Посреди шумного Пиккадилли бородатый мужчина остановил мудрого юношу Адриена, хлопнув его по плечу. Адриен неторопливо оглянулся.

— Ты что, дорогой, играешь на моих нервах? По счастью, я не принадлежу к числу людей светских, а то мне бы этого не пережить. Как дела?

Так он встретил Остина Вентворта, вернувшегося после долгого отсутствия.

Остин взял его под руку и принялся расспрашивать о новостях с жадностью человека, прожившего пять лет в далекой глуши.

— Виги испустили дух, мой дорогой Остин. Вольному бритту предстоит получить жемчужину свободы — избирательный бюллетень. Аристократию предупредили о том, что ей пора уходить. Силы монархии и старая мадера иссякают; на смену приходят демос и южноафриканские вина. Это называют реформой. Итак, ты видишь, что за время твоего отсутствия произошли настоящие чудеса. Уедешь еще на пять лет — и вернешься к испорченным желудкам, разбитым черепам, всеобщему хаосу, к равенству, достигнутому в результате повсеместного упадка.

К его удовольствию, Остина это рассмешило.

— Я хочу узнать прежде всего о наших. Ну как там Ричи?

— Ты же знаешь о его… Как это называют, когда молокососам бывает позволено впрыгивать молочницам в ведра?.. Между прочим, это прелестная маленькая женщина, да к тому же еще и вполне достойная! Настоящая роза в молоке, как в стихах старика Анакреона. И что же ты думаешь? Все были уверены, что Систему это погубит. Не тут-то было. Она по-прежнему процветала, невзирая ни на что. Сейчас-то она, правда, в чахотке — изнуренная, исхудавшая, высохшая, похожа на привидение! Сегодня утром я удрал из Рейнема, чтобы только на все это не глядеть. Я привез в Лондон нашего несравненного дядюшку Гиппиаса — ездить с ним всегда одно удовольствие! Я ему говорю: «Хорошая какая весна». — «Брр! — отвечает он. — Настает такое время, когда думаешь, что и весна старая». Надо было слышать, как он растянул слово «ста-арая». Услыхав эти речи, я почувствовал, что силы меня покидают. В боксерском состязании за жизнь, мой дорогой Остин, наш дядюшка Гиппиас получил нечестный удар ниже пояса. Поэтому давай лучше побережемся и пойдем закажем себе обед.

— Но где же сейчас Ричи и что он делает? — спросил Остин.

— Спросил бы лучше, что он сделал. Этот чудодей взял да и родил ребенка!

— Ребенок? У Ричарда родился сын? — в ясных глазах Остина засияла радость.

— Должно быть, твоим тропическим туземцам этого было бы мало. Да, у него один сын, но величиною с двоих. Этим был нанесен смертельный удар Системе. Женитьбу Ричарда она еще перенесла, но младенец! Это было уже чересчур. Проглоти она этого ребенка, она бы жила себе и жила. А эта удивительная женщина произвела на свет крупного мальчугана. Уверяю тебя, очень забавно бывает видеть, как Система ежечасно открывает рот, чтобы его проглотить; она знает, что либо ее это окончательно излечит, либо освободит от тяжести.

Мало-помалу Остин узнавал, как вел себя баронет, и грустно улыбался.

— А что же вышло из Ричи? — спросил он. — Какая у него натура?

— Несчастный мальчик погублен тем, что его чрезмерно волнует собственная особа. Натура? Да у него натура пули, под которую заложили тройное количество пороха. Пыл восторга — вот его порох. У нашего мальчика хватило бы этого пыла для девических дней самой Опы. Он собирался вроде тебя, Остин, переделать общество — в какой-то степени ты за него в ответе. На свое несчастье, переделку эту он начал с женской его половины. Купидон, гордый тем, что перед ним не устоял и Феб, или, если угодно, решивший заселить свои владения Плутон, вбил в нежную головку одного из простодушных созданий мысль поцеловать его в награду за его доброе дело. О ужас! Он этого не ожидал. Вообрази Систему из плоти и крови — и перед тобою Ричард. Последствия таковы, что эта пери мужского пола отказывается войти в рай, хотя врата для него открыты, трубы трубят, и прелестное чистое существо ожидает его там. Последнее, что мы о нем слышали, — это, что он пьет воды в Германии, готовясь вслед за тем предпринять освобождение Италии от тевтонского ига. Будем надеяться, что воды эти его очистят. Он находится в обществе леди Джудит Фелли — твоей старой приятельницы, ярой радикалки, которая вышла замуж за одряхлевшего лорда, для того чтобы претворить свои принципы в жизнь. Такие всегда выходят замуж за английских лордов или за иностранных принцев. Меня восхищает их тактика.

