Я никуда не уехал. Мне надоело бегать от судьбы. Роли должны были поменяться. Поднявшись в номер, я забрался в душевую кабину и пробыл там не менее получаса.

Я стоял под струями ледяной воды и предавался раздумьям. Меня неприятно поразил внешний вид Гаденыша. То ли горб у него исчез, то ли превосходно пошитый костюм скрадывал ущербность, то ли просто я из чувства неприязни всегда приписывал ему избыточную горбатость, но горба у своего врага я не заметил.

Я даже подумал, а может, это удар энциклопедией так благотворно подействовал на него, что он распрямился и обрел выправку конногвардейца. Надо было признать, выглядел Гаденыш так, словно заново родился.

Я вспомнил кабинет, труп на полу… Труп? Похоже, он живей меня, этот мерзкий тип! И, судя по всему, пахнет от него не могилой, а дорогими духами. И одет он, как принц крови.

Вспомнил я и дорогу от Клопайнерзее до Вены. Некоторое время мне казалось, что за мной следует темно-зеленый "Мерседес", который последние несколько дней я видел на парковке перед отелем в Сан-Канциане. Я едва не сломал глаза, пытаясь рассмотреть, кто сидит в машине. "Мерседес" держался на порядочном расстоянии, я увидел лишь, что за рулем находился мужчина с усами, а рядом с ним — женщина. Я подумал о парочке, что сидела перед стойкой администратора в отеле.

Потом, уже на автобане, я резко прибавил скорость и оторвался от "Мерседеса".

Выйдя из ванной, я закурил и подошел к окну. Надо было принимать какое-то решение.

Я выбросил окурок и захлопнул окно.

Из стенного шкафа я вытащил чемодан, открыл его и нашел большую книгу в черном коленкоровом переплете. Взял ее в руки, подержал. 44 том Большой Советской энциклопедии весил никак не меньше трех кило. Если удачно ударить, то можно ухайдакать не только узкогрудого Гаденыша, но и мужчину покрепче, хотя бы того же мачо на высоких каблуках у стойки, если у того вдруг возникнет желание подставить под удар свою голову.

Я уже сказал, что меня неприятно поразило то, что мой бывший приятель и партнер лишился горба. Может, это, действительно, последствия моего удара? А что если после повторного удара горб вернется на прежнее место? Попробовать?..

Я открыл книгу, наугад ткнул пальцем в середину страницы и прочитал:

"Утнапиштим, герой вавилонского мифа о потопе. Во время всемирного потопа Утнапиштим, согласно мифу, спасся в ковчеге. В библейской мифологии Утнапиштиму соответствует Ной".

О, есть, все-таки, высшая сила, подумал я с благоговением! Интересно, что это за ковчег, на котором мне предстоит спастись? Как он выглядит? Имеет ли он вид лечебницы, в которой лечат убогих, или это далекий благоустроенный остров, где можно прятаться и жить спокойно и долго — хоть до Страшного суда? А может, это церковь, религия, бородатые попы, ламы, похожие на временно оживших мумий, или строгие патеры, облаченные в черные костюмы, словно они каждый день служат тризну.

А может, это сам Гаденыш? Или его любовница? То, что женщина является любовницей Гаденыша, не вызывало сомнений.

Я оделся и опять спустился в бар.

Женщина сидела одна. Губы ее были сердито сжаты. Было видно, что она борется с рыданиями.

Гаденыш отсутствовал.

Сейчас или никогда!

Я подошел и без приглашения сел рядом.

**********

…Запомнилось, что она пила шампанское прямо из бутылки. Это было уже потом, в моем номере.

Ночь… Все смешалось… Бледный рот в лунном луче. Улыбка, от которой я едва не сошел с ума. Стон, как задушенный крик… И кашель, кашель, проклятый кашель, прилетавший в окно с верхних этажей.

Сначала мы почти не говорили.

Я понимал, что она пришла ко мне из каприза. Окажись на моем месте другой, она поступила бы точно так же.

Меня это даже возбуждало. Ох, уж эти мне загадки сексуального подсознания!

Впрочем, я тогда мало что соображал. Вернее, не хотел ни о чем думать. Провались все пропадом. Провались Гаденыш с его опасными приятелями, провались и я сам со своими страхами.

Пусть все летит в тартарары. Мне надоело бояться. Мне казалось, что еще немного, и я превращусь в безумного рыцаря, истоки смелости которого не в изначальной твердости характера, а в равнодушии из-за усталости от бесконечных битв…

Опять святой, прекрасный краткий миг. На всем белом свете существовал только я. И эта женщина. Кем бы она ни была…

Утро наступило внезапно… Я открыл глаза и поймал взгляд своей временной возлюбленной. Женщина была очень красива.

