ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
1860 год. Городское еврейское кладбище утопало в зелени. В солнечный летний день оно походило на лесную лужайку, усыпанную, будто серыми пенечками, надгробиями. Черноволосая и черноглазая Сура-Шейндля, рослая девочка лет пятнадцати, стояла возле гранитной плиты, немигающими глазами смотрела на красивую вязь староеврейского языка и едва слышно шептала:
— Моя дорогая мамочка… Мне так одиноко, так тяжело без тебя. Ты снишься мне почти каждую ночь, и во сне я тихо плачу. Папа живет с грубой и неотесанной Евдокией, которая непонятно откуда взялась на нашу голову Она никого не любит — ни меня, ни Фейгу. Один раз она так била меня по лицу, что из-за синяков я целую неделю не выходила на улицу. Для этой жлобки главное — чтобы папа побольше воровал. А это, мамочка, может плохо кончиться. Полиция уже много раз приходила в наш дом, они хотят узнать, с какими блатыкайными имеет дела папа. Он молчит, но все равно это плохо кончится. Единственный, кто любит меня, кроме тебя, конечно, это пани Елена. Ты должна помнить ее — она занималась со мной музыкой. А кроме музыки, мы теперь читаем по-французски и по-английски. Она очень добрая и красивая, эта пани Елена…
* * *
Брусчатая улица городка Повонзки была сплошь загажена пометом гусей и кур, то тут, то там лежали лепешки конского навоза. Дневная духота к вечеру только усилилась, и город непривычно опустел: жители попрятались от жары, кто в своих домах, а кто охлаждался в местной таверне.
Выбеленный пожелтевшей известкой двухэтажный дом, в котором жил Лейба Соломониак, выглядел бестолково большим. Из окна второго этажа доносилась бойкая фортепианная музыка, на первом этаже слышался голос самого Лейбы, который громко бранился с прислугой Матреной.
— Послушай, Матрена! Или я слепой идиот, или ты просто толстая ленивая корова! — кричал по-русски тощий и нервный Лейба, одетый, как и полагалось правоверному еврею, в черный сюртук и черную ермолку.
— Скорее все-таки первое, пан Лейба. Извиняйте, конечно, — огрызалась раскормленная Матрена, плавая по комнате широченными бедрами и лениво переставляя глиняные кувшины.
— Я рассчитаю тебя сегодня же! — окончательно выходил из себя хозяин. — Нет, завтра, как только уедут гости! Сейчас же наведи порядок в доме, иначе я сгорю от стыда и позора!
— Сколько раз обещали и ни разу таки не сгорели, — снова огрызнулась Матрена.
Из своей спальни не спеша выглянула старшая дочь Лейбы, пухлотелая и волоокая Фейга, с печальным укором посмотрела сначала на прислугу, потом на отца.
— Ой, перестаньте, папа, так громко кричать. Голова и без того на части разваливается.
В дверях соседней комнаты тут же показалась моложавая грудастая Евдокия, по-хозяйски прикрикнула на Фейгу:
— Что за манеры, детка? Мужу будешь делать замечания, а не отцу.
— Будет муж, будут и замечания, — лениво огрызнулась Фейга и снова направилась в спальню. — А вам, мадам Дуня, я не детка, а госпожа Фейга.
— Хамка!
— От такой слышу!
— Лейбик, ты слышишь, как твоя дочь разговаривает с мачехой? — повернулась к господину Соломониаку Евдокия.
— Фейга, — сурово прикрикнул тот, — либо извинись перед Дуней, либо исчезни!
— Лучше, папа, я исчезну, — ответила дочь и скрылась в своей комнате.
* * *
Худенькая пятнадцатилетняя Сура сидела в своей комнате и самозабвенно музицировала на фортепиано, не обращая никакого внимания ни на крики внизу, ни на полуденную духоту. В паузе между аккордами девочка вдруг услышала цокот копыт, скрип колес, а затем протяжный визг ворот. Она оставила инструмент и выглянула в окно. Сура увидела, как отец широко открыл ворота, и во двор въехала крытая повозка, запряженная двумя лошадьми.
Лейба помог полному господину ступить на землю, подобострастно потряс ему руку, поздоровался еще с одним человеком, тоже приехавшим в этой повозке, затем увел гостей в дом. Матрена принялась закрывать ворота. Когда прислуга тоже скрылась за дверьми дома, а повозка осталась без присмотра, Сура юркнула вниз по черной лестнице и выскочила во двор.
Почти не дыша, девочка осторожно обошла повозку, заглянула за тяжелый брезент и увидела там множество узлов, мешков и мешочков. Она ловко нырнула внутрь повозки и принялась торопливо изучать ее содержимое. Здесь были какие-то украшения, посуда, фигурки из глины и фарфора, меди и бронзы, дорогие платья. Вдруг в одном из мешочков Сура нашла золото, много золота: кольца, браслеты, ожерелья. Со знанием дела она выбрала из этого богатства самый крупный перстень, сунула его под платьице, выпрыгнула из повозки и стремительно побежала со двора.
* * *
Модистка пани Елена, молодая ухоженная дама лет сорока, как раз натягивала сшитое платье на манекен, когда в двери ее дома раздался стук. Женщина поспешила вниз по лестнице, но не успела даже подойти к дверям, как они распахнулись и в прихожую влетела Сура. Девочка замерла в двух шагах от пани и изящно выполнила книксен.
— Пани Елена, можно я побуду у вас?
Модистка оставила манекен.
— Что случилось, Сура?
Сура плюхнулась в кресло.
— Пани Елена, я же просила не называть меня этим дурацким именем.
— Но это имя дали твои родители, твоя покойная мама!
— Все равно. Мне больше нравится — Соня.
— Хорошо, Соня. Ты этюд выучила, Соня?
— Конечно!
Сура-Соня быстро подошла к стоящему в углу пианино, уселась на стульчик, заиграла легко и изящно. Пани Елена стояла за спиной девочки, с нежной улыбкой наблюдая за ее игрой. Соня закончила этюд, вопросительно оглянулась на женщину в ожидании похвалы. Та подошла к ней, взяла ее ладошки, нежно погладила их:
— Сонечка, девочка, ты очень талантлива. У тебя поистине золотые ручки. Но тебе надо больше работать, чтоб стать знаменитой пианисткой.
Соня, откинув голову, с удовольствием расхохоталась:
— Красиво: Соня Золотые Ручки! Я хочу, чтобы меня так все называли — Соня Золотые Ручки! Маме понравилось бы.
— Как у вас дома? — спросила модистка.
Соня пожала худыми плечиками.
— Фейгу выгнал очередной муж.
— За что?
— За то же самое. За очередного любовника.
Пани Елена внимательно посмотрела на девочку:
— Ты знаешь, что такое любовник?
— Как не знать? — рассмеялась Соня. — У Фейги как очередной муж, так и очередной любовник.
— А отец, как у него с Евдокией?
— Не знаю. Я с этой дурой не разговариваю.
— Соня!
— Простите, пани Елена.
Соня вдруг замолчала, заговорщицки посмотрела на пани модистку. Осторожно полезла под платьице, вынула оттуда украденный перстень и показала женщине.
Та взяла украшение, некоторое время внимательно рассматривала его.
— Откуда это?
— Нашла.
— Нашла? Это же очень дорогая вещь. — Пани Елена взяла ладонями личико девочки, повернула к себе. — Ты правда нашла это, Соня?
— Нашла, — лукаво улыбнулась Соня. — В повозке людей, которые приехали к отцу. В мешочке.
— То есть… ты украла?
— Там много мешочков. Никто даже не заметит!
— Но ты украла!
— Пани Елена, — Соня перешла на доверительный шепот. — Я не украла. Я просто взяла украденное. Мой отец ведь перепродает ворованное, ему привозят, часто привозят… а он продает!
Пани Елена вернула перстень девочке, сухо произнесла:
— Ты должна сейчас же вернуться домой и положить вещь на место.
— Но они же жулики! И отец мой — жулик! — воскликнула Соня.
— Не знаю, может быть. Но ты должна оставаться честной девочкой. Ступай домой и сделай то, что я тебе велела. И выучи на завтра следующий музыкальный этюд.
— Хорошо, пани, — понуро произнесла девочка, снова спрятала перстень под платьице и направилась к выходу. — До свидания, пани.
* * *
Когда Соня вернулась домой, было уже довольно темно. Во дворе она увидела отца, который расхаживал здесь с фонарем в руке и внимательно смотрел себе под ноги, словно что-то искал. Рядом с ним топтался грузный гость, который тоже время от времени опускался на корточки, разгребал палочкой бугорки и пыльную траву. Неподалеку ковырялась в земле толстая Матрена.
— Что вы ищете, папа? — спросила Соня, присаживаясь рядом.
— Не мешай, ступай спать, — отмахнулся отец.
— Ой, как будто ты не знаешь, что ищет твой папа! — в голос крикнула Матрена. — Бриллиант потерял, вот и ищет.
— Вы правда потеряли бриллиант, папа? — удивилась девочка.
— Не действуй мне окончательно на нервы, и без того мозги сохнут. Спать, сказал! — потерял терпение еврей.
— Зачем вы кричите на ребенка, Лейба? — вмешался гость. — Пусть доченька поможет нам, глаз у нее востренький. — И объяснил Соне: — Мы потеряли очень дорогую вещь, детка. Жалко, если не найдем.
