На следующий день во двор дома, завешанный простынями, наволочками, одеялами и прочим барахлом, где проживал знаменитый одесский зубник Зяма Шнеерзон, неспешной походкой вошел «жених», повертел головой, высматривая, на каком этаже находится та самая дверь, в которую предстояло войти, и к нему тут же обратился худощавый господин, скучавший в одиночестве на табуретке:

— Вы пришли из интересу или просто из желания посмотреть на эти негритянские трущобы?

— У меня проблемы с зубами, — ответил Лев Петрович, — и я бы желал поговорить с тем человеком, который решил бы данный вопрос.

— Вы желаете поговорить или поменять зубы? — не понял господин.

— Пожалуй, и то и другое.

— Так давайте разделим ваше желание на две половинки. Сначала вы поговорите со мной, и я расскажу вам такое, что не рассказывала даже родная ваша тетя из Бердичева. А потом пойдете к Зяме, который за сумасшедшие деньги поставит вам в рот то, что вы выплюнете на второй же день.

— Все-таки мне важнее зубы.

— Ну, если вам важнее ваш геморрой, поднимайтесь на второй этаж, там где вывеска, и стучите в обшарпанную дверь, пока Зяма не высунется и не скажет, к какой маме вам нужно сходить.

«Жених» подчинился совету господина, направился на второй этаж, по пути чуть не наступив на кошачье семейство и на малыша, который пытался засунуть голову котенка себе в рот.

Какая-то тетка, видимо его мать, дико заорала:

— Сема, хватит жевать Мурзика, не дай бог подавишься и не выплюнешь!

Дверь зубника Зямы была действительно обшарпанная и почему-то сразу с тремя звонками.

Лев Петрович нажал на средний.

Через несколько секунд из приоткрытой двери высунулась женская голова в бумажных папильотках, недовольно спросила:

— Что вы хотели, мужчина?

— Хотел Зяму.

— Так звоните Зяме и не трогайте больше его несчастную бывшую жену.

«Жених» поколебался, выбирая следующую кнопку. И не ошибся.

В дверях показался сам Зяма, буднично и даже скучно поинтересовался:

— Вы ко мне, уважаемый?

— Вы Зяма?

— А кто вам сказал, что нет?

— Хочу, чтобы вы посмотрели мои зубы.

— Боже, опять зубы, — закатил глаза зубник. — Хоть бы кто пришел с цветами или на крайний случай с ружьем, чтоб пристрелить эту всем надоевшую дамочку. — И довольно раздраженно пригласил: — Если не сильно торопитесь, проходите.

Комната, в которой работал Зяма, была небольшая, заставленная эмалированными тазиками, ведрами с водой. Посредине комнаты стояло большое, сильно обшарпанное кресло для пациентов.

— Устраивайтесь, — кивнул на него Зяма пациенту.

— Если клиент будет орать как резаный, я точно выброшусь в окно и разобьюсь насмерть! — заглянула в дверь женщина, которая открывала дверь на первый звонок.

— И наконец сбудется мечта всей моей жизни, — мрачно заметил Зяма и поинтересовался: — У вас есть жена?

— Есть, в Петербурге.

— Счастливые.

— Кто?

— Не кто, а оба. Она вас не видит, вы — ее. Про такую жизнь бедный Зяма может только мечтать!

Когда клиент уселся в кресло, Зяма накинул на его грудь довольно застиранную тряпку и спросил:

— Так на что больше всего жалуетесь, уважаемый?

— На зубы.

— На зубы? На зубы не жалуются. Их либо сразу вырывают, либо под конец ставят новые. — Зубник залез металлической ложечкой в рот пациенту, приказал: — Рот поширше и никаких слов.

Тот выполнил его приказ. Зяма какое-то время внимательно изучал полость рта, затем с возмущением воскликнул:

— Вы пришли сюда с целью показать, что Зяма полный поц?

— Я пришел показать вам зубы.

— Вашими зубами, уважаемый, можно с одного раза перекусить все портовые канаты, а вы крутите мне мои больные бейцы! — зубник укоризненно покачал головой. — Нет, вы наверняка пришли до моей бывшей жены и решили зубами заморочить мне голову! — И громко позвал: — Сарочка, принимай клиента! Он спутал специально адрес!

— Нет, Зяма, — возразил «жених» с улыбкой, — я пришел именно к вам, потому что имею к вам интерес.

— Интерес ко мне? — изумился тот. — С каких это пор мной стали интересоваться упитанные и немного потные господа?.. Неужели я так плохо выгляжу?

— Выглядите вы замечательно, — продолжал улыбаться пациент, — а интерес у меня к вам особый. — Филер достал из нагрудного кармана коленкоровую книжечку, поднес к глазам Зямы. — Сыскной отдел полиции, Зяма.

Тот отвел его руку, пожал плечами.

— Только не устраивайте мне полный капец, молодой человек! Зяма похож на какого-нибудь сумасшедшего революционера?

— Я хочу задать вам пару вопросов.

— Думаете, я такой умный, что могу ответить хотя бы на один?

— На один точно ответите. — «Жених» теперь уже из внутреннего кармана фланелевого пиджака достал фотографию Михеля, сделанную уже в полиции. Причем Михель на ней неестественно широко улыбался, демонстрируя металлические зубы. — Ваша работа?

— Если бы вы, мужчина, были не из полиции, вы бы сейчас уже выбирали себе место на кладбище. А так отвечаю — да, это работа Зямы Шнеерзона.

— Этот господин приходил к вам один?

— Вы имеете в виду — без полиции?

— Я имею в виду — без женщин.

— Женщины были, — кивнул Зяма. — Сидели в экипаже и очень радовались моей работе.

«Жених» достал фотографии Соньки и Михелины.

— Эти?

— Физиономий не помню, а зубы я бы им точно повставлял. Видать, дамочки долго кушали не то, что надо, и жили не там, где нужно. Особенно пожилая… А не подскажете по секрету, что за интерес у вас к этим двум прошмандовкам?

— Подскажу, только не сегодня, — засмеялся Лев Петрович.

— Это не те самые дамочки, о которых шумит весь город и из-за которых полиция гоняет своих поцев по дворам с фотоснимками?

— Какие дамочки?

— Вы заплатите или я скажу это бесплатно?

Жених достал из кармана три рубля. Зубник оценил подачку, презрительно пожал плечами:

— Совсем поганые дела в полиции, если дают деньги за сплетни, — однако сунул деньги в карман и сообщил: — В городе говорят за Соньку и за ее дочку. А ихнего мужа, говорят, уже повязали.

Почти в то же самое время в похожем одесском дворе Яша Иловайский сидел на скамейке под виноградной лозой, растирал в небольшом казанке черную краску, внимательно слушал Груню Гудзенко.

— Бежала из Сахалина. С каторги, — горячо рассказывала она. — Почти полгода на пароходе. Все пришлось пережить — жару, голод, измывательства. И все это ради чего?.. Ради того, чтобы вырваться на волю. Почувствовать себя человеком. И вот вырвалась. И что?.. Хожу по чужому городу, без денег, без родных, никого не знаю… Слезы душат, ноги не держат, руки опускаются…

— Послушайте, мадам, — не выдержал наконец Яша. — Какая мне оттого польза, что я вас так внимательно слушаю? Что вы хотите своей историей мне сообщить? Что у вас нет денег?.. Так скажите прямо и идите своей дорогой!

— Деньги есть, — Груня стала суетливо развязывать узелок. — Только совсем немного. Сколько возьмете за паспорт?