Смотрела она на меня почти испуганно. Это подействовало на меня, как электрический ток. Я протянул руку. Но она отрицательно покачала головой.

Я хмыкнул. Интересно, как ее зовут. Спросить? Это как в анекдоте: а теперь давайте познакомимся…

— Не надо… Ничего не надо, — услышал я ее голос. Голос был с легкой похмельной хрипотцой. — Все закончилось, едва успев начаться.

Я про себя усмехнулся. Банальные слова избалованной женщины… Я опять протянул руку. Я не намеревался уступать. Хотя позади была ночь, полная любви, сил у меня оставалось еще предостаточно.

На этот раз она не оттолкнула меня…

Я не торопился, и близость была сладостной. Наслаждение было с соблазнительным привкусом чего-то запретного, опасного, словно я овладевал деревенской девушкой на сеновале, куда с минуты на минуту мог ворваться ее отец с осиновым колом наперевес.

И в то же время в этой сладости был привкус тлена, боли и страшной, нечеловеческой тоски. Мне почудилось, что все это со мной уже когда-то происходило.

…Я хотел закричать, но в этот момент мне в уши ударил звук кашля. Кашель был особенно яростным и громким, почти истеричным, и я, не в силах сдержаться, засмеялся. В первый раз в жизни я завершал любовный акт не криком, я хохотом…

Это, и вправду, было невероятно смешно. Кашель в самый, так сказать, возвышенный момент… И словно по заказу… Я опять засмеялся.

Она же сказала, что никакого кашля не слышала. И еще с обидой спросила, не над ней ли я смеюсь.

Я упрямо стоял на своем. Я сказал, что слышал мерзкий кашель. Она странно посмотрела на меня и повторила, что никакого кашля не слышала. И готова была в этом поклясться. А вот мой хохот ее удивил.

Я пожал плечами и признался, что меня тоже.

Похоже, у меня начались слуховые галлюцинации… Не схожу ли я с ума?

Потом мы опять пили шампанское. Я позвонил вниз и велел принести в номер холодного мяса, масла, лососины, маслин, хлеба, фруктов и много вина.

Весь день мы валялись в постели, пили, ели, словом, отдавались наслаждениям.

Потом наступил вечер, и в спальню вошли сумерки. Мы надели гостиничные халаты и переместились в гостиную.

Я включил телевизор. Дождался новостной программы. О кровавом убийстве в Сан-Канциане — ни слова.

Моя возлюбленная была совершенно пьяна. Глаза ее потемнели, и зрачки, как у наркоманки, расширились. Она, не мигая, смотрела прямо перед собой и медленно раскачивалась из стороны в сторону. Я же обрел второе дыхание и чем больше пил, тем трезвее становился. Бывает такое опасное состояние, за которым может последовать все что угодно…

В качестве собутыльницы девушка никуда не годилась, и, наверно,

самое лучшее было бы отвести ее в спальню и уложить спать, но мне не хотелось оставаться одному, мне нужен был собеседник, пусть и молчаливый. Я принес из ванной пару полотенец и привязал девушку, чтобы не упала, к подлокотникам кресла.

Пленив таким образом свою мимолетную возлюбленную, я решил посвятить ее во все свои прегрешения.

Я хотел рассказать ей все… О скитальчестве, о вечном своем одиночестве, о мнимом убийстве, деньгах, паспортах… О Карле, о своей жизни до того, как на меня обрушилось богатство, об отце, однажды ночью ушедшем куда-то.

Я уже открыл рот, но вовремя остановился. Все-таки девица была из стана моих врагов, и, черт ее знает, спит ли она…

Ночь была ужасна! Я почти не спал и полночи провел в ванной, у мраморной

раковины, давясь зеленой рвотой и плача мутными слезами…

Под утро я отвязал девушку и отнес в спальню. Она даже не очнулась. Сам же лег на диван в гостиной и, уставившись в потолок, предался невеселым размышлениям.

Собственно, у меня было все, о чем может мечтать человек. У меня были деньги, я был здоров, я путешествовал, я был не стар, у меня были женщины…

Но у меня не было цели. Вернее, цель была: цель-мечта, чистая мечта, но я к ней не приближался. Как и отец, я хотел стать писателем, я писал книгу, но пока она была только у меня в голове. На бумаге же я не написал ни единого стоящего слова. Слова и мысли были, но они предназначались для чего-то другого.