— Найдем, — уверенно заявила девочка и с готовностью стала шарить по земле.
— Она найдет! Эта обязательно найдет! — хмыкнула Матрена.
Соня незаметно достала из-под платья перстень, бросила его под ноги.
— Вот! — сказала. — Вы эту вещь ищете?
— Ну, надо же! — обрадовалась Матрена. — А я чего говорила?
Толстый гость взял перстень из руки девочки, поднес к глазам.
— Умница, — благодарно погладил ее по голове. — Это очень дорогая вещь. Она стоит всего, что я привез твоему отцу. — И он растроганно поинтересовался: — Как тебя зовут, детка?
— Соня, — улыбнулась она. — Соня Золотые Ручки.
— Какая Соня? Какие золотые ручки?! — возмутился Лейба. — Зачем ты морочишь голову взрослому человеку, Сура?
— У вашей дочки большое будущее, — заметил гость. — У нее хороший глаз и в самом деле золотые ручки.
Мужчины ушли в дом, Соня завернула за угол к черному входу, открыла скрипучую дверь и тут была перехвачена Евдокией. Мачеха жестко взяла ее за локоть, привлекла к себе.
— Признавайся, детка, ты перстень украла?
— Вы что, пани Дуня? — попыталась освободиться Соня. — Я нашла его и отдала пану. Спросите у папы!
— Сначала украла, потом нашла. Ты воровка, детка.
— Не хватайте меня так, пани!
Мачеха не отпускала.
— Запомни, детка: в моем доме ничего не должно пропадать. Воруй где угодно, только не здесь. Замечу — убью.
Неожиданно Соня резко оттолкнула Евдокию от себя, со злой ухмылкой заметив:
— Смотри, Дунька, как бы я тебя не убила.
И нарочито не спеша, поднялась наверх в спальню.
* * *
Соня проснулась от сильного стука в ворота. Стук повторился, потом послышались крики на польском языке:
— Откройте! Сейчас же откройте, пан Соломониак! Полиция! Откройте, пан Соломониак!
Девочка соскользнула с постели, подбежала к окну, чтобы посмотреть со второго этажа на происходящее. Двор был пустой, вечерние гости уехали. Только сонная Матрена стояла в растрепанной ночной сорочке и кричала во весь голос:
— Чего вы ломитесь, окаянные?! Ворота развалите!
Девочка увидела, как из дома в белом исподнем выбежал отец, заспешил к воротам.
— Открою, сейчас открою! Кто там? Что стряслось? Матрена, сейчас же скройся!
Матрена нехотя покинула двор. Лейба открыл ворота, и во двор тут же ринулись около десятка полицейских.
— В чем дело, панове? — пытался остановить незваных гостей Лейба. — Я прошу объяснить, Панове, причину вашего визита.
Полицейские оттолкнули его, решительно двинулись в сторону дома. В доме испуганно заорала Матрена, полицейские ударом распахнули дверь, оттолкнули причитающую служанку. Лейба не отставал, пытаясь остановить хоть кого-то из визитеров. Он бросил растерянный взгляд на вышедшую из дома Евдокию и, увидев вдруг рядом невысокого худощавого пана в цивильной одежде, зацепился за него.
— Нижайше прошу вас, пан офицер, объясните бедному Лейбе, что вы хотите найти в его нищенском доме?
Худощавый мельком взглянул на него, на ходу бросил:
— Тебе лучше знать, что мы хотим найти!
Соня набросила на себя какую-то кофту и побежала вниз по лестнице. По пути ее чуть не сбили с ног трое полицейских, направляющихся в спальные комнаты. Девочка посторонилась, пропуская ночных гостей, и поспешила в гостиную, откуда раздавался грохот.
В гостиной Лейба и окружившие его испуганные женщины растерянно наблюдали, как во всю старались полицейские. Те выдвигали комоды и сундуки, били посуду, переворачивали вверх дном мебель и даже ломали ее, искали что-то под матрацами, под дощатым полом, в темном подвале. Соня, прижавшись к старшей сестре, ждала окончания кошмара. Матрена изредка вырывалась вперед и возмущенно водружала какую-нибудь вещь на место.
— Почто машете лапами?! Убирать, небось, мне придется! Чтоб вам гореть в огне!
Соня стояла рядом с Фейгой, не сводя с происходящего глаз.
— Панове, прошу вас! Не надо делать бедлам! — кричал Лейба, мечась между полицейскими. — Кто даст мне денег на ремонт? На чем будут спать мои несчастные дети? Не надо ломать мебель, панове! Не крушите стены! Скажите, что ищете, и я вам все выложу на блюдечке, панове!
На него не обращали никакого внимания, пару раз сильно толкнули, а худощавый полицейский ударил его так, что Лейба отлетел к своим детям.
— Вот, — жалостливо объяснил он высокой Фейге, — твой отец обращается к ним, как к людям, а они бьют его, как скотину.
— Так они сами ведут себя как скотина! — не выдержала Матрена.
— Сейчас же замолчи! — прикрикнул на нее Лейба.
Соня придвинулась к отцу, одними губами спросила:
— Они что-нибудь найдут?
Отец бросил на нее испуганный взгляд, едва заметно отрицательно повел головой. К ним тут же быстро подлетел худощавый господин.
— О чем ты спросила у папы, девочка?
Соня молчала, глядя на пана большими немигающими глазами.
— Она спросила, — вмешался Лейба, — может ли отлучиться по-маленькому.
— Я не пана спрашиваю, а панну. Что панна сказала своему папе?
Соня молчала.
— По-маленькому она хочет, — снова вмешалась Матрена. — По-маленькому, пан офицер!
— Матрена! — взорвался Лейба.
— Ой, не орите вы на меня, если полицейских испугались, — отмахнулась та.
— Пан начальник, — подала голос Фейга, — оставьте ребенка в покое.
— Не мешайте, пани. Я веду допрос.
— У вас дети есть? — не отставала Фейга.
— Есть, двое, — ответил полицейский. — А при чем тут это?
— Окажись они в положении этого ребенка, они бы не только описались, но и обкакались.
Соня хохотнула в кулачок, Лейба испуганно взглянул на старшую дочь, а Евдокия от противоположной двери укоризненно покачала головой.
* * *
Была глубокая ночь. В доме стоял полнейший бедлам — все было разбросано, развалено, разрушено. Из домочадцев никто не спал: ни Евдокия, ни Фейга, ни Соня. Дети сидели на обломках кровати, мачеха продолжала стоять в дверном проеме. Матрена расставляла по местам какие-то вещи. Все наблюдали за допросом, который вел господин в цивильной одежде.
За спиной Лейбы стояли несколько полицейских, сам он сидел на обломках, которые с трудом можно было назвать стулом. Человек в цивильном расположился напротив. Он смотрел на старого еврея внимательно, с нескрываемой неприязнью.
— Ну что, пан Лейба? Будем признаваться или в очередной раз морочить голову?
Тот виновато улыбнулся, с готовностью кивнул.
— Конечно признаваться, пан офицер. Только сначала объясните, в чем я должен признаться?
— В который раз вы меня видите?
— В своем доме?
— Да, в вашем доме.
— Наверное, в первый… Знаете, я старый больной человек, и у меня плохая память на лица. Особенно на такие.
— Напомню, в пятый. Загадка: почему это я так часто к вам наведываюсь со своими людьми?
Лейба пожал плечами, улыбнулся:
— Наверно, кто-то вам здесь понравился. Может, даже моя старшая дочь.
Пан офицер перевел брезгливый взгляд на напрягшуюся Фейгу, придвинулся почти вплотную к Лейбе, свистящим шепотом сообщил:
— Скупка ворованного, перепродажа, контрабанда. Фальшивые деньги. Все это висит на тебе. И я поймаю тебя, Лейба. Сегодня не поймал — поймаю завтра.
Тот захлопал ладонями по тощим ляжкам, поднял глаза к потолку, забормотал:
— Боже мой, боже мой, за что ты меня так наказываешь? — И с недоумением спросил офицера: — Хотелось бы знать, кто наговорил вам обо мне столько глупостей?
— У заборов есть уши, а у домов глаза.
Лейба неожиданно расплакался:
— Чтоб эти уши завяли, а глаза полопались! Вы видите, пан офицер, в какой нищете живет бедный Лейба и его несчастные дети?!
— Пан офицер, — подала голос Матрена, — перестаньте издеваться над старым человеком.
— Замолчи, наконец! — сделал суровое лицо Лейба. — Если уважаемому человеку приятно издеваться, пусть издевается. Мне даже нравится. Я благодарен Богу, что Он послал такого хорошего человека в мой дом.
Пан офицер обвел насмешливым взглядом понурое семейство, в упор посмотрел на самого Лейбу.
— Когда от тебя уехали блатыкайные?
— Блатыкайные?! От меня, честного еврея? Вы, пан офицер, держите меня за полного бандита! Как можно принимать в правоверном доме блатыкайных?
— Блатыкайные уехали от тебя два часа назад, — раздельно произнес офицер.
— Боже мой! — вскинул руки Лейба. — Если вы знали, во сколько они уехали, так почему не задержали их? О боже! И такие люди работают в полиции!
— Что ты сказал? — побледнел пан офицер.
— Я сказал, что, будь я вашим начальником, вы давно бы маршировали младшим чином. Без погон! — хмыкнул еврей и, дернув плечом, добавил: — Надо же, знали, что были блатыкайные, и не задержали. Погром устроили бедному еврею!