— Джудит не подходит для него, коль скоро он в таком состоянии. Я хорошо к ней отношусь, только она всегда была слишком сентиментальна, — сказал Остин.

— Должно быть, именно эта сентиментальность и побудила ее выйти замуж за старого лорда, не так ли? Она нравится мне именно этим. Люди сентиментальные всегда долго живут и умирают, располнев. Чувство — вот кто убийца, брат мой. А чувствительность! Это умасливание жизни; это нежный цветок, и тот или та, которая его носит, заслуживает зависти. Хотелось бы мне, чтобы у меня ее было побольше!

— Ты все такой же, Адриен.

— А я ведь не радикал, Остин.

Из дальнейших расспросов, на которые Адриен отвечал в своей образной манере, Остин узнал, что баронет ждет сына, окаменев наподобие статуи в своем оскорбленном отцовском чувстве, и хочет видеть его прежде, нежели принять сноху и внука. Это как раз и имел в виду Адриен, когда говорил о тех усилиях, которые делает Система, стремясь проглотить младенца.

— Мы опутаны сетями, — сказал мудрый юноша. — Время поможет нам из них выбраться, а если нет, то на что же тогда этот почтенный господин годен?

Остин на минуту задумался, после чего спросил, где живет Люси.

— Мы как-нибудь к ней с тобой сходим, — сказал Адриен.

— Я пойду к ней сейчас же, — решительно заявил Остин.

— Я думаю, что мы все-таки сначала с тобой пообедаем, братец.

— Дай мне ее адрес.

— Право же, Остин, ты перегибаешь палку, — возразил Адриен. — Ни за что не поверю, чтобы тебе было совершенно все равно, что ты будешь есть! — хриплым голосом возопил он, очень комично изобразив на своем лице потрясение. — Смею думать, что нет. Кусочек детского мясца — это очень кстати, это просто божественно! Иди и отъедайся на младенце, людоед. Обедать будем в семь.

Адриен дал ему свой адрес и адрес Люси и удалился, избрав лучшую долю.

Накануне еще миссис Берри обнаружила у себя в чашке длинную чаинку. Положив ее на пальцы, она щелчком подбросила ее, и та легко взлетела, подтверждая тем самым, что на следующий день в доме у них будет гость. Она успела совсем позабыть об этом за сутолокой всех своих повседневных дел, поглощенная заботами о другом вошедшем в их дом существе, о только что родившемся у Люси удивительном младенце, когда неожиданный стук в дверь заставил ее все вспомнить.

— Так оно и есть! — вскричала она. — Мой гость явился! — Никогда еще женская вера в приметы не подтверждалась столь наглядно. Пришелец выразил желание увидеть миссис Ричард Феверел. Он назвался мистером Остином Вентвортом.

— Наконец-то, — воскликнула миссис Берри и, всплеснув руками, кинулась на улицу. Она тотчас же вернулась и рассыпалась в извинениях.

— Мне показалось, что она идет домой, мистер Вентворт. Каждый день она по два раза выносит своего ангелочка подышать воздухом. Никаких кормилиц, никаких нянь! Это настоящая мать! И слава богу, молоко у нее есть! Только очень она, бедная, тоскует.

Вернувшись к гостю, миссис Берри представилась, рассказала ему историю юной четы, упомянула о своем в ней участии, восхитилась его бородой.

— Хоть я и убеждена, что носите вы ее отнюдь не как украшение! — добавила она, ибо первым ее порывом было все же польстить его тщеславию.