— Возьму столько, чтоб мне не было обидно, а вас не торкала полиция.

— Сколько?

— С вас полкатьки, мадам.

Гудзенко достала из узелка свернутые деньги, пересчитала их.

— Не хватает.

— Хорошо, — согласился Иловайский. — Приходите, когда удачно кого обворуете, або нахально станете плакать где-нибудь на Дерибасовской.

— А как за меня заплатит сестра?

— Какая сестра? — удивился Яша. — Вы в этом городе имеете такую сумасшедшую сестру, которая платит за фуфло?

— Мы бежали вместе… На одном пароходе!

Иловайский перестал мешать краску, уставился на женщину.

— И где же она теперь?

— Здесь, в Одессе… Она была у вас! С дочкой! — Груня достала из-за пазухи две фотографии, показала Яше. — Помните?.. Тоже заказывали документы!

— Мадам!.. Если вы имеете меня за полного поца, то я имею вас за идиотку. Кому вы парите мозги, мадам?.. Если вы из полиции, то прямо так Яше и скажите. И я по-скорому пошлю вас если не на Дерибасовскую, то совсем в обратном направлении.

— Клянусь, сестра, — перекрестилась Груня. — Сонькой зовут… Сонька Золотая Ручка!.. Воровка! А дочка Михелина!.. Они уже забрали паспорта?.. На какую фамилию?

Иловайский поднялся.

— Я вас больше не держу, мадам… Идите своей дорогой, пока вам не помогли другие! — взял казанок с краской, двинулся к лестнице, ведущей на второй этаж. Оглянулся, предупредил: — И не говорите больше за Соньку в Одессе. Иначе вам или голову проломят, или в другое место что-то засунут!

Поднялся наверх, неожиданно позвал визитершу:

— Мадам!.. Станьте внизу, прямо подо мной!

— Зачем? — не поняла Груня.

— Хочу выбрать подходящий ракурс, чтобы сделать вам снимок на память!

Женщина с недоумением подошла поближе к стене, задрала голову.

— Так годится?

— В самый раз! — Яша взял тазик с грязной водой, поднес его к перилам и вылил прямо на Груню. — Это чтоб вам, мадам, не сильно жарко было-таки шагать по Молдаванке в такую погоду!

Допрос Константина Кудеярова вели двое — сам князь Икрамов и следователь Потапов. Граф был растерян, подавлен, от волнения лицо его постоянно потело, что вынуждало Кудеярова постоянно извлекать из кармана носовой платок и промокать пот.

Князь размеренно вышагивал по комнате, глядя на носки своих сапог, не поднимая глаз и не мешая следователю задавать вопросы.

— Когда вы вступили в партию эсеров? — спросил тот.

— Год и два месяца тому, — произнес Константин и оттянул воротник сорочки.

— Вы пришли туда по рекомендации?

— Нет, исключительно по собственному желанию.

— Желанию или убеждению?

— Разве это не одно и то же? — удивился граф.

Потапов бросил взгляд на князя, с насмешкой ответил:

— Не одно… Желание — приступ, убеждение — диагноз.

— Думаю, все-таки по желанию… Мне хотелось что-то изменить в нашем обществе.

— Вы полагаете, нам не хотелось бы этого?

— Полагаю, не очень. Иначе вы бы… — граф замолчал, не договорив фразу.

— Что «иначе»? — переспросил следователь.

— Иначе вы бы не служили столь рьяно режиму, который во всем доказал свою несостоятельность!

— Почти призыв к перевороту! — с иронией заметил Потапов.

Икрамов остановился напротив Константина, спросил, с трудом сдерживая возмущение:

— Вы ведь дворянин, граф! И вы посмели посягнуть на самое святое в нашем государстве — на установленный Богом монарший порядок!

Кудеяров был бледен.

— Это, князь, я намерен расценить как оскорбление!

— Ваше право!.. — Икрамов сделал несколько шагов по комнате, вновь остановился перед графом. — Вы подозреваетесь в том, что вступили в преступный сговор с группой лиц, имеющих целью свержение существующего государственного уклада!.. Вы признаете это?

Константин молчал.

— Если вы блюдете кодекс чести дворянина, то обязаны честно ответить на поставленный вопрос.

— Да, я состоял в партии… Но когда понял, какие цели она преследует, немедленно покинул ее.

— Вы разделяли задачи, цели, методы, идеологию преступников?

— Вначале разделял, затем осознал.

— Осознав, почему не сообщили властям о существующей организации?

Константин в смятении повел плечами, усмехнулся:

— Во-первых, это было бы элементарной трусостью…

— Трусостью?

— Да, трусостью. Малодушием… Потому что метаться по полю подобно зайцу — это не делает чести никому. А уж тем более Кудеяровым.

— Во-вторых?

— Во-вторых, готов был сообщить, но меня опередили.

— Кто?

— Вы, князь… И ваши люди.

— За что должны быть нам благодарны, — кивнул Икрамов. — Думаю, вы слышали о мясорубке, которая случилась в конспиративной квартире, где сами вы не однажды бывали?

— Да, читал из газет.

— У меня пока все, — сказал Ибрагим Казбекович и повернулся к Потапову: — У вас, Георгий Петрович, есть вопросы к подозреваемому?

— Разумеется, ваше высокородие, — ответил тот и открыл тоненькую папку. — К примеру, такой вопрос… Какую роль, граф, выполнял в организации барон Красинский?

Тот вытер вновь обильно вспотевший лоб.

— Он частично финансировал ее.

— А какие еще задачи возлагались на него?

— Он… — Кудеяров замолчал, беспомощно посмотрел на князя. — Факты не до конца достоверные, поэтому я не имею права порочить достойного господина.

— Недостоверные факты — тоже факты.

— Хорошо, я скажу, но это были всего лишь планы, которые, к счастью, не состоялись, — Кудеяров-младший помолчал, облизал пересохшие от волнения губы. — Планировалось покушение на генерал-губернатора города, и одним из участников его должен был быть… барон.

— Вы сказали — одним из участников… Сколько всего планировалось участников?

— Двое.

— Имя второго участника знаете?

— Разумеется.

— Кто?

— Второй участник… дама… Молодая женщина. Но, повторяю, это были всего лишь намерения.

— Имя дамы?

— Знаете, это крайне недостойно, если я назову ее. Это неправильно, не по-мужски.

— Кто она?

— Она? — Кудеяров вновь потерянно посмотрел на князя. — Вы все наверняка ее знаете… В свое время она была весьма знаменита.

— Назовите же.

— Мадемуазель Бессмертная… Они вместе с Красинским должны были застрелить городского голову. По крайней мере, об этом шел разговор в узком кругу заговорщиков.

— И вы не сочли необходимым сообщить об этом соответствующим органам?

— На тот момент я разделял позиции этих людей. Сейчас глубоко сожалею.

Икрамов в который раз остановился напротив допрашиваемого.

— Вам известно, где сейчас госпожа Бессмертная?

— Могу сообщить всего лишь адрес. Но присутствие там мадемуазель никак не обязательно. Более того, подозреваю, что она в силу последних событий благоразумно покинула предоставленное жилье. Больше мне не о чем вам сообщить. Разрешите откланяться?

— Мы, князь, вынуждены вас задержать для выяснения всех деталей дела, — спокойно и с улыбкой сообщил следователь.

— Задержать? — растерянно переспросил Константин. — Вы меня арестовываете?

— Пока что задерживаем. На несколько суток. Однако, при установлении некоторых деталей не в вашу пользу, временное задержание может быть продлено вплоть до начала судебного разбирательства.

