За обедом Славик посмотрел на Карла и сказал: "Ты галит". Тому послышалось — "Главлит". Карл переспросил. Славик повторил: "Галит ты, братец, галит". Карл был озадачен. Слово "галит" слышал впервые. Сначала думал обидеться. Потом преодолел себя и попросил Славика разъяснить значение слова.

Славик охотно разъяснил. Галит — это минерал, он прозрачен и бесцветен.

Сначала Карл успокоился. Но потом, после некоторого раздумья, все-таки обиделся и обиделся по-настоящему.

И в ответ обозвал Славика "коллаборационистом". Теперь пришла очередь Славику крепко задуматься.

"А ну-ка поясни, сукин сын, что ты имеешь в виду?"

Вместо ответа Карл поднялся и отправился на кухню готовить Славику какой-то зверский коктейль с водкой, шерри, кайенским перцем и гранатовым соком.

С приездом Славика мы стали много пить. Этим я не хочу сказать, что до этого мы пили мало. Просто мы стали пить еще больше.

В один из дней Славик пропал. Только что он сидел с нами за столом и, дожидаясь обеда, уныло потягивал виски. И вдруг… Мы с Карлом заметили его исчезновение не сразу, а лишь тогда, когда увидели, что вместе со Славиком исчез и его стакан с виски.

Появился Слакик под вечер, без стакана. Вид у него был озадаченный. Славик пропустил обед, что для него равносильно катастрофе.

На все наши расспросы Славик никак не реагировал и отмалчивался.

И только много позже, когда стемнело и перед отелем на лужайке зажглись светильники, он пробормотал:

— Черт бы ее побрал, эту даму с собачкой…

— Даму с собачкой? — переспросил Карл.

— В том-то и дело, что эта была без собачки… Но с такой же припиздью.

Карл укоризненно покачал головой и глазами показал на Беттину.

Я отметил про себя, что тесное общение с Карлом дурно влияет на Славика.

Славик налил себе водки и нервно выпил.

— Какая-то неведомая сила приподняла меня над стулом… — он замолчал, припоминая.

— Не тяни! Рассказывай живее, — подстегнул его Карл. — Ты говоришь медленно, и от этого твой рассказ теряет половину своей актуальности. Ткань рассказа стареет, истончается и рассыпается. Это тебе и наш писатель скажет, — Карл кивнул на меня. — Пока ты доберешься до конца, совсем стемнеет, и мы забудем, о чем ты говорил вначале…

Славик внимательно выслушал Карла, кивнул и заговорил очень быстро:

— Какая-то неведомая сила приподняла меня над стулом…

— Ну вот, теперь он затараторил, словно за ним кто-то гонится! Беда мне с тобой! Говори членораздельно!

— Ка-ка-я-то-не-ве-до-ма-я-си-ла-при-под-ня-ла-ме-ня-над-ту-лом…

— То-то мы заметили, что ты вдруг куда-то подевался.

— Во-во! Приподняла, значит, меня некая сила, и я очутился на берегу, во-о-н там, — Славик вытянул руку и указал в сторону заброшенного амбара на противоположной стороне озера.

Мы с Карлом навострили уши.

— Представляете, стройная женщина в длинном розовом платье с турнюром, украшенном воланами, лентами и рюшами… С шелковым зонтиком от солнца. На голове шляпка. Глаза грустные, похоже, недавно ревела. Очень красивая. И молодая. Подошла ко мне. И тут из меня полезли слова, которые я, по правде говоря, никогда толком-то и не знал. Какой-то Блок…

"И веют древними поверьями

Ее упругие шелка,

И шляпа с траурными перьями,

И в кольцах узкая рука…" — сказал я и от удивления, потому что больше я из Серебряного века ничего не знаю, уставился на нее, открыв рот. И так, с разинутым ртом, простоял некоторое время, пока не дождался ответа.

— Я знаю, что она сделала в ответ, — сказал Карл, по обыкновению жуя губами. — Она тебя этим зонтиком да по буйной твоей головушке…

— Если бы! Она продолжила из того же Блока. "И странной близостью закованный, Смотрю на темную вуаль, И вижу берег очарованный И очарованную даль…"

Посмотрела и говорит: "Как печально, скоро осень, опадут листья, вы уедете…"

Я подумал, хорошо ей грустить. Она молода… А мне-то что грустить? Мне почти сорок. Можно сказать, жизнь на излете. Для меня грусть — это роскошь, позаимствованная у певцов Озерной школы. Я ей и говорю: "Давайте, девушка, прекратим это безобразие с грустью. У меня своих печальников хоть отбавляй". Это я намекнул на вас. Ну, пошли мы с ней гулять по берегу вдоль озера, там кусты, копны… Думаю, приглашу ее заняться любовью на пленере… — Славик замолчал.

— И что? Дальше-то что?.. — заерзал на своем стуле Карл.

— Дальше? — Славик задумался. — А ничего. Дальше я остался без обеда. Но девушку привел… Любаня! — крикнул он.

Он крикнул еще раз. Потом еще…

Он мог кричать сколько угодно. Никто не появился.

— И где же твоя дама с собачкой и зонтиком? — спросил Карл.

Славик печально вздохнул.

— Наверно, заблудилась.

— Какой же ты, право, растяпа! Если бы не твое разгильдяйство, ты бы сейчас был при даме, я при собачке, а Паша при зонтике… Он давно, со времен Клопайнерзее, мечтает о хорошем зонтике.

Где пропадал Славик, с кем он вел беседы на поэтические темы, в тот вечер мы с Карлом так и не узнали.

В прежние годы Славик не мог долго обходиться без женщины. Сутки — это был для него предельный срок. Дальше следовало помешательство.

Из нас троих только Карл был при бабе.

Правда, ночью ко мне прокралась Ингрид…