Наконец миссис Берри стала говорить о возникших в связи с этой женитьбой семейных трудностях, после чего, опустив голову и сложив руки, обронила какие-то туманные намеки по поводу Ричарда.

Остин старался всячески поддержать ее и приободрить касательно будущего, и как раз в это время вошла Люси с младенцем на руках.

— Я Остин Вентворт, — сказал он, протягивая ей руку. Оба они посмотрели друг на друга и по-родственному друг другу улыбнулись.

— Вас зовут Люси?

— Да, — кротко ответила она.

— А меня, как вы знаете, Остин.

Миссис Берри выждала немного, чтобы Люси успела очаровать его, и вслед за тем представила ему отпрыска Ричарда, который, едва только он увидел незнакомое ему лицо, принялся громко кричать и настойчиво требовать того, что ему было положено самой Природой.

— Не правда ли, какой милый крепыш? — спрашивает миссис Берри. — Похож-то ведь как на отца, верно? Тут уж сомневаться не приходится… Кулачки-то какие! А отчаянный какой! Да еще какой крикун! А-та-та! — и она с восторгом залепетала на языке младенцев.

Конечно же, это был славный мальчуган. Миссис Берри выставила напоказ его ножки в доказательство все того же сходства, прося Остина подтвердить, что они как яблочки в тесте.

Люси пробормотала какие-то извинения и унесла крикуна из комнаты.

— Она могла кормить его и здесь, — сказала миссис Берри. — Смотреть на это — одно удовольствие. Если бы только ее муженек все это видел! Он где-то носится — хочет сделать и то, и другое, и третье. Так вот, знайте: ничего лучше этого малыша ему все равно не сделать. Поглядели бы вы на ее дядюшку — он ведь сюда приезжал. Я ей сказала: «Нельзя, чтобы ты с родными своими не видалась, милочка моя», да и она сама так считает. И вот он приехал, и так уж радовался, так потешался, и так, бедный, был доволен! Расплакался он, вот даже как. Поглядели бы вы на мастера Томсона, мистер Вентворт, это Ричарда приятель и очень скромный молодой человек — он просто без ума от Люси. Надо видеть его с малышом. Хотите верьте, хотите нет, но он мучается оттого, что не может сделаться малютке кормилицей или нянькой. Скажите мне, мистер Вентворт, как вы ее находите?

Ответ Остина удовлетворил ее настолько, насколько вообще могут удовлетворить жалкие слова человеческой речи. Он услышал, что леди Феверел находится в доме, и миссис Берри предоставила ему возможность засвидетельствовать ей свое почтение. Потом миссис Берри побежала к Люси, и весь дом зажужжал новой жизнью. Присутствие Остина наполняло сердца простых созданий теплотой.

— Говорит он мало, — сказала Берри, — но я по глазам его вижу, что каждое слово его много значит. Он не из тех светских болтунов, которые обманщики и больше ничего.

Люси прижала малютку к груди:

— Мне хочется знать, что он обо мне думает, миссис Берри? Я не в состоянии была ничего ему сказать. Я полюбила его еще раньше, чем увидала. Я знала, каким должно быть его лицо.

— Он хорош и с бородой, — сказала миссис Берри, — видать, душа-то у него добрая. Он такой, что и сквозь бороду все видишь. Что он думает! Да то, что подумал бы каждый мужчина: что как ты ни горюй, милочка моя, а ребенка ты все равно кормишь — а мой Берри толковал еще о всяких там римских матронах!.. Да вот у нас английская жена, которая их всех за пояс заткнет! Вот что он думает. И теперь эти синие круги у тебя под глазами пройдут, милая моя, пройдут, уж коль скоро он приехал.

Миссис Берри дальше вперед и не заглядывала; Люси важнее всего на свете был душевный покой, который приносило ей присутствие лучшего друга Ричарда. Когда она села пить чай, у нее было такое чувство, что та маленькая комнатка, в которой она сидит, будет ей родным домом надолго.

На обед миссис Берри поджарила Остину отбивную котлету. За едой он все время развлекал их рассказами о своих путешествиях. Бедная Люси больше уже не думала о том, что ей надо завоевать сердце Остина. От этой ее присущей героиням слабости теперь не осталось и следа.