— Но я ведь все изложил!

— Вы изложили то, что было удобно вам. Следствие же теперь начнет свою работу.

Подобным ходом разговора Кудеяров был совершенно размазан, раздавлен, возмущен.

— Безобразие, произвол!.. Мне необходим адвокат!

— Ваше законное право. Пишите прошение, и завтра же оно будет рассмотрено аппаратом департамента.

— Но, князь!.. Вы понимаете уровень скандала, какой может разразиться? У меня положение в обществе!.. У меня влиятельные друзья, товарищи! В конце концов, есть брат, которому небезразлична моя судьба и который может вмешаться в происходящее самым решительным образом!

— Ваше положение в обществе нам известно. Если случится скандал, мы его как-нибудь урегулируем. Рычаги есть… А что касается вашего брата… мы предоставим вам возможность увидеться с ним. Думаю, встреча будет полезна не только вам, но и последующему расследованию.

Дом князя Андрея находился на Большой Морской улице. Анастасия Брянская подкатила к нему на новеньком, красного цвета автомобиле, водитель посигналил, и привратник немедленно побежал открывать.

Андрей уже ждал кузину во дворе и заспешил навстречу. Обнялись, расцеловались.

— Ты взволнована… Что случилось?

— Читай, — княжна протянула ему несколько газет. — Ты, видимо, еще не знаешь об этой новости.

Он развернул газеты, пробежал взглядом заголовки:

«В ОДЕССЕ ЗАДЕРЖАНА ЗНАМЕНИТАЯ ВОРОВКА СОНЬКА ЗОЛОТАЯ РУЧКА, А ТАКЖЕ ЕЕ СОЖИТЕЛЬ И ДОЧКА».

«ГДЕ БУДУТ СУДИТЬ СОНЬКУ, ЕЕ ДОЧЬ И МУЖА — В ОДЕССЕ ИЛИ В СТОЛИЦЕ?»

«СОНЬКА ЗОЛОТАЯ РУЧКА ПРИБЫЛА В ОДЕССУ ПАРОХОДОМ».

Князь растерянно посмотрел на кузину.

— Ты думаешь, это правда?

— Конечно. Какой смысл врать, тем более газетам?

— Честно, я не в состоянии поверить. Что делать?

— Ты намерен отправиться в Одессу?

— Не знаю. Пока ничего не знаю.

— Пошли в дом.

— Там родители.

— Ты не хочешь, чтобы они об этом узнали?

— Они сойдут с ума.

— И все-таки пошли!

Они зашагали ко входу. Лакей открыл перед ними дверь, они поднялись на второй этаж. Навстречу им вышла мать князя, княгиня Елизавета Петровна.

— Настенька, что случилось?

— Ничего, Елизавета Петровна. Просто приехала вас навестить.

— Но ты чем-то взволнована.

— Мама, — резко вмешался Андрей, — мне нужно поговорить с кузиной!

Княгиня растерянно улыбнулась гостье, хотела было покинуть их и тут заметила в руках сына газеты.

— Что там? — развернула одну из них, прочитала заголовок. Подняла на сына испуганные глаза. — Их арестовали?

— Нет!.. Не знаю! — князь выхватил из рук матери газету. — Это все вранье!.. Неправда!.. Не знаю!

— Ты не должен туда ехать!

— Почему не должен? Кто сказал, что не должен? — закричал сын. — Почему вы все решаете за меня?

— Но это безумие!

— Да, безумие! — взорвался Андрей. — Ваш сын, маменька, безумен! И пора с этим смириться! Я имею право поступать так, как хочу!.. У меня есть своя жизнь, свои представления, свои намерения!.. И достаточно мне диктовать!.. Надоело, устал, не могу!

Анастасия повисла на кузене, пыталась успокоить его, усадить на диван, а он метался, разбрасывал все, что попадало под руки, кричал:

— Оставьте же, наконец, меня!.. Что вам всем нужно! Позвольте самому разобраться во всем!

Мать обхватила лицо ладонями, отчаянно позвала:

— Антон!.. Антон Михайлович!.. Скорее сюда!.. С Андрюшенькой беда!.. Антон!

Из глубины комнат к ним спешил отец Андрея.

Квартира Ильи Глазкова была действительно в весьма запущенном состоянии — во всех комнатах не убрано, на кухне гора немытой посуды, шторы на некоторых окнах оборваны.

Табба и бывший прапорщик сидели в столовой за столом. Перед ними стояли две винные бутылки — одна уже пустая, вторая ополовиненная.

— Знаете, госпожа Бессмертная, — вел разговор подвыпивший Илья, время от времени пытаясь коснуться руки собеседницы. — Вы уже несколько дней находитесь в моей квартире, а я все еще не могу привыкнуть, что вижу вас воочию и даже могу прикоснуться к вашей тончайшей руке.

— Не надо касаться, — вяло попросила не менее пьяная артистка и отодвинула его руку. — Я и без того прекрасно вас слышу.

— Вы для меня были и остаетесь самым загадочным созданием в мире. Клянусь… Вот даже сейчас — беседую, наблюдаю, и ничего не понять. Как живете, чем живете, почему живете — не понимаю.

— Думаете, я понимаю? — усмехнулась Табба.

— Не уверен. Знаете почему?.. Потому что вы по какой-то причине находитесь здесь. В этой, с позволения сказать, квартире. В этом хлеву. Вы — великая и прекрасная. Что вас вынудило? Что привело сюда? Не понимаю.

— Вам и не надо понимать.

— Почему?.. По-вашему, я настолько ничтожен, что не имею права задумываться?

— Скорее я ничтожна, — Табба налила себе вина, выпила. — Ничтожна и смешна.

— Нет, нет! — Илья вновь дотронулся до руки бывшей примы. — Нет!.. Зачем вы так себя унижаете? Что произошло с вашей душой? Кто вас так унизил? Скажите, и я не пощажу своей жизни. Располагайте мной в любой момент, если я понадоблюсь! Если моя жизнь понадобится — располагайте ею!

— Скоро понадобится, — кивнула актриса. — Даже весьма скоро.

— Хоть сейчас!

— Сейчас не надо. Сейчас сидите и пейте. А завтра мы поговорим отдельно. — Девушка внимательно, с прищуром посмотрела на Глазкова. — Вы ведь отчаянный человек?

— Шел ради вас на сожжение!

— А если еще раз?

От услышанного Илья слегка напрягся.

— На смерть?

— Да, на смерть… Испугались?

— Нет, напротив… Скорее даже обрадовался. Так как смысла в жизни больше не вижу, — молодой человек перегнулся к девушке через стол. — А вы также готовы умереть?

— Теоретически… Практически — не знаю.

— Но решимся на это мы вместе?

— Решимся вместе, а чем завершится, не знаю. Как судьба выпадет.

Глазков откинулся на спинку стула, шумно выдохнул:

— Я готов. Уже готов… Не поверите, но я всегда чувствовал, что наши судьбы сойдутся. Сойдутся на земле, завершатся на небесах!

Он налил Таббе и себе вина, встал, залпом, по-гусарски, выпил.

— Это самый счастливый вечер в моей жизни!

Бывшая прима с трудом поднялась, спросила:

— Я не заметила, телефон в квартире есть?

— Желаете, чтобы я помог?

— Сама.

— Сюда, пожалуйста.

Телефонный аппарат висел на стене в прихожей. Бессмертная сняла трубку, дождалась ответа телефонистки.

— Барышня, соедините, пожалуйста…

Продиктовала номер. Шли гудки. На том конце трубку не снимали. Наконец в микрофоне щелкнуло, осторожный голос Катеньки произнес:

— Вас слушают.