Не скрою, кое-что я записывал. Но это было не для книги. Я не верю утверждениям, что в творчестве все сгодится, что в ход может быть пущен любой сор, любая мелкая деталь или мыслишка, я считаю, что литература — зона заповедная и с грязью туда лучше не лезть. А жизнь вокруг меня была полна грязи, можно сказать, она из нее одной и состояла.

Если все это всадить в чистую мечту, как ее потом отмыть?.. И какая в результате получится книга? О чем она будет? О пьянстве, в котором большинство моих сверстников винило подлое время, в которое их угораздило родиться? Или о сточной канаве, в которой я однажды провел целую ночь? Лучше бы я в ней утонул…

Литература, музыка, искусство — это красивые иллюзии, созданные талантливыми ублюдками для осознания того, что они не ублюдки, а высшие существа, наделенные даром погружаться в воображаемый мир, потому что реальный мир, полный ужаса и грязи, не оставляет им другого выхода.

Были, правда, такие, кто умел о грязи сказать так, что хотелось в этой грязи вываляться. И лучшим из них был Генри Миллер.

Кстати, о духах моей новой знакомой. Я вспомнил, где и при каких обстоятельствах впервые ощутил их необычайно легкий, но в то же время стойкий и притягательный запах.

Деньги. Деньги в чемоданах. Помимо упоительного запаха, присущего этим всесильным бумажкам, деньги несли в себе эфирную память о женщине, которая, мертвецки пьяная, спала сейчас в спальне моего гостиничного номера.

Кстати, пока она могла еще что-то соображать, кое-что мне удалось из нее выпытать. Моя мимолетная возлюбленная оказалась невестой гаденыша. И была ею уже несколько лет. Так она мне сказала.

Я не стал иронизировать по поводу чрезмерно длинного, на мой взгляд, испытательного срока. Она сопровождает его повсюду. Из-за чего поссорились?

Она была на ежегодном празднике цветов в Брюсселе, когда он позвонил ей и велел бросить все и срочно лететь в Вену, обосноваться в гостинице, почему-то в занюханном "Князе Меттернихе", о дальнейшем она узнает позже — когда придет время; и, мало того, она должна была еще и встретить его в аэропорту Швехат.

Все очень смахивало на задание, которое сверхсекретный агент получает из центра. Всё это мне очень не нравилось.

Она прилетела в Вену, устроилась в отеле, поехала в аэропорт. А он опоздал, мерзавец, и она ждала его, как какая-нибудь девка…

Короче, он в последнее время сильно изменился. Стал с ней груб, а ее просто использует, так ей кажется. Она, как сумасшедшая, примчалась в Вену. Зачем? Чтобы выслушивать его колкости?

Да, она была в Брюсселе. Не одна. С другом. Но ее отношения с Дитрихом, так зовут друга, носят исключительно товарищеский характер. В отличие от него, она до сегодняшнего дня хранила ему верность. Она-то знает, сколько шлюх всегда вертится вокруг него. Но — она задумалась — но кто, интересно, ему доложил о Дитрихе? Кстати, Дитрих дипломированный цветовод, известный специалист по выращиванию филодендронов. Спрашивается, как бы она могла ориентироваться в этом океане цветов без опытного филодендрониста?

Я заглянул в спальню. Увидел белокурые волосы, раскиданные по белоснежной подушке. Не хватает только зловещего пятна крови, подумал я. Или лохматой башки филодендрониста. Тогда впечатление было бы полным. Постоял некоторое время, упиваясь зрелищем и подпитывая себя воображаемыми картинами. Кстати, я так и не удосужился узнать, как ее зовут…

И последнее, мне было совершенно ясно, что она лжет. Она не сказала мне ни слова правды. Таким образом, мои попытки как-то оседлать ситуацию оказались напрасными. Не я передвигал фигуры на шахматной доске, я сам был фигурой. Причем — фигурой легкой. Вроде пешки.

Я чувствовал, что нахожусь в клетке. Пока моя возлюбленная еще не совсем опьянела, я несколько раз намекнул ей, что связан с секретными службами. Я втолковывал ей, что работаю сразу и на КГБ, и на американцев, и на китайцев, и еще на кого-то, кто секретен настолько, что я даже не знаю, на кого работаю.

Но она никак на это не отреагировала.

Когда она вырубилась, я покопался в ее сумочке. Традиционный набор женских аксессуаров: духи, пудреница, малюсенькая записная книжка с именами каких-то Зоек, Николаев и Станиславов. Словом, ничего интересного.

…Я лежал на диване, пил шампанское и читал дневниковые записи отца. Я все еще надеялся найти в них какой-то ответ или намек.

Мой отец 20 августа 2001 года вышел из дома. И не вернулся…