— Три чашки, больше я не пью, — объявила миссис Берри, и, после того как Люси перестала потчевать их чаем, Остин, пребывавший в это время в самой чаще бразильского леса, спросил ее, привыкла ли она путешествовать.

— Я хочу сказать, можете ли вы поехать сразу, без подготовки?

— Могу, — после недолгих колебаний решительно ответила Люси, а миссис Берри добавила, что она не из тех женщин, что становятся в пути обузой.

— Помнится, поезд уходил туда раньше в семь, — заметил Остин, взглянув на часы.

Ни та, ни другая не сказали ни слова.

— Хватит вам десяти минут на сборы, чтобы ехать со мною в Рейнем?

У Остина был такой вид, как будто он задает самый обыкновенный вопрос.

Люси хотела что-то ответить. Но губы ей не повиновались.

Поднос задрожал в руках оторопевшей миссис Берри.

— Одним махом все — и радость, и свобода! — прерывающимся голосом вскричала она.

— Так, значит, мы с вами едем? — еще раз ласково спросил Остин.

— Да, — повторила Люси; сердце ее стучало. Миссис Берри пустилась на хитрость, чтобы объяснить нотки колебания в голосе молодой женщины:

— Она раздумывает, как ей быть с младенцем, — выразительно прошептала она.

— Ему придется привыкать к путешествиям, — сказал Остин.

— Ну конечно, — вскричала миссис Берри, — а я буду за ним смотреть и понесу его, миленького! Подумать только, я опять буду няней в Рейнем-Абби! На этот раз уже старенькой няней. Так едем же сейчас.

Она вскочила и убежала, чтобы поскорее приготовиться к отъезду, боясь, как бы малейшая оттяжка не охладила этого посланного небом решения. Остин улыбался, поглядывая то на свои часы, то на Люси. Ей хотелось много о чем его расспросить. Однако выражение его лица успокоило ее.

— Сейчас я буду готова, — сказала она и в свою очередь вышла из комнаты. Продолжая все время говорить и суетиться за укладкой, пеленать юного лорда и проверять, в порядке ли пеленки, они всё успели к назначенному Остином времени, и миссис Берри уже баюкала малютку.

— Он у нас всю дорогу проспит, — сказала она. — Он получил столько, что и олдермену бы хватило, и после обеда он у нас будет крепко спать, наш малышка!

Перед тем как уехать, Люси побежала наверх к леди Феверел. Она вернулась за младенцем.

— Одну только минуту, мистер Вентворт…

— Пусть даже две, — ответил Остин.

Маленького Ричарда унесли наверх, и, когда Люси вернулась, глаза ее были полны слез.

— Она думает, что больше никогда его не увидит, мистер Вентворт.

— Увидит еще, — спокойно сказал Остин.

Они отправились в путь, и Люси достаточно было видеть возле себя Остина, чтобы отвлечься от того самоотверженного поступка, на который она решилась.

— Надеюсь, что маленький не проснется, — сказала она, ее это волновало больше всего.

— Не проснется! — кричит шествующая за ними следом Берри, возложившая на себя обязанности няньки. — Он наелся так, что пузико надулось. Крошка ты моя! Ягненочек мой! Птичка ты моя! Красавчик ты мой! И не беспокойтесь — пока не распеленают, он у меня не проснется. Такая уж у него натура!

Есть мощные цитадели, взять которые можно только приступом. Баронет сидел один у себя в библиотеке, измученный своим безмерным сопротивлением и гордый тем, что не сдался; он сидел там, вселяя страх в сердца друзей и в свое собственное сердце. Услыхав, что лакей его с выдающимися икрами торжественно произнес имя Остина, он оторвался от книги, поднял голову и потянул вошедшему руку.

— Рад тебя видеть, Остин, — ни один мускул у него на лице не дрогнул. Однако не прошло и минуты, как он понял, что крепость начали штурмовать.