— Это я, — произнесла Табба. — Мной никто не интересовался?

— Нет, госпожа.

— Граф не приезжал?

— Его тоже не было. Никого не было. А вы где, госпожа?

— У знакомого.

— Мне вас здесь ждать?

— Да, жди. Если что-то важное, позвонишь, — актриса оглянулась к прапорщику. — Ваш номер?

Тот быстро назвал.

— Запиши.

— Записала.

— И еще вот что… Своему Антону пока обо мне ничего не говори. Если мне понадобишься, за тобой приедет человек, которого ты видела возле дома… Хромой, помнишь?.. Бывший прапорщик.

— Помню, госпожа.

— Все. — Табба повесила трубку.

На следующий день в закрытой пролетке Табба в сопровождении Глазкова подкатила к воротам особняка князя Андрея, бросила прапорщику:

— Ждите.

Одета она была в длинное темно-зеленое платье с пелериной под горло: прическа уложена так, что целиком скрывала шрам возле глаза.

Бывшая прима подошла к воротам, велела привратнику:

— Скажи князю Андрею, госпожа Бессмертная приехала.

— Их дома нет, — ответил тот. — И вообще все баре уехавши.

— Куда?

— На Витебский вокзал. Как раз провожать князя Андрея.

— Давно?

— Не меньше часа, думаю.

Табба едва ли не бегом вернулась к пролетке, бросила извозчику:

— На Витебский!.. Быстрее!

…К вокзалу подъехали на взмыленных лошадях. Глазков, как прежде, остался в пролетке. Табба бросилась ко входу.

Поезд от перрона еще не отошел, паровоз пускал густой пар, вдоль вагонов расположились провожающие и отъезжающие.

Актриса двинулась вдоль состава, лихорадочно высматривая семейство Ямских. И тут увидела их. Провожающих было двое: мать князя и его отец. Рядом с Андреем стояла княжна, в шляпке, одетая по-дорожному.

Лица всех были печальными, потерянными. Андрей держал руки матери, целовал их, что-то говорил.

Табба решительно направилась к ним.

Первой ее заметила княжна Анастасия. Напряглась, двинулась навстречу.

— Вас не звали. Зачем вы приехали?

— Сама… Попрощаться с князем.

— Вы здесь чужая.

— Я везде чужая.

— Здесь филеры.

— Плевать.

Родители смотрели на Таббу удивленно, настороженно.

Андрей оставил мать, сделал пару шагов к нежданной гостье.

— Это крайне неожиданно, мадемуазель.

— Для вас. Для меня естественно, — она нежно посмотрела на него. — Я не могла не увидеть вас.

— Благодарю.

— Вы решились все-таки на поездку?

— С кузиной.

— Вы едете с кузиной?

— Да, мадемуазель, — с вызовом ответила княжна. — Я не могла оставить князя.

— Я должен помочь Михелине, — объяснил Андрей.

— А что с ней?

— Вы разве не знаете?.. Она задержана вместе с матерью в Одессе. Об этом пишут все газеты.

— Я не знала. Не читала… — Табба растерянно оглянулась. — Я готова поехать с вами.

— Думаю, следующим поездом, — усмехнулась Анастасия.

Дежурный по перрону ударил в колокол, на перроне стали спешно прощаться. Двое филеров, наблюдавшие за семьей Ямских, ненавязчиво придвинулись поближе.

Андрей и Табба отошли в сторонку, стояли друг против друга.

— Я люблю вас, — тихо произнесла актриса.

— Благодарю, — князь поцеловал ей руку.

К ним подошла Анастасия:

— Пора прощаться.

— Мне надо уйти от филеров, — произнесла Табба.

— Это ваши проблемы, — фыркнула княжна.

— Помогите же мне!

— Каким образом? — нахмурился князь.

Бывшая прима просительно взглянула на Андрея.

— Позвольте войти вместе с вами в вагон?

— Но у вас нет билета! — возмутилась Анастасия.

— Я только войду и тут же выйду. С другой стороны.

Князь взглянул на Анастасию, та пожала плечами.

— Обещайте, что тут же покинете вагон! — попросил он.

— Обещаю.

Под удивленными взглядами стариков Ямских и настороженными — шпиков Бессмертная вошла в вагон и быстро скрылась в проходе.

Паровоз дал предупредительный гудок, мать стала плакать и целовать сына, Анастасию.

Табба тем временем миновала коридор, вошла в противоположный тамбур, подергала ручку двери. Дверь неожиданно подалась, девушка поставила ногу на ступеньку, спрыгнула на землю и зашагала по рельсам и шпалам в сторону вокзальных построек.

Мимо проплывали вагоны состава, отправляющегося в Одессу.

…Бессмертная забралась в пролетку, ткнула извозчика в спину:

— Пошел!

Глазков взглянул на нее, подал несколько газет.

— Что это? — не сразу поняла она.

— О вашей сестре и матери.

Табба развернула одну газету, вторую. Заголовки кричали:

«В ОДЕССЕ ЗАДЕРЖАНА ЗНАМЕНИТАЯ ВОРОВКА СОНЬКА ЗОЛОТАЯ РУЧКА, А ТАКЖЕ ЕЕ СОЖИТЕЛЬ И ДОЧКА».

«ГДЕ БУДУТ СУДИТЬ СОНЬКУ, ЕЕ ДОЧЬ И МУЖА — В ОДЕССЕ ИЛИ В СТОЛИЦЕ?»

«СОНЬКА ЗОЛОТАЯ РУЧКА ПРИБЫЛА В ОДЕССУ ПАРОХОДОМ».

— Я буду мстить! — тихо произнесла бывшая прима.

— Кому? — удивленно спросил Илья.

— Всем.

…По приезде на квартиру Глазкова Табба нашла в сумочке визитную карту Улюкая и сняла трубку.

Вечером барон Красинский, собственноручно управляя автомобилем, катил в направлении своего дома и находился от него уже в нескольких кварталах, когда на пустынном перекрестке ему наперерез вынеслась пролетка, едва не врезавшись в машину.

Барон успел затормозить, возмущенно заорал:

— Какого черта?

В тот же момент из пролетки выскочила Ирина, в несколько прыжков достигла машины Красинского и разрядила в него револьвер.

Редкие прохожие услышали треск выстрелов, удивленно повернули головы, но увидели лишь замерший автомобиль с поникшим в нем господином.

Конвоир открыл железную дверь камеры и впустил сюда Петра Кудеярова. Тот переступил порог, какое-то время молча смотрел на удивленного брата, с размаху швырнул в него несколько газет.

— Доигрался, сволочь?

Константин собрал газеты, нервно просмотрел одну за другой.

Заголовки кричали:

«ГРАФ КОНСТАНТИН КУДЕЯРОВ УЧАСТВОВАЛ В ПОДГОТОВКЕ ГОСУДАРСТВЕННОГО ПЕРЕВОРОТА!»

«БЫЛ ЛИ ПРИЧАСТЕН ГРАФ КУДЕЯРОВ К РАССТРЕЛУ ЭСЕРОВ?»

И дальше:

«БАРОН КРАСИНСКИЙ РАССТРЕЛЯН В УПОР НЕИЗВЕСТНОЙ».

«БАРОН КРАСИНСКИЙ: МЕСТЬ ЭСЕРОВ ИЛИ РЕВАНШ?»

Кудеяров-младший поднял растерянные глаза на брата:

— Неужели это правда?

— Что?

— Барон расстрелян.