Худощавый некоторое время молча смотрел на насмешливое лицо старого Лейбы и неожиданно ударил. Сильно, в самую переносицу. Лейба рухнул на пол, офицер вскочил со стула и принялся избивать его сапогами.
— Смеяться над паном офицером? Издеваться? Получай же, жидовска крэв!
Матрена заголосила, Фейга кинулась на помощь отцу.
— Что вы делаете?! Вы же его забьете!
Соня тоже сорвалась с места, вцепилась зубами в ляжку офицера, старалась ногтями расцарапать его физиономию.
— Чтоб ты сдох, пан! — кричала она. — Чтоб ты сдох!
Полицейские оттаскивали дочек, офицер уворачивался от ногтей Сони, продолжая яростно избивать лежащего на полу Лейбу. Матрена схватила палку с мокрой тряпкой, пыталась достать ею полицейского офицера. И только Евдокия продолжала стоять на месте, с ухмылкой наблюдая за происходящим.
* * *
Ночь плавно перетекала в утро. Фейга и Соня сидели в темной гостиной на разбитых ящиках и не сводили глаз с дверей отцовской спальни. Платье старшей сестры было изодрано, лицо Сони казалось багровым из-за кровоподтеков. Тихо плакала в сторонке Матрена.
Дверь спальни открылась, оттуда вышел доктор с саквояжем в сопровождении Евдокии. Он посмотрел на привставших дочек, перевел взгляд на мачеху.
— Есть все основания ждать худшего.
— Худшего для кого? — спросила Фейга.
— Для вас. А для пана Лейбы — лучшего. Через час-другой он может оказаться в гостях у самого Господа Бога.
Матрена громко запричитала. Фейга охнула и слегка сползла по стене. Соня придержала ее за плечо. Евдокия бросила холодный взгляд на дочек и жестом пригласила доктора следовать за ней. Проходя к дверям, сильно толкнула Матрену, от чего та сразу умолкла.
У ворот дома мачеха отдала доктору деньги за визит.
— Вы еще придете к нам, пан доктор?
— Если в этом будет необходимость.
Доктор покинул дом, в гостиной остались трое — Евдокия, Фейга и Соня. Мачеха вернулась, снова обвела взглядом девушек, спокойно и твердо произнесла:
— Хочу предупредить о следующем: в моем доме не раскисать. Уйдет отец — останусь я. А я сумею вывести вас в люди.
* * *
Проводить Лейбу в последний путь на городское кладбище пришло человек пятьдесят. В основном это были пожилые евреи в черных шляпах и черных сюртуках. Правда, в этой толпе выделялся десяток краснолицых мужиков, явно не семитского розлива, но кем были эти люди покойному, никто не знал. Они стояли отдельно, печально слушали раввина, так же печально смотрели на осиротевших дочек, на грудастую энергичную мачеху.
Матрена искренне плакала, крестилась и молилась по-христиански. Евдокия, одетая в черное закрытое платье, выглядевшая в нем эффектно и даже соблазнительно, переходила от одной группы людей к другой, о чем-то предупреждала, иногда улыбалась и скользила дальше.
Соня, не сводя с мачехи злого тяжелого взгляда, тихо сказала Фейге:
— Я ее ненавижу.
Сестра опустила на нее красивые печальные глаза, так же тихо ответила:
— Спокойно, сестра. С этой коровой можно варить кашу.
— Ты хочешь иметь с ней дело? — удивилась Соня.
— Я уже имею. Поговорим после похорон.
Раввин закончил молитву, и близкие люди принялись выполнять похоронный ритуал. Евдокия тут же устроила прощальный визгливый плач с причитаниями, Соня осталась стоять на прежнем месте и издали наблюдала за происходящим. Глаза ее были сухими и застывшими. Почувствовав на себе чей-то взгляд, она обернулась и увидела, что на нее внимательно и влюблено смотрит упитанный пятнадцатилетний Соломончик, сын известного в городке лавочника. Соня показала ему язык и отвернулась.
* * *
Спустя несколько часов печальная часть церемонии похорон наконец перешла в другую, тайно ожидаемую всеми присутствующими, — в поминки.
С первого этажа дома доносился шум поминального обеда. Соня сидела на подоконнике в своей комнате и смотрела в окно, как по двору кучками разбредались люди. Раздался скрип лестницы, в спальню поднялась Фейга. Уселась на кровать, широко разбросав ноги, с усмешкой уставилась на Соню. Она была слегка пьяна.
— А ты у нас хорошенькая! Пора подыскивать жениха.
— Подыскивай лучше себе, — огрызнулась Соня.
— В этом не будет проблем. Открою дом приемов, там всякой швали будет навалом.
— Какой дом приемов? — не поняла Соня.
Фейга подсела к сестре поближе, обняла за плечи, заговорила доверительным шепотом:
— Ты ведь догадываешься, чем занимался наш покойный отец и почему к нам так часто заглядывала полиция?
— Пани Евдокия должна подать в суд на офицера из полиции.
— И не подумает.
— Почему?
— Если суд начнет заниматься смертью нашего бедного папочки, мы с тобой останемся без порток.
Соня удивленно посмотрела на сестру.
— Я что-то не понимаю.
Та придвинулась еще плотнее к ней, крепче обняла за плечи.
— Полиция искала и не нашла. Знаешь почему? Потому что пани Евдокия хорошенько все перепрятала! — Сестра довольно рассмеялась, подмигнула малышке. — Так перепрятала, что даже бедный папочка не мог найти.
— А много там всего?
— Много, очень много. Хватит на всех! — Фейга отпустила сестру, откинулась на спинку кровати. — Куплю дом пани Елены, и будет там дом приемов.
— Моей пани Елены? — переспросила Соня. — Модистки?
— Да, твоей пани Елены, модистки, — кивнула Фейга. — А зачем ей такой большой дом?
Соня помолчала, негромко попросила сестру:
— Покупай другой дом. Не трогай дом пани Елены, Фейга.
Фейга рассмеялась.
— Дурочка, маленькая дурочка! Не я куплю — кто-то другой купит. Модистка все равно собирается уезжать отсюда.
— Кто сказал? — От неожиданности Соня даже привстала.
— У заборов есть уши, у домов — глаза, — повторила Фейга поговорку офицера полиции, поднялась и направилась к двери. Оглянулась, бросила сестре уже с лестницы: — А насчет жениха все-таки подумай. В городе достаточно богатых и глупых юношей, облапошить которых одно удовольствие.
Убедившись, что сестра ушла, Соня быстро спустилась по лестнице, выбежала из ворот дома и, не оглядываясь, со всех ног понеслась по улице. Увернулась от резвой повозки, налетела на утиный выводок и чуть не растянулась на булыжнике.
Подбежав к дому пани Елены, девочка резко сбавила шаг, секунду постояла на пороге, затем с достоинством прошагала в гостиную. Пани Елена занималась своим привычным делом — подгоняла на манекене скроенное дамское платье. Увидев неожиданно появившуюся Соню, удивленно проследила за нею, оставила занятие и подошла к девочке:
— Извини, что я не была на похоронах твоего отца. Просто твоя мачеха не хотела меня там видеть.
Соня подняла на нее глаза, тихо спросила:
— Вы правда уезжаете отсюда?
— Тебе сказала Евдокия?
— Фейга. Они хотят купить ваш дом.
Пани Елена помолчала, провела ладонью по голове Сони.
— Да, они уже дали задаток.
— Почему вы, пани Елена, ничего мне не сказали?
— Я собиралась поговорить с тобой. И не только о продаже дома. Я хочу предложить поехать со мной.
— Мне?
— Тебе.
— Куда?
— В Россию. В Санкт-Петербург. Там у меня сестра, у нее большой доходный дом. Нам там будет хорошо.
Соня отрицательно повела головой.
— Нет, не хочу.
— Ну почему? — наклонилась к ней женщина. — Ты — талантливая девочка. Ты должна получить хорошее образование. Ты музыкальна. Ты можешь стать знаменитой пианисткой.
— Не стану.
— Станешь. Непременно станешь! Смотри, какие у тебя изумительные пальчики. — Пани Елена взяла пальцы девочки, стала рассматривать их. — Такие пальчики — редкость. Я ведь не зря сказала: Соня Золотые Ручки.
Соня внимательно взглянула на свои пальцы, совсем по-взрослому усмехнулась:
— Нет, пианисткой я точно не стану.
— Если тебя смущает недостаток средств, я возьму все расходы на себя, — не унималась пани. — Повторяю, у меня состоятельная сестра. Ты должна уехать со мной, будешь мне вместо дочери. Я поговорю с мачехой, и она с радостью отпустит тебя.
Девочка сняла руку пани Елены со своего плеча, поднялась, посмотрела прямо ей в глаза.
— Послушайте, пани Елена. Разве вам неизвестно, что моя семья — сборище воров и негодяев? Мой папа… Мой старый жалкий папа Лейба, он торговал контрабандой. Бессовестно впихивал артелям, магазинам, банкам, просто обычным людям фальшивые злотые! Моя горячо любимая мама, когда была жива, помогала отцу прятать ворованные вещи. Перепродавала их. Сестра моя, Фейга, шлюха и воровка. Она обкрадывала не только всех своих мужей, которые имели глупость попасться в ее объятья, она обкрадывала даже гостей, которые приходили в их дом! Она лазила по карманам, пани Елена. Я видела это! И я такая же. Не хуже, но и не лучше. Поэтому я не поеду с вами. Задержусь в этом вонючем городке. Задержусь совсем ненадолго. Закручу голову какому-нибудь жирному идиоту, обчищу его до последний ниточки и скроюсь. Пусть меня ищут по всему белому свету! Я хочу, пани Елена, красивой и веселой жизни!