Раздавшийся возглас, который издала миссис Берри, довел до его сведения, что в комнату вошел не один только Остин. Немного поодаль, в стороне от освещенного лампой круга, стояла Люси. Миссис Берри была у самой двери. Дверь была полуоткрыта, и, заглянув в нее, можно было увидеть окаменевшую фигуру высокого мужчины. Взглянув поверх лампы, баронет, обнаружив присутствие женщины, тут же поднялся с кресла. Остин сделал шаг назад и, взяв Люси за руку, подвел ее к баронету.

— Я привез к вам жену Ричарда, сэр, — сказал он, радостно и простодушно на него глядя, и взгляд этот обезоруживал.

Очень бледная, дрожавшая от страха Люси поклонилась. Она почувствовала, как обе ее руки очутились в чужих руках, и услыхала приветливый голос. Может ли быть, чтобы этим голосом говорило страшилище, каким она представляла себе отца ее мужа? Охваченная волнением, она подняла глаза: баронет все еще не выпускал ее рук. Он взирал на сделанный Ричардом выбор. Неужели он в самом деле мог думать, что эти ясные глаза намеревались разлучить его с сыном? По выражению ее лица он понял, как ей трудно в эту минуту, и тут же принялся с участием расспрашивать ее о том, как она себя чувствует, и пригласил ее сесть. Миссис Берри успела уже водрузиться в кресло.

— Куда вы хотите, чтобы выходила ваша спальня? — спросил баронет. — На восток?

«Неужели мне суждено здесь остаться?» — спрашивала себя пораженная всем этим Люси.

— А может быть, вам лучше сразу же поселиться в комнате Ричарда? — продолжал баронет. — Вы будете глядеть оттуда на долину Лоберн и дышать свежим воздухом по утрам, и вам легче будет привыкнуть к новому месту.

Люси густо покраснела. Миссис Берри кашлянула, словно желая этим сказать: «Мы победили!» Сомневаться не приходилось: как это поначалу ни могло показаться странным, но крепость была взята.

— Люси, должно быть, устала, — сказал Остин, и когда она услыхала, как спокойно он произнес ее имя, глаза ее оросились слезами благодарности.

Баронет потянулся к звонку.

— Так вы, что же, приехали одна? — спросил он.

И тут миссис Берри шагнула вперед. Не сразу, правда: видно было, что ей не так-то легко сдвинуться с места, но едва только она очутилась в освещенном лампой кругу, волнение ее сделалось явным. Руки ее, сжимавшие закутанного младенца, дрожали.

— А кстати, кем он приходится мне? — как бы между прочим спросил Остин, подойдя к младшему отпрыску рода и раскрывая его личико. — Мои родственные связи с ним не столь отчетливо выражены, как ваши, сэр.

Наблюдая эту сцену со стороны, можно было подумать, что баронет смотрит на своего внука с учтивым безразличием человека, готового сказать приятные слова матери любого ребенка.

— Право же, мне кажется, что он похож на Ричарда, — смеясь сказал Остин. «Я уверена, что это так!» — говорили обращенные на него глаза Люси.

— Как две капли воды, — едва слышно пробормотала миссис Берри; однако видя, что дед ребенка молчит, сочла, что ей надо набраться храбрости и все сказать. — И он такой же крепыш, каким был его отец, сэр Остин, и это при всех наших бедах. Точен как часы! Нам и не нужно никаких часов, с тех пор как он родился. Мы по нему определяем время и днем и ночью.

— Вы, разумеется, сами его кормите? — спросил баронет у Люси и был удовлетворен полученным ответом.

Миссис Берри собиралась показать удивительные ножки младенца. Боясь, как бы он не показал вслед за тем всю мощь своего голоса, Люси попросила ее не будить его.

— Не так-то легко это сделать, — сказала миссис Берри и снова принялась твердить, какой маленький Ричард здоровяк, говоря, что в этом нет ничего удивительного для тех, кто знает, как прекрасно его кормят и сколько внимания ему уделяет его мать, а потом только глубоко вздохнула и умолкла.

— С виду он здоровый, — сказал баронет, — но не очень-то я разбираюсь в маленьких детях.

Таким образом, сдав свои позиции, Рейнем признал права своего нового наследника, который в эту минуту был унесен, для того чтобы стараниями домоправительницы его водворили в ту самую комнату, где прошли первые годы жизни Ричарда.