Петр шагнул поближе в камеру.

— А тебя не волнует, что пишут о тебе?

— Но я живой, а его убили!

— Пока живой!.. Пока сидишь здесь! А выйдешь, и следующим будешь ты! Так же продырявят голову, и так же об этом будут орать газеты!

Константин вновь бросил взгляд на заголовки, тихо спросил:

— А что делать, брат?

— Брат?.. Теперь я снова для тебя брат?

— Ты всегда был для меня братом.

— Подлец!.. Подлец и подонок! Когда я тебя просил, когда умолял, когда стоял на коленях, что ты говорил мне в ответ? Ты нагло плевал мне в лицо, измывался над всем святым и чистым! А теперь «брат»?.. Нет больше у меня брата! Есть сволочь, предавшая честь фамилии. Есть негодяй, растоптавший память родителей!

Лицо Константина покрыла испарина.

— Ты с этим ко мне пришел?

— Да, с этим! Но не только! Я пришел, чтобы расправиться с тобой! Убить тебя!.. Здесь, сейчас, из этого оружия! Я принес его! — Петр вытащил из внутреннего кармана пиджака револьвер. — Я сделаю это, и моя рука не дрогнет. Пусть лучше смерть, чем позор и презрение!

Константин какое-то время не мог произнести ни слова, лишь беззвучно открывал рот и закрывал его, затем все-таки произнес:

— Я согласен. Стреляй…

Петр держал оружие на вытянутой руке, палец на курке дрожал. Неожиданно он выронил револьвер, обхватил голову, опустился на колени, разрыдался громко, истерично.

— Боже, за что ты проклял меня?.. За что наказываешь так тяжело и жестоко?.. Боже, помоги мне!

Константин приблизился к нему, тоже опустился рядом, обнял.

Они оба плакали, совсем по-детски, беспомощно, жалко.

Наконец успокоились, Константин вытер пальцами мокрые глаза старшего брата, произнес с грустной усмешкой:

— Если хочешь, пристрели.

— Дурак ты, братец.

— Тогда прости меня.

— Ты тоже прости.

Помогая друг другу, они поднялись, уселись на нары.

— Надо выкарабкиваться, — произнес Петр.

— Каким образом?

— Пока не представляю. Сначала надо успокоиться.

— Может, денег дать?

— Кому?

— Какому-нибудь следователю или… судебному приставу.

Петр безнадежно махнул рукой:

— Не возьмут. Испугаются… Был бы кто другой, взяли.

— Может, покаяться?.. Признаться?

— Ты разве не признался?

— Признался.

— Вот видишь… Значит, скоро выпустят.

— Попроси, чтобы меня пока не выпускали отсюда, — взмолился Константин. — Иначе и правда пристрелят.

— Я обращусь к князю Икрамову.

— Икрамову?

— Да, Икрамову. Он ведь возглавляет сыскной отдел департамента.

— Знаю… У него когда-то был роман с Таббой Бессмертной.

— Серьезно?.. Не слышал. Кстати, ее также должны арестовать.

— Как бы не пристрелили до этого.

— Все возможно, — Петр повернулся к брату. — Думаешь, кто убил барона?.. Полиция?

— Скорее эсеры. Из опасения, что выдаст информацию.

— Информацию о чем?

— Его вместе с Таббой готовили к покушению на генерал-губернатора.

— Они должны были убить генерал-губернатора?!

— Должны были… Но вот теперь вряд ли получится. Барона убили, Бессмертная в розыске.

— Ну и слава Богу, — перекрестился старший Кудеяров. — А то ведь такая беда могла случиться.

Ночь перешагнула за вторую половину, в тайге было тепло, душно, сыро. Поручик пристроился на мягком холмике из мха и после длинного перехода спал крепко, почти бессознательно.

И вдруг проснулся оттого, что почти рядом послышалось хриплое, захлебывающееся негромкое рычание.

Он резко сел, огляделся.

Со стороны небольшой прогалины на него смотрели несколько пар горящих глаз. Волки…

Никита вцепился пальцами в мох, нашел какую-то палку, поднял ее над головой.

— Не сметь! — крикнул сипло, почти неслышно. — Пошли!

Рычание усилилось — теперь обозначили себя уже несколько волков, и два передних двинулись в сторону жертвы.

— Назад! — закричал Гончаров, поднимаясь и размахивая палкой. — Назад, сказал!.. Вон, твари!

К двум передним волкам присоединились остальные, к пятящемуся человеку медленно надвигалась целая стая.

— Вон!.. Вон, сволочи!.. Не сметь! — Никита схватил еще одну палку, запустил ее в сторону волков. — Назад!

Те не только не остановились, но даже ускорили мягкий неслышный шаг.

Огоньки глаз, рычание, отблеск белых зубов.

И поручик побежал.

Бежал не разбирая дороги, цепляясь за ветки и натыкаясь на деревья, падая и вновь поднимаясь.

Закричал громко, бессмысленно:

— Люди, помогите!

Волки настигали. Они уже были совсем за спиной, их дыхание было страшным.

— Помогите!

Вот впереди показалось какое-то поле, за ним, кажется, огоньки, и там должны быть, наверное, люди.

— Помогите!

Звери не дали Гончарову докричать. Навалились мгновенно, мощно, беспощадно. Он пытался отбиться, но его уже терзали разъяренные пасти, разбрасывая по сторонам куски одежды, кромсая тело…

Посреди ночи Михелина вдруг отчаянно закричала, вскинулась на постели, смотрела перед собой расширенными, испуганными глазами.

Сонька испуганно поднялась с кровати, быстро подошла к ней.

— Миха, что с тобой?.. Что с тобой, доченька? Приснилось что-то?

Та постепенно успокоилась и, все еще не до конца придя в себя, перевела взгляд на мать.

— Его больше нет.

— Кого?

— Никиты… С ним случилось страшное.

— Это сон, доченька… Всего лишь сон. Успокойся.

— Мамочка, я больше не увижу его!

Михелина обхватила Соньку за плечи, всем телом прижалась к ней и забилась в отчаянном беззвучном плаче…

Утром, когда Сонька и Михелина пили кофе, к ним в номер наведалась хозяйка гостиницы, тетя Фира. Без разрешения войти она бесцеремонно распахнула дверь, села на свободный стул, расставив толстые ноги в спущенных чулках, бросила на стул несколько газет.

— Вы еще не читали, чего пишут в наших придурковатых газетах?.. Эти адиёты пишут, что в нашем городе находится Сонька Золотая Ручка и что ее уже поймали! Причем даже не одну, а с ее хахалем и якобы совсем еще молоденькой дочкой! И даже с фотографиями!

Сонька и Михелина взяли по газете.

«В ОДЕССЕ ЗАДЕРЖАНА ЗНАМЕНИТАЯ ВОРОВКА СОНЬКА ЗОЛОТАЯ РУЧКА, А ТАКЖЕ ЕЕ СОЖИТЕЛЬ И ДОЧКА!».

«СОНЬКА ЗОЛОТАЯ РУЧКА ПРИБЫЛА В ОДЕССУ ПАРОХОДОМ».

— Нет, вы слышали за эту глупость?! — продолжала возмущаться тетя Фира. — Если б Сонечка приехала пароходом, ее б встречал весь город!.. И не только Одесса, но также Кишинев и даже Мариуполь!

— А что в городе говорят? — спросила Сонька.

— Так только за это и говорят! Никто в это не верит, потому что Соньку никто не видел, зато все читают газеты и сразу становятся грамотными!

— А может, и на самом деле они здесь, только еще не поймали.

