У Адель под Римом вилла. Откуда?..

— Я сама не знаю, как это получается… — говорит она. — Видно, правда, что деньги липнут к деньгам. Когда я служила в цирке, то… словом, я с трудом сводила концы с концами. Да и какие это были концы? Ты знаешь, как живут артисты цирка? Рассказать? Трешник до получки, да супы из пакетиков, и колбаса с картошкой, и все это на газовой плитке. Стирка каждый день. Руками, хозяйственным мылом. Руки потом такие, что… Мы беспрестанно гастролировали, колесили по стране, колесили по ее необъятным просторам, то есть по просторам нашей великой родины. Вспоминать противно. Да, так вот — трешник у меня почему-то никогда не прилипал к другому трешнику. Он бесследно исчезал…

Мы сидели на берегу небольшого пруда, по которому плавал одинокий лебедь.

— Я его собственноручно выкормила… Принесли мне его совсем крошкой… Да… — она задумалась. Потом кинула взгляд назад, туда, где возвышался трехэтажный дом, построенный уже в наши дни в стиле Позднего Возрождения, — деньги липнут к тому, кто не боится испачкать о них руки…

— Меня передают, как эстафетную палочку… — грустно сказала она. — А их всех люблю, моих кавалеров. Даже Сильвио. Он такой беззащитный… Но все же пришлось дать ему отставку. Я не могла устоять против прелестей господина Петруниса.

Славик расправил плечи и бросил на Адель преданный взгляд.

— Верю, верю, можешь не стараться… — Адель засмеялась. — Петрунис, почему ты на мне не женишься? — она повернулась к Славику. — Может, тебя пугает слишком длинный список моих любовников?

Славик наморщил лоб. Я заметил, что у него на макушке подпалены волосы. Он перехватил мой взгляд и сделал страшные глаза.

— Напротив, радость моя, на мой взгляд, это говорит о твоей незаурядности и успехе у мужчин… Но ты слишком богата, — раздельно произнес он и вздохнул, -

вот что меня пугает. Это грозит мне несвободой. А я ничего в мире не ставлю выше свободы.

— Как знаешь… Предрекаю тебе, — с шутливой угрозой сказала Адель, мне почудились в ее голосе нотки Карла, — предрекаю тебе женитьбу на заурядной потаскушке, которая свяжет тебя по рукам и ногам, и ты забудешь о свободе, вернее, не заметишь, как ее лишишься.

— Я слишком опытен, чтобы попасться.

— Дурачок! — она засмеялась. — Именно таких и ловят…

Адель набросила на нежные плечи прозрачный шарфик.

— Кстати, Павел, — она подмигнула мне, — могу предложить тебе сожительство…

Я возмутился:

— И это при живом-то Славике?! Да он из меня винегрет сделает!

— Не сделает. Он человек широких взглядов. Будем жить втроем. Как Маяковский с Бриками. А что, это даже пикантно. Сейчас многие так делают… И потом, неужели ты не можешь мной увлечься?

— Увлечься тобой не сложно. Ты неотразима.

— Так что ж ты медлишь? Тебя тоже пугает мое богатство?

— Мне-то бояться нечего. А вот тебе… Тебя не настораживает скорость, с какой у меня исчезают деньги? Похоже, я и богатство понятия не совместимые…

Как только я получу доступ к твоим деньгам…

Адель покачала головой:

— Да-а, об этом я и не подумала, — она пососала пальчик, — я к бедности отношусь крайне отрицательно и поэтому снимаю свое предложение о сожительстве. Славик, придется тебе какое-то время меня потерпеть…

*********

…От Петруниса я узнал, что Карл очень горевал, когда до него дошли слухи о моей смерти.

Сейчас Карл безвылазно сидит на своей даче в Новогорске и целые дни проводит у электрооргана. Он корпит над кантатой, которую планирует закончить к Пасхе.

Кантата имеет название. Но какое, Славик припомнить не может. Кажется, что-то церковное. Вроде о чьих-то страстях.

Петрунис уверен, что Карл окончательно рехнулся. В его кантате помимо оркестрового вступления, арий, речитативов и хоров будут задействованы настоящие церковные колокола, которые он намерен на время исполнения снять с колокольни Ивана Великого. Переговоры с комендантом Кремля и Патриархом ведутся, уверил его Карл.

— Я знаю, чем они закончатся, — с печалью сказал Петрунис. — Нашего Карла свезут в Кащенко. Если уже не свезли…

Славик отвел меня в сторону.

— Павел, я очень страдаю.

— Пить надо меньше.

Он закрутил головой.

— Дело не в этом, я должен выговориться. Вернее, признаться… Меня это гложет. Не перебивай меня. Так вот, все мы смелы в речах, а когда доходит до дела… Я как вспомню тот день… Карл парит в небесах на этом своем идиотском планере, Беттина как корова щиплет травку… Вдруг появляется из облака пыли страшная черная машина, какой-то хлопок, ты падаешь, из машины выбираются двое, в полумасках, подхватывают тебя, и машина скрывается…

Все произошло так быстро, что… Я растерялся. Короче, я не оправдываюсь. Я признаюсь в своем преступном малодушии и трусости. И, скажу тебе честно, я не знаю, как повел бы себя сейчас, если бы вся эта история с твоим похищением повторилась…

Видно, я последний трус и предатель, такой вот у тебя друг… Когда Карл приземлился, я не смог ему ничего толком рассказать, так я перепугался… Еще немного, и я наложил бы в штаны…

Кстати, мне пора расставаться с Адель, — он вздохнул, — у нас как-то это все неожиданно произошло. Адель — она… Она как ураган. Все это может печально закончиться. Ты знаешь, что она натворила пару недель назад в Москве?

— Откуда ж мне знать.

— Об этом в газетах писали. Даже "Правда"…

— Не вижу в этом ничего зазорного. Попасть на страницу лучшей газеты страны…

— Ты думаешь?..

— Так что же она натворила?

— Она решила повторить мой подвиг…

— Какой именно?

— Помнишь, мне дали семь суток за то, что я пытался освободить Ильича из его стеклянного плена?

— Адель посетила Мавзолей?!

— Посетила. Но не только. Она там подняла юбку… и оросила мочой постамент, на котором стоит гроб с телом вождя мирового пролетариата.

Чтобы как-то отреагировать на его слова, я равнодушно пожал плечами.

— Я с трудом ее отмазал, — сказал Славик. — Но люди из аппарата Зюганова ее предупредили, чтобы о поездках в Россию она больше не мечтала. Если она там появится, ее прирежут…