Остин нисколько не думал об одержанной им победе.

— Она очень мила, — изрек баронет.

— Да, в ней есть какая-то притягательная сила, — ответил Остин. На этом все и окончилось.

Гораздо более оживленный разговор происходил в это время наверху, где Люси и миссис Берри сидели вдвоем. Люси ждала, что она будет говорить о том, как их приняли в Рейнеме и о самом доме, о расположении комнат и о счастливой жизни, которая их там ожидает. Миссис Берри, однако, то и дело смотрелась в зеркало. Первыми ее сколько-нибудь внятными словами были:

— Милая моя, скажи мне чистосердечно, как я выгляжу?

— Право же, очень хорошо, миссис Берри; можно ли было думать, что он окажется таким добрым, таким внимательным?

— Уверена, что я похожа на старую салопницу, — продолжала миссис Берри. — Боже ты мой! Одним выстрелом двух зайцев. Ну а теперь как, по-твоему?

— Никогда я еще не видела в двух людях такого удивительного сходства, — продолжала Люси.

— Сходства! Да ты только взгляни на меня, — миссис Берри вся дрожала, и ладони у нее горели.

— Вы точно в лихорадке, миссис Берри. Что же это такое?

— Вот так, почитай, девка молодая дрожит, коли кого полюбит.

— Ложитесь-ка лучше спать, милая миссис Берри, — сказала Люси, ласково надувая губки. — Я вас раздену и поухаживаю за вами, моя дорогая! Вы так переволновались.

— Ха-ха! — истерически засмеялась миссис Берри. — Она думает, что все это из-за нее. Да это детские игрушки, девочка моя. Только никак я не ожидала, что все сегодня вечером ужастью такой обернется. На ночь в этом доме остаться я никак не могу, родная моя!

Люси была поражена.

— Не сможете остаться на ночь, миссис Берри? Да почему же это, дурочка вы этакая? Впрочем, я знаю.

— Знаешь! — вскричала миссис Берри, недоверчиво на нее глядя.

— Вы боитесь привидений.

— Будешь бояться, когда в них шесть футов с лихвой и они рычат, когда их в ногу булавкой кольнешь. Я Берри моего увидала!

— Вашего мужа?

— Собственной персоной!

Люси предположила, что она могла обознаться, но миссис Берри решительно утверждала, что видела именно его, здоровенного верзилу, что не кто иной, как он провел их в библиотеку, и побожилась, что он узнал ее и весь затрясся.

— Ни капельки он не состарился, — сказала миссис Берри, — а я-то, я! Теперь у него есть, чем оправдаться. Я знаю, что я старая салопница.

Люси поцеловала ее:

— У вас вид самой милой на свете старушки, дорогая моя.

— Да, конечно, теперь меня можно назвать старушкой, милая.

— Так, значит, ваш муж в самом деле здесь?

— Берри там, внизу.

Слова эти были сказаны так решительно, что последние следы сомнений исчезли.

— Что же вы теперь будете делать, миссис Берри?

— Уеду, милая. Не стану его счастью мешать. У нас с ним все кончено, я это знаю. Только ведь в дом вошла, как почуяла: что-то должно случиться, и ты подумай только, не успели мы с тобой по коридору пройти… не держи я малютку, мне бы, верно, и на ногах-то не устоять. Учуяла я, видно, его шаги, сердце у меня екнуло, и я вспомнила, что даже как следует и причесаться-то не успела — мистер Вентворт так торопился, и даже не успела надеть праздничное платье. Я знаю, он станет теперь меня презирать. Терпеть он не может салопниц.

— Презирать вас! — гневно вскричала Люси. — И это после того, что он так бессовестно с вами поступил!

Миссис Берри попыталась встать.

— Лучше уж мне уехать сразу, — захныкала она. — А увижу его, так только опозорюсь. Чую, что так оно и будет. А ты его заметила, голубка моя? Знаю, подчас я ему надоедала, что было, то было. Эти дылды так чувствительны ко всему по части их достоинства… да оно и понятно. Послушай-ка, что я тебе скажу! Не удерживай меня в этом доме, милая. Должна тебе сказать, тут и моя вина была. Молодым женщинам невдомек, как с мужчинами себя вести, а я тогда была молодая, да и не очень-то они отвечают за все, что творят: будто их кто-то сзади толкает. Да. Уеду я. Салопница я. Уеду. Никак мне нельзя спать с ним под одной крышей.