— Ой, мадам, только не делайте мне заворот кишок! Вы говорите такие глупости, что мне прямо-таки трудно усидеть на этом стуле! Я еще раз вам говорю — если бы Соня и ее дочурка вынырнули в Одессе, то тут бы стоял такой праздник, что полиция сразу разбежалась бы, а я была б там главной принцессой! — Фира тяжело поднялась, направилась к выходу. Уже с порога предупредила: — Вы, дамочки, не забывайте за паспорта!.. А то полиция после этих глупостей начнет такой шмон по гостиницам, что даже вас примут за Соньку и ее малявку! — лукаво взглянула на женщин. — А газеты выкиньте, бо в них не очень удачные фотографии!

Дверь с треском закрылась. Михелина вопросительно посмотрела на мать:

— Думаешь, она догадалась?

— Если сейчас полиция не явится, значит, не догадалась.

— Что будем делать?

— Пока что меньше высовываться на улицу.

— А как поступим с паспортами?

— Это проблема, будем думать. Как бы там уже не висел полицейский хвост.

Михель, как обычно, сидел посередине комнаты допросов, безразлично смотрел на расположившихся напротив Конюшева и Фадеева.

За отдельным столиком трудился писарь, готовый все фиксировать при помощи пишущей машинки.

— Как себя чувствуете, господин Блювштейн? — спросил Конюшев.

— Хорошо, — спокойно ответил тот и улыбнулся.

— Чего вам больше всего сейчас хочется?

— Не знаю.

— Видеть кого-нибудь желаете?

— Желаю.

— Кого?

— Жену и дочку.

— Твоя жена — Софья Блювштейн? Она же Сонька Золотая Ручка? — вскочил Конюшев, переходя на «ты».

— Да.

— Дочка?

— Моя дочка — Михелина Блювштейн.

— Где они сейчас?

— Здесь, в Одессе. Я их увижу?

— Обязательно. Они пока что в бегах, но мы их обязательно поймаем. С твоей помощью.

— Когда?

— Думаю, скоро.

— Очень хорошо, — счастливо расплылся в улыбке вор. — Я их очень люблю.

— Вы ведь вместе бежали с Сахалина, верно?

— Да.

— Пароходом?

— Да.

Конюшев зашел к Михелю сбоку.

— На пароходе кто помогал?

— Господин старпом.

— Фамилию помнишь?

— Нет, мне его не представили… Очень хороший человек.

— Кого еще помнишь на пароходе?

— Мичмана. Но мы его убили.

— Убили?

— Задушили.

— Кто?

— Я и Соня.

— Как поступили с трупом?

— Выбросили в море.

Чиновники переглянулись. Фадеев тоже встал, зашел к допрашиваемому с другой стороны.

— Кто еще был на пароходе?

— Ворон.

— Ворон?.. Это кто?

— Банкир. Он влюбился в Миху. Потом она его нагрела.

— Это как?

Михель зашелся тихим, радостным смешком, в уголках рта от удовольствия выступила пузырьками слюна.

— Сумочку в море выбросила, сказала, что там деньги. Господин банкир все восполнил.

Конюшев взял со стола портреты Соньки и Михелины.

— Это кто?

Вор с искренним радостным изумлением ткнул вначале пальцем в Соньку, затем в дочку.

— Сонечка и Миха, — взял рисунки, поцеловал каждый по очереди, прижал к груди.

— Будем искать, да? Ты готов?

— Я хочу увидеть их, — Михель снова посмотрел на портреты, вдруг стал плакать. — Соня больше не любит меня. Я не могу так. Помогите, господа.

Вор вытер мокрые глаза рукавом.

— Гостиницу помнишь, где они остановились? — спросил Фадеев.

— Не очень.

— А если напрячься?

— Сейчас. — Михель сосредоточенно замолчал, стараясь вспомнить, пробормотал: — Нет, не помню.

— Ладно, будем искать и вспоминать вместе. — Конюшев отобрал у него рисунки, подошел к двери, крикнул: — Конвойный! — И когда тот появился, приказал: — Отвести задержанного в камеру!

Когда Михеля увели, Конюшев посмотрел на Фадеева.

— Что скажете?

— Малоприятное зрелище… Растение.

— Зато результат более чем очевидный. Все стало на свои места — и погибший мичман, и старпом, и банкир.

— Когда выпускаем на охоту?

— Можно уже с завтрашнего дня. Пусть бродит по улицам, привыкает к городу, присматривается. Либо Сонька, либо ее дочка выглянут из берлоги да и напорются на него.

— А как быть со старпомом и банкиром?

— Банкира, думаю, отпустим, а старпома… — Следователь на секунду задумался. — Старпома судить. Грехов у него наберется лет на десять, не меньше… Как он там, не очень жалуется на почки?

— Поначалу жаловался, теперь приутих. Видимо, уже не соображает, где почки, а где задница. До суда придется определить в тюремный госпиталь, чтобы привести его в товарный вид.

— Мы как-то, Федор Петрович, совершенно выпустили из поля зрения капитана. А ведь тот придурок определенно связан с нашим делом!

— Не выпустили, Сергей Иванович. Господин полицмейстер уже подписал распоряжение о задержании сего субъекта.

Когда совсем стемнело, возле дома двадцать семь на Фурштатской остановилась скромная пролетка, в ней сидели двое — следователь Гришин и его дочка Дарья.

На душе Гришина было скверно и тревожно. Егор Никитич поежился, потоптался на месте. Бросил взгляд на стоявшую поодаль пролетку без кучера, лошадь которой была привязана вожжами к дереву, недовольно поморщился. Затем все-таки направился к ней, заглянул внутрь, повертел по сторонам головой.

Девочка, не отстававшая от отца, спросила:

— Что я должна делать?

— Войдешь в ту парадную, — показал он на дверь, — поднимешься по всем этажам.

— Зачем?

— Не перебивай… Нужно обнаружить госпожу, о которой я тебе рассказывал.

— Которую преследуют?

— Да. Она живет в этом доме.

— Почему это должна делать я?

— Потому что мне не откроют.

Дарья не понимала.

— А как я узнаю, в какой из квартир она проживает?

— Пойдешь как попрошайка… Как нищенка. Будешь звонить в каждую дверь и просить милостыню.

— Мне могут не открыть.

— Попросишь там, где откроют.

— Я ее узнаю?

— Постарайся, — Егор Никитич достал из внутреннего кармана френча фотоснимок, показал девочке. — Смотри внимательно. Зовут ее госпожа Бессмертная… Высокая, стройная, красивая.

— Она живет одна?

— Молодец, хороший вопрос. Не одна… При ней прислуга. Зовут Катенькой. Скорее всего откроет прислуга.

— Спросить госпожу Бессмертную?

— Да, Бессмертную. Бывшую приму оперетты.

— Ее позвать к вам, папенька?

— Нет, лучше я поднимусь сам.

Дочка еще раз взглянула на снимок, неуверенно произнесла:

— Все это, папенька, крайне непонятно. Играем в какую-то детскую игру.

— Да, взрослые иногда любят играть в ерунду. Но будем надеяться на удачу. Или станем караулить, пока кто-то из них не покажется из дома.

Дарья бросила на него сочувствующий взгляд и направилась ко входу. Перед тем как открыть дверь, еще раз оглянулась и скрылась.

Егор Никитич наткнулся на подвернувшегося дворника, показал на соседнюю пролетку:

— Не знаешь, чья телега?

— Не могу знать, барин. Их сейчас по городу тьма бегает!

Подъезд был гулкий и не очень освещенный.