Пани с ужасом смотрела на девочку.
— Что ты говоришь. Соня?
— Все нормально, пани Елена! Мы с вами обязательно еще встретимся. — Девушка поднялась. — Не скоро, но встретимся. Может, даже в том самом Петербурге.
* * *
Городской рынок был типичным для маленького провинциального городка. Тут продавалось все — от раскормленных свиней и цыганских лошадей до огородной растительности и ворованного золота. Народ тут был на любой лад, голова кружилась от цветастости и гама. Громко ругались польские пани, шастали в широких юбках цыганки, в окружении свиты надменно передвигались в толчее состоятельные господа, переругивались торговки, пытался перекричать всех волосатый шарманщик, сторонились всего нечистого пейсатые евреи в черных шляпах.
Соня с наслаждением болталась по этому бедламу. Ненадолго остановилась в толпе зевак, наблюдавших за проделками дрессированного медведя. В толпе было тесно. Соню прижали к какому-то толстому важному пану, она попыталась выбраться из-под его мощной туши и тут вдруг обнаружила, что большой карман пана уткнулся ей в самое лицо. Девушка опустила глаза и увидела в кармане бумажник. Соображала Соня секунду. Ловко запустила тонкие пальцы в оттопыренный карман, легко вытащила из него бумажник, нырнула под ноги того самого пана и быстро выбралась из толпы. Оглядываясь, отыскала за кургузыми лавчонками нелюдное место, раскрыла бумажник и при виде толстой пачки ассигнаций по-детски счастливо рассмеялась. Соня сунула бумажник под юбку и снова ринулась в толчею базара.
На этот раз ее прибило к ювелирным лавкам. Здесь публика была спокойная, немногочисленная, богатая. Чаще всего попадались семейные пары. Расфуфыренные женщины торговались в лавчонках, их терпеливые мужья стояли рядом, обреченно наблюдая за капризами своих привередливых слабых половин.
Соня вошла в одну из таких лавочек, протолкалась к украшениям, выставленным в специальных столиках со стеклом, и стала жадно изучать соблазнительный товар. По соседству молодая красивая пани терзала продавца-еврея и своего немолодого, порядком уставшего мужа.
— Нет, — капризничала пани-полька, — это колье никак не подойдет к вечернему платью. Янчик, почему ты молчишь? Можешь ты хоть что-то посоветовать мне в этой жизни?
Потный Янчик неловко сопел, пытаясь выдавить из себя хоть что-то.
— Колье очень дорогое. Может, подберем другое вечернее платье?
— Мне нравится именно то, которое я выбрала! И не смей перечить! — топнула ножкой пани и обратилась к продавцу: — Пан Соломон, что вы мне посоветуете?
— Лучше, чем посоветует ваш муж, я вряд ли смогу это сделать. — Хитро улыбнулся Соломон и с готовностью перебросил внимание на Соню. — Что желает прелестная пани?
— Желаю этот перстень, — ответила та.
— Но он очень дорогой. У пани хватит денег на покупку?
— Вполне. — Соня достала из-под юбки украденный бумажник. — Я желала бы посмотреть несколько перстней.
— Желание покупателя — закон для продавца. — Хозяин открыл стекло столика. — Говорите, пани, на что еще обратили внимание ваши прелестные глазки?
— Вот на это, на это и это…
— Милая панночка, все, что вы показываете, очень дорогое удовольствие. — Ювелир внимательно посмотрел на девушку. — А вы не дочка ли покойного Лейбы?
— Нет, пан Соломон, я не дочка покойного Лейбы.
— А пан намерен когда-нибудь заняться мною? — возмутилась пани с колье.
— Непременно, пани. Пока юная прелестница будет выбирать перстни, я весь ваш.
Соня взяла первый перстень, надела на пальчик, повертела перед зеркалом, перед глазами. Сняла его, стала мерить второй. Краем глаза заметила, что продавец, занимаясь семейной парой, держит ее в поле зрения. Померив третий, высокомерно попросила:
— Когда пан Соломон освободится, я бы хотела посмотреть еще кое-что.
— Пару секунд, пани.
Соня отодвинула от себя перстни, принялась скучающе изучать другие украшения, выставленные в лавчонке. Капризная пани стала громко отчитывать вконец растерявшегося мужа:
— Больше я никуда не пойду с тобой! Вечно ты молчишь и жадничаешь! Я женщина, мне надо выглядеть хорошо! Тебе не должно быть стыдно выходить со мной в общество!
Муж молчал и потел. Наконец они ушли, так ничего и не купив. Продавец вернулся к молодой симпатичной девочке:
— Сколько вам лет, прелестница?
— Шестнадцать, — соврала Соня.
— Уже шестнадцать? — искренне удивился Соломон. — У панночки есть жених?
— Жениха нет, — улыбнулась в ответ Соня.
— Нет — так будет, — обрадовано растопырил пальцы продавец. — У меня для вас есть исключительная пара — это мой сын Мойша. Я обязательно вас с ним познакомлю! Вы ведь тоже иудейка?
— Разве не видно? — продолжала улыбаться Соня и попросила: — Эти перстни не убирайте, я еще не выбрала. Но я бы желала посмотреть вот эти четыре.
— У вас отличный вкус, панночка.
Соломон стал суетливо доставать из ящичка указанные перстни, а в это время в лавку вошли две шумные семейные пары.
— О боже! — обрадовано закричал продавец, увидев их. — Кто пожаловал в мою бедную лавочку! Неужели такие уважаемые люди оказали честь скромному Соломону?!
Продавец и гости стали обниматься и здороваться. Соня, перебирая перегни, незаметно бросила один из них в карман своей широкой юбки и повернулась к продавцу:
— Простите, пан Соломон, если позволите, я приду к вам в следующий раз. Глаза разбегаются, поэтому нужно посоветоваться с любимой мамочкой.
— Конечно, прелесть моя! — запричитал Соломон, сгребая перстни в ящичек. — В любой день, как только пожелаете. Вас буду ждать не только я, но и мой сын Мойша!
— Большое спасибо, пан Соломон, — с достоинством кивнула Соня и, покидая лавчонку, озорно подмигнула: — Привет Мойше!
* * *
Соня вбежала в прихожую дома и успела мельком увидеть незнакомого грузного мужчину лет сорока пяти в черной тройке, пьющего в гостиной чай из блюдечка. Фейга быстро оставила гостя и устремилась за Соней. Она взяла сестру за руку и потащила в соседнюю комнату.
— Это барон Лощинский, — зашептала она в самое ухо. — Богатый, интересный, не жадный. Ступай к нему и пококетничай.
Соня с недоумением смотрела на Фейгу.
— Зачем?
— Затем, что хватит сидеть на моей шее. Пококетничай, поулыбайся, дай потрогать за задницу. Он любит это.
Соня резко отодвинулась от сестры.
— С ума сошла! Он же противный!
Та перехватила ее за руку, крепко сжала кисть.
— Слушай, что я говорю. Отец умер, пора помогать семье. Пошла! — и резко подтолкнула в спину.
Сестры вернулись в гостиную, где находился барон. Соня остановилась напротив, уставилась на него нагло и с откровенной издевкой.
Тот отодвинул блюдечко, восторженно развел толстыми короткими ручками.
— Какая маленькая прелесть! — Он перевел взгляд на Фейгу. — Так это и есть ваша сестра, о которой говорят все соседи?
— Да, это моя сестра Шейндля, наша гордость, — кивнула Фейга.
— Сколько тебе лет, девочка? — спросил барон Соню.
— А сколько вам надо?
Гость расхохотался:
— Мне, детка, надо столько, чтобы ты была достаточно разумной и не задавала ненужных вопросов.
— Пан барон, — вмешалась Фейга, — девочка взрослеет не по дням, а по часам. И я гарантирую вам отсутствие всяких глупостей и бестактностей. — Повернувшись к сестре, она тихим жестким голосом велела: — Пригласи пана Лощинского в свою комнату и покажи, как хорошо ты играешь на фортепиано.
Соня молча развернулась и начала подниматься по лестнице. Барон поднялся с кресла и, получив одобрение Фейги, двинулся следом. Оглянувшись на сопящего и с трудом поднимающегося по крутым ступенькам немолодого господина. Соня тихо рассмеялась в ладошку.
В своей комнате девочка подошла к фортепиано, открыла крышку инструмента, уселась на стульчик и пробежалась пальчиками по клавишам. Барон остановился сзади, окинул взглядом изящную фигурку, перевел взгляд на ловко бегающие по клавишам тонкие пальцы. Провел ладонью по голове Сони, пробормотал:
— Какие пальчики! Их бы целовать, любить, кусать…
Девочка перестала играть, поднялась, растопырила пальцы перед лицом пана Лощинского.
— Пальчики у меня золотые, пан барон. Имейте это в виду.