Люси положила руки на плечи миссис Берри и насильно усадила ее снова в кресло.

— И вы хотите бросить малютку, негодница вы этакая? Говорю вам, он еще явится сам, и упадет перед вами на колени, и попросит у вас прощения.

— Это Берри-то упадет на колени!

— Да. И он еще будет умолять вас его простить.

— Коли вы добьетесь от Мартина Берри чего-нибудь, кроме пустых слов, я руками разведу! — воскликнула миссис Берри.

— Вот посмотрите, — сказала Люси, твердо решившая, что должна сделать что-то хорошее для той, кому она столь многим обязана.

Миссис Берри оглядела себя с головы до ног.

— А нельзя ли будет подумать, что мы за ним гоняемся? — прошептала она.

— Это же ваш муж, миссис Берри. Может, он сам хочет к вам сейчас прийти.

— Ах! У меня уж и из головы-то вылетело все, что я собиралась сказать ему, когда мы столкнулись, — вскричала миссис Берри. Люси вышла из комнаты.

За дверями она повстречалась с одетой во все черное дамой; та остановила ее, спросила, не она ли жена Ричарда, и, поцеловав ее, тут же исчезла. Люси послала за Остином и рассказала ему всю историю Берри. Остин вызвал к себе верзилу и спросил его:

— Вы знаете, что здесь сейчас ваша жена?

Прежде чем Берри успел уныло что-то изречь, его попросили подняться наверх, и, так как его юная хозяйка сразу же направилась вперед, ему ничего не оставалось делать, кроме как привести в движение свои ноги и поднять все могучее сооружение на второй этаж.

В тот же вечер миссис Берри вкратце пересказала Люси бывший меж ними разговор.

— Он стал говорить со мной так, как бывало говорил Мартин Берри, и, должна сказать, чистосердечно и без всяких обиняков. И вдруг он умолкает и падает… падает на колени. Скажи мне кто-нибудь такое, ни за что бы не поверила. Я держала себя в руках до этой минуты, но этим он меня доканал. И прежде чем я сообразила, что со мной творится, я совсем размякла, а он меня возьми да и обними. Сердцу женскому разве вынести, когда такая орясина грохнется перед вами на колени. Это ведь влюбленный юноша какой, тот одно колено только пригнет, а этот грешник кающийся на оба упал. Эх, кабы он и в самом деле раскаивался! Но как бы ты думала, о чем он меня просит, милая?.. Да о том, чтобы в доме я покамест ни словом никому не обмолвилась! Нет, не очень-то ладно это выглядит.

Люси приписала все тому, что он устыдился своего поведения, и миссис Берри, как могла, постаралась посмотреть на его поведение именно в этом свете.

— А что, баронет поцеловал тебя, когда ты пожелала ему спокойной ночи? — спросила она. Люси ответила, что нет. — Коли так, то подожди пока засыпать, сколько сможешь, — посоветовала миссис Берри, — а теперь давай помолимся за того господина, который так много делает, оттого что не тратит слов попусту.

Как то часто бывает с людьми простыми, миссис Берри глупела только тогда, когда речь шла о ее собственных сердечных делах. Как она и предчувствовала, баронет вошел к ней в комнату, когда все вокруг стихло. Она видела, как он подошел к Ричарду-младшему и, склонившись над ним, стал пристально на него смотреть. Потом он направился к полуоткрытой двери в комнату Люси, прислушался, едва слышно постучал и — вошел. Миссис Берри слышала, как из комнаты донеслись очень тихие слова. Что именно говорилось там, разобрать она никак не могла, но готова была поклясться, что угадала, о чем именно идет речь. «Он назвал ее дочерью, обещал, что она будет счастлива, и по-отцовски ее поцеловал». Когда сэр Остин уходил, она уже крепко спала.