На первом этаже Дарья робко подошла к одной из дверей, нажала кнопку звонка. В ответ послышался лай собаки, но никто не вышел.

Девочка потопталась на месте, к двери напротив подходить не решилась, двинулась на второй этаж.

На площадке располагались три квартиры. Даша повертела головой, чтобы выбрать, к какой двери подойти, и уже даже выбрала, как вдруг на третьем этаже, прямо над головой, лязгнул замок и недовольный мужской голос произнес:

— Обрыдла мне твоя барыня!.. Как не пьет, так непременно капризничает! И так кажный день!

— Потерпи, милый, — ответил женский голос. — Вот уедем, и все сразу образуется.

Дарья замерла.

— Ну что ты все время ругаешься?.. Не надоело, Антоша? — спрашивала Катенька.

— Вот как надоест, так и перестану, — ответил тот, обнял в ответ девушку, заспешил вниз, крикнул напоследок: — Скажи барыне, что в дороге уже!

Антон почти миновал Дарью, как вдруг остановился, уставился на нее.

— Прячешься, что ли?

Девочка молчала, глядя на парня расширенными глазами.

— Чего, спрашиваю, молчишь?.. Чего делаешь тут?

— Кто там, Антоша? — крикнула сверху Катенька.

— Деваха какая-то!.. То ли прячется от кого, то ли на квартиры наводит!

Прислуга быстро спустилась вниз.

— Ты чего здесь? — спросила Дарью. — Ищешь кого?

— Ищу, — кивнула та. — Госпожу Бессмертную… Она, сказывают, в этом доме проживает.

Антон и Катенька переглянулись.

— А зачем она тебе? — спросила девушка.

— А вам до этого какое дело?

— Ты гля, огрызается, — возмутился Антон. — Спрашивают — отвечай!

— Погоди, Антоша. Какое, девочка, у тебя к госпоже Бессмертной дело?

— А вы, случаем, не Катенька?

— Катенька, прислуга.

— А госпожа Бессмертная дома?

— Ее нет. Тебе велено что-то передать ей?

— С ней желают поговорить мой папенька.

— А где он?

— Ждут внизу, в пролетке.

— Сам ждет, а тебя послал? — не выдержал Антон. — Чего-то мне не нравится все это, Катюха!.. Мутня какая-то.

— Да погоди же! — одернула та его опять, спросила девочку: — А он кто у тебя?

— По должности?

— Да, по должности.

— Следователь из департамента.

— Оп-па! — ударил по ляжкам извозчик. — Приехали!

— Антоша! — прикрикнула прислуга и повторила: — Госпожи дома нет, и разговаривать вашему папеньке не с кем.

— Он у меня хороший, — слабо улыбнулась та. — Поговорите с ним, вреда от этого не будет.

Катенька помолчала, внимательно глядя на ребенка, согласно кивнула:

— Ладно, зови. — И распорядилась Антону: — Сходи с мадемуазель.

Егор Никитич предварительно заглянул во все комнаты квартиры, махнул наблюдавшим за его действиями Антону и Дарье.

— Ждите в столовой.

И показал Катеньке на стул.

— Присядьте.

Прислуга послушно села, с милой улыбкой сообщила:

— Я вас помню.

— Весьма польщен, — ответил Гришин. — Где госпожа Бессмертная?

— Ее здесь нет.

— Видел. Где она?

— Мне неизвестно.

— Вранье. Кучер знает?

— Нет.

— Мне крайне необходимо встретиться с ней. И желательно сегодня, потому что завтра может быть поздно.

— Но я не знаю, где она теперь!

Следователь придвинул стул к Катеньке поближе, произнес негромко, жестко:

— Вам известно, что мать вашей госпожи и сестра задержаны в Одессе?

— Да, я читала в газетах.

— Завтра такая же участь может настичь мадемуазель. Против нее слишком много улик. И ее необходимо об этом предупредить.

— Но мне известен только телефон.

— Звоните.

— И что я скажу госпоже?

— Говорить буду я, вы только наберите номер.

Прислуга поколебалась, направилась в комнату, где находился телефонный аппарат. Гришин последовал за ней.

— Пятьсот пятьдесят один двадцать три, — назвала номер в трубку Катенька и, когда соединение произошло, виновато произнесла: — Госпожа, простите меня, но вас настоятельно добивается один господин.

— Какой господин? — недовольно спросила Табба.

— Вы его знаете. Господин следователь из Департамента полиции, — Катенька взглянула на Егора Никитича. — Простите, ваша фамилия?

— Гришин. Позвольте мне самому объяснить мадемуазель.

— Но…

— Позвольте, — Гришин едва ли не силой отобрал трубку у девушки. — Добрый вечер, мадемуазель. Это следователь Гришин. Надеюсь, вы помните меня.

— Что вам угодно?

— Угодно встретиться с вами. Лучше всего сегодня.

— У меня другие планы.

— Если вы откажете мне, то завтра у вас может вообще не быть никаких планов!

Бессмертная помолчала, не без юмора поинтересовалась:

— Вы намерены арестовать меня?

— Я намерен помочь вам.

— Хорошо, через час возле Николаевского вокзала.

— Но там полно филеров!

— Надеюсь, с вами мне будет безопасно.

Пролетки Гришина и Антона стояли в стороне от входа в вокзал, Дарья и Катерина остались в них. Гришин же и Бессмертная неторопливо прохаживались вдоль вокзального здания и со стороны походили на прогуливающуюся перед отходом поезда пару. Хотя Табба была напряжена, взвинчена, нетерпелива.

Следователь с иронией посмотрел на суетливых отъезжающих и прибывающих господ и дам, на неспешных филеров, заметил:

— Знаете, здесь действительно безопаснее, чем в каком-нибудь публичном месте или же на том же Невском.

— Это ваша дочь? — кивнула Табба в сторону сидящей в пролетке девочки.

— Да, моя Дашенька.

— Зачем вы привезли ее с собой?

— Для убедительности намерений.

— Если можно, конкретнее.

— Вы наверняка знаете, что застрелен барон Красинский?

Бессмертная удивленно повернула к следователю голову:

— Первый раз слышу. Когда?

— Пару дней тому назад. Некая дама в упор расстреляла его из револьвера.

— Даму не задержали?

— Нет, ей удалось скрыться. У вас нет предположений, кто это могла быть?

— Вы пожелали встретиться со мной, чтобы навести справку?

— Вовсе нет… Я готов затянуть ход расследования и дать вам возможность скрыться.

— Чем вызвана такая расположенность ко мне?

— Всего лишь состраданием.

— Вы — и сострадание?.. Смешно.

— В свое время я именно из этих чувств способствовал бегству вашей матери из «Крестов».

— А может, из чувства собственной несостоятельности?

— Да, частично возможно. Но лишь частично. Я дал слово своей дочери помочь вам, так как считаю вас жертвой произвола и бесправия, которые творятся в моей стране.

Табба бросила на следователя высокомерный взгляд, усмехнулась:

— Не верю… Если вы поможете мне скрыться, вас самого привлекут к ответственности. И что скажет на это ваша дочь?

— Надеюсь, она будет гордиться мной.

— Все равно не верю. — Бессмертная резко повернулась к Гришину. — Желаете вознаграждения?

Гришин смотрел ей прямо в глаза.

— Я этого не сказал.

— Но я вижу!.. Вижу, как вы несостоятельны, жалки и убоги!.. Это написано даже на лице вашей дочери!.. Вы несостоявшийся человек. И как чиновник, и как муж, и как отец!.. И желаете хоть как-то оправдать свое существование!