— Имею, детка, — засопел тот, обхватил Соню за талию, стал страстно целовать ее руки, глаза, лицо. — Конечно имею! С ума сойду… Ничего не соображаю… Любимая, желанная…
Соня, со смехом отбиваясь, нащупала в боковом кармане его брюк цепочку, ловко оттянула кармашек и вытащила оттуда увесистые золотые часы. Быстро сунула их себе под юбку, резко оттолкнула барона:
— Что вы позволяете себе, пан барон!
— Деньги, золото, богатство… Требуй все, что захочешь, только позволь прикасаться к тебе, деточка, — продолжал бормотать тот, не в состоянии прийти в себя. — Не гони прочь, не отказывай! Ты не представляешь, какая ты восхитительная!..
— А что скажет ваша жена?
Барон оторопело уставился на нее:
— А почему она должна что-то говорить?
— Вы не любите ее?
— С чего ты взяла?
— Тискаете меня!.. Вам что, жены не хватает?
Пан Лощинский в крайнем смущении отступил на пару шагов, растерянно пожал пухлыми плечами:
— Жены, конечно, хватает. Но… ты такая молоденькая, восхитительная.
Соня подошла к нему:
— Тогда женитесь на мне. Вы мне нравитесь. Толстенький, богатенький, я люблю таких.
Она попыталась обнять барона, но он оттолкнул ее, суетливо полез во внутренний карман сюртука, достал мятую ассигнацию и протянул девочке.
— Купи себе вкусностей. Но только твой язычок должен быть за замком. Пусть все останется между нами.
И скатился вниз по ступенькам.
Соня постояла некоторое время в улыбчивой задумчивости, достала из-под юбки тяжеленные золотые часы, спрятала их за стопку нотных тетрадок. Села за фортепиано, взяла несколько аккордов и тут услышала шаги на лестнице — кто-то поднимался к ней наверх.
Это была Фейга. Она подошла к девочке сзади, некоторое время слушала музыку, затем изо всех сил ударила сестру по голове.
Соня вскочила, но все же удержалась на ногах, шагнула к старшей сестре, крепко сжав кулачки:
— Ненавижу тебя.
— Я тебя не меньше. Но учти, буду ломать, пока не сделаю послушную шлюшку, приносящую доход семье.
Внизу хлопнула входная дверь, и до слуха сестер донесся бодрый голос мачехи:
— Девочки, вы дома? Чем вы там занимаетесь?
— Разучиваем новый этюд на фортепиано! — весело ответила Фейга. — У вас к нам разговор, пани Евдокия?
— Не пани Евдокия, а мама. Спускайтесь, надо кое о чем посоветоваться.
Мачеха была слегка подшофе. Она сидела на стуле вытянув ноги и насмешливо смотрела на спускающихся по скрипучей лестнице девушек. На столе перед ней стояла бутылка вина и стакан.
Когда девушки послушно уселись за стол, Евдокия налила себе вина и сделала пару глотков.
— Первое: будете грызться как собаки, воспитывать начну я. И тебя, малая, и тебя, дылда.
Фейга дернулась было от оскорбительного обращения, но мачеха жестко взглянула на нее и кивнула на стул:
— Сидеть! И запомните, стервы, в доме должны быть любовь и порядок! — Она сделала еще глоток. — Теперь по делу. — Евдокия остановила глаза на старшей сестре. — Дом пани Елены наш. Деньги я уже внесла.
— Значит, пани Елена уехала? — тихо поинтересовалась Соня.
— Уедет. Завтра, — ответила Евдокия, продолжая смотреть на Фейгу. — Ты, Фейга, будешь вести этот дом. Это будет салон для избранного общества.
— Ни один уважаемый пан не пойдет в такую халупу. Дом надо привести в надлежащий вид, — возразила Фейга.
— Приведем. Но прежде надо привести в надлежащий вид тебя, милая. Подойди к зеркалу, глянь на себя: халда халдой! — Мачеха достала из ящика бюро пачку крупных купюр и положила на стол. — Хорошая одежда, вкусный парфюм, дорогие украшения — вот что должно отличать хозяйку салона от прочей публики!
— Я тоже буду при салоне? — спросила Соня.
— Ты будешь при муже, — посмотрела на нее мачеха. — Завтра нам нанесет визит пан Школьник с сыном, думаю, парень тебе понравится.
— Но мне только пятнадцать, — попыталась возразить Соня.
— Детка моя, тебе не «только» пятнадцать, а уже пятнадцать. А через месяц будет целых шестнадцать.
— Но, может, пусть Сура до замужества попрактикуется в салоне? Там будут интересные мужчины, — неуверенно заметила Фейга.
Евдокия рассмеялась:
— Одно другому не помешает. Салон — отдельно, муж — отдельно.
* * *
Соня вышла за ворота и побрела знакомой дорогой к дому своей учительницы. Девочка остановилась возле продуктовой лавки, она наблюдала, как грузили в повозку вещи отъезжающей пани Елены, как нанятые люди торопливо и деловито выносили чемоданы, тюки и негромоздкую мебель. Как пани Елена ставила у повозки аккуратно упакованные коробки с самыми ценными и хрупкими предметами.
Соня стояла как завороженная, и по ее щеке медленно сползала слезинка.
* * *
Девушка не спеша брела по жаркой пыльной улице, провожала бессмысленным взглядом людей, лавки, проносящиеся повозки. Неожиданно Соня увидела что-то знакомое в фигуре ладно одетого мужчины, который с достоинством и спокойствием пересек улицу и вошел в винную лавку. Она узнала его — это был тот самый пан офицер из полиции, который избил ее отца до смерти. Соня напряглась и быстро вошла следом за офицером в лавку.
Тот стоял у длинной винной полки, выбирая подходящий напиток. Девушка подошла к нему вплотную и тоже принялась изучать бутылки со спиртным. Пан офицер с раздраженным недоумением взглянул на нагловатую девушку, отодвинулся на шаг. Соня выждала какое-то время и снова придвинулась к мужчине. Полицейский выбрал наконец нужное вино, достал из заднего кармана брюк бумажник, расплатился за покупку, сунул бумажник на прежнее место и повернулся, чтобы уйти. Девушка быстро и ловко протянула руку, запустила изящные пальчики в офицерский карман и снова уставилась на полки с бутылками.
Когда пан офицер ушел, Соня не спеша засунула бумажник под кофточку и тоже покинула винную лавку.
* * *
На следующий день повозка пана Школьника вкатилась во двор дома покойного Лейбы. Будущий свекор и будущий муж торжественно проследовали в гостиную.
Сын пана Школьника оказался тощим прыщеватым молодым человеком двадцати лет, неуверенным в себе и стеснительным. От зажатости Шелом методично щипал себя за худые ляжки, бросал короткие огненные взгляды на красивую Соню, смущенно слушал велеречивый монолог отца. Отец, напротив, был невероятной упитанности, он сидел в кресле расслабленно, по-домашнему, с удовольствием пил из блюдечка чай и с еще большим удовольствием держал речь перед молоденькой девушкой и принаряженной Евдокией.
— …Сын у меня единственный, он моя надежда и счастье. Для меня, пани Евдокия, теперь главная цель жизни — найти Шеломчику красивую и верную жену. Мы очень долго приглядывались к всевозможным девушкам и вот, похоже, пригляделись. Вы сами видите, мальчик у меня прелестный — стеснительный и нежный. Несмотря на то что ему уже двадцать, он до сих пор не имеет представления, откуда берутся дети! — Отец повернулся к сыну, ласково посмотрел на него. — Скажи, Изя, ты ведь действительно уверен, что деток находят в капусте?
— Нет, не всегда… — покраснел юноша. — Иногда их там почему-то не находят.
Фейга, до этого понуро стоявшая в дверном проеме, фыркнула. Мачеха сурово взглянула на нее, но, увидев, что пан Школьник громко рассмеялся, тоже хохотнула.
Соня молчала, внимательно и спокойно изучая прыщеватого жениха.
— Вы видите, какая чистота и наивность! — хлопнул толстыми ладонями Школьник-старший. — Надеюсь, ваша Сурочка столь же девственна и также считает, что мы все вышли из капусты?
Он развернулся к девушке, внимательно уставился на нее.
— Что скажешь, девочка?
— Вы, наверно, из капусты, а я уж точно из крапивы, — ответила Соня под общий хохот.
— Умница, прелестно ответила! — радовался отец жениха. — С такой женой мой Шелом точно не пропадет! — И повернулся к Евдокии: — Если вы не против, пани Евдокия, пусть наши детки поворкуют один на один.
— Пусть поворкуют, — согласилась мачеха. — Софочка, покажи кавалеру свою комнату!
* * *
Соня и Шелом молча стояли друг против друга. Юноша не знал, с чего начать разговор. Соня же, наоборот, ждала его инициативы, смотрела внимательно и насмешливо. Наконец девушка не выдержала, взяла его руку, посадила чуть ли не силой на стул. Сама устроилась напротив.
— Я тебе нравлюсь? — спросила она прямо.
Шелом нервно сглотнул и кивнул.
— Очень.
— Ты мне тоже, — соврала Соня. — Поэтому поступаем так: отец твой богатый?
— Конечно. У нас акции пяти шахт! — не без гордости сообщил юноша. — И еще несколько ювелирных лавок.
— Значит, буду жить у вас.
— Ты так решила?
— Я так решила. Терпеть не могу свою мачеху.
— А я своего папу люблю, — признался парень.
Соня строго посмотрела на него.
— Это плохо. Придется выбирать — между мной и папой.
