плечами. — Мне часто снится один и тот же сон. Как будто я без ремня безопасности, на всей скорости несусь по трассе… Мне становиться так страшно!..

Оксана замолчала уставившись в одну точку.

— Ну и что? — спросил Лавров.

— Что? — очнулась Оксана.

— Чем закончился этот сон?

— А-а… Ничем. Я обычно просыпаюсь. Но думаю, что когда-нибудь увижу конец этого сна. Я или спасусь, или погибну…

Она замолчала, отвернувшись. Стало так тихо, что слышно было, как осыпаются лепестки сирени…