— Но если вы все видите, если понимаете, позвольте мне совершить поступок. Потому что вы также не состоялись — и как дочь, и как сестра, и как женщина. Мы оба — несостоявшиеся.

Табба помолчала, тихо произнесла:

— Жестоко.

— Можете дать мне пощечину.

— Зачем?.. Все ведь верно, — бывшая прима усмехнулась и спросила: — Советуете мне бежать?

— И чем скорее, тем лучше.

— Но если бежать, то от кого?.. От себя?.. А зачем?

— Хотя бы ради своей несчастной матери. Загнанной, старой, больной, потерянной, жалкой, давно уже никому не приносящей зла.

— В Одессу?

— Нет, туда нельзя.

— Но там моя мать. Там сестра.

— Все равно нельзя. Там вас возьмут.

— Так куда?

— Не знаю. В глушь, в одиночество, в небытие. Иначе род вашей матери будет выкорчеван, уничтожен, развеян.

Бессмертная вновь задумалась, затем достала из сумки коробочку с «Черным моголом», протянула Гришину.

— Я хочу отблагодарить вас за вашу сердечность.

— Что это?

— Взгляните.

Егор Никитич открыл коробочку, увидел сверкающий магический бриллиант.

— «Черный могол»?.. Откуда он у вас?

— Достался по наследству.

— Но он исчез.

— Нашелся.

Следователь двумя пальцами извлек камень, повертел его в свете фонарей.

— Вы желаете его мне подарить?

— Да, в знак благодарности. Он не имеет цены, и вы можете стать очень богатым господином.

— Но он способен принести беду.

— Вам нет. Вы его приняли из моих рук.

— Кто должен быть его истинным хозяином?

— Моя мать.

— Значит, только из ее рук можно принять бриллиант. Во всех других случаях он несет разрушения, — Гришин вернул камень Бессмертной. — Как бы я ни был беден, но принять от вас подобный подарок не могу. У меня трое детей.

Она не стала класть коробочку в сумку. Неожиданно произнесла:

— Я знаю, кому подарить бриллиант.

— Лучшее решение — верните его матери.

— Я вряд ли ее увижу. Она арестована. — Бессмертная помолчала, наивно и трогательно призналась: — Я очень хочу вернуться в театр.

— Вы отдадите бриллиант Гавриле Емельяновичу?

— Лучше, если это сделаете вы. Это будет плата за представление. Одно-единственное представление, и я исчезну. Возможно, навсегда.

— Но он возьмет камень и тут же сдаст вас полиции!

— Он не получит его, пока спектакль не будет закончен.

— Он найдет способ отнять его!

— Камень будет у вас. И вы отдадите его Гавриле Емельяновичу, только когда опустится занавес.

Бывшая прима попыталась вложить коробочку в ладонь следователя, тот отвел ее руку.

— Бред, мадемуазель!.. Полный бред!

— Это единственная просьба к вам, господин следователь. Ничем другим я больше обременять вас не стану.

— Но вы хотя бы представляете себе всю скандальность затеи?

— Изложите мое предложение Гавриле Емельяновичу, и увидите его реакцию. За такое вознаграждение он пойдет на любой скандал.

Капитана «Ярославля» взяли прямо на палубе.

Валерий Петрович следил, как к причалу подкатывают на своих длинных и плоских биндюгах биндюжники, грузчики тут же привычно распределяли упакованный груз между собой, тащили его либо к лебедкам, либо, навалившись, заносили вручную на пароход.

Три агента сыскного отдела Управления полиции направились к трапу, спущенному на причал. Один из них ткнул в физиономию дежурного матроса бляху сотрудника, тот от испуга козырнул, отступил на шаг, пропуская нежданных гостей.

— Капитан где? — спросил агент.

— Полагаю, на корме. Наблюдает за погрузкой.

— Проводи.

— Слушаюсь.

Матрос суетливо заспешил вперед, повел агентов вначале на нижнюю палубу, оттуда поднялся на корму, издали показал на Валерия Петровича, находящегося в гуще погрузочных работ:

— Вот он.

Агенты, лавируя между грузчиками, добрались до Валерия Петровича, и старший спросил:

— Господин Углов?

Капитан удивленно повернул к гостям голову:

— Да, Углов. А в чем дело?

— Сыскной отдел Управления полиции. Просим проследовать за нами.

— На каком основании?

— На основании решения прокурора о вашем задержании, — агент извлек из папки бумагу. — Ознакомьтесь.

Тот пробежал написанное, поднял растерянные глаза:

— А по какому вопросу?

— В управлении все объяснят.

— Позвольте зайти в каюту?

— Не положено. Следуйте за нами.

Под удивленными взглядами команды и грузчиков Валерий Петрович, сгорбившийся и осунувшийся, сопровождаемый агентами, зашагал по палубе к трапу.

В тот же день прибывшие в Одессу князь Андрей и Анастасия в сопровождении носильщика вышли на привокзальную площадь. К ним быстро подбежал молодой извозчик и весело поинтересовался:

— Где едем, уважаемые?

— В Управление полиции!

— Вы там служите или вас уже там ждут? — по-одесски удивился парень.

— В гости, — отшутился Андрей.

— Это таки такое место, где одесситы тоже любят ходить в гости.

Носильщик погрузил чемодан, помог вначале девушке, затем приехавшему господину забраться в пролетку, и извозчик ударил по лошадям.

Следом за пролеткой тут же тронулся экипаж с двумя господами.

Город радовал зелеными бульварами, веселыми лицами, бестолковыми извозчиками и наглыми автомобилистами. Анастасия улыбалась ветру, незнакомому городу, теплу.

— Какими новостями живет Одесса? — спросил, улыбаясь, князь.

— Одесса новостями не живет, она их делает! — радостно отозвался парень.

— И какие новости она делает?

— Главная, которая усиленно жуется в городе, это за нашу Сонечку!

— За какую «Сонечку»?

— Шутите, господин?.. За Сонечку Золотую Ручку!.. И за ее дочечку! Это ж самые любимые дамочки всей Одессы!

— Разве они одесситки? — удивилась княжна.

— Вы меня, мамзель, еще больше удивляете. А где ж еще могли народиться такие интересные люди, как не в Одессе!.. Не поверите, но Пушкин тоже из Одессы, хоть Дантес так не считал. Если он знал за такое, то вряд ли стал стрелять в такого человека!

— Но пишут, что их арестовали!

— Не делайте мне смешно! Я вчера своими глазами видел Соню с дочкой в ювелирке на Решильевской. Зашли, покрутили смачными фигурами, щипнули по бриллиантику и смылись!.. Хозяин не только чуть не тронулся умом, но от счастья даже чуть не повесился!

У главного подъезда полицейского управления Андрей оставил кузину в пролетке, и, опираясь на трость, стал медленно подниматься по ступенькам.

Сопровождающий экипаж с двумя господами остановился поодаль, один из филеров сошел на тротуар, стал неторопливо расхаживать вдоль выкрашенной в желтый цвет стены управления.

…В просторном фойе Департамента полиции было гулко и прохладно. Князь подошел к дежурному офицеру, представился:

— Князь Ямской из Санкт-Петербурга.

— Слушаю, ваше высокородие.

— Мне крайне важно попасть на прием к господину полицмейстеру.

— Господин полицмейстер принимает просителей только по вторникам.

— Доложи, любезный, что полный георгиевский кавалер князь Ямской просит его высокородие сделать исключение и принять для аудиенции в ближайшее время.

— Будет исполнено, князь!