— Почему?
— Одинаково любить двоих невозможно.
Шелом растерянно привстал.
— Я буду любить сразу двоих. И тебя, и…
Договорить он не успел. Соня приложила ладошку к его губам:
— Посмотрим. — Она тоже поднялась. — Ну что, говорим, что согласны?
— Да.
Они двинулись к двери, и Соня придержала Шелома.
— А ты очень ревнивый?
— Это как? — не понял тот.
— Будешь злиться, если я буду ходить, скажем, в гости к своей сестре?
— К сестре — не буду. А к другим… К другим — буду.
Соня рассмеялась, слегка потрепала его по щеке.
— Но тебе придется месяц потерпеть, ревнивец, пока мне стукнет шестнадцать!
* * *
Подвенечное платье, в котором Фейга уже не однажды выходила замуж, Соне было велико. Невеста стояла на стуле посреди гостиной, а вокруг нее колдовала Фейга, держа в руке иголку, а в зубах — булавки с цветными головками. Мачеха сидела за столом, традиционно попивала вино, наблюдая за процессом подгонки платья. Фейга рассказывала:
— Папочка купил мне это платье пять лет тому назад, когда выходила замуж за первого своего мужа Йосю Циммермана. Тогда оно было совершенно белое, почти прозрачное. Когда Йосик увидел меня в этаком наряде, он просто озверел и едва дотерпел до ночи! Боже, что он вытворял со мной, что выделывал! Хотя и второй муженек, Веня Кугельман, тоже не отличался особой нравственностью в постели. Знаете, что он придумал? Вы даже не можете себе представить, какие кульбиты он выделывал…
— Надеюсь, ты не станешь демонстрировать сейчас эти кульбиты? Девочка может этого не вынести, — попробовала остановить ее Евдокия.
Фейга рассмеялась:
— Ой, я вас умоляю, пани Евдокия! Эта девочка в скором времени выкрутит такие кульбиты, что дай бог нам с вами вынести это! — и шутливо ущипнула сестру за бок. — Или я не права, сестренка?
Соня недовольно убрала ее руку и с сияющей улыбкой ангелочка посоветовала:
— Подшей повыше левый край. Иначе я загребу всю пыль на дороге.
* * *
День был пасмурным, сыпал мелкий дождь. Городское кладбище выглядело пустынным и унылым.
Соня, стоя возле могильной плиты, под которой были похоронены отец и мать, едва слышно шептала:
— Дорогая мамочка, дорогой папа… Извини, папа, но я буду говорить с мамочкой. Мне так плохо, так одиноко без тебя. Ты мне опять приснилась, и я опять во сне плакала. Через три дня я выйду замуж, так хочет Евдокия и Фейга. Мне жених совсем не нравится, но выхода нет. Я стану женой тощего и глупого Шелома. А вот пани Елена уехала. Уехала навсегда. И я теперь одна. Совсем одна, мамочка…
* * *
Свадьбу Сони и Шелома справляли в ресторане при постоялом дворе. Ресторан был большой и светлый, гостей собралось не менее ста человек, причем публика пришла самая разнообразная — от ортодоксальных чопорных иудеев в черных шляпах и с пейсами до польских панов, веселых, шумных, бесцеремонных, быстро пьянеющих.
Соня, прелестная и юная, сидела во главе стола, рядом с ней сопел и краснел от счастья и стеснения Шелом. По бокам от жениха и невесты, соответственно, расположились их родственники.
Из Евдокии вовсю лезла украинская сочность и сексуальность, Фейга была томной и соблазнительной. Время от времени она бросала взгляд на красивого и, видимо, состоятельного поляка, сидящего напротив. Пану томная еврейка определенно нравилась, он время от времени приподнимал фужер с вином, давая понять Фейге, что не прочь продолжить знакомство. Рядом с паном Школьником сидела его жена, мать Шелома, пухлая, клюющая носом дама, которая много и вяло ела и ни с кем не общалась.
Отец жениха, быстро захмелев, перетягивался через своего сына, пытался объясниться с невесткой:
— Девочка, дочечка моя! Я не был знаком с твоим папой и сожалею об этом. Но убежден, что он был бы очень доволен твоим выбором. Ты будешь жить у нас, как у индюшки под крылышком, и ни в чем не будешь нуждаться. Главное же, а это самое главное, чтоб ты любила нашего Шеломчика, была ему верной и преданной женой!
— Папа! — не выдержал Шелом. — Ты мне изгваздаешь своей вилкой весь костюм!
— Тебе не совестно, Шелом? — удивился пан Школьник. — Не совестно прерывать папу какими-то глупостями, когда он говорит твоей жене о серьезных вещах! Изгваздаю этот костюм — куплю другой! Но никогда не смей перебивать папу!
— Извини, папа.
— Паны и Панове! — закричал пожилой еврей, ведущий свадьбу. — Думаю, настало самое время выпить за пана Школьника и очаровательную пани Школьник — отца и маму счастливого Шелома! Папе и маме всегда везло друг с другом, так пусть теперь повезет и молодым в гнездышке, которое для них свили родители! Лыхаем, панове!
Все поднялись и выпили. Соня неожиданно увидела среди гостей пана Лощинского, того самого, что не так давно приходил в их дом с определенным предложением. Рядом с Лощинским сидела его жена, худенькая тусклая пани. Сам же неудачливый ухажер не сводил с юной невесты жадного взгляда, сгорая от желания и страсти.
— На кого ты смотришь? — шепотом спросил Шелом, склонившись к Соне.
— Так… На гостей, — пожала она плечиками. — Какие разные и какие противные.
— Кто, например?
— Например, вон тот, — кивнула Соня на пана Лощинского.
— Что ж в нем противного? — поднял брови Шелом. — Это мой дядя, брат мамы.
Соня мило и удивленно рассмеялась.
— Я пошутила! Я знала, что этой твой дядя! Милый, очаровательный пан!
В это время пан Лощинский покинул свое место и направился к молодоженам.
Фейга, увидев его маневр, на миг напряглась, но быстро уловила взгляд младшей сестры и поняла, что беспокоиться не следует.
Пан Лощинский подошел к молодоженам, взял руку Сони, поднес к сочным жирным губам.
— Дорогой племянник, у тебя восхитительная жена.
— Вы тоже ей понравились, — обрадовался жених.
— Вот и прекрасно. Позволь преподнести вам скромный подарок. — Он извлек из кармана плотный бумажный пакет, положил на стол. — Пусть твоя женушка купит на эти деньги такое украшение, которое по красоте не уступало бы ей самой.
Соня подняла на Лощинского смущенный взгляд, тихо произнесла:
— Благодарю вас, пан. Постараюсь выполнить ваше пожелание.
Оркестр громко заиграл веселую мазурку, гости дружно поднимались с мест, пускаясь в пляс.
Шелом тоже поднялся, взял Соню за руку и повел ее в общий круг. Она послушно поддавалась ему в танце, скользила взглядом по сидящим за столом: Евдокии и Фейге, пану Школьнику и его жующей жене, но чаще всего ее взгляд пересекался с бессовестным и откровенным взглядом пана Лощинского.
* * *
Шеломчик рыдал на супружеском ложе. Рыдал безутешно и взахлеб. Переворачивался с живота на спину, хватался за курчавую голову, вытирал слезы белой длинной сорочкой, бормотал что-то неразборчивое и горькое.
— Я умру от стыда! Не вынесу этого позора! Я не мужчина… Я слабое животное. Ты должна презирать меня! Ненавидеть! Смеяться! Прости меня… Прости, любимая!
Соня молча стояла в ночном полумраке возле широкой кровати, с удивлением и брезгливостью наблюдая за истерикой юного мужа, и отцепляла его пальцы, которыми он хватался за ее пеньюар.
Шелом рухнул с постели, встал на колени, поднял руки к жене.
— Только не уходи! Не бросай меня! У меня получится! Обязательно получится! Все от волнения! Я же никогда не был с женщиной. Не уходи, прости меня! Единственная, любимая, незаменимая Шейндля!
Соня решительно взяла его за тощие плечи, заставила сесть на постель.
— Все, успокойся. Слушай меня. Ты можешь выслушать меня, идиот? Вытри сопли. Слюни вытри! — Взяла край простыни, вытерла лицо мужа. — Вот так… И больше не реви.
— Но мне стыдно! — с трудом сдерживая рыдания, произнес Шелом.
— Стыдно перед чужими людьми, а здесь чужих нет. Здесь все свои. — Соня чмокнула его в мокрую голову. — Теперь слушай меня. Такое бывает со всеми мужчинами, особенно в первую ночь. Но после первой ночи будет вторая, будет и третья… Так что спешить нам особенно некуда. Понял?
— А ты откуда знаешь, что такое бывает в первую ночь? — подозрительно нахмурился муж.
Соня откинулась назад, насмешливо уставилась на парня.
— Угадай!
— У тебя уже был кто-нибудь?
— Нет, ты, Шелом, все-таки идиот. Причем полный. Сестра рассказывала, Фейга!
— А зачем она тебе это рассказывала?
— Шелом, я сейчас дам тебе по морде! — Соня встала с кровати, обошла ее вокруг, легла с другой стороны, натянув на себя простынку.
Шелом посидел какое-то время в одиночестве, потом тоже лег. Попытался притронуться к жене, она резко отбросила его руку.
Он затих, и спустя некоторое время снова послышались его сдавленные рыдания.
— Детки, как вы там? У вас все хорошо? — послышался снизу голос пана Школьника.
— Все хорошо, пан Школьник! — крикнула в ответ Соня. — Ваш сын просто молодец!
— Ну и слава богу, слава богу… Он у нас мальчик хороший.
В доме снова стало тихо, и в тишине Шелом строго прошипел:
— Не смей моего папу называть паном. Он тебе папа, а не пан. Папа! Поняла?
Соня молчала.
— Ты поняла, спрашиваю? — не унимался Шелом. — Почему молчишь?
— Потому что сплю.
* * *
По брусчатой улице городка неслась изящная двухколесная пролетка, в которой восседала Соня. Теплый ветер бил в лицо, развевал волосы, заставлял улыбаться жизни, прохожим, городку.
Пролетка остановилась возле дома покойного Лейбы, Соня расплатилась с извозчиком, легко соскочила на брусчатку и быстро вошла в ворота. Пересекла двор, так же торопливо юркнула в дверь родного дома. В гостиной ее ждала Фейга. Приложив палец к губам, она указала наверх, на второй этаж. Соня с пониманием кивнула, взяла сестру за локоть, отвела в глухой уголок гостиной, капризно топнула ножкой, прошептала:
— Но я не хочу быть с ним. Не хочу! Старый, толстый. Он мне противен!
— А тебя никто и не заставляет быть с ним. Повертись, поулыбайся, пообещай, раскрути на хорошие деньги. Ты что, совсем глупенькая?
— Он жадный.
— Он богатый, детка. Очень богатый.
— Ты говорила — не жадный. А он жадный!
— Все богатые — жадные. Это правило, девочка. Добрых богатых не бывает.
— Ну и зачем он мне?
— Он влюблен в тебя. У него в городе восемь ювелирных лавок! Любые бриллианты даст, лишь бы потрогать такое молодое нежное тело.
Фейга со смехом приобняла сестру за талию, но та оттолкнула ее.
— Ну да. Трогать будет и думать — как бы ничего не дать.
— Когда мужчина хочет женщину, мысли из головы опускаются вниз, совсем в другое место, — поучительно сказала старшая сестра и подтолкнула девушку. — Ступай.
Уже поднимаясь по лестнице на второй этаж. Соня оглянулась и насмешливо сообщила:
— Но ведь он родной дядя моего Шеломчика!
— Вот и прекрасно, — засмеялась Фейга. — Укрепляй родственные отношения!
* * *
Соня вошла в спальную комнату, стараясь держаться как можно спокойнее. Пан Лощинский при виде прелестной девушки привстал с кресла, сделал неуверенный шаг навстречу:
— Боже… Какая прелесть… Какая красота…
Соня стояла возле двери спальни, смотрела на барона.
Тот сделал еще шаг, девушка жестом остановила его.
— Не подходите пока. Сначала поговорим.
Пан Лощинский согласно кивнул.
— Вы правда влюблены в меня? — спросила Соня.
— Кто вам сказал, детка? — удивился барон.
— Сестра, Фейга.
— Ну… — замялся гость. — Наверно, она почти права. Я без ума от вас.
— И что вы от меня хотите?
— Любви.
— Но вы ведь знаете, что я замужем?
— Конечно знаю. Я тоже женат.
— Я замужем за вашим племянником, пан барон!
Тот приблизился к ней и мурлыкающим голосом произнес:
— Откажешь мне — обидишь племянника.
Соня засмеялась, подошла к нему поближе.
— То есть вы хотите стать моим любовником?
— Именно так, — серьезно согласился пан Лощинский.
— Но за любовь надо платить.
— Не отрицаю. Сколько вы хотите?
— А сколько вы можете? — Соня насмешливо смотрела на вдруг вспотевшего мужчину.
— Все относительно. Не могу же я подарить вам целую ювелирную лавку!
— Почему — не можете? У вас же их целых восемь.
— Но это слишком!
— Слишком за любовь? — искренне удивилась Соня.
— Нет, я о ювелирных лавках. Было восемь, станет семь. Как я объясню жене, родственникам, друзьям?
— Да, это проблема, — девушка ласково потрепала барона по полным щекам, развернулась, направилась к двери. Возле порога она остановилась. — Подумайте, как вы все это объясните. У вас есть время. — И с достоинством покинула спальню.
* * *
Вечером неширокая главная улочка городка превращалась в своеобразное модное дефиле, в демонстрацию нарядов, украшений, причесок. Сюда выходили целыми семьями, все друг друга знали и раскланивались. Мужчины несли себя подчеркнуто высокомерно и несуетливо. Женщины же наоборот — стреляли по сторонам глазками, от чего-то столбенели и чуть ли не падали в обморок, а от чего-то хихикали, чувствуя свое очевидное превосходство.
Соня, одетая в изящное нежно-розовое платье, шла под руку с Шеломом. Она чувствовала на себе внимательные взгляды как мужчин, так и женщин, улыбалась им спокойно и приветливо. Шелом гордо и нежно поглядывал на молодую эффектную жену. Следом за молодыми шагали родители Шелома. Пан Школьник был одет в черную тройку, которую украшали карманные часы с крупной золотой цепочкой. Пани Школьник, не обладавшая ни вкусом, ни внешностью, нацепила на толстое тело яркое красное платье и смотрела на встречных с высокомерной насмешкой.
— На тебя все смотрят, — прошептал Соне молодой муж. — Ты самая красивая.
— Мне нравится, что ты это заметил, — спокойно ответила она.
Они шли дальше, и Соня увидела поодаль мощную фигуру пана Лощинского. Он тоже заметил ее, едва заметно раскланялся и исчез в толпе. Неожиданно навстречу им выплыла пара, Евдокия и Фейга. Мачеха была увешана невероятным количеством украшений — золотом, серебром, драгоценными камнями — и чем-то смахивала на безвкусно наряженную новогоднюю елку. На Фейге было подчеркнуто скромное черное платье, и это выгодно выделяло ее в общем потоке гуляющих. Женщины увидели молодоженов, расплылись в улыбке и двинулись им наперерез.
— Матерь божья! — воскликнула Евдокия, целуя падчерицу. — Какая ты у нас, оказывается, красотка! Забыла родственников, не заходишь. Что случилось, девочка?
— Окунулась в богатство и никак не может из этого дерьма вынырнуть, — бросила Фейга, тоже целуя сестру.
Пока мачеха лобызалась и щебетала с Шеломом, а потом с паном и пани Школьник, Фейга, оттащив Соню в сторонку, довольно зло спросила:
— Послушай, сестра. Ты что, правда, забыла родственников?
— Мне не нравится твой тон, — жестко ответила Соня.
— А мне не нравится твое хамство! Тебя зачем выдали замуж за этого урода?
— Ну и зачем? — насмешливо переспросила младшая.
— А затем, чтоб помогать семье. Мачеха без дохода, я тоже пока на мели.
— А дом для «избранного» общества?
— Дом надо еще раскрутить. И ты, красотка, должна там появляться. Работать то есть!
— У меня муж ревнивый.
— Муж у тебя — идиот! Специально такого выбирали. Поэтому не забывай о семье и готовься к выходу в свет. Про тебя, кстати, регулярно спрашивает пан Лощинский. А с этого борова есть что взять.
К ним подошел Шелом, аккуратно взял жену под руку.
— Извините, мы пойдем.
Фейга громко рассмеялась:
— В кроватку торопишься? — Она похлопала его по щеке. — Понимаю тебя, парень. Жена у тебя — ягодка! Но смотри, чтоб не набил оскомину. Сладкое быстро приедается.
Парень смущенно оглянулся на родственников, на Евдокию, неожиданно заявил:
— Мне Шейндля не приестся. Я люблю ее.
Они двинулись дальше и шли некоторое время молча.
— Тебе сестра испортила настроение? — заглянул в лицо жене Шелом.
— С чего ты взял?
— Вижу. О чем вы разговаривали?
— Потом скажу, дома.
— Что-то сильно нехорошее?
— Дома.
* * *
Соня лежала в постели и, не мигая, смотрела огромными черными глазами в потолок. Она молчала. Вид у нее был сильно расстроенный, едва ли не больной. Шелом сидел на краю кровати, внимательно и тревожно глядя на жену.
— Почему ты молчишь? — спрашивал он, касаясь ее бледной руки. — Что случилось, Шейндля?
Молодая жена продолжала молчать, не сводя глаз с темного потолка.
— Я твой муж, и ты должна со мной советоваться. Какие проблемы, любимая?
Соня отрицательно повела головой, на глазах выступили слезы.
— Проблемы есть, но ты их не решишь, Шеломчик.
— Почему? Они касаются тебя?
— Они касаются моих родственников — сестры и мачехи.
— С ними что-то случилось или они чего-то хотят?
Соня помолчала, тяжело вздохнула:
— Они хотят, чтобы мы помогли им.
Шелом на мгновение удивленно замер.
— Они хотят денег?!
— Да, они хотят денег, — тихо и виновато ответила Соня.
Муж помолчал какое-то время, что-то просчитывая, потом поинтересовался:
— И сколько они хотят?
По щекам Сони потекли слезы, она стерла их рукавом ночной сорочки, отрицательно покачала головой.
— Не надо. Я не хочу об этом.
— Почему? — набычился Шелом.
— Это поссорит нас. Деньги всегда ссорят. Даже близких людей.
— Я прошу сказать, сколько они хотят денег, — не отставал муж.
— Они хотят, чтобы ты на их имя положил ренту в несколько тысяч. На эти доходы они смогли бы более-менее сносно жить. — Соня приподнялась, нежно обвила слабой рукой шею мужа. — Ты ведь у меня богатый?
— Богатый не я, богатый мой отец, — ответил Шелом, аккуратно снимая руку с шеи.
Жена обиженно отстранилась.
— Значит, мы с тобой бедные?
— Нет, не бедные, мы богатые! Но рентой занимается мой отец.
Соня укоризненно посмотрела ему в глаза, тихо прошептала:
— Я знала, что этот разговор лучше не начинать. Извини… — Она повернулась на бочок, обхватила голову руками и стала едва слышно плакать.
Шелом тоже забрался на постель, стал виновато целовать расстроенную жену, бормотать:
— Прости, любимая! Я сделаю все, что ты скажешь! Прости.
— Оставь меня.
— Я дам им денег. Только прошу, не плачь. Скажи, сколько им дать?
— Не знаю. Дай сколько хочешь.
Муж сполз с постели, вынул из кармана пиджака бумажник, отсчитал несколько купюр.
— Этого хватит?
Соня повернулась к нему, оценила сумму, презрительно усмехнулась:
— Пошел вон.
— Мало?
— Вон, сказала! И больше не прикасайся ко мне!
— Но, любимая, я еще не так много зарабатываю, чтобы давать твоим родственникам тысячи! — Он снова полез в карман, достал пару крупных купюр. — Хорошо, передай им это. Это большие деньги. Очень большие! Но чтоб в ближайшие полгода они к нам не обращались. Чтоб не попрошайничали.
Соня крепко обняла его, прижалась, стала целовать:
— Самый любимый… самый добрый… самый единственный… спасибо тебе. — Вдруг она стала серьезной, строгой и сообщила: — У нас будет ребенок. — Увидела широко распахнутые глаза Исаака и подтвердила. — Да, Шеломчик. Ты скоро станешь папой.
* * *
В гостиной уже ставшего ей чужим дома Соня застала только Евдокию. Та как раз перебирала в сундуках разное тряпье. Увидев падчерицу, удивленно уставилась на нее:
— Что стряслось?
Соня решительно прошла в комнату и, рухнув на стул, в упор посмотрела на мачеху. Мачеха тоже не сводила с нее удивленного взгляда.
— Неужели выгнали?
— Почти, — ответила с издевкой падчерица. — С трудом отбрехалась!
— За что ж, интересно?
— За ваше попрошайничество.
— А что я у тебя просила?
— Денег. Фейга просила. У Школьников. Думаю, с вашего согласия!
Со второго этажа послышались тяжелые шаги — это спускалась Фейга.
— Шейндля, ты, что ли?
— Она, — ответила Евдокия. — Говорит, что мы что-то просили у ее идиота Шелома!
— Допустим, просили. Помощи… — Старшая сестра спустилась вниз, остановилась напротив гостьи. — И что? Принесла что-нибудь?
— Принесла, — ответила та, — предупреждение. Мой муж и мой тесть предупредили, чтоб в будущем вы обходили их дом пятой дорогой. Иначе у вас возникнут проблемы с полицией.
Соня встала, уверенно направилась к выходу.
— Это твоя благодарность родному дому? — крикнула ей вслед мачеха.
Девушка остановилась, вынула из кармана мелкую купюру, положила на столик возле двери.
— Этого вам пока хватит. Но меня забудьте на время. Я появлюсь, когда надо будет.
* * *
В разгар дня в огромном доме Школьников оставались лишь слуги и беременная Соня. Прилежная жена, она сидела в своей комнате за роялем, проигрывая какой-то этюд. Не услышала, как вошел барон Лощинский и остановился за ее спиной. Несколько секунд барон слушал музицирование, смотрел на изящные хрупкие плечи девушки, на легкие, быстро бегающие по клавишам пальцы. Соня почувствовала чье-то присутствие, оглянулась и от неожиданности вздрогнула.
— Что вы здесь делаете? Кто вас впустил?
Пан подошел к ней, взял в ладонь длинные пальчики, поднес к губам.
— Дома пусто, одна прислуга… А я как-никак родственник вашего мужа. — Поцеловал Соне ладонь и сообщил: — Я обдумал ваше предложение, детка. Я готов передать вам акции одного из моих магазинов. Но под соответствующий договор.
— Договор подпишет нотариус? — Соня насмешливо смотрела на него.
— Представьте. Я подарю вам магазин как жене своего племянника. Но вы на долгие годы останетесь моей любовницей.
Соня подумала, пожевала губами:
— И когда должна состояться сделка?
— Хоть завтра.
— Нет, — отрицательно покрутила она головой. — Через девять месяцев. Если это вас устраивает.
— Вы беременны?
Соня не ответила, она молча смотрела на Лощинского.
— Я ненавижу своего племянника, — произнес он. — Он отнял у меня самое лучшее. Мечту!
Барон развернулся и быстро покинул спальню.
* * *
Поздним вечером Соня расслабленно брела по плохо освещенным улочкам городка, в отрешении и покое смотрела на освещенные окна домов, на закрытые лавчонки, на прохожих. Живот Сони уже довольно заметно округлился, походка стала осторожной и неторопливой, лицо спокойное и нежное. Она дошла до бывшего дома пани Елены, остановилась на приличном расстоянии и с этого места начала наблюдать за происходящим.
Окна на обоих этажах горели ярко и зазывно, к раскрытым воротам подъезжали повозки и фаэтоны, из которых выходили разодетые гости, до слуха доносились смех и музыка. Вдруг из дома выбежала Фейга, лично встречая важного гостя, и Соня узнала в этом госте пана Лощинского. Когда они скрылись в доме. Соня повернулась и не спеша побрела в обратном направлении, осторожно неся наливающийся жизнью живот.
* * *
Шелом сидел в гостиной, слышал отчаянные крики Сони и кусал до крови тонкие губы.
Рожать было больно. Соня изо всех сил сжимала кулачки, до крови впиваясь пальцами в ладони, и старалась не кричать, хотя крик сам по себе вырывался из горла. Вокруг суетились повивальные тетки, наполняли водой и подставляли тазики, объемные кастрюли, рвали на большие куски белые простыни. Наконец раздался пронзительный крик родившегося ребенка, и одна из повивалок громко сообщила:
— Девочка! Хвала Богу и всем святым!
В комнате стало весело и легко. Новорожденную срочно отнесли в соседнюю комнату, стали ополаскивать, кутать в пеленки. Саму же роженицу тоже начали приводить в порядок. Соня устало и равнодушно смотрела на лица теток, возившихся вокруг нее, спекшимися губами негромко попросила:
— Я посплю, и принесите девочку ко мне… — И после паузы: — Я назову ее Елена.
Она повернула голову и увидела вошедшего в комнату Шелома. Он влюблено смотрел на нее и тихо плакал.
* * *
В день смотрин дом Школьников был полон гостей. Казалось, посмотреть на новорожденную пришел весь городок.
Соня, одетая в белое кружевное платье, сидела в широком кресле, держала в руках крохотную дочку и с милостивой улыбкой принимала подношения. Подносили много и богато. Серебряную и золотую посуду, деньги, свернутые трубочкой, красивое постельное и нательное белье, дорогую мебель.
В сторонке толкались Евдокия и Фейга, бросая время от времени взгляды на родственницу. Пан и пани Школьник стояли рядом с невесткой, благодарно пожимали руки дарившим, низко кланялись. Шелом стоял по другую сторону, тоже пожимал руки, но все его внимание было обращено на любимую жену. В общем шуме слышалось:
— Поздравляем, пани и пан Школьник!
— Шелом, следующим должен быть мальчик!
— Шейндля, ты после родов еще больше похорошела!
— Посмотрите, какая красивая пара! Они специально рождены друг для друга!
— А как назовут девочку?
— Конечно, еврейским именем! Сарочкой, например! Очень красивое имя — Сарочка!
— Говорят, Шейндля хочет назвать ее Еленой!
— О боже… Как будет бедная девочка жить с таким именем?!
В толпе присутствующих возник барон Лощинский. Он был без супруги и прямиком направился к Соне. Присутствующие с интересом расступились. В правой руке барон держал изящную коробочку, перевязанную ленточкой, левой рукой взял пальчики молодой мамы, поднес их к губам.
— Поздравляю вас, пани Шейндля! Вы стали еще восхитительнее! — Он передал девушке коробочку. — Надеюсь, это колье не померкнет на вашей изящной шее!
— Хочу посмотреть! — капризно потребовала Соня.
— Ваше слово — закон.
Барон неторопливо развязал ленточку, вынул из коробочки жемчужное колье, и присутствующие ахнули. Колье было невероятно красивое и дорогое, оно переливалось всеми цветами радуги. Пан Лощинский приложил его к шее девушки и отступил на шаг, давая возможность присутствующим полюбоваться. Чета Школьников без особого одобрения смотрела на подарок барона. Недовольно нахмурился Шелом. Соня передала ребенка дородной няньке и приподнялась в кресле.
— Панове! — обратилась она к собравшимся. — В вашем присутствии я хочу поблагодарить пана Лощинского за подарок, о котором я мечтала всю свою жизнь!
И поцеловала барона